16 февраля 1908г. секретарь Государственной думы И.П. Сознович обратился с письмом к Столыпину с просьбой сообщить, «когда можно ожидать представления» законопроектов о страховании рабочих. Это письмо премьер направил министру торговли и промышленности И.П. Шилову. 7 марта последовал ответ, что «законопроекты по обязательному страхованию рабочих от несчастных случаев и на случай болезни, равно как и о врачебной помощи рабочим, уже изготовлены» и в настоящее время окончательно дорабатываются. «В течение текущего месяца» эти законопроекты будут внесены на рассмотрение Совета министров[1]. Ввиду сложности законопроектов министр просил разрешения созвать межведомственное совещание для их окончательной обкатки. Оно было создано под председательством товарища министра торговли и промышленности Н.А. Остроградского и проводило свои заседания в апреле — мае 1908 г.

Линию правительства Столыпина и оценку работы этого совещании со стороны буржуазии мы находим в двух документах. Первый — доклад Г.С. Касперовича Совету съездов представителей промышленности и торговли от 6 июня 1908 г., второй — отчет Триполитова /106/ Петербургскому обществу заводчиков и фабрикантов от 30 мая 1908 г.

Особенно подробно Касперович остановился на тех изменениях, сделанных совещанием, которые «приобретают особое значение и вместе с тем заслуживают особого внимания». Законопроект о страховании от несчастных случаев, по его мнению, остался таким же, каким его выпустили еще при Философове. Дело в основном свелось к тщательному редактированию. Законопроект же об обеспечении на случай болезни, наоборот, «представляет значительную разницу» по сравнению с первоначальной редакцией, и прежде всего в том, что он объединяет «два прежних отдельных проекта — страхование от болезни и о врачебной помощи рабочим, причем постановка последнего вопроса радикально изменилась». Изменение это, как видно из дальнейших объяснений, было произведено в пользу промышленников. Согласно проекту, владельцы предприятий должны были давать лишь первоначальную врачебную помощь. Что же касается больничного лечения, «осуществление которого могло бы быть особенно затруднительным для владельцев промышленных предприятий», то предусматривалась лишь их денежная ответственность перед лечебными заведениями в размере действительной стоимости этого лечения[2].

Остальные поправки автор доклада разделил «на две отличные друг от друга категории». Первые — это те, «которые вызваны стремлением придать проектируемому закону характер большой жизненности и устойчивости», иначе говоря, идут навстречу пожеланиям промышленников. Вторые — это поправки «преимущественно административного», т. е. охранительно-полицейского, характера. Из первой группы главным было изменение принципа определения размера взносов от рабочих. Вместо прежних 3% месячного заработка величина взноса устанавливалась в зависимости от размера кассы: чем касса больше, тем процент ниже, а трехпроцентный взнос оставался крайним пределом. «Видами совершенно другого порядка», — констатировал Касперович, — обусловлены поправки второй категории. Прежде всего был введен ряд статей, устанавливающих «мельчайшие подробности надзора» за деятельностью общих собраний членов кассы (извещение полиции о собрании за три и семь дней, право губернатора и полиция посылать па эти собрания «должностное лицо», штраф до 100 руб. за «незаконный» созыв собрания и т. д.). Председателем губернского /107/ страхового присутствия становился губернатор, а не старший фабричный инспектор, как проектировалось вначале. В состав присутствия вводились вице-губернатор и начальник жандармского управления. Присутствие получало право закрывать кассы и передавать их дела другим кассам, если оно установит, что «положение для кассы угрожает несостоятельностью или же действия больничной кассы представляют опасность для государственного порядка и общественного спокойствия». Министерство внутренних дел эту новеллу обосновывало прежде всего стремлением «по возможности охранить... больничные кассы от вредного влияния со стороны социалистов-демократов».

По мнению Касперовича, «все эти наслоения в проекте являются результатом вынужденной уступки со стороны Министерства торговли и промышленности... властным требованиям представителей Министерства внутренних дел». Как выяснилось на совещании, взгляды двух министерств «диаметрально расходятся». Министерство торговли и промышленности (и, конечно, промышленники) считало, что больничные кассы не должны стать орудием политики и борьбы с социал-демократами — для этого у правительства «имеются иные средства». Теперь же в законопроекте «особенно сильно подчеркнута политическая сторона дела». Любопытно, что Касперович был уверен, что в таком виде законопроекты о присутствиях и страховом Совете будут провалены Думой. Принятие их последней он считал «невероятностью»[3].

Отчет Триполитова в принципе аналогичен докладу Касперовича. Он с удовлетворением подробно перечисляет уступки, сделанные в пользу промышленников, и делает вывод, что «из спорных вопросов большинство (пожеланий. — А.А.) по представлению промышленности имело успех». Но, продолжал он, при обсуждении «вскрылась целая область новых вопросов, о которых в первоначальном законопроекте не было речи. Это суть вопросы по надзору за деятельностью больничных касс, внесенные представителями Министерства внутренних дел и проведенные с энергией и железной логикой». Триполитов особенно упирал на то, что «здесь голосу представителей промышленности места не было», более того, «даже Министерство торговли и промышленности пошло как бы на буксире Министерства внутренних дел». Перечислив поправки последнего, Триполитов делал вывод:

«В этой области компромиссы невозможны: или свобода /108/ и самоуправление, или надзор и вмешательство власти, и этот кардинальный вопрос, конечно, займет внимание и Совета министров, и законодательных учреждений».

В Совет по делам о страховании рабочих, согласно проекту, должны были войти восемь представителей Министерства торговли и промышленности, два — от Министерства внутренних дел, четыре — от других ведомств, два — от городов и земств и по три — от работодателей и рабочих.

«Учреждения, — констатировал Триполитов, — чисто бюрократического склада. Председательствует министр торговли и промышленности, который оставляет по закону за собой право по многим вопросам приостанавливать приведение в исполнение постановлений Совета, перенося дело на усмотрение Совета министров. Такое же право, но уже по всем вопросам выговорили представители Министерства внутренних дел для своего министра»[4].

И Касперович, и Триполитов, видимо, полагали, что на этом поставлена последняя точка. Но они явно поторопились. В Совете министров страховые законопроекты, куда внес их уже новый министр С.И. Тимашев, подверглись еще одному сокрушительному полицейскому набегу. 1 июня 1908 г. помощник управляющего делами Совета министров Н.В. Плеве обратился к Столыпину с письмом, в котором говорилось, что принимавший участие в совещании Остроградского член совета министра внутренних дел И.Я. Гурлянд довел до сведения Плеве, что законопроекты «вызывают существенные возражения со стороны Министерства внутренних дел; причем прилагаемый к делу журнал совещания не отражает правильно суждений членов». На этом основании, «по соглашению со ст. сов. Гурляндом», Плеве просил Столыпина поручить Гурлянду составить совместно с другими представителями ведомства доклад, который и заслушать в Совете министров с прочими материалами по делу». Согласие премьера было немедленно получено. Гурлянд также не заставил себя ждать 6 июня он собрал всех, кто участвовал в совещании Остроградского, а уже 10 июня доклад был готов и направлен в Совет министров[5].

Необходимость доклада авторы мотивировали, во-первых, тем, что журнал совещания Остроградского содержит изложение «только некоторых, а не всех [их] главнейших суждений»; во-вторых, не позволяет «с достаточной точностью и определенностью» установить эти суждения; в-третьих, в окончательную редакцию /109/ законопроектов внесены некоторые подробности, «не соответствующие тому, что... было принято совещанием», и, наконец, в-четвертых, в окончательной редакции в законопроекты внесены такие изменения, которые вообще «не подвергались обсуждению совещания». Одним словом, ведомство Тимашева позволило себе надуть ведомство Столыпина, что непозволительно.

Главное возражение сводилось к тому, что Совет по делам страхования, хотя формально и является органом Министерства торговли и промышленности, на деле по своему составу представляет орган междуведомственный, а по правам и характеру деятельности — учреждение вневедомственное. Представители других ведомств поставлены проектом «в положение рядовых членов». В таком случае лучше вообще от него отказаться, поскольку их голос, т. е. на деле голос полицейского ведомства, не получает «подобающего значения». Доклад запугивал правительство указанием на то, что такой орган создает весьма нежелательный прецедент образования учреждений, не зависящих даже от Совета министров.

В этой связи авторы доклада требовали, чтобы страховой Совет был превращен в совещательный орган при министре торговли и промышленности, а представители других ведомств получили бы право протеста против принятых Советом решений. Эти протесты, если по ним не будет достигнуто соглашения, должны выноситься на рассмотрение Совета министров.

«Особенно важным, — говорилось в докладе, — явилось бы предоставление такого права протеста старшему представителю Министерства внутренних дел. Это вытекает уже из одного того, что при устроении страхования рабочих по системе мелких больничных касс в жизнь страны вводится сразу свыше 2 тыс. новых самоуправляющихся организаций, а следовательно, и все вопросы, связанные с деятельностью этих организаций, едва ли могут решаться иначе, как в тесном единении (т.е. под контролем. — А.А.) с тем ведомством, на ответственности которого лежит охранение порядка в государстве, руководство общей администрацией и надзор за закономерностью деятельности органов самоуправления и соединств».

Именно здесь и была зарыта собака. В отношении страховых присутствий доклад требовал предоставления права губернатору приостанавливать их постановления, также отстранять и предавать суду председателя и членов правления больничной кассы (проект предоставлял это право присутствию). /110/

Особый интерес представляет критика законопроекта об обеспечении рабочих на случай болезни.

«Решающим доводом в пользу системы мелких касс, — говорилось в докладе, — по мнению Министерства торговли, является тот, что на мелкие кассы смотрят как на «свои», и, следовательно, рабочие не будут «рвать». Довод этот, несомненно, имеет известное значение. Но гораздо важнее здесь общий подход. Министерство торговли и промышленности придерживается «такого воззрения на рабочий вопрос, при котором рабочие составляют определенный общественный класс со своими особыми классовыми правами и настроениями, если угодно — даже капризами, с которыми государство должно более или менее почтительно считаться». Такой принцип на деле сводится к «самоустранению» власти. Но, следовал далее главный вывод, «едва ли мы можем скрывать от себя, что мы переживаем момент, и момент не случайный, не такой, который позволительно было бы считать скоропреходящим, когда от власти требуется усиленное доверие к общественной самодеятельности, а эта последняя усиленно воспитывается в сознании своей обязанности относиться к власти не иначе, как к началу чуждому, почти вредоносному». Это было написано в разгар реакции, максимального падения уровня рабочего движения. Раз нет «веры в то, что полное и радикальное изменение общих наших культурных условий уже произошло или произойдет в самом непродолжительном времени», говорилось далее в докладе, то «государственная власть должна быть тем определеннее в своих требованиях о руководительстве и надзоре за деятельностью больничных касс», а «в этом отношении проект оставляет желать весьма многого».

Далее шло перечисление этого «многого», на котором мы останавливаться не будем. Отметим только: все замечания шли по линии дальнейшего ужесточения полицейской опеки и сужения прав больничных касс. Показательно, что в вопросе об оказании предпринимателем врачебной помощи рабочим авторы доклада стали на сторону рабочих. Лечение рабочих владельцами, говорилось в докладе, согласно проекту, носит «факультативный характер».

Это «грозит ухудшением, если не полным уничтожением» того, что уже было раньше. Поэтому в законопроекте «должны найти себе выражение два принципа: 1) определенная регламентация количества и качества врачебной помощи в зависимости от численности рабочих и 2) абсолютное обязательство владельцев /111/ предприятий осуществлять врачебную помощь натурой в случае, когда по устройству таковой не последует соглашения с больничными кассами или общественными установлениями»[6].

Иными словами, Гурлянд и К^о категорически возражали против удовлетворения главного требования промышленников о страховании рабочих на случай болезни.

Ближайшим результатом доклада была оттяжка обсуждения страховых законопроектов в Совете министров. Только когда Шипов пригрозил отставкой[7], Столыпин решил, что затягивать дело дальше не следует.

Особый журнал Совета министров от 17 и 19 июня и 26 сентября 1908 г. (утвержден царем 30 октября) пунктуально повторяет доклад Гурлянда и других вплоть до текстуальных совпадений. Основная же идея изложена еще более определенно:

«При современных условиях государственного и общественного развития нашего отечества необходимо, чтобы за органами административного управления обеспечена была возможность ближайшего руководительства рассматриваемым делом и безусловного за ним надзора».

Сославшись на то, что русские рабочие «не составляют такого сплоченного и в общем достаточно культурного класса, каким являются рабочие в Западной Европе», а потому, как показала «смута последних лет», захватываются «крайними партиями», журнал констатировал:

«...рабочие находятся теперь, насколько известно, а состоянии нравственной подавленности и взаимного недоверия». Но это пока. Поэтому «следует предвидеть», что проведение в жизнь страховых законопроектов может «послужить толчком к новому пробуждению среди них сознания своих профессиональных интересов, и весьма важно, конечно, чтобы это движение не было тотчас же использовано в революционных целях. Надо ясно отдать себе отчет в том, что рассматриваемыми законопроектами создаются сильные рабочие организации, в руках которых будут сосредоточены крупные денежные суммы. Рабочему классу даются, таким образом, организация и деньги».

В связи с этим для облегчения полицейского надзора Совет министров увеличил минимальное число участников кассы с 200 до 400 и внес некоторые другие поправки помимо всех поправок доклада Гурлянда, аккуратно перечисленных в журнале. После этого «по надлежащем согласовании» законопроектов «с вышеизложенными суждениями Совета министров» Шипову разрешалось внести их в Думу, что и было сделано[8]. /112/

Таким образом, налицо отказ правительства от своей рабочей программы в целом. Законопроекты о продолжительности рабочего дня, условиях найма и др., несмотря на то что они уже были готовы, были сняты с повестки дня. Осталась только страховая часть программы, которой легче было придать полицейско-попечительный характер. Причина отказа достаточно ясно объяснена в докладе группы Гурлянда и в Особом журнале Совета министров. Осознавая всю важность и сложность решения рабочего вопроса для дальнейшей судьбы царизма и своей собственной, Столыпин предпринял беспрецедентный шаг. Он пригласил из Москвы в Петербург в качестве эксперте бывшего народовольца, известного Льва Тихомирова, ставшего одним из самых правых идейных столпов реакции. Ему была предоставлена должность в Главном управлении по делам печати, но его главная обязанность состояла в том, чтобы давать соображения и рекомендации по рабочему вопросу непосредственно премьеру. Тихомиров сделал это в ряде писем, адресованных Столыпину, а также в серии брошюр.

Первое такое письмо датировано 31 октября 1907 г. В нем автор изложил свои основные теоретические и политические воззрения в связи с рабочим вопросом. Поводом послужили посланные ему Столыпиным материалы по западноевропейскому рабочему движению, изучением которого занялась правительственная газета «Россия», возглавляемая тем же Гурляндом.

«Я давно прочитал врученные Вами данные по профессиональным организациям, — писал Тихомиров, — не писал Вам лишь потому, что Вы заняты, конечно, текущим думским вопросом». Оценивая качество полученных материалов, он указывал: «Сами по себе данные «России», хотя, очевидно, собирались по мере составления статей, мне кажется, дают правильную статистику рабочего движения, хотя не без пропусков... Так, на движение французских желтых рабочих не обращено внимания. Германские христианские союзы рабочих также оставлены без должного внимания. Между тем число членов их растет быстрее, чем социалистических рабочих, и даже, по сведениям Бернштейна, за 1907 г. дошло до 300 тыс., а по данным недавнего съезда их (кажется, во Франкфурте), доходит даже до 600 тыс. Чтобы оценить последнюю цифру, должно вспомнить, что количество социал-демократов (уплачивающих партийную котизацию) в настоящем году составляет также не более 600 тыс. человек. Остальной миллион с лишним /113/ рабочих, именуемых социал-демократами, к партии, строго говоря, не принадлежит». Однако, замечает далее Тихомиров, в этих статьях имеется еще «более важный недостаток: отсутствие всяких выводов и даже отсутствие всякой определенной точки зрения для оценки рабочего социального движения. Автор его только боится (что отчасти правильно), но что с ним делать — колеблется. Поэтому я в настоящих строках и изложу свою точку зрения на рабочие организации»[9].

Первый и главный вывод, который делал Тихомиров, заключался как раз в недопустимости только негативного подхода к рабочему вопросу. Поскольку рабочие организации порождены жизнью и, следовательно, неистребимы, необходимо овладеть ими и использовать в интересах государства.

«В политике и общественной жизни, — развивал свою мысль Тихомиров, — все опасно... Понятно, что бывает и может быть опасна и рабочая организация. Но разве не опасны были организации дворянская, крестьянская и всякие другие?.. Вопрос об опасности организации для меня ничего не решает. Вопрос может быть лишь в том: вызывается ли организация потребностями жизни? Если да, то, значит, ее нужно вести, так как если ее не будут вести власть и закон, то поведут другие — противники власти и закона. Если государственная власть не исполняет того, что вызывается потребностями жизни, она... за это наказывается революционным движением». А раз так, то «вывод отсюда тот, что наше государство в настоящее время должно ввести в круг своей мысли и заботы организацию рабочих. Все сложности и опасности этого дела должны быть приняты во внимание, но никоим образом не могут остановить исполнения долга государства перед этим громадным слоем населения».

Тихомиров считал, что организовать соответствующим образом русских рабочих труднее, чем в Англии и Германии. Там рабочий занимается своим трудом «постоянно и исключительно» и поэтому его «легко убедить» в том, что «чрезмерные требования, способные разорить фабрику, невыгодны, для самих рабочих». Русские же рабочие, «пришлые из деревни, на это глухи: такому рабочему самое главное привезти в деревню не 100, а 200 руб., и за эти несчастные 100 лишних рублей он готов разорить миллионное заведение. Почему? Потому что он через год даже и не рассчитывает быть рабочим, а мечтает только купить лошадь и заняться сельским хозяйством». Тем не /114/ менее организация рабочих нужна, но простое заимствование опыта других стран не годится. Главный урок, даваемый этим опытом, «состоит в том, что везде меры оказывались удачными лишь настолько, насколько были сообразованы с местными условиями. Вот это сообразование с нашими условиями есть первое условие успешности нашей деятельности»[10].

На этом тезисе Тихомиров очень настаивал. Другой его основополагающий тезис состоял в том, что реализация рабочего вопроса, как и всех остальных, возможна лишь на базе «твердой политики. А при политике шаткой, колеблющейся... ни одного социального вопроса... провести нельзя, особливо же такого сложного, как рабочий... Я не верю в успешность никаких мер частных, пока у нас не будет ясной и твердой государственной власти, не подлежащей никаким перетолковываниям». Лишь тогда «русский народ всех слоев и классов может прийти к решению и стремлению спокойно и разумно устраивать... свои частные дела и интересы»[11]. Иными словами, Тихомиров являлся горячим приверженцем столыпинского «успокоения».

Большой интерес представляет отзыв Тихомирова на записку чиновника особых поручений при министре внутренних дел Блажчука «О профессиональном движении в империи». Целью записки было обобщить и проанализировать данные о развитии профессионального движения в России на основе «Временных правил» 4 марта 1906 г. и дать свои соображения о необходимых изменениях при создании постоянного закона об обществах и союзах. Блажчук представил не только обширный доклад, но и готовый законопроект, которые и стали, по просьбе Столыпина, объектом критики со стороны Тихомирова. Свои замечания Тихомиров озаглавил: «Об отношении к профессиональному и революционному движениям». Записка, по его мнению, заслуживала троякой оценки:

«1) все, обрисовывающее грозную опасность, представляемую обществами в руках революционеров, заслуживает величайшего внимания; 2) критика закона 4 марта 1906 г. содержит некоторые очень ценные указания, но в общей целости способна вызывать и возражения; 3) самый же «Проект» нового закона следует признать совершенно неприемлемым, за исключением некоторых частей».

По мнению Блажчука, писал далее Тихомиров, закон 4 марта «в смысле противодействия революционному /115/ движению совершенно не достиг цели». Более того, он «создал лишь новые удобства для действия революционеров», дав им широкие легальные возможности. После двухлетнего действия «Правил» в 70 губерниях и областях империи было основано 1046 легальных и 94 нелегальных профессиональных общества. По данным «Биржевых ведомостей», приводимым Блажчуком, эти общества насчитывают 200 тыс. членов, но, по его, Тихомирова, мнению, цифру надо поднять до 300 тыс.

Согласно записке, «революционеры доминируют в этих обществах: 161 общество было закрыто за неблагонадежность, и таким образом 255 обществ (вместе с 94 нелегальными. — А.А.) носят явно антиправительственный характер... Об остальных 885 утешительных сведений нет, сведений же тревожных очень много... Все это, — заключал Тихомиров, — составляет картину грозной опасности, требующей внимания и мероприяий». Поэтому нельзя не согласиться с Блажчуком, что «ввиду крайней опасности положения, явившегося после издания закона 4 марта 1906 г., необходимы серьезные и неотложные меры власти для парализования опасности».

Причину создавшегося положения Блажчук усматривал в недостатках «Правил», которых он насчитывал 11. Общий смысл этих минусов состоял, по его мнению, в чрезмерном либерализме. «Проект закона об обществах», предложенный Блажчуком взамен «Правил» 4 марта, устранял эти недостатки настолько решительно, что вызвал еще более решительный протест Тихомирова, который сам, как мы видели, настаивал на твердости власти в рабочем вопросе.

«Коренной недостаток его (проекта. — А.А.), — писал Тихомиров, — состоит в том, что он предлагает закон об общественных нуждах, руководясь только полицейскими соображениями». «Неудобства» проекта таковы, что его будет «невозможно провести ни через Государственную думу, ни через Государственный совет...» Проект вводит «чрезвычайные ограничения права основания обществ и функционирования их».

Так, 1-я статья устанавливала минимум в 30 человек, дающий право просить разрешения об основании общества. 5-я статья требовала полицейское свидетельство о несудимости и неприверженности к делам политического характера «Такое ограничение, — заключал Тихомиров, — было бы равносильно запрещению, быть может, не одной сотне тысяч лиц быть членами обществ». Для этого достаточно только привлечь (а не судить) любого /116/ человека по политическому обвинению, чтобы лишить его права быть членом общества. 8-я статья требовала, чтобы общие собрания общества проходили лишь с дозволения полиции и в присутствии ее представителя. 9-я статья ограничивала деятельность общества пределами города, в котором оно основано, а вне городов вообще не позволяла создания обществ, кроме профессиональных. Принятие этой статьи, указывал Тихомиров, означало бы лишение права вступать в общество 9/10 населения России. Статья 10 воспрещала обществам устройство библиотек, чтений, курсов, спектаклей, экскурсий, концертов, базаров, сборов пожертвований. «Это нечто неслыханное», — прокомментировал подобный пассаж Тихомиров. Второй крупный недостаток проекта, по его мнению, состоял в том, что он «всецело» отдавал общества и союзы во власть Министерства внутренних дел. В том же духе Тихомиров критиковал и другие стороны проекта Блажчука.

Таким образом, Тихомиров отверг полицейский подход к решению рабочего вопроса. Что же он предложил взамен? Еще более полицейский подход, чем у Блажчука, отрицание на деле даже самой идеи профессиональной организации рабочих. В заключительной части своих заметок, озаглавленных «Общие соображения о желательной постановке отношений власти к движению профессиональному и движению революционному», Тихомиров снова изложил свои основные идеи. Как видно даже из записки Блажчука, писал он, «отношение к профессиональному движению у нас связывалось неразрывно с отношениями к революционному движению». Свою мысль он разъяснял следующим образом:

«Об организации промышленных рабочих еще немного лет назад никто не думал, кроме революционеров; затем, когда разразилась революция со всеобщими забастовками, потребность вывести действия революционеров из неудобонаблюдаемой «нелегальности» вызывает создание закона 4 марта 1906 г.; и теперь, когда революционеры показали, что «легальностью» можно воспользоваться еще лучше, чем «нелегальностью», возникают новые проекты по названию о «профессиональных организациях» или «обществах», а в действительности о способах борьбы с революционерами в среде рабочих. Таким образом, в отношении рабочей организации «директиву» дает революция».

Вот в этом и состоит причина «больших смут и переворотов». Само по себе профессиональное движение /117/ «ничего революционного не заключает, а при разумном осуществлении имеет даже великий антиреволюционный характер... В движении профессиональном и движении революционном мы имеем перед собой два совершенно различных явления... требующие совершенно различных мер, совершенно различного отношения к власти». И в то же время, вынужден признать Тихомиров, «революция черпает физическую силу главнейшим образом в среде опутанных революционерами профессиональных союзов».

Где же выход? Он не в сочинении новых полицейских законов, а в том, чтобы в стране была создана «уверенность в невозможности насильственных переворотов для того, чтобы разумная часть рабочих могла сдерживать революционные порывы молодежи и неустойчивой части рабочих, направляя развитие всего класса по пути мирного развития». Чтобы добиться такого настроения, нужны «порядочные заработки», для чего необходимо «оживление промышленности, усиление производства». Но для этого «нужно умиротворение страны». Итак, круг замкнулся.

Борьба против революции, подчеркивал Тихомиров, «не может быть ведена только в рабочей среде... с революцией нужно бороться во всей совокупности, а не только в отдельных ее проявлениях». С этой целью он предлагал:

«1) чрезвычайные меры в отношении отдельных проявлений и 2) устранение основных источников, питающих поток революционного настроения и веры революции в свое всесилие и торжество».

Конкретно он здесь имел в виду новое изменение Основных законов 1906 г., т. е., по существу, новый государственный переворот в том смысле, чтобы было показано — верховная власть «всевластная и ничем, кроме себя самой, не ограниченная». Такой акт необходим для того, чтобы выбить главное оружие у революции: приписывание себе «инициативы» всех преобразований.

«Приписывание произведенных преобразований революционному натиску... порождает убеждение, что смелым бунтовским натиском можно сделать все». Поэтому надо утвердить в народе обратную мысль: «Все сделано волей верховной власти, и ничего не может быть сделано волей революции».

Что касается чрезвычайных мер, то «должно быть быстро, ни перед чем не останавливаясь, истреблено разбойничество, а также применены все меры, какие необходимы для отнятия у революционеров средств действия эксплуатацией свободного слова и союзов. Что касается /118/ степени энергии, она может иметь лишь одну мерку — действительное достижение цели». Иными словами, если вновь потребуется ввести военно-полевые суды, следует ввести их.

В заключение Тихомиров предлагал одну столь же любопытную, сколь и маниловско-прожектерскую меру:

«Наделять крестьян землей на местах путем широкого переселения, не тратя времени на формальности, в порядке верховного управления (т. е. реализация тезиса: все исходит от верховной власти и ничего от революции. — А.А.) и опираясь на местные учреждения или специально созванное крестьянское землевладельческое совещание в Царском Селе»[12].

Перед нами явная попытка возродить на новой основе старый, похороненный революцией лозунг «царь и народ».

Отвергнув законопроект Блажчука, Тихомиров предложил свой под названием «Положение о рабочих обществах». Объяснительную записку он начал со своей излюбленной идеи: когда говорят о профессиональных союзах, на самом деле имеют в виду не их, а рабочий вопрос как таковой,

«В действительности, — пишет он, — в России важный вопрос составляют только рабочие общества, а не профессиональные. Только о рабочих все думают, когда вырабатывают проекты профессиональных обществ, только рабочих опасаются, желают удовлетворить их нужды, желают пресечь или ослабить влияние социализма на рабочих».

А раз так, то не нужно обманывать самих себя и заняться «устроением» всех категорий рабочих, разумея их «как класс, как сословие в полном комплексе его нужд, со всей всесословной дисциплиной». История профессионального движения не оставляет никаких сомнений в том, что рабочие — это особый класс, «четвертое сословие», и именно из этого следует исходить, создавая такое законодательство, которое «должно быть рабочим законодательством, а не профессиональным».

Став на такой путь, уверял Тихомиров, государство могло бы бороться против социализма «как идея против идеи».

«Социальная демократия теперь потому и имеет влияние на рабочих», что доказывает им, что профессиональная борьба есть часть борьбы за социализм. Государство же, объявляя профессиональные союзы способом «закономерной» борьбы труда с капиталом, тем самым «как бы само» признает «правильным исходный пункт /119/ социализма о классовой борьбе». В этом главный порок самой идеи профессионального движения, от которой надо отказаться, выдвинув вместо нее «идею попечения, при котором даже репрессия теряет одиозный характер, ибо имеет в виду нужды и пользы самих же рабочих». Русское государство, провозглашал Тихомиров, «должно идти во главе народного устроения и за небрежение к этому может потерять в народе всякий кредит».

Поскольку рабочий вопрос чрезвычайно сложен, «выгоднее всего пока допустить организацию, а не декретировать ее». Но «эту народную самодеятельность» правительство должно все время контролировать и направлять, а для этого необходимо, «не теряя времени, создавать рабочее законодательство и такие учреждения, которые бы позволили власти идти об руку с народным организационным движением». Нужно создать:

«1) особое «Положение о рабочих обществах и союзах», которое в будущем разовьется в положении о рабочем сословии; 2) особое учреждение, ведающее рабочие дела, пока сосредоточивающее около рабочих обществ; 3) особый вспомогательный рабочий банк по воспособлению кредитом рабочих обществ».

«Руководящая идея» проекта «Положения о рабочих обществах» конкретизировалась автором в четырех пунктах:

«а) чтобы среди рабочей массы преобладающее влияние получили постоянные рабочие, как наиболее заинтересованные в процветании кормящей их промышленности; б) чтобы рабочие имели достаточные права для повышения уровня своей жизни; в) чтобы власть сохранила достаточно надзора и возможности своевременной репрессии; г) чтобы рабочие не приходили к вражде с другими классами, но по возможности направлялись на путь обоюдовыгодного мирного сожительства».

Для управления рабочими делами целесообразно создать «особый департамент... при Министерстве внутренних дел». Тем самым «наблюдение» и «попечение» перешли бы в одни руки. В силу этого фабричную инспекцию также надо передать в это министерство, изъяв ее из ведения Министерства торговли и промышленности.

Проект «Положения» содержал множество пунктов. 1-я статья целью рабочих обществ провозглашала «поддержание и улучшение добрых условий своего труда». 2-я статья указывала способы достижения этой цели: увеличение заработка, заключение коллективных договоров с предпринимателями, участие в выборах /120/ фабричных старост и в организации совместно с предпринимателями третейских судов и других «учреждений для улажения недоразумений», устройство потребительских лавок, сберегательных касс, общественных квартир и домов и т. п., выдача пособий по безработице, на приданое, похороны и др., устройство библиотек, курсов, чтений, «попечение о религиозно-нравственных нуждах своих членов»: приглашение проповедников, устройство домашних богослужений, паломнические поездки, организация вечеров, домашних спектаклей, прогулок, приобретение недвижимой собственности как обществом в целом, так и отдельными его членами.

4-я статья «вменяла в обязанность» обществам следить, чтобы их деятельность «не угрожала общественной безопасности и не разрушала производительности промышленных предприятий и общего развития национального производства». 12-я статья гласила: «Воспрещаются рабочие общества, управляемые политическими партиями». 13-я статья делила членов общества на действительных и временных, первыми могли быть только постоянные рабочие. Только они (статья 14-я) могли быть членами правления общества, а при голосовании голос действительного члена должен был составлять минимум полтора голоса. 32-я и 33-я статьи предусматривали порядок закрытия общества и наказания его членов в случае, если деятельность общества станет угрожать «общественной безопасности» или примет «явно безнравственное направление»[13].

Ознакомившись со страховыми законопроектами по Особому журналу Совета министров, Тихомиров полностью одобрил добавленные в них полицейские новеллы, о которых шла речь выше. Одновременно он предложил: поскольку так случилось, что рабочее законодательство началось со страховых законопроектов, придать проектируемым больничным кассам «более широкий социальный характер» путем добавлений о сберегательных кассах, кооперации и т. п. Он выразил энергичный протест против «чрезвычайной щедрости» законопроекта по отношению к рабочим за счет промышленников. «Эта невероятная щедрость» должна «подвергнуться пересмотру», так как она развращает рабочих[14].

Вывод очевиден: «новаторский», «антиполицейский» проект Тихомирова — не что иное, как старые, полностью обанкротившиеся зубатовщина и гапоновщина, тот же самый «полицейский социализм», который был самым /121/ решительным образом осужден и предпринимателями, и комиссией Коковцова. Рабочий вопрос вернулся на круги своя. Смелый «теоретик» из бывших народовольцев оказался безнадежным консерватором и рутинером. Это не свидетельство личной ограниченности Тихомирова. Его многословное прожектерство лишний раз показало, что у режима просто не было позитивных средств решения рабочего вопроса в свою пользу. Это доказало и обсуждение страховых законопроектов в обеих законодательных палатах.

История с Тихомировым кончилась тем, что Столыпин отослал его обратно в Москву, предоставив ему в награду аренду на издание «Московских ведомостей». Условия ее были весьма льготные. В течение нескольких лет Тихомиров сколотил себе капитал, позволивший жить с семьей на проценты с него после того, как газета перешла в другие руки. Катковского же духа «Московских ведомостей» Тихомиров не посрамил — под его редакторством она продолжала оставаться одной из самых правых черносотенных газет, презираемой так же, как презирались дубровинское «Русское знание» и марковская «Земщина».

---