Доминик Ливен

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ

К оглавлению

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ИМПЕРИИ

Глава 5

Империя Габсбургов

Периферийная аристократическая империя

АВСТРИЙСКАЯ И РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИИ во многом похожи. Обе были огромными, преимущественно земледельческими империями, расположенными на гигантских территориях и правившими многочисленными народами. Обе были в высшей степени континентальными, военными и - в последние столетия - бюрократическими империями. Торговля и океаны имели для них второстепенное значение. Если сказать, что до правления Петра I (1689-1725) у России не было своего флота, это будет только легким преувеличением. После смерти Петра и до 1917 года некоторые правители России уделяли значительное внимание флоту, но он всегда оставался младшим братом армии. Австрийский вариант в каком-то смысле был еще более экстремальным. Единственным крупным портом Габсбургов был Триест. До 1766 года флот Габсбургов не имел ни одного крупного военного корабля. Попытки создать австрийскую компанию для Ост-Индии быстро сошли на нет. На Аляске у России была одна (весьма незначительная) заморская колония. Австрия никогда не владела колониями вне Европы, и это можно считать уникальным случаем для европейских держав. Императора Франца Иосифа1, правившего с 1848 по 1916 год, ни разу не видели в морской форме.

Франц Иосиф I (1830-1916) - император Австрии и король Венгрии с 1848 года. В 1367 году преобразовал австрийскую империю в двуединую монархию Австро-Венгрию, Один из организаторов Тройственного союза 1882 года.

267

Российская и Австрийская империи были практически ровесницами и скончались примерно в одно и то же время. Россия стала империей в 1550-х годах. Для Австрии годом рождения империи можно считать 1526 год. В этом году Фердинанд Австрийский2 стал королем Богемии и Венгрии, объединив таким образом короны и территории, которые оставались ядром империи Габсбургов на протяжении всей ее истории. Другим возможным годом рождения империи может считаться 1556 год, когда наследство Габсбургов было скрупулезно поделено между «испанской» и «австрийской» ветвями семьи. Империи Романовых и Габсбургов были уничтожены Первой мировой войной, причем русскую революцию 1917 года и побег последнего правителя Австро-Венгрии, императора Карла Р, разделяют только двадцать месяцев.

Австрия стала настоящей великой державой между 1683 и 1719 годами. Большую часть этого времени ее армиями командовал принц Евгений Савойский, возможно, лучший европейский полководец той эпохи. В 1683 году османские армии были очень близки к захвату Вены. Если бы им удалось это сделать и они продолжали бы опустошать центральные доминионы династии, ресурсы, мощь и престиж Габсбургов быстро скатились бы вниз. К 1719 году османы были сокрушены, а Венгрия, Тран-сильвания и даже часть Сербии завоеваны. Австрия также сумела в конце концов выйти победительницей и сделать территориальные приобретения в войнах с Францией Людовика XIV4, самой мощной тогда страной Европы. В это же самое время Петр I нанес поражение шведам, и Россия заняла место Швеции в качестве сильнейшей державы на Балтике и в Северо-Восточ-

2 Фердинанд I (1503-1564} - император Священной Римской империи, с 1556 года австрийский эрцгерцог; первый король в Чехии и Венгрии из династии Габсбургов (с 1526 года). Брат Карла V. Карл I (1887-1922) - император Австрии и король Венгрии (под именем Карла IV) в 1916- 1918 годах. В ходе революции 1918 года был вынужден 11 ноября 1918 отречься от престола в Австрии, а 13 ноября -в Венгрии и бежать из страны.

4 Людовик XIV (1638-1715) - французский король (с 1643 года) из династии Бурбонов- Его правление - апогей французского абсолютизма (легенда приписывает Людовику XIV изречение: «Государство - это я»).

268

ной Европе. Но ни Австрия, ни Россия не могли в 1720 году считать свой статус великой державы несомненным, В этом отношении они обе отставали от Франции. В 1740 году после смерти последнего мужского представителя династии Габсбургов, императора Карла VIs, началась серия войн, которая легко могла окончиться полным переделом габсбургского наследства. Но в 1763 году к концу Семилетней войны6 никто уже не сомневался в том, что и Россия, и Австрия вошли в число великих держав наравне с Францией. С этого времени и до Первой мировой войны две эти империи оставались членами ограниченного круга великих держав, которые доминировали в делах Европы и даже до некоторой степени регулировали их.

Статус великой европейской державы был в равной степени важен и для Габсбургов, и для Романовых. По сути дела, это являлось основным приоритетом обеих династий. Чувство гордости, имидж и легитимность правителей абсолютно и бесспорно были привязаны к статусу великой державы их династических империй. Если династия оказывалась неспособной править великой державой, сохранение трона становилось едва ли стоящим делом в глазах монарха и едва ли возможным в условиях международных отношений, обрекавших слабые государства на гибель. В той степени, в которой Габсбурги и Романовы могли контролировать политическую систему, общество и экономику своих стран, они формировали и манипулировали ими с целью обеспечить приоритет военной мощи и статус великой державы.

Австрийская монархия стала настоящим государством, отличным от конгломерата отдельных территорий, только при

Карл VI (1711-1740) в 1713 году объявил все владения габсбургской короны нераздельными; при отсутствии у него мужского потомства все они должны были перейти к его дочери Марии Те рези и. Однако после смерти Карла VI ее наследственные права стали оспариваться. Европейская война за австрийское наследство (1740-1748) окончилась признанием прав Марии Терезии, однако Габсбурги потеряли высокоразвитую в экономическом отношении Силезию, захваченную Пруссией. Семилетняя война (1756-1763) между Австрией, Францией, Россией, Испанией, Саксонией, Швецией с одной стороны и Пруссией, Великобританией (в унии с Ганновером) и Португалией - с другой получила также название «войны за испанское наследство».

269

Марии Терезии (1740-1780)'. Стать государством значило создать координирующие внутреннюю и внешнюю политику государственные институты, а также иерархию учреждений, распространяющуюся до провинциальных и местных уровней, способных собирать доходы, достаточные для содержания армии и бюрократии, а также для поддержания коммуникаций и прочих ресурсов, от которых зависела их (армии и бюрократии) эффективность. Обстоятельства 1740-х годов, когда пруссаки, баварцы и французы едва не уничтожили австрийскую монархию, подчеркнули необходимость такого развития. После того как король Пруссии Фридрих II в 1740-х годах завоевал габсбургскую Силезию, ему почти мгновенно удалось повысить доходы от этой провинции на 50 процентов, ослабив в то же время фактическое налоговое бремя населения [1]. Секрет был в эффективном и рациональном администрировании. Если Австрия собиралась выжить, ей надо было идти дорогой Пруссии. Австрия начала этот процесс при графе Гаугвице8, главном министре Марии Терезии в 1740-х и 1750-х годах. Ос-новной целью Марии Терезии, поддерживающей реформы Га-угвица, было создание такой военной и фискальной машины, которая была бы способна превзойти прусскую и отвоевать назад Силезию, Действуя на параллельных курсах с Гаугвицом, коварный князь Кауниц9, министр иностранных дел при Ма-

7 Мария Терезия (1717-1780) - эрцгерцогиня австрийская с 1740 года. После смерти своего отца императора Карла VI вступила в наследование землями габсбургской монархии. Однако ее права были признаны европейскими державами только после войны за австрийское наследство (1740-1748).

а Граф Гаугвиц - министр внутренних дел в правительстве Марии Терезии.

9 Кауниц Венцель Антон, с 1764 года князь Кауниц-Ритберг (1711-1794) - австрийский государственный деятель и дипломат. В 1742-1744 годах посланник в Турине; в 1750-1753 годах посол в Париже. В 1753-1792 годах государственный канцлер. При Марии Терезии руководил всей австрийской политикой. Своей основной задачей считал борьбу против усилившейся Пруссии. Был сторонником просвещенного абсолютизма и бюрократической централизации, стремился к некоторой модернизации феодально-абсолютистских порядков путем реформ «сверху».

270

рии Терезии, вовлек Россию и Францию в антипрусскую коалицию, которая сражалась с Фридрихом с 1756 по 1762 год. Несмотря на военные и административные реформы, предпринимаемые с 1740-х годов, и внушительное превосходство коалиции в силах и благосостоянии, Пруссия устояла. Одним из результатов этого был новый раунд радикальных реформ в Австрии, направленных на усиление мощи империи. Среди этих реформ была экспроприация большей части собственности католической церкви и направление этих средств на повышение массового образования. Источники силы государства понимались теперь гораздо шире и лучше, чем ранее. Недостатки существующей системы образования рассматривались (вполне справедливо) как главная причина отставания Австрии от протестантских держав по части эффективности администрации и экономического динамизма.

В девятнадцатом веке Габсбурги (и Романовы) продолжали подчинять внутреннюю политику и экономику задачам усиления военной мощи и повышения международного престижа. Император Франц Иосиф взошел на трон в 1848 году. В первые десять лет его правления главной целью Австрии было восстановление ее международного влияния и престижа после проявления унизительной и практически фатальной слабости во время революции 1848-1849 годов10. Средствами для достижения этой цели были: внутри страны - предельная централизация власти и (предположительно) рационализация унаследованных административных и экономических законов и методов их применения; вне страны - жесткая Realpolitik. Поражения от Франции в 1859 и Пруссии в 1866 годах выявили банкротство этой политики и заставили правителей Австрии капитально призадуматься.

В знаменитом Компромиссе 1867 года Франц Иосиф разделил свою империю на две части по многим причинам. Он передал

В 1848 году по всей Европе (в Париже, Вене, Праге, Польше, Германии, Италии) прокатилась волна революционных выступлений. Их апофеозом стала революция в Венгрии. Потерпев несколько унизительных военных поражений от восставших, император Франц Иосиф был вынужден обратиться за помощью к России, и в 1849 году русской армией под руководством генерала А+ Паскевича революция была подавлена.

271

мадьярской элите почти полный контроль над внутренними делами Венгерского королевства-, более половины населения которого не были этническими венграми. Взамен император получил - хотя и сомнительную - поддержку своей империи мадьярской элитой, значительный венгерский вклад в имперские вооруженные силы и признание мадьярами того факта, что внешняя и оборонительная политика является почти исключительной прерогативой монарха и его доверенных лиц. Компромисс 1867 года был решающим событием в позднейшей истории империи Габсбургов. Он определял большую часть внутренней политики империи и часть ее внешней политики вплоть до самого конца ее существования в 1918 году. Трезвая, хотя в конечном счете и неоднозначная оценка расстановки сил привела императора к Компромиссу. Он писал своей дочери: «Я отдаю себе отчет в том, что славянское население монархии может относиться к новой политике с недоверием, но правительство никогда не будет в состоянии удовлетворить нужды всех национальных групп. По этой причине мы должны делать ставку на сильнейших... то есть на немцев и венгров» [2]. «Делая ставку на сильнейших», можно достичь внутренней стабильности, по крайней мере на короткий период. Прежде всего это могло дать императору время и ресурсы, чтобы поставить на место Пруссию, взять реванш за унизительное поражение под Кёнигграцем в 1866 й году и обезопасить независимые южные германские государства от прусской агрессии* Только после разгрома, учиненного Пруссией Франции в 1870-1871 годах, и захвата ею оставшихся германских княжеств надежды Австрии на реванш окончательно улетучились.

При Италии, объединенной Савойским домом, и Германии, объединенной Гогенцоллернами, международная роль Австрии сильно ослабла. Традиционные притязания династии на особый статус в Европе - фактически первенство - обуславливались ее

Битва под Кенниграцеад (деревня Садовая в Чехии), в которой прусские войска под командованием генерала фон Мольтке на голову разгромили армию австрийского главнокомандующего генерала Бене-дека. Политическим результатом войны 1866 года стал окончательный отказ Австрии от объединения германских государств под своим началом и окончательный переход гегемонии в Германии к Пруссии, возглавившей Северо-Германский союз.

272

титулом Священных Римских императоров германской нации. Почти четыре столетия до 1866 года она в теории и на практике бьша ведущей династией Германии. В течение 150 лет она правила или доминировала в большей части Италии. Теперь единственной сферой, где она могла бы действовать как великая держава, осталось весьма ограниченное пространство Балкан. В противоположность другим великим державам, включая даже итальянцев> Габсбурги не имели заморских владений, которыми они могли бы гордиться и которые сплотили бы народы австрийской и венгерской половин монархии на почве патриотизма и личных интересов. Даже в Бельгии валлоны и фламандцы были объединены общим чувством гордости и интересом в эксплуатации заморских колоний. Отсутствие колонии также лишало Австро-Венгрию предмета, который мог бы отвлечь внимание народов, находящихся под скипетром Габсбургов, от межнациональной вражды или как-то скрасить тот факт, что могущество и престиж монархии находятся на стадии упадка.

Но хотя международное значение династии уменьшалось, ее представления о своей силе и статусе оставались прежними. Быть или хотя бы казаться великой державой оставалось главной линией политики Франца Иосифа. Император, без сомнения, был уверен, что отказ от этих принципов приведет к гибели империи от рук иностранных хищников и их потенциальных союзников внутри империи. Учитывая беспощадный характер международной политики империалистических держав, Франц Иосиф, возможно, был прав. И именно сознание уменьшающейся силы и престижа империи заставило его в 1914 году принять решение о том, что Сербия должна быть уничтожена. Оставить без ответа вызов сербов и унизительное убийство Франца Фердинанда12 значило подтвердить растущее в мире

12 Франц Фердинанд (1863-1914) - австрийский эрцгерцог, племянник императора Франца Иосифа I, наследник габсбургского престола, Один из инициаторов аннексии Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины (1908). Выступал против удовлетворения требований южнославянских народов о независимости, за превращение Австро-Венгрии в триединое австро-венгеро-югославское государство. Убит в Сараеве Гавркло Принципом - агентом сербской националистической организации, что послужило причиной начала Первой мировой войны.

273

убеждение, что Австро-Венгрия стала слишком слаба и труслива, чтобы защищать свои интересы и великодержавный статус своей династии.

В июне 1914 года Конрад фон Хётцендорф|3, начальник Генерального штаба, писал, что надвигающаяся война может оказаться «безнадежной борьбой, но даже в этом случае она должна состояться, потому что такая древняя монархия и такая древняя армия не могут погибнуть бесславно» [3]. Это может служить образцом умонастроений, царивших в правящих кругах во время правления Франца Иосифа. В 1866 году считалось недостойным продать или уступить Венецию Савойскому дому без войны, но оказалось вполне приемлемым сделать это после того, как тысячи солдат полегли во время ее славной, но политически бессмысленной обороны [4]- В самом начале своего правления в 1848 году Франц Иосиф заявил, что «наша гордость, наша страна и ее положение в Европе обязывают нас сражаться, а не искать компромиссов и не уступать территорию пьемонтскому врагу» [5]. В этом до некоторой степени можно усмотреть позицию великой державы. Авторитет государства, подразумевающий силу и мужество в жестокой борьбе за выживание, мог быть заработан только при наличии выраженного желания защищать свою честь с оружием в руках.

Кроме того, концепция чести, столь дорогая Францу Иосифу, отражала ценности и менталитет мужской части династической, аристократической и военной элиты, которая правила в Австро-Венгрии Габсбургов и в России Романовых. В 1914 году правители Австро-Венгрии считали, что их неспособность ответить всеми имеющимися силами на сербский афронт не только уронит их великодержавный статус, но и нанесет оскорбление их чести. Российская элита, со своей стороны, полагала, что ее честь будет оскорблена, если она оставит своего

Конрад фон Хётцендорф Франц (1852-1925) - австро-венгерский генерал-фельдмаршал (1916), граф (1918). Провел реорганизацию армии, усилил артиллерию. Являясь главой так называемой военной партии, с 1907 выступал за превентивную войну с Сербией и захват Сербии, Черногории и Албании. Являлся одним из главных инициаторов развязывания Первой мировой войны, во время которой фактически руководил военными действиями австро-венгерской армии.

274

сербского сателлита наедине с австро-венгерской угрозой. С обеих сторон превалировала этика дуэли, в которой дворянин защищает свою честь, не задумываясь о персональном риске. Однако в дуэли между странами на карту было поставлено гораздо больше, чем жизни дворянской верхушки*

Разумеется, совершенно не удивительно, что представители австрийской и российской имперских элит разделяли одни и те же ценности и взгляды. Они происходили из одной и той же социальной и культурной среды, вели похожий образ жизни и делали похожую карьеру. Во всем, что касается образа мыслей и принятых норм поведения, они были плоть от плоти единого общеевропейского дворянского сообщества. Даже происхождение обеих элит во многом было схожим, И та и другая были потомками военных-дворян и землевладельцев, получивших свой статус благодаря подвигам на поле брани или монаршей приязни. Если в семнадцатом веке православный московский воин-придворный, интересы которого замыкались в тесном кругу изолированной России, жил в совершенно ином мире, нежели австрийский магнат со своими феодальными традициями и барочной контрреформатской культурой, то после 1700 года обе элиты попали под влияние Про-свещения и романтизма и стали лицом к лицу с угрозами революций, либерализма, демократии и национализма. Они читали те же книги, одевались в похожие одежды, примерно одинаково проводили время и непринужденно общались между собой на французском языке в модных салонах и курортах на всем континенте. К тому же обе элиты вынуждены были иметь дело с неизбежными последствиями роста современного бюрократического государства и с соревновательной логикой соперничающих великих держав, которая лежала в основе международных отношений в Европе.

Более того, Австрийская и Российская империи были не просто европейскими, а восточно-европейскими великими державами. Это означало, что в восемнадцатом и девятнадцатом веках они обе были удалены от главных центров европейской финансовой жизни, индустрии и торговли. Хотя, конечно, Австрия была гораздо ближе Европе в культурном, историческом, да и чисто географическом отношении, чем далекая Россия. В начале шестнадцатого века, когда Россия еще оставалась

275

совершенно отдельным миром, культурные венцы уже были частью «некоего образованного франкмасонства, распространившегося от Лондона до границ Османской империи» [6]. В середине шестнадцатого века большая часть чешских и немецких подданных Габсбургов были протестантами. Развитие атлантических торговых путей, с одной стороны, и победа Контрреформации на землях Габсбургов - с другой, породили резкое различие между Австрией и странами Северной и Северо-Западной Европы.

Но даже в 1700 году это различие не было так велико, как разница между Москвой и такими городами, как Амстердам или Лондон. Австрия восемнадцатого века была гораздо более цивилизованной и урбанизированной, чем Россия. «К концу правления Марии Терезии монархия могла похвалиться 6000 школ и 200 000 учащихся» [7]. В основном по этой причине Мария Терезия (1740-1780) и Иосиф П14 (1780-1790) были способны создать эффективную провинциальную бюрократию, которая помогала им хотя бы частично контролировать деспотическое обращение дворянства с крестьянами в немецких и чешских провинциях. Русская администрация была не в состоянии делать этого даже в середине девятнадцатого века. Поскольку к этому времени индустриальная революция пустила глубокие корни только в Британии, Бельгии и до определенной степени в Северной Германии, относительное отставание Австрийской и Российской империй стало сильнее, чем было в 1750 году К 1914 году обе империи снова начали догонять соперников, но при этом уровень благосостояния, грамотности, индустриализации и урбанизации в немецких и чешских провинциях империи Габсбургов был значительно выше, чем в любом регионе России.

Тем не менее в целом можно с уверенностью сказать, что между 1700 и 1914 годами и Австро-Венгрия, и Россия были слабее и менее развиты, чем их соперники среди великих держав в Северо-Западной Европе. В восемнадцатом веке, чтобы со-

14 Иосиф (I (174I-1790) - австрийский эрцгерцог с 1780 года (в 1765-1780 годах соправитель Марии Терезии, своей матери), император Священной Римской империи с 1765 года. Проводил политику так на-зываемого просвещенного абсолютизма.

276

кратить этот разрыв, и Австрии, и России приходилось заимствовать идеи, технику и даже людей в протестантской Европе (реже - во Франции). Правители обеих империй рассматривали собственные языки, немецкий и русский, как вульгарные и в каком-то смысле варварские. Придворным языком Габсбургов и Романовых (как, впрочем, и в Берлине) был французский. В 1740-х и 1750-х годах кронпринц Иосиф, будущий Иосиф II, наследник не только земель Габсбургов, но и Священной Римской империи германской нации, изучал латынь, французский и итальянский языки, «Тот факт, что Иосиф не получал систематических знаний по немецкой литературе и получил совсем немного уроков по немецкому языку, весьма симптоматичен для того неуважения, с которым высшие классы относились к немецкой культуре» [8].

Если Вена и Богемия могут рассматриваться как центральноевропейские страны, то Галиция, основная часть Венгрии и главные славянские провинции имели больше общего с Россией. Военный историк времен Марии Терезии писал, что в южных венгерских пограничных областях «жара, растительность и бескрайние просторы образуют мир, совершенно отличный от Западной Европы» [9]. Здесь действительно можно было почувствовать притяжение бескрайней степи, так много значившей в русской жизни и протянувшейся от Венгрии до Монголии. В Венгрии девятнадцатого века, как и в России, наблюдались те же признаки отсталости: тяга к модернизации, стыд и обида за свой невысокий уровень развития, конфликты (часто внутри одного того же человека) между чрезмерным космополитизмом и чрезмерным же шовинизмом и подчеркиванием традиционных национальных добродетелей. В Венгрии чаще, чем в Австрии или даже России, финансовая, коммерческая и индустриальная буржуазия имела чужие - обычно еврейские или немецкие - корни. Лишь малая часть Австрийской империи и совсем ничтожная часть Российской империи (Петербург и отчасти балтийские провинции) могли считаться принадлежащими к «первому миру», если анахронически употребить этот современный термин, В большей своей части обе империи принадлежали ко «второму миру», то есть к менее развитой восточной, южной и юго-западной периферии европейского экономического центра. Причем Российская империя по благосостоянию, уровню образования и индустрии в 1914 году

277

сии. Самой большой своей удачей австрийская коалиционная дипломатия может считать 1750-е годы, когда ей удалось втянуть Петербург и Париж в войну ради уничтожения Пруссии, что было бы несравненно выгодней австрийцам, чем русским, не говоря уже о французах. Но коалиция, основанная на таких принципах, не могла долго поддерживать единство и выполнять взаимные обязательства в условиях военных трудностей. Не менее важно и то, что собственным австрийским армиям не хватало прусской жесткости, чтобы в полной мере воспользоваться своим преимуществом перед превзойденными в численности и загнанными в угол силами Фридриха II.

Иосиф II, деливший власть со своей матерью с 1765 года и правивший самостоятельно с 1780 года, восхищался Фридрихом и пытался копировать его методы. Однако, как обычно бывает в таких случаях, попытки Габсбургов отказаться от консервативных принципов и проводить макиавеллиевскую Realpo-litik обернулись против них. Большинство независимых князей Священной Римской империи вступили в союз с Фридрихом против Иосифа, поскольку боялись экспансионистских амбиций последнего и знали, что реформы 1740-х годов сделали Австрию потенциально намного сильнее маленькой и слабозаселенной Пруссии. В 1793-1814 годах эти рассуждения оказались справедливыми. Австрия сражалась против революционной и наполеоновской Франции в два раза дольше, чем Пруссия или Россия. В 1809 году эрцгерцог Карл17 одержал первую в истории чистую победу континентальной державы над Наполеоном, хотя окончательное поражение в последующих войнах против Франции обанкротило Австрию и лишило ее многих важных территорий. Тогда как Пруссия после единственного сокрушительного поражения от Наполеона в 1806-1807 годах не смогла уже оставаться великой державой и даже подвергалась риску исчезнуть с карты Европы. Тем не менее войны сделали очевидным превосходство России над Австрией. Русскому царю было несравненно легче, чем австрийскому императору, в течение долгого времени позволять себе оставаться сторонним наблю-

17 Эрцгерцог Карл (1771-1847) - австрийский полководец. Речь идет о битве при Асперне 21-22 мая 1809 года, когда Наполеон потерпел тяжелое поражение при попытке переправиться через Дунай.

281

находилась преимущественно у нижней границы «второго мира», а большая часть Венгрии и Австрии - у верхней. Но в вопросах силовой политики Австро-Венгрия никоим образом не могла соперничать с Россией, ее огромными природными и людскими ресурсами, а также со способностью российского государства мобилизовать эти ресурсы для поддержания своей военной мощи и своего международного статуса.

По сравнению с Россией у империи Габсбургов было мало пространства для экспансии. Иначе говоря, империя была постоянно окружена государствами, каждое из которых обладало такой же, если не большей, силой, чем сама Австрия, и которые вдобавок время от времени образовывали враждебные ей коалиции. Даже в семнадцатом веке австрийские Габсбурги долго не могли без помощи союзников защитить свои южные границы с Османской империей. В конце семнадцатого века все коренным образом изменилось, и Габсбурги смогли отвоевать и заново заселить всю Венгрию и Трансильванию. Но эти приобретения, хотя и важные сами по себе, ни в коем случае не могли сравниться с неограниченными потенциальными ресурсами, которые Россия приобретала в результате аннексии Сибири, Украины и огромной евразийской степи. Хотя упадок Османской империи в принципе давал возможность дальнейшего продвижения на юг, единственным австрийским приобретением на территории Балкан после 1750 года была Босния-Герцеговина, Эта неестественная сдержанность объясняется соображениями о не слишком большой ценности балканских земель и ресурсов, о том, что их приобретение вело к неминуемым противоречиям с Россией, а также нежеланием немецкой и особенно венгерской элиты, которые доминировали в монархии, видеть в составе империи дополнительное количество православных южных славян.

В восемнадцатом веке, с того момента как Польша исчезла с карт Европы, Австрия стала непосредственно граничить с Россией. Но ни в какой момент времени между 1800 и 1914 годами Габсбурги (если реалистично оценивать шансы)> не имея союзников, не могли рассчитывать на успех в войне против Романовых. К западу лежала Франция: в семнадцатом, восемнадцатом и начале девятнадцатого века австрийские и французские армии постоянно сражались друг с другом в Италии и Южной Германии, Борьба была неравной. Только накануне рево-

278

люции 1789 года численность населения австрийской монархии почти сравнялась с французской, но даже тогда в среднем оно было значительно беднее. Между 1792 и 1814 годами этот баланс еще сильнее сместился в пользу Франции после аннексий в долине Рейна и в Италии. К1812 году дисбаланс почти достиг уровня 1700 года, когда Габсбурги имели почти в два раза меньше подданных, чем французский король. Накануне войны за испанское наследство (1700 год) доходы Габсбургов были в восемь раз меньше, чем доходы Франции, хотя трудности учета относительных цен делают такое прямое сравнение не слишком объективным [10].

Главным соперником Австрии на севере с 1740-х по 1870-е годы была Пруссия. На протяжении всего этого периода потенциальные ресурсы и доходы Пруссии были ниже, чем австрийские, В 1788 году, например, Вена получила в два раза больше доходов, чем Берлин, и имела на 50 процентов больше солдат. Однако в девятнадцатом веке индустриализация экономики в Северной Германии пошла значительно быстрее, чем в Австрии. Еще важнее было то обстоятельство, что пруссаки обычно мобилизовали и использовали свои военные и фискальные ресурсы более эффективно, жестко и разумно, чем австрийцы. Между 1500 и 1914 годами османы осаждали Вену дважды, французы дважды взяли ее, а пруссаки были недалеки от этого в середине восемнадцатого века и в 1866 году. Австрийцы же никогда близко не подходили к Константинополю или Берлину а в Париж попали только в 1814 году вместе с русскими, прусскими и британскими союзниками.

Таким образом, геополитическое положение Австрии и ее относительная слабость заставляли империю на протяжении всей своей истории постоянно искать союзников. До середины семнадцатого века основным союзником Австрии была старшая ветвь семьи Габсбургов, сидевшая на троне в Мадриде и правившая огромной империей в Европе и за океанами. С упадком Испании и семейного союза после 1648 года положение австрийских Габсбургов стало критическим. Изолированная монархия осталась единственным оплотом против французской экспансии на запад и экспансии Османской империи на север. Что еще хуже, Париж и Константинополь связывал свободный неформальный альянс. Когда 100 000 османских войск и орды их со-

279

дателем вторжения Франции в Италию и даже в Западную Германию. Вынужденный вступить в борьбу, он смог использовать свою необъятную территорию в качестве стратегического оборонительного ресурса. Наполеон дважды брал Вену, практически уничтожив впоследствии австрийскую армию. Москву он взял один раз, но при этом лишился своей.

В 1813-1814 годах Австрия восстала из пепла в качестве одного из главных победителей войны, получив назад утраченные территории и став доминирующей силой в Италии и полностью господствующей - в Германии. Но принятые обязательства теперь превышали ее возможности. Это произошло во многом потому, что австрийские финансы были истощены двадцатью годами войны и потому, что в период между 1815 и 1848 годами австрийская экономика серьезно отстала не только от индустриализованной Британии, но и от индустриализованной Северной Германии. Главным гарантом австрийского статуса и территориальной неприкосновенности была Россия, которую Мет-терних сохранил в качестве лояльного союзника Австрии благодаря тому, что ему удалось убедить российских правителей в критичной важности этого альянса для сохранения мира и монархической стабильности в Европе и для противовеса якобинской угрозе и международной анархии, которые неизбежно снова поднимут голову, как это было в последующие за 1792 годом два десятилетия. В 1848-1850 годах ценность этих русских гарантий стала очевидной вдвойне. Русские армии вторглись в Венгрию и подавили венгерскую революцию, а русское дипломатическое давление заставило Берлин отказаться от всяких посягательств на австрийское господство в Германии.

К несчастью, молодой император Франц Иосиф и его советники предпочли из уроков 1848 года сделать совершенно ложный вывод, что династию спасла ее армия. Следовательно, восстановить статус империи и ее пошатнувшийся авторитет на международной арене можно только с помощью Realpolitik и опоры на военную силу. Когда в 1853 году русские войска оккупировали большую часть современной Румынии, чтобы оказать давление на султана, Вена оказалась в трудном положении. Дунай был главной австрийской торговой артерией и, в дополнение, любое сколько-нибудь значительное увеличение русского влияния на Балканах уменьшало австрийское влияние на народы и правительства, живущие непосредственно по другую сторону ее южной

282

юзников осадили Вену в 1683 году, они могли смести как песчинку те 36 000 солдат, которые против них смогли выставить Габсбурги. Вена была спасена очень своевременно подоспевшей христианской армией, только на одну треть состоявшей из австрийцев, а на две трети - из германских и польских отрядов, поспешивших на помощь австрийскому императору, чтобы защитить христианскую цивилизацию и не пустить османов в Центральную Европу, Не в первый и не в последний раз Австрия одержала победу, убедив другие державы, что ее существование служит как их собственным интересам, так и общеевропейским нуждам и ценностям. Чарльз Инграо15 справедливо утверждает, что «основные приоритеты габсбургской внешней политики -организация коалиций, баланс дипломатических усилий и сохранение законных границ, - которые позднее стали ассоциироваться с Клементом фон Меттернихом1^ уже можно было вполне отчетливо проследить в семнадцатом веке» [11].

В войне против Франции в первой половине восемнадцатого века Австрия снова столкнулась с необходимостью и последующими разочарованиями коалиционной войны. Победа над Людовиком XTV в войне за испанское наследство была бы невозможной без щедрой поддержки со стороны Англии и Голландии, которые боялись французского господства в Европе. Без такой поддержки Австрия потерпела в 1730-х годах поражение от Франции и ее союзников в войне за польское наследство* В 1740-х годах британские и голландские заимодавцы Марии Терезии пришли ей на выручку, но только при условии следования их собственным интересам (война с Францией), а не исполнения ее заветного желания - отторжение Силезии от Прус-

13 Инграо Чарльз - современный английский историк, профессор университета Пардью.

Князь Меттерних-Виннебург, Клеменс Венцель Лотар (1773-1859) - выдающийся австрийский государственный деятель и дипломат, во многом определявший современную ему политическую жизнь Европы. Был противником объединений Германии. Играл большую роль на Венском конгрессе в 1814-1815 годах, Потерпев неудачу в попытке изолировать Россию, в январе 1815 года подписал вместе с представителями Великобритании и Франции секретный договор, направленный против России и Пруссии. Один из главных организаторов Священного союза.

280

границы. Тем не менее во время Крымской войны 1854-1856 годов Австрия повела себя катастрофически неразумно. Агрессивно выступив на стороне Британии и Франции и угрожая царю объявлением войны, Вена уничтожила свой альянс с Россией и сделала Петербург своим заклятым врагом на следующие двадцать лет, за время которых в европейском силовом балансе произошли колоссальные изменения, и все они были не к выгоде Габсбургов* Б 1854-1856 годах Австрия угрожала России войной, но в конце концов так и не выступила на стороне союзников, что было встречено в Лондоне и Париже с крайним неодобрением. Однако как бы Австрия ни повела себя во время Крымской войны, она не смогла бы получить британские или французские гарантии своего господства в Италии и Германии. В 1859 и 1866 годах, когда ей пришлось сражаться в одиночку, без поддержки великих держав сначала с Францией, а затем с Пруссией, Австрия проиграла обе войны, А получив возможность в 1870 году стать союзницей Франции и взять реванш в борьбе с Пруссией, Австрия настолько была уверена, что ее вмешательство вызовет вмешательство России на стороне Пруссии, что это послужило основным препятствием осуществить задуманное.

Австрийское военное руководство (надо отдать ему справедливость) было приведено в ужас венской дипломатией в 1854—1856 годах. «Политика, которую австрийское правительство проводило во время Крымской войны, была прямо противоположна мнению армии и привела именно к тому результату, которого в армии так боялись - изоляции дунайской монархии в международных делах. Австрийская внешняя политика не пользовалась в армии ни малейшим доверием» [12]. Остается только пожалеть, что вера Франца Иосифа в военное превосходство и эффективность армии не была такой же слабой. В войне против Наполеона III1а и пьемонтского королевства в

1В Наполеон III (Луи Наполеон Бонапарт) (1808-1873) - племянник Наполеона I. Используя недовольство крестьян режимом Второй республики, добился своего избрания президентом (1S48); при поддержке военщины совершил государственный переворот и был в 1852 году провозглашен императором. Во время франко-прусской войны сдался в 1870 году со 100-тысячной армией в плен под Седаном. Низложен Сентябрьской революцией 1870 года.

283

1858-1859 годах австрийская пехота была вооружена лучше, чем ее противник, но офицеры не смогли обучить своих солдат тактике, которая соответствовала бы современному ведению боя, «считая, что невозможно обучить неграмотных крестьян рассчитывать дистанцию и вести огонь по движущейся цели». После 1859 года можно было ожидать, что австрийцы будут ориентироваться в правилах ведения современной войны по крайней мере лучше, чем пруссаки, которые не воевали с великими державами с 1814 года. К тому же в 1866 году Франц Иосиф правил 34 миллионами подданных, тогда как у его прусского соперника было только 19 миллионов. Почти все остальные германские княжества сражались на стороне Австрии, хотя следует отметить, что, за исключением Саксонии, все они делали это очень неэффективно. Нельзя также списать неудачу на недостаточное финансирование. После 1848 года армия была фаворитом режима, и никто в парламенте не рисковал проверить бюджетные приоритеты императора. Так что 1850-е годы стали «десятилетием беспрецедентно высоких во-енных расходов» [13].

Но неподконтрольная военная бюрократия тратила деньги очень неразумно, не забывая порой и о собственных нуждах. Тактическими учениями пренебрегали и считали их устаревшими, стратегические железные дороги не строились, и - прежде всего - верховное командование и штабные офицеры не давали себе труда поразмыслить о том, как увеличившиеся армии, хорошо обученные солдаты, новое вооружение и новые коммуникационные технологии изменили современные способы ведения войны. Пруссаки победили в 1866-м не только потому, что их страна была экономически более развита или более эффективно усвоила немецкие националистические принципы, но потому, что ее офицеры - и главным образом штабные офицеры - поощрялись к раздумьям о своей профессии. И в этом Францу Иосифу некого винить, кроме себя самого - в конце концов именно он написал, что «сила армии заключается не в образованных офицерах, а в лояльных и рыцарственных» [14].

С 1856 до 1870-х годов Австрия находилась в изоляции и не имела союзников среди великих держав. Однако в 1879 году она смогла обеспечить свою безопасность, вступив в союз с сильнейшей военной державой Европы - своим старым врагом прусской Германией, Еще раз Австрии удалось убедить бо-

284

лее сильное государство, что ее благополучие пойдет ему на пользу. Как часто бывало в прошлом, основная причина, благодаря которой австрийцам удался этот ловкий трюк, заключалась в том, что их аргументация была правильной. Германское правительство сознавало, что коллапс Габсбургов создаст огромный вакуум в Центральной Европе, который будет угрожать всему европейскому балансу сил. Он также неминуемо приведет к кровопролитию среди бывших народов империи, в основном немецких и славянских. По геополитическим и внутренним политическим мотивам Германия и Россия почти наверняка оказались бы втянутыми в конфликт на противоположных сторонах. Учитывая французскую враждебность Германии с 1871 года, Париж почти с равной вероятностью принял бы участие в русско-германской войне на стороне Петербурга, В любом случае французы ни в коем случае не могли допустить, чтобы победа Германии над Россией сделала ее окончательным гегемоном на континенте. Даже если бы Германия вышла победительницей из этого гипотетического конфликта, результаты этой победы не слишком бы обрадовали прусскую элиту, потому что среди ее последствий неизбежно было бы то? чего она желала меньше всего - союз с миллионами австрийских немцев-католиков и создание католического большинства в империи Гогенцоллернов,

Хотя некоторые из этих факторов принимались в расчет только в Берлине, большинство европейских государственных деятелей (включая и многих русских дипломатов) понимали, какими ужасными последствиями для мира и стабильности Европы чревата кончина Австрийской империи, и вовсе не хотели этого. Конечно, эти соображения не удерживали русское и особенно итальянское правительства от проведения политику совершенно чуждой австрийским интересам. Более того, именно потому, что Вена была связана с Берлином внутренними политическими и культурными узами, британцы все больше рассматривали ее как простой придаток Германии и германской угрозы господства в Европе. В 1914 году комбинация внутренних и внешних факторов заставила австрийских правителей забыть об осторожности и консерватизме и попытаться утвердить свою власть внутри империи и свой престиж и влияние вне ее с помощью силы и Realpolitik, И, как это всегда происходило с Австрией, попыт-

285

ка радикальных действии и силовых методов обернулась катастрофой. Армейское руководство в 1914 году одну за другой допускало грубейшие ошибки и доказало свою полную неспособность обеспечить обещанную быструю победу. Разразилась война на три фронта, которая завершилась распадом империи,

Конгломерат коронных земель

ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ ХОТЬ КАК-ТО ОБЪЯСНИТЬ австрийское международное положение и внешнюю политику, необходимо рассматривать их в контексте внутренней политики монархии. И здесь главное было в том, что империя Габсбургов была конгломератом отдельных территориальных образований, многие из которых имели глубоко укоренившиеся и мощные индивидуальные идентичности. Многие из этих идентичностей были очень древними. Двумя самыми важными территориями под рукой Габсбургов были Королевство Венгрия (земля короны святого Штефана) и Королевство Богемия (земля короны святого Вацлава). Королевство Венгрия имело жизненную важность, потому что к девятнадцатому веку оно охватывало почти половину территории империи. Королевство Богемия, несмотря на меньшую территорию, всегда было и оставалось до конца экономически самым развитым регионом империи и источником самых высоких государственных доходов. Без Богемии или Венгрии империя Габсбургов никогда не могла бы существовать и не существовала. Но к тому времени, когда Габсбурги присоединили к себе эти два королевства в 1526 году, оба они уже имели историю, которая уходила в прошлое больше чем на пятьсот лет. Их институты и идентичность уже сформировались как фактически, так и в сознании элит этих королевств, Венгрия, например, имела свою Magna Cart a Aurea Bulla191222 года. В кни-

Magna Carta Aurea Bulla - Великая хартия вольностей и Золотая булла, изданная в 1222 году королем Венгрии Андрашем, которая уравняла в правах служилую и наследственную знать*

286

ге Иштвана Вербёци «TriparUmfS^ опубликованной в 1517 году была дана ясная интерпретация и толкование древней конституции, которой венгерская элита присвоила почти библейский статус. Венгрия имела границы, «относительно неизменные в течение столетий» еще до начала османского вторжения в шестнадцатом веке [15], Она имела представительское сословие, другими словами, парламент, в котором доминировало дворянство (составлявшее почти 5 процентов населения) и который играл более важную роль в управлении государством, чем сам король. Даже в шестнадцатом веке, не говоря уже о более поздних временах, венгерский парламент имел больший вес, чем любые аналогичные сословия в других габсбургских землях. И, как часто случается в империях, все остальные ее территории пытались равняться на ту, чья автономия относительно центра была максимальной. «Автономия венгерского сейма всегда была образцом для других сословий в габсбургских землях» [16].

Отдельные королевства, герцогства и графства («коронные земли»), которыми правили Габсбурги, первоначально являлись феодальными государствами. Внутри таких государств королевская власть никогда не была абсолютной. Ниже центрального уровня почти вся власть принадлежала феодалам-землевладельцам, церкви и полуавтономным городам - в той степени, в которой они на тот момент существовали. Король и дворянин были связаны взаимообязывающим контрактом. Право оказывать сопротивление несправедливому или деспотичному правителю могло быть или не быть записано в фундаментальном законе (как оно было записано в Венгрии), но оно всегда подразумевалось. Новые законы и налоги требовали со-гласил сословий, чья власть была тем выше, чем реже король, управляющий многими государствами, показывался в каждом из них. В значительной степени эти сословия и король и были государством. Они определяли его границы и идентичность.

Вербёци Иштван (ок. 1458-1541) - венгерский политический деятель, юрист, дипломат. Участвовал в составлении законов 1486 и 1494 годов, закрепивших привилегии среднего и мелкого дворянства. В 149S году составил свод феодального права Венгрии - так называемый Трипартиум.

287

Эта идентичность была сугубо политической. В своем традиционном, ныне анахроничном, смысле слово «нация» в этом регионе обозначало группы населения, представленные в сословиях, и, следовательно, прежде всего дворянство: таким образом, за понятием «венгерская нация», в сущности, не стояло почти ничего, кроме дворянства.

Причем и в Венгрии, и в Богемии собственно язык и национальность имели мало отношения к этому определению. В восемнадцатом веке многие венгерские дворяне не были этническими мадьярами и не говорили на мадьярском языке. Языком парламента и правительства была латынь. Но приверженность дворянства древней конституции и территориальной целостности, от которых они получали большую выгоду, была всеобщей и оставалась таковой вплоть до 1918 года и далее. В девятнадцатом веке богемская аристократия представляла для Габсбургов не такую головную боль, как венгерская, отчасти потому, что почти целиком состояла из богатейших магнатов, традиционно близко связанных с габсбургским двором и не имевших в своей прошлой истории жесткого антагонизма по отношению к Вене - в отличие от основной части венгерского мелкопоместного дворянства* Причем наиболее убежденные сторонники венгерской автономии часто были к тому же и протестантами. Тем не менее богемские магнаты сохраняли известную привязанность к территориальной целостности и историческим правам королевства святого Вацлава, с которым были тесно переплетены их собственные семейные традиции.

В девятнадцатом веке слово «нация» впервые стало недвусмысленно означать «весь народ» и определять себя в этническом и лингвистическом смысле. Конфликты между такими нациями стали крупнейшей внутренней проблемой империи Габсбургов. Существование древних коронных земель с их историческими границами и сложившейся идентичностью населения сильно осложняло эту проблему. Границы коронной земли даже исторически редко совпадали с границами нации, определяемой по этническому признаку. В девятнадцатом веке массовая миграция, вызванная урбанизацией и индустриализацией, внесла еще больше неясности в австрийских коронных землях. В Венгрии положение в придачу осложнялось массовой славянской колонизацией южных пустующих земель, отвоеванных у османов в начале восемнадцатого века, Историче-

288

ские и этнические территориальные притязания постоянно входили в противоречия друг с другом, но разделам мешала приверженность элиты к территориальной целостности коронных земель. Но нельзя сказать, что эту приверженность почти до конца девятнадцатого века исповедовала только традиционная элита. Для всех националистов, как здесь, так и в любой точке земного шара, вся территория внутри исторических границ королевства стала священной национальной землей. Эти настроения особенно сильно проявлялись у венгров и чехов, поскольку в их сознании исторические, этнические и лингвистические идентичность и границы легко могли быть совмещены. Королевства святого Штефана и святого Вацлава всегда ассоциировались с мадьярской и чешской культурой и традициями, Эти коронные земли были единственной наследственной вотчиной двух народов. Особенно важным это представлялось венграм, для которых не существовало какой-то более широкой национальной идентичности, чем лояльность коронной земле. Хотя даже в немецкоговорящих коронных землях провинциальная идентичность иногда сохраняла свое влияние до самого 1918 года. Так, например, после коллапса монархии тирольский парламент предпочел сохранить провинциальное единство даже ценой присоединения к презираемой Италии, поскольку альтернативой было разделение Тироля между Италией и новой Австрийской республикой [17].

Перед семнадцатым веком сами Габсбурги трактовали свои коронные земли как в основном независимые организмы. Наследство империи делилось между сыновьями правителя. И только по чисто биологической случайности все коронные земли в начале семнадцатого века объединились под рукой эрцгерцога Фердинанда Штирийского (Фердинанда II) 2\ Еще важнее то, что большинство габсбургских коронных земель было присоединено к династии не путем захвата, а при помощи браков и

*] Фердинанд II Австрийский (Штирийский) (1578-1637) - император с 1619 года, австрийский эрцгерцог. Первоначально правил в Штирии, Каринтии и Крайне. Зарекомендовал себя как фанатичный поборник Контрреформации. Успехи га б сбургско-католически го лагеря в начальные периоды Тридцатилетней войны (1618-1643) позволили ему полностью подчинить Чехию и вернуть Габсбургам венгерский престол.

289

наследственного права. Они, естественно, присоединялись со всеми своими нетронутыми историческими конституциями и привилегиями. Там, где монархи избирались, как это первоначально было в Богемии и Венгрии, ограничения королевской власти были еще сильнее. К восемнадцатому веку принцип наследования трона прижился даже в Венгрии, но ни один мадьяр не считал Габсбурга своим настоящим королем до тех пор, пока тот не короновался в Будапеште. Церемония коронации включала в себя клятвы верности нового правителя древней конституции и территориальной целостности королевства святого Штефана.

В ряде случаев Габсбурги воспользовались фактами неудачных восстаний, чтобы объявить коронные земли завоеванной территорией и аннулировать их унаследованные конституции. Это случилось после поражения Богемии в битве у Белой Горы в 1618 году22 и после подавления венгерских восстаний в 1660-х и 1848-1849 годах. После этих восстаний Габсбурги предпринимали попытки унифицировать и гомогенизировать всю монархию.

В семнадцатом веке действенным средством гомогенизации была католическая Контрреформация- К 1580-м годам большинство австрийской аристократии и населения были протестантами. Но в процессе поразительно успешного контрнаступления, возглавляемого династией, католической церковью и иезуитами, сначала магнаты, а за ними и большинство населения опять вернулись в католичество. В эпоху и в регионе, где религия значила больше, чем язык или национальность, габсбургская Контрреформация создала для своей монархии вполне определенную и самостоятельную идентичность. Эта идентичность включала специфическое образование и менталитет, абсолютно непротестантское отношение к разуму и чувствам, а также конкретный, оригинальный и роскошный стиль искусства, архитектуры и музыки - барокко, который четко определял культурный мир австрийских Габсбургов. Но в триумфе Контрреформации было одно важное, хотя и частичное исклю-

22 Битва при Белой горе (неподалеку от Праги), в которой восставшие чешские протестанты были разгромлены австрийскими войсками, как правило, датируется 1620 годом.

290

чение, и этим исключением была Венгрия. Хотя почти все венгерские магнаты и большая часть населения были снова обращены в католичество, яростное вооруженное сопротивление заставило Габсбургов относиться толерантно к мадьярским протестантам, которых было особенно много среди мелкопоместного (то есть менее знатного) дворянства восточных провинций и Трансильвании.

В восемнадцатом и девятнадцатом веках гомогенизация и унификация приняли более светские и административные формы. Этот процесс начался с создания Марией Терезией единой централизованной системы правления и единой бюрократии для австрийских и чешских коронных земель. Осторожность и, возможно, сохранившаяся признательность за лояльность мадьяр во время кризиса династии в 1741-1742 годах удержали императрицу от навязывания этой системы Венгрии. Ее сын, Иосиф II, оказался менее сдержанным. В 1780-х годах он отменил исторические самоуправляющиеся области, разделил Венгрию на «рациональные» административные районы и навязал венграм управление из Вены через назначаемых короной чиновников, чьи попытки радикальных реформ в отношениях знати и крестьянства приводили в бешенство венгерскую элиту. Приводя практически те же аргументы, которыми впоследствии пользовались многие колониальные олигархи, мадьярская знать привлекала демократическую риторику американской и французской революций для защиты собственных привилегий, для оправдания угнетения венгерских крестьян и своей монополии на власть, Сила венгерского сопротивления заставила наследника Иосифа, Леопольда II23, отменить реформы своего брата. Но после восстания 1848 года произошел новый скачок централизации власти в Вене, и венграм были навязаны общеимперские методы правления. Однако такой режим не мог считаться законным в глазах венгерской знати, опиравшейся на свою древнюю конституцию, а настоящая политическая стабильность в королевстве была невозможна в ус-

Леопольд II (1747-1792) - великий герцог Тосканский (1765-1790) и император Священной Римской империи (1790-1792). Третий сын императора Священной Римской империи Франца I и Марии Терезии Австрийской.

291

ловиях существования мадьярской дворянской оппозиции. Это становилось особенно важным, поскольку император пытался сосредоточить все свое внимание и вооруженные силы на борьбе с Пруссией за влияние в Германии и поскольку режим Габсбургов доказал свое нежелание или неспособность мобилизовать славянское и румынское меньшинства Венгерского королевства против мадьярской элиты. Результатом этого был компромисс Франца Иосифа с мадьярской элитой в 1867 году и его согласие короноваться в качестве конституционного короля Венгрии со всеми вытекающими отсюда ограничениями королевской власти.

Своей уникальной позицией внутри монархии и успешной защитой автономии Венгрия обязана не только значительной силе сопротивления мадьярской знати, но и внешним геополитическим факторам, У каждой империи есть свои мятежные провинции. Мятеж часто вспыхивает, когда у центра возникает необходимость более полно контролировать отдаленные провинции и более эффективно эксплуатировать их ресурсы для усиления имперской военной мощи. Способность провинции противиться такому давлению во многом зависит от ее положения на данный момент или от внешней поддержки, В этом отношении венграм повезло. Империя Габсбургов была окру-жена сильными соперниками, которые всегда рады были использовать ее внутренние трудности, В семнадцатом веке Вена знала, что венгерские повстанцы могут рассчитывать на поддержку османов, чья империя к тому времени включала в себя большую часть исторической Венгрии и автономное, управляемое венграми княжество Трансильвания,

В 1790 и 1860 годах венгерским противникам габсбургской централизации могла быть предложена прусская военная помощь, и уступки Вены мадьярам во многом были обусловлены этой опасностью.

Народы и государство

КОМПРОМИСС 1867 ГОДА ПРИМИРИЛ БОЛЬШУЮ часть мадьярской элиты с империей Габсбургов, даже если ее ло-

292

яльность была скорее прагматической и тактической, чем искренней. Но что касается других национальностей, то последние десятилетия монархии прошли под знаком нарастающей опасности смыкания внутренних противников габсбургского правления с внешними врагами империи. Взаимозависимость внутренней и внешней политики стала даже еще более сильной и опасной, чем была раньше. Внешняя политика империи стала вызывать у ее подданных все большее раздражение, отчасти потому, что национализм все сильнее овладевал сознанием людей, а также поскольку по мере распространения образования все большее число людей начинало интересоваться политикой вообще и внешней политикой в частности. Многие политики усматривали тесную связь (по крайней мере потенциальную) между внешней политикой империи и положением собственной национальности внутри монархии.

Для венгров враждебное отношение к России было основным raison d'etre империи. В 1870 году граф Андраши34, ведущий государственный деятель Венгрии и будущий министр иностранных дел монархии, утверждал, что «подобно каждому человеку в Венгрии, я считаю столкновение Австро-Венгрии и России неминуемым» [18]. Венгры не могли забыть российскую интервенцию 1849 года, когда была подавлена их революция. Более того, в Венгерском королевстве мадьяры составляли только около половины населения, а в Восточной и Центральной Европе в целом славяне значительно превосходили их по количеству. Венгров сильно беспокоил тот факт, что за этими славянами может стоять Россия, великая славянская держава, чьи ресурсы, безусловно^ намного превосходили венгерские. Хотя империя Габсбургов была непопулярна и раздражала многих венгров, их лидеры, тем не менее, считали империю

Андраши Дьюла Старший, граф (1823-1890) - венгерский политический деятель. Участник революции 1848-1849 годов. После поражения революции Андраши, эмигрировавший во Францию, был заочно приговорен к смерти и символически казнен (1851). По амнистии 1857 года вернулся в Венгрию и принес присягу на верность Францу Иосифу. В 1867^1871 годах премьер-министр Венгрии, в 1871-1879 годах министр иностранных дел Австро-Венгрии,

293

геополитической необходимостью, для того чтобы мадьяры смогли уцелеть в этом жестоком мире. Только после революций 1917 года и временного исключения России из списка великих держав эта главная причина лояльности венгерской элиты Габсбургам утратила свою силу.

Будапешт рассматривал немцев, и особенно немецких либералов, как своих главных союзников внутри монархии. Подобно венграм, немецкие либералы также видели в царской России главную внешнюю угрозу германским интересам и европейским либеральным ценностям. И так же, как мадьяры доминировали в королевстве святого Штефана, немцы преобладали в другой половине монархии и были несомненными лидерами по богатству, культуре, силе и статусу. Между немецким и венгерским народами империи не наблюдалось какой-то особенной приязни и симпатии, но многие из их лидеров были уверены, что только в союзе они могли сохранить свое превосходство внутри монархии. Они также были склонны расценивать двойственный союз с Германией, подписанный впервые в 1879 году, как необходимую гарантию своего превосходства в Восточной и Центральной Европе над Россией и славянами. Австрийским немцам двойственный союз служил к тому же и поводом для удовлетворения их чувства культурной и этнической солидарности с немецкими братьями в рейхе Гогенцоллернов. В культурном и геополитическом отношении союз Вены и Берлина был очень похож на образовавшийся в двадцатом веке союз Англии и Америки, Тем из габсбургских подданных, кто склонялся к германскому национализму, двойственный союз был неадекватной, но вполне ощутимой компенсацией за исключение из германского рейха, созданного Бисмарком в 1871 году.

Для многих славян Австро-Венгерской империи такие взгляды были совершенно неприемлемы. Еще в 1848 году чешские лидеры подчеркивали, что основной целью монархии должно быть сохранение Восточной и Центральной Европы от немецкого или русского господства. Будучи малым народом, чехи понимали, что не имеют шансов самостоятельно защитить свою независимость от двух потенциальных хозяев Европы. Как раз для этого им и нужны были Габсбурги, Но все это имело смысл только в том случае, если бы чехи могли сохранить свою культуру и жить на равных вместе с другими народами империи

294

Габсбургов. Конфликты с немцами внутри империи помогли склонить симпатии чехов в сторону России. То же самое, и даже в большей степени можно сказать о большинстве южных славян, живших под венгерским правлением. Чем тяжелее становилось это правление в последние десятилетия монархии, тем сильнее росли панславянские настроения, замыкая таким образом порочный круг и поощряя враждебность венгров по отношению к России.

В этих обстоятельствах было совершенно невозможно проводить по-настоящему популярную внешнюю политику, которая могла бы объединить все народы монархии. Впрочем, в обычной жизни, и особенно в мирное время, это не играло заметной роли. Внешняя политика была делом императора и узкого круга советников. Влияние общественного мнения на политическую рутину было минимальным. Но постепенно под внутренним давлением немцев и венгров во внешней политике империи стал ощущаться заметный перекос. Отказ от двойственного союза и последовательное проведение пророссийской политики было немыслимым. Однако большую часть времени между 1873 и 1908 годами в отношениях с Россией превалировала политика осторожных компромиссов еще и потому, что относительно дружественные отношения с Петербургом уменьшали зависимость Вены от Берлина, Как бы то ни было, в отсутствие экстремальных ситуаций внешняя политика мало вторгалась в жизнь простых граждан. Конфликт по поводу официального языка в местной школе с гораздо большей вероятностью мог раздуть националистические страсти.

Однако секретная дипломатия великих держав всегда таит в себе опасность войны. И с этой точки зрения внешняя политика и система международных альянсов очень сильно вторгаются в жизнь простого человека. Тяготы современной войны (особенно если конфликт затянется) могли бы потребовать такого уровня общественного единства и патриотизма, на который едва ли можно было рассчитывать в империи Габсбургов. Двойственный союз предусматривал, что все подданные Габсбургов должны сражаться на стороне Германии в общеевропейской войне, от результата которой, возможно, зависело, будет ли германский рейх доминировать на континенте. И если победа в такой войне придет не сразу, а ее участники получат время на раз-

295

думья, то многие из них смогут прийти к выводу, что они совсем не заинтересованы в подобном исходе войны, особенно потому, что победа рейха Гогенцоллернов неизбежно усилит позицию немцев и мадьяр в габсбургской монархии.

В 1914-1918 годах эти факторы стали особенно важными. Перед войной они вырисовывались не так явно, хотя правительство было обеспокоено перспективой вполне вероятного недовольства войной славян и румын, но в действительности эти опасения оказались значительно преувеличенными. В последние мирные десятилетия Австро-Венгрии подобные страхи связывались с так называемой проблемой ирредентистов - с существованием вне монархии ряда государств, которые могли бы притягивать своих этнических братьев в Австрии, расшатывая их лояльность Габсбургам.

Одной из фундаментальных слабостей империи Габсбургов было то, что из одиннадцати ее основных народов только пять жили исключительно в пределах границ империи. Остальные шесть - немцы, итальянцы, поляки, румыны, русины (украинцы) и сербы - в основном проживали за пределами монархии. Из этих шести народов ни поляки, ни русины не имели собственного независимого государства, а также желания покинуть монархию, хотя конфликты с ними по поводу языка, образования, работы и власти в Галиции были еще одной головной болью австрийской национальной политики.

У итальянцев было по соседству национальное государство, присоединиться к которому хотело бы большинство из них, если бы их мнение кто-то спрашивал. И поскольку такой возможности в обозримом будущем не представлялось (разве что в результате европейской войны), чаяния большинства итальянцев были устремлены на более насущные задачи, которые на Адриатике сводились к защите своего превосходства над словенцами и хорватами в экономике, культуре и местной политике. По мере того как хорваты становились все более образованными, переселялись в города и начинали развивать свою промышленность, положению итальянцев стало грозить то же самое, что грозило немецкому городскому и элитному меньшинству в коронных землях на востоке, где преобладали славяне. Между тем в Альпийском регионе, и прежде всего в Тироле, немцы и итальянцы не слишком ла-

296

дили друг с другом из-за конфликтов по вопросам языка, работы, образования и власти - другими словами, обычных источников межнациональных разногласий, существовавших в то время в Австрийской империи. Поскольку итальянские районы монархии были очевидными целями будущих экспансионистских амбиций итальянского национального государства, эти районы представляли собой определенную сложность для австрийской внешней политики. Несмотря на Тройственный союз (Германия -Австрия -Италия), Вена не слишком доверяла Риму (вполне обоснованно) и, как выяснилось впоследствии, строила планы обороны от возможной итальянской агрессии. И когда в 1915 году это нападение произошло, для Вены оно не оказалось явной катастрофой, хотя и потребовало от Австрии нового напряжения ее и без того истощенных ресурсов. Зато оно обеспечило империю врагом, которого ее народы могли бы ненавидеть за предательство и измену и которого австрийская армия могла победить так же уверенно, как она делала это в 1866 и 1848 годах, - подняв таким образом свой воинский дух. К тому же широко разрекламированные аннексионистские замыслы Италии служили напоминанием словенцам и даже хорватам, что есть кое-что похуже, чем быть подданными империи Габсбургов.

Сербская и румынская проблемы были в чем-то похожи. В последние десятилетия девятнадцатого века Сербия и Румыния были союзницами, а сербы, кроме того? были еще сателлитом Вены. Но в двадцатом веке из-за крепнущего национализма в обеих странах такое положение вещей становилось все труднее сохранять. Победы сербов и румын в балканских войнах 1912-1913 годов увеличили территории, ресурсы, самоуверенность и амбиции двух королевств. Румынские и сербские земли внутри австрийской монархии были очевидными целями для последующей экспансии. В 1914 году румынское государство было, несомненно, менее враждебно по отношению к Вене> чем сербское, поскольку Румыния возмущалась русским правлением в румынской Бессарабии так же сильно, как венгерским правлением в румынской Трансиль-вании. К тому же большинство румынского населения Тран-сильвании были униатами с сильным чувством собственной идентичности, которое дистанцировало их от Румынского королевства [19].

297

Отношение сербов было гораздо менее двусмысленным. Режим Карагеоргиевича25, правивший с 1903 года, был максимально ориентирован на Россию, Сербия, или по крайней мере некоторые ее высшие чиновники, поддерживали террористическое движение в (австрийской) Боснии-Герцеговине, самой знаменитой жертвой которого оказался эрцгерцог Франц Фердинанд. Продолжающаяся дискриминация славян и румын в вопросах работы, языка и образования межнациональных отношений тоже не улучшала. При таком размахе националистических движений никакая политика не помогла бы монархии остановить сербов или румын, которые жаждали объединения со своими национальными государствами по ту сторону границы. Но можно предположить, что если бы венгерская дискриминация была не такой суровой, националистические настроения славян и румын были бы не такими сильными. И уж, конечно, только неразумная политика Будапешта и Вены могла толкнуть традиционно лояльных католиков хорватов искать счастья в возможности южнославянской федерации с православными сербами. Тогда как само существование независимых Румынского и Сербского королевств гарантировало выживание высокой культуры двух народов и делало мадьяризацию румынских и сербских подданных монархии еще более трудной задачей, чем она была бы без этих государств. Не говоря уже о том, что возросшая мощь и самоуверенность этих двух королевств не могли не иметь воздействия на их одноплеменников в Венгрии.

Но наиболее интересным и потенциально самым важным ирредентистским районом представлялась Германия. Немцы были самым многочисленным и в большинстве своем самым богатым и традиционно лидирующим народом монархии. Свое экономи-

25 Карагеоргиевичи - в XIX веке княжеская, а в 1903-1918 годах королевская династия в Сербии, затем династия в Королевстве сербов^ хорватов и словенцев (1918-1929) и Югославии (1929-1945; фактически до 1941 года). Петр II (король с 1934) в апреле 1941 года после оккупации Югославии фашистскими войсками бежал за границу. На Учредительном собрании 29 ноября 1945 была провозглашена ликвидация монархии.

298

ческое и культурное преобладание внутри монархии они рассматривали как нечто само собой разумевшееся. Они воспринимали габсбургское государство как дело своих рук, и основную его задачу видели в том, чтобы нести немецкую культуру и современный немецкий образ жизни отсталым народам региона. До 1866 года австрийские немцы не сомневались, что принадлежат германской нации. За исключением относительно небольшого немецкого меньшинства, проживавшего в Венгерском королевстве (1,95 миллиона в 1880 году) [20] у они были гражданами германской конфедерации, созданной в 1815 году в качестве преемника старой Священной Римской империи германской нации. Надо сказать, что такал конфедерация на месте бывшей империи выглядела довольно иллюзорным образованием, но это был единственный существовавший общенемецкий организм, и австрийские немцы являлись такими же его полноправными членами, как саксонцы или пруссаки. Если еще принять во внимание, что президентом этой конфедерации считался австрийский монарх, то можно сказать, что австрийские немцы были даже ее старшими членами.

В 1866-1871 годах все изменилось. Бисмарк создал новый германский рейх, из которого были исключены австрийские немцы. После побед 1866-1871 годов этот рейх купался в военной славе. Между 1871 и 1914 годами он стал лидирующей экономической державой Европы. Естественно, новый рейх был доминирующим немецким сообществом Европы, и надежды на будущее немецкое влияние на мировую политику связывались именно с ним. Более того, после 1866 года традиционной идентичности и самолюбию австрийских немцев был нанесен еще целый ряд ударов. В 1867 году половина монархии попала под неконтролируемое господство мадьярской знати. Немецкое сообщество в Венгрии, брошенное имперским правительством на произвол судьбы, пало основной жертвой мадьяризации, даже если в некоторых случаях усвоение венгерского языка и культуры было добровольным. К 1900-1914 годам абсолютное большинство венгерских немцев переживали тяжелые времена благодаря ассимиляции и эмиграции. Между тем в невенгерской части монархии (обычно называемой Цислейтания) немцы также находились под давлением^ хотя по-прежнему оставались богатейшей национальной группой региона. Накануне Первой мировой войны они составляли 35,8 процента населе-

299

ния Цислейтании и платили 63 процента прямых налогов [21]. Но они продолжали терять или уже потеряли контроль над многими городами и даже целыми коронными землями, в которых раньше доминировали. Прага служит тому хорошим примером. Традиционно немецкая по языку, облику и культуре, она была наводнена чешскими иммигрантами во второй половине девятнадцатого века, К 1910 году в городском совете не оставалось ни одного немца [22], Не удивительно, что политика немецких сообществ, особенно в коронных землях со смешанными национальностями, под воздействием угрозы немецкой идентичности и статусу, проистекающей от славянского численного превосходства, миграции и растущих амбиций, часто представляла собой нелицеприятную смесь традиционного культурного высокомерия и истерии.

И вдвойне не удивительно, что многие австрийские немцы с энтузиазмом относились к новому германскому рейху. Учитывая этот факт, граф Андраши в 1871 году предупреждал Франца Иосифа, что внутренняя политика в Цислейтании, вызывающая антагонизм австрийских немцев, может оказаться фатальной. Если так будет продолжаться, «австрийские немцы переметнутся под крыло германских демократов, которые вырвут национальное знамя из рук князя Бисмарка и понесут его вперед, пока вся немецкая раса не будет объединена» [23]. Заявление Андраши нельзя считать словами постороннего наблюдателя. Мадьярская элита, ведущим представителем которой он являлся, считали немецкое преобладание в Цислейтании необходимым, для того чтобы славяне монархии знали свое место. В частности, планы «триединства», другими словами, предоставление короне святого Вацлава (то есть Богемии и Моравии) такой же автономии, как короне святого Штефана, были ненавистны венграм, поскольку в этом случае им пришлось бы делить свое влияние в Вене (одна из трех - это не то же, что одна из двух), а для славянского меньшинства Венгерского королевства возник бы очень опасный прецедент. Тем не менее в конце концов предсказание Андраши, не лишенное логики в эпоху национализма и растущей демократии, сбылось при Гитлере, и важно понять, почему это предсказание не сбылось до 1914 года.

Одной из главных причин, уже упоминавшейся ранее, было то, что для протестантской прусской и антидемократической элиты, доминировавшей во втором рейхе, сама идея присоеди-

300

нения австрийских немцев была ненавистна. Другая причина заключалась в том, что присоединение австрийских немцев к рейху, которое изменило бы весь европейский баланс сил, было невозможно в мирное время без поддержки одной из великих держав. Но третьей и по меньшей мере столь же важной причиной было то, что австрийские немцы представляли собой разделенное сообщество со многими конфликтующими лояльностями и идентичностями, причем многие из них ни в коем случае не хотели покинуть империю Габсбургов.

Для понимания идентичности и двусмысленного положения австрийских немцев достаточно вспомнить два важных фактора. Первое: накануне великой войны они составляли только 23,4 процента населения монархии. Второе: они не были нацией ни в каком смысле - тем более правящей нацией.

Значение демографических факторов в истории современной империи трудно переоценить. В 1900 году Германская империя была подавляюще немецкой по национальному составу. Фактически это было национальное государство. Вера англичан в то, что имперская федерация может превратить белую империю в великую британскую нацию, была не совсем утопической. То же самое можно сказать о надеждах русской элиты превратить центр империи в русское национальное государство. Однако никто не мог предполагать, что империя Габсбургов, где немцы составляли меньше одной четверти населения, может каким-то образом стать нацией. Точно так же нельзя было во второй половине девятнадцатого века управлять империей Габсбургов, опираясь на поддержку только 23 процентов немецкого населения, тем более на еще меньший процент, который составляла немецкая элита.

На первый взгляд, это утверждение может показаться странным, поскольку многие империи в истории, включая, например, британское правление в Индии, опирались на гораздо меньшую базу. Но все эти империи в подавляющем большинстве были заселены крестьянскими сообществами, из которых иноземные правители выколачивали доходы, применяя к местным элитам принцип «разделяй и властвуй». Габсбурги, несомненно, были знакомы с этим принципом, но к последней трети девятнадцатого века их империя становилась все более грамотной и урбанизированной: некоторые из ее народов уже стали на путь образования наций в полном смысле этого слова, В частности, трудно

301

было противоречить мадьярской элите - объединенной, многочисленной, политически грамотной и уверенной в своих силах. Потребность сотрудничества с этой элитой стояла за компромиссом 1867 года. Добавив 10 миллионов (в 1910 году) мадьяр к 12 миллионам немцев в качестве «довольного» «правящего» народа, империя Габсбургов в принципе смогла опереться на поддержку 44 процентов населения, что почти равнялось проценту великороссов в царской империи.

Однако, собираясь строить империю даже на базе 44 процентов населения и обрекая таким образом 56 процентов ее населения на положение людей второго сорта, Габсбурги не могли рассчитывать на политическую стабильность. В любом случае управлять двумя главными народами было сложнее, чем одним, особенно принимая во внимание мадьярскую непримиримость, подозрительность и шовинизм. Отношения Будапешта и Вены оставались очень сложными и после 1867 года, что сильно ослабляло империю. Более того, после 1867 года даже в Цислейтании, где немцы составляли 35 процентов населения, им было тяжело поддерживать свое традиционное господство. Основным препятствием были чехи, составлявшие 23 процента населения Цислейтании. Численное соотношение, однако, было только частью проблемы, К 1900 году чехи в действительности стали более грамотным народом, чем австрийские немцы, а занятость чехов в различных видах деятельности была только чуть более традиционной. Многочисленный чешский средний класс теснил немцев в экономике, культуре и на государственной службе, создавая при этом ряд конфликтов и трений [24].

Борьба чехов и немцев в коронных землях святого Вацлава, то есть в Богемии и Моравии, была самым важным национальным конфликтом в Цислейтании и, возможно, во всей монархии. Во многом это определялось тем, что чешские коронные земли составляли геополитическое и экономическое ядро империи, которая не могла бы пережить их отделения, Кроме того* конфликты в наиболее развитом регионе империи задавали тон и являлись образцом для повсеместных споров и столкновений. Богемия, в силу своих размеров, богатства и истории, скорее, чем Моравия, была местом наиболее яростной и непримиримой борьбы.

Стороны по-разному интерпретировали историю. Чехи считали, что исторически коронные земли святого Вацлава при-

302

надлежат исключительно им. Эти земли были не только исторической, но и единственной культурной родиной чехов, тогда как немцы, в противоположность этому, могли поискать свою культурную базу и где-то еще. Хотя к 1900 году они жили в разных частях коронных земель уже более пятисот лет, для чехов они все равно были «пришельцами», потому что чехи обосновались здесь еще раньше. Как сказал чешский лидер Франтишек Палацкий2, «все немцы, проживающие ныне в Богемии, прибыли сюда позже нас - это колонисты и гости на этой земле» [25], Немецкий взгляд на проблему был совершенно иным. Две коронные земли всегда были частью Священной Римской империи германской нации. Следовательно, в политическом смысле они были немецкими.

Однако в целом вопросы древней истории и конституционного права представлялись менее значительными, чем вопросы языка, культуры и социально-экономического развития. В этом смысле конфликт был более «современным», чем историческим, и касался скорее среднего класса, чем аристократии, как в своих основных пунктах, так и в риторике. В отличие от Венгрии носителем национализма здесь было не дворянство, озабоченное вопросами истории и легитимности, а новый средний класс. На чешско-немецкую конфронтацию сильно влияла общая социальная, экономическая и политическая обстановка, в которой эта конфронтация происходила. Темпы урбанизации и индустриализации были очень высоки. В 1850 году население Праги составляло 157 000 человек, в 1900 году там проживали уже 514 000 человек. Миграция вынуждала оба народа проживать в непосредственной близости друг от друга. Причем соперничество в самых разных сферах общежития почти всегда имело этнический подтекст. По мере развития современного общества значительно увеличивались численность и роль бюрократии. И поэтому застолбить места в этой бюрократии становилось для каждой из соперничающих

Палацкий Франтишек (1798-1876) -чешский историк, философ, деятель культуры и чешского национального движения XIX века. С конца 40-х до начала 60-х годов был депутатом австрийского рейхсрата и чешского сейма. С 60-х годов - один из идейных вождей консервативного крыла чешской буржуазии (партии стзрочехоя).

303

стей все более и более насущным делом, поскольку такая бюрократия обеспечивала огромное количество рабочих мест и защищала ее интересы и культуру. Вопросы языка и образования немедленно выдвинулись на первый план. На каком языке должна объясняться администрация? По традиции администрация Габсбургов внутри своих канцелярий пользовалась немецким языком - исходя скорее из удобства, нежели из националистических соображений, - хотя она всегда пыталась общаться со своими подданными на их родном языке. Теперь появилось мнение, что использование немецкого языка на родине чехов дискриминирует и даже оскорбляет последних.

К последним десятилетиям девятнадцатого века габсбургские власти уже были готовы принять двуязычие, но немцы были к этому не готовы. Распоряжения премьер-министра графа Бадени27 1897 года, предписывающие обязательное использование чиновниками двух языков в коронных землях, вызвало бурю возмущения в богемском парламенте. Основной проблемой оказалось то, что нижний уровень немецкого среднего класса состоял преимущественно из мелких провинциальных чиновников, которые были слишком высокомерны и глупы, чтобы изучать чешский язык (из этой среды вышел Адольф Гитлер), Для них немецкий был всемирным языком высокой культуры, а чешский - просто провинциальным наречием, бесполезным в повседневной жизни и презираемым как язык низших существ. Глумление немцев над новой чешской литературой и культурой затрагивало больное место чехов, которые поневоле становились чувствительными к тому, что их новая литература и музыка должны были выдерживать конкуренцию со стороны немецкой литературы и музыки, имевших многовековую историю и получивших повсеместное признание. Еще более тяжелая борьба развернулась вокруг образования - ключевого источника культурной и национальной идентичности^ а также гаранта получения работы. Должны ли все сообщества,

Бадени, граф Казимир Феликс (1846-1909) - с 1888 года наместник Галиции, с 1895 года министр-президент. Принужденный искать поддержки у чехов, он в 1897 году издал постановление о равноправии чешского и немецкого языков в Богемии и Моравии, что вызвало возмущение всех немецких партий и вынудило его уйти в отставку.

304

включая иммигрантов, обучаться на своем родном языке? Должны ли они также изучать язык другого сообщества, чему немцы так яростно и недальновидно сопротивлялись? Жестокие конфликты вспыхивали по этим вопросам, а также по вопросам контроля над правлением местных школ. К 1900 году большая часть местной общественной жизни уже давно контролировалась демократически избранными общественными советами. После 1867 года электораты провинциальных и центрального парламентов все время расширялись, до тех пор пока в 1907 году не было введено всеобщее избирательное право для венского рейхсрата* Выборная политика мобилизовала соперничающие сообщества на борьбу за власть и статус, необходимые для контроля над гражданскими службами. Немецкие призывы к разделу Богемии по этническим границам яростно отвергались чехами, которые считали коронные земли святого Вацлава своей священной национальной вотчиной и которые -с немецкой точки зрения - также не хотели терять доходы, исправно поступающие в казну коронной земли из богатых районов, заселенных немцами.

Габсбургские власти после 1867 года честно пытались сохранять нейтралитет в этих спорах, так же как и во время более поздних конфликтов в других коронных землях. При этом они руководствовались статьей 19 декабрьской Конституции Цис-леитании 1867 года. Она гарантировала равенство и защиту всем национальностям и языкам, уточняя, что все дети могут получить образование на своем родном языке и что все языки, принятые в коронной земле, могут быть использованы в административной и общественной жизни- Впоследствии было предпринято более детальное регулирование, чтобы гарантировать соблюдение этих конституционных принципов в повседневной жизни. Например, в 1869 году императорский закон о государственных школах предписал проводить обучение на соответствующем языке, если 40 детей проживали в пределах часа ходьбы от этой школы и более чем в четырех километрах от других школ. Смысл этих конституционных обещаний и административного регулирования заключался в том, что Цислей-тания была государством, твердо придерживающимся принятых законов. Верховный суд и Верховный административный суд часто разбирали дела, касающиеся 19 статьи и других во-

305

просов равноправия; они защищают права национальных меньшинств твердо и эффективно. В этом Цислейтания была уникальным случаем среди современных ей империй. К примеру, там не допускалось ни малейшего ограничения свободы передвижения национальных меньшинств, что позволило терпящим ужасную нищету галицийским евреям в больших количествах мигрировать в Вену. Немыслимым для габсбургских властей было попустительство погромам или деятельности расистских самосудных банд. Это отличало Австро-Венгрию от России, в чьей конституции не было никакого эквивалента 19 статье, от Соединенных Штатов, а также от Британской империи, в белых колониях которой небелые подданные часто были лишены гражданских прав (например, свободы передвижения, свободы образования торговых союзов, права неприкосновенности собственности) и почти всегда были лишены прав политических.

Габсбургский режим разработал ряд законов и методик практического решения национальных вопросов. Позже эти методики были приняты в других цивилизованных обществах, где возникали проблемы межэтнического характера и конфликты между расами и национальностями. 302 статья Уголовного кодекса трактовала разжигание межнациональной и межрелигиозной вражды как уголовное преступление. Уже в 1873 году раздельные чешские и немецкие администрации были введены в школах, находящихся в районах со смешанными национальностями, Впоследствии другие культурные мероприятия, направленные на разделение национальных организаций были проведены на местном и государственном уровнях. В некоторых коронных землях были введены отдельные национальные избирательные списки, чтобы смягчить национальное противостояние и гарантировать меньшинствам избирательное право. Граф Тааффе2Вэ премьер-министр Австро-Венгрии в 1880-х годах, утверждал, что там, где затронуты такие больные национальные вопросы, как язык, политика должна быть кон-

Тааффе Эдуард (1833-1895) -граф, австрийский государственный деятель, В 1867, 1870-1871, 1S79 годах министр внутренних дел. В 1868-1870 и 1879-1893 годах министр-президент. В 1884 году пытался смягчить социальные и национальные конфликты- Один из инициаторов создания Тройственного союза (1882).

306

сенсусом сообществ, а не результатом простого голосования большинства или административного указа.

Но при всем этом администрация Габсбургов все равно, так или иначе, способствовала разжиганию этнических конфликтов самим фактом своего существования. Национальные про-тиворечия могли парализовать работу парламентов коронных земель или даже вызвать их закрытие на неопределенное время. Но основная жизнь общества продолжалась под наблюдением местных выборных органов, которые, в свою очередь, подчинялись закону и в какой-то степени находились под присмотром имперской администрации. Судейство было имперским, а губернаторы коронных земель, назначаемые монархом, могли вести дела провинций, не обращая внимания на этнические конфликты и даже в отсутствие парламентов. На крайний случай имелась армия, преданная одному императору и более чем способная разогнать толпы бунтовщиков. Кроме того, габсбургская культура общественной жизни традиционно базировалась на основе законопослушности, а соблюдение гражданских прав и представительская система оказывали свое воздействие на политическую практику. Националисты могли бунтовать и выкрикивать оскорбления. Они могли не отказывать себе в удовольствии мелкого обструкционизма. Но они еще не начинали стрелять друг в друга и не развязывали партизанскую войну.

Если говорить о национальных предпочтениях элиты, доминировавшей при габсбургском режиме, то они были (впрочем, не слишком явно) преимущественно немецкими, если только имели место вообще. Габсбурги по происхождению были немцами, и в 1860-х годах Франц Иосиф в своей борьбе с пруссаками за лояльность среди прочих немцев любил подчеркнуть, что сам он является немецким князем. Но, само собой разумеется, австрийский император не мог быть немецким националистом, поскольку его собственная империя пала бы первой жертвой немецкого национализма, доведенного до логического завершения. В любом случае светское, популистское и современное ядро немецкой националистической мысли было полностью чуждо иерархическим, католическим и династическим настроениям и ценностям Франца Иосифа, Продукт эпохи Мет-терниха, он взирал на свои народы с равным благоволением и

307

ляции венских евреев. Утратить свою идентичность можно, только ассимилировавшись в общество, обладающее собственной вполне однозначной и мощной идентичностью. А поскольку такой австрийской идентичности не существовало и поскольку евреи представляли едва ли не важнейшую составную часть высшей венской буржуазии, полное растворение евреев в более широком анонимном обществе было невозможным. Старинная австрийская аристократия, состоявшая из крупных магнатов-землевладельцев, была практически закрыта для буржуазии, независимо от ее богатства и этнического происхождения. Это косвенным образом усиливало влияние зажиточных евреев на высшую буржуазию Вены, ее так называемое второе общество. Эта элита была либеральной в политике и немецкой по своей культуре, поскольку евреи ассоциировали просвещение, гражданское равенство и распространение капиталистической экономики с немецким либерализмом середины девятнадцатого века. Причем еврейская элита по своим настроениям была абсолютно лояльна империи и династии. При Габсбургах к ней не только относились толерантно и уважали, но и не мешали богатеть. Еще даже меньше, чем Габсбурги, она могла ждать для себя чего-то хорошего от распада империи как единого экономического пространства или от триумфа любой версии популистского национализма, будь то немецкий или славянский.

Выдающееся положение евреев в австрийских финансах и на венской фондовой бирже сделало их естественным объектом нападок для тех, кто пострадал от стремительного натиска капиталистической экономики после 1850 года, тех, кто не принимал капиталистических ценностей, а также тех? кто просто завидовал людям, сумевшим на этом разбогатеть. После того как биржевой крах 1873 года подорвал престиж капитализма и превратил в ничто сбережения многих людей, эти чувства значительно обострились особенно среди низшей части среднего класса Вены. Его неустойчивое положение и недовольство придали австрийской политике не вполне этичную окраску. Откровенно антисемитская Христианская социальная партия сумела использовать эти настроения, Францу Иосифу не слишком нравилась политическая риторика христианских социалистов, включая их демагогический антисемитизм, и он дважды препятствовал их лидеру Карлу Люге-

311

недоверием и, безусловно, сомневался в способности любого из них к самоуправлению, не говоря уже об управлении невероятно сложной империей Габсбургов в целом. После 1867 года Франц Иосиф вполне мог бы предоставить короне святого Вацлава (то есть Богемии и Моравии) такую же автономию, которую он дал короне святого Штефана, но этому помешало сопротивление австрийских немцев, мадьяр и Берлина,

В том же 1867 году император без колебаний отдал немецкое сообщество в Венгрии под власть мадьярской элиты, поскольку геополитические и династические приоритеты сделали это необходимым. Сравнение судьбы венгерских немцев и протестантов Ольстера многое может сказать о Британской и Австрийской империях этого периода. Правда, надо уточнить, что эти два сообщества нельзя сравнивать напрямую. Немцы в Венгрии были весьма разобщены и разбросаны по большим пространствам. У них не сформировалось собственной аристократии или хотя бы собственной богатой буржуазии, и государство могло навязать им свою волю гораздо легче, чем протестантам Ольстера. Большую роль играли также различные политические системы, В Австрии до 1867 года венгерские немцы имели меньше возможностей организовываться и объединяться политически, избирать своих лидеров, принимать программы и защищать свои интересы. При этом они также не получали из Вены поддержку, подобную которой жители Ольстера получали из Лондона. Да и в конце концов британцы в 1867 году не только были больше похожи на нацию, чем немцы габсбургской империи, они в это время уже управлялись парламентом. Тогда как компромисс 1867 года с Венгрией был заключен не «Австрией», что бы это ни обозначало, а ее монархом, чья власть в этом контексте была близка к абсолютной.

Аристократические и бюрократические элиты - основные союзницы Франца Иосифа в управлении империей - разделяли большинство его взглядов. В противоположность Венгрии и Пруссии среди землевладельцев Цислейтании редко попадалось мелкопоместное дворянство. Там преобладали крупные земельные магнаты, владевшие огромными поместьями прежде всего в Богемии и Моравии. Империя Габсбургов была построена на союзе этих магнатов с династией. Несмотря на массовую конфискацию земель, последовавшую за подавлением помещичьих бунтов в Богемии в 1620-х годах, многие из этих

308

владении по-прежнему принадлежали семьям древнего чешского происхождения. Что еще важнее, в своих политических симпатиях они были лояльны Габсбургам и католичеству и настроены поддерживать автономию и территориальную целостность традиционных коронных земель. Многие из них ненавидели все формы популистского национализма, который угрожал их власти, их ценностям, а также, возможно, их собственности, В отличие от магнатов в габсбургской административной элите преобладали этнические немцы, называвшие себя «венцами», гордившиеся своей принадлежностью к германскому языку и культуре и связывавшие прогресс в Восточной и Центральной Европе исключительно с благотворным немецким влиянием. Но по своим настроениям и предпочтениям высшая бюрократия была прежде всего имперской и габсбургской и по мере сил стремилась улаживать внутренние конфликты так, чтобы государство продолжало функционировать и могло сохранять свой международный статус и самоуважение.

Поскольку австрийские немцы не выбирали имперских лидеров и не контролировали политику империи, их вряд ли можно было назвать правящей нацией, хотя даже в 1914 году они еще лидировали в имперской экономике и культуре. Самое большое, что можно сказать по этому поводу, это то, что ни один правитель империи Габсбургов, небезразличный к политической стабильности и самому существованию империи, не мог пренебрегать интересами, предпочтениями и ценностями немецкого среднего класса и - в еще большей степени - массового электората.

Фактически австрийские немцы не были нацией ни в каком сколько-нибудь значащем смысле слова. Это сообщество было очень разнородным как по своей идентичности, так и по основным объектам своей политической лояльности. Последняя могла включать собственно династию и монархию, коронную землю или город, причем эти понятия могли сочетаться в самых разнообразных комбинациях. Некоторые австрийские немцы чувствовали лояльность по отношению к немецкой нации в целом, чьим политическим центром теперь стал Берлин. Однако таких было относительно немного, поскольку большинство австрийских немцев являлись католиками, а церковь была очень лояльна монархии и с подозрением, если не с открытой враждебностью, относилась к Гоген-

309

ру29 стать мэром Вены, Но в конце концов в 1897 году императору все-таки пришлось уступить, поскольку Люгер был действительно популярен в массах и выглядел более приемлемой кандидатурой, чем представители альтернативных массовых партий - социалистов или немецких националистов. Расчеты правительства оказались правильными. Заняв кабинет, христианские социалисты оказались очень эффективными администраторами, полностью лояльными империи и династии, и прекрасно сотрудничали со сложившимися элитами, в том числе и с еврейской банковской олигархией.

Австрийская стратегия толерантности, уважения к закону и кооперации работала также и при социал-демократах. Будучи е принципе революционной партией, в реальности они не только принимали, но и до значительной степени (хотя и тайно) поддерживали габсбургский режим такими способами, которые были бы невозможны при куда более тираническом режиме Гогенцоллернов и совершенно немыслимы в России. «Социалисты предполагали, что они могут рассчитывать на минимальный уровень уважения со стороны этих учреждений (то есть правительства и бюрократии), основанного на процедурном характере австрийской административной службы, на эластичности, присущей централистскому иосифистскому государству закона, и, по иронии судьбы, на медленном, но ощутимом признании социалистами непредвзятого стиля правления Франца Иосифа» [26]. Австрийские социал-демократы тоже отнюдь не были чужды немецкому патриотизму и вере в немецкое культурное лидерство в Центральной Европе. Эрнст Пернерсдорфер, лидер их парламентской фракции, утверждал, например, что «мы, немцы, безусловно, должны испытывать известное самоуважение при мысли о том, что современный социализм - плоть от плоти немецкого народа» [27]. Как и в Британии, поддержка социалистами империи до некоторой степени отражала гордость за историческое превосходство их страны, за ее высокую культурную миссию и воплощение прогрессивных политических принципов. Однако в Австрии эта

Люгер Карл (184-4—1910) - бургомистр Вены, ярый антисемит. Люгер занимал пост бургомистра Вены до своей смерти. Его взгляды и высказывания оказали огромное влияние на молодого Гитлера.

312

цоллернам, «Культурная воина» последних против католицизма в 1870-1880-х годах обострила эту враждебность. Единственной группой, по отношению к которой практически ни один австрийский немец не испытывал чувства лояльности, было сообщество немецких подданных империи Габсбургов, по той простой причине, что такого сообщества не существовало ни в реальности, ни в чьем-то воображении.

Австро-немецкое крестьянство, как правило, оставалось католическим, провинциальным и монархическим в своих убеждениях. Такой же оставалась низшая часть среднего класса Вены. Национализм, который, впрочем, вовсе не обязательно подразумевал отделение от империи, сильнее всего был развит в Богемии и других регионах, где немцы жили бок о бок с другими народами. Венская высшая буржуазия, обеспечивающая экономическое и культурное руководство большей частью Цислейтании, находилась под сильным влиянием еврейского элемента, игравшего огромную роль в финансах и едва ли не меньшую - в бизнесе, ремесленничестве и культуре.

Еврейская идентичность сама по себе была достаточно размыта и неопределенна, В то время как большинство народов империи стремились к сохранению своей национальной идентичности, многие евреи отказывались от всей или части своей традиционной культуры, чтобы ассимилироваться в христианское общество. И если основная масса галицийских евреев все еще оставалась очень «восточноевропейской» - что, по еврейским понятиям, означает не ассимилированными, традиционалистскими и религиозными, - то большинство венского еврейства следовало северо-западной европейской схеме ассимиляции. Тем не менее даже в Вене некоторые евреи сохраняли свои национальные и культурные особенности, которые включали, в частности, невероятную тягу к знаниям. В любом случае трудности перехода из закрытого ортодоксального еврейского мира в космополитский, светский и (чаще всего) христианский мир не могли пройти бесследно и формировали особую идентичность. Несомненно, евреи были в чем-то уникальной нацией, иначе они не смогли бы сделать такой огромный и совершенно не пропорциональный их количеству вклад в австрийскую экономику, интеллектуальную жизнь и культуру. Но в любом случае едва ли имеет смысл говорить о полной ассими-

310

поддержка отражала еще и вполне справедливое ощущение, что национализм представлял недвусмысленную угрозу единству партии и рабочего класса. Пользуясь марксистскими терминами, можно сказать, что большой имперский рынок способствовал экономическому развитию и, следовательно, мог считаться прогрессивным. Между тем Карл Реннер30, ведущий социалистический авторитет по делам национальностей, придерживался взглядов де Токвиля, Сили и других и считал, что будущее принадлежит великим державам континентального масштаба, а не национальным государствам. Мысль о том, что каждая нация нуждается в отдельном государстве, казалась Реннеру ложной концепцией, «основанной на догме суверенитета, коренящейся во Французской революции и являющейся, таким образом, чисто буржуазной формой национализма, который не имеет ничего общего с пролетарским интернационализмом» [28]. Применительно непосредственно к Восточной и Центральной Европе Реннер рассматривал принцип национальной государственности как верный рецепт экономического упадка и бесконечных противоречий между народами региона.

Фактически это Реннер и его коллега-социалист Отто Бауэр31 в начале двадцатого века предложили хорошо известную стратегию для решения национальных конфликтов внутри монархии* Будучи довольно сложным в деталях, в основном этот план представлялся относительно простым. Исторические коронные земли должны были быть поделены на провинции, чьи границы определялись экономической и географической рациональностью. Эти провинции, в свою очередь, делились на районы, которые должны быть как можно более гомогенными в этническом отношении. Там, где достичь этого было невоз-

10 Реннер Карл (1870-1950) - один из вождей австрийской социал-демократии. Был членом австрийского парламента во времена габсбургской монархии. В 1918-1920 годах - федеральный канцлер Австрии, выступал за присоединение Австрии к Германии. В 1945-1950 годах президент Австрийской республики.

1l Бауэр Отто (1882-1938) - один из лидеров австрийских социал-демократов, идеолог австромарксизма. Был одним из видных деятелей 2-го Интернационала. В 1918-1919 годах - министр иностранных дел Австрийской республики.

313

можно, работа в администрации должна распределяться пропорционально размерам различных сообществ. Все вопросы, затрагивающие культуру, образование и национальную идентичность, должны находиться вне компетенции этих постоянных органов территориального самоуправления. «Организация населения должна быть двоякой - по национальному и по административному признаку» [29], Образцом таких национальных организаций могли служить церкви, принадлежность к которым должна быть добровольной и в некоторых случаях оказывалась важнейшим фактором сохранения национальной идентичности. Церкви также по традиции должны уделять повышенное внимание вопросам образования и культурной жизни* Реннер ставил перед собой цель гарантировать сохранение национальной идентичности любому человеку, куда бы он ни мигрировал, и исключить из политики борьбу за территории и их символы. Во многих смыслах австрийские марксисты предлагали модернизированную версию системы милетов. Но в начале двадцатого века адаптацию этой системы решения этнических вопросов ожидали большие сложности. Османская бюрократия была гораздо малочисленнее и менее назойлива, чем бюрократия современного европейского государства с ее системой конскрипции, социальными службами и вмешательством в экономику. Разграничение национально-культурной и территориальной администрации также было непростым делом* Кроме того, эта программа ни в коем случае не могла унять страстное желание национальностей обзавестись собственной территорией и государственностью или смягчить жесткие противоречия между соседними народами^ продолжавшиеся к 1900 году уже десятилетиями.

Общие проблемы империи; австрийский вариант решения

СКАЗАТЬ, ЧТО ПРЕДЛОЖЕНИЯ АВСТРИЙСКИХ марксистов не могли решить национальные проблемы габсбургской монархии, значит сказать слишком мало. Учитывая силу националистических движений и невероятно сложную этническую ситуацию в империи, любое «решение» национального вопроса бы-

314

ло немыслимым, по крайней мере в двадцатом веке, после десятилетий межобщинных трений и конфликтов. Историки иногда утверждают, что эти трения в большой степени были вызваны самими габсбургскими властями, которые стравливали нации, чтобы сохранить власть в руках императора и его чиновников, В частности, Франца Иосифа обвиняют в том, что в 1849 году он разорвал так называемую Кремницкую конституцию, над которой совместно трудились немецкие и чешские национал-демократы и которая содержала компромиссы по ряду вопросов, ставших позднее источником раздоров. Если в этих обвинениях и содержится доля истины, то небольшая* В первую очередь, трудно было ожидать от Франца Иосифа, вышедшего победителем в борьбе с революцией 1848 года, что он примет конституцию, включающую принцип народного суверенитета, отделение церкви от государства, отделение Австрии от Венгрии как одного конституционного организма от другого, и отмену всех дворянских титулов. Более того, с исчезновением единого абсолютистского врага поддерживать единство чехов и немцев стало бы еще труднее. В 1849 году огромное давление, которое индустриализация, массовая политика и постоянно меняющийся баланс сил и плотности населения оказывают на межобщинные отношения, было еще впереди. Если ограничиться только тремя примерами, Кремницкал конституция не могла примирить чехов с немецким высокомерием, не могла успокоить немцев, боявшихся потерять свое доминирующее положение в Богемии, и не могла уничтожить подсознательный антисемитизм венского среднего класса. Утверждать, что большая степень демократичности правления могла бы помочь габсбургской монархии справиться со своими национальными проблемами, довольно рискованное занятие* Это напоминает современное лицемерие в вопросах силовой политики и идеологии. Народы суверенны и по сути своей добродетельны. Если же паче чаяния возникают какие-то конфликты, то скорее всего виновата безнравственная элита, А уж императоры, те вообще рождаются монстрами с рогами на голове. Подобные демократические самовосхваления, будучи приложены к межнациональным конфликтам, выглядят по меньшей мере наивно.

Конечно, лучшее, на что могла рассчитывать Австро-Венгрия в последней четверти девятнадцатого века, была, согласно знаменитому высказыванию графа Тааффе, умеренная не-

315

удовлетворительность. Управление империей превратилось в кошмар. Владимир Бек32 утверждал, что в качестве премьер-министра ему приходится быть ответственным за «восемь наций, семнадцать стран, двадцать парламентов, двадцать семь парламентских партий, два крайне усложненных взгляда на мир, запутанные отношения с Венгрией и за культурные различия восьми с половиной градусов широты и долготы» [30], Национальные противоречия проникали в поры империи и создавали порой весьма причудливые ситуации. Яростные битвы между соперничающими национальными общинами за верное в национальном истолковании название железнодорожной станции могли быть решены только при помощи компромисса, в результате которого платформы оставались вообще без табличек с названием. Сбитый с толку иностранный путешественник попадал в кафкианский мир фантазии и гротеска, которым, собственно, и была старая Австрия, В то время многие наблюдатели находили, что монархия чересчур слаба и вдобавок патетична, и вообще дышит на ладан. Но из двадцать первого века тогдашняя ситуация видится несколько по-иному. Мы более привычны к какофонии плюрализма, мультикультурализма и демократии и меньше очарованы тем, как создавались, гомогенизировались и гордились своей полноценностью национальные государства в незрелом, брутальном и дарвинианском интеллектуальном климате начала двадцатого века. Кроме того, мы видели, что представляла собой Восточная и Центральная Европа при Гитлере и при советском режиме, В сравнении с этим эпоха Габсбургов очень напоминает золотой век.

На примере Цислейтании можно легко увидеть черты сегодняшнего Евросоюза как в кафкианском, так и в более позитивном смысле, С тех пор как Европа стала жить по «брюссельскому времени», она превратилась в ближайший аналог того мира, где железнодорожные станции не имеют названий, чтобы не оскорбить национальные чувства. Громоздкая многоязычная бюрократия связывает две эпохи. Если Цислейтанию едва ли можно назвать совершенным демократическим обществом, то это не менее справедливо и в отношении правления Комис-

Очевидно, имеется в виду Макс Вольдемар фон Бек - премьер-министр Австро-Венгрии в 1906-1908 годах.

316

сии Европейского центрального банка или закулисных сделок между национальными правительствами и группами давления, представляющими реальную власть в современном Брюсселе. Конечно же, Цислейтания ни в коем случае не была демократическим обществом в том смысле, в котором им претендует быть Евросоюз, Суверенная власть все-таки оставалась в руках императора. Но в более бедном, примитивном и политически более опасном мире, чем сегодняшняя Западная Европа, были, однако, гораздо более весомые обстоятельства не отдавать народам всю полноту власти. Достаточно привести один существенный пример: немцам сегодняшней Федеративной Республики понадобился горький опыт нескольких поколений, чтобы понять, что немецкий национализм Богемии и Вены в конце девятнадцатого века породил Гитлера.

О многих традиционных юридических институтах и приоритетах империи Габсбургов современные европейские федералисты могут только мечтать. Империя в 1914 году была одновременно архаичной и опережавшей свое время. Приметы архаизма очевидны- Но мелочность и цинизм поздней австрийской национальной политики, разноголосица мнений и интересов, покорное согласие с тем, что «умеренная неудовлетворительность» - лучшее из того, что можно ожидать от любой политики, - все это знакомо и современной демократии. Старая Австрия была весьма неэффективной великой державой в эпоху национализма и империализма, социального дарвинизма и всеобщей воинской повинности. Она выглядела бы лучше в мире, где экономическая мощь значила больше, чем военная, многонациональный капитализм и мультикультурная политика были на подъеме, а огромные армии - ненужными.

Кроме того, не совсем справедливо судить об империи только по тому, как она решала свои национальные вопросы, В самом лучшем случае здесь можно ожидать только каких-то сдерживающих действий, которые являются наименьшим злом при решении нерешаемых проблем. Однако в экономическом отношении последние десятилетия своей жизни империя была вполне благополучна. Даже венгры, бесконечно жалующиеся на свое зависимое положение и эксплуатацию, в действительности сильно выигрывали от существования монархии и единого рынка. Венгрия сумела более или менее избежать последствий великой депрессии 1873 года, и, по самым скромным

317

оценкам, ее экономический рост между 1870 и 1913 годами составлял ежегодно 3,8 процента, что для того времени было довольно высоким показателем. Дело было не только в том, что вся австрийская монархия являлась превосходным и, может быть, незаменимым рынком для венгерского экспорта, но и в том, что «способность Венгрии проводить индустриализацию в значительной степени зависела от неограниченного доступа к австрийскому рынку ценных бумаг» [31]*

Наряду с интенсивным экономическим развитием, которое постепенно сокращало отставание страны от французов и британцев, Австрия пользовалась беспрецедентным авторитетом в качестве центра мировой культуры. На рубеже веков вклад Вены в искусство, музыку и науки был огромен. Разумеется, габсбургский режим напрямую не участвовал в создании этих новых культурных ценностей, подобно тому, как несколько веков назад он создал барочную Контрреформацию. Но это и не входит в обязанности либерального режима в плюралистическом обществе. В лучшем случае он просто не мешает и не запрещает. Как раз это Габсбурги и делали. Культурное богатство Вены было бы немыслимо без существования империи или внутри одного из небольших национальных государств региона. В очень большой степени эта культура была еврейской, что, безусловно-, было результатом покровительства и толерантности, гарантированных евреям имперскими властями. В этом вопросе империя сильно выигрывала по сравнению со своим российским соперником, с большинством преемников империи и даже с Пруссией и Францией.

К 1900 году Австро-Венгрия во многом уже начинала выходить за рамки исторического определения империи и двигаться в направлении демократической многонациональной федерации, способной предложить своим народам экономические выгоды огромного рынка, защищенное законом равенство в правах, а также безопасность, считавшуюся прежде традиционным благодеянием империй. Разумеется, этот процесс ни в коем случае нельзя было считать завершенным^ к тому же он сопровождался межнациональной враждой и конфликтами. Однако, учитывая исторический контекст, достижения Австрии впечатляют, Вене не просто приходилось иметь дело с разными видами ранней стадии национализма - наивными, брутальными и эгоистичными. Ей также приходилось по мере сил

318

смягчать тяжелейшее воздействие, которое оказывала на социальную стабильность и массовое сознание стремительная индустриализация, урбанизация и миграция огромных масштабов. Одновременно с этим происходило еще и гигантское расширение стабилизирующей и формообразующей роли государства в социальной жизни общества, что неизбежно становилось причиной усиления борьбы между национальностями и социальными группами за контроль над бюрократической машиной. Тогда же общество впервые познакомилось с демократическими идеями и состоялось пришествие массовых политических партий. Предполагать, что одновременное развитие всех этих тенденций не вызовет больших осложнений, значит отказать себе в праве называться реалистом.

Однако в противовес всем вышеизложенным позитивным моментам необходимо принять в расчет управление Венгерским королевством между 1867 и 1918 годами, а также внешнюю и военную политику Австрии, которая привела в 1914 году к тому, что она едва не стала могильщиком всей европейской цивилизации, одним из главных оплотов которой была она сама.

Венгерское королевство в последние десятилетия монархии представляло собой резкий контраст Цислейтании, К 1910 году 54 процента его населения составляли мадьяры^ и в Венгрии не было никакого эквивалента чехам - экономически развитым и с многочисленным средним классом, - которые могли бы составить мадьярам конкуренцию* Их элита была гомогенной, уверенной в себе, политически искушенной и вдобавок сугубо национальной. Венгерская аристократия разделяла многие ценности и посылки цислейтанского высшего общества и даже самого Франца Иосифа. Это облегчило компромисс 1867 года и до некоторой степени защитило его от драматических призывов Вены к венгерским массам и невенгерским меньшинствам против венгерской элиты. Эта элита^ вышедшая в основном из старинного дворянства, полностью контролировала государство. Она исключила большинство взрослого мужского населения из процесса выборов, но все равно занималась подтасовкой результатов. Она оправдывала это, не без оснований утверждая, что любое движение в сторону демократии угрожает интересам собственности и уменьшает шансы превращения королевства святого Штефана в настоящее венгерское нацио-

319

нальное государство. Кальман Тиса^3, долгое время бывший премьер-министром, утверждал, что в случае введения всеобщего избирательного права «целые регионы страны будут потеряны из-за местного национализма и падут легкой добычей антивенгерской подрывной деятельности, окрашенной социализмом; 200-300 мадьярских депутатов окажутся противостоящими 150-200 немадьярам, причем определенная часть блока будет контролироваться агентами международного социалистического движения. Сельские избиратели станут жертвой демагогии самого низкого пошиба, а серьезных, ответственных деятелей национальной политики можно будет пересчитать по пальцам одной руки» [32]. В начале двадцатого века такие заявления были более уместны в устах русского, а не австрийского государственного деятеля. Но, как яростно настаивали ее лидеры, Венгрия и не была Австрией.

В 1867 году Франц Иосиф передал контроль над внутренними делами королевства мадьярской элите, До тех пор, пока она не пыталась распространить этот контроль на армию или внешнюю политику император до самого конца своего правления не делал попыток вмешательства во внутреннюю венгерскую политику. Другими словами, он предоставил невенгров самим себе. Например, лояльные солдаты-колонисты южного пограничного района (Военной границы3"), ранее управлявшиеся непосредственно из Вены, были принесены в жертву уже не в первый раз, когда Габсбургам понадобилось договориться с венгерской элитой. Однако в 1867 году были некоторые оправдания компромиссу, даже помимо горячего желания Франца Иосифа укрепить стабильность в Венгрии, чтобы развязать себе руки для возобновления борьбы с Пруссией в Южной Германии. Хорваты, с 1849 года не имевшие никаких выгод от абсолютистского правления, были относительно удовлетворены автономией, первона-

33 Тиса Кальман (1830-1902} - венгерский политический и государственный деятель, премьер-министр Венгрии в 1875-1890 годах.

34 Военная граница - пограничная с Турцией область в составе монархии Габсбургов; управлялась военной администрацией. Охватывала часть Хорватии и Южной Венгрии. Ее основное население составляли сербы и хорваты, называемые гранимарами. Они получали от казны участок земли и несли за это военную службу.

320

чально предоставленной им Будапештом после 1867 года. Другие национальные лидеры оставались недовольными, но в основном на бумаге, и в первое время, пока венгерское правительство соблюдало национальное законодательство, его национальная политика была гораздо менее в тягость подвластным народам, чем перед 1900 годом. Заслуживает порицания неспособность Вены в эти последние десятилетия воспользоваться случаем и вмешаться в венгерские дела, Особенно неприглядно выглядит ее нежелание навязать венгерским олигархам значительное расширение круга избирателей во время кризиса, разразившегося в 1905-1906 годах из-за статуса имперской армии. Вполне может быть, что> имея перед глазами тяжелые последствия межобщинных конфликтов в Цислейтании, Франц Иосиф хотел сохранить хотя бы наружное спокойствие в Венгрии, Возможно, он просто считал, что мадьярская элита слишком сильна чтобы становиться ей в оппозицию, и что никакой стабильный порядок в Венгрии невозможен без признания ее гегемонии. Не подлежит сомнению и то, что резкий поворот в сторону демократии вызвал бы в Венгрии более радикальные последствия, чем в Австрии, Это было в целом более бедное общество с историей, изо-билующей жестокостями, и с несравненно более слабыми традициями компромиссов. Иметь дело с радикальными аграриями, славянскими националистами и социалистическими партиями, которые неминуемо вышли бы на передний ялан^ было бы гораздо труднее, чем с христианскими социалистами Карла Люгера или социал-демократами Карла Реннера в Австрии. Тем не менее отдать просто так хорватов, Военную границу и румынских крестьян Трансильвании на произвол забюрокраченного венгерского правительства было плохой наградой за их былую лояльность Габсбургам и, несмотря на кратковременные выгоды, сулило в будущем новый виток политической нестабильности.

Венгерская элита считала для себя образцом централизованное и гомогенное французское национальное государство. Ее лозунгом стали слова графа Клермон-Тоннера, на засе-

Клермон-Тоннер Станислав (1747-1792) - граф, французский поли-тическкй деятель, член Учредительного собрания, конституционный монархист; выступал против демократического движения; в день свержения монархии был убит.

321

дании Национальной ассамблеи в 1789 году: «Внутри государства не может быть наций» [33], Мадьяры соглашались с историческим правом хорватов на автономию, хотя к двадцатому веку они (мадьяры) начали нарушать это право. Представителям других национальностей предоставлялись гражданские права, но ни о каком признании самостоятельного национального статуса, и тем более территориальной автономии, не могло идти и речи. Мадьярское дворянство занимало ключевые посты на государственной службе, преследовало тех, кто сопротивлялся его правлению, и использовало правительственную власть и систему образования для мадьяриза-ции населения. Надо отдать венграм справедливость, они не пользовались методами диктатур двадцатого века. Не было массовых депортаций или тайных расстрелов. Законы был попраны, но не ниспровергнуты окончательно. Частная собственность меньшинств была в такой же безопасности, как и собственность венгров. Относительное уважение, оказываемое православной и униатской церквям, позволяло сербам и даже румынам создавать собственные школы. Хотя к 1914 году в этих школах должны были преподавать полный курс венгерского языка, они тем не менее оставались серьезным препятствием на пути мадьяр изации, которая успешно проводилась среди городских немцев и евреев, но буксовала на территориях южных славян и румын.

Но основным препятствием было то, что в своих попытках превратить королевство святого Штефана в венгерское национальное государство мадьярская элита сталкивалась с более трудной задачей, чем французы, и имела в своем распоряжении более скромные ресурсы. Чтобы превратить в венгров православных или униатских, сербских и румынских крестьян, надо было преодолеть один из самых глубоких разломов европейской цивилизации. Венгерский язык не имел ничего общего со славянскими или румынскими лингвистическими корнями. Это были вполне самостоятельные языки, а не какие-то местные диалекты, И новая сербская и румынская интеллигенция вполне в духе девятнадцатого века рассматривала их как зерно национального статуса и основу будущей государственности, мечту о которой поддерживали сербское и румынское национальные государства по другую сторону границы. Даже старая элита Хор-

322

ватии, Трансильвании и пограничных районов была связана историей и симпатиями с Веной, а не Будапештом. Существовали очень мощные объективные причины, почему Бретань не могла претендовать на большее, чем простой регион в Европе начала двадцатого века. Местная элита, старая и новая, понимали эту реальность. Бретань веками принадлежала Франции. Ее элита говорила на французском языке и давно считала амбиции французского государства своими. Бретонцы, как и все французы, были католиками, и по другую сторону воображаемой границы не существовало независимого государства Бретань, которое могло бы соблазнять французских бретонцев иной судьбой. Ситуация в Венгрии сильно отличалась от описанной выше, и, отказываясь признать эту реальность, мадьярская элита, с одной стороны, умножала ненужные долговременные проблемы для самой себя, а с другой стороны, создавала сиюминутные, но чреватые последствиями дополнительные проблемы для внешней политики империи и для ее влияния на Балканах. И именно внешняя политика и война в конце концов уничтожили Венгерское королевство. Каковы бы ни были его внутренние трудности в 1914 году, не существовало опасности, что оно уступит внутренней националистической оппозиции или социальной революции.

Величайшим грехом венгров было то, что они не только ослабляли внешнюю политику и международное положение монархии, но в то же время радикально подрывали ее вооруженные силы. Поскольку армия Габсбургов была скорее династической и имперской, чем национальной, венгры недолюбливали ее, опасаясь (надо сказать, не без оснований), что она может быть использована против них, и постоянно держали ее финансирование на голодном пайке, пытаясь добиться уступок от Франца Иосифа. «Между 1850 и 1914 годами военный бюджет Австро-Венгрии был наименьшим среди всех европейских великих держав, далеко не отражал финансовых возможностей экономики монархии... Венгерский парламент и правительство постоянно саботировали военные расходы, по крайней мере до 1912 года, когда стало слишком поздно» [34]. Слабость армии в значительной степени укрепляла неверие в свои силы правителей империи и надежды ее врагов- В эпоху, когда «национальный эгоизм»

323

прославлялся как жизнеутверждающая сила государства, слабая армия создавала ощущение кризиса и государственного нездоровья. Оторванные от старых социальных элит, правители монархии поневоле считали, что современность им враждебна, а будущее не сулит ничего хорошего. Поэтому им казалось, что избежать катастрофы можно, только заново продемонстрировав свою силу, разорвав сжимающееся кольцо внешних и внутренних врагов и наполнив благоговейным ужасом их сердца. Все эти соображения и привели к нападению на Сербию в 1914 году.

Что создало еще одну проблему, типичную для империй вообще. Независимая Сербия была магнитом для всех сербов и, может быть, для всех южных славян монархии. Уничтожить ее значило восстановить один из краеугольных камней империи - уверенность подданных в ее несокрушимой силе и неизменности ее государственного порядка. Но как можно было уничтожить такое государство, как Сербия? Аннексия создала бы только новые проблемы, увеличив число южных славян в монархии, в то время как авторитарное, но все же не диктаторское венгерское государство и без того имело большие неприятности с контролем над своими меньшинствами. Но если не аннексировать Сербию, то какими средствами, кроме перманентной и крайне дорогой военной оккупации, можно было удерживать власть в руках местной национальной элиты, согласной выполнять приказания из Вены? Как это часто случалось со многими империями, косвенное правление могло оказаться невозможным, а аннексия - неприемлемой.

После Второй мировой войны советское руководство столкнулось с похожей проблемой в Западной Украине (включающей большую часть Галиции). Недопонимание и неверный подход к этой проблеме дорого обошлись Советскому Союзу* Между тем британцы в 1890-х годах столкнулись с похожей ситуацией в Южной Африке. Золото и бриллианты сделали независимый Трансвааль и Оранжевую республику экономическим и геополитическим центром всего региона. Более половины населения Капской колонии были бурами. Так ли уж они стремились воссоединиться с такими же бурами в независимых республиках на севере? В 1890-х годах британцы перепробовали ряд мер (включая попустительство неофициальному «набегу

324

доктора Джеймсона»)36, направленных на установление косвенного контроля над республиками. Когда все эти попытки потерпели провал, Джозеф Чемберлен и лорд Мклнер развязали войну, чтобы упрочить свое влияние в Южной Африке. Но победа в этой войне не принесла им спокойствия. Лондону, который был готов загнать буров в концентрационные лагеря, если это было вызвано нуждами военного времени, в мирное время не хватило жестокости и средств, чтобы трансформировать демографическую картину в завоеванных регионах путем депортирования буров или насильственного заселения страны британскими колонистами. После включения двух республик в состав британской Южной Африки Лондон впоследствии предоставил демократические права завоеванным белым, отдав им в конце концов контроль над всем регионом. В 1899 и 1914 годах британские и австрийские имперские проблемы представляются весьма схожими. Да и с точки зрения морали, меры, которые эти империи принимали для защиты своих интересов, не слишком отличались друг от друга. Но принципиальным отличием было то, что британцы были сильнее и, следовательно, могли позволить себе одностороннюю и более агрессивную защиту политики. Впрочем, еще важнее было то, что великие державы вне Европы могли вести себя так, как никогда не вели себя на самом континенте. Когда австрийцы нарушили это правило, они едва не вызвали крушение европейской цивилизации и не покончили с мировым господством европейцев,

36 В конце декабря 1895 года вооруженный отряд англичан, принадлежавший частной британской горнорудной компании во главе с врачом Джеймсоном под предлогом угнетенного положения своих соотечественников в Южно-Африканской Республике пересек границу Трансвааля со стороны Родезии с целью захвата золотодобывающего района. Но через несколько дней отряд попал в засаду и был вынужден сдаться.