Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы.

Эрнст Вис

ФРИДРИХ II ГОГЕНШТАУФЕН

К оглавлению

 

Фиаско при Дамиетте

В августе этого года, а не в июне 1217 года, как постановили на четвертом соборе, венгерско-австрий-ское войско во главе с королем Андрашем II (1205— 1235 гг.) и его двоюродным братом Леопольдом VI (1198—1230гг.), герцогом Австрии и Штирии, отправилось в Сплит для отплытия в Акру. Призыву папы последовали также голландцы и фризы под командованием графа Вильгельма I Голландского (1203— 1223 гг.). Они отплыли из устья Мааса уже в мае, но в Лиссабоне остановились. Тамошний епископ попросил их принять участие в боях с сарацинами. Лишь весной присоединились они к собравшимся в Акре сильно разрозненным войскам.

С большим трудом удалось объединить всех под верховным командованием Иоанна де Бриенна, короля Иерусалимского. Он смог уговорить крестоносцев, стремящихся к святым местам, напасть на Египет, как планировалось на соборе. Вторжение в Египет преследовало цель отрезать мусульман от дельты Нила. Таким образом они теряли не только богатейшую провинцию, но и возможность использования флота в Восточном Средиземноморье. Иерусалим не смог бы долго противостоять наступлению с двух сторон — из Суэца и Акры.

Но для венгерского короля Андраша, отца святой Елизаветы, данная задача являлась непосильной. Он возвратился в Венгрию с удачно захваченными реликвиями. Среди них находились чаша, использованная Иисусом на свадьбе в Ханаане для превращения воды в вино, и голова почитаемого в Венгрии мученика, святого Стефана.

Герцог Леопольд Австрийский отправился в Египет. На судах фризов крестоносцы достигли дельты Нила. В апреле 1218 года разношерстная толпа воинов стояла в дельте. Мусульмане построили на острове в рукаве Нила, ведущем к Дамиетте, крепость, надежно запирающую все подходы к Дамиетте.

Настроение улучшилось, когда в середине августа прибыли новые крестоносцы под предводительством папского легата Пелагия, испанца и религиозного фанатика. Как папский легат он потребовал верховного командования, и его ему предоставили. После молебна 17 августа войско крестоносцев пошло на приступ островной крепости в рукаве Нила. Крепость сдалась, когда число ее защитников уменьшилось до сотни.

Так называемая добыча была неисчислимой. В то время в войске крестоносцев находился и Франциск Ассизский. Он намеревался обратить в веру Христову султана Малика эль-Камиля.

Хроника Иоганна из Элемозины повествует: «Рассказывают, будто он (святой Франциск) предстал перед султаном и тот предложил ему много подарков и драгоценностей и, когда слуга Господа не захотел их принять, сказал: "Возьмите их и раздайте церквам и нуждающимся христианам!" Но слуга Христов отклонил их, уверив, что о нуждах бедняков заботится провидение Господне. Когда праведный Франциск проповедовал, он предложил пойти в огонь с сарацинским священником и таким образом ясно доказать истинность заветов Христа. Но султан сказал ему: "Брат, ни один из сарацинских священников не согласится пойти в огонь за свою веру"».

Мир, предложенный крестоносцам просвещенным султаном вместе с готовностью уступить христианам Иерусалим, легат Пелагий отклонил.

Осада Дамиетты продолжалась. Султан Малик эль-Камиль вновь предложил мир. В конце октября он прислал двух пленных франкских рыцарей к крестоносцам сделать последнее предложение. Ради спокойствия Египта он был готов отдать «Истинный крест Господень», а кроме того, Иерусалим, Центральную Палестину и Галилею.

Король Иоанн де Бриенн, французские, английские и немецкие бароны соглашались на мир. Итальянцы — нет, желая укрепиться на важном торговом месте — Дамиетте. С их помощью фанатичному Пелагию, стремящемуся не только к освобождению святых мест, но и к уничтожению всех неверных, удалось отклонить мир. Серьезность мирных намерений султан доказал позже, в 1229 году сделав подобное предложение императору Фридриху П.

Осада крепости продолжалась. Когда 5 ноября 1219 года крестоносцы взяли город, в нем осталось в живых лишь три тысячи жителей, остальные стали жертвами эпидемии. Но завоевание города породило новые споры. Иоанн де Бриенн требовал передачи города в его Иерусалимское королевство. Пелагий утверждал, что город должен принадлежать всему христианству, читай — церкви. Иоанн де Бриенн, рассерженный, отступил со своими рыцарями, опасаясь нападения на Акру, Тир и Яффу.

Весной 1220 года войско крестоносцев усилилось тысячей воинов, посланных Фридрихом II под командованием Людвига Баварского в Дамиетту. Пелагий уже мечтал о крупном вторжении во Внутренний Египет. Новое предложение султана Малика эль-Камиля о выдаче Иерусалима, Галилеи и Палестины Пелагий в фанатичном безумии отклонил.

4 июля 1221 года он отправился вверх по Нилу. Его войско, судя по всему, состояло из пяти тысяч рыцарей, четырех тысяч копейщиков и сорока тысяч пехотинцев. Все готовились к большому сражению с султаном, но не приняли в расчет ежегодный разлив Нила. Крестоносцы, хорошо знавшие страну, предостерегали легата Пелагия.

Поднявшаяся вода Нила сделала сухой канал судоходным для сарацинского флота, и утром 29 августа крах стал неизбежным. Пелагий с огромным войском оказался запертым на острове водами Нила, и ему угрожал египетский флот.

Разгорелась паника. Султан открыл шлюзы Нила и затопил путь к отступлению беспорядочно бегущим толпам. Злополучный Пелагий живым достиг Дамиетты и там униженно просил султана о мире. Город и крепость Дамиетта были освобождены 8 сентября 1221 года, а легату пришлось поклясться о мире (по крайней мере о перемирии) на восемь лет.

Весь крестовый поход потерпел поражение из-за высокомерия и ревностного религиозного безумия. Но папа объявил виноватым не фанатичного легата, а императора Фридриха, не выполнившего обещания об участии в крестовом походе, данного в 1215 году, хотя папа короновал его императором 22 ноября 1220 года. Как Фридриху это удалось?

Приключение с коронацией

Мы видели, как Фридрих сделал сына Генриха, правителя Королевства обеих Сицилии, германским имперским князем, причем возвеличил его до герцога Швабии и правителя Бургундии. Титул «король сицилийского королевства» больше не всплывает при упоминании имени Генриха. Тон Фридриха по отношению к папе тоже изменился. Он разговаривал с ним так, как никогда не отважился бы при папе Иннокентии III. Вежливое объявление о коронации, присланное папой, согласно обычаю, к германскому двору, девять месяцев оставалось без ответа.

Папа Гонорий III, зная о рискованных усилиях Шта-уфена в Германии, решил закрыть на них глаза. Крестовый поход являлся для него и, как он верил, для всего христианского мира самым святым делом.

Настойчивым просьбам папы об исполнении крестового похода и о помощи крестовому воинству у Дамиетты Фридрих отвечал потоком извинений, обвиняя во всем всех окружающих: они не следуют его приказам, а сам папа не карает анафемой тех, кто противится крестовому походу. Уже из обращений в письмах видно, что он не считает себя королем папской милостью, а ставит себя равным рядом с папой:

«Святейшему отцу и господину Гонорию, Божьей милостью первосвященнику священнейшего Римского престола, Фридрих, той же милостью великий король римлян и король Королевства обеих Сицилии, шлет почтительный и преданный поклон и уважение...»

Король продолжает: «Мы приказали оповестить своим эдиктом всех крестоносцев, дабы они со всем усердием снаряжались и дожидались бы определенного дня, назначенного нами для отправки без возражений... Чтобы исполнить столь похвальное и необходимое для христианского народа намерение... Я смиренно и преданно прошу, нельзя ли однозначно сообщить Нам, а также всем духовным и мирским князьям, графам, баронам и другим крестоносцам апостольским посланием, что тот из нас, кто к следующему лету до праздника святого Иоанна не уедет, должен быть предан анафеме...»

И далее следует самый показательный момент, когда Фридрих, сумевший в течение четырех лет избегать участия в крестовом походе, полностью конкретизирует упомянутые ранее упреки по отношению к папе:

«Следует добавить, что будет всяческим образом приписано на Ваш (счет), если по причине Вашей небрежности будут упущены возможности послужить на пользу общего дела».

Действительную причину того, почему он не находит времени для крестового похода, Фридрих не называет. А причина состоит в следующем: он хочет провести избрание сына германским королем. Его усилия в этом направлении не могли оставаться незамеченными для папы. Фридрих всеми силами старался отменить священную клятву, данную им папам, — никогда не воссоединять империю и королевство. Степень его решимости сделать сына королем демонстрирует та цена, которую он был готов за это заплатить.

Фридрих, еще ребенком познавший продажность людей, полными горстями раздавал французское золото имперским князьям. Купил он и согласие духовных князей Германии на избрание своего сына. Ценой сделки стало так называемое «Соnfoederatio cum principibus ecclesiasticis»*. Оно предоставляло князьям церкви свободу располагать своим наследством; Фридрих передал им также таможенные права, право чеканить монеты и свободное владение ленами в их землях. Он поступился особым королевским правом объявления вне закона: отныне к церковному проклятию добавлялось еще и объявление вне закона, и епископ становился единственным, кто располагал правом отлучения.

Церковные сановники не смогли устоять. Фридрих, превозносимый особенно в XIX веке как великий император, пожертвовал правами короля Германии. Именно он создал германские удельные государства, и путь к единству Германии закрылся на столетия вперед. Он заплатил ею за Сицилию и имперскую мечту. 20 апреля 1220 года церковные сановники исполнили свой долг благодарности: вместе со светскими князьями они избрали сына Фридриха германским королем Генрихом (VII). Выборы, купленные на королевские права и порушенные клятвы.

Каким образом это истолковывалось историками XIX столетия как мастерский дипломатический ход, остается загадкой. В конце концов Фридрих потерпел неудачу не от церковной власти, а из-за нарушенных клятв, завоевав репутацию человека, не заслуживающего доверия как перед церковью, так и перед всем миром.

Но самыми пикантными являются извинения, приносимые Фридрихом на упреки папы. Двадцатишестилетний король пишет следующее:

«Нам стало известно, правда, не из Ваших писем, а из распространившихся сообщений, что наша мать, церковь, немало обеспокоена возвышением Нашего возлюбленного сына... Учитывая Вашу снисходительность и доброту, Мы не можем и не дерзаем отрицать, что Мы для возвышения Нашего единственного сына, а не из-за любви к Нам, отцу, так усердно, как только возможно, почти изо всех сил работали над этим, пока не оказалось возможным достичь поставленной цели».

Фридрих, таким образом, признается — уже в течение нескольких лет он готовился к клятвопреступлению. Основание для расторжения договора: сверхвеликая отеческая любовь!

Еще никогда нарушение договора и верности не объяснялось более просто. Но послушаем короля далее:

«В то время как Мы находились на пути к Франкфурту, где созвали всеобщий придворный совет для разъяснения князьям государственной необходимости, ' дабы затем по Вашему желанию поспешить к Вашим стопам и с помощью Господней вступить в крестовый поход, между Нашими возлюбленными князьями, досточтимым архиепископом Майнцским и ландграфом Людвигом Тюрингским (1217—1227 гг.; супруг святой Елизаветы), прибывшими на упомянутый совет, возобновился спор, уже с давних времен существовавший между ними, и из-за присутствия рыцарей и войск обоих так увеличился, что стал грозить опасностью и вредом всему государству... И долгое время велись переговоры... и распря приняла такие формы, что, учитывая Наш предстоящий отъезд, из-за них могло возникнуть еще больше неприятностей и большее беспокойство в государстве, поэтому присутствующие князья и даже те, которые ранее были против избрания Нашего сына, в Наше отсутствие и без Нашего ведома совершенно неожиданно, выбрали его королем.

Когда Нам сообщили об избрании, Мы отказались признать его, поскольку оно прошло без Вашего ведома и без Вашего приказа, без коих Мы не желаем ничего планировать и предпринимать. Мы же в противоположность этому добивались, чтобы они, если хотят иметь Наше согласие, изложили свое решение на заверенной печатью грамоте, а Ваше святейшество утвердит на ней состоявшиеся выборы...»

Ну что ж, теперь мы знаем, как все произошло. Виноватыми оказались князья. Майнцский архиепископ и ландграф Тюрингский, рассорившись во время придворного совета во Франкфурте, поставили под угрозу мир в государстве и, что еще хуже, предстоящий отъезд Фридриха в крестовый поход. Фактически прошло целых восемь лет, пока Фридрих все-таки совершил обещанный в 1215 году крестовый поход. И прежде всего Фридрих вообще не присутствовал при избрании своего сына 13 июля. Все произошло без его ведома. Это случилось под давлением ситуации, стечения обстоятельств: князья решили избрать девятилетнего мальчика королем, намереваясь сохранить мир в государстве.

Каким образом девятилетний ребенок будет способствовать сохранению мира, какими средствами и каким оружием, об этом ничего не говорилось.

При помощи столь слабых аргументов Фридрих покончил с доктриной папской политики, сохранившейся как наследие Иннокентия III и направленной на разделение Королевства обеих Сицилии и империи.

Вновь возникла угроза окружения папского государства одновременно с севера и с юга.

Папа Гонорий находился во власти навязчивой идеи крестового похода. Мог ли он свергнуть Фридриха, как это сделал Иннокентий III с Оттоном IV? Должен ли папа второй раз за одно десятилетие признать: «человек, им созданный», опять превратился в его врага? И самое главное, Штауфена в отличие от Оттона IV некем было заменить.

Осознавая развитие тенденции, папа Гонорий в сентябре 1219 года настоял на обновлении документа от 1 июля 1216 года, в котором Фридрих поклялся сразу после получения императорской короны отказаться от короны Сицилии. Фридрих противился вновь подтверждать свои обещания. Но упорство папы, должно быть, все же заставило Фридриха в феврале 1220 года их повторить, а пять месяцев спустя нарушить при избрании Генриха германским королем.

На самом деле он никогда не собирался сдерживать обещание и отказываться от Сицилии.

В августе 1220 года Фридрих собрал небольшое войско на Лехфельде при Аугсбурге. Он стоял в окружении князей, готовых, как и он, к крестовому походу. Медленно прошествовал он по Бреннерштрассе, через Инсбрук, Боцен, Триент — той же дорогой, как и восемь лет назад при таких опасных обстоятельствах. У озера Гардазее Фридрих разбил палаточный лагерь.

Оттуда он послал к папе делегацию для выяснения насущных вопросов, в особенности избрания Генриха германским королем и своего избрания императором. Здесь впервые в королевской грамоте всплывает имя магистра Тевтонского ордена Германа фон Зальца, сумевшего не только заслужить доверие короля и папы, но и сохранить его. Лояльный посредник между короной и папским престолом. После его смерти в 1239 году между двумя столпами средневекового мира пролегла пропасть.

Но сейчас Герману фон Зальца удалось найти «modus vivendi», при котором папа согласился принять избрание Генриха. Слов «утвердить» или «одобрить» не удалось добиться от старого папы. Сыну Фридриха присвоили титул «король», но без определения «избранный», необходимого для получения императорской короны.

Папе пришлось утешиться предоставленными ему Фридрихом владениями Матильды и практически всей Центральной Италией, и теперь разросшееся церковное государство образовало преграду между Северной и Южной Италией, отделявшую Королевство обеих Сицилии от империи.

К этому добавилось следующее заявление Фридриха, еще раз письменно подтвердившего, что «со стороны империи не существует никаких прав на Королевство обеих Сицилии, поскольку Мы владеем им не от Нашего отца, а как данным Нам церковью в лен материнским наследием». Уступка, которой всегда противился отец Фридриха, император Генрих VI. Видимость благополучия, казалось, удалось сохранить.

В придворном лагере в Монте-Марио неподалеку от Рима Фридриха повторно через папских легатов уведомили об обязанности в августе 1221 года отправиться в Египет с войском германских крестоносцев. В качестве срочной меры Фридрих послал герцога Людвига I Баварского (1183—1231 гг.) как своего личного представителя к находившемуся в затруднительном положении христианскому воинству в Дамиетте.

Теперь Фридрих и Констанция могли отправиться по древней дороге, ведущей к коронации, — Via Triumphalis* цезарей в Рим. Неподалеку от города он согласно обычаю подтвердил права римских граждан и у ворот Порта Кол-лина встретил почетную делегацию священников Рима, праздничной процессией препроводившую его в собор Святого Петра. Здесь процессию возглавили римские сенаторы. В окружении толпы кардиналов его ждал папа, восседающий на престоле на самой верхней ступени лестницы. Фридрих смиренно поцеловал ему ноги и передал золото как наместнику Христа. Последовали лобзание и объятия, и все направились в капеллу Санта-Мария-ин-Туррибус. Здесь Фридрих принес клятву стать хранителем и защитником папы и церкви. Затем его приняли в братство каноников Святого Петра.

Прежде императоры действительно переводились в духовное сословие и облачались как священнослужители. Но по мере увеличения имперских притязаний папства священные обязанности императора, даже в церемонии коронации, сильно походившей на посвящение в епископы, сократили. Облаченный в императорскую мантию, Фридрих вошел в серебряную дверь собора Святого Петра. Тут он получил примирительный поцелуй от папы. Затем папа вновь помолился, короновал Фридриха митрой и короной и передал ему меч. Хор тут же запел псалом: «Фридриху, непобедимому императору римлян, вечно великому, слава и победа».

Похожем образом происходила коронация императрицы. Потом императорская чета причастилась из рук папы. Перед собором император несколько шагов провел лошадь папы. Вместе они проехали до церкви Сайта-Мария-Транспадина, а затем расстались.

Еще раз Фридрих демонстративно взял крест из рук кардинала Уголино Остийского, будущего папы Григория IX.

В день коронации Фридрих утвердил ряд законов, принятых явно по договоренности с курией: освобождение священников от налогов и их неприкосновенность перед светской юрисдикцией, отмена всех направленных против священнослужителей и церковных привилегий городских уставов, объединение объявления вне закона и отлучения от церкви и повторный эдикт против еретиков.

Когда-то Фридрих Барбаросса предоставил привилегии юристам Высшей школы Болоньи, чтобы они включили его текст в «Соrpus iuris civilis» Юстиниана, так же поступил и внук. В императорской грамоте от ноября 1220 года сказано: «Фридрих, великий император римлян, шлет всем докторам и ученикам священных законов в Болонье свой привет и милость. К славе всемогущего Господа и его святой церкви Мы издали в день, в который получили из рук Нашего святейшего отца, первосвященника Гонория, корону империи, несколько законов, велев записать их на данном листе. Императорской грамотой Мы обращаемся к вам с просьбой вписать их в ваши кодексы и оставить их действовать как в будущем, так и на вечные времена как торжественный завет».

В середине декабря император перешел границу собственного сицилийского королевства, покинутого им восемь лет назад, дабы получить самую гордую корону Европы. Фантастический бросок через враждебную страну, через труднодоступные альпийские перевалы он, победивший вопреки всем законам разума, произвел с непоколебимым осознанием своей миссии, ставшем лейтмотивом его жизни.

Германию он оставил на попечение имперского регента архиепископа Энгельберта Кёльнского (1216—1225 гг.). Тот нес главную ответственность перед восьмилетним королем Генрихом. Непосредственным воспитанием мальчика занимались Конрад фон Винтерштеттен и его дядя Эберхард фон Вальбург. К тесному кругу советников, окружившему архиепископа Энгельберта, принадлежали канцлер, епископ Метца и Шпейера, епископ Оттон Вюрцбургский, граф Эберхард фон Диц и Генрих фон Нойффен. Круг доверенных лиц, собранный Фридрихом вокруг себя в Германии.

Теперь он стал свободен и мог, как надеялся папа и как того требовали клятва и взятые обязательства, вскоре принять крест. Но сам Фридрих знал только одну цель — Сицилия, Сицилия!

Сицилия — земля обетованная

Монах-францисканец Салимбене из Пармы, сначала друг, а затем враг императора, сообщает, как Фридрих сказал однажды: «Бог иудеев сам не видел своей земли, в особенности Терра ди Лаворо, Калабрию, Сицилию и Апулию, иначе он не стал бы так часто расхваливать землю (где течет молоко и мед), обещанную и данную им евреям».

Сицилию, благословенную страну, император не забыл и за время восьмилетнего пребывания в Германии. Уже в дни коронации в Риме Фридрих II занимался политикой своего королевства.

Он заключил в Риме договор с аббатом из Монте-кассино, где заявил о готовности вернуть именитому и традиционно богатому аббатству расположенные в Королевстве обеих Сицилии тучные земельные владения, которые оно хотело бы иметь. За это аббат намеревался передать находящиеся во владении монастырей крепости императорскому уполномоченному, графу Аквино. Направленность действий Фридриха совершенно ясна: возврат стратегически сильных позиций в королевстве.

Договор императора с аббатом был пробным. Граф Аквила последовал примеру дружественного ему аббата и передал императору свою горную крепость в обмен на согласие возвратить утраченные земли. Графы Рожер ди Аквила, Якоб ди Сан-Северино, Ричард ди Аелло и Ричард ди Челано преклонили колена пред императором и королем и отдали свои замки. Покорность самого могущественного сторонника императора Оттона IV, Томаса ди Челано, графа Молизо, человека, в одиночку способного выставить на поле четырнадцать сотен богатырей, Фридрих не принял. Он собирался уничтожить самого сильного барона материковой части Сицилии.

Он проделал это без помощи германских войск, опираясь лишь на баронов средней руки, настроив их против крупных магнатов, в особенности против графа Молизе. Уже весной 1221 года они захватили крепости графа Молизе в Абруццо, Боджано и Роккамандольфи. В третьей крепости, Овиндоли, граф было укрылся, но сдался, когда курия добилась для него договора, предусматривавшего трехлетнюю ссылку в Ломбардию, выдачу всех замков и оставление в его владении скромного имущества.

После того как граф, по мнению Фридриха, слишком долго пробыл в Риме, следуя в Ломбардию, императорский двор расторг договор, и остатки имущества некогда могущественного графа тоже подверглись изъятию. Город Челано в результате нападения императорских войск превратился в руины; жителей его разогнали, а потом изгнали на остров Сицилию.

Второй удар император направил на баронов средней руки, помогавших ему побороть власть графа Молизе. Графа Рожера ди Аквила, завоевавшего крепости графа Молизе, а также Якоба ди Сан-Северино и других, призванных на войну с сарацинами, но явившихся с недостаточным войском или не явившихся вовсе, посадили в темницу, а их имущество разграбили. Их освободили только после вмешательства папы, и они стали жить в Риме, на содержании у курии, увеличивая там круг тех, кто позднее способствовал свержению императора.

Курии тоже пришлось пережить разочарование. Сразу после коронации Фридрих II выплатил сумму, которую он был должен за понесенные в период несовершеннолетия расходы, и потребовал возвращения заложенного под нее графства Сора. Против этого не существовало никакого приемлемого возражения. Болезненным оказалось то, что папа Иннокентий III, урожденный граф Се- ньи, отдал Сору собственной семье. Примечательно, что кардинал Уголино Остийский, будущий папа Григорий IX, тоже являлся урожденным графом Сеньи. 30 октября 1220 года в Кремоне кардинал Уголино назвал Фридриха «первым саженцем церкви». Вероятно, возврат Соры стал причиной крушения дружбы между кардиналом и императором. Если это соответствует действительности (а такое предположение не противоречит ходу событий), то оно стоило Фридриху враждебности будущего папы — чересчур высокая цена.

Важнейшим оружием Фридриха было не то, что он умело натравливал мелких баронов на крупных, а затем мелкое дворянство противопоставлял всем некогда могущественным. Он обладал более мощным оружием — государственным правом, а точнее сказать — искусством применять законы!

ОРУДИЕ ЗАКОНА

В свите Фридриха находился знаменитый болонский правовед Роффред фон Беневент. Именно его следует считать помощником Фридриха в разработке «Капуанских Ассиз», с помощью которых Фридрих расчистил джунгли власти и права, разросшиеся после смерти Генриха VI (ум. в 1196 г.) в Королевстве обеих Сицилии.

В основном законе «Капуанских Ассиз», «Dе resignanadis privilegis»*, Фридрих отменил все дарения, привилегии и грамоты на владение. Все владельцы обязывались представить в имперскую канцелярию все документы на проверку. Здесь их проверяли и в основном отклоняли. Проверка привилегий порой рассматривается как гениальный ход Фридриха П. Карл Хампе утверждает: «Подобного рода действия, направленные на возвращение отчужденных владений короны, в англонорманнском и сицилийско-норманнском государстве, а также в связанном с ними родственными узами Арагоне с давнего времени являлись обычным делом».

Генрих IV (1054—1106 гг.) тоже пытался вернуть во владение короны растраченное за годы его несовершеннолетия имущество. Для установления королевской собственности применялся так называемый инквизиционный процесс, вызвавший, правда, кровавые войны с саксами, прекратившиеся лишь в 1075 году, после заключения Шпейерского мира и возврата владений короны.

Еще Карл Великий действовал подобным образом в 80-х годах VIII века, завоевывая королевство Ланго-бардию. Он тоже объявил все предоставленные до определенного дня привилегии Лангобардского королевства недействительными и устроил их пересмотр. Таким образом, меры Штауфена являются инструментом правления средневековой королевской власти.

Король Рожер II Сицилийский, дед Фридриха по материнской линии, законно обосновал подобный пересмотр имущественных отношений. Но тогда это было равнозначно осторожной прополке сорняка. Фридриху же пришлось иметь дело с многолетней анархией, укоренившейся с течением времени. Тем непреклоннее требовал король возврата, если имелась хотя бы видимость основания.

Законом, опирающимся на старое норманнское королевское право, признающее все крепости и оборонительные сооружения подлежащими передаче короне, сицилийское дворянство полностью лишили власти. Ослабленному таким образом дворянству приказали заключать браки только с согласия короля. Данный закон, такой же строгий, как и запрет на право наследования, позволял наследникам ленника вступать в свои права не автоматически, как прежде, а только с разрешения короля.

Фридрих II принудил всех в течение двух лет к новому общественному устройству.

Отныне никто не имел права вносить какие-либо изменения в правовой статус лена, для которого действительным сроком был определен день смерти последнего норманнского короля, а также жениться, наследовать или передавать лен кому-либо. Жизнь общества, пусть не вполне совершенная, но все-таки более свободная, остановилась, подчинившись воле одного человека. Не ленные владения давали теперь власть и почести дворянству, а личная служба королю — воинская либо чиновная.

Удивления достойны не изданные Фридрихом законы, ссылающиеся на прецеденты, а та энергия и скорость, с которой он реализовывал свои мероприятия. Вторым феноменом является то, как быстро разбилось под твердой рукой Фридриха сопротивление столь непокорной когда-то сицилийской знати. И летописец мог с полным правом констатировать: «В королевстве все склонили головы перед императором». 3 марта Фридрих пишет из Трани Гонорию, обеспокоенному происходящими событиями не только как папа, но и как суверен Сицилии:

«Помнится, Мы уже сообщали Вашей милости в других посланиях, как Мы по причине того, что император, Наш отец, очень многое отдал из государства в надежде на возврат, из того, что ему следовало удержать, и поскольку после смерти императора привилегии с его печатью, из-за которых большая часть наших владений перешла в чужие руки, должны считаться ненастоящими, приказали: все привилегии сосредоточить в Наших руках, в том числе и оформленные различными правителями, от коих Мы были зависимы, под различными печатями для пагубы королевской власти...»

Без всякого сомнения, Фридрих имел право перепроверить розданные различными правителями — Марквардом фон Анвейлером, Вильгельмом Каппароне, а также епископом и канцлером Вальтером ди Пальярой — привилегии и их правомерность. Ведь розданные ими привилегии служили в своем большинстве их собственному, а не государственному благополучию.

Следующие слова в письме Фридриха являются знаковыми и позволяют нам частично понять образ его мыслей и то понимание закона, проявившееся в его политических действиях: «...император, Наш отец, многое отдал из государства в надежде на возврат, из того, что ему следовало удержать...»

Это инсинуация Фридриха. Император Генрих VI был твердым и жестоким правителем, но оставался человеком интеллигентной честности. Он много раз устоял против давления со стороны папы Целестина III и не принес ленную клятву на Сицилию, считая свое королевское право на Сицилию основанным на правах императорского положения; Генрих VI никогда не приносил клятвы, намереваясь ее преступить. Инсинуация о раздаче им государственного имущества в надежде на возврат соответствует поведению его сына Фридриха II, охотно приносящего клятвы и либо нарушающего, либо не выполняющего их. Если речь идет об обещании разделения королевства и империи, то семь раз он поклялся в этом и столько же раз нарушил клятву. Можно также вспомнить постоянно назначаемые и вновь невыполняемые сроки крестового похода.

Подобное поведение — идти на вынужденные уступки, а когда необходимость отпадает, «брать себе то, что хотелось бы сохранить», является характеристикой политических действий Фридриха вплоть до самой смерти.

После того как Фридрих решил проблемы на материковой части Королевства обеих Сицилии, его заботой стал остров.

Конец морских держав

Сицилия была не только житницей средиземноморских стран, но и производителем фиников, сырья для производства сахара и других южных растений. Возделывались конопля и лен, существовали значительные производства шелка и шерсти.

Кроме того, благодаря безопасным портам остров использовался в качестве перевалочной базы левантийскими мореплавателями, торговавшими здесь товарами своей родины, а на обратном пути продававшими или менявшими на сицилийское зерно или шелк товары с Востока. Как правило, две крупные морские торговые державы — Генуя и Пиза — противостояли в этом друг другу.

В больших портовых городах — Палермо, Мессине, Катании, Сиракузах и Агридженте — они пользовались привилегиями. Главной среди них являлась фондако, от арабского слова «фундук» — «происхождение». Но тогда оно чаще обозначало использование складов и факторий, чем происхождение. Самым важным представляется то, что они пользовались свободой торговли, то есть были освобождены от уплаты таможенных пошлин, налогов и сборов. Политически генуэзцы держались вместе с ломбардцами и поэтому относились к императору скорее враждебно. Пизанцы, напротив, были его сторонниками.

Когда Фридрих совершал полное приключений путешествие в Германию, императорская Пиза приняла сторону императора Вельфа Оттона IV, а враждебная последнему Генуя поддержала молодого сицилийского короля, дав ему приют, пропитание и кредиты. Благодаря услуге, предоставленный юному Фридриху, генуэзцы вскоре получили преимущественное положение наострове. Они также поддерживали короля против недружелюбной Пизы. После падения Оттона IV на Сицилии воцарилось генуэзское господство в торговле.

С какой разбойничьей жестокостью велась на Сицилии борьба морских держав за доминирующее положение в торговле, Фридрих узнал еще в годы своего несовершеннолетия. Пизанские моряки — купцы, по возможности действующие и как корсары, — завоевали Сиракузы, изгнали епископа и жителей, устроили пиратскую крепость под защитой Пизы. Пизанцы охотно поддерживали их опорный пункт, хотя, используя дипломатическую хитрость, официально дистанцировались от разбойничьего порта.

Летом 1204 года — Фридриху к тому времени уже исполнилосьдесять лет, и он осознанно переживал происходящее — случай привел большой генуэзский флот на Крит. Они задумали отобрать у пизанцев Сиракузы. Предводителем стал знаменитый генуэзский корсар Аламан да Коста. На Мальту прибыли для подкрепления генуэзские галеры. Совместными усилиями они захватили Сиракузы, и морской разбойник Аламан да Коста отныне стал именоваться «Божьей, королевской и города Генуи милостью графом Сиракузским и другом короля».

Гнездо морских разбойников находилось под защитой Генуи, на деле сумевшей реализовать определенные права на Сиракузы согласно привилегии, полученной от императора Фридриха Барбароссы. Обладая Сиракузами, Мальтой и Критом, Генуя держала в своих руках важнейшие бастионы торговли с Востоком.

Однако тирании морских разбойников не было места в королевстве Фридриха. Генуэзцы бросились к папе, и граф Сиракузский нашел у него — как и все противники Фридриха — приют и понимание. Затем Фридрих нанес решающий удар. Для этого ему не потребовались ни войска, ни флот, а лишь уже упомянутые «Капуанские Ассизы». Некоторым препятствием явилось то, что при проверке предоставленных городу привилегий установили: их выдача производилась до 1189 года, известного как год вступления их в силу.

Но Фридрих легко решил данную проблему: на придворном совете в Мессине в мае 1221 года он перенес отправной год с 1189 на 1154-й, год смерти короля Ро-жера П. Одновременно он привел в действие статью закона «Капуанских Ассиз», отменяющую всякое преимущество иностранцев перед коренным населением в освобождении от таможенных пошлин и сборов.

Протест морских городов-государств, в особенности Генуи, не без оснований упрекавшей его в неблагодарности, Фридрих отмел. Он выкрикивал такие угрозы, что адмирал сицилийского флота, генуэзец по имени Гиллельм Поркус, предусмотрительно сбежал. Но Фридрих добился своей цели. Благодаря отмене привилегий морских городов значительно возросли доходы государства. Городской летописец Генуи сетовал: «Десять процентов и даже более составляют теперь налоги, отягощающие товары в королевстве».

Политика в сфере судоходства и торговли

Фридрих сознательно бросил вызов владеющему всем Средиземноморьем капиталу, обновив старый норманнский закон о судостроении, содержащийся в «Капуанских Ассизах».

Деяния короля продемонстрировали всевластие государства. Частные верфи, невзирая на время их основания, до 1189 или 1154 года, конфисковывались короной. Находившиеся в портах частные суда или принудительно выкупили, или конфисковали. Затем император выстроил новые государственные верфи, поскольку для защиты реквизированных или выкупленных по принуждению торговых судов ему требовался военный флот.

Драконовские меры он оправдывал перед Римской курией следующим аргументом: еще в 1221 году двум эскадрам надлежало отплыть к войску крестоносцев в Египет, а Фридриху следовало подготовить до 1225 года сотню галер и пятьдесят грузовых судов. Во главе нового флота он поставил знаменитого корсара, графа Генриха Мальтийского, генуэзца, как и его предшественник. Одновременно с проводимыми мероприятиями все крепости острова передали в собственность короля. Они приняли на себя береговую охрану и служили отправными пунктами для войны с сарацинами.

В экономической политике все также подчинилось королевской воле. Теперь, когда имелись собственные суда, король занялся торговлей зерном. Из летописей 1224 года нам стало известно: фиск (под этим словом всегда подразумевается государственное всевластие) путем радикального ограничения экспорта настолько понизил цены на зерно и скот, что они уже не покрывали расходов. Теперь при разорительных низких ценах фиск мог все дешево закупить, наполнить амбары и продавать по самой высокой цене — экономика, направленная против собственного населения.

Но Фридрих, однако, стоял лишь у самых истоков абсолютистского государства. В сороковых годах его экономическая и государственная политика достигла ужасающей завершенности. В 1222 году Фридрих повелел чеканить серебряный империал, курс которого удерживался принудительно. Позднее, в 1223 году, произошло первое повышение прямого налога, затем повторявшееся каждые два-три года. В последние годы императора налог стал ежегодным. Из «сбора пожертвований», задуманного поначалу как единовременная помощь, император вывел сумму, обязательную для взноса. Необходимость налогов обосновывалась перед подданными так: «Правитель, украшенный блеском императорского титула, не считает зазорным называться «выходцем из Апулии». Он славит доброту и плодоносность наследной страны, выбранную им местом своего пребывания. Его желания соответствуют желаниям его подданных — они у него всегда такие же, как у них. Поэтому он, не щадя собственных усилий, не щадит и наследственное государство — Сицилию. Жители королевства должны принимать участие в чести правителя на зависть всем другим народам».

По крайней финансовой необходимости здесь пришлось прибегнуть к пафосу, высокому стилю канцелярского языка и к той стороне правящей идеологии, которая была обращена к сицилийскому наследному государству.

Сбор средств впервые учредили в 1223 году, когда возникла необходимость военного давления на горных сарацин.

Сарацины

Нет, необходимости покорять замкнутое пространство, которым владели сарацины, вовсе не существовало. Это уже сделали норманны задолго до Фридриха. Сарацины удалились в горы, где жили под защитой своих крепостей. И сарацины из Палермо, сумевшие уцелеть после кровавой резни христиан (1209 г.), тоже ушли к ним. Вероятно, их ряды умножили сарацины с Африканского континента.

Внезапным нападением Фридрих захватил сарацинскую горную крепость Ято, сегодняшнюю Энну. В порту Катании курсировал сицилийский флот под командованием графа Мальтийского, планирующий перехватить приток сарацин из Африки. После первого успеха Фридрих опять покинул остров, похоронив в Палермо Констанцию Арагонскую, умершую в 1222 году в Катании. Адмирал граф Генрих Мальтийский стал главнокомандующим в битве с сарацинами. В изматывающих малых войнах, продолжавшихся еще два года, он брал крепость за крепостью. Тем не менее сарацинам удалось отвоевать горную крепость Ято, хотя позднее они все же были побеждены военной мощью императора.

Лагеря военнопленных на берегу наполнялись сарацинами, готввыми принять смерть с восточной покорностью судьбе. И тут Фридриху удалось совершить шахматный ход, поразивший современников и глубоко осужденный папской курией.

Минареты в Италии

В годы юности Фридрих уже сталкивался с исламом, его людьми и их мышлением. У него был учитель из сарацин, благодаря чему он понимал менталитет восточных людей и знал, как ненависть побежденного при великодушном обращении победителя может обернуться не только благодарностью, но даже любовью и безграничным почтением.

Он не стал мстить плененным горным сарацинам и переправил их на континент. В Лючере, находившейся в двадцати километрах юго-западнее Фоджии и запланированной им в качестве будущей столицы, он поселил их на красивой горной вершине. Рядом с замком посреди итальянской земли возник мусульманский город. Уцелевшие до сегодняшнего дня стены относятся также ко времени Карла Анжуйского (1265— 1282 гг.). Фридрих предоставил сарацинам свободу вероисповедания, тем самым еще крепче привязав их к себе. Ведь он был для этих оторванных от своей земли, живущих на чужбине людей единственной защитой. Под прилежными руками сарацин, обладающих глубокими аграрными познаниями, Лючера стала центром цветущей местности.

Самым важным было, что почитающие его как кумира сарацины представляли собой внушительную военную силу. Пехотинцы и легкая кавалерия, быстрые и подвижные, были преданы ему до смерти и невосприимчивы ни к какой папской анафеме.

В городе действовали серебряные и золотые мастерские, а в императорских палатах Лючеры прилежные девушки-сарацинки работали над шелковыми и другими тканями для «султана», как они называли императора. В императорских покоях неугомонная фантазия некоторых современников видела исполненный наслаждений и грехов гарем императора. Фридрих II окружил себя сарацинскими прислужниками, приученными к восточной деспотии и выполнявшими волю императора с поспешным раболепием. Фридрих настолько доверял сарацинам из Лючеры, что перевел туда государственную сокровищницу Штауфенов.

Разумеется, мусульманский микрокосмос в сотне километров от стен Рима, посреди христианской Италии, стал для папства неприятностью из неприятностей. Как только завершилось строительство мечетей и их стройные, украшенные полумесяцем минареты устремились подобно пикам в голубое небо Италии, разразился гнев папы. 3 декабря 1232 года папа Григорий IX пишет императору:

«С удивлением и сокрушением мы узнали, как сыны погибели, то есть сарацины, поселенные Тобою в Апулии, по разрешению Твоей милости, во что не верится, превратили церковь Святого Петра в Баньо-Фоетана, по полному праву принадлежащую монастырю Святого Лоренцо в Аверсе, в дьявольское место. Поскольку обилие свобод, предоставленных Тобою сарацинам, находится в опасном для христиан соседстве и вызывает ужасу многих, кто слышал об этом, Твоему высочеству следовало бы подавить их дерзость, дабы они не отваживались более сбивать с толку сердца Твоих подданных, в особенности Нашему избавителю должно казаться несправедливым, что сыны Велиала, которые должны быть связаны узами рабства, притесняют сынов света в Нашей стране или грешным образом уравниваются с ними в правах».

Возражая папе, Фридрих утверждает — переселение сарацин послужит их христианизации.

«Не угодно ли будет Вашему святейшеству послать несколько братьев из духовного ордена для обращения сарацин, проживающих в Лючере в Капатинате и владеющих итальянским языком, так как Мы желали бы, дабы священники прибыли и начали проповедовать слово Божье. Мы намереваемся вскоре быть в той местности, где хотели бы с Божьей помощью оказать братьям содействие словом и делом, тем более многие из Наших сарацин с Нашего согласия и по зову Господа уже обращены к знанию веры. Поэтому для Нас явилось бы особой радостью видеть их в полной мере обращенными, раз уже предыдущие священники привели их к почитанию Бога единого».

На самом деле Фридриха совершенно не интересовала христианизация мусульман: храня верность исламу, они оставались невосприимчивыми к папской анафеме.

И прежде всего, как иноверцы, они платили подушную подать. Если осознать, что в момент смерти Фридриха его сарацинское войско составляло около тридцати пяти тысяч человек, прибавить сюда женщин, детей и стариков, то можно заключить, что сарацинская колония Лючеры по численности достигала огромных размеров. При христианизации такого количества мусульман император понес бы большие финансовые потери. Эрнст Канторович, прославляющий Фридриха биограф, пишет не без критики: «Фридрих II сумел менее чем за три года преобразовать сицилийский хаос в монолитное (до известной степени) государство. Его средства и орудия для достижения цели менялись в зависимости от противника: (он был) более беззастенчив, чем ненадежные бароны-предатели, и более расчетлив, чем приморские города, или по меньшей мере не уступал им».

Однако обещание папе совершить крестовый поход в конце лета 1221 года, добровольно данное им в 1215 году в Аахене и подтвержденное на его коронации императором 22 ноября 1220 года, он еще не выполнил. В Дамиетту послали лишь две императорские эскадры под командованием адмирала Генриха Мальтийского и бывшего канцлера Вальтера фон Пальяры. Они прибыли слишком поздно и не смогли спасти войско крестоносцев.

Основание Неаполитанского университета

Одним из величайших свершений императора Фридриха II явилась ликвидация церковной монополии на образование с основанием университета в Неаполе. В данном случае дело было не в учености, не в гуманистических идеалах образования — как почти во всех его поступках, речь шла о власти.

В его университете — первом государственном университете — должна была сформироваться и получить образование правящая элита королевства.

Свободный от схоластики, находившейся всецело в епархии папства и церкви, от влияния Высшей школы в Болонье, самой знаменитой в то время и слишком сроднившейся духом с ломбардскими городами, университет в Неаполе призван был стать духовной кузницей кадров для Королевства обеих Сицилии. Здесь предстояло воспитываться государственным служащим, юристам, которые считали бы своего короля и королевство солью земли. Указ об основании, изданный, вероятно, в июле 12$4 года в Сиракузах, начинается впечатляюще и открыто провозглашает цели императора:

«Божьей милостью, позволяющей Нам жить и править, Мы пожелали, чтобы в Нашем королевстве из источника науки и питомника учености появились многие умные и дальновидные мужи, способные благодаря изучению природы и исследованию права служить Господу, которому служит всё, и угодные Нам (своим) блю-дением справедливости. Их предписаниям по Нашей воле все должны будут повиноваться. Мы распорядились, чтобы в любимом Нами городе Неаполе изучались науки разных видов и расцвела ученость, а все, кто испытывает жажду знаний, смогли бы утолить ее в самом королевстве... Но Мы стремимся направить добро на пользу Нашей государственности, поскольку Мы по Нашей особой милости заботимся только о всеобщем благе подданных. Разумеется, учащиеся будут иметь самые лучшие перспективы и могут ожидать всяческих благ, в то время как ленивцев не ожидает никакое продвижение, сулящее дворянство. Того, кто готовит себя к судейскому поприщу, ожидают богатства в изобилии и шанс на благосклонность и милость».

Затем императорским указом устанавливались назначения на должность профессоров, определялись стипендии, размеры платы на пропитание учеников (две золотые унции), короче говоря, весь жизненный уклад студентов был заложен, записан до мелочей, вплоть до порядка выдачи книг из библиотеки.

В отличие от своего деда, императора Фридриха I Барбароссы, в ноябре 1158 года издавшего на Ронкальских полях «Рrivilegium scholasticum»* — закон, учредивший академическую свободу в Европе и по сегодняшний день являющийся основой свободного обучения и исследования, — Фридрих учредил в деспотическом государстве деспотичный университет.

Фридрих определил в указе: «...Мы желаем, а также приказываем всем, управляющим провинциями и стоящим во главе учреждений власти, повсеместно и широко известить и приказать всем учащимся под угрозой телесного и денежного наказания не сметь для своей учебы уезжать за границу или учиться и учить где-либо в другом месте за пределами государства. Если кто-нибудь из королевства посещает школу за пределами королевства, вы должны приказать его родителям под страхом вышеназванного наказания тотчас же вернуть его до праздника Святого Михаила...»

В послании от 1239 года император еще раз очень ясно излагает цель основания университета и собственных просветительских устремлений:

«Хотя Наши рыцари хорошо знают ратное дело, все же подобает не только украсить императорское величие оружием, но и вооружить его законом; ибо и в военное

и в мирное время налог должен использоваться разумно и соответственно назначению...»

Все подчинено государственным целям, а цель и смысл государства есть императорское величие. Неудивительно, что из этого университета не вышло ученых уровня Петра из Виней или Таддеуса из Суессы: оба окончили Высшую школу в Болонье. Выпущенные из Неаполитанского университета чиновники изо всех сил служили выполнению государственных задач.

Своеобразие политики Фридриха заключается в том, что он все, даже самое незначительное, ставил на службу государству. Это возможно лишь для человека, самого себя видящего целью государства и весь мир концентрирующего на собственном «Я».

Фридрих умел поставить на пользу самому себе все вокруг себя. Утилитаризм, полезность, вознесенная до уровня жизненного принципа, является философией, впервые разработанной лишь в XIX веке. Ее ведущим теоретиком стал Джон Стюарт Милл (1806— 1873 гг.), а одним из первых практиков, без сомнения, — Фридрих II Гогенштауфен. Рассмотрим характерный пример.

Издание закона о евреях

В норманнской Сицилии сравнительно мирно сосуществовали иудеи, магометане, католики и православные христиане. Именно Фридрих II вопреки своей хваленой терпимости разделил сложившееся смешение религий и народов. Он удалил магометан с острова Сицилия и поселил их отдельно на материке, создав в Лючере сарацинскую колонию. Там они находились под лучшим контролем, нежели в диком, необозримом горном мире острова. Уже из соображений полезности он сформировал из них тайное войско.

С иудеями он поступил по основополагающей тенденции решений собора. По декрету иудеям следовало внешне отличаться от христиан: носить желтую заплатку и отращивать бороду, дабы их можно было опознать и «не путать с исповедующими христианство». Нарушителей приказа лишали имущества, а бедным клеймили лоб.

Это не было направлено против иудейской религии. Невозможно теперь выяснить, возникла ли религиозная терпимость Фридриха из признания религиозного равноправия или из осознания религиозной равноценности трех религий, основанных на Писании. Изоляция магометан и знаки, позволяющие различать евреев, демонстрируют лишь его представления о порядке. Вплоть до XX столетия Фридриха превозносили как фанатика права. Скорее его можно назвать фанатиком закона, прежде всего своих собственных законов. И в данном случае ясно отражено его представление о порядке. Ведь неупорядоченность запутывает государство и вредит его целям.

Таким образом, иудеи могли, если они не наносили вреда государству, беспрепятственно жить по собственным религиозным законам. Благодаря некоторым религиозным положениям они могли даже приносить пользу государству. Император постановил в декрете: «...Из обязательств Нашего закона о ростовщичестве Мы исключаем только иудеев, взимающих проценты, запрещенные законом Божьим, поскольку они, как известно, не подчиняются закону блаженных отцов церкви».

Постановление помогло всем. Евреи имели доходное ремесло, а государство — налоговые сборы с их деятельности. Фридрих пишет евреям Трани в 1221 году:

«...Мы, учтя покорность и добровольную службу, берем евреев города Трани и их имущество под свою защиту. Мы навсегда гарантируем всем евреям, приехавшим жить в город Трани и пробывшим там один год, налог с доходов, составляющий не более чем третью часть от тридцати восьми золотых унций, которые они должны ежегодно платить церкви Трани, каждый соответственно своему состоянию...»

В скором времени все должно было измениться. Существовал стародавний спор, подчиняются ли евреи, как иностранцы, государственной власти или, как неверные, власти церкви. Фридрих провозгласил евреев «государственными» и поместил их в созданные им монополии.

Поскольку они подчинялись королевской палате, их называли «палатными евреями». Мы можем встретить их в монополиях государственных красилен, в переработке шелка, в торговле шелком, где они на благо государства, а также на собственное благо занимали даже руководящие посты. Несмотря на религиозную терпимость, ни иудеи, ни сарацины не получили равноправия. Нерасследованное убийство стоило общине, где оно произошло, сотни аугусталенов, если убитый был христианином, и лишь пятьдесят платили за убитого еврея или сарацина.

Фридрих писал папе: «Мы стараемся, вдохновляемые небесами, вернуть к вере не только сарацинов Лючеры, но и всю общность народов...»

В высказывании Фридриха можно увидеть риторический фейерверк или, вероятно, чистую иронию, поскольку христианизация сарацин и евреев противоречила бы государственным выгоде и доктрине. В случае с евреями он потерял бы палатных работников и отягчающие их налоги — подушный налог, налог на рождение, на свадьбу и другие выплаты. Пока Фридрих использовал евреев во благо государству, он чувствовал себя по-особому связанным с ними в духовной и научной сфере.

Так же как и Карл Великий, Фридрих II имел при дворе маленькую «республику ученых», где собирались люди всех народов и религий «под сводом свободного человеческого духа».

Мы встречаем здесь еврейских ученых: Иуду бен Соломона Коена, Якоба бен Аббамари, Моисея бен Соломона. Император почитал их как больших ученых, комментаторов и переводчиков. С трудами великого еврейского философа Маймунида (ум. в 1204 г.) Фридрих познакомился благодаря Моисею бен Соломону из Са-лерно.

«Во враждебности к евреям Фридрих имел много братьев по духу среди современников, но в отношении свободного от предрассудков уважения к еврейским ученым — ни одного».

Фридрих не испытывал любви к евреям, но восхищался рационализмом их духа. При этом Фридрих не относился к терпимым князьям, каким его часто считают. Один из его самых крупных современных почитателей, Эрнст Канторович, пишет: «По своим личным качествам и по отношению к культам государства, на которое в равной степени покушались бунтовщики и еретики, Фридрих в действительности являлся самым нетерпимым императором, какие вообще рождались в Западной Европе».

Фридрих и еретики

Исследователи жизни Фридриха II всегда удивляются, как кажущийся таким просвещенным, терпимым и равнодушным к религии император издал настолько радикальные, даже варварские законы против еретиков.

Разумеется, он сделал это не из желания заслужить благосклонность папы или церкви.

Вопрос легко выясняется, если мы примем в расчет фанатичное стремление Фридриха к порядку, свойственные ему соображения полезности, требование обязательного выполнения изданных им законов и усиливающееся с годами мнение о божественности императорского положения. Целью его устремлений стало теперь не высокое положение первого германского императора Карла Великого или Веттинов и Франконской династии, а божественность римских цезарей.

Соотнесем эти размышления с законом о еретиках.

Первое: еретик нарушает порядок.

Второе: нарушение порядка не соответствует государственным целям, так как уменьшает государственную выгоду.

Третье: еретик оскорбляет не только Бога, но и обожествленное величие императора.

Поэтому Фридрих называет ломбардских бунтовщиков еретиками. Таким образом, законы против еретиков во всей своей жестокости изданы не только для второстепенной задачи по защите церкви и веры, но и способствуют осуществлению главной цели — построению абсолютного вездесущего тиранического государства.

Упрек папы Григория IX не является безосновательным, когда он пишет Фридриху: «В королевстве никто не решается без Твоего приказа поднять руку или ногу». Правда, мы можем услышать также и слова похвалы из уст Якоба Буркхардта, называвшего Фридриха «первым современным человеком на троне», но далее в тексте, обычно нецитируемом, стоит следующее: «Распоряжения Фридриха (особенно после 1231 года) ведут к полному уничтожению (зю!) института ленного государства, к превращению народа в безвольную, невооруженную людскую массу с максимальной способностью платить налоги. Он централизовал всю судебную власть и правление неслыханным доселе в Западной Европе образом; никакой пост больше не мог быть занят народным избранником под угрозой наказания разорения данной местности и деградации горожан до положения зависимых крестьян... Здесь больше нет народа, есть лишь контролируемые толпы подданных, которые, к примеру, не могли заключать браки с иностранцами и учиться за границей».

Для человека, производящего подобные общественные сдвиги и рассматривающего самого себя как цель государства, все, кто бунтует против насаждаемого в государстве порядка и его собственного божественного величества, являются еретиками. И в самом деле, еретики и бунтовщики часто были связаны друг с другом. Во многих городах Ломбардии, особенно в Милане, свободолюбивое городское население перемежалось с сектой патаренов, ранее созданной папством для борьбы с Фридрихом Барбароссой народной партией, среди которой скрывались с 1179 года и италийские катары.

Послушаем самого императора: «Забота о данной Нам небом королевской власти и высокое положение дарованной Нам Богом императорской власти вынуждает Нас обнажить светский меч, имеющийся у Нас наряду с духовным саном, против врагов веры и для истребления еретической подлости, для преследования змеиного потомства неверных, оскорбляющих Бога и церковь, как осквернителей материнского тела, преследовать их справедливым судом и не позволить злодеям жить...

...Поскольку разгорелся гнев Нашего величества против оскорбителей Нашего имени и поскольку Мы приговариваем виновных в оскорблении величества и их детей к лишению наследства, то будет еще справедливее и правильнее поступить так же против хулителей имени Божьего и оскорбителей веры Божьей, если Мы на основании Нашего императорского всемогущества лишим наследников и потомков укрывателей, пособников и защитников еретиков до второго поколения всего мирского имущества, общественных постов и почестей, дабы пребывали они в непреходящей печали из-за преступлений родителей».

Здесь наблюдается полное смешение понятий оскорбления величества и ереси. Император подвергает судебной ответственности всех членов семьи за преступление, совершенное одним человеком, и призывает сыновей доносить на своих отцов:

«...Так как Бог есть Бог-ревнитель и воздает отмщение за грехи отцов, Мы не должны исключить из пределов Нашего милосердия следующее обстоятельство: если сыновья, не следуя отцовской ереси, откроют скрытое неверие отцов, коим образом их вина может быть наказана, то вышеназванное лишение по причине их невиновности не должно последовать».

В другом эдикте, направленном против еретиков, сказано: «Итак, Мы приказываем Нашим законом, чтобы проклятые патарены испытывали страдания от той смерти, к которой они стремятся; чтобы они живьем у всех на виду были сожжены, подвергнуты наказанию пламенем, и Нам не должно препятствовать, что Мы при этом исполняем их собственное желание».

К неумолимой жестокости император добавляет издевательство и насмешку над несчастными, которые должны сгореть в пламени.

В Италии, а также в Германии пылали костры с еретиками. Из Австрии герцога Леопольда VI (1198—1230 гг.) до нас дошла весть:

Ломбардия была бы подобна Эдему,

Если бы имела правителя Австрии,

Который всех еретиков приказывает варить,

Считает, что так они будут вкуснее.

Он не хочет, чтобы Сатана

Сломал зубы,

Когда будет их есть; поэтому воистину

Он их жарит и парит.

Правитель Австрии действовал исходя из поведения императора, сообщавшего своему капитану: «Мы решили подсудимых, пойманных за преступление оскорбления Нашего величества, после многих и различных пыток подвергать смертному приговору, дабы через наказание одного многим другим внушался страх; ибо жестокость при наказании преступлений такого рода есть знак милосердия».

Договор, заключенный в Сан-Германо

Если мы рассмотрим дела Фридриха в первые годы правления — «Капуанские Ассизы» и их исполнение, подавление сицилийских баронов, возврат отчужденной королевской собственности, создание флота и создание государственной монополии, победу над сицилийскими горными сарацинами, — то неизбежно придем к выводу: Фридрих никогда не собирался отправиться в крестовый поход в срок, обещанный папе Гонорию.

Разумеется, можно понять желание правителя прежде всего привести в управляемое состояние свое хаотичное королевство, чтобы позволить себе покинуть свою страну и пуститься в рискованный крестовый поход.

Однако ему нужно было объяснить папе ситуацию, а не вести политику обещаний и обмана. Правда, Фридрих достиг своей цели, вновь и вновь отодвигая дату крестового похода, но кредит доверия к нему со стороны папы постепенно уменьшался.

Папа полностью возложил на него вину за гибель войска крестоносцев при Дамиетте в паводковых водах Нила. Было забыто, что Фридрих послал на помощь герцога Баварского с воинским контингентом и графа Мальтийского с флотом. Папа и курия были уверены: император мог бы спасти войско крестоносцев. Остается под вопросом, был ли Фридрих в состоянии бороться со слепым фанатиком, кардиналом-легатом Пелагием, желавшим не только освободить Иерусалим и Святую землю, но и уничтожить неверных.

К тому же Фридрих непрестанно посягал на свободу выборов епископов в королевстве, хотя и поклялся не делать этого, и папа даже написал ему: «Берегись, сын мой, оказаться обманутым, когда кажется, что обманываешь Ты. Мы, в чьем распоряжении находятся глаза и уши многих, способны сделать как в империи, так и в Сицилии все необходимые Нам изменения».

Доверие между папой и императором катастрофически уменьшалось. Напрасно Фридрих 11 февраля 1221 года издал знаменитый призыв к крестовому походу и сообщил папе 25 октября того же года о катастрофе в Дамиетте, трагически закончившейся 30 августа: «Печальную весть, досточтимый отец, Нам принес слух и пронзил Наше сердце мечом боли... Кто в христианском мире останется непотрясенным подобным крушением, когда узрит, что тот, кто притесняет Крест, празднует сие как победу?.. О, какой стыд! Сыны церкви бегут от собак синагоги, и над церковью Господней возвышается победа Мухаммеда!»

В то время как Фридрих красноречиво оплакивал победу Мухаммеда, его горные сарацины строили мечети в Апулии.

Тем не менее благодаря императорской дипломатии и долготерпению старого папы удалось договориться о совместной встрече в Вероли — городке в Абруццо, находящемся на территории церковного государства у самой границы с Королевством обеих Сицилии.

Достигнув соглашения о месте встречи, папа отправился в середине зимы, в феврале 1222 года, в Аньяни, свою летнюю резиденцию. Два месяца ему пришлось ждать, пока не появился Фридрих в сопровождении большой свиты из германских и сицилийских дворян.

Фридрих изложил собственную позицию: после катастрофы при Дамиетте грядущий крестовый поход непременно должен стать победоносным, для чего потребуется мощный флот, предоставляемый его королевством. Поражение при Дамиетте произошло не по вине императора, а из-за стратегического просчета кардинала-легата. Крестовый поход потребует от империи все силы. Впрочем, заявил Фридрих, он единственный, кто может расторгнуть заключенное кардиналом-легатом перемирие. Но сделает он это только в том случае, если будет снаряжено гарантирующее успех войско крестоносцев.

И вновь Фридриху удалось отодвинуть дату крестового похода.

В 1225 году курия в договоре, заключенном в Сан-Германо, установила императору последний срок на 1227 год при следующих условиях: Фридрих поклялся бессмертием души отправиться в августе 1227 года в Святую землю с тысячей рыцарей и в течение двух лет заботиться об их содержании. Кроме того, он будет держать наготове суда для перевозки следующих двух тысяч рыцарей вместе с их оруженосцами и слугами и по три лошади на каждого, то есть кавалерию из шести тысяч лошадей, и обеспечит их переезд. Ему надлежит ко дню переезда внести сто тысяч золотых унций, прав- да, разделенных на пять взносов. Эта огромная сумма предназначалась для конфискации в пользу Святой земли, если император опять по какой-либо причине не выступит в крестовый поход или передвинет его. Кроме финансовых потерь, ему грозило отлучение от церкви. Гарантом договора стал магистр Тевтонского ордена Герман фон Зальца, честный человек, пользовавшийся заслуженным уважением у обеих сторон.

Как некогда Рейнальд фон Дассель являлся злым духом Фридриха Барбароссы и император Рыжая Борода смог примириться с папой и Ломбардской лигой только после его смерти, так Герман фон Зальца был противоположным примером. При жизни он поддерживал баланс в противоречиях между императором и папством, и только после его смерти разверзлась уже никогда не закрывающаяся пропасть между двумя всеобъемлющими структурами власти Средневековья.

Но сейчас все казалось улаженным. Острые разногласия остались в прошлом.

Именно в 1222 году, встречаясь с папой, Фридрих попытался вернуть ранее принадлежавшие империи земли Центральной Италии, от которых он уже многократно торжественно отказывался. Желание закономерное, ведь Центральная Италия пролегала, подобно блокирующей полосе, между Королевством обеих Сицилии и ломбардскими землями, принадлежавшими империи. Но именно это составляло цель и смысл политики курии. Такую цену Фридрих должен был заплатить за императорскую корону: церковное государство должно оставаться защищенным перед скрытой угрозой со стороны Штауфенов с севера и с юга. Если папе скрепя сердце пришлось смириться с фактически существующим союзом между королевством и империей, то от последней гарантии защиты церковного государства он не хотел и не мог отказаться.

Желание Фридриха, таким образом, отвергли «как неуместную просьбу». Тогда Фридрих попытался в качестве минимального компромисса получить обратно прибрежную полосу между маркой Анкона и герцогством Сполето, намереваясь соединить Южную и Северную Италию. Но и это противоречило интересам церковного государства. Центральная Италия все же оставалась платой за императорскую корону Фридриха. Кажется, великий и рациональный император страдал потерей способности воспринимать реальность, что заставляло его видеть только собственные расчеты, не принимая во внимание интересы противников.

Ему выпала судьба избалованного ребенка, получающего все, что пожелает. И судьбой он был обласкан. Вознестись из положения незаметного бедного сицилийского короля, получить в восемь лет корону империи — уже от этого можно впасть в безумие: собственные желания и стремления становятся единственной реальной действительностью.

Вероятно, способность видеть «мир как волю и представления» и есть отличительная черта гения. Без сомнения, именно так и достигается успех. Мир удивленно и завороженно взирает на легендарных людей, твердым шагом ступающих по колеблющемуся канату своей мечты. Они представляют величественное зрелище, почти всегда заканчивающееся падением.

Так, Фридрих всегда пытался стать во главе церкви Сицилии. Его мать отказалась от данного королевского права в пользу папы Иннокентия III, как и сам Фридрих. Тем не менее со все возрастающим усердием он вновь и вновь вмешивался в свободные выборы епископов, старался провести их с пользой для себя. Как это назвать — нежеланием признать поражение или упрямством?

НЕВЕСТА С КОРОНОЙ ИЕРУСАЛИМА

Папа полагал собственные интересы Штауфена лучшей мотивировкой для выполнения закрепленного клятвой срока крестового похода, чем верность императора Фридриха в исполнении договора.

Магистр Тевтонского ордена Герман фон Зальца, присутствующий на заседании курии в Риме в 1222 году, предложил женить Фридриха на Изабелле (Иоланте), королеве Иерусалимской и дочери титулованного короля Иоанна де Бриенна. Папа с восторгом принял это предложение. Он сразу понял: от символической короны существующего почти исключительно на бумаге королевства Иерусалимского исходит блеск, способный заставить даже Штауфена отважиться на поход в Святую землю.

Папа сам убрал все препятствия с пути — возможности заключения брака мешало близкое родство Фридриха с будущей супругой — они имели общую прапрабабку. 5 августа 1223 года папа издал следующее разрешение на брак:

«Поскольку Ты, охваченный христианским рвением отомстить за несправедливость по отношению к Иисусу Христу и освободить его страну из рук неверных, благоговейно склоняешь высоту императорского величия перед Нашим и Наших братьев советом и выбрал в супруги благородную госпожу Изабеллу, дочь Нашего возлюбленного во Христе сына Иоанна, короля Иерусалимского, распоряжаемся... отменить препятствие кровного родства и разрешаем ныне вам, независимо от того что названная Изабелла состоит в четвертой степени родства с Тобой, с полным правом соединиться по полномочию данной грамоты».

Письмо папы является значительным документом: оно ясно показывает, насколько желателен для папы благословленный им брак.

Иоанн де Бриенн охотно дал согласие после обещаний Германа фон Зальца оставить его регентом королевства Иерусалимского до самой смерти. Но Герман не взял в расчет намерений императора.

В августе того же года адмирал граф Генрих Мальтийский отплыл в Акру с четырнадцатью галерами, чтобы привезти четырнадцатилетнюю королеву в Италию к ее мужу. На борту находился архиепископ Иоанн Капуанский, избранный императором своим представителем, заключивший с ней брак в церкви Святого Креста сразу после прибытия в Акру. Затем ее доставили в Тир, где патриарх Ральф перед коленопреклоненными рыцарями короновал ее королевой Иерусалимской. Герман фон Зальца надел кольцо императора на палец детской руки. Заморская страна, так у французов назывались княжества, две недели праздновала свадьбу, показав смешанную латинско-восточную культуру во всем блеске.

Затем они поднялись на борт. И сначала отплыли на Кипр, где Изабелла посетила свою тетку, королеву Алису. При прощании с королевой Изабелла воскликнула: «Я поручаю тебе, Господи, мою любимую Сирию, которую больше никогда не увижу».

Ее пророчеству суждено было сбыться.

Император ожидал супругу и тестя, Иоанна де Бри-енна, в Бриндизи, где в кафедральном соборе 9 ноября 1225 года состоялось второе свадебное торжество. Наутро после свадьбы император с супругой покинул Бриндизи, не попрощавшись с тестем. Старый король поспешил за ним и встретил очень холодный прием. Надежду Иоанна де Бриенна до конца жизни занимать пост регента королевства Иерусалимского, как обещал Герман фон Зальца, развеял как дым его зять-император. Фридрих заявил, что никогда не давал такого обещания. Письменных соглашений, обычных при таких важных государственных делах, не существовало. После замужества дочери, императрицы и королевы Иерусалимской, у Иоанна не могло быть никаких правовыхгрритязаний. Кроме того, Фридрих приказал старому Иоанну де Бриенну забрать у солдат пятьдесят тысяч марок серебром, полученных от короля Филиппа Французского в пользу Святой земли. Поскольку королем Иерусалимским теперь стал он сам, Фридрих, деньги по праву принадлежат ему.

Эта история звучит настолько невероятно, что летописцу пришлось над ней потрудиться:

«Между тем дочь короля Иоанна Иерусалимского, незадолго до свадьбы по поручению отца коронованная в Тире королевой Иерусалимской, прибыла в Апулию, где в Барлетте (Бриндизи) император Фридрих взял ее в жены. Вскоре император приказал заточить ее в замке (Террачина), а ее двоюродную сестру, дочь графа Вальтера де Бриенна (ум. в 1205 г.), силой поместил под арест и похитил ее невинность; от отца супруги, короля Иоанна Иерусалимского, Фридрих, поскольку королевство Иерусалимское через его супругу перешло под его правление, потребовал пятьдесят тысяч марок серебром, выданные Филиппом, в то время королем Франции (ум. в 1223 г.), на поддержку Святой земли и истраченные королем на другие цели. Но король Иоанн не захотел отдавать названную сумму императору, пока тот не переедет через море и не войдет в королевство и не станет им править».

Король Иоанн бежал от венценосного зятя в Рим. Папа Гонорий пришел в ужас. Он сделал для Иоанна все, что мог: передал под его правление принадлежащие церковному государству тосканские земли. Он даже был предложен на английский трон, но в 1228 году он стал регентом малолетнего короля Балдуина II. Восьмидесятилетний старец бодро принял этот титул, прежде всего потому, что Балдуин женился на его четырехлетней дочери Марии. Иоанн еще успел получить императорский титул и носил его до 1237 года. Типичная судьба из эпохи крестовых походов.

Заточение Изабеллы (Иоланты) в замке Террачина все же является преувеличением. Скорее всего юная императрица, согласно восточным обычаям, жила замкнуто и тосковала по блеску и магии заморской страны. Она родила дочь, а в 1228 году — сына, будущего короля Конрада (1237—1254 гг.). С рождением сына закончилась ее короткая безрадостная жизнь. Она выполнила династическую задачу, родив наследника. Спустя несколько дней после родов она умерла.

Ломбардия и игра со временем

Договор, заключенный в Сан-Германо в 1225 году, возложил на императора тяжелое бремя, но зато подарил ему отсрочку — целых два года. Собирался ли он использовать ее для подготовки к крестовому походу или вынашивал другие далеко идущие планы? Фрид- риху требовалось время, чтобы победить Ломбардскую лигу.

Эрнесто Сестаи констатирует: «Фридриху II никогда не удавалось постичь значение города как политического, социального, промышленного и духовного организма, то есть ему никогда не удавалось осознать и распознать самые живые и могучие исторические силы своего времени».

Фридрих ловко выдал поход против Ломбардии за часть будущего крестового похода. В том же месяце, когда Фридрих заключил договор в Сан-Германо, он созвал германских князей и города Ломбардии и Тосканы на рейхстаг в Кремону на Пасху в 1226 году, сформулировав цель весьма неконкретно — восстановление имперских прав вДталии, истребление еретиков и ускорение крестового'похода, причем двум последним пунктам, касавшимся церковных дел, Фридрих придавал особую ценность.

В имперском призыве на рейхстаг, посланном городу Витербо и другим городам, все читается совершенно иначе. О крестовом походе нет ни слова:

«...Желая привести права империи в наилучшее состояние, из сострадания к угнетению подданных Мы призвали вас в грядущее Воскресение Господа в Кремону, по совету князей Нашего двора, на праздничный рейхстаг... В соответствующей ответной услуге, которой Мы с Божьей помощью воздадим должное Вам и Вашим заслугам, можете быть уверены».

Из письма следует — основной причиной рейхстага являлся не крестовый поход, а осуществление императорских прав, особенно в Ломбардии.

Бдительные ломбардцы внимательно следили за действиями императора. Они уже поняли на опыте Сицилии, что именно Фридрих понимает под восстановлением прав империи. Они решительно возобновили старый союз во главе с Миланом, зафиксированный в документах Констанцского мира 25 июня 1183 года. Их следующей реакцией стало блокирование Веронского монастыря, сделавшее невозможным приезд германских князей и их свиты в Кремону.

Император ожесточенно жаловался папе. Он клеймил города Милан, Пьяченцу, Лоди, Верчелли, Брешию, Мантую, Верону, Тревизо, Падую, Виченцу, Болонью и Фаенцу за создание препятствий рейхстагу по делу освобождения Святой земли.

«Поскольку Мы тоже, святой отец, до сих пор умели мстить за столь великие обиды и можем и сейчас, то Мы все же верим, так как получаем от Вашего святейшества проявление полного доверия, что в случае такого рода между Нами и упомянутой Ломбардией Вы открыто передадите Ваши распоряжения и Вашу волю, а также волю Ваших братьев, досточтимых кардиналов, а Мы подтвердим и будем выполнять то, что решит Ваша мудрость».

Летописи верной императору и враждебной Милану Кремоны расценивают дело так:

«В Кремону приехал император Фридрих. Тогда образовались различные заговоры и запрещенные общества, действовавшие против императора и отвергавшие переговоры с ним. Поэтому император в Борго Сан-До-нино объявил их вне закона и обвинил в оскорблении величества, снял с должностей их судей и нотариусов, низложил маркграфов и капитанов, отняв у них всю судебную власть и судопроизводство. Но в том же самом году папа Гонорий III объявил им прощение и убедил императора все отменить, а ломбардские заговорщики обязались выставить четыре сотни рыцарей на два года за свой счет императору в помощь для Святой земли, но они так и не выполнили обещания».

Папа оказался в сложной ситуации. Его интересы находились между корой и стволом. С одной стороны, он не мог в свои преклонные лета, с нетерпением ожидая всеми силами крестового похода, позволить себе рассердить венценосного крестоносца, с другой стороны, он не мог позволить запугать ломбардские города, единственных союзников против все более разрастающейся императорской власти. Блокирование Веронского монастыря не было просто актом произвола городов. Разве они могли открыть перевалы и позволить войти в страну вызывающим ужас немецким войскам, тем самым еще более усилив направленную против них власть императора в Италии.

Если бы императору Фридриху II удалось создать из Северной Италии и ее свободолюбивых городов тираническое государство по сицилийскому образцу и поднять там производительные силы и структуры власти, то папскому государству скоро пришел бы конец. По меньшей мере средневековые бастионы, прежде всего прибрежные полосы Адриатики возле Сполето и Анконы, не смогли бы противостоять натиску Штауфена. Император уже сейчас — даже не имея надлежащих средств власти — попытался вызволить Сполето и Анкону из-под рекуперации папы. Император демонстрировал полную неготовность, вопреки всем красноречивым декламациям, принять status quo*.

Но нет, курия собиралась играть полной колодой и не могла отдать Ломбардию. Так пришли к решению, обязывающему ломбардский союз выставить четыре сотни рыцарей.

Одновременно папа попытался ликвидировать спор между королем Иоанном де Бриенном и императором: по мнению Фридриха, не могло быть двух иерусалимских королей, и взаимные полные ненависти высказывания все более углубляли пропасть между ними. Так, Иоанн де Бриенн — согласно хроникам Салимбене из Пармы — в гневе на зятя-императора, в самом деле дурно с ним обошедшегося, сказал, что «он скорее всего сын мясника».

Папа предостерегает Фридриха: «Разумно ли рвение императора отчуждаться от человека, обладающего такой дальновидностью? ...Кому он мог бы передать Иерусалим с большей уверенностью? Кто более желанен для верующих, живущих там? Кто более ужасен для неверных? Кто более полезен для завоевания Святой земли?..

Но если бы он сам выбрал зятем простого рыцаря, он украсил бы его королевским титулом... Мы и Наши братья (кардиналы) подвергаемся насмешкам, ибо действовали как посредники родственного союза и в какой-то степени Нам приписывается унижение короля...»

И тут прорывается самая большая забота почти восьмидесятилетнего папы: «...В конце концов, из-за ссоры между Тобой и королем у многих пропадает готовность участвовать в крестовом походе...»

Страхи старого папы подтвердились. 18 марта 1227 года, через два месяца после написания письма императору, он умер. Ему так и не довелось дожить до горячо желаемого крестового похода, который император в течение двенадцати лет отодвигал от себя.

К духовным свершениям папы относятся основание орденов францисканцев, доминиканцев и кармелитов. Кроме того, он начал внутреннее обновление церкви. И по ходатайству Якоба фон Битри, будущего епископа Акры (1180—1254 гг.), проложил путь движению бегинок как новой форме выражения женской набожности. Для Штауфена он являлся снисходительным, как считали многие, слишком уступчивым папой. Этому суждено было измениться.

Папа Григорий IX и первое отлучение от церкви императора Фридриха II

Папа Гонорий умер 18 марта 1227 года, а уже 19 марта коллегия кардиналов избрала его преемником кардинала Уголино Остийского, урожденного графа Сеньи, племянника великого папы Иннокентия III. Новый папа, человек более жестокий, чем добросердечный Гонорий III, принял понтификат под именем Григория IX. Правда, поначалу он называл Фридриха «любимое дитя церкви» да и раньше дружески относился к молодому Фридриху, но, как внимательный зритель, к тому же находившийся в непосредственной близости к папе, тщательно следил за политикой Штауфена. Он в течение многих лет? наблюдал тактику Фридриха, основанную на хитрости, его наплевательское отношение к только что заключенным договорам, а также полное отсутствие осознания собственной неправоты и ориентированность лишь на собственную выгоду. Е.Ф. Бёмер уже в 1849 году выразил основной принцип Фридриха в кратком определении: «жизнь, заполненная обманом и ложью».

23 марта папа сообщил императору о своем избрании и в послании от 30 марта 1227 года напомнил о выполнении обета об участии в крестовом походе в конце лета 1227 года.

На сей раз Фридрих, казалось, решился на крестовый поход. Во-первых, его манил блеск короны Иерусалима. Кроме того, политическое положение на Востоке, казалось, стало более благоприятным для вторжения христиан.

Преемник великого Саладина, султан Малик эль-Ка-миль из Египта, находился в ссоре со своим братом Маликом эль-Моаззимом, султаном Дамаска. Султан Малик эль-Камиль обещал императору через посланника, эмира Фахр эд-Дина Юсуфа, большое благорасположение в случае его прибытия на Восток. Он хотел избежать войны на два фронта: с одной стороны, с войском крестоносцев, а с другой — с братом в Дамаске. Арабский летописец Макризи повествует:

«Малик эль-Камиль послал эмира Фахр эд-Дина Юсуфа, сына великого шейха, к императору, королю франков, дабы просить его прибыть в Акру; он обещал отдать ему многие города в Палестине, принадлежавшие мусульманам, если он поможет ему одолеть его брата Малика эль-Моаззима».

Император, хорошо говоривший по-арабски, заключил дружбу с эмиром Фахр эд-Дином Юсуфом, увидев реальный шанс совершить победоносный крестовый поход и освободить Иерусалим.

Портовый город Бриндизи, выбранный в качестве отправного пункта, переполнился крестоносцами. Шестьдесят тысяч рыцарей и их слуг должны были собраться в пылающем зное августа в долинной котловине портового города, причем надо сказать, к средневековым данным о численности войск следует относиться осторожно. Английские и французские крестоносцы уже отправились под предводительством епископов Экстера и Винчестера походом в Святую землю, как и контингент фризов, выбравших морской путь через Испанию.

И случилось так, что от солнечного зноя, «при котором могла бы расплавиться руда», разразилась эпидемическая лихорадка, смертельная для непривычных к такой жаре жителей северных стран. Многие тысячи воинов под предводительством герцога Лимбургского взошли на суда, пытаясь избежать опасной болезни. 8 сентября 1227 года императорская галера подняла якорь и покинула Бриндизи с императором и его родственником, ландграфом Людвигом IV Тюрингским, супругом святой Елизаветы, на борту. Ландграф уже был болен. Так они прибыли в Оранто, где ландграф скончался. В ужасе от его кончины, Фридрих II покинул флот, отправившийся далее под командованием патриарха Иерусалимского, Герольда Лозаннского, в Акру.

Фридрих, тоже охваченный лихорадкой, по совету магистра Тевтонского ордена Германа фон Зальца и врачей отправился на лечение в курортное место Поц-цуоли.

Папа Григорий IX не колебался. Императорских посланников, прибывших доложить о болезни императора, не допустили к нему. Двенадцать лет подряд Фридрих обманывал курию, изобретая все новые отговорки. Фридрих исчерпал кредит доверия, и папа больше не верил ему. 29 сентября папа Григорий наложил анафему на верол©много императора-крестоносца, на этот раз, возможно, и не виноватого.

Отлучение от церкви последовало 10 октября в Ань-яни на основании большой энциклики:

«...Апостольский престол, дабы уничтожить извергов, которых выращивает на своей груди, думая выкормить сыновей, и разгромить вражескую власть, дабы усмирить ярость бури, вырастил питомца, а именно императора Фридриха... Когда он приехал в Германию, намереваясь взять в свои руки бразды правления империей, ему сопутствовали некоторые, как верилось, обнадеживающие предзнаменования, но в действительности они оказались обманными знаками. По собственному решению, без напутствия и ведома апостольского престола он взвалил крест себе на плечи и торжественно похвалялся отправиться на спасение Святой земли...»

Здесь прорвалась злость, пережитая папой Григорием, племянником великого Иннокентия III, когда Фридрих без повеления и одобрения святого престола принял крест в Аахене и таким образом сделал папский крестовый поход императорским.

«Следует добавить, он и другие крестоносцы должны были быть отлучены от церкви, если они не отправятся в определенный срок. Но император все время испрашивал отсрочку и получал ее...

Когда же после его частых требований многие тысячи крестоносцев под страхом отлучения от церкви в установленный срок поспешили в портовый город Бриндизи, поскольку все другие порты император использовал для собственной выгоды, он не сдержал обещаний, письменно данных апостольскому престолу и крестоносцам относительно переезда, снаряжения и содержания... Христианское воинство так долго удерживалось в жаре летнего зноя в убийственной местности и в отравленном заразой воздухе, что не только большая часть народа, но и немалое количество дворян и предводителей умерло от лихорадки, острой жажды и других ужасных причин. Среди них и благородный ландграф Людвиг Тюрингский, и блаженной памяти епископ Аугсбург-ский».

Теперь, когда Фридриху понадобилось доверие святого отца, оно оказалось исчерпанным. Папа сделал императора ответственным за все: за адское пекло месяца августа, за выбор города Бриндизи да и за эпидемию тоже! Фридрих обвинялся в смерти паломников, ландграфа и епископа Аугсбургского. Объяснения императора, что он и сам заболел, не принимались.

В послании христианским королям и князьям всего мира император защищается. Он разбередил в себе старые раны, раз напоминает князьям о том, что его мать, императрица Констанция, оставила его под опекой церкви, дабы сохранить наследное государство. «Но, — восклицает он, — Наше наследное государство было открыто для всех завоевателей, и, подобно кораблю без руля в бурю, наследство опекуемого разбилось без руки рулевого...»

Он жалуется на апостольский престол, помогавший в ущерб его правам получить империю Оттону IV, в конце концов противопоставившему себя церкви и готовому вторгнуться в наследное государство Фридриха. И тут он высказывает мысль, которую постоянно будет повторять, о том, что стал императором по Божьему произволу: «Поскольку не нашли никого другого, захотевшего бы принять императорский сан вопреки Нам и Нашим правам... князья призвали Нас, по их выбору Нам и была передана корона империи... Ибо всемогущий Бог знает, когда Мы вопреки человеческому разумению и без чьей-либо помощи прибыли в Германию, это навлекло на Нашу особу много опасностей».

Здесь Фридрих, кажется, потерял память. Верно, папа не смрг защитить его наследное государство, и королевствсИстало игрушкой многих сил. Действительно, церковь пренебрегла правами Штауфенов и благоволила Вельфу Оттону Брауншвейгскому.

Но когда он пишет, что прибыл в Германию без чьей-либо помощи, то он, должно быть, забыл, как папа предоставил ему первую финансовую поддержку; как отлучение от церкви сильно навредило Оттону IV; как епископ Триента по поручению папы перевел его через зимние Альпы; как епископ Кура принял его, так же как и могущественный аббат Сан-Галлена. А отлучение от церкви императора Оттона, зачитанное архиепископом Берар-дом или аббатом Сан-Галлена констанцскому епископу Конраду фон Тегернфельду, заставило его отворить ворота. Он, вероятно, запамятовал о предоставленных ему епископами Базеля и Страсбурга войсках, только благодаря которым он смог действовать.

Разве его не называли «поповским императором»? Разве он поначалу не говорил о себе, правильно оценивая реальность, как о «короле Божьей и папской милостью»?

Разве он не получал в ноябре 1212 года в Вокулере от французского наследника престола двадцать тысяч марок серебром, собираясь купить на них расположение и согласие германских князей? Разве вся победоносная поездка, предпринятая им «вопреки человеческому разумению и без чьей-либо помощи», не являлась результатом тонко рассчитанной дипломатической игры между папой и французским королевством, не желавшим соглашаться на соседство с вельфским, ориентированным на Англию германским государством? И не французский ли король 27 июля 1214 года одержал при Бу-вине победу над императором Вельфом Оттоном IV?

Нет, очень многие люди объединились ради Фридриха II, давали ему деньги, разрабатывали для него планы, размахивали мечами и бились в сражениях, дабы Фридрих стал королем и императором.

В пространном оправдательном письме Фридрих рассказывает, как он отправил герцога Баварского на поддержку папского крестового похода в Дамиетте, и жалуется, что его настойчивый совет не отдаляться от Дамиетты и ждать его скорого прибытия не удостоили внимания. А ведь он выслал на помощь маршала, Ансельма фон Юстингена, с провиантом и, кроме того, клялся Фридрих миру, в Дамиетту он отослал адмирала, графа Мальтийского, с сорока галерами. Но флот уже не настиг войско, поэтому войско крестоносцев и город Дамиетта были потеряны. Все это правда, но только Фридрих сам так и не прибыл, хотя мог придать предприятию блеск собственного имени и авторитет императорской власти.

Он пишет: «Далее Мы заключили с Нашим благородным двоюродным братом и князем, ландграфом Тю-рингским, соглашение относительно марки Мейсен, чтобы он тоже взял крест и прибыл. Мы могли бы по имперскому праву присвоить эту марку, приносящую более двадцати тысяч марок серебром ежегодно, но прибавили из Нашей казны еще пять тысяч марок...»

Данная цитата демонстрирует мастерское обхождение Фридриха с правдой.

Да, он заплатил ландграфу Людвигу IV пять тысяч марок за участие в крестовом походе. Но за Мейсенскую марку он дал ландграфу лишь возможное наделение леном на случай, если его племянник, Генрих I Сиятельный (1221—1288 гг.), к тому времени ребенок десяти или одиннадцати лет, умрет раньше его. В действительности же Генрих I, с 1247 года тоже ландграф Тюрингский, пережил дядю на полстолетия, что вполне закономерно.

Даже если бы Генрих Сиятельный умер ранее дяди, ландграфа Людвига IV, то и тогда у императора Фридриха II почт^не было возможности отказать ему в лене. Такой печальный опыт уже пережил отец Фридриха, император Генрих VI, когда в 1190 году отказал брату умершего ландграфа Людвига III (1172—1190 гг.), ландграфу Герману I (1190—1217 гг.), в наследовании лена на Тюрингию, намереваясь прибрать лен в пользу короны. Но под давлением имперских князей императору Генриху VI пришлось разрешить ландграфу Герману I наследование лена, и он смирился с этим.

Однако высказывание императора Фридриха II создает впечатление, будто он великодушно отказался от лена, который мог бы забрать и который приносил бы ему двадцать тысяч марок серебром ежегодно. То, что он предполагает сделать с маркграфством Мейсен, было бы возможно юридически, но на практике являлось невыполнимым. Фридрих умел придавать фикциям вид действительности. Вольное обращение с правдой, лавирование между полуправдой и умолчанием стоили Фридриху доверия папы — потеря невосполнимая.

Кроме того, в Риме умели считать.

Императрица Изабелла в последние дни августа 1227 года долгое время пробыла с Фридрихом в Отранто и 25 апреля 1228 года, на месяц раньше срока, родила сына Конрада. Факт, отрицающий утверждение о смертельном заболевании императора в августе 1227 года.

Если письмо Фридриха к князьям всего мира отличала сдержанность, то теперь он сбрасывает ее покров и резко нападает на церковь в целом. 5 декабря 1227 года император пишет королю Генриху III Английскому (1216-1272 гг.):

«...Римская церковь опять воспылала горячей алчностью и охвачена столь очевидной жадностью, что, не довольствуясь церковными владениями, не стесняется отбирать у императоров, королей и князей мира сего их наследную собственность и облагать ее налогами. Король Англии является тому примером, поскольку церковь долго держала отлученным от своего лона короля Иоанна Безземельного, пока он не обязался платить оброк... Я уже не говорю о симонии, о различных и с начала времен неслыханных вымогательствах, беспрерывно осуществляемых курией и папой против духовных особ, о явных и тайных ростовщиках, притесняющих весь мир. Словами слаще меда и глаже масла ненасытные кровопийцы постоянно толкуют, будто римская курия — наша мать и кормилица, хотя она есть корень и начало всех зол...»

Кажется, мы уже перенеслись в эпоху Реформации, когда слышишь голос императора, продолжающий: «...Начало церкви проходило в бедности и простоте, когда она, как плодовитая мать, производила на свет святых... Теперь, когда церковь погрязла в богатстве, ее стены пошатнулись, а если они упадут, наступит гибель.

И Нас также — и Всевышний знает это! — они не щадят, обвиняя в преднамеренном затягивании назначенного срока, хотя Нас удерживали неизбежные и важные для Господа дела церкви и империи, не считая тягот болезни; самым важным из них было упрямство мятежной Сицилии. И Нам не казался благотворным и полезным для христианства совет отправиться в Святую землю, в то время как за Нашей спиной оставалась гражданская война. Так врач советует перевязать рану, из которой еще торчит железо.

Мир должен объединиться для уничтожения столь неслыханной тирании, представляющей всеобщую опасность».

Однако Фридрих не был человеком, способным довольствоваться лишь манифестами, хотя ему удалось предать гласности свои письма и жалобы против папы в Риме.

В Пасху 1228 он даже поднял против папы город Франджипани и принудил того, обеспечив ему свободное продвижение, покинуть Рим и искать убежища в Риети, а затем в Перуджии. В качестве ответного хода папа еще крепче привязал к себе города Ломбардии, за исключением Кремоны и еще некоторых городов. Они опять перекрыли монастырь, и императору, назначившему на ближайший март придворный совет в Равенне, опять пришлось отказаться от присутствия на нем германских князей.

Некоторые историки придерживаются мнения, что папа предпринял все возможное, пытаясь воспрепятствовать новому крестовому походу, означавшему для Фридриха прорыв вперед. Это поверхностное мнение, когда не принимаются в расчет религиозные чувства того времени. Папа хотел помешать не просто крестовому походу, а именно данному крестовому походу, крестовому походу отлученного от церкви. К тому же каждое место пребывания отлученного подвергалось интердикту. Интердикт означал запрет на богослужение, исключение совершения и принятия таинств.

Чувства набожных людей были бы глубоко оскорблены, если бы некто, преданный анафеме, некто, отвергнутый сообществом верующих, возглавил самое святое предприятие христианства — освобождедие Святой земли.

Отлученный же призвал светских чиновников просто игнорировать и отлучение, и интердикт. Имеется письмо императора, которое могло быть написано как во время первого, так и второго отлучения 1239 года. Не столь важна дата, сколь образ мыслей императора:

«Мы приказываем твоей верности всех прелатов и духовных лиц твоего округа призвать на собор в какое-нибудь подходящее место и в присутствии братьев — доминиканцев и францисканцев с каким-нибудь мудрым, начитанным и убежденным мужем заботливо им растолковать: Мы, как католический князь и приверженец католической веры, имеем горячее желание, чтобы прелаты церкви, священники, монахи и мирские священники отправляли богослужения открыто в церквах в присутствии жителей, к хвале и славе Господа, основавшего на скале незыблемую священную церковь. Текстом данного напоминания мы не принуждаем никого проводить церковную службу. Между тем тех, кто не хочет ее проводить, Мы хотели бы оповестить: если они не будут выполнять своих обязанностей, то временные владения, подаренные церквам Нашими великими божественными предками в набожной щедрости, Мы, хотя бы и против Нашего желания, возьмем обратно в Наше государственное владение».

И пока все это происходило, папа с помощью городов Ломбардии вооружался для вторжения в Королевство обеих Сицилии, а в Германии добивался смещения Фридриха. Это ему, впрочем, не удалось. Вместо того чтобы усилить свое войско и вторгнуться в герцогство Сполето и марку Анкона, то есть на территорию папского государства, отлученный император отправился в конце июня 1228 года в Святую землю, оставив за спиной пылающий очаг.

Крестовый поход под отлучением и проклятием

Если рассматривать обстоятельства, при которых император Фридрих II начал крестовый поход, то он выглядит еще более сенсационно и неопределенно, чем его поход Зс* королевством из Апулии в Германию. Подвергнутый анафеме и интердикту, Фридрих не мог надеяться в Святой земле на какую-либо поддержку со стороны церкви и дворянства, особенно от рыцарских орденов тамплиеров и иоаннитов, за исключением одного только Тевтонского рыцарского ордена.

В Германии из-за подрывной деятельности папских легатов возникла угроза попытки дворянства и народа освободиться от клятвы верности императору. Королевству обеих Сицилии угрожало вторжение папских войск в союзе с ломбардцами. Наверное, никогда никакой князь не отваживался на крестовый поход в столь тяжелых условиях.

Вероятно, уже на борту галеры Фридрих сообщил миру решение отправиться в Святую землю и вновь дал волю своей злобе против папы:

«В очередной раз демонстрируя очевидную бесконечность Нашей кротости, Мы идем даже дальше самых строгих требований, предъявляемых к Нашему императорскому величеству. Недавно Мы предложили через Наших возлюбленных князей, досточтимого архиепископа Альберта Магдебургского (1205—1235 гг.), и двух судей Нашего двора, Наших специальных посланников в данных обстоятельствах самому Римскому священнику выражение Нашего извинения, чтобы он Нам, поскольку Мы уже снарядились к крестовому походу для служения Иисусу Христу, не отказывал в подарке и милости своего благословения. Но он не принял сего ни под каким видом. Когда же архиепископ и Наши посланники просили его назвать вид и способ извинения, устроивший бы его, он отказался ответить».

С удивлением воспринимается оптимизм, с которым Фридрих заканчивает свое письмо:

«Так знайте же со всей достоверностью: Мы с Нашими кораблями и галерами, со славным сопровождением рыцарей и количеством бойцов под предводительством Христа, за чье дело отправляемся сражаться, счастливо отплываем в Сирию из Бриндизи, поспешно и при благоприятном ветре».

Папа ответил: «Непонятно, чьему глупому совету он последовал или, лучше сказать, какая дьявольская хитрость соблазнила его без покаяния и отпущения грехов тайно покинуть порт Бриндизи, не зная с уверенностью, куда он идет».

Впрочем, не существовало никакой тайны в том, куда поплыл Фридрих: он об этом открыто оповестил. Его первой целью являлся Кипр. Императорские галеры бросили якорь перед Лимасолом, портом острова. В свое время император Генрих I был князем киприотов. Император наделил Альмариха де Лусиньяна островом и королевской короной. С тех пор Кипр считался императорским леном. Правда, за годы путаницы с троном Германии все имперские права были утеряны, но Фридрих восстановил их, не вынув и меча из ножен.

По германскому ленному праву опека над юным несовершеннолетним королем Генрихом I Киприотским(1218—1253 гг.) переходила к императору. Королевство Кипр получило имперского наместника, а крепости возглавили сицилийские кастеляны. Филиппа де Ибели-на, старшего дядю молодого короля Генриха, до сих пор правившего островом по поручению королевы-матери, Фридрих обязал следовать вместе с киприотскими рыцарями по воинской повинности в Святую землю.

7 декабря императорские галеры достигли Акры. На стороне императора находились верный архиепископ Берард Палермский, императорский камергер и доверенное лицо Ричард, сицилиец, сопровождавший Фридриха еще в его поездке в Германию. А среди его сарацинской свиты — учитель Фридриха по арабской диалектике, сицилийский сарацин, чье имя нам неизвестно.

8 Сирии уже ранее прибыли императорский маршал Рихард ди Филанджери с пятью сотнями рыцарей, кроме того, его друзья Герман фон Зальца, граф Томас ди Аквино, Конрад фон Гогенлое (он быстро продвинется на службе у императора) и граф Томас ди Ачерра, важный помощник, так как отлично владел арабским языком.

Когда император сошел на землю Акры, его встретило бурное ликование христиан и паломников. Не принесет ли отлученный от церкви обещанное «благо Израилю»? Не сбудется ли древнее, но никогда не забывавшееся предсказание: последний император придет с Запада, дабы соединить в одно целое Восток и Запад, освободить Иерусалим, став исполнителем времени?

Даже тамплиеры и иоанниты преклонили колена. Но ненадолго. Через несколько дней после прибытия в Акру по поручению папы появились два францисканца. Они доставили приказ отказывать отлученному в повиновении, расколов христианский лагерь на Востоке, — поступок, призванный ослабить позиции императора перед арабами.

Император мог теперь рассчитывать только на сицилийцев, пизанцев, генуэзцев и рыцарей Тевтонского ордена, а также на свое знание арабской культуры и внутриполитической арабской ситуации, и на посланника султана, эмира Фахр эд-Дина Юсуфа, с которым он подружился во время переговоров. Авторитет императора был настолько подорван верными папе людьми, прежде всего ревностным патриархом Герольдом Иерусалимским, что ему пришлось уступить верховное командование своему другу Герману фон Зальца, сицилийскому маршалу Рихарду ди Филанджери и сирийскому коннетаблю Одо де Монбельяру. В таких сложных условиях Фридриху предстояло завоевывать Иерусалим.

Теперь посмотрим на Восток.

К самым сильным активам Фридриха относилось его умение ориентироваться в политической ситуации на Востоке: император прекрасно знал ее особенности и слабые места.

Когда великий султан Саладин, на короткое время объединивший исламские народы, умер 4 марта 1193 года, исламская сверхимперия начала раскалываться. Старший сын Саладина, эль-Афдаль, отныне глава семьи Аюбитов, оказался неспособным опять объединить империю. Это удалось брату Саладина, эль-Адилю, с 1201 года взявшему всю империю под свою власть.

Его перворожденный сын, Малик эль-Камиль, получил в лен Египет, второй сын, эль-Моаззим, — Сирию с Дамаском, а третий сын, эль-Ашраф, владел Ге-цирой.

После смерти отца, эль-Адиля, три брата Аюбита праздновали победу над пятым папским крестовым походом при Дамиетте в дельте Нила. Но их единство продолжалось недолго. Старший из братьев, эль-Камиль, и младший, эль-Ашраф, объединились против эль-Моаз-зима с намерением разделить между собой его земли.

Поэтому эль-Моаззим подчинился повелителю могущественного Хорезмского государства Джелаль эд-Дину, признав его своим верховным властителем и поставив себя под его защиту. Теперь султан Малик эль-Камиль искал союзника против возникшей силовой угрозы. Он послал доверенное лицо, эмира Фахр эд-Дина, к императору Фридриху II на Сицилию. Зная о его намерениях крестового похода, он искал союза с императором и обещал ему отдать большие территории из владений брата султана эль-Моаззима, в частности Иерусалим.

Император, в то время еще только замышлявший за-воевательский крестовый поход, не принял никакого решения, но послал в Каир графа Томаса ди Ачерра вместе с архиепископом Палермским. Султан эль-Камиль Египетский подтвердил обещания о возврате земель, уже предлагаемые им ранее предводителям пятого крестового похода.

В доказательство султан опять послал эмира Фахр эд-Дина Юсуфа в Сицилию. Он стал другом императора, посвятившего его в рыцари, — высокая, вероятно, никогда доселе не оказываемая мусульманину честь.

Но когда Фридрих 7 сентября 1228 года прибыл в Акру, политическая ситуация на Востоке в корне изменилась. 11 ноября 1227 года умер Моаззим, правитель Дамаска. Его государство унаследовал сын Ан-Насир Давуд, молодой человек в возрасте 21 года. Государство Насира опять поделили между собой два его дяди, эль-Камиль и эль-Ашраф, разумеется, для пользы ислама, как они заверяли. Ан-Насиру Давуду удалось бежать в Дамаск, где его осадил дядя Малик эль-Камиль.

Султан Малик эль-Камиль понимал, насколько слаба позиция императора. Отлученный папой от церкви, проклятый патриархом Герольдом Иерусалимским, не имеющий верховного командования над войском, опирающийся только на сицилийцев и немцев, Фридрих находился в сомнительном положении. Любой другой взошел бы на судно и отправился домой, проклятый и побежденный папой, ослабившим влияние императора в Святой земле.

Позиции эль-Камиля в результате смерти брата, эль-Моаззима, напротив, усилились. Кроме того, султан теперь сам владел Иерусалимом и святыми местами, являвшимися священными и для арабов. Императору же требовалось во что бы то ни стало достичь успеха: от этого зависел его авторитет на Западе. Но и султан, по мнению исламского мира, не мог отдавать без всякого принуждения святыни веры.

Количество взаимных посольств увеличивалось, происходил обмен аргументами и подарками — уникальный спектакль о том, как двое умных политиков стремятся к согласию. Часть войска Малика эль-Камиля была связана на осаде Дамаска, кроме того, казалось, у правителя Хорезма росла готовность поспешить на помощь сыну своего вассала.

В отчаянии император попытался произвести на султана впечатление демонстрацией военной мощи. Он созвал подчинявшиеся ему войска и прошел с ними вдоль побережья до Яффы, велев снова ее укрепить. Но это не очень подействовало: султан никогда и не сомневался относительно военного положения дел.

Но оба, и император и султан, умели вести дискуссии по философским вопросам.

Как-то император задал посланнику султана, эмиру Фахр эд-Дину Юсуфу, ставшему его другом, вопрос о порядке наследования халифов.

«Халиф, — отвечал эмир, — является потомком дяди нашего пророка Мухаммеда. Он получил халифат от отца и передает его далее, дабы халифат непрерывно оставался в семье пророка».

Император отвечал: «Это прекрасно и намного лучше, чем у этих недалеких франков, когда они провозглашают своим правителем любого человека, не обладающего ни малейшим родством с мессией, а из него они делают подобие халифа, дабы похваляться им. У такого правителя нет никакого права брать на себя подобный ранг, в то время как у Вашего халифа есть на то все основания».

Другой арабский источник пишет о том времени, когда переговоры были остановлены: «Оба князя обменивались множеством вопросов и ответов по философским и подобным темам; ведь император был мужем острого ума, ученым, любителем философии, логики и медицины».

Фридрих, стремящийся всеми правдами и неправдами достичь своей цели, сам пишет султану, отбросив — о чудо! — дипломатию, притворство, интриги и хитрость:

«Я — Твой друг! Тебе хорошо известно, как высоко Я стою над всеми князьями Запада. Именно Ты призвал меня сюда. Короли и папа знают о Моей поездке. Вернувшись из нее, ничего не достигнув, Я потеряю всякое уважение в их глазах. В конце концов, разве Иерусалим не является колыбелью христианской веры? Разве вы не повредили его? Теперь он в упадке и в полной нищете. Поэтому, пожалуйста, передай Мне его, дабы Я мог высоко поднять голову среди королей Запада! Сразу отказываюсь от всех выгод, которые Я мог бы извлечь из этого».

И случилось невозможное. Император и султан заключили договор, по которому султан Египта дарил императору Фридриху Иерусалим и святые места. Когда читаешь сообщение арабского историка Макризи, возникает чувство, будто оба князя подмигивали, обеспечивая друг другу алиби для своих народов по столь непостижимому для всех поступку.

«Наконец пришли к следующей договоренности: король франков получает от магометан Иерусалим; но он должен оставить его неукрепленным... Священный квартал с Харан эш-Шариф и мечеть эль-Акша, окруженная им, должны остаться магометанам... им должно быть дозволено совершать там исламские богослужения, а также взывать к Аллаху и ежедневно молиться».

И тут арабский летописец Макризи сочиняет для султана уважительную причину, пусть и не извиняющую, но хотя бы объясняющую исламскому миру невероятное поведение султана:

«Договор заключили, так как султану Малику эль-Камилю пришлось смягчить короля франков из страха перед его гневом и из-за невозможности противиться ему. Малик эль-Камиль говорил потом: «Мы ничего не отдали франкам, кроме разрушенных церквей и монастырей; мечеть останется тем же, чем она была, обычаи ислама останутся...» Когда князья согласились по всем пунктам, они заключили перемирие на десять лет, пять месяцев и сорок дней, начиная с 24 февраля 1229 года».

Макризи, желавший защитить султана, не мог не написать и следующее:

«...Магометане расценили договор как великое несчастье, и против Малика эль-Камиля поднялось не только тяжелое осуждение, но и глубокая злость во всех населенных магометанами областях».

Султан отказался от Иерусалима и Вифлеема и от коридора, проходившего через Лидду к морю до Яффы, кроме того, от Назарета и Восточной Галилеи, включая Мон-форт и Торон и исламские земли вокруг Сидона. Такой умный человек, каким был султан, не хотел ослаблять свое войско под Дамаском военной победой над императором. Дамаск и богатая Сирия казались ему более ценными, чем превозносимый в мифах, но в экономическом и военном отношениях слабый Иерусалим.

Султану пришлось пережить гнев подданных, а Фридриху — порицания большинства крестоносцев. Ликовали только немцы, «...чьи сердца стремились посетить Святую гробницу. Единственная нация, возносившая хвалебные песни и праздничными огнями украсившая город, в то время как другие видели в происходящем только глупость, а многие распознали открытый обман», — негодовал патриарх Герольд.

В гневе он запретил паломникам входить в Иерусалим. Да, после вступления императора в город он наложил на Овятой город интердикт.

Самокоронация

Невзирая на гнев патриарха и неизбежное недовольство папы, 17 марта 1229 года Фридрих в сопровождении германских паломников с триумфом вошел в Иерусалим. «Я направился в тот же день в церковь Гроба Господня, — пишет он, — намереваясь, как подобает католическому императору, с почтением помолиться Гробу Господа».

Император Фридрих II наверняка надеялся на отмену отлучения от церкви, ведь ему удалось совершить то, что было до сих пор недостижимой целью для великих и отважных князей, «освобождение святого Гроба Господня».

Но Фридрих, способный думать только о себе и мыслящий согласно собственным категориям, ошибался в оценке личности папы Григория IX. Императору были чужды христианская система ценностей и христианское мышление.

Ведь церковная служба и церковная коронация явились вдвойне кощунственными деяниями: над императором, отлученным от церкви, не могло быть совершено никакого допустимого церковными законами духовного обряда, в том числе и коронации.

Кроме того, на Иерусалим был наложен интердикт патриарха: на всей территории города запрещалось отправлять какие-либо религиозные действия и таинства.

Именно Герман фон Зальца понял: Фридрих не должен игнорировать свое отлучение и интердикт в такой открытой форме, если не хочет навсегда лишиться возможности отмены карающих санкций. Магистр Тевтонского ордена, постоянно стремящийся ко всеобщему согласию, посоветовал императору провести церемонию коронования в виде исключительно светского события.

Следуя его совету, 18 марта 1229 года провели самокоронацию Фридриха II в церкви Гроба Господня в Иерусалиме. В этой коронации было слишком много ссылок на исторические прецеденты. Фридрих желал бы поставить данное событие в один ряд с самокоронацией императора Людовика Благочестивого (813/14—840 гг.), по воле отца, Карла Великого (768—814 гг.), возложившего на свою главу корону. Всему миру Фридрих пытался доказать: королевская и императорская власть должна быть независима от папы, и он лишь по Божьей воле надел в Иерусалиме корону.

Неправда — коронацию организовал дальновидный Герман фон Зальца, не хотевший понапрасну разжигать гнев папы проведением церковной церемонии с участием отлученного императора.

Фридрих, облаченный в просторную императорскую мантию, в сопровождении друзей, но все еще исключенный из сообщества верующих, твердым шагом просле- довал к алтарю церкви Гроба Господня. Уверенным жестом он надел на голову мистическую корону Давида. Ту самую корону, ради которой он женился на маленькой Изабелле (Иоланте) де Бриенн, умершей год назад. Коронация в церкви Гроба Господня придала Фридриху сил и стала заметным знаком на пути к будущему самовозвеличению. Если говорить о духовном породне-нии с Востоком, оно захватило его слишком сильно, как некогда македонянина Александра.

Фридрих II, воспитанный на идеях греко-норманно-арабской культур, имел большую склонность к ясной арабской философии, содержание которой в значительной мере имело своим источником греческую духовность. Арабская культура — тот мост, через который в Западную.Европу проникало богатство культуры и мысли греческого мира.

Те часы, когда он носил иерусалимскую корону, глубоко подействовали на Фридриха, отразившись в его манифесте всему христианскому миру:

«Те, кто наделен искренним сердцем, могут радоваться и ликовать ради Господа и славить Его, ибо Ему угодно счастливо возвышать кротких из Его народа. Мы славим того, кого и ангелы славят, ведь Он Наш Господь и Вседержитель, единственный, кто творит чудеса и не забывает об извечном милосердии; напротив, чудеса, совершенные Им и в древние времена, Он вновь сотворил в наши дни...

Кроме выражения ликования и радости, в документе содержится твердый политический смысл и вызов папе: «...что истинные христиане получают спасение от своего властелина и Господа, дабы весь земной круг узнал и понял: именно Он, и никто другой (читай: не папа), дает спасение своим служителям, когда и как Он сам того пожелает!»

Затем император описывает прибытие в Акру и то, как 15 ноября 1228 года, приехав в Иоппе, восстановил там крепость для защиты воинства Христова на пути в Иерусалим. Он повествует и о том, как не хватало провианта и корма для лошадей, так как из-за неблагоприятной погоды транспортные суда не могли войти в порт.

Затем Господь успокоил море, и суда тут же прибыли с изобилием продовольствия и корма. Император сообщает о переговорах с султаном и о том, как Господь вразумил султана; «султан вавилонский (Малик эль-Ка-миль) отдал святой город Иерусалим, те места, где ступала нога Христа, а также места, где истинные верующие в духовности и праведности молятся отцу отцов».

Далее он пишет, желая продемонстрировать христианскому миру сей великий и бескровный успех:

«К тому же нам было позволено, согласно договору, вновь возвести стены святого града Иерусалима, Сидон-скую крепость, крепость Иоппе, крепость Кесарии и крепость Тевтонского ордена, которую братья начали строить в горах Аккона, что ранее никогда не разрешалось христианам во время перемирия. Султану же не дозволяется до конца перемирия, заключенного между Нами и им на десять лет, ни возводить, ни строить никаких строений или крепостей».

И тут Фридриху удалось преодолеть самого себя. Видимо, причиной тому послужил совет мудрого магистра Тевтонского ордена, ведь Фридрих ни единым словом не упоминает о злостных препятствиях, чинимых ему патриархом Иерусалимским, а также орденами тамплиеров и иоаннитов. Он пишет:

«Все, о чем Мы узнали на службе Господу по совету и с помощью патриарха Иерусалимского и магистров и братьев орденов в этой земле, Мы не преминем Вам описать подробнее, когда это позволят время и обстоятельства. Одно Мы все же должны сказать и не могли бы умолчать, не воздав должное: магистр и братья Тевтонского ордена Святой Марии с самого начала Нашего пребывания на службе у Господа преданно и деятельно помогали Нам».

Письмо патриарха Герольда Иерусалимского святому отцу с описанием крестового похода Фридриха представляет собой документ, полный ревности и злобы. В нем не только игнорируются достижения мирного договора, но и вся успешная кампания обыгрывается таким образом, что превращается в свою полную противоположность.

Личностные нападки на императора и его сарацинский образ жизни стали уже почти ритуалом для его противников. Итак, письмо патриарха папе Григорию IX от 26 марта' 1229 года:

«Далее мы со всей правдивостью и со жгучим стыдом сообщаем: султан, услышав, что император живет по сарацинским обычаям, послал ему певиц, называемых еще танцовщицами (А1тее5), а также фокусников, то есть людей, не только пользующихся дурной репутацией, но о которых вообще не должно говорить среди христиан; с ними князь этого мира развлекается во время вечерних попоек, с сарацинскими напитками, в сарацинском одеянии и вообще всяческим образом, по-сарацински».

Мы не должны смотреть на происходящее глазами людей XX века, предоставляющего отдельному человеку большую свободу действий. Предпочтение Фридрихом арабской культуры, его терпимость к «иноверцам», заимствование их утонченного образа жизни, восхищение арабской философией и искусством да еще и танцовщицы и фокусники вокруг него, и он сам в сарацинской одежде — все это сбивало современников с толку. В глазах же церкви это выглядело настоящими происками дьявола. Самый мягкий упрек, заслуживаемый Фридрихом II, хотя его, несмотря ни на что, считают рационалистом, — он сам вложил в руки противников оружие, используемое ими против него.

Но прежде чем насмехаться над узостью мышления прошедших времен, попробуем представить себе на минуту, как на пике «холодной войны» американский президент держит личную охрану из сотрудников ГПУ, появляется в боярской шубе, разместив вблизи Вашингтона казачий полк, и, окруженный русскими женщинами, учеными, советниками и художниками, объясняет все происходящее тем, что Карл Маркс и Ленин были все-таки «good old fellows»*.

Но мы можем направить всю силу воображения и на собственную страну и представить, как император Вильгельм II Гогенцоллерн (1888—1918 гг.) после возвращения из поездки на Восток появляется в арабской одежде, создает из своей личной гвардии линейный полк и вместо нее размещает в Потсдаме в качестве гвардейского полка арабскую часть. Кроме того, привозит гарем арабских женщин под присмотром евнухов и заставляет придворное общество переучиваться у арабских философов и художников. Тут уж его придворный священник Адольф Штекер оказался бы в весьма плачевном положении. '

Представив себе подобную картину, мы сможем лучше понять ревностного иерусалимского патриарха.

Совсем из другого источника происходит озлобленность тамплиеров и иоаннитов, ведь вся Западная Европа субсидировала их на протяжении десятилетий, и теперь они завидовали успеху императора, которого не смогли достичь сами. Об этом повествует летопись Роджера из Вендовера:

«Они хотели приписать себе все эти великие дела, получив такие большие деньги от всего христианства и истратив их только на защиту Святой земли, словно бросив их на дно пропасти; коварно и предательски они сообщили султану: император решил посетить реку, где крестились Иоанн Креститель и Христос, ...пешком в шерстяной одежде с небольшой свитой, дабы тайно поклониться ей со смирением; и они предложили султану, по его усмотрению, взять императора в плен или зарезать его. Когда упомянутый султан увидел письмо, сообщавшее об этом, с известной ему печатью, то почувствовал отвращение к коварству, зависти и предательству христиан, особенно к тем, которые носили одежду ордена со знаком креста, и, призвав к себе двоих тайных,и самых доверенных советников, поведал им обо всем и показал им письмо с печатью, сказав: «Смотрите, какова верность христиан!» Прочтя письмо, они по долгом и тщательном совещании ответили так: «Господин, к обоюдному удовлетворению, заключен мир, и кощунственно нарушать его. Но для посрамления всех христиан пошли письмо с висящей на нем печатью императору, и он станет твоим верным другом, и по праву!..»

С того времени душа императора соединилась с душой султана в неслыханных узах любви и дружбы, и они общались друг с другом и посылали друг другу дорогие подарки, в числе которых султан подарил императору слона».

В султане Малике эль-Камиле мы узнаем «благородного язычника», как его представил Вольфрам фон Эшенбах в «Парцифале». Но крестовые походы, несмотря на все сражения, сблизили ценности ислама и христианства, и связующим звеном стала рыцарственность, сочетающаяся с религиозной терпимостью. То, что это взаимное признание не соответствовало взглядам церкви, провозгласившей в 1215 году на соборе, помимо освобождения святых мест, еще и уничтожение всех неверных, является трагедией и, вероятно, причиной крушения императора Фридриха П. Это доказывает приговор его исторических современников:

«Настолько большую любовь и доверие он питал к неверным и так хорошо знал их, что уважал сей народ и его свершения больше, чем другие. Он сделал магометан камергерами и самыми доверенными слугами, а евнухам поручил охранять своих женщин... поэтому папа и все другие христиане, узнавшие об этом, были весьма озабочены и подозревали в нем намерение перейти в магометанскую веру. Но люди убедились, что он ни во что не верит и сам не знает, какую бы веру он хотел уничтожить, а какую выбрать и придерживаться ее».

Самое удивительное — мнение арабской стороны о Фридрихе совпадает с мнением его христианских современников. Сарацинский летописец оставил нам такое описание:

«Император имел ярко-рыжие волосы, был безбород и близорук; если бы он был рабом, никто не дал бы за него и двух сотен драхм. Из его речей можно было понять, что он «этернист»* и признает себя христианином лишь для забавы».

По сути, оба мира, и арабский и христианский, одновременно и восхищались Фридрихом, и проклинали его, причем по одной и той же причине — он был чужд им обоим.

Он без боя освободил святые места. Он их выторговал, и, вероятно, христианские критики имеют основания усматривать в его концепции мира на Святой земле что-то шаткое, недолговечное.

Недостаточно достичь цели. Надо сделать так, что это примет большинство людей. Иначе не объяснить событий, произошедших на Святой земле при отъезде Фридриха. Филипп Наваррский сообщает в своих хрониках:

«Император втайне подготовил отъезд и 1 мая 1229 года, не ставя никого в известность, отправился на галеру перед скотобойней. И тут мясники начали его преследовать и непристойно нападать на него с еще теплыми потрохами животных. Правители Бейрута и господин Одо де Монбельяр, услышав шум сутолоки, поспешили туда. Они разогнали толпу, схватив людей, нападавших на императора, а затем сопроводили его до галеры, поручив его Богу. Император отвечал им очень тихо. Не знаю, говорил ли он что-то хорошее или что-то плохое... так Фридрих покинул Акру».

Королевство в огне

В то время как Фридрих, преданный анафеме, пытался отвоевать святые места, папа, называвший его пиратом, послал в Германию кардинала-легата настроить германских князей против Фридриха. Его старания оказались безуспешными, в том числе и попытка сделать антиимператором племянника Оттона IV. Вельф, тоже Оттон, поблагодарил и отказался. Фридрих вознаградил его за такое поведение, сделав герцогом Брауншвейгским и Люнебургским (1235—1252 гг.) и имперским князем.

Только в Сицилии папе, казалось, повезло больше. Под предводительством Иоанна де Бриенна, ставшего полководцем папы, папские солдаты, как называли разношерстное войско, усиленное французскими сторонниками Иоанна де Бриенна и частями городов Ломбардии, вошли в Королевство обеих Сицилии. Папа приказал распустить слух, будто император Фридрих II умер. Под впечатлением от неприятного известия, а также из-за воспоминаний о тяжелой длани Фридриха началось повсеместное предательство. Часть императорских войск стояла в Абруццо, другая часть — в Капуе. Папским солдатам приказали охранять порты, дабы схватить объявленного мертвым императора.

Но 10 июня 1229 года Фридрих все же прибыл на быстроходном парусном судне в порт Бриндизи. Удивленное население с восторгом приветствовало короля и императора. Подобно пламени известие о том, что император жив, распространилось по всей континентальной части королевства, и настроения резко изменились. Насколько поспешно все решили быть хорошими подданными папы, настолько же стремительно все пожелали стать верными подданными императора. Очевидно, люди больше верили в императора, чем в успех папских войск под предводительством престарелого Иоанна де Бриенна, незамедлительно сбежавшего во Францию.

Император приобрел ореол сказочного крестоносца, освободителя Гроба Господня, его осенял блеск иерусалимской короны Давида. Прежде всего император направил посольство папе для восстановления мира и снятия анафемы. Но папа остался непреклонным.

Власть Фридриха росла день ото дня. Рейнальд ди Сполето с войском из Абруццо встретился с императором. Главный придворный советник юстиции вместе с сарацинами и сицилийцами, сохранившими верность императору, пробивался к нему. К счастью, в те дни прибыло большое количество рыцарей Тевтонского ордена, сразу после возвращения со Святой земли поступивших на службу императору. Теперь у Фридриха опять образовалось войско из германских рыцарей, вызывавшее в Италии такой страх.

Кардинал-легат Пелагий, как пленник, сидел в монастырской крепости Монтекассино, чью сокровищницу он опустошил, намереваясь выплатить своим солдатам жалованье. На материковой части Сицилии в течение четырех недель двести отказавшихся от императора городов вновь присягнули на верность императору.

Роджер из Вендовера повествует о бурном лете 1229 года:

«Поскольку император прослышал, что Иоанн де Бриенн преследует его, он поостерегся без осторожности входить в порт с этой стороны и пристал к берегу в надежном месте... Между тем, как только весть о его прибытии наконец распространилась повсеместно, вокруг него стали собираться преданные ему мужи королевства.

Окруженный ими и усиленный последующим пополнением, он мужественно бросился на врагов и постепенно отвоевал утраченные области и города... За время поста (1229 г.) император добился такого перевеса над противниками, что отвоевал силой все крепости и принадлежащие империи права. Всех врагов, захваченных в крепостях, он приказывал терзать живьем или вешать».

Весьма примечательным является письмо Фридриха сарацинской группе захвата, находящейся в Апулии. Кроме типичного для того времени приказа опустошить местность неверной ему Гаеты, дано следующее распоряжение:

«После взятия города всех принадлежащих к высокому сословию и дворянству страны в том месте, где они пойманы, вы должны ослепить, лишить носов и нагими с пустыми руками изгнать из города. Женщинам нужно отрезать носы для их позора, но затем разрешить уйти. Мальчикам, оставив их в городе, надлежит отрезать мошонки. Стены города, его дома и башни вы должны полностью разрушить, кроме церквей и домов священников, которым не должно причинять вреда, дабы весть о карающем суде распространилась по всему земному шару, потрясла бы душу каждого предателя и заставила бы его дрожать от страха».

Мнение о данном послании императора как о стилистическом упражнении канцелярии, выполненном в какой-то степени с предательскими намерениями, понять трудно. Это означало бы, что о будущем предательстве Гаеты стало известно еще до того, как оно произошло.

Но император сам продемонстрировал месть осажденному и завоеванному городу Сора, обрекши его на участь Карфагена. Сору сожгли дотла, не оставив и камня на камне, а всю территорию города перепахали плугом. Император, разумеется, приказал изъять все владения тамплиеров и иоаннитов за их враждебную позицию в Святой земле.

Победоносный император к началу октября полностью очистил страну от противников и предателей. Все папское королевство, герцогство Сполето, марка Анкона и даже Вечный город были обречены на завоевание.

Примечательно, что, когда абсолютная победа была так близка, Фридрих, человек властный, не ведающий никаких сомнений в увеличении своего господства, застыл у самых границ папского государства.

Неужели его удерживало священное благоговение, ведь он десять лет находился под опекой папы и являлся его вассалом в Королевстве обеих Сицилии?

Возможно, детские впечатления не дали ему во всех его войнах с папством ни разу подумать о том, чтобы назначить антипапу? Средство, которым не брезговали ни его дед император Фридрих I, ни Оттон Великий.

Или трем великим папам, могущественному Иннокентию III, доброму Гонорию III и исполненному священным огнем Григорию IX, все же удалось сделать духовную папскую власть недосягаемой для нападок со стороны стремящихся к господству мирских государей? Вряд ли. Ведь римляне в свое время не убоялись изгнать папу из Рима.

Причина заключалась в примирительной политике магистра Тевтонского ордена Германа фон Зальца, посланного к папе для ведения мирных переговоров? Мы никогда этого не узнаем. Следующее объяснение Фридриха: «Хотя Мы тогда могли всю землю папы покорить без усилий, Мы не переступили границу, желая победить зло добром» — нисколько не проясняет вопроса.

Победитель и побежденный

В последние дни осени 1229 года возникла примечательная ситуация.

Император, с победой возвратившийся из Святой земли со славой освободителя Гроба Господня, выметает папских солдат, оккупировавших его королевство — материковую часть Сицилии, за пределы страны, наводя ужас одним своим именем и жестокостью деяний. У самой границы папского государства победитель останавливается в ожидании.

В Риме да и во всей Западной Европе ждали следующего: папа, находясь в затруднительном положении, снимет отлучение от церкви и интердикт, дабы прийти к приемлемому соглашению с победителем.

Но папа стоял на своем подобно скале Святого Петра, о которую разбивался прибой этих времен. Он не снял отлучения, он не хотел мира. Папа требовал подчинения венценосного сына-императора отеческому всевластию церкви. Более всего его бы устроило смещение Фридриха с трона, но имперские князья не желали отстранить императора, позволявшего им свободно хозяйничать на их территориях и одновременно вести полные приключений войны в Святой земле.

В конце концов, обоим переговорщикам, магистру Тевтонского ордена Герману фон Зальца со стороны императора и кардиналу Томасу Капуанскому со стороны папы, после длившихся месяцами переговоров удалось составить мирный договор в Сан-Германо. Прорыв обеспечили имперские князья, заявившие о готовности взять на себя мирное поручительство. Поручителями стали: Леопольд VI, герцог Австрии и Штирии (1198—1230 гг.), маркграф Оттон Меранский (1204—1234 гг.), его брат Бертольд V, патриарх Аквилейский (1218—1251 гг.), архиепископ Зальцбургский Эберхард II (1200—1246 гг.) и епископ Зигфрид Регенс-бургский (1227—1246 гг.).

Уже, казалось, побежденный папа уверенно выдвигал свои условия и твердо держался перед императором, невзирая на его преимущественное положение и репутацию победителя. Они состояли в следующем: безусловное восстановление Монтекассино, возмещение убытков и полная амнистия всем сторонникам церкви в королевстве. Возвращение конфискованных Фридрихом владений орденов тамплиеров и иоаннитов. Фридрих выполнил все условия. Папа в ответ постановил вычеркнуть имя Фридриха из списка отлученных, зачитываемого каждый предпасхальный четверг во всех церквях католического мира, — еще не отпущение грехов, но основательное обещание.

До 23 июля 1230 года в дворцовом лагере Чеперано шли переговоры, завершившиеся подписанием договора. В церкви Сан-Германо все поклялись в мире, объявив его общественности. Самые жестокие ограничения Фридриху навязала сицилийская церковь. Он был оттеснен еще ниже границы уступок своей матери, императрицы Констанции, чей конкордат, как мы помним, Фридрих все время пытался нарушить. От права абсолютной свободы выбора епископов, даже от согласительного права, которым еще обладала императрица Констанция, Фридриху пришлось отказаться. Он поклялся оставить неприкосновенным имущество сицилийской церкви, не подвергать служителей церкви светскому суду и предоставить им освобождение от всех налогов.

Каким образом историкам удается трактовать мир в Сан-Германо как триумф дипломатии императора, не поддается никакому разумному объяснению.

Затем летописцы сообщают еще о праздничном действе. В одном из своих знаменитых писем к государям всего мира император постарался представить все произошедшее как свой триумф и, если хотите, как торжество любви:

«Знайте же, что Мы по милости того, кто обращает бурю в дуновение ветерка... в 28-й день прошедшего месяца августа публично и празднично, как и подобает католическому князю, поскольку этого требуют законы церкви, досточтимым посланником апостольского трона, кардиналом-епископом Иоганнесом Сабина, и магистром Томасом, кардиналом-священником церкви Святой Сабины, в присутствии князей и бесконечного количества (людей) различных сословий, ко всеобщему ликованию христианства, были торжественно освобождены от отлучения. Затем... 1 сентября Мы отправились к апостольскому трону и почтительно приблизились к святейшему отцу... господину Григорию. Но он встретил Нас с отеческой любовью и, после того как Мы скрепили святым лобзанием мир в сердцах, сообщил Нам о своих планах столь благосклонно и добросердечно, причем не упоминая о произошедшем ранее, и отдельные вещи обсуждал таким понятным образом, что, невзирая на сильное потрясение от произошедших событий, способное вызвать некоторую злобу, благосклонность, которую Мы почувствовали в нем, успокаивала всякое волнение и освобождало Нашу волю от любого расстройства...»

Если рассматривать мир Сан-Германо, можно забыть о величественных словах, о сыновней любви императора и отеческой любви папы, ведь в политическом смысле Фридриха отбросили в 1220 год, год его коронации. Правда, его осенял блеск иерусалимской короны, но за ней не стояло никакой реальной власти.

Церковь Сицилии полностью вывели из-под его контроля.

Обязательство имперских князей — поручителей о ненарушении Фридрихом мира под угрозой повторного отлучения от церкви сделало более существенной зависимость императора от них и, разумеется, не укрепило его позиции в Германии.

Герман Валь пишет: «Впрочем, Фридрих рассматривал свои клятвы в Чеперано и Сан-Германо от 23 июля 1230 года лишь как единственный выход из сложившегося на тот момент бедственного положения».

Ганс Мартин Шаллер дал весьма элегантную формулировку: «Император смог принять условия, глубоко вторгающиеся в его суверенитет, полагая их неспособными сильно повлиять на возрастающее укрепление государства».

Возможно, Фридрих согласился с тяжелыми условиями с внутренней оговоркой, которую он высказал в письме папе, упомянув отца, Генриха VI: «...Потому что названный император, наш отец, с надеждой на возвращение отдал из государства многое из того, что должен был сохранить». Или, кратко формулируя: император соглашался на уступки, не собираясь их выполнять. Степень серьезности своих клятв он продемонстрировал, когда передал всех бывших сторонников церкви, воевавших против него и в амнистии которым он поклялся, маршалу Филанджери, отправлявшемуся с войсками в Сирию.

Фридрих возвратился в свое королевство с намерением превратить его в могущественное государство и с помощью наводящих страх германских рыцарей подчинить ломбардские города. Спор между папой и императором перешел, таким образом, в скрытую фазу.

Конституция, принятая в Мелфи

После заключения мира в Сан-Германо император приступил к реализации великой цели — усилению и увеличению полноты своей власти в Королевстве обеих Сицилии путем нового, всеобщего и связующего правового порядка.

Уже в августе 1231 года в замке Мелфи Фридрих объявил перед двором и большим сообществом юристов, объединившихся под руководством Петра ди Ви-неа, законодательный документ, известный под названием «конституции Мелфи».

Прежде всего королевство разделялось на десять провинций. Во главе каждой из них находился советник юстиции. Они подчинялись двум высшим советникам юстиции, одному из которых был подведомствен остров, а другому — материковая часть Сицилии. Главный придворный советник юстиции ставился над обоими высшими советниками. Он одновременно являлся верховным судьей, начальником государственной канцелярии и управленческого аппарата. На вершине иерархической пирамиды находился абсолютный властелин.

Он глубоко вторгался в частную жизнь подданных, в первую очередь — чиновников. Никто из советников юстиции не мог управлять провинцией, в которой он родился. Ему запрещалось брать в жены женщину из провинции, находящейся под его правлением. Он не имел права приобретать там земельные владения для себя или своих детей, а также совершать частные правовые сделки. Любой подданный мог дважды в год обратиться к королю с жалобой на императорского чиновника. Нарушения закона и коррупция подвергались строгому наказанию.

Германцы видели в Боге начало справедливости. И святой Августин учил: источник справедливости есть Бог. Фридрих дал следующую формулировку: император — «отец и сын правосудия, ее господин и раб». Рофф-ред ди Беневент (ум. около 1243 г.), законник и канонист, записал: «Дарованной небесной милостью император основывает закон».

Разумеется, Фридрих по примеру норманнских предков взял на вооружение тезис римского права: «Обсуждение приговора, решения и распоряжения императора является святотатством». При современном рассмотрении от подобного заключения захватывает дух. Дед Фридриха, Фридрих Барбаросса, отказался от тезиса о непогрешимости императора. Внук же, следуя традиции римских цезарей, провозгласил себя богоравным.

После обожествления императора последовало обожествление государства. Так закладывался фундамент для создания абсолютистского государства. Становится понятным, почему в новом законе против ересей Фридрих причисляет государственных мятежников к еретикам. Ломбардские города борьбой за свободу положили начало новым формам культуры и цивилизации. Но для императора они являлись не борцами за свободу, а еретиками, которых церковь должна предать анафеме, а государство — объявлять вне закона. Разумеется, как светским, так и религиозным еретикам грозил неумолимый меч светского правосудия.

Закономерно высказывание папы Григория, узнавшего о конституции Мелфи и написавшего императору еще до ее обнародования:

«Ты из собственных побуждений или соблазненный дурным советом погубителей замыслил издать новые законы, неизбежным следствием которых (стало то), что Тебя называют преследователем церкви и ниспровергателем государственной свободы, против которой и против Самого себя Ты, таким образом, всеми своими силами свирепствуешь... По правде, если Ты что-либо определил для этого, Мы опасаемся, что Ты будешь лишен милости Божьей, раз ты так открыто лишаешь себя собственной репутации и славы».

Папа Григорий IX не мог не рассердиться, поскольку тот, кто еще именовал себя послушным сыном церкви, пишет о себе в тридцать первом параграфе конституции: «...На основании сделанного вывода Мы объявляем — Мы получили скипетр империи и правление Королевством обеих Сицилии из рук Господа, без других властителей...»

То есть правление Королевством обеих Сицилии он получил из рук Господа, а не как ленник церкви из рук папы. Спустя всего год после заключения мира в Сан-Германо Фридрих уклоняется от исполнения клятвы и договора.

Но еще худшим являлся момент, вызвавший жалобы Иозефа Фелтена: «По законам Мелфи церковники во всех патримониальных, имущественных и наследных делах, а вскоре и при принятии духовного поста опять подчинялись светскому суду вопреки обещаниям Фридриха в 1220 году и в мирном договоре Сан-Германо «Рrivilegium fori»* предоставить священнослужителям полную свободу от светского правосудия... Фактически королевская курия могла вынести приговор священнику».

И хотя Фридрих в начале законотворческого произведения, названного им по римскому образцу «Liber augustalis»**, устанавливает божественный ход бытия, при практическом политическом применении только своими правами и законом устанавливает он порядок вещей. Права церкви он всегда рассматривает из соображений полезности.

Не только папа отрицательно отреагировал на законы Фридриха, но прежде всего народ Сицилии. Уже в августе 1232 года, когда королевский советник юстиции Рихард Монтенеро хотел ввести конституцию Мелфи в Мессине, там разразилось восстание, распространившееся по королевству. Оно охватило города Катания, Чен-торби, Сиракузы и Никосия. Императору пришлось самому выступить с войском против мятежников, являвшихся, по его мнению, еще и еретиками. В апреле 1233 года он победил восставшую Мессину. Амнистию, гарантированную им, он не собирался выполнять. Кого-то из мятежников он приказал повесить, кого-то — сжечь. В июне он отвоевал Ченторби и разрушил его. В Апулии, самой любимой из его земель, восстание бушевало вплоть до 1234 года.

Сицилия, а именно ее островная часть, пережила много правовых систем, привнесенных сюда завоевателями — греками, римлянами, сарацинами, норманнами, Штауфенами и, позднее, домами Анжу и Арагона. Теперь здесь устанавливалась новая законность Штауфенов, без сомнения, прекратившая анархию и укрепившая упорядочивающий деспотизм.

Многие из изданных законов улучшали жизнь людей. Фридрих запретил так называемые божьи суды, которые, по словам императора, «разумнее было бы назвать искушением Господа».

Применяемому до сих пор самосуду положили конец. «Никто не должен полновластно мстить за злодеяние и нападение, или осуществлять меры возмездия, или даже начинать междоусобицы в империи; напротив, он должен перед высшим судебным советом... или перед тем, кому надлежит провести расследование предмета спора, преследовать в судебном порядке свое дело».

Этот закон был, безусловно, благословением, так же как и отделение фармацевтики от искусства врачевания, освободившее врача от конфликта интересов, когда он давал больному приготовленное им самим лекарство. Устанавливались точные предписания об образовании как для врачей, так и для фармацевтов.

Казначеям Апулии император 8 июня 1231 года отдал следующий приказ: «На всем пространстве вашего управления приказать перенести скотобойни за пределы городов в подходящие места по совету жителей, дабы скотина забивалась и продавалась на скамьях двора, которые наместники прикажут соорудить по распоряжению казначея».

Данный приказ служил не только делу увеличения государственной казны, но и соблюдению гигиенических норм. Из тех же побуждений император приказал дубильщикам и красильщикам не заниматься своим ремеслом вблизи городов и населенных пунктов, чтобы не отравлять воздух, — весьма дальновидная мера.

Но угнетает вмешательство государства в частную жизнь подданных, как указано в части двадцать третьей третьего тома конституции:

«Для сохранения подобающей Нашей короне чести настоящим указом Мы постановляем: никто из графов, баронов или рыцарей или кто-либо другой, владеющий баронатом, крепостью или леном от Нас или от кого-либо, ...без Нашего разрешения не смеет жениться, сочетать браком своих дочерей, сестер или племянниц, или каких-либо еще родственниц, на которых он сам может или должен жениться, или передавать своим сыновьям движимое или недвижимое имущество...»

Зловещее сравнение приходит на ум, когда читаешь запрет на браки с иностранцами, изданный в декабре 1233 года в Сиракузах:

«Поскольку Наше наследное государство Сицилия заботится о развитии похвальных обычаев жителей... Мы сожалеем о часто происходящем смешении многих племен народов. Чистоте государства наносится вред из-за чужих обычаев. Так как жители Сицилии смешиваются с сыновьями иноземцев, замутняется чистота людей...»

Исходя из этого, император приказывает:

«...никому из сыновей и дочерей государства не позволяется вступать в брак с иностранцами и рожденными в других странах без специального разрешения. Таким образом, никто из принадлежащих государству не смеет взять в жены дочь иноземца. Те, кто воспротивится этому, будут наказаны лишением всего их имущества».

Под давлением общественного мнения в 1231 году ему пришлось несколько изменить свой приказ в отношении иностранцев, и он постановил следующее: «...из побуждений человечности, исходя из благосклонных соображений, Мы постановили: каждый, кто жаждет безопасности и спокойствия, захочет прийти жить в Наше королевство, для чего Мы его с охотой и радостью приглашаем, после переселения всей его семьи наслаждаться безмятежным счастьем и от полноты Нашей милости даруем освобождение от общественных сборов и взиманий на десять лет».

«Конституции Мелфи» являются последовательным продолжением «Капуанских Ассиз».

Государственная монополия на торговлю расширилась. Государство, то есть король, являлось одновременно и производителем, и торговцем. Торговая и производственная монополии стали более совершенными и организованными.

Подобно тонко сплетенной стальной сети, воля императора легла на страны и народы. Даже дворянство и королевских вассалов тесно привязали к короне:

«После смерти барона или рыцаря, владеющего ба-ронатом или леном, полученным от графа или другого барона, зарегистрированным в земельном кадастре Наших владений, Мы желаем, чтобы о смерти покойного графом или бароном, от которого он имеет вышеназванное, было сообщено Нашему Высочеству, как и что именно и в каком количестве покойный от него имел. Мы желаем, кроме того, чтобы движимое имущество покойного было зарегистрировано вещь за вещью, и приказываем, чтобы это было публично изложено и отослано к Нашему двору, где по Нашему разумению это отпишут тому, кому причитается...»

Если к расширению королевской власти прибавить огосударствление земельной собственности, торговую монополию, поступление судебных пошлин, таможенных денег и штрафов, взимаемый теперь ежегодного подоходный налог, называемый сбором пожертвований, — все это должно было сделать Фридриха очень богатым. Тем не менее фраза «поскольку в Нашей кассе нет денег» становится почти ритуальным штампом в письмах императора в более позднее время. Дед Фридриха, король Рожер II, считавшийся одним из богатейших князей того времени, никогда не взваливал на плечи подданных такого бремени, как его внук. Но и имевшегося приумножения дохода оказалось недостаточным для Фридриха.

Несмотря на все попытки императора преобразовать чиновничество в «орден справедливости», сицилийская администрация стала одной из самых коррумпированных для своего времени.

Символом коррупции являлся самый высокий чиновник, главный придворный советник юстиции и логофет Петр из Виней, чью жизнь мы рассмотрим позднее более подробно.

Степень подавления граждан путем налогов или ленного права невольно показал сам император, когда написал в завещании: налоги и поборы с населения Сицилии должны быть приведены в состояние времен короля Вильгельма II (1153-1189 гг.).

КОНФЛИКТЫ В ГЕРМАНИИ И ЛОМБАРДСКОЕ СТРЕМЛЕНИЕ

К СВОБОДЕ

В то время как император укреплял паутину власти в Королевстве обеих Сицилии, в Германии и в Ломбардии возникли проблемы.

Уже десять лет император не был в Германии, и в Ломбардии он не имел сильных необходимых ему позиций. Как только император поднимал вопрос о Ломбардии, то сразу касался болевой точки папы, ведь свобода папского государства была напрямую связана со свободой Ломбардии, остававшейся в определенной степени независимой от императора Штауфена.

Итак, император назначил рейхстаг в Равенне на 1 ноября 1231 года, куда пригласили бургомистров ломбардских городов, влиятельных князей Северной и Центральной Италии, Германии и сына императора, германского короля Генриха (VII).

В ратушах ломбардских городов навострили уши, когда читали приглашение на рейхстаг. И было отчего: «...Знайте же, Мы со всей радостью души и тела прибудем на торжество рейхстага как миротворец с намерением укрепить положение в государстве и прекратить ссоры по совету высочайшего священника, при поддержке князей и с помощью преданных (сторонников)».

Что император подразумевал под словами «укрепить положение в государстве», внимательные ломбардцы ясно видели в Королевстве обеих Сицилии.

Они немедленно, как и в 1226 году, перекрыли альпийские перевалы. Города опять объединились в союз. Фридрих вновь принудил их к единству. Принимая во внимание тот факт, что всего несколько германских князей смогли прибыть к императору в Равенну, рейхстаг перенесли на Рождество. За это время, как надеялся император, князья смогут прибыть в назначенное место по морю через Венецию.

За недели ожидания император приказал раскопать капеллу Галла Плачида (390—450 гг.), почти полностью покрытую галечной осыпью. Так он спас, и мы должны быть ему благодарны за это, уникальную мозаику мавзолея римского императора V века.

Тем временем германские князья прибыли. Часть из них выбрала морской путь, часть преодолела заслоны лиги через тайные тропы. Но один, тот, кого император особенно ждал, не приехал — его сын, король Генрих (VII). Пришел момент разобраться, что же происходило в Германии.