См. 18 век.

Фальконет (Falconet), Мориц-Этьен, франц. скульптор, 1716—91, директор парижск. акад. худож.; 1766, по рекомендации Дидро, был приглашен Екатериной II для исполнения памятника Петру Велик. в СПБ. (на Сенат. площ.).

ПИСЬМО ФАЛЬКОНЕТА К ИМПЕРАТРИЦЕ ЕКАТЕРИНЕ II.

Оп.: Письмо Фальконета к императрице Екатерине II // Русский архив, № 5. 1897

Императорское Русско-Историческое Общество в 1876 году издало целый том (XVII), заключающий в себе переписку императрицы Екатерины II с известным Фальконетом, при чем, как сказано в предисловии (стр. ХLV), письма Фальконета к Императрице обязательно сообщил бывший в то время директор государственного архива К.К. Злобин. Говорить что либо об интересе, представляющемся этим прекрасно изданным томом, было бы лишнее; он известен каждому историку. Напомним только, что в этом томе переписка оканчивается письмом Фальконета от 1 Сентября 1778 года (стр. 247 тома), при чем за время 1775 года имеются только пять писем Фальконета (№№189—193), без соответствующих ответных писем Императрицы. В одном из этих писем (№191, на стр. 237—238) от 7 Августа 1775 года Фальконет сообщает Императрице о смерти в Париже какого-то Коллена, бывшего хранителем всего его состояния, о том, что сын его Фальконета, выжидавший в Петербурге судьбы своих картин и принужденный теперь вследствие смерти Коллена уехать, чтобы выяснить положение денежных дел своего отца, перед отъездом сказал князю Голицыну, предложившему ему за картины 3000 рублей, что он не может принять этой суммы и полагается на Ее Величество. На другой день он возвратился к князю и сказал, что, во избежание дальнейшего беспокойства, он просит шесть тысяч; “но до сих пор мы ожидаем ответа князя Голицына и приказаний Вашего Величества” (стр. 238).

За тем в дальнейших письмах Фальконета не упоминается более ни о Коллене, ни о деньгах за картины сына ¹. Между тем в Государственном Архиве Министерства Иностранных Дел имеется небольшое дело (ХVII—№280) о портретах, писанных Фальконетом, в котором, среди трех докладов князя Александра Голицына, имеется и собственноручное письмо Фальконета-отца к императрице Екатерине II, от 3 Ноября 1775 года, почему-то не вошедшее в изданный Историческим Обществом том. Это письмо Фальконета служит как бы [124] продолжением его же письма от 3 Августа 1775 года, выше нами упомянутого. Дело архива №280 начинается всеподданнейшим докладом князя Александра Голицына от 26 Мая 1775 года о том, что он призывал Фальконета (которого, не сказано; быть может, сына), чтобы отдать три тысячи рублей за написанные портреты, но он не принял, настоя, что они за труды не достаточны и что он желает лучше остаться без платы. "Я сколько ни старался убедить его к принятию оной, добавляет князь Голицын, только никак предуспеть не мог".

Какая на это последовала резолюция Императрицы, не видно; но 8 Июня того же года князь Голицын снова докладывает Императрице, что Фальконет желает шесть тысяч и просит, чтобы он, князь Голицын доложил о сем Вашему Императорскому Величеству. Резолюции Императрицы опять не видно; но при сем докладе помещено подлинное письмо Фальконета-отца к Императрице от 9 Ноября 1775 года на почтовой бумаге в большую четвертку. Сообщаем его в переводе:

Ваше Императорское Величество!

Г. Коллен, этот добрый истинный друг, который умер нисколько месяцев тому назад, хранил все мои деньги, и его осторожность, не желавшая что либо подвергать произволу воров, внушила ему наилучшую меру предосторожности: он сам все расточил. Освобожденный таким образом от всех тленных благ сего мира, я могу по своему усмотрению распевать, не думать ни о каких делах, и пользоваться сладким сном. Впрочем, быть может еще окажется, нельзя ли мне что либо возвратить из остатков его состояния; но мне сообщают из Парижа, что ранее года нельзя ничего с точностию определить, потому что заявленныя уже претензии кредиторов заставляют опасаться ежеминутного появления других, более значительных.

Ваше Величество позволите мне еще замолвить слово. Это не для меня. Я полагал, что мой сын найдет по приезде своем в Париже деньги на свое обзаведение. Г. Коллен распорядился совсем иначе, а потому умоляю Ваше Величество соблаговолите приказать уплатить мне за три портрета с тем, чтобы я мог переслать эти деньги.

Г. Рослэн, находящейся здесь и которого я часто вижу, так ценит свои труды; большой портрет во весь рост, по его манере, как например короля Шведского, который он пишет в настоящее время, а также подобные ему, которые он, быть может, будет делать Вашему Величеству, он ценит в 4000 рублей. Не будет поэтому, кажется, безрассудным, приняв во внимание относительные достоинства произведений Рослэна и моего сына, оценить каждый из сделанных моим сыном портретов в 2000 рублей? Если Ваше Величество изволите находить эту цену слишком высокою, то мы подождем возвращения Вашего Величества ²; мой сын как нибудь пробьется в это время и, быть может, его произведения, нисколько не вовлекая его в соревнование с Рослэном, по осмотре их [125] заслужат некоторое внимание. Не смею упоминать о каком либо внимании к отцу, ни о дороговизне путешествия, которое мой сын принужден был сделать из Лондона, чтобы приехать сюда и более свободно заняться портретами. Имею честь быть с наиглубочайшим уважением Вашего Императорского Величества покорнейший и послушнейший слуга Фальконет.

На письме этом рукою ст.-секретаря Козьмина сделана отметка: о заплате Фальконету за картины писано князю Голицыну 3 Декабря 1775 года.

Казалось бы, что после этого ничего не оставалось, как получить деньги, назначенные Императрицею; но из лежащего в том же деле доклада князя Голицына видно, что Фальконет и этим не довольствовался. Вот что докладывал Императрице князь Голицын 10 Декабря 1775 года, т.е. чрез неделю после состоявшейся резолюции.

"Высочайшее Вашего Императорского Величества именное повеление от 3 числа сего месяца я имел счастье получить и во исполнение по оному призывал я к себе Фальконета для заплаты ему, за написанные сыном его портреты, определенной от Вашего Императорского Величества суммы. Но он отозвался на сие, что, повинуясь высочайшей Вашего Величества воле (это слово пропущено, но очевидно должно быть), хотя и желал бы принять оную сумму, только за отъездом отсюда сына его, в работу которого как человека уже совершеннолетнего он отнюдь не мешается и следственно не ведает цены оной, не может он принять предлагаемые ему платы, не снесясь прежде с своим сыном, почему и намеряется он теперь к нему о том писать.

Впрочем, пребываю с всеглубочайшим респектом, Всемилостивейшая Государыня, Вашего Императорского Величества всеподданнейший раб князь, Александр Голицын”.

Этим все дело оканчивается, и дальнейших каких либо бумаг или указаний о действительном получении денег за картины Фальконета-сына в сем деле не имеется. Но это последнее довольно безразлично и никакой важности не представляет, между тем как и вышеизложенного вполне достаточно, чтобы вывести некоторые предположения, которыми и поделимся с нашими читателями, предварительно возобновив в памяти их некоторые биографические сведения о лицах, упоминаемых в этих бумагах.

Прежде всего напомним, что императрица Екатерина II почти весь 1775 год провела в отсутствии из С.-Петербурга. Она еще 10-го Января отправилась в Москву для празднования окончательно утвержденного мира с Турками в Кучук-Кайнарджи и пробыла в Москве почти до конца Декабря месяца (см. Каммер - Фур. Журнал за 1775 год). Этим объясняется, почему на письмо Фальконета из С.-Петербурга от 3 Ноября последовала резолюция Императрицы только 3 Декабря. Кроме того это же доказывает, что Императрица дала приказание уплатить деньги, не видав [126] портретов, которые Фальконет в письме своем выражает готовность оценить по возвращении Императрицы.

Упоминаемый в письме Рослэн был знаменитый в свое время портретист. Александр Рослэн (Roslin, а не Rosslin, как писал Фальконет), родившийся в 1718 году в Мальмэ в Швеции и умерший в Париже в 1793 году. Он пользовался в свое время большою известностью, кроме того имел случай писать множество портретов, что дало ему возможность, как говорят, заработать в сорок лет до 800000 франков. Он был членом Парижской Академии живописи с 1753 года. Он приезжал и в Петербург писать портреты. С этими-то произведениями известного художника и соразмеряет Фальконет произведения своего сына, о котором конечно никто бы и не знал, что он живописец, если бы он не был сыном знаменитого скульптора Этьэнна Фальконета. Сей последний, родившись в Париже в 1716 году и скоро приобретя громкую известность своими Милоном Кротонским, Пигмалионом и другими произведениями, был приглашен в Петербург для создания памятника Петру Великому. Обогатив нашу столицу всем известным дивным своим произведением, Фальконет вернулся в отечество в 1778 году, где был поражен в 1783 году ударом паралича, который 8 лет держал его прикованным в постели, до самой его смерти в 1791 году.

В числе двух сопровождавших его в Россию скульпторов, Фальконет взял также талантливую художницу Марию-Анну-Колло (род. в Париже 1748 г. и умерла в 1821 году), которая изваяла голову Петра Великого на памятнике. За этою художницею стал ухаживать приехавший тоже в Петербург из Англии к Фальконету сын его, Петр; это кончилось браком их в 1777 году, за год до отъезда их из Петербурга. Брак этот счастлив не был; молодой Фальконет был очень легкомыслен, часто ссорился с женою и ухаживал за другими женщинами, что и заставило жену его покинуть и переселиться к свекру, старому Фальконету, которого она не покидала до самой его смерти. Этот Петр Фальконет учился живописи у Английского художника Рейнольдса и принадлежит к второклассным живописцам, о которых даже в обширных и обстоятельных справочных книгах почти что вовсе не упоминается.

Можно смело заключить, что, не будь отца Фальконета в России, Императрица никогда бы не поручила писать портреты его сыну, имея у себя в столице в тоже время Рослэна. Конечно при заказе портретов о цене их не договорились, а потому впоследствии и возникла переписка, выше нами приведенная. Дают три тысячи рублей. Мало; лучше ничего не возьмем. Желают получить шесть тысяч. Сам художник уезжает, и отец его, упомянув в начале письма, что он совершенно разорен (что впрочем ни малейшего отношения к оценке картин его сына не имеет), просит за каждый портрет по 2.000 рубл. (т.е. всего шесть тысяч), потому только, что Рослэн получает вдвое более, забывая или конечно, замалчивая, что Рослэн один из первых портретистов своего [127] времени, а Фальконет-сын очень посредственный живописец. Но дают и шесть тысяч. Тогда Фальконет-отец не находит возможным принять их, хотя и желал бы, так как в работу сына своего, как человека уже совершеннолетнего, отнюдь не мешается и следственно, не ведая цены оной, не может принять предлагаемой платы, не снесясь прежде с сыном. Но каким же образом тот же Фальконет-отец немного ранее находил возможным просить Императрицу приказать уплатить ему за три портрета, намереваясь переслать деньги сыну? Если он Фальконет-отец отнюдь не мешается в работу своего сына как совершеннолетнего, то ему не следовало бы утруждать Императрицу просьбою о выдаче сыну денег. Если же он раз просит о выдаче денег, то необходимо их брать, коли дают, так как отказ при подобных условиях может дать повод предполагать, что не берут просимых денег, потому что недовольствуются ими, находя, что мало просили. Иначе нельзя объяснить себе причину отказа Фальконета-отца от принятия денег, о выдаче которых сам же Фальконет просил. А это, в свою очередь, дает основание предполагать, что Фальконет-отец далеко не был так бескорыстен, как некоторые стараются его изобразить. Но это очевидно нисколько не может умалить его замечательный талант и дивное творчество. Талант талантом, а деньги деньгами и, говоря о таланте лица, не следует толковать о его бескорыстии.

Комментарии

1. Не можем при этом не указать, что в приложенном к тому азбучном указателе имя этого Коллена вовсе не встречается; упомянутый же в письме князь Голицын по тому же указателю (ст. 424 во 2-м столбце) принимается за Дмитрия Алексеевича, посланника нашего в Гаге, который предлагает сыну Фальконета 3000 руб. за его портреты, стр. 338 (должно быть стр. 238), а между тем это князь Александр Михайлович Голицын, тогдашний вице-канцлер.

2. Из Москвы. П.Б.