Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Россия, 1990-е.

Авел Аганбегян

ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АКАДЕМИИ, О ВРЕМЕНИ И О ГАЙДАРЕ

Ист.: http://blog-executive.ranepa.ru/admin/2126/

В 1964–1980 гг. Председателем Совета Министров СССР был Алексей Николаевич Косыгин. Это был выдающийся человек, большой профессионал своего дела. Он отлично знал российское народное хозяйство, помнил тысячи, десятки тысяч цифр. С металлургами, химиками он говорил на их профессиональном языке, был знаком с технологией, параметрами во многих отраслях промышленности.

При этом Косыгин всегда был недоволен уровнем подготовки своего окружения. Он ужасно не любил дилетантов, которые выступают, не зная существа дела, лишал их слова, грубо перебивал: «Если не знаете, чего суетесь? Сначала узнайте». Например, экономист говорит о металлургии, начинает говорить что-то не то – Косыгин прерывает выступление и задает оратору вопросы об отрасли. А тот не знает, например, о непрерывной разливке стали. И все становится ясно.

Поэтому глава советского Правительства понимал, что надо учить: учить министров, их заместителей, чтобы они все-таки разбирались в экономике, тем более что все они сначала были производственниками. Раньше министром назначали человека, прошедшего всю служебную лестницу. Министр угольной промышленности – это человек, который сначала работал в шахте, потом руководил шахтой, затем – объединением, потом – Министерством угольной промышленности. Понимаете, это человек, который заходит в шахту как к себе домой, он все знает, ему не нужно ничего показывать. То есть все они были профессионалы в своей области, но, естественно, не экономисты, и Косыгин хотел дать им экономическое образование.

И я помню, что в 70-х гг. он поручил своему заместителю Владимиру Алексеевичу Кириллину организовать обучение членов Совета Министров. Кириллин был Председателем Комитета по науке и технике, выдающимся энергетиком, академиком АН СССР с большим опытом научной и преподавательской работы. Он занимался электростанциями, созданием генераторов, передачей энергии на дальние расстояния. Это был настоящий академик, тогда тщательно следили, чтобы академиками становились люди, известные в науке, с международным авторитетом и т. д.

Для обучения министров был выбран Свердловский зал Кремля, сейчас он называется Екатерининским. Зал рассчитан мест на двести, там иногда проходили пленумы ЦК. Кириллин настоял, чтобы доклады сопровождались цветными слайдами на большом белом экране. В те времена это было новшество, слайды специально изготавливали в Институте технической эстетики. Использовали поворачивающуюся лазерную указку на штативе, что тоже было большой редкостью.

Занятия проходили следующим образом: в первом ряду сидел Косыгин и его замы, министры располагались в следующих рядах. Раз в месяц приглашали кого-то из крупных ученых, который читал часовую лекцию на научную тему, имеющую большое практическое значение. Потом лектору задавали вопросы.

Первым выступил перед министрами академик Б.Е.Патон с лекцией о сварке. Кириллин рассказал об энергетике. Николай Васильевич Мельников, первый ректор Академии народного хозяйства СССР, – о топливно-энергетическом комплексе Союза. Академик Виктор Михайлович Глушков, пионер советской кибернетики, прочел доклад об автоматизированной системе управления (АСУ), о покрытии всей страны центрами АСУ.

Была намечена лекция, посвященная применению математики в экономических исследованиях. Одну из главных ролей в этой отрасли играл, конечно, выдающийся академик Леонид Витальевич Канторович, лауреат Нобелевской премии, фактически мой учитель. Он не был руководителем моей докторской диссертации, но я развивал его идеи. Хотя он сам никогда не считал, что он мой учитель, и всегда возражал, когда я при нем об этом говорил. Если сказать кратко, Канторович – мировая величина, гений. Но он – не оратор и с правительством дело не имел. Другой знаменитый академик – Николай Прокофьевич Федоренко, директор Центрального экономико-математического института АН СССР. Строго говоря, Федоренко не был ученым в этой области, до этого он занимался экономическими проблемами химизации страны. Но волею судеб оказался во главе экономико-математического института. Он довольно остро критиковал Госплан и министерства, которые не уделяли должного внимания использованию экономико-математических моделей и прикладной экономики, и его наверху не любили. Поэтому так получилось, что лекция о применении математических методов в экономике была поручена мне – в то время я возглавлял Институт экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения Академии наук СССР.

После обучения министров, как по команде, стали обучать руководство всех союзных республик. Было особенно почетно, чтобы у них выступил тот самый ученый, который  сделал доклад в Свердловском зале Кремля. Я стал востребован – меня приглашали в Украину, в Белоруссию. В Армению меня раньше никогда не звали, а тут вдруг я стал для Еревана очень важным, потому что выступал в Кремле.

Причем мне было неудобно, потому что на Украине были свои выдающиеся ученые. Например, академик Владимир Сергеевич Михалевич, специалист в той же области, что и я. Уж не говорю про самог? Виктора Глушкова. Мы дружили. Когда меня позвали в Киев, я позвонил Глушкову и Михалевичу и спросил:

– Что делать?

– Как что делать?! – отвечают они. – Приезжай, мы будем тебе рады! Они нормально отнеслись к этому. Такие были времена.

В итоге, можно сказать, что идея обучения министров витала в воздухе. И поэтому Академию с самого начала стали называть «Школа министров». Фактически Академия «выросла» из серии этих курсов, занятий, лекций.

Открытие «Школы министров»

Вообще в стране было много институтов повышения квалификации. В каждом министерстве были институты для своих, но, например, чиновники ранга заместителя министра, начальника департамента нигде не обучались. Своя школа была у партийных – Академия общественных наук, Высшая партшкола. А хозяйственные кадры остались в стороне. И вот было решено вплотную заняться их образованием.

Первым начинанием в этом деле было создание Высших курсов. Дело это опять поручили В.А.Кириллину. Для них было выделено здание на Авиамоторной. Место «тяжелое», добираться из центра неудобно, но обучение было очень хорошее, все было хорошо оборудовано для учебного процесса. Министры туда не ходили, но их заместители и чиновники рангом пониже обучались. Я там тоже читал лекции. Так как в это время я работал в Сибири, но раз в 10–15 дней мне приходилось летать в Москву.

В 1977 г. была образована Академия народного хозяйства. На проспекте Вернадского для нее построили комплекс зданий – 2 учебных корпуса и 16-этажное общежитие-гостиницу.

Академия народного хозяйства (АНХ) получила такое название с самого начала. Само слово «академия» было взято у военных, потому что академии в качестве учебных заведений были только у них (например, Академия Генштаба).

Во главе АНХ был поставлен академик Николай Васильевич Мельников. Он был специалистом по угольной промышленности, сначала занимался открытыми разрезами, а потом стал исследовать топливно-энергетический баланс. Одно время он возглавлял Комиссию по изучению производительных сил.

«Это был аналог военной академии»

А Н.В.Мельников после КЕПСа возглавил Академию народного хозяйства при Совете Министров СССР. Он сочетал науку и практику, знал народное хозяйство. Это был достойный основатель новой академии – альма-матер для обучения высших хозяйственных кадров.

В АНХ было два главных типа образования. Это, во-первых, очная двухлетняя программа переподготовки руководящих кадров с отрывом от производства. И, во-вторых, трехмесячные программы повышения квалификации по отдельным отраслям и сферам народного хозяйства.

На двухлетку приглашали разных людей, например директоров заводов, начальников управлений министерств и ведомств. Причем определяло список приглашенных Управление кадров ЦК КПСС. Затем, тот же ЦК распределял окончивших Академию по руководящим должностям с учетом их характеристик, данных в АНХ. Многие директора становились заместителями министров, начальниками главков и т. д.

Для работы АНХ были созданы привилегированные условия: небольшая часовая учебная нагрузка для профессоров и преподавателей, наличие филиала правительственной поликлиники в нашем общежитии, спортзала и бассейна, хорошее снабжение продуктами питания в столовой и буфете при низких ценах (в то трудное, дефицитное время – это было большим благом). Для слушателей сохранялась зарплата по месту работы и выплачивалась стипендия. Некоторые из них могли приезжать с семьями – им временно предоставлялись квартиры в недалеко расположенном жилом доме, которые были в распоряжении ректората АНХ и т.д.

«Время было нехорошее»

Н.В. Мельников умер в 1980 г., это произошло неожиданно, ему было немногим более 70 лет. Ректором после него стал академик Е.М. Сергеев, специалист по инженерной геологии, он занимался подземными водами. Сергеев через несколько лет ушел, и АНХ возглавил Е. К. Смирницкий, руководитель группы консультантов при социально-исследовательском отделе ЦК КПСС.

В ЦК КПСС был огромный социально-экономический отдел. Его часто возглавлял кто-то из секретарей ЦК или даже членов Политбюро. Время от времени был просто назначенный руководитель отдела, например Борис Иванович Гостев, который потом стал министром финансов СССР. Долгое время этот отдел был без начальника. В каждом важном отделе были консультанты. Многие выдающиеся ученые были консультантами. Арбатов или Богомолов – крупные ученые, были на этой должности в ЦК, не будучи еще академиками. А потом из консультантов они вдруг сразу становились директорами институтов, а это был очень высокий пост.

И вот Смирницкий был руководителем группы консультантов на уровне заместителя начальника отдела – это очень большая должность в ЦК КПСС. А до этого он, доктор наук, профессор, возглавлял Институт экономики в Свердловске. Он был один из первых директоров этого института, один из его создателей. Смирницкого взяли консультантом в ЦК КПСС, потом он дорос до руководства группой консультантов. Он участвовал в войне, был уже не молод. Я с ним дружил – очень хороший человек, причем он разбирался в народном хозяйстве, работал на Урале. В общем, в Центральный комитет пришел практик, консультанты занимались конкретными проектами.

Но в АНХ у него возник конфликт с парторганизацией. Это было уже во времена перестройки. Или Смирницкий с кем-то себя не так повел, или наоборот, я не знаю всех подробностей, в общем, его не выбрали в партком. И более того, партком написал на него кляузу в ЦК. Его освободили от должности в Центральном комитете. И он  ужасно обиделся на Академию. Потом АНХ около полугода была без руководителя. И никто не хотел им становиться… И время было нехорошее – 1989 г., уже начинался финансово-экономический и социальный кризис. Я не говорю о сложной политической обстановке, особенно между центром и республиками, возникли разные политические течения и т. д.

«У нас хозрасчет был в крови»

Когда Мельников был ректором, он приглашал людей из Академии наук (АН СССР). Он и мне предлагал возглавить кафедру, но я был директором в новосибирском академгородке, и мне показалось неэтичным принимать данное предложение.

Говорю ему: «Я лекцию готов читать, пожалуйста, бесплатно, как хотите. Но быть завкафедрой, находясь при этом в Новосибирске, – это противоестественно». Тем более это было время, когда совместительство, мягко говоря, не поощрялось, а, по сути, запрещалось. В АНХ был один поток, сто человек на курсе, на двух курсах – двести, еще три потока – повышение квалификации (агрокомплекс, машиностроители, строители).

А в Новосибирске я был руководителем огромной организации в Сибирском отделении Академии наук СССР. Это был не только большой институт с филиалами по Сибири, человек 600, но при нем была крупная хозрасчетная организация, которая внедряла наши экономико-математические разработки. В Новосибирском университете под нашей эгидой работал экономический факультет, был создан специальный факультет для директоров, издавался журнал «ЭКО», достигший годового тиража 185 тысяч экземпляров. Также я был членом Президиума Сибирского отделения – единственный экономист, на которого возлагалось руководство жилищной комиссии Сибирского отделения. Кроме того, я возглавлял Комиссию по внедрению.

Сибирское отделение содержалось за счет бюджета России, который был очень бедным. Отделению все время недодавали деньги, оно должно было много зарабатывать. Поэтому у нас в Сибирском отделении хозрасчет был в крови, иначе бы мы не выжили – там все дороже, а денег мало. То есть я был загружен полностью.

«В Москве я продолжал работать в науке и образовании»

В 1985 г. по инициативе М.С.Горбачева я был переведен в Москву. С 1984 по 1987 г. на общественных началах помогал ему в делах, которые он мне поручал. Основное мое место работы было – председатель КЕПСа.

Я никого из сотрудников Сибирского отделения в Комиссию не взял, поэтому не мог продолжать исследования в области применения математики в экономике, требующие коллективной работы. Эта работа была прикладной, требовался коллектив, а в Москве его у меня не было. И я переквалифицировался – стал заниматься развитием экономикой СССР, а теперь – России.

Вскоре меня выбрали академиком-секретарем, то есть руководителем Отделения экономики Академии наук, в котором было 15 институтов. Раньше не было международного отделения, и международные институты были в составе экономического отделения. Это было огромное отделение с очень большими задачами… И я стал членом Президиума уже большой Академии (АН СССР), был выбран как академик-секретарь. Это все-таки научная работа, моя специальность, и я в нее втянулся. В 1989 г. было несколько попыток пригласить меня в Правительство на разные должности, но я всегда отказывался, потому что я семь лет работал в Комитете по труду и зарплате и знал, что значит работать в аппарате. Это – не мое. Мне доставляет удовольствие работа со студентами и исследования, написание научных работ. И я ничего другого не хотел.

Я работал в Комитете по труду была сразу после окончания института с 1955 по 1961 г. Комитет в то время возглавлял «выдающийся ленинец» Л.М.Каганович. Это был мой первый руководитель, и он меня помнил даже спустя долгое время. Я один раз его встретил на Фрунзенской набережной, остановился и говорю:

– Здравствуйте, Лазарь Моисеевич!

– А, Абел, привет!

– Лазарь Моисеевич, как, вы меня помните?!

– А я всех помню.

Вот память! У него была привычка: докладывать должен тот, кто писал бумагу. Например, если документ составлял самый низкий клерк, докладывать должен именно он, а не его начальник. Сам руководитель при этом стоял , а клерк был перед Лазарем Моисеевичем. А я часто писал, поэтому я ему и докладывал, и начальнику было комфортно. При мне Каганович не кричал. А так он с начальниками, как говорится, не церемонился – кидал в них телефонами, занимался рукоприкладством, как потом выяснилось из письма ЦК КПСС о его антипартийной деятельности. Об этом мы, естественно, не знали. И я видел всю эту аппаратную работу и представлял себе, что значит работать в Правительстве.

Кроме того, это было время не для работы в правительстве, страна разваливалась… И ты ничего не можешь сделать, ты же не высший руководитель, у тебя полномочий нет. Никакого желания идти работать в Правительство не было, поэтому я категорически отказывался, говоря, что хочу заниматься наукой.

«Я довольно быстро навел порядок»

В 1989 г. меня назначили ректором Академии народного хозяйства. Я не стремился сюда попасть, поскольку мне надоела руководящая работа, которой я занимаюсь с 1957 г.

И я долго манкировал, месяца три не выходил на работу, думал, может, кто-то еще согласится. Но в итоге мне пришлось выйти на работу. В первый день я пришел в девять утра. Кабинет был закрыт – ни секретаря, ни отдела кадров, ни канцелярии, одни уборщицы… Я попросил открыть мне дверь, а вскоре пришла секретарша: «Ах-ах-ах! Никто никогда тут в девять не приходит…» Ну, я довольно быстро навел порядок.

И вот я был ректором с 1989 по 2002 г., 13 лет.

В АНХ я пришел членом Президиума Академии наук СССР. На новом месте я не пытался ни с кем расправиться, не хотел никого увольнять. Ну, разве что кроме исключительных случаев, когда человека уличали в воровстве или была вопиющая профнепригодность. Работая в научных коллективах, я следовал принципам демократии, и каждый мог ко мне зайти, минуя секретаря. Средний возраст профессоров был 67 лет, и многих пожилых сотрудников я сделал консультантами.

Я старался со всеми сохранить хорошие отношения, хотя и не всегда это удавалось.

«Если ректор сказал – надо выполнять»

Но все-таки мне иногда приходилось принимать жесткие решения. Однажды ко мне пришел мой друг академик А.Тихонов, сельхозник. Он был первый вице-президент в Сибирском отделении Сельскохозяйственной академии, мы дружили по Сибири. Очень крупный ученый. Он мне и говорит:

– Абел, я рад, что ты пришел.

– Как в Академии? – спрашиваю.

– Все хорошо.

– Как у тебя работа?

– Все хорошо. Да, – говорит, – мелкий вопрос есть. Ты знаешь, у нас какая-то странная система: в командировки ты должен ехать за свой счет, а потом тебе компенсируют. Меня пригласили в Германию, и разрешили поехать. Я поехал за свой счет – купил билет, вернулся. И вот уже два месяца прошло, все хожу, а бухгалтерия не платит.

– Ты был у главного бухгалтера?

– Был. Говорит: нет денег, подожди, еще подожди. А вот уже два месяца прошло.

Ну, я думаю, что это мы легко устроим. Позвал главного бухгалтера при нем, говорю:

– Расскажи.

– Да, правда, как-то мы затянули, но я в течение недели решу этот вопрос, – отвечает бухгалтер.

– Ну вот, видишь, как просто.

Проходит недели две–три, я сформировал первый Ученый Совет, включил туда и Тихонова. Встречаемся, я говорю:

– Ну как, все хорошо?

– Все хорошо.

– Выплатили тебе?

– Нет.

– Почему нет?! Она же обещала. Ты пошел к ней?

– Пошел.

– Что она сказала?

– Да мне неудобно тебе говорить, что она сказала.

– Нет, скажи.

– Она ответила: мало ли что сказал ректор, что он в этом понимает, не выплатила и не буду платить.

Я ее позвал, говорю:

– Выплатили?

– Нет.

Тогда я говорю:

– Берите лист бумаги и пишите ректору: прошу освободить меня по собственному желанию. Я делаю для вас добро, я могу вас уволить по статье за профнепригодность. Но я не хочу вам портить жизнь и обещаю не писать на вас плохую характеристику.

Она заплакала и ушла, стоит в коридоре, плачет, все проходят… некоторые, кого я знаю, заходят, и почти каждый говорит:

– Так же нельзя, она хорошая женщина, а ты ее довел до слез.

– Ну, а как я могу поступить?

В итоге я опять ее позвал, говорю:

– Хорошо, я вас перевожу на должность рядового бухгалтера, лишаю всех премий. Если вы будете хорошо и честно работать, то через полгода я возвращу вам вашу прежнюю должность. Вы также должны порекомендовать мне кандидатуру на ваше место и будете помогать этому человеку в работе.

Она на это согласилась и потом была хорошим бухгалтером. И все после этого поняли: если ректор сказал, значит надо выполнять. Я очень за этим слежу, даже в мелочах. Если дело не выполняется, если ты должен все время проверять, выполняют или не выполняют, если ты, давая поручение, не уверен, что его выполнят, так нельзя.

А вот с научными работниками дело обстоит по-другому. Я давно пришел к выводу, что нельзя им давать приказы и говорить: «Сделай то-то и то-то». С ними надо советоваться: «Как ты думаешь, правильно ли будет, если мы сделаем то-то? Не возьмешься ли ты?» То есть надо сделать так, чтобы это было его дело, а не навязанное, потому что эти люди независимы. И я давно понял, что надо вводить демократические порядки. Но в то же время у меня были достаточно высокие требования к результатам исследований.

Тогда у меня не было другой работы, кроме работы ректором, я нигде не совместительствовал, прекратил заниматься бизнесом, когда занял эту должность. Я имел консультационную фирму, ничего я сюда не привнес. И внутри Академии ничем больше не занимался, не руководил никакой кафедрой, не вел никакой коммерческой программы, сулившей неплохой дополнительный заработок.

«Академию пытались ликвидировать»

Вообще в те годы было очень трудно, приходилось фактически выживать. Лишь в самом начале жилось относительно легко, все-таки год-полтора продолжалось советское время. А потом началось страшное. Были предприняты попытки ликвидировать Академию как пережиток СССР. В Союзе все министерства уничтожены, а мы — организация при Правительстве СССР. Почему мы должны перейти в Россию? Мы должны были быть упразднены, как пережиток СССР, — так думали те, кто хотел захватить нашу неплохую собственность.

Я пришел в АНХ в сентябре 1989 г. В стране еще только начинался кризис, и все было по-старому. Был всеобщий дефицит, но наша Академия снабжалась с особых баз. В нашей столовой, в буфете никакого дефицита, естественно, не было. Работники Академии обеспечивались продуктами, регулярно платилось жалованье, были хорошие льготы.

Конечно, на первых порах у меня были трудности. Я должен был разобраться, что тут преподают и так далее… Это была старая советская система. Академия была рассчитана на 100 человек, ежегодно принимаемых на двухлетнюю, так называемую академическую программу, и еще было три потока по три месяца повышения квалификации. Это было время, когда уже говорили о необходимости перехода к рыночной экономике, о необходимости сочетания социализма с рынком, и раздавались призывы учить рыночным дисциплинам, бизнес-образованию. Говорили, что нужно ввести маркетинг, обучать людей с учетом западного опыта, где есть профессиональные степени управления, в частности MBA, и так далее.

«Нужны свежие силы»

Правительство незадолго до этого решило при нашей Академии создать Высшую коммерческую школу для того, чтобы обучать людей, как вести бизнес за границей. В стране возникали совместные предприятия, кооперативы, начали создаваться первые коммерческие банки, и мы должны были эти вопросы тоже как-то решать. А у нас такого и близко не было, кто мог бы, например, читать лекции по маркетингу или эккаунтингу, не говоря уже о корпоративных финансах, ценных бумагах, акциях и  т.д. Коммерческая школа была только на бумаге, фактически ничего не было сделано. И в постановлении было написано, не очень ясно, что она может быть отдельным юридическим лицом, а может быть частью Академии. Я сразу включил ее в состав АНХ.

Главной моей задачей стало кадровое обновление, потому что ясно, что с такими кадрами задачи, которые ставят перед Академией, не выполнишь. Кроме того, там было много лабораторий, возглавляемых дочками, племянницами, сыновьями министров и других высокопоставленных лиц. Часть этих организаций занимались неизвестно чем, неизвестно как отчитывались, никакой ответственности за результаты своей работы не несли. В то же время они занимали целые этажи второго корпуса. Надо было с ними разобраться, выяснить, чем они занимаются. Кстати, и моя дочка в одной из таких лабораторий работала, но я ее сразу, конечно, в соответствии с советскими законами убрал, потому что нельзя родственников в подчинении иметь. Она была вынуждена уехать в Америку, потому что не нашла в России приличной работы, а здесь она работала старшим научным сотрудником и была на хорошем счету.

Мне было уже под шестьдесят, и всем моим друзьям примерно столько же, приглашать их было не уместно. Кроме того, большая часть моих товарищей была в Новосибирске, а я принципиально никого оттуда не перетаскивал. Поэтому я фактически был один. Впрочем, и в Москве у меня было много знакомых, я знал всех более или менее видных экономистов, но своего ядра, своей команды не было. У меня вообще не было людей, которых я мог бы пригласить и сказать: ты будешь коммерческий директор, ты – финансовый директор, ты – главный бухгалтер. Обычно хороший хозяйственник имеет команду, причем, когда он переходит с одного места на другое, вместе с ним переходит и эта команда. А со мной никто не перешел, кроме моей помощницы из Новосибирска Лилии Денисовой, она кандидат наук, первая моя аспирантка в Сибири.

Итак, я рассматривал кафедру за кафедрой, лабораторию за лабораторией. Когда я стал создавать коллектив, то понял, что нужны свежие силы. Мне было трудно их привлечь, потому что я не дружил с тридцати- и сорокалетними. Я их не знал – это другая возрастная категория… Но все-таки отдельные люди мне были известны, я с ними сотрудничал. И я хорошо знал Леонида Евенко, он был главой отдела управления в Институте США под руководством моего друга Г.А. Арбатова, изучал опыт Америки, Японии, годами там сидел, прекрасно говорил по-английски, а в последнее время занялся бизнесом, создал консультационную фирму. Поэтому он мне был интересен. Кроме того, Леонид Иванович известный специалист по управлению, автор солидных трудов. И я пригласил Евенко на роль директора высшей коммерческой школы. Он ее переименовал в Высшую школу международного бизнеса. Привел с собой человек 60, из них 15 докторов, в том числе из Института США и Канады. Это были его ровесники – лет 40–45. Он очень активно взялся за дело, и мне это понравилось.

«Мой выбор пал на Гайдара»

Но все-таки это была прослойка 40-45-летних уже состоявшихся людей. А мне нужны были 30-летние, которых можно было посылать на обучение. Конечно, можно отправить за рубеж и 45-летнего, но это не очень удобно.

Я долго присматривался, и мой выбор пал на Егора Гайдара. Он в это время был корреспондентом «Правды». Тогда эта газета стала меняться в худшую сторону, а он был человек либеральных взглядов. Я с ним был хорошо знаком, потому что в последний период Горбачев стал привлекать его на дачи ЦК, а я там много работал. Читал также его статьи в «Коммунисте», знал, что он вел экономический семинар, в том числе с А.Чубайсом. Я видел в Гайдаре лидера волны молодых экономистов, и я ему позвонил, на что он с радостью откликнулся и приехал.

Я предложил ему перейти в АНХ, создать исследовательский институт при Академии. Он согласился сразу и назвал его Институт экономической политики. Я обещал Гайдару не вмешиваться в его работу, предложил ему взять свою команду, выбрать любое помещение.

Гайдар не пойдет работать в преподаватели, я знал это, он исследователь по натуре. И я не думал тогда об исследованиях, я хотел, чтобы здесь была прослойка 30-летних. Этих людей я хотел привлечь к преподаванию. К тому же их можно послать за границу, они знают язык.

И вот я позвал своих хозяйственников, финансистов и произнес перед ними речь, я ее очень хорошо продумал тогда: «Если я вам что-то скажу и вы не сделаете, я вас отругаю, в крайнем случае, объявлю выговор, но если вам скажет Егор Тимурович и вы это не сделаете, я вас сразу уволю. Этот институт имеет приоритет, это главная организация в Академии».

По-другому бы не получилось создать институт. Если бы Гайдар столкнулся с бюрократией, то ничего бы у него не вышло. К этому институту было очень хорошее отношение. Они сразу занялись проблемой перехода России к рынку, изучением рыночных реформ в других странах. Он ко мне приходил, рассказывал, чем они занимались, но я никогда не вмешивался, в их совещаниях участия не принимал.

Институт Гайдара был структурным подразделением Академии. Егор Тимурович пригласил к себе всех молодых, исключением был один Е. Ясин – примерно моего возраста, которого я хорошо знал и с которым много работал. А так все были молодые – 30–35 лет.

Гайдар проработал у нас совсем немного – год-полтора, до 1991-го. Затем он ушел в Правительство, взяв всех своих ключевых сотрудников. Но институт продолжал существовать, уже с новым и.о. директора. Когда Гайдар ушел из Правительства, он вернулся в институт и попросил меня сделать его самостоятельным, уже не при Академии.

И я выступил учредителем самостоятельного института, договорился с Отделением экономики РАН, которая тоже выступила учредителем. И благодаря А. Чубайсу, который возглавлял Госимущество, институт получил помещение. Гайдар взял в институт всех своих сотрудников, свое оборудование. А я остался членом их Ученого Совета.

«Мы были оптимисты»

В научных лабораториях АНХ удалось найти человек десять вполне достойных молодых людей со знанием языка, и их отправили на обучение за рубежом. Дело в том, что в 90-е гг. было трудно жить на заработанные деньги, они постоянно обесценивались. И я, чтобы прокормить семью, в свои летние отпуска читал лекции в Америке. Я знал деканов Гарварда и ряда других ведущих университетов США и Великобритании, и с ними договаривался о том, чтобы они с нас брали при стажировке в разы меньше, чем с других. Это удалось, поскольку в то время Россия перестраивалась, начала переход к рынку, шла демократизация, и нам старались помочь. В США, правда, требовали, чтобы я об этом никому не рассказывал, ведь это  прецедентное дело, исключение для России, которая только становится на ноги.

Пока я этими вещами занимался, положение в нашей стране было все хуже и хуже: дефицит нарастал, денег не хватало, росла инфляция, деньги ничего не стоили, возник черный рынок. И с конца 90-го г. или уже в 91-м начались перебои с зарплатами со стороны Минфина. Также задерживались платежи на коммунальные услуги.

Это свалилось на нас довольно неожиданно. АНХ была государственной организацией, у нас не было никакого хозрасчета, мы не вели платных программ и полностью зависели от бюджета. Но мы надеялись на наше привилегированное положение, ведь мы были единственной подобной организацией при Правительстве. Неужели не хватит денег?

Но денег действительно не хватало. Проходит месяц – не платят, два – не платят, коммунальные услуги – не платят, энергетики пытаются отключить свет, связисты хотят отключить телефоны. Я обратился в Правительство:

– Что делать? Денег не дают.

Там мне сказали:

– Ты везде выступаешь и говоришь, что нужна самоокупаемость, самоуправление. Вот и покажи на своем примере. Пойми, у нас нет денег даже на содержание милиции. Ты понимаешь, насколько это опасно? Мы задолжали пенсионерам. А у тебя благополучная организация. Займитесь платным обучением.

Я отвечаю:

– Хорошо. Я готов и понимаю вас, но дайте средства хотя бы на три месяца, надо же подготовиться.

К счастью, на три месяца дали. Мы кое-как покрыли долги. Затем начали сокращение управленческого и обслуживающего персонала и переход на самоокупаемость отдельных подразделений Академии.

«Никаких плановых отделов, никаких управлений»

В общем, я предложил такую схему: мы делим Академию на бизнес-единицы в виде  бизнес-школ. И каждая зарабатывает деньги. Все, что она заработает, – принадлежит ей, за исключением маленькой части, которую мы берем на оплату коммунальных услуг.

Далее – каждая часть профессорско-преподавательского состава выбирает себе руководителя, а также комиссию, которая занимается финансовыми вопросами. Я, как ректор, даю полномочия руководителям каждой бизнес-единицы Академии иметь свой счет в банке и заработанные деньги переводить туда. Конечно, наша центральная бухгалтерия будет держать ситуацию под контролем, но очень мягким, и ответственность за все будет нести финансовая комиссия и тот, кто подписывает бумаги.

Условие: если за полгода бизнес-школа не сможет выйти на самоокупаемость, то мы меняем ее руководство. Выберут новое начальство – еще срок полгода. Если и тогда не смогут заработать, то эта структура ликвидируется. Следовательно, это подразделение не может выжить в наших условиях.

И как-то стали выживать – с большим трудом. Все продал – гараж, машины, зачем нам 30 автомобилей! Я сократил 500 человек – всю обслугу, всех сантехников. Остались один проректор, одна секретарша, один человек на учебной работе. Отдел кадров – один человек, канцелярия – один человек. Никаких плановых отделов, никаких управлений. Да, самый минимум, по крайней мере, в начале. В общем, кое-какие деньги накопить удалось.

И надо сказать, что постепенно люди смогли зарабатывать, научились придумывать программы, проводить рекламные кампании, разрабатывать маркетинговые стратегии. Это был мучительный процесс, особенно в первый год–полтора. Я немного помогал кому-то, в бюджет подбрасывал денег, но в основном все-таки люди перешли на свой баланс.

Позже выяснилось, что одна из структур – институт повышения квалификации, воспользовавшись такой свободой, помимо официального счета завела неофициальный. Деньги, переведенные туда, попросту присваивались. И в этом институте руководитель не поделил какую-то сумму с главным бухгалтером, они стали друг на друга жаловаться. Тогда все и всплыло. Я ликвидировал эту структуру.

«Почему вы, профессор, получаете меньше 1000 долларов?»

В то время трудно было всем высшим учебным заведениям. В том же МГУ профессорам платили мизерную зарплату. Хотя Московский университет, конечно, был в лучшем положении, чем мы. Дело в том, что это головной вуз Министерства образования. А у нас в Совете Министров нет ни куратора, ни отдела, который нами ведает. Не ясно даже, к кому обращаться.

Деньги распределял Минфин, АНХ шла отдельной строчкой. Я считал, что мы не должны ходить с протянутой рукой и не должны лоббировать свои интересы. Поэтому в комиссию не являлся сам и не посылал своих людей. Сколько нам Правительство даст, столько даст. Но этих денег нам не хватало даже на зарплату, да и то их становилось все меньше и меньше.

Я же все время говорил своим людям: почему мы хуже европейцев? Почему вы, профессор, получаете меньше 1000 долларов? Значит, вы просто плохо работаете. Не вы лично, а ваше подразделение. Вы должны зарабатывать 3000, как на Западе, с учетом того, что у вас есть квартира, медобслуживание, у вас совсем другая налоговая система и т. д.

И по мере того как люди научились зарабатывать, я устанавливал пределы – например, почасовая оплата не ниже определенного уровня. Вы не можете профессору установить ставку ниже такой-то, доценту – ниже такой-то.

Потом была создана Аккредитационная комиссия, и она начала регулировать программы обучения, цены на них, состав преподавателей и т.д. Бизнес-школы стали отчитываться, что они собираются преподавать, кто будет читать лекции, какие программы. Требования все время ужесточались. Потихоньку ситуация вошла в нормальное русло. Через два года мы стали зарабатывать больше других.

Надо сказать, что в разных институтах возникали школы бизнеса. В основном их организовывала молодежь, старая профессура на это не шла.

Скажем, в МГИМО в 1988 г. возникла школа бизнеса. Ее создал тогда молодой доцент Андрей Мануковский со своими единомышленниками. Эта школа стала зарабатывать деньги, и тогда ей подняли арендную плату. Они обогащали институт, который за счет этого добавлял денег и другим. Но старые профессора не могли понять ситуацию. В конце концов, эта структура стала испытывать трудности из-за высоких отчислений. Тогда они пришли и сказали: «Мы хотим перейти в вашу Академию». Я их с удовольствием взял при условии, что они не поссорят нас с руководством МГИМО. Ректор был не против, конфликта никакого не было. Теперь это одна из наших лучших школ – ИБДА (Институт бизнеса и делового администрирования).

Так как сотрудники этого института из МГИМО, то они были связаны с иностранцами теснее, чем мы, и говорили на двух–трех языках. Эти молодые ребята быстро переняли западные нормы и стандарты. Они стали членами ассоциации ЕFMD, и, вслед за ними, и другие структуры АНХ тоже вошли в Ассоциацию. Институт многое дал Академии.

Примерно таким же образом у нас в АНХ оказался профессор Анатолий Вячеславович Бусыгин, декан нашего факультета экономических и социальных наук (ФЭСН). Он пришел из Гуманитарного университета, где создал институт предпринимательства. Ситуация там развивалась по сценарию МГИМО, и Анатолий Вячеславович оказался у нас. И наш ФЭСН, где он трудится деканом, – прекрасный факультет

Кроме того, в рамках этих бизнес-школ мы вводили программы MBA (Мастер  делового администрирования) для слушателей дневного и вечернего обучения, а также – для заочников. Причем эти программы были с разным наполнением: это и банковское дело, и финансовый менеджмент, и инновационный менеджмент, и корпоративные финансы. Во главе программ стояли директора, а научными руководителями были доктора, кандидаты наук.

Позже, уже в 2002 г., организовали высшую программу для топ-менеджеров – программу DBA (Доктор делового администрирования), на нее принимают человек 25–30, есть и две группы в Казахстане по 15 человек. Это трехлетняя программа.

Потихоньку наиболее сильные сотрудники организовывали уже не одну программу, а две–три, создавались отделения. И когда они стали достаточно зарабатывать, мы их выделяли в отдельные школы. Так возникли ВШКУ Сергея Календжяна, факультет финансов и банковского дела Седы Насибян, Высшая школа финансов и менеджмента Елены Лобановой и другие факультеты.

«Мы – родоначальники MBA в России»

Вообще с точки зрения рынка мы, наша страна, – дети, нам 20 лет, а рынку – 200. На Западе рыночные традиции живут еще с послевоенного времени, у них есть яркие, сильные школы, где преподают «звезды» мирового уровня. В Америке, например, более 1000 бизнес-школ, из них аккредитованы 400. Для этих образовательных учреждений в США есть определенные требования: два года обучения MBA (кроме Executive MBA – там допускается полтора года), 24 обязательных предмета, не менее 50 зачетов и т.д.

Мы взяли эти критерии и создали свою систему MBA – уже под нашим руководством. Так, при нашем участии была учреждена Российская ассоциация бизнес-образования (РАБО). Долгое время президентом РАБО был Леонид Евенко, сейчас ею руководит Сергей Мясоедов. Мы были родоначальниками MBA в России и вывели его на государственный уровень. Также мы установили стандарты МВА в нашей стране. У нас 2000 человек обучались МВА в год по всем специализациям.

Кроме того, мы всячески развивали связи с зарубежными организациями. Нашей мечтой в то время было создание совместной программы с западным университетом или бизнес-школой, чтобы Академия выдавала дипломы западных университетов, и у нас были программы двух дипломов. И в Академии работают около десятка таких программ. Сначала мы разработали совместную программу с Калифорнийским университетом. Диплом этого университета подписывает сам губернатор штата, поскольку это – университет штата.

История такова. Одного из профессоров Академии – Эдварда Гойзмана, специалиста по применению математики в экономике – позвали в США читать лекции. Это было еще в 1989 г. Партком выступал против, потому что у него дочь в Израиле. Подозревали, что Гойзман хочет уехать в Америку и там остаться. И я с ним откровенно поговорил. Он сказал тогда:

– Ну, куда я уеду от моей жены?! Она работает в оборонном комплексе, ее за границу не пускают. Как это – я поеду туда, а она будет здесь?!

Я ему поверил и поручился за него. Гойзман там блестяще проработал два года и вернулся с благодарственным письмом от ректора университета. Она писала, что очень довольна нашим профессором, что у них преподавания такого класса никогда не было. Также в послании говорилось, что их вуз готов начать с нами объединенную программу и выдавать совместные дипломы. Сначала мы разработали программу переподготовки, а потом взялись за МВА.  Фирмы охотятся за выпускниками этой программы, им готовы хорошо платить. Причем программа прошла аккредитацию в США, она входит в американские справочники МВА.

Есть еще замечательная Кингстонская программа. Кингстонский университет был основан не так давно, он младше, скажем, Оксфорда или Кембриджа, зато его школа бизнеса и права считается одной из лучших, с типичным английским образованием.

Когда мы стали уже усиленно развиваться в этом направлении, к нам в АНХ пришел английский социолог Теодор Шанин. С ним я хорошо знаком, он был редактором одной из моих первых книг – о перестройке, на английском языке, также он меня приглашал читать лекции в Кембридж. Т. Шанин заведовал кафедрой социологии в Манчестерском университете, изучал российскую социологию в сельском хозяйстве, работал с академиком Татьяной Ивановной Заславской, моим соратником по Новосибирску.

И мы с Т. Шаниным создали Московскую высшую школу социальных и экономических наук, как аналог London School of Economic and Social Science. Наряду с экономикой там изучают право, политологию, психологию, социологию, менеджмент, при этом программы ведутся на английском языке, как во всех школах с двойным дипломом. Часто занятия ведут профессора из Манчестера, а наши преподаватели, прежде чем вести занятия в этой школе, проходили там стажировку.

Причем британцы поставили требование: у нас должна быть библиотека на английском языке. И мы нашли профессионала-англичанина, он составил список необходимых книг, периодики и т. д. И мы сделали английскую библиотеку. Это очень современное книгохранилище, все в открытом доступе, книги выдаются на дом. Также там есть компьютеры, связанные с другими иностранными библиотеками, и если какой-нибудь книги нет, ее можно найти по сети.

«Путин попросил остаться»

Вообще я хотел уйти с поста ректора еще в 1997 г., потому что мне исполнилось 65 лет. В России есть закон, согласно которому ректор или проректор высшего учебного заведения по достижении этого возраста должен подать в отставку. В виде исключения организация, которой принадлежит этот вуз, имеет право оставить его еще на пять лет, если при тайном голосовании конференции института этот человек получит квалифицированное большинство голосов.

И вот я подал заявление об отставке в Правительство. А тогда в Совмине была напряженная ситуация, как раз перед кризисом 1998 г.. В общем, пришли новые люди, начались реформы, и мое заявление никто не рассматривал. В. Черномырдин ушел в 1999 г., появился С. Кириенко, затем его сменил Е. Примаков, за ним пришел С. Степашин, а после него – В. Путин. Никто не рассматривал заявление, только Путин рассмотрел и издал распоряжение о продлении срока полномочий ректора до октября 2002 г., то есть до того момента, когда мне исполнилось 70 лет.

«Мы с Мау сделали рокировку»

Где-то за полтора года до конца второго срока я стал волноваться. Дело в том, что в 1997 г. я даже не думал о выборе преемника. Но к 2002 г. я хорошо понял, что если я не подберу человека, который продолжит эти начинания, то все, что я сделал, может не сохраниться. Поэтому я стал думать: кто? И стал рассматривать возможных кандидатов.

Я говорил с разными людьми, в том числе с Е. Гайдаром, который мне посоветовал остановиться на кандидатуре Владимира Александровича Мау. Он тогда руководил Комиссией по экономической реформе при Правительстве. Важно, что В.А. Мау уже тогда был доктором экономических наук, довольно известным ученым, имеющим ряд монографий по истории экономической мысли и истории народного хозяйства. Я пригласил В. Мау в качестве заведующего кафедрой, так как ректор Академии должен по Уставу быть выбран из профессоров Академии.

Естественно, я старался привлечь Владимира Александровича к рассмотрению вопросов развития Академии. Он стал активным членом Ученого совета и постепенно  стал известен в Академии.

И позже, в апреле 2012 г., у нас состоялась конференция, на которой в качестве ректора тайным голосованием выбрали Владимира Александровича. Затем прошло пять лет, мы опять собрались и вновь выбрали его. При этом выбрали с хорошим результатом, это говорит о том, что мы не ошиблись в ректоре.

Владимир Александрович Мау выступил с программой, главный тезис которой – не навредить. В своем выступлении он отметил, что не собирается делать резких изменений в политике Академии, что хочет продолжить прежний курс. Причем ему особенно нравится идея самостоятельности факультетов, ведь тогда этот вопрос всех очень волновал.

Вместе с тем он сообщил: «Мы сделаем поворот больше к исследовательской работе, ближе к Правительству». Так и происходит, и это правильно.

Он очень много уделил внимания реконструкции, модернизации зданий Академии, провел капремонт гостиницы. Это все строилось в 70-е гг., к тому времени необходимость в ремонте уже назрела.

Обычно в России бывшие ректора переходят в президенты организации. Я этого не хотел, чтобы больше времени оставалось на исследования и преподавание. Поэтому  стал заведующим кафедрой, которую основал Владимир Александрович, переехал в его кабинет, а он – в кабинет ректора. С тех пор я ни разу об этом не пожалел.

Самое главное – заниматься любимым делом: исследованиями, написанием статей и книг, преподаванием… Очень хорошо для человека, когда его любимое дело становится его профессией. Так что для меня в этом плане все в итоге сложилось удачно.

«Деятельность Гайдара ценю очень высоко»

И еще что касается Егора Тимуровича Гайдара. Да, я хотел снизить средний возраст профессорско-преподавательского состава Академии. В 1989–1990 гг. мне была нужна прослойка совсем молодых 30-летних специалистов, тогда и появился Гайдар. Я бы не стал утверждать, что это именно я сделал ему карьеру и дал ему путь. Он бы достиг всего как-нибудь по-другому.

Как я  говорил, раньше в Академии большинство преподавателей были преклонного возраста. Чтобы омолодить состав, хотелось с самого начала пригласить относительно молодых экономистов-лидеров, с которыми придут более молодые сотрудники со знанием иностранных языков, исследований, которые проводятся в других странах, которые мыслят по-современному. И я выбрал для приглашения Е. Гайдара, чей экономический семинар в Москве был известен. Предложил ему в 1989 или 1990 г. возглавить исследовательский институт в рамках Академии, обещая свободу исследований и материальную поддержку. Он согласился и перешел в Академию, создав молодежный исследовательский коллектив численностью примерно в 60 человек. Институт он назвал Институтом экономической политики и во главу угла поставил тематику по разработке путей перехода России к рынку, изучение опыта других постсоциалистических стран на этом пути.

Гайдар был, пожалуй, единственный человек, который имел четкое представление, как в тяжелейших условиях кризиса осуществить переход к рыночной экономике. Кстати,  я не участвовал в разработке этой программы.

Иногда Гайдар спрашивал моего совета по тому или иному вопросу. Я ему излагал свою точку зрения, она была отличной от его по ряду вопросов. Разработанная под руководством Е. Гайдара Программа, была принята Б. Ельциным, и он пригласил Егора Тимуровича в Правительство, которое во многом было сформировано из сотрудников этого института.

В целом, направленность действий реформаторов во главе с Е. Гайдаром, я считаю, была правильной, и в труднейших условиях после развала Союза они предотвратили экономическую катастрофу. За это Е. Гайдару низкий поклон и благодарность. Они не довели дело до гиперинфляции, которая бы принесла ужасные беды. Они не допустили вооруженных конфликтов и восстаний. Они не дали регионам отделиться от России, а такие тенденции тогда существовали. Они сплотили все регионы на экономической базе, поставив их в зависимость от центра. В их деятельности было очень много правильных моментов, я бы даже сказал единственно возможных.

Поэтому я деятельность Гайдара ценю очень высоко.

Да, были в работе реформаторов и ошибки. Конечно, если бы пришлось это все делать снова, можно было бы провести реформы менее болезненно.

Однако, если бы тогда мы были на его месте, то, вероятно, сделали бы хуже. При всех бедах, которые обрушились на нашу страну в тот период, ситуация могла бы быть еще более плачевной. Но не Гайдар виновен в этих бедах, тяжелое положение 1990-х гг. в значительной мере было обусловлено предшествующими событиями в стране. Никто не осуществлял переход к новой социально-экономической формации в условиях кризиса, в условиях распада страны. Это было очень трудно, чего не пожелаешь никому.

Кроме того, Е. Гайдар ведь руководил страной в период реформ очень недолго – менее года. И еще больше ошибок было допущено в кризисные 1993-1998 гг., когда он в Правительстве уже не работал.

После  отставки осенью 1992 г. Е. Гайдар вернулся к руководству Институтом, который стал самостоятельной организацией – наша Академия здесь выступила инициатором. Он переименовал Институт в Институт переходного периода, но потом – совсем недавно – Институт все же вернулся к первоначальному наименованию – Институт экономической политики. Думаю, этот Институт уже сыграл и играет значимую роль в разработке направления социально-экономического развития нашей страны.

Я часто вспоминаю Егора – ведь сижу в его бывшем кабинете в Академии и гляжу на его большой портрет, который там установлен.