Яков Кротов. Путешественник по времени.- Вера. Вспомогательные материалы.

В.И.Бушков, Д.В.Микульский

АНАТОМИЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В ТАДЖИКИСТАНЕ (ЭТНО-СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА, 1992-1995)

 

К оглавлению

Некоторые аспекты социально-экономических отношений, функционирование общественных структур, идеология и право

Над родовыми струтурами, о которых речь шла ранее, возвышаются территориальные образования: кварталы-махалля или гузары. Исторически эти кварталы возникали как территориальные единицы расселения отдельных родовых групп, но по мере разрастания поселений в них стали переезжать люди, не состоявшие в родстве со старожилами, и кварталы превращались в соседские общины. Каждая из общин также строилась внутри себя по иерархическому принципу, имея во главе всеми признанное авторитетное лицо. Уже в советское время становление во главе махалли выборного комитета не только организационно оформило эти объединения, но и узаконило их функции, в том числе и традиционные, не зафиксированные в официальном положении. Власть неформального авторитета при этом сохранялась.

Махаллинский комитет выступает регулятором всей общественной и личной жизни на занимаемой территории. Он формирует общественное мнение, следит за выполнением предписанных шариатом (мусульманским правом) норм поведения, а также за соблюдением адата (обычного права) и местных письменно неканонизированных, но обязательных правил поведения. За любое нарушение махаллинских порядков и уклада жизни следует неотвратимое наказание в виде общественного порицания, игнорирования дома нарушителя остальными жителями квартала вплоть до полного остракизма. В последнем случае провинившийся, как правило, оказывается вынужденным покинуть не только квартал, но и сам населенный пункт, так как его жизнь безмерно осложняется.

Подобное общественное устройство, сохранившееся до нашего времени, формирует и специфический тип индивидуального и общественного сознания, отличающихся ярко выраженным коллективистским духом. Мусульманское право — шариат — оказалось идеально подходящим для такого общества, так как изначально было сориентировано на регулирование жизни общин и определяло нормы отношений не между индивидом и государством, а между индивидом и общиной. Такое же содержание и направленность имеет и адат.

Несмотря на то, что ислам рассматривает государство как одну большую общину, в реальности традиционных восточных обществ жизнь собственно общины удалена от властных структур социума. Что касается государственных органов, то их взаимоотношения с общинами, которые им подчинены, зачастую не контролировалась никакими законами. Неслучайно поэтому для восточного общества с его специфической системой права в принципе характерна суженая сфера применения закона, который в обычной ситуации действовал преимущественно в сфере межличностных, личностно-общинных и межобщинных отношений.

Здесь уместно напомнить и о некоторых специфических для ислама нормах, которые, по нашему мнению, формируют особые черты сознания мусульманина и стереотип его поведения. В основе этих норм лежит уже отмечавшаяся исследователями приспособляемость ислама как социально-идеологической системы, его высокие адаптивные потенции. Приведем несколько примеров. Известно, что в исламе существуют определенные пищевые запреты. Однако мусульмане, находясь вне пределов своей общины — в дороге, поездке — имеют право нарушить эти запреты. Подобный "грех" снимается всего лишь дополнительной молитвой. Эта определенная "ситуативная" особенность ислама, а также тезис о том, что все неисламское идет от кафиров (неверных) и потому не может быть воспринято правоверным мусульманином, формируют и двойственный стандарт поведения. Данный феномен хорошо прослеживается на примере отношения к пожилым людям и женщинам. В своей среде широко декларируемый принцип уважения к старшим безусловно соблюдается, так же как и определенные нормы взаимоотношений с женщинами. Вне среды происходит обратное и от "традиционных" мыслей и отношений практически ничего не остается. Подтверждением этому может служить поведение многих выходцев из Средней Азии и Кавказа в городах России. Предписания и табу ислама в сочетании с высокой традиционной регламентацией общинной жизни таджикистанских мусульман, нередко вступают в противоречия с жизнью в немусульманском окружении, когда вне своей среды все ограничительные поведенческие нормы снимаются (36а).

Постоянный относительный переизбыток населения на Востоке в сочетании с догматом ислама о предопределении делали человеческую жизнь ничего не стоящей и, в первую очередь, для государства. Несмотря на то, что хотя в отношении главы государства — восточного деспота — тоже действовали определенные предписания адата и шариата, регулировавшие его поведение, в жизни его воля и желание практически ничем не ограничивались. Он мог нарушить — и постоянно нарушал любые законы, ибо в его власти было лишить любого подданного жизни и имущества, будь то простой дехканин или первый министр. Никакие правовые нормы не были в состоянии пресечь проявления своеволия, тирании и произвола. Вся история среднеазиатских народов — это непрерывная цепь войн, междоусобиц, карательных акций и физических расправ. Жизнь любого подданного восточного государя, а тем более его имущество оставались незащищенными перед лицом верховной власти. Такие общественно-правовые отношения практически сохранились в Средней Азии до сегодняшнего дня, чему свидетельство и события в Таджикистане последних лет, и некоторые процессы в других среднеазиатских государствах. Разумеется, подобное утверждение следует понимать не буквально, так как при полном отсутствии различных норм, регулирующих отношения государственной власти и подданных, существование государственности оказалось бы просто невозможным.

Напомним и о такой существенной особенности обществ данного типа, как наличие мифологизированного общественного сознания, при котором члены сообщества, причем представители буквально всех его социальных слоев и групп, в своей социальной практике оперируют не научным знанием или хоть сколько-нибудь достоверными фактами, а сохраняющимися на протяжении столетий мифами, легендами и социально-этническими мифологемами. Одной из них, например, является представление о "разграблении Таджикистана русскими", которое не только не встречало научно-политического опровержения, но и поддерживалось определенными слоями, формируя в общественном сознании образ внешнего врага.

В обществе до сих пор не научились отбирать из сообщаемого средствами информации объективные, научно-обоснованные, социально-значимые данные и факты, да и сами средства массовой информации в Таджикистане отличаются в этом плане весьма любопытной специфичностью, способствуя в значительной степени распространению мифологических стереотипов.

Основным источником и распространителем "достоверной" социальной информации продолжают оставаться общественное мнение (община) и религиозные авторитеты, а также выходцы из традиционных элитарных сословий. Подобная тотальная мифологизированность общественного сознания существенно затрудняет возможность серьезных социальных перестроек, а также сами решения острых социальных конфликтов.

Таким образом вполне очевидно, что среднеазиатское восточное общество коренным образом отличается от западного, а также от российского. Точно так же отличается и среднеазиатский мусульманин: у него иное сознание, иная система ценностей, иное самосознание и восприятие окружающего социума. В повседневной жизни он руководствуется сущностно отличными от европейских нормами и правилами. Проблема прав личности (ее свободы — независимости, неприкосновенности и ценности в европейском понимании) в мусульманском обществе даже и не ставится на государственном уровне. Все это необходимо учитывать, вынося суждения и оценки событиям, происходящим в среднеазиатском регионе, и строя взаимоотношения с местным сообществом.