И.Н.Осиновский

Жизнь и творчество Томаса Мора

Оп.: Томас Мор. Эпиграммы. История Ричарда III. "Литературные памятники". М., "Наука", 1973. Издание подготовили: М. Л. Гаспаров, Е. В. Кузнецов,

Thomas More. Epigrammata. The history of king Richard III. И. Н. Осиновский, Ю. Ф. Шульц

Более четырех столетий прошло с того июльского утра, когда на большой площади против лондонского Тауэра поднялся на эшафот человек, вызывавший восхищение и удивление своих современников. Личность и судьба этого человека, по-видимому, никогда не перестанут волновать не только людей XX столетия, но и грядущие поколения. Это Томас Мор: писатель-гуманист, поэт, мечтатель и мыслитель, юрист, политик и богослов, друг Эразма Роттердамского и лорд-канцлер королевства.

Среди многочисленных отзывов современников об этом человеке поистине пророческий смысл приобрели ныне слова, написанные в 1520г. Робертом Уиттингтоном, оксфордским грамматиком и одним из почитателей автора "Утопии": "Мор - человек ангельского ума и редкостной учености. Равных ему я не знаю. Ибо где еще найдется человек такого благородства, скромности и любезности? И если то ко времени - предающийся удивительной веселости и потехе, в иное же время - грустной серьезности. Человек для всех времен" {Цит. по кн.: R. W. Chambers. Thomas More. London, 1935, p. 177.}.

Томас Мор происходил из зажиточной семьи потомственных лондонских юристов. Отец Мора был королевским судьей и даже удостоился дворянского титула. По собственным словам Мора, его семья была "хотя и не знатного, но честного рода". Сохранилась памятная запись на латинском языке, сделанная рукою отца Томаса Мора, о том, что "в семнадцатый год правления короля Эдуарда IV", т. е. в 1478 г., "в первую пятницу после праздника очищения пресвятой девы Марии, в 7-й день февраля, между двумя и тремя часами утра, родился Томас Мор, сын Джона Мора, джентльмена".

Как доказали новейшие исследования, в записи была допущена ошибка, так как первая пятница после праздника очищения в 1478 г. приходилась на 6 февраля. Поэтому днем рождения Т. Мора теперь принято считать 6 февраля 1478 г.

Согласно семейной традиции, Томас Мор родился в Лондоне на Милкстрит (Молочная улица). Столетием позже известный английский хронист Джон Стау в своем описании Лондона рассказывал, что на этой небольшой улице старого Лондона находилось "много прекрасных домов богатых купцов" и состоятельных горожан. Судя по всему, Джон Мор был достаточно состоятельным человеком, чтобы иметь в этом квартале Лондона хороший дом.

Сэр Джон Мор был человеком строгих правил, он считал, что его сын должен пойти по стопам отца. Так что судьба юного Томаса была отчасти заранее предрешена: его ожидала обеспеченная карьера будущего полноправного члена лондонской корпорации юристов и доходная должность адвоката либо судьи.

Первоначальное образование Томас получил в грамматической школе при госпитале св. Антония, которая считалась одной из лучших начальных школ Лондона. Джоя Стау сообщает, что и в его школьные годы (30-е гг. XVI в.) она славилась своими учителями. Главным предметом была латынь. Детей учили писать и говорить по-латыни. Обучение латинскому языку включало и элементы риторики. Затем, согласно распространенному тогда английскому обычаю посылать сыновей 12-14 лет служить в качестве пажей в одно из знатных семейств, сэр Джон Мор благодаря связям смог устроить сына в Ламбетский дворец архиепископа Кентерберийского (впоследствии кардинала) Джона Мортона. Архиепископ был разносторонне образованным человеком - ученым, юристом, архитектором, опытным дипломатом и государственным деятелем. В царствование Генриха VII Мортон некоторое время был лордом-канцлером Англии. Жизнь в семье Мортона явилась хорошей школой для юного Томаса Мора.

Высоко оценивая незаурядные способности Мора к языкам и литературе, архиепископ хотел, чтобы его воспитанник продолжал свое образование в настоящей ученой среде, и в 1492 г. по совету Мортона Джон Мор определил сына в Оксфордский университет. Томас Мор учился в Кентерберийском колледже Оксфордского университета, основанном бенедиктинцами. В Оксфорде Мор пробыл неполных два года.

Как всякий начинающий студент, первые два года в Оксфорде Мор должен был изучать традиционный тривиум: грамматику, риторику и логику.

Оксфордский университет на рубеже XV-XVI вв. становится центром гуманизма в Англии. Распространение гуманистических идей в Оксфорде 90-х гг. XV в. обычно связывают с деятельностью известных ученых-гуманистов Уильяма Гроцина {Уильям Гроцин (1446?-1519) - выдающийся английский ученый-гуманист, воспитанник Оксфордского университета. В 1488-1490 гг. совершил путешествие в Италию, где изучал греческий язык. Во Флоренции одним из его учителей был знаменитый Полициано. В 1491 г. Гроцин начал читать лекции по греческому языку в Оксфорде. С 1496 г. Гроцин переезжает в Лондон и становится приходским священником, успешно читает лекции в соборе св. Павла о приписывавшемся Дионисию Ареопагиту сочинении "De Ecclesiastica Hierarchie" ("О церковной иерархии"), в которых убедительно доказывает, что указанное произведение не могло быть написано Дионисием. По-видимому, Гроцин пригласил Мора выступить в церкви св. Лаврентия с лекциями, посвященными сочинению Августина "О граде божьем".}, Томаса Линакра {Томас Линакр (1460?-1524) преподавал в Оксфорде, в 1485-1486 гг. путешествовал по Италии. Во Флоренции при дворе Лоренцо Медичи с Полициано изучал греческий язык, в Ферраре - медицину, в греческом оригинале читал Гиппократа и Галена. В 1496 г. в Падуе получил степень доктора медицины. В Венеции у Аль да Мануция работал над изданием трудов Аристотеля. В 1499 г. Линакр возвратился в Лондон. В Англии Линакр стал одним из основателей "Королевской коллегии медиков".} и Джона Колета {Сын богатого купца и мэра Лондона, Колет (1466-1519) в 1493-1495 гг. изучал во Франции и Италии теологию, готовясь к будущей деятельности проповедника. Вернувшись в Англию, Колет с гуманистических позиций последователя итальянских неоплатоников ведет активную полемику против теологов-схоластов, предлагая очистить от схоластических догм и восстановить истинную древнюю теологию. Он призывает студентов изучать сам текст "Писания" и отбросить прочь, как пустые бредни, комментарии схоластов. Лекции Колета в Оксфорде собирали многочисленных слушателей - и не только студентов, но и преподавателей-магистров и докторов университета.}. Гроцин и Линакр совершили путешествие в Италию, где изучали греческий язык и античных авторов. Оба были восторженными поклонниками античной литературы и горячо пропагандировали в Англии изучение греческого языка, который для тогдашних ученых-гуманистов был ключом к сокровищам античной культуры. До этого греческий язык в Англии был почти не известен, а его изучение рассматривалось реакционными схоластами как ересь. Гроцин и Линакр фактически заново открывали перед своими слушателями сокровища древнегреческой культуры. Философия Аристотеля и Платона, поэмы Гомера и драмы Софокла получали у них совершенно новое, в отличие от церковного, светское, гуманистическое толкование.

В 1494 г. по настоянию отца Томас Мор покидает Оксфорд и возвращается в Лондон, где изучает юриспруденцию в специальных школах Лондона и наконец около 1502 г. становится "полным" адвокатом.

В 1504 г. 26-летний Мор избирается в парламент в качестве члена палаты общин. Это был последний парламент в период царствования Генриха VII, который собрался 20 января 1504 г. и был распущен в конце марта. В том году король Генрих VII потребовал от палаты общин утверждения новых субсидий - феодальных помочей по случаю посвящения в рыцари в 1489 г. своего старшего сына принца Артура, умершего за два года до созыва парламента, и по случаю замужества в 1503 г. своей дочери принцессы Маргариты. Известно, что перед депутатами выступил Мор и так смело и убедительно отверг притязания короля, что палата общин целиком его поддержала. По этому поводу королю доложили, что какой-то "безбородый мальчишка расстроил весь его замысел". После этого инцидента, опасаясь репрессий, Мор надолго оставляет политику.

Жизнь Мора в Лондоне в течение первого десятилетия XVI в. - это время напряженных духовных исканий и упорного труда. Сочинения Платона и Аристотеля, Лукиана и отцов церкви - таков круг научных интересов молодого адвоката.

Чтобы понять внутренний мир Томаса Мора и то, как формировались его взгляды на жизнь, надо не забывать, что именно после ухода из университета и в период учебы в юридических школах Лондона он сближается с кружком оксфордских гуманистов - Гроцином, Линакром и Колетом. К этому же кружку принадлежал также и Уильям Лили {Уильям Лили (1468-1522) получил ученую степень в Оксфорде, путешествовал в Иерусалим. На острове Родос совершенствовался в изучении греческого языка, продолжал образование в Италии. В Англию вернулся большим знатоком греческой литературы и впоследствии стал главным учителем в школе св. Павла, основанной в Лондоне Джоном Колетом. Лили - автор самой популярной в Англии XVI в. школьной грамматики латинского языка.}, который хотя и был десятью годами старше Мора, однако стал одним из его ближайших друзей-соратников по увлечению древнегреческой поэзией. Но, по собственному признанию Мора, особенно глубокое идейное и нравственное влияние оказал на него Джон Колет, который стал его настоящим духовным руководителем. Именно к нему обращался Мор в период своих раздумий о жизненном призвании и нравственном долге. В сохранившемся письме Мора Колету отразился мучительный разлад между нравственным идеалом молодого Мора: следовать евангельским заветам - и суровой действительностью. Мор остро и болезненно ощущал жестокость и безнравственность мира социальной несправедливости, корысти и чистогана и полное бессилие что-либо в нем изменить: "Всюду скрежет ненависти, всюду бормотанье злобы и зависти, всюду люди служат своему чреву, - главенствует над мирской жизнью сам дьявол" {"The Correspondence of Sir Thomas More". Princeton, ed. by E. F. Rogers, 1947, p. / (Mop-Колету. Лондон, 23 октября 1504 г.).}. Этот разлад был причиной глубокого духовного кризиса Мора, едва не приведшего его в монастырскую обитель картезианцев.

Влияние на Мора его друзей-гуманистов может быть прослежено в двух направлениях. С одной стороны, Мора, как и их, увлекала античность, он выступал горячим поборником изучения греческого языка. С другой стороны, Мор был захвачен предреформационными проектами Колета, призывавшего "очистить" католическую церковь от схоластических хитросплетений и догматизма, затемнявших, по мнению гуманистов, подлинный смысл учения Христа, выраженный в Новом Завете. В феврале 1512 г. Колет выступал перед собранием английского духовенства с призывом реформировать церковь, "очистить ее от пороков".

В Колете Мор видел своего истинного духовного наставника, "примером и жизнью" которого он руководствовался. Благодаря духовной поддержке Колета, писал Мор, "я чувствовал, что силы мои крепнут... лишенный всего этого, мне кажется, я определенно истощился бы и окончательно зачахнул" {"The Correspondence", p. 4.}. Реформа церкви, предполагавшая возрождение этики в духе учения Христа и апостолов, мыслилась последователями Джона Колета как основа будущего обновления и преобразования всего общества и ликвидации социальных пороков. Религиозно-этическая трактовка социально-политических проблем составляла своеобразие гуманистического мышления Колета и его последователей, в числе которых были Томас Мор и Эразм Роттердамский. Не случайно в научной литературе их было принято называть "христианскими гуманистами". Вне связи с христианским вселенским подходом нельзя до конца понять общечеловеческий подход к социально-политическим проблемам Европы XVI в., который нашел свое воплощение в коммунистическом идеале "Утопии" Мора. Поэтому "загадочная" для историка XX в. коммунистическая "Утопия" Мора была так близка и понятна его друзьям-гуманистам - Эразму, Эгидию, Бюде и другим, всемерно способствовавшим популяризации этой книги в Европе. В восприятии читателя-гуманиста XVI в. универсализм "Утопии" с ее коммунистическим идеалом собственности не преступает пределов евангельского учения и близок философии автора "Похвалы глупости" Эразма.

Важное значение для формирования и развития мировоззрения Мора имела его встреча с Эразмом Роттердамским, вылившаяся затем в сердечную дружбу. Мору было немногим более 20 лет, когда он познакомился с Эразмом. Это было во время первого приезда Эразма в Англию в 1499 г. Сохранилось письмо Эразма, написанное другу из Лондона 5 декабря 1499 г., в котором Эразм давал весьма лестную оценку своим новым английским друзьям. "Когда я слушаю моего друга Колета, мне кажется, что я слушаю самого Платона. Кто не удивится обширным познаниям Гроцина? Как глубоки и утонченны суждения Линакра! Создавала ли когда-нибудь природа более благородный, нежный и счастливый характер, чем у Томаса Мора? Действительно, - изумительно, сколь велики плоды древней учености в этой стране" {"Opus epistolarum Des. Erasmi Roterodami per P. S. Allen and H. M. Allen", v. I. Oxford, 1906, p. 273-274.}.

Вплоть до 1509 г. Томас Мор вел жизнь, обычную для лондонского адвоката. Деловые качества Мора как юриста, опытного латиниста и оратора в немалой степени способствовали росту его популярности в деловых кругах Сити. В январе 1510 г. они избирают его своим депутатом в парламент. В архивах того времени сохранилась краткая запись: "Мор Младший - депутат парламента от Лондона". В том же 1510 г. Мор был назначен на ответственную должность одного из двух помощников шерифа Лондона. Новые обязанности Мора заключались в том, чтобы быть юридическим советником мэра и шерифа, а также представлять их в городском суде Лондона. По словам Эразма, своей добросовестностью на этом посту Мор заслужил "величайшую любовь сограждан" {"Opus epistolarum Des. Erasmi Roterodami", v. IV. Oxford, 1922, p. 20.}. Мор был помощником шерифа вплоть до 1518 г.

В последний год пребывания Мора на этой должности произошло восстание лондонских ремесленников и подмастерьев против засилия иностранцев, пользовавшихся в Лондоне привилегиями в ущерб местным ремесленникам. Это восстание, известное под названием "Злой день мая", тут же было подавлено. Мор в составе депутации от Сити ходатайствовал перед королем о помиловании восставших {E. Hall. Henry VIII, v. I. London, Ed. by C. Whibley, 1904, p. 152; Chambers. Thomas More. London, 1935, p. 147-151; E. E. Reynolds. The Field is Won. London, 1968, p. 122-123.}.

Как и многие гуманисты, Мор осуждал восстание, не верил, что оно может уничтожить социальное зло и облегчить положение бедняков, но вместе с тем он сочувствовал страданиям народа и стремился помочь угнетенным.

Службу помощника шерифа Мор сочетал с литературной деятельностью, которую он не прекращал в течение всей жизни. Творчество Томаса Мора отличалось не только богатством содержания, но и разнообразием жанров. Кроме перевода с латинского на английский биографии выдающегося итальянского философа-гуманиста Пико делла Мирандолы (1463-1494), его литературное наследие включает "Историю Ричарда III" и "Утопию", переводы на латинский язык произведений древнегреческих поэтов и собственные оригинальные поэтические опыты на английском и латинском языках, богатое эпистолярное наследие и острые полемические трактаты против Лютера и английских последователей реформации.

Традиция античного свободолюбия и ненависть к различным формам тирании, проповедуемые в сочинениях Эразма и Мора в условиях феодальной Европы XVI в., имели глубоко, прогрессивное значение, способствуя развитию ренессансной политической идеологии. Обоснованию тираноборческих идей Мор отводил большое место в ряде своих сочинений - в "Истории Ричарда III", в "Утопии" и наконец в латинских эпиграммах. Не имея возможности подробно остановиться на этом вопросе, отметим все же одну, на наш взгляд, весьма существенную особенность точки зрения Мора на королевскую власть. Осуждая тиранию государей и противопоставляя тирану свой идеал государя, Мор решительно отвергал идею о якобы божественном происхождении королевской власти и развивал мысль о зависимости этой власти от воли народа. На этом основании Мор ставил вопрос об ответственности государя перед народом, утверждая, что "народ своей волей дает и отнимает власть". Любой, принявший власть над многими людьми, - должник перед теми, кто вверил ему правленье, "и отнюдь он царить не должен долее, чем захотят те, многие", - читаем мы в одной из латинских эпиграмм Мора {Здесь и далее эпиграммы даются в переводе Ю. Ф. Шульца (см. настоящее издание).}.

О том, что тираноборческие мотивы в поэзии Мора отнюдь не являлись абстракцией, обычной для гуманистов данью античной литературной традиции, а имели прямое отношение к политической жизни, свидетельствует не только парламентская деятельность Мора при Генрихе VII, но и его поэма "...На день коронации Генриха VIII", заклеймившая политические беззакония предыдущего царствования. Мор оптимистически заявлял, что "день этот - рабства конец, этот день - начало свободы..." "Страх не шипит уже больше таинственным шепотом в уши, - то миновало, о чем нужно молчать и шептать. Сладко презреть клевету, и никто не боится, что ныне будет донос, - разве тот, кто доносил на других" {"The latin Epigrams of Thomas More". Chicago, 1953. p. 16-17.}.

Поэма Мора на коронацию Генриха VIII - это не просто праздничный панегирик, написанный ради торжественного случая; это, по существу, гуманистическая политическая программа, противопоставляющая просвещенную монархию деспотизму. Поэма отражала политические идеалы как самого Мора, так и его друзей-гуманистов, видевших в образованном Генрихе VIII будущего покровителя ученых и возможного сторонника гуманистической реформы общества. В этом смысле Генрих VIII был для Мора неким антиподом предшествующему государю, допускавшему налоговый произвол, террор и беззакония в политике. А молодой король "сразу же снова к себе все ... сословья привлек". В том, что Генрих VIII якобы решил прекратить произвол и добровольно отказался от "власти без границ", которая нравилась его отцу, Мор видит особую заслугу молодого короля, ибо, "как и должно, отцу родину он предпочел", т. е. благо и процветание страны поставил выше своих сыновних чувств. Все то добро, которое ради своего народа совершил благородный монарх "с просвещенным умом", по мнению автора поэмы, внушено ему "философией самой". И потому отныне уже нет причин, чтобы "раболепствовал целый народ пред королем". Короля теперь уже не страшатся, а любят, так как "страшиться при нем нечего больше теперь". "Если ж нежданно вражда вдруг могучих князей обуяет, кончится тотчас она, сломлена волей твоей".

Но, кроме опасности феодальных мятежей, есть и другой источник смуты, еще более опасный. Это, по словам Мора, "возмущенья народного ярость, та, что обычно глава всех государственных смут". Однако просвещенному и мудрому молодому королю, унаследовавшему такие добродетели своих предков, как бережливость, щедрость, благочестивый ум и честное сердце, можно не страшиться смут, ибо гражданам всем своим он настолько приятен, "что ни один и себе быть бы приятней не мог". Такого короля приветствует и поддерживает "все лучшее", что есть в стране. А лучшее в Англии, по мнению Мора, это "честные руки" и "благородство умов".

Итак, гуманистическая направленность произведения Мора очевидна. Его поэма - это целая программа деятельности просвещенного монарха, который заботится о благе народа, о мире в королевстве, не терпит произвола, защищает законы и не стремится к "власти без границ", т. е., по существу, руководствуется гуманистической философией.

В своих оптимистических надеждах, связанных с началом царствования Генриха VIII, Т. Мор не был одинок. Он искренне верил в возможность осуществления идеала просвещенной монархии. Для Мора, так же, впрочем, как и для Эразма, добрая воля просвещенного монарха представлялась наиболее приемлемым и реальным средством к осуществлению разумного переустройства общества на основе гуманистических принципов.

Будущее, как известно, заставило Мора, Эразма и их друзей горько разочароваться не только в личности Генриха VIII, просвещенность которого отнюдь не помешала ему стать жестоким деспотом, но и в самом идеале просвещенного государя, которому гуманисты отводили столь важную роль в борьбе с пороками современного им общества.

Что касается латинских эпиграмм Т. Мора, посвященных этой тематике, то, как отмечают специалисты, "мы фактически не знаем ни одного другого поэта XVI в., который бы использовал эту тему для данного стихотворного жанра" {"The latin Epigrams of Thomas More", p. XXVII.}. Вместе с тем эпиграммы Т. Мора являются существенным дополнением к "Утопии", позволяя глубже понять политические симпатии и мировоззрение ее автора в целом. Интересно отметить, что некоторые политические суждения Мора выражены в эпиграммах подчас даже в более радикальной форме, нежели в "Утопии". Например, известно, что во главе идеального, с точки зрения Мора, государства утопийцев стоит пожизненно выбираемый правитель, власть которого ограничена народно-представительными учреждениями. В одной же из своих эпиграмм, специально посвященной вопросу о наилучшей форме управления, Мор более подробно говорит о преимуществах коллективного органа власти - сената перед единоличной властью короля. Отдавая предпочтение государственному устройству, основанному на демократических принципах, Мор обосновал свой выбор: "Избран народом сенат, короли же родятся в коронах; жребий здесь правит слепой, там же - надежный совет. И понимает сенат, что он создан народом, король же думает, что для него создан подвластный народ" {Ibid., p. 83.}.

Между тем, исходя из гуманистической концепции Мора, добрый государь должен заботиться прежде всего о благе своих подданных. В, противном случае он - тиран, настоящее бедствие для своего народа: "Долго живя, свой народ острижет король ненасытный...", и заблуждается тот, кто верит, что "алчный король насыщаем: эта пиявка всегда будет себя набивать" {Ibid.}.

Нетрудно заметить, что материал для размышления о том, "какое состояние государства наилучшее", Мор, подобно своим друзьям-гуманистам, черпал не только из современной действительности, но и из истории античного мира.

Таким образом, сопоставление республиканских традиций античного мира с феодально-абсолютистским строем Европы XVI в. обогащало политическую мысль гуманистов и несомненно способствовало формированию новой, антифеодальной идеологии.

В латинской поэзии Т. Мора нашли отражение и настроения предреформационной эпохи. Известно, сколь важное место в гуманистической концепции реформы общества занимал вопрос о реформе церкви. Следуя Джону Колету и Эразму, мечтавшим о реформе церкви и разумном переустройстве общества в духе идеалов раннего христианства, Мор в своих эпиграммах остроумно высмеивал пороки католического духовенства {См. эпиграммы 53, 158, 160, 186-188 в издании Л. Бреднер и Ч. Линч (The latin Epigrams of Thomas More". Chicago, 1953).}. Таковы, в частности, эпиграммы Мора о глупом и невежественном епископе по имени Постум (In Posthumum Episcopum. In episcopum illiteratum), которого, по словам Мора, выбирали, должно быть, особенно тщательно, потому что "хуже его и глупей было бы трудно избрать" {Под именем Постума высмеян Джеймс Стенли, получивший епископский сан в 1506 г.}. В одной из своих эпиграмм на епископов {"The latin Epigrams of Thomas More", N 188.} Мор, полный иронии и сарказма, заключает: хочешь епископом быть - бойся учености.

Какое нравственное воздействие может оказать на своих прихожан невежественный и аморальный пастырь? - вот вопрос, который тревожил Колета, Мора, Эразма и их единомышленников-гуманистов, побуждал активно бороться за реформу церкви. Такова главная подоплека антиклерикальной направленности проповедей Джона Колета, "Похвалы глупости Эразма и латинских эпиграмм Мора. Очень показательна в этом отношении эпиграмма Мора, живо рисующая забавную сценку покаяния некоего прихожанина во время исповеди. Священник, желая выведать все грех своего прихожанина, спрашивает его: "А не верил ли" тот, "как нечестивцы, ... в мерзких демонов?" - "Ах, мне ль, отец, - тот молвил, - верить в демонов! С большим трудом досель я в бога верую".

В своих эпиграммах Мор бичевал также роскошь и стяжательство высшего духовенства. Такова, например, эпиграмма "На некоего низкого алчного епископа", который необычайно, сказочно богат - "земли в аренду сдает он, больших городов обладатель, сотнею слуг окружен", - и тем не менее в погоне за еще большим богатством продолжает разорять бeдняков: "С просьбой пришел я к нему, но и малое он достоянье отнял мое..."

Критика безнравственного духовенства, забывшего о своем христианском долге, предвосхищает здесь социальную критику первой книги "Утопии", где говорится об участии высшего духовенства в огораживаниях {Ср. Томас Мор. Утопия. М., Изд-во АН СССР, 1953, стр. 63.}.

Эпиграммы Мора о духовенстве по содержанию очень близки "Похвале глупости" Эразма и обнаруживают общность взглядов обоих друзей на современное им духовенство и задачи реформы церкви. В справедливости этого положения, помимо указанных эпиграмм, нас убеждает также ряд писем-памфлетов Мора против обскурантизма и в защиту автора "Похвала глупости", подвергшегося резким нападкам ортодоксально настроенных теологов. Таковы, в частности, письма Мора к Мартину Дорпу, Оксфордскому университету, неизвестному монаху, написанные в 1515-1520 гг. {"The Correspondence", p. 27-74, 111-120, 165-206.}

Критические взгляды Мора-гуманиста на королевскую власть и католическое духовенство нашли выражение не только в эпиграммах, но и в таких его произведениях, как "История Ричарда III" и "Утопия".

Неоконченная "История Ричарда III" - это единственное историческое сочинение Мора. Оно было написано в двух вариантах - на латинском и английском языках и при жизни Мора никогда не публиковалось, а после его смерти, начиная с 1543 г., печаталось в составе английских хроник Хардинга, Холла, Холиншеда; причем в первый раз "История Ричарда III" вышла анонимно, поскольку печатно упоминать имя Мора, осужденного за государственную измену, было небезопасно.

Как убедительно показывают современные текстологические исследования, время написания обеих версий "Истории Ричарда III" - 1514-1518 гг. {R. S. Sylvester. Introduction. - "The Complete Works of St. Thomas More", v. II; "The History of King Richard lib. New Haven, 1963, p. LXIII-LXV.} - совпадает с написанием "Утопии", что весьма существенно для понимания определенной внутренней связи, которая, по нашему глубокому убеждению, имеется между этими двумя произведениями и отчасти обнаруживается в трактовке Мором политических проблем своего времени. Как историк Мор почти не сообщает новых фактов, которых нельзя было бы найти у других авторов, писавших на ту же тему. Оригинальность Мора проявляется не столько в новом материале, сколько в трактовке этого материала. В "Истории Ричарда III" Мор поднимает вопрос о взаимоотношениях между государем и народом и высказывает свое отношение к деспотизму и произволу королей. Симпатии и антипатии автора выступают здесь очень отчетливо. По существу, это даже не исторический труд, а яркая, художественная повесть о том, как герцог Ричард Глостерский, поправ законные королевские права своих племянников - малолетних сыновей короля Эдуарда IV, не только силой захватил королевский трон, но и безжалостно лишил жизни законных наследников - юного Эдуарда V и его маленького брата. Оба мальчика были сперва заключены в Тауэр, а потом удушены в постели по приказу своего дяди и опекуна Ричарда Глостерского.

Сам Ричард является центральным персонажем повествования. Его характер и поступки описаны с такой художественной убедительностью, с такой мощью и драматизмом, что все историки воспринимали это как подлинный художественный триумф Мора-писателя. На этом основании даже высказывалось мнение, что, по-видимому, и сам Мор вряд ли рассматривал свой труд как историю, скорее - это драматическое повествование. Впрочем, с точки зрения современных исследований, это и литература, и история, так как труд Мора базируется на фактах, полученных путем изучения исторических источников {R. S. Sylvester. Op. cit., p. LXXX.}. Исследовавший источниковедческую основу "Истории Ричарда III" профессор Сильвестер приводит данные, свидетельствующие о знакомстве Мора с произведениями почти всех его современников, писавших о Ричарде III и его времени.

В чудовищной фигуре Ричарда III Мор увидел антипод того идеального государя, о котором мечтали гуманисты. В этом смысле - и не без оснований - новейшие исследователи "Истории Ричарда III" склонны трактовать это произведение как своеобразный жанр "апологии наоборот" или "апологии от противного" {См. интересное исследование на эту тему Роберта Рейтера: R. E. Reiter. Jn the Genre of Thomas More's "Richard III". - "Moreana", 1970, N 25, p. 5-16.}.

Латинская и английская версии "Истории Ричарда III" охватывают довольно короткий период времени - от смерти Эдуарда IV до воцарения Ричарда III. Но и в гаком незавершенном виде и с некоторыми историческими неточностями "История Ричарда III" является произведением очень емким по содержанию.

Для историка ренессансной культуры оно представляет интерес во многих отношениях: и как произведение политической мысли, и как выражение взглядов Мора на исторический процесс, и как выдающийся литературный памятник, оказавший существенное влияние на последующее развитие английского литературного языка и английской литературы.

Рассмотрим политический аспект "Истории Ричарда III".

Мор уделял в тот период много внимания вопросу о соотношении политики и морали. Самое важное, что определяет, на наш взгляд, политические искания Мора в латинских эпиграммах, в "Истории Ричарда III" и в "Утопии", - это его непримиримость ко всякому проявлению насилия, политического произвола и тому, что он называет одним словом - тирания {Эразм в письме к Гуттену от 23 июня 1519 г. писал, что Мору "всегда была особенно ненавистна тирания, а равенство чрезвычайно привлекательно". - "Opus epistolarum Des, Erasmi Roterodami", v. IV; "The latin Epigrams of Thomas More", N 91, 97, 182. Ср. политический строй утопийцев, которых Мор изображает как народ, "не угнетенный тиранией" {Томас Мор. Утопия, стр. 117 и далее).}.

В "Истории Ричарда III" он не только осуждает тиранию Ричарда с точки зрения гуманистической морали, но и глубоко осмысливает политическую систему управления в условиях королевского деспотизма, где все средства оказываются хороши в борьбе за достижение, упрочение и сохранение единовластия. Таковыми средствами являются в первую очередь террор, подкуп, а также политическая агитация с применением демагогии и политического лицемерия, с непременной апелляцией к религии и морали.

С особенным блеском аналитическое мастерство Мора-политика и писателя раскрывается в трактовке им таких основных эпизодов его "Истории", как внезапный арест и казнь по приказу Ричарда недавнего его союзника - Гастингса с последующим демагогическим обоснованием произведенной расправы; выступление герцога Бэкингема перед горожанами Лондона с целью агитации в пользу якобы законных прав Ричарда Глостера на английскую корону; воскресная проповедь доктора Шея в соборе св. Павла с той же целью; и наконец лицемерная сцена народного избрания Ричарда на царство, так поразительно напоминающая аналогичную сцену пушкинской трагедии "Борис Годунов".

Прослеживая несчастную судьбу лорда Гастингса, бывшего приближенного Эдуарда IV и на первых порах союзника Ричарда, Мор дает тонкий анализ политического механизма придворной борьбы за власть. Он убедительно показывает, что трагическая история гибели Гастингса - всего лишь эпизод на пути Ричарда к власти, часть широко задуманного плана захвата короны. Ричард и его союзник Бакингем вполне резонно полагали, что необходимым условием успешного осуществления этого плана является устранение любыми путями всех действительных и возможных противников передачи короны лорду-протектору, минуя прямых наследников - малолетних детей покойного короля Эдуарда IV.

Сначала Ричард и Бэкингем воспользовались сочувствием и попустительством недальновидного Гастингса, который только радовался уничтожению своих политических противников - приближенных королевы Елизаветы. Когда же эта кровавая политическая акция Ричарда и Бакингема была завершена и предварительное прощупывание Гастингса выявило ненадежность его как союзника при осуществлении дальнейшей части, плана - захвата Ричардом королевской короны, - Гастингс был поспешно обвинен в государственной измене и без всякого суда обезглавлен во дворе Тауэра. В то же время в Лондоне было объявлено, что якобы Гастингс и его сторонники создали заговор с целью убить лорда-протектора Ричарда, захватить власть и "бесконтрольно грабить" подданных королевства.

Автора "Истории Ричарда III" интересуют не только политические мотивы поведения участников исторических событий, но и их психология; и что особенно ценно - Мор умеет показать отражение политических событий в общественном сознании, главным образом в той социальной среде, к которой он сам принадлежал. Важнейшие события "Истории Ричарда III": даны как бы в двух планах: с точки зрения борющихся придворных группировок - Ричарда, Бэкингема, их сторонников и противников - Вудвиллей (королевы Елизаветы и ее родни), т. е. тех, кто делал большую политику, и с точки зрения пассивных участников событий - представителей третьего сословия, в частности горожан Лондона, позиция которых отнюдь, не была безразлична для борющихся за власть феодальных группировок.

Общественное мнение, складывавшееся в этой лондонской городской среде, очень ярко отразилось в историческом повествовании Мора. Все это придает "Истории Ричарда III" особый, неповторимый колорит, не имеющий аналогий среди исторических сочинений того времени. Весьма показательно в этом отношении то, как Мор трактует массовые сцены, в которых участвуют горожане Лондона. Мы имеем в виду выступление Бэкингема перед лондонцами в Гильдхолле, а также воскресную проповедь ученого богослова - доктора Шея в соборе св. Павла. Оба эти выступления преследовали откровенную пропагандистскую цель подготовить мнение горожан Лондона к предстоящим политическим переменам, в результате которых предполагалось провозгласить королем вместо законного наследника - принца Эдуарда его дядю - протектора Ричарда Глостера.

С блеском и большой драматической силой описана Мором лицемерная политическая комедия "выборов" короля Ричарда. Возгласы: "Король Ричард! Король Ричард!" завершают выборы. Толпа расходится. Каждый из присутствовавших, по словам Мора, по-разному судил о случившемся, как ему подсказывала его фантазия.

Процедура выборов совершилась так, как будто бы ни одна сторона заранее не советовалась с другой, в то время как самим организаторам этой политической комедии было известно, что нет ни одного человека настолько глупого, чтобы поверить в непосредственность происходящего. Политическую игру Мор сравнивает с игрой на театральных подмостках. И здесь, и там есть определенные правила игры. И если на сцене сапожник играет короля и всем известно, что тот, кто изображает его величество, на самом деле всего лишь сапожник, - об этом помалкивают. А если кому-то вздумается нарушить правила игры и назвать того, кто представляет короля, его собственным именем, то один из палачей его величества может разбить голову виновнику за нарушение правил игры.

Как замечает Мор, люди, присутствовавшие на выборах короля, понимали, что "эти дела... не что иное, как королевские игры, только играются они не на подмостках, а по большей части на эшафотах". Простые люди в них - только зрители. Приведенное рассуждение имело глубокий смысл для самого Мора и его последующей судьбы. По существу, Мор размышляет здесь о гражданской позиции человека своей социальной среды. Итог этих размышлений весьма пессимистичен; не надо вмешиваться в политику королей. Тема этих рассуждений о гражданском долге и реальных возможностях человека, действующего в обществе, где в любой момент он может стать жертвой политического произвола, по-видимому, никогда не покидала Мора. Характерно, что и в "Утопии", в знаменитом диалоге с Гитлодеем о королях и советниках, Мор снова возвращается к ней {Томас Мор. Утопия, стр. 52-55.}. И здесь его суждения достаточно пессимистичны.

И несмотря на это, не меняя своей прежней скептической точки зрения о неблагодарной миссии - пытаться воздействовать на политику королей, автор "Истории Ричарда III" и "Утопии" сам вскоре поступает на королевскую службу и становится одним из советников Генриха VIII. Письма Мора к своим друзьям, написанные в этот период, а также воспоминания Уильяма Ропера, зятя Мора, убедительно свидетельствуют о том, что ни в момент поступления на службу к Генриху VIII, ни позже Мор не обольщался надеждами на особое к себе расположение короля, хотя внешние проявления королевской милости к автору "Утопии" легко могли бы вскружить голову, будь на его месте человек менее дальновидный {См. письмо Мора Джону Фишеру (1517-1518) в кн.: "The Correspondence" p. 111; W. Roper. The Life of Sir Thomas Moore, knighte. Oxford, 1958, p. 21.}. Поступая на королевскую службу, Мор по-прежнему оставался скептиком и не переоценивал своих возможностей воздействовать на политику короля. Но он был гуманистом - и притом с обостренным чувством гражданского долга - и поэтому стремился хоть в самой скромной степени, пускай даже ценой усилий, несоизмеримых с их реальными результатами, попытаться наилучшим образом исполнить свой гражданский долг гуманиста: честным советом и посильным участием в государственных делах служить общественному благу в том смысле, как это понимали его друзья и единомышленники Джон Колет и Эразм.

В "Истории Ричарда III" отразился гуманистический подход Мора к проблеме личности, его интерес к человеческой индивидуальности. При всей тенденциозности в обрисовке характеров "доброго государя" Эдуарда IV и "властолюбивого тирана" Ричарда III Мору удается показать сложность и одновременно цельность этих людей. Их поступки оправданы не только политической ситуацией, в которой они действуют, но также и психологией каждого. Даже злодей Ричард, в моральном облике которого "все черно, как смола", незаурядная личность. Это сложный характер. Он смелый военачальник, ему нельзя отказать в политической мудрости, его не упрекнешь в недостатке мужества. Он обладает большой волей и настойчивостью в достижении поставленной цели. Он энергичен, скрытен, дипломат и лицемер. Словом, это великолепный актер, умеющий прекрасно использовать человеческие слабости. Непомерное честолюбие и жажда власти составляют основу характера Ричарда III {По второму изданию хроники Холиншеда (1587) с "Историей Ричарда III" познакомился В. Шекспир, создавший на основе сочинения Мора свою знаменитую драму "Ричард III". Великий драматург почти целиком заимствовал у Т. Мора не только сюжет своей драмы, но и трактовку характеров всех основных действующих лиц, включая и самого Ричарда. И, что особенно показательно для характеристики гуманистических взглядов Шекспира, он полностью разделяет политическую концепцию своего предшественника Т. Мора, заклеймившего политический произвол и тиранию Ричарда III.}.

Полной противоположностью Ричарду, по мнению Мора, является его брат - король Эдуард IV {См. "The Complete Works of St. Thomas More", v. 2, p. 7-8.}.

При всех слабостях Эдуарда IV Мор высоко ценил этого короля за то, что к концу его правления Англия находилась в спокойном и процветающем состоянии, наступил период длительного и устойчивого мира. Король был милостив и внимателен к людям, и качества эти к концу его царствования продолжали в нем возрастать на удивление всем - в отличие от тех государей, которые благодаря долгому правлению впадают в гордость, забыв о любезном поведении, свойственном им в начале правления. Немаловажным достоинством внутренней политики Эдуарда IV Мор считает то, что в конце своего царствования король отказался от денежных поборов. Между тем, по мнению Мора, денежные поборы - это "единственная вещь, которая удаляет сердца англичан от их короля".

Итогом царствования Эдуарда IV было то, что "народ к государю питал не вынужденный страх, а добровольное и любовное послушание. Общины между собой жили в добром мире..." {Ibid., p. 4.}

В приведенной явно идеализированной характеристике Эдуарда IV весьма существенна не столько степень достоверности сообщаемой Мором информации, сколько его политические симпатии, гуманистический идеал доброго государя, чертами которого наделен король Эдуард. Противопоставляя два различных типа политических деятелей - Эдуарда и Ричарда, Мор с наибольшей полнотой смог выразить политическое кредо гуманиста.

В "Истории Ричарда III" Мор воспринимает политику глазами человека эпохи Возрождения. Политика рассматривается в качестве самостоятельной, специфической категории, отделяемой от категории морали и религии. Когда Мор, анализируя политические события, срывает моральные и религиозные покровы, обнажая истинный смысл явления, сам его подход и метод рассмотрения политических событий напоминает трактовку политики у Макиавелли. Случайно ли, что два выдающихся мыслителя в одно и то же время, хотя и в разных концах Европы, размышляли над историческим смыслом политики, свободной от морали? Конечно, не случайно, ибо при всем различии исторических и политических судеб Англии и Италии начала XVI в. проблема тирании, равно как и проблема новых критериев при оценке политики, настоятельно выдвигалась самой жизнью, поскольку исторические условия для возникновения абсолютизма в Европе были уже налицо. В разных странах Европы уже происходил процесс развития абсолютизма; европейский политический опыт стал богаче, сложнее и требовал новых критериев оценки. Поэтому и в исследовании политической истории недавнего прошлого появилась возможность выйти за рамки традиционных оценок политики и взглянуть на политику глазами человека нового времени.

Из самого текста неоконченной "Истории Ричарда III" со всей определенностью следует, что замысел автора был гораздо шире, чем удалось его реализовать. Сам же Мор сообщает о намерении продолжить свое повествование и "описать время покойного благородного государя славной памяти короля Генриха VII" {"The Complete Works of St. Thomas More", v. 2, p. 82-83. Весьма показательно в этом отношении утверждение анонимного биографа Т. Мора конца XVI в., известного под псевдонимом Ro:Ba:, о том, что "он (Мор. - И. О.) написал также книгу истории Генриха VII, либо эта книга была спрятана среди родственников, либо потеряна из-за несчастий того времени, но я не сомневаюсь, что она была подобна оставшемуся" (Ro:Ba: The Life of Sir Thomas More, Sometimes Lord Chancellour of England. London, 1957, p. 96).}. То есть, по существу, Мор был намерен создать политическую историю своего времени. Как бы он ее написал, мы можем судить с значительной долей достоверности, так как в нашем распоряжении есть еще и другие источники, в которых отразилась точка зрения Мора на политические события: это его латинские эпиграммы и "Утопия", где находим тот же круг проблем (политика короля и благо общества, совершенные формы правления и тирания), но только уже в непосредственной связи с политической историей времени царствования первых Тюдоров.

О том, как Мор оценивал политический режим, существовавший в Англии при Генрихе VII, красноречиво свидетельствует наконец его поэма на коронацию Генриха VIII, в которой Мор заклеймил беззакония, имевшие место отнюдь не в лихую годину правления злодея и тирана Ричарда, но в правление "благородного государя славной памяти короля Генриха VII".

Таким образом, выясняется, что и после гибели злосчастного тирана Ричарда III политический произвол и тирания в Англии не исчезли, и попробуй Мор продолжить свою неоконченную "Историю Ричарда III", попытайся он рассказать о времени правления Генриха VIII, - еще неизвестно, чем бы все это могло кончиться. Бесспорно одно, что и при Генрихе VIII печатать сочинение, подобное "Истории Ричарда III", столь недвусмысленно порицавшее не только и не столько злодея, тирана и узурпатора Ричарда, но в еще большей степени политический произвол, политическое лицемерие и демагогию, т. е. тиранию как систему политического правления, систему беззакония, прикрывающуюся видимостью соблюдения законов, - печатать такое сочинение было бы далеко небезопасно для его автора.

Должность помощника шерифа способствовала контакту Мора с купеческими кругами Сити. В мае 1515 г. по предложению лондонских купцов Мор как представитель Сити был включен в состав королевского посольства во Фландрию. Посольству предстояло улаживать коммерческие и дипломатические конфликты, возникшие в связи с договорами о торговле шерстью и сукном между Англией и Нидерландами. История этого посольства во Фландрию впоследствии была описана самим Мором в первой книге "Утопии" {"Letters and Papers", v. II, N 422, 473, 480; W. Roper. Op. cit., p. 9; T. Mop. Утопия, стр. 45-46.}. Мор блестяще справился с возложенной на него миссией купеческого посредника и дипломата.

Во время поездки Мора в 1515 г. произошла встреча и состоялось его знакомство с выдающимся нидерландским гуманистом Петром Эгидием, чье имя Мор увековечил в своей "Утопии". Петр Эгидий был знатным горожанином Антверпена, где он занимал пост главного секретаря и члена городской ратуши. Один из ближайших друзей Эразма {С Эразмом Эгидий был знаком начиная с 1504 г., а может быть, даже и раньше. См. "Opus epis toi arum Des. Erasmi Roterodami", v. I, p. 413.}, блестящий знаток античной литературы, греческого и латинского языков и права, автор переводов на латинский язык басен Эзопа и трактата об источниках кодекса Юстиниана, Эгидий был связан узами личной дружбы со многими выдающимися гуманистами Европы, среди которых, помимо Эразма, были Бюде, Лефевр д'Этапль, Вивес, художник Дюрер и др. Встрече и знакомству Эгидия с Т. Мором предшествовало рекомендательное письмо Эразма от 7 мая 1515 г., в котором он писал Эгидию о том, что "ныне в Брюгге находятся два умнейших человека Англии, это советник архиепископа Кентерберийского Кетберт Тенсталл и Томас Мор, которому я посвятил "Морию" (т. е. "Похвалу глупости". - И. О.). Оба большие мои друзья" {"Opus epistolarum Des. Erasmi Roterodami", v. II, 1910, p. 332.}. Сразу же после первой встречи Мора с Эгидием между ними завязалась самая тесная дружба, отразившаяся в их обоюдной переписке {"The Correspondence", p. 76-81, 90-92.}, а главное - увековеченная в "Утопии" Мора.

Рассказ Мора о поездке во Фландрию содержится в его письме к Эразму от 17 февраля 1516 г., в котором он признается, что должность "посла" его никогда особенно не привлекала. Мор сообщает, что самым приятным во время его путешествия на континент было знакомство и дружба, которые он приобрел со стороны таких выдающихся и ученейших людей, как Иероним Буслидиад и Петр Эгидий {"Opus epistolarum Dee. Erasmi Roterodami", v. II, p. 197.}.

Тогда же, во время своей поездки 1515 г. во Фландрию, вдали от родины Мор начинает работу над самым известным произведением своей жизни - "Утопией". Как писал Эразм, "сначала на досуге Мор написал вторую книгу, а потом присоединил к ней первую" {"Opus epistolarum Des. Erasmi Roterodami", v. II, 1910, p. 339.}. Работу над "Утопией" Мор сумел закончить лишь по возвращении в Англию.

3 сентября 1516 г. Мор послал Эразму из Лондона в Лувен рукопись только что законченной книги. "Я посылаю Вам мою Нигдею (Nusquamam)", - писал он и выражал уверенность, что книга окажется в надежных руках {Ibid.}. Мор сообщал Эразму, что вместо предисловия к будущей книге он дополнил рукопись "вступительным письмом к моему другу Петру", т. е. Петру Эгидию. Эразм сам только что возвратился из Англии, где в гостеприимном доме Мора он провел первую половину августа. По-видимому, Эразм был знаком с рукописью. "Нигдеи", а возможно, и обсуждал ее с Мором {Аналогичная гипотеза одного из новейших исследователей "Утопии" Хекстера представляется нам вполне обоснованной. Как доказал в своем текстологическом исследовании Хекстер, Мор начал писать "Утопию" не ранее 1514 г. и закончил ее не позднее сентября 1516 г. См.: J. Н. Hexter. The Composition of Utopia предисловие к кн.: "The Complete Works of St. Thomas More", v. 4, 1965, p. XVI.}. Стараниями друзей - Эразма и Эгидия - осенью 1516 г. в Лувене рукопись была опубликована под названием "Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии".

"Утопия" начинается с рассказа о посольстве Мора во Фландрию и о том, как однажды, он встретил Петра Эгидия в сопровождении пожилого, бородатого незнакомца, с лицом, опаленным солнцем, и в плаще, небрежно наброшенном на плечи. Это был старый моряк и путешественник по имени Рафаил Гитдодей. Он участвовал почти во всех экспедициях знаменитого Америго Веспуччи, не раз пересекал океан, повидал многие народы и узнал много диковинного. Все трое - Мор, Эгидий и Гитлодей - располагаются в саду и начинают свою увлекательную беседу. Первая часть беседы была посвящена Англии, судьба которой не могла не волновать гуманиста прежде всего потому, что "состояние" английского государства в то время было далеко не наилучшим. Начало XVI в. в истории Англии было временем глубоких изменений в хозяйственной и общественной жизни страны. В недрах феодального общества зарождался капитализм. Основная масса английских крестьян к концу XV в. была свободна от крепостничества, но находилась в поземельной зависимости от своих лордов, которые, отбирая у крестьян землю, огораживали ее и превращали в пастбища.

Впоследствии Карл Маркс в главе "Капитала", специально посвященной истории зарождения капитализма в Англии, приводил свидетельство Мора об английских огораживаниях, об "овцах, поедающих людей". По мнению К. Маркса, "Утопия", наряду с другими свидетельствами современников огораживаний, убедительно доказывает, что раннее капиталистическое накопление, положившее начало капитализму, происходило не в результате "бережливости" будущих капиталистов, как это пытались утверждать буржуазные ученые, а в результате жестокого, насильственного ограбления крестьянства {См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 744-745.}.

Страшную картину бедствий, обрушившихся на английских крестьян в связи с огораживаниями, обезлюдение деревень и толпы нищих, бредущих по дорогам страны, Мор рисует в первой книге, "... С тех пор как один обжора, ненасытная и жестокая язва отечества, уничтожает межи полей, окружает единым забором несколько тысяч акров", крестьяне-арендаторы, "опутанные обманом" или "подавленные насилием", оказываются выброшенными вон. Несчастным людям некуда деться, им негде искать средства к жизни - "никто ведь не нанимает их труд, хотя они самым пламенным образом предлагают его". Там, где некогда трудилась целая деревня хлебопашцев, теперь достаточно и одного пастуха. Что же остается этим обездоленным людям, "как не воровать и попадать на виселицу... или скитаться и нищенствовать?" {Утопия, стр. 63-64.}

Рассказ Мора об огораживаниях - это страстный обличительный документ, направленный не только против огораживателей-лордов, но и против всего феодально-абсолютистского государства, которое выступило на защиту интересов лордов-огораживателей и обрушило на несчастных и ограбленных крестьян и разорившихся ремесленников жестокие "кровавые законы" против бродяг, нищих и воров. Собеседник Мора - Гитлодей, проживший в Англии несколько месяцев, был просто поражен неслыханной жестокостью "кровавых" законов. По этим законам бродяг предписывалось сечь "до тех пор, пока кровь не заструится по телу", а за самую мелкую кражу полагалась смертная казнь. Во времена Мора, при Генрихе VII, ежегодно вешали в среднем до 2 тысяч человек, а при Генрихе VIII, как сообщают исторические хроники XVI в. (Холиншед), было повешено 72 тысячи бродяг и нищих.

"Вышвырните эти губительные язвы, постановите, чтобы разрушители ферм и деревень или восстановили их, или уступили желающим восстановить и строить. Обуздайте скупки, производимые богачами, их своеволие... Кормите меньше дармоедов. Верните земледелие, возобновите обработку шерсти, да станет она почетным делом! Пусть с пользой занимается им эта праздная толпа: те, кого до сих пор бедность делала ворами или же кто является теперь бродягами... Если вы не уврачуете этих бедствий, то напрасно станете хвастаться вашим испытанным в наказаниях воровства правосудием, скорее с виду внушительным, чем справедливым и полезным" {Там же, стр. 66-67.}, - писал Мор.

Величайшей заслугой Мора было то, что он не ограничился простым описанием народных бедствий, а решился поставить более глубокий вопрос: в чем причина негодности существующего общественного строя европейских государств? Почему так происходит, что трудящиеся - "люди скромные и простые", приносящие своим повседневным трудом "больше пользы обществу, чем себе лично", - постоянно бедствуют, - "а хищные и бесчестные паразиты, живущие трудом простых людей, процветают? И так ведь не только в Англии, но и в других государствах Европы! По мнению Мора, нельзя назвать справедливым общество, которое "не выказывает ни малейшей заботы о земледельцах, угольщиках, поденщиках, ломовых извозчиках и рабочих, без которых не было бы вообще никакого общества" {Там же, стр. 217-218.}.

Устами своего собеседника Гитлодея Мор дал исчерпывающий ответ на вопрос о том, в чем главная причина бедствий народа: в частной собственности. В обществе, "где... есть частная собственность, где все мерят на деньги... вряд ли когда-нибудь возможно правильное и успешное течение государственных дел..." Признать общество, где господствует частная собственность, справедливым и правильным, по мнению Мора, значит "считать правильным, что все лучшее достается самым дурным... когда остальные решительно бедствуют" {Там же, стр. 95, 97.}.

И сегодня, спустя более 450 лет после выхода "Утопии", вызывает изумление и восхищение гениальная проницательность Мора, который еще на заре капитализма сумел глубоко постичь эксплуататорскую сущность государства в классовом обществе: "При неоднократном и внимательном созерцании всех процветающих ныне государств я могу клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как неким заговором богачей, ратующих под именем и вывеской государства о своих личных выгодах" {Там же, стр. 218.}.

Во второй части "Утопии" Мор попытался нарисовать картину идеального, с его точки зрения, устройства общества и государства.

Во время своих морских странствий в Западном полушарии Гитлодей случайно попал на один из отдаленных островов, поразивших его своим общественным устройством. Это был остров Утопия {В переводе с греческого слово "утопия" означает место, которого не существует.}. Рассказу Гитлодея об этом замечательном острове и посвящена вторая часть книги Мора.

Жизнь на острове представляет полную противоположность европейской действительности. Труд в Утопии не является обременительным, рабочий день продолжается всего лишь 6 часов, зато в остальное время каждый занимается чем хочет: науками, искусствами и прочими любимыми делами. Все богатства острова принадлежат всем его гражданам, и каждый пользуется ими по своим потребностям. Таким образом, общественное устройство Утопии основано на принципах социализма и справедливости. Более того, в Утопии действует коммунистический принцип - распределение по потребностям.

Мор подчеркивает скромные потребности граждан Утопии. Взять, к примеру, их одежду: во время работы они покрываются шкурами, которых хватает на семь лет, после же работы облачаются в грубые шерстяные одежды одинакового цвета. Такой примитивный подход Мора к проблеме удовлетворения потребностей, даже в условиях идеального общественного строя, не случаен. Воображение гениального мыслителя было ограничено рамками его века. Ведь уровень развития ремесла и земледелия в XVI в. не давал возможности даже мечтать о том изобилии материальных и духовных благ, которые приносит прогресс техники.

Мор выразил в "Утопии" свое гуманистическое убеждение, что человек рожден для счастья. Даже цель своего повседневного труда утопийцы видят в том, чтобы "обеспечить, насколько это возможно... всем гражданам наибольшее количество времени после телесного рабства для духовной свободы и образования. В этом, по их мнению, заключается счастье жизни" {Томас Mop. Утопия, стр. 126.}.

Вся книга Мора пронизана пафосом любви к людям и ненавистью к эксплуатации, угнетению человека.

Утопийцы ликвидировали частную собственность, вывели из употребления деньги. Тем самым они уничтожили самый корень преступлений - воровства, убийства, предательства, т. е. все то, что сопутствует власти золота и денег и с чем так безуспешно пытаются бороться в других государствах путем жестоких законов.

"Я убежден, - говорил Гитлодей, заканчивая свой рассказ об Утопии, - что нигде нет такого превосходного народа и более счастливого государства".

Поблагодарив Гитлодея за интересный рассказ, Мор заметил, что в Утопии действительно много такого, что он хотел бы видеть осуществленным на практике "в наших государствах". Но тут же грустно добавил: "Я ... более желаю этого, нежели ожидаю" {Там же, стр. 222.}. Иными словами, сам Мор, подробно описавший в "Утопии" проект переустройства общества на социалистических началах, мало верил в возможность его осуществления в условиях феодальной Европы. Но социалистические идеи Мора не пропали даром. Под влиянием этих идей были написаны десятки книг, посвященных проблеме переустройства общества на началах равенства и социальной справедливости. Мор стал родоначальником целого направления в истории социализма, получившего название утопического социализма. Вместе с тем словом "утопия" стали обозначать всякий несбыточный проект, всякую несбыточную мечту. И это не случайно: социалисты-утописты, мечтавшие об установлении на земле справедливого общественного строя, не знали, как это сделать, не знал этого и сам родоначальник утопического социализма Томас Мор. И тем не менее историческая заслуга утопического

социализма

огромна.

Идеи социалистов-утопистов впоследствии послужили одной из важнейших исторических основ учения Карла Маркса о социализме.

* * *

Насколько серьезным был интерес гуманистов к "Утопии", можно судить по той оценке, которую она получила в переписке Эразма и его друзей. "Прочтя "Утопию" Мора, ты подумаешь, что перенесен в другой мир; до того там все ново", - писал Эразм одному из своих корреспондентов в феврале 1517 г. {"Opus epistolarum Des. Erasmi Roterodami", v. II, p. 459.} "Если ты еще не читал "Утопии"... постарайся ее достать, если хочешь... увидеть те источники, откуда проистекает почти все зло в государстве", - советовал Эразм другому своему корреспонденту в письме от 24 февраля 1517 г. {Ibid., p. 483.}

"Утопию" читали и перечитывали, некоторые даже пытались выучить ее наизусть. Нашлись и такие, которые, не поняв остроумной литературной мистификации Мора, всерьез готовы были отправиться на поиски Утопии. Важно, что современники Мора, особенно гуманисты, серьезно отнеслись к социально-политическим идеям "Утопии". В частности, восторженно отзывались об авторе "Утопии" нидерландский гуманист Иероним Буслидиад и французский гуманист Гийом Бюде. Последний писал в июле 1517 г. своему другу Т. Лапсету: "Я люблю и высоко почитаю его (Мора. - И. О.) за все то, что он написал об этом острове Нового Света. Наш век и будущие века будут иметь в этой истории драгоценный источник практически пригодного законодательства для всех, кто хотел бы воспользоваться им и применить его в своих государствах" {"The Complete Works of St. Thomas More", v. 4, p. 14-15.}.

Наконец и сам Мор в переписке с друзьями со всей прямотой выразил собственное отношение к республике утопийцев как государству, которое справедливым общественным устройством превосходит все известные ему государства.

Эразм, принимавший самое горячее участие в судьбе "Утопии", объяснял в письме к Гуттену от 23 июля 1519 г., что свою книгу Мор издал "с намерением показать, по каким причинам приходят в упадок государства; но главным образом он имел в виду Британию, которую глубоко изучил и знал" {"Opus Epistolarum Des. Erasmi Roterodami", v. IV, p. 21.}.

По мнению Эгидия, Мор обнаружил в своей "Утопии" такую огромную эрудицию, ум и столь богатый опыт в мирских делах, что с ним не может сравниться даже знаменитый путешественник Улисс, а что касается Америго Веспуччи, то по сравнению с Мором он, можно сказать, не видел ровно ничего {"The Complete Works of St. Thomas More", v. 4, p. 20-21.}.

Итак, из переписки Мора и его друзей видно, какое серьезное значение придавали гуманисты идейному содержанию "Утопии". Они вовсе не рассматривали ее как шутку, "пустячок" (jeu d'esprit) {См. D. Nhard. Etudes sur la Renaissance. Paris, 1856, p. 183; T. E. Bridgett. Life end Writings of Sir Thomas More. London, 1891, p, 105; R. L. Smith. John Fisher and Thomas More: Two English Saints. London, 1935, p. 72; E. M. C. Routh. Sir Thomas More and his Friends. N. Y., 1963, p. 74; D. Sargent. Thomas More. N. Y., 1948, p. 65. Последний выразил эту точку зрения наиболее прямолинейно. По мнению Сарджента, Мор написал "Утопию", чтобы "развлечь маленький кружок гуманистов, которым нравился его латинский язык и которые слишком высоко парили над миром, чтобы чувствовать интерес к пошлым мирским треволнениям".}, написанный лишь ради забавы, как это пытались иногда представить некоторые ученые в XIX и XX вв.

На литературной судьбе "Утопии" сказалась идейная и политическая борьба эпохи реформации и дальнейшая биография самого Мора, занявшего определенное место в этой борьбе. Твердая позиция на стороне католицизма, активная полемика Мора с Лютером и Тиндалем, его деятельность на посту лорда-канцлера Генриха VIII и мужественная гибель во имя своих религиозных и политических убеждений - все это надолго отвлекло внимание современников Мора и последующих поколений от "Утопии". Первый биограф Мора и близкий ему человек Уильям Ропер даже не счел нужным упомянуть о ней.

После выхода в свет "Утопии" Мор сразу же оказался в центре внимания всей просвещенной Европы {Вслед за первым лувенским изданием "Утопии" 1516 г. последовало еще несколько изданий. В 1517 г. вышло парижское издание, а затем два издания (в марте и ноябре 1518 г.), напечатанные в Базеле у Иоганна Фробена. Уже в течение XVI в. "Утопия" была переведена с латинского на европейские языки. В 1524 г. вышел немецкий перевод "Утопии", в 1548 г. - итальянский, в 1550 г. - французский, в 1551 г. - английский, в 1562 г. - голландский.}. Наряду с ростом политической популярности Мора в Лондоне росла слава Мора как ученого-гуманиста. Последняя, быть может, сыграла немаловажную роль в дальнейшем развитии политической карьеры Мора как крупного государственного деятеля тюдоровской Англии.

Удачное выполнение Мором дипломатической миссии во время его посольства во Фландрию, а вслед за тем и успех "Утопии" обратили на него внимание Генриха VIII, который сделал все, чтобы привлечь Мора на королевскую службу. Сам Мор в письме к Джону Фишеру рассказывал о своем представлении королю: "Я прибыл во дворец совершенно против своего желания, как то знают все и как сам король шутливо упрекнул меня в том. Я чувствовал себя там так же неловко, как начинающий ездок, сидя в седле. Но наш король так любезен и приветлив к каждому, что всякий может считать себя предметом его особой благосклонности, какого бы скромного мнения он ни был сам о себе... Что же касается меня, то я не настолько счастлив, чтобы воображать, будто заслужил чем-либо его благосклонность к себе или что я ее уже действительно имею. Но во всяком случае его добродетели столь велики, что я начинаю считать все менее и менее скучной жизнь придворного" {Т. Stapleton. The Life and Illustrious Martyrdom of Sir Thomas More. London, 1966, p. 72.}.

В 1518 г. Мор становится одним из членов королевского совета и докладчиком прошений, поступавших на имя короля. Эта должность обязывала не только докладывать прошения, но и разбираться во всех тонкостях дела и предлагать на рассмотрение короля обдуманные решения.

В мае 1521 г. Мор назначается на должность помощника казначея. Вместе с этой должностью он получает звание рыцаря. Одновременно Мор участвует в дипломатических миссиях, сопровождая канцлера Уолси в его поездках в Кале и Брюгге. Служебная и придворная карьера Мора развивалась столь успешно, что в 1522 и 1525 гг. ему были пожалованы королем в награду за службу земли в графствах Оксфордшир и Кент. Генрих VIII не мог не ценить Мора за его глубокий ум и обширные познания.

Чтобы по-настоящему понять Мора, надо знать его частную жизнь, его взаимоотношения с друзьями и близкими. В одном из своих писем Эразм оставил нам яркую характеристику своего друга. Вот портрет Мора, нарисованный Эразмом в письме к Гуттену: он был не выше среднего роста, белолиц, с тонким румянцем, с темно-золотистой шевелюрой и довольно редкой бородой и с очень выразительными, красивыми голубовато-серыми глазами, всегда с дружески приветливой, доброй улыбкой. Голос негромкий, но ясный, речь удивительно чистая и неторопливая.. Мор скромен в своих житейских привычках: неприхотлив в еде, лакомствам предпочитает простую пищу - говядину, соленую рыбу, хлеб, молоко; одевается просто, пренебрегает всякими условностями и светскими манерами. Он очень любит животных, с удовольствием наблюдает за их повадками и нравами. В доме его рядом уживаются обезьяна, лисица, хорек, ласка и попугай.

Мор увлекательный собеседник, ум у него быстрый, память отличная. По словам Эразма, он был прямо рожден для дружбы: "Кто ищет совершенный образец истинной дружбы, не найдет лучшего, чем Мор". Эразм называл его "покровителем всех нуждающихся", всегда готовым "поддержать угнетенного, вызволить стесненного и обремененного..." {"Opus epistolarum Des. Erasmi Roterodami", v. IV, N 999, p. 21.}

Мор был горячим сторонником женского образования. Он считал, что женщина должна быть такой же образованной, как и мужчина: "Разница пола в смысле учености значения не имеет", ибо мужчины и женщины "одинаково способны к тем занятиям, которые совершенствуют и оплодотворяют разум, подобно почве, на которой посеяны семена мудрости" {T. Stapleton. Op. cit, p. 95.}. Эти взгляды Мор отстаивал и в "Утопии". Он старался осуществить их на практике: три его дочери получили блестящее образование, а старшая Маргарита обладала такими глубокими знаниями древних языков и литературы, что сам Эразм назвал ее "украшением Британии". Свою молодую жену Мор сам обучил грамоте и дал ей музыкальное образование. В доме Мора всегда царила необычайно дружеская и сердечная атмосфера. Его семья была настоящей школой, где все было проникнуто духом гуманизма; увлечение древними языками и литературой сочеталось с занятиями географией, математикой, астрономией, медициной и музыкой.

Большое влияние на дальнейшую политическую деятельность Мора оказала реформация. Сразу же после выступления Лютера Мор становится его ярым противником. Генрих VIII также враждебно встретил реформацию. Будучи по образованию богословом {Генриха VIII готовили в юности на пост архиепископа Кентерберийского, и лишь случайная смерть старшего брата - Артура правела его на королевский престол.}, король часто обсуждал с Мором проблемы реформации. В 1521 г. под именем Генриха VIII была опубликована книга против Лютера в защиту "семи таинств" {"Assertio septem sacramentorum adversus Martinum Lutherum edita abinvictissimo Angliae et Franciae rege et dpmini Hiberniae Henrico eius octavo". Londini, 1521.}. Томасу Мору пришлось участвовать в издании этой книги в качестве редактора, а возможно, и соавтора. В награду за этот труд Генрих VIII получил от папы Льва X почетный титул "защитника веры" (defensor fidei), кроме того, каждому, прочитавшему эту книгу, папа обещал отпущение грехов. С выходом в свет книги Генриха VIII связано начало полемической деятельности Мора против реформации.

На книгу английского короля Лютер ответил резкой статьей, в которой он ругал Генриха VIII, называя его "грубой, глупой, ослиной башкой" и "бессмысленным шутом, не понимающим, что значит вера". В 1523 г. был опубликован "Ответ Томаса Мора на глумления, которыми Мартин Лютер осыпает английского короля Генриха VIII" {"Thomae Mori responsio ad convitia Mariini Luther! congesta in Henricum Regem Angliae eius nominis Octavum". Отрывок из этого сочинения Мора под заглавием "Собор собутыльников" ("Senatus combibonum") - злая сатира на Лютера и его сторонников - приложен к книге В. И. Яковенко "Томас Мор, его жизнь и общественная деятельность". СПб., 1891, стр. 66-67.}.

В 1523 г. по представлению Уолси и с одобрения короля Мор избирается спикером, т. е. председателем Палаты общин. Однако расчеты короля и его первого министра не оправдались: Мор не стал их послушным орудием в парламенте. Он делает все, чтобы противодействовать попыткам королевского произвола. В частности, Мор отказался поддержать требование короля и Уолси об утверждении новых налогов {W. Roper. Op. cit., p. 17-19.}. Мужественная позиция Мора в парламенте еще более укрепила его политический авторитет и содействовала дальнейшему росту его популярности среди третьего сословия.

Канцлер и король пожелали было отделаться от строптивого спикера, предложив ему отправиться в качестве посла в Испанию, но Мор отказался от этого под предлогом "расстроенного здоровья". На этот раз король уступил. Неизвестно, чем была вызвана подобная мягкость Генриха VIII, но, по словам зятя Мора Уильяма Ропера, король будто бы сказал: "Не в наших намерениях, Мор, делать вам неприятное; напротив, мы рады, если можем сделать для вас что-либо хорошее. Мы подыщем для этой поездки другого человека, а вашими услугами воспользуемся в каком-либо другом деле" {Ibid., p. 19-20.}.

Во всяком случае, дружба короля с Мором продолжалась. Впоследствии он даже лично навещал Мора в его доме в Челси (тогда еще деревушке, расположенной в двух милях от Лондона вверх по течению Темзы), куда Мор переехал со всем семейством. Ропер рассказывает, как, наезжая иногда в Челси, король обедал у Мора и прогуливался с ним по саду, обняв его за шею {Ibid., p. 20-21.}. Но, судя по рассказам того же Ропера, Мор успел уже порядочно разочароваться в "добродетелях" этого жестокого и самовластного государя. Мор не обольщался милостивым отношением к нему монарха. Как-то после одного из "дружеских" посещений Генриха VIII Мор сознался зятю, что король не задумываясь отрубил бы ему голову, если бы этой ценой он мог приобрести хотя бы один ничтожный замок во Франции, с которой Англия в это время вела войну {Ibid., p. 21.}. Однако король, по-видимому, все еще возлагал немалые надежды на политические способности Мора.

В 1525 г. Мор получает высокий пост канцлера герцогства Ланкастерского. Одновременно с этим Мор продолжает выполнять дипломатические поручения. В 1527 г. совместно с Уолси в Амьене он ведет переговоры с представителями короля Франциска I; летом 1529 г. совершает дипломатическую поездку в Камбрэ, где участвует в переговорах при заключении мирного договора Англии и Франции с Испанией.

В конце августа 1529 г. Мор вернулся в Англию и застал там большие и неожиданные для него перемены. Власть всемогущего канцлера Уолси, как и его влияние на короля, были заметно поколеблены. Произошедшие перемены имели прямую связь с неудачей внешнеполитического курса всесильного кардинала. Мир в Камбрэ, подписанный между императором Карлом V и королем Франциском I, был ударом по политическому престижу Уолси, строившего внешнюю политику Англии на использовании противоречий в Европе между Францией и империей. Положение Уолси осложнялось еще и тем, что для Генриха VIII, мечтавшего в этот период добиться согласия папы на развод с королевой Екатериной Арагонской, стала совершенно ясна невозможность этого предприятия при создавшейся международной обстановке. Англия отныне утратила поддержку Франции, а император Карл V, которому опальная королева приходилась родной теткой, мог теперь свободно оказывать давление на папу. В результате перспектива благоприятного для Генриха VIII решения папы в деле о разводе представлялась теперь менее реальной, чем когда бы то ни было.

Вскоре Уолси был обвинен в превышении полномочий и лишен большой государственной печати. Как сообщает хроника Холла, после долгого обсуждения выбор короля пал на "сэра Томаса Мора, рыцаря, человека хорошо сведущего в языках, а также в обычном праве, человека тонкого и острого ума, полного идей, вследствие чего он был очень одарен склонностью к насмешке, что для его достоинства было большим пороком" {Ei. Hall. The Triumphant Reign of King Henry VIII, v. II. London, Ed. by Ch. Whibley, 1904, p. 158.}.

25 октября 1529 г. Мору была вручена большая печать лорда-канцлера Англии. На следующий день на торжественном собрании в Вестминстере герцог Норфольк представлял нового канцлера. В традиционной ответной речи Мор высказал трезвое суждение по поводу своего назначения канцлером: "Я считаю это кресло местом, полным опасностей и трудов и далеко не таким почетным. Чем выше положение, тем глубже падение, как это видно по моему предшественнику (Уолси. - И. О.). Если бы не милость короля, я считал бы свое место столь же приятным, сколь Дамоклу был приятен меч, висевший над его головой" {T. Stapleton. Op. cit., p. 22; W. Roper. Op. cit., p. 39-40.}.

Сделавшись вторым лицом в государстве после короля, Мор тем не менее не изменил своих взглядов, оставаясь по-прежнему человеком, чуждым компромиссам, не способным на сделку с собственной совестью. К тому времени, как Мор стал канцлером, у него уже были сложившиеся взгляды на реформацию, ему принадлежало несколько полемических сочинений, написанных против Лютера и английского реформатора Уильяма Тиндаля {Большой полемический труд Мора "Диалог о Тиндале" был написан в 1528 г. В июне 1529 г. вышло первое издание "Диалога". В 1531 г. было опубликовано второе его издание с прибавлением к нему "Возражения на ответ Тиндаля" ("Confutation of Tyndale's Answer"). См. "The Dialogue concerning Tyndale by Sir Thomas More". London, 1927, p. 11-12; "The Workes of Sir Thomas More... Written by him in English Tonge". London, 1557, p. 105, p. 339-405. Предметом полемики был опубликованный в 1525 г. английский перевод Нового Завета Тиндаля. Выступая против Тиндаля, Мор защищал официальную догматику католической церкви, которой Тиндаль противопоставлял свободное толкование текста Священного писания.}.

В отношении Мора к реформам наиболее ярко сказались противоречия гуманизма. Начав как критик католического духовенства и провозвестник идей реформации о необходимости "очистить" христианское учение от схоластики и т. п., Мор, как и многие другие гуманисты, не поддержал реформации. Более того, напуганные широким социальным движением, которое вызвала вспыхнувшая в Европе реформация, гуманисты в большинстве своем поспешили отмежеваться от "лютеранской ереси", приписывая ей главную вину в подстрекательстве к "бунту черни".

Для полемики гуманистов с реформаторами показателен знаменитый спор Эразма с Лютером о свободе воли. В своем трактате "О свободе воли", опубликованном в августе 1524 г., Эразм оспаривал восходивший к св. Павлу и Августину тезис Лютера о несвободе человеческой воли. У Лютера на первом месте стояла вера в божественное предопределение. По существу, Лютер уничтожал принцип индивидуальной ответственности человека за свои дела. Согласно учению Лютера, человек спасается не делами, а верой. Эразм не мог примириться с подобным принижением человека. Он подчеркивал большое значение "добрых дел", которые в немалой степени зависят от свободной воли человека.

Лютер и прежде упрекал Эразма за то, что тот придает человеческому началу большее значение, чем божественному. В трактате "О рабстве воли", направленном против Эразма, Лютер утверждал, что само понятие свободы воли несовместимо с верой в божественное предопределение. Более того, человеческая воля, по Лютеру, подобна вьючному животному, которое в равной степени может оседлать либо бог, либо дьявол.

Мор выступил в поддержку Эразма. Свои доводы против Лютера он обосновывал с точки зрения обычного здравого смысла и общечеловеческой этики. Акцентируя внимание на этическом аспекте проблемы свободы воли, Мор подчеркивал ответственность христианина за его дела. Если бог лишил христианина свободы воли, свободы своего поведения, если нет никакой свободы воли, то зачем пытаться убеждать кого-то делать добро? "Вы должны просто молить бога, чтобы он сам все во мне совершил, а не настаивать, чтобы я старался ради себя самого. Если все приходит от веры, если для человека не остается никакой свободы, как вы, лютеране, упрямо настаиваете, какой же смысл в том, чтобы убеждать кого-то быть добродетельным и наказывать того, кто порочен?" Очень важно иметь в виду также политический аспект полемики Мора с Лютером и его последователями. В полемическом трактате Мора "Ответ Лютеру", опубликованном в 1523 г. под псевдонимом Уильяма Росса, Мор предсказывал, что распространение учения Лютера вызовет серьезные политические последствия: раскол в церкви и гражданские смуты.

При всем глубоком понимании пороков католической церкви, при всем отвращении к схоластике и догматизму и Мор, и Эразм питали еще большее отвращение к реформационным учениям, подчеркивая их узость и фанатизм. "Схизмы", раскол, поразившие Европу, воспринимались Мором и Эразмом как трагедия, угрожавшая гибелью культуры, которой они так дорожили. Как бы разъясняя не только свою политическую позицию в отношении реформации, но и позицию своего друга Мора, Эразм в письме к венскому епископу Иоанну Фаберу писал в 1532 г.: "нет ни одного сколько-нибудь благочестивого человека, который не желал бы улучшения (реформы) морали в церкви, но ни один сколько-нибудь благоразумный человек не сочтет справедливым терпеть всеобщий беспорядок" {"Opus epistolarum Des. Erasmi Roterodami", v. X, p. 137.}.

Когда реформация Лютера всколыхнула всю Германию, дав толчок широкому общественному движению против духовных и светских властей, Мор по-иному стал оценивать объективный политический смысл своей просветительской деятельности и деятельности Эразма в предреформационный период. Так, в очередном своем "Опровержении" английского последователя Лютера - Уильяма Тиндаля, с которым Мор полемизировал несколько лет, обращаясь к христианскому читателю, он выразил свое новое отношение к некоторым прежним сочинениям Эразма и своим собственным, написанным в предреформационный период.

"Если бы в эти дни, - писал Мор, - когда люди благодаря собственному пороку неправильно истолковывают и наносят вред даже самому Священному писанию бога... нашелся бы кто-нибудь, пожелавший перевести на английский язык "Морию" или некоторые сочинения, которые я сам прежде написал, хотя в этом и не было никакого вреда (явно речь идет об "Утопии". - И. О.), а теперь они могли бы быть использованы, чтобы подстрекать народ и причинять вред тому, что есть благо, я скорее своими собственными руками помог бы сжечь, не только книги моего дорогого (Эразма. - И. О.), но также и мои, чем допустил бы, чтобы народ по причине собственных заблуждений получил бы какой-то вред из-за этих книг..." {"The Workes of Sir Thomas More...", p. 422.}

Лютера и его сторонников Мор считал непосредственными виновниками вспыхнувшей в Германии крестьянской войны. В народных движениях Мор и его друзья видели лишь разрушительное начало. В боязни народных движений, в непонимании их прогрессивной антифеодальной направленности сказывалась историческая ограниченность гуманизма как буржуазного в своей основе просветительского движения.

Политическую опасность антипапского выступления Лютера Мор видел в порочности исходной позиции Лютера, опрометчиво приписывающего ошибки и пороки людей должностям, которые эти люди занимают {"The Complete Works of St. Thomas More", v. 5, part I, 1969, p. 14-17.}. Подобная позиция, по мнению Мора, логически ведет к полной политической анархии. Ибо дело не ограничится отрицанием папства, за папой пойдет королевский престол, а затем и всякая власть и администрация вообще. В результате народ окажется в стране, где нет "ни правителя, ни закона, ни порядка". Именно это, по словам Мора, и "угрожает теперь отдельным частям Германии". И если, продолжает Мор, эта угроза осуществится, "претерпев великие утраты", люди на горьком опыте должны будут понять, насколько лучше "иметь даже плохих правителей, чем вовсе никаких". Мор считал, что выступать против папства - значит подвергать "христианское дело" опасности, поэтому лучше произвести реформы в папстве, чем упразднять его {Ibid., p. 140-141.}.

В письме к секретарю короля Томасу Кромвелю от 5 марта 1534 г., касаясь вопроса о папстве, Мор писал, что "верховный авторитет папы как первосвященника был учрежден всем христианством по причине великой важности, чтобы избежать схизм и укрепить христианское единство путем непрерывной преемственности..." {"The Correspondence", p. 498.} В своем письме, затрагивая таким образом острейший политический вопрос о претензии короля быть верховным главой церкви Англии, Мор предпочитал пошлому политическому утилитаризму Генриха VIII и его советников обращенную в прошлое идею вселенского единства и гармонии христианского мира.

В том, что такой умудренный политик, как Томас Мор, не находил ничего лучшего, как отстаивать утопию единой вселенской церкви, сказывался кризис европейского гуманизма как ранней формы буржуазного просвещения. Широта гуманистической социальной критики кануна реформации у того же Томаса Мора и Эразма, восхищавшая их современников и потомков, в эпоху реформации, когда антифеодальное движение приобретало четкие классовые формы, превратилась в свою противоположность {См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22, стр. 21-22.}. Поскольку ни один социальный лагерь тогдашнего мира не отвечал полностью идеологическим и политическим чаяниям христианских гуманистов, безысходность и утопичность позиции гуманистов, примкнувших к контрреформации и продолжавших отстаивать христианское единство как вселенскую церковь, тем явственней, что сами же они, как это видно из прежних сочинений Мора и Эразма, написанных в канун реформации, принимали пресловутое единство католической церкви скорее иронически и сатирически, нежели как благочестивую реальность, достойную стать исходным моментом исцеления общества от всех недугов и мерзостей, изображаемых в многочисленных сатирах гуманистов, смысл которых был всегда один и тот же: порча церкви от папы до последнего монаха и священника. И в этом отношении контрреформационная утопия вселенской церкви была несомненным шагом назад, свидетельствуя о том безысходном тупике, в котором оказался христианский гуманизм Мора, Эразма и их единомышленников.

И тем не менее отношение Мора к папскому престолу было отнюдь не однозначно. Мор не был апологетом папы. Как в своем "Диалоге о Тиндале", так и в письмах Мор провозглашал, что Вселенский собор выше папы {"The Workes of Sir Thomas More...", p. 621.}. В письме к Томасу Кромвелю от 5 марта 1534 г. Т. Мор неоднократно подчеркивал, что он никогда "не выдвигал на первый план авторитета папы" {"The Correspondence", p. 499, 559.}. Более того, Мор напоминал, как в свое время, когда король-богослов писал свой трактат "против ереси Лютера" в защиту "семи таинств", он, Мор, советовал королю не слишком подчеркивать авторитет папы и "предлагал его величеству или оставить этот пункт вовсе, или же касаться его более осторожно" на случай возможных политических столкновений, которые всегда "могут возникнуть между королем и папой, что уже неоднократно случалось в отношениях между государями и папами" {Ibid., p. 498.}. Свой совет королю Мор мотивировал тем, что папа является еще и светским государем. Поэтому при изменении политической обстановки в Европе может измениться и политика английского короля в отношении папы.

Признавая верховный авторитет папы в вопросах веры, Мор достаточно критически относился к папству как гуманист и политик {Ibid., p. 498-499.}. Но вместе с тем в том же самом письме, касаясь церковной политики Генриха VIII, в частности его самодержавного стремления возглавить церковь Англии, Мор указывал, что "поскольку весь христианский мир (Christendom) является единым телом, он не может понять, как один член тела, без общего согласия тела, может отделиться от общей головы".

Свое враждебное отношение к реформации Мор выразил в опубликованном в 1528 г. "Диалоге о ересях и религиозных недоразумениях". В этом сочинении достаточно полно отразились взгляды Мора на реформацию в Германии. Наряду с откровенно враждебным отношением Мора к доктрине Лютера в "Диалоге" отчетливо выражено глубокое понимание Мором политических мотивов реформационного движения в Европе. В частности, Мор писал: "Весь свой яд Лютер подсластил особым средством - свободою, которую он выхваливал народу, убеждая, что, кроме веры, тому решительно ничего не нужно. Пост и молитву и т. п. он считал лишними церемониями; он учит людей, что раз они верующие христиане, то Христу они приходятся чем-то вроде двоюродных братьев; поэтому, кроме Евангелия, они совершенно от всего свободны и им не приходится считаться ни с обычаями и законами, как духовными, так и светскими. Хотя он и говорит, что терпеливо сносит власть папы, князей и других правителей, которых он называет тиранами, и представляет из себя добродетель, но он тем не менее считает свой верующий народ настолько свободным, что повиноваться власти народу этому нужно равно в такой же степени, как вообще нужно сносить всякую несправедливость. То же самое проповедует и Тиндаль...

Простому народу это учение так сильно пришлось по вкусу, что оно ослепило его, и он забыл обо всем другом, о чем еще учит Лютер, и совершенно не считается с последствиями такого учения. Светским правителям, - продолжает Мор, стремясь предостеречь государей, которые подобно Генриху VIII склонялись к реформации из корыстных классовых и личных соображений, - было приятно слышать эти проповеди, направленные против духовенства, а простой народ радовался, слыша нападки на духовенство и правителей и вообще на всякую власть в городах и общинах. Наконец дело дошло до того, что движение перешло к открытым насильственным действиям. Конечно, расправа началась первоначально с наименее сильных. Прежде всего толпа безбожных еретиков подстрекнула сектантов, чтобы они возмущались против аббата, затем против епископа, чему светские князья немало радовались; они замяли дело, так как сами точили зубы на церковное имущество. Но с ними вышло так, как с собакою в басне Эзопа. Она хотела схватить тень от сыра в воде, а самый-то сыр и уронила. Дело в том, что лютеровские крестьяне вскоре набрались такой смелости, что поднялись против своих светских государей. Если бы те вовремя не хватились, то они, оглядываясь на имущество других, сами могли бы легко потерять свое. Однако они спаслись тем, что за одно лето уничтожили в этой части Германии 70 тысяч лютеран, а остатки их поработили, но все это было сделано уже после того, как те успели причинить много зла. И все-таки, несмотря на все это, во многих городах Германии и Швейцарии эта безбожная секта благодаря бездействию властей так окрепла, что наконец народ принудил правительство также принять ее; а между тем, будь они в свое время внимательнее, они легко могли бы остаться вождями и руководителями народов" {"The Dialogue concerning Tyndale by Sir Thomas More", p. 272-273; "The Workes of Sir Thomas More...", p. 257-258. Ср.: Th. More. The Apologye. London, 1930, p. 12.}.

Как проницательный политик Мор отлично понимал, что так же, как и в Германии, реформация в Англии неизбежно повлечет за собой захват церковных земель и разграбление церковного имущества королем, дворянством и буржуазией. Хищнические, грабительские мотивы английских сторонников реформации для Мора были слишком очевидны. Поэтому в своей полемике с английскими реформаторами Мор открыто выражал убеждение, что секуляризация монастырских имуществ, которую они проповедовали, еще больше ухудшит положение бедняков {См. памфлет Мора "Мольба душ", написанный против Симона Фиша, проповедовавшего секуляризацию: "The Workes of Sir Thomas More...", p. 301-302.}. И Мор не ошибся в своем предвидении. Когда впоследствии реформация победила в Англии и монастырские земли попали в руки новых владельцев - предприимчивого дворянства и буржуазии, то они первым делом приступили к огораживаниям и поспешили изгнать прежних держателей этих земель- крестьян. Не случайно Карл Маркс подчеркивал в "Капитале", что английская реформация дала "новый страшный толчок" огораживаниям, способствуя обогащению хищников - дворян и буржуазии, разорению крестьян и увеличению нищеты и бродяжничества {К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 732-733.}.

Столкновение Мора с Генрихом VIII, окончившееся гибелью Мора, и произошло как раз на почве реформации. Никакие репрессии правительства не могли помешать проникновению в Англию идей реформации. Весь ход исторического развития Англии толкал страну на разрыв с папством. Новое дворянство и буржуазия были кровно заинтересованы в создании более дешевой национальной церкви. Особенно крупные выгоды в случае победы реформации в Англии сулила им предстоящая возможность захвата церковных имуществ. Под давлением этих веяний и сам Генрих VIII решился пойти на разрыв с папой, обещавший ему, будущему главе английской церкви, немалые выгоды не только политические, но и материальные: возможность конфисковать богатства церкви. Поводом для разрыва с папой явилось королевское дело о разводе. Король собирался развестись со своей первой женой Екатериной Арагонской, для того чтобы иметь возможность жениться на красивой фрейлине королевы - Анне Болейн. Чтобы развод считался законным, его должен был утвердить сам папа. Однако папа не хотел, да и не мог этого сделать. Король обратился за помощью к университетам Оксфорда, Кембриджа, Парижа, Орлеана, Болоньи, Падуи и другим и за деньги добился от них письменных подтверждений "законности" королевского развода. Естественно, что Генрих VIII нуждался в поддержке канцлера Мора. Но надежды короля оказались напрасны. Мор не захотел кривить душой и защищать фальшивые доводы короля против Екатерины Арагонской.

11 мая 1532 г. Генрих VIII предъявил собранию духовенства свои требования, отвергавшие власть папы, изумив присутствующих тем, что объявил об этом на 25-м году своего царствования.

После короткой борьбы 15 мая 1532 г. конвокация духовенства согласилась принять все требования короля, а на следующий день после этого Томас Мор возвратил королю большую государственную печать, заявив тем самым о своей отставке. Мор не мог идти против своей совести и стать послушным орудием короля. Но все же он не желал, чтобы его добровольная отставка была воспринята как политическая демонстрация его оппозиции. Поэтому некоторое время сам Мор настаивал на той версии, что его отставка вызвана плохим состоянием здоровья. Однако когда 1 июля 1533 г. состоялась коронация Анны Болейн, Мор отказался присутствовать на церемонии. Истинные мотивы отставки Мора не могли быть секретом для короля, и он не замедлил обрушить репрессии на своего опального канцлера. Против Мора начался уголовный процесс по обвинению в "государственной измене".

Преступление Мора якобы состояло в том, что он поддерживал некую монахиню - Елизавету Бартон, пророчившую гибель королю. Авторитет и популярность Мора были настолько велики, что и парламент не мог принять всерьез это обвинение. В результате оно было снято.

Сам Мор не обольщался надеждами на будущее, он понимал, что "оправдание" - лишь отсрочка и что король лишь на время отложил свою месть. Поэтому когда старшая и любимая дочь Мора Маргарита выразила радость по поводу счастливого исхода дела, Мор с грустью возразил ей: "Отложить дело - не значит его отменить" {W. Roper. Op. cit., p. 71.}. В своем предвидении Мор не ошибся.

23 мая архиепископ Кентерберийский Крэнмер провел в Денстебле судебное заседание, на котором в отсутствии королевы Екатерины было провозглашено, что ее брак с Генрихом VIII признается недействительным, поскольку некогда, двадцать пять лет назад, она предназначалась в жены его умершему брату Артуру, а спустя пять дней состоялось бракосочетание короля с Анной Болейн. Узнав о провозглашении нового брака короля, Мор сказал своему зятю: "Господи, дай милость, чтобы эти" дела через некоторое время не были подкреплены присягами!" Опасение Мора вскоре подтвердилось. После рождения принцессы Елизаветы в начале 1534 г. парламент принял новый "Акт о наследовании". Согласно новому акту, дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской, принцесса Мария, объявлялась незаконнорожденной, исключалась из числа наследников короны, поскольку предшествующий брак короля был признан незаконным. Кроме того, новый "Акт о наследовании" отвергал какие бы то ни было права "епископа Рима", т. е. папы, касающиеся заключения или расторжения брака английского короля. Все дела такого рода отныне были в компетенции "архиепископов, епископов или других священнослужителей церкви Англии". После смерти Генриха VIII права на английскую корону переходили к его старшему сыну, а за отсутствием такового к принцессе Елизавете. К "Акту" прилагалось постановление о присяге наследованию. Эту присягу обязаны были приносить все подданные по первому требованию короля, его наследников или лиц, специально уполномоченных королем. Присяга подразумевала безоговорочное принятие и соблюдение всех положений "Акта о наследовании". Текст присяги включал также формулу отречения от папской власти, равно как и от власти иностранного государя (any foreign potentate): король, подчеркивалось в присяге, является единственным сувереном. Отказ от присяги "Акту о наследовании" квалифицировался как "изменнический умысел", караемый конфискацией имущества и тюремным заключением по воле короля.

Уильям Ропер рассказывает, как в первое воскресенье после пасхи, 12 апреля 1534 г., он вместе со своим тестем прибыл из Челси, где жила семья Мора, в Лондон, чтобы послушать проповедь у св. Павла. После проповеди Мор и его зять отправились в старый лондонский дом, где когда-то жила семья Моров (дом у Старой Баржи в Бэклерсбери) и где теперь жил воспитанник Мора Джон Клемент {Джон Клемент - тот самый Joannes Clemens, puer meus, которого Мор увековечил в своем вступительном письме к Петру Эгидию - этом своеобразном введении к "Утопии". Т. Мор. Утопия, стр. 35} с женой Маргаритой. В этом доме прошли счастливые годы Мора после его женитьбы, здесь выросли его дети, здесь его навещали самые близкие друзья - Джон Колет и Эразм. Тут же в доме Клементов Мор получил вызов прибыть на следующий день в Ламбетский дворец, чтобы перед членами специальной комиссии принести присягу. Получив это известие, Мор и Ропер тотчас же возвращаются в Челси. Прибыв домой, Мор идет в церковь, исповедуется и слушает мессу, как он обычно делал пред тем, как посетить посольство или принять какое-либо важное решение. На следующий день, простившись с женой и детьми, он в сопровождении Ропера и четырех слуг садится в лодку, чтобы по Темзе отправиться во дворец.

Ропер вспоминает, что, уже сидя в лодке, Мор принял твердое решение о том, как он будет себя вести. "Сын Ропер, - тихо сказал Мор, - я благодарю нашего всевышнего - сражение выиграно". "Я очень рад этому, сэр", - ответил Ропер, еще не понимая, что имел в виду его тесть {W. Roper. Op. cit., p. 73.}. Лишь впоследствии, пишет Ропер в своих воспоминаниях, он смог оценить всю важность этих слов Мора. Сказанное Роперу было итогом мучительных раздумий и внутренней борьбы Мора с самим собой. Потому что, решая свою личную судьбу, Мор так или иначе брал на себя суровую ответственность за дальнейшую судьбу своих близких. Но самое главное, слова Мора, сказанные Роперу, означали то, что для себя Мор уже решил, как он должен поступить, и это было решение, подсказанное совестью и убеждениями и потому неизменное и окончательное.

Поспешность, с какой Мор был вызван для принятия присяги "Акту о наследовании", кажется тем необычней, что бывший канцлер в то время не занимал никакого официального положения, он даже не был членом парламента, а всего лишь частным лицом. Примечательно и то, что Мор был вызван в комиссию для принятия присяги "Акту о наследовании" 13 апреля 1534 г., т. е. более чем за две недели до того, как указанный "Акт" вступил в силу. Вероятнее всего, что эта акция в отношении Мора была осуществлена с ведома и санкции самого короля, которому было ясно, что моральный авторитет бывшего канцлера в глазах общественного мнения Англии и за рубежом был слишком высок, чтобы его отставка и вынужденное политическое бездействие не могли причинить ущерб новой королевской политике. По-видимому, Генрих VIII и его секретарь Кромвель всерьез рассчитывали, что вызов Мора в комиссию для принесения присяги не только поможет сломить его упорство, но и послужит убедительным примером для всех колеблющихся и несогласных с церковной политикой короля. Однако будущее не оправдало этих расчетов. В письме Мора к его дочери Маргарите мы находим подробный отчет о том, как 13 апреля 1534 г. он предстал перед комиссией для принятия присяги.

Мор заявил членам комиссии, что он не отказался бы присягнуть "Акту о наследовании", но не может принять предложенного текста присяги, не обрекая свою душу на вечную погибель. Как показало дальнейшее расследование, возражения Мора против предложенного ему текста присяги основывались на том, что в ней отвергался авторитет папы, как и "всякой иноземной власти или монарха". Впрочем, сам Мор отказывался давать какие бы то ни было разъяснения относительно причин своего отказа от присяги.

Члены комиссии были в замешательстве из-за отказа Мора принять присягу и объяснить причину этого отказа. На несколько дней Мор был отправлен в монастырскую обитель под попечение аббата Вестминстера. Тем временем в комиссию для принятия присяги был вызван старый друг Мора, епископ Рочестерский Джон Фишер, который подобно Мору выразил согласие принести присягу наследованию, но не "в отношении всего содержания настоящего "Акта"". После своего отказа от присяги епископ Фишер был сразу же отправлен в Тауэр.

17 апреля 1534 г. Мор снова был вызван в комиссию и вновь отказался от принятия присяги, после чего был отправлен в Таузр, где он провел пятнадцать месяцев без суда. В факте заключения без суда нет ничего исключительного для тюдоровской Англии, так как лица, отказавшиеся от присяги, рассматривались как государственные преступники, подлежавшие заключению по распоряжению короля и его Совета. Им полагалось пожизненное заключение с конфискацией имущества.

В Тауэре Мора навещали его жена Алиса и дочь Маргарита Ропер, ему было разрешено иметь книги и письменные принадлежности, при заключенном находился его личный слуга Джон А'Вуд. Жена Мора должна была платить по 15 шиллингов в неделю, как она выражалась, "за стол и квартиру" своего мужа в Тауэре. Есть основания предполагать, что разрешение на свидания с близкими, милостиво дарованное Мору, имело целью оказывать через членов семьи воздействие на узника, побуждая его уступить требованиям короля. По свидетельству Ропера, госпожа Алиса во время свидания с мужем в Тауэре весьма настойчиво уговаривала его уступить королю, принять требуемую присягу и таким образом обрести свободу и покой в кругу семьи. Во время этих бесед с женой Мор всякий раз со свойственным ему юмором, но весьма твердо отвергал заманчивую перспективу добиться себе свободы ценой отказа от убеждений.

В течение первых шести месяцев заключения в Тауэре Мор еще пользовался привилегиями, облегчавшими его тюремный быт, но затем положение резко изменилось.

3 ноября 1534 г. открылась сессия пятого парламента Генриха VIII. На ней были приняты законодательные акты, решившие дальнейшую судьбу Томаса Мора и епископа Джона Фишера, которые уже в течение семи месяцев находились в Тауэре. Парламент принял "Акт о верховенстве", который утверждал полный и безраздельный контроль короля над всей церковью страны как "верховного главы английской церкви". "Акт" решительно упразднял всякий "иностранный авторитет" и любое иностранное вмешательство в церковные дела Англии. Последнее положение недвусмысленно было направлено против папства {Согласно постановлению парламента, все платежи, десятины и доходы первого года от бенефициев и т. д., которые прежде платили папе, теперь полагалось платить королю Англии. Духовенство очень скоро почувствовало, что платежи королю значительно возросли по сравнению с тем, что прежде платили папе. См.: Е. E. Rеуnolds. Op. cit., p. 327.}. Однако следует иметь в виду, что, кроме этой декларации, "Акт о верховенстве" не содержал каких бы то ни было требований о присяге королю как главе церкви, так же как не устанавливал наказания за отказ от подобной присяги. Это важно отметить, поскольку иногда писалось, что Мор якобы отказался принести присягу королю как верховному главе английской церкви. В действительности никакой такой присяги не существовало {E. E. Reynolds. Op. cit., p. 327.}, точно так же как и в "Акте о наследовании", изданном ранее, не содержалось требования о присяге наследованию. Поэтому во время седьмой сессии парламента был утвержден второй "Акт о наследовании", который имел целью упорядочить вопрос о присяге, соответствовавшей содержанию предшествующего "Акта о наследовании". Согласно новому акту устанавливалось, что "всякий подданный короля будет обязан принять указанную присягу".

Следующей акцией парламента явилось издание "Акта об измене". Новый акт квалифицировал как государственную измену различные деяния, направленные против короля. К числу этих "злонамеренных" действий, в частности, были отнесены любые слова, написанные или сказанные против особы короля, королевы или их наследников, порочащие их королевское достоинство или же отрицающие какой-нибудь их титул. Такое расширительное толкование понятия "государственная измена" открывало безграничные возможности для злоупотреблений; достаточно было простого доноса о каких-то неосторожных высказываниях обвиняемого - и ему грозила смертная казнь за измену.

Для Мора и Фишера наиболее опасным обвинением, вытекавшим из "Акта об измене", могло стать обвинение в отрицании "одного из титулов" короля. В конце работы седьмой сессии парламента палата общин утвердила специальные акты, обвинявшие в государственной измене епископа Фишера и Мора. Обвинение против Мора гласило, что он "настойчиво, дерзко и надменно отказался от присяги". Мору и Фишеру грозила смертная казнь. Интересно отметить, что среди членов палаты общин, принявшей законы о наследовании и измене и утвердившей обвинительный акт о государственной измене Мора, находились члены его семьи: его шурин Джон Растелл, его зятья Уильям Ропер, Джайлс Херон, Уильям Дауне, Джайлс Алингтон. Трудно представить, что пережили эти люди во время парламентских дебатов по поводу законодательных актов, решивших судьбу Томаса Мора. Все они приняли требуемую присягу. Отчетов о парламентских дебатах не сохранилось.

Первый допрос Мора после того, как парламент утвердил указанные законодательные акты, состоялся 30 апреля 1535 г.

Мор на допросе заявил: "Я не совершил ничего дурного, я не говорил ничего дурного, я не замышляю никакого зла, но желаю всем добра. И если этого недостаточно, чтобы сохранить человеку жизнь, поистине тогда мне недолго жить..."

Приведенные данные о допросе Мора мы находим в одном из его писем к дочери Маргарите, написанном 2 или 3 мая 1535 г. под свежим впечатлением от случившегося {"The Correspondence", p. 550-554.}. 4 мая 1535 г. Маргарите было дано разрешение снова посетить отца в Тауэре. Вероятно, день свидания был назначен не случайно: в этот день мимо окон кельи, в которой был заключен Мор, должны были вести на казнь в Тайберн осужденных монахов-картезианцев. Давая разрешение на свидание, Кромвель, возможно, надеялся, что, увидев это страшное шествие осужденных, дочь употребит все свое влияние и уговорит отца подчиниться королю.

Стараясь утешить дочь, Мор сказал ей: "Ты посмотри, Мег, как весело идут на смерть эти праведные отцы, будто женихи на свадьбу" {W. Roper. Op. cit., p. 80.}.

В полном согласии со своим гуманистическим идеалом Мор не мог принести присягу отречения от папства, как этого требовал "Акт о верховенстве" {J. R. Tanner. Tudor Constitutional Documents. Cambridge, 1953, p. 46-48.}, т. е. признать короля главой церкви, что означало бы потворствовать деспотизму. О непримиримости Мора к деспотизму свидетельствует характерный диалог, который состоялся между ним и герцогом Норфолькским еще в то время, когда Мор только что сложил с себя полномочия канцлера. "Опасно воевать с государями, - сказал герцог, - и я хотел бы, чтобы вы уступили желанию короля. Ведь, ей-богу, гнев короля равносилен смерти". На это Мор спокойно возразил: "И это все, милорд? Но тогда между мною и вами лишь та разница, что я умру сегодня, а вы - завтра" {W. Roper. Op. cit., p. 71-72.}. Этот диалог достаточно ярко характеризует необычную твердость Мора, готового скорее умереть, чем изменить своим убеждениям. Поэтому все попытки короля заставить Мора пойти на компромисс ни к чему не привели.

Долгие месяцы тюрьмы и пережитые страдания не сломили мужества Мора. Его протест против королевского деспотизма и верность своим убеждениям за это время обрели международную огласку. Испанский посол Юстас Шапюи доносил императору Карлу, что король посылал в Тауэр членов своего Совета, "поручив им потребовать от епископа Фишера и мастера Мора присягу королю как главе церкви, в противном случае накануне дня св. Иоанна (т. е. 24 июня) они будут казнены как изменники. Но, должно быть, ни угрозами, ни обещаниями добиться от них присяги оказалось невозможно, и полагают, что оба они будут скоро казнены. Однако поскольку оба являются лицами, пользующимися исключительной репутацией в этом королевстве, король, желая успокоить ропот общественного мнения, распорядился, чтобы проповедники еще в прошлое воскресенье стали проповедовать против них в большинстве здешних церквей, и это будет продолжаться и в следующее воскресенье" {"Letters and Papers of the Reign of Henry VIII", v. VIII, p. 876; E. E. Reynolds. Op. cit., p. 338.}.

1 июля 1535 г. состоялся суд над Томасом Мором. Обвинительный акт против Мора начинался с декларации, повторявшей отдельные положения "Акта о верховенстве" и "Акта об измене". В частности, говорилось, что "король, его наследники и преемники" представляют "на земле единственного верховного главу церкви Англии", а "отрицание этого или любого другого титула короля устно или письменно является государственной изменой". Обвинение против Мора основывалось на четырех следующих уликах. Во-первых, во время допроса 7 мая 1535 г., когда Мора спрашивали, признает ли он короля верховным главой церкви, Мор "злонамеренно и преступно" молчал. Второй пункт обвинения гласил, что 12 мая 1535 г. Мор послал епископу Фишеру письма с целью ободрить и поощрить его позицию, а также сообщить, что сам он придерживается молчания. Кроме того, во время того же допроса 12 мая Мор сказал: "Акт парламента подобен обоюдоострому мечу, ибо если (по поводу "Акта о верховенстве" короля. - И. О.) дашь один ответ - погубишь свою душу, дашь другой ответ - погубишь свое тело". Третий пункт обвинения фактически в более пространной форме повторял вышеизложенный пункт. Здесь указывалось, что Мор и Фишер по закону об измене являются соучастниками, так как оба они на допросах говорили: "Парламентский статут подобен обоюдоострому мечу". Наконец четвертый пункт обвинения против Мора основывался на свидетельстве сэра Ричарда Рича, в беседе с которым Мор якобы сказал, будто король не может быть главой церкви, и этим самым он "злонамеренно" упорствовал в своей измене. Таким образом, обвинение в измене фактически сводилось к отказу обвиняемого признать один из титулов короля, заключавший в себе безумную и деспотическую претензию на полное духовное подавление подданных.

Профессор Рейнольдс, специально исследовавший судебный процесс Мора, подчеркивает, что во времена Тюдоров в подобных судебных процессах об измене для суда было обычным явлением исходить из своеобразной презумпции виновности обвиняемого. Предполагалось, что "всякий обвиняемый в измене - виновен". Признание виновности обвиняемого было, по мнению Рейнольдса, "скорее политическим, нежели юридическим актом". При Генрихе VIII, например, считалось вполне достаточным иметь свидетельское показание против обвиняемого хотя бы одного лица. Никакого доказательства виновности фактически и не требовалось, так как приговор был заранее предрешен. И хотя имелось жюри присяжных, оно не руководствовалось свободным решением, но исходило из заранее планируемого приговора.

Суд по делу об измене происходил либо в суде королевской скамьи, либо (в особо важных делах) в специальной судебной комиссии, составленной для ведения данного дела. При этом члены судебной комиссии вовсе не должны были быть юристами и подбирались из людей "правильной" ориентации. Как отмечает Рейнольдс, такой подбор членов суда рассматривался в те времена как вполне нормальное явление {E. Е. Reynolds. Op. cit., p. 360.}. Например, в состав комиссии для суда над Томасом Мором входили следующие лица: преемник Мора - лорд-канцлер Томас Одли, получившие пышные титулы родственники королевы - ее дядя, герцог Норфольк, ее отец - граф Уилтшир, ее брат - лорд Рокфорд, лорд-хранитель печати граф Кемберленд, хранитель королевского гардероба лорд Виндзор, герцог Сэффольк, секретарь короля Томас Кромвель, два главных королевских судьи, а также другие судьи. Судебная комиссия состояла из 19 человек. Суд происходил в Вестминстерском зале в Суде королевской скамьи. Члены семьи Мора не были допущены на суд.

Из всех обвинений, выдвинутых против Мора, наиболее убедительным, с точки зрения суда, должно было стать обвинение, подкрепленное свидетельским показанием Ричарда Рича.

История этого единственного свидетельского показания на процессе Мора такова: 12 июня, когда в последний раз допрашивали епископа Фишера, в тюремную келью Мора пришел лейтенант Тауэра сэр Эдмунд Уолсингем, который сообщил, что королевский совет предписал ему отныне более сурово обращаться с узником. Уолсингема сопровождали главный юридический поверенный короны Ричард Рич, шериф Норфолька - человек из свиты герцога Норфолька - Ричард Саусвелл и двое слуг, которые во исполнение предписания королевского Совета должны были забрать у заключенного имевшиеся в его распоряжении книги, бумаги и письменные принадлежности. Мор еще не знал, что Рич 7 мая посетил епископа Фишера и обманным путем спровоцировал его высказаться по поводу титула короля как главы церкви. Нет сомнений, что подобный трюк Рич собирался использовать и в отношении Томаса Мора, к которому он обратился с такой речью:

"Поскольку, мастер Мор, хорошо известно, что Вы - человек мудрый и ученый, так же сведущий в законах королевства, как и в других делах, позвольте мне быть настолько смелым, чтобы предложить Вам такой вопрос. Допустим, сэр, имеется акт парламента о том, что все королевство должно признавать меня в качестве короля. Скажите, мастер Мор, Вы признали бы меня королем?" - "Да, сэр, - ответил Мор, - я признал бы это". - "А вот другой случай, - продолжал Рич, - допустим, что был бы акт парламента о том, что все королевство должно признавать меня папой. Вы, мастер Мор, признали бы тогда меня папой?" - "Отвечу, сэр, - сказал Мор. - Парламент может с успехом вмешиваться в дела светских принцев, как в Вашем первом случае. Но чтобы дать ответ на. Ваш другой вопрос, я приведу такой случай. Предположим, парламент принял бы закон, по которому бог не должен быть богом. Вы, мастер Рич, согласились бы признать, что бог отныне не является таковым?" - "Нет, сэр, - ответил Рич, - я не сказал бы так, поскольку никакой парламент не мог бы принять подобный закон". На эти слова Рича Мор якобы сказал, что "с таким же успехом, не больше, парламент мог бы сделать короля верховным главой церкви".

Документ, содержащий отчет об этой беседе между Мором и Ричем, происходившей в Тауэре 12 июня 1535 г., был обнаружен лишь в 1963 г. среди государственных бумаг архива Public Record Office {Е. E. Reynolds. The Trial of St. Thomas More. London, 1964, p. 166-167.}. Этот документ не имеет даты. По мнению Рейнольдса, он был написан вскоре после того, как происходила указанная беседа и во всяком случае до составления обвинительного акта по делу Мора {E. E. Reynolds. Op. cit., p. 343.}. Обвинительный акт воспроизводит содержание беседы Мора с Ричем почти в тех же выражениях, что и указанный документ, содержащий отчет об этой беседе. В заключение беседы с Мором Рич сказал: "Ладно, сэр, помоги Вам бог! Я вижу, Ваше мнение не изменится, и я боюсь, что это для Вас будет опасно, ибо я полагаю, что Ваше молчание в ответ на вопрос, который Вам был поставлен, является таким же высоким преступлением, как и преступление того, кто отрицает титул короля как верховного главы церкви..." {Ibid., p. 344, 386.}

Через два дня после беседы с Ричем Мор был вызван в королевскую комиссию, где ему были вновь предложены вопросы, касавшиеся титула короля как верховного главы церкви, а также брака короля с королевой Анной. Ни на один из поставленных вопросов Мор не ответил.

Такова предыстория суда над Томасом Мором.

Когда Мор прибыл в Вестминстер и вошел в зал, где заседала судебная комиссия, все, кто давно не видел его, были поражены его переменой за долгие месяцы пребывания в Тауэре. Он выглядел больным и изможденным стариком. Подсудимый был физически настолько слаб, что ему был принесен стул и было разрешено сидя выслушать обвинительный акт, который зачитал лорд-канцлер Томас Одли. После чтения обвинительного акта канцлер Одли предложил Мору прощение короля, если он "отречется и изменит свое упрямое и своевольное мнение". Но Мор не принял этого предложения.

Отвечая на выдвинутые против него обвинения, Мор в первую очередь коснулся вопроса, который хотя и не упоминался в обвинительном акте, но, по его мнению, как, впрочем, и по мнению членов суда, был одним из коренных вопросов обвинения. Это был вопрос о браке короля с Анной Болейн. Мор заявил, что он "никогда с преступным намерением ничего не говорил против последнего брака короля". Все, что им когда-либо было сказано об этом деле, говорилось не иначе, как согласно своему "разумению, мнению и совести". И за эту свою ошибку, сказал Мор, я уже заплатил свободой: пожизненным заключением и лишением имущества. Что же касается "моего упорства и молчания, - продолжал Мор, - то ни ваш закон и никакой закон в мире не способен справедливо и честно наказывать меня, если вы ни словом, ни фактом не можете при этом подкрепить выдвинутое против меня обвинение". В этих словах Мора была аргументация юриста. Мор обращал внимание суда на то, что если из настоящего обвинительного акта удалить эпитеты ("злонамеренно, изменнически, дьявольски"), якобы доказывающие его виновность, то станет вполне очевидным отсутствие каких бы то ни было оснований для наказания.

Тогда для доказательства виновности Мора в государственной измене суд обратился к показаниям Ричарда Рича. Вызванный в качестве свидетеля, Рич пытался помочь обвинению. Его показания вызвали гнев Мора. Отвергая свидетельство Рича, Мор без обиняков заявил суду, что это - показания лжеца, недостойного доверия. Эта гневная отповедь Мора поставила Рича в весьма затруднительное положение.

Несмотря на отсутствие бесспорных улик против обвиняемого, суд утвердил обвинительный акт. Мор был признан, виновным в государственной измене. Канцлер Одли уже начал читать приговор, когда Мор прервал его репликой, смутившей канцлера. "Мой лорд, - сказал Мор, - когда я имел дело с законом, в подобном деле перед приговором обычно должны были спрашивать обвиняемого: что он может сказать в свое оправдание?" Убедившись в том, что приговор уже предрешен и далее бесполезно скрывать свои убеждения, Мор решил откровенно высказаться по поводу предъявленного ему обвинения в измене. Он прямо заявил суду, что, с его точки зрения, все обвинение против него и приговор основаны "на акте парламента, противоречащем законам бога и его святой церкви, верховное управление которой не может взять на себя никакой светский государь, поскольку оно по праву принадлежит римскому престолу" {W. Roper. Op. cit., p. 92, 93. Ср.: "The Correspondence", p. 506.}. Свой отказ от присяги королю в качестве главы церкви Мор рассматривал как дело своей личной совести и в этом смысле как свое частное дело. По существу, это был протест против вторжения власти короля и парламента в область свободы личной воли.

Суд признал Мора виновным в государственной измене, и ему был вынесен смертный приговор. Однако, прежде чем увести осужденного, Мору в последний раз было предложено милостивое прощение, обещанное королем в случае его раскаяния. На это Мор ответил, что ему нечего добавить к тому, что он уже сказал {W. Roper. Op. cit., p. 94-96; N. Harpsfield. The Life and Death of Sir Thomas More. Oxford, 1963, p. 259-264.}. Приговор гласил: "Вернуть его при содействии констебля Уильяма Кингстона в Тауэр, оттуда влачить по земле через все лондонское Сити в Тайберн, там повесить его так, чтобы он замучился до полусмерти, снять с петли, пока он еще не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать его и прибить по одной четверти тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на лондонском мосту" {T. B. Hawell. State Trials, v. I, 1816, p. 392; T. Stapleton. Op. cit., p. 176.}.

На пути из Вестминстера в Тауэр произошла последняя встреча Мора с его близкими. Это было тяжелое прощание, дети понимали, что видят отца в последний раз. На глазах у вооруженных алебардами стражников Маргарита бросилась к отцу и обхватила его за шею, целуя в последний раз.

Казнь состоялась через четыре дня после суда. Перед казнью Мор написал последнее письмо дочери. Оно было явно написано в спешке. В нем Мор прощался с семьей, с любовью вспоминал последнее свидание с близкими после суда по дороге из Вестминстера в Тауэр, утешал дочь, как только мог, и сообщал о своей готовности и желании "идти к богу".

Рано утром 6 июля 1535 г. в Тауэр прибыл друг Мора - Томас Поп, служивший в канцлерском суде {Впоследствии Томас Поп основал на свои средства "Тринити колледж" в Оксфордском университете.}. Он сообщил Мору о том, что тот должен быть казнен в 9 часов и что король заменил ему мучительную смерть отсечением головы {Согласно версии, которую приводит в своем сочинении о жизни Мора Т. Стэплтон, узнав о королевской милости, Мор не без горького юмора воскликнул: "Избави боже всех моих друзей от такого королевского милосердия!" (Т. S. Stapleton. Op. cit., p. 177). Профессор Рейнольде считает, что "милость" короля скорее всего объяснялась стремлением избежать нежелательных демонстраций с выражением сочувствия "изменнику" во время шествия через весь город, из Тауэра в Таибери, в то время как казнь топором совершалась обычно около Тауэра (E. Е. Reynolds. The Field is Won, p. 376).}. Мор спокойно выслушал сообщение и поблагодарил короля за его "милость".

В самом раннем отчете о казни Мора мы читаем: "В среду (в действительности это был вторник. - И. О.) он был обезглавлен на большой площади против Тауэра и сказал перед казнью немного: чтобы народ здесь молил бы за него бога, и он будет молиться за них. Потом он ободрял и увещевал их и горячо просил молить бога за короля, чтобы бог дал ему хорошего советника, объявив, что он умирает добрым слугой короля, но прежде всего бога" {Самый ранний и очень краткий отчет о суде и казни Мора содержится в анонимной рукописи XVI в. на французском языке - так называемом листке "Парижских новостей", составленном вскоре по следам событий. Рукопись хранится ныне в "Национальной библиотеке в Париже, текст ее опубликован в книге: N. Harpsfield, The Life and Death of Sir Thomas Moore, p. 258-266.}.

Следующий по времени отчет о казни Мора сообщает Хроника Эдуарда Холла, впервые опубликованная в 1542 г. Холл является достаточно авторитетным свидетелем. В 1535 г. он был помощником шерифа в лондонском Сити и, возможно, даже присутствовал при казни Мора. Следует добавить, что Холл был горячим сторонником политики Генриха VIII и не мог сочувствовать позиции Мора и Фишера в отношении церковной политики короля. Вот как сообщает Холл о казни Мора:

"Также в 6-й день июля был обезглавлен сэр Томас Мор за такую же измену, о которой было рассказано выше (перед этим Холл описывал казнь Джона Фишера. - И. О.) и которая состояла в отрицании верховенства королевского величества". Оценивая позицию Мора, Холл пишет: "Этот человек также считался ученым, и, как вы раньше слышали, он был лордом-канцлером Англии и в то время большим гонителем тех, кто питал отвращение к верховенству епископа Рима (т.е. папы. - И. О.), которого сам он так высоко почитал, что упорствовал в этом до тех пор, пока не был приведен на эшафот на Тауэр хилл, где на плахе ему была отрублена голова... Я не могу решить - называть ли мне его глупым мудрецом или мудрым глупцом, так как несомненно он, помимо своей учености, имел большой ум, но к его уму примешивалось столько издевки и насмешки, что тем, кто его хорошо знал, казалось - его совсем не заботит, что о нем скажут... Так, по прибытии его в Тауэр один из служащих потребовал верхнюю одежду Мора в качестве своего вознаграждения. Мор ответил, что тот получит ее, и снял при этом свой колпак, говоря, что это самая верхняя одежда, какую он имеет. Подобным образом, даже идя на смерть, когда у ворот Тауэра некая бедная женщина обратилась к нему с какой-то претензией по поводу своих дел, не получивших решения в дни его канцлерства, Мор ей ответил: "Добрая женщина, потерпи немного, король так милостив ко мне, что ровно через полчаса освободит меня от всех моих дел и поможет тебе сам"" {Ei. Hall. Op. cit., v. II, p. 265-266.}. Далее, вспоминая последние слова Мора, сказанные им палачу, Холл заканчивает свой рассказ: "С насмешкой он окончил свою жизнь".

Таков отчет хрониста, не сочувствовавшего политическим убеждениям Мора. Сведения, сообщаемые Хроникой Холла, дополняют биографии Мора, написанные в XVI в. его единомышленниками Ропером, Гарпсфильдом и Степлтоном. Все эти источники свидетельствуют о большой силе духа и стойкости Мора, не покидавших его до конца. Даже в последние предсмертные минуты он не утратил способности шутить. Подойдя к наспех сколоченному эшафоту, он попросил одного из тюремщиков: "Пожалуйста, помогите мне взойти, а сойти вниз я постараюсь как-нибудь и сам". Мору запретили перед смертью обратиться к народу, по-видимому, король опасался, что все поймут чудовищную несправедливость убийства. Последние слова Мор сказал палачу: "Шея у меня коротка, целься хорошенько, чтобы не осрамиться". И уже в самую последнюю минуту, став на колени и положив голову на плаху, добавил: "Погоди немного, дай мне убрать бороду, ведь она никогда не совершала никакой измены".

Так 6 июля 1535 г. погиб великий сын Англии - Томас Мор, ставший жертвой тюдоровского абсолютизма.

Известие о смерти друга Эразм получил более чем через месяц после казни. Он был стар, тяжко болен и одинок. Как о большом горе писал он о случившемся одному из своих корреспондентов: "Я почувствовал, как будто бы вместе с Мором умер я сам, - так тесно связаны были наши две души".

Трагическая судьба Мора похоронила гуманистические иллюзии, веру в просвещенного монарха, окруженного добрыми советниками. А ведь не кто иной, как Эразм в июле 1519 г. с пафосом восклицал: "Счастливы были бы государства, если бы правители ставили во главе их должностных лиц, подобных Мору!" {"Opus epistolarum Des. Erasmi Roterodami", v. IV, p. 20.}

E.B.Кузнецов

"История Ричарда III" как исторический источник

Каждый, кто познакомится с "Историей Ричарда III" Т. Мора, не может избежать вопроса: что лежит перед ним? Литературное произведение, беллетризировавшее в свободной манере некоторые исторические факты? Или за яркой, насыщенной драматизмом повествовательной формой у великого английского гуманиста скрывается достоверный исторический рассказ, заслуживающий доверия профессиональных историков современности?

Ответы наших предшественников на этот имеющий решающее значение вопрос далеко не однозначны, порою даже альтернативны. Э. Р. Майерс в 1954 г. выразил сомнение, имел ли Т. Мор вообще намерение "писать историю": "его рассказ много больше похож на изложенную блестящей прозой драму, для которой едва ли уместно оставаться верной исторической правде" {A. R. Myers. The Character of Richard III. - "History today", 1954, N 4, p. 515.}. Э. Ф. Поллард {ET, p. 223 ff.; E. F. Pollard. Sir Thomas More "Richard III".-"History", 1933, v. 17, p. 319-320.} тоже видит в разбираемом им "Ричарде III" скорее плод литературных, нежели исторических исканий. Литературные достоинства "Истории" подчеркиваются и в исследовании Э. М. Рут. Труд Мора, пишет она, "исторически неаккуратен", он "настолько же нравственный трактат, насколько летопись событий" {E. M. Routh. Sir Thomas More and his Friends, 1477-1535. London, 1934, P. 51.}.

""Ричарда III" следует рассматривать не как историческое исследование, а как драматическое повествование", - указывает Э. Э. Рейнольдс {E. E. Reynolds. Sir Thomas More. London, 1965, p. 14.}. Впрочем, в более поздней своей книге "Сражение выиграно. Жизнь и смерть святого Томаса Мора" Э. Э. Рейнольдс говорит о большом вкладе автора "Ричарда III" в английскую историографию. Его творение, отмечает он, явилось первой в Англии "исторической биографией или биографической историей" {E. E. Reynolds. The Field is Won. London. 1968, p. 81.}.

Один из авторитетнейших исследователей политических событий XV столетия Джемс Рамзей назвал произведение Мора "историческим романом" {J. Ramsay, v. II, p. 456 note.}. Скептически относился к достоверности "Истории Ричарда III" У. Стэббс {W. Stubbs. The Constitutional History of England, v. III. London. 1884, p. 230 note.}.

Более высокого мнения о "чисто исторических" достоинствах разбираемой работы Мора Б. В. Чэмберс {B. W. Chambers. The Place of Saint Thomas More in English Literature and History. London, 1937, p. 270 ff.; B. W. Chambers. The Autorship of "The History of Richard III". - "The English Works of Sir Thomas More", v. I. London, ed. W. Campbell, 1931, p. 26 ff.}. У. Е. Кэмпбелл в своем "Предисловии" к факсимильному изданию английских произведений Томаса Мора подчеркивал, что "фрагмент о жизни Ричарда III написан с ясностью и психологической проницательностью, более характерной современной историографии, чем средневековой" {"The English Works...", p. XII.}. Р. С. Сильвестер, подготовивший "Историю Ричарда III" к изданию в первом полном собрании трудов Т. Мора, отмечает, что для написания ее великий гуманист собрал разнообразные материалы. "Однако оценка современных историков остается уместной: моровская "История короля Ричарда III" является в такой же степени подлинным литературным произведением, насколько она является историей; и существует гораздо больше факторов, влиявших на ее написание, чем тех, которые могут быть обнаружены благодаря изучению исторических источников, на которых это повествование основано" {RIII. Introduction by R. S. Sylvester, p. LXXX.}.

Прекращая наш далеко не полный обзор точек зрения на "Ричарда III" Мора, необходимо заметить, что литературные достоинства не являются чем-то чуждым историческим произведениям. Равно нельзя требовать от историка совершенной индифферентности к окружающим его социальным условиям. Важно определить авторский замысел, то, как сам писатель оценивал избранный им жанр. Для суждений об этом у нас, к несчастью, нет иных данных, кроме самого произведения. На одной из страниц английского варианта "Истории" можно прочесть такое высказывание Т. Мора: "Однако пора вернуться к развитию этой истории..." Еще яснее латинский текст: "Однако же я возвращаюсь к истории..." {RIII, p. 9.} В другом месте {RIII. P. 82-83.} Мор говорит о намерении продолжать свой труд и описать времена правления Генриха VII или хотя бы составить краткий очерк "истории" самозванца Перкина Варбека {Подробнее о Перкине Варбеке см. прим. 111 в разделе "Комментарии".}. Итак, великий гуманист мыслил свой труд не как нравственный памфлет или прозаическую драму, а как историческое сочинение. Более того, в момент его написания он, очевидно, имел самые серьезные намерения продолжать работу в историческом плане, распространить повествование на период правления первого Тюдора и выступавшей против него баронской оппозиции, которая в своей борьбе с правящим монархом использовала различных марионеток вроде П. Варбека. Недаром один из биографов Т. Мора в XVI в., скрывший свое имя под псевдонимом Ro. Ba., сообщает, что тот "написал также книгу истории Генриха VII" {Ro Ba. The Life of Sir Thomas More. The Early English Text Society. The Original Series, 1950, N 222, p. 95.}. Материалы Мора к истории П. Варбека цитировал известный антиквар и историк времен Елизаветы Тюдор - Д. Кэмден {Ibid., p. 96; cp. p. 324-325.}.

У читателей XVI в. существовало мало сомнений, что труд Т. Мора - история в полном смысле этого слова. Один из черновых вариантов "Ричарда III" оказался в 1543 г. включенным в виде прозаического приложения к стихотворной хронике Джона Хардинга {"The Chronicle of lohn Hardyng in metre" выдержала в 1543 г. два издания.}. Издатель Ричард Грэфтон, правда, в то время не рискнул назвать автора публикации - еще был жив убийца Мора Генрих VIII. Зато в 1548 г., публикуя посмертно хронику Эдуарда Холла {E. Halle. The Union of the two Noble and Illustre families of Lancaster and York. London, 1848. В 1850 г. летопись была переиздана Грэфтоном. См. также "Список сокращений" - Hall.}, Грэфтон не только включил в ее текст моровский фрагмент, но дважды - в начале и в конце его - назвал автора {Начиная изложение событий времени правления Эдуарда V, Грэфтон замечает: "Время этого короля с некоторой частью правления короля Ричарда III, как это будет указано в примечании, сделанном в надлежащем месте, было описано сером Томасом Мором". После рассказа об убийстве детей Эдуарда следует такая пометка: "От начала правления Эдуарда V до сих пор принадлежит перу сэра Томаса Мора".}.

В 1557 г. Уильям Рэстел, издавая свою копию рукописи Мора, также назвал ее "историей" {Заголовок издания 1557 г. начинается словами: "The History of King Richard the Third..." - RIII. Introduction by R. S. Sylvester, p. XXVII.}. Первое издание латинского варианта работы Т. Мора, увидевшее свет в 1565-1566 гг. в Лувене, озаглавлено: "Historia Richardi Regis Angliae eivs nominis Tertii, per Thomam Morum, Londinensis civitatis iam tvm vicecomitem conscripta, annvm circiter M.D.XIII".

Моровскую версию событий, скорректированную в соответствии с "образцовым изданием" Рэстела, помещали в свои хроники Грэфтон (1573) {R. Grafton. Chronicle, or History of England", v. I, II. London, ed. H. Ellis, 1809.}, Холиншед (1577) {"R. Holinshed's Chronicles of England, Scotland and France", v. III. London, 1809, p. 266 ff.}, Стау {Стау включил фрагмент Мора в две свои работы. См. "Список сокращений" - Stow.}.

"Историей" называли труд Т. Мора его биографы XVI в. Так, Томас Стэплтон писал в 1588 г.: "Он написал затем, примерно в то же время (как "Утопию". - Е. К.), историю короля Ричарда..." {"Scripsit porro eodem fere tempere historian" Richardi Regis..." Цит. по: "The English Works...", p. 30.} Первый британский библиограф Джон Бэйл, епископ Оссри, во втором издании своего "Каталога знаменитых писателей" ("Scriptorum illustrium catalogus") причислил к творениям Мора "Историю Эдуарда V" {Название "История Эдуарда V" вместо "История Ричарда III" фигурирует в ряде других случаев, даже в изданиях сравнительно недавнего времени. Например, в "The Camelot Series" сочинение Мора увидело свет под таким заголовком: "Historie of the pittiful Life and unfortunate Death of Edward the Fifth and then Duke of York". - "Utopia and History of Edward V". London, ed. M. Adams, 1961.}.

Подводя итог полувековой "публичной" жизни моровского "Ричарда", Джон Гарингтон заметил в 1596 г.: "...лучше всех написанной частью наших хроник, по мнению всех людей, является та, что посвящена Ричарду III" {Гарингтон, правда, тут же первым высказал сомнение, написал ли Мор "Ричарда III", и назвал в качестве возможного автора епископа Джона Мортона ("The English Works...", p. 32; B. W. Chambers. The Place..., p. 29). Понадобились усилия многих поколений ученых, чтобы разрешить это сомнение. Лишь в 30-е годы нашего столетия Б. В. Чэмберсом и В. Э. Г. Дойл-Дэвидсоном авторство Мора было доказано с бесспорной очевидностью ("The English Works..., p. 24 ff.; 42 ff.).}. Лишь Рожер Эсхем в своем письме к Джону Эстли (1552) называет "памфлетом" труд Мора, но тут же поясняет: "...если бы остальная часть истории Англии была бы выполнена так же, мы могли бы в этом отношении вполне сравниваться с Францией, Италией, Германией..." {Цит. по: В. W. Chambers. The Place.., p. 27-28. См. также "The English Works...", p. 11.}

Популярность произведения великого гуманиста начала XVI в. была так велика в конце этого столетия, что дала канву для целого ряда драматических произведений неизвестных авторов, Кристофера Марло и наконец Уильяма Шекспира {Подробнее всего о театральных воплощениях моровского "Ричарда III" пишет Артур Ачесон ("Shakerspeare, Chapman and Sir Thomas More". London, 1931, p. 74).}.

Таким образом, и сам Мор, и его ученые соотечественники, жившие в веке Тюдоров, а "широкая публика", читавшая исторические труды Холиншеда, Грэфтона, Холла и Стау или присутствовавшая на сценических спектаклях Марло, Шекспира и других драматургов, верили в историчность и достоверность книги "Ричард III". Была ли подобная оценка обоснованной? Чтобы решить эту проблему, обратимся к таким историческим источникам, которые бы позволили проверить научную добротность разбираемого исторического фрагмента. В первую очередь в поле нашего зрения окажутся летописи и другие нарративные произведения, в которых излагаются события, развернувшиеся в Англии весной и летом 1483 г.

Самым ранним из интересующих нас нарративов является тот, который вышел первого декабря 1483 г. {Этой датой завершается рукопись Манчини. Там же указывается и место написания - Божанси, графство Орлеан (Франция) (Manant, p. 118).} из-под пера Доминико Манчини, служившего при дворе вьенского архиепископа Анджело Като {Доминико Манчини (1434-1491) - уроженец Рима, монах, автор ряда теологических и этических трактатов. Наибольшей известностью среди них пользовался "De Quatuor Virtutibus". Его патрон Анджело Като (умер в 1496 г.) занимался философией, астрологией, медициной, был личным медиком французского короля Людовика XI. Он входил в состав тайного совета, выполнял различные дипломатические поручения Людовика XI, готовил исторический труд, призванный прославить деяния этого монарха. Вероятно, для сбора нужного материала Анджело Като и направил в Англию своего придворного Д. Манчини.}. Ценность рассказа Манчини определяется прежде всего тем, что он сам наблюдал, находясь в Англии, описываемые события {Д. Манчини прибыл в Англию в конце 1482 г. или в начале 1483 г. Уехал вскоре после 6 июля 1483 г. - Mancini, р. 3-4; J. R. Lander. The Wars of the Roses. London, 1966, p. 229.} и, судя по богатству содержания его небольшой рукописи, наблюдал отнюдь не пассивно, а активно искал источники информации, которые помогли бы ему правильно разобраться в сложных переплетениях стремительно развертывавшегося на его глазах процесса.

В заключительных строках своего сочинения Манчини сообщает, что он покинул Англию после коронации и не знает, смог ли Ричард управлять государством, ибо до него дошли слухи о "переворотах в этом королевстве" {Ibid.}. Такое заявление дает основание думать, что автор "Об узурпации королевства Англии" {"De Occupatione Regnum Angliae" - так озаглавлена рукопись Манчини.} не имел связи с эмигрантами, бежавшими в Бретань и Париж от гонений Ричарда III, и ему нельзя поставить в упрек тюдоровскую предвзятость в изложении и оценке исторических фактов. Именно эта нейтральность Манчини по отношению к боровшимся тогда за господство над Англией феодальным группировкам в сочетании со свежестью и точностью непосредственных наблюдений очевидца делают его труд важнейшим первоисточником для проверки объективности моровского "Ричарда III".

В 1486 г. (или вскоре) был закончен другой рассказ о бурных событиях предшествовавших лет. Включенный в летопись монастыря в Кройленде (Линкольншир), он известен историкам как "Продолжение Кройлендской истории" {См. "Список сокращений" - СС.}. Кто являлся ее автором? П. М. Кэндел полагает, что первоначальный, не дошедший до нас текст хроники был написан Джоном Расселом, линкольнским епископом и канцлером Ричарда III. Позднее рукопись оказалась переписанной и дополненной неизвестным нам монахом Кройлендского монастыря {Kendal, р. 432. См. также RIII, р. XXII.}. Несомненно, он был отлично осведомлен о происходивших тогда в Англии событиях. Подобно Манчини составитель этой части кройлендской хроники - живой свидетель описываемого. В 1486-1487 гг. Генрих VII еще не стал монархом, незыблемость прав которого на престол признало бы подавляющее большинство англичан {Ожесточенную борьбу за укрепление власти первому Тюдору пришлось вести в течение 1486-1487 гг. Победа при Стоуке прояснила положение, однако только к концу следующего десятилетия феодальная оппозиция была окончательно сломлена (см. нашу статью "Была ли битва при Босворте концом "войны Роз"?" - "Ученые записки Горьковского государственного университета, серия историческая, вып. 67, 1965, стр. 141 и cл.).}. Поэтому, естественно, что у продолжателя кройлендского аббата трудно ожидать протюдоровской концепции - таковая еще попросту не сложилась.

Менее богата по содержанию завершенная на рубеже "80-90-х гг. XV в. "История королевства Англии" {См. "Список сокращений" - СС.}. Ее составителем являлся уроженец Западной Англии (Уорвикшира) Джон Росс {Встречаются различные написания - Ross, Rous.} (умер в 1491 г.). В последние годы своей жизни он служил у Ричарда Фокса {Р. Фокс в 1485-1487 гг. выполнял ответственные обязанности королевского секретаря. С 1487 г. - лорд-хранитель малой (или тайной) государственной печати, второе лицо в королевском совете после лорда-канцлера.}. В своей оценке Ричарда III как воплощения антихриста на земле Росс явно показал свою партийную тенденциозность.

Апологетическими являются и сочинения придворных историков Генриха VII - Пьетро Кармелиано {П. Кармелиано (ум. в 1527 г.), уроженец Брешии, служил при дворе Ричарда III. После гибели Ричарда III был взят на службу Генрихом VII. Т. Мор резко отрицательно относился к его писаниям.} и Бернара Андрэ {Б. Андрэ (ум. в 1522 г.) - слепой поэт, уроженец Тулузы, прибыл в Англию вместе с "обозом" Генриха Тюдора в 1485 г.}, которые, заметим, являлись близкими друзьями. Первый из них известен своей поэмой, написанной по поводу рождения первенца короля - Артура (1486). Перу Андрэ принадлежит помпезная, но бедная по содержанию "Жизнь Генриха VII" (Vita Henrici VII) {Сочинения П. Кармелиано и Б. Андрэ изданы в середине прошлого века Дж. Гайрднером. - Memorials, p. LVI-LVIII, 13 ff.}, составленная в 1501-1503 гг. {Kendal, p. 420.}

Намного больший вклад в изучение английской истории внес другой придворный первого Тюдора - Полидор Вергилий, уроженец итальянского города Урбино {О публикациях П. Вергилия см. "Введение" Роберта Фленлея к "Six town Chronicles". Oxford, 1911, p. XLI-XLII.}. Он прибыл на остров в качестве папского сборщика так называемого "денария св. Петра" в 1501 г. Поскольку к этому времени Вергилий имел ряд публикаций, получивших широкое признание, ему была предложена служба при дворе английского короля и доходная должность архидиакона уилской епархии. По поручению Генриха VII он начал в 1507 г. работать над "Английской историей", завершив труд в черновике к 1513 г. {Судьба рукописи П. Вергилия оказалась непростой. См. о ней предисловие Дениса Хея к "Vergil" (см. "Список сокращений"). При изложении событий 1483 г. мы пользовались изданием Г. Эллиса 1844 г.: Vergil. Three Books (см. "Список сокращений").} К 1517 г. он отработал ту часть своей работы, на заключительных страницах которой излагалась история последнего Йорка. Таким образом, Вергилий оказался непосредственным предшественником Т. Мора, и его исторические изыскания нельзя не учитывать при оценке "Ричарда III".

Городское летописание конца XV-начала XVI в. представлено "Новыми хрониками Англии и Франции", написанными лондонским сукноторговцем Р. Фабианом {См. "Список сокращений" - Fabyan.}, анонимной хроникой, известной среди ученых под условным названием "Vitellius А - XVI" {Чарлз Л. Кингсфорд опубиковал "Vitellius" в 1905 г. среди других "The Chronicles of London". Издатель называет ее одной из лучших хроник эпохи Генриха VII. - "Vitellius", p. XXXIX.}, и наконец "Большой хроникой Лондона" {См. "Список сокращений" - GrCh.}. Всех точнее датируются "Новые хроники..." Их окончание относится к 1504 г. {"Six Town Chronicles...", p. XXIII. Труд Фабиана был издан анонимно Ричардом Пинсоном в 1516 г. - RIII, p. LXXIII. В 1533 г. У. Рэстел переиздал его и сообщил читателю имя летописца - GrCh, p. XLI, LXX.} "Вителлиус" был доведен до 1510 г. Издатель хроники установил два авторских "пласта" на тех страницах, которые повествуют об истории Англии конца XV в. Первый из неизвестных составителей собрал материал за 1440-1496 гг., второй описал более поздние события, особенно подробно рассказав о событиях 1497-1503 гг. {Vitellius, p. XXIII, XXXIX, XL etc.} При сопоставлении текстов Фабиана и "Вителлиуса" за 1483-1485 гг. обнаруживается такое большое количество совпадений, что Кингсфорд предполагает существование какого-то общего источника информации, не дошедшего до нас {Ibid., p. XXXIX.}, но доступного этим летописцам. Что касается "Большой хроники Лондона", доведенной до 1512 г., то она содержит более обширные сведения по интересующему нас отрезку времени, чем "Новые хроники" или "Вителлиус", однако оценки фактов составителя "Большой хроники Лондона" не отличаются от них, отражая позицию верхов столичных горожан.

Текстологические сопоставления "Новых хроник" и "Большой хроники" заставляют исследователей весьма настойчиво защищать идею о том, что они составлены одним человеком {GrCh, p. LXIV ff.}. Едва ли Т. Мор не знал и не учитывал мнения летописцев родного города {E. E. Рейнольдс не сомневался в том, что Мор читал рукопись Фабиана E. E. Reynolds. The Field..., p. 81).}. Отдельные факты, сообщаемые Мором в "Ричарде III", могут быть проверены по письмам Стоноров {Речь идет о письме Симона Столуорта, слуги епископа Рассела, датированном 21 июня 1483 г. (Stonor Letters, v. II, p. 111).}, Сили {"Cely Papers. Selection from the Correspondence and Memoranda of the Cely Family, merchants of the Staple, 1475-1488". London, ed. H. E. Melden, 1906, p. 132-133.}, государственным документам за апрель-июль 1483 г., которые содержатся в нескольких публикациях {"Grants, etc. from the Crown during the Reign of Edward V". London, ed. J. E. Nichols and J. Russel. The Camden Society, 1854; "Letters and Papers illustrative of the Reigns of Richard III and Henry VII", v. I, II. London, ed. J. Gairdner, 1861, 1863; "Calendar of the Patent Rolls, preserved in the Public Record Office, Edward IV, Edward V, Richard III, 1476-1485". London, 1901; York Civic Records, v. I, III. Wakefield, ed. A. Raine, 1939, 1942.}.

Сопоставляя "Историю Ричарда III" Мора с названными источниками, можно установить, что в ней нет ни одного факта, который не был бы известен другим историкам. Об антагонизме в среде придворных накануне смерти Эдуарда IV пишет не только Мор. Об этом повествует и продолжатель кройлендского летописца, и Манчини, и Вергилий {См. "Список сокращений" - СС, р. 564-565; Mancini, p. 82-83; Vergil. Three Books, p. 111.}. Нужно лишь сказать, что они несколько яснее очерчивают состав соперничающих группировок. Наиболее обстоятельный в данном случае Манчини ставит во главе одной двух сыновей королевы Елизаветы - Томаса и Ричарда Греев и ее "одного брата" {Mancini, p. 82.}. Имя брата здесь Манчини не назвал, но, судя по ряду его замечаний, он имел в виду Эдуарда Вудвиля, командовавшего королевским флотом {Ibid., p. 98, 103.}. Их соперниками являлись: один из виднейших сановников, лорд-чемберлен Гастингс, епископ Эли Джон Мортон и Йоркский архиепископ, лорд-канцлер Томас Роттерхем {Ibid., p. 82-84; см. также СС, p. 565.}.

Зато Мором ярче и убедительнее изображены обстоятельства "взятия" принца Уэльсского Эдуарда в Стони Стаффорд герцогами Глостером и Бэкингемом. Но в главном - характере изображения данного эпизода - ни одна из известных летописей не отличается от анализируемого сочинения. Находит подтверждение и вся цепь сообщаемых Мором фактов - от вступления Глостера "de facto" в должность протектора молодого короля до его коронации (1 мая-5 июля 1483 г.) {CC, p. 656; Mancini, p. 92-94.}.

Манчини, подобно Мору, останавливается на торжественном вступлении принца Уэльсского в Лондон, лишении Роттерхема поста лорда-канцлера, на переговорах совета протектора с укрывшейся в убежище Вестминстерского монастыря Елизаветой, завершившихся передачей ею своего младшего сына Ричарда в руки архиепископа Кентербери, не проходит он мимо убийства Гастингса в Тауэре и выступлений проповедников перед лондонцами с целью обосновать наследственное право Ричарда Глостера на трон {Mancini, p. 100 ff.}. Более подробно эти события излагаются лондонскими хронистами {GrCh, p. 230 ff.; Fabyan, p. 668 ff.}. В отличие от Манчини Мор и столичные летописцы уделяют выступлению Бэкингема в Гилдхолле большое внимание {GrCh, p. 232; Fabyan, p. 669.}.

Продолжатель кройлендекой хроники не говорит ничего о собрании лондонских горожан, обходит молчанием ту роль, которую сыграли в осуществлении планов Ричарда проповедник церкви {Летописец церкви указывает на некий "ролл", написанный кем-то на севере страны, в котором ставится вопрос о правах Элеоноры Батлер (СС, р. 567).}, но зато он более точен, нежели Мор, городские хроники или Манчини, в освещении ряда других фактов. Его точка зрения, что Элеонора Батлер, а не Елизавета Люси была названа советниками и помощниками Ричарда законной супругой покойного монарха, находит подтверждение в парламентских свитках {СС, р. 567.}. Взятие протектором младшего брата уэльсского принца из убежища произошло, как правильно указывает летописец церкви, после убийства Гастингса, а не до него, как сообщают Мор, Манчини и Фабиан. Казнь же Энтони Вудвиля и других имела место также позднее {СС, р. 565, 566, 567.} указанного Мором дня.

Некоторые хронисты чем-то дополняют рассказ Т. Мора в частностях. Например, Манчини подробно описывает, каким путем Совет протектора заставил экипажи кораблей, руководимые Эдуардом Вудвилем, покинуть своего адмирала и подчиниться новому правительству страны {Mancini, p. 107 ff.}. Манчини, как и "Продолжатель кройлендского летописца", и лондонские хронисты, сообщает о вызове Ричардом в столицу ополчения северных графств {Mancwi, p. 120 ff.; CC, p. 567; GrCh, p. 232; Fabyan, p. 671.} накануне своей коронации. Письмо, отправленное в Йорк с Ричардом Рэтклифом {CC, p. 567.}, датировано 10 июня {York Civic Records, v. I. Wakefield, ed. A. Raine, 1939, p. 73.}. Если судить по документам городского совета Йорка, его встретили там благожелательно. Из Йорка к Лондону отправилось двести человек {Ibid., p. 74.}. Всего в окрестностях столицы к концу июля было около 5000 северян {Цифру эту называют Фабиан (р. 670), Стау (Summary, fol. 221), Вергилии (Three Books, p. 693). В хронике "Vitellius" речь идет о 4000. Столуорт 21 июня 1483 г. писал о 20000 людей Глостера и Бэкингема, двигающихся к Лондону (Stonor Letters, v. II, p. 161).}.

Эти отнюдь немалые военные силы оказались вне поля зрения Мора. Однако указанные просчеты компенсируются в "Ричарде III" подробным изложением событий 13 июня, детальным рассказом о проповеди Шея и речи Бэкингема. Важно подчеркнуть, что никаких нарочитых искажений описываемых фактов, которые снизили бы достоверность этой центральной части "истории" Мора, не существует. Наиболее драматичные страницы "Ричарда III" посвящены убийству сыновей Эдуарда IV. Ни один другой источник не содержит такого большого количества деталей преступления или имен причастных к нему людей. Рассказ Мора невозможно проверить ни по документам, ни по нарративным источникам, хотя ни один нарратив не может быть истолкован как опровергающий его или даже ему противоречащий. Эта уникальность повествования великого гуманиста открыла простор для всевозможных логических спекуляций его будущих оппонентов {Снимая с Ричарда III обвинение в этом преступлении, Элфред О. Легг (А. О. Legge. The Unpopular King, 1885, v. I-II) стремится доказать, что убийцами детей являлись Бэкингем и его подручные Рэтклиф и Кэтсби. Клемент Р. Маркхем называет виновником гибели сыновей Эдуарда Генриха VII (С. R. Markham. Richard III: His Life and Character, 1906; см. также его полемику в 90-х гг. XIX в. с Дж. Гайрднером на страницах "The English Historical Review"). В 1956 г. П. M. Кэндел сделал весьма остроумную попытку защитить эти взгляды (Kendall, p. 411 ff.). Однако отсутствие источников лишает концепцию Кэндела, как и его предшественников, должной убедительности. Лучший обзор контрверс по этой проблеме дан П. М. Кэнделом в "Richard III. The Greet Debate. Sir Thomas More's History of King Richard III"; "Horace Walpole's Historical Doubts on the Life and Reign of King Richard III" (N. Y., 1965, p. 8 ff.).}.

Достоверно выглядит и версия великого гуманиста о причинах разрыва Бакингема с Глостером. Она подтверждена Вергилием и Фабианом {Vergil. Three Books, p. 141 ff.; Fabyan, p. 672 etc.}. Последующие исследователи не сумели добавить к ней чего-либо существенно нового {Stow, p. 767; Gardner, p. 91-93; Ramsay, v. II, p. 503-504.}.

Итак, сравнив последовательно одну за другой страницы моровского "Ричарда III" с предшествовавшими или современными ему историческими сочинениями, мы не обнаружили ни одного выдуманного факта или лишенной реальной основы ситуации. Не вызывает нареканий и последовательность изложения исторических событий, если не считать сцены передачи вдовствующей королевой протектору второго сына Эдуарда IV в Вестминстере {Такую же ошибку допускают Манчини (Mancird, p. 108-110) и лондонские летописцы (например, GrCh, p. 230-231).}.

Более того, повествование Мора, бесспорно, самый обстоятельный путеводитель по политической жизни Англии в апреле-июле 1483 г. Впрочем, оно, как и другие "истории" тех бурных дней, не лишено пробелов: не раскрывает Мор причин внезапной и скоротечной болезни Эдуарда IV. Намек П. Вергилия на отравление {Vergil. Three Books, p. 683-684.} повисает в воздухе, не находя отклика ни в "Ричарде III", ни в лондонских хрониках, ни в летописях Росса и кройлендского монастыря. До сих пор остается открытым вопрос о завещании Эдуарда IV. Известный историкам его первый вариант, написанный в 1475 г., был пересмотрен умирающим королем, и к нему были сделаны добавления ("Codicillos nonnullos") {CC, p. 564.}. Содержат ли они назначение Глостера протектором или нет? Мор, подобно другим летописцам, не дает ответа. Однако совершенно ясно, что, какова бы ни была предсмертная воля Эдуарда IV, только успешная "операция" в Стони Стаффорд и утверждение протекторских полномочий Советом знати в Лондоне позволили Ричарду стать реальным правителем страны.

Существует и еще одна важная проблема: почему Мор столь внезапно, буквально на полуслове, оборвал свой рассказ? Гипотезы Р. С. Сильвестера и П. М. Кэндела {По мнению Р. С. Сильвестера, описывая заговор Генриха Стаффорда, Мор не мог пройти мимо его прав на корону, которые были по нормам феодального права предпочтительнее, чем у Тюдоров. Это явилось бы "смертельной параллелью" для сына Генриха Стаффорда - Эдуарда, который был в то время единственным соперником Генриха VIII, не имевшего к тому же тогда потомка (RIII, p. LXIX). Действительно, в мае 1521 г. Эдуард Стаффорд был приговорен к смерти королевским судом за государственную измену. П. М. Кэндел принимает эту точку зрения ("Richard III. The Great Debate", p. 78), но обращает внимание на то, что Мор прервал свою "историю" в момент, когда на ее страницах должен был появиться Генрих Тюдор. Согласно Кэнделу, Мор намеревался в ненаписанных частях задуманной им большой исторической работы разоблачить "отвратительное лицемерие и темные деяния первого Тюдора".} хотя и заслуживают самого пристального внимания, тем не менее не могут быть признаны бесспорными и нуждаются в дальнейшем обсуждении.

Все здесь перечисленные недочеты произведения Мора не в состоянии перечеркнуть важность "Ричарда III" как исторического источника. Т. Мор не только повествует о реально случившихся событиях; в его "Ричарде III" нет вымышленных героев: всех более или менее значительных персонажей, действующих на его страницах, исследователи успешно идентифицировали по другим источникам с реальными, жившими тогда людьми {Лишь идентификация таких эпизодических героев моровской история, как Поттиер (прим. 16), Миддльтон (прим. 67), однофамилец лорда Гастингса (прим. 69), Джон Грин (прим. 114), до сих пор вызывает сомнения.}. Впрочем, в описании исторических героев Мор не избежал отдельных неточностей. Он неправильно называет имена Бэкингема, Гастингса, проповедника Шея, на 13 лет увеличивает возраст Эдуарда IV, ошибочно считает Роттерхема главой депутации протекторского Совета в убежище к Елизавете.

Однако отдельные неточности не могут затушевать главного - оценка большинства действующих лиц изображенной им трагической истории получила поддержку у современников. Это касается Джона Рассела, епископа Линкольна, епископа Эли Джона Мортона {Манчини, как и Мор, был высокого мнения об этих прелатах, относя их к виднейшим государственным деятелям того времени. О Расселе, например, можно прочесть, что это человек "большой учености и большого милосердия" (Mancini, p. 102).}, Энтони Вудвиля, лорда Риверса {И Манчини, и Мор в равной степени с уважением относятся к нравственным качествам Энтони Вудвиля.}, лорда-чемберлена Уильяма Гастингса {Манчини, подобно Мору, подчеркивает популярность Гастингса.}, Томаса Грея, маркиза Дорсета {Манчини более резок в оценке Томаса Грея, чем Мор, который, вероятно, не мог писать всего о члене фамилии, столь близкой к правящему монарху, ограничившись указанием на то, что Томас Грей с Гастингсом являлись соперниками и в политике, и в любовных похождениях. Манчини обвиняет Грея, наряду с Эдуардом Вудвилем и Елизаветой, в расхищении королевских сокровищ Тауэра (Mancini, p. 83, 90 etc.).} и самого короля Эдуарда IV {Сравни описание Эдуарда IV, данное Мором, с характеристикой этого короля у Манчини (прим. 7).}.

Здесь мы подходим к решающему моменту в оценке труда Мора: действительно ли Ричард являлся таким зловещим олицетворением пороков, каким он предстает перед нами со страниц его "Истории?" Кармелиано и Росс, Андрэ и Вергилий, Фабиан и другие лондонские хронисты солидарны с Мором {См. прим. 13.}. Впрочем, историки нашего времени выражают недоверие к их беспристрастности на том основании, что все они работали над своими сочинениями в годы правления Генриха VII, виновника гибели Ричарда III {Е. F. Jacob. The Fifteenth Century, 1399-1485. - "The Oxford History of England", v. XI. Oxford, ed. G. Clark, 1961, p. 610.}. Подобные суждения вряд ли могут иметь место, когда речь заходит о Д. Манчини. Между тем он, в отличие от Андрэ, Кармелиано, Росса, оттеняя некоторые положительные качества Ричарда как полководца, государственного деятеля, причем в схожих с Мором выражениях {Mancini, p. 76-77.}, тем не менее не отрицает узурпаторского характера его действий {Ibid., p. 72, 88, 108.}, скорбит по поводу печальной участи детей Эдуарда IV (хотя точных сведений об их гибели у него не было, да и не могло еще быть), оценивает убийство Гастингса как преступление {Mancini, p. 110. Опасаясь противодействия своим планам со стороны Гастингса и других, Ричард, замечает Манчини, "бросился сломя голову навстречу преступлению".}. Возмущение сквозит в его словах, посвященных июньским речам подкупленных Ричардом проповедников о незаконности прав детей Эдуарда на корону {Mancini, р. 116.}. Как видим, беспристрастный Манчини во всех принципиальных вопросах занимает ту же позицию, что и великий английский гуманист.

Историки нового времени, начиная с Бэка и Уолпела {Георг Бэк (ум. в 1623 г.) написал "Историю жизни и правления Ричарда III". Она была впервые издана в 1646 г. В 1719 г. "A History of the Life and Reign of Richard the Third" была переиздана. Работа Бэка оказала непосредственное влияние на Горация Уолпела (H. Walpole. The Historic Doubts of the Life and Reign of King Richard the Third. London, 1768). Сомнения Г. Уолпела активно поддержали в следующем столетии Каролина Гэлстед ("Life of Richard III", v. I-II, 1834) и Элфред О. Легг (А. О. Legge. The Unpopular King, 1885). См. также: С. R. Markham. Richard III: A Doubtbul Verdict Reviewed, EHR, VI. 1891, p. 261 ff. Перу Мэркхема принадлежит и более обширный труд "Richard III: his Life and Character" (1906). Из работ последних лет "в защиту Ричарда III" выделяется исследование П. М. Кэндела (см. "Список сокращений" - Kendall).}, немало потрудились, чтобы снять с исторического портрета Ричарда III ту густую черную краску, какой покрыли его современники. Но их усилия оказались бессильны перед логикой фактов. В настоящее время речь идет о таких мало что решающих деталях, как: имел ли Ричард план захвата трона уже в апреле или он возник у него постепенно, по мере успехов в борьбе с партией королевы? {Cairdner, p. 49 ff; E. F. Jacob. The Fifteenth Century, p. 610 ff.} Существовала ли в действительности помолвка между Эдуардом IV и Элеонорой Батлер? Даже при положительном ответе на второй вопрос, даже в случае признания (хотя такое маловероятно, учитывая чрезвычайно короткий промежуток времени), что захват трона произошел благодаря стечению обстоятельств, независимо от воли протектора, то и тогда приговор, произнесенный над Ричардом великим гуманистом Англии, будет лишь несколько смягчен, но отнюдь не отменен. В сомнениях критиков Т. Мора можно обнаружить нечто рациональное. Ричард III - не исключение. Он отнюдь не преступник-одиночка. Выросший в годы кровавых оргий "войны Роз", он воплотил в себе наиболее типичные черты английского феодала той поры.

Итак, "Ричард III" Томаса Мора достоверен: Это не литературное, а историческое произведение, имеющее литературную ценность. Тогда неизбежно возникает вопрос: в чем особенности исторического почерка великого гуманиста?

Говоря об "Утопии", нельзя не восхищаться смелости мысли английского ученого. Смелость мысли свойственна и более раннему его творению. В "Ричарде III" Мор решительно рвет с традиционными феодальными приемами летописания. "Ричард III" - история, написанная пером гуманиста, который стремился возродить манеру письма античных историографов {У критиков "Истории Ричарда III" довольно популярен вопрос, кому из древних подражал ее автор. Называются имена Саллюстия, Тацита, Светония (Е. Е. Reynolds. The Field. .., p. 82). P. С. Сильвестер находит у Т. Мора иронию Фукидида, считает творения Плутарха образцом для его исторического сочинения (RIII, Introduction, p. LXXXVI).}. Отсюда богатая разнообразными красками палитра слов, частое обращение к живым оборотам прямой речи, настойчивое стремление раскрыть характеры изображаемых людей, объяснить совершаемые ими поступки особенностями их психического склада и наконец прагматический строй всего произведения. Впервые в английской историографии оценки историка - не просто редкие отступления от монотонного потока сообщаемой информации. Наоборот, весь материал повествования подчинен логике авторской концепции. А те отступления от канвы истории, которые делает Мор, связаны с потребностью высказать свою точку зрения по кардинальным вопросам общественного бытия современной ему Англии. Таково замечание по поводу налогов, вложенное в уста Бэкингема осуждение церковной привилегии убежищ или полное сарказма суждение о баронских усобицах второй половины XV в.

Верность фактам, невиданная до той поры в Англии глубина интерпретации, богатство речи {Даже в начале XVII в. Бен Джонсон в своей "Английской грамматике" цитировал "Историю Ричарда III" Мора чаще, чем какое-нибудь другое прозаическое произведение (BВ. W. Chambers. The Place..., p. 99).} - вот что сделало "Историю Ричарда III" образцом английской истории на английском языке, образцом, который долго были не в состоянии превзойти британские летописцы и историки {Сравни с оценкой, данной Эдуардом Фуэтером в "Geschichte des neuern Historiographie". Munchen und Berlin, 1911, S. 163.}.

Рассказанное на этих страницах не может не натолкнуть на мысль, что из двух вариантов "Истории" - английского и латинского - именно первый должен быть помещен в центр внимания. Если не образцовой {Б. В. Чэмберс называет рэстеловский текст "образцом скрупулезного издания" ("The English Works...", v. I, p. XXX). P. С. Сильвестер не склонен полностью поддерживать эту высокую оценку труда Рэстела, обращая внимание на то, что вставки Рэстела из латинского варианта "Истории" помещали сохранить целиком автограф Мора (RIII, р. XXX-XXXII).}, то во всяком случае лучшей {Р. Грэфтон, трижды до Растела издававший моровского "Ричарда III" по плохим копиям (см. подробнее: W. А. С. Dogle-Davidson. The Textual Problems of the "History of Richard III"; "The English Works...", p. 43 ff.; RIII, p. XVI ff.), оказался вынужденным признать превосходство рукописи, находившейся в распоряжении у Рэстела, и включил изданный последним текст "Истории" в подготовленный им к печати в 1568 г. обширный летописный свод ("The English Works...", p. 46).} публикацией английского текста {Все автографы Мора и их англоязычные копии потеряны, что не может не осложнить текстологический анализ, а следовательно, и оценку существующих изданий.} "Ричарда III" в XVI в. является появившаяся на свет в типографии племянника великого гуманиста Уильяма Рэстела в 1557 г. {У. Рэстел был литературным душеприказчиком Т. Мора и имел большое число его рукописей - английских и латинских. Англоязычная часть наследства великого гуманиста была издана Рэстелом в 1557 г.} Все многочисленные позднейшие издания копируют ее. Латинский вариант увидел свет в 1565 г. в Лувене {До сих пор остается дискуссионным вопрос, кто подготовил латинский вариант "Ричарда III" для лувенского издания "Omnia opera Latina" Т. Мора. В. Э. Г. ДойлДэвидсон считает, что это сделал тот же Рэстел, эмигрировавший с приходом к власти Елизаветы Тюдор из Англии и скончавшийся в Голландии одновременно с выходом в свет латинских трудов Мора ("The English Works..., p. 47 ff.). Однако Э. Ф. Поллард обращает внимание на то, что лувенское издание ближе к версии, вошедшей в летопись Холла, чем к рэстеловской публикации (A. F. Pollard. Sir Thomas More..., p. 313). P. С. Сильвестер выдвинул гипотезу, что латинский текст "Ричарда III" обязан своей публикацией секретарю Мора - Джону Харрису, дочь которого Алиса вышла замуж за лувенского издателя Иоганна Фидлера. Последний опубликовал ряд работ английских католиков. Т. Стэплтон, один из биографов Мора, читал у Дороти Колли, супруги Харриса, отдельные рукописи великого гуманиста (RIII, p. XLIX ff).} и после этого не переиздавался без малого четыреста лет.

В 1962 г. Р. С. Сильвестер осуществил параллельное издание латинского и английского вариантов рукописи Мора {Для первого тома "The Complete Works..." (см. "Список сокращений" - RIII).}. В начале 30-х гг. В. Э. Г. Дойл-Дэвидсон подготовил к печати фрагменты еще одной латинской рукописи "Ричарда III", которая была обнаружена в "College of Arms" среди хранившегося здесь после 1678 г. архива Томаса, графа Эрундела {Они были изданы в "The English Works...", v. I. Collations, List E, Raste" 1557 with MS Arundel 43, with Louvain 1565, p. 304-310.}. Она известна у палеографов под условным названием "MS Arundel 43". В 1962 г. Р. С. Сильвестер включил полный текст манускрипта Эрундела в первый том собрания сочинений Т. Мора {RIII, p. 94 ff. До сих пор не опубликованы еще две латинские рукописи Мора - "MS Tanner 32", "MS Harley 902". Они имеют малую научную ценность. Первый манускрипт изготовлен в 1575 г. и является копией лувенского издания. "MS Harley 902" - плохая копия части "MS Arundel 43".}. Сопоставляя английский вариант "Ричарда III" с лувенским изданием и рукописью архива Эрунделов, текстологи пришли к выводу, что английский и латинский варианты писались одновременно {Убедительнее всего это положение было обосновано Р. С. Сильвестером (RIII, p. LIV-LIX).}. Ошибались те, кто предполагал, что латинский текст является переводом с английского или наоборот. Хотя оба варианта во многих местах очень близки, однако в каждом случае Мор по-иному фразирует свои мысли. Налицо и более серьезные структурные несоответствия: перестановка изображаемых эпизодов, пропуск фраз, имен и т. п. Благодаря этому параллелизму ни одна английская работа Мора "не заражена" таким большим количеством латинизмов, как эта. С другой стороны, типично английские идиоматические выражения проникают в латинские конструкции "Истории Ричарда III", особенно много их в эрунделовской рукописи. Поэтому и В. Э. Г. Дойл-Дэвидсон {"The English Works...", p. 50 ff.}, и Р. С. Сильвестер {RIII. p. XXXVIII-XLIII.} считают "MS Arundel 43" более близким к латинскому черновику, чем лучше отредактированный манускрипт, положенный в основу лувенского издания 1565 г.

Текстологические сопоставления английского варианта "Истории" с эрунделовским и лувенским показывают, что первый охватывает больший отрезок времени, чем второй и третий. Лувенское издание кончается коронацией Ричарда III. "MS Arundel 43" обрывается неожиданно при изложении речи герцога Бэкингема в Байнард Касл. Они не содержат таких эпизодов первостепенной важности, как убийство сыновей Эдуарда IV, характеристика Мортона, подготовка мятежа Бэкингема. Латинские варианты не только короче, но и беднее английских: в них опущено много имен, деталей, дат. Но в лувенском издании дается расшифровка таких английских терминов, как Гилдхолл, рекордер, подробно объясняется местоположение Нортгемптона и т. д. Возможно, здесь лежит ключ к пониманию того, почему "Ричард III" писался Мором в двух вариантах: англоязычный предназначался Мором для соотечественников, латинский - для европейских читателей.

Из всего сказанного можно сделать такие выводы: написанный по-английски вариант "Ричарда III", многократно размноженный в XVI в., внес существенный вклад в оценку британской историографией событий 1483 г.; литературно-стилистические и историко-аналитические достоинства англоязычного варианта моровского "Ричарда III" сделали его образцом для английских историков, по крайней мере, на два столетия; по содержанию англоязычный текст "Истории" значительно богаче и лувенского издания, и эрунделовской рукописи; несмотря на то, что латинский текст был мало известен не только рядовому читателю, но даже профессиональным историкам, хотя он в меньшей степени насыщен фактическим материалом, чем английский, все же он содержит несколько интересных мыслей, ряд важных деталей в изображаемых событиях, которых нет в публикации 1557 г. и без которых наше представление об "Истории Ричарда III" осталось бы неполным.

Подготавливая к изданию "Историю Ричарда III", мы исходили из того, что перед нами историческое произведение. Поскольку англоязычный вариант содержит больший фактический материал, более интересен в литературном отношении и оказал более значительное влияние на английскую историографию, чем латинский, то он был признан основным, и перевод был сделан с издания Рэстела 1557 г., факсимильно воспроизведенного в первом томе "The English Works of Sir Thomas More" под редакцией проф. У. Кэмпбела (London, 1934). Наиболее важные факты, приведенные в латинском варианте, но отсутствующие в англоязычном, даны в виде подстрочных примечаний. То же сделано и относительно самых существенных разночтений между английским и латинским вариантами. Латинские отрывки были переведены из "Omnia opera Latina..." Т. Мора, опубликованного в Лувене в 1565 г. Отдельные места эрунделовской рукописи взяты из "Appendix" к первому тому "The Complete Works of St. Thomas More", подготовленному для печати Ричардом С. Сильвестером {RIII, The Arundel Manuscript, p. 96-149.}. Сверка переведенных английского и латинского текстов также осуществлена по "The Complete Works...". Перевод с английского корректировался также по изданию "The More's History of King Richard III", Cambridge, ed. J. K. Lumby. The Pitt Press Series, 1883.