Александр Валиев

ОСМЫСЛЕНИЕ РАСКОЛА ДОНАТИСТОВ

31.10.2000 с сайта евангельских христиан: http://www.e-aaa.org/cgi-bin/e3a.pl?_coc_d/r/bm-in/Valiev.html. Автор - молодой богослов из Одессы.

Введение.

Мы живем в эпоху, которая удивительным образом напоминает то время, когда христианство после долгих лет преследований и различного рода притеснений получило долгожданную свободу. Верующие люди молились и надеялись, что закончатся гонения и тогда они смогут свободно проповедовать на площадях и улицах, начнется неминуемый рост церквей, множество спасенных будут славить Господа, наступит торжество христианской веры. Однако никто не мог предположить тогда, сколько духовных болезней принесет в церковь эта свобода. Церкви начинают делиться между собой, многие верующие люди начинают вспоминать уже вроде бы давно забытые обиды, взаимные претензии, упрекают друг друга в неверности Господу и при этом каждая сторона уверена в собственной правоте. Все это заканчивается разобщенностью верующих или даже схизмой, когда разделение происходит не по причине каких-то догматических разногласий, а в результате ссор на личностном уровне. Иной раз в нашей баптистской церкви можно услышать возражения такого рода: "я не буду принимать рукоположения то этого пастора потому что я ему, как христианину, не доверяю". Причем это характерно не только для наших общин. Недавно в "Суздальском паломнике" Российской православной церкви за 1994 год я прочитал: "Верующие россияне столкнулись в данное время с той проблемой, когда под сомнение ставится каноническая чистота, законность и правильность священства. Иудин грех сергианствующих пронизал насквозь многих иерархов, запятнавших себя сотрудничеством с богоборцами и получившими от них сан и власть в Церкви. 30-е Апостольское правило гласит: "Аще кто, епископ или мирских начальников употребив, через них получит епископскую в Церкви власть: да будет извержен и отлучен, и все сообщающиеся с ним". Многие задаются вопросом: что нам делать? Будет ли для нас Причастие Святых Христовых Тайн спасительным? И благодатны ли Таинства, совершаемые в храмах Московской Патриархии?"

Читая эти строки, у людей знакомых с историей христианской церкви возникает ощущение, что они как бы переносятся во II век из XX века в век IV, во времена донатистских споров. Именно донатисты раскололи церковь не на почве догматических разногласий, а из-за проблемы таинств. Если епископ отступил от веры, не проявил должной преданности интересам Церкви, может ли при этом благодать Божья продолжать действовать через него? Как относиться к тем, кого он рукополагал или крестил? Не нужно ли потом их опять перерукополагать? Все эти вопросы вновь всплыли их глубины веков, вызывая горячие споры уже в современном христианстве. Посторонние наблюдатели, которые стоят пока еще вне церкви, никак не могут определиться, где же истинная церковь, когда церкви даже одной деноминации сами не могут прийти к согласию, упрекая друг друга в отступничестве от идеалов истинного христианства. С другой стороны – как нам относиться к тем, кто с нами не согласен. По-прежнему воспринимать их как наших братьев и сестер или считать погибшими? Донатистский раскол как раз и обнажил проблему не только таинств, но и вопрос об отношении церкви и государства, а также вопрос о сущности природы церкви. Где именно та самая чистая и непорочная Церковь "столп и утверждение истины", о которой мы так много говорим?

В этой работе рассматривается учение Августина о кафоличности церкви. Имеют ли право баптисты относить себя к той Церкви, которая существует на земле еще со времен апостолов. В свое время еще Мартин Лютер пытался решить эту делему, чтобы обосновать сам процесс выхода протестантских церквей из римо-католической церкви.

Концепция "кафоличности" Церкви, ее святости была разработана еще блаж. Августином в его полемике с донатистами. Работы Августина оказали огромное влияние на развитие христианского богословия, и даже сейчас, по истечении 15 веков они еще не потеряли своей актуальности.

В этой работе также была предпринята попытка найти ответ на следующие волнующие вопросы:

Насколько святость нашей христианской жизни влияет на силу и действительность тех таинств, которые мы совершаем в церкви?
Если Церковь является "столпом и утверждением" истины, то почему мы видим так много недостатков в любой христианской конфессии?
Какая схизма в Церкви может быть оправдана, а какая нет?

Поскольку эта работа представляет собой не столько богословский, сколько исторический анализ возникновения некоторых богословских доктрин, то и рассматривать ее надо в свете развития христианской церкви. Огромный опыт прошлого помогает нам сегодня находить выход из различных сложных ситуаций, с которыми церковь уже не раз сталкивалась за долгий период своего существования.

История возникновения и развития раскола.

История самого догмата о Церкви касалась именно тех пунктов, которые были связаны с церковной дисциплиной и так же в уяснении характера и действительности благодатных освящающих средств в Церкви. Этот вопрос особенно был выдвинут расколом донатистов и в борьбе с ним получил свое разрешение. Прежде всего нам необходимо рассмотреть историю возникновения самого раскола
.
Начало донатизма.

Донатизм как явление возник именно в той части римской Африки, население которой представляло собой пеструю смесь народов, отличавшихся особым темпераментом и сепаратистскими склонностями. "Здесь особенно дико проявилась разнузданность языческого общества, особенно страстно-святой фанатизм верующих. Гонение Диоклетиана, толкнувшее податливые и гибкие натуры на путь измены религиозным убеждениям, вызвало в других взрыв горячей ревности к чистоте веры и, особенно к чистоте поведения христианина". Уже само преследование христиан побудило многих искать венец мученичества, потому что мученики пользовались особенным почтением: целые толпы христиан посещали заключенных. Но кроме мучеников по необходимости было довольно много фанатиков, заявление которых о том, что они христиане и не исполнят эдикт, вызывали языческие власти на распоряжение взять их под стражу. Были люди и еще низшего разбора. Оказывается что к исповедникам примкнули и некоторые проходимцы, считавшие возможным под видом страдания за Христа избавиться от необходимости платить по своим долговым обязанностям, или рассчитывавшие, по крайней мере, некоторое время пожить в свое удовольствие в тюрьмах за счет христианской благотворительности или даже обогатиться из этого источника. Именно в этот момент когда христианство - и особенно Африканская церковь - переживало самые трудные и жестокие гонения за все время своего существования, проявила себя столь не одиозная и противоречивая личность, как Мензурий - епископ Карфагенский. Согласно традиционному взгляду православной и католической церкви Мензурий отличался трезвым христианским сознанием и отнюдь не сочувствовал преувеличенному представлению о мученичестве и считал допустимой в некоторых случаях и мудрость змеиную. Ввиду наличия мнимых ревнителей за имя Христово Мензурий объявил, что лица, которые сами предадут себя языческой власти и будут казнены не за имя Христово, а потому что навлекли на себя подобную казнь какими-нибудь другими обстоятельствами, не будут считаться карфагенскою церковью за мучеников. Светские историки (в отличие от церковных) совсем иначе оценивают подобные действия: предатели из среды епископов (например, карфагенский епископ Мензурий) смотрели конечно довольно цинично на мученичество и культ страданий, вызванных нелицемерной верностью убеждениям. Сами же донатисты описывали епископа и его верного помощника, архидьякона Цецилиана в самых ужасных красках. По их приказу несколько посланных людей стояли у входа в темницу и отнимали пищу у тех, кто пытался передать ее заключенным. Они не стеснялись даже разбрасывать ее собакам. "Перед воротами тюрем лежали отцы и матери исповедников и вопияли к небу о мщении против тех, которые не позволяют даже издали взглянуть на детей своих и, таким образом, заставляют проводить у порога тюрьмы дни и бессонные ночи. Поднимался отовсюду громкий вопль и плач потому, что не дают обнять св. мучеников и не позволяют христианам совершать дела милосердия, так как свирепствует тиран и жестокий палач Цецилиан". Особенно ненавистен был один вид отступничества: выдача сыщикам священных книг. Эта практика носила имя traditio, тех же кто выдавал книги называли traditores – дословно, "те, кто предали". Эти акты относятся ко времени исполнения первого указа Диоклетиана. Сам указ дошел до нас в двух редакциях: у Евсевия и Лактанция. Евсевий в церковной истории, о содержании первого указа Диоклетиана говорит: "изданы были грамоты, которыми предписывалось разрушать церкви до основания, а священные книги истреблять огнем, лица, занимавшие почетные должности, объявлены лишенными почестей, о находящиеся в услужении лишенными свободы, если останутся исповедующими христианство". Указ был оглашен в феврале 303 г.

Как известно, Диоклетиан правил империей не один, а с соправителем Максимианом, он царствовал с 285 по 305 гг., до времени, когда он вместе с Диоклетианом отказался от власти. В сферу его влияния входили западные земли империи: Италия, Испания и Галлия, включая Африку. Лактанций замечает о нем, что это был человек от природы жестокий. Он был склонен проводить меры Диоклетиана до крайних пределов: "все, что ни предписывал брат его Диоклетиан, Максимиан исполнял с крайней решительностью: он принимался слишком сильно за то, что Диоклетиан предписывал с благоразумием". Особенно сильно от гонений пострадала Африканская церковь, верующие восприняли преследования с особенным воодушевлением. До нас дошли подлинные акты допроса пресвитера Сотурнина и других мучеников. Дело происходило в Нумидии. Целая толпа христиан была схвачена во время богослужения в доме пресвитера и представлена на суд проконсула (в Карфагене). Многие их них потом поплатились жизнью за свое исповедание. Проконсул спрашивает Сатурнина: почему ты проводишь церковные собрания, когда это запрещено? Имеешь ли ты Св. Писание? Такого же характера носил допрос епископа африканского Феликса в Тибуре. Проконсул требовал от него, чтобы он выдал книги, но Феликс отказался. Впоследствии его казнили через отсечение головы. В целом Африка прославилась большим количеством подобных мучеников. Но иногда начальники относились к христианам без особенной строгости. Когда Нумидийский епископ Секунд отказался выдать книги Св. Писания, то чиновники заметили ему: неужели нет у него каких-нибудь хоть ненужных книг, которые он мог бы отдать? Мензурий же, епископ Карфагенский, согласно официальной версии, опасность выдачи священных книг предотвратил тем, что положил в той базилике, в которой предполагалось произвести обыск, вместо священных книг, еретические сочинения, чем языческие власти и удовлетворились, и не сочли нужным вести дело далее, когда подмена была открыта. Мензурий предполагал, что многие африканские ригористы к этой мере отнесутся довольно неодобрительно. Потому он вел переписку по этому вопросу с Секундом Тигизиским, представителем крайнего ригористического воззрения. В своем ответе Мензурию Секунд отнесся к его практике с довольно ясным порицанием. Он не считал возможным делать даже подобные послабления, ссылаясь в оправдание своей строгости на пример Елеазара, который не только не хотел вкусить запрещенного мяса, но даже отказался от предложенного ему мяса, законом дозволенного, чтобы не подать повода думать, что он изменяет своей отеческой вере.

Таким образом, еще до возникновения раскола, против Мензурия и Цецилиана возникло недовольство в Карфагене. В 313г. август Галерий отменил гонения на христиан. Когда всё наконец-то затихло, на Мензурия обрушилось еще одно неприятное дело. В Карфагене распространился какой-то пасквиль против Максентия. Подозрение в авторстве пало на дьякона Феликса, который укрывался в доме Мензурия. Мензурий решительно отказался выдать его властям, и поэтому император вызвал епископа на суд в Рим. Ему удалось оправдаться, но на обратном пути он скончался, и - таким образом - карфагенская кафедра сделалась вакантной. Отправляясь в опасную поездку, Мензурий допускал мысль, что его могут казнить за укрывательство пасквилянта. Чувствуя опасность, он принял последние меры по сохранению церковного имущества, и передал его двум доверенным лицам, пресвитерам Ботру и Целестию. Список драгоценных сосудов и других предметов Мензурий вручил одной праведной женщине. После смерти Мензурия в 311г. Борт и Целестий сами стремились занять освободившееся место. Но, несмотря на все это, значительная часть карфагенских христиан избрала преемником Меркурия архидьякона Цецилиана. По другим источникам это собрание было малочисленным. Когда же оба пресвитера увидели себя обойденными, они начали протестовать против выбора. В руках у Цецилиана оказался также перечень распределенных между старейшинами драгоценностей, и он желал получить их обратно. Старейшины же не согласились с этим, Борт и Целестий повели дело так, чтобы передача имущества была произведена секретно, и часть имущества можно было присвоить себе. Всячески затягивая время и сопротивляясь выдаче драгоценностей, оба лидера собрали вокруг себя всех недовольных Цецилианом, составили свою партию и начали атаковать епископа. Они также завязали сношения с нумидистскими епископами, во главе которых стоял Секунд Тигизиский.

Таким образом, в начале IV-го века спокойная жизнь Африканской церкви, над догматическим и каноническим развитием которой работали Тертуллиан, Киприан и Карфагенские соборы, была нарушена.

Нумидийские епископы считали всех так называемых традиторов безусловно неспособными совершать иерархические перемещения. Впрочем, сторонники Мензурия имели все основания считать, что суровые нумидийские ригористы были более строги к другим, чем к самим себе. Из протокола собора в Цирте (305г.), подлинность которого не вызывает сомнений, видно, что когда Секунд вздумал отделить на этом соборе присутствующих нумидийских епископов от подозреваемых в предательстве, то оказалось, что чуть ли не большинство нумидийских епископов находятся под этим подозрением. Один из них ответил Секунду решительным образом, что он его самого подозревает в том, что тот слишком уж легко отделался от требований языческой власти. Заседание приняло столь бурный характер, что Секунд решился всё передать на суд Божий. Этот факт нисколько не помешал ему в дальнейшем оставаться рьяным преследователем всех традиторов и придерживаться самой строгой церковной дисциплины в отношении к падшим. Между карфагенскими завязались самые тёплые отношения, что не могло не отразиться на общем духе самого движения.

По-видимому, опасаясь серьезного столкновения с недовольными, партия Цецилиана желала ускорить его хиротонию. К удивлению можно заметить, что одновременно со сторонниками Цецилиана действовали в том же направлении и карфагенские пресвитеры, которые сами имели виды на кафедру и рассчитывали на скорейшее разрешение вопроса в пределах Карфагена. Таким образом, решено было пригласить на собор для хиротонии ближайших к Карфагену епископов. Во главе их стоял Феликс аптунгский, который и хиротонисовал Цецилиана. Епископы Нумидии, которых традиционно приглашали на подобные выборы, на этот раз не приняли в этом никакого участия, да и в традиторстве. Уже после хиротонии 70 нумидийских епископов явились вместе с Секундом и стали на сторону недовольных Цецилианом. Раскол усиливался еще через влияние одной богатой, знатной дамы по имени Люцилла, которой Цецилиан некогда сделал заслуженный выговор. Еще будучи архидьяконом и по этому званию обязанный надзирать за лицами, находившимися в церкви, он один раз серьезно укорил Люциллу за то, что она, по своему обычаю, прежде причастия, целовала кость какого-то сомнительного мученика. Оскорбленная богатая ханжа сделалась непримиримым врагом архидьякона, а в последствии епископа.

Попытка Цецилиана завязать отношения с прибывшими из Нумидии оказались бесполезными. Нумидийцы утверждали, что хиротония Цецилиана не действительна, так как ее совершил традитор Феликс аптунгский. Человек запятнавший себя отступничеством, может сообщать только проклятие, но не благословение. Тогда Цецилиан решился на отчаянную меру, он заявил епископам, что если они его рукоположение не признают действительным, то пусть признают его простым дьяконом, а затем заново хиротинисуют. Этим он хотел удовлетворить их оскорбленные чувства, поскольку хиротония была совершенна без их примаса. Услышав об этом предложении Цецилиана, один из нумидийских епископов по имени Пурпурий, радостно воскликнул: "Пусть он только явится к нам и преклонит голову в знак покаяния и делу конец". Но узнав об этом замысле против Цецилиана все кафолики удержали его и не позволили ему явиться к таким "разбойникам". Нумидийские епископы составили против него собор и вызвали его на суд, и когда он не явился, они заочно признали его низложенным и отлученным, потому что он был посвящен в этот сан только одним епископом, который раньше был традитором. Цецилиан, однако, противился признать авторитет собора, а собор объявил сан епископа в данной церкви незанятым. Во главе собора стоял Донатий, епископ из Козе-Нигро. Но благодаря вмешательству Люциллы, которая по этому случаю пожертвовала немало денег для бедных, собор избрал на вакантное место карфагенского чтеца Майорина. За него проголосовало 312 человек. Епископы же деньги Люциллы поделили между собой. В результате этого инцидента доброму имени Майорина был нанесен урон, многие, которые раньше отошли от Цецилия, вновь стали присоединяться к нему. Таким образом, в Карфагене оказалось два епископа, а в Африканской церкви появился раскол.

Таким образам схизма произошла из-за общих принципиальных расхождений, имевших место в жизни Карфагенской и в дальнейшем Римской Церкви, а также на почве личных столкновений. Прошло совсем немного времени, и слухи об этом вскоре достигли ушей Константина. Он к этому моменту как раз стал господствовать над западом и поддерживал африканские церкви, прежде сильно пострадавшие от последний гонений. На восстановление разрушенных Максимианом церквей выделялись немалые средства, когда же приверженцы Донатия истинной кафолической церковью стали рассматриваться как сектанты или отступники, Константин приказал все дары и привилегии, которые были даны христианам по последнему указу, распространить только на приверженцев Цецилиана. Это побудило раскольников послать петицию к кесарю, где они просили его расследовать их дело совместно с епископами из Галлии, так как от них можно было ожидать строгой непредвзятости. Здесь впервые появилось обращение церкви к гражданской власти, ходатайство об организации комиссии церковных судей.

Константин это одобрил, хотя о донатистах он был весьма нелестного мнения, признавая в них фанатиков и граждански неспокойных людей. Сторонники Майорина просили Константина быть в отношении к ним справедливым, так как спор как раз и состоит в том, какой их двух партий может по праву принадлежать название церкви католической. Непредвзятость же именно гальских епископов мотивировалась тем, что во время гонения, Галлия была под властью Констанция Хлора, не преследовавшего христиан, поэтому традиторов там не могло быть.

Соборные определения о схизме донатистов.

Прошение поступило к Корстантину в 313г., когда он находился в Галлии. Он удовлетворил просителей и назначил трех гальских епископов, Ретикия Отенского, Матерна Кёльнского и Марина Арльского, которые должны были отправиться на обор в Рим, и там, под председательством римского епископа, вместе с другими италийскими епископами решить дело. Вызваны были из Африки представители той и другой партии. Собор заседал со 2 по 4 октября 313 г. в Латеранском дворце и решил дело в пользу Цецилиана.

Но раскольники, как легко можно было ожидать, не были довольны решением этого вопроса. Они указывали на то: 1) что решение произнесено лишь немногими епископами (собор состоял из 19 членов и 21 просителя); 2) что будто бы не был принят во внимание один какой-то важный для разрешения этого вопроса документ, и кроме того; 3) собор был собран слишком поспешно, так что предварительное следствие в Африке за это короткое время не могло быть тщательно произведено и, фактически, сторона дела не была установлена. Донатисты вторично послали кесарю петицию, в которой подчеркивали, что собор из двадцати епископов не авторитетен отменить решение собора из семидесяти епископов. На этом основании Константин отдал приказ гражданским властям произвести необходимое расследование на месте по тем пунктам, на которые указывали сторонники Майорина. Дело приняло странный оборот: люди, претендовавшие называться церковью святых, дали ему такую постановку, что в самом священном вопросе религиозно-христианской совести решающим оказывался голос простого язычника, который мог даже быть враждебно настроенным по отношению к христианам. Дело обстояло так: был ли Феликс Аптунгский традитором или нет? Для решения этого вопроса к следствию были привлечены представители языческой власти, занимавшие разные должности именно в то время, на которое приблизительно падает предполагаемое предательство Феликса. Были допрошены: языческий аптунгский жрец и некоторые другие должностные лица; от добросовестности их показаний зависел исход дела. Председательствующий на суде и производивший это следствие проконсул Элиан признал Феликса невиновным и снял с него всякие обвинения в предательстве (15 февраля 315г.). Все обвинение базировалось на одном имевшемся у донатистов письме язычника дуумвира, который будто бы этим письмом удостоверял Феликса Аптунгского, что книги Св. Писания, им выданные, уже сожжены. Как показало следствие, это письмо было написано при странных обстоятельствах. Один человек, лично недовольный Феликсом, решил возвести на него обвинение в предательстве. Для этой цели он явился к дуумвиру во время обеда, когда тот, очевидно, не был расположен к расследованию, и упросил его написать это письмо.

Константин созвал консилиум во второй раз, куда было приглашено большое число епископов из Африки, Италии, Сицилии, Сардинии и в основном из Галлии. Это был величайший церковный собор, какого до того времени еще не бывало. Он состоялся в Арле 1 августа 314г. и также решил дело в пользу Цецилиана. Помимо этого были изданы различные каноны в отношении африканских разногласий (церковные предписания). Выдающиеся обвинители Цецилиана лишились епископского сана, другие сектанты, впредь до обращения к кафолической церкви, были лишены общения.

Тем временем умер Майориний. Его преемника звали, как и вышеупомянутого епископа из Козе Нигро, Донатом, но позднее в отличии от предшественника, он стал носить титул "Великий". О нем сохранились противоречивые сведения: "ангел Божий, слава африканской церкви" - по словам его сторонников, "демон, воплощение духа гордыни" - по словам его врагов; на деле же человек, несомненно, замечательного ума, красноречия, последовательный в слове и поведении. Он дает организацию, одушевление, формулы и имя партии, отныне называющейся донатистской.

Видя, что и второе решение церковного суда не в их пользу, донатисты теперь в третий раз просили кесаря рассмотреть их дело и на этот раз взять дело прямо в свои руки. Император был возмущен этим требованием: "Какое безумие требовать суда у человека, который сам ожидает суда Христова! На суд священников следует смотреть как на суд Самого Бога". Но донатисты смогли найти при дворе сторонников, которые разъяснили Константину, что отказывать в просьбе таким фанатичным людям небезопасно. Константин снова согласился, хотя его глубоко огорчало упрямство епископов. Так, некрещеный император стал арбитром в церковных распрях. Подписывая Миланский эдикт в 313г. и даруя свободу вероисповедания христианам, Константин преследовал определенную цель: он понимал, что христианство и его мощная церковная организация могут быть прочной опорой абсолютной власти императора, к тому же Церковь могла стать новым центром объединения и спасения классической культуры и империи. Практика, однако, заставила Константина быстро определить свое отношение к сектантам внутри христианства и еще раз осмыслить свой выбор в пользу этой религии. О донатистском расколе в обществе христиан император узнал тотчас же после издания Миланского эдикта, и теперь ему нужно было определиться: как он, как государь, объявивший себя благорасположенным к христианству, должен смотреть на это явление? Целым рядом указов Константин дал знать, что он не хочет и не думает оказывать своего покровительства сектантам, и что его покровительство обращено на церковь кафолическую, на то, что составляло центр и средоточение христианства. В письме к папе Мильтиаду император говорит: "от вашей внимательности, конечно, не скроется то мое почтение к законной кафолической церкви, которое заставляет меня желать, чтобы решительно ни в одном месте вы не оставили ни малейшего раскола или разделения" (Евс. Х, 5). Это письмо было написано в 313г. В письме к епископу саракузскому Хресту (в 314г.) Константин выражает подобную же мысль, когда замечает, что он не потерпит тех споров и разделений, той вражды, которую обнаруживают из себя "худо и превратно мыслящие о богопочитании, уклоняющиеся и отпадающие от кафолической церкви". В укрощении церковных раздоров, в действиях, направленных к единению церкви, Константин видит уже свою прямую обязанность: "признаюсь, писал он по делу донатистов проконсулу Африки Аблявию, я решительно не считаю возможным смотреть сквозь пальцы на споры и раздоры этого рада; они могут вызвать гнев верховного Божества не только против рода человеческого, но и против меня самого, правительственному попечению Которого манием небесным вверено все земное. Ибо я до тех пор не могу вполне оставаться спокойным, пока все подданные, соединенные в братском единомыслии, не будут воздавать Богу истинного поклонения, предписываемого кафолической верой". Исходя из всего выше изложенного, становится понятным, почему Константин в 316 году находясь в Милане рассмотрев все дело, подтвердил решения соборов в Риме и Арле не в пользу донатистов. Но в виду соблюдения спокойствия в Африке, решено было Цецилиана задержать в Брешии, а Донату, дозволив возвратиться в Африку, запретив жить ему в Карфагене. Но когда получено было известие, что Донат самовольно возвратился в Карфаген, то Цецилиана отпустили.

Гонение государства против донатистов.

Наконец, в 321г. донатисты обратились к императору с просьбой оставить их в покое и предоставить им возможность пользоваться правами религиозной свободы, которыми они прежде пользовались, а о своем отходе от официальной церкви донатисты заявили, что никакая сила в мире не заставит их войти в это церковное общение. Константин увидел, какие опасные последствия могут повлечь за собой такие насильственные меры. Вместо того, чтобы спор был устранен, он возрос и стал более непримиримым. Число сторонников Донатия быстро росло. Император удовлетворил их просьбу и отменил действия направленные против донатистов. Даже сам факт разрушения донатистами церкви, строившейся Константином в Африке для приверженцев официальной церкви, на этот раз не вызвал у него никаких ответных мер. Он решил восстановить церковь за свой счет.

До какой степени усилились донатисты, говорит хотя бы то обстоятельство, что созванный ими в 330 году синод посетило двести семьдесят епископов. Позднее это число возросло до четырехсот. Однако эта секта оставалась сектой исключительно африканской. Все другие церкви признали карфагенским епископом Цецилиана. Лишь только для Рима сектанты Африки поставили своего собственного епископа, который со своею паствой собирался за городом в какой-то пещере. Была предпринята попытка проникнуть в Испанию. Гражданская власть не преследовала донатистов до 348 г. В то время западному императору Константу пришла мысль попробовать задобрить сектантов и побудить их войти в церковное общение посредством милости. Но произошло все наоборот, возбуждение, значительно подогретое социальной неудовлетворенностью, усилилось. Мечтательные, бездумные аскеты, агонисты, или milites Christi – как они сами называли себя, в то время как кафолики именовали их циркумциллионами за то, что они бродили близ крестьянских домов.

С какого момента времени появились эти люди в Африке, неизвестно. Но в истории мы находим первое упоминание о них в связи с событиями 345г. Судя по всем данным, циркумцеллионы представляют собой извращение аскетического взгляда на жизнь. Сами донатисты сравнивали их с христианами монахами. Это были люди, которые под предлогом высшего совершенства оставили, по словам бл. Августина, всякий полезный труд. Вышли они из темных, самых низменных слоев простонародья и обыкновенно не понимали никакого другого языка, кроме пунийского. Это были потомки того же племени, откуда вышел и Ганибал, который еще в девять лет поклялся быть врагом римлян, и был верен этому до самой смерти. Это были потомки того племени, которое в древности изумляло своим утонченным терзанием тех, кто попадался к ним (смерть Регула), которое приносило богам в жертву своих детей. Такой же стойкостью и жестокостью отличались и циркумцеллионы. И в своей жизненной практике и в своих идеалах циркумциллионы отражали всю полную меру недостатков и невежества простого народа. С дубинами в руках они бродили около хижин и добывали себе пропитание то милостыней, а то и грабежом. Сами дубины носили у них религиозно-символическое значение, и назывались они "израилями", их носили как воспоминание о тех жезлах, которые держали в руках евреи, когда в первый раз ели пасху в Египте. С таким вооружением фанатичные толпы представляли опасную силу, в том числе и в политическом смысле. До поры до времени они проявляли себя только в диком стремлении к мученичеству. В дни Августина, если язычники совершали у себя какой-либо праздник, то циркумцеллионы нападали на них с надеждой, что их убьют за веру, в этом они редко обманывались. Их действительно очень часто убивали. Если же не было столь благовидного предлога страдания во имя веры, то циркумщеллионы тогда прибегали к другим методам. Иногда они совершали нападения на вооруженных путешественников и грозно от них требовали, чтобы те их умертвили, а в случае отказа угрожали побить их самих своими дубинками до смерти. Они также нападали на приезжавших начальников провинций, так называемых judices, и с угрозой требовали, чтобы те отдали приказ сопровождавшим солдатам или палачам казнить их. Был случай, когда одному judex удалось обмануть своих просителей, он приказал солдатам связать новоявленных мучеников будто бы для казни, а самим удалиться, оставив их связанными. Если же невозможно было умереть от руки какого-либо человека, циркумцеллионы бросались в воду или разложенные ими костры. Подобного рода смерть казалась им шуткой, которую они проделывали, чуть ли не ежедневно. Они думали, что этим самым исполняют слова апостола 1Кор. 13:3 "… и отдам тело мое на сожжение."

"Deo laudes" – боевой лозунг циркумцеллионов – стал в Нумидии страшнее, чем рыкание льва. Августин дал этой банде весьма нелестную характеристику: "Это – сборище беспокойных людей ужасных по своим преступлениям, оставивших всякий полезный труд; самым жестоким образом они умерщвляют других и сами лишают себя жизни, как вещи ничего не стоящие. Что они делают нам, за то они не считают себя ответственными, и то, что делают над собою, возлагают на нашу ответственность. Они живут как разбойники, умирают как циркумцеллионы, и их чествуют, словно мучеников". Более подробно о несоответствии донатистов их же идеалам святости сказано и Оптата Мигевийского. В разделе, посвященном его сочинениям, все эти факты будут приведены позднее.

Император Констанс, проанализировав ситуацию, решил, что пришла пора перейти от милостей и подарков к мерам строгости. Он приказал отнять у них церкви, причем некоторые донатисты, желавшие считаться мучениками среди своих, поплатились жизнью. Императорские комиссары – Павел и Макарий, особенно последний, насильственными мерами пытались смирить донатистов. К этому времени относится знаменитое восклицание Доната: "Какое дело императору до Церкви?". Донатисты - когда-то искавшие суда императора как более высшей инстанции, чем суд собора епископов - теперь изменили свое воззрение. Им уже ничего не оставалось, кроме как готовиться к обороне. На ярмарках приказано было бросить клич и приглашать всех циркумцеллионов постоять за веру. Воззвание не осталось тщетным. Явились целые, вооруженные дубинками банды, которые серьезно готовились к тому, чтобы выдержать даже долговременную осаду, были сделаны огромные запасы хлеба. Циркумцеллионы первые сделали нападение на конвой солдат, сопровождавший Макария и Павла, но были разбиты регулярными силами. Затем наступил так называемый "tempora Macariana", которым донатисты потом укоряли кафоликов. Солдаты перешли в наступление. Вожди банд частью были захвачены, частью разбежались, четырех донатистов казнили, некоторых сослали, и среди них сам Донат Великий, который, находясь в ссылке, умер. Базилики донатистов путем насилия были переданы кафоликам. В 349 г. на карфагенском соборе официально объявили об уничтожении раскола донатистов, и приемник Цецилиана, епископ Грат на соборе благодарил Бога за окончание раскола. Однако это было более кажущееся окончание, чем в действительности. Он запретил перекрещивание и почитание самоубийц, как мучеников, и старался восстановить церковную дисциплину между духовными и светскими. Когда в 362 г. Юлиан Отступник возвратил изгнанных донатистов, то они опять начали поступать по своему обыкновению и проявлять мстительность к кафоликам за нанесенные страдания. Донатисты сначала попросили императора возвратить им гражданские права и свободы. Юлиан без малейшего затруднения удовлетворил эту просьбу. С указом императора донатисты явились в Африку и словно ураган пронеслись по Нумидии и Мавритании. В некоторых местах донатисты производили избиение кафоликов, так что некоторые из них попали даже как мученики в церковные мартирологии. Отнятые храмы подверглись своеобразному очищению. Если находили святые дары, то их бросали на съедение собакам; миро выбрасывали. Сами стены, оскверненные присутствием "предателей", теперь подверглись новой штукатурке; престолы или разламывались, если были деревянные, или поверхность их скоблилась. Очистив, таким образом, задания, донатисты приступили к очистке лиц. Всех бывших в общении с "предателями", теперь подвергали покаянию, нередко даже младенцев. Древняя церковь, даже за тяжкие преступления, лишала епископов только сана, но всегда оставляла их в церковном общении на правах мирян, руководствуясь тем правилом, что за одно преступление дважды не наказывают. Но и здесь донатисты низводили епископов в разряд кающихся, не давая им общения. Чтобы, наконец, лучше изгнать ту благодать посвящения, которую они получили от "предателей", донатисты обривали им головы. Вообще их фанатизм по отношению к кафоликам в то время не знал никаких границ. Они третировали своих противников как совершенно неверующих людей. Обыкновенно донатисты обращались к кафоликам с такими словами: "эй, Кай Сей, хороший человек, но ты погибнешь: будь христианином". Возвращающимся к ним кафоликов, донатисты заставляли на вопрос: "кто ты?", отвечать: "paganus sum". И затем их снова крестили. Вообще перекрещивание всех донатистов сделалось их обычной практикой.

Царствование Юлиана было непродолжительным. После его смерти гонения возобновились. Среди самих донатистов появилось множество партий, последователей отдельных лиц (рогатисты, убанисты, клавдиане и др.). Наибольший вред донатистам нанес раздор между епископом Карфагенским Примианом и его дьяконом Максимианом. После смерти Пармениана епископа донатистов в Карфагене, был избран епископом в 392 г. Примиан, который вскоре отлучил дьякона Максимиана, за то, что тот гордился своим родством с "великим" Донатом. Тогда последний апеллировал к суду ближайших епископов. В Карфаген явилось 43 епископа, но Примиан встретил их враждебно, дело передали на суд большого собора. 24 июня 393 года до 100 епископов этой партии собрались в Кабарсусси, заочно низложив Примиана, назначив его преемником Максимиана, без лишения сана, а миряне не per poenitentiam. Собор 310 епископов – примианистов в Багаи 24 апреля 394 г. объявил в свою очередь Максимиана и лиц, его рукоположивших, лишенными сана и назначил отщепенцам восьмимесячный срок для объединения в Примианом: по истечении этого времени возвращающихся ожидало лишение сана и poenitentia. Епископы восхищались теми ручательствами, которыми этот декрет осыпал максимианистов, сравнивая их с Кореем, Дафаном и Авироном. Торжествующая партия действовала против максимианистов то прибегая к легальному принуждению (обращались к суду judices, иногда даже из язычников, и на основании императорских указов против еретиков добивались полицейского содействия против максимианистов), то пользовались самосудом и насилием (глашатаи объявляли: "кто войдет в общение с Максимианом, того дом будет подожжен"). Если эти приемы наносили вред только лишь по нравственной стороне донатистов, то два декрета, кабарсусситский и багайский, подрывали догматическую почву, на которой прежде стояли донатисты: de facto было допущено, что действие благодати не прекращается и за пределами признаваемой исключительно истинной церкви. Но кафолики особенно торжествовали, когда 25 декабря 394г. примианисты приняли в свое общение двух епископов максимианистов в епископском сане и крещенных ими в состоянии отлучения – без перекрещивания.

Кафолическая церковь стремилась императорскими эдиктами оградить себя от влияния донатистов и принимала свои собственные меры для возвращения раскольников. Например, в 401 г. было принять решение не считать препятствием крещение у донатистов для тех, кто вернувшись в официальную церковь занял в ней церковные должности; а возвращавшихся донатистский епископов и клириков, особенно если они приводили с собой и паству, принимать в их ныне "существующем" сане.

В то время как внутренние раздоры подрывали донатистов, кафолическая церковь приобрела сильного защитника в лице блаженного Авнустина, который отстаивал объективное значение Церкви и независимость действия благодати от святости служителя. Будучи епископом Иппонийским, знаменитый Августин старался воздействовать на донатистов путем убеждения. Это была весьма нелегкая задача. Донатисты боялись прений с "диалектиком", как они называли превосходившего их и талантом и образованием Августина. И всячески старались избегать тех собраний, которые устраивал Августин. До какой степени донатисты не любили подобных совещаний, можно судить из того, что когда одного донатистского епископа вызвали на собор, то он сначала бросился в воду, а когда его вытащили из воды, он тогда постарался упасть таким образом, чтобы затем больше не двигаться. В конце концов, его все же решили оставить в покое. Однако в 406 г. некоторые донатистские епископы изъявили желание обсудить вопрос разделения церквей на совместной конференции. Кафолические епископы этому исходу, разумеется, были очень рады. Поэтому в 409 и 410 г. от имени Карфагенского собора к императору Гонорию была направлена депутация с просьбой о том, чтобы донатистам, уклонившимся от публичного диспута, было предписано явиться в Карфаген для обсуждения вопроса вероисповедания. Император Гонорий прислал трибуна Маркеллина, который по окончании прений должен был решить, на чьей стороне правда.

В 411г., ровно через 100 лет после начала схизмы донатистов состоялась карфагенская конференция. В Карфаген съехались 286 кафолических и 279 донатистский епископов. Предварительно были обсуждены способы, с помощью которых вернее можно было бы достигнуть соглашения. Были приняты все усилия к тому, чтобы получить в высшей степени достоверные акты. Так как при таком количестве собравшихся не было возможности всем принять участие в совещаниях, то решили избрать особую комиссию для ведения прений. Та и другая стороны выбрали по 7 епископов помощников, и по 4 епископа "хранителя бумаг", дополнительно к ним еще по 2 нотария для произведения записей прений. Для полной достоверности записей постановили, чтобы каждый из собеседников проверял, что он сказал, и каждое свое замечание скреплял подписью.

В своих инструкциях, которые кафолики раздали своим уполномоченным для ведения спора, они пошли на большие уступки донатистам. В случае, если донатисты докажут, что они правы в своем отступлении от кафолической церкви (т.е. что истинная церковь существует только у донатистов) то все кафолики согласны на лишение сана их епископов. Истинная церковь в свою очередь обязуется возвратить всех желающих восстановить с ней свое общение на правах мирян. Напротив, если донатистам будет доказано, что истинная церковь существует лишь у кафоликов, тогда донатисты, если они пожелают возвратиться в общение с ней сохраняют за собой свой сан и кафедры. Если вдруг паства не последует за своим епископом, он в таком случае, будет разделять кафедру с кафолическим епископом своего города. Донатисты со своей стороны, также как и кафолики, готовились к диспуту, но по своему. Уполномоченные ими лица приложили всяческое старание к тому, чтобы, если не получиться помешать провести диспут, то по крайней мере, свести его результаты к нулю. Среди представителей кафоликов наиболее выделялись: Августин Иппонийский, Алипий Тагастский, личный друг Августина, и Фортуниан Сикский. Со стороны донатистов в прениях лидировал Петилиан Константинийский, а также выделялся и Эмерит Цезарейский.

Уполномоченные донатистов старались тормозить дело, как только возможно. Первое заседание конференции состоялось 1 июня 411г. Это заседание донатисты с успехом свели к нулю. Когда была прочитана грамота, подтверждающая полномочия депутатов от кафолических епископов, то донатисты пожелали удостовериться в подлинности подписей, действительно ли подписавшиеся лица дали свое согласие на диспут. На это ушло немало времени, пришлось вызвать 286 епископов для удостоверения их личностей донатистскими соперниками. Затем, последовало такое же представление около 279 епископов партии донатистов с чтением грамоты, и на этом день закончился. Это заседание интересно с точки зрения статистики: присутствовало, на заседании 286 епископов, 120 отсутствовало, 64 кафедры в это время пустовали, и таким образом состав епископата в Африканской церкви равнялся 470 епископам.

Следующее заседание, назначенное на 3 июня, не состоялось, потому что донатисты отказались вести прения, так как протоколы первого заседания не были составлены и пересмотрены.

Наконец последнее, третье заседание состоялось 8 июня. Донатисты и здесь придерживались той же тактики. Они потребовали предъявить им прошение кафоликов императору, этим как бы нужно было подтвердить, все ли кафолики поддерживают идею самой конференции и чем они это мотивируют. С этим требованием донатисты стояли очень долго, и приходилось не раз отвечать, что это к делу не относиться. Тогда Петилиан сначала попытался отклонить диспут на том основании, что все определенные сроки для него уже прошли, а затем он потребовал, чтобы кафолики наперед решили, будут ли они вести спор только на основании Св. Писания, или на основании императорских законов. Кафоликам долго пришлось доказывать несостоятельность этой дилеммы (на основании Св. Писания нельзя было доказать, что Феликс не традитор; а на основании законов тем более невозможно установить признаки истинной церкви). Наконец начались прения по вопросу, кто на конференции истец и кто ответчик. После всех этих чрезвычайно долгих пререканий, продемонстрировавших хорошее знание римского права, дело все таки дошло до расследования главного вопроса: решили именно на основании Св. Писания определить, где истинная церковь Христова, у кафоликов или у донатистов. Затем перешли к вопросу, действительно ли Цецилиан карфагенский заслуживает осуждения и является ли Феликс Аптунгский предателем. Заседание продолжалось до глубокой ночи. О его продолжительность можно получить представление, уже исходя из того, что количество протоколов равнялось 587 так называемых prosecutiones, т.е. 587 раз участники брали слово, даже Петилиан под конец потерял голос.

Маркеллиан, как уполномоченный императора, объявил поражение донатистов в прениях. Естественно донатисты этим решением остались недовольны. Они обвинили кафоликов в подкупе Маркеллиана. Но в целом цель была хоть отчасти, но достигнута. Благодаря диспуту был составлен огромный том протоколов, хотя далеко не всякий человек обладал достаточным терпением, чтобы прочитать его до конца. Поэтому, Августин составил сокращенное содержание актов, так называемый breviaria capitula.

Гибель Африканской церкви.

Таким образом, раскол донатистов и после этого времени, хотя и ослабленный, продолжал существовать до самого завоевания вандалов. Циркумцеллионы в свою очередь начали вместе с вандалами опустошительные походы против кафоликов. Под владычеством вандалов донатисты меньше притеснялись, чем кафолики. Раскол пережил существование даже королевства вандалов в Африке. Последнее историческое упоминание о нем относится к концу VI и начала VII веков (у Григория Великого еп. Римского).

Догматическая сторона вероучения донатистов.

О крещении и действительности таинств.

О природе и сущности истинной Церкви.

Донатисты близко стояли по своим взглядам к новацианам, своим знаменитым предшественникам. Новациане берут свое начало во времена гонений Домициана (249-250). Тогда значительное количество людей, исповедовавших христианство, отступили и не сохранили верности своим убеждениям. Когда гонения утихли, встал вопрос: возможно ли восстанавливать церковное членство этих "отпавших" христиан. Римский епископ Новатий (и многие его поддержали в этом) придерживался более строгого взгляда на церковное членство, чем было принято в его дни, и считал, что отрекшиеся от Христа при гонениях не могут быть вновь приняты в церковь. Новатий восстал против популярного в те дни более легкого отношения к вопросу церковного членства. Тем не менее, новацианово учение о Церкви "чистых" нашло отклик, можно сказать, во всем христианском мире. Ригористические идеи многим христианам тоже были по душе. Под влиянием их возросло особенно уважение к мученичеству и желание сохранить все лучшее, чем обладала Церковь. Известный церковный историк пришлого века Филипп Шафф так охарактеризовал это движение: "Последователи Новатия считали, что только они одни сохраняли чистоту церкви, и поэтому не тех, кто отрекся от Христа, или допустил другие явные отступления". Именно по причине этого раздора епископ карфагенский Киприан написал свой знаменитый труд "О единстве Церкви", своего рода первый камешек в развитии догмата о кафоличности церкви. Идеи Киприана впоследствии более полно развил и дополнил Блаженный Августин. Главная мысли, которую выразил Киприан в своем трактате, заключается в богословской идее, что Церковь Божья одна. Подтверждение этому мы находим в словах Спасителя сказанные Петру "И Я говору тебе: ты – Петр, и на этом камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её" (Мтф.16:18). Эта же идея четко выражена и в посланиях Павла: "Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания" (Еф.4:4). Тем самым, Киприан пытался доказать, что схизматик, оставивший кафолическую церковь, совершает духовное самоубийство. "Если ветвь отломлена от дерева, на ней не могут распуститься почки; если ручей отрезан от своего источника, он пересыхает.… И также не может достичь наград Христа тот, кто оставил церковь Христа. Он – посторонний человек, он – враг. Без церкви – матери нельзя иметь Бога – Отца. Если можно было спастись без Ноева ковчега, то можно спастись и без церкви.… Есть только одно крещение, но они (схизматики) думают, что могут крестить. Они оставили источник жизни, но обещают благодать и спасительную воду. Люди не омываются там, они пачкаются; от грехов не очищаются, их накапливают. Там рождаются сыновья не для Бога, но для дьявола… Они воображают, что имеют Христа, собираясь за стенами церкви. Думаю, этих людей нужно убить, чтобы они исповедали имя Христа. Пятно (схизма) не смывается кровью (мученичества); непростительный тяжкий грех разлада не искупится даже их мучениями. Невозможно быть мучеником за стенами церкви" ("О единстве церкви" 5, 6, 11, 13, 14).

Свои мысли о единстве церкви Киприан завершает рассмотрением вопроса о крещении еретиков. Церковь одна, следовательно, вне Церкви нет таинства. Замечание справедливое, если только Церковь во всем придерживается единства во Христе, когда её члены, где бы они ни находились, поступают сообразно с духом веры. Фактически Киприан совершенно отождествил еретиков и раскольников, считая крещение и тех и других недействительным. В этом проявляется особенность экклесиологии, Киприана, он был чрезвычайно строг к раскольникам. На самом деле церковь всегда проводила границу понятий между ересью и расколом. Эту идею можно увидеть, например, у Иринея Лионского. Да и сама терминология Киприана обнаруживает различие ереси от раскола, оба термина у него часто используются. Новацианство было первой схизмой такого рода, которая побудило церковь искать выход в разработке концепции самой природы церкви и не всегда удавалось найти единственно правильное решение. Поэтому и не удивительно, что по отношению к новацианам был допущен явный перегиб: их крещение было признано недействительным. Однако и сам Киприан не возводил этот метод в ранг догматического учения, а считал, что каждый епископ может самостоятельно принимать решение по этому поводу. Рим стал придерживаться той точки зрения, что нет необходимости перекрещивать последователей Новатия, Африка же придерживалась противоположного мнения на повторное крещение, что означало победу Киприана. Впоследствии его идеи и ошибки были подхвачены донатистами, вопрос о падших был для них вопросом законченным и решенным именно так, как решил его Киприан. В том, что падших следует принимать в церковное общение, донатисты не сомневались. Круг киприановских понятий о еретическом крещении распространялся и на их догматику. Если, в самом деле, благодать дана церкви и только церкви, и вне церкви благодать вовсе отсутствует, не смотря даже на единство вероучения, то как же тогда рассматривать хиротонию Цецилиана? Народная молва настаивала на том, что Феликс Аптунгский являлся традитором без всякого сомнения, потому что он выдал не какие-нибудь медицинские или еретические книги, а книги Св. Писания. Если этот факт верен, то для строгих африканцев Феликс Аптунгский был падшим человеком, а раз так, то уже в самый момент падения он стоял вне церкви. Откуда же, следовательно, у него могла присутствовать благодать, когда он совершал рукоположение над Цецилианом? Как он мог совершать духовное служение, когда сам утратил Св. Духа? Как он мог преподать то, чего сам не имел? Наконец, разве может грешник в молитве призывать Св. Духа на Цецилиана, когда написано: грешника Бог не слушает? По воззрению Киприана, крещение новациан лишь оскверняет; этого же по отношению к отступившим придерживались и донатисты. Поэтому для них вполне естественно было требовать, чтобы кафолик, являясь в церковь донатистов, говорил: "paganus sum", и получал крещение заново. Их этого следует, что крещение кафоликов рассматривалось ими, согласно Киприану, как крещение еретиков. Таким образом, учение Киприана весьма удобно подходило для мотивации подобных действий донатистами. Лишь одна формальность отличала их от Киприана. Донатисты не признавали того, что у тех личностей, которых церковь формально еще не извергла их своей среды, присутствовала благодать. Киприан, напротив, не признавал благодати в сектантах, представлявших, несомненно, отдельное от церкви общество.

Кафолики подходили к донатистам с других, противоположных позиций. Они рассматривали теорию донатизма и не находили в ней никаких существенных догматических отличий от кафолической церкви, поэтому донатизм назывался не ересью, а расколом. Эта разница выражалась в решениях соборов, которые вырабатывали нормативные отношения к раскольникам. Собор в Арле (314г.) восьмым правилом постановил крестить только тех еретиков, которые не исповедают Троицы. Африканский обычай крестить всех переходящих повторно объявляется внутренним делом поместной церкви и не заслуживает одобрения.

В течении всего IV-го века мы встречаем целый ряд соборных определений, признающих таинства схизматиков действительными. Согласно решению первого вселенского собора клирики новациан принимаются в церковь с сохранением их сана. "И так где, или в селах, или в городах, все, обретающиеся в клире, окажутся рукоположенными из них одних: да будут в том же чине" (правило 8). Постановление собора в Арле было подтверждено на карфагенском соборе 348 года. На том же соборе право сохранения сана распространили и на донатистов. Вопрос о крещении также подробно рассматривался Василием Великим. В послании к Мифилохию, епископу Иконийскому он замечает: "Древние положили признавать крещение, ни в чем не отступающее от веры; иное нарекли они ересью, иное расколом, а иное самочинным сборищем. Еретиками называли совершенно отпавших и отчужденных в самой вере, раскольники же разделились в мнениях по некоторым церковным вопросам, допускающим врачевание.… Почему отцам от начала было угодно крещение еретиков отметать, а крещение раскольников, как еще не чуждых церкви принимать". Второй вселенский собор установил список современных ему заблуждений с требованием, что если кто пожелает перейти в церковь, то кого из них следует принимать всего лишь через помазание миром, а кого как язычников через крещение. Это постановление впоследствии повторил шестой вселенский в некоторыми дополнениями. В основе этой практики лежит, очевидно, несколько иное догматическое учение об отношении церкви к таинствам, чем у Киприана, согласно которому кафолическая церковь является единственным носителем благодати. Как видно из слов Василия Великого, в основе утвердившейся практики лежит идея, что раскольники не совсем уж чужды церкви.

И кафолики и донатисты не сомневались, что Христос основал одну церковь и, что эту церковь утвердили апостолы. Но где же единая, святая, кафолическая и апостольская церковь, у донатистов или у кафоликов? Кафолики могли сослаться на апостольскую преемственность и в знак доказательства предъявить послания апостолов коринфской, эфесской, филиппийской, фессалоникийской, римской церквам. Такого доказательства апостольского преемства донатисты, разумеется, представить не могли, и поэтому ссылались в свою пользу на Песнь Песней 1:6 "Скажи мне, ты, которого любит душа моя: где пасешь ты? Где отдыхаешь в полдень?" В этом они видели пророческое указание на то, что истинная церковь есть церковь южная. Южная церковь – нумидийская, она и есть кафолическая.

Помимо этого донатисты использовали такой исходный пункт, на который неохотно становились их противники. Донатисты определяли истинную церковь, прежде всего как церковь святую в субъективном смысле (т.е. как состоящую из людей святых) и в эмпирическом осуществлении своего идеала (т.е. уже теперь очистившую себя от греховного сора). Этой точки зрения придерживаются и многие современные богословы, по словам Ньюмана: "Основополагающей предпосылкой для святости церкви является чистота моральной жизни каждого из ее членов". В доказательство святости донатисты приводили, что из своей среды они изгоняют явных грешников. Они горячо верили, что "всякая церковь, проявляющая терпимость к членам с недостойным образом жизни, оскверняется в результате общения с ними" и поэтому "перестает быть истинной церковью Христа". Доказательство своей святости донатисты также видели в тех притеснениях, которым подвергали их кафолики, подтверждение такому заявлению они находили в Св. Писании "… так как нечестивый одолевает праведного, то и суд происходит превратный" (Аввак. 1:4), если бы они не были праведны, то их не гнали бы.

Необходимость строжайшего выделения из своей среды грешников донатисты доказывали теми местами Св. Писания, где говорится, что прикосновение к нечистому оскверняет чистого (Ос. 9:4; Числ. 16:26). Поэтому они считали, что по крайней мере явных грешников нужно извергать непременно. Отсюда вытекает требование чистоты и святости особенно тех, кто несет служение в церкви, было главной заботой донатистов, так как церковь, терпящая в своей среде предателей и отступников, не может быть истинной церковью Иисуса Христа, и поэтому не имеет права преподавать Вечерю Господню. Значение соблюдения Вечери Господней и других заповедей находится в прямой зависимости от чистоты личной жизни служителей, которые преподают их. И даже более того – соблюдение заповедей теряет всякий смысл, если они преподаются недостойными служителями".

О взаимоотношении Церкви и государства.

Донатисты так и не достигли в полной мере того, к чему стремились, однако "идеи донатистов (стремление сохранить чистоту церкви) продолжали жить даже и после того, как само движение было подавлено, что можно проследить по литературе того времени, описывающей "еретиков" средневековья". Их идеи воскресли уже с новой силой в эпоху реформации; "большой ошибкой было бы считать, что христианство до реформации существовало только в форме римо - католической церкви, и что только в момент реформации зародились протестантские идеи".

Полемическая литература.

2.3.1. Учение о Церкви Оптата Милевийского.

2.3.1.1. Признаки истинной Церкви, введение принципа кафолической Цекви.

Кафолическая церковь прекрасно понимала, что назрела пора дать научно - богословское раскрытие и обоснование церковного учения об отношении между таинствами и Церковью. Эту задачу взяли на себя те церковные писатели, которым суждено было вести полемику с донатизмом. Прежде всего, обращает на себя внимание учение о Церкви Оптата Милевийского; он выработал уже те необходимые позиции ортодоксальности, которые в дальнейшем успешно использовались в полемике с донатистами. Оптат написал довольно обширное сочинение в семи книгах, известное под заглавием "De schismate donatistarum". В котором он полемизирует с донатистким епископом Парменианом, преемником Доната. Для своего времени Оптат был единственным наиболее ярким оппонентом донатистов.

Оптат (Optatas) (315-386), был епископом Милевийским в Нумидии. Иероним, Августин и другие подтверждают значимость его трудов.

В своей полемике против донатистов Оптат, доказывая истину, ясно и определенно впервые вводит в качестве главного аргумента мысли о необходимости для истинной Церкви быть вселенской в смысле ее внешнего распространения. Не может быть Церкви у еретиков и схизматиков, потому что тогда они не была бы вселенской. Если бы Церковь была у донтистов, то она было бы ограничена только частью Африки. Церковь не могла быть там, где не было донатистов. Не существовало бы тогда Церкви в Испании, Галии, Италии, в Паннонии и Дакии, Мизии, Фракии, Ахаии, Македонии и во всей Греции, не было бы в Понте, Галии, Каппадокии, Памфилии, Фригии, Киликии, в пределах Сирских, В Армении, во всем Египте и Месопотамии, в бесчисленных островах и провинциях, которые едва можно перечислить. Это противоречит понятию кафоличности Церкви. Такое ограничение вселенской Церкви противно воле Божьей. Иисус Христос получил в наследие все народы и во владение все пределы земли (Пс.2:8). Вся земля со всеми народами обещана Христу. Это обетование уничтожают донатисты, заключая всю широту царств как бы в какую-то темницу. "Позвольте, восклицает Оптат исполнить обещанное! Зачем вы полагаете пределы? Зачем проводите границы? В Св. Писании и в других местах говориться о том, что истинная Церковь должно быть распространена по всем концам земли. О самом Спасителе так написано: Он будет обладать от моря до моря и от реки до концов земли. (Пс. 71:8). Бог даем Христу все страны без исключения, о донатисты несправедливо сокращают дарованное Отцом, уступая Христу только часть Африки и отнимая у Него всю вселенную, дарованную Ему Отцом. В псалме 95 говорится: "Воспойте Господу песнь новую". Для того, чтобы показать, что это относится не к донатистам, а к Церкви, которая повсюду, прибавлено "пойте Господу, вся земля, возвещайте в народах слову Его, во всех племенах чудеса Его" (Пс.95:1-3). Возвещайте, сказано, в народах, а не в части Африки, где донатисты. Возвещайте во всех племенах, - никто не исключается. А донатисты одни хотят быть всем, не будучи распространены по всему миру. Если только донатисты составляют Церковь, то должна умолкнуть вся земля, а если не хотят быть со всеми, пусть одни они и умолкнуть". Используя эти аргументы Оптат таким образом пытается доказать, что та Церковь истинная, которая распространена по всему миру. Эту мерку Оптат нередко примеряет и к донатистам. Пармениан называет Церковь раем. "Это верно, говорит Оптат, но рай Господа должен быть распространен в длину и широту, а донатисты отрекаются от христианских народов Востока и Севера и даже многих провинций Запада и бесчисленных островов. Они одни против всех этих народов, строптивые, и не имеют с ними никакого общения. Если мы не нравимся вам, то что вам сделала Антиохия или Аравия? Донатисты противоречат себе, когда совершают молитвы за единую кафолическую Церковь, их церковь не кафолическая. И так , истинная Церковь та, которая содержится во всем мире". Далее Оптат использует аргумент от апостольского происхождения Церкви. Он приводит перечень римских епископов до Сириция, его современника и подобно Иринею и Тертуллиану восклицает: "представьте начало вашей кафедры".

2.3.1.2. Несоответствие донатистов их же принципу святости церкви.

Но самым мощным контраргументом донатистов было то, что кафолическая церковь находясь в общении с традиторами не удовлетворяет требованиям святости. Оптату пришлось сосредоточиться на разработке учения святости. Он прежде всего указывает на относительную святость вообще, ссылаясь на слова ап. Иоанна: "если мы скажем, что не имеем греха, то обманываем себя, и истины нет в нас" (1Иоан. 1:8). Человеку христианину свойственно желать и стремиться к добру, но человеку не дано быть совершенным, так что всегда остается место для Божьей помощи, потому что абсолютно совершенным является лишь Христос. Спаситель не дал совершенства, а только обещал. Донатисты не могут требовать совершенной святости, когда сами ею не обладают. Зачем они в молитве Господней просят оставление грехов, если они святы?"

В своей книге Оптат перечисляет факты, которые указывают на явные недостатки донатистов, тем самым, подтверждая свои заявления, что и они не без греха: "И вот тогда было вызвано стечение тех людей, безумие которых, по-видимому, незадолго до того было воспламенено самими епископами. А когда такого рода люди до объединения бродили по отдельным местам, когда сами безумцы провозгласили "вождями святых" Аксидона и Фазира, никто не мог чувствовать себя в безопасности в своих владениях. Расписки должников потеряли силу: в то время ни один кредитор не был свободен взыскивать долги. Всех терроризовали письма тех, кто себя гордо называл "вождем святых", а если кто медлил исполнить их приказание, внезапно налетала безумная толпа и надвигающийся террор окружал кредиторов опасностями. В результате те, которых следовало просить о снисхождении, в смертельном страхе сами должны были униженно просить. Каждый спешил потерять даже очень крупные долги, и уже одно то считалось выигрышем, если удавалось спастись от их насилия. Также и дороги не могли быть вполне безопасны, так как господ выбрасывали из экипажей и они должны были бежать впереди своих рабов усевшихся на места господ. По их решению и приказу рабы и господа менялись положениями". Этот исторический документ наиболее полно отражает всю сложность происходящего.

В своей полемике Оптат также приводит притчу о мытаре и фарисее, в которой повествуется о тех, которые были уверены о себе, что они праведны, и унижали других (Лук. 19:9). "Донатисты подобны фарисею, он - их учитель. Но лучше грехи со смирением, чем невинность с гордостью. К тому же у донатистов нет недостатка в тяжких грехах". В своих письмах Оптат, опровергая взгляды донатистов, порой приводит более убедительные аргументы ошибочности их взглядов. В седьмой книге своего сочинения Оптат для изображения земного состояния Церкви использует притчу Христа о поле, на котором среди пшеницы растут и плевелы, и так будет продолжаться до дня страшного суда. "Господь не позволил апостолам вырывать плевелы, а потому не имеют права этого делать и донатисты". Но наиболее глубоко раскрыл эту идею Августин, о чем будет сказано ниже.

2.3.1.3. Попытки Оптата оправдать грех традиторства.

Что же касается греха отступничества, связанного с передачей священных книг для сожжения, то по мнению Оптата этот грех не настолько уж велик, чтобы совершенно уничтожить святость Церкви; присутствие в Церкви традиторов нельзя считать достаточным основанием для отрицания ее святости и тем более, для отделения от нее. Даже ап. Петр отрекся от Христа, однако другие апостолы не изгнали его из своей среды. Во время гонений христиане отреклись от Господа, Которого видели. Петр отрекся даже трижды, но именно ему Спаситель вверил ключи от Царства Небесного; другие апостолы, будучи невиновные в этом, могли бы затворить двери перед падшим учеником. Оптат, тем самым пытается показать, что даже для не устоявшего в вере человека Бог продлевает Свою милость и оставляет ему шанс вернуться. Оптат повторяет рассуждения Киприана о том, что отступничество, как грех вынужденный, не столь тяжек, как грехи добровольные – убийство или блуд. Особенно это касается выдачи священных книг. Моисей разбил скрижали закона, однако это не лишило его милости Божьей. Оптат также находить этому оправдание и в других местах Ветхого Завета. Он приводить историю, повествующую о том, как Варух отдал книгу пророка Иеремии, написанную по внушению Бога (Иерем. 36:27), однако он за это не был наказан. Здесь Оптат по всей видимости, совершенно упустил из виду тот факт, что Варух не мог предположить, как именно поступит с этим свитком царь. Долее Оптат утверждает, что выдача книг не принесла вреда Церкви, так как Священное Писание все же осталось "Неужели лучше, чтобы был убит человек, чем выданы книги? Но и люди остались целы, и в книгах нет недостатка. Не одно и то же книги закона и Бог. За Бога можно умереть; Он силен и из мертвых воскресить и дать награду, но книга не преданная ни того, ни другого сделать не может".

Надо признать, что здесь Оптат проявляет явную близорукость, он совершенно не учитывает бытовавшее в то время мнение, что Писания по своему авторитету приравнивались к Самому Христу, поэтому некоторые христиане грех традиторства считали равносильным предательству Иисуса.

2.3.1.4. О схизматическом крещении.

Рассматривая вопрос действительности таинства крещения, если его совершает традитор, Оптат путем исторического исследования устанавливает, что при начале донатизма и в нем были епископы традиторы. Поэтому нужно отрицать действительность всякого крещения. Если не может крестить традитор, то не могут крестить и донатисты, так как доказано, что основатели донатизма были традиторы. Вообще, если недействительно крещение, совершенное грешником, то нет и вовсе крещения, потому что по свидетельству слова Божьего, все согрешили.

Нам порой трудно понять, почему спор о действительности таинств больше всего касался преимущественно одного таинства, крещения человека. Дело в том, что тогда большинство христиан верило в духовное возрождение через крещение и в необходимость крещения для спасения. В этом донатисты превзошли даже кафоликов, утверждая, что человеческая природа Христа сама нуждалась в очищении через крещение.

В итоге своих рассуждений Оптат решительно высказал свое главнейшее положение: "таинства святы сами по себе, а не от людей, потому что делает чистым Бог, а не человек. Он сам через пророка Исаию сказам: "если будут грехи ваши как багряное, как снег убелю" (Ис. 1:18). Эта же идея выражена и в таинстве крещения. "Первое место в совершаемом акте принадлежит Св. Троице, без которой невозможно и само крещение; за ней следует вера крещаемого; лицо, совершающее крещение, представляет собой уже нечто стороннее, не имеющее равного значения по сравнению с Богом и верой крещаемого. Св. Троица и вера остаются всегда и неизменными, всегда сохраняющими свою силу. Лицо же, совершающее крещение, уже потому не может иметь равного значения, что оно одно изменчиво. Поэтому таинство не может зависеть от личности своего совершителя, ведь оно не может быть изменчивым". "Также и святость Церкви не зависит от святости ее членов; напротив, сами члены Церкви получают святость от Церкви. Церковь едина и святость ее – в таинствах, а не в гордости отдельных лиц. Но как же примирить святость Церкви с неизбежным нравственным недостатком ее членов? Требование святости жизни всегда могло быть только относительным. Церковь от начала принимала в свое общение даже и тяжко согрешивших, сознавая своей задачей воспитание человечества". Впоследствии было сформулировано церковное учение о святости Церкви, при котором греховность членов Церкви совершенно не касается святости самой Церкви. Это учение является догматическим результатом борьбы с донатизмом.

Поставив действительность крещения в особенно тесную связь с исповеданием Пресвятой Троицы, Оптат уже тем самым вынужден был признать действительность схизматического крещения. Тогда он решил провести границу между еретиками и схизматиками. "Еретики отвернулись от истины, они исказили сам символ веры: один говорит, что два Бога, другой в лице Сына хочет узнать Отца (по всей вероятности, подразумевается ересь савелианства). Поэтому и таинства церкви чужды еретикам, у тех нет таинств, а у других даров Церкви, крещение их ложно; нечистый не может сделать чистым. Совсем иначе обстоит дело со схизматиками. У них много общего с Церковью, а главное – у них с Церковью одна вера. Они многое сохранили, потому что вышли из Церкви. А потому схизматических таинств отрицать нельзя, хотя они находятся и вне единой вселенской Церкви. Условия для полного единения с Церковью – это единство веры, общий истинный символ веры и единодушие".

В связи с этим вполне уместно задать вопрос: если таинства действительны и в схизматических обществах, то возможно ли спасение вне Церкви и даже во вражде к ней? Или может быть и при действительности таинств вне Церкви, спасение при этом все равно остается только в Церкви? На все эти вопросы у Оптата нет никакого ответа. Его ясные и определенные суждения о святости таинств независимо от лица, их совершающего, были усвоены блаж. Августином, который и попытался дать исчерпывающие ответы на все поставленные вопросы.

Блаженный Августин "против донатистов".

Краткие заметки об Августине.

Полного рассвета формировавшееся в течение трех первых веков христианства учение о Церкви, достигло только лишь в трудах Августина. Блаженный Августин может считаться истинным отцом западного христианства. В то время как на Востоке было множество крупных богословов, на Западе Августин не имел себе равных, и его учение доминировало над латинской богословской мыслью вплоть до возникновения средневекового схоластицизма. Сочинения Августина нелегко охватить разумом, их трудно даже перечислить. Разве что Ориген превзошел его объемом написанного. Августин бывал в свой черед философом, богословом, экзегетом, полемистом, оратором, воспитателем и наставником. Читая его, мы получаем возможность судить о силе и разносторонности его дарований.

Взгляды епископа Гиппонского были сформулированы в полемике с донатистами, которые, как мы уже знаем, выдвинули максималистское учение. Вступая в борьбу с манихейцами, донатистами, пелагианами, Августин боролся с теми, кто по его мнению, разрушает Церковь. Он ощущал себя в центре ортодоксии и непрестанно вставал на защиту христианской веры.

Работы Августина, направленные против донатистов.

Блаженным Августином где-то в 401 или 402 году был написан целый ряд сочинений, посвященных именно спору с донатистами, сюда входит семь книг, это: "О крещении против донатистов", "Сочинение против донатиста Центурия", "Письмо к Нанцецию", "Вторая книга против Петилиана", "Письмо к ортодоксам против донатистов", "О единстве церкви", "Третья книга против Петилиана". В книгах "О крещении" Августин выделяет три основных вопроса: 1) Как должно относиться к крещению схизматиков? Действительно оно или нет? (кн.1) 2) Могут ли донатисты ссылаться на Св. Киприана? (кн.2-5) и 3) Что было сказано о крещении при Киприане? (кн.6-7).

Августин о действительности крещения донатистов.
Отвечая на первый вопрос, Августин пишет: "крещение раскольников есть истинное крещение Иисуса Христа, а потому действительно. Но оно однако же есть незаконное, есть грех, и пребывание в схизме уничтожает спасительную силу крещения, пока крещенный не перейдет в церковь. Поэтому если кто, будучи при смерти, за отсутствием в этом месте кафолического священника, крестится у донатистов, но при этом останется в церкви, это достойно похвалы; но если он крестился у донатистов тогда, когда мог креститься у кафолического, это достойно порицания".
Августин о единстве Церкви и её земном состоянии.
Вскоре после второй книги против Петилиана Августин написал другое сочинение: "О единстве церкви или письмо к кафоликам против донатистов". Августин выразил здесь следующие мысли о церкви:
1."Существует только одна церковь, а потому они должна быть вселенской; она есть тело Христово. Кто не член этого тела, тот не может иметь участия в спасении. Господь есть глава, церковь есть тело. Это тело, или церковь, не у донатистов, а у кафоликов?".
Из этого утверждения следует, что истинная Церковь должна быть, прежде всего, распространена по всему миру, это явствует уже из самого названия "кафолическая". Название термина происходит от греческого слова , что значит повсеместный. Донатисты свое общество так же называли кафолической Церковью. По их учению кафоличность Церкви выражается не в пространственной повсеместности, а в полноте учения и таинств. Августин принимает и это понимание термина "кафолическая".
Августин, как и его предшественники от официальной церкви, отождествил истинную церковь и провозгласил, что вне этой церкви нет спасения. Его заключение было логическим результатом учения о Церкви как о мистическом Теле Христовом.
2. "В церкви могут находиться и неверующие: они слушают слово Христа и следуют Ему; только они члены царства Божьего. Тяжкие грешники хотя и могут находиться в церкви и принимают церковные таинства, но, тем не менее, они не в церкви. Точно также в церкви могут находиться и неверующие". Эта же мысли была выражена в другой работе Августина: "Крещение. Против донатистов" (5:38-39).
"По неизъяснимому предузнанию Божьему, многие из тех, кто кажется находящимся вне (церкви), истинно находятся в ней (так как они будут обращены), многие из тех, кто кажется находящимся внутри (церкви), по сути дела вне ее (так как они номинальные христиане)… Ясно, что, когда мы говорим: вне или внутри по отношению к церкви, мы должны принимать во внимание расположение сердца, а не тела.… Та же самая вода спасла тех, кто был в (Ноевом) ковчеге и вне его. Так же и одним и тем же крещением добрые католики спасаются, а плохие католики и еретики гибнут".
"Церковь не изменяется и тогда, когда в ней находятся и неверующие. Общение верующих с неверующими не вредит верующим, пока последние своею жизнью и поведением обличают неверующих или не знают их. Церковь не погибает и тогда, когда число неверующих в ней составляет значительное большинство сравнительно с верующими, как это теперь есть. Это подтверждается многими примерами из Св. Писания. Вспомним Иуду- предателя, лилию между тернием (Песн. Песн. 2:2), праведников, воздыхающих о порочности города (Езек. 9:4), притчи о поле и неводе (Мтф. 13). Наконец, нужно заметить, что видимая малочисленность верующих вделается таким числом, которое никто не может сосчитать (Откр. 5:11), подобно звездам на небе. С одной стороны, возрастает число нечестивых, так что иссякнет любовь (Мтф. 24:12), с другой стороны истинно верующие останутся до конца и будут блаженны. Так было при Енохе, Лоте, Ное. Господь повелел своим апостолам идти ко всем народам и там основать Его церковь. Мы не должны вырывать плевелы, потому что иное, что теперь плевелы, некогда может сделаться чистою пшеницею".
Отделятся же от Церкви под предлогом святости, как это делали донатисты, может, по мнению Августина, только нечестивый и надменный гордец.
"Неужели все эти общества погибли со времени появления донатизма? С этими обществами, которые ничего не слышали о донатизме, я нахожусь в общении, потому что состою членом одной с ними церкви. И пока существуют народы, не принадлежащие церкви, до тех пор церковь не может окончить дело миссии".
2.3.3.3. Рассмотрение принципа кафоличности Церкви.
Основной аргумент, который использует Августин против донатизма, прежде всего, базируется на принципе соборности Церкви. В письме, адресованном донатистскому епископу Гонорату, он пишет: "Будьте, пожалуйста, так добры, ответить на следующий вопрос: Не известно ли Вам случайно, почему это Христос должен потерять свое достояние, распространившееся по всему миру и - ни с того ни с сего - обнаружить его сохранившимся только среди африканцев, да и то не всех? Соборная Церковь действительно существует в Африке, поскольку Бог пожелал и распорядился, чтобы она существовала во всем мире. Тогда как Ваша партия, называемая партией Доната, не существует во всех местах, где писания, речи и деяния апостолов нашли свое распространение.
(Послание 49:3) Также и в другом письме: "…Анафема всем, кто провозглашает Церковь отдельно от всемирной общины, … ибо "проповедану быть во имя Его покаянию и прощения грехов во всех народах, начиная с Иерусалима". (Лук. 24:28) (Послание 93:23) Попросту говоря, Августин утверждает, что Церковь должна быть для всех. Соборность хотя и не означает универсальности, но во всяком случае строится по этому принципу.
Августин также приводит целый ряд отрывков из Св. Писания, пытаясь доказать этим истинность кафолической церкви: "То я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеем семя твое городами врагов своих; И благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего" (Быт. 22:17-18). Донатисты ли эти народы? – спрашивает он. "Странствуй по этой земле, и Я буду с тобою и благословлю тебя, ибо тебе и потомству твоему дам все земли эти и исполню клятву, которою Я клялся Аврааму, отцу твоему; Умножу потомство твое, как звезды небесные, и дам потомству твоему все земли эти; благословятся в семени твоем все народы земные" (Быт. 26:3-4).
Теперь, говорит Августин, пусть донатисты докажут, что они находятся в общении со всеми народами, которые уже благословлены во Христе. Ис.11:9-10 и 27:6; 41:4-5; 49:6 и 12:18; 51:4 и 53:11-12.
Донатисты могут ли быть в общении со всеми этими народами?
Ис.54:1: Гал.4:27: Ис.62:1-4; Пс.2:7-8; 21:17-19; 18:5; Рим.10:18; Пс.49:1-2; Лук.24:46-47; Мтф.9:13; Деян.1:8 и 9:15; Рим.15:16".
Во всех этих местах Августин видит свидетельства о том, что церковь Христова должна распространится по всей вселенной.
Обращаясь к донатистам, как пастырь к овцам, Августин говорит: "Вас ищет Тот, который живет во святом, и нам заповедал искать вас. Поэтому испытайте ваше сердце, оставьте ваше заблуждение, усвойте единение духа через союз мира. Не заставляйте нас укорять друг друга во грехах, дозвольте нам вместе возрастать в одном теле, как пшеница, и до веяния держать мякину".
2.3.3.4. О церковной дисциплине.
Что касается церковной дисциплины, то здесь Августин ссылается на разработанный еще Оптатом Милевийским принцип земного состояния Церкви, который базируется на притче Христа о поле, на котором среди пшеницы растут и плевелы, и так будет продолжаться до дня страшного суда. Господь не позволил апостолам вырывать плевелы, а потому не имеют права ток делать и донатисты (Мтф.13:24-30) Августин в "псалме против партии Доната" говорит о Церкви, что в ней много грешников: "Так и должно быть, потому что Господь уподобил Церковь неводу с различными рыбами. Когда невод привлекут к берегу, тогда начнут разбирать рыбу: хорошую отберут в сосуды, а худую выбросят обратно в море. Невод – это Церковь; настоящий век – море; берег – конец века. Пока же невод в море, рыба вместе добрая и худая. С грешными не нужно порывать общения, но, конечно, нужно удаляться от общения в грехах. Грешники в Церкви не могут принести какого-нибудь вреда. Только в крайнем случае их нужно исключать, однако, не нарушая мира. А если это исключение может нарушить мир, то лучше исключить их только из сердца. Так и мы из-за злых не должны отделяться от Матери Церкви. Сам Господь изъяснил, что жатва – конец века, а поле, где посеяны плевелы и пшеница – мир. Ясно, что то и другое должны расти по миру до конца века. Поле – мир, а не Африка; жатва – конец века, а не время Доната. Христос сказал, что жатва – конец века, а жнецы – ангелы; Донат говорит, что пшеница отделена при начале его раскола, и что он со своими товарищами прежде жатвы сделал то, что по слову Христа, должны сделать во время жатвы ангелы: выбирайте, кому верить! Если даже и большинство в Церкви грешных, все же нельзя поносить всю Церковь, как делают еретики. В Св. Писании Сам Господь говорит, добрых мало; но о тех же немногих говорится, что их будет много. В апокалипсисе сказано, что будет тысячи тысяч святых чад Церкви (Откр.5:11). Их мало только в сравнении с недостойными".
Однако, Августин абсолютно не считает, что такое представление о церкви может послужить поводом для нарушения церковной дисциплины. Как сказано у ап. Павла: "…вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем. Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло" (1Фес.5:14-15). На основании этого отрывка Августин определил сущность церковной дисциплины: "она имеет воспитательное значение. Это не меч врага, наносящего рану, но врача, разрезающего (рану). У донатистов же их дисциплина служит лишь для их разъединения не только с порочными, но и с множеством добрых. В Церкви дисциплина не применяется столь неразумно. И Церковь иногда отлучает грешников, но это бывает только тогда, когда твердый, прилежный и мудрый служитель Христа видит, что греха нельзя ничем разумным оправдать".
В отношении отлучения кровосмесителя, о котором говорится в послании к Коринфянам, то здесь Августин видит, что ап. Павел как раз преследовал в этом именно воспитательную цель.
"Но если грешат многие, продолжает Августин, то их нельзя исправить отделением от общения; будет уже не отделение, а разделение, которое не столько исправит худых, но сильных духом, сколько смутит добрых, но слабых. Всякий человек должен стараться исправить, что может, а чего не может, пусть терпеливо переносит и с любовью печалится, пока сам грешник не исправится, или пусть отложит исторжение плевел до жатвы".
2.4. Реформаторские споры вокруг доктрины Августина о природе кафолической Церкви и ее таинствах.
Реформаторские споры вокруг доктрины Августина о природе кафолической Церкви и ее таинствах. Шестнадцатый век имел огромное значение для рассуждений о природе и сущности христианской Церкви. Деятели Реформации были убеждены в том, что современная им Церковь потеряла право именоваться истинной Церковью Христа. Католические оппоненты смотрели на Лютера не более, как на новоявленного схизматика (а разве сам Августин не осудил схизму?). Разве не делал он сильный акцент на единстве Церкви, которое Лютер грозил нарушить? Да и сам Лютер оказался перед сложной дилеммой, казалось, что он сможет утвердить доктрину Августина о благодати лишь отвергнув его же доктрину о Церкви. Именно в контексте этих противоречий между двумя аспектами богословской мысли Августина, которые в шестнадцатом веке стали непреодолимыми, следует рассматривать то, как понимали природу Церкви деятели Реформации.
Лютер принимал взгляд Августина о смешанном составе Церкви, в то время как радикалы развивали донатистские взгляды о Церкви, состоящей лишь из праведников. Как и донатисты, радикалы требовали нравственного совершенствования своих членов. Церковь и мир были противопоставлены друг другу, как свет и тьма, и они не желали уделять место тому, что они считали компромиссами Лютера и Цвингли. Для Лютера, однако, испорченные церковники были "как мышиный помет среди перечных зерен или плевелы среди пшеницы." Это один из жизненных фактов Церкви, который признает Августин и подтверждает Лютер. На каком же тогда основании Лютер порывает с Католической Церковью? Разве этот аспект его теории не подразумевает, что испорченность всегда будет в истинной Церкви? С точки зрения теории Августина, испорченность Католической Церкви не обязательно предполагает, что это ложная Церковь.
Тогда Лютер решил найти выход в новом определении понятия Церковь. Он стал трактовать Церковь как место, где слово проповедуется правильно и где таинства совершаются правильно. То есть Лютер рассматривал Церковь как действие. Церковь совершается, если соблюдаются надлежащие условия. Церковь создается Словом, проповедуемым и действующим.
Поскольку римско-католическая церковь не удовлетворяла даже этому минимальному определению Церкви, протестанты, покидая ее, были полностью оправданы. А поскольку евангельские церкви удовлетворяли этому определению, не существовало оправданий для дальнейших разделений в них.
Проблема несоответствия Церкви эталону морального совершенства продолжала волновать богословов в эпоху Реформации. Учение Лютера касательно simul Justis et peccator несколько упрощало вопрос, а Кальвин нашел выход в различении видимой и невидимой Церкви.
Разграничение между видимой и невидимой Церковью имеет два важных последствия. Во-первых, как было указано, следует ожидать, что видимая Церковь будет включать как избранных, так и отвергнутых. Это же утверждал Августин в своем споре с данатистами, основываясь на притче о плевелах (Мтф. 13:24-31). Разграничение между избранными и отверженными лежит вне человеческой компетенции, так как требует соотнесения человеческих качеств с Божественным благоволением (во всяком случае, такое основание для избрания предусмотрено доктриной предопределения Кальвина). Во-вторых, однако, возникает вопрос о том, какая из видимых Церквей соответствует Церкви невидимой. Кальвин признает необходимость выработки объективного критерия, согласно которому можно было бы судить о подлинности конкретной Церкви. Он указывает на два критерия: "Когда вы видите, что Слово Божие проповедуется и воспринимается в чистоте, а таинства исполняются в соответствии с установлениями Христа, то можете не сомневаться, что Церковь существует". Таким образом, истинная Церковь не определяется качествами своих членов, ни санкционированными средствами благодати.
2.5 Значение экклесиологии Августина.
Итак, формировавшиеся в течение трех первых веков христианства учение в Церкви достигло полного расцвета в трудах Августина. Он почувствовал всю опасность расколов, которые неминуемо ведут к нарушению церковного единства. С несокрушимой энергией Августин бросился в неустанную борьбу за сохранение этого единства. Уже до него Отпат, также африканский епископ, начал эту полемику. Августин высоко поднял настойчивость обличения и сделал из него важные выводы, религиозные и церковные. Учению донатистов о личной святости он уже здесь противопоставил теорию полной неспособности человека спастись без помощи божественного промысла; на их взгляд о возможности осуществить святость в местных общинах он возражал указанием, что нынешнее человечество есть только образ будущего царства Божьего. Готовность их рассыпаться на ячейки спасающихся во славу Божью усилиями тесных братств он опровергал грандиозной строгой доктриной о вселенской Церкви как единой носительнице правоверной традиции от апостолов. Только в ней осуществляется истинная религия; только в ней таинствами и иерархической преемственностью передается данная для искупления человеческого рода благодать; только в лоне ее всемирного тела находится участие в спасении ничтожная человеческая единица. Кафолическая церковь как посредница между Богом и человечеством, - вот вывод из борьбы против донатистского притязания на самостоятельное достижение Царства Небесного местными общинами, претендующими на святость. Для Августина этой кафолической церковью была реально существующая Римская Церковь с уже родившимся папством. В своих рассуждениях он настолько ее превознес как видимое установление с истинным вероисповеданием, с таинствами и служение, что Римская Церковь считает его отцам римской экклесиологии. Следует помнить, что Августин так сильно выделял этот аспект, чтобы одержать победу над взглядами пелагиан с одной стороны и донатистов – с другой.
Августин выработал еще одно знаменательное правило, которому также суждено было приобрести широкое применение в истории католичество и папства. Сначала он был сторонником идейной борьбы с противниками (словом и пером, диспутами и посланиями). Но упорство донатистов, наряду с сознанием великой важности сохранения единства в христианстве, привело Августина к признанию права и обязанности для Церкви пользоваться принудительной властью государства, чтобы заставить заблудших покориться и воссоединиться с правоверием. Так получил санкцию одного из величайших умов человечества принцип насилия в делах веры. В гуманную, духовно проникновенную и благодатную натуру великого мыслителя влиянием жизненной борьбы, столкновением с политикой нетерпимого государства и подчинением уже материализовавшейся церкви ворвалась жесткая струя освящения силы. "Насилие противоречило собственному религиозному настроению Августина; но юридический, латинский элемент его системы восторжествовал над личным человеколюбивыми чувствами великого христианского мыслителя, и он волей-неволей стал апологетом церкви – государства против антицерковного и антигосударственного движения донатистов." (кн. Е. Трубецкой).
Эти недостатки, разумеется, не могут приуменьшить значение Августина для христианской Церкви, и мы не ошибемся, если скажем, что по моральным и духовным качествам ему не было равным в период от апостола Павла до Лютера.
Протестанты видят в Августине предтечу Реформации. Именно в период Реформации произошло фундаментальное переосмысление понятия о "кафоличности". Многим казалось, что одновременно с расчленением западноевропейской церкви в XVI в. были уничтожены единство и кафоличность Церкви. Протестантские авторы утверждали, что сущность кафоличности заключалась не в церковных учреждениях, а в вопросах доктрин. В V веке Винсент из Лерена определил кафоличность как то, "чему верят везде, во все времена и все народы". Сторонники Реформации утверждали, что они сохранили кафоличность несмотря на выход из средневековой церкви, поскольку они сохранили центральные и общепризнанные элементы христианской доктрины. Историческое и организационное преемство рассматривалось как вторичное в сравнении с доктринальной верностью. По этой причине протестантские церкви основного течения настаивали на том, что они являлись одновременно кафолическими и реформированными.
Столь же в полной мере многие отцы Реформации восприняли идеи "святости" Церкви, изложенные в работе Августина против донатистов. Как можно примирить теоретическую святость Церкви и греховность христианских верующих? Наиболее значительную попытку привести опыт в соответствие с теорией предприняли сначала донатисты, а затем анабаптисты. Оба эти движения придавали большое значение внешней святости членов, отлучая тех, кого считали несоответствующим установленным стандартам святости. Но история тех и других показала, что на практике достичь этого очень трудно. Оптат и Августин, перечисляя недостатки донатистов, тем самым еще раз обратили их внимание на разрыв теории с практикой. Августин увидел выход из этой ситуации в другой, эсхатологической перспективе. Церковь в настоящее время столь же грешна, как и ее члены; тем не менее, в последний день она будет очищена. ""Каждый раз, когда я говорил о том, что Церковь не имеет пятна или складки, я не имел в виду, что она уже является таковой, но что она должна подготовить себя быть такой во времена, когда она также предстанет в славе." (Августин). "Церковь будет… без пятна и складки… лишь в нашем вечном доме, но не на пути к нему. Как напоминает нам 1 Ин. 1:18, говорит, что мы не имеем греха, значит обманывать себя." (Фома Аквинский). Эти мысли Августина очень удачно согласовались с идеями Кальвина о "предопределении", поэтому он их включил в свое богословие. Однако здесь заключается определенный парадокс. Толкование Августина на притчу Христа о пшенице и плевелах (Мтф. 13:24-31) послужило оправданием для дельнейшего обмирщения церкви (что в итоге как раз и привело к необходимости реформации Церкви). Именно Лютеру первому пришлось разрешить этот парадокс, чтобы хоть как-то оправдать свой выход из римо-католической церкви. Принимая августиновские идеи относительно святости церкви, он тут же противопоставил им два критерия истинности церкви. На какой-то момент это помогло разрядить ситуацию, связанную с необходимостью реформ, но до конца эта дилемма так и не была разрешена.
Помимо этого донатистами, как мы это уже отмечали, был поднят вопрос о таинствах Церкви, который касался двух противоположный принципов:

Таинства действуют "через труды того, кто трудится". Здесь эффективность таинства понимается как зависящая от личных, нравственных и духовных качеств служителя. Пользу верующим могут принести лишь те таинства, которые совершены верным Богу служителем.

Таинства действуют "через труды, которые делаются" Здесь эффективность таинства понимается как зависящая не от личных качеств служителя, но от качеств, присущих самому таинству. Эффективность таинства основывается в конечном итоге, на Христе, Чья личность и блага передаются таинством, а не на личности и нравственном облике самого служителя.
Первый взгляд соответствует донатистской позиции, второй – позиции Августина. Эта позиция была воспринята Лютером, потому что благодаря этому принципу мы получаем полную уверенность в нашем спасении. Нам незачем исследовать жизнь нашего крестителя, чтобы потом ставить под сомнение действительность своего акта крещения. Также не менее интересен для нас сегодня взгляд Оптата Милевийского на таинство крещения. Если крещение было совершено во имя св. Троицы, то она является действительным, даже если его совершал и схизматик, ведь крестит Бог, а не человек. Креститель рассматривается здесь всего лишь как орудие, с помощью которого Господь вершит Свое дело. Оптат, как и Августин, делал ударение не на вере крестителя, а на вере крещаемого. Что мешает человеку креститься, когда он уже принял Христа в свое сердце. Я думаю, что это очень логичный и разумный подход, которого следует придерживаться и нам. Однако мне не раз приходилось слышать призывы, причем со стороны ответственных пастырей церквей, которые требуют перекрещивания тех, кто был крещен в общинах не нашего братства. Еще в IV веке историческое христианство уже нашло прекрасный выход из этой вроде бы сложной ситуации, нам лишь остается только воспользоваться их многовековым опытом.
Критически рассматривая саму историю донатистского раскола, необходимо учитывать, что очень трудно найти достоверную информацию о них, так как они рассматривались в то время как враги государственной церкви и даже самого государства, и их рукописи беспощадно уничтожались. Большинство сведений о них мы находим в литературе, написанной их врагами. Но мы также должны воздерживаться от чрезмерной идеализации донатистов, как это порой можно заметить в протестантской литературе. Не нужно забывать, что, не смотря на все попытки достичь святости церкви уже здесь на земле, донатисты на практике так и не смогли осуществить задуманное. Также в V веке ни донатистами, ни Августином в полемике о природе Церкви так и не был найден ответ на самый важный и основной вопрос – что такое церковь.
Заключение.
В данной работе я - конечно же - не ставил перед собой цель рассмотреть именно богословский догмат о церкви и ответить на все те вопросы по экклесиологии, на которые так и не ответили видные богословы и отцы церкви IV – V вв. Данная работа представляет собой исторический обзор прошлого христианской Церкви, в частности, одного из ее разделов, который посвящен событиям донатистского раскола и, на примере этого прошлого, мы сегодня можем что-то почерпнуть для себя (ведь многое можно было бы избежать, если бы мы учитывали опыт наших предшественников). Фактически эта работа представляет собой еще и обзор истории возникновения догмата о "Кафоличности Церкви", который оказал весьма значительное влияние на развитие как католическо-православного, так и протестантского богословия, особенно в период Реформации. Даже когда в наших баптистских церквах или же в православных хор исполняет Никео-Цареградский символ веры, то мало кто задумывается, что девятый член символа веры "Верую во единую святую, соборную и апостольскую Церковь" должен звучать немножко по-другому. Термин "кафолическая" был заменен на другой термин – "соборная". Связано это с тем, что происходила постоянная путаница между понятиями католическая и кафолическая. Теперь многие протестантские и православные церкви недовольные использованием термина "кафолическая" в своих символах веры, заменили его термином "соборная", утверждая что таким образом вера в "единую, святую, соборую и апостольскую Церковь" становится более понятной. Так что, как бы мы не относились к учению Августина относительно "кафоличности Церкви", влияние этих идей на формирование даже нашего символа веры бесспорно.
Библиография.
1. Амман А. Путь отцов. Краткое введение в патристику. – Москва, 1994 г.
2. Болотов В.В. История христианской Церкви. Т. 2. – Москва, 1994 г.
3. Большая советская энциклопедия. Т.8.- Москва, 1972 г.
4. Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь, т. 8. - Санкт-Петербург, 1902 г.
5. Даннинг, Рей. Благодать, вера и святость. - Санкт-Петербург, 1997 г.
6. Архиепископ Иларион (Троицкий). Очерки из истории догмата о Церкви. – Москва, 1997.
7. История древнего Рима. Под редакцией Кузищина. – Москва: Высшая школа, 1981 г.
8. Кернс Э. Е. Дорогами христианства. – Москва: Протестант, 1992 г.
9. Кутепов Н. Раскол донатистов. – Казань, 1884 г.
10. Лебедев А.П. Эпоха гонений на христиан. - Москва, 1994 г.
11. Лейн Т. Христианские мыслители. - Санкт-Петербург: Мирт, 1997 г.
12. Любак, Анри де. Католичество. (Единство христианского общества и власть Церкви)
13. Макграт А. Богословская мысль Реформации. – Одесса: Богомыслие, 1994 г.
14. Мак-Грат А. Введение в христианское богословие. – Богомыслие, Библия для всех, 1998.
15. Мейендорф Иоанн, Протоиерей. Введение в святоотеческое богословие. – Москва, 1985 г.
16. Миллер А. История христианской церкви. Т. 1. – GBV, 1992 г.
17. Норт Дж. История Церкви. – Москва: Протестант, 1993 г.
18. Пикеринг Э. Библейский сепаратизм., 1989 г.
19. Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 1. – Москва, 1992 г.
20. Поснов М.Э. История христианской Церкви до разделения церквей 1054 г. – Киев, 1991 г.
21. Ранович А.Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. – Москва: Издательство политической литературы, 1990 г.
22. Свенцицкая И.С. Раннее христианство; страница истории. - Москва: Издательство политической литературы, 1997 г.
23. Слободский Серафим, Протоирей. Закон Божий. - N.Y.U.S.A., 1967
24. Суздальский паломник № 18, 19, 20. Специальный выпуск. – Суздаль, 1994
25. Филарет (Гумилевский), Архиепископ. Историческое учение об отцах церкви. Т.1. - Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1996 г.
26. Христианство. Энциклопедический словарь. Т. 1, 1995 г.
27. Шмеман Александр, Протоирей. Исторический путь православия. – Москва, 1993 г.
28. Эриксон, Миллард. Христианское богословие. - Санкт-Петербург, 1999 г.
29. Brueck H. History of the Catholic Church. vol. L. Benziger brothers.
30. Newman, Albert Henry. Amonual of Church Hisrory. Volume 1. - Judson Press, 1976
31. Berardino, Angelo di. Patrology. vol. IV Christian classics, INC. Westminster, Maryland 1992
32. Schaff, Philip. Nichene and Postnicene Fathers of the Christian Church. Vol.IV. - Edinburgh, 1989