Пьер Тейяр де Шарден

БОЖЕСТВЕННАЯ СРЕДА

(Взято с сайта: http://home.worldonline.nl/~sttdc/milieurus.htm, 2005 год. Тут текст с курсивом, но в кодировке, которая в шесть раз "утяжеляет" текст).

Необходимое примечание

Не следует искать на этих страницах исчерпывающего изложения аскетического богословия; это всего лишь описание психологического развития на протяжении определенного промежутка времени. Мы хотели только рассказать о внутренних перспективах, постепенно открывающихся перед духом по мере смиренного «просветляющего» восхождения.

Пусть не вызывает удивления, что здесь уделяется мало места нравственному злу, греху: душа, о которой пойдет речь, уже отвратилась сознательно от путей зла.

Пусть не беспокоит также и то, что мы недостаточно часто упоминаем о прямом воздействии благодати. Предмет нашего изучения - сегодняшний человек, конкретный, "сверхлриродный", рассматриваемый лишь в сфере его сознательной психологии. Природа и Сверхприрода, Божественное воздействие и человеческая активность нигде явно не разделяются. Но если об этом и не говорится прямо, то это постоянно подразумевается. Понятие благодати насыщает всю атмосферу повествования не только как теоретически допустимое явление, но и как живая реальность.

Действительно, Божественная среда потеряла бы всякое значение и ценность для «мистика», если бы всем своим существом, открытым к воздействию благодати, всей душой, получившей необъяснимое оправдание, всей своей волей, вымоленной и укрепленной, он не ощутил бы себя полностью погруженным в Божественный Океан и тем самым лишенным в глубине самого себя прежней точки опоры для своего собственного действия.

Введение

"In ео vivimus"

Обогащение и смятение религиозной мысли в наши дни, без сомнения, тесно связаны с происходящим вокруг нас и в нас самих открытием величия и единства мира. Естественные науки разверзают вокруг нас необъятные бездны времени и пространства, обнаруживают все новые связи между элементами Вселенной. В нас самих под влиянием этих открытий пробуждается и крепнет чувство всеобщего родства и взаимосвязанности, такое же древнее, как и сама человеческая душа, но до сих пор бывшее скорее достоянием смутных грез, нежели чем-то осознанно пережитым. Всюду одновременно зарождаются одни и те же стремления к более сплоченному и всеохватывающему Единству, одни и те же догадки о неведомых силах, применимых в новых сферах, - глубокие и четко сформулированные у настоящих мыслителей, наивные и поверхностные у недостаточно образованных. На каждом шагу встречаются люди, которые вполне естественно живут, отчетливо сознавая себя атомами и гражданами Вселенной.

Это коллективное пробуждение, похожее на то, которые в один прекрасный день заставляет каждого человека осознать подлинные масштабы его жизни, поличило в человеческом обществе глубокий религиозный резонанс, - подавляющий или воодушевляющий.

Одним мир предстает слишком огромным. В такой беспредельности человек теряется и списывается со счетов, отныне нам остается смириться с неведением и исчезнуть. Для других, напротив, мир слишком прекрасен: именно ему, и только ему, следует поклоняться.

Есть среди христиан люди, избежавшие до поры этой тревоги и этих чар. Наша книга их не заинтересует. Но есть и другие - испуганные тем смятением и влечением, которое производит в их душах неодолимое притяжение новой восходящей звезды. Способен ли еще охватить и сплотить вокруг Себя нашу чрезмерно возросшую Вселенную евангельский Христос, Которого узнал и полюбил средиземноморский мир? Не окажется ли когда-нибудь мир больше, глубже, ослепительней, чем Ягве? Не уничтожит ли он нашу религию? Не затмит ли нашего Бога?

Возможно, многие, не осмеливаясь даже признаться самим себе в этой тревоге (я это знаю, потому что я их часто встречал), ощущают ее в глубине своих сердец. Именно для них я и пишу.

Я не пытаюсь заниматься метафизикой или апологетикой. Но я вновь взойду вместе с теми, кто захочет следовать за мной, на Агору. И мы услышим слова ап. Павла, обращенные к членам Ареопага: "Бог, Который создал человека, чтобы тот искал Его, Бог, Которого мы пытаемся постичь наощупь нашей жизнью, - этот Бог тая же вездесущ и реален, как воздух, которым мы дышим Он окутывает нас повсюду, как сам мир. Чего же вам не хватает, для того чтобы встретиться с Ним? Только одного: убидеть Его ."

Эта маленькая книга, в которой вы найдете лишь извечный урок Церкви, с той лишь разницей, что он повторен человеком, страстно переживаiощим современную эпоху, хочет научить видеть Бога всюду - в самом сокровенном, в самой гуще мира, в самой основе вещей. То, что содержат и предлагают эти страницы, есть практическая позиция, или, точнее, воспитание зрения. Не будем спорить, хорошо? Лучше встаньте рядом со мной и смотрите. С этой удобной точки - не труднодоступной вершины, достигнутой лишь немногими избранниками, но твердой платформы, возведенной двумя тысячелетиями христиадского опыта, - вы ясно увидите, как происходит совмещение двух звезд, чье противоположное притяжение расстраивало вашу веру. Бог, настоящий христианский Бог заполнит на ваших глазах Вселенную, не смешиваясь с ней и ничего в ней не расстраивая. Вселенную, нашу сегодняшнюю Вселенную, Вселенную, которая ужасала вас своей враждебной необъятностью и своей языческой красотой. Подобно тому как луч света проникает в кристалл, Он пронзит бесчисленные уровни бытия и станет для вас совершенно реальным и действенным - совсем близким и очень далеким одновременно.

Если вы сумеете, настроив ваше внутреннее зрение, разглядеть это великолепие, вы забудете, я вам это обещаю, все свои напрасные страхи перед лицом восходящей Земли, и, не задумываясь более ни о чем, воскликнете: "Пусть возрастает, Господи! Пусть всегда возрастает Твоя Вселенная, чтобы наконец через бесконечно усиливаемое и расширяемое прикосновение я уловил Тебя и был уловлен Тобой! "

Путь, которым мы последуем в нашем изложении, совсем прост. Так как по опыту мы знаем, что существование каждого человека делится на две части - на то, что он делает сам, и на то, что он претерпевает, - мы рассмотрим поочередно сферы нашей активности и пассивности. Прежде всего мы установим, что в каждой из них Бог, исполняя Свое обещание, действительно ожидает нас в глубине вещей и даже выходит нам навстречу. Мы увидим, как, обнаруживая Свое верховное Присутствие, Он не нарушает гармонии человеческого бытия, но, напротив, придает ему его истинную форму и законченность. И после того, как обе половины нашей жизни (и, следовательно, весь наш мир целиком) окажутся наполненными Богом, нам останется только рассмотреть чудесные свойства этой среды, разлитой повсюду и в то же время лежащей по ту сторону вещей, среды, в которой одной мы и созидаемся, - и, наконец, вздохнуть полной грудью.

Часть первая

Обожение активности

Из двух половин, или составляющих, на которые можно поделить нашу жизнь, первая по своей очевидной важности и тому значению, которое мы ей придаем, есть сфера активных усилий, развития. Разумеется, нет действия без противодействия. Разумеется также, в нас нет ничего, что по своему происхождению и в глубине своей не было бы, как сказал св. Августин, "in nobis sine nobis".

Даже тогда, когда мы действуем, как нам кажется, совершенно самопроизвольно, нами отчасти управляет то, чем, по нашим представлениям, управляем мы. Кроме того, само распространение нашей энергии (которым проявляет себя ядро самостоятельной личности) есть по сути лишь послушание воле быть и возрастать, над изменением силы и бесконечными разновидностями которой мы не властны. В начале второй части мы рассмотрим основные проявления пассивности. Одни из этих проявлений неотторжимы от нашей сущности, другие проявляют себя в той игре всеобщих закономерностей, которую мы зовем "нашей природой", "нашим характером" или "нашей доброй или злой судьбой". А пока что возьмем нашу жизнь в ее самых очевидных и простых категориях и понятиях. Каждый человек прекрасно отличает те моменты, когда он действует сам, от тех, когда он подвергается воздействию извне. Рассмотрим самих себя в одной из этих фаз преобладающей активности и постараемся понять, каким образом благодаря ей и при полном ее раскрытии Вожественное оказывает давление на нас, пытается проникнуть в нашу жизнь.

1. Достоверность факта и трудность его

объяснения. Христианская проблема

освящения действия

С точки зрения догматики нет ничего более несомнненого, чем возможность освящения человеческой деятельности: "И все, что вы делаете, - говорит ап. Павел, - делайте во имя Господа Иисуса Христа". И самой строгой христианской традиции хорошо знакомо выражение "во имя Господа Иисуса Христа", что означает: в тесном единении с Господом нашим Иисусом Христом. Не сам ли ап. Павел, призвав "облечься во Христа", создал затем ряд знаменитых понятий, каждая буква которых полна глубочайшего смысла: "Соllаborare, сотраti, commori, con-ressuscitare?". В них выражается убеждение, что вся человеческая жизнь должна в некотором роде приобщиться жизни Христа.

Жизнедеятельность, о которой здесь идет речь, не ограничивается, конечно, лишь одними религиозными действиями или делами милосердия (молитвой, постом, милостыней и пр.). Ведь церковь провозглашает, что освящению подлежит человеческая жизнь целиком, вплоть до самых ее "естественных" сфер. "Едите ли, пьете ли.." - говорит ап. Павел. Это доказывает история Церкви. Во всем - в истинах, торжественно провозглашаемых ее архипастырями и учителями, в личном их примере, в смиренных наставлениях, даваемых каждым священником в таинстве исповеди,-деятельность Церкви всетда была направлена на то, чтобы возвысить, одухотворить, обожить государственный долг, поиск истины, развитие человеческой активности.

Этот факт неоспорим. Но его уэаконенность, то есть его логическая связь с самой глубиной христианского духа, не так очевидна. Почему же перспективы Царства Божия, раскрываясь, не нарушают порядка и равновесия нашей деятельности? Как верящий в Небо и Крест может продолжать искренне верить в ценность земных дел? Каким образом именно благодаря своему христианскому мировоэзрению верующий может от всего сердца предаваться исполнению человеческого долга так же, как он предается Богу? На первый взгляд это неясно, и неясность эта смущает на самом деле больше умов, чем обычно думают.

Проблема стоит так: Исходя из самых святых заловедей своей веры, христианин считает, что его здешнее существование переходит в жизнь, радости, страдания и сама реальность которой не идут ни в какое сравнение с нынешними условиями нашего мира. К этому резкому противопоставлению, самому по себе уже достаточному, чтобы у нас появилось отвращение к Земле и мы потеряли к ней всякий интерес, добавляется учение, осуждающее порочный и тленньхй мир и презирающее его: "Совершенство в отрешенности. Все, что нас окружает, есть презренный прах". На каждом шагу христианин читает и слышит эти суровые слова. Как же сможет он примирить их с иным советом, получаемым обычно от того же наставника и вписанным самой природой в каждое сердце, что нужно подавать язычникам пример верности долгу, увлеченности и даже успеха во всех областях человеческой деятельности? Оставим в стороне бездельников и лентяев, считающих бесполезным трудиться, чтобы накопить знания и устроить лучшую жизнь, которой они надеются насладиться стократно, испустив последний вэдох, и по этой причине участвуют в работе человечества лишь "спустя рукава". Есть категория умов (всякий духовник встречал их), которых любая трудность повергает в длительное парализующее замешательство. Эти умы, увлеченные идеей внутреннего единства, на деле постоянно терзаются духовной раздвоенностью. С одной стороны, надежный инстинкт, соединенный с любовью к бытию и вкусом к жизни, влечет их к радости созидания и познания; с другой - высокое стремление любить Бога превыше всего заставляет их опасаться малейшего разделения, малейшего отклонения от их привязанностей. Это порождает в духовных глубинах их существа противоположные приливы и отливы, вызванные притяжением двух соперничающих звезд, о которых мы говорили вначале: Бога и мира. Которая из них привлечет к себе наивысшее поклонение?

В зависимости от внутренней силы человека конфликт может окончиться одним из трех способов: или христианин, подавив свой вкус к чувственному миру, заставит себя интересоваться только чисто религиозными предметами и попытается жить в мире, обоженном путем исключения земного; или, раздраженный стасняющим его внутренним сопротивлением, он оттолкнет прочь евангельские заповеди и решится жить, как ему покажется, настоящей человеческой жизнью; или, что бывает чаще всего, он откажется от попытки понять и, до конца не предавшись ни Богу, ни миру, несовершенный в своих собственных глазах, неискренний в глазах людей, он смирится с двойной жизнью. Я говорю на основании опыта, который трудно забыть.

По разным причинам все три пути опасны. Подавляет ли себя, отвращается или раздваивается человек, результат в равной степени плох и противоположен тому, что должно порождать в нас истинное христианство. Есть четвертый способ разрешить проблему - увидеть, что без малейшей уступки "природе", но из жажды большего совершенства можно примирить, а потом и оплодотворить одно другим: любовь к Богу и разумную любовь к миру, усилие безразличия и усилие развития.

Рассмотрим два решения - неполное и всеобъемлющее, - которые можно найти для христианской проблемы "обожения человеческого усилия"

2. Неполное решение. Человеческая деятельностъ ценна лишь в силу вкладываемого в нее намерения.

Сведенный несколько грубо и прямолинейно к своей сути, первый ответ, который дают духовники на вопрос о том, каким образом христианин, решившись презреть мир и ревностно хранить свое сердце для Бога, может любить то, чем он занимается (по мнению Церкви, христианин должен трудиться не только не меньше, но даже лучше, чем язычник), звучит так: "Вы хотите, дорогой друг, по-новому оценить ваш человеческий труд, который вам кажется обесцененным христианскими целями и аскетикой. Ну что ж, внесите в него прекрасное содержание - добрую волю. Очистите свои помыслы, и малейшее ваше действие окажется наполненным Богом.

Несомненно, объекты вашей деятельности не имеют никакого конечного значения. Откроют ли люди одной истиной или явлением больше или меньше, напишут или нет прекрасную музыку или прекрасные картины, будет их земное устроение более яли менее удачным - для Неба это не имеет непосредственного значения. В действительности ничто из этих открытий и творений не претворится в те камни, из которых будет возведен новый Иерусалим. Но то, что вы во всем действовали согласно воле Вожией, - вот это оценят на Небесах, вот это пребудет вечно.

Совершенно очевидно, что Бог не нуждается в плодах вашей созидательной деятельности, так как Он может все иметь и без вас. Его интересует лишь, правильно ли вы пользуетесь своей свободой и отдаете ли Ему предпочтение перед всем, что вас окружает, -ведь именно этого Он желает сильнее всего.

Поймите хорошенько, что предметы на Земле даны вам лишь как сырье для работы, трудясь над которыми, вы ,,набело" делаете себе ум и сердце. Вы находитесь на испытательной площадке, где Бог видит, можете ли вы быть перенесены на Небо, в Его Присутствие. Здесь вас испробывают. Поэтому неважно, чего стоят плоды Земли и что с ними станется. Весь вопрос в том, воспользовались ли вы ими, чтобы научиться послушанию и любви.

Не привязывайтесь к грубой оболочке человеческих творений. Это всего лишь горючая солома или хрупкая глиняная посуда. Но подумайте, что каждый из этих невэрачных сосудов вы можете наполнить, как живым соком или драгоценным налитком, духом покорности и единения с Богом. Если земные цели сами по себе ничего не стоят, вы можете любить их за то, что они предоставляют вам возможность доказать Господу свою верность."

Мы вовсе не хотим сказать, что эти слова когда-то были произнесены. Но мы полагаем, что они передают характер, в действительности присущий многим духовным наставлениям; во всяком случае мы уверены, что они достаточно хорошо отражают смысл того, что бывает понято и усвоено из услышанных увещеваний большинством пасомых.

Итак, что же мы должны думать о такой жизненной позиции?

Прежде всего, эта позиция содержит огромную долю истины. Она с полным основанием превозносит важную роль изначального намерения, являющегося (мы еще не раз это повторим) поистине золотым ключиком, с помощью которого наш внутренний мир отвряет двери Божественному Присутствию. Она настойчиво провозглашает ведущую роль Божественной Воли, которая благодаря этому становится для христианина (как и для его Божественного Образца) питательным содержанием всякой земной пищи. При всем разнообразии и множестве человеческих творений, она раскрывает неизменную, единственную в своем роде среду, в которой мы можем водвориться, чтобы уже никогда не выпадать из нее.

Все это важные составные части искомого решения; и мы надеемся сохранить их в целости в той более удовлетворительной картине внутренней жизни, какую собираемся вам представить. Но они кажутся нам лишенными завершения, без которого невозможны наша духовная радость и мир. Обожение наших усилий вкладываемым в них намерением одухотворяет все наши действия, но не дает нам надежды ка воскресение их воплощений. А ведь именно в этом мы так нуждаемся, чтобы радость наша стала совершенной. Иметь возможность верить, что если мы любим Бога, то что-то уцелеет от нашей внутренней активности, нашего действия, - это уже много. Но будут ли в каком-то смысле "увековечены", спасены сами творения наших умов, сердец и рук - наши достижения, наши произведения, наше дело?

О да, Господи, в силу этого желания, Самим Тобой вложенного в самую глубину моей воли, так будет! Я хочу, мне необходимо, чтобы было так.

Я хочу этого, потому что горячо люблю то, чему с Твоей помощью постоянно даю жизнь. Я лелею, как детей, чья полная смерть во плоти мне кажется невероятной, все новые красоты, рождающиеся во мне самом и вокруг меня на человеческом лике Земли, - всякую мысль, материальное совершенство, гармонию, каждый неповторимый оттенок любви, чудесную сложность улыбки и взгляда. Если бы я думал, что все это отцветет навсегда, разве я стал бы дарить этому жизнь? Чем больше я анализирую себя, тем яснее вижу ту психологическую истину, что ни один человек и мизинцем не пошевелил бы ради самой пустячной работы, если бы им не двигало более или менее смутное убеждение, что хотя бы в самой малой степени (или по крайней мере косвенно) он трудится над возведением чего-то Окончательного, то есть над осуществлением Твоего замысла, Господи. Тем, кто действует, не подвергая себя строгому контролю, это может показаться странным преувеличением. И все же это основной закон их деятельности. Для того чтобы мы реализовали данную нам Тобой хрупкую свободу, нам нужно небольше и не меньше, как притяжение того, что мы зовем Абсолютом, не больше и не меньше, как Ты Сам. Поэтому все то, что омрачает мою ясную веру в небесную ценность результатов моего усилия, непоправимо снижает мою способность действовать.

Покажи всем Своим верным, Господи, как, в буквальном и полном смысле слова, "дела их идут вслед за ними". в Твое Царство: "ореrа sеquuntur illos". Иначе они могут уподобиться ленивым работникам, которых не подстегивает их дело.. Или же, если человеческий инстинкт возобладает у них над их колебаниями и над софизмами до конца не понятой религии, они останутся во власти внутреннего разлада и смятения, и тогда скажут, что в сфере человеческой деятельности сыны Неба не могут состязаться с равной убежденностью и, следовательно, равным оружием с детьми Земли.

з. Полное решение. Всякое усилие содействует завершению мира "во Христе Иисусе"

Икономия спасения (т. е. обожения) наших дел кратко может быть выражена так: Всякая душа в недрах мира принадлежит Богу во Христе.

Но, с другой стороны, любая, даже материальная, реальность вокруг каждого из нас принадлежит нашей душе. Таким образом, всякая осязаемая реальность вокрук нас принадлежит, посредством нашей души, Богу во Христе.

Последовательно рассмотрим все три посылки нашего силлогизма. Нетрудно определить его члены и их связь. Но будем осторожны: одно дело понять слова, и другое - суметь проникнуть в удивительный мир, открывающий нам в величавой суровости свои неисчерпаемые богатства.

а. Всякая душа в мире принадлежит Богу во Христе.

Эта первая посылка выражает основной католический догмат - тот, который остальные догматы призваны объяснять и определять. Она не требует доказательств, напротив, предполагается, что мы вполне поймем ее своим умом. Всякая душа принадлежит Богу во Христе. Не следует понимать эту нашу предназначенность Христу в смысле юридических отношений, означающях принадлежность вещи ее владельцу. Физическая природа ее иная, она значительно глубже. Поскольку совершенный мир (Плерома, как говорит ап. Павел), есть единение людей (Единение Святых), то вполне естественно, что наш ум нуждается в выражении этих связей посредством социальных аналогий. Вполне понятно также и то, что во избежание материалистического или пантеистического искажения, опасность которого подстерегает человеческую мысль при попытке использовать для выражения мистических понятий богатые, но опасные аналогии с природой, многие богословы (более робкие, чем ал. Павел) не любят придавать слишком реалистический смысл тем связям, которые соединяют члены и Главу мистического Тела. Но эта осторожность не должна превращаться в боязливость. Если мы хотим понять во всей широте (которая одна делает его прекрасным и приемлемым) учение Церкви о ценности человеческой жизни и обещаниях или угрозах будущей жизни, мы должны, непоступаясь свободой и сознанием, составляющими физическую реальность нашей души, почувствовать существование прочных связей между собой и воплощенным Словом, подобных тем, что побуждают химическое средство элементов созидать в мире все "естественные" образования.

Весполезно сейчас искать новое наименование для обозначения высшей природы этой зависимости, где гармонично сочетается, проявляясь с необыкновенной яркостью и силой, все, что есть наиболее гибкого в человеческих соединениях и наиболее жесткого в органических образованиях. Назовем ее, как издавна принято, мистической связью. Но пусть это слово означает не смягчение, а напротив, укрепление и очищение того, что в действительности заключено в самых прочных соединениях, примеры которых дает нам повсюду физический и человеческий мир. Мы можем продвигаться вперед по этому пути, не опасаясь исказить истину, так как в том, что касается самого факта, а не его систематического изложения, Церковь Вожия придерживается единого мнения: благодаря Воплощению Слова, наша душа вся посвящена Христу, ставшему ее средоточием.

b. А теперь добавим: "в мире, где всякий дух восходит к Иисусу Христу, все осязаемое, в свою очередь, принадлежит Духу"

В этой форме вторая посылка нашего силлогизма носит абсолютный характер, что может шокировать умы позитивистского склада. И в то же время она лишь выражает естественный и неоспоримый факт: наша духовная сущность непрерывно питается бесчис- ленными энергиями чувственного мира. Это также не имеет смысла доказывать. Нужно видеть - видеть вещи такими, каковы они в действительности. Увы, мы живем в переплетении космических влияний, как в гуще толпы людей или как среди мириадов звезд, - не сознавая их необъятности. Если мы хотим жить похристиаиски и в полную меру своей человеческой природы, нам нужно преодолеть эту нечувствительность, скрывающую от нас предметы, когда они становятся слишком близкими и слишком большими. Сделаем -оно стоит того - необходимое усилие и, начиная с самых дичностных зон сознания, проследим протяженность существа в мире. Мы будем изумлены, убедившись в обширности и глубине своих связей со Вселенной.

Куда уходят корни нашего существа? Прежде всего, они погружены в бездонное прошлое. Какая тайна лежит в первых клетках, оживотворенных некогда дыханием нашей души! Как неизъясним синтез последовательных влияний, в который мы навеки включены! В каждом из нас материально отражается частица всей мировой истории. Как бы автономна ни была наша душа она наследует жизнь, уже поразительно разработанную до нее всей совокупностью земных энергий: встречая Жизнь, она соединяется с ней на определенном уровне. И вот, едва утвердившись в этой особой точке мира, она осаждается и пронизывается потоком космических влияний, которые ей нужно упорядочить и усвоить. Посмотрим вокруг себя: отовсюду из-за гориэонта на нас идут волны. Чувственный мир затопляет нас своими богатствами - питанием для тела и пищей для глаз, гармонией звуков и полнотой сердца, незнакомыми явлениями и новыми истинами; все эти сокровища, все эти сигналы, все эти призывы, идущие со всех четырех сторон света, ежесекундно проходят через наше сознание. Зачем они идут к нам? Что они совершат в нас, даже если подобно плохим работникам мы примем их пассивно и безразлично? Они вплетутся в самую сокровенную жизнь нашей души, чтобы развить или отравить ее. С минуту понаблюдав за собой, мы настолько в этом убедимся, что испытаем восторг или тревогу. Если скромная материальная пища может так глубоко влиять на наши духовные способности, то что говорить об энергиях, проникающих бесконечно глубже, чем действие, производимое музыкой цветов, звуков, слов, мыслей. Наше тело не может питаться независимо от души. Все, что оно восприняло и начало лерерабатывать, душа должна, в свою очередь, возвысить. И она несомненно совершает это по мере сил и возможностей. Избежать этих всеобъемлющих воздействий и непрерывного труда она не может. Так совершенствуется в ней, на ее счастье, но и на ее страх и риск, особая способность понимания и любви, формируя ее нематериальную индивидуальность Нам неведомо, в какой пропорции и в какой форме наши естественные свойства войдут в конечный творческий акт Провидения. Но мы можем не сомневаться в том, что в этом мире мы с Божьей помощью создаем себе глаза и сердце, которые в результате конечного преображения превратятся в органы богопочитания и святости, особые у каждого из нас.

Бог желает лишь наших душ, наперебой повторяют наставники духовной жизни. Чтобы эти слова не утратили своего истинного смысла, мы не должны забывать, что человеческая душа неотделима в своем рождении и созревании от Вселенной, в которой она появилась на свет, хотя наша философия и представляет себе, что душа была создана отдельно. В каждой отдельной душе Бог любит и спасает целиком весь мир, который преломляется в ней особым образом, присущим только ей одной. Однако это преломление, этот синтез не даются нам в готовом, завершенном виде с первым проблеском сознания. Своей деятельностью мы должны искусно соединить повсюду рассеянные элементы. Работа водоросли, которая концентрирует в своих тканях вещества, в ничтожно малых дозах растворенные в необозримых пространствах океана, усердие пчелы, производящей свой мед из соков, разлитых по множеству цветов, - это всего лишь отдаленное подобие той непрекращающейся обработки, которую претерпевают в нас все силы Вселенной, чтобы претвориться в дух.

Итак, цель жизни Каждого человека состоит не в одном лишь послушании и покорности. С их помощью он должен создать, начиная с наиболее природной своей сферы, некое творение, "деяние", куда войдет частица всех элементов Земли. Он созидает свою душу на всем протяжении своего земного существования, и в то же время он участвует в другом созидании, в другом "деянии", которое бесконечно превосходит перспективы его личного становления и вместе с тем направляет их, тесно с ними переплетаясь, - в становлении мира. Рассматривая христианскую доктрину Спасения, нельзя забывать и о том, что мир в целом - то есть насколько он представляет собой иерархию душ, которые зарождаются только последовательно, развиваются только коллективно и обретают завершенность только индивидуально, мир тоже претерпевает нечто вроде обширного "онтогенеза", в котором каждая душа под действием чувственной реальности раскрывается подобно сложенной гармошке. Под воздействием нащих усилий индивидуального одухотворения он из всего материального медленно накапливает то, что превратит его в небесный Иерусалим или новую Землю.

с. Тёперь мы можем сопоставить первую и вторую посылки нашего силлогизма, чгобы увидеть их связь и сделать вывод

Если верно то, что согласно нашей вере души так тесно включены во Христа и в Бога, если верно то, что, исходя из самых общих заключений психологического анализа, осязаемое так ощутимо включено в самые духовные зоны наших душ, - то мы вынуждены признать единство того процесса, который на всех уровнях приводит в движение и направляет все элементы Вселенной. И мы начинаем более отчетливо различать, как над нашим внутренним миром восходит великое солнце Христа-Царя, Христа "аmiсtus Миndo", Вселенского Христа. Мало-помалу, от вехи к вехе все продвигается к согласованию в высшем Центре, "iп qио отлiа соnstant". Излучения этого центра действуют не только в высших зонах мира, где человеческая деятельность восходит к явно сверхприродным и достославным формам. Чтобы спасти и образовать эти высшие энергии, сила Воплощенного Слова распространяется на материю, спускается в самые темные глубины низших сил. И Воплощение будет завершено лишь тогда, когда заключенная в каждом предмете доля избранной материи - одухотворенная сначала в наших душах, а затем вместе с нашими душами во Христе - присоединится к конечному Центру ее восполнения. "Quid est quod ascendit, nisi quod prius descendit, ut repleret omnia".

Благодаря совместному труду, на который Он Сам подвигает нас, происходит становление Христа, исполнение Его полноты, складывающееся из усилий всего тварного мира. Именно об этом нам говорит ап. Павел. Быть может, нам кажется, что Творение уже давно завершено. Это заблуждение. Оно продолжается с новой силой, особенно в наиболее высоких сферах мира. " Omnis creatura adhuc ingemiscit et parturit". И именно его завершению служим мы даже самой грубой работой наших рук. Таковы в конечном счете смысл и ценность нашей деятельности. Благодаря связи материя - душа - Христос, что бы мы не делали, мы приводим к Богу желанную Ему частицу бытия. Каждым своим делом мы хоть немного, но реально содействуем созиданию Плеромы, то есть завершению мира во Христе.

4. Приобщение действием

Все созидаемое нами, получая более или менее косвенный или же прямой отэвук в духовном мире, способствует завершению мистической полноты Христа. Это наиболее полный ответ на наш вопрос: как, следуя призыву ап. Павла, можем мы узреть Бога в наших действиях. В самом деле, в ходе никогда не прекращающегося Воплощения Божественное настолько пронизывает наши тварные энергии, что для встречи и соприкосновения с Ним мы не найдем более подходящей среды, чем сама наша деятельность.

Прежде всего, в своем действии я соединяюсь с творческой энергией Бога, я совпадаю с ней и делаюсь не только ее орудием, но и живым ее продолжением. И поскольку нет ничего более глубокого в живом существе, чем его воля, то мое сердце в некотором смысле погружается в сердце самого Бога. Этот контакт постоянен, потому что я действую всегда; и в то же время, поскольку моя преданность и рвение могут непрерывно возрастать, контакт этот позволяет мне уподобляться Богу все теснее и теснее - беслредельно.

При таком единении душа не ограничивается духовными наслаждениями и не теряет из виду материальную цель своей деятельности. Разве не в лтворческое усилие она себя вовлекает? Воля к успеху, горячая любовь к совершаемому делу неотделимы от нашей верности творению. Отныне сама искренность, с которой мы желаем и добиваемся успеха для Бога, становится новым - тоже беспредельным - фактором нашего все более полного слияния со Всемогущим, Который животворит нас. Вначале соединившись с Богом лишь в общей направленности Его и своей воли, теперь мы приобщаемся к Нему в общей любви к достижению цели; и, о чудо из чудес, даже достигнув ее, мы все еще видим ее перед собой.

Это непосредственно вытекает из того, что мы только что говорили о взаимосвязи природных и сверхприродных действий в мире. Всякое возрастание, которое я произвожу в себе самом или в окружающих предметах, измеряется увеличением моей способности любить и успехами Христа в овладении Вселенной. Нащ труд представляется нам главным образом средством заработать хлеб насущный. Но он имеет и более высокий смысл: посредством его мы выполняем свою задачу единения с Богом и содействуем исполнению Вожественной цели этого единения - возрастанию в нас Господа нашего Иисуса Христа. Кем бы мы ни были: художниками, рабочими, учеными, - какова бы ни была наша человеческая функция, если мы христиане, мы должны видеть в объекте нашего труда средство, открывающее путь к высшему становлению нашей личности. В самом деле, без всякого преувеличения, просто сопоставляя основные истины нашей веры и нашего опыта, мы можем констатировать: Бог неисчерпаемо достижим для нас во веей полноте нашего действия. Чудо обожения может сравниться только с той ллавностью, с какой совершается это превращение, ни в чем не нарушая ("поn тinuit, sed sасгаvit") совершенства и цельности человеческого усилия.

5. Христианское с овершенствование человеческою усилия

Как мы уже говорили, могут возникнуть опасения, что введение христианских целей серьезно нарушит свободный порядок нашей деятельности. Не уводят ли человека поиски и ожидание Неба от его естественных дел и занятий или, по крайней мере, не убивают ли интерес к ним? Теперь мы видим, что так не может, не должно быть. На наших глазах в области действия только что совершилось соединение Бога и мира. Нет, Бог не отвлекает нас преждевременно от работы, которую Сам вменил нам в обязанность, поскольку Он становится достижимым именно посредством этой работы. Нет, Он не растворяет в Своем ослепительном свете наши частные земные цели, потому что наше тесное единение с Ним как раз и порождается завершенностью, которую мы придаем малейшему из своих дел. Мы должны всем своим существом проникаться этой важнейшей истиной, пока она не станет нам так же привычна, как восприятие объемов или процесс чтения. Бог, в том, что есть в Нем наиболее живого и воплощенного, не далек от нас, не недосягаем, но в каждый миг поджидает нас в нашей деятельности, в делах, совершаемых в данный момент. В некотором смысле Он присутствует на кончике моего пера, моего молотка, моей кисти, моей иглы - моего сердца, моей мысли. И доводя до естественной предельной завершенности мой штрих, удар, стежок, я приближаюсь к конечной Цели, к которой стремится моя глубинная воля. Подобно тем грозным физическим энергиям, которыми человек научился управлять, заставляя их совершать тончайшую работу, великая мощь Божественного притяжения накладывается на наши немощные желания, на наши крохотные цели, ничуть их не повреждая. Она животворит, значит, она ничего не подавляет и не нарушает. Она животворит, значит, привносит в нашу духовную жизнь высший принцип единства, особым следствием которого, согласно принятой нами точке зрения, является освящение человеческого усилия, или очеловечение христианской жизни.

а. Освящение человеческого усилия

Я не боюсь впасть в преувеличение, утверждая, что для девяти десятых оцерковленных христиан человеческий труд остается лишь "Помехой в духовной жизни". Несмотря на обычай непосредственного посвящения каждого своего дня Богу, масса верующих придерживается смутного убеждения, что время, проведенное в учреждении, мастерской, в поле или на заводе, потеряно для богопочитания. Понятно, что не работать - невозможно, но невозможно и претендовать на глубокую религиозную жизнь, которую ведут те, у кого есть время молиться или проповедывать целый день. В обычной жизни лишь несколько минут можно отдать Богу. Лучшие же часы целиком уходят на материальные заботы или во всяком случае обесцениваются из-за них. Под влиянием этого чувства множество католиков ведут практически двойственную, затруднительную жизнь: им нужно покинуть человеческую оболочку, чтобы считать себя христианами, и притом христианами низшего сорта.

После того, что мы сказали о Божественном развитии и Божественных требованиях мистического или вселенского Христа, становится очевидной необоснованность таких суждений и правильность столь дорогого христиаяству тезиса об освящении через исполнение должностных обязанностей. Без сомнения, есть в нащих буднях минуты особенно воэвышенные и драгоценные, минуты молитвы и таинств. Без этих мгновений наиболее действенного и явного контакта ощущение Божественного Всеприсутствия и наша способность его воспринимать скоро ослабели бы настолько, что даже лучшие наши усилия, не будучи абсолютно потерянными для мира, остались бы отстраненными от Бога. Но ревностно отдавая дань встречам с Богом, воспринимаемым, так сказать, «в чистом виде» (то есть в виде Существа, отличного от всех элементов этого мира), как можно опасаться, что какое-либо занятие - обыкновенное, увлекательное или захватывающее - заставит нас выйти из Него? Повторим еще раз: благодаря акту Творения, а тем более Воплощения, для того, кто умеет видеть, здесь нет ничего мирского. Напротив, все священно для тех, кто различает в любой твари частицу избранного существа, подверженную притяжению Христа, идущего к завершению. Да поможет вам Бог понять связь, даже физическую и природную, существующую между вашим трудом и созиданием Царства Небесного, увидеть, как само Небо улыбается вам и притягивает к себе с помощью ваших дел; и тогда, выходя из церкви в бурлящий город, вы почувствуете, как продолжаете погружаться в Бога. Если работа кажется вам неинтересной или изнурительной, вспомните о том, как бесконечно неисчерпаемо и успокаивающе продвижение в духовной жизни. Если она захватывает вас, внесите в свое ощущение Бога, Чьи дела помогают вам лучше познать и сильнее желать Его, духовный подъем, обретаемый вами от соприкосновения с материей. «Едите ли, пьете ли...», никогда ни в коем случае не соглашайтесь делать ничего, в чем вы сначала не увидите созидательной ценности и значения во Христе Иисусе и чего не станете затем всеми силами реализовывать. Это не только душеспасительное назидание: это сам путь святости соответственно положению и призванию каждого из нас. Да и в самом деле, что еще означает святость для тварного существа, как не максимальное соединение с Богом в мире, центром которого является Христос, как не точное исполнение скромной или выдающейся функции, к которой, по природе и по сверхприроде, это существо предназначено?

Мы видим в Церкви множество группировок, члены которых совершенствуются в той или иной добродетели - милосердии, самоотречении, участии в обрядах, миссионерстве, созерцании. Почему же в ней нет людей, показывающих своей жизнью пример всеобщего освящения человеческого усилия? Людей, общий религиозный идеал которых состоял бы в сознательном, полном и ясном выражении Божественных возможностей и требований, таящихся в любом земном деле. Одним словом, таких людей, которые в сферах мысли, искусства, промышленности, торговли, политики и т. п. посвящали бы себя основным видам деятельности, составляющим самый костяк человеческого общества, и привносили бы в них тот возвышенный дух, в котором те так нуждаются. «Естественные» достижения, которыми питается святость каждого нового века, слишком часто отдаются в руки детей мира сего, агностиков и нечестивцев. Вессознательно и невольно они трудятся на Царство Божие и совершенствование избранных. Их усилия, превосходящие или исправляющие невоплощенные или дурные замыслы, восполняются Тем, «Чья энергия способна все себе подчинить». Но очевидно, что это лишь «на худой конец», временная фаза в организации нашей деятельности. Человеческие руки, начиная с тех, что замешивают тесто, и кончая теми, которые освятят его, должны прикасаться к великой вселенской Жертве лишь с молитвенным благоговением.

Придет время, когда люди, ощутив тесную связь, соединяющую все движение этого мира в единой работе Воплощения, не смогут уже выполнить ни одну из своих задач, сначала не увидев ясно, что их работа, какой бы простой она ни была, принимается и используется Вожественным Центром Вселенной!

И тогда мирская жизнь поистине будет мало чем отличаться от монастырской. И только тогда деятельность детей Неба (так же как и детей мира сего) достигнет желанной полноты человечности.

Ь. Очеловечение христианского усилия

Главным современным возражением против христианства, настоящим источником недоверия, глухой стеной отделяющим огромные массы людей от воздействия Церкви, являются отнюдь не исторические или богословские трудности, а подозрение, что наша религия делает своих верных бесчеловечными.

«Христиавство, - думают иногда лучшие среди неверующих, - дурно и низко потому, что уводит своих сторонников в сторону от человечества, вместо того чтобы поднять их над ним. Оно изолирует их, вместо того чтобы сплавить с массой. Оно лишает их интереса к общему делу, вместо того чтобы приохотить к нему. Следовательно, оно не возвышает их, а принижает и вводит в заблуждение. В конечном счете, не признают ли они это и сами? Когда, случается, какой-нибудь монах или священник займется так называемыми светскими изысканиями, он чаще всего без конца старается напоминать, что уделяет этому второстепенному делу внимание, лишь приспосабливаясь к моде или заблуждению, чтобы показать, что христиане не глупее остальных людей. В итоге, когда рядом с нами работает католик, у нас всегда создается впечатление, что он делает это неискренне, из снисхождения. Он только кажется заинтересованным. Но в глубине души, исходя из своей религии, он не верит в человеческий труд. Его сердце больше не с нами. Христианство порождает дезертиров и лжебратьев: вот чего мы не можем ему простить».

Мы вложили в уста неверующего это обвинение, которое было бы убийственным, будь оно верным. Но не звучит ли оно время от времени как эхо и в самых верующих душах? Кому из христиан не приходилось, почувствовав некое отчуждение или холодок, отделяющие его от неверующих товарищей, беспокойно спрашивать себя, не стоит ли он на ложном пути и не оказался ли в самом деле в стороне от великого человеческого потока?

Ну что ж, не отрицая, что те или иные христиане дают повод (больше на словах, чем на деле) упрекать их в том, что они если не «враги» рода людского, то по крайней мере устали от него, мы можем после всего сказанного о сверхприродной ценности земного труда утверждать, что подобные взгляды свидетельствуют лишь о недостаточном понимании религии такими христианами, а отнюдь не об их духовном совершенстве.

Мы - дезертиры? Мы не верим в будущее чувственного мира? Нам противен человеческий труд? Как мало вы нас знаете... Вы подозреваете нас в том, что мы не разделяем ваших тревог, ваших надежд, восторга, который вы испытываете, проникая в тайны и покоряя земные энергии. «Такие чувства, - говорите вы, - могут разделять только те, кто совместно борется за жизнь, а вы, христиане, хвалитесь, что уже спасены». Да ведь для нас, гораздо более чем для вас, это вопрос жизни и смерти: достигнет ли успеха жизнь на Земле, включая самые ее естественные силы! Для вас (и именно в этом вы еще недостаточно человечны, вы не доводите до конца свою человечность) речь идет лишь об успехе или поражении какой-то расплывчатой и шаткой реальности, пусть даже вы и представляете ее в виде некоего сверхчеловечества. Для нас же в подлинном смысле слова речь идет о полном торжестве Самого Бога. Я согласен: бесконечно печально, что многие христиане, очень слабо сознавая ответственность перед Богом за свою жизнь, живут, подобно всем прочим, как бы в полсилы, не испытывая потребности и радости созидать Царство Вожие из всех сфер человеческой жизни. Но смотрите на это лишь как на нашу слабость. Во имя своей веры мы можем и должны увлеченно трудиться над земными целями. Как вы, и даже лучше, чем вы (потому что из нас двоих я один могу продолжить в бесконечность свое усилие, согласно сегодняшним требованиям своей воли), я могу предаться душой и телом священному долгу Исследования. Проникнем за любые стены. Испробуем все пути. Заглянем во все бездны. Nihil intentatum...Этого хочет Вог, пожелавший иметь в этом нужду. - Вы человек? «Plus et ego" .

«Plus et ego". Не усомнимся в этом. Теперь, когда человечество, стоящее на пороге зрелости, начинает по праву осознавать свои силы и возможности, первейший апологетический долг христианина состоит в том, чтобы показать логикой своих религиозных взглядов и тем более логикой своих поступков, что воплощенный Бог явился вовсе не за тем, чтобы умалить нашу великую ответственность или высокое стремление к самосозиданию. Еще раз: "поn тinuit, sed sасгаvit". Нет, христианство не таково, каким его иногда представляют или осуществляют в жизни, - дополнительное бремя обрядов и обязанностей, которое только утяжеляет, отягчает и без того тяжелую ношу, умножает и без того уже парализующие узы социальной жизни. В действительности оно есть мощный дух, который придает новое значение, привлекательность и легкость всему, что мы уже делаем. Оно возводит нас к непредвиденным вершинам. Но подъем, ведущий к ним, настолько совпадает с тем, по которому мы вэбирались сами, что нет ничего более истинно человеческого в христианине (именно это нужно нам еще понять), чем его самоотречение.

6. Самоотречение действием

Все сказанное о внутреннем обожении человеческого усилия по-видимому не вызовет возражений у христиан, поскольку мы пользо-вались только общепринятыми теоретическими и практическими положениями и, понимая их строго и пунктуально, сопоставили их друг с другом.

Некоторые читатели, не обнаружив явного изъяна в нашем рассуждении, возможно, почувствуют себя несколько сбитыми с толку таким христианским идеалом, где уделяется столь почетное место заботе о мирских делах и хлопотам о земном усовершенствовании. Но не надо забывать, что мы прошли лишь половину пути, ведущего на гору Преображения. До сих пор мы рассматривали лишь активную сферу жизни. Ниже, в главе, посвященной пассивности и умалению, мы увидим, как все шире раскрываются властные объятия Креста. Однако обратим внимание на следующее обстоятельство. В широкой оптимистической позиции, которую мы обрисовали, таится подлинное и глубокое самоотречение. Тот, кто отдается человеческому долгу, следуя христианской вере, хотя и может внешне показаться погруженным в волны житейского моря, по сути живет отрешенностью.

Труд по своей природе есть один из многих факторов отрешенности для тех, кто предается ему охотно и добросовестно. Прежде всего, он предполагает усилие, победу над инертностью. Если он интересен и духовен, то становится муками рождения (и тем в большей степени, чем более он духовен). Человек уходит от жестокой скуки однообразных и обычных обязанностей лишь для того, чтобы встретиться лицом к лицу с тревогами и внутренним напряжением «творения». Созидание и формирование истины или красоты из материальной энергии есть внутренняя мука, лишающая того, кто на это отваживается, безмятежной замкнутой жизни, в которой, собственно, и коренится порок эгоизма и несвободы. Чтобы стать добрым тружеником Земли, человек должен не только распроститься с покоем и отдыхом, но ради лучших форм ему нужно уметь постоянно расставаться с прежними формами своего опыта, навыков, мышления. Остановка для наслаждения, для обладания будет грехом против дела. Нужно снова и снова перерастать самого себя, отрываться от себя, постоянно оставляя за спиной самые любимые замыслы. Однако, когда мы следуем этой дорогой, которая не так уж отличается, как может показаться на первый взгляд, от царственного крестнего пути, наше самоотречение состоит не в простом непрерывном замещении одного предмета другим, подобным, как километры сменяют километры на ровной дороге. Благодаря чудесной возвыщающей силе, заключенной в вещах (мы рассмотрим ее более подробно, когда будем говорить о «духовной силе материи»), каждая достигнутая и превзойденная реальность позволяет нам обнаруживать и преследовать идеалы все более высокого духовного свойства. Тех, кто правильно подставляет свой парус дыханию Земли, подхватывает такое течеие, которое несет их все дальше в открытое море. Чем благороднее помыслы и поступки человека, тем сильнее он жаждет великих и высоких целей. Ему делеатся тесной его семья, страна, ему мало того, что его труд хорошо оплачивается. Он будет стремиться создавать широкие организации, прокладывать новые пути; отстаивать дело, открывать истины, вынашивать и защищать идеал. Мало-помалу труженик Земли перестает принадлежать самому себе. И вот уже великое дыхание Вселенной, постепенно проникнув в него через трещинку его скромного, но беззаветного труда, расширило, возвысило и захватило его целиком.

У христианина, если только он сумеет воспользоваться возможностями своей веры, результативность достигает небывалой силы и полноты. Мы уже говорили об этом: благодаря реальности, определенности, величию конечной цели, к которой мы должны быть устремлены и в самых малых своих делах, мы - ученики Христовы - являемся самыми богатыми и счастливыми из людей. Христианин считает себя участником обожения мира в Иисусе Христе. Естественный процесс, который гонит человеческую деятельность от идеала к идеалу, к предметам все более и более прочным и всеобщим, у него - благодаря поддержке Откровения - приходит к полному расцвету. Следовательно, его самоотречение действием должно дать наибольший эффект.

И это так и есть. Такой христианин, которого мы здесь изображаем, одновременно и связан с людьми теснее всех, и наиболее свободен от них. Более чем кто-либо из «мирян» уверенный в неизмеримой ценности и смысле любого земного достижения, он в то же время не хуже любого анахорета убежден в тщете всякого личного (и даже всеобщего) успеха вне Бога. Именно Бога и только Бога ищет он в реальности тварного мира. Он действительно заинтересован в самих вещах, но лишь постольку, поскольку в них присутствует Бог. Для него небесный свет становится ощутимым и достижимым в кристалле тварного мира; но он хочет только этого света, и если свет гаснет оттого, что предмета нет, или он устарел, или он сдвинулся в другое место, то и самое драгоценное вещество становится в его глазах лишь горсткой пепла. Поэтому даже в самом себе и в своих достижениях он ищет не себя, но Того, Кто более его, Того, для Кого он предназначен. Действительно, в своих глазах он ничего не значит и даже не существует, он забыл и потерял себя в самом усилии, которое ведет его к совершенству. Уже не атом живет, но Вселенная в атоме. Он не только встретил Бога во всей сфере своей материальной деятельности. На этом первом этапе его духовного развития открытая им Божественная Среда поглощает его силы в той же пропорции, в какой они обретают свою индивидуальность.

Часть Вторая

Обожение пассивности

Обнаруживая по мере развития своих возможностей все более обширные и возвышенные цели жизнедеятельности, человек вместе стем попадает под власть предметов своих побед; и, подобно Иакову в его единоборстве с Ангелом, он кончает поклонением тому, против чего боролся. Величие, которое он обнаружил и выпустил на волю, порабощает его. И тогда, сообразно своей тварной природе, он вынужден признать полное неравенство двух членов того Союза, который в конце соединит его со Всем. Сам он, наименьший, должен получить больше, чем отдать. Он оказывается покоренным тем, чем, как ему показалось, он овладел.

Христианин, являясь по праву первым и самым человечным из людей, более чем кто-либо подвержен тому психологическому перевороту, который у всякого разумного существа незаметно претворяет радость действовать в желание претерпевать, упоение собственным становлением - в жажду умереть в другом. Испытав, быть может, особую притягательность единения с Богом в деятельности, он увидит и возжелает иную грань, следующую фазу этого единения, когда он будет не столько развиваться сам в себе, сколько растворяться в Боге.

Ему нет необходимости искать где-то на стороне способы осуществления и возможности этой самоотдачи. Они всегда перед ним и обступают его во всем объеме зависимостей, которые превращают нас скорее в слуг Вселенной, чем в ее хозяев.

Теперь пришло время рассмотреть формы, природу и возможности обожения различных проявлений нашей пассивности.

1. Протяженность, глубина и формы человеческой пассивности

Пассивность, как мы уже говорили, составляет половину человеческого существования. Этим мы всего лишь хотим сказать, что то в нас, что не есть действие, есть, тем самым, претерпевание. Но мы отнюдь не имеем тут в виду того соотношения, в котором наша внутренняя сфера делится на действие и претерпевание. Действительно, обе части нашей жизни, активная и пассивная, совершенно несоразмерны. В своем развитии мы отдаем предпочтение первой из них, поскольку для нас она более приятна и ощутима. Но на самом деле вторая неизмеримо обширнее и глубже.

Проявления пассивности постоянно сопровождают наши сознательные действия в виде реакций, налравляющих и поддерживающих наши усилия или препятствующих им. И уже по этому одному она неизбежно увеличивает ровно вдвое сферу нашей активности. Но зона влияния пассивности простирается гораздо дальше этих узких границ. Если мы присмотримся к ней, то с некоторым смятением увидим, что лишь самый кончик нашего «я» выходит на поверхность разума и свободы. Мы знаем себя и управляем собой лишь в немыслимо малой степени. Сразу же за пределами нашего сознания начинается непроницаемая - и в то же время густо населенная - тьма, в которую погружено все то, что существует в нас и вокруг нас, без нас и несмотря на нас. И в этой тьме, такой огромной, насыщенной, пугающей и сложной, как само прошлое и настоящее Вселенной, мы не инертны, мы реагируем на ее воздействие. Но и сама эта бесконтрольная реакция -поскольку она осуществляется неведомым нам продолженнием нашего существа, - тоже, собственно, входит в состав нашей пассивности. В самом деле, на некотором расстоянии все уже покрыто мраком, и в то же время все вокруг нас кишит жизнью. И долг христианина состоит в том, чтобы осветить и оживить Вожественным Присутствием эту многообещающую и грозную тьму.

Одно наше вхождение в область неупорядоченных сил, населяющих этот подвижный сумрак, немедленно вызывает их разделение на две группы, требующие совершенно разного подхода. С одной стороны, дружественные и благоприятные силы поддерживают наше усилие и направляют к успеху: это «пассивные силы возрастания». С другой - враждебные энергии упорно противодействуют нашим стремлениям, задерживают или отклоняют наше движение к сверхбытию и ограничивают наши реальные и несомненные способ-ности к развитию: это « пассивные силы умаления».

Последовательно рассмотрим и те и другие; будем смотреть им прямо в лицо до тех пор, пока в самой глубине их глаз, обольстительных, равнодушных или враждебных, не засветится благословенньый взгляд Бога.

2. Пассивные силы возрастания и две руки Господни

Возрастание нам кажется столь естественным, что нам обычно и не приходит в голову отделять свою деятельность от питающих ее энергий или от обстоятельств, способствующих ее успеху. А между тем, «quid habes quod non accepisti» («что ты имеешь, чего бы не получил?»). Мы покоряемся жизни так же, как и смерти, и даже еще больше.

Проникнем в самые потаенные уголки своей души. Вглядимся как следует в свою сущность. Постараемся ощутить море испытьхваемых воздействий, в которое как бы погружено наше возрастание. Это полезное занятие: глубина и разнообразие наших зависимостей углубят и расширят наше единство с миром.

...Итак, быть может, впервые в жизни (а ведь считалось, что я должен делать это ежедневно!) я взял светильник и, покинув понятную, казалось бы, область своих повседневных занятий и отношений, спустился в свою самую сокровенную глубину, в ту бездну, из которой, как я смутно ощущаю, исходит моя способность действовать. Однако по мере того, как я удалялся от мнимой ясности, якобы свойственной социальной жизни, я чувствовал, что ускодьзаю сам от себя. Каждая ступень спуска открывала мне мое новое лицо, которому я не мог бы дать точного имени и которое было мне уже неподвластно. А когда мне пришлось прекратить разведку, потому что дорога уходила у меня из-под ног, передо мной разверзлась бездонная пучина, и из нее иэливалась, возникал неведомо откуда, могучая струя, которую я осмелюсь назвать своей жизнью.

Какая наука будет когда-либо в силах обьяснить человеку происхождение, природу и закономерности сознательной способности желать и любить, составляющей его жизнь? Уж конечно не мы сами и никто подобный нам не мог породить этот мощный поток. И уж конечно не от наших стараний или стараний коголибо из наших друзей зависит его спад или кипение. Однако мы отчасти имеем возможность, продвигаясь все дальше вглубь поколений, проследить прошлое несущей нас стремнины. С помощью упражнений или возбуждающих средств, физических или моральных, мы еще можем упорядочить или расширить устье, через которое этот бурлящий поток врывается в нас. Но ни эти ухищрения, ни тем более эта география не могут нам ни мысленно, ни на практике овладеть источниками жизни. Я в гораздо большей степени получаю себя, нежели формирую. Человек, говорит Писание, не может прибавить себе росту ни на палец. Еще менее способен он хоть на йоту увеличить свой потенциал любви или на долю мгновения ускорить основной темп, в котором идет созревание его ума и сердца. В конечном счете, истоки жизни, ее глубины, ее зарождение остаются совершенно сокрытыми от нас.

Потрясенный своим открытием, я захотел вновь подняться к дневному свету, забыть смущающую меня зарадку в мирном окружении привычных вещей, и возобновить свою жизнь на поверхности, не погружаясь в ее бездонные глубины. Но что это? В самой гуще человеческой толпы мой внимательный взор вдруг заметил Неизвестного, от которого я хотел бежать. На етот раз он не скрывался в глубине бездны - он таился теперь во множестве пересекающихся случайностей, образующих ткань Вселенной и моей незначительной особы. Но это, конечно, была все та же тайна: я ее узнал. Наш разум смущается, когда мы пробуем измерить глубину мира под собой. Но он колеблется и тогда, когда мы пытаемся исчислить все благоприятствующие случай-ности, совпадения которых ежемгновенно обеспечивают сохранность и рост наималейшего из живых существ. Когда я осознал себя другим - большим, чем я сам, - у меня опять закружилась голова, и вот от чего: в высшей степени невероятно, чудовищно неправдоподобно оказаться живой частицей в недрах удавшегося мира.

И тогда я почувствовал, как меня охватила тоска, тоска атома, затерянного в просторах Вселенной, та самая, которая ежедневно подавляет человеческую волю сознанием множества живых существ и звезд; и эту тоску почувствует всякий, кто пожелает проделать тот же внутренний эксперимент. И спас меня лишь услышанный мной подтверждаемый Вожественным успехом евангельский голос, говоривший мне из самой глубины этого мрака слова: « Ego sum, nolite timere» («Это Я, не бойтесь»).

Да, Господи, я верю; и верю тем охотнее, что речь идет не только о моем покое, но о моем свершении: это Ты стоишь и у истоков движения, и в конечной точке того влечения, которому всю жизнь я только и следую, помогая изначальному толчку и его следствиям. И это Ты Своим всеприсутствием оживотворяешь (еще в большей степени, чем мой дух одушевляет материю) мириады воздействий, объектом которых я в каждый миг являюсь. В наполняющей меня жизни и в поддерживающей меня материи, я нахожу даже нечто большее, чем Твои дары, - я встречаю Тебя Самого, Тебя, приобщаiощего меня к Своему бытию и лепящего меня. Действительно, в изначальной направленности моей жизненной силы, в постоянно благоприятствующей игре вторичных причин я максимально близко соприкасаюсь с двумя сторонами Твоего созидающего действия; я обнаруживаю и целую Твои дивные руки - ту, которая действует в такой глубине, что становится неотличимой для нас от истоков жизни, и ту, которая раскинута столь широко, что стоит ей едва заметно сжать свое объятие, как на него согласно отзываются все движущие силы Вселенной. По самой своей природе эта благословенная покорность воздействиям - моя жажда жизни, желание быть тем или иным, возможность реализовать себя так, как я этого хочу, - подчинена Твоему влиянию, влиянию, которое я вскоре восприму более отчетливо как организующую энергию мистического тела. Чтобы соединиться в них с Тобой купельным причастием (приобщением к самым истокам жизни), я должен только узнать в этих воздействиях Тебя и просить Тебя все больше и больше в них присутствовать

Ты, Господи, Чей зов предшествует первому нашему движению, даруй мне желание жаждать жизни -; чтобы сама эта Вожественная жажда, данная Тобой, открыла во мне доступ великим водам. Не отнимай у меня священный вкус бытия, эту первичную энергию, нашу начальную точку опоры: «Spiritu principali confirma me» .Ты, Чья любящая мудрость формирует меня всеми земными силами и случайностями, дай мне то-же начать движение, все значение которого откроется мне перед лицом сил умаления и смерти, сделай так, чтобы, возжелав Твоего активного присутствия, я поверил в него, поверил горячо, поверил превыше всего.

Благодаря Тебе это ожидание и эта вера уже приносят свои плоды. Но как засвидетельствовать Тебе и доказать самому себе, что я не из тех, кто только говорит: «Господи, Господи!» Я стану помогать Твоему промыслительному действию и сделаю это двояким образом. На Твое глубокое внушение, повелеваiощее мне жить, я сначала отвечу постоянным старанием не загубить, не исказить, не растратить попусту свою способность любить и действовать. А на Твое заботливое Промышление, ежемгновенно указующее мне повседневными событиями каждый мой последующий шаг, каждую новую ступень, я отвечу тем, что постараюсь не упустить ни одной возможности возрастать «в духе».

Вся наша жизнь как бы переплетена этими двумя нитями - нитью внутреннего развития, вдоль которой постепенно формируются наши мысли, привязанности, человеческие и мистические установки; и нитью внешних достижений, следуя которой мы в каждый миг находимся в той единственной точке, где сходятся все силы Вселенной, производя в нас действие, угодное Богу.

Господи, для того чтобы в каждую минуту Ты находил меня таким, каким желаешь, там, где Ты меня ждешь, то есть для того, чтобы Ты овладел мною целиком - и снаружи и изнутри - сделай так, чтобы я никогда не порвал этой двойной нити своей жизни.

з. Пассивные силы умаления

Примкнуть к Богу, сокрытому во внутренних и внешних силах, питающих наше существование и поддерживающих его развитие, это значит, в конечном счете, открыться и довериться всем веяниям жизни. Мы отвечаем пассивным силам возрастания и «приобщаемся» к ним готовностью действовать. Таким образом, желание покориться Богу возвращает нас к приятной обязанности возрастать.

Теперь мы должны рассмотреть безусловно негативную сторону нашей жизни - ту, где наш взгляд, как бы далеко он ни проникал, не видит больше никаких добрых последствий, никаких положительных результатов того, что с нами происходит. Нам относительно легко понять, что Бог проявляет Себя в жизни. Но может ли Бог пребывать в смерти? Вот что нас смущает. Но именно это мы должны суметь принять в самом прямом и простом смысле, иначе мы останемся чужды тому, что есть наиболее христианского в христианских представлениях, и потеряем связь с Богом в одной из самых обширных и чувствительных сторон жизни.

Силы умаления - это область нашей подлинной пассивности. Их число огромно, формы бесконечно разнообразны, воздействие непрерывно. Чтобы наша мысль и ход рассуждения были яснее, мы разделим их на две части соответственно уже рассмотренным нами двум формам сил возрастания: на умаления внутреннего происхождения и на умаления внешнего происхождения.

Силы внешнего умаления - это все наши невезения. Окинем мысленным взором свою жизнь, и мы увидим их на каждом шагу. Вот нас остановила преграда или мы натолкнулись на стену. Вот непреодолимые помехи, а вот на пути встал камепь. Вот микроб убивает наше тело, а брошенное невэначай слово отравляет душу. Происшествия, несчастные случаи всякого рода и с разными последствиями - сколько мучительных препятствий (помехи, удары, разлуки, смерти...) возникает между миром «внешних» вещей миром, который создаем мы сами! И тем не менее, когда град, огонь и разбойники отняли у Иова все его имущество и семью, сатана мог еще сказать Богу: «Кожа за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него. Но коснись плоти его - благословит ли он Тебя». Утрата вещей, можно сказать - это еще не все, так как мы всегда можем надеяться, что вернем их. Но самое страшное - когда мы сами уходим от вещей путем внутреннего необратимого разрушения.

Попросту говоря, силы внутреннего умаления образуют самый темный, совершенно бесполезный осадок нашей жизни. Некоторые из них поджидают нас при появлении на свет - природные недостатки, физическая, умственная или нравственная неполноценпость, которыми безжалостно ограничено на всю жизнь поле нашей деятельности, наших удовольствий, нашего зрения. Другие настигают нас позже внезапные, как несчастный случай, скрытые, как болезнь. Все мы, не сегодня так завтра, осознаем или уже осознали, что какой-то один из этих процессов распада успел начаться в самой сердцевине нашей жизни. То клетки тела отказываются служить нам и начинают разрушаться. То происходит разлад в душе и бунтуют какие-то свойства нашей личности. И тогда мы беспомощно наблюдаем за упадком сил, за противлением, за внутренними терзаниями в той сфере, где уже никто не может нам помочь. Пусть нам даже повезет и мы избежим наиболее опасных форм этих опустошительных набегов, проникающих внутрь нас и безвозвратно губящих силы, свет и любовь, которыми мы живем, но ведь существует иной вид разрушения, медленного, верного и неминуемого - это возраст, старение, миг за мигом отнимающие нас у нас самих и толкающие к концу. Время отодвигает обладание, отрывает от наслаждения, оно превращает всех нас в осужденных на смертную казнь - ход времени имеет над нами страшную власть...

В смерти, как в океане, сольются наши внезапные или постепенные умаления. Смерть - это заключительный акт и завершение нашего разрушения: она есть зло - зло чисто физическое, являющееся естественным результатом материальной множественности, в которую мы погружены, но также и нравственное зло, поскольку эта беспорядочная множественность, источник всех противоречий и всякого распада, порождается и в обществе, и в нас самих, когда мы элоупотребляем своей свободой.

Но мы поднимемся над смертью, если откроем в ней Бога. И Божество тут же воцарится в глубине наших душ в самых дальних тайниках нашего сердца, которые, казалось, закрыты для Него.

Здесь, как и в случае «обожения» нашей активности, мы увидим полное соответствие догматов христианской веры и их практического осуществления. Христос победил смерть, не только устранив ее дурные последствия, но и вырвав ее жало. Благодаря Воскресению все, что прежде убивало, может теперь обернуться в нашей жизни благословенным касанием Божественных рук, освящающим воздействием Воли Божией. В любое мгновение, как бы наша ситуация ни была омрачена грехами или какими бы безнадежными ни казались обстоятельства, мы можем, полностью возродившись, исправить мир вокруг себя и благополучно начать жизнь сначала. «Diligentibus Deum omnia convertuntur in bonum» Таков факт, не требующий объяснений и не подлежащий обсуждению.

Но и тут, как в том случае, когда речь шла о выяснении смысла человеческого усилия, наш дух стремится обосновать для себя свои надежды, чтобы лучше суметь предаться им.

«Quomodo fiet istud» Это исследование тем более необходимо, что христианская позиция в отношении ала открывает возможность опасных заблуждений. Ложное истолковамие христианского смирения и ошибочное понимание христианской отрешенности являются для значительного числа людей главным источником неприязни к Евангелию и вызывают ненависть к нему.

Давайте спросим себя, как, при каких условиях наша видимая смерть, то есть разрушение нашего существоваяия, может послужить установлению вокруг нас Царства Божия и Божественной среды. В этом нам поможет мысленное разделение того процесса, что ведет к преображению наших умалений, на две фазы, или два периода. Первый из них - период борьбы со Злом. Второй - период поражения и его преображения.

а. Борьба вместе с Богом прстив зла

Когда христианин страдает, он говорит: «Меня коснулся Бог». Эти слова абсолютно верны. Но в своей кажущейся простоте они означают сложный ряд действвий, лишь по завершении которых их можно произносить. Если мы попытаемся выделить из своей истории встреч со злом то, что схоласты именуют «природными моментами», мы, напротив, должны будем сначала сказать: «Вогу угодно уберечь меня от этой потери, Он хочет, чтобы я помог Ему пронести эту чашу мимо меня». Бороться со злом, сводить угрожающее нам зло (даже чисто физическое) к минимуму - именно таково первое побуждение нашего Небесного Отца, иначе мы не смогли бы ни понять Его, ни тем более полюбить.

При такой верной и строго евангельской точке эрения на вещи нам представляется, что Божественный Промысел всегда пестует страждущий мир, бережно перевязывает его раны. В самом деле, соответственно основному ритму прогресса, Бог во все века порождает великих благотворителей и целителей. Это Он вдохновляет даже самые неверующие души на поиски всего, что может принести облегчение и излечение. Разве люди инстинктивно не чувствуют Божественное Присутствие, когда стихает вражда и смолкаiот споры вблизи тех, кто приносит избавление их телам и душам? При первых признаках упадка мы должны искать Бога единственным способом - возненавидя обрушившееся на нас зло и делая все, что в наших силах, чтобы избежать его. Чем активнее мы в этот момент всем сердцем и обеими руками отталкиваем страдание, тем полнее мы сливаемся тогда с сердцем Самого Бога и с Его промыслительным действием.

Ъ. Наша видимая неудача и ее преображение

Имея своим союзником Бога, мы можем быть уверены в спасении нашей души. Но мы хорошо знаем, что нет никаких гарантий того, что мы избегнем всех страданий и даже таких внутренних неудач, из-за которых сочтем, что жизнь наша потерпела крушение. В любом случае все мы состаримся и все мы умрем. Это значит, что в тот или иной момент, каким бы мужественным ни было наше сопротивление, мы почувствуем, как силы распада, против которых мы боролись, мало-помалу одолевают нашу жизненную энергию, побеждают нас физически и повергают нас наземь. Как же мы можем потерпеть поражение, если Бог сражается вместе с нами? Что означает это поражение?

Проблема зла, то есть примирение наших потерь, даже чисто физических, с силой добра и созидания, всегда останется для ума и сердца человека одной из самых волнующих тайн Вселенной. Для того чтобы понять страдания твари (как и муки осужденного), нам нужно было бы сначала постичь природу и смысл «разделенного бьгтия», чего мы не можем сделать за отсутствием опыта. Однако мы догадываемся вот о чем: с одной стороны, замысел Бога соединить с Собой теснейшим образом тварные существа предполагает их длительную подготовку, в ходе которой они (уже живущие. но еще не завершенные) по своей природе не могут избежать риска (усиленного первородным грехом), который обуславливается несовершенной множественной структурой и в них самих, и вокруг них, а с другой, поскольку окончательная победа добра над злом может быть одержана лишь во Вселенной с единой структурой, за нашу бесконечно короткую индивидуальную жизны мы не можем достичь Земли обетованной. Мы походим на солдат, которым суждено пасть в бою ради мира. Наше поражение не означает, что Бог терпит неудачу, поскольку хотя все мы и падем на поле брани, мир, в котором мы обретем новую жизнь, побеждает посредством нашей смерти.

Но этот первый аспект Его победы, которого вполне достаточно, чтобы убедить нас во всемогуществе Его десницы, дополняется еще одним проявлением Его власти над миром, проявлением, быть может, более очевидным и уж во всяком случае более непосредственно ощутимым для каждого из нас. В силу самого Своего совершенства Бог не может сделать так, чтобы элементы возрастающего мира - или по крайней мере мира, падшего на пути к восхождению, - избегли ударов и поражений, в том числе и нравственных:"necesse est enim ut veniant scandala". Ну что ж, Он на-верстает, Он, если можно так сказать, отыграется, заставив само зло послужить высшему благу Своих верных, зло, которое Он не может немедленно истребить по причине нынешнего состояния творения. Подобно мастеру, умеющему воспользоваться дефектом или случайной примесью, чтобы придать камню, из которого он ваяет, или извлечь из бронзы, из которой он отливает, более изысканные линии или более чистый звук, Бог, если мы с любовью доверимся Ему, не избавляя нас ни от постепенного умиралия, ни от конечной смерти, которые входят в нашу жизнь как ее важная составная часть, - преображает их, подчиняя Своему высшему замыслу. И этому преображению подлежат не только наши неизбежные ошибки, но и наши грехи, даже самые сознательные, если только мы раскаялись в них. Хотя и не все сразу оборачивается добром для тех, кто ищет Бога, но все способно им стать в конечном счете: "Omnia convertuntur in bonum".

Каким образом, какими этапами совершает Бог это чудесное превращение наших смертей в лучшую жизнь? Вспомнив о том, что мы умеем делать сами, и поразмыслив о неизменной практической позиции Церкви и ее учении касательно человеческого страдания, мы можем кое о чем догадаться.

Можно сказать, что Божественный Промысел обращает для верующего зло в добро в основном тремя способами. То вдруг оказывается, что постигшая нас неудача направляет наши усилия на более подходящие объекты или в более благоприятную обстановку, хотя по-прежнему остается в той же самой области человеческой деятельности. Таким нам показан Иов, новое счастье которого превзошло прежнее. Нередко случается также, что понесенная утрата побуждает нас искать удовлетворения наших обманутых желаний в менее материальной сфере, там, где нет смерти и тлена. История святых, да и попросту всех людей, замечательных своим умом или добротой, полна примеров того, как человек выходит более эрелым, закаленным и обновленным из испытания и даже падения, которое, казалось, должно было принести ему непоправимый вред или сразить навсегда. В таких случаях неудача играет для нас роль руля высоты для самолета или, если хотите, садовых ножниц для растения. Она направляет наши жизненные силы и высвобождает самые чистые "составляющие" нашего существа, побуждая нас все неуклонней стремиться ввысь. И тогда падение, даже нравственное, оборачивается достижением, которое, каким бы духовным оно ни было, переживается еще и опытно. Вспоминал св. Августина, св. Магдалину или св. Лидвину, любой скажет, не раздумывая: "Felix dolor" или "Felix culpa". До сих пор действие Божественного Промысла оставалось нам "понятным".

Но есть случаи более трудные (как раз самые обыкновенные), когда наша земная мудрость приходит в полное замешательство. Мы постоянно наблюдаем в себе и вокруг себя потери, которые в действительности нельзя возместить никакими выгодами: безвременные кончины, нелепые несчастные случаи, разрушение высших свойств личности. От таких ударов человек не получает ни малейшей пользы, он погибает или непоправимо деградирует. Как же эти явления необратимого уничтожения, то есть сама смерть со всем, что есть в ней самого смертельного, могут стать для нас благом? Именно здесь, в сфере нашего умаления, и проявляет себя третья форма Божественного Промысла, самая действенная и более всего освящающая.

Бог уже преобразил наши страдалия, заставив их реально служить нашему совершенст-вованию. В Его руках самым несомненным образом силы уничтожения превратились в инструмент, которым Он обтесывает, гранит, шлифует нас, как камень, предназначенный занять точное место в Небесном Иерусалиме. Он сотворит и большее, поскольку Его всемогу-щество, воздействуя на нашу веру, превращает те события, которые фактически являются в нашей жизни чистыми потерями, в непосредственный фактор столь желанного нам единенния с Ним.

Соединиться значит в любом случае переселиться в того, кого любишь, и частично умереть в нем. Но если, как мы убеждены, степень этого самоуничтожения в другом зависит от того, насколько превосходит нас то, с чем мы соединяемся, то какое же самоотречение требуется для нашего перехода в Бога? Без сомнения, успешное разрушение нашего эгоизма "автоматическим" расширением (см. выше, с. 31) человеческих перспектив наряду с постепенным одухотворением наших желаний и стремлений под действием некоторых испытаний - это очень реальные формы того вдохновения, которое должно оторвать нас от себя, чтобы подчинить Богу. Однако следствием этого первого отрешения будет лишь перенесение центра нашей личности к нашим собственным крайним пределам. Достигнув этой предельной точки, мы можем вообразить, будто в полной мере обрели себя и стали более свободными и деятельными, чем когда-либо. Но мы еще не миновали критической точки на пути от эгоцентризма к Богу в процессе нашего возвращения к Нему. Нужно сделать еще один шаг, который заставит нас потерять всакую опору в себе - "Illum oportet crescere, me autem minui". Мы еще не потеряли себя. Что же станет действующей силой этого окончательного преображения? Именно смерть.

Сама по себе смерть - это неизлечимый недуг плотских существ, осложненный в нашем мире следствиями первородного греха. Она есть образ и итог всех этих умалений, с которыми мы должны бороться, не рассчитывая на явную и немедленную личную победу в этой борьбе. И в самом деле, в христианском понимании великое торжество Творца и Искупителя заключается в превращении того, что само по себе являлось вселенским принципом разрушения и исчезновения, в главный фактор животворения. Для того чтобы окончательно проникнуть в нас, Бог должен некоторым образом нас источить, опустошить, освободить для Себя место. Чтобы соединить нас с Собой, Ему нужно перестроить, переплавить, пересоставить молекулы нашего существа. И именно смерти надлежит окончательно раскрыть нас. Она заставит нас претерпеть требуемый распад. Она приведет нас в состояние, когда Божественный Огонь сможет сойти на нас. Так ее роковая сила распада и разложения окажется поставленной на службу самому высшему из действий жизни. Что по своей природе было пустотой, провалом, возвратом к множественности, может в каждой человеческой судьбе стать полнотой и единством в Боге.

с. Приобщение умалением

Господи, как сладостно было мне чувствовать среди моих трудов, что, развиваясь сам, я увеличиваю Твою власть надо мной; как сладостно было, ощущая в себе биение жизни или участвуя в удачно складывающихся событиях, полагаться на Твой Промысел. После того, как я открыл счастливую возможность использовать всякое возрастание, чтобы дать Тебе расти во мне, позволь мне без страха вступить в эту последнюю фазу приобщения, в которой я буду овладевать Тобой, умаляясь в Тебе.

Я узнал в Тебе Того, "Кто больше я, чем я сам" , и теперь прошу Тебя: дай мне, когда придет мой нас, распознать Тебя в обличье любой, чуждой или враждебной, силы, которая, как мне покажется, придет уничтожить или вытеснить меня. Когда я увижу, как дряхлеет мое тело (или еще хуже - мой ум), когда обрушится на меня извне или родится внутри меня разрушительная сила, грозящая умалить и унести меня; в ту мучительную минуту, когда я пойму вдруг, что болен или состарился, и особенно в тот последний миг, когда почувствую, что теряю самого себя, совершенно беспомощный в руках тех самых неведомых и великих сил, которые породили меня, - в эти страшные мгновения даруй мне, Боже, понять, что это Ты Сам (только бы моя вера оказалась достаточна сильна) болезненно устраняешь мою плоть, чтобы проникнуть в самую сердцевину моей сущности и забрать меня.

Да, чем сильнее вгрызается в мое тело необратимое разрушение, тем более, кажется, вбирато я Тебя как любящую действенную силу очищения и самоотречения. Чем явственнее я вижу будущее как головокружительную пропасть или темный переход, тем бесстрашнее я могу, доверившись Твоему слову, броситься и погрузиться в Тебя - стать частицей Твоего Тела, Иисусе.

Господи Сил, Сил неодолимых и животворных, поскольку из нас двоих Ты бесконечно сильнее, это Тебе надлежит сжечь меня в Своих огненных объятиях, которые сплавят нас воедино. Даруй же мне нечто еще более драгоценное, чем милость, о которой молят Тебя все верные. Мне недостаточно умереть, приобщившись Твоих Тайн. Научи меня приобщиться их самой смертью.

d. Подлинное смирение

Проделанный анализ (когда мы пытались различить те фазы, через которые происходит обожение наших умалений) позволил нам оправдать в наших собственных глазах столь дорогое всем страждущим христианам выражение: "Вог коснулся меня. Бог отнял это у меня. Да будет воля Его". Эти слова помогли нам вновь различить за всеми болезненными, разрушающими нас изнутри и наносимыми извне ударами две руки Божии, более деятельные и всепроникающие, чем когда-либо. Тот же анализ дал и иной, не менее ценный результат. В соответствии с тем, о чем мы говорили выше, нам, христианам, стало возможным оправдать перед другими людьми законность и человеческую ценность смирения.

Христианское смирение вполне искренне рассматривается и порицается большим числом достойных людей как один из самых опасных элементов одурманивающего "религиозного опиума". Если не считать отвращения к миру, то более всего ставят Евангелию в вину то, что оно утверждает пассивность перед злом - пассивность, доходящую до извращенного культа умаления и страдания. Мы уже говорили в связи с "ложной отрешенностью": в наши дни такое обвинение - или хотя бы подозрение - могут помешать обращению мира гораздо больше, чем любые научные и философские возражения. Религия, которую сочтут низшей по сравнению с гуманистическими идеалами, какими бы чудесами она себя ни обставляла, есть религия обреченная. Для христианина в высшей степени важно понять и осуществить в жизни покорность Воле Божией в активном, единственно верном смысле, о котором мы уже говорили.

Нет, если христианин хочет во всей полноте жить своей верой, то он не должен отступать перед обязанностью сопротивляться элу. Напротив, прежде всего, как мы установили, он должен искренне и всеми силами в союзе с созидающей энергией мира бороться за то, чтобы всякое зло отступило, чтобы ничто не умалялось ни в нем, ни вокруг него. На этой начальной фазе верующий является убежденным союзником всех тех, кто полагает, что человечество достигнет самоосуществления, лишь терпеливо продвигаясь к пределу своих возможностей. Как мы уже говорили, когда речь шла о человеческом развитии, верующий оказывается более кого-либо причастным этой великой задаче, поскольку победа человека над умалениями мира, даже физическими и природными, составляет в его глазах одно из условий свершения и исполнения той вполне определенной Реальности, которой он поклоняется. И пока возможно сопротивление, он, сын Неба, точно так же, как самые земные из детей мира сего, будет твердо противостоять всему, что заслуживает устранения и уничтожения.

Тогда пусть постигнет его поражение - то личное поражение, которого не может избежать ни один человек в его коротком единоборстве с силами, чья власть простирается на весь мир. Подобно поверженному мифическому герою, он не ослабит своего внутреннего сопротивления. Задушенное и придавленное, его усилие не прекратится. Но в этот момент, не имея нужды в мрачном и сомнительном утешении, к которому прибегают стоики, чтобы справиться с близящейся смертью и одержать над ней верх (утешение, в самой глубине которого несомненно заложена как высший принцип красоты и силы отчаянная вера в ценность жертвы), он увидит, как перед ним открывается область новых возможностей. Если он примет с верой эту враждебную силу, которая сражает его и подвергает распаду, одновременно не переставая бороться против нее, то она может стать для него благим обновляющим началом. Он уже вышел за пределы подвластного опыту. Но в так называемой сверхприродной сфере есть еще одно измерение, позволяющее Богу незаметно осуществлять таинственное превращение зла в добро. Оставляя зону человеческих достижений и утрат, христианин, побуждеамый доверием к Тому, Кто больше его, вступает в область сверхчувственных превращений и возрастаний. Его смирение есть не что иное, как усилие, которое перемещает ввысь поле его деятельности.

Как же далеко, не правда ли, - по-христиански далеко - оказываемся мы об этой справедливо критикуемой "покорности воле Божией" , которая могла бы размягчить, затупить превосходный клинок человеческой воли, нацеленный на все силы тьмы и умаления! Твердо усвоим сами и поможем понять другим: познание и исполнение воли Вожией (даже в умалении и смерти) не означает пассивности или ожидания непосредственной встречи. Я не имею права считать Божиим прикосновением несчастье, постигшее меня из-за собственной оплошности или греховного поступка. Я могу ежемгновенно исполнять волю Вожию (в той форме, в какой я ее воспринял) лишь на пределе своих сил, там, где моя деятельность, устремленная к совершенствованию жизни (совершенствованию, конечно, соответствующему нормальным человеческим представлениям), постоянно уравновешивается противоположными силами, которые пытаются остановить или низвергнуть меня. Если я не сделаю все, что в моих силах, чтобы продвинуться вперед или оказать сопротивление, я не достигну желанной точки - и не смогу покориться Богу, как мог бы я сам и как того желает Он. Если же, напротив, я делаю эти отважные и упорные усилия, то тогда я через зло соединяюсь с Богом глубже, чем со злом; я прилепляюсь к Нему; и в этот момент мое "приобщение смирением" немикуемо оптимально совпадает (по структуре) с моей предельной преданностью человеческому долгу.

Примечание французского издателя

Интересно сопоставить с этими страницами об "обожении активности и пассивности" следующие пояснения, извлеченные из письма, в котором незадолго до написания "Божественной среды" Пьер Тейяр излагал свое богословие о. Огюсту Валансену, одному из своих самых близких друзей:

«Я по существу допускаю, что завершение мира состоится лишь через смерть, некую ,,ночь", возврат, изменение центра и почти обезличивание... Единение со Христом предполагает, прежде всею, что мы перенесем в Него высший центр своего существования - что означает полный отказ от эгоизма...

(Однако)

Для того чтобы Христос взял всю мою жизнь - всю жизнь целиком, - абсолютно необходимо, чтобы я возрастал в Нем не речько посредством аскезы и мучительных отречений, в высшей степени содействующих единению, но также и посредством полажитель-ных усилий, естественного совершенствования моего существа.

Чтобы быть всеобъемлющей, формула самоотречения должна удовлетворять следующим двум условиям:

1) побуждать нас встать надо всем, что существует в мире,

2) и в то же время заставлять нас искрение и увлеченно содейство-вать развитию этого самого мира.

Христос отдается нам главным образом через мир, завершающийся в Нем.

Обратите внимание на то, что за различными природными построениями я не признаю никакой окончательной и абсолютной ценности. Я люблю в них не их частные формы, но их предназначение, состоящее в таивственном созидании сначала обоживаемого, а затем, благодатью Христа, осеняющей наше усилие, - Божественного.

Таким образом, для полноты христианского усилия, на мой взгляд, требуется три условия:

1) увлеченно участвовать в усилиях человечества, сознавая, что не одним только упорством в послушании, но осуществляемым делом мы служим завершению Плеромы, формируя ее будущий состав;

2) посредством этого тяжкого труда, стремясь ко все более и более широкому идеалу, взойти на первую ступень самоотречения и возвыситься над эгоистической узостью и ленью; наравне с «полнотой» жизни дорожить и ее "лустотами", то есть претерпеванием и промыслитель-ными умалениями, благодаря которым Христос непосредственно и в полную меру преобразует в Себя как всю личность, так и составляющие ее элементы, которые мы пытались развить для Него...

Самоотречение и работа человечества гармонично сливаются. Надо добавить, что их сочетания неисчерпаемо разнообразны. Существует бесконечное множество призваний. В Церкви есть св. Фома Аквинский и св. Винсепт де Поль, равно как и св. Хуан де ла Крус. Для каждого из нас есть время расти и время умаляться. То лреобладает созидающий труд, то - мистическое уничтожение...

Все эти состояния ведут начало от одной и той же внутренней направленности, от одного и того же закона, управляющего двойным процессом - природным становлением личности человека и его сверхприродным обезличи-ванием во Христе".

Заключение к двум первым частям

Некоторые общие аспекты христианской аскетики

Проследив процесс обожения, захватывающий активную и пассивную сферы нашей жизни, мы можем теперь окинуть взглядом небесные пространства, куда нас погрузила эта волна света. Об этом и пойдет речь в третьей части нашего труда.

Но прежде чем предаться созерцанию Божественной среды, мы должны подвести итоги и для этого уяснить некоторые общие положения аскетики, затронутые в предыдущих разделах.

Мы проделаем это в трех последующих главах, темы которых таковы: 1) Привязанность и отрешенность; 2) Смысл Креста; З) Духовная сила материи.

1. Привязанность и отрешенность

"Nemo dat quod non habet". Нет воскурения без ладана. Нет жертвоприношения без жертвы. Как мог бы человек отдать себя Богу, если бы перестал существовать? Как мог бы человек возвыситься до самоотречения, если бы ничем не владел?

Такой здравый подход позволяет в принципе решить вопрос, который нередко ставят следующим образом (не совсем удачно): "Что лучше для христианина: активность или пассивность? Жизнь или смерть? Возрастание или умаление? Расширение или сокращение? Обладание или отрешенность?"

Общий ответ таков: "Зачем разделять и противопоставлять две естественные фазы одного и того же усилия? Ваше главное желание и долг - соединиться с Богом. Но чтобы соединиться, для начала необходимо стать - стать самим собой, насколько это возможно. Поэтому развивайте себя, овладевайте миром для того, чтобы быть. И потом, достигнув этой цели, отрешитесь, примите умаление ради того, чтобы принадлежать другому. Вот двоякий и вместе с тем единственный завет всей христианской аскетики".

Приняв его за основу, рассмотрим поближе взаимодействие этих двух целей и их конечный результат.

а. Сначала развивайте себя, говорит христианину христианство

Обычно в трудах о духовной жизни эта первая фаза христианского совершенствования никак не выделяется. То ли ее необходимость представляется авторам и без того слишком очевидной, чтобы они считали нужным говорить о ней, то ли она требует, как им кажется, деятельности слишком "природной" или даже слишком опасной, чтобы было уместно на ней настаивать, - так или иначе, они обходят ее молчанием или предполагают само собой разумеющейся. Это ошибка.

Обязанность человека совершенст-воваться, легко принимаемая большинством людей и присущая в той или иной мере всякой мирской и религиозной морали, как и все на свете, продолжается, переплавляется и освящается в Царстве Небесном. Возрастание, даже перед людьми, и развитие талантов, даже природных, - это истинно христианский долг. Таково подлинно католическое отношение к миру, в котором возрастает особая способность познавать и любить, причем возрастает не только в каждом индивидууме или даже народе, но и во всем роде людском; эту силу порождает и питает умение видеть все, что есть истинного и прекрасного в творении, и способность радоваться истине и красоте, а конечной преображенной формой ее является любовь. Мы подробно останавливались на этом, когда говорили о христианском понимании активности; но сейчас пришло время еще раз напомнить: человеческое усилие, вплоть до тех его сфер, которые не совсем верно называют мирскими, должно стать в христианской жизни священным и объединяющим действием. Оно есть пронизанное любовью сотрудничество; мы присоединяем свои усилия к работе Божественных рук, которые совершенствуют и приготовляют нас (и нас, и мир) к конечному единению через жертву. И тогда заботы о личном совершенствовании становятся началом самоотдачи. Вот почему привязанность к сотворенному, о которой они на первый взгляд свидетельствуют, незаметно переходит в полную отрешенность.

Ь. И если что имеете, говорит Христос в Евангелии, оставьте все и следуйте за Мной

В каком-то смысле верующий, который, усвоив христианский смысл развития, станет трудиться, создавая самого себя и мир для Бога, уже исполняет эту заповедь. Не оставил ли самого себя, в то же время себя обретая, тот, кто покорял Землю лишь затем, чтобы подчинить еще немного материи духу? А также тот, кто, отказываясь от наслаждения, от ленивого обладания вещами и мыслями, не желал идти по пути наименьшего сопротивления и смело следовал путем труда, внутреннего обновления, неустанного расширения и возвышения своего идеала? И тот, кто ради большего, чем он сам, отдавал свое время, здоровье и жизнь на содержание семьи, спасение родины, открытие истины и защиту справедливого дела? Поскольку все они верно следуют предначертанному направлению человеческого усилия, то непрерывно и безостановочно переходят от привязанности к отрешенности.

Однако остаются еще две формы самоотречения, которые делаются доступными христианину лишь после непосредственного призыва или повеления Создателя. Мы имеем в виду исполнение монашеских обетов и опыт умаления, при которых не ставится целью преследование четко определенного высшего блага.

Что касается монашеских обетов, то нельзя отрицать, что монашество (которое возникло и поныне существует помимо христианства) может быть нормальным, "естественным" расцветом деятельности человека, стремящегося к более высокой жизни. Однако соблюдение добродетели бедности, целомудрия, послушания является началом бегства за естественные пределы земной жизни, в которой человечество воспроизводит себя и одерживает победу за победой, и поэтому для узаконенного распространения монашества потребовалось разрешение "Duc in Altum", подтвердившее право человеческой души на эревшие в ней чаяния. Оно было дано раз и навсегда в Евангелии. Но кроме того, оно должно быть услышано и индивидуально - теми, кто воспользуется им: это и есть "призвание".

Что касается пользования силами умаления, то и здесь инициатива в еще большей степени должна принадлежать Богу. Человек может и должен установить иерархию своих низших сил и освободить их с помощью тех или иных аскетических упражнений. Он может и должен приносить себя в жертву зовущей его высшей цели. Но ему не дозволено умаляться ради самого умаления. Добровольное изувечение, пусть даже и понимаемое как средство внутреннего освобождения, есть преступление против жизни, и христианство категорически осудило его. Церковь утверждает, что наш долг, долг тварных существ, состоит в том, чтобы стремиться жить все полнее, все более высокими сферами нашего существа соответственно стремлениям этой жизии. Только это касается нас. Все остальное принадлежит Премудрости Того, Кто один умеет претворять всякую смерть в иную жизнь.

Оставим безрассудное нетерпение. Владыка смерти вскоре неизбежно посетит нас - возможно, мы уже слышим Его шаги. Не будем предвосхищать Его час и не убоимся его. Когда Он войдет в нас, чтобы разрушить, как нам может показаться, нашу доблесть и силу, которые мы с таким старанием и любовью собирали для Него по капле от всех соков Земли, Он будет подобен любящему Огню и в Нем окончательно совершится наше единение.

с. Таким образом, развитие и самоотречение, привязанность и отрешенность не исключают друг друга в общем ритме христианской жизни. Напротив, они гармонично сочетаются, подобно тому, как в наших легких вдох следует за выдохом. Это две фазы дыхания души, или, если хотите, две составляющие единого усилия, которым она непрерывно утверждается в предметах, чтобы перерасти их.

Это общее положение. В частных случаях последовательность этих двух фаз и сочетание этих двух составляющих обретают бесчислен-ные оттенки. Их правильному чередованию помогают наставники духовной жизни с тем внутренним тактом, который образует их истинную силу. У некоторых христиан отрешенность всегда сохраняет форму бескорыстия и рвения, проявляемых в oбычном человеческом труде, исполняемом ими с удвоенным старанием: в этом случае преображение их жизни будет чисто внутренним. У других может произойти физический срыв или нравственный надлом, которые заставят их перейти от уровня праведности в повседневном существовании к уровню отказов от выбора и мистических состояний. Но в любом случае дорога всех приводит в одну точку - конечное обнажение через смерть, сопутствующее преображению и предшествующее конечному вхождению в Иисуса Христа. Для любого человека успех его жизни определяется более или менее гармоничным сочетанием обеих составных ее частей - возрастания во Христе и умаления в Нем, соответственно заложенным природным и сверхприродным способностям каждого. И очевидно, что неограниченно предаваться только развитию или только самоограничению так же нелепо, как непрерывной еде или посту. В духовной жизни, как во всяком органичном процессе, для каждого индивидуума существует оптимум, превышение которого принесет личности такой же урон, как и неспособность его достичь.

То, что мы говорили об отдельных личностях, от носится и ко всей Церкви. Возможно, на разных этапах общецерковной жизни по тем или иным причинам берут перевес то заботы о земных задачах человечества, то ревность о трансцендентной цели его усилий. Но в любое мгновение здоровье и целостность Церкви несомненно зависит от точности, с какой ее члены, каждый на своем месте, исполняют свое предназначение, начиная с обязанностей заниматься самыми мирскими делами вплоть до призвания к суровому покаянию или высшему созерцанию. Все эти роли необходимы. Подобно могучему дереву, Церковь нуждается и в крепко вросших в землю корнях, и в листьях, свободно купающихся в лучах солнца. Таким образом, в каждый миг она соединяет в жизненном акте целую гамму бесчисленных пульсаций, каждая из которых соответствует той или иной ступени или форме одухотворения.

Однако в этом разнообразии нечто доминирует - то, что придает организму в целом (как и каждой его части) отчетливо христианское лицо: это стремление к Небу, трудный мучительный прорыв через материю. Мы готовы снова и снова напоминать, что сверхприродное ожидает развития нашей природы и содействует ему. Но нельзя забывать и о том, что в конечном счете оно возвышает и завершает ее лишь в видимом уничтожении. Нераздельное слияние двух целей -личного развития и самоотречения в Боге - при остоянном, а затем и окончательном преобладании второго над первым, - в этом вся тайна Креста.

2. Смысл Креста

Крест всегда был знаком разделения и основой отбора среди людей. Вера говорит нам, что именно по тому, как принимает его душа, вызывает ли он в ней притяжение или отталкивание, и происходит в недрах человечества отбор доброго и дурного семени, отделение избранных от непригодных. Всюду, где он появляется, неизбежно возникают смуты и разделения. Поэтому необходимо заботиться о том, чтобы этот конфликт не разжигался без нужды такой проповедью учения Христа распятого, которая усиливала бы раздоры. Слишком часто нам предлагают поклоняться Кресту не как высшей цели, которой мы достигнем, если перерастем себя, но как символу печали, ограничения и подавления.

Этот способ проповедовать Страсти Господни проистекает в большинстве случаев лишь от неправильного употребления религиозной лексики, когда самыми значительными словами (такими, как жертва, заклание, искупление), стершимися от употребления, пользуются необдуманно и легко- мысленно. Мы играем понятиями. Но такая манера говорить создает впечатление, что Царство Вожие не может прийти без похоронной печали, без постоянного противодействия человеческим силам и стремлениям, без попрания их. За верными словами кроется нечто отнюдь не соответствующее христианским установкам. То, что мы сказали в предыдущем разделе об обязательном сочетании отрешенности и привязанности, придает христинкской аскезе гораздо более насыщенный и полный смысл.

В самых общих чертах учение о Кресте можно определить так: его исповедует каждый, кто убежден, что в великом смятении, которым охвачено человечество, перед ним открывается выход, и что это - путь восхождения. Жизнь имеет цель, следовательно, она побуждает избрать направление движения, которое на деле оказывается путем к наивысшему одухотворению при максимальном усилии. Принять эти основополагающие принципы - это уже значит встать в ряды учеников Христа распятого, может быть, далеких и неявных, но настоящих. Этот начальный выбор производит первое отделение отважных, которым суждено преуспеть, от тех, кто ищет лишь наслаждения и обречен на провал, - избранных от осужденных.

Христианство одновременно и уточняет и развивает эту пока еще недостаточно ясную установку. Прежде всего, оно дарует нам откровение о первородном грехе, которое помогает понять причины смущающей нас чрезмерности греха и страдания, наводнивших мир. И затем оно открывает нашему зрению и нашему сердцу - чтобы стяжать нашу любовь и укрепить нашу веру - захватывающую и непостижимую реальность исторического Христа. За Его образцовой жизнью частного лица скрывается тайная драма: Господь мира не только живет, будто простая частица этого мира, простой жизнью, но и (сверх нее и в ней самой) всеобщей жизнью Вселенной, которую Он принимает на Себя и с которой соединяется, Сам изведав эту жизнь. И, наконец, в ответ на нашу жажду счастья крестная смерть Христа открывает нам: конечную цель творения не следует искать в том, что есть преходящего в этом мире, требуемый от нашей верности подвиг должен свершиться уже вслед за полным преображением нас самих и всего нас окружающего.

Так мало-помалу раскрьтваются перспективы самоотречения, вносимого в повседневную жизнь. И в итоге мы оказываемся совершенно оторванными, как и велит Евангелие, от чувственного плана земного бытия. Но отрыв этот происходил постепенно, его процесс не спугнул и не потревожил того уважения, которое мы питаем к поразительной красоте человеческого усилия.

Крест несомненно означает бегство от чувственного мира и даже, в некотором смысле, разрыв с этим миром. Ставя перед нами конечную цель восхождения, он действительно побуждает нас пересечь некий рубеж, некую критическую точку, и тем самым мы теряем опору в земной реальности. Это конечное "превышение", предполагаемое и принятое нами с первых шагов, неизбежно придаст однажды особый смысл всем нашим поступкам. Именно в этом и состоит христианское безумие по мнению "разумных", не желающих расковать ради какой-то полной "запредельности" ни-какими благами нынешней жизни. Но этот мучительный выход за пределы подвластных опыту сфер, который являет собой Крест, есть лишь (и об этом надо неустанно напоминать) исполнение высшего закона всякой жизни. К тем скрытым от наших глаз вершинам, к которым зовет нас Распятие, мы набираемся по троне, совпадающей с дорогой всеобщего Прогресса. Царственный крестный путь - это как раз и есть путь человеческого усилия, выпрямленный и продолженный сверхприродным образом. Поняв во всей полноте смысл Креста, мы можем больше не бояться, что жизнь покажется нам унылой и уродливой. Просто мы стали более чуткими к ее непостижимой значительности.

В итоге Иисус на Кресте является одновременно и символом, и реальностью гигантского вековечного труда, мало-помалу возвышающего тварный дух, чтобы привести его в глубины Божественной среды. Он представляет (в каком-то истинном смысле Он есть) само творение, которое с Божьей помощью взбирается по склонам бытия, то цепляясь в поисках опоры за предметы, то отрываясь от них, чтобы продвинуться вперед, и всегда расплачиваясь физическими страда-ниями за отступления, вызванные нравственными падениями.

Следовательно, Крест не бесчеловечен, но сверхчеловечен. Мы осознаем, что с самого зарождения нынешнего человечества он был воздвигнут как указатель пути, ведущего к высочайшим вершинам творения. Но в нарастающем свете Откровения его поначалу нагие руки оказались облеченными во Христа, он стал "Crux inuncta". На первый взгляд это окровавленное Тело может показаться нам зловещим. Не исходит ли от него мрак? Подойдем к нему ближе. И мы узнаем пламенного Серафима из Альверна, чье страдание и сострадание есть "incendium mentis". Для христианина речь идет не об исчезновении во тьме Креста, но о восхождении в его свете.

Примечание французского издателя

На нескольких страницах, в отличие от «Божественной среды», не посвященных «внутренним и внешним движущим силам», отец Тейяр в спонтанной медитации свободно выразил свой взгляд на решающее значение священнического и монашеского признания, евантельских заветов и искупительной смерти. Об этом свидетельствуют следующие краткие отрывки:

«Всякий священник, поскольку он священник, посвятил свою жизнь делу всеобщего спасения. Если он сознает свое предназначение, он должен жить уже не для себя, но ради мира, по примеру Того, Кто помазал его, чтобы он свидетельствовал о Нем.

По мере моих сил, ибо я священник, я хочу отныне первым осознавать, что любит, к чему стремится и от чего страдает мир, - первым искать, сочувствовать, трудиться, первым развивать себя и жертвовать собой, быть более человечным и в высшем смысле земным, чем кто-либо из служителей мира сего...

И в то же время я желаю, осуществляя евангельские заповеди, своим самоотречением исполнить все, что есть от небесного огня в тройной вожделенной цели, - освятить целомудрием, бедностью и послушанием силу, сокрытую в любви, богатстве и свободе.

Господи, да было ли когда-нибудь прежде, чтобы кровь человечества делала его столь подобным жертве заклания, внутреннее его движение - столь способным к творческому преображению, а тоска его - столь близким к высшему единению?..

О Священство! Никогда ты еще не было священством в большей степени, чем ныне, такое, каково ты есть, - замешанное на муках и крови этого поколения, погруженное в них, более деятельное, чем когда-либо, более призванное к своему служению...

Поскольку я так слаб, Господи, я не смею просить Тебя о даровании этого блаженства. Но я ясно вижу его и провозглашаю:Благословенны те из нас, кто в эти решающие дни Творения и Искупленния избраны для высшего логического завершения своего призвания - для соединения со Христом вплоть до смерти с Ним!" ("Священник")

3. духовная сила материи

Тот же луч, который христианская духовность, понятая во всей полноте, направляет на Крест, чтобы его вочеловечить (не застилая его), освещает материю, чтобы ее одухотворить.

В своем стремлении к мистической жизни люди часто впадают в ошибку: они резко противопоставляют добро и зло, душу и тело, дух и плоть. Несмотря на некоторые общепринятые представления, такая манихейская тенденция никогда не одобрялась Церковью. Да будет нам позволено, прежде чем завершить изложение наших воззрений на Божественную среду, вернуть права священной материи и воздать ей хвалу, ибо, придя на Землю, Господь пожелал облечься в нее, спасти ее и освятить.

С аскетической, или мистической, точки зрения, на которую мы встали на этих страницах, материя, собственно, не является ни одной из тех абстрактных сущностей, которые обозначает этим словом наука или философия. Для нас это та же самая конкретная реальность, что и для физики и метафизики, обладающая теми же основными свойствами множественности, осязаемости и взаимосвязанности. Однако сейчас мы берем эту реальность в самом широком смысле, мы хотим охватить всю ее целиком, во всей ее полноте и богатстве, она интересует нас не только как предмет научных и философских изысканий, но и как сфера нашей практической деятельности. Материя для нас -это вся совокупность окружающих нас предметов, сил, тварных существ, в той мере, в какой мы воспринимаем их ощутимыми, очевидными и "природными" (в богословском смысле слова). Это всеобщая, универсальная, осязаемая, бесконечно разнообразная и подвижная среда, в недра которой погружена наша жизнь.

Каким же тогда предстает перед нами в результате нашей деятельности то, чему мы дали это определение? Как загадочная двуликая сила.

С одной стороны, материя является бременем, оковами, мучением, грехом, угрозой нашей жизни. Это то, что давит, страдает, причиняет боль, искушает, стареет. Материя тянет нас к земле, парализует, делает уязвимыми и греховными. Кто освободит нас от этого смертного тела?

Но в то же время материя - это радость существовать, счастье осязать, сила преодолевать, наслаждение возрастать. Она влечет, обновляет, соединяет и цветет. Материя питает, поддерживает, связывает со всем на свете, наполняет жизнью. Лишиться ее для нас невыносимо. "Non volumus expoliari, sed supervestiri" (2 Кор. 5, 4). Кто даст нам бессмертное тело?

Аскетизм обычно рассматривает материю лишь с одной стороны, с той, что обращена к смерти, и он шарахается и говорит: "Вегите!" Но что сталось бы с нашим духом, Господи, если бы он не питался хлебом земных вещей, не услаждался бы вином тварных красот, не укреплялся бы в человеческой борьбе? Какие ничтожные силы и бескровные сердца принесли бы Тебе Твои создания, если бы они преждевременно отрезали себя от лона, в которое Ты промыслительно поместил их? Объясни нам, Господи, как можем мы, не поддаваясь искушению, смотреть на сфинкса. Дай нам, не изощряясь в домыслах человеческого ума, понять в простом и конкретном явлении - в Твоем искупительном погружении в материю - тайну, сокрытую даже в недрах смерти. Дай нам увидеть в Твоем мучительном Воплощении возможность ревностно покорять Тебе духовную силу материи, а затем научи нас этому.

Пусть отправной точкой в наших размышлениях послужит сравнение. Вообразим себе ныряльщика, пытающегося подняться к свету из морских глубин. Или, лучше, представим себе путника на склоне окутанной туманом горы, который стремится к залитой солнцем вершине. Для каждого из них пространство разделено на две зоны с противоположными свойствами - то, что позади и внизу, все более и более уходит во тьму, то же, что впереди и вверху, все ярче озаряется светом. И для пловца и для альпиниста успех состоит в том, чтобы подняться во вторую зону, ища опоры во всем окружающем. Кроме того, при этих усилиях свет нарастает с каждым новым движением; и в то же время пройденное пространство, оказываясь позади, перестает быть освещенным и погружается в темноту. Заломним эти примеры, ведь в них символичееки выражены все элементы, необходимые нам для понимания того, как мы должны относиться к материи и благоговейно плоьзоваться ею.

Прежде всего, материя не есть лишь тянущее бремя, вязкий ил, колючий кустарник, заграждающий тропу. Сама по себе, до того, как мы определим свою позицию и делаем выбор, она является склоном, по которому можно и подниматься и спускаться, средой, которая может поддерживать, а может и провалиться ногами, ветром, способным повергнуть на землю и поднять в воздух. По ее природе и вследствие первородного греха в ней действительно заключено постоянное стремление к упадку. Но по ее природе также и благодаря Воплощению в ней есть причастность (направленность или влечение) к сверхбытию, которая уравновешивает и даже преодолевает разные "fomes peccati". Полная правда о нашем положении состоит в том, что в силу нашей включенности во Вселенную каждый из нас помещен в каком-то слое или на склоне в особую точку, определяемую данным моментом мировой истории, местом нашего рождения и нашим личным призванием. И наша жизненная задача заключается в том, чтобы из этой точки, местоположение и высота которой могут быть различны, восходить к свету и тем самым к Богу через заданный ряд творений, которые на деле являются не препятствиями, но точками опоры при подъеме, полезными посредниками, необходимой пищей, силой, которую мы должны облагородить, элементами, которые мы должны усвоить и увлечь за собой.

Таким образом, в зависимости от все того же нашего исходного положения в вещественном мире, а также каждой последующей позиции, которую мы в нем займем, материя делится соответственно нашему усилию на две зоны: ту, которую мы достигли и миновали, к которой мы не сможем вернуться и в которой нельзя остановиться, ибо остановка означает движение вспять, - это зона материи, взятой в ее материальном и чувственном аспекте; другая, предоставленная нашим новым усилиям роста, поиска, покорения, "обожения", - зона материи, взятой в аспекте духовном. Граница между этими зонами весьма относительна и подвижна. То, что хорошо, чисто, духовно для моего собрата, который на склоне горы находится подо мной или в стороне от меня, может быть дурно, грязно, материально для меня самого. То, что я мог позволить себе вчера, сегодня, возможно, мне уже надо отвергнуть. И напротив, те поступки, которые были бы тяжким прегрешением для св. Алоисия Гонзаги и св. Антония, я, возможно, должен совершить именно для того, чтобы подняться вслед за этими святыми. Иными словами, никакая душа не приходит к Богу, не проделав определенный путь через материю. Путь этот в одном смысле означает расстояние от нас до Него, а в другом - соединяющую с Ним дорогу. Никто не станет таким, каким его желает видеть Бог, без определенных завоеваний и побед. У каждого из нас есть своя лестница Иаковлева, ступени которой образуются из ряда вещей. Не будем же пытаться преждевременно бежать из мира. Станем управлять своей жизнью в потоке предметов; и тогда вместо тяготения к бездне наслаждения и эгоизма, мы почувствуем, как из творений высвобождается целительная "составляющая", которая в соответствии с указанным выше процессом расширит нас, вырвет из нашей ничтожности, властно направит к раскрывающимся горизонтам, к отречению от чувственных радостей и научит все сильнее жаждать красоты духовной. Та же материя, которая, казалось, побуждала нас искать как можно больше удовольствий и как можно меньше трудиться, откроется для нас как причина стремиться к минимальным наслаждениям и максимальным усилиям.

Иначе говоря, то, что является законом для индивидуума, оказывается действующим в уменьшенном и сокращенном виде всеобщим законом. Мы не слишком ошибаемся, когда думаем, что всему миру тоже надлежит пройти некий определенный путь, прежде чем достичь своего завершения. Не усомнимся в этом. Если во всей совокупности материи имеются и непригодные энергии, если, к несчастью, в ней есть порочные силы и элементы, отделение которых происходит медленно, то зато в ней несомненно содержится некоторое количество духовной энергии, постоянное возрастание которой во Христе Иисусе представляет собой для Создателя важнейший текущий процесс. В настоящий момент эта сила еще рассеяна понемногу везде; ее следы есть в любом предмете, каким бы ничтожным и грубым он ни казался. Действие Тела Христова, Который живет в Своих верных, в том и состоит, чтобы терпеливо отсеивать эти небесные силы, - выделять эту избранную субстанцию, не дав потеряться и малой ее части. Шаг за шагом дело подвигается, мы можем быть в этом уверены. Благодаря множеству людей и призваний Дух Божий проникает во все сферы и во всех действует. Это то самое великое дерево, о котором мы говорили выше, чьи освещенные солнцем ветви очищают соки, извлеченные невзрачными корнями, и превращают их в цветы. По мере того, как продвигается дело, некоторые участки, по-видимому, оказываются исчерпанными. Мы уже говорили о том, что в каждой индивидуальной жизни граница между духовной и плотской материей постоянно смещается вверх. Точно также по мере своей христианизации человечество должно все меньше чувствовать нужду и потребность в некоторых видах земной пищи. Созерцание и целомудрие тоже должны постепенно получать перевес над суетными делами и непосредственным обладанием. Это общйе "сдвиг" материи к духу. Такое движение должно иметь свою цель. Когда-нибудь все материальное вещество, подлежащее обожению, одухотворится, все избранные силы окажутся восстановлен-ными, и тогда наш мир будет готов к Парусии.

Кто же узнает в этой всеобщей истории материи великий символический акт Крещения? Христос погружается в воды Иордана, олицетворяющие силы Земли. Он освящает их. И, как сказал св. Григорий Нисский, Он выходит из вод, стекающих с Него, поднимая с Собой мир.

Погружаться и всплывать, включаться в мир вещей и очищаться, обладать и отрешаться, преодолевать и влечь за собой - это двойное и вместе с тем единое движение спасает материю в ответ на ее призыв.

О, влекущая и могучая материя, материя размягчаiощая и укрепляющая, обогащающая и разрушающая, - вверившись небесным силам, которые сделали твои воды благоуханными и чистыми, я отдаюсь твоим великим просторам. Сила Христова перешла в тебя. Влеки меня своим притяжением, питай меня своими соками. Укрепляй меня своим сопротивлением. Освобождай меня утратами. И, наконец, всею собою - освяти меня.

Часть третья

Божественная среда

"Nemo sibi vivit, aut sibi moritur... Sive vivimus, sive morimur, Christi sumus". - Никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя... Живем ли, или умираем, - всегда Господни.

Первые две части нашей книги были просто анализом и исследованием этих слов апостола Павла. Мы рассмотрели бьгтие сначала со стороны активности, развития, жизни, затем - со стороны различных проявлений пассивности, умаления и смерти. Достаточно было чуть выйти за пределы внешнего осязаемого облика вещей, чтобы увидеть, как повсюду вокруг нас - и слева, и справа, и позади, и впереди, и под нами, и над нами - пробивается и просвечивается Божественное. Но это Божественное Присутствие не просто обнаружило себя перед нашим взором или рядом с нами. Оно так полно наводнило собой все, и мы сами оказались настолько окружены и пронизаны им, что не осталось места, где нам преклонить колени - разве что в глубине своего сердца.

Вожественное осаждает, пропитывает, лепит нас при помощи всех без исключения творений. Мы считали его далеким и недосягаемым, а оказалось, что вся наша жизнь погружена в его пылающие недра. "In eo vivimus..." Поистине, как сказал Иаков, очнувшись от своего сна, мир, этот ощутимый мир, куда мы несли скуку и развязность, годные для суетных мест, есть земля святая, а мы этого не знали. "Venite, adoremus".

Углубимся в недра этой высшей духовной субстанции, омывающей нас своим живым светом. С благоговением перечислим ее свойства, потом попробуем распознать их природу и, наконец, постараемся увидеть, каким образом можем мы все шире раскрывать себя ей навстречу.

Свойства Божесгвенной среды

Главное чудо Божественной среды заключается в той легкости, с какой она соединяет и уравновешивает в себе казалось бы самые противоположные качества.

Огромная, как мир, и гораздо более грозная, чем любая из сил Вселенной, она тем не менее обладает высочайшей концентрацией и определенностью, составляющими притягательность и обаяние человеческих существ.

Обширная и неизмеримая, подобно сверкающему потоку творений, которые поддерживает и животворит ее океан, она в то же время сохраняет реальную трансцендентность, позволяющую ей упорядоченно соединятъ элементы мира в ее собственном победоносном и личностном единстве.

Несказанно близкая и ощутимая, поскольку она оказывает на нас давление всеми силами Вселенной, она, однако, с таким постоянством ускользает от наших объятий, что мы сможем уловить ее здесь, на Земле, лишь возвысившись, позволив самому ее потоку поднять нас до предела наших возможностей; живущая в недосягаемой глубине каждой твари и влекущая ее к этой глубине, она непрерывно отступает еще глубже, увлекая нас за собой ко всеобщему центру всякой завершенности.

Благодаря ей прикосновение к материи очищает, и целомудрие расцветает, как вершина любви.

Развитие в ней приводит к самоотречению. Привязанность к вещам отделяет от того, что в них тленно. Смерть становится воскресением.

Однако если мы попытаемся выяснить, откуда в ней берется столько удивительно соединенных совершенных свойств, мы увидим, что все они проистекают из одного главного свойства, которое мы можем выразить следующим образом: в ответ на наши поиски Бог не открывается нам повсюду как универсальная среда лишь потому, что Он есть крайняя точка, в которой сходятся все реальности. Hic et nunc существование каждого элемента мира, каким бы он ни был, похоже на конус, образующие которого сходятся (стремясь к конечной цели их индивидуального совершенствования и к конечной цели совершенствования содержащего их мира) в Боге как стягивающей их вершине. Отныне мы должны видеть во всех творениях, в их природе и действиях, то, что есть в них самого сокровенного и самого реального, - как солнце в осколках разбитого зеркала, - чтобы в их множественности открывалась одна Реальность, недосягаемая в своей близости, духовная в своей материальности. Если какой-нибудь предмет оказывает на нас воздействие своей глубинной сущностью, то это нас озаряет Вселенский Центр. Никакую реальность в ее самой желанной сути не можем мы постичь ни умом, ни сердцем, ни осязанием, если сама структура вещей не заставит нас подняться к первоисточнику их совершенства. Этот Центр, этот источник открывается повсюду. Именно потому, что Бог бесконечно удален и подобен точке, Он бесконечно близок и разлит повсюду. Именно потому, что Он есть Центр, Он объемлет всю сферу. Прямо обратное ложной вездесущности материи, которая, казалось бы, должна лроистекать из ее предельной разобщенности, Божественное Всеприсутствие есть следствие предельной духовности. В свете этого открытия мы можем снова двинуться навстречу неисчерпаемым чудесам, которые приберегла для нас Божественная среда.

Какой бы необъятной ни была Божественная среда, она в действительности является Центром. Она обладает свойством центра, то есть прежде всего абсолютной и безусловной властью соединять (и, следовательно, завершать) тварные существа в своем лоне. В Вожественной среде все элементы Вселенной соприкасаются друг с другом тем, что есть в них самого глубинного и самого окончательного. Мало-помалу они сосредотачивают в ней, ничего не утрачивая и уже не подвергаясь опасности дальнейшей порчи, все то, что есть в них самого чистого и притягательного. Встречаясь в ней, они теряют взаимное отчуждение и разобщенность, которые составляют главную трудность человеческих отношений. Да обретут в ней покой все, кто страждет от разделений, скупости или расточительства, свойственных миру! Во внешних сферах бытия человек непрерывно терзается от разлук, которые производит между телами расстояние, между душами - непонимание, а между жизнями - смерть. Ему приходится еще и постоянно томиться от невозможности за свой короткий век уследить за всем и все объять. Наконец, его всегда приводит в смятение, и не без основания, бессмысленная беззаботность и безнадежная непроницаемость природной среды, ему кажется, что в ней попусту растрачивается и терпит поражение большая часть его личных усилий, и он напрасно стучится и кричит - ему ответит молчание.

Все это - внешние скорби.

Но оставим поверхность. И, не покидая мира, углубимся в Бога. Там и оттуда, в Нем и через Него мы все вместим в себя и всем овладеем. Там мы однажды вновь обретем аромат и сияние всех цветов и огней, с которыми мы вынуждены были расстаться ради верности жизни. Те, кто казался нам безнадежно недосягаемым и ускользал от нашего воздействия, соединятся там самой уязвимой, чуткой и восприимчивой стороной своей сущности. Там собраны и сохранены все наши малейшие желания и усилия, и там они могут вызвать мгновенный отклик в каждой частице Вселенной.

Водворимся в Божественной среде. Окажется, что мы принадлежим ей самой глубиной своей души и самым вещественным, что есть в материи. Мы откроем в ней, наряду со средоточием всяческой красоты, некую сверх-живую, сверх-чувствительную, сверх-деятельную точку Вселенной. И в то же время мы ощутим, как наша способность действовать и поклоняться сама собой упорядочивается в нашей душе и достигает полноты.

Ибо в этой особой среде не только соединяются и упорядочиваются все внешние движущие силы мира, но сверх того она чудесным образом так направляет и расширяет внутренние силы вверившегося ей человека, что он как бы играючи обходит многочисленные подводные камни, о которые зачастую разбивались мистические попытки.

Прежде всего, человек отнюдь не пантеистический обитатель Божественной среды. На первый взгляд, Божественные глубины, показанные нам ап. Павлом, могут походить на те чарующие сферы, которые разворачивают перед нашими глазами монистические философские и религиозные школы. На самом же деле они совершенно иные, гораздо более надежные для наших умов и гораздо более желанные для наших сердец. Пантеизм соблазняет нас перспективами всеобщего и совершенного единения. Но, в сущности, если бы в нем содержалась истина, он мог бы дать нам лишь безликое слияние и бессознательность, поскольку в конце измышленной им эволюции элементы мира исчезают в Боге, которого они сами порождают или который поглощает их. Наш Бог, напротив, доводит до предела дифференциацию творений, сосредотачивая их в Себе. В высшей точке соединения с Богом избранные обретают в нем завершение своего индивидуального становления. Следовательно, лишь христианство спасает, сохраняя все права мысли, основное чаяние мистики - соединиться (то есть стать Другим), оставаясь собой. Более притягательная, чем все Боги-миры, -вечный соблазн которых "In omnibus omnia Deus" (En pasi panta Theos) она вбирает в себя и исчерпывает, одновременно очищая его, - Божественная среда является тем не менее антиподом ложного пантеизма. Христианин может всем сердцем отдаться ей, не боясь стать когда-нибудь монистом.

Доверившись этим глубоким водам, еще меньше он должен бояться потерять опору в Откровении и жизни, иными словами - обнаружить нереальность объекта своего поклонения или химеричность предмета своих занятий. Разум христианина, погруженного в Божественные пространства, не претерпит никаких вредных деформаций, которые могли бы сделать из него "модерниста" или иллюмината.

Поистине, в его прозревших глазах Творец, а точнее (мы вскоре это увидим) Искупитель, растворен и разлит в вещах до такой степени, что, по выражению св. Анжелы из Фолиньо, "мир полон Богом". Но это возрастание, на его взгляд, имеет цену лишь постольку, поскольку он видит, что свет, омывающий все вокруг, исходит из исторического центра и направляется вдоль совершенно определенной традиционной оси. Великая притягательная сила Вожественной среды всей своей конкретной ценностью обязана в конечном счете бого-человеческой связи, которая открылась в Явлении Христа. Вне Его исторической реальности пьянящее нас Божественное всеприсутствие уподобится всем прочим метафизическим мечтаниям: неясное, расплывчатое, условное, оно не допускает решающей проверки опытом, которая позволила бы нашему разуму принять его, и не имеет нравственной направленности, которую можно было бы ввести в нашу жизнь. Поэтому какие бы ослепительные взлеты мы ни испытали, прозревая Воскресшего, их ценность и реальность всегда будут связаны с очевидной и поддающейся проверке истиной евангельского события. Христос мистический, Вселенский Христос апостола Павла, может иметь в наших глазах значение и смысл лишь как расширение Христа, рожденного от Марии и умершего на Кресте. Первый заимствует у последнего Его главное свойство неоспоримости и конкретности. Как бы далеко ни увлекло нас в Божественные пространства, открытые христианской мистике, мы никогда не выйдем за пределы евангельского Христа. Напротив, мы испытываем все нарастающую потребность все более плотно облечься в Его человеческую истинность. И в этом нет модернизма в дурном смысле слова. И еще меньше мы можем быть причислены к духовидцам и иллюминатам.

Собственно говоря, заблуждение духовидцев состоит в смешении различных планов бытия и, следовательно, в непонимании, какого рода активность присуща каждому из них. С точки зрения иллюмината, Божественное присутствие озаряет предметы не только изнутри, но и стремится охватить их поверхность и тем самым уничтожить их навязчивую, но необходимую реальность. Медленное созревание прямых причин, сложная сеть материальных систем,бесконечная последователь-ность звеньев миропорядка - все это списывается со счетов. И через эту тонкую завесу без единого шва воображение рисует действие Божественного Промысла совершенно открытым и беспорядочным. Это ложное чудотворство, мешающее человеческому усилию и расхолаживающее его.

Совсем иначе, что мы уже подробно показали, действует на человеческую активность истинное преображение мира во Иисусе Кристе. В недрах Божественной среды, как учит Церковь, предметы действительно преображаются, но изнутри. Они надолняются внутренним светом, но при этом свечении сохраняются - вернее сказать, усиливаются - их наиболее характерные черты. Мы можем погрузиться в Бога, лишь продолжив самые индивидуальные особенности нашего внутреннего устроения за их собственные пределы: вот основное правило, которое всегда позволит отличить подлинную мистику от поддельной. Божественное лоно необъятно, "multae mansiones". И в то же время в этой необъятности в каждый миг любому из нас предназначается только одно единственное место, то, которое уготовляет нам длительное и добросовестное исполнение наших природных и сверхприродных обязанностей в этой жизни. Бог соединится с нами во всей Своей полноте в этой точке, в которой мы окажемся в нужную минуту только в том случае, если во всех областях будем предпринимать активную деятельность. Вне этой точки Божественная среда или совсем не существует для нас или существует как бы неполно, хотя и продолжает обступать нас. Мы должны не беспомощно барахтаться в ее широком море, а делать постоянные усилия, чтобы достойно встретить натиск ее волн. Ее сила ждет проявления нашей энергии и побуждает нас к нему. Подобно морской поверхности, которая в некоторые дни начинает искриться лишь тогда, когда ее рассекает корабль или пловец, мир озаряется Богом только в ответ на наш порыв. Когда путем высшего экстаза или смерти Бог желает окончательно покорить Себе христианина и соединиться с ним, то Он, можно сказать, завладеет им тогда, когда любовь и послушание побудят того напрягать все свои силы.

Может показаться, что подобные крайности, противоположные крайностям квиетизма и иллюминизма, возвращают верящего в Божественную среду к заблуждениям языческого натурализма. Своей верой в небесную ценность человеческого усилия, своим ожиданием нового пробуждения дремлющей в мире способности поклонения, своим уважением к духовным силам, сокрытым пока еще в материи, наш христианин может показаться весьма похожим на почитателей Земли.

Но, как и в случае с пантеизмом, это только внешнее сходство, которое часто наблюдается в противопожных вещах.

Язычник любит Землю, чтобы насладиться ею и себя в ней заточить. Христианин - чтобы очистить ее и позаимствовать у нее же самой силу уйти от нее.

Язычник желает сочетаться со всем чувственным, чтобы извлечь из этого максимальную радость - он соединяется с миром. Христианин умножает свои связи с миром для того, чтобы овладеть его энергиями или покориться им - энергиями, которые он возведет или которые сами возведут его к Небу. Он Предвосхищает свое единение с Богом.

Язычник полагает, что человек обожествляется, замыкаясь на себе, а завершение индивидуального человеческого развития или общества в целом есть акт самоутверждения. Христианин видит возможность своего обожения в том, чтобы его совершенствование взял на себя Другой: вершиной жизни в его глазах является смерть в единении.

Для язычника реальность Вселенной проявляется лишь в своей проекции на плоскость осязаемого: она непосредственна и множественна. Христианин располагает теми же элементами; но он продлевает их вдоль общей оси, соединяющей их с Богом, и тогда Вселенная обретает для него единство, и все в ней оказывается достижимым в конечном Центре ее завершения.

В итоге мы имеем право сказать, что христианский мистицизм, сравнительно с иными основными формами, которые обретал религиозный дух человечества на протяжении истории, включает в себя все, что есть самого отрадного и сильного в любой мистике (кроме ее дурных и сомнительных сторон). В нем ясно проявляется поразительное равновесие между активностью и пассивностью, между обладанием миром и отходом от него, между привязанностью к вещам и презрением к ним. Почему же нас должна удивлять эта динамичная гармония? Не есть ли это спонтанная, естественная реакция души на воздействия среды, являющейся по природе и по благодати наиболее пригодной для ее жизни и развития? Подобно тому как в недрах Божественной среды все производимые звуки сливаются, не смешиваясь, в единую Ноту, которая доминирует над всеми остальными, поддерживая их (это, несомненно, та ангельская нота, что заворожила св. Франциска), так и все силы души начинают резонировать, отвечая на этот призыв, и их многочисленные тона, в свою очередь, складываются в несказанно простое звучание, в котором зарождаются, исчезают, переливаются сообразно времени и обстоятельствам все духовные оттенки любви и рассудительности, пылкости и спокойствия, уравновешенности и восторга, страсти и безразличия, обладания и отрешенности, покоя и движения - бесчисленные возможности неповторимых и невыразимых внутренних состояний.

Пожалуй, удачнее всего можно передать это состояние нескончаемого и трезвого хмеля, назвав его "страстным бесстрастием".

Вступить в Божественную среду по сути означает обрести единственно необходимое - Того, Кто пылает, воспламеняя все, что мы любили мало или плохо; Того, Кто успокаивает, затмевая Своим сиянием все, что мы любили чересчур страстно; Того, Кто утешает, сосредотачивая в Себе все, что было отнято у нашей любви или никогда не было ей дано. Войти в эти драгоценные сферы - значит ощутить, что мы в равной мере нуждаемся во всем и не нуждаемся ни в чем. Все нам необходимо, поскольку мир никогда не будет достаточно велик, чтобы дать нашей потребности действовать возможность достичь Бога, а нашей жажде претерпевать - возможность быть захваченными Им. И в то же время ничто нам не необходимо, ибо единственная пленяющая нас Реальность лежит вне сферы видимого, в которой она лишь отражается, а все тленное, что рассеется между нами и Ею, лишь поможет нам обрести Ее с большей полнотой. Все для меня естьВсе, и все для меня - ничто; все для меня - Бог, и все - прах; и то и другое может с равным правом сказать человек, следуя указанию Божественного луча.

Быть может, вы подумали: "Кто-то уже задавал вопрос: какое из двух блаженств больше - достигнуть высшего единения с Богом, чтобы привести к Нему Вселенную и спасти ее, или же обрести всю необъятность Вселенной, чтобы испытать на себе силу Бога и коснуться Его?"

Мы не будем пытаться выйти из состояния приятной неизвестности. Но, познакомившись со свойствами Божественной среды, всмотримся внимательнее в то самое Нечто, что проявилось для нас в глубине каждой твари, подобно улыбающемуся лицу и влекущей бездне. И спросим у него: "Кто Ты, Господи?"

2. Природа Божественной среды. Вселенский Христос и Великое Причастие

Уже при первом приближении становится очевидным, что богатая, подвижная и единая среда, открывшаяся повсюду вокруг нас как условие и результат христианских установок (таких, как твердое намерение и смирение), образована Божественным Всеприсутствием. Безмерность Бога - это основное свойство, позволяющее нам уловить Его повсюду - в себе и вокруг себя.

Поскольку этот ответ ставит пределы рассматриваемой проблеме, он начинает нас удовлетворять. Однако он пока не придает той силе,"in quia vivimus et sumus", ясность очертаний, которой нам хотелось бы наделить облик единственно необходимого. В какой форме, присущей всему творению и доступной всей Вселенной, являет Себя Божественная безмерность применительно к человечеству? Мы ощущаем в ней заряд той освящающей благодати, которую католическая вера распространяет повсюду как истинную силу мира -своими свойствами она подобна любви ("Manete in dilectione mea"), о которой в Писании сказано, что когда-нибудь она одна станет единственным твердым основанием всех свойств и сил; она в сущности во всем схожа с той чудесной и благотворной Божественной волей, которая, присутствуя во всем, является истинным хлебом, питающим нашу жизнь и "omne delectamentum in se habentem". Но какова же конкретная связь, соединяющая между собой все эти универсальные сущности и дающая им силу овладеть нами?

Христиаяство, собственно, и ставит этот вопрос, и отвечает на него: "Воплотившееся Слово, Господь наш Иисус Христос".

Сейчас нам предстоит постепенно обосновать это дерзновенное отождествление Сына Человеческого с Божественной средой.

Мы сделаем первый и совершенно бесспорный шаг, заметив, что Божественное Всеприсутствие, в которое мы оказываемся погруженными, есть всеприсутствие действия. Бог обступает нас, проникает в нас, созидает нас и хранит.

Теперь пойдем немного дальше. В какой форме и с какой целью Творец даровал нам и сохраняет в нас способность бытия? В форме стремления к Нему - с целью нежданного слияния, которое сделает нас с Ним одним целым. Та сила, посредством которой Бог удерживает нас в поле Своего Присутствия, есть начальное преображение.

Еще продвинемся вперед. Какова же та высшая и сложная Реальность, для которой Божественный Промысел месит нас, как глину? Ее открыли нам ап. Павел и ап. Иоанн. Это количественное восполнение и качественное завершение всех вещей, таинственная Плерома, где Единый Сущий и тварное множество сливаются без смешения в одно целое, которое, не прибавляя ничего существенного к Богу, станет, однако, неким торжеством и всеобщностью бытия.

Наконец мы приближаемся к цели. Что является активным центром, живой связью, организующей душой Плеромы? Ап. Павел говорит нам об этом в полный голос. Это Тот, в Ком все соединяется и все находит завершение, Тот, на Ком держится все построенное здание, - Христос умерший и воскресший, "qui replet omnia", "in quo omnia constant".

Соединим теперь первый и последний члены этой длинной цепи тождеств. И мы с радостью увидим, что Божественное Всеприсутствие проявляется в нашем мире как система организующих сил Вселенского Христа; Бог оказывает давление в нас и на нас посредством всех сил Неба, Земли и преисподней лишь в деле созидания и завершения Христа, спасающего и живот- ворящего мир. И поскольку в этом процессе Сам Христос является не мертвой и пассивной точкой схождения, но центром излучения энергий, через Его человечность ведущих Вселенную к Богу, то и все сферы, где действует Бог, в конечном счете оказываются для нас насквозь пропитанными присущими Христу энергиями.

Отныне Ьожественная среда приобретает для нас столь желанный неповторимый аромат и ясные очертания. Мы распознаем в ней то Всеприсутствие, которое воздействует на нас, объединяя нас в себе, в единое Тело Христово. Безмерность Бога в результате Воплощения преобразилась для нас во всеприсутствие Христа. Все хорошее, что я могу создать в своем "деле и действии", какой-то своей гранью физически присутствует в реальности свершившегося Христа. Всякое умаление и смерть, которые я перенесу с верой и любовью, еще плотнее вводят меня в Его мистическое Тело как Его неотторжимую частицу. Воистину, именно Христа созидаем мы или претерпеваем во всех предметах. Не только "diligentibus omnia convertuntur in bonum", но еще явственней "convertuntur in Deum" , и совершенно явно "convertuntur in Christum".

Несмотря на решительные выражения ап. Павла (адресованные, не забудем, ко всем первохристианам), некоторым из нас может показаться, что мы или исказили понятие мистического тела, придав ему натуралистический оттенок, или ищем в нем эзотерический смысл. Вглядимся, однако, пристальней и убедимся, что мы просто другим путем шли в том же направлении, которое проложил в Церкви всепобеждающий культ Святой Евхаристии.

Когда священник произносит фразу: "Hoc est Corpus meum", слово сходит прямо в хлеб и тут же преобразует его в личную реальность Христа. Но великое священнодействие не ограничивается этим местным и преходящим фактом. Даже детей учат тому, что во все дни каждого человека и во все века Церкви, во все мировые эпохи совершается единая Литургия и единое Причастие. Христос однажды претерпел мучительную смерть. Петр и Павел в такой-то день и час приняли св. Евхаристию. Но эти различные акты лишь различные узловые точки, на которые во времени и пространстве поделена в нашем восприятии протяженность единого действия. По сути дела от самых истоков приготовления прихода Мессии до Его Второго Пришествия, включая историческое явление Христа и все фазы возрастания Его Церкви, в мире происходит одно-единственное событие - Воплощение, осуществляемое в каждом индивидууме посредством Евхаристии.

Все причастия на протяжении жизни человека образуют единое Причастие.

Все причастия ныне живущих людей образуют единое Причастие.

Все причастия всех людей в настоящем, прошлом и будущем образуют единое Причастие.

Всматривались ли мы когда-либо в физическую безмерность человека и его удивительную взаимосвязанность со Вселенной, пытаясь объять умом эту простую истину во всем ее невместимом значении?

Попробуем хоть отчасти представить себе неисчислимое множество людей всех эпох и континентов. Так вот, согласно нашему катехизису, мы верим, что это пугающее безымянное множество испытывает по праву (и до некоторой степени фактически, ведь кто скажет нам в самом деле, что может положить предел воздействию благодати и проникновению Христа через верных в недра единокровного Ему человечества) физическое и властное прикосновение Того, Кто имеет власть "omnia sibi subjicere". Да, весь человеческий слой Земли всегда подчиняется организующему воздействию воплотившегося Христа. Мы принимаем это как один из самых бесспорных пунктов нашей веры.

Ну, а сам человеческий мир, чем он является в структуре Вселенной? Мы уже говорили об этом (стр. 19 и след.), и чем больше станем размышлять, тем сильнее будем поражаться тому, как очевидно и важно следующее утверждение: он представляет собой область непрерывного духовного преображения, в которой все без исключения низшие силы и реальности возвышаются, становясь ощущениями, чувствами, мыслями, способностью познавать и любить. Вокруг Земли, центра наших усилий, души образуют некий огненный пласт материи, погруженный в Бога. С динамической, биологической точки зрения, этот пласт так же неотделим от Земли, как растение от питающей его среды. Если Евхаристия так сильно влияет на нашу человеческую природу, то вследствие непрерывности ее действие неизбежно распространяется и на менее светлые области, питающие нас; так сказать "descendit ad inferos". С точки зрения созидания Плеромы (а это единственная точка зрения, позволяющая понять мир), весь ход Вселенной ежемгновенно проверяется Евхаристическим Христом, Христом, "per quem omnia, Domine, semper creas, vivificas et praestas nobis".

Эта проверка означает, по меньшей мере, последнюю шлифовку, последнее очищение, схватывание, претерпеваемое элементами, пригодными для созидания Новой Земли. Но как не пойти еще дальше и не подумать, что священнодействие Христово, именно потому, что оно призвано освятить материю, оказывает по сю сторону собственно сверхприродного влияние на все, что составляет внутреннее и внешнее окружение верующего, то есть проявляется во всем, что мы считаем "ниспосланным нам Провидением".

Если это так, мы оказываемся (вследствие "распространения" Евхаристии) вновь погруженными именно в нашу Божественную среду. Христос - для Кого и в Ком мы сотворены со всей нашей неповторимой индивидуальностью и соответственно личному признанию каждого из нас - открывается и светит нам во всем как первопричина, как Центр, можно сказать, как всеобъемлющее начало. Евхаристическое преображение, в котором человеческая природа изменяет материальный мир, а Святые Дары изменяют нашу человеческую природу, превышает и дополняет пресуществление хлеба на престоле. Мало-помалу, оно неотвратимо заполняет Вселенную. Это подобно огню, который охватывает вересковые заросли, или удару, заставляющему звенеть бронзу. В некотором общем, но истинном смысле, Тело и Кровь Господни созидаются всей совокупностью мироздания, а продолжительность творения - это время, необходимое для его освящения. "In Christo vivimus, movemur et sumus".

Господи, когда я приближусь к престолу для причастия, сделай так, чтобы отныне я различал бесконечные перспективы, таящиеся в малой и близкой просфоре, в которой сокрыт Ты. Я уже научился видеть в этом инертном кусочке хлеба неутолимую силу, которая, по словам величайших учителей, поглощает меня, а не поглощается мною. Помоги мне преодолеть остатки заблуждения, в силу которого я верил, будто Твое действие ограничено в пространстве и времени.

Я начинаю понимать: Ты достигаешь меня в Святых Дарах прежде всего посредством "игры случайностей" в материи, но также, как следствие этого, при помощи всего мира, по мере того, как он то вливается в меня, то отливает, повинуясь. Твоей изначальной воле. Поистине, руки и сердце, которые Ты раскрываешь мне навстречу, это все силы мира, до самой глубины пронизанные Твоей волей, Твоими склонностями и свойствами и направленные на мое существо, чтобы формировать его, питать и влечь в пылающий центр Твоего Огня. В Святых Дарах Ты даруешь мне, Иисусе, мою собственную жизнь.

Что я должен сделать, чтобы ответить на это сжимающее меня объятие? Чтобы принять этот вселенский поцелуй? "Quomodo comprehendam ut comprehensus sum?". На сделанный мне абсолютный дар я смогу ответить лишь абсолютным приятием. На евхаристическое прикосновение я отвечу всем усилием своей жизни - сегодняшней и завтрашней, моей личной жизни и той, которая связана со всеми другими. Время от времени Святые Дары, возможно, будут иссякать во мне. Но всякий раз они заставят меня все больше погружаться в глубины Твоего Всеприсутствия: живой и мертвый, я ни на миг не перестану углубляться в Тебя. С неслыханной силой и непреложностью это подтверждает негласная заповедь Твоей Церкви, предписывающая всегда и повсюду причащаться. Евхаристия должна заполнить мою жизнь. Благодаря таинству жизнь моя должна стать бесконечным и безграничным соединением с Тобой - та самая жизнь, которая несколько минут назад представилась мне крещением с Тобой в водах мира и которая теперь открывается мне как Приобщение к Тебе через мир. Это освящение жизни. Освящение моей жизни - жизни обретенной, жизни прожитой, жизни оставленной.

Чтобы вознестись на Небо после схождения в преисподнюю, Ты во всех смыслах настолько заполнил Собой Вселенную, Иисусе, что нам теперь по счастью невозможно выйти из Тебя: "Quo ibo a spiritu tuo, et quo a facie tua fugiam?" Теперь я совершенно уверен в этом. Ни жизнь, чей ход усиливает Твою власть надо мной, ни смерть, которая предаст меня в Твои руки, ни добрые или злые духовные силы, являющиеся Твоими живыми орудиями, ни энергии материи, в которую Ты вошел, ни необратимый поток времени, чьим ритмом и течением Ты управляешь, ни бездонные глубины пространства, отражающие Твое величие, "neque mors, neque vita, neque angeli, neque principatus, neque potestates, neque virtutes, neque instantia, neque futura, neque fortitudo, neque altitudo, neque profundum, neque creatura alia", - ничто их всего этого не в силах отделитъ меня от Твоей всесодержащей любви, поскольку все это лишь завеса, "виды", под которыми Ты овладеваешь мной, чтобы я мог овладеть Тобой.

Господи, я спрошу еще раз, какое из двух блаженств более драгоценно: чтобы все предметы приводили меня ко встрече с Тобой или чтобы Ты стал настолько всеобщим, что я смог бы почувствовать и уловить Тебя во всякой твари?

Порой кто-нибудь воображает, что сделает Тебя более привлекательным в моих глазах, если будет безконца превозносить обаяние и притягательность Твоего прежнего человеческого облика. Да нет, Господи, если бы я хотел любить лишь человека, разве я не обратился бы к тем, кого Ты дал мне тут, во всей прелести их живого расцвета? Разве вокруг нас нет столь милых нашему сердцу матерей, братьев, друзей и сестер? Чего стали бы мы искать в Иудее двухтысячелетней давности?.. Нет, то, к чему я, как и вся тварь, вопию и что призываю всем своим нутром, жизнью, и даже всей своей земной страстью, это отнюдь не подобный мне, кого я мог бы любить; это Бог, Которому я мог бы поклоняться.

Поклоняться - значит терять себя в непостижимом, погружаться в неизмеримое, обретать душевный мир в нетленном, растворятъся в необъятном, отдаваться огню и свету, сознательно и добровольно самоустраняться, одновременно все более себя осознавая, до конца предать себя Тому, что бесконечно! Кому можем мы поклоняться?

Чем более человек становится человеком, тем сильнее он мучается потребностью, все более явной, все более насущной, все более избыточной потребностью поклоняться.

О Иисусе, разорви тучи, подобно молнии! Яви нам Себя как Силу, Славу и Воскресение! Стань для нас Вседержителем, Чей лик заполнял в древних базиликах все пространство куполов! Именно такое славное Пришествие необходимо нам для того, чтобы уравновесить в наших сердцах возрастающую славу мира и возобладать над ней. Во имя того, чтобы вместе с Тобой мы смогли победить мир, яви нам Себя облеченным в Славу мира.

3. Возрастание Божественной среды

Царствие Божие внутри нас. Когда Христос приидет на облаках, Он тем самым сделает явным то преображение, которое медленно совершается под Его воздействием в самом сердце человечества. Постараемся же для ускорения Его прихода лучше понять тот процесс, в ходе которого рождается и возрастает в нас Святое Присутствие. Чтобы более сознательно помогать этому процессу, проследим, сначала в самих себе, потом и в мире, зарождение и возрастание Божественной среды.

а. Появление Божественной среды. Любовь к жизни и диафания Бога

Легкий ветер веет в ночи. Когда он поднялся? Откуда прилетел? Куда уносится? Никто не знает. Никто не может заставить мысль, взгляд, свет Бога остановиться на нем. Человек вдруг осознает, что стал способным к некоему вослриятию Божественного, разлитого повсюду. Расспросите его. Как у него началось это состояние? Он не сможет этого сказать. Он знает только, что новый дух озарил его жизнь.

"Это началось с какого-то особого, неповторимого призвука, который обретала всякая гармония, с какого-то смутного свечения, исходившего от всего прекрасного... Ощущения, чувства, мысли, все элементы психической жизни вовлекались в это один за другим. С каждым днем они становились все более благоуханными, более яркими, более возвышенными - благодаря Чему-то, не поддающемуся определению, но всегда одному и тому же. Потом этот смутный Звук, Аромат, Свет постепенно стал проясняться. И тогда, вопреки всем условностям и очевидностям, я ощутил то, что было неизъяснимо общего во всех вещах. Единое сообщалось мне и одновременно сообщило способность постичь его. Я поистине обрел новое чувство - чувство качественно новое или же принадлежащее новому измерению. Более того, во мне изменилось само восприятие бытия. Отныне оно стало для меня в некотором смысле осязаемым, ощутимым на вкус. Само бытие начало влечь и опьянять меня превыше всех форм, в которые оно облекалось".

Так или примерно так мог бы рассказать об этом всякий человек, который сколько-нибудь развил свою способность чувствовать и анализировать себя. Этот человек внешне может быть язычником. А если он окажется христианином, то может быть скажет, что, повидимому, это внутреннее обращение произошло в мирских, "природных" сферах его души.

Не дадим этой видимости обмануть нас. Не дадим и смутить нас явным заблуждением, в которое впадали многие мистики, пытаясь уловить Вселенскую Улыбку или лишь дать ей имя. Как всякая сила (и в тем большей мере, чем она изобильнее), чувство Целого рождается бесформенным и смутным. Подобно детям, впервые открывшим глаза, люди неправильно определяют местонахождение той Реальности, которую они угадали за видимостью предметов. В своих исканиях они нередко находят лишь метафизический призрак или грубого идола. Но разве образы и отражения говорят что-либо против реальности предметов и света? Пантеистические уклонения свидетельствуют об испытываемой нами огромной нужде в Слове Откровения, исходящем из уст Сущего. Тем не менее так называемый "природный" вкус бытия психологически становится во всякой жизни первым проблеском Божественной зари, первой дрожью, которую ощущает мир, одушевленный Воплощением. Ощущение (не обязательно чувство) всеприсутствия Бога продолжает, перерождает, переводит в сверхприродный план ту же физиологическую силу, которая посредством искажений или заблуждений порождает различные формы паитеизма.

То утверждение, что Божественная среда открывается нам как модификация глубинной сути вещей, позволяет сразу же сделать два важных замечания касательно способа, которым восприятйе ее включается в наши человеческие цели и сохраняется в них.

Прежде всего, открытое проявление Божественного изменяет видимый порядок предметов не более, чем евхаристическое освящение изменяет в наших глазах Святые Дары. Поскольку психологически оно сказывается поначалу только в возникновении некоего внутреннего напряжения ила глубинного сияния, то отношения между тварями остаются прежними. Возрастает лишь их значение. Подобно прозрачному веществу, которое направленный на них луч может высветить целиком, мир предстает перед христианским мистиком омытым внутренним светом, выявляющим его рельеф-ность, структуру и глубину. Свет этот не доступен простому восприятию. Он не обладает той грубой интенсивностью, которая портит предметы и слепит глаза. Это ровное и сильное сияние, порожденное соединением во Христе всех элементов мира. Чем большую завершенность соответственно своей природе обретают тварные существа, в которых оно светится, тем оно делается ближе и явственнее, а чем оно явственней, тем большую отчетливость очертаний и глубину обретают омытые им предметы. Слегка видоизменив это священное слово, мы скажем, что великая тайна христианства - это не только явление, но и проявление Бога во Вселенной. Да, Господи, Ты не просто луч касающийся, но и луч пронизывающий. Это не только Эпифания Твоя, Иисусе, но и Твоя диафания.

Нет ничего более постоянного и более мимолетного, более присущего предметам и вместе с тем более отделимого от них, чем луч света. Если Божественная среда являет себя нам как свечение внутренних уровней бытия, то что может обеспечить неизменность такого видения? Только сам Луч. Никакая сила в мире не может помешать нам вкусить радость диафании, поскольку она действует глубже любой силы, и поэтому никакая сила не может заставить ее проявиться.

А теперь о втором пункте, который должен лечь в основу всех наших дальнейших размышлений о развитии жизни в Боге.

Восприятие Божественного Всеприсутствия есть прежде всего род видения, ощущения, то есть род интуиции, улавливающей некоторые высшие свойства) предметов. Поэтому оно не может быть прямо достигнуто никакими рассуждениями, никакими ухищрениями. Подобно жизни, оно есть дар, ее высшее доступное опыту достижение. Вот мы и оказались - в глубине нас самих - на берегу таинственного источника, зарождение которого мы наблюдали в начале второй части нашей книги. Испытывать притяжение Бога, увствовать радость, прочность и конечное единство бытия - это высший и в то же время наиболее полный вид нашей "пассивности воэрастания". По логике Своего творческого усилия Бог стремится заставить нас искать и найти Его: "Posuit Homines...si forte attrectent eum". Его благодать неизменно бодрствует; она готова возбудить наш первый интерес и нашу первую молитву. Но в конце концов инициатива, побуждение всегда исходят от Него; и каким бы ни стало последующее развитие наших мистических способностей, любое наше достижение в этой сфере будет лишь новым ответом на новый дар. "Nemo venit ad me, nisi Pater traxerit eum".

Итак, для того чтобы нас окружила Божественная среда, мы должны начать с усиленной постоянной мо-литвы - молитвы о главном даре: "Domine, fac ut videam". Господи, мы знаем и угадываем, что Ты - повсюду вокруг нас. Но на наши глаза как будто накинута пелена. Сделай так, чтобы повсюду просиял Твой вселенский Лик: "illumina vultum tuum super nos". Пусть Твой глубинный свет озарит до самого дна плотную тьму, в недрах которой мы движемся. "Sit splendor Domini nostri super nos". И во имя этого пошли нам Духа Своего, "Spiritus principalis", чья огненная сила одна лишь способна начать и завершить великое преображение, к которому сводится всякое внутреннее совершенствование и о котором взывает Твое Творение: "Emitte Spiritum tuum, et creabuntur et RENOVABIS FACIEM TERRAE".

Ъ. Индивидуальное развитие Божественной среды: действенные чистота вера и верность

"Ego operor...Pater semper operatur". Неотразимая привлекательность Божественной среды (налагающая ответственность) состоит в ее способности окружать нас со все возрастающей силой. Эта атмосфера, если мы того хотим, все более насыщается светом и Богом. В Нем и только в Нем одном утоляется безрассудное желание всякой любви: потерять себя в том, кого любишь, и все больше и больше погружаться в него.

Этому беспредельному насыщению нашей жизни Божественным особенно способствуют три добродетели - чистота, вера и верность, три с виду "статичные" добродетели, но в действительности самые активные и безграничные из всех. Рассмотрим, как они выполняют свою созидательную функцию в Божественной среде.

1. Чистота

Чистота в истинном смысле этого слова не есть лишь отсутствие грехов (что составляет только ее негативную сторону), ни даже целомудрие (которое есть лишь ее особый частный случай). Это честность и порыв, входящие в нашу жизнь через любовь к Богу, если мы ищем Его во всем и взыскуем Его превыше всего.

Духовно нечист тот человек, который, предаваясь наслаждениям или замыкаясь в эгоизме, вводит в себя и вокруг себя принцип разделения, замедляющий объединение Вселенной в Боге.

Напротив, чист тот, кто, следуя своему мирскому призванию, старается поставить заботу о становлении Христа во всех предметах выше своей непосредственной мимолетной выгоды.

И еще более чист тот, кто, испытывая притяжение Бога, старается придать этому порыву, движению все возрастающую продолжительность, силу и реальность - независимо от того, действует ли он, следуя призванию, все в тех же материальных сферах мира (хотя и все более духовно), или же, что бывает чаще, вступает в области, где Божественное постепенно заменяет для него иную земную пищу.

Понятая таким образом, чистота человека измеряется степенью притяжения, влекущего его к Божественному Центру, или, что то же самое, близостью к этому Центру. Христианский опыт говорит нам, что она поддерживается сосредоточением, умной молитвой, чистотой совести, чистотой помыслов, таинствами... Восхвалим же ее удивительную способность сгущат ьожественное вокруг нас!

В одной из своих сказок Бенсон описывает, как "ясновидящий" приходит к уединенной часовне, где молится монахиня. Он входит и вдруг видит, что вокруг этого безвестного места завязывается, движется и организуется весь мир - соразмерно силе и изменению желаний этой тщедушной молитвенницы. Монастьгрская часовня стала как бы полюсом, вокруг которого вращалась Земля. Созерцательница делала восприимчивыми и одушевленными все предметы вокруг себя, потому что веровала; и вера ее была действенной, поскольку приближала к Богу ее чистая душа. Это превосходная притча.

Внутренняя устремленность духа к Богу может показаться недостойной внимания тем, кто хочет вычислить количество энергии, скопившейся в человечестве.

Но если бы мы тах же могли различать "невидимый свет", как облака, молнию и солнечные лучи, то чистые души показались бы нам в этом мире такими же активными, в силу своей чистоты, как снежные горы, чьи безмолвные вершины постепенно вбирают для нас рассеянные силы высших слоев атмосферы.

Хотим ли мы, чтобы вокруг нас возросла Божественная среда? Тогда соберем и будем ревностно взращивать все силы единения, желания, молитвы, которые дарует нам благодать. И потому, что прозрачность наша увеличится, Божественный свет, непрестанно па-дающий на нас, проникает в нас еще глубже.

Размышляли ли мы когда-нибудь над тайной Благовещения?

Когда приблизился срок, в который Бог решил совершить пред нами Свое Воплощение, Ему понадобилось сначала породить в мире силу, способную привлечь Его к нам. Он нуждался в Матери, которая родила бы Его в мир людей. Что же тогда он сделал? Он сотворил Деву Марию, то есть породил на Земле великую чистоту, и в этой прозрачности так сосредоточил Себя, что стал Младенцем.

Такова выраженная во всей своей силе и реальности способность чистоты порождать Божественное среди нас.

И все же Церковь добавляет, обращаясь к Матери-Деве: "Beata quae credidisti". Лишь в вере чистота может принести свои совершенные плоды.

2. Вера

Вера, о которой идет речь, не состоит, разумеется, в одном лишь рассудочном принятии христианских догм. Мы берем ее в более широком смысле - как веру в Бога, исполненную безграничного доверия к Его благотворной силе, рождаемого познанием Того, Кому мы поклоняемся. Это безусловная уверенность в том, что Вселенная в руках Творца продолжает оставаться глиной, из бесчисленных возможностей которой Он лепит по своему усмотрению. Одним словом, это евангельская вера, о которой можно сказать, что она заповедана нам Спасителем более настоятельно, чем любая другая добродетель, даже любовь.

В каком виде эту заповедь учитель неустанно преподавал нам в речах и поступках Своих? Прежде всего и превыше всего как некую действенную силу. Смущенные необоснованными позитивистскими догмами, расхоложенные, с другой стороны, мистическими злоупотреблениями "христианской науки", мы порой хотели бы забыть об этом стесняющем нас обетовании реальной действенности нашей молитвы. И все же мы не можем утаивать ее без стыда перед Христом. Если мы не веруем, нас топят волны, свищет ветер, нам не хватает пищи, нас поражают и убивают болезни, Божественная мощь оказывается бессильной или далекой от нас. Напротив, если мы веруем, воды держат нас и успокаиваются, хлебы умножаются, слепые прозревают, мертвые воскресают, сила Божия как бы исполняется действенности и разливается во всей природе. Мы должны или перетолковать, произвольно урезать Евангелие, или же признать реальность этой силы молитвы, считать ее не временной и канувшей в прошлое, а постоянной, действующей и поныне. Не будем же заглушать в себе это откровение о возможности оживотворения в Боге сил природы, но, напротив, решительно поместим его в центре нашего видения мира - постаравшись лишь хорошо понять его.

Вера действует. Что это значит? Означает ли, что Божественный Промысел придет по зову нашей веры подменить собой нормальное стечение обстоятельств? Будем ли мы ждать, подобно иллюминатам, что Бог прямо произведет в материи и в наших телах те результаты, которых мы до сих пор достигали лишь с помощью нашей изобретательности?

Очевидно, нет. Это предписалие веры отнюдь не ослабляет и не ставит под угрозу ни внутренние связи материальною и духовного мира, ни человеческая обязанность делать максимальные усилия. "Iota unum aut unus apex non praeteribit". Под преобразующим влиянием действенной веры все природные связи мира остаются невредимыми, но ему придается некий принцир, некая внутренняя конечная цель, можно даже сказать, еще одна душа. Под воздействием нашей веры Вселенная способна, не изменяя внешне своих черт, сделаться более восприимчивой, одушевиться, одухотвориться. Вот что "всего лишь" и предлагает нашей вере Евангелие. Иногда это высшее одухотворение вьтражается в чудесах - когда преображение придает причинам "способность послушания"; иногда, что бывает чаще, оно проявляется в переводе беаразличных или неблагоприятных событий в высшую плоскость, в сферу Промысла.

Мы уже затронули и рассмотрели (с. 45) весьма типичный случай этой второй формы обожения мира верой (формы, которая не менее глубока и не менее ценна, чем самые поразительные чудеса). Говоря о пассивных силах умаления, мы видели, как наши неудачи, провалы, смерть, сами наши грехи Бог может претворить во благо, преобразив их в Себе. Пришло время подробнее рассмотреть это чудо с точки зрения акта веры, который с нашей стороны является для него промыслительным условием.

Да, мир и жизнь (наш мир и наша жизнь) вложены в наши руки подобно Святым Дарам: они готовы воспринять Божественное воздействие, то есть вместить в себя реальное присутствие Воплощенного Слова. Таинство совершится. Но при одном условии - мы должны поверить, что оно может стать для нас действием, то есть продолжением Тела Христова. Если мы верим, все вокруг нас просветляется и обретает смысл, случайности упорядочиваются, успех становится полным и прочным, страдание превращается в посещение и милость Бога. Если мы колеблемся, камень остается безводным, небо черным, море - предательским и зыбким. И перед лицом своей загубленной жизни мы слышим голос Учителя: "0 маловерные, зачем вы усомнились?"

"Domine, adjuva incredulitatem meam". Господи, Тебе Самому это ведомо, как Человек Ты испытал эту муку. В иные дни мир кажется нам пугающим - необъятным, слепым, жестоким. Он тащит, волочит, убивает нас, не замечая этого. Можно сказать, что среди необъятного холодного и темного моря человек героически создал обитаемую зону, где постепенно делается светлее и теплее, где у людей есть глаза, чтобы смотреть, руки - чтобы помогать, сердце - чтобы любить. Но как непрочно это жилье! Ежемгновенно через все щели в него вторгается огромное ужасное Нечто, о чьей близости мы стараемся забыть, забыть, что оно отделено от нас лишь тонкой перегородкой: огонь, чума, буря, землетрясение, разгул темных сил в мгновение ока безжалостно сметают то, что с таким трудом было создано и украшено нашим разумом и сердцем.

Боже мой, поскольку мое человеческое достоинство запретило мне закрывать на это глаза - я ведь не животное и не ребенок, - сделай так, чтобы я поклонялся этому Нечто в Тебе, видя Тебя сокрытым в нем, чтобы я не впал в искушение проклясть мир и Того, Кто его создал. Господи, повтори мне эти великие слова избавления, слова Откровения и Силы: "Hoc est Corpus meum". Поистине, если только мы захотим, это огромное и ужасное Нечто, призрак, буря будешь Ты! "Ego sum, nolite timere". Все, что страшит нас в жизни, то, что Тебя Самого ужасало в Гефсимании, по существу есть лишь виды или формы того же Таинства.

Надо лишь поверить в это. Поверить тем сильней и отчаянней, чем страшней и неумолимей покажется нам реальность. И тогда мы постепенно увидим, как вселенский ужас отпускает, потом улыбается нам и, наконец, заключает нас в свои более чем человеческие объятия.

Нет, именно гибкое действие Духа, а вовсе не жесткий детерминизм материи и больших чисел придают устойчивость Вселенной. Власть случая и великая слепота мира - это всего лишь иллюзия для того, кто верует. "Fides, substantia rerum".

З. Верность

Поскольку мы от чистого сердца сильно поверили в мир, он раскроет нам объятия Бога. И чтобы круг Божественной среды замкнулся вокруг нашей жизни, вам остается лишь броситься в эти объятия. Этот шаг окажется тесно связанным с нашими повседневными обязанностями. Вера освящает мир. Верность приобщает к нему.

Чтобы описать подобающим образом "преимущества" верности, т. е. главную и решающую роль, которую она играет в нашем овладении Божественной средой, нам пришлось бы повторить здесь все, что говорилось в первых двух частях этого очерка. Именно верность реализует неисчерпаемые возможности, которые открывает перед нашей потребностью в единении всякая страсть.

Благодаря верности мы столь точно предаем себя в руку Божию (и остаемся в ней), что составляем с ней одно целое, когда она делает свое дело.

Благодаря верности мы так глубоко и постоянно принимаем в себя волю Бога, стремясь угождать Ему во всем, что Его жизнь, как некий питательный Хлеб, проникает в нашу и соединяется с ней. "Hoc est cibus meus, ut faciam voluntatem Patris".

Наконец, благодаря верности мы в каждый миг оказывается как раз в той точке, где на нас промыслительно сходится пучок бесчисленных внутренних и внешних сил мира, т. е. в единственной точке, где в данный момент может проявить себя для нас Божественная среда.

Именно верность и только верность позволяет нам принимать предложения вступить с Богом в контакт, которые Он делает нам всегда и всюду; благодаря ей и только ей мы возвращаем Богу поцелуй, который Он постоянно дарит нам через мир.

"Соединяющая" сила верности особенно ценна тем, что она, подобно той силе, которой обладают вера и чистота, безгранична.

Ни совершаемое дело, ни претерпеваемое умаление не ставят ей предела, поскольку мы можем еще и еще усовершенствовать исполняемую работу, еще лучше использовать неблагоприятные обстоятельства, постоянно увеличивая изобретательность, старание, силу.

Намерение, придающее силы действовать или принимать, также не ставит ей предела, поскольку мы можем еще и еще усовершенствовать наше повиновение воле Божией, постоянно увеличивая отрешенность и любовь.

Еще меньше полагает ей предел Божественная цель, стремясь к которой все сильнее мы можем радостно расточать себя. Оставим теперь всякие представления о неподвижном слиянии. Они становятся недостаточными. И напомним себе вот о чем: Бог не являет Себя нам как нечто совершенно законченное, что нам надлежит объять. Для нас Он есть вечное Открытие и вечное Возрастание. Нам кажется, что мы постигли Его, а Он открывается нам совсем по-другому. Мы думаем, что уловили Его, а Он ускользает, увлекая нас в глубины Самого Себя. Мы приближаемся к Нему, напрягая все силы, дарованные нам благодатью, а Он тут же увеличивает Свою притягательность для нас и нашу восприимчивость к этому Божественному притяжению.

Таким образом, та удобная точка, о которой мы только что говорили, единственная точка, где для всякого человека в любой миг может родиться Божественная среда, не является определенным местом во Вселенной. Это подвижный центр, за которым мы должны следовать, как волхвы за своей звездой.

Это светило по-разному ведет людей, тем или иным путем, в зависимости от их призвания. Но все указываемые им тропинки сходны в том, что постоянно заставляют вэбираться все выше. (Мы неоднократно говорили об этом, но важно в последний раз собрать все сказанное воедино). В жизни каждого человека, если она является верной, мелкие желания сменяются все более значительными, самоотречение постепенно берет верх над наслаждениями, смерть становится завершением прожитых лет. В итоге маршрут путешествия через тварный мир будет для всех один и тот же.

Действуя посредством самоотречения - то мысленного, то фактического, - верность возводит всех нас приблизительно с одинаковой скоростью на одинаковую высоту в одну и ту же область наименьшего эгоизма и наименьшего наслаждения - туда, где человек со все большим восторгом обнаруживает Божественный свет, сияющий все более явно и ярко, а то, что играло роль посредников, оказывается не отброшенным, а превзойденным.

Под перекрестным воздействием этих трех лучей - чистоты, веры и верности - плавится и покоряется мир.

Подобно неукротимому огню, пожирающему то, что должно было бы его погасить, подобно мощному потоку, который лишь ширится от поставленных на его пути препятствий, сила притяжения, возникаюшая при встрече человека с Богом, растворяет, увлекает за собой людей, заставляет их воспаряться и так или иначе служить единению.

Радости, успехи, страдалия, невзгоды, ошибки, дела, молитвы, прекрасное, силы Неба, Земли и преис мммм подней - все уступает натиску небесных волн и отдает им часть своей положительной энергии, обогащая Божественную среду.

Подобно тем раскаленным струям, которые легко пронзают самые твердые металлы, дух, притягиваемый Богом, проникает в мир и движется вперед, окутанный светлыми парами того, что он возвышает вместе с Ним.

Он не разрушает предметы и не принуждает их: он их освобождает, направляет, преображает и одушевляет. И не покидает их больше, а, опираясь на них, поднимается ввысь, увлекая за собой все самое в них лучшее.

О чистота, вера и верность, светлые силы покоя и действйя, поистине вы являетесь высшими силами в природе, вы придаете миру, даже материальному, его окончательную форму и окончательный облик. Вы представляете собой начало, созидающее Новую Землю. Вы составляете три аспекта одного, исполненного уверенности, поклонения Богу, "Мы побеждаем мир": "Haec est quae vincit Mundum, fides nostra".

с. Всеобщее развитие Божественной среды. Единение Святых и любовь

1. Предварительные замечания об "индивидуальной" ценности Божественной среды

На предыдущих страницах мы рассматривали, как устанавливается и развивается Божественная среда в душе, как бы оставшейся один на один с Богом. "А куда вы подевали остальных людей?" - подумают многие читатели - "Что это за христианство, которое думает обойтись без любви к ближнему?"

Ближний, как мы сейчас увидим, занимает важное место в том здании, план которого мы пытались набросать. Но прежде чем вводить его в наши построения, было необходимо - по двум причинам - тщательно рассмотреть проблему "обожения мира" на примере одного человека.

Прежде всего, это проистекало из методических соображений: в любой серьезной науке изучение частных случаев всегда должно предшествовать попытке обобщения.

Это проистекало и из природного фактора: поскольку, как бы тесно мы ни были связаны друг с другом в нашем становлении во Христе Иисусе, каждый из нас тем не менее образует в нем отдельную природную единицу со своей собственной ответственностью и своими личными возможностями. Мы сами спасаем или губим себя.

Выделить это христианское учение о личном спасении было тем более важно, что те цели, о которых мы говорили, носят характер унитарный и всеобщий. Никогда не надо терять из виду следующее: подобно тому как в подвластных опыту сферах мира каждый человек, как бы ни обступала их всех одна и та же Вселенная, представляет собой для этой Вселенной центр перспективы и средоточие независимой деятельности (таким образом, существует столько же частных Вселенных, сколько и индивидуумов), точно так же и в области небесных реалий - как бы ни пронизывала всех нас одна и та же созидающая и искупляющая сила, каждый из нас является отдельным центром обожения (и, таким образом, существует столько же частных Божественных сред, сколько хриетианских душ).

При наличии одних и тех же возможностей восприятия и действия люди, как мы знаем, настолько поразному реагируют - соответственно особенностям или степени развития их чувств и ума - на одно и то же зрелище, что если бы мы смогли, совершив невозможное, переходить из одного сознания в другое, мы всякий раз переменяли бы мир. Подобно этому в одних и тех же временных и пространственных "видах" Бог является и отдается душам в разной степени реальности и полноты соразмерно вере, верности и чистоте, которые встречает Его воздействие. Представим себе, что в какой-то группе людей все достигли одного успеха или потерпели одно и то же крушение. То же самое сотбытие обретет столько разных обликов, значений, характеров, сколько лиц будет им затронуто. Слепое, абсурдное, безразличное, материальное для тех, кто не верит и не любит, оно окажется светлым, промыслительным, исполненным смысла и жизни для того, кто научился видеть и чувствовать Бога во всем. На всякое проявление верности и доверия Бог отвечает тем, что различными способами оказывает особое воздействие на скрытые пружины причинности. По существу единый в своем действии Промысел приобретает множественность, вступая с нами в контакт, подобно тому как солнечный луч, встречаясь с телами, приобретает разную окраску или гаснет в их глубине. Единая Вселенная имеет много этажей и различных отделений: "in eadem domo, multae mansiones".

И вот почему, повторяя над своей жизнью слова, которые произносит священник над хлебом и вином перед Пресуществлением, каждый из нас должен молиться, чтобы мир преобразился применительно к нему "ut nobis Corpus et Sanguis fiat D.N. Jesu Christi".

Это - первый шаг. Прежде чем заниматься ближними (чтобы суметь заниматься ближними), верный должен обрести свое собственное освящение - не из эгоизма, но с ясным и полным пониманием того, что какой бы бесконечно малой и некоммуникабельной частицей каждый из нас ни был, ему предстоит обожить целый мир.

Как возможно это частное обожение, мы только что рассмотрели. Нам остается теперь лишь собрать воедино отдельные явления и увидеть, каким образом, благодаря слиянию индивидуальных Божественных сред, устанавливается всеобщая Божественная среда, а затем, в свою очередь, воздействует на частные судьбы, которые она обьемлет, завершая их. Пришло время обобщить наши заключения, бесконечно увеличив их масштабы силою любви.

2. Усиление Божественной среды любовью

Чтобы понять и измерить силу обожения, заключенную в любви к ближнему, нужно вернуться к тем положениям, которые мы излагали, когда описывали единство евхаристического освящения.

В огромности времени и обескураживающем множестве индивидуумов, говорили мы, совершается одно действие - избранные соединяются со Христом, творится одно дело - из всех рассеянных или едва выраженных в мире духовных сил созидается мистическое Тело Христово. "Hoc est Corpus Meum". Никто в мире не может ни спасти, ни погубить нас помимо нашей воли - это верно. Но верно также и то, что наше спасение совершается и получает завершение лишь вместе с оправданием всей "массы избранных". В некотором смысле будет спасен лишь один Человек - Христос, Глава и живой обобщенный Образ человечества. Каждый из избранных призван увидеть Бога лицом к лицу. Однако этот акт видения будет жизненно неотделим от возвышающего и просвещающего действия Христа. На Небе мы будем созерцать Бога сами, но как бы глазами Христа.

Если это так, наше индивидуальное мистическое усилие нуждается в важном восполнении - в соединении с усилиями всех других людей. Божественная среда, которая обретает свое окончательное единство в Плероме, должна начать становиться единой уже в земной фазе нашего существования. Даже если бы христианин, стремящийся жить в Боге, придал своим помыслам всю возможную чистоту, своим молитвам - всю возможную веру, а своему делу - всю возможную верность, перед ним еще оставались бы открытыми неисчерпаемые возможности обожения его собственной Вселенной. Ему предстояло бы еще согласовать свое частное дело с делами тех, кто трудится рядом с ним. Вокруг него теснятся бесчисленные частные миры, которые создаются различными человеческими монадами. Ему нужно поддерживать свое горение огнем всех этих очагов, сливать свои силы с силами, циркулирующими во всех остальных клетках, получать и отдавать для общего блага движение и жизнь, иметь ту же температуру и то же давление, что и все прочие.

Какой же энергии надлежит разорвать те оболочки, в которых ревниво замыкаются и прозябают наши ививидуальные микрокосмы? Какой силе дано сплавить и возвысить наши малые излучения в великом свете Христовом?

Любви - началу и следствию всякой духовной связи. Христианская любовь, так торжественно возвещаемая Евангелием, есть не что иное, как более или менее сознательное соединение душ, порожденное их общим схождением во Христе Иисусе. Невозможно любить Христа, не любя других (в той мере, в какой эти другие движутся ко Христу); и невозможно любить других (в духе общего согласия людей), не приближаясь тем самым ко Христу. Тогда автоматически, в силу некоего живого детерминизма, индивидуальные Божественные среды по мере своего образования стремятся срастись друг с другом, и это соединение неизмеримо увеличивает их жар. Это неизбежное соединение всегда проявлялось во внутренней жизни святых как беспредельная любовь ко всему, что таит в себе здесь, на Земле, ростки вечной жизни. Как мы видели, "соециняющее притяжение" обладает чудесной действенностью, и вот для того, чтобы приохотить человека к исполнению его долга и побудить его извлекать жизнь даже из самых смертоносных сил, оно в конце концов погружает христианина в любовь душ.

Приверженец Божественной среды не может выносить вокруг себя темноту, безразличие, пустоту в том, что должно быть наполнено дыханием Божиим. Его леденит мысль о бесчисленных душах, связанных с ним в том же едином мире, вокруг которых еще недостаточно разгорелся огонь Божественного Присутствия. Какое-то время он еще верил, что если ему захочется прикоснуться к Богу, то достаточно протянуть Ему лишь свою собственную руку. Но теперь он обнаруживает, что как следует охватить Божественное могут лишь все человеческие руки, простертые одновременно с целью призвать и принять Огонь. В конечном счете к мистическому преображению способен только один субъект - вся совокупность людей, образующих единое тело и единую душу в любви.

И это сращение духовных элементов творония под воздействием Христа есть высшая победа веры над миром.

Господи, признаюсь Тебе, что долгое время мне трудно давалась и поныне трудно дается любовь к ближнему. Насколько я испытывал немыслимую радость расточать себя и растворяться в душах, к которым меня влекло в силу таинственных свойств человеческих предпочтений, настолько я чувствую себя по естеству враждебным и замкнутым перед большинством тех, кого Ты велишь мне любить. Я легко принимаю в свою внутреннюю жизнь то, что во Вселенной стоит выше или ниже меня (но как бы на одной прямой) -материю, растения, животных, Силы, Владычества, Ангелов - и радуюсь, чувствуя, что включен в их иерархию и она поддерживает меня. До "другой", Господи, - не только "бедный, хромой, горбатый, слабоумный", - но просто-налросто другой, тот, кто в своем по виду закрытом для меня мире живет, как мне кажется, независимо от меня и нарушает, по-моему, единство и равновесие мира, - имею ли я право сказать Тебе, что моим первым побуждением не будет желание оттолкнуть его и что одна лишь мысль войти с ним в духовное общение не будет мне отвратительна?

Господи, сделай так, чтобы в жизни ближнего я увидел Твой светлый лик. Этот неотразимый свет Твоих глаз, горящий в глубине вещей, уже заставил меня с жаром набрасываться на всякое дело, преодолевать всяческие трудности. Дай мне различать Тебя даже (и более всего) в самых сокровенных, самых прекрасных, самых удаленных уголках души моих братьев.

Тот дар, который Ты требуешь от меня для моих братьев, единственный дар, возможный для моего сердца, - это не нежная любовь предпочтения и привязанности, которой Ты пользуешься в жизни каждого из нас как важнейшим естественным фактором нашего внутреннего роста, это что-то менее сладостное, но такое же реальное и более сильное. Ты хочешь, чтобы между людьми и мною с помощью Твоей Евхаристии возникло глубокое притяжение (уже смутно предчувствуемое каждой любовью, как только она входит в силу), которое мистически образует из мириад разумных существ нечто вроде единой монады в Тебе, Иисусе Христе. Ты хочешь, чтобы меня влекли к "Другому" не просто личные симпатии, а совокупность свойств его мира сама по себе и совокупность свойств того же мира, предназначенная для Бога.

При этом Ты не требуешь от меня ничего психологически невозможного, поскольку в этой чуждой мне несметной толпе мне всегда предлагается любить лишь одно личностное Существо - Тебя Самого.

Ты также не обязываешь меня к лицемерным уверениям в любви к ближнему вообще, потому что мое сердце в своих исканиях может достичь Твоей Личности лишь в глубине того, что есть наиболее индивидуально и конкретно личностного в каждом "другом", и именно к самому этому ближнему, а не к некоему общему понятию, и обращена моя любовь.

Нет, Ты не требуешь от меня ничего ложного и неосуществимого. Просто Своим Откровением и благодатью Ты побуждаешь нас наконец осознать то, что в нас есть наиболее человечного. Человечество спало - и все еще спит, - убаюканное маленькими радостями своих ограниченных, замкнутых привязанностей. Огромная духовная сила, дремлющая в недрах нашего множества, проявится лишь тогда, когда мы сумеем сломать перегородки нашего эгоизма и, полностью переменив свои установки, подняться до понимания универсальных принципов как чего-то обычного и целесообразного.

Иисусе, Спаситель человеческой деятельности, которую Ты наделяешь смыслом, Спаситель человеческого страдания, которому Ты придаешь жизненно важное значение, - спаси единство людей, заставь нас подняться над нашим ничтожеством и, прилепившись к Тебе, отважиться выйти в неведомый океан любви.

3. Тьма внешняя и погибшие души

История Царства Божия - это прежде всего история соединения. Всеобщая Божественная среда образуется включением всякого избранного духа в Иисуса Христа. Но избранность предполагает выбор, отбор. Видеть в Христе лишь центр притяжения и освящения - мало для христианского понимания Его вселенской миссии. Именно потому, что Он есть Тот, Кто соединяет, Он также и Тот, Кто отбирает, разделяет и судит. В Евангелии говорится о добром семени, об овцах, о правой стороне от Сына Человеческого, о горнице брачного пира и о радости, вспыхивающей, как огонь. Но там также говорится и о плевелах, о козлищах, о левой стороне от Судии, о запертых дверях, о тьме внешней и о пламени, которое сжигает в одиночестве, в противоположность огню, соединяющему в любви. Во всей полноте процесс постепенного рождения Новой Земли представляет собой сочетание соединения с разделением.

На предыдущих страницах (будучи озабоченными исключительно тем, как найти самый прямой путь восхождения к Божественному Огню и полнее подставить себя Его лучам), когда мы постоянно обращали свой взор к свету, мы ни на миг не переставали ощущать за собой тьму и пустоту - как бы некое разрежение Божественного Присутствия, или отсутствие Бога, над которым, как над пропастью, проходил наш путь. Но эта низшая тьма, от которой мы старались убежать, могла бы с таким же успехом стать некой бездной, ведущей в небытие. Несовершенство, зло, грех, плоть означали главным образом движение вспять, обращенность к вещам, перестававшим существовать для нас по мере того, как мы углублялись в Бога.

Твое Откровение, Господи, обязывает меня к большей вере. Силы зла во Вселенной являются не только ловушкой, искажением, знаком "минус", губительным возвратом к множественности. В ходе духовной эволюции мира сознательные элементы зла, его монады, по своей воле оторвались от массы, которую Ты влечешь к Себе. Зло как бы воплотилось, "материализовалось" в них. И теперь вокруг меня, смешанные с Твоим светоносным Присутствием, присутствуют и темные, дурные существа, лукавые вещи. И эти отпавшие силы окончателыно и навсегда становятся отходами в истории становления мира. Существует не только низшая, но и внешняя тьма. Именно об этом говорится в Евангелии.

Господи, среди всех тайн, в которые мы должны верить, нет ни одной, которая больше противоречила бы нашим гуманным понятиям, чем тайна осуждения. И чем больше мы становимся людьми, то есть осознаем сокровища, сокрытые в самой малой твари, и ценность, которую представляет собой любая ничтожная частица для конечного единства, тем более нас смущает идея ада. Мы еще могли бы понять уход в некое небытие... Но вечная непригодность и вечное страдание!..

Ты повелел мне, Господи, верить в ад. Но Ты совершенно недвусмысленно запретил мне считать кого бы то ни было осужденным. Я не собираюсь говорить здесь об осужденных, я даже в каком-то смысле не знаю, существуют ли они. Но, доверия слову Твоему, я понимаю ад как структурный элемент Вселенной и буду молиться и размышлять до тех пор, пока это страшное явление не станет для меня укрепляющим, даже освящающим дополнением к видению Твоего Всеприсутствия, которое ты мне открыл.

И в самом деле, Господи, придется ли мне насиловать свой ум или природу вещей, чтобы разглядеть источник жизни в самой тайне второй смерти? Нужно ли слишком долго смотреть, чтобы увидеть во внешней тьме Твое величие еще более сильным и глубоким?

Энергии зла с точки зрения их добровольного вредоносного действия, как я уже знаю, никак не могут потревожить окружающую меня Божественную среду. По мере того как они стараются проникнуть в мой мир, их воздействие (если моя вера достаточно крепка) подвергается участи всякой тварной энергии; захваченные, скрученные Твоей неодолимой силой, искушения и грехи претворяются в добро и заставляют еще ярче пылать костер любви.

Если же смотреть на падших духов с точки зрения пустот, образуемых их отступничеством в недрах мистического Тела, то они также не сумеют, я знаю и это, повредить совершенству Плеромы. Каждой душе, которая, погибал несмотря на призывы благодати, должна была бы нарушить совершенство всеобщего единения, Ты противопоставляешь, Господи, одно из переустройств, ежемгновенно возрождающих Вселенную в новой чистоте и свежести. Осужденный отторгается не от Плеромы, но от ее светлой стороны, от ее освящения. Он теряет ее, но сам для нее не потерян.

Итак, своим существованием ад ничего не разрушает и не повреждает в Божественной среде, развитие которой я с восхищением наблюдаю вокруг себя. Но я чувствую, что он производит в ней нечто великое и новое. Он вносит в нее некий оттенок серьезности, объем и глубину, которых не было бы без него. Вершина лучше всего измеряется бездной, над которой она возвышается.

Излагал свои гуманистические воззрения, я только что говорил о Вселенной, ограниченной снизу небытием, то есть о некой последовательности величин, как бы сходящих к нулю. И вот, Господи, разрывая эту низшую тьму Вселенной, Ты даешь мне познать, что под моими ногами открывается иное полушарие - реалыная область жизни, беспредельно спускающаяся к наименее вероятным ее формам.

Разве реальность этого отрицательного полюса мира не удваивает непреложную и неограниченную власть, с какой Ты используешь меня?

О Иисусе, Владыка грозный и ревнивый, закрывая глаза на то, чего пока не может постичь, а значит и вынести моя человеческая слабость, то есть на существование осужденных, я хочу хотя бы ввести в свое привычное видение мира постоянно угрожающую опасность осуждения - не столько для того, чтобы бояться Тебя, Иисусе, сколько для того, чтобы с еще большим жаром предаться Тебе.

Я уже взывал к Тебе об этом: не будь мне лишь братом, Иисусе, но стань мне Богом! Теперь, облеченный грозной властью отбора, ставящей Тебя на вершину мира как первопричину всеобщего притяжения и всеобщего отталкивания, Ты поистине являешь мне Себя как великую живую Силу, Которую я всюду искал, чтобы поклоняться Ей; огонь адский и огонь небесный - это не две разные силы, а противоположные проявления одной и той же энергии.

Пусть адское пламя не достигнет меня, Господи, и никого из тех, кого я люблю... Пусть оно не достигнет никого, Боже (я знаю, Ты простишь мне эту безрассудную молитву!). Но пусть для каждого из нас его эловещие отсветы, со всеми безднами, которые они освещают, соединятся с огненной полнотой Божественной среды.

Эпилог

Ожидание Парусии

Разделение и соединение. Отделение дурных элементов мира и "совозгорание" частных миров, которые каждая верующая душа созидает вокруг себя в труде и страдании. Вселенная вокруг нас преобразуется и созревает под воздействием этого двойного, еще почти полностью скрытого движения.

Порой нам кажется, что все бесконечно и однообразно повторяется в истории творения. Но если время тянется слишком долго в сравнении с быстротечностью наших индивидуальных жизней и если совершающееся преобразование слишком пространно и слишком глубинно в сравнении с нашими поверхностными и ограниченными представлениями - то это нужно для того, чтобы мы могли увидеть развитие всего, что неустанно созидается, благодаря материи и духу и в них самих. Поверим Откровению, полностью подтверждающему (еще здесь, на Земле) самые гуманные наши надежды. Под обычной оболочкой вещей, очищаемых и спасаемых нашими усилиями, постепенно рождается Новая Земля.

Когда-нибудь, говорит нам Евангелие, медленно нарастающее притяжение между человечеством и Богом достигнет предела, обусловленного возможностями мира. И это будет конец. Подобно молнии, сверкнувшей от полюса до полюса, всюду внезапно обнаружится незаметно возросшее присутствие Христа. Сметая все преграды, которыми внешне сдерживали его покровы материи и взаимная непроницаемость душ, оно заполнит лик Земли. И тогда под воздействием освобожденных, наконец, истинных свойств бытия, увлекаемые силой, в которой проявится способность соединяться, присущая элементам Вселенной, ее духовные атомы займут, во Христе или вне Его (но всегда под Его влиянием), место блаженства или страдания, предназначенное им в живой структуре Плеромы. "Sicut fulgur exit ab Oriente et paret usque in Occidentem... Sicut venit diluvium et tulit omnes...Ita erit adventus Filii hominis". Подобно молнии, пожару, потопу, притяжение Сына Человеческого охватит весь круговорот элементов Вселенной, чтобы соединить их в Его Теле или покорить их Ему."Ubicumque fuerit corpus illic congregabuntur et aquilae".

Таким будет завершение Божественной среды.

Бесполезны попытки предугадать время и характер этого грозного события, и Евангелие предупреждает нас об этом. Но мы должны ждать его.

Ожидание - напряженное, всеобщее и действенное ожидание конца мира, т. е. Исхода для мира, - это главное дело христиан и, может быть, главная отличительная черта нашей религии.

Исторически это ожидание, подобно факелу, всегда указывало путь нашей вере. Израильтяне непрестанно "чаяли" - и первые христиане тоже, - поскольку Рождество, которое, казалось бы, должно было обратить наши взоры к прошлому, направило их еще дальше вперед. Ненадолго появившись среди нас, Мессия дал Себя увидеть и осязать только затем, чтобы, став еще более светоносным и непостижимым, вновь исчезнуть в глубинах будущего. Он приходил. А теперь мы должны снова и снова ждать Его, и на этот раз не только малая община избранных, но более, чем когда-либо - все человечество. Господь Иисус придет тем быстрее, чем сильнее будет наше ожидание. Именно сконцентрированность наших желаний должна вызвать Парусию.

Во что же превратили ожидание всего двадцать веков спустя после Вознесения мы, христиане, кому вслед за Израилем было поручено хранить на Земле неугасимый огонь этого желания?

Увы, несколько ребяческое нетерпение, наряду с искажением перспективы побуждавшее первое христианское поколение верить в скорое возвращение Христа, принесло разочарование и сделало нас недоверчивыми. Сопротивление мира добру мешало нашей вере в Царство Вожие. Некий пессимизм, быть может, питаемый преувеличенными представлениями о первородном грехе, побуждал нас думать, что мир решительно плох и неизлечим... Тогда мы позволили огню почти погаснуть в наших уснувших сердцах. Конечно, мы с большей или меньшей тревогой видим, как приближается наша собственная смерть. И, конечно, мы продолжаем молиться: "Да приидет Царствие Твое", и сознательно трудимся ради него. Но по правде говоря, много ли среди нас таких, чьи сердца трепещут от безумной надежды на преображение нашей Земли? Где те, кто плывет в нашей земной ночи, устремляясь к первым проблескам реальной зари? Где те, в ком нетерпеливая тоска по Христу если не превысила (как нужно было бы), то хотя бы уравновесила поглощенность любовью или человеческими интересами? Где христиане, которые жили бы (и не по обязанности только, а по убеждению) столь же горячей надеждой на продолжение Воплощения, как многие гуманисты живут мечтой о новом Граде? Мы твердим, что мы бодрствуем в ожидании Учителя. Но на самом деле, если мы хотим быть искренними, то вынуждены будем признать, что ничего больше не ждем.

Нужно во что бы то ни стало возродить пламя. Нужно любой ценой воскресить в себе жажду и чаяние великого Пришествия. Но где искать источник этого обновления? Прежде всего, несомненно, в возрастающей силе притяжения, которой Христос непосредственно воздействует на Своих верных. А еще? В возрастающей заинтересованности, обнаруженной нашей мыслью, в подготовке и свершении Парусии. Как же возбудить в себе эту заинтересованность? Осознавая все более тесную связь между торжеством Христа и успехом того дела, которое пытается созидать на Земле человеческое усилие.

Мы без конца об этом забываем. Сверхприродное - это закваска, душа, но еще не весь организм. Оно приходит преобразить "природу", но не может обойтись без материи, которую та ему предлагает. Если евреи в течение трех тысяч лет ждали пришествия Мессии, то это потому, что Он представлялся им увенчанным славой их народа. Если ученики алостола Павла жили в нетерпеливом ожидании Великого дня, то это потому, что от Сына Человеческого они ожидали, что Он даст личное и конкретное решение проблемам и несправедливостям жизни. Жажда Неба может существовать только тогда, когда она во что-то воплощена. В какую плоть облечем мы сегодня свое ожидание?

В плоть великой, всецело человеческой надежды. Оглядим Землю вокруг себя. Что происходит на наших глазах в людском множестве? Откуда появился этот беспорядок в обществе, эти тревоги и волнения, вздымающиеся волны, бродячие и сливающиеся течения, все новые грозные, ужасные толчки? Человечество, повидимому, переживает кризис роста. Оно начинает смутно осознавать, чего ему не хватает и на что оно способно. На его глазах, мы говорили об этом в самом начале, Вселенная становится все светлее, подобно горизонту, из-за которого вот-вот взойдет солнце. Оно предчувствует и ждет.

Ощущая, подобно всем прочим, это притяжение, христианин, как мы уже говорили, порой удивляется и беспокоится. Не идолу ли собирается он поклониться?

Наш очерк о Божественной среде, теперь уже завершенный, помогает ответить на эти опасения.

Нет, мы, ученики Христовы, должны без колебаний овладевать той силой, которая нуждается в нас и в которой нуждаемся мы сами. Напротив, чтобы не дать ей угаснуть и тем самым не зачахнуть самим, мы должны разделять стремления, по сути подлинно религиозные, которые сегодня с небывалой силой заставляют людей ощущать необъятность мира, величие разума, священную ценность всякой новой истины. Именно в этой школе нынешнее поколение христиан вновь научится ждать.

Мы издавна питаем эту надежду: развитие мира, и особенно мира человеческого, не есть конкуренция с Богом и напрасная трата дарованных Им сил. Чем более великим будет человек, тем большего единства, сознательности и власти над своими силами достигнет человечество - и тем прекраснее станет творение, а поклонение - совершеннее, тем более будет обретать Христос для Своего мистического распространения Тело, достойное воскрешения. Не может быть у мира двух вершин, как не может быть двух центров у одной окружности. Звезда, которую ожидает мир, не умея еще ни назвать ее по имени, ни верно понять ее запредельность, ни даже распознать ее самые духовные, самые божественные лучи, - это именно тот Христос, которого мы ждем. Чтобы желать Парусии, мы должны лишь позволить самому сердцу Земли биться в своей груди, христианизируя его.

Зачем же, о маловерные, бояться развития мира или сердиться на него? Зачем безрассудно множить предостережения и запреты: "Не ходите... не пытайтесь... все известно: Земля пуста и стара, на ней больше нечего искать...".

Напротив, все предпринимать ради Христа! На все надеяться ради Христа! "Nihil intentatum". Вот истинная христианская позиция. Обожить - это не разрушить, а пересоздать. Мы никогда не узнаем всего того, что еще ждет Воплощение от сил мира. Наша жажда возрастания человеческого единства никогда не будет достаточной.

Подними голову, Иерусалим. Посмотри на гигантскую толпу тех, кто стоит, и тех, кто ищет. В лабораториях, мастерских, пустынях, на заводах, в огромном общественном горниле - ты видишь их, всех этих трудящихся людей? Так вот, все взращиваемое ими в искусстве, в науке, в мысли - все это для тебя. Раскрой же свои объятия и сердце и вбери, подобно Господу твоему Иисусу, этот поток, разлив этих соков человечества. Прими эти соки, поскольку, не крестившись в них, ты зачахнешь без желаний, как цветок без воды; и сохрани их, потому что без твоего солнца они бессмысленно разойдутся по бесплодным стеблям. Слишком сильное искушение мира, неодолимый соблазн мира - где они теперь? Их больше нет.

На этот раз Земля может с силой захватить меня своими гигантскими руками. Она может наполнить меня всей своей жизнью и вновь обратить меня в свой прах. Она может облечься в моих глазах всей своей прелестью, всеми ужасами, всеми тайнами. Она может опьянить меня своим ароматом осязаемости и единства. Она может повергнуть меня на колени в ожидании того, что зреет в ее лоне.

Ее чары уже не могут повредить мне, с тех пор как она для меня уже вышла за свои пределы и стала Телом Того, Кто есть Сущий и Того, Кто грядет.

Вожественной Средой.

Тьенцянь, ноябрь 1926 - март 1927

Примечание французского издателя

В марте 1955 г., т. е. на исходе своей жизни среди нас, . Тейяр де Шарден, возвращаясь к "Божественной среде", писал в своем последнем Исповедании Веры:

"Уже давно, во Вселенской литургми и в Божественной среде я попытался перед лицом едва наметившихся во мне устремлений выразить свой восторг и изумление.

Сегодня, после сорока лет непрерывных размышлений, я опять чувствую потребность рассказать о том же самом главном видении и изложить его в эрелой форме - в последний раз.

Я поведал бы о нем не с такой свежестыо и пылом, как в момент первой встречи, но все с тем же восхищением - и с той же увлеченностью".

Никакой труд этого великого верующего нельзя понять вне этого "главного видения" Божественной среды - видения (всегда подразумеваемого, если даже оно прямо не выражено) Христа всего во всем и Вселенной, которую на всем протяжении ее эволюции движет и пронизывает Собой Бог.

Таким образом, Божественная среда проливает полный свет на Феномен человека.