Алексей Козырев
О сочинении Вл. Соловьева
"София".
СОЧИНЕНИЯ ВАСИЛИЯ ВАСИЛЬЕВИЧА РОЗАНОВА.
Под редакцией В. Г. Сукача.
Иная земля, иное небо... Полное собрание
путевых очерков 1899 - 1913 гг. М. "Танаис". 1994. 735 стр.
О понимании. Опыт исследования природы,
границ и внутреннего строения науки как цельного знания. М. "Танаис".
1996. 803 стр.
Если когда-нибудь мы напишем "Притчу о благочестивом филологе и
нечестивом философе", то эпиграфом к ней возьмем слова Розанова
из "Уединенного": "Каждая моя строка есть священное писание (не
в школьном, не в "употребительном смысле"), и каждая моя мысль есть
священная мысль, и каждое мое слово есть священное слово"(Розанов
В. В. О себе и жизни своей. М. "Московский рабочий". 1990, стр.
96). Это Розанов написал не для себя, а для нас. Это заповедь
издателю розановских сочинений, тому, кто верит, что слово - продолжение
человека, что в языке он запечатлевает себя примерно так, как тело
себя - в воске или гипсе. Это заповедь любому текстологу, но розанововеду
в особенности, ибо сам Розанов с таким трепетом относился ко всему
материальному, к чему прикоснулся человек, к вещи, которая через
человека приобрела смысл и имя. Пока что такое издательское "благочестие"
удается В. Г. Сукачу в большей степени, чем издателям "Республики",
с торопливой небрежностью выпускающим Розанова том за томом. Сочинения
Розанова под редакцией В. Г. Сукача планируется выпускать в двух
сериях: ранний Розанов с 1886 по 1898 год, когда его писательский
стиль и круг собственных тем находились в становлении, и серия книг,
изданных по тематическому принципу (подобно тому, как сам Розанов
собирал свои статьи) - религиозное сознание, государство, просвещение,
семья и брак, незаконнорожденные, пол, сектантство, путешествия
и т. д. Внутренний план, существующий у издателя, будет развиваться
не методически последовательно, а в известной степени произвольно,
как, впрочем, это происходит и в издании "Республики". Пока что
мы имеем две книги (по одной из каждой серии), к слову сказать,
изданные под марками Института мировой литературы и общества "Литературные
изгнанники"; если уподобить розановское творчество дереву - имеем
корень и одну из ветвей.
"Как весело должно быть издателям спустя сто десять лет после ее
полного рыночного провала в 1886 г. снова пускать эту тихую, тайную
книгу в мир", - пишет в предисловии к "О понимании" В. В. Бибихин,
еще в начале 90-х годов вводивший студенческую аудиторию МГУ в мир
этой книги. Книга, благодаря которой автор считал себя состоявшимся
философом, и сегодня не привлечет к себе массу читателей (хотя теперешний
тираж увеличился против первого, провального, больше чем в восемь
раз). Но для истинного ценителя розановского творчества невозможно
ее обойти. Розанов писал ее с упоением пять лет, в пору своего учительства
в елецкой гимназии, с максимализмом гимназического учителя рассчитывая
совершить переворот в философском знании, едва ли не завершить философию,
ответив на все ее вопросы. По своей претензии это замысел того же
масштаба, что "Феноменология духа" и "Энциклопедия философских наук"
Гегеля. В русской философии ему под стать идея "цельного знания"
Вл. Соловьева (это же словосочетание вынесено в подзаголовок книги
Розанова), проработанная им отнюдь не с такой методичностью, как
это сумел сделать Розанов. Но если у Соловьева цельное знание основывалось
на идее запредельного миру "сущего всеединого", то Розанов сразу
же определяет задачей "науки как цельного миропонимания" - "понять
существование", то есть то, что в самом здешнем мире есть и что
означает "быть" вообще. Книга Розанова целиком в ХIХ веке - аристотелевские
категории, подобие позитивистской классификации наук (издатель предусмотрительно
приложил к книге три схемы), но в ней, как в зародыше, содержатся
практически все темы позднего Розанова (и даже многие мысли уже
проговорены). Не случайно самое загадочное для Розанова - потенциальность,
то существование, которое еще не есть как факт, но только зарождается
или может зародиться (вот откуда то великое, что есть в розановской
теме пола, - тайна рождения). Сама книга - это потенциальность будущего,
состоявшегося Розанова и в то же время потенциальность мысли, которая
не была услышана и продумана мыслящей частью его (да и наших) современников:
тираж первого издания пошел на оберточную бумагу. Впрочем, А. М.
Ремизов вспоминал в 1955 году, что в 1905 году (почти на вершине
своей славы) Розанов отдал ему тридцать уцелевших экземпляров "О
понимании" для бесплатной раздачи, и к Ремизову потянулись цепочкой
за книгой Г. И. Чулков, А. Волжский, В. Н. Княжнин, Б. А. Леман,
А. В. Карташев, В. В. Успенский, Л. И. Шестов. Войдя в эту книгу,
"светлую и просторную", как пишет автор предисловия, неспроста все
время использующий космологические метафоры для ее характеристики,
можно путешествовать по ней почти с тем же упоением, с каким она
и писалась. А прочтя, пересмотреть замечательно составленный А.
В. Матешук предметный указатель, превосходящий условность этого
жанра и представляющий своеобразный репертуар к темам книги.
Вторая книга, собравшая практически все путевые очерки Розанова,
тоже может быть интерпретирована через страстное хотение Розанова
"понять существование". Эта жадность к существованию, это любопытство
в равной степени сказываются и в темах его философствования, и в
наблюдательности путешественника, увековечивающего мелочи быта и
случайно встреченных людей, но и приобщающего их к общему и "идейному"
- как люди женятся, как они трудятся, как развлекаются и - главное
- как молятся, ведь "молитва и удовольствия - вот единственное,
остатки чего сохранились нам от древности". Во внезапных переходах
от быта к высокому, от мелочи к обобщению - в этих неожиданных переходах,
которые наша душа проделывает вслед за Розановым, смысл "катарсиса"
через розановскую литературу.
В книге "О понимании" Розанов предупреждает, что самое страшное
для культуры - в потере религиозного чувства и в безразличии к религии:
"не неверие, как борьба против Религии, есть характерная черта нашего
времени; но неверие, как равнодушие в Религии". Об этом же свидетельствует
в "Итальянских впечатлениях" (сочинении, которое мы бы поставили
в русской культуре рядом с "Итальянскими стихами" А. Блока или "Образами
Италии" П. Муратова) наблюдательный путешественник, предчувствуя
и опасаясь, что "вместо ожидаемого Страшного Суда, которого так
боялись апостолы и рисовал его Микеланджело, наступит длинная вереница
буфетов, в своем роде некоторый хилиазм: „буфет Вифлеем", „буфет
Фивы", „буфет Рим", „буфет Москва", с отметкой около последней:
„Поезд стоит час, ресторан и отличная кулебяка"".
Трудно предугадать дальнейшую судьбу этого собрания. Составитель,
посвятивший всю свою сознательную жизнь изучению и собиранию Розанова,
трезво оценивая перспективу, сообщает в редакторской преамбуле к
книге "О понимании": "...легкомыслием было бы всякое обещание читателям.
Мы построили издание так, что любой набор его книг... может быть
законченным, поскольку каждый том исчерпывает тематически весь материал
из творческого наследия писателя и носит индивидуальный заголовок".
Однако теперь, когда кажется невозможным представить себе образ
русской литературы без Розанова, очень хотелось бы, чтобы посаженное
и давшее первые ростки дерево розановского собрания процветало и
плодоносило.
Алексей Козырев.
|