Яков Кротов. Путешественник по времени. - Вера. Вспомогательные материалы.
ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ
Перевод Д.Семеновского
1
Песнь Песней Соломона:
— Мед у него под нёбом. Ласка
хмельней вина.
Умащена маслами, кожа твоя нежна.
Нарда благоуханней пряди твоих волос.
Имя твое — елеем розовым разлилось.
Как тебя любят девы, зрящие твой чертог! — Звал меня царь. — Пойдем же,
пряча в очах восторг.
Возвеселимся, сестры, славой воздав
сполна
тихим речам медовым, ласке, хмельней
вина!
* * *
— Девы Иерусалима, видите — я черна.
Но красотой Кидарским черным шатрам
равна,
ярким завесам царским.
Видите — я смугла.
Лик мой дневное солнце жалило,
как пчела.
Ибо озлились братья, мне повелев
стеречь
их виноградник. Свой же — я не смогла
сберечь.
* * *
— Где ты пасешь, любимый? О, назови
привал,
где бы густые тени спрятали нас двоих.
Сколько еще, сокрытой складками
покрывал,
мне без тебя скитаться подле друзей
твоих?
— Лучшая среди женщин, если не
знаешь ты
путь мой, куда отныне свой устремляю
взгляд, —
то по следам овечьим можешь меня
найти
и у шатров пастушьих резвых пасти
козлят.
* * *
И в колеснице царской
нет такой кобылицы,
чтобы с тобой посмела,
радость моя, сравниться.
Щеки твои в подвесках
и в ожерельях выя.
Будут тебе подвески —
новые, золотые!
* * *
— Царь, ты вкушаешь яства, и для тебя
мой нард
дивно струит свой пряный, тонкий свой
аромат.
Милый, подобно мирре, спит на моей
груди.
Он — словно кисть кипера между лоз
Эн-геди.
* * *
— Как ты сладка, подруга! О, как
прекрасна ты!
Очи твои — голубки.
Губы твои — нарциссы.
— Как ты пригож, любимый! Ложе
у нас — цветы.
Кровли домов наших — кедры,
Стены их — кипарисы.
Воздух благоуханней лучших
Эн-гедских вин.
2
* * *
— Я — нарцисс Саронский, лилия
долин!
— Что лилия средь терновника —
любимая между дев.
— Возлюбленный среди юношей —
что яблоня меж дерев
долины. И сок плодов ее, как ягоды
винной кровь.
Он в дом пированья ввел меня. И знамя
его — любовь.
* * *
Чтобы губы не увядали,
створки век не смежались сном, —
освежите меня плодами,
подкрепите меня вином.
О смарагдовый ветер сада,
ночи вороново крыло,
напоите меня прохладой,
ибо тело изнемогло!
Рук его ароматной негой
окаймленная, что оправой,
я лежу головой — на левой,
он меня обнимает — правой.
Всеми ланями полевыми,
всеми сернами, что в округе, —
всем, что есть в Иерусалиме
драгоценного, о подруги,
заклинаю! Прошу, как чуда:
чтоб любовь не свела с ума, —
не будите ее, покуда
не проснется она сама!
* * *
— Слышен голос его: холмами
скачет, мчится во весь опор.
Мой любимый подобен лани,
молодому оленю с гор.
Он стоит у стены высокой,
он заглядывает в окно.
И его золотое око
лунным блеском обведено.
— Встань, прекрасная! Ты пугливей
дикой серны. Открой замки.
Вот зима пролетела. Ливень
истончился, ушел в пески.
Пробудились холмы, цветами
пламенея на плавных склонах.
Время пенья настало. Стаи
птиц гнездятся в зеленых кронах
изумленных смоковниц. Сладок
аромат виноградных лоз.
Над разливом цветочных грядок
ветер крылья свои пронес
вдоль маслин, что стоят рядами,
до корней серебром омыты.
Встань, газель моя молодая.
Выйди, кроткая Суламита.
Голубица моя, свой облик
прячешь в тесных ущельях скал.
Как бы крепко тебя я обнял,
как бы нежно тебя ласкал!
* * *
— Изловите лисиц, чинящих
виноградникам нашим вред,
ибо лозы в цвету и наших
виноградников краше — нет.
Мы — разлитая радость мирры
в мандрагоровых берегах.
Среди лилий блуждает милый,
на душистых пасет лугах.
* * *
— Пока не повеял день,
не побежали тени,
ко мне обрати свой взор.
Будь подобен газели,
молодому оленю
на расселинах гор.
3
* * *
— На ложе пустом искала я
возлюбленного.
Всю ночь
бродила по саду темному с поникшею
головой,
кружила в тоске по улицам. Но мне
не смогли помочь
ни странники и ни стражники: никто
не встречал его.
И вдруг он возник, как зарево,
подобно костру во мгле.
И радость была в глазах его,
когда он шагнул ко мне.
Я в дом материнский, в горницу
украдкой его ввела.
И пела душа, как горлица
на ветке, что расцвела.
Иерусалима дочери,
покуда наш сумрак сер,
пока не очнулись ловчие
оленей и диких серн,
я вас заклинаю устьями
всех рек, оросивших склон:
любовь не будите! — Пусть она
сама прерывает сон.
* * *
Как солнце, ты из пустыни восходишь
столбами дыма,
курясь фимиамом сладким и миррою
благовонной.
И все шестьдесят отважных мужей
Иерусалима
охраной стоят у ложа великого Соломона.
Стоят шестьдесят отборных, к сраженьям
любым готовы.
И держат мечи на бедрах, чтоб страха
не знать ночного.
* * *
О царь, паланкин твой пышен —
из лучших дерев Ливана.
Столбы — серебро. А вышит — сплошь
золотом. Яркий зев
обивки — горячий пурпур. Сиденье —
огонь шафрана,
и застлан — благоуханной любовью
Сионских дев.
Не красное солнце встало над рыжим
холстом пустыни,
над сонной грядою горной, рассветный
обряд творя, —
то всем возвещает праздник и всех
созывает ныне
лучистый венец венчальный на черных
кудрях царя.
4
* * *
— Как ты прекрасна, милая! О, как
прекрасна ты!
Пара голубок — очи из-под твоей фаты.
Кудри твои, как стадо
коз, что с гор Галаада
вспенившимся потоком
вниз потекло свободно.
Зубы твои — овечки
стриженые. Из речки
вышли. Все без порока.
Нет ни одной бесплодной.
Губы твои, как лилий алые лепестки.
Словно граната дольки, свежи твои виски.
Шея твоя подобна башне Давида — той,
что поражает смертных стройною
красотой.
Тысяча щитов
вкруг нее видна.
Воинов щиты —
нет на них пятна.
Сосцы твои — два козленка, двойня
газели. Ты
в лилейных кругах пасешь их. Ложе твое —
цветы.
* * *
Пока не повеял день,
не побежали тени,
взойду на мирровый холм
в густой аромат растений.
* * *
— Любимая, ты чудесна —
о, ни одного изъяна!
Со мною иди, невеста,
со мною иди с Ливана,
вниз устремляя взор.
С вершин Сенира, Ермона
спеши, с вершины Аманы,
от грозных логовищ львиных,
с барсовых знойных гор!
* * *
— Ты, словно луч рассветный,
нежишься, хорошея.
Очи огнем сверкают, и ожерельем — шея.
Ласки — вина приятней. Тело
благоуханно.
Млеко и мед под нёбом. Соты — твои
уста.
Ткань твоих одеяний, как фимиам
Ливана.
Вся ты подобна капле на черенке листа.
* * *
Запертый сад — невеста моя. На нем
тайны печать: и днем не найти с огнем.
Чистый источник, скрытый от всех родник.
И только я устами к нему приник!
Ростки твои — сад гранатовый,
расцветающий рано.
С киперами он и нардами
и цветками шафрана.
Деревья благоуханные,
ароматная мирра,
алоэ, корица пряная
и побеги аира.
Источник садов, ключ живой
вод, бегущих с Ливана.
— Северный ветер, взвейся, южный —
на сад повей.
Пусть ароматы льются с грузных его
ветвей.
Ибо любезный друг мой нынче сюда
войдет —
с ветки сорвать прохладный,
благоуханный плод.
5
* * *
— Вот пришел я в мой сад, невеста,
и мирры взял.
Пил вино с молоком, под нёбом катал
меды.
Наслаждался дарами и предлагал
друзьям:
веселитесь, пируйте! Ешьте мои плоды!
— Я уснула, но сердце бодрствует. Голос
вдруг.
Это друг мой пришел и в двери стучит
мой друг.
— О, возлюбленная, открой, ибо ночь
темна
и холодной росой моя голова полна.
— Но уже я сняла одежду, легла
в постель.
Но омыла я ноги — как же мне их
марать?
А возлюбленный длань простер сквозь
дверную щель,
и душа моя взволновалась о нем опять.
Я решилась открыть, но капала мирра
с рук,
на дверную щеколду с пальцев моих
текла.
Отворила я двери — нет ни души
вокруг.
Ускользнул он, сокрылся, след поглотила
мгла.
Я искала его повсюду. Но город пуст.
Только стражи ночные встретились мне
во мгле.
И о друге мольба с моих не сходила уст.
Но сорвали покровы, боль причинили мне.
Девы Иерусалима, я заклинаю вас:
если ночью кромешной или в рассветный
час
повстречаете друга, — молвите, что она
потеряла рассудок и от любви больна.
— Чем, ответь, пробудил в тебе он такую
страсть?
Чем, прекраснейшая из женщин, он так
хорош?
— Ярче злата — чело, кудрей
смоляная масть.
Среди тысяч ему подобного не найдешь!
Очи его — два голубя, что у вод
бурно текущих плещутся в молоке.
Щеки его — цветник благовонный. Рот —
лилия ароматная в цветнике.
Губы его — пурпурные лепестки
в капельках мирры. Под языком —
нектар.
Руки его — из золота кругляки.
В перстнях персты. На каждом —
сапфира жар.
Глаже слоновой кости его живот.
Ноги — столбы из мрамора на златых
прочных опорах. Весь он — душистый
мед.
Соты его заполнены: нет пустых.
Облик его — величественный Ливан.
Негу он источает и аромат.
Строен, подобно кедру: всем деревам —
царь. Вот каков возлюбленный мой и брат!
6
* * *
— Куда отлучился друг твой,
прекраснейшая из жен?
Калитка его открыта, чертоги его пусты.
— Мой милый спустился в сад свой.
Меж лилий блуждает он,
на благоуханных грядках срезает для нас
цветы.
Нам быть под единым кровом,
вкушать за одним столом.
И если он — ствол, я — крона,
шумящая над стволом.
— Любимая, ты прекрасна, как Тирца;
любезна глазу,
как лик Иерусалима; грозна, как мои
полки.
Свой взор отведи — волнуешь. Что
дымчатые топазы
у милой зрачки, а веки — дрожащие
мотыльки.
Кудри твои как стадо
коз, что с гор Галаада
вспенившимся потоком
вниз потекло свободно.
Зубы твои — овечки
стриженые. Из речки
вышли. Все без порока.
Нет ни одной бесплодной.
Щеки твои — граната
дольки в тени ресниц.
* * *
В пышных моих палатах
есть шестьдесят цариц,
восемьдесят наложниц
и без числа — девиц.
Но ты — украшенье сада, —
цветущая меж ветвей!
Единственная услада
родительницы своей, —
одна ты у Соломона,
как тайный родник, светла.
И если я — ствол, ты — крона,
бегущая от ствола.
Ты — кроткая голубица
меж птиц, что поют в лесу.
Узрели тебя царицы,
наложницы и девицы —
и славят твою красу.
— О, кто в цветниках пасется, —
таинственна, как луна,
светла, как дневное солнце,
подобно полкам, грозна?
* * *
— В ореховый сад сошла я, и мой
устремился взгляд
на зелень холмов, на пестрый, волнистый
покров долин.
А вдруг распустились лозы, и нежный
расцвел гранат,
и на серебристых ветках желтеют цветки
маслин?
И дивный же сон мне снится!
Но, может, пока спала, —
на царскую колесницу
душа меня вознесла?
7
* * *
— Оглянись, очнись, вернись,
Суламита! — Вот
как чудесна ты, красой услаждаешь взор!
— Для чего глазеть вам, будто
на хоровод,
на меня, простушку, лань с Галаадских гор?
— В ремешках сандалий ноги твои
стройны,
их ступни узки, а пальцы их — виноград,
что просвечен солнцем. Бедра — как две
луны. Твой пупок, что чаша, длящая аромат.
Твой живот округлый — ворох пшеницы.
Он
окаймлен цветами — капли росы на них.
Два сосца — ягнята, двойня газели.
Склон,
где они пасутся, — за цветником цветник.
Шея твоя — колонна.
Губы твои — гранат.
Очи — пруды Хэшбона
у Батраббимских врат.
Нос твой — Ливана башня, зрящая
на Дамаск.
А голова, что Кармель над хризолитом
волн.
Волосы — влажный пурпур, пряный
источник ласк.
Царь полонен кудрями, словно потоком —
челн.
* * *
Как ты благоуханна! Губы мои подробно
помнят тебя. Ты пальме финиковой
подобна
станом. А груди — грозди.
Если б и впрямь ты стала
пальмой, — уж я сумел бы по золотому
стану
влезть на верхушку. Грозди — были бы
мне наградой.
Яблоком пахнут ноздри милой. Уста —
услада
губ утомленных. Влага спелого
винограда.
* * *
— Милый, с тобой друг в друга
перетекаем, словно
реки, пока округа
ветром шуршит по склонам.
Рядом уснуть — легко ли?
Кровь моя закипела.
Переночуем в поле, —
там, где цветут киперы.
Утром пойдем, касаясь
трав в пламенистых росах.
О, развилась ли завязь
на виноградных лозах?
Сильные ароматы
пчел собирают ранних.
Там, где цветут гранаты,
вспыхнет твое желанье.
Сколько благоуханных
возле ограды нашей
Новых плодов и старых, —
их не коснулись воры.
Все для тебя, любимый, я сберегла.
Сама же —
В длани твои упала
яблоком мандрагоры.
8
* * *
— Но, окажись ты братом,
вскормленным сладким млеком
матери нашей общей, —
мы б, не стыдясь нимало,
по городским извивам
плыли, подобно рекам,
из одного истока
взявшим свое начало.
Как бы нас привечала
мать под родимым кровом,
где пребыванье наше
было бы всем приятно.
Ты б наставлял сестрицу
мудрым и строгим словом.
Я — утоляла б жар твой
влагою ароматной.
* * *
Рук его дивной негой,
словно рубин — оправой,
оплетена: на левой —
сплю, а ласкает правой.
— Девушки городские, я вас молю
и ныне:
о, не тревожьте милой столько, сколь
ей угодно!
— Кто это, поглядите, кто она,
из пустыни
вышедшая, и друга за руку держит
гордо?
— Как ты прекрасна, дева! Милая, как
нежна ты.
Словно бутон расцветший, уст лепестки
разжала.
— Я тебя разбудила в легкой тени
граната,
там, где тебя, любимый, мать под листвой
рожала.
* * *
О, как сладко с тобой молчать,
уйдя в забытье.
Положи меня, как печать,
на сердце твое.
Я не знаю, с чего начать,
но все же спою:
положи меня, как печать,
на руку твою.
Ибо страсть, словно смерть, сильна,
а ревность — люта,
словно адский костер. Она
сквозь металл щита
проникает огнями стрел,
обращая в прах,
даже сердце того, кто смел,
и того, кто прав.
Пред любовью ничто — ветра
и потоков прыть.
И не хватит в дому добра,
чтоб ее купить.
Будет алчущий заклеймен,
как презренный смерд.
Ибо нет для нее времен
и сильна, как смерть.
* * *
— Наша сестрица — отроковица,
нет у нее сосцов.
Сваты приедут — как сговориться,
чем привечать гонцов?
Если б сестрица стала стеною,
мы б возвели с утра
башню, что спорит с голубизною
блестками серебра;
дверью — мы б кедром ее обшили
крепким. — А я — стена.
Груди — как башни, и тело — в силе.
Вот как я сложена!
* * *
— Славный у Соломона сад был
в Ваал-Гамоне —
с травами и плодами, полными
благовоний.
Он сторожам усердным отдал его внаем,
с них за плоды взимая тысячу серебром.
Мой же — всегда со мною — всё
зеленей и гуще!
Тысячу — с Соломона, двести —
со стерегущих.
— Выйди, царица сада,
не укрывайся тенью.
Нёбо твое — прохлада,
голос подобен пенью
птиц.
— О, беги, любимый,
мчись же во весь опор,
словно олень, ловимый
эхом Ливанских гор!
Перевод Я. Лаха
ПЕСНЬ ПЕСЕН
ГЛАВА 1
Песня песен Соломона.
Напои меня поцелуем,
ибо слаще вина твои ласки.
Чуден твой аромат,
маслом имя течет,
потому тебя девушки любят.
Позови, побежим за тобою —
в покои я царские приведена —
ласки твои нам слаще вина,
веселье ты нам и отрада,
не зря тебя любят.
Черна я, но хороша,
девушки Иерусалима,
словно шатры Кедара,
словно завесы царя.
Не глядите, что я смугла,
что солнцем опалена,
братья со мной суровы,
приставили к виноградникам,
остался мой без призора.
Скажи, любимый, душа моя,
где ты пасешь,
где стадо в полдень заляжет?
Не то бродить мне, лицо укрыв,
меж стадами твоих друзей.
Краса моя,
если с пути собьешься,
по овечьим тропам иди
и козлят паси
у пастушьих шатров.
Кобылицей из выезда фараона
воображаю тебя, подруга моя.
Подвески тебе к лицу
и ожерелье на шее.
Мы золотые подвески подарим
в крапинках серебра.
Покуда царь у себя пировал,
мой нард аромат разливал.
Мой милый — связкою мирры
ночует между грудей.
Мой милый — цветок кипрея
в садах-виноградах Эйн-Геди.
Ты хороша, подруга моя,
ты хороша, глаза твои — два голубка.
Ты хорош, милый мой,
и пригож,
и зелено наше ложе.
ГЛАВА 2
Я — Саронская лилия,
белый цветок полевой.
Как роза среди шипов —
так милая между подруг.
Как яблоня в чаще леса,
так милый среди парней,
под кроною я сидела,
и сладко яблоко мне.
На пир я приведена,
и любовь осеняет меня.
Сластями меня подкрепите,
яблоки приложите,
ведь я любовью больна.
Левой рукой — под моей головой,
а правой меня он обнимет.
Заклинаю вас,
девушки Иерусалима,
газелями и легконогими ланями
не будить,
не тревожить любовь, пока
не очнется сама.
Милого голос!
Вот он и сам —
прыгает по холмам,
носится по горам.
На оленя милый похож,
на молодую газель,
вот он уже стоит за стеною,
заглядывает в окошки,
засматривает в проемы.
Подал знак и сказал мне так:
— Вставай,
красавица,
выходи!
Вот и зима позади,
дожди прошли, отшумели.
Почки видны повсюду,
пора соловья наступила,
и в нашем краю голубка воркует.
У смоковниц набухла завязь,
лоза зацвела и пахнет,
вставай,
красавица,
выходи!
Голубка моя, на уступе горы,
в укрытье скалы,
дай на тебя взглянуть,
дай услышать тебя,
ибо сладок голос
и мил твой вид.
Держите лисиц,
малых лисят,
что нашей лозе вредят,
когда зелен еще виноград!
Мой друг — для меня,
а я — дня него,
пасущего среди лилий.
Пока не повеял
полуденный зной
и не пропали тени,
милый, оленем вернись,
или юной газелью
к расселинам гор.
ГЛАВА 3
На постели своей
по ночам
искала того,
в ком души не чаю,
искала —
не находила.
Встану я, обойду весь город
по улицам, переулкам,
поищу того,
в ком души не чаю.
Искала —
не находила.
Заметил меня дозор,
обходивший город:
— Того, в ком души не чаю,
вы не встречали?
Едва я их миновала,
как того отыскала,
в ком души не чаю,
обхватила его, не отпускала,
покуда к родимой не привела,
к матери в дом.
Заклинаю вас,
девушки Иерусалима,
газелями и легконогими ланями,
не будить,
не тревожить любовь, пока
не очнется сама.
Это кто
из пустыни восходит,
словно дыма столбы,
в облаке мирры, сладкого ладана,
и всякой заморской пудры?
Вот ложе царское Соломона,
вокруг шесть десятков воителей,
героев Израиля.
Все они при оружии,
обучены ратному делу,
каждый мечом опоясан
против страха ночного.
Паланкин себе сделал
царь Соломон
из ливанского кедра.
Столбы его — серебро,
золотого шитья ковер,
пурпурное сидение,
а внутри
выстлано все любовью
девушек Иерусалима.
Выходите, смотрите, девы Сиона,
на царя Соломона
в короне, что возложила
мать на него
в день праздника сердца,
в день свадьбы его.
ГЛАВА 4
Ты хороша, подруга моя,
ты хороша,
глаза твои — два голубка
из-под кудрей,
волосы — козье стадо,
что скатилось с высот Гилада.
Зубы — гладкие овцы
после купанья,
овечки — одна в одну,
без изъяна.
Алою лентой губы,
и мила твоя речь,
половинкой граната щека
из-под кудрей.
Шея твоя, как башня Давида
во всей красе,
тысяча щитов на ней висят
и все колчаны героев.
Груди твои —
близнецы-оленята,
двойня у лани
на пажити среди лилий.
Пока не дохнул
полуденный зной
и не пропали тени,
пойду я на гору
душистой мирры,
на холм ароматного ладана.
Ты всем хороша, подруга моя,
и нету в тебе изъяна.
С Ливана, невеста моя,
с Ливана вместе со мной приди,
погляди с вершины Хермона,
с гор Амана и Снир,
оттуда, где водятся львы
и леопарды.
Пленила невеста, сестра моя,
пленила сердце единым взглядом,
одним самоцветом из ожерелья.
Ласки твои милы,
невеста, сестра моя,
слаще вина они,
и запах твоих умащений
лучше всех ароматов.
Губы твои медвяны, невеста,
мед-молоко под языком,
и платья запах — цветенье Ливана.
Запертый сад — невеста моя,
потаенный ручей, заповедный ключ.
Ты орошаешь гранатовый сад,
в котором цветут
алоэ и нард,
тростник ароматный,
хна и шафран,
деревья, дающие
мирру и ладан,
корицу и лучший бальзам.
Ты — садовый ручей,
источник живительных вод
с Ливанских высот.
Северный ветер, проснись,
и южный — явись
овеять мой сад,
где разлит аромат,
милый в сад свой придет,
драгоценный отведает плод.
ГЛАВА 5
В саду я, сестра, невеста моя,
мирру собрал и бальзам,
отведал сотовый мед,
выпил вина и молока,
ешьте, милые,
допьяна пейте, друзья!
Я сплю, но сердце не спит.
Голос! Милый стучится в дверь:
Отвори, сестра,
голубица, подружка, дитя,
моя голова в росе,
на кудрях ночная влага.
Я разделась уже —
не одеваться ж опять!
Вымыла ноги —
неужто снова марать!
Он руку просунул в щель у двери,
и все во мне задрожало.
Поднялась ему отворить,
и мирра стекала с рук,
с пальцев капала влага
на скобы замка.
Отворила милому я,
а он из виду пропал,
тоскою душа изошла,
его искала — не находила,
звала его — не отвечал.
Заметил меня дозор,
обходивший город,
избили меня, изранили,
покрывало сорвали
стражи порядка.
Заклинаю вас,
девушки Иерусалима,
если милого вы найдете,
расскажите ему,
что я любовью больна.
Чем же твой друг,
подружка-краса,
чем он лучше других,
что ты нас так заклинаешь?
Мой милый бел и румян,
он виден издалека,
голова — золотой самородок,
а кудри —
вороново крыло,
глаза —
голубки у ручья,
омытые пеной
самоцветы в оправе.
На щеках словно грядка
душистых трав,
губы — лилии,
миррой сочатся они.
Руки округлые золотые
украшены самоцветами,
живот — слоновая кость
в сапфировом обрамленье.
Ноги — мраморные колонны
на золотом постаменте,
видом подобен Ливану,
могуч, как ливанский кедр.
Сладостны губы, и весь он мил —
вот мой любимый, вот мой дружок,
девушки Иерусалима!
ГЛАВА 6
Куда твой милый ушел,
по дружка-краса?
Куда твой милый пропал?
Поищем с тобою его.
Милый спустился в сад,
где душистые травы,
в садах любимый пасет
и лилии собирает.
Мой друг — для меня,
а я — для него,
пасущего среди лилий.
Ты хороша, как Тирца, подруга моя,
как Ерушалаим прекрасна,
величава, как звезды в небе.
Глаза свои отведи,
от них я в смятеньи,
твои волосы — козье стадо,
что скатилось с высот Гилада.
Зубы — гладкие овцы
после купанья,
овечки — одна в одну,
без изъяна.
Половинкой граната щека
из-под кудрей.
Вот шестьдесят цариц
и восемьдесят наложниц,
и девушкам нет числа.
Она же одна, голубка, дитя,
единственная у мамы,
свет очей родимой своей.
Девушки ее хвалят,
царицы, наложницы славят:
Не она ли зарделась зарей,
светит луной, солнцем сияет,
звездами блещет?
В ореховый сад сошла я
посмотреть на тростник у ручья,
посмотреть — зацвела ли лоза,
завязался ль гранат.
Себя позабыла,
сердце свое положила
славному на колесницу.
ГЛАВА 7
Вернись, обернись, Шуламит,
дай поглядеть на тебя!
Что вы нашли в Шуламит,
плясунье из хоровода?
Как хороши, царевна,
ступни твоих ног обутых,
и округлые бедра,
как редкие украшенья,
ваятелем сотворены.
Лунною чашей пупок —
вино в нем не иссякает,
живот, как пшеничный сноп,
что лилиями обвязан.
Груди твои —
близнецы-оленята,
двойня у лани.
Шея — как башня слоновой кости,
глаза — водоемы в Хешбоне
у городских ворот,
а лицо — вершина Ливана,
что к Дамаску обращена.
Голова на плечах — Кармель,
и волосы блещут кармином —
царь кудрями пленен.
Как ты мила и как хороша,
сладостная любовь!
Подобен пальме твой стан,
а груди — кистям винограда.
Мне бы на пальму влезть,
за ветви ее ухватиться,
вот и груди твои —
виноградные гроздья,
и дыхание — запах яблок.
Ласковым добрым вином
твои поцелуи мне,
и губы шепчут во сне.
Милому я отдана,
и ко мне его страсть.
Давай же в поля уйдем
и заночуем в травах.
Проснемся у виноградника,
поглядим, отцвела ли лоза,
набухла ли завязь,
пробился ли цвет граната,
там я ласки тебе подарю.
Мандрагор аромат источает,
и сахарные плоды —
свежие, да и прежние —
припрятала я для тебя.
ГЛАВА 8
Были б мы братом-сестрою
от материнской груди,
встречала бы, целовала,
и никто бы меня не стыдил.
Я бы тебя привела
к мудрой матери в дом,
напоила б душистым вином,
соком граната.
Левой рукой — под головой,
а правой меня он обнимет.
Заклинаю вас,
девушки Иерусалима,
не будить,
не тревожить любовь, пока
не очнется сама.
Это кто
из пустыни восходит,
на любимого опираясь?
Под яблонею тебя разбудила,
здесь ты на свет появился,
здесь тебя мать родила.
Печатью на сердце меня положи,
печатью — на руку,
ибо сильна любовь, как смерть,
ревность, как ад, тяжела,
стрелы ее — огонь,
искры и пламя.
Наводненья
не смогут любовь погасить,
полноводные реки
не смоют,
а кто посулит
все добро свое за любовь, —
засмеют его.
Наша сестра мала,
и нет у нее грудей,
что же мы ей подарим,
когда женихи нагрянут?
Если она — стена,
над нею воздвигнем
башню из серебра,
а если как дверь она,
мы обошьем ее кедром.
Я — стена,
и как башни, груди мои,
нашел он уже со мной
мир и счастье свое.
Виноградник был
плодородный
у Соломона,
он доверил его сторожам,
и каждый в уплату принес
тысячу серебром.
Виноградник же мой со мной,
а тебе, Соломон, твоя тысяча,
и пятая часть — сторожам.
Обитающая в садах!
Друзья услышать тебя хотят,
отзовись!
Любимый, беги,
будто олень
или газель молодая
на душистых холмах.
Перевод Д. Семеновского. (Фрагменты)
Гл. 5, ст. 2 — 6.
Я сплю, но в безмятежном сне
Не хочет сердце позабыться.
За дверью милый кличет мне:
— Открой мне двери, голубица!
Ночь благовонная давно
В садах томящихся почила.
Густых кудрей моих руно
Роса жемчужная смочила! —
Я с плеч одежду совлекла —
Как ночью одеваться стану?
Омыла ноги и легла —
Как с ложа девственного встану?
Мой милый в двери — слышу я —
Стучит рукой нетерпеливой.
О, как трепещет грудь моя,
О, как дрожит она стыдливо!
Я встала с ложа. С рук моих
Густые каплют ароматы.
Запястья огибают их,
А пальцы в тесных перстях сжаты.
Дверь отперла я, чуть дыша.
Возлюбленный вошел — и с пылом
Его речей моя душа
Слилась в очарованьи милом.
Гл. 6, ст. 5.
Уклони от меня, уклони
Звезды глаз прекрасных и нежных,
Ибо сонмом порывов мятежных
Окрылили меня они.
Гл. 6, ст. 10.
Кто эта девушка? Она,
Как утро, вся напоена
Горячим ярким пламенем,
Собой прекрасна, как луна,
Светла, как солнце, и грозна,
Как полк с победным знаменем.
Гл. 8, ст. 1.
О, возлюбленный, когда бы
Я в тебе имела брата,
На заре невинных дней
Припадавшего устами
К груди матери моей, —
Как бы я тебя лобзала,
Встретя в шуме людных улиц,
В голубом сияньи дня!
И за эти поцелуи
Не судили бы меня.
Гл. 8, ст. 6 — 7.
Положи меня, о нежный друг,
Как печать, на сердце у себя.
Неразрывным перстнем гибких рук
Окружи мой стройный стан, любя.
Точно смерть, крепка моя любовь,
Ревность — ад, жестокий, знойный ад.
Как огонь, воспламеняя кровь,
Надо мной крыла его парят.
И любви не охладит во-век
Никакая бурная вода,
Никакие волны быстрых рек
Угасить не смогут никогда.
Если кто предложит за нее
Все именье — плод тяжелых лет, —
Все богатство, все добро свое, —
Только смех услышит он в ответ.
