Когда я работал в букинистическом магазине (том самом,
что со стороны представляется маленьким раем, где обаятельный старый джентльмен
вечно роется в кожаных фолиантах), меня больше всего поражало, как мало настоящих
любителей книги. В нашем магазине были очень интересные фонды, но едва ли десять
процентов наших покупателей отличали хорошую книгу от плохой. Снобы, гоняющиеся
за первыми изданиями, попадались гораздо чаще, чем любители литературы; много
было восточных студентов, приценивающихся к дешевым хрестоматиям, но больше всего
— растерянных женщин, ищущих подарки ко дню рождения племянников.
Большинство наших посетителей были из тех, что досаждают везде; но книжные
магазины для них особенно привлекательны. Например, славная старая леди, которой
«нужна книга для инвалида» (кстати, очень распространенная просьба),
или другая почтенная леди, которая прочитала «такую замечательную книгу»
в 1897 году и спрашивает, не можем ли мы ее достать. К несчастью, она не помнит
ни названия, ни автора, ни содержания, но вспоминает, что у книги был красный
переплет. Есть еще два хорошо известных типа людей, тиранящих каждый букинистический
магазин. Один — опустившийся старик, пахнущий заплесневелыми сухарями, который
приходит ежедневно, порой по несколько раз в день и пытается продать вам никому
не нужные книги. Другой заказывает огромное количество книг, за которые не имеет
ни малейшего намерения платить. В нашем магазине ничего не продавалось в кредит,
но мы могли откладывать книги или заказывать их для людей, которые обязывались
их вернуть. Почти половина тех, кто заказывал у нас книги, никогда за ними не
приходила. Сначала это поражало меня. Зачем они это делали? Они приходили, заказывали
редкие, дорогие книги, напоминали нам о них несколько раз и потом исчезали навсегда.
Многие из них, конечно, были чистыми параноиками. Они говорили о себе в выспреннем
тоне и рассказывали самые трогательные истории о том, как они вышли из дому без
денег, — истории, в которые они, по-моему, верили сами. В таких городах,
как Лондон, всегда много полусумасшедших, слоняющихся по улицам; их словно притягивает
к книжным магазинам — одному из немногих мест, где можно долго пробыть бесплатно.
Со временем научаешься узнавать таких людей с первого взгляда. За их выспренними
речами проглядывает что-то убогое и растерянное. Очень часто, когда приходил очевидный
параноик, мы убирали с полок книги, которые он требовал, и ставили их на место,
когда он уходил. Я заметил, что никто из них не пытался унести книги не заплатив;
им достаточно было заказать, чтобы почувствовать себя платежеспособными людьми.
Как и большинство букинистических магазинов, мы делали разную
побочную работу. Мы продавали подержанные пишущие машинки или, например, марки
— я имею в виду использованные марки. Собиратели марок — это странное,
молчаливое племя всех возрастов, но только мужского пола: очевидно, женщины не
видят особой прелести в заполнении альбомов клейкими кусочками разноцветной бумаги.
Мы продавали также шестипенсовые гороскопы, составленные неким субъектом, который
уверял, что ему удалось предсказать землетрясение в Японии. Они были в запечатанных
конвертах, ни один из них я ни разу не распечатал. Покупатели часто рассказывали,
какими «правильными» оказались их гороскопы (разумеется, гороскоп
«прав», если он говорит, что вы очень привлекательны для противоположного
пола, а главный ваш недостаток — щедрость). Мы делали хороший бизнес на
детских книгах, особенно на «распродажах». Современные детские книги
ужасны, особенно в массе. Лично я скорее дал бы ребенку Петрония Арбитра, чем
«Питера Пэна», но даже Барри[1]
кажется мужественным и цельным по сравнению с его позднейшими имитаторами. Под
рождество мы проводили десять лихорадочных дней, рассылая рождественские открытки
и календари — это дело утомительное, но в конечном счете прибыльное. Это
дало мне возможность познакомиться с грубым цинизмом, с которым эксплуатировались
христианские чувства. Фирмы, производящие рождественские открытки, присылали нам
свои каталоги еще в июне. В моей памяти застряла одна строчка из накладной квитанции:
«Две дюжины Иисуса-младенца с кроликами».
Но главным нашим побочным промыслом была библиотека — обычная библиотека,
из тех, что «ни пенни в залог», в пять-шесть сотен томов исключительно
художественной литературы. К таким библиотекам неравнодушны книжные воры. Нет
ничего проще, как украсть в одной библиотеке книгу за два пенса и, стерев цену,
продать ее в другой за шиллинг. Тем не менее книжные продавцы считают, что выгоднее
лишиться части книг (у нас уносили около дюжины в месяц), чем отпугнуть клиентов
требованием залога.
Наш магазин был расположен на границе Хэмпстэда и Кэмден-тауна
и посещался кем угодно: от баронетов до автобусных кондукторов. Читатели нашей
библиотеки, возможно, были срезом читающей публики Лондона. Поэтому небезынтересно,
кто был самым «востребуемым» автором нашей библиотеки. Пристли? Хемингуэй?
Уолпол[2]? Вудхауз[3]?
Нет! Этель М. Делл[4] на первом, Уорвик
Дипинг[5] — на втором и Джеффри
Фернол[6] на третьем месте. Романы Делл
читали, конечно, только женщины, но женщины всех типов и возрастов, а не только
тоскующие старые девы и толстые вдовы табачных киоскеров, как принято считать.
Неверно, что мужчины вообще не читают романов, но есть тип романа, который они
избегают. Так называемый средний роман — то есть обычный, плохо-хороший,
разбавленный Голсуорси, ставший нормой английского романа, — кажется, существует
только для женщин. Мужчины читают или солидные романы, или детективы. Но потребляют
они детективы в чудовищном количестве. Один из наших читателей поглощал четыре-пять
детективов в неделю в течение года только в нашей библиотеке (он брал их и в другой!).
Больше всего меня удивляло, что он никогда не перечитывал книг. Весь этот внушительный
поток макулатуры (прочитанные им за год страницы, я думаю, могли покрыть собой
три четверти акра) навсегда оседал в его памяти. Не запоминая ни названий, ни
авторов, он, едва взглянув на книгу, определял, прочитана ли она.
В библиотеке вы познаете реальные вкусы людей, а не их вкусовые претензии и
удивляетесь полному забвению классических английских романистов. Совершенно бесполезно
держать в обыкновенной библиотеке Диккенса, Теккерея, Джейн Остин, Троллопа и
т. п. — их никто не возьмет. Едва открыв роман девятнадцатого века, люди
говорят: «О, это старье!» — и немедленно закрывают его.
Однако продать Диккенса и Шекспира почти всегда нетрудно. Диккенс —
один из тех авторов, которого люди всегда «собираются прочитать» и
о котором, как о Библии, имеют некоторое представление. Они знают понаслышке,
что Билл Сикс был вор-взломщик и что мистер Микобер был лысым, так же как они
знают понаслышке, что Моисей был найден в камышовой корзине и что он закрыл свое
лицо, чтобы не смотреть на Бога... Другая бросающаяся в глаза вещь — растущая
непопулярность американских книг. И еще одна — издатели испытывают ее последствия
каждые два-три года — непопулярность рассказов. Люди, приходящие в библиотеку,
обычно начинают со слов: «Только не рассказ» или, как говорил один
наш немецкий завсегдатай, «Я не желаю читать маленькие рассказы!».
Если вы поинтересуетесь почему, вам ответят, что утомительно каждый раз знакомиться
с новыми персонажами, а вот когда «войдешь» в роман в первой главе,
дальше уже все знакомо. Я все же думаю, что здесь скорее виноваты писатели, чем
читатели. Многие современные рассказы, английские и американские, более безжизненны
и тусклы, чем романы. Настоящие рассказы достаточно популярны — рассказы
Д. Лоуренса читаются так же, как его романы.
Хотел ли я быть профессиональным продавцом книг? В конечном счете — несмотря
на доброту моего хозяина и счастливые дни, которые я провел там, — нет.
Достаточный и разумно используемый капитал дает возможность
образованному человеку обойтись без этого. Тем не менее туда идут в поисках «редких»
книг. Научиться этому делу несложно, а если вы что-то знаете о содержании книг,
то это сразу обеспечивает успех. (Большинство продавцов книг не знают. Это легко
обнаружить, посмотрев их заказы. Если вы не встретите там «Упадок и разрушение»
Босуэлла, то уж обязательно встретите «Мельницу на Флоссе» Т. Элиота[7].
К тому же это гуманная профессия, которую можно вульгаризировать только до определенной
степени. Синдикаты никогда не смогут вытеснить маленького независимого книготорговца,
как они вытеснили бакалейщика и молочника. Но рабочий день там очень долог: я
был занят там только часть дня, но мой хозяин работал 70 часов в неделю, не считая
постоянных поездок за книгами. Это нездоровая работа: как правило, в книжном магазине
холодно, потому что в тепле окна запотевают, а окна — это витрина. К тому
же ни один предмет не собирает столько ядовитой пыли, как книги, и нигде так охотно
не умирают мухи, как на книжных корешках. Но главное, из-за чего я не выбрал профессию
книжного продавца, — то, что именно там я перестал любить книги. Обманывая
покупателей, продавец переносит на книги связанные с этим неприятные ощущения;
еще острее они оттого, что приходится постоянно протирать книги и переставлять
их с места на место. Когда-то я действительно любил книги — любил их вид,
их запах, прикосновение к ним, особенно если они были старше полувека. Не было
большей радости, чем купить кучу книг за шиллинг на деревенском аукционе. Есть
особая прелесть в потрепанных неожиданных находках этой коллекции: забытые поэты
восемнадцатого века; газеты прошлых лет; разрозненные тома забытых романов; подшивки
женских журналов «шестидесятых». Для случайного чтения — например,
в ванне, или поздно ночью, когда вы так устали, что не можете уснуть, или в случайно
выпавшие четверть часа перед ланчем — нет ничего лучше последнего номера
«Газеты для девочек». Но с тех пор, как я стал работать в книжном
магазине, я перестал покупать книги. Когда их видишь постоянно, массой в пять
— десять тысяч томов, книги утомляют и даже слегка надоедают. Теперь я покупаю
их по одной, от случая к случаю, и это всегда книга, которую я хочу прочитать
и не могу ни у кого занять. И я никогда не покупаю старья. Сладостный запах ветхой
бумаги потерял для меня свое очарование. В моем сознании он слишком близко связан
с параноидальными посетителями и мертвыми мухами.
________
[1] Барри Джеймс Мэтью (1880-1971) -- шотландский драматург и романист.
Пьеса-сказка "Питер Пэн" (1904) популярна до сего дня. [обратно]
[2] Уолпол Хью (1884-1941) -- писатель натуралистической
школы, последователь У. Троллопа. Получил широкую известность после публикации
романа о мрачной и убогой жизни провинциальных учителей "Мистер Перрин и мистер
Трейл" (1911). [обратно]
[3] Вудхауз Грэхэм Гренвилл (1881-1975) -- автор
сатирических романов с несколькими постоянными персонажами, особенно популярны
были: "Псмит -- журналист" (1915) и "Оставим это Псмиту" (1923). [обратно]
[4] Дэлл Этель (1881-1933) -- английская писательница,
сочинительница популярной беллетристики. [обратно]
[5] Дипинг Уорвик (1877-1950) -- английский писатель,
автор приключенческих и детективных романов. [обратно]
[6] Фернол Джеффри (1878-1952) -- автор популярных
исторических романов детективного характера. [обратно]
[7] ..."Упадок и падение" Босуэлла... -- Автор высмеивает
неграмотность книготорговцев. "Упадок и падение Римской империи" -- труд английского
историка Э. Гиббона. Роман "Мельница на Флоссе" принадлежит перу писательницы
Джордж Элиот. [обратно]
____
Воспоминания книготорговца
Работа в книжном магазине обострила интерес
Оруэлла к проблемам массовой культуры. Особенностью Оруэлла как читателя и критика
была органичная широта вкуса: "Он любил Диккенса и Уэллса так же, как Джойса и
Миллера" (Crick В. Ор. cit., р. 250). По воспоминаниям
современников, в среде авангардной литературной интеллигенции Оруэлл воспринимался
как "старомодный эксцентрик, без конца говорящий о Диккенсе, Сэмюэле Батлере и
Гиссингсе и несколько нелепый в своем коллекционировании лубочных открыток и чтении
детских комиксов" (Crick В. Ор. cit., р. 264).
Комментарии: В. А. Чаликова