Как бы то ни было, идея освежения и его образ породили в среде Тертуллиана древнейший текст, в котором просматриваются черты воображаемого чистилища.

Речь идет об экстраординарном по своему характеру и содержанию тексте "Страсти Перпетуи и Фелицаты" (1). Во времена гонения Септимия Севера на африканских христиан в 203 году группа из пяти христиан — две женщины, Перпетуя и Фелицата, трое мужчин, Сатурус, Сатурнинус и Ревокатус, — были преданы смерти близ Карфагена. Пребывая в заточении в ожидании мученической казни, Перпетуя с помощью Сатуруса написала или сумела передать устно свои воспоминания другим христианам. Один из них составил текст, добавив к нему эпилог с рассказом о смерти мучеников. Самые строгие критики не сомневаются в подлинности текста относительно его формы и содержания. Обстоятельства создания этого произведения, простота и искренность тона делают его одним из самых трогательных памятников христианской литературы и литературы вообще. Находясь в темнице, Перпетуя грезила и видела своего умершего в юности брата, Динократа.

Когда несколько дней спустя мы все молились, мне внезапно послышался голос, и я едва разобрала имя Динократа. Это так поразило меня, поскольку я никогда не думала о нем до того самого мгновения; с болью я вспомнила о его смерти. Я тотчас поняла, что могу испросить что-нибудь для него, и должна это сделать. Я начала долгую молитву, обратив мои стенания к Господу. На следующую ночь вот что мне было явлено: я увидела Динократа выходящим из места мрака, где он пребывал среди многих прочих, одолеваемым жаром и жаждой, в лохмотьях и грязи, с язвами на лице, которые были у него в момент смерти. Динократ был моим братом, он умер в семилетнем возрасте от болезни с лицом, изъеденным гнойными язвами, и его смерть потрясла всех. Я молилась за него: а между мной и им было столь великое расстояние, что мы не могли соединиться. Там, где находился Динократ, был бассейн, полный воды, со слишком высокими для детского роста краями. И Динократ поднимался на цыпочки, будто хотел оттуда попить. Мне больно было смотреть на то, что в бассейне полно воды, а он не может попить из-за высоких краев. Я проснулась и поняла, что мой брат подвергается мучениям; но я не сомневалась, что могу облегчить его страдание. Я молилась за него все дни до тех пор, пока мы не пришли в темницу императорского дворца; и нам придется сражаться в играх, проводимых во дворце по случаю годовщины Цезаря Гета. И я молилась за него денно и нощно, стеная и плача, чтобы его освободили (2).

Спустя несколько дней у Перпетуи было новое видение:

В день, когда на нас надели оковы, вот что мне было явлено: я увидела место, которое уже видела, и Динократа чистого телом, хорошо одетого, отдохнувшего (refrigerantem), а там, где были язвы, я увидела рубцы; и края бассейна, который я видела, опустились по пояс ребенку; и вода оттуда текла безостановочно. А на краю бассейна стояла золотая чаша, полная воды. Динократ подошел и стал пить, а чаща не пустела. Утолив жажду, он принялся весело играть с водой, как это бывает у детей. Я проснулась и поняла, что он был освобожден от своего наказания (3).

Важное слово — refrigerantem. Оно, вне всяких сомнений, восходит к понятию refrigerium.

Этот выдающийся текст не содержал чего-то абсолютно нового или исключительного для начала VI века. Греческий апокриф, датируемый концом II века, "Деяния Павла и Феклы" (4) сообщает о молитвах за умершую девочку. Языческая царица Трифена просит свою приемную дочь, девственницу-христианку Феклу, помолиться за ее родную умершую дочь Фальконилу. Фекла просит Бога о вечном спасении для Фальконилы.

Тертуллиан, которому иногда пытались — разумеется, безосновательно— приписать авторство "Страстей Перпетуи и Фелицаты", тем не менее жил в Карфагене времен их мученичества, знал "Деяния Павла и Феклы" и цитировал их в своем труде "De baptismo" (XVII, 5), а в другом тексте писал, что овдовевшая христианка должна молиться за своего умершего супруга и просить для него refrigerium interim, промежуточного отдохновения (5).

Не следует преувеличивать либо преуменьшать роль "Страстей Пертпетуи и Фелицаты" в предыстории чистилища.

В них нет упоминания о чистилище как таковом, и ни один образ из этих двух видений не найдет отражения в средневековом чистилище. Сад, где оказался Динократ, выглядит чуть ли не райским, это не долина, не равнина, не гора. Жажда и немощь, от которых он страдает, выглядят скорее как психологическое, чем моральное зло. Речь идет о каре психофизиологической, о labor, а не о каре-казни, не о роепа, как во всех текстах, которые предвосхищают чистилище или касаются собственно чистилища. Здесь нет ни суда, ни наказания.

Однако сам текст после святого Августина использовался и комментировался с позиций, которые привели к появлению чистилища. В тексте говорится прежде всего о некоем месте, и это не шеол, не Гадес, не лоно Авраамово. В этом месте некое существо, которое, несмотря на свой юный возраст, видимо, является грешником, ибо болячка, язва (vulnus, facie cancerata), отмечающая его лицо в первом видении и исчезающая ко второму, в христианской системе — знак греха, страдает от жажды — характерного наказания на том свете (6). Спасение дается благодаря молитве того, кто достоин добиться для него прощения. Благодаря прежде всего родственным связям (Перпетуя является его кровной сестрой), но в большей степени своим заслугам (грядущему мученичеству), она обретает право заступничества за близких перед Богом (7). Я не пытаюсь сотворить кумира, тогда как католическая церковь сурово пересматривает свой агиографический календарь. Но впечатляет тот факт, что чистилище впервые дало о себе знать в этом восхитительном тексте с легкой руки столь трогательной святой.

-------------

1 Passio sanctarum Perpetuae et Felicitatis, ed. C. van Beek, Nimegue, 1936. См.: F.J. Dolger "Antike Parallelen zum leidenden Dinocrates in der "Passio Perpetuae" in Antike und Christentum, 2, 1930', 1974 2, p. 1—40. Эта статья, сосредотачиваясь на общей атмосфере самого текста, обходит вниманием его значение, которое остается глубоко оригинальным. E.R. Dodds, Pagan and Christian in an Age of Anxiety, p.47—53, дает интересный комментарий к "Страстям Перпетуи", но не рассматривает их как предвосхищение чистилища.

2 Ed. Van Beek, p. 20.

3 Ed. Van Beek, p. 22.

4 L.Vouaux, Les Apocrypha du Nouveau Testament. Les Actes de Paul et ses letters apocryphes, Paris, 1913.

5 Enimvero et pro anima eius orat, et refrigerium interim adpostulat ei (De monogamia, X, 4).

6 О "смертной жажде" см.: М. Eliade, Traite d'Histoire des religions, Paris, 1953, p. 175—177. Я не верю в "климатическую" корреляцию между жаждой и огнем, с одной стороны, и "азиатскими" концепциями ада и "пониженной температуры" (холод, мороз, замерзшие болота и т.д.) и концепциями "нордическими" — с другой стороны. Е. Р. Доддс (Pagan and Christian in an Age of Anxiety, p. 47—53.) справедливо указывает, что бассейн из "Страстей Перпетуи" — отсылка к крещению. Вопрос о том, был ли Динократ крещен, занимал раннехристианских авторов, в частности св. Августина.

7 Марру, цитируя Феврье ("Le culte des martyrs en Afrique et ses plus anciens monuments" in Corsi di cultura sull arte ravennate e bizantina, Ravenne, 1970, p. 199), незадолго до своей смерти привлек внимание к любопытной африканской надписи, касающейся понятия refrigerium: "Любопытную — и новую — деталь дают надгробные камни Типазы: наличие цистерн и колодцев и особое значение воды. Она является не только одним из элементов потребления, но и изливается на надгробия, так что можно задать себе вопрос, а не есть ли она атрибут refrigerium'а, о котором говорят тексты. Действительно, известно, что уже в своем первоначальном смысле термин refrigerium был одним из наиболее содержательных образов, который служил для древних — сначала язычников, потом христиан (Деяния 3:20) — напоминанием о загробном блаженстве. Это слово в широком смысле означало погребальную трапезу, которая более или менее символично была связана с этим желанным блаженством. Глядя на памятник, подобный нашему, можно предположить, что вода над декором из морских животных позволяла воплотить конкретное понятие "освежения", refrigerium, связанное с погребальной трапезой." ("Une inscription chretienne de Tipasa et le refrigerium" in Antiquites africaines, t. 14, 1979, p. 269).