Сэмюел П. Хантингтон

Война цивилизаций:

победитель определится на культурном фоне

№ 13(32), 6–19 июля 1993 г.

Мировая политика вступает в новую фазу, когда идеология и экономика не будут больше служить главным источником конфликтов. Великим водоразделом внутри человечества и доминирующим источником конфликтов станет культура. Главные конфликты глобальной политики будут происходить между странами и группами стран различных цивилизаций.

В эпоху холодной войны существовало разделение на первый, второй и третий мир. Оно себя исчерпало. Гораздо больший смысл имеет попытка сгруппировать страны не по их политическим либо экономическим системам или уровню экономического развития, а по их культуре и цивилизации.

Цивилизация — высшая форма объединения людей по уровню культуры и наиболее всеобъемлющий принцип их культурной идентификации, если не считать того, что выделяет людей среди других видов.

Очевидно, что цивилизации смешиваются и находят одна на другую и могут включать в себя субцивилизации. У западной цивилизации два основных варианта —европейский и североамериканский, у исламской — арабский, турецкий и малайский. Различия между ними редко бывают ярко выражены, хотя цивилизационные несходства вполне реальны. Цивилизации возникают и приходят в упадок, разделяются и сливаются. И, как известно любому студенту-историку, цивилизации исчезают.

Люди Запада привыкли думать о национальных государствах как главных действующих лицах в мировых делах. Но так обстоит дело только несколько последних столетий. В более широких временных пределах история выступает как история цивилизаций. К этому возвращается мир.

Цивилизационная идентификация будет приобретать все большее значение, и мир в значительной степени будет формироваться в результате взаимодействия семи или восьми главных цивилизаций. Это западная, конфуцианская, японская, исламская, индуистская, славянско-православная, латиноамериканская и, возможно, африканская цивилизации. Основные и наиболее кровавые столкновения будут происходить вдоль границ, разделяющих эти культуры. Линии разлома между цивилизациями станут линиями фронта будущего.

Почему? Во-первых, различия между цивилизациями глубинны, они проявляются в истории, языке, культуре, традиции, и, что наиболее важно, в религии. В разных цивилизациях существуют разные взгляды на отношения между Богом и человеком, гражданином и государством, родителями и детьми, свободой и властью, равенством и подчинением. Эти различия — продукт столетий. Они не скоро исчезнут.

Во-вторых, мир становится меньше. Усиливается взаимодействие между людьми различных цивилизаций. Эти взаимодействия усиливают цивилизационное самосознание; обостряется понимание различий между цивилизациями и сообществами внутри них. К примеру, американцы негативнее относятся к японским капиталовложениям, чем к более крупным капиталовложениям Канады и европейских стран.

В-третьих, экономические и социальные перемены разделяют людей, принадлежащих к давно сложившимся местным сообществам. В большей части мира эти бреши заполняет религия, зачастую в форме таких движений, которые мы называем фундаменталистскими. Такие движения возникли в западном христианстве, иудаизме, буддизме, индуизме и исламе. Десекуляризация мира стала, по выражению социолога Георга Вигеля, «одним из доминирующих социальных явлений жизни в конце XX столетия».

В-четвертых, рост цивилизационного самосознания усиливается в настоящий момент тем обстоятельством, что когда Запад находится в зените своего могущества, явление, которое можно назвать «возвращением к корням», наблюдается среди незападных цивилизаций — «азианизация» в Японии, исчерпание наследия Неру и «индуизация» Индии, крах западных социалистических и националистических идей и отсюда «реисламизация» Ближнего Востока, а также дебаты между западничеством и русофильством в нынешней России.

Еще более важно то, что усилия Запада утвердить свои демократические ценности и либерализм в качестве универсальных ценностей, сохранить свое военное превосходство и расширить сферу экономических интересов порождают ответную реакцию других цивилизаций.

Центральная ось мировой политики, вероятно, выразится в конфликте между Западом и всем прочим миром, в противостоянии незападных цивилизаций мощи и ценностям Запада.

Наиболее выразительный пример антизападного союза — совместный вызов западным ценностям и мощи со стороны конфуцианских и исламских стран.

В-пятых, культурные характеристики и различия менее изменчивы и поэтому труднее примиримы и разрешимы, чем политические и экономические. В бывшем Советском Союзе коммунисты могут стать демократами, богатые — бедными, бедные — богатыми, но русские не могут стать эстонцами. Человек может быть наполовину французом и наполовину арабом и даже гражданином двух государств. Труднее, если вообще возможно, быть наполовину католиком и наполовину мусульманином.

И, наконец, усиливается экономический регионализм. Успешный экономический регионализм будет усиливать цивилизационное самосознание. С другой стороны, экономический регионализм может быть успешным, только если он укоренен в общей цивилизации. Европейское сообщество покоится на общем фундаменте европейской культуры и западного христианства. Напротив, Япония сталкивается с трудностями в попытке создать сравнимое экономическое сообщество в Восточной Азии, поскольку японское общество и цивилизация уникальны.

По мере исчезновения идеологического разделения Европы вновь возникает ее культурное разделение на западное христианство, православное христианство и ислам.

Конфликт, происходящий вдоль линии разлома между западной и исламской цивилизациями, насчитывает 1300 лет. Многовековое военное противостояние вряд ли будет ослабевать.

Другое великое антагонистическое взаимодействие арабской исламской цивилизации в истории — с языческими, анимистическими народами Юга.

На северной границе ислама все чаще вспыхивают конфликты между православными и мусульманскими народами, к их числу относится и кровавая резня в Боснии и Сараево, насилие между сербами и албанцами, напряженность между болгарами и их турецким меньшинством, между осетинами и ингушами, непрекращающаяся резня между армянами и азербайджанцами, напряженные отношения между русскими и мусульманами в Средней Азии.

Исторический конфликт между мусульманами и индусами проявляется не только во вражде между Индией и Пакистаном, но и во все более возрастающей религиозной борьбе в Индии между все более воинственными группами индусов и довольно значительным мусульманским меньшинством.

Группы стран, принадлежащих к одной цивилизации, вовлеченные в войну с народами другой цивилизации, естественно, ищут поддержку других членов своей цивилизации. Не имея возможности получать поддержку и образовывать коалиции по принципу идеологии, страны и сообщества все чаще будут искать помощи, взывая к религиозной общности и принадлежности к одной цивилизации.

По мере развития конфликтов в Персидском заливе, на Кавказе и в Боснии позиции стран и расхождения между ними определялись по цивилизационным границам. Политики-популисты, религиозные лидеры и средства массовой информации нашли в них мощное орудие пробуждения массовой поддержки и давления на колеблющиеся правительства.

В будущем наибольшие шансы вылиться в крупные войны имеют те местные конфликты, которые развиваются вдоль линий разлома между цивилизациями, как это происходит в Боснии и на Кавказе.

Следующая война, если ей суждено быть, станет войной между цивилизациями.

Если эти гипотезы справедливы, нужно понять, каким должно быть их влияние на политику Запада. Тут надо различать краткосрочные выгоды и долгосрочные преимущества.

В обозримое время ясно, что в интересах Запада развивать сотрудничество и единение внутри собственной цивилизации, особенно между ее европейскими и северо-американскими компонентами; инкорпорировать в сферу Запада те общества Латинской Америки и Восточной Европы, чьи культуры близки западной; поддерживать тесные связи с Россией и Японией; поддерживать те группы внутри других цивилизаций, которые симпатизируют западным ценностям и интересам; усиливать международные институты, которые разделяют западные ценности и интересы и обеспечивают их легитимность. При этом Запад должен ограничить продвижение военных средств в потенциально враждебные цивилизации, особенно конфуцианские и исламские, использовать противоречия и конфликты между конфуцианскими и исламскими государствами. Это потребует более сдержанного сокращения военной мощи Запада и поддержания прежде всего военного превосходства Америки в Восточной и Юго-Восточной Азии.

В долгосрочном плане потребуются иные меры. Западная цивилизация современна. Незападные цивилизации пытаются модернизироваться, не превращаясь в Западную. Сегодня в этом преуспела только Япония.

Незападные цивилизации будут по-прежнему пытаться приобрести богатство, технологию, мастерство, машины и вооружение, составляющие частично само понятие современности. Они будут пытаться примирить эту современность со своими традиционными ценностями и культурой. Их военная и экономическая сила будет расти. Поэтому Западу придется во все большей мере приспосабливаться к этим незападным современным цивилизациям, чья мощь будет приближаться к западной, но чьи ценности и интересы будут значительно отличаться от западных. Это потребует от Запада более глубокого понимания основных религиозных и философских представлений, лежащих в основе других цивилизаций, и интересов этих цивилизаций, как они их понимают. Это потребует прояснения элементов общности между западной и другими цивилизациями.

В обозримом будущем единой цивилизации не будет; будет мир разных цивилизаций, которым придется научиться сосуществовать друг с другом.

 Столкновение цивилизаций и переустройство мирового порядка

(отрывки из книги)

Сэмюел П. Хантингтон

Природа цивилизаций

 Во-первых, понятия "цивилизация" (в единственном числе) и "цивилизации" (во множественном) отличаются друг от друга. Идею цивилизации развили французские мыслители XVIII века в противовес понятию "варварство". Цивилизованное общество отличалось от примитивного тем, что было оседлым, городским и образованным. Быть цивилизованным считалось хорошо, нецивилизованным - плохо. Концепция цивилизаций предлагала стандарт, позволявший судить общества, и в XIX веке европейцы затратили много интеллектуальной, дипломатической и политической энергии, чтобы выработать критерии, которые открывали возможность выносить вердикт: достаточно ли цивилизованно то или иное неевропейское общество, чтобы быть принятым в члены международной системы, где доминировали европейцы. Однако со временем о цивилизациях все чаще начинали говорить во множественном числе. Это было равнозначно "отказу от определения цивилизации как одного из идеалов или главного идеала" и отходу от представлений о единственном стандарте цивилизованности. Ему соответствовали, по словам Броделя, лишь "несколько привилегированных народов или групп, элита человечества". Теперь же в поле зрения появилось много цивилизаций, каждая из которых была цивилизована по-своему. В сжатой форме: цивилизация в единственном числе "потеряла свои свойства пробы качества", а цивилизации, о которых говорят в множественном числе, могли оказаться весьма нецивилизованными в том смысле, который передается единственным числом [1]. 

 Тема этой книги - цивилизации во множественном числе. Однако различение понятий в единственном и множественном числах сохраняет свое значение; идея цивилизации в единственном числе снова появилась в форме тезиса о существовании универсальной мировой цивилизации. Принять этот аргумент нельзя, но было бы полезно исследовать, становятся ли цивилизации более цивилизованными. 

 Во-вторых, повсюду, кроме Германии, цивилизацию считают культурной целостностью. Немецкие мыслители XIX века провели резкую грань между цивилизацией, включающей механику, технологию, материальные факторы, с одной стороны, и культурой, которая включает ценности, идеалы и более высокие интеллектуально-художественные, моральные качества общества, - с другой. Это разграничение сохранилось в немецкой мысли, но больше нигде признано не было. Некоторые антропологи даже "перевертывали" эту связь и трактовали культуру как характеристику примитивных, неизменных, неурбанизированных обществ, а более сложные, развитые, урбанизированные и динамичные общества считали цивилизациями. Однако эти попытки развести культуру и цивилизацию не были подхвачены, и вне Германии преобладает согласие с Броделем, что "желание на немецкий манер отделить культуру от ее основы - цивилизации - обманчиво" [2]. 

 И цивилизация, и культура - понятия, относящиеся ко всеобъемлющему стилю жизни народов, причем цивилизация - это культура в широком смысле слова. Оба понятия включают в себя "ценности, нормы, институты и способы мышления, которым сменяющие друг друга поколения придают первостепенное значение" [3]. По Броделю, цивилизация - это "пространство", "культурный ареал", "собрание культурных характеристик и феноменов". Валлерстайн определяет ее как "особую взаимосвязь мировоззрения, обычаев, структур и культуры (как материальной, так и "высокой"), которая образует своего рода историческое целое и сосуществует (если даже не всегда одновременно) с другими разновидностями этого феномена". По Доусону, цивилизация - продукт "особого оригинального процесса культурного творчества определенного народа", в то время как для Дюркгейма и Мосса - это "своего рода моральная среда, охватывающая некоторое число наций, где каждая национальная культура является лишь частной формой целого". По Шпенглеру, цивилизация - "неизбежная судьба Культуры... наиболее внешние и искусственные состояния, которые способны принимать разновидности развитого человечества. Она - завершение, она следует как ставшее за становлением" [4]. Культура - общая тема практически каждого определения цивилизации. 

 Ключевые культурные элементы, определяющие цивилизацию, были сформулированы в классической форме афинянами, когда они заверяли спартанцев, что не предадут их персам: 

 Много веских соображений запрещают нам делать это, даже если бы мы к тому склонялись. Первое и главное - образы и жилища Богов, сожженные и лежащие в руинах: мы должны положить все наши силы, чтобы отомстить за них, а не заключать соглашение с человеком, свершившим эти деяния. Во-вторых, у греческой расы - одна и та же кровь и один и тот же язык, мы поклоняемся и приносим жертвы тем же самым Богам; у нас схожие обычаи; не пристало афинянам предавать все это. 

 Кровь, язык, религия, образ жизни объединяли греков и отличали их от персов и других не греков [5]. Однако, как это подчеркнули афиняне, из всех объективных элементов, определяющих цивилизацию, важнее всего бывает религия. Главные цивилизации человеческой истории обычно прочно связывали себя с великими мировыми религиями; народы с той же этничностью и языком, но разными религиями способны на братоубийство, как это случилось в Ливане, бывшей Югославии и в Индостане [6]. 

 Деления народов по культурным признакам на цивилизации и по физическим признакам на расы во многом совпадают. И все же цивилизации и расы - не одно и то же. Принадлежащие к одной и той же расе народы могут быть глубоко разделены цивилизациями. Особенно великие миссионерские религии - христианство и ислам - распространились на разные расы. Коренные отличия человеческих групп касаются их ценностей, веры, институтов и социальных структур, а не физических размеров, формы головы и цвета кожи. 

 В-третьих, цивилизации всеобъемлющи, то есть ни одну из их составляющих нельзя понять до конца вне цивилизации, частью которой такая составляющая является. Цивилизации, утверждал Тойнби, "охватывают, не будучи охваченными другими". Цивилизация - это "целостность". Цивилизациям, продолжает эту мысль Мелко, 

свойственна определенная степень интегрированности. Их части определяются отношением друг к другу и к целому. Если данная цивилизация состоит из государств, то эти государства будут теснее связаны друг с другом, чем с государствами за пределами цивилизации. Они могут чаще воевать друг с другом и чаще вступать в дипломатические отношения. Они будут более взаимозависимыми в экономическом отношении. В них будут существовать взаимопроникающие эстетические и философские течения [7]. 

 Цивилизация - это широчайшая культурная общность. У деревень, регионов, этнических групп, народностей, религиозных групп существуют особые культуры на разных уровнях культурного многообразия. Культура деревни в Южной Италии может быть иной, нежели у деревни в Северной Италии, но обе будут частями итальянской культуры, которая отличает их от немецких деревень. Европейские образования будут, в свою очередь, обладать общими культурными чертами, которые отличают их от китайских или индуистских обществ. Однако китайцы, индусы и люди Запада не входят ни в одну более широкую культурную общность. Они образуют цивилизации. Цивилизация, таким образом, представляет собой самую широкую культурную группировку людей и самый широкий круг их культурной идентификации - за исключением того, что вообще отличает людей от других живых существ. Цивилизацию определяют и такие общие объективные элементы, как язык, история, религия, традиции, институты и субъективная самоидентификация людей. У людей есть несколько уровней идентификации: житель Рима с разной степенью интенсивности может назвать себя римлянином, итальянцем, католиком, христианином, европейцем, человеком Запада. Цивилизация, к которой он принадлежит, - самая широкая сфера, с которой он себя идентифицирует. Цивилизации - это самое большое "мы", где человек чувствует себя в культурном отношении дома, и одновременно то, что отделяет нас от всех "них" - тех, что вовне. Цивилизации могут включать большое число людей (китайская) или же очень небольшое (англоязычная карибская). История знает много малых групп людей, которые обладали индивидуальной культурой, не имея никакой иной более широкой культурной идентификации. В зависимости от размера и важности делалось различие между основными и периферийными цивилизациями (Бегби) или главными и остановившимися или прервавшимися цивилизациями (Тойнби). Моя книга посвящена тому, что обычно считается главными цивилизациями в человеческой истории. 

 У цивилизаций не бывает четко обозначенных границ, точного начала и конца. Люди могут переосмысливать и переосмысливают свою идентичность, и в результате композиция цивилизации и ее очертания со временем меняются. Культуры народов взаимодействуют и перекрывают друг друга. Степень их сходства и различия также существенно варьируется. Тем не менее цивилизации - это полные смысла целостности; они реально существуют, хотя границы между ними редко бывают четкими. 

 В-четвертых, цивилизации смертны, но вместе с тем живут долго; они эволюционируют, адаптируются и являются наиболее постоянными человеческими объединениями, "реальностями чрезвычайно longue duree" (длительной перспективы. - Прим.ред.) Их "уникальная и особая сущность" заключается в их "длительной исторической преемственности. По сути дела, цивилизации - самые длинные из всех историй". Империи переживают подъем и падение, правительства приходят и уходят, цивилизации же остаются и "переживают политические, социальные, экономические и даже идеологические перевороты" [8]. Боземан делает вывод, что "международная история правильно документирует тезис о том, что политические системы - это преходящие средства достижения целей, находящиеся на поверхности цивилизации, и что судьба каждого сообщества, объединенного в языковом и духовном отношениях, в конечном счете зависит от выживания определенных первичных структурирующих идей, вокруг которых объединяются сменяющие друг друга поколения и которые таким образом символизируют преемственность общества" [9]. Практически все основные мировые цивилизации двадцатого века или существовали в течение целого тысячелетия, или же, как Латинская Америка, являются прямым отпрыском другой долговечной цивилизации. 

Выдерживая испытание временем, цивилизации вместе с тем эволюционируют. Они динамичны, переживают подъем и падение, сливаются и делятся и, как известно каждому студенту-историку, исчезают и оказываются похороненными в песках времени. Фазы их эволюции можно устанавливать по-разному. По Квигли, цивилизации проходят через семь стадий: смешение, созревание, экспансия, пора конфликта, универсальная империя, упадок и вторжение. Мелко ввел в употребление следующую модель перемен: сформировавшаяся феодальная система - переходная феодальная система - сформировавшаяся государственная система - переходная государственная система - сформировавшаяся имперская система. Тойнби считал, что цивилизации возвышаются в ответ на некие вызовы, затем проходят период роста, который включает в себя усиливающийся контроль над средой, созданной творческим меньшинством; за ростом следуют пора трудностей, возникновение универсального государства и затем дезинтеграция. При значительных отличиях все эти теории сходятся в том, что цивилизации проходят через пору трудностей или конфликтов, движутся к универсальному государству, а затем - к упадку и дезинтеграции [10]. 

 В-пятых, поскольку цивилизации - это культурные, а не политические целостности, они в этом качестве не занимаются поддержанием порядка, не вершат правосудия, не собирают налогов, не ведут войн, не заключают договоров и не делают других вещей, которыми занимаются правительства. Цивилизации могут отличаться друг от друга по политическому составу, а временами он меняется и внутри одной цивилизации. Они могут включать в себя одну или много политических единиц. Эти единицы могут быть городами-государствами, империями, федерациями, конфедерациями, национальными государствами, многонациональными государствами; у всех них могут быть и разные формы правления. По мере того, как цивилизация эволюционирует, число и природа составляющих ее единиц обычно меняются. Как отметил Люциан Пай, Китай - это "цивилизация, претендующая на то, чтобы быть государством" [11]. Япония - цивилизация, являющаяся государством. Однако в большинство цивилизаций входит более одного государства или другой политической целостности. В современном мире большинство цивилизаций включают в себя по два или более государств. 

 И, наконец, исследователи обычно сходятся в идентификации важнейших исторических цивилизаций и тех, что существуют в современном мире. Они тем не менее часто расходятся в том, что касается общего числа существовавших в истории цивилизаций. Квигли отстаивал 16 явных исторических случаев и 8 очень вероятных дополнительных. Тойнби сначала назвал число 22, затем 23; Шпенглер выделил восемь основных культур. Макнейл называл во всей истории 9 цивилизаций; Бегби тоже видел 9 важнейших цивилизаций или 12, если из китайской и западной выделить японскую и православную. Бродель называл 9, а Ростовани - 7 важнейших современных цивилизаций [12]. Эти различия отчасти зависят от того, считать ли такие культурные группы, как китайцы и индусы, единой исторической цивилизацией или же двумя и более близкими друг другу цивилизациями, одна из которых отпочковалась от другой. Несмотря на эти различия, идентичность не оспаривается. Сделав обзор литературы, Мелко приходит к заключению, что существует "разумное согласие" относительно 12 важнейших цивилизаций, из которых семь уже исчезли (месопотамская, египетская, критская, классическая, византийская, центральноамериканская, андская), а пять продолжают существовать (китайская, японская, индуистская, исламская и западная) [13]. Несколько ученых добавляют еще русскую православную цивилизацию как отдельную, отличающуюся от ее родительской византийской цивилизации и от западнохристианской. Для наших целей к тем шести цивилизациям полезно в современном мире добавить еще латиноамериканскую и, может быть, африканскую цивилизации... 

Отношения между цивилизацими

 После 1917 года в результате русской революции к конфликту национальных государств прибавился конфликт идеологий: сначала между фашизмом, коммунизмом и либеральной демократией, а затем между двумя последними. В период "холодной войны" эти две идеологии воплотились в две сверхдержавы; каждая из них определяла свою идентичность через идеологию, и ни та ни другая не были национальными государствами в традиционно европейском понимании. После того как сначала в России, а затем в Китае и Вьетнаме пришли к власти марксисты, началась фаза перехода от европейской международной системы к постевропейской мультицивилизационной. Марксизм был плодом европейской цивилизации, но в ней он не укоренился и не победил. Вместо этого модернизирующие и революционные элиты внесли его в незападные общества: Ленин, Мао и Хо приспособили марксизм к своим целям и использовали для того, чтобы бросить вызов западной силе, мобилизовать народы, утвердить национальную идентичность и автономию своих стран в противовес Западу. Крах этой идеологии в Советском Союзе, ее существенное видоизменение в Китае и Вьетнаме вовсе не означают, однако, что эти общества позаимствуют другую западную идеологию - либеральную демократию. Те на Западе, кто полагает, что это произойдет, будут, скорее всего, удивлены творческими способностями, гибкостью и индивидуальностью незападных культур. 

Таким образом, в ХХ веке отношения между цивилизациями продвинулись от фазы, когда преобладало однонаправленное влияние одной цивилизации на все остальные, к фазе интенсивного устойчивого взаимодействия всех цивилизаций. Обе главные характеристики предшествующей эры межцивилизационных отношений начали исчезать. 

 Во-первых, пользуясь любимым выражением историков, "экспансия Запада" кончилась и начался "бунт против Запада". Неравномерно, с перерывами и откатами, могущество Запада в сравнении с другими цивилизациями ослабевало. В 1990 году карта мира была мало похожа на карту 1920-го. Баланс военной, экономической силы и политического влияния изменился... Запад продолжал оказывать заметное воздействие на другие общества, но в его отношениях с иными цивилизациями все больше стала преобладать реакция на происходившие там события. Незападные общества, далекие от того, чтобы быть простыми объектами истории западного типа, все больше превращались в мотор и творца как собственной, так и западной истории. 

 Во-вторых, под влиянием этих обстоятельств международная система расширилась за пределы Запада и превратилась в мультицивилизационную. Одновременно угасли веками преобладавшие в этой системе конфликты между западными государствами. На склоне ХХ века Запад как цивилизация вышел из фазы своего развития, которую можно обозначить как фазу "воюющего государства", и начал движение к другой - "универсального государства". К концу нашего века эта фаза еще не завершилась; государства Запада объединяются в два полууниверсальных государства в Европе и Северной Америке. Тем не менее эти две целостности и их составные части связаны между собой необычайно сложной сетью формальных и неформальных институциональных связей. Универсальными государствами предшествующих цивилизаций были империи. Поскольку политической формой этой цивилизации является демократия, возникающее универсальное государство западной цивилизации является не империей, а, скорее, сочетанием федераций, конфедераций, международных режимов и организаций. 

 К числу великих политических идеологий ХХ века относятся либерализм, социализм, анархизм, корпоративизм, марксизм, коммунизм, социал-демократия, консерватизм, национализм, фашизм и христианская демократия. У всех них есть одно общее - они продукты западной цивилизации. Ни одна другая цивилизация не выработала значимой политической идеологии. Запад же не породил сколько-нибудь крупной религии. Все великие мировые религии - плоды незападных цивилизаций и в большинстве своем появились раньше западной цивилизации. По мере того, как мир выходит из своей западной фазы, идеологии, знаменовавшие собой позднюю пору западной цивилизации, приходят в упадок, а их место занимают религии и другие формы идентичности и убеждений, в основе которых лежит культура. Аллергическое детище западной цивилизации - происшедшее после Вестфальского мира отделение религии от международной политики - доживает свои дни, и религия, как полагает Эдвард Мортимер, "похоже, во все большей степени станет вмешиваться в международные отношения" [15]. Межцивилизационное столкновение культур и религий вытесняет рожденное Западом внутрицивилизационное столкновение политических идей... 

Ответы Западу и модернизация

 Отвержение. После первых контактов с Западом в 1542 году и вплоть до середины XIX века Япония шла в основном курсом отвержения. Она допускала только такие ограниченные формы модернизации, как приобретение огнестрельного оружия. Западная же культура, особенно христианство, были "к ввозу" строжайше запрещены. Людей с Запада полностью изгнали из страны в середине XVII века. Такому положению дел пришел конец, когда в 1854 году коммодор Перри насильственно "открыл" Японию; за Реставрацией Мэйдзи в 1868 году последовали драматические попытки учиться у Запада. В течение нескольких столетий Китай тоже пытался исключить любую существенную модернизацию или вестернизацию. В 1601 году христианских эмиссаров, правда, допустили в Китай, но в 1722 году их фактически изгнали. В отличие от японской, китайская политика отвержения коренилась главным образом в понимании Китая как "Срединного царства" и в твердой вере, что китайская культура превосходит культуры всех остальных народов. Китайскую изоляцию, как и японскую, сломило появление в 1722 году западного оружия, которое завезли в Китай британцы во время Опиумной войны 1839-1842 годов. Как показывают эти примеры, в XIX веке под влиянием могущества Запада незападным обществам все труднее было следовать чисто изоляционистской стратегии; а в конце концов это стало и вовсе невозможным. 

В XX веке усовершенствования транспорта и связи, глобальная взаимозависимость чрезвычайно подняли цену, которую приходилось платить за изоляцию. За исключением маленьких, изолированных сельских общин, готовых довольствоваться прожиточным минимумом, полное отвержение как модернизации, так и вестернизации стало невозможным в мире, становившемся все более современным и тесно взаимосвязанным. "Только самые крайние фундаменталисты, - писал Дэниел Пайпс об исламе, - отвергают как модернизацию, так и вестернизацию. Они выбрасывают телевизоры в реку, запрещают наручные часы и не приемлют двигателя внутреннего сгорания. Однако неосуществимость их программ резко ограничивает притягательность таких групп; в ряде случаев поражения, понесенные ими в насильственных столкновениях с властями, привели к тому, что они почти бесследно исчезли (примеры: Йен Изала из Кано, убийцы Садата, организаторы нападения на мечеть в Мекке, некоторые малайзийские группы даква)" [17]. Бесследное исчезновение - таков к концу ХХ века общий итог политики полного отвержения. Говоря словами Тойнби, фанатизм - нежизнеспособный выбор. 

Кемализм. Второй возможный ответ Западу - это тойнбиевский "иродианизм", включающий в себя и модернизацию, и вестернизацию. Исходная посылка такого ответа: модернизация желательна и необходима, а поскольку туземная культура с модернизацией несовместима, от культуры следует отказаться или же ее надо упразднить. Чтобы общество могло успешно модернизироваться, его следует полностью вестернизировать. Модернизация и вестернизация укрепляют друг друга и должны идти рука об руку. Японские и китайские интеллектуалы XIX века суммировали такой подход следующим образом: во имя модернизации, считали они, их общества должны отказаться от своих исторических языков и перейти на английский как национальный язык. Не удивительно, что такой взгляд был популярнее среди западных элит, чем незападных. Откровение гласило: "Чтобы добиться успеха, вы должны быть похожи на нас, наш путь - единственный". "Религиозные ценности, моральные посылки и социальные структуры этих (незападных. - Прим.ред.) обществ в лучшем случае чужды, а временами и враждебны ценностям и практике индустриализма". И потому экономическое развитие "потребует радикальной и разрушительной перестройки жизни и общества, а нередко и реинтерпретации смысла самого существования, как его понимали люди, жившие в этих цивилизациях" [18]. Пайпс придерживается той же точки зрения применительно к исламу: 

 Чтобы избежать аномии, у мусульман есть только один выход, потому что модернизация требует вестернизации... Ислам не предлагает альтернативного пути модернизации. Антиклерикализма не избежать. Современная наука и технология требуют усвоения сопутствующего им способа мышления, а также соответствующих политических институтов. Поскольку содержание следует имитировать не в меньшей степени, чем форму, превосходство западной цивилизации должно быть признано настолько, чтобы можно было учиться у нее. Европейские языки и западную систему образования нельзя обойти, даже если последняя поощряет свободомыслие и легкую жизнь. Только недвусмысленно приняв западную модель, ислам сможет технизироваться, а затем и развиваться [19]. 

 За шестьдесят лет до того, как были написаны эти слова, Мустафа Кемаль Ататюрк пришел к сходным выводам, создал на руинах Османской империи новую Турцию и положил начало массированным усилиям по ее вестернизации и модернизации. Взяв этот курс и отвергнув исламское прошлое, Ататюрк превратил Турцию в "разорванную страну", в общество, которое оставалось исламским по религии, наследию, обычаям и институтам, но с правящей элитой, полной решимости сделать страну современной, западной и действующей заодно с Западом. В конце XX века несколько других стран последовали кемалистскому выбору и попытались заменить свою незападную идентичность западной... 

 Реформизм. Стратегия отвержения преследует бесперспективную цель - изолировать общество от современного мира, который становится все более тесным. Кемализм ставит трудную и травмирующую задачу - уничтожить существовавшую веками культуру и заменить ее совершенно новой, привнесенной из другой цивилизации. Третий выбор заключается в том, чтобы попытаться совместить модернизацию с сохранением ценностей, практики и институтов коренной культуры общества. По понятным причинам этот выбор популярнее всего среди незападных элит. В Китае к концу правления династии Цин был сформулирован девиз: "Китаец учится ради постижения фундаментальных принципов, человек Запада - ради практической пользы". В Японии эта же мысль звучала как Вакон, Йосеи, то есть "Японский дух, западная техника". В Египте Мухаммед Али попробовал в 30-е годы XIX века "провести техническую модернизацию без чрезмерной культурной вестернизации". Однако попытка провалилась, потому что британцы заставили египтян отказаться от большинства модернизаторских реформ. В результате, как заметил аль-Мазруи, "участью Египта не стала судьба Японии - техническая модернизация без культурной вестернизации, но и не рок Ататюрка - техническая модернизация через культурную вестернизацию" [20]. Однако позже, в том же XIX веке, Джемаль аад-Дин аль-Афгани, Мухаммад Абдух и другие реформаторы снова попробовали примирить ислам с модернизацией, доказывая "совместимость ислама с современной наукой и лучшей западной мыслью". Они предлагали "исламское логическое обоснование для принятия современных идей и институтов - научных, технологических или политических (конституционализм или представительное правление)" [21]. Это был "ширококолейный" реформизм, тяготевший к кемализму и принимавший не только современность, но и некоторые западные институты. Реформизм такого типа был самым распространенным ответом Западу со стороны части мусульманских элит в течение 50 лет - с 70-х годов XIX века до 20-х годов XX-го, когда он столкнулся сначала с вызовом со стороны кемалистов, а затем и со стороны более чистого реформизма в фундаменталистской форме. 

 В основе доктрин отвержения, кемализма и реформизма лежат разные представления о желательном и возможном. Для сторонников отвержения нежелательны как модернизация, так и вестернизация; они считают, что можно отвергнуть и то и другое. Для кемализма желательны и модернизация, и вестернизация, последняя - потому, что без нее не обойтись при достижении первого; обе считаются возможными. Для реформизма модернизация желательна и возможна без значительной вестернизации, поскольку та нежелательна. Таким образом, между отвержением и кемализмом существуют конфликты относительно того, желательны ли модернизация и вестернизация, между кемализмом и реформизмом - возможна ли модернизация без вестернизации. 

На рис.1 эти три курса изображены в действии. Стратегия отвержения отмечена точкой А; кемализм представлен траекторией, идущей по диагонали к точке Б, реформизм - по горизонтали к точке В. Однако по какому пути двигались общества на самом деле? Очевидно, что каждое незападное общество избирало собственный путь, который мог значительно отличаться от трех путей-прототипов. Мазруи даже доказывал, что Египет и Африка двигались к точке Д через "болезненный процесс культурной вестернизации без технической модернизации". Если вообще существует некий общий шаблон модернизации и вестернизации как формы ответа незападных обществ Западу, то он должен походить на кривую А - Г. Первоначально вестернизация и модернизация тесно связаны друг с другом, незападные общества впитывают существенные элементы западной культуры и медленно прогрессируют по направлению к модернизации. Когда же шаг модернизации начинает шириться, интенсивность вестернизации падает и местная культура начинает возрождаться. Затем модернизация меняет цивилизационный баланс между Западом и незападными обществами и усиливает привязанность к собственной культуре. 

Таким образом, на ранних стадиях перемен вестернизация помогает модернизации. На более поздних - модернизация двояким образом способствует девестернизации и возрождению местной культуры. На уровне общества модернизация увеличивает его экономическую, военную и политическую мощь и укрепляет доверие людей к собственной культуре, делает их более уверенными в культурном отношении. На личностном уровне модернизация рождает ощущение отчуждения и аномию, поскольку разрушаются традиционные связи и общественные взаимоотношения. Возникает кризис идентичности, ответ на который дает религия. 

В упрощенной форме эта причинная связь изображена на рис. 2. 

 Такая гипотетическая общая модель соответствует как научной теории общества, так и историческому опыту. Подробно анализируя имеющиеся доказательства в пользу "гипотезы неизменности", Райнер Баум приходит к заключению, что "поиск человеком осмысленной власти и осмысленной личной автономии проявляется в различных культурных формах. В этих вопросах нет постепенного приближения к культурно однородному миру. Вместо этого, по-видимому, сохраняются неизменные образцы, разработанные в четких формах на исторических и ранних современных стадиях развития" [22]. Теория заимствования, разработанная среди прочих Фробениусом, Шпенглером и Боземан, подчеркивает пределы, в которых цивилизации-реципиенты избирательно заимствуют отдельные элементы у других цивилизаций, приспосабливают, преобразуют и ассимилируют их, чтобы укрепить и обеспечить выживание основных ценностей, или "paideuma", собственной культуры [23]. Почти все незападные цивилизации мира существовали, по меньшей мере, одно, а в некоторых случаях и по нескольку тысячелетий. Существуют наглядные свидетельства заимствований у других цивилизаций, чтобы обеспечить собственное выживание. Ученые сходятся в том, что поглощение Китаем индийского буддизма не вызвало "индуизации" Китая. Китайцы приспособили буддизм к китайским целям и потребностям. Китайская культура осталась китайской. Китайцам следовало бы составить хронологический перечень последовательно неудававшихся энергичных попыток Запада обратить их в христианство. Если китайцы когда-нибудь и позаимствуют христианство, то, скорее всего, они его поглотят и приспособят так, чтобы оно оказалось совместимым с основными элементами китайской культуры. Сходным образом арабы-мусульмане получили, оценили полезность и использовали "эллинское наследие главным образом по утилитарным причинам. Будучи особенно заинтересованными в заимствовании определенных внешних форм или технических аспектов, они знали, как игнорировать все те элементы греческой мысли, которые могли бы войти в противоречие с "истиной" - в том виде, в каком ее устанавливают фундаментальные нормы и заповеди Корана" [24]. Япония следовала тому же образцу. В VII веке она позаимствовала китайскую культуру и "без всякого экономического и военного давления, по собственной инициативе трансформировала ее" в более высокую цивилизацию. "В последующие столетия шло чередование периодов относительной изоляции от континентальных влияний, когда происходили сортировка произведенных прежде заимствований и усвоение полезного, с периодами, когда контакты и культурные заимствования возобновлялись" [25]. На протяжении всех этих фаз японская культура сохраняла свой особый характер. 

 Умеренная разновидность кемалистского тезиса, утверждающая, будто незападные общества могут модернизироваться путем вестернизации, остается недоказанной. Крайняя же его разновидность ("незападные общества должны вестернизироваться, чтобы модернизироваться") не является универсальным утверждением. Тем не менее оно вызывает вопрос: существуют ли незападные общества, в которых препятствия, создаваемые туземной культурой на пути к модернизации, были бы настолько велики, чтоб эту культуру, по существу, следовало бы заменить западной, раз уж модернизация должна произойти? Теоретически это более вероятно по отношению к изощренным культурам, нежели к инструментальным. Для инструментальных культур характерно "обширное поле промежуточных целей, существующих отдельно и независимо от конечных целей". Такие системы "легко обновляются, защищая перемены слоем традиций... Такие системы могут обновляться, не создавая при этом впечатления, будто их социальные институты коренным образом меняются. Нововведение, скорее, призвано служить незапамятной древности". Изощренные системы, напротив, "характеризуются тесной связью между промежуточными и конечными целями... общество, государство, власть и т.п. являются частью тщательно разработанной и устойчивой системы с высокой степенью единства, проникнутой религией как путеводным принципом познания. Такие системы враждебны обновлению" [26]. Эптер пользуется этими категориями при изучении изменений, происходящих в африканских племенах. Эйзенштадт проделал параллельный анализ великих цивилизаций Азии и пришел к сходному выводу. Внутренняя трансформация "значительно облегчается автономией социальных, культурных и политических институтов" [27]. По этой причине более инструментальные японское и китайское общества раньше и легче пошли по пути модернизации, чем конфуцианское и исламское. Им легче дались заимствование современной технологии и ее использование для укрепления существующей у них культуры. Означает ли это, что и китайское, и исламское общества должны отказаться от модернизации и вестернизации или же воспользоваться и тем и другим? Выбор не столь ограничен. Не только Япония, но еще и Сингапур, Тайвань, Саудовская Аравия и в меньшей степени Иран превратились в современные общества, не становясь западными. Конечно, попытка шаха следовать кемалистским курсом, делая и то и другое, вызвала сильную антизападную (но не антимодернизаторскую) реакцию. Китай, безусловно, встал на реформистский путь. 

 У исламских обществ были трудности с модернизацией, и Пайпс подкрепляет свое утверждение, будто вестернизация является ее необходимым предварительным условием, указывая на конфликты между исламом и современностью в таких экономических проблемах, как заинтересованность, пост, наследственное право и женский труд. Но даже он одобрительно цитирует Максин Родинсон по поводу того, что "ничто не доказывает неопровержимо, будто мусульманская религия помешала мусульманскому миру двигаться по пути к современному капитализму", и утверждает, что не только в экономике, но и в других вопросах 

ислам и модернизация не сталкиваются друг с другом. Набожные мусульмане могут совершенствовать науку, продуктивно работать на фабриках или применять новейшее оружие. Модернизация не требует никакой политической идеологии или определенного набора институтов: выборов, национальных границ, гражданских объединений; другие отличительные признаки западной жизни тоже не обязательны для экономического роста. Как вероучение ислам удовлетворяет консультантов по менеджменту в той же мере, что и крестьян. Шариат ничего не говорит о примерах, сопутствующих модернизации: например, о переходе от сельского хозяйства к промышленному производству, от деревни - к городу, от социальной стабильности - к постоянному социальному движению; он не покушается на такие вопросы, как массовое обучение, скоростные средства связи, новые виды транспорта или здравоохранение [28]. 

 Точно так же даже самые яростные сторонники антивестернизации и возрождения исконных культур, не колеблясь, пользуются во имя своего дела такой современной техникой, как электронная почта, кассеты и телевидение. 

 Короче говоря, модернизация не обязательно означает вестернизацию. Незападные общества могут модернизироваться и уже модернизировались, не отказываясь при этом от своих культур и не перенимая целиком западные ценности, институты и практику. Последнее, может быть, практически и невозможно: какие бы препятствия незападные культуры ни воздвигали перед модернизацией, все они бледнеют по сравнению с теми, которые встают перед вестернизацией. Как заметил Бродель, было бы почти "по-детски наивным" думать, будто модернизация, или "триумф цивилизации в единственном числе" положит конец множественности исторических культур, которые веками воплощались в великие мировые цивилизации [29]. Вместо этого модернизация укрепляет эти культуры и ослабляет мощь Запада. Мир в основе своей становится более современным и менее западным.  

Структура цивилизаций

 Число сердцевинных государств и их роль различаются от цивилизации к цивилизации; они могут меняться и во времени. Японская цивилизация практически идентична с единственным японским сердцевинным государством. У китайской, православной и индуистской цивилизаций есть по одному абсолютно доминирующему сердцевинному государству и, кроме него, еще и другие государства-члены, а также люди, связанные с цивилизацией, но живущие в странах, где доминируют люди другой цивилизации (заокеанские китайцы, ближнее зарубежье России, тамилы в Шри-Ланке). У Запада исторически всегда бывало по нескольку сердцевинных государств; сейчас у него - два ядра: Соединенные Штаты и франко-германское ядро в Европе; Великобритания - дополнительный центр силы, блуждающий между ними. У ислама, Латинской Америки и Африки сердцевинных государств нет. Отчасти это объясняется империалистической политикой западных держав, которые поделили между собой Африку, Ближний и Средний Восток, а в более ранние века и менее отчетливо - и Латинскую Америку.  

Отсутствие исламского сердцевинного государства создает много серьезных проблем как мусульманским, так и немусульманским обществам. Что касается Латинской Америки, то, вероятно, Испания могла бы стать сердцевинным государством испаноязычной и даже иберийской цивилизации. Однако ее лидеры сознательно выбрали роль государства-члена европейской цивилизации, продолжая при этом поддерживать культурные узы со своими бывшими колониями. Размер, ресурсы, население, военный и экономический потенциал дают Бразилии право быть лидером Латинской Америки; может быть, она даже им станет. Однако Бразилия для Латинской Америки - то же, что Иран для исламского мира. По всем остальным признакам они подходят на амплуа сердцевинного государства, если бы не субцивилизационные различия (религиозные для Ирана и лингвистические для Бразилии), мешающие им взять на себя такую роль. Таким образом, в Латинской Америке несколько государств сотрудничают друг с другом и соперничают за лидерство. Ситуация в Латинской Америке осложняется еще и тем фактом, что Мексика пытается заново определить свою идентичность как североамериканской страны; ее примеру могут последовать Чили и другие государства. В конце концов латиноамериканская цивилизация может оказаться поглощенной и превратиться в подвариант трехчастной западной цивилизации.  

Способность какого-либо потенциального сердцевинного государства лидировать в Тропической Африке ограничивается ее делением на франко- и англоговорящую части. Какое-то время Кот-д'Ивуар был сердцевинным государством франкофонной Африки. Однако ту же роль в значительной мере выполняла Франция, которая после обретения колониями независимости поддерживала с ними тесные экономические, военные и политические связи. Обе африканские страны, наиболее подходящие на роль сердцевинного государства, англофонны. Размеры, ресурсы и расположение делают Нигерию потенциальным сердцевинным государством, но отсутствие внутрицивилизационного единства, массовая коррупция, политическая нестабильность, репрессивное правительство и экономические проблемы резко ограничили ее способность играть эту роль, хотя время от времени она это и делала. Мирный, на основе переговоров, отход Южной Африки от апартеида, ее индустриальная мощь, более высокий по сравнению с другими африканскими странами уровень экономического развития, ее военные возможности, природные ресурсы и умудренное опытом черно-белое руководство ясно указывают на это государство как на лидера южной части Африки - вероятного лидера английской Африки и возможного - всей Тропической.  

У одинокой страны отсутствует культурная общность с другими обществами. Эфиопия, например, изолирована из-за господствующего там амхарского языка и коптского шрифта, из-за господствующей религии - коптского православия, из-за своего имперского прошлого и религиозного отличия от соседей, которые в большинстве своем являются мусульманами. Хотя гаитянская элита и получала традиционно удовольствие от своих культурных связей с Францией, креольский язык, шаманизм, происхождение от рабов-революционеров и жестокая история вместе взятые сделали Гаити одинокой страной. "Каждая нация уникальна, - заметил Сидней Минц, - но Гаити - единственная в своем роде"... 

 Самая значительная одинокая страна - Япония. Никто не делит с ней ее особую культуру, даже японские эмигранты в других странах немногочисленны и не поддаются ассимиляции (например, японо-американцы). Одиночество Японии усиливается еще и благодаря тому, что ее культура в высшей степени специфична и не включает в себя какой-либо универсалистской религии (христианства, ислама) или идеологии (либерализма, коммунизма), которые могли бы быть экспортированы в другие общества и тем самым установить культурную связь с людьми других обществ.  

Почти все страны внутренне разнородны и включают в себя по две или более этнических, расовых или религиозных групп. Многие страны разделены настолько, что различия и конфликты между этими группами играют важную роль в политике этих государств. Глубина разделения обычно со временем меняется. Если различия очень велики, они могут привести к массовому насилию и угрожать существованию страны. Такая угроза и движения за автономию или отделение, скорее всего, возникают тогда, когда культурные различия совпадают с географией расселения. Если культура и география не совпадают, совпадение может быть достигнуто путем геноцида или вынужденной миграции.  

Страны с особыми культурными группами, относящимися к той же самой цивилизации, могут превращаться в глубоко разделенные с реально происходящей (Чехословакия) или возможной сецессией (Канада). Однако вероятность появления глубоких расколов гораздо выше в "надтреснутых" странах, где крупные группы населения принадлежат к разным цивилизациям. Такие деления и сопровождающие их напряженности часто возникают, когда более крупная группировка, принадлежащая к одной и той же цивилизации, пытается превратить государство в собственный политический инструмент, а свой язык, религию и символы - в государственные; это попытались сделать индусы, сингальцы и мусульмане в Индии, Шри-Ланке и Малайзии. 

 У "надтреснутых" стран, располагающихся по обе стороны линий разлома, существуют особые проблемы с сохранением единства... Разделяющее влияние цивилизационных линий разлома особенно заметно в тех "надтреснутых" странах, единство которых в годы "холодной войны" поддерживалось авторитарными коммунистическими режимами, легитимированными марксистско-ленинской идеологией. После крушения коммунизма культура заменила идеологию в качестве притягивающего и отталкивающего магнита... 

 В "надтреснутой" стране крупные группы, принадлежащие к двум или более цивилизациям, говорят: "Мы разные люди и принадлежим к разным мирам". Силы отталкивания отдаляют их друг от друга, и они тяготеют к цивилизационному магниту в другом обществе. Расколотые страны отличаются от надтреснутых тем, что в них преобладает одна цивилизация, но их лидеры хотят изменить цивилизационную идентичность. Они говорят: "Мы один народ и вместе должны находиться в одном мире, но мы хотим этот мир поменять". В отличие от людей из "надтреснутых" стран, люди из расколотых согласны между собой в том, что они собой представляют, но расходятся в представлениях, какую цивилизацию считать своей. Как правило, значительная часть их лидеров принимают кемалистскую стратегию и решают, что их общество должно отвергнуть незападную культуру и институты, присоединиться к Западу и одновременно модернизироваться и вестернизироваться. Россия была расколотой страной со времен Петра Великого, мнения там расходились относительно того, является ли страна частью западной цивилизации или сердцевиной особой евразийской православной цивилизации. Страна Мустафы Кемаля была, конечно же, классической расколотой страной, которая с 1920 года пыталась модернизироваться, вестернизироваться и стать частью Запада. Два столетия Мексика определяла себя как латиноамериканскую страну в противовес Соединенным Штатам; в 1980 году лидеры превратили ее в расколотую, попытавшись определить Мексику как североамериканское общество. В 1990 году австралийские лидеры, напротив, попытались разорвать свои связи с Западом и превратить страну в часть Азии, создав тем самым расколотую страну "навыворот". 

 Расколотые страны отличают два феномена: их лидеры говорят о них как о "мостах" между двумя культурами, а наблюдатели уподобляют их двуликому Янусу... 

Сердцевинные государства и линии разлома

 Межцивилизационный конфликт принимает две формы. На локальном уровне возникают конфликты по линиям разлома - между соседними государствами, относящимися к различным цивилизациям, между разноцивилизационными группами внутри государства или же между группами, которые, как в бывшем Советском Союзе и Югославии, пытаются создать новые государства на развалинах старых. Конфликты по линии разлома особенно часто возникают между мусульманскими и немусульманскими странами... На глобальном уровне возникают конфликты между сердцевинными государствами различных цивилизаций. Предметы таких конфликтов являются классическими для международных отношений. Среди них можно назвать конфликты из-за: 

 (1) влияния на формирование глобальных процессов и на действия таких глобальных международных организаций, как ООН, МВФ и Всемирный банк; 

 (2) военной мощи; такие конфликты проявляются в разногласиях по поводу нераспространения ядерного оружия, контроля над вооружениями и в гонке вооружений; 

 (3) экономической мощи и благосостояния; такие конфликты проявляются в спорах по вопросам торговли, капиталовложений и другим проблемам; 

 (4) людей; такие конфликты влекут за собой стремление государств одной цивилизации защитить своих соплеменников в другой цивилизации, дискриминировать или изгнать со своей территории людей другой цивилизации; 

 (5) моральных ценностей и культуры; такие конфликты возникают, когда в отношениях с народами других цивилизаций государство пытается продвигать собственные ценности или навязывать их; 

 (6) территории - время от времени; в таких случаях сердцевинные государства участвуют в конфликтах по линиям разлома, сражаясь в первых рядах.  

Разумеется, эти проблемы извечно бывали источниками конфликтов между людьми. Однако если в них вовлечены государства, принадлежащие к различным цивилизациям, культурные различия обостряют конфликт. В соревновании друг с другом сердцевинные государства стремятся сплотить свои цивилизационные когорты, заручиться поддержкой государств третьих цивилизаций, внести внутренний раскол и поощрить отступничество в противостоящей цивилизации. Ради достижения своих целей страны сочетают дипломатические, политические, экономические и тайные действия с пропагандистским влиянием и принуждением. Однако маловероятно, чтобы сердцевинные государства прямо применяли друг против друга силу - за исключением таких ситуаций, как на Ближнем Востоке и в Индостане, где они граничат друг с другом по линии цивилизационного разлома. В противном случае возникновение войны между сердцевинными государствами вероятно при двух обстоятельствах. Во-первых, они могут вспыхнуть между локальными группами по мере того, как конфликт по линии разлома эскалирует, а соплеменники, в том числе сердцевинные государства, сплачиваются для поддержки локальных воюющих сторон. Однако для сердцевинных государств противостоящих цивилизаций такая перспектива является сильнейшим стимулом к сдерживанию или разрешению конфликтов по линии разлома. 

 Во-вторых, война между сердцевинными государствами может начаться из-за изменения глобального соотношения сил между цивилизациями. Фукидид, например, полагал, что Пелопонесская война возникла по причине возраставшей мощи Афин внутри древнегреческой цивилизации. Точно так же история западной цивилизации - это история "войн за гегемонию" между державами, переживавшими расцвет и упадок. В какой степени сходные факторы раздувают конфликт между сердцевинными государствами различных цивилизаций, находящимися на подъеме или клонящимися к упадку, зависит от того, какую форму приспособления к подъему новой державы предпочитают в этих цивилизациях: поддержание баланса или же присоединение к победителю. Вторая форма, вероятно, более характерна для азиатских цивилизаций, подъем же китайской державы, скорее, побудит государства других цивилизаций (США, Индию и Россию) постараться сбалансировать этот сдвиг. То обстоятельство, что западная история обошлась без войны за гегемонию между Великобританией и США, а сдвиг от Pax Britannica к Pax Americana завершился, по всей видимости, мирно, в значительной степени объясняется тесным культурным родством двух обществ. Отсутствие такого родства при изменении баланса сил между Западом и Китаем не делает вооруженный конфликт неизбежным, зато более вероятным. Динамизм ислама становится постоянным источником многих относительно малых войн по линиям разлома; подъем Китая - это потенциальный источник крупной межцивилизационной войны между сердцевинными государствами. 

Ислам и Запад

 Исходный арабо-исламский рывок вовне (с начала VII до середины VIII века) привел к установлению мусульманского владычества в Северной Африке, Иберии, на Ближнем и Среднем Востоке, в Персии и Северной Индии. Затем разделительные линии между исламом и христианством стабилизировались примерно на два века. В конце XII века христиане восстановили контроль над западным Средиземноморьем, покорили Сицилию и захватило Толедо. В 1095 году христиане начали крестовые походы, и в течение полутора веков их властители с убывающим успехом пытались установить христианское правление в Святой земле и на примыкающих к ней территориях Ближнего Востока; в 1291 году они потеряли свой последний оплот - Акру. Тем временем на сцене появились турки-османы. Сначала они ослабили Византию и покорили большую часть Балкан и Северной Африки. В 1453 году они захватили Константинополь, а в 1529 году и Вену. "В течение почти тысячи лет, - заметил Бернар Льюис, - начиная с первой высадки мавров в Испании и вплоть до второй турецкой осады Вены, Европа постоянно испытывала угрозу со стороны ислама" [32]. Ислам - единственная цивилизация, которая ставила под сомнение выживание Запада, причем делала это, по меньшей мере, дважды.  

Однако к XV веку события постепенно принимают иной оборот. Христиане мало-помалу отвоевывают Иберийский полуостров, выполнив эту задачу к 1492 году в Гранаде. Между тем европейские усовершенствования в мореплавании позволили португальцам и другим европейцам обойти исламский хартланд и проникнуть в Индийский океан, а также за его пределы. Одновременно русские покончили с двухвековым монгольским игом. Затем Османская империя сделала последний рывок вперед, снова осадив в 1683 году Вену. Поражение османов стало началом долгого отступления, повлекшего за собой борьбу православных народов на Балканах за освобождение от оттоманского правления, расширение Габсбургской империи и драматическое наступление русских в сторону Черного моря и Кавказа. За один век "бич христианства" превратился в "больного человека Европы" [33]. В конце Первой мировой войны Британия, Франция и Италия нанесли ему смертельный удар и установили прямое или непрямое правление на оставшихся оттоманских землях - за исключением территории Турецкой Республики. К 1920 году только четыре мусульманские страны - Турция, Саудовская Аравия, Иран и Афганистан - оставались свободными от какой-либо формы немусульманского правления.  

В свою очередь, отступление западного колониализма началось медленно в 20-30-е годы и драматически ускорилось после Второй мировой войны. Распад Советского Союза принес независимость еще нескольким мусульманским обществам. По одному подсчету, между 1757 и 1919 годами немусульманские правительства сделали на мусульманской территории более 90 приобретений. К 1995 году 69 из них снова находились под мусульманским контролем, а примерно в 45 независимых государствах преобладало мусульманское население. Насильственная природа этих сдвигов отражается в том факте, что среди войн, которые в период между 1820 и 1929 годами вели пары государств с различными религиями, 50 проц. были войнами между мусульманами и христианами [34]. 

 Причины постоянства этой модели конфликта кроются не в таких преходящих феноменах, как христианская пассионарность XII века или исламский фундаментализм XX-го. Они проистекают из природы этих двух религий и основанных на них цивилизаций. С одной стороны, конфликт породили различия, и прежде всего понимание ислама как образа жизни, выходящего за пределы религии и политики и объединяющего мусульман; это противоречит западнохристианской концепции отделения Богова от кесарева. Однако конфликт проистекал и из сходных черт двух религий. Обе они монотеистические и, в отличие от политеистических, не могут с легкостью принимать новых богов, обе описывают мир в дуалистических понятиях "мы" и "они". Обе универсалистичны и претендуют на роль единственно правильной веры, к которой могут присоединиться все люди. Обе религии - миссионерские по характеру и основаны на вере в то, что их последователи обязаны обращать неверующих в эту одну единственно истинную веру. Родившись, ислам все время расширялся путем завоеваний; при благоприятных условиях то же делало и христианство. Параллельные концепции "джихада" и "крестового похода" не только напоминали одна другую, но и отличали две этих веры от других мировых религий. У ислама и христианства с иудаизмом - телеологический взгляд на историю, в отличие от циклических и статических взглядов, преобладающих в других цивилизациях.  

На жесткий конфликт между исламом и христианством временами влияли демографический рост и упадок, экономическое развитие, технологические изменения и интенсивность религиозных убеждений. Распространение ислама в VII веке сопровождалось "беспрецедентной по своему размаху и скорости" массовой миграцией арабских народов на земли Византийской и Сасанидской империй. Крестовые походы, имевшие место несколькими веками позже, были продуктом экономического роста, увеличения численности населения, "клюнийского возрождения" в Европе XI века, что позволило мобилизовать большое число рыцарей и крестьян на поход в Святую землю. Когда первый крестоносец достиг Константинополя, один византийский наблюдатель написал: "Весь Запад, в том числе варварские племена, живущие между Адриатическим морем и Геркулесовыми столбами, начали переселяться и шли походом, прорываясь в Азию большой массой, со всем скарбом" [35]. В XIX веке впечатляющий рост населения снова вызвал извержение из Европы - крупнейшее в истории переселение людей, направлявшихся в исламские и другие земли. 

 Сопоставимое сочетание факторов обострило конфликт между исламом и Западом в конце XX века. Во-первых, прирост исламского населения увеличил число безработных и недовольных молодых людей, из рядов которых рекрутировали сторонников исламистского дела. Они оказывали давление на соседние общества и переселялись на Запад. Во-вторых, исламское Возрождение дало мусульманам новую уверенность в отличительных чертах и превосходстве их цивилизации, их ценностей над западными. В-третьих, постоянные попытки Запада превратить свои ценности и институты во всеобщие, поддерживать свое военное и экономическое превосходство, а также вмешиваться во внутренние конфликты мусульманского мира вызвали сильное негодование среди мусульман. В-четвертых, с коллапсом коммунизма исчез общий враг Запада и ислама, зато каждый из них превратился в ощутимую угрозу для другого. В-пятых, расширение контактов между мусульманами и людьми Запада, их смешение укрепляют и у тех, и у других новое ощущение собственной идентичности и того, что она отделяет их друг от друга. Взаимодействие и смешение обострили также различия в понимании прав, которыми обладают люди одной цивилизации в стране, где численно преобладают члены другой. В 80-х и 90-х годах и в исламском, и в христианском обществах терпимость по отношению друг к другу резко снизилась. 

Цивилизации и сердцевинные государства: новые конфигурации

 В последние десятилетия "холодной войны" Китай успешно разыгрывал против Советского Союза и США "китайскую карту". После окончания этой войны России следует разыгрывать "российскую карту". Объединившись, Россия и Китай могли бы решающим образом изменить евроазиатский баланс в ущерб Западу и возродить все опасения, которые существовали в 50-е годы в связи с китайско-советскими отношениями. Россия же, действующая рука об руку с Западом, оказалась бы в глобальных вопросах дополнительным противовесом конфуцианско-исламскому союзу; это возродило бы в Китае страхи времен "холодной войны" перед вторжением с Севера. У России, однако, есть свои проблемы с обеими соседними цивилизациями. Что касается ее отношений с Западом, то эти проблемы, скорее всего, окажутся преходящими. "Холодная война" кончилась, и появилась потребность заново определить баланс сил между Россией и Западом. Обе стороны должны договориться о принципиальном равенстве и сферах влияния каждой из них. На практике это означало бы, что: 

• Россия согласится с расширением Европейского союза и НАТО, с включением в них западнохристианских стран Центральной и Восточной Европы, а Запад обязуется не расширять НАТО дальше на Восток - если только Украина не расколется на два государства;

  

• Россия и НАТО заключат договор о партнерстве, где будут торжественно закреплены принцип ненападения друг на друга, а также договоренность о проведении регулярных консультаций по проблемам безопасности, о совместных усилиях по предотвращению гонки вооружений и переговорах относительно заключения соглашений об ограничении вооружений, которые отвечали бы потребностям безопасности в том виде, который они приняли после окончания "холодной войны";

  

• Запад признает Россию в качестве государства, несущего главную ответственность за поддержание безопасности среди православных стран и в областях, где доминирует православие;

  

• Запад признает, что на Юге, в отношениях с мусульманскими народами, Россия сталкивается с проблемами в области безопасности - как реальными, так и потенциальными; он проявит готовность пересмотреть Договор об обычных вооруженных силах в Европе, а также благосклонно отнесется к другим шагам, которые Россия вынуждена будет сделать перед лицом подобных угроз.

  

• Россия и Запад заключат соглашение о сотрудничестве на равных в разрешении проблем типа боснийской, где затрагиваются как западные, так и православные интересы.

 

 Сразу после окончания "холодной войны" в российско-китайских отношениях усилились элементы сотрудничества. Удалось разрешить пограничные споры, сократить вооруженные силы по обеим сторонам границы, расширить торговлю. Обе стороны больше не нацеливают друг на друга ракеты, а министры иностранных дел начали изучать общую заинтересованность в сопротивлении исламскому фундаментализму. Особенно важно, что Россия нашла в Китае заинтересованного и солидного покупателя вооружений и военных технологий, в том числе танков, истребителей, стратегических бомбардировщиков и ракет класса "земля-воздух" [36]. С российской точки зрения, такое потепление отношений представляло собой, во-первых, осознанное решение работать с Китаем как азиатским "партнером", ибо отношения с Японией оставались холодными, и, во-вторых, реакцию на конфликты с Западом вокруг расширения НАТО, проведения экономической реформы, контроля над вооружениями, экономической помощи и членства в международных организациях Запада. Со своей стороны, Китай получил возможность продемонстрировать Западу, что он не одинок в мире и может приобрести военные средства, которые необходимы ему, чтобы реализовывать в регионе стратегию проекции силы. Для обеих стран российско-китайская связь, подобно конфуцианско-исламской, означает противодействие западной мощи и универсализму. 

 Сохранится ли эта связь и станет ли она долговременной? Ответ зависит от двух моментов. Первый: стабилизируются ли отношения России с Западом на взаимовыгодной основе и второй: в какой мере усиление китайской гегемонии будет угрожать российским экономическим, демографическим и военным интересам. Экономический динамизм Китая перебросился на Сибирь, и китайские бизнесмены вместе с корейскими и японскими изучают и используют тамошние возможности. Сибиряки видят свое экономическое будущее связанным, скорее, с Восточной Азией, чем с европейской Россией. Все более угрожающей становится нелегальная китайская иммиграция в Сибирь, которая в 1995 году достигла якобы уже 3-5 млн. человек (для сравнения: россиян в Восточной Сибири - 7 миллионов). "Китайцы мирным путем завоевывают российский Дальний Восток", - предупреждал российский министр обороны Павел Грачев. Ему вторил высокопоставленный представитель иммиграционных властей: "Мы должны оказать сопротивление китайскому экспансионизму" [37]. Кроме того, обострить отношения с Россией может и развитие экономических отношений Китая с бывшими советскими республиками Центральной Азии. Китайская экспансия способна принять и военный характер - если Китай решит, что ему следует попытаться потребовать обратно Монголию (русские отрезали ее от Китая после Первой мировой войны, и последние десятилетия она была советским сателлитом). В какой-то момент "желтые орды", пугавшие российское воображение со времени монгольского нашествия, могут снова стать реальностью. 

 На отношения России с исламом наложило печать историческое наследие ее многовековой военной экспансии против турок, народов Северного Кавказа и среднеазиатских эмиратов. Сейчас Россия сотрудничает со своими православными союзниками - Сербией и Грецией, стремясь противостоять турецкому влиянию на Балканах, и с еще одним православным союзником - Арменией, чтобы ограничить турецкое влияние в Закавказье. Россия активно пыталась оказывать политическое, экономическое и военное воздействие на центральноазиатские республики, включив их в Содружество Независимых Государств и развернув в каждой из них свои вооруженные силы. Среди озабоченностей России центральное место занимает проблема запасов нефти и газа на Каспии, а также маршрутов, по которым эти природные ресурсы будут поступать на Запад и в Восточную Азию. Россия вела одну войну на Северном Кавказе против исламского народа Чечни и вторую войну в Таджикистане, поддерживая правительство против повстанцев, силы которых включают исламских фундаменталистов. Эти озабоченности в вопросах безопасности создают еще один стимул для сотрудничества с Китаем при сдерживании "исламской угрозы" в Центральной Азии; они же являются главным мотивом российского сближения с Ираном. Россия продала Ирану подводные лодки, ультрасовременный истребитель, бомбардировщики, ракеты класса "земля-воздух", разведывательное и электронное военное оборудование. Кроме того, Россия согласилась построить в Иране ядерный реактор на тяжелой воде и передать Ирану оборудование для обогащения урана. Взамен Россия недвусмысленно ожидает, что Иран сдержит распространение фундаментализма в Центральной Азии и будет косвенным образом препятствовать расширению там же и на Кавказе турецкого влияния. На ближайшие десятилетия отношения России с исламом будут зависеть главным образом от того, как она воспримет угрозы, исходящие от стремительного роста мусульманского населения по ее южной периферии.  

Во времена "холодной войны" третье "колеблющееся" сердцевинное государство - Индия - была союзником Советского Союза и вела одну войну с Китаем и несколько войн с Пакистаном. В моменты, когда ее отношения с Западом, особенно с США, не были желчными, они оставались отчужденными. После окончания "холодной войны" взаимоотношения Индии с Пакистаном, скорее всего, будут весьма конфликтными - из-за Кашмира, ядерных вооружений и общего соотношения военных сил на полуострове Индостан. Пока Пакистан в состоянии обеспечивать себе поддержку исламских стран, отношения Индии с исламским миром останутся сложными. Чтобы противодействовать Пакистану, Индия, похоже, предпримет специальные усилия, чтобы убедить некоторые исламские государства дистанцироваться от него - она уже поступала таким образом в прошлом. С окончанием "холодной войны" попытки Китая установить более дружественные отношения с соседями распространились на Индию, и напряженность между двумя странами ослабла. Однако эта тенденция вряд ли сохранится надолго. Китай активно вовлечен в южноазиатскую политику и, по-видимому, будет продолжать эту линию впредь: поддерживать тесные отношения с Пакистаном, укреплять пакистанский ядерный и обычный военный потенциал, обхаживать Мьянму с помощью экономического содействия, капиталовложений и военной помощи, создавая там одновременно военно-морские базы. Китайская мощь разрастается сейчас, индийская же - может значительно возрасти в начале ХХI века. Конфликт кажется весьма вероятным. Как заметил один аналитик, "подспудное соперничество из-за могущества между двумя азиатскими гигантами и их представления о себе как о естественных великих державах, центрах цивилизации и культуры будут и дальше подталкивать их к тому, чтобы поддерживать различные страны и курсы. Индия будет стремиться стать не только независимым центром силы в многополярном мире, но и противовесом китайской силе и влиянию" [38]. 

 Находясь в противостоянии если не широкой конфуцианско-исламской связке, то китайско-пакистанскому альянсу Индия будет заинтересована в том, чтобы поддерживать тесные взаимоотношения с Россией и оставаться основным покупателем российского оружия. В середине 90-х годов Индия приобретала у России почти все важнейшие виды вооружений, в том числе авианосец и ракетную криогенную технологию, что повлекло за собой санкции со стороны США. Помимо нераспространения вооружений, между США и Индией существуют и такие проблемы, как права человека, Кашмир и экономическая либерализация. Со временем, однако, охлаждение американо-пакистанских отношений и общий интерес в сдерживании Китая, скорее всего, сблизят Индию и США. Распространение индийской мощи на Юго-Восточную Азию не способно повредить американским интересам, зато может послужить им. 

 Взаимоотношения между цивилизациями и их сердцевинными государствами сложны, нередко двойственны и переменчивы. Формируя свои отношения с государствами другой цивилизации, большинство государств любой из цивилизаций, как правило, следуют примеру сердцевинных государств. Но так будет не всегда, и, конечно же, не у всех государств, принадлежащих к одной цивилизации, будут идентичные отношения со всеми странами другой цивилизации. Общие интересы (обычно наличие общего противника в третьей цивилизации) могут рождать сотрудничество и между государствами разных цивилизаций. Конфликты, разумеется, случаются и внутри цивилизаций, особенно внутри исламской. К тому же отношения между группами, живущими вблизи линий разлома, могут значительно отличаться от отношений между сердцевинными государствами тех же цивилизаций. 

Запад в мире

 Во-первых, государственные деятели могут только тогда плодотворно изменять реальность, когда они ее признают и понимают. Складывающаяся вновь политика, основанная на культуре, усиление могущества незападных цивилизаций и растущая культурная уверенность этих обществ в себе широко признаны в незападном мире. Европейские лидеры указывали на культурные силы, которые сближают и отдаляют людей друг от друга. Американские же элиты, напротив, чрезвычайно замедленно признают и схватывают возникающие реальности. Администрации Буша и Клинтона поддерживали единство мультицивилизационных государств - Советского Союза, Югославии, Боснии и России, тщетно пытаясь сдержать могущественные этнические и культурные силы, подталкивавшие эти страны к разобщению. Они поддерживали планы мультицивилизационной экономической интеграции, которые были либо бессмысленны, как в случае с ОПЕК, или же влекли за собой крупные непредвиденные экономические и политические издержки - случай с НАФТА и Мексикой. Эти администрации пытались установить тесные отношения с сердцевинными государствами других цивилизаций (в форме "глобального партнерства" с Россией или "конструктивного вовлечения" Китая в международную систему), хотя между США и этими странами существует естественный конфликт интересов. В то же самое время администрация Клинтона не смогла в полной мере привлечь Россию к поискам мира в Боснии, хотя Россию как сердцевинное государство православной цивилизации эта война сильно затрагивала. Отстаивая химеру мультицивилизационной Югославии, администрация Клинтона отвергла самоопределение сербского и хорватского меньшинств и помогла создать на Балканах исламистского партнера для Ирана. Сходным образом американское правительство поддержало подчинение мусульман православному правлению, продолжая стоять на том, что "Чечня - бесспорная часть Российской Федерации" [39]. 

 В Европе широко признано значение разделительной линии между западным христианством, с одной стороны, и православием и исламом - с другой. Соединенные же Штаты, по словам их государственного секретаря, "не допускают мысли о фундаментальных разделах между католической, православной и исламской частями Европы". Однако те, кто не считается с фундаментальными делениями, обречены в этой связи на постоянные разочарования. Поначалу казалось, что администрация Клинтона не замечала изменения баланса сил между США и восточноазиатскими обществами и потому время от времени формулировала цели в области торговли, прав человека и ядерного нераспространения и других проблем, которых она не способна была достичь. Правительство США вообще с исключительным трудом приспосабливалось к эре, в которой глобальная политика складывается под влиянием культурных и цивилизационных течений. 

 Во-вторых, от нежелания отказаться, изменить, а порой и пересмотреть политику, которая отвечала нуждам "холодной войны", страдало и американское внешнеполитическое мышление. Некоторым все еще видится угроза возрождения Советского Союза. В более общей форме люди склонны канонизировать военные альянсы времен "холодной войны" и соглашения о контроле над вооружениями. НАТО, считают они, должна сохраняться такой, как во времена "холодной войны". Японо-американский договор о безопасности - центральный элемент системы безопасности в Восточной Азии. Договор по ПРО нерушим. Договор об обычных вооруженных силах в Европе следует соблюдать. Разумеется, ни один из этих элементов наследия "холодной войны" нельзя с легкостью отбросить. Однако интересы США и Запада не требуют, чтобы все эти договоренности сохранялись в их "холодновоенной" форме. Реальности мультицивилизационного мира предполагают, что следует расширить НАТО, включив в него другие желающие присоединиться западные общества. Следует также признать, что в принципе бессмысленно иметь в качестве членов альянса два государства, каждое из которых является злейшим врагом другого (к тому же у обоих отсутствует культурное родство с другими членами). Договор по ПРО, который прежде был призван гарантировать взаимную уязвимость советского и американского обществ и тем самым сдержать советско-американскую ядерную войну, теперь явно блокирует способность США и других стран защитить себя от непредсказуемой ядерной угрозы или нападения со стороны террористических движений и безрассудных диктаторов. Американо-японский договор способствовал сдерживанию советской агрессии против Японии. Но какой цели он должен служить после окончания "холодной войны"? Сдерживанию и устрашению Китая? Желанию задержать процесс приспособления Японии к возвышению Китая? Предотвращению дальнейшей милитаризации Японии? В Японии появляется все больше сомнений относительно необходимости американского военного присутствия, а в США - относительно целесообразности их одностороннего обязательства защищать Японию. Договор об обычных вооруженных силах в Европе был разработан во имя смягчения исчезнувшей ныне конфронтации между НАТО и Варшавским договором в Центральной и Восточной Европе. Сейчас этот договор главным образом создает трудности для России, когда ей приходится иметь дело с мусульманскими народами на юге, где она усматривает угрозу своей безопасности. 

 В-третьих, культурное и цивилизационное разнообразие мира бросает вызов западной, и особенно американской, вере в универсальность западной культуры. Эта вера выражается как в описательной, так и в нормативной формах. В описательной - она закрепляет мысль о том, будто люди всех обществ хотят усвоить западные ценности, институты и практику. Если оказывается, что у них такого желания нет и что они сохраняют приверженность своим собственным традиционным культурам, в этих людях видят жертвы "ложного сознания" (вроде того, какое марксисты обнаруживали у пролетариев, поддерживавших капитализм). В нормативном виде западная универсалистская вера постулирует: во всем мире людям следует принять западные ценности, институты и культуру, потому что они воплощают самое высшее, самое просвещенное, самое либеральное, самое рациональное, самое современное и самое цивилизованное мышление человечества. 

 В возникающем мире этнических конфликтов и цивилизационных столкновений западная вера в универсальность западной культуры страдает тремя недугами: она ошибочна; она аморальна; она опасна. Что она неверна - центральное положение этой книги. Данный тезис хорошо резюмировал Майкл Ховард: "Широко распространенное на Западе представление, будто культурное разнообразие - это исторический курьез, быстро исчезающий в связи со складыванием общей, ориентированной на Запад, англофонной мировой культуры, которая формирует наши основополагающие ценности... просто неверно" [40]... 

 Вера в то, что представители незападных обществ должны принять западные ценности, институты и культуру, аморальна, если принять во внимание, что необходимо для достижения такой цели. Почти универсальный охват мира европейской мощью в конце XIX века и глобальное превосходство США в конце ХХ-го привели к тому, что многие элементы западной цивилизации распространились по всей земле. Европейского глобализма, однако, больше не существует. Американская гегемония отступает - хотя бы потому, что отпала необходимость защищать США от советской военной угрозы времен "холодной войны". Культура, как мы доказывали, следует за властью. Если незападным обществам суждено формироваться под воздействием западной культуры, то на сей раз это может произойти только в результате экспансии, развертывания и применения Западом силы. Империализм - неизбежное логическое следствие универсализма. К тому же, будучи созревающей цивилизацией, Запад больше не обладает экономическим и демографическим динамизмом, необходимым для того, чтобы навязать свою волю другим обществам. Да и любая попытка добиться этого противоречит таким западным ценностям, как самоопределение и демократия. Чем чаще представители азиатских и исламских цивилизаций будут говорить об универсальном значении своих культур, тем яснее на Западе начнут осознавать связь между универсализмом и империализмом. 

 Западный универсализм опасен для мира, поскольку может привести к крупной межцивилизационной войне между сердцевинными государствами. Такая война для Запада опасна, ибо может привести к его поражению. После коллапса Советского Союза люди на Западе считают свою цивилизацию как никогда господствующей, а между тем более слабые азиатские, мусульманские и другие общества начинают набирать силу...  

Все цивилизации проходят один и тот же процесс возникновения, подъема и упадка. Запад отличается от других цивилизаций не тем, как он развивался, а особым характером его ценностей и институтов. Это особенно относится к христианству, плюрализму, индивидуализму, власти закона, которые позволили Западу сформулировать современность, расширить свое воздействие на весь мир и стать предметом зависти для других обществ. Как говорил Артур Шлезингер-младший, Европа представляет собой "источник - уникальный источник... идей индивидуальной свободы, политической демократии, верховенства закона, прав человека и культурной свободы... Это все европейские идеи, не азиатские, не африканские, не ближневосточные - за исключением случаев заимствования" [41]. Они делают западную цивилизацию уникальной, и западная цивилизация ценна не потому, что универсальна, а потому, что она действительно уникальна. И, следовательно, принципиальная ответственность западных лидеров заключается не в том, чтобы изменить другие цивилизации по образу и подобию Запада (на это его слабеющих сил не хватит), а в том, чтобы сохранить, защитить и обновить уникальные качества западной цивилизации. Поскольку США - самая могущественная западная страна, ответственность за это ложится главным образом на нее. 

 Чтобы несмотря на ослабление силы западной цивилизации сохранить ее, в интересах Соединенных Штатов и европейских стран было бы: 

• добиться большей политической, экономической и военной интеграции и координировать свою политику так, чтобы государства, относящиеся к другим цивилизациям, не смогли играть на расхождениях между западными странами;

  

• включить в Европейский союз и НАТО прозападные государства Центральной и Восточной Европы (страны Вышеградской группы и Балтии, Словению и Хорватию);

  

• поощрять "вестернизацию" Латинской Америки и, насколько возможно, более тесный союз латиноамериканских стран с Западом;

  

• сдерживать развитие обычной военной мощи и оружия массового уничтожения у исламских государств и Китая; 
• замедлить отдаление Японии от Запада и ее примирение с Китаем;

  

• признать Россию сердцевинным государством православного мира и крупной региональной державой, у которой есть законные интересы, связанные с обеспечением безопасности ее южных границ;

  

• поддерживать превосходство Запада в технологическом и военном отношениях над другими цивилизациями

  

• и, что самое важное, признать, что вмешательство Запада в дела других цивилизаций - это, вероятно, единственный наиболее опасный источник нестабильности и потенциального глобального конфликта в мультицивилизационном мире.

 

Цивилизационная война и порядок

 Как, принимая во внимание эти американские интересы, может развиваться война между США и Китаем? Перенесемся мысленно в 2010 год. Американские войска покинули объединившуюся Корею, и США сильно сократили свое военное присутствие в Японии. Тайвань и континентальный Китай договорились между собой, что Тайвань останется de facto независимым, но открыто признает Пекин своим сюзереном. При его поддержке Тайвань примут в ООН - наподобие того, как это было сделано в 1946 году по отношению к Украине и Белоруссии. Американские компании начнут быстро осваивать месторождения нефти в Южно-Китайском море - в основном под покровительством Китая, но в отдельных районах под вьетнамским контролем. Уверенность Китая в связи с его новыми возможностями проекции силы возрастет, и он объявит об установлении полного контроля над этим морем (Китай всегда претендовал на суверенитет над ним). Вьетнам окажет сопротивление, начнутся боевые действия между китайскими и вьетнамскими военными кораблями. Желая отомстить за унижение 1979 года, китайцы нападут на Вьетнам. Вьетнамцы обратятся за помощью к США. Китайцы предостерегут США от вмешательства. Япония и другие народы Азии придут в возбуждение. США заявят о том, что не потерпят захвата Вьетнама Китаем, призовут к экономическим санкциям против Китая и направят одну из своих немногих оставшихся авианосных ударных групп в Южно-Китайское море. Китайцы объявят это нарушением своих территориальных вод и начнут наносить воздушные удары по авианосным ударным группам. Попытки генерального секретаря ООН и премьер-министра Японии провести переговоры о прекращении огня потерпят провал, и боевые действия распространятся на другие районы Восточной Азии. Япония запретит использовать американские военные базы на ее территории для боевых действий против Китая. США проигнорируют этот запрет, Япония провозгласит нейтралитет и изолирует базы. Китайские подводные лодки и самолеты наземного базирования, действующие с территории как Тайваня, так и континентального Китая, нанесут серьезный ущерб американским кораблям и военной инфраструктуре в Восточной Азии. Тем временем китайские наземные силы войдут в Ханой и оккупируют значительную часть Вьетнама.  

Поскольку и Китай, и США обладают ракетами, способными доставлять ядерные вооружения на территорию друг друга, возникнет скрытый тупик и на ранних стадиях войны эти вооружения не будут использованы. Однако страх перед такими атаками возникнет в обоих обществах, особенно же сильно в США. Это вынудит многих американцев задаться вопросом: чего ради мы должны подвергаться такой опасности? Что нам за дело до того, что Китай будет контролировать Южно-Китайское море, Вьетнам или даже всю Юго-Восточную Азию? Противодействие войне будет особенно сильным в юго-западных штатах США, где преобладает испаноязычное население. И оно, и правительства этих штатов скажут: "Это не наша война" и попытаются действовать так же, как Новая Англия во время войны 1812 года. После того как Китай закрепит свои первоначальные победы в Восточной Азии, американское общественное мнение начнет меняться в направлении, на которое Япония надеялась в 1942 году. Оно будет склоняться к тому, что цена, которую придется заплатить за разгром этого новейшего сосредоточения гегемонистской силы, непомерно велика. Люди станут говорить: лучше удовольствоваться переговорами, которые положили бы конец спорадическим военным действиям или "странной войне", идущей сейчас в западной части Тихого океана. 

 Однако война между тем уже скажется на крупнейших странах других цивилизаций. Индия воспользуется тем, что руки Китая связаны в Восточной Азии, чтобы нанести опустошительный удар по Пакистану и полностью уничтожить его ядерный и обычный военный потенциал. Сначала ее действия будут успешными, но затем активизируется военный союз между Пакистаном, Ираном и Китаем. Иран придет на помощь Пакистану со своими современными и высокотехнологичными вооружениями. Индийское наступление захлебнется в боях с иранскими войсками и пакистанскими партизанами-выходцами из нескольких различных этнических групп. И Пакистан, и Индия обратятся за поддержкой к арабским странам. При этом Индия будет предупреждать об опасности иранского господства в Юго-Западной Азии, однако первоначальный успех Китая против США стимулирует крупные антизападные движения в мусульманских странах. Несколько еще остающихся прозападными правительств в арабских странах и Турции одно за другим будут свергнуты исламскими движениями, чьи ряды расширятся за счет огромного прироста мусульманской молодежи. Спровоцированный слабостью Запада вал антизападных настроений вызовет массированную атаку арабов на Израиль, которую сильно ослабленный американский Шестой флот не в состоянии будет остановить.  

Китай и США попытаются добиться поддержки от других ключевых государств. Пока Китай будет вести счет военным успехам, Япония начнет нервно примыкать к нему, эволюционируя от формального нейтралитета к позитивному прокитайскому нейтралитету, а затем, уступая просьбам Китая, станет его союзником. Японские силы оккупируют оставшиеся на их территории американские базы, и США поспешно эвакуируют свои войска. США объявят блокаду Японии, американские и японские корабли начнут вести спорадические поединки в западной части Тихого океана. В начале войны Китай предложит России подписать пакт о взаимной безопасности (отдаленно напоминающий пакт Гитлера - Сталина). Однако на Россию успехи китайцев произведут впечатление, прямо противоположное тому, какое они произвели на японцев. Перспектива победы Китая и его полного господства в Восточной Азии приведет Москву в ужас. По мере того как Россия начнет эволюционировать в антикитайском направлении и наращивать свое военное присутствие в Сибири, в ее действия станут вмешиваться живущие в этих краях многочисленные китайские поселенцы. Китай начнет военную интервенцию с целью защитить своих соотечественников и оккупирует Владивосток, долину Амура и другие ключевые районы Восточной Сибири. Пока сражения между российскими и китайскими войсками будут распространяться на центральную Сибирь, вспыхнет восстание в Монголии, где Китай уже установил раньше свой "протекторат".  

Первостепенное значение для всех воюющих имеют контроль и доступ к нефти. Несмотря на обширные капиталовложения в ядерную энергетику, Япония по-прежнему сильно зависит от импорта нефти, и это укрепляет ее склонность договориться с Китаем и обезопасить потоки нефти из Персидского залива, Индонезии и Южно-Китайского моря. По мере того как в ходе войны арабские страны станут подпадать под контроль исламских бойцов, поставки нефти из Персидского залива начнут постепенно иссякать, и Запад окажется в зависимости от российских, кавказских и центральноазиатских нефтяных источников. Это вынудит Запад приложить дополнительные усилия, чтобы привлечь Россию на свою сторону и поддержать ее в стремлении расширить контроль над богатыми нефтью мусульманскими странами, расположенными к югу от нее. 

 Тем временем США будут энергично пытаться мобилизовать полную поддержку со стороны своих европейских союзников. Те станут оказывать американцам дипломатическую и военную поддержку, но на военное участие пойдут неохотно. Китай и Иран будут опасаться, как бы западные страны не сплотились вокруг США, наподобие того, как в свое время Америка приходила на помощь Британии и Франции в двух мировых войнах. Чтобы предотвратить это, Китай и Иран тайно развернут ракеты среднего радиуса действия с ядерными боеголовками в Боснии и Алжире, предупредив европейские державы, чтобы те не вступали в войну. Как это почти всегда бывало в прошлом с китайскими попытками запугивания, реакция всех стран, кроме Японии, будет прямо противоположной тому, чего добивается Китай. Разведка США обнаружит и сообщит о размещении этих ракет, а Совет НАТО заявит, что их следует немедленно вывести. Однако прежде чем НАТО начнет действовать, Сербия, желая вернуть себе историческую роль защитницы христианства от турок, нападет на Боснию. К ней присоединится Хорватия, обе страны оккупируют и разделят Боснию, захватят ракеты и попытаются продолжить этнические чистки, которые их заставили прекратить в 1990-е годы. Албания и Турция попытаются помочь боснийцам. Греция и Болгария начнут вторжение в европейскую Турцию. Когда турки побегут через Босфор, в Стамбуле начнется паника. Тем временем ракета с ядерной боеголовкой, запущенная из Алжира, взорвется в предместьях Марселя, и НАТО ответит разрушительными воздушными ударами по североафриканским целям.  

США, Европа, Россия и Индия окажутся вовлеченными в настоящую глобальную борьбу против Китая, Японии и большинства исламских государств. Чем закончится такая война? У обеих сторон есть крупные ядерные потенциалы, и становится ясно, что если их применение перешагнет минимальный уровень, основные противоборствующие страны будут сильно разрушены. Если сработает взаимное устрашение, истощение сил обеих сторон может привести к договоренности о перемирии, которое, однако, не приведет к решению фундаментальной проблемы китайской гегемонии в Восточной Азии. Альтернативный вариант: Запад может попытаться нанести поражение Китаю с использованием обычных вооружений. Однако сближение Японии и Китая создаст последнему защиту в форме островного санитарного кордона, предотвращающего использование американских военно-морских сил против крупных прибрежных китайских населенных пунктов и промышленных центров. Альтернативой станет обход Китая с запада. Военные действия между Россией и Китаем побудят НАТО приветствовать вступление в ее ряды России на правах полноправного члена и сотрудничество с ней при противодействии китайскому вторжению в Сибирь. При этом НАТО будет поддерживать российский контроль над мусульманскими странами Центральной Азии, обладающими нефтью и газом, а также поощрять восстания тибетцев, уйгуров и монголов против китайского владычества, постепенно мобилизуя и развертывая западные и российские силы на востоке Сибири для заключительной атаки - через Великую Китайскую стену на Пекин, Маньчжурию на хартленд ханьцев. 

 Каким бы ни оказался непосредственный исход этой глобальной цивилизационной войны - взаимное ядерное опустошение, договоренность о прекращении военных действий по причине обоюдного истощения или же завершающее вступление российских и западных войск на площадь Тяньаньмень, - долговременным результатом в широком смысле слова неизбежно станет резкий упадок экономической, демографической и военной мощи всех основных участников войны. В результате глобальная сила, которая веками перемещалась с Востока на Запад, а позже начала двигаться в обратном направлении, станет теперь двигаться с Севера на Юг. Больше всего выиграют в этой войне цивилизаций те, кто сможет остаться в стороне от нее. Поскольку Запад, Россия, Китай и Япония будут в разной степени разрушены, перед Индией откроется возможность переустроить мир в соответствии с индуистским курсом - если ей, несмотря на участие в войне, удастся избежать разрушений. Крупные части американского населения обвинят в резком ослаблении США узколобо сориентированную на Запад белую англо-саксонскую элиту; на волне обещаний обширной помощи (типа плана Маршалла) со стороны переживающих экономический бум стран Латинской Америки, не участвовавших в войне, к власти придут испаноговорящие лидеры. Африка, со своей стороны, мало что сможет предложить перестраивающейся Европе, наоборот; на ее развалинах останутся беспорядочные орды социально деградировавших людей. Если Китай, Япония и Корея окажутся разрушенными войной, центры влияния и силы в Азии тоже сдвинутся в южном направлении; Индонезия, сохранявшая нейтралитет, превратится в доминирующее государство и с помощью австралийских советников будет решающим образом влиять на ход событий на пространстве от Новой Зеландии на восток до Мьянмы, на запад до Шри-Ланки и на юг до Вьетнама. Все это предопределит будущий конфликт между Индией и возрожденным Китаем. В любом случае центр мировой политики сдвинется на юг. 

 Если этот сценарий покажется читателю дикой и неправдоподобной фантазией, тем лучше. Будем надеяться, что никакой другой сценарий глобальной цивилизационной войны не приобретет большего правдоподобия. Однако что в этом сценарии правдоподобнее всего и что больше всего тревожит, так это истоки войны: вмешательство сердцевинного государства одной цивилизации (США) в спор между сердцевинным государством другой цивилизации (Китаем) и государством-членом той же цивилизации (Вьетнамом). США посчитают необходимым вмешаться, защитить международное право, наказать за агрессию, отстоять свободу судоходства, обеспечить себе доступ к нефти Южно-Китайского моря и предотвратить господство в Восточной Азии единственной державы. Китай посчитает такое вторжение совершенно нетерпимым, расценив его как типичную попытку самонадеянного ведущего западного государства унизить и запугать Китай, спровоцировать противостояние Китаю внутри его законной сферы влияния и отказать ему в праве играть приличествующую роль в мировых делах.  

Одним словом, чтобы избежать в грядущую эпоху крупных межцивилизационных войн, сердцевинным государствам следует воздерживаться от вмешательства в конфликты, происходящие в других цивилизациях. Некоторым государствам, особенно Соединенным Штатам, будет несомненно трудно согласиться с этой истиной. Правило воздержания, заключающееся в том, что сердцевинные государства должны воздерживаться от вмешательства в конфликты внутри других цивилизаций, - первое необходимое условие для поддержания мира в межцивилизационном, мультиполярном мире. Второе условие - правило совместного посредничества - заключается в том, что сердцевинным государствам следует вести друг с другом переговоры о сдерживании или прекращении войн по линиям разлома между государствами или группами, входящими в их цивилизации. 

Примечания

 [2] F.Braudel. On History, p.205. Более развернутый обзор определений культуры и цивилизации (особенно немецких) см.: A.L.Kroeber and C.Kluckhohn. Culture: A Critical Review of Concepts and Definitions (Cambridge: Papers of the Peabody Museum of American Archaeology and Ethnology, Harvard University, Vol. XLVII, #1, 1952), passim, но особенно pp.15-29. 

 [3] А.D.Bozeman. Civilizations Under Stress. "Virginia Quarterly Review", 51 (Winter 1975), p.1. 

 [4] E.Durkheim and M.Mauss. Note on the Notion of Civilization. "Social Research", 38 (1971), p.811; F.Braudel. On History, pp.177, 202; M.Melko. Nature of Civilizations (Boston:Porter Sargent, 1969), p.8; I.Wallerstein. Geopolitics and Geoculture, p.215; Ch.Dawson. Dynamics of World History (LaSalle, IL: Sherwood Sugden Co., 1978), pp.51, 402; O.Spengler. Decline of the West (N.Y.: A.A.Knopf, 1926-1928), I, p.31. Интересно, что в International Encyclopedia of the Social Sciences (N.Y.: Macmillan and Free Press, ed. David L.Sills, 17 vols., 1968) нет специальных статей о "цивилизации" или "цивилизациях"; "концепция цивилизации" (в ед. ч.) рассматривается в подразделе "Урбанистическая революция", в то время как "цивилизации" (во мн. ч.) походя упоминаются в статье "Культура". 

 [5] Herodotus. The Persian Wars (Harmondsworth, England: Penguin Books, 1972), pp.543-544. 

 [6] E.A.Tiryakian. Reflections on the Sociology of Civilizations. "Sociological Analysis", 35 (Summer 1974), p.125. 

 [7] A.J.Toynbee. Study of History, I, 455, цит. по: M.Melko, Nature of Civilizations, pp.8-9; и Braudel, On History, p.202. 

 [8] F.Braudel. History of Civilizations, p.35, и On History, pp.209-210. 

 [9] A.D.Bozeman. Strategic Intelligence and Statecraft: Selected Essays (Washington: Brassey's (US), 1992), p.26. 

 [10] C.Quigley. The Evolution of Civilizations: An Introduction to Historical Analysis (N.Y.: Macmilan, 1961), pp.146ff.; M.Melko. Nature of Civilizations, pp.l01ff. См.: D.C.Somervell. "Argument" in his abridgment of A.J.Toynbee. A Study of History, vols. I-VI (Oxford: Oxford University Press, 1946), pp.569ff. 

 [11] L.W.Pye. China: Erratic State, Frustrated Society, "Foreign Affairs", 69 (Fall 1990), p.58. 

 [12] See C.Quigley. Evolution of Civilizations, chap. 3, особенно pp.77, 84; M.Weber. The Social Psychology of the World Religions, в кн.: From M.Weber: Essays in Sociology (L.: Routledge, trans. and ed. H.H.Gerth and C.W.Mills, 1991), p.267; Ph.Bagby. Culture and History: Prolegomena to the Comparative Study of Civilizatios (L.:Longmans, Green, 1958), pp.165-174; O.Spengler. Decline of the West (N.Y.:Knopf, 1926-1928), II, pp.31ff; A.J.Toynbee. Study of History, I, 133; XII, pp.546-547; F.Braudel. History of Civilizations, passim; McNeill. The Rise of the West, passim; and Z.Rostovanyi. Clash of Civilizations and Cultures: Unity and Disunity of World Order. (Unpublished paper, 29.03.1993), pp.8-9. 

 [13] M.Melko. Nature of Civilizations, p.133. 

 [14] R.R.Palmer. Frederick the Great, Guibert, Bulow: From Dynastic to National War, в кн. P.Paret. ed., Makers of Modern Strategy from Machiavelli to the Nuclear Age (Princeton: Princeton University Press, 1986), p.119. 

 [15] E.Mortimer. Christianity and Islam. "International Affairs", 67 (Jan.1991), p.7. 

 [16] В связи с этой типологией ответов Западу почти неизбежно вспыхивают дискуссии о взаимовлияниях цивилизаций. См.: A.J.Toynbe. Study of History (L.: Oxford University Press, 1935-1961), II, pp.187ff., VIII, pp.152-153, 214; J.L.Esposito. The Islamic Threat: Myth or Reality (N.Y.: Oxford University Press, 1992), pp.53-62; D.Pipes. In the Path of God: Islam and Political Power (N.Y.: Basic Books, 1983), pp.105-142. 

 [17] D.Pipes. Path of God, p.349. 

 [18] W.Pfaff. Reflections: Economic Development. "New Yorker", 25.12.1978, p.47. 

 [19] D.Pipes. Path of God, pp.197-198. 

 [20] Ali Al-Amin Mazrui. Cultural Forces in World Politics (L.: James Currey, 1990), pp.4-5. 

 [21] J.L.Esposito. The Islamic Threat: Myth or Reality (N.Y.: Oxford University Press, 1992), p.55-62; and D.Pipes. Path of God, pp.114-120. 

 [22] R.C.Baum. Authority and Identity - The Invariance Hypothesis II. "Zeitschrift fuer Soziologie", 6 (Oct. 1977), pp.368-369. См. также: R.C.Baum. Authority Codes: The Invariance Hypothesis, "Zeitschrift fuer Soziologie", 6 (Jan. 1977), pp.5-28. 

 [23] See A.B.Bozeman. Civilizations Under Stress. "Virginia Quarterly Review", 51 (Winter 1975), p.5ff.; L.Frobenius. Paideuma: Umrisse einer Kultur- und Seelenlehre (Muenchen: C.H. Beck, 1921), pp.11ff; O.Spengler. The Decline of the West, II, p.57ff. 

 [24] A.B.Bozeman. Civilizations Under Stress, p.7. 

 [25] W.E.Naff. Reflections on the Question of 'East and West' from the Point of View of Japan. "Comparative Civilizations Review", 13/14 (Fall 1985 & Spring 1986), p.222. 

 [26] D.E.Apter. The Role of Traditionalism in the Political Modernization of Ghana and Uganda. "World Politics", 13 (Oct. 1960), pp.47-68.  

[27] S.N.Eisenstadt. Transformation of Social, Political, and Cultural Orders in Modernization. "American Sociological Review", 30 (Oct. 1965), pp.659-673.  

[28] D.Pipes. Path of God, pp.107, 191.  

[29] F.Braudel. On History, pp.212-213.  

[30] A.B.Bozeman. Strategic Intelligence and Statecraft, p.50; B.Buzan. New Patterns of Global Security in the Twenty-first Century, "International Affairs", 67 (July 1991), pp.448-449.  

[31] J.L.Esposito. The Islamic Threat, p.46. 

 [32] B.Lewis. Islam and the West (N.Y.: Oxford University Press, 1993), p.13. 

 [33] J.L.Esposito. Islamic Threat, p.44. 

 [34] D.Pipes. Path of God, pp.102-103, 169-173; L.F.Richardson. Statistics of Deadly Quarrels (Pittsburgh: Boxwood Press, 1960), pp.235-237.  

[35] I.M.Lapidus. A History of Islamic Societies (Cambridge: Cambridge University Press, 1988), pp.41-42; Princess Anna Comnena, цит. по: K.Armstrong, Holy War: The Crusades and Their Impact on Today's World (N.Y.: Doubleday-Anchor, 1991), pp.3-4 и в кн.: A.J.Toynbee. Study of History, VIII, p.390.  

[36] S.J.Blank. Challenging the New World Order: The Arms Transfer Policies of the Russian Republic (Carlisle Barracks, PA: U.S. Army War College, Strategic Studies Institute, 1993), pp.53-60. 

 [37] "International Herald Tribune", 25.08.1995, p.5. 

 [38] J.M.Malik. India Copes with the Kremlin's Fall. "Orbis", 37 (Winter 1993), p.75. 

 [39] R.Holbrooke. America: A European Power. "Foreign Affairs", 74 (March/April 1995), p.49.  

[40] M.Howard. America and the World (St. Louis: Washington University, the Annual Lewin Lecture, 5.04.1984), p.6.  

[41] A.Schlesinger, Jr. Disuniting of America: Reflections on a Multicultural Society (N.Y.: W.W.Norton, 1992), p.127. 

 [42] В 90-ых годах эти интересы были сформулированы в "Defence Planning Guidace for the Fiscal Years 1994-1999", Draft, 18.01.1992; "New York Times", 8.03.1992, p.14.