КНИГА ВТОРАЯ. Люди и вещи.
Часть 2. "Крестьянская экономика" до начала XX века
К оглавлению
ГЛАВА ТРЕТЬЯ СЕЛЬСКИЕ ИНФРАСТРУКТУРЫ
Эта и следующая главы представляют собой картину экономической жизни Франции,
рассмотренной в длительной временной протяженности. Я попытаюсь проследить
пути ее развития после 1000 года, вернее, начиная с 1450 года, ибо применительно
к этому периоду у нас есть достаточно сведений, чтобы поставить серьезные
вопросы и попытаться дать на них верные ответы. Но даже если мы сузим рамки,
нам предстоит охватить огромный период времени. Кроме того, нам придется
углубиться в историю экономики. По этой и по множеству других причин я
счел необходимым начать с французской деревни, отталкиваться от нее и судить
об экономической жизни в целом, исходя из ее роли. Поэтому я озаглавил
вторую часть моего труда ""Крестьянская экономика" до XX века". Термин
"крестьянская экономика", которым я буду постоянно пользоваться, изобрел
не я. Я позаимствовал его из основополагающей и "освобождающей" статьи
Даниэля Торнера, которая вышла в мае - июне 1964 года1 и в которой
он попытался очистить язык нашей науки от ничего не значащих формулировок,
в том числе от выражения "азиатский способ производства", бывшего тогда
в большом ходу.
Разумеется, он не собирался обозначать термином "крестьянская экономика"
один лишь крестьянский сектор, являющийся составной частью всякой экономики
и некогда преобладавший над другими. Он хотел определить тот тип экономики
в целом, где сельское хозяйство преобладает над другими видами деятельности,
которые обязательно существуют наряду с ним и которые будут постепенно
развиваться и оттеснять его.
По мнению Даниэля Торнера, именно соотношение между сельским хозяйством
и прочими видами деятельности в первую очередь определяет характер общества
и является его главной отличительной чертой.
Страны Западной Европы еще недавно находились на стадии "крестьянской
экономики", а многие развивающиеся страны находятся на ней и поныне; экономику
можно считать "крестьянской" до тех пор, пока:
- на долю сельского хозяйства в ней приходится половина (или больше)
всей продукции;
- в сельском хозяйстве занята половина (или больше) населения;
- сельскохозяйственное производство зиждется на труде крестьянских супружеских
пар, вернее, крестьянских семей (в противовес крупным хозяйствам: феодальным,
буржуазным или капиталистическим - основанным на присвоении продуктов чужого
труда). Этот замкнутый крестьянский мирок в той или иной форме подвергается
эксплуатации, но сохраняет некоторую независимость и непосредственную связь
с рынком.
Однако речь идет об экономике, находящейся на стадии развития, которая
предполагает:
- существование мощного государства, обладающего более или менее разветвленным
аппаратом;
- тесное общение, сближающее город и деревню.
Таковы критерии "крестьянской экономики" в понимании Даниэля Торнера,
и я, со своей стороны, полностью разделяю его мнение. Читатель заметит,
что если не доводить эти критерии до крайности, с их помощью можно описать
систему, целостную картину: если в центр модели мы помещаем город и государство,
значит, мы вводим туда законодательство, промышленность, все формы обмена,
кредит, даже капитализм, делающий свои первые шаги. С другой стороны, очевидно,
что прилагательное "крестьянская" указывает на первостепенную важность
сельского хозяйства: на нем все держится, оно охватывает все стороны жизни,
прочие виды деятельности не более чем островки посреди моря. Но эти островки
все же существуют.
Все страны Европы пережили многовековой период "крестьянской экономики".
Потом он закончился, в одних странах раньше, в других - позже. Франция
выходила из этого периода медленнее, чем другие страны: это опоздание несомненно
оставило глубокий след в нашей истории. Еще в 1947 году Луи Шевалье утверждал,
что во Франции "крестьянская жизнь [была] в каком-то смысле привычным самосознанием
страны, ее возможностей и пределов. Только благодаря крестьянству Франция
в любой момент ясно понимает, что она может себе позволить и от чего ей
следует отказаться"2. Обеспечивая нормальную работу общественного
механизма, сельское хозяйство само по себе давало "некоторое представление
о Франции". Эта несомненная важность сельского хозяйства, эти глубинные
реалии его существования, это отставание в развитии - благо они (что сомнительно)
или зло, как полагают многие историки?
Мы постараемся не столько дать оценку, сколько ответить на вопросы:
как, почему, за счет чего во Франции сохранились избыточные и приносящие
все меньше и меньше пользы крестьянские массы? Что тому виной: природные
ли богатства нашей страны, способствовавшие тому, что в ней чересчур долго
преобладало сельское хозяйство, или долгая консервативная история, чья
сила зиждется как на заложенной в ней инерции, так и на неоспоримых успехах,
история, ход которой трудно было резко изменить? Эти вопросы красной нитью
проходят через всю главу. Более того, они будут занимать нас до самого
конца нашего труда.
I
СКОЛЬКО ВЕКОВ ДЛИЛСЯ ВО ФРАНЦИИ ПЕРИОД "КРЕСТЬЯНСКОЙ ЭКОНОМИКИ"?
Первым делом надо расставить вехи: в течение какого времени (функционального,
с моей точки зрения) можно наблюдать классическую модель крестьянской экономики,
позволяющую сделать полезные выводы из прошлого и предположения относительно
будущего? Можно говорить о появлении классической модели, когда ясно видна
одна из ее составляющих; она действует, когда в работу вовлечены все ее
элементы; она постепенно разрушается, когда главные ее пружины одна за
одной выходят из строя...
Конечно, город и деревня, то есть некий порядок и некие разграничения,
существовали начиная с римской Галлии; как обстояло дело в прежней, независимой
Галлии, мы точно не знаем. Однако во времена римских городов модель, быть
может, еще не достигла своей полноты, потому что существование в сельской
местности вилл с их рабами противоречило условию, которое выдвинул Даниэль
Торнер, а именно, что в "крестьянской экономике" по меньшей мере половину
продукции должны производить семейные хозяйства, обладающие некоторой свободой
действий3 Конечно, в римской Галлии были свободные крестьяне,
но они вряд ли производили большую часть продукции. С другой стороны, города
хирели, уступая главенствующую роль виллам; происходило дробление пространства,
отмирание государства, мир находился как бы в преддверии феодального строя,
который появился лишь через несколько столетий. Крестьянская экономика,
как мне кажется, утвердится окончательно лишь после 1000 года, когда произойдет
решительный поворот и деревню, как нашу, так и европейскую, потрясет взрыв.
Я попытаюсь показать, как много было в экономике, начиная с этой эпохи,
характерных признаков, которые мы ищем,- разумеется, одни из них выражены
более ярко, другие - менее ярко. В данном случае выводы нас ждут бесспорные
и вполне предсказуемые.
Вплоть до нынешнего дня.
Еще совсем недавно, во времена Марка Блока, все бы удивились тому, что
крестьянская экономика оказалась во Франции такой жизнестойкой и даже перешагнула
границу XX века. По свидетельству такого серьезного агронома, как Люллен
де Шатовье4, около 1840 года крестьяне: мелкие собственники,
фермеры, арендаторы - обрабатывали почти две трети французских земель;
к 1881 году доход от сельского хозяйства уменьшился, но все еще составлял
около половины валового национального дохода; в 1931 году городское население
только еще готовилось перегнать сельское население, которое до тех пор
превосходило его. Поэтому французская деревня с ее глубинными реалиями,
ее весом, ее потребностями долгое время была, быть может, "семейным дневником"
нашей страны, не зная которого невозможно как следует ее понять. Неожиданный,
стремительный, катастрофический развал этой крестьянской Франции, пришедшей
к нам из самого далекого прошлого, произошел совсем недавно, на наших глазах.
Морис Пароди в своей новой книге "Экономика французского общества после
1945 года" произносит ей надгробное слово, лаконично заявляя: "Сельское
хозяйство, которое еще в 1968 году было "главной отраслью национального
производства", ибо в нем было занято 3125 000 человек, в 1977 году утратило
свое первенство, ибо численность занятого в нем населения уменьшилась до
2 миллионов"5 Переворот произошел меньше, чем за 10 лет. Легче
заметить его результаты, которые бросаются в глаза, чем уловить, какие
процессы, какие перемещения к ним привели, как постепенно опустели деревни,
как происходила миграция населения, как стремительно богатели наши города:
все они разрослись поистине чудесным образом. Марк Блок не мог вообразить
себе такого потока, такой лавины, когда в 1930 году опубликовал "Особенности
истории французской деревни". Не мог вообразить такого поворота событий
и Даниэль Галеви6, когда в 1934 году совершал путешествие по
деревням центральной Франции, как совершают паломничество в Святую Землю.
Следовательно, перед нами стоит задача связать катастрофы и разрушения
настоящего времени с привычными и традиционными воззрениями на многовековой
процесс: как бы там ни было, катастрофы эти являются итогом замедленного,
долгое время тормозившегося развития. Мы принуждены взглянуть на проблему
под новым углом зрения и пересмотреть привычное восприятие XIX века как
века революционного, модернистского и модернизированного, гордого своими
достижениями, и увидеть в нем естественное продолжение прошлого, чьи последние
всплески, хотим мы того или нет, пришлись на этот век, а иные дошли даже
и до нас.
Итак, совсем недавно в аграрной Франции, которая до тех пор менялась
очень мало, возникли и громко заявили о себе современные отрасли промышленности,
городские службы, новые виды транспорта, тысячи новых форм общественной
жизни... С одной стороны, новшества, с другой - консерватизм. Современная
Франция долго презирала и хулила прежнюю, отрицала ее значение для общества,
обвиняла ее в косности. Уже в XVIII веке в Провансе для горожанина "крестьянин
- злое хитрое животное, полудикий хищный зверь"7. Подобные любезности
по отношению к деревенским жителям расцветают в XIX веке пышным цветом
и проходят через все столетие. Не доказывает ли это, что крестьянская экономика
продолжала свою глубинную жизнь наперекор желаниям и вопреки усилиям новой
Франции, которая хочет стать полноправным членом содружества промышленных
стран? Жак Лаффит (1767-1844), политический деятель и банкир, жалуется
на то, что щедрая на изобретения Франция XIX века вынуждена сбывать свою
продукцию нищей Франции века XIV8. Двойственность родной страны
для него очевидна: "Действительно,- пишет он в 1824 году,- есть несколько
торговых городов и несколько провинций, которые приняли участие в промышленном
подъеме нашей эпохи и в которых сосредоточены капиталы, наживаемые весьма
недорогой ценой; но все остальные земли, находящиеся во власти невежества,
рутины, бедности, совершенно истощены и сильно отстают от той Франции,
которую можно назвать цивилизованной"9.
Таким образом, бедная, нищая, трудолюбивая, простодушная, но при этом
наделенная тяжелым характером, скупая - по природе или по необходимости
- Франция уцелела; жителям этой Франции приходилось экономить соль и длинные
толстые контрабандные спички; всю ночь сохранять огонь под слоем золы,
чтобы наутро не разжигать очаг заново; печь хлеб не чаще раза в неделю,
и еще: всю жизнь довольст- воваться - и мужчинам, и женщинам - всего одним
парадным платьем; делать все, что можно (пищу, дом, мебель, одежду), своими
руками: так, крестьяне в Коррезе еще в 1806 году "носят одежду из толстого
домотканого сукна, которое сваляли своими руками из шерсти своих овец"10,
зимой, в холода, спать рядом со скотиной, согреваясь ее теплом; не иметь
никаких удобств, соответствующих требованиям современной гигиены ", и,
экономя свечи, "идти вслед за солнцем" и даже впереди него: "Большая часть
населения [встает] на рассвете, утренняя месса повсеместно начинается еще
до зари"11.
Да, пока этот прочный, работящий, спокойный мир крестьянства, который
помнят и любят мои ровесники, мир, отличающийся самобытным обликом, привычками,
близостью к земле, неприхотливостью, более чем скромными потребностями,
не исчезнет, история Франции, жизнь французов будут иметь особую основательность,
особое звучание, особый тип взаимоотношений с природой.
Поль Дюфурне, лучше всех знающий прошлое и настоящее Савойи, человек
моего возраста, полагает даже, что "быки и лошади продлили неолит почти
до наших дней". Это, пожалуй, некоторое преувеличение. Но, добавляет он,
"я помню, как в поле, близ моего деревенского дома, где я собираю мезолитические
и неолитические кремни, я видел старика крестьянина, который "лущил"13
землю своей мотыгой. В моем представлении он сродни первым людям, которые
обрабатывали этот участок земли пять, а то и шесть тысяч лет назад. Я еще
застал последних представителей этого исчезнувшего мира. На моих глазах
стремительно стирались его следы, прерывалась устная традиция. Многие древние
пути, проложенные еще на ранних этапах истории человечества, теряются под
лесной порослью, шпалерами и сельскохозяйственными культурами из-за того,
что по ним невозможно проехать на современных транспортных средствах. Около
1960 года по всем по ним еще можно было пройти, во всяком случае, пешком"14.
Эти дороги, еще вчера живые, а нынче исчезающие, неисчислимы. Самые
заметные - горные тропы, по которым перегоняли скот на летние пастбища.
С тех пор как сотни тысяч баранов перестали ежегодно торить их, они вновь
заросли кустарником,- таковы склоны Эгуальского массива и горы Лозер, где
первые стада оставили широкие тропы едва ли не четыре тысячи лет назад,
где-то около 2000 года до н.э. Редким стадам, которые пастухи гонят сегодня
на высокогорные пастбища, приходится продираться сквозь заросли утесника
и дрока. Странная картина!
XI век: не столько начало традиции, сколько ее закрепление.
Итак, остатки крестьянской экономики, постепенно разрушающейся в течение
последних десятилетий, исчезли совсем недавно или исчезнут очень скоро.
Но где начало этого процесса, где его истоки?
Несомненно, он зарождается, когда происходит разделение: деревня - городок
- город, о котором мы уже не раз говорили. Скажем, начиная с XI, а кое-где
с XII века. Более того, я бы даже сказал вслед за некоторыми историками,
что в Средние века либо "деревня преобладала над городом"15,
либо сельскохозяйственные работы приводили к появлению городов и видов
обмена, необходимых для их жизни16, Но в чем-то верно и противоположное
объяснение: расширение обмена, в том числе и обмена с дальними странами,
которое не следует сбрасывать со счетов17, вызвали подъем городов,
который в свой черед вызвал подъем сельского хозяйства. Произошел параллельный
рост, взаимодействие. Крестьяне все активнее распахивают новь, и их деятельность
не только удовлетворяет нужды деревенского населения, которому требуется
все больше и больше пищи; излишки сельскохозяйственной продукции, находящиеся
под жестким контролем сеньоров, церкви или монастырей, кормят города, постепенно
разрастающиеся под наплывом людей, который объясняется расцветом торговли
с дальними странами, а также распространением городских ремесел, более
сложных и замысловатых, чем ремесла сельские.
Во всяком случае, раннее развитие, предвестник будущего,- свидетельство
высокого уровня экономической жизни того времени. Если мы хотим найти одну
- но не единственную - отправную точку, важно рассмотреть, как происходил
подъем к этим верхним этажам. Как только обрисовываются их контуры, начинается
долгий процесс становления экономики, называемой "крестьянской".
Яркий - быть может, даже слишком яркий - пример тому являет собой Западный
Прованс в Х веке. Своим ранним развитием он обязан Средиземному морю. Среди
деревень уже вырастают города: Авиньон, Экс, Арль, Тараскон. Вокруг них
появляются предместья, они поглощают близлежащие деревни, при необходимости
захватывают крестьянские ремесла, создают много собственных ремесел...
Барки, плавающие по Роне и Дюрансе, очень рано начинают перевозить драгоценную
соль, добываемую на берегах Средиземного моря, и обязательно заходят по
пути в Сен-Жиль, Тараскон, Авиньон, Пон-Сент-Эспри. По этим же рекам плывут
"плоты [из стволов деревьев], срубленных в горах Гапансэ и Диуа"18;
впоследствии - важное новшество! - предметом обмена становится зерно.
Прежних рынков стало недостаточно, и в XII веке появляются ярмарки,
одна в Пон-Сент-Эспри, две в Гапе (одна в седмицу праздника Рождества Богородицы,
другая в день Святого Арнуля), кроме того, народ съезжается на ярмарки
в Сен-Поль-де-Шато, во Фрежюс, в Марсель, в Авиньон, в Бокер... Караваны
ослов везут из деревень в городские красильни канцелярское семя19,
мел для отбеливания тканей и папоротник для протравки. Этому местному обмену
сопутствует торговля с дальними странами: с Ближнего Востока привозят пряности,
перец, шелк.
Так создается система отношений между местной торговлей и торговлей
с дальними странами. "Ломбардцы приезжают на ярмарки в Сен-Жиль или Фрежюс
не только для того, чтобы привезти шелк и пряности и увезти меха; они нагружают
свои корабли солью, за которую в Генуе приходится платить большую пошлину,
лесом, который сплавляют по Роне до Сен-Жиля; пшеницей [...], тюками с
сукном, пошлина за которые уже уплачена". В 1190 году на ярмарках во Фрежюсе,
наряду с другими panni de colore1* и шелком,
торговали сукном из Сен-Рикье, Шартра, Этампа, Бове, Амьена, Арраса"20.
Всеобщий прогресс способствует тому, что более высокий тип отношений распространяется
повсюду, вплоть до деревень, которые оказываются втянуты в торговлю, исподволь
лишающую старинное сельское ремесленное производство его исконных свобод.
Не остаются в стороне и деньги. В каролингских мастерских Марселя и
Арля (с IX века) чеканят монету, позже налаживается ее чеканка в Павий,
а с XI века - в мастерских Мельгея (ныне Мотио около Монлелье). К концу
века крестьяне начинают платить часть оброка деньгами. Денежное обращение
активизируется в XII веке одновременно с пышным расцветом торговли, которая
связывает города, деревни и купцов.
Конечно, раннее развитие Прованса - отнюдь не правило. В том движении,
которое охватывает все "французское" пространство, изредка случаются рывки
вперед, но гораздо чаще наблюдаются отсталость и застой.
Так, Маконнэ, похоже, не слишком рано воспользовался преимуществами,
которые мог ему принести водный путь Рона - Сона. Можно ли назвать тамошнюю
экономику в конце Х века "чисто земледельческой"22? Пожалуй,
это было бы слишком категорично: какая экономика могла ограничиться единственно
обработкой земли? Вдобавок, в Маконнэ имеется много рынков, и рынков весьма
мощных. Еще до 1000 года "в 994 году на церковном соборе в Ансе священнослужители
требуют запретить верующим продавать и покупать в воскресные дни что-либо,
кроме продуктов, которые "будут съедены в тот же день"; таким образом,
вошло в обычай торговать съестным во все дни недели, даже в воскресенье23.
Причем платят за эти покупки на ярмарке звонкой монетой, ею же нередко
оплачивают оброки и пени. В долине Соны "интенсивное судоходство" благоприятствует
торговле с более или менее далекими населенными пунктами. Клюни - новое
поселение вокруг монастыря - становится торговым центром, чему немало способствуют
паломники. В Клюни чеканят монету, так же как в Турнюсе и в Маконе: слава
и величие этих древних городов потускнели со времени римского владычества,
но в конце XI века народ ежегодно стекается сюда на ярмарки24.
В 950 году Лето II, граф Маконский, чьи владения простирались далеко окрест,
создавал себе "изрядные запасы [...], разрабатывая соляные копи Ревермона"
в горах Юра25. И правда, в Маконнэ есть привозная соль, железо
и даже некоторые предметы роскоши - дорогие ткани, пряности...- их поставляет
еврейская колония26.
Однако только начиная с третьей или четвертой четверти XI века торговля
вдоль водного пути Рона - Сона расширяется и активно проникает в экономику
близлежащих областей. В Турнюсе, Клюни, Маконе все чаще устраиваются ярмарки.
Население этих городов постоянно растет за счет притока иноземцев и деревенских
жителей, для которых строятся новые кварталы и предместья. Товаров везут
столько, что современники поражаются, а монахи и помещики начинают взимать
дорожную пошлину27. Денежная масса увеличивается28,
и наряду с ремесленниками набирают силу купцы - сословие, которое занимается
торговлей и ростовщичеством и уже не отдает предпочтение землевладению.
В самом конце XII века в Маконе уже есть потомственные купцы29.
Нет смысла подробно останавливаться на Шартре, где деньги появляются
в эпоху Каролингов, а затем получают все большее распространение - и не
только благодаря купцам, но в такой же, если не в большей степени благодаря
паломникам и студентам30; на Париже, куда - весьма красноречивый
пример- при Филиппе-Августе (1180-1223) зерно начинают доставлять на кораблях,
ибо население его так выросло, что гужом привезти необходимое количество
зерна невозможно31; на Тулузе, где члены цеха ткачей уже в XI
веке заявляют о себе, разгуливая по городу с гигантским челноком; или па
Мероне (возле Монтрея-Белле, неподалеку от Сомюра), где взимали дорожную
пошлину: из случайно сохранившегося документа мы узнаем, какие товары провозили
через эти места в 1080-1082 годах: лошади, скот, шерсть, жир, перо, воск,
а также "заморские и особо ценные товары (merces peregrine vel magni precii),
которыми нагружали ослов"32. С этими краями все ясно. Кого и
чего здесь только не было: ремесленники, купцы, дороги, каменные мосты...
Займемся-ка лучше областью, находящейся в геометрическом центре, в самом
сердце Франции - Берри, где начали обрабатывать землю, во всяком случае,
на главном участке - в беррийской Шампани - еще в доримскую эпоху35.
Ги Девайи справедливо утверждает, что в XI веке там "уже существовало несколько
городов [...], в частности, Бурж.
Однако,- уточняет он,- они были малочисленны, не определяли экономику
края и сохраняли тесную связь с деревней. Торговцы и ремеслерники [в ту
эпоху] большую часть времени обрабатывали землю, попутно занимаясь ремеслом:
они перерабатывали продукты [сельского хозяйства] или изготовляли орудия,
необходимые для обработки земли. В середине XI века, особенно в областях
Центральной Франции, еще рано противопоставлять город деревне"39.
Я подчеркнул последние слова не для того, чтобы полемизировать с автором,
отнюдь не для того. На самом деле, проблема не в том, чтобы противопоставить
(как это слишком часто делают) город деревне, а в том, чтобы выяснить,
что заставляет их сосуществовать. Как ни слаба их взаимосвязь, она имеет
место в Берри, который в эту эпоху живет жизнью почти первобытной40.
Недопустимо другое - утверждать, что город, теснейшими узами связанный
с сельской жизнью, перестает быть городом. И правда, кто не знает, что
города Франции до самого конца Старого порядка и даже позже наполовину
срослись с полями, которые окружают их и вторгаются в них? В Париже в 1502
году многие жители держат "голубей, гусей, кроликов и свиней"41.
В 1643 году наблюдательный путешественник писал о Лионе: "Город этот весьма
велик и площадь занимает изрядную, поскольку имеются в его пределах стрельбища,
погосты, виноградники, поля, луга и прочая и прочая..."42. Эту
банальную истину подтверждают десятки примеров. В Париже - на одно мгновение
вернемся к нему - во время "мучной войны" в мае 1775 года арестовали беднягу
возчика, который доставлял навоз из парижских конюшен в сады, находящиеся
в городе и его окрестностях43. Еще в конце XIX века в Лиможе
"в черте [города] находятся не только частные сады и свинарники, но также
луга и огороды"44. Однако независимо от того, сохраняется или
не сохраняется в городе сельскохозяйственная деятельность, важно, что город
играет свою роль - роль города. Роль эта, отличающая город и городок от
деревни, сложилась и укрепилась именно в XI-XII веках.
Совершенно очевидно, что подобная система уходит корнями в "темные"
века, предшествовавшие 1000 году: судьба Франции и всей Европы после вторжений
варваров была предопределена именно тогда. Проблема истоков - увлекательнейшая
проблема, ибо она не решена до конца. Это блестяще доказывают статьи Анны
Ломбар-Журдан. Поскольку города утратили свою мощь и жизнь в них едва теплилась,
лишь ярмарки - наследие доримских, галльских времен - оживляют эти эпохи,
о которых мы так мало знаем. На ярмарках продают и покупают экзотические
товары: "хорошие вина, пряности, меха, более теплые, чем сукно, и символизирующие
богатство, и в особенности красивые ткани, которые священники покупают
для алтаря, а женщины - для нарядов". Прежде эту торговлю "соблазнительными
товарами [...] вели сирийцы, но они исчезли в конце меровингской эпохи",
и их роль приняли на себя ярмарки - короткие, но важные встречи, которые
вызывают новый расцвет рыночной экономики и пробуждают дремлющую урбанизацию46...
Наше "возрождение" XI века родилось не на пустом месте.
1* цветные ткани (ит.).
|
