Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

AKAДEMИЯ HAУK CСCP

CEPИЯ "ИTOГИ И ПPOБЛEMЫ COBPEMEHHOЙ НАУКИ"

Б.Д. ГPEKOB

A.Ю. ЯKУБOBCKИЙ

3OЛOTAЯ OPДA И EЁ ПAДEHИE

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЗОЛОТАЯ ОРДА И РУСЬ

 

 

  «Татары не походили на мавров.

Они, завоевав Россию, не подарили

eй ни алгебры, ни Аристотеля».

А. С. Пушкин.

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СОСТОЯНИЕ РУСИ НАКАНУНЕ ТАТАРСКОГО ЗАВОЕВАНИЯ

 

   К концу XII в. Киевское государство уже окончательно распалось. На его огромной территории образовалось несколько независимых феодальных княжеств, каждое из которых делилось на более мелкие части, не очень крепко связанные друг с другом, со своими особыми политическими центрами.

   Феодальные войны, не прекращавшиеся и неизбежные, разорительные особенно для крестьянства и горожан, делали политическое существование этих разрозненных единиц крайне неустойчивым.

   Целые области, еще недавно входившие в состав Киевского государства, не имея возможности отстоять свою независимость от агрессии соседей, делались жертвой более сильных феодальных образований.

В разное время Венгрия, Польша на западе, Ливонский и Тевтонский ордена и Литва на северо-западе, половцы на юго-востоке очень заметно изменили недавние границы Киевского государства, включив в сферу своего политического влияния весьма значительные пространства, которыми в X—XI вв.

владел Киев.

Имею в виду Галицкое, Волынское и Смоленское княжества, в разное время ставшие жертвой венгерской, польской и литовской агрессии, Полоцкое — немецких рыцарей, Тму-тараканское, занятое половцами (кыпчаками).

Жизнь Причерноморья и Приазовья, с которыми и за которые столь энергично боролся в свое время Киев, приобретает новые политические черты и входит в новое политическое русло. Киевские владения в Причерноморье и. в частности, в Крыму сейчас целиком включаются в состав половецкого (кыпчакского) владения (Дешт-и-Кыпчак).

   Автору «Слова о полку Игореве» оставалось только напомнить о недавнем прошлом и констатировать факт, что побережье Черного и Азовского морей стало для русских князей землей «незнаемой».

«Див кличет вверху древа, велит послушати земли не-знаеме — Волзе и Поморию и Посулию и Сурожю и Корсуню и тебе, Тьмутороканский болван».1

   Княжества, расположенные в центре бывшего Киевского государства, а также в северной и северо-восточной его части, продолжали жить самостоятельной политической жизнью, но в тех же условиях феодальной обособленности, непрерывной войны.

Киев в это время уже не был прежним Киевом, соперником Константинополя. Владимиру Мономаху (1113—1125) на сравнительно короткий срок удалось задержать начавшийся процесс распада государства. Не забудем, что Владимир Мономах хотя и получил власть в Киеве по инициативе растерявшихся после восстания 1113 г. верхов киевского общества, но несомненно его кандидатура была приемлема и для массы киевлян, особенно после тех мер, которые Мономах был вынужден принять под давлением восставших масс.

   Сын Владимира Мономаха Мстислав (1125—1132) еще крепко держал в своих руках власть, но власть лишь над частью бывшего Киевского государства.

   Мстислав владел Киевом, Новгородом и Смоленском, поставив по этим городам своих сыновей, а по другим городам имел послушных ему братьев. Мстиславу удалось даже вернуть в состав Киевского государства Полоцк, куда он тоже посадил одного из своих сыновей.

 

 1 Это место «Слова о полку Игореве» толкует Голубовский так: «В этих словах заключается обращение ко всему тому, что утеряли славяне при наплыве в южные степи кочевников» (П. Голубовский. История Северской земли. Киев, 1881,

 

Но значительная часть бывшего Киевского государства уже не признавала власти Мстислава.

По смерти Мстислава (1132) начался распад и его владений. Параллельно тот же процесс шел и в других частях бывшего Киевского государства.

Сыновья и внуки Святослава Черниговского вели ожесточенную борьбу между собой за политическую самостоятельность своих вотчин-княжений, в итоге чего обособились княжения Черниговское, Муромо-Рязанское, в 60-х годах XII в. распавшееся в свою очередь на княжества Муромское и Рязанское:

Заметно и решительно крепла самостоятельность Галиц-кого княжества.

Киев, хотя уже и не совсем похожий на Киев недавнего времени, все еще продолжает служить предметом исканий русских князей.

В борьбе за Киев выступают особенно энергично сын Мстислава Изяслав в союзе с венграми и поляками и Юрий Владимирович Долгорукий в союзе с галицким князем Владимиром Володаревичем и половцами. Юрию Долгорукому после долгой и упорной борьбы в конце концов удалось завладеть Киевом, но не надолго: через три года после занятия Киева он здесь умер (1157).

Борьба между княжествами («усобицы») продолжалась. В ней участвуют новые лица, но общий стиль картины мало меняется. Взаимные отношения князей безнадежно запутывались.

Вот при каких, обстоятельствах кыпчакам (половцам) удалось усилиться за счет своих северо-западных соседей.

Киевский князь Мстислав Изяславич сделал было попытку поднять падающее значение Киева: в 1168 г. он приглашает своих братьев «пожалиться о Русской земле» и итти против половцев, которые «несут хрестьяны на всяко лето у воже свои» (т. е. забирают на Руси огромный полон) и «Греческий путь изотимають и Соляный и Залозный».1 Поход был для русских князей удачным, но эта удача не могла изменить ясно наметившегося хода вещей и предотвратить дальнейшее углубление процесса дробления русских княжений и усиления на юго-востоке Половецкого государства.2

Если Киевское государство IX—XI вв., как и всякое феодализирующееся государство, было непрочным, тем более что в состав его входили далеко не однородные по своей культуре и по этническому составу части, то с распадом этого государства каждая из его частей, предоставленных самим себе, продолжала жить еще более обособленной жизнью, ставя перед собой свои собственные цели и осуществляя их своими собственными средствами.

Следует сказать больше: самый распад этого государства был обусловлен тем, что в отдельных его частях все яснее и ярче обнаруживались ростки новой жизни, требовавшие новых политических условий для своего дальнейшего развития.

Новгород, например, со своим могущественным боярством, в первой половине XII в. захватившим в свои руки всю полноту власти, превратился в боярскую республику не потому, что оторвался от Киева, а потому, что в нем оказались налицо силы, способные отстоять независимое от Киева бытие.

Не удивительно поэтому, что в XII—XIII вв. мы можем наблюдать на территории Киевского государства новые политические центры, оригинальные в своей хозяйственной основе, со своеобразным соотношением классов. В кратком очерке нет никакой возможности изобразить все особенности в истории каждого даже из "более или менее крупных политических образований.

Между тем для понимания дальнейших событий в связи с распространением татарской власти в Европе совершенно необходимо учесть все эти особенности в жизни русских княжеств.

 

 1 Ипатьевская летопись, стр. 368. Дата — 1170 г. — Ипатьевской летописи признается неточной.

 2 Там же, стр. 11 и дальше.

 

Для иллюстрации высказанного положения я остановлюсь только на трех наиболее сильных, с наиболее резко выраженными особенностями общественных отношений и политического строя единицах: Владимиро-Суздальском княжестве, Новгородской республике и Галицко-Волынской земле.

 

Владимиро - Суздальское княжество

Совсем не случайно киевский князь мономахович Андрей Юрьевич Боголюбский не захотел, вопреки желанию своего отца, оставаться в Киеве и перешел на северо-восток, в Ростово-Суздальскую землю, в новый город Владимир на Клязьме.

Именно здесь, на северо-востоке, — и особенно в новых городах — заметно росли те элементы, которые, протестуя против бесконечных феодальных войн, против старой боярской знати, тяготели к сильной княжеской власти. Этот союз во Владимиро-Суздальском княжестве мы можем констатировать со времен Андрея Боголюбского.

Расположенная на удобных речных путях, непосредственно связанная на северо-западе с тогдашним окном в Европу— Новгородом, на востоке с Болгарским ханством, в то же время имея полную возможность по речным системам сноситься с югом и юго-востоком (Волжский и Донской пути), — Ростово-Суздальская земля имела таким образом много благоприятных условий для дальнейшего своего развития. Этот край стал особенно энергично расти благодаря переменам, происходившим в XII—XIII вв. в хозяйственном положении западной и южной Европы, так пагубно отразившимся на судьбе Поднепровья. Имею в виду перемещение в связи с крестовыми, походами торговых путей, которые прошли мимо Киева, благодаря чему старый торговый центр очутился в «коммерческом тупике». В то же время эти новые торговые пути и новые торговые обороты вызвали большое оживление итальянских, французских, и немецких городов. А это оживление дало в свою очередь толчок к дальнейшему росту Новгорода, подняло значение Крыма, превратив его в базу генуэзской торговли с восточной Европой и в частности с Ростово-Суздаль-ской землей.

Хозяйственное преуспеяние края сказалось в росте новых городов, по своей общественной структуре значительно отличавшихся от городов старых. В новых городах энергично развиваются ремесло и торговля. Очень знаменательно отношение старого ростовского боярства к новому городу Владимиру. Бояре не могли равнодушно смотреть на разрастание нового города: они видели здесь силу, им враждебную. Полным пренебрежением к ремесленникам нового города дышат их слова, адресованные Владимиру: «несть бо свое княжение град Владимир, но пригород есть наш, а наши смерды в нем живут и холопы, каменосечцы, и древоделы, и орачи».1

Ростовские бояре, однако, не могли не заметить самого факта роста нового города, и в степени их беспокойства по атому поводу несомненно сказывается сила их опасений. Факт борьбы «старых» и «новых» городов в этом крае давно был отмечен нашими историками, и между прочим G. M. Соловьевым.2 В наше время обращено было внимание на различие даже в системе стройки «старых» и «новых» городов: если, например, старый город Суздаль есть небольшой по территории, укрепленный стеной кремлевский участок, окруженный неукрепленным поселком, то в «новом» городе Владимире укреплениями окружен не только кремль, а и весь городской посад.3 Разница в структуре городов, конечно, объясняется разницей в общественных отношениях этих городов.

 

 1 Никоновская летопись, под 1177 г.

 2 С. M. Соловьев. История России. Изд. «Общественной пользы», т. I, стр. 498 и др.

 3 Н. Н. Воронин. К вопросу об археологическом изучении поселения эпохи феодализма. Пробл.   ист. докапитал, общ., № 5, 1934Р стр. 102.

 

   Когда Андрей окончательно переселился с юга на север, он постарался сделать все, чтобы его город Владимир, этот город каменщиков и плотников, мог перегнать боярский Ростов. Борьба со старым боярством окончилась лично для Андрея печально: он был убит группой бояр; во главе этой группы стояли бояре Кучковичи, те самые, у которых отец Андрея Юрий отобрал Москву.

Но смерть Андрея не означала конца начатой борьбы.. Она продолжалась. Бояре на место князя Андрея постарались посадить рязанских князей Мстислава и Ярополка Ростисла-вичей. Они были уверены, что эти князья будут и впредь действовать в их интересах так же энергично, как Рязань до сих пор поддерживала их.

Город Владимир сделал было неудавшуюся попытку посадить у себя братьев Андрея — Михаила и Всеволода; но им пришлось покинуть Владимирскую землю в качестве изгнанников.

Боярские ставленники Мстислав и Ярополк Ростиславичи скоро показали себя в полной мере. Больше других от их бесцеремонных приемов властвования пострадал город Владимир. Здесь они не щадили ничего. Ограбили прежде всего Владимирский собор, на украшение которого Андрей потратил огромнейшие средства. Ценности они отправляли к себе домой в Рязань.

Окончилось дело восстанием владимирцев и приглашением Михаила и Всеволода, которые с боем вернулись во Владимир. Михаил скоро умер, и власть перешла к Всеволоду.

Ростовское и суздальское боярство делает попытку посадить снова Мстислава Ростиславича, но этот «герой» потерпел жесточайшее поражение от владимирцев и бежал к себе в Рязань, откуда он пробовал нанести удар Владимиру с юга, но безуспешно.

Решительная победа осталась за Всеволодом. Он велел конфисковать боярские села и тем самым нанес новый удар своему врагу; за этой расправой последовал победоносный поход Всеволода на Рязань, союзника ростовского и суздальского боярства.

Рязанский князь Глеб и его родственник князь Мстислав, прославившийся своим грабежом во Владимире в бытность свою там на княжении, попали в руки Всеволода в качестве пленных. Мстиславу удалось, однако, получить свободу, и он нашел себе — совсем не случайно — радушный прием в Новгороде Великом: новгородские бояре внимательно следили за событиями, развивающимися в Суздальской земле, и не скрывали своей солидарности с ростовским и суздальским боярством.

Совершенно понятно, какие политические причины руководили Всеволодом в его походах на Новгород, после чего он получил возможность распоряжаться там не хуже, чем у себя дома.

Это тот самый Всеволод «Большое гнездо», о котором так ярко отозвался автор «Слова о полку Игоревен.

«Великий княже Всеволоде! не мыслию ти прилетети издалеча отня злата стола поблюсти: ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти; аже бы ты был, то была бы чага1 по ногате, а кощей2 по резане. Ты бо можеши по суху живыми шереширы3 стреляти, удалыми сыны Глебовы».

Автор «Слова» жалеет, что нет на юге Всеволода, который мог бы легко справиться с половцами, с феодальной разобщенностью всей Руси и княжескими "усобицами".4

 

 1 Пленница.

 2 Пленник.

 3 Луки-самострелы (см. стр. 18).

 4 Автор «Слова» — решительный враг новых феодальных политических порядков. Он находит немало бичующих огненных слов по поводу междукняжеских распрей:, ослабляющих землю русскую. «Тогда при Олзе Гориславичи сеяшется и растяжеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука, в княжих крамолах веди человеком скратишась. Тогда по Русской земли редко ратаеве кикахуть, но часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полотети на уедие». «Усобица князем на погашая погыбе, рекоста бо брат брату: „се мое, а то мое же". И начата князи про малое „се великое" молвити, а сами на себе крамолу ковати. А погашш со всех стран прихождаху с победами на землю Русскую».

 

Время княжения Всеволода (1176—1212) — блестящее время в истории Владимирской земли. При нем границы этого княжества значительно расширились, главным образом на восток: два похода на Болгарское ханство и четыре похода на Мордву дали ему возможность продвинуться к Волге, а его сыну Юрию — стать на Волге твердой ногой: в 1221 г. он на месте разрушенной мордовской крепости построил город Нижний, теперь Горький.

Дальнейшее продвижение на Волгу было приостановлено завоеваниями на Волге монголов-татар. Мордовская земля, полуопустошенная русскими, попала в 1239 г. под власть монголов и вошла в состав Золотой Орды. Такая же участь постигла и Болгарское ханство. О судьбе Владимирского княжества речь будет ниже.

Таковы в основных чертах особенности в развитии Влади-миро-Суздальского княжества, сильнейшего из княжеств, на которые распалось Киевское государство. Здесь мы видим состояние общественных сил, весьма способствовавшее усилению княжеской власти. Элементы, враждебные старому боярству, в союзе с княжеской властью дали Владимирскому княжеству новые широкие возможности, осуществление которых выдвинуло его среди других русских земель.

Но накануне появления татар на его территории и это княжество распалось на несколько частей.

 

Новгород   Beликий

Совсем иную картину общественного развития мы можем наблюдать в Новгородской земле.

   Несмотря на то, что природа здесь не баловала земледельца, основным занятием новгородского крестьянства, как и в других русских землях, было земледелие. Но тот же крестьянин рано научился извлекать богатства, находившиеся и в недрах земных. Имею в виду соляной раствор, который давал немалый доход предприимчивому новгородцу. Многочисленные реки, речки и озера и два окаймлявшие Новгородскую землю моря (Балтийское и Белое) снабжали новгородца в изобилии хорошей рыбой, тюленьим жиром, моржовыми клыками и кожей нерпы. В лесах, тянувшихся на огромные пространства, разнообразный зверь давал меха и мясо, пчелы — мед и воск. Меха, так дорого ценившиеся и дома и особенно за границей, однако обогащали не тех, кто ловил и бил зверя, а тех, кто властвовал над охотником: меха поступали в качестве оброков и даней, следовательно путем принуждения, в руки владельцев земли, т. е. бояр, успевших захватить лучшие места на огромной территории Новгорода.

Ремесло в Новгороде выделилось от сельского хозяйства рано. В глубокой древности новгородцы были известны как хорошие гончары и плотники. Самый главный город этой земли, — но не самый старый, — Новгород появился при тех же приблизительно условиях, что и Владимир на Клязьме. Он победил более старое поселение городского типа, Ладогу, и повидимому победил тем же оружием, что и Владимир. Два новгородские конца (из пяти) сохранили нам воспоминание о ремесленном происхождении этого города. Гончарный и Плотницкий концы, повидимому, были ремесленными поселками, включившимися в состав нового большого города.

Немало и других городов возникло на территории этого княжения.

Исключительные удобства местоположения Новгорода рано поставили его в выгодные торговые условия. В Ильмень впадают реки, текущие с востока (Мета), с запада (Шелонь), с юга (Ловать); с запада же близко к Новгороду проходит Луга, связывающая Новгород с Балтийским морем, с которым Новгород имеет кроме того еще более прямую связь через Волхов, Ладожское озеро и Неву.

Множество мелких речек, впадающих в Ильмень и Волхов, служили и доселе служат прекрасными путями сообщения для окрестного населения.

Взгляните на Волхов у Новгорода сейчас. На его мутной воде там и сям белеют паруса. Их -много. Это окрестные жители едут в город. В базарный день на реке больше челнов, чем телег на торговой площади.

G XI века, когда оживился великий водный путь «из варяг в греки», Новгород стал особенно энергично расти. Уже не одни окрестные кустари возили сюда на сбыт свои изделия. Со всех сторон огромной страны стали поступать сюда меха, мед, воск, сало, пенька, смола, поташ, деготь и другие продукты. А в этом оживленном городе кого только не было: греки из Корсуни и Константинополя, арабы из далекой Азии, болгары из Прикамья, скандинавы и финны, славяне, евреи, прибывшие сюда из разных стран.

Для того чтобы закупить новгородское сырье, в котором нуждались Европа и Азия, с разных концов Европы и Азии купцы свозили сюда сухие краски, металлические изделия, вина, сладости, фрукты.

Зимой на лошадях, летом на судах в Новгород беспрерывным потоком шли товары, расходящиеся отсюда по разным углам русской и не русской земли. Движение в городе большое. По бревенчатым мостовым развозят товары в складочные места (дворы немецкий, готский и др.). Не удивительно, что Новгород стал богатейшим городом.

Но кто же здесь так сильно богател?

Купцы? Это несомненно. Но были тут люди и побогаче купцов. Это — бояре новгородские.

Купец мог только скупать у населения те продукты, которых требовал рынок. Но крестьяне, основное новгородское население, не производили на сбыт, и закупать у них много было нельзя. Бояре же, издавна освоившие огромные пространства земли, населенной крестьянством, славянским и неславянским, имели возможность заставлять своих под данных свозить им меха, пряжу, хлеб, полотно, жиры, мясо, мед, воск и пр. Волей-неволей крестьянину приходилось тащить не только свои избытки, а и самое для него необходимое.

Если боярину этого казалось мало, он забирал свою дружину и отправлялся с нею подальше на север и восток и там нападал на туземные племена, таким путем впервые узнававшие о существовании Новгорода с его алчными до наживы хозяевами.

К концу XI в. боярские дружины дошли до Урала. Бывавшие там люди дразнили аппетиты не только новгородцев, но и южан (киевлян) своими рассказами о чудесах этих далеких краев: там, в далекой Югре, с неба падают тучи, из которых выходят маленькие белки и олени, которые тут же вырастают и разбегаются по земле, в Уральских горах живут неведомые люди, предлагающие меха в обмен на железные изделия.

Все эти рассказы, идущие из Новгорода, говорят о том, что именно больше всего интересовало новгородцев, что их тянуло на север и восток. Это — меха, металл, рыбий зуб. За ними новгородское боярство и отправляло свои вооруженные дружины (ушкуйники, от лодок-ушкуев, на которых они передвигались). Они захватывали все новые и новые богатые земли, давая возможность своим господам богатеть беспредельно.

Так в Новгороде успело образоваться два слоя богачей — боярство и купечество, с явным преобладанием силы бояр. Нигде в это время на Руси не было боярства более могущественного. Этот факт наложил свой отпечаток на всю историю Новгорода. Бояре использовали свою силу и политически: вынужденные считаться с городской массой, они все же захватили в свои руки власть и превратили Новгород в боярскую республику. В конце 30-х годов XII в. Новгород стал республикой.

В этой республике бояре отвели более чем скромное место и князю. И не случайно многие историки в недоумении останавливались перед вопросом: зачем и почему князь, несмотря на всю незавидность своего положения, все-таки сидел в этом боярском гнезде!1

Действительно, князя здесь сжали со всех сторон: он даже на охоту ездить не мог, куда хотел, не мог пасти своих лошадей на не указанном заранее месте, рыбу впрок мог заготовлять только там, где разрешало ему вече, предварительно огово-оившее все эти и подобные мелочи в договорной грамоте, на которой князь должен был целовать крест. В Новгороде князь — всегда пришелец из чужой, хотя бы и соседней земли, так как Новгородская земля своих собственных князей не имела: они шли в Новгород со стороны. Зачем и почему?

На этот вопрос ответить нетрудно.

Новгород находился в окружении земель, во главе которых стояли князья и короли.

Новгород не мог в силу своих жизненных интересов не входить в постоянную и тесную связь со своими соседями, а эти соседи из-за Новгорода, можно сказать без преувеличения, все перессорились и передрались. Все они считали для себя важным так или иначе связаться с Новгородом как с крупным торговым центром в интересах своих собственных княжений.

Кто в данный момент из князей был сильнее, тот энергичнее стремился отодвинуть от Новгорода конкурентов, для того чтобы использовать его для себя.

В 1148 г. киевский князь Изяслав Мстиславич обвиняет Юрия Долгорукого, князя суздальского: «Се стрый мой Гюр-гий из Ростова обидит мой Новгород и дани от них отоимал и на путех им пакости деет, а хочю пойти на нь и то хочю упра-вить либо миром, либо ратью».1

По мере ослабления Киева его шансы на влияние в Новгороде падают, но тем не менее притязания киевских князей, не прекращаются.

Андрей Боголюбский, сидя во Владимире, решительно заявляет, что будет искать Новгорода «добром или лихом». Из-за Новгорода главным образом он вошел в конфликт с Киевом. В 1169 г. он снарядил поход на Киев с целью покончить с его старыми притязаниями, а в следующем году — на Иов-город с намерением подчинить его себе. 8 марта 1169 г. рать, снаряженная Андреем, взяла Киев и нанесла ему непоправимый удар. Новгородцы в битве 25 февраля 1170 г. отразили суздальское войско и упрочили свою независимость.

 

 1 Ипатьевская летопись, стр. 258.

 

Преемник Андрея, владимирский князь Всеволод «Большое гнездо», вел ту же политику еще более настойчиво и успешно, он ревниво оберегал Новгород для себя. Опираясь на часть связанного с Суздалем своими интересами новгородского боярства, он держал в Новгороде в качестве князей своих ставленников, лишь заменяя одного другим тогда, когда под властной рукой владимирского князя делалось новгородцам невтерпеж.

Посылая в 1206 г. своего старшего сына Константина в Новгород, Всеволод подчеркивал, что старшему князю следует сидеть в городе, имеющем «старейшинство» во всей русской земле, каковым он считал Новгород. «Поеди в свой город, — говорил Всеволод Константину, вручая ему крест и меч как символ власти, — на пасение людей своих от противных». Но этот обряд инвеституры имеет и другую, для нас важную сторону. Он устанавливал зависимость вассала от сюзерена. И мы нисколько не ошибемся, если и здесь отметим основную тенденцию Всеволода — поставить в зависимость от себя Новгородскую землю. Из дальнейшего поведения Всеволода и Константина это делается совершенно ясным.

   Красочной фигурой в истории Новгорода этой поры был боярин Дмитр Мирошкинич. ставленник Всеволода. При поддержке Всеволода Мирошка (отец Дмитра) стал посадником новгородским. Та же всеволодова рука участвовала и в поста-влении новгородского епископа Митрофана. Но и враждебные Всеволоду силы не дремали.

По смерти Мирошки новгородское вече вопреки ожиданию Всеволода выбрало в посадники не сына Мирошки Дмитра, о чем хлопотал Всеволод, а враждебного Всеволоду Михалку Степановича. Всеволод принял решительные меры: послал в Новгород своего сына Константина, настоял на низложении Михалки и выборе Дмитра, применив при этом действия весьма резкие, вплоть до казни боярина Олексы Смысловича без воли веча новгородского.

Новгород оказался во власти Всеволода, как в тисках, Чем крепче осуществлял Всеволод свою волю в Новгороде, тем энергичнее он уверял новгородское вече в неприкосновенности его суверенных прав. После того как он умудрился в 1209 г. заставить новгородское войско участвовать в своем походе на дружественную Новгороду Рязань, т. е. заставил новгородское вече выполнять политическую программу, шедшую вразрез с интересами Новгорода, он счел возможным подтвердить новгородские старые вольности: «вда им волю всю и уставы старых князь, его же хотеху новгородци и рече им: кто вы добр, того любите, а злых казните».1

Всеволод с рязанского похода прихватил с собой во Владимир своего сына, новгородского князя Константина, и ра-ненного в бою посадника Дмитра. Сделал он это не случайно, так как, очевидно, до него дошли слухи о том, что в Новгороде готовятся грозные события, в частности суровая расправа со сторонниками Всеволода и в первую голову с князем Константином и посадником Дмитром. Новгородское войско вернулось в Новгород, но не свернуло своих знамен, не разошлось мирно по домам, а собралось на вече, на этот раз не предвещавшее Суздалю ничего хорошего, так как не много говорили на этом вече. Дело было ясно. Политика Мирошки и его сына, опиравшихся на силу Суздаля, потерпела крушение. Усилились враги суздальского князя, обвинявшие сторонников Суздаля в том, что они в угоду Всеволоду пренебрегали интересами Новгорода: «яко ти (Мирошкиничи) поведеша на новгородцах сребро имати и по волости куны [в тексте очевидно ошибочно «куры»] брати, по купце виру дикую и по-возы возити и все зло».

Народный гнев обрушился прежде всего на Мирошкиничей. Богатые дворы Дмитра и Мирошки были разграблены и сожжены, их села, люди и движимое имущество распроданы. Получилась большая сумма, которую распределили между собой участники движения в городе, кое-кто тайно нахватал всякого боярского добра, и многие от этого даже разбогатели.

Векселя, найденные у Мирошкиничей, которые восставшая масса не могла использовать, были сохранены с тем, чтобы передать их в распоряжение князя. Очевидно, вече предполагало призвать себе князя «на всей свой воле», так как новгородский князь Константин сейчас сидел во Владимире у своего отца Всеволода и едва ли бы рискнул вернуться сейчас в Новгород. Он действительно в Новгород уже не вернулся.

 

 1 Новгородская I летопись, стр. 191

 

Над умершим от ран посадником Дмитром, привезенным в Новгород для погребения рядом с его отцом в Юрьево» монастыре, новгородцы хотели устроить суд и предать публичной казни.

  и Однако у новгородского веча нехватило сил не допустить к себе другого сына Всеволода, Святослава, с которым вече пыталось договориться. Святослав как будто обещал не настаивать на одиозных кандидатурах в посадники, с его ведома было конфисковано имущество бояр, близких Мирошкиничам и князю Константину. Святослав же получил и многочисленные векселя Мирошкиничей.

Но не   этого хотела антисуздальская часть новгородского общества. Можно думать, что в это время тайно уже велись -переговоры с другим князем, Мстиславом Мстиславичем Торо-пецким, по прозванию Удалым.

Он быстро двинулся на Торжок, взял его, арестовал дворян Святослава Всеволодовича и посадника и послал сказать в Новгород: «Кланяюся святей Софии и гробу отца моего. я всем новгородцем; пришел есмь к вам, слышав насилие от князь и жаль ми своея отчины». Сейчас же новгородцы схватили князя Святослава Всеволодовича и посадили под арест со всем его окружением, а Мстислав повел новгородские полки против самого Всеволода. Всеволод не решился на открытый бой и вступил в переговоры. Новгород снова оетался победителем.

 Под предводительством Мстислава новгородцы вместе со смольнянами сделали удачную попытку распоряжаться судьбами Киева и Чернигова, под тем же водительством уже после смерти Всеволода (1212) они вторглись в Ростово-Суз-дальскудо землю и нанесли суздальцам и ростовцам решительное поражение на реке Липице (1216 г.), в результате чего произошли серьезные политические перемены во всей Влади-миро-Суздальской земле: Юрий, сын Всеволода, вынужден был отказаться от города Владимира и своего старшинства, вместо него был посажен на Владимирский стол Константин — союзник Мстислава Удалого; Юрий перешел в Суздаль. После смерти Константина Юрий снова занял Владимир.

Так падало значение Владимирского княжения и крепла независимость Новгородской аристократической республики. Процесс дробления русской земли на отдельные обособленные княжения продвинулся еще на шаг вперед.

 

Земля Галицко - Волынская и Киев

В то время, когда на севере Новгороду удалось ослабить силу Владимирского великого княжения, на юге поднималось княжество Галицко-Волынское. Это княжество, образовавшееся из объединения двух княжеств, Галицкого и Волынского, стало к началу XIII в. серьезной политической силой, влиятельной не только в южной Руси, но и среди государств, расположенных от нее на юге и западе, — Венгрии и Польши.

Заметно усиливалось Галицкое княжество уже в конце XII в. при князе Ярославе, которого автор «Слова о полку Игореве» называет Осмомыслом. Только о двух русских князьях знаменитый наш поэт говорит как о наиболее могущественных: о Всеволоде «Большое гнездо» (см. стр. 127) и о Ярославе Галицком: «Галичкый Осмомысле Ярославе! высоко седиши на своем златокованнем столе, подпер горы Угорские своими железными полки, заступив королеви путь, затворив Дунаю ворота, меча бремена чрез облакы, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землям текут: отворявши Кыеву врата, стрелявши с отня злата стола салтаны за землями. Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю русскую, за раны Игоревне буего Святославлича!».

Тот же поэт знает и волынского князя Романа, участника воспеваемого им похода Игоря Святославича. Этот Роман объединил оба княжества (1199—1205). При нем и затем после него здесь особенно заметна борьба князей и примыкающих к ним общественных элементов « «ильным боярством, вариант уже знакомый нам по истории общественных отношений Вда-димиро-Суздалъской земли.

Роман и Даниил в этой борьбе пользовались прежде всего сочувствием городских элементов — купечества и ремесленников. Летописец так и говорит о Данииле, что его «любяхуть гражане». Очень яркую картину, где обрисованы взаимные отношения классов, дает нам галицкий летописец.

В 1236 г. Даниил подошел к Галичу, в котором заперлись галицкие бояре, так как князь Ростислав был в это время в походе. Много стоило усилий боярству удерживать городскую массу от сдачи города Даниилу. Наконец, оно вынуждено было уступить, и горожане, по словам летописца, «пустишася (к Даниилу, — Б. Г.) яко дети ко отцю, яко пчелы к матце. яко жажющи воды к источнику». Епископ и дворецкий князя Ростислава, увидев, что дело их проиграно, вынуждены были притворяться тоже сочувствующими Даниилу: «изыдоста слезными очима и рслабленом лицем и ближающа уста своя. . . реста с нужею: прииди, княже Данило, приими град!».

А за ними волей-неволей последовали и бояре галицкие. «Бояре же пришедше, падше на ногу его, просяще милости».1 Положение Галицко-Волынского княжества этого периода характеризуется не только остро выраженной борьбой классов, но и его борьбой с сильными соседями, не скрывавшими своих притязаний на Галицко-Волынскую территорию. Имею в виду венгров, поляков и литовцев. Недалеко были и половцы, с которыми также приходилось серьезно считаться.

Сами князья галицкие и волынские втягивали в свои дела соседей, привыкли пользоваться их помощью против тех же венгров, литовцев и поляков. Таким образом, эти иноземные силы неизбежно вмешивались в галицко-волынские дела и при случае готовы были захватить княжество себе, что и произошло в конечном счете несколько позже.

 

 1 Ипатьевская летопись, стр. 517—518.

 

Галицкий князь Роман, опираясь на силу и сочувствие тех слоев общества, которые особенно страдали от беспрерывных феодальных войн, пробовал распоряжаться и Киевом, найдя и здесь точку опоры в киевских низах и купечестве. В этом отношении весьма характерен поход Романа на Киев в 1203 г. Киевское городское население открыто стало на его сторону, отворило ворота и впустило его в нижний город. Киевский князь Рюрик, видя, что киевляне встали против него, даже не думал сопротивляться. Рюрик был изгнан, и в Киеве Роман посадил своего двоюродного брата Ингваря. Роман в данном случае действовал по соглашению со Всеволодом «Большое гнездо».

За собой Роман не решился оставить Киев по ряду соображений: Киев тогда находился в орбите власти Всеволода «Большое гнездо», а Роман был настолько силен, что подчиняться Всеволоду не хотел, но не хотел он и ссориться с могущественным северным князем. Незначительный по своему политическому весу князь Ингварь обеспечивал Роману некоторую долю влияния на Киевскую землю. Один из южных летописцев просто назьщает Ингваря наместником Романа.1

Однако Рюрик не хотел мириться со своим положением. Ои нашел себе союзников — между прочим призвал «всю Половецкую землю» — и напал на Киев. Город был взят, победители сильно в нем похозяйничали.

Это вторичное опустошение Киева, последовавшее через 34 года за первым, еще больше подорвало его значение.

Судьба Рюрика очень сложна. Он то садился на Киевский стол, то вынужден был его покидать, то его насильно постригают в монахи, то он сбрасывает с себя монашескую рясу и снова садится на Киевский стол, ищет союзников, воюет, отсижвваегся  в своем княжеском гнезде, городе Овруче (древлянская земля), интригует, мирится, пока в 1214 (приблизительно) году не заканчивает всякие счеты со своей бурной жизнью, выгнанный из Киева Всеволодом Чермным. Жизнь Рюрика, интересная сама по себе, прекрасно характеризует сложность тогдашних политических отношений.

   

 1 М. С.   Грушевский.   Очерк истории Киевской земли. 1891, стр. 263.

   

После его смерти обстановка на юге и севере запуталась еще больше. Гроза севера, Всеволод «Большое гнездо», умер за два года до Рюрика.

Во Владимирской земле началась борьба за власть; в то же время в Галиче шли распри между претендентами на Галичский стол. И на севере и на юге эта борьба велась в обстановке крайнего обострения классовых противоречий между боярством и враждебными ему силами, главным образом городами.

В это трудное и сложное время на юге появляется уже знакомый нам Мстислав Мстиславич, князь торопецкий и новгородский.

В союзе со смоленским Мстиславом Романовичем он напал на Черниговвкую землю и отсюда двинулся на Киев, взял его, посадил сначала Ингваря, уже однажды здесь сидевшего, а потом отдал своему союзнику Мстиславу Романовичу смоленскому. Сам Мстислав Мстиславич Удалой, не порывая связей с южной Русью, активно участвует в политической жизни Новгорода. Он приезжал сюда и в 1215 и 1217 г. после своего знаменитого похода в Суздальскую землю и Липецкой битвы.

Воспользовавшись распрей между Венгрией и Польшей, Мстислав Мстиславич занимает Галич, который ему удалось в конце концов удержать за собой, несмотря на то что Польша и Венгрия, примирившись, пошли против него.

***

Вот в каком, приблизительно, состоянии находились главнейшие части распавшегося Киевского государства в момент первого появления монголов в нашей стране. Перед нами прошли только наиболее показательные факты, связанные с жизнью нескольких частей великой равнины, занятой народами нашей страны. Если бы мы взяли на себя труд продемонстрировать во всей полноте вею сложность тогдашних общественных и политических отношений, мы на гораздо более широкой основе могли бы притти к выводу, что перед нами хорошо известный всем странам, переживавшим феодализм, «беспорядок», возведенный в систему.

Противоречивые интересы феодальных княжений стали причиной беспрерывных и неизбежных столкновений их друг с другом.

Автор «Слова о полку Игореве» очень ярко характеризовал основные мотивы поведения владетельных князей этого периода: «рекоста бо брат брату: "се мое, а то мое же". И начата князя про малое „се великое" молвити, а сами на себе крамолу ковати».

Среди этого политического хаоса мы, хотя и не всегда ясно, различаем фигуру великого князя, в данной обстановке еще бессильного. Однако союз его с общественными силами, враждебными феодальной раздробленности, заключал в себе возможности дальнейшего роста его политического значения и перспективу успешной борьбы с хроническими феодальными войнами, так называемыми «усобицами», сплочения народных сил для защиты от внешнего врага. Но процесс этот длительный: понадобилось несколько столетий, чтобы его результаты вылились в форму осязаемых политических фактов. Время же, о котором сейчас идет речь, — это разгар усобиц, высший подъем «всеобщей путаницы».1 И к несчастью для Руси именно в этот роковой момент появились в нашей стране монгольские полчища.

В то время, когда монгольское войско было огромно по численности и подчинено единому командованию, поскольку монголы в это время заканчивали дофеодальный период своей истории и феодальная раздробленность их еще ожидала впереди, среди русских, уже феодальных княжеств мы наблюдаем полное разобщение сил. Многочисленные княжения делились и переделялись, беспрерывно воевали, вступали друг с другом в соглашения, которые так же быстро расторгались, как и заключались. Разрозненные, они были бессильны оказать активное сопротивление хорошо организованному и значительному врагу.

Эти условия разобщенности княжений были главнейшей причиной столь успешного наступления монгольских войск на восточную Европу.

Попробуем проследить этот путь татарских завоеваний, имея основной задачей освещение вопросов, связанных с судьбами народов нашей страны.

 

 1 Ср.: Ф. Энгельс. Неопубликованная рукопись. Пролетарская революция, № 6, 1935, стр. 157.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ТАТАРАМИ. БИТВА НА КАЛКЕ

 

Первая встреча русских и половецких дружин с ханским войском произошла в 1223 г. на реке Калке. До этого времени русские ничего не знали о татарах. Какое впечатление произвели татары на русских, лучше всего выразил в своем произведении  летописец: «Том же лете, — пишет он, — по грехом нашим придоша языци незнаеми, их же добре никто ж не, весть: кто сучъ и отколе изидоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их. А зовут я татары, а инии глаголють таурмены, а друзйи печенези; инии же глаго-лют... , яко... суть ис пустыни Етриевскые... Бог един весть, кто суть и отколе изидоша; премудрии мужи ведять я добре, кто книгы разумееть; мы же их не вемы, кто суть; но еде вписахом о них памяти ради русских князь и беды, яже бысть от них им: слышахом бо, яко многы страны попле-ниша — ясы, обозы, касоги и половеч безбожных множество избиша...».1

Летописец передает здесь только слухи и толки. Точного он решительно ничего сказать не может, скромно исключая себя из среды «премудрых мужей», разумеющих книги, и отводя себе роль простого протоколиста бедственного события.

 

 1 Новгородская летопись,   1888,  стр.  214—215. Ср.: Лаврентьевская летопись, 1897, стр. 423— 424.

 

Но и протокол этот интересен, так как запротоколированное событие было очень крупным. Согласно русским летописным данным, дело представляется в следующем виде.

В 1223 г. половцы сообщили русским князьям весть о вторжении монголов в землю половецкую. Половецкий хан Котян обратился за помощью к своему тестю, галицкому князю Мстиславу Удалому. На юге Восточной Европы появились татарские войска под предводительством полководцев чингис-хановых — Джебе и Субэдея.

Мстислав Удалой успел склонить к союзу против татар наиболее влиятельных южнорусских князей, еще трех Мстиславов: Мстислава Романовича Киевского, Мстислава Святославича Черниговского, Мстислава Немого Пересопницкого, вместе с которыми выступили несколько других князей, в том числе двадцатидвухлетний юноша Даниил Романович, князь волынский. Обращался Мстислав за помощью и к владимиро-суздальскому князю Юрию Всеволодовичу, который, однако, не спешил на выручку к своему старому сопернику, с которым он боролся из-за власти в Новгороде.

Татары, узнав о том, что русские князья готовятся помогать половцам, отправили к князьям русским послов с предупреждением: «Се слышим, оже идете противу нас, послушавше половец; а мы вашей земли не заяхом, ни город ваших, ни сел ваших, ни на вас придохом, но придохом богом пущени на холопы и на конюси свое на поганые половче; а вы возьмите с нами мир; оже выбежать к вам, а бийти их оттоле, а товары емлите к себе; занеже слышахом, яко и вам много зла сотвориша; того же деля и мы бием».1

В ответ на это предложение русские князья перебили татар-ских послов и двинулись навстречу татарам.

На семнадцатый день похода русское войско остановилось близ Олешья.

Татары еще раз послали своих послов, которые упрекали русских князей в убийстве первого посольства и в излишнем доверии к половцам: «а есте послушали половеч, а послы наша есте избили, а идете противу нас; то вы пойдите, а мы

вас не заяли, да в сем бог!».

 

 1 Новгородская I летопись, стр. 217. — Лаврентьевская летопись.

 

На этот раз послы ушли обратно невредимыми, но цели своей все-таки не достигли. Русские князья рассуждали по-своему: сегодня татары возьмут землю половецкую, а завтра придет очередь русской.

Русское войско, к которому присоединились и половцы, было по численности значительным, но по своей организации оно было чисто феодальным, т. .е. таким, «в котором солдаты были соединены со своим непосредственным сюзереном более тесной связью, чем с главнокомандующими королевской армии».1 Здесь и крылась главная причина поражения, нанесенного татарами русским и половецким дружинам.

К татарам присоединились «бродники» (по всем признакам славяне, жившие на берегах Азовского моря и по Дону). Это воинственное население, прототип позднейшего казачества, находилось во враждебных отношениях к князьям черниговским и киевским. Совместное выступление их с татарами против русских княжеских дружин может быть объяснено желанием «бродников» нанести удар соседним черниговским князьям и боярам, успешно осваивавшим на своей территории землю и энергично подчинявшим своей сеньериальной власти непосредственных производителей — земледельцев. За отсутствием каких бы то ни было источников говорить по, этому предмету что-либо более уверенно невозможно. Итак, русским дружинам предстояло впервые встретиться в поле с до сих пор не знакомым войском татарским, которое, надвигаясь с юго-востока, увеличивалось, словно снежный ком, через пополнение своего людского состава покоряемыми по пути из Азии в Европу народами.

Вооруженные серьезной техникой и скованные железной дисциплиной, татары, несомненно, были чрезвычайно опасным для русских феодальных дружин врагом, но главная опасность заключалась в том, что русские князья не понимали этой опасности. Два наиболее видные князя — Мстислав Удалой Галиц-кий и Мстислав Киевский — разошлись в понимании стоящей перед ними задачи и этим самым лишили всю русскую военную силу единства действий.

 

 1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 1, стр. 447.

 

Первое соприкосновение русских дружин с неприятелем окончилось для русских победой.

Не желая разделять ни с кем славу победы, Мстислав Удалой вместе с Даниилом Волынским переправился через Днепр, нанес сильный удар татарскому передовому отряду и обратил его в бегство.

   За Мстиславом потянулись и другие князья со своими дружинами.

Лишь успели показаться татары, как юный Даниил Романович, о котором летописец замечает: «бе бо дерз и храбор, от главы и до ногу его не бе в нем порока»,1 уже вышел к ним навстречу. Он решил, что враг не страшен. Опять одолели русские, обратили в бегство татар, отобрали у них скот. В течение  восьми дней русские дружины продвигались по степям вперед, далеко за собой оставив свою землю. Новая встреча с татарами произошла на реке Калке: передовой татарский отряд был оттеснен, русские продвинулись дальше, имея в своем авангарде половецкое войско.

Опять Мстислав Удалой решил действовать сепаратно. Не предупредив никого, он вместе с Даниилом Романовичем схватился с татарами. Это было, согласно Ипатьевской летописи, 16 июня 1223 г. Даниил стремительно бросился на татар впереди всех, получил рану в грудь, но не покинул битвы. Половцы не выдержали, обратились в бегство и смяли русские полки, шедшие за ними. Татары торжествовали победу.

 

 1 Ипатьевская летопись, 1871, стр. 497.

 

   Между тем Мстислав Киевский, считавший тактику Мстислава Удалого губительной и враждебно настроенный против него, видя поражение своих, не двинулся с места. Стоя на горе над рекой Калкой, в наскоро укрепленном лагере, он оставался безучастным! зрителем разгрома галицких дружин. Но скоро пришел и его черед. Татары осадили его лагерь. Три дня шел жестокий бой, и, наконец, Мстислав вынужден был сдаться, положившись на обещание татар отпустить его с войском домой.

Все  русские воины были перебиты, а князья задавлены.

Мстислав Удалой с остатками своих воинов спасся и благополучно переправился через Днепр. Для того чтобы затруднить монголам переправу, он велел уничтожить все суда.

   Монголы дошли до Новгорода Святополческого на Днепре, ниже Киева, и отсюда повернули обратно.

Небольшой военный отряд, посланный Юрием Всеволодовичем Суздальским под начальством племянника Василька Константиновича, узнав о несчастной для русских бдтдее на Калке, вернулся домой, успев дойти только до Чернигова.

Так жестоким поражением закончилась первая встреча татарского войска с объединенными силами части русских князей и половцев. «Погыбе много бес числа людей, — говорит ло этому поводу летописец, — и бысть вопль и плач и печаль но городом и селом ... Татари же возвратишася от реки Днепра. И не сведаем, откуду суть пришли и кде ся деша опять».1

Повидимому, кроме разорения сравнительно, небольшой части русской и половецкой территории и уничтожения русских дружин, других тяжелых следствий этот поход татар в Европу не имел, — конечно, если не считать кратковременного нарушения торговых связей, издавна здесь налаженных.

Казалось бы, что русские князья должны были из этого первого столкновения с татарским войскош извлечь для себя урок на будущее, но они этого не сделали и не могли сделать, поскольку не могли при данных условиях преодолеть феодальную разобщенность, противоречивость интересов феодальных владетелей, делавшую неизбежными бесконечные бессмысленные войны, не прекращавшиеся даже тогда, когда внешний враг находился в стране. Общественные элементы, которые могли бы положить конец этому положению вещей, были еще слишком слабы.

Татары частично успели познакомиться с новой страной, которую намерены были завоевать. В ближайшее последующее время они продолжали ее изучать, с какой целью и посылали в эту страну своих разведчиков.

   Вопрос о походе в Европу несколько раз ставился и обсуждался татарами. В 1236 г. поход этот был ими осуществлен.

 

1 Новгородская I летопись, стр. 219—220.

 

ГЛАВА ТPETЬЯ

ПОХОД БАТУ (1236—1238)

 

После похода Джебе и Субэдея в 1223 г. монголы посылали еще новые войска в 1229 г. на Волгу. Под этим годом в Лаврен-тьевской летописи отмечается, что пограничные сторожевые болгарские отряды на Яике под ударами татар вынуждены были отступить; саксины и половцы тоже явились в Болгарское ханство,1 — искали защиты, так как было известно, что татары после Калкской битвы потерпели поражение от камских: болгар. Это—предварительный, разведывательного характера поход. Монголы успели собрать необходимые им сведения о восточной Европе.

Поход Бату 1236—1238 гг. был, таким образом, хорошо продуманным военным и политическим предприятием.

Русские источники дают очень немного материала для изучения военных действий Бату.

Летописи говорят об этом походе кратко, констатируют лишь факты.

   

 1 Лаврентьевская летопись, под 1229 г.: «... саксини и половци; взбегоша из низу к болгаром перед татары, и сторожеве болгарским» прибегоша, бьена от татар близь реки, ей ж имя Яик».

    

Под 1236 г. в Лаврентьевской летописи записано: «Бысть знамение в солнци месяца августа в 3 в неделю по обедех: бысть видети всем аки месяц четыре дни. Toe же осени придоша от восточные страны в Болгарскую землю безбожнии татары и взяша славный Великий город болгарский и избиша оружием от старца и до уного и до сущего младенца и взяша товара множество, а город их пожегоша огнем и всю землю их пле-ниша». А под следующим годом, в той же летописи отмечено: «Того же лета на зиму придоша от восточные страны на Рязанскую землю лесом безбожнии татари и почаша воевати Рязанскую землю и пленоваху и до Проньска».1

Татищев имел какие-то сведения, которые позволили ему прибавить, что толпы болгар, избежавших истребления и плена, явились в пределах Владимирского княжества и просили князя Юрия дать им здесь место для поселения. Юрий распорядился расселить их по городам.2 На помощь историку приходят и источники арабские. Арабский историк первой половины XIII в. Ибн-ал-Асир, т. е. современник изучаемых нами событий, дает нам ряд подробностей, имеющих для нас первостепенное значение.3

Чингис-хан умер в 1227 г. Преемником Чингис-хана стал третий сын его Угэдей (Огодай, Октай). Старший сын Чингисхана Джучи получил в качестве улуса Дешт-и-Кыпчак, юго-восточную часть которого надлежало еще завоевать.

В курилтае 1235 г. в Каракоруме решен был вопрос о походе на юго-восток Европы, и в 1236 г. поход этот, как мы уже видели, начал осуществляться. Во главе армии стал сын Джучи Бату, у которого правой рукой был знаток юго-восточной Европы, участник победы на Калке, Субэдей, едка ли не самый способный из всех полководцев Чингис-хана.4

 

 1 Лаврентьевская летопись,  1897, стр. 437.

 2 В. Н. Татищев. История Российская с самых древяемших времен. . ., т. III, стр. 465. — С. М.: Соловьев. История России с древнейших времен, т. I, стр. 820.

 3 В. Г. Тизенгаузен. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды.

 4 Субэдей пользовался своим положением и часто помыкал своим «повелителем». Родственники Субэдея, его двоюродные братья Гуюк и Бури, вели себя по отношению к Бату более чем развязно. Вот одно из характерных писем Бату к дяде Октаю. «О, мой державный дядя! Когда были покорены все одиннадцать пародов и войско вернулось домой, мы устроили пир, на котором присутствовали все принцы. Как старший, я позволил себе выпить одну или две чаши вина раньше других. Бури и Гуюк пришли в ярость, покинули пир, сели на коней и начали поносить меня. Бури сказал: Батый — не мой начальник; зачем же он выпил раньше меня? Он — старая баба в бороде: я повалил бы его одной пощечиной. Гуюк сказал: Он — старая баба, нацепившая на себя оружие. Я велю отколотить его палкою. — Другой предложил подвязать мне деревянный хвост. Вот каким языком говорят со мною принцы, когда, покорив столько народов, мы собираемся, чтобы обсудить серьезные вопросы». (Цитирую по: Лавис и Рамбо. Всеобщая история, т. Ц, 1897, стр. 877).

 

 

Бату двинулся к средней Волге; значительная доля населения этой части Поволжья была покорена монгольскими войсками еще в 1229 г. Отсюда часть войска была направлена на камских болгар. Главные силы Бату, продолжая поход на запад, завоевали земли кыпчаков, буртасов мордвы и всю страну Каспийского и Азовского морей до юго-восточных пределов Руси, именно до Рязанской земли.

Подойдя к Рязанской земле с юга, Бату, прежде чем войти в ее пределы, потребовал от рязанских князей десятины всего «во князех, и в людех, и в конех, десятое в белых, десятое в вороных, десятое в бурых, десятое в рыжих, десятое в пегих»,1 Никоновская летопись прибавляет «и в доспесех».

 

 1 ПСРЛ, т.  I, стр. 221.

 

Битва на Калке была еще свежа в памяти. К требованию татар нужно было отнестись очень серьезно.

Великий князь рязанский Юрий Игоревич созвал семерых князей (рязанских своих родственников), пронского князя Всеволода Михайловича и старшего из муромских князей. Первый порыв, выраженный на совещании, говорит столько же о мужестве собравшихся, сколько и об их неосведомленности о татарских военных силах. «Когда мы не останемся в живых, то все будет ваше», — послали они ответ татарам.

Юрий Игоревич, однако, проявил здесь и более глубокое понимание надвигающейся опасности. Одного из своих племянников он послал к великому князю владимирскому Юрию Всеволодовичу с просьбой соединиться для отпора врагу, а другого — с тою же просьбою к черниговскому Михаилу Всеволодовичу. Вместе с тем Юрий Игоревич сделал попытку предотвратить беду: он отправил своего сына Федора во главе посольства с подарками к Бату.

Все эти мероприятия Юрия Игоревича окончились неудачей: сын его Федор погиб в татарском стане, потому что, если верить рязанскому преданию, отказался исполнить обращен ное к нему требование Бату: «даждь ми... видети жены своее-красоту». О выдающейся красоте жены князя Федора сообщил Бату один из рязанских бояр («телом и. лепотою красна бе зело»).

   Особенно рассчитывать на помощь Владимира тоже не приходилось. Между Владимиром и Рязанью создались очень сложные и далеко не дружественные отношения.

Владимирский князь Всеволод III  "Большое  гнездо" в свое время круто расправился с Рязанью и поставил ее в под чиненное себе положение. После его смерти сын его Юрий Всеволодович отпустил из   заточения рязанских князей и их дружины, но заставил их целовать крест в верности себе.

   Среди рязанских князей, вернувшихся в свою «отчину» из плена владимирского, старшим был Глеб Владимирович, который решительным ударом хотел покончить с политической раздробленностью Рязанского княжества и, пригласив к себе в гости шестерых рязанских князей, на пиру перебил их всех; но плодами его политики воспользовался не он сам, а один из князей, не поспевший во-время прибыть на этот кровавый пир. С помощью владимирского князя Юрия ему удалось изгнать Глеба Владимировича.

При явном стремлении владимирского князя Юрия не допускать в Рязани никаких перемен, способных увеличить силу этого княжества, трудно было рассчитывать, чтобы Юрий Всеволодович откликнулся на призыв оказавшейся в тяжелом положении Рязани. А ведь в это время владимирский князь имел возможность послать на помощь Рязани не только свои владимирские полки, но и новгородское войско. Так же, хотя и по иным мотивам, отнеслись к просьбе Рязани и князья черниговские и северские. Они отказались помочь Рязани потому, что рязанцы в свою очередь отказались притти на помощь черыиговцам в битве на Калке.

Рязань в силу создавшегося положения, — а едва ли оно и могло быть иным при феодальной раздробленности Руси, — должна была принять на себя татарский удар в одиночку.

Встретиться с татарами в открытом поле рязанцы не решились (если не считать рокового для рязанцев столкновения их передового отряда) и предпочли запереться в своих городах. Многочисленное татарское войско вошло в Рязанскую землю. Мелкие города-крепости этой татарской лавиной были просто стерты с лица земли: Белгород, Ижеславец, Борисов-Глебов после этого погибли навсегда и больше в истории не встречаются.

В XIV в. путешественники, плававшие вверх по Дону, на холмистых берегах его видели только развалины и пустынные места там, где еще сравнительно недавно стояли города и селения.1

16 декабря 1237 г. татары обложили Рязань (старую, близ нынешнего города Спасена). Шесть дней держались защитники. На седьмой день город пал. Жители были частью перебиты, частью сожжены. Убит был и князь Юрий Игоревич. «Град и земля Рязанская изменися... и отыде слава ея, и не бы что в ней было ведати, токмо дым и земля и пепел».2

Впрочем, не все Рязанское княжество подверглось разорению. Татары прошли преимущественно по берегам Оки, Прони и Дона. Северная часть княжества оставалась пока нетронутой. Ее разорили татары в 1239 г.3

 

 1 Иловайский. История Рязанского княжества. 1858, стр. 131—132.

 2 Сказание о нашествии Батыя. Рукописный сборник XIV в. Цитирую по Иловайскому (ук. соч., стр. 134).

 3 Иловайский, ук. соч., стр. 135.

 

Из рязанских князей уцелели только два: Ингварь, который ездил в Чернигов, и Олег, томившийся в ордынском плену и отпущенный из плена только в 1252 г., очевидно, под условием полной покорности татарской власти и содействия их политике. Олег помог татарам оформить в Рязани татарское владычество. При нем в 1257 г. ордынские численники «изочли» землю Рязанскую.1

Отсюда войска татарские двинулись на Владимирское княжество, но не прямым путем на Владимир, а кружным, через Коломну и Москву.

Это обходное движение имело стратегический смысл. Бату ставал себе задачей отрезать владимирскому князю Юрию Всеволодовичу прямой путь отступления на Москву. Под Коломной татарская армия встретила войска Юрия Всеволодовича и их разбила. Уничтожив Москву в качестве опорного пункта, Бату направился на Владимир.

Дело происходило зимой. По зимним путям беспрепятственно двигалась татарская армия и подошла 3 февраля 1238 г. к Владимиру.

Юрия Всеволодовича здесь не было. Он отправился собрать войска между Угличем и Бежецком. 7 февраля пал Владимир, а особый отряд, посланный Бату, одновременно занял Суздаль.

   В короткое время все Владимирское княжество оказалось в руках татар.

Бату направил свое войско навстречу армии Юрия Всеволодовича. Встреча произошла на реке Сити. Русское войско было разбито, Юрий пал в бою. Это произошло 4 марта, а 5 марта особый татарский отряд, несколько раньше отправленный к Торжку, чтобы перерезать владимирцам соединение с Новгородом, взял Торжок.

В середине марта татарское войско пошло по направлению к Новгороду, но, не дойдя километров двухсот до этого города, в конце марта или в начале апреля, когда в этих местах начинается вскрытие рек и озер и вместе с ним весенняя распутица, вынуждено было круто повернуть назад.

 

 1 А. Е. Пресняков, Образование Великорусского государсетва, стр. 226.

 

Обратный путь Бату шел на юго-восток, через город Козельск, задержавший его на семь недель. Козельск оборонялся мужественно и пал лишь после того, как стены его были разрушены и защитники, продолжавшие упорно сражаться и после этого, были перебиты, успев, однако, нанести противнику значительные потери.

Недалеко от этого места кончалась граница русской земли и начинались владения кыпчаков (половцев). Половецкий хан Котян был разбит и с остатками своего войска ушел в Венгрию. Татарская армия удалилась за Волгу.

Мы уже видели одну из причин военного успеха татар. Сплоченное, хорошо организованное и многочисленное татарское войско наносило свои смертельные удары разрозненным русским дружинам. Стало быть, эта уже отмеченная нами причина поражения русских дружин лежит в политическом строе тогдашней России. Ни бесспорное личное мужество отдельных бойцов и их вождей, ни правильные военно-стратегические соображения, которые несомненны в действиях защитников русских княжеств и отдельных городов, ни военные таланты вождей не могли задержать хорошо подготовленного неприятеля.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ВТОРОЙ ПОХОД БАТУ НА ЮЖНУЮ РУСЬ (1239—1240)

 

Нельзя не отметить того обстоятельства, что Бату более трудную часть своего плана успел осуществить во время своего первого похода, когда татарскому войску удалось разгромить Владимиро-Суздальское княжество и лишить его возможности объединиться с Новгородом.

Южная Русь в военном отношении была в это время слабее северной.

В 1239 г. (надо думать, тоже зимою) татары из-за Волги снова явились на северо-востоке, заняли мордовские земли, снова дошли до Клязьмы, но главные силы Бату направил на юг, на левую сторону Днепра. Здесь татары встретили меньшее сопротивление. Летописцы не говорят ни о каких значительных эпизодах до момента осады Переяславля, Чернигова и Киева.

Даже об этих крупнейших событиях военного и политического значения летописцы сообщают неточные данные. Мы не знаем точно дат осады и падения ни Чернигова, ни Киева. Поэтому мы не можем даже точно сказать, Киев ли пал раньше Чернигова, или наоборот.

Известно, что после взятия и сожжения Переяславля пришла очередь и этих крупных городов.

При осаде Чернигова татары применяли метательные орудия, причем метали камни такой величины, что четыре человека едва могли поднять их.

Двоюродный брат Михаила Черниговского Мстислав Глебович пришел на помощь Чернигову, но был разбит и бежал в Венгрию. Чернигов не устоял.

Один из татарских отрядов под начальством хана Менгу •подошел к Киеву. Весьма вероятно, что татары не хотели разрушать Киева. Меигу-хан долго им любовался с высокого места. «видев град, удивися красоте его и величеству его».1 Он решил заговорить о сдаче города и отправил к киевлянам и к киевскому князю Михаилу послов с предложением сдаться. Киевляне убили послов. Князь Михаил бежал в Венгрию. Опасность для Киева была вполне, реальной и более чем серьезной. Казалось бы, при этих обстоятельствах можно было забыть феодальные счеты и распри. Но на самом деле мы этого не видим.

После бегства Михаила в Киеве сел один из смоленских князей, Ростислав Мстиславич, надо думать, находившийся в это время где-то поблизости. Очень может быть, что сел он по инициативе самих киевлян, ввиду явной опасности нуждавшихся в военном специалисте. Но Даниил Галицкий по своим политическим соображениям не хотел этого допустить. Он явился в Киев, схватил Ростислава, а вместо князя посадил в Киеве тысяцкого Дмитра.2

   Вскоре после этих событий, именно в 1240 г., Бату сам двинулся к Киеву. Началась осада.

Жители нижней части города ее. покинули и затворились на «горе».

По словам южной летописи, Бату подошел к Киеву «в силе тяжце, многим множеством силы своей и окружи град и остолпи сила татарская». «От гласа скрипания телег его, множества ревения вельблуд его и ржания от гласа стад конь его»3 не было слышно человеческого голоса.

 

 1 Ипатьевская летопись, 1871, стр. 521.

 2 Там же, стр. 521. — М. С. Грушевскии. Очерк истории Киевской земли, стр. 423—424.

 3 Ипатьевская летопись, стр. 522.

 

   Бату начал наступление с юга у Лядских ворот. Стенобитные машины били в стены. Жители упорно продолжали защиту города и после пролома стен. «И ту беаше видити лом копейный и щитом скрепание, стрелы омрачиша свет». Был ранен воевода-тясяцкий Дмитр.

   Киевляне отступили и укрепились около Десятинной церкви. Снова началась «брань велика». От множества людей, искавших спасения в Десятинной церкви, от тяжести наиболее ценного имущества, которое киевские богачи хотели спасти, рухнули церковные своды и стены. Город был взят.

   Жизнь раненого и плененного Дмитра была пощажена «мужества ради его».1

   Когда же именно произошло это событие? Лаврентьевская летопись, а за ней и другие датируют взятие Киева 6 декабря,2 новгородские и псковские летописи указывают на понедельник 19 ноября.3 Точно ответить на вопрос нет возможности.

В Венгрии в это время пребывали и Михаил Киевский, бежавший туда с большим своим имуществом, и Даниил Галиц-кий, искавший помощи против татар.

Здесь Михаил с Даниилом вошли в соглашение: Михаил был признан киевским князем, но «за страх татарский» не решался реализовать свои права. А когда узнал, что Киев взят татарами, Михаил потерял надежду на Киев и с сыном переехал сначала в Польшу, а потом в Силезию, где немцы отобрали у него все его сокровища.

   Только когда татарское войско было уже далеко от Киева, в Венгрии, Михаил разорвал добрые отношения с Даниилом, рискнул вернуться в Киев, но поселился здесь не в городе, а на Днепровском острове, — надо думать, в уцелевшем загородном дворце.

Сын его Ростислав уселся в Чернигове и не прекращал борьбы с Даниилом.

 

 1 Ипатьевская летопись, стр. 523.

 2  «До Рождества господня на Николин день» (Лаврентьевская летопись, 1897, стр. 447).

 3 Псковская I летопись, Летопись Аврамки и  др.

 

Бату продолжал поход. Военные силы были отправлены в Волынскую и Талицкую земли, откуда они направились в Польшу, Венгрию и Чехию.

Здесь татары столкнулись с централизованными государствами (Вацлав, I, 1230—1253).

Истощенные тяжелыми боями на Руси, татары уже не могли преодолеть сопротивления чехов и их союзников и от города Оломунца летом 1242 г. повернули обратно и снова вошли в южнорусские области. Обратный путь татар не был столь грозным для русских земель. Летопись отмечает лишь факты татарских завоеваний по Западному Бугу. О каких-либо новых опустошениях Киевской земли нет никаких сведений.

На нижней Волге образовался центр «Золотой Орды», поставившей в зависимость от себя завоеванные и даже незавоеванные (Новгород) русские земли.

   С этого времени татарская знать стала эксплоатировать не только массу своих собственных непосредственных производителей, но и тех, кого успела завоевать ив результате завоевания себе подчинить. Эту форму господства татарской знати над народной массой и завоеванными странами Маркс называет кровавой грязью монгольского ига.

Оно, по мнению Маркса, «... продолжалось от 1237 по 1462 г., т. е. более 2 столетий; это иго не только давило, оно оскорбляло и иссушало самую душу народа, ставшего его жертвой».1

 

 1 К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII века.

ГЛАВА ПЯТАЯ

РУСЬ И ЗОЛОТАЯ ОРДА (ОРГАНИЗАЦИЯ ВЛАСТВОВАНИЯ)

 

Под 1257 г.1 в одном из списков Лаврентьевской летописи значится следующая заметка: «Toe же зимы бысть число и изочтоша всю землю Русскую, только не чтоша, кто служит церкви». В другом списке сказано подробнее: «Toe же зимы при-ехаши численици, исщетоша всю землю Суждальскую и Рязанскую и Муромскую и ставиша десятники, и сотники, и тысящники и темники и идоша в Ворду, толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, клирошан, кто зрит на св. богородицу и на владыку».2

1 Есть некоторые неясные указания на более раннюю перепись 1245 г., когда был переписан город Киев. Сведения эти помещены в «Софийском временнике» (т. I, стр. 260). Эту перепись, вероятно, имеет в виду и Плано Карпини.

2 Лаврентьевская летопись, 1897, стр. 451, 496.

Этот год был знаменателен и для Новгорода, счастливо избежавшего татарского разорения, но тем не менее вынужденного признать над собою татарскую власть. В этом году, — отмечает новгородский летописец, — «приде весть из Руси зла, яко хотять татарове тамгы и десятины на Новгороде, и смятошася люди черес все лето... Тоя ж зимы приехаша послы татарские с Олександром и почаша просити послы десятины и тамгы, и не яшася новгородци до то, даша дары цареви и отпустиша я с миром». Но это для Новгорода была лишь

небольшая отсрочка. Через два года прибыли в Новгород татарские уполномоченные Беркай и Касачик с требованием дани. Александр Невский дал им стражу, так как новгородская городская и сельская масса встретила гостей неласково: «бысть мятеж велик в Новгороде и по волости», «чернь не хо-теша дати числа». Боярство готово было покориться и требовало покорности от меньших: «вятынии велят ся яти меншим по число, творяху бо бояре собе легко, а меншим зло».1

Пришлось подчиниться. И начали «ездити оканьнии по улицам, пишюще домы христьянскые... отъехаша оканьнии вземши число». Оба раза татары сопровождались великим князем владимирским Александром Невским.

Блестящий победитель шведов (1240) и ливонских рыцарей (1242), спасший Русь от немецкой папской агрессии, обнаружил здесь политическую дальновидность и трезвую оценку обстановки. Он вынужден был принимать меры против возможных проявлений народного гнева в Новгороде. Этим и объясняется то, что Александр Ярославич счел необходимым обезопасить пребывание в Новгороде татарских численников.

С 1257 г. мы и можем считать полное установление татарской власти над русской землей.

Но прежде чем была организована целая система золото-ордынского властвования, между Русью и Золотой Ордой непосредственно вслед за покорением устанавливались отношения господства и подчинения, хотя и не успевшие вылиться в законченные формы.

Под 1243 г. в той же летописи читаем запись: «Великий князь Ярослав (брат Юрия Всеволодовича, убитого на реке Сити, и его преемник на Владимирском столе,— Б. Г.) поеха в татары к Батыеви, а сына своего Константина посла к Ка-нови. Батый же почти Ярослава великою честью и мужи его и отпусти и рек ему: „Ярославе! буди ты старей всем князем в Русском языце". Ярослав же возвратися в свою землю с великою честью».2

1 Новгородская I летопись, 1888, стр. 278—280.

2 Там же, 1888, стр. 447.

Великий хан не удовольствовался визитом Константина. Ярослав сам должен был ехать на берега реки Орхона в ханскую ставку. В 1246 г. известный францисканец Плано Кар-пини, отправленный римским папой во главе миссии к монгольскому хану с целью собрать сведения относительно татар, которыми европейцы, напуганные вторжением Бату в Европу, стали сильно интересоваться, встретил в орде русского князя Ярослава. Плано Карпини в своем отчете рассказывает между прочим о том, что ему и князю Ярославу татары оказывали предпочтение.1

Кроме Владимиро-Суздальской земли, за Ярославом был утвержден и Киев. Но сам Ярослав в Киев не ездил, а поставил там в качестве своего наместника боярина Дмитра Ейковича.

Завоеванные татарским войском русские земли не вошли непосредственно в состав Золотой Орды.

Золотоордынские ханы рассматривали русские земли как политически автономные, имеющие свою собственную власть, но находящиеся в зависимости от ханов и обязанные платить им дань — «выход». Русские феодальные княжества стали в вассальные отношения к хану.

Зависимость от ханов выражалась в том, что русский великий князь садился на своем столе «пожалованием царевым». т. е. ханским. Это делалось от имени хана либо митрополитом русским, либо уполномоченным ханским. Посаженный на стол от имени хана князь ставился в то же время под контроль ханской власти. Это относится уже не только к великому князю, а и к другим князьям. Контроль этот осуществляли баскаки.

Курский баскак Ахмат держал баскачество курского князя, другие — по другим княжениям. Об этих баскаках Никоновская летопись говорит, что «сии велицы бяху».

1 «Nobis autem et duel leroslao semper dabant locum saperiorerm (цитирую по Соловьеву, т. I. стр. 832).

В повести о мучении князя Михаила Черниговского сказано, что Бату поставил наместников и властителей по всем

городам русским.1 Известие повести подтверждается и Никоновской летописью, где под 1262 г. говорится о том, что по всем городам Батый и сын его Сартак посажали властей. В Новгородской I летописи и Софийском временнике под 1269 г. отмечается факт прибытия в Новгород владимирского князя Святослава Ярославича с полками владимирскими; с ним прибыл «баскак велик Володимирьский именем Амраган».2 С. М. Соловьев считает, что это последнее упоминание о баскаках на севере; на юге, в Курске, последний раз о баскаке говорится под 1284 г. С. М. Соловьев по этому поводу замечает: «ясный знак, что на севере баскаков больше не было, иначе летописи не могли бы умолчать о них в рассказе о событиях, в которых татары принимали важное участие».

Но уже с конца XIII в., точнее — с первой половины XIV в., татарские баскаки исчезают. Сбор татарской дани возлагается на русских князей под ответственностью великого князя.

Власть хана по отношению к этим вассальным князьям формально выражалась еще и в том, что эти князья утверждались на своих княжеских столах ханами через вручение им ярлыков. Старший среди князей, или великий князь, тоже получал особый ярлык на великое княжение.

Татарский «выход» должны были платить все. С этой целью татары и производили переписи населения. Для первой переписи и сбора дани Бату послал баскаков. Об этой первой переписи мы имеем глухие намеки. В повести о князе Михаиле сказано, что население от батыевых полчищ разбежалось, а оставшихся в городе Киеве «сочтоша... в число и начата на них дань имати».3 Новая перепись была произведена, как мы видели, в 1257 г. при хане Берне, который прислал для этого уже специальных численников. Эти численники, согласно показанию Лаврентъевекой летописи, поставили десятников. сотников, тысяцких и темников.

1 С. М. Соловьев. История России, т. I, стр. 1157.

2 Новгородская летопись, 1888, стр. 291. — Софийский временник, г. I, стр. 281.

3 Софийский временник, т. I, стр. 261..— Новгородская I летопись, стр. 264.

В 70-х годах XIII в. была новая перепись при хане Мешу-Тимуре. О годе этой переписи источники говорят неясно.1 О других татарских переписях наши летописи не упоминают, но в других источниках мы имеем указания на продолжение этой практики.2

Лица, производившие эти переписи, в летописях называются численниками. Известен также и другой термин «писец», отсюда «писать» («И почаша ездити оканьнии по улицам, пишюще-домы христъянскые»).3

Однако не нужно думать, что татары ввели у нас какое-то новшество, до сих пор не известное. Мы не знаем, как именно производились переписи в целях собирания дани до татар, но мы имеем совершенно точные факты о взимании дани ж единицах обложения («рало», «плуг», «соха»). Этими уже готовыми единицами обложения и воспользовались татары. Татищев сообщает, что в 1275 г. великий князь Василий Ярославич «привез хану по полугривне с сохи, или с двух работников, и что хан, недовольный данью, велел снова переписать людей в России».4 Тут мы, повидимому, имеем неудачную попытку: Татищева объяснить сущность сохи: соха едва ли была представлена двумя работниками, но, конечно, Татищев не выдумал здесь сохи, а взял ее из летописи, до нас не дошедшей,.

В ярлыке хана Менгу-Тимура российским митрополитам, писанном между 1270 и 1276 гг., мы имеем перечень повинностей. которые ложились на население завоеванных русских земель, но от которых избавлялось духовенство. Здесь написано«: «... и не надобе им (духовенству, — Б. Г.) дань и тамга и по-плужное ни ям ни подводы, ни корм».3 Тот же, только несколько расширенный перечень мы имеем и в ярлыке хана Узбека 1313 г. митрополиту Петру. Здесь дважды говорится о "поплужном".6 В ярлыке 1270—1276 гг. называются и сборщики поплужного, причем оказывается, что эти сборщики не ханские, а русских князей: «а кто возьмет баскацы наши и княжие писцы и поплужницы и тамож-ницы .. .».7

От «числа» и вытекающей из него обязанности платить дань избавлено было только духовенство. «Чингий царь, но том кто ни будет, дали есмя жаловальные грамоты русским митрополитом и церковным людей. . ., чтобы есте и последний цари по тому ж пути пожаловали попов и чернецов и всех богадельных людей, да правым сердцем молят за нас бога и за наше племя без печали и благославляют нас, и не надобе им дань, и тамга. . . во всех пошлинах не надобе им никоторая царева пошлина .. .».8 Такова была политика татарских ханов по отношению к церкви, которую ханы совершенно справедливо считали политической силой и использовали в своих интересах. И ханы в этом отношении не ошиблись: публичная молитва духовенства о ханах внедряла в массы мысль о необходимости подчинения татарской власти.

Кроме дани татары требовали от русского населения некоторых повинностей, без которых татары не могли осуществлять своей власти.

Как мы уже видели, с покоренных земель татарские ханы требовали прежде всего денег и людей.

Освобождая духовенство от этих повинностей и платежей, ханы освобождали его и от поставки воинов, подвод, ямской повинности.

1 К. А. Неволин. Об успехах государственного межевания, стр. 148.

2 Ярлык митрополиту Петру 1315 г., митрополиту Алексею 1357 г-

3 Новгородская I летопись. 1888, стр. 280.

4 Татищев. История Российской. . ., кп. 4, стр. 41.

5 Собрание Государственных грамот и договоров, т. II, стр. 5—6.

6 Там же: стр. 9.

7 Там же, стр. 5—6.

8 Там же.

Для чего нужны были эти воины, в одном из ярлыков объяснено достаточно вразумительно: «егда на службу нашу с наших улусов повелим рать сбирати, где восхощем воевати, а от соборные церкви и от Петра митрополита никто же да не взимает к от их людей и от всего его причта...".1 Собирание воинов с покоренных народов — это обычный прием татарской власти.

Что касается других повинностей, где применялась непосредственно людская сила, то здесь надо прежде всего указать на ямскую повинность, которая, повидимому, не сразу стала натуральной. В первом известном нам ярлыке «ям» значит вид дани. Но татарские ханы ввели и «ям» как повинность поставлять лошадей татарским послам и чиновникам. В какой мере «ям» был новостью для Руси XIII в., — решить не так просто. Киевские князья тоже нуждались в средствах сообщения, и у нас есть ранние известия о них. Так, под 984 г. летописец говорит о радимичах, что «они платят дань Руси, по-воз везут, и до сего дне».2 В объяснении этого текста существует разногласие. G. M. Соловьев считает, что здесь речь идет о доставке радимичами дани в определенное место в отличие от «полюдья».3 Владимирский-Буданов 4 и Гурлянд 5 полагают, что здесь разумеются средства передвижения для военных дружин, княжеских данников и гонцов.

В Новгородской летописи под 1209г. летописец, перечисляя обвинения, предъявленные восставшей новгородской массой посаднику Дмитру, как известно, стороннику владимиро-суздальского князя Всеволода III. очень заинтересованного в постоянных сношениях, а следовательно — и средствах сообщения с Новгородом, между прочим указывает: «повелеша. .. по купцем виру дикую и по возы возити и все зло».6 Это место разъясняется при сопоставлении его с обычной формулой договора Новгорода с князьями: «а дворяном твоим по селом и купцов повозов не имати разве ратной вести» (разрядка моя, — Б. Г.). Совершенно очевидно, что под повозом разумеется повинность поставки средств передвижения.

1 Ярлык хана Узбека митрополиту Петру 1313 г. Собрание Госу дарственных грамот и договоров, т. II, стр. 9.

2 Лаирентьевская летопись. Разрядка моя, — В. Г.

3 С. М. Соловьев. История России, т. I, стр. 216.

4 Владимирский-Буданов. Обзор, стр. 91.

5 И. Я. Гуpляид. Ямская гоньба, стр. 25.

6 Новгородская I летопись. Разрядка моя, — Б, Г.

Корм, проводники и подводы в древнейших наших актах являлись обычными повинностями населения. «Оть дают с погостов корм и подводы по пошлине»,1 т. е. по старине. Отвечают за исполнение этих повинностей мирские двинские власти — посадники, скотники, старосты. Но, конечно, это еще не было «ямской гоньбой», т. е. организованной системой сообщения, где заранее заготовлялись подводы для нужд проезжающих, хотя бы только по государственным надобностям.

Татары нуждались в средствах сообщения и естественно должны были обратить большое внимание на эту сторону дела.

Нет оснований сомневаться в том, что татарская власть, очень заинтересованная в улучшении средств сообщения в покоренной стране, внесла в их организацию и нечто свое. Но было бы ошибкой думать, что до татар русские земли не имели средств сообщения между собой и тем более внутри княжений. Этому допущению противоречили бы все известные нам факты.

Не следует преувеличивать также и значение финансово-податной системы, якобы введенной у нас татарами. Мы уже видели, что это не так. Наконец, сбор дани выполнялся татарскими чиновниками сравнительно недолго. Уже с конца XIII в. эта обязанность была возложена на русских князей. Они сами и по-своему должны были ее собирать и доставлять в Орду.

О том, как собиралась дань русскими князьями, у нас имеются некоторые данные XIII и XIV вв. Имею в виду уже цитированный выше ярлык хана Менгу-Тимура (1270—1276), где упоминаются «княжие писцы и поплужницы и таможницы»,2 и договорную грамоту 1388 г. великого князя Дмитрия Ивановича Донского с двоюродным братом Владимиром Андреевичем. Здесь читаем.: «А коли ему слати свои данщикы в город и в станы, а тобе слати свои данщикы с моими вместе... А что данщикы сберут в городе, и в станех и в варях, тому ити в мою казну, а мне давати в выход.. .".3 Ясно обрисованы обязанности князей. Все они должны посылать своих данщиков, но собранные суммы сдаются в казну великого князя, который и является ответственным перед ханом за «выход».

Размеры «выхода» не были устойчивыми. С. М. Соловьев думает, что русские князья предложили ханам большую сумму денег, чем та, которую доставляли численники,4 т. е., другими словами, русские князья взяли дань на откуп на выгодных для ханов условиях.

Предположение более чем вероятное, так как сдача на откуп дани практиковалась ханом: и раньше, только откупщиками первоначально были татары же. Под 1262 г. в Лаврентьевской летописи отмечен факт: «окупахуть бо ти оканьнии бесурмене дани и от того велику пагубу людей творяхуть. работяще резы и многы души крестьянскыя раздно ведоша», против чего и восстала народная масса в Ростове, Суздале и Ярославле.5

Но сумма дани менялась в зависимости от различных обстоятельств: то сами князья, конкурируя друг с другом из-за великого княжения, накидывали суммы, то ханы увеличивали эти суммы, руководствуясь разными соображениями.

1 ААЭ, т. I, № 1, Грамота в. к. Андрея Александровича на Двину (1294—1304). — Здесь есть ссылка на отца Андрея, т. е. на Александра Невского.

2 Собрание Государственных грамот и договоров, т. II, стр. 6.

3 Собрание Государственных грамот и договоров, т. I, стр. 56.

4 С. М. Соловьев. История России, т. I, стр. 1160.

5 Лаврентьевская летопись, стр. 452.

Нам известны некоторые цифры. Великий князь Василий Дмитриевич платил «выход» в семь тысяч рублей, Нижегородское княжество — полторы тысячи рублей и т. п. Но этими суммами платежи ханам не исчерпывались. Приходилось платить иногда и особую чрезвычайную дань, которую князья брали со своих бояр.

Изменчивость размера дани оговаривалась в междукняжеских договорах: «а прибудет дани больше или меньше, взять по тому же расчету».1

Не регулярно, но все же постоянно русские князья возили в Орду ханам и ханшам и их близким дорого стоящие подарки. Это тоже статья расхода, ложившаяся в конечном счете на плечи тех же плательщиков всяких даней, т. е. на крестьянство и городскую трудовую массу.

Отсюда делаются понятны жалобы этих плательщиков на тяжесть «выхода» и протест их, доходящий до вооруженных восстаний.

Мы уже видели восстание в Новгороде 1259 г. «Мятеж велик» поднялся в виде протеста против положения новгородцев в «число». Татарские баскаки испугались за свою жизнь и потребовали от князя Александра Невского охраны: «дай нам сторожи, ать не изобьют нас». «Чернь не хотеша дати числа», именно чернь, потому что она по опыту знала, чем кончается распределение денежных повинностей. Летописец новгородский тоже это знал и записал в своей летописи: «творяху бо бояре собе легко, а меншим зло».

Через несколько лет, в 1262 г., такая же история повторилась в Ростове, Суздале и Ярославле.

Составитель Лаврентьевской летописи совершенно открыто сочувствует восставшим. Он утверждает, что бог на стороне протестующих против «лютого томления бесурменьского». Бог «вложил ярость в сердца крестьянам, не терпяще насилья поганых». «Человеколюбец бог послуша моления материя, из-бави люди своя от великий беды». Собирались бурные веча и постановили изгнать откупщиков дани и «выгнаша из городов из Ростова, из Суждаля, из Ярославля».

В то время, когда народная масса выражала свой протест против нового гнета, пришедшего к ней вместе с татарской властью, боярство и князья помогали татарам, не без основания надеясь сохранить и упрочить таким путем свое привилегированное положение.

1 С. М. Соловьев. История России, т. 1, стр. 1162.

В описании новгородских событий 1259 г. это положение обрисовано совершенно четко: когда протестующий народ шумел — «умрем честно за св. Софию и за домы ангельские», «тогда, — пишет летописец, — издвоишася люди: кто добрых, тот по св. Софьи и по правой вере, и сотвориша супор». И новгородский летописец в данном случае сочувствует массам. Он восставших называет добрыми и противополагает их "вятшим", которые настаивали на покорности татарам и заставляли «ся яти меншим по число».

Князья, особенно крупные (которым соотношение сил между Русью и Золотой Ордой было яснее, чем кому-либо), понимали тяжесть положения, создавшегося до поры до времени для Руси.

В этом отношении особенно характерно поведение двух наиболее видных князей-современников — Александра Невского и Даниила Галицкого.

Победитель шведов и ливонских рыцарей, Александр Невский сам сопровождает татарских баскаков в Новгород, оберегает их жизнь, заставляет новгородцев признать власть ханскую и «вложиться в число».

Даниил в 1250 г. еще надеялся отстоять независимость своей земли. В этом году по требованию Батыя и этот могущественный и несомненно очень смелый князь вынужден был явиться в Орду. Но и здесь он держал себя с тактом, хотя и горько было ему признать себя покорным власти татарского хана. Его тяжелое положение в Орде перед ханом ярко описано южнорусским летописцем. От одного из могущественнейших русских князей хан требует подчинения, дани и угрожает в случае непокорности смертью.1

Русская знать за отдельными исключениями тоже покорилась чужой власти.

Эта покорность русской знати татарам объясняется в значительной степени страхом перед татарами, которые, по словам арабского писателя Ибн-ал-Асира, «били и мучили только богатых». Само собой разумеется, что поживиться за счет смердов или бедных ремесленников победители в момент военного наступления не могли и очень охотно забирали имущество знати. Понятно, почему знать спешит изъявить свою покорность.

1 Ипатьевская летопись, 1871, стр. 536.

Но нельзя забывать, что грабеж имущества был явлением, обычным главным образом в момент завоевания. В дальнейшем, когда установились более или менее прочные отношения между побежденными и победителями, грабеж принял новые формы, превратился в систему выкачивания из русского народа дани. Эта последняя, как мы видели, целиком проходила через руки русских князей и главной своей тяжестью легла на плечи трудящейся массы, деревенской и городской.

Отсюда делаются вполне понятными движения низов против гнета татарской власти и активное участие русской знати в этой борьбе на стороне татар.

У нас имеются случайные сведения и о непосредственной эксплоатации татарами крестьян завоеванных земель. Под 1241 г. в Ипатьевской летописи мы имеем очень интересное сообщение о разорении Даниилом Романовичем Галицким Волховской земли. Даниил «пленив землю Болоховскую и пожег, оставили бо их татарове, да им орють пшеницю и проса. Даниил же на не большую вражду держа, яко от татар большую надежду имеаху»; т. е. выходит так, что Даниил громил Бол-ховскую землю за то, что она вошла в какую-то тесную связь с татарами, невыгодную в конечном счете для политических целей Даниила Галицкого. В чем заключались эти отношения Волховской земли с татарами, точно сказать трудно. Под 1231 г. и позднее в Ипатьевской летописи упоминаются болховские княчья, враждебные централистическим тенденциям галицкого князя. М. С. Грушевский находит возможным считать этих болховских князей потомками древнейших туземных князей, но доказать этот тезис нечем. Ясно одно, что эти князья стали в ряды галицкого боярства, оппозиционного по отношению к галицкому князю; Ясно и другое, что эта оппозиция каким-то образом ориентировалась на татар. Но трудно сказать по этому интересному и загадочному предмету что-нибудь еще, — конечно, оставаясь на почве фактов. На том основании,, что Бол-ховская земля находилась непосредственно на запад от Киевской, учитывая также не совсем, правда, доказанный, но все же вероятный факт отсутствия в Киеве после татарского погрома до конца XIII в. киевских князей, М. С. Грушевский утверждает, что вся Киевская область вместе с Болховской землей попала под непосредственную власть татар, т. е. вошла в состав Золотой Орды. Мало того, тот же автор утверждает, что татары сумели изменить общественную структуру этого края: уничтожив здесь общественные верхи, они тем самым создали тут «общинный строй»,1 т. е. в некотором смысле бесклассовое общество.

Нельзя не заметить, что М. С. Грушевский не только допустил здесь серьезное насилие над источниками, но и в своих предположениях разошелся с хорошо известными нам фактами: татары нигде не меняли общественного строя завоеванных земель, да и едва ли в силах были это сделать. Если бы они даже и смогли навязать побежденным свой способ производства, то этот способ производства не мог бы стать основанием для бесклассового строя, потому что монгольское общество этого периода было уже классовым.

Факты, явно противоречащие этим соображениям, М. С. Грушевский старается устранить при помощи своего собственного комментария. Например, утверждение, что местное население после уничтожения татарами местных эксплоататоров было «довольно своим положением», автору, конечно, трудно примирить с сообщением Лаврентьевской летописи о том, что митрополит Максим, «не терпя татарского насилия, оставя митрополию и збежа ис Киева, и весь Киев разбежася», поэтому автор вынужден сделать замечание о том, что это сообщение Лаврентьевской летописи «в значительной степени утрировано». Однако сам М. С. Грушевский согласен с тем, что митрополит уехал из Киева во Владимир вследствие «уменьшения доходов кафедры», но, по его мнению, «уменьшение доходов само по себе еще не может свидетельствовать о полном упадке и бедственном состоянии земли». Одним словом, автору во что бы то ни стало хочется доказать, что татарское завоевание не причинило Украине ущерба и что часть Украины под этой новой властью даже много выиграла, получив возможность жить особым общественным укладом, без местных господствующих классов. Стремление умалить итоги военного погрома — характерная особенность и другой работы того же автора. Имею в виду «Историю Украины — Руси». Он здесь прямо говорит о том, что население Украины было привычно к подобного рода нашествиям, — это были люди «под трубами повиты, под шеломами взлелеяны», — что оно и в данном случае спаслось бегством в леса, болота, овраги, пещеры и что татарский погром не был для него столь трагичным. Доказательство этому М. С. Грушевский видит в быстром оживлении Украины после татарской грозы. Однако и он признает, что это оживление уже не могло воскресить прежнего Киева.

1 М. С. Грушевский. Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV ст. 1891, стр. 455—459.

Итак, кроме не очень ясного летописного замечания относительно своеобразных (и то, может быть, лишь на краткий период военных действий) отношений Болховской земли к татарам, у нас нет никаких данных для утверждения, будто часть земель бывшего Киевского государства вошла в состав Золотой Орды, оказалась в сфере ее непосредственной эксплоатации. Все данные последовавшего за завоеванием времени говорят о другом: все русские земли стали в зависимость от татарского хана через своих местных представителей власти.

Прошло первое, самое тяжелое Время внедрения ханской власти в русскую жизнь.

Князья, бояре, купечество, церковь сравнительно скоро нашли общий язык с татарской властью. Народная масса, на которую пала главная тяжесть золотоордынских даней и других повинностей, под натиском соединенных сил завоевателей и старых своих господ, опиравшихся на сильное татарское войско, вынуждена была смириться.

В столицу Орды, Сарай, отовсюду понаехало много русских. А так как здесь, на юго-востоке, на Азовском побережье и Северном Кавказе, с незапамятных времен жило много славян, то не удивительно, что в Сарае очень скоро, в 1261 г., была организована специальная православная Саранская епархия с первым епископом Митрофаном, поставленным русским митрополитом Кириллом III. В состав этой епархии кроме Сарая вошел и Переяславль Киевский; тогда глава этой епархии стал носить титул епископа саранского и переяславского.1

Но, несмотря на внешне налаженные отношения, антагонизм между побежденной страной и победителями устранен не был. Татары и не могли освоить Русскую землю, поскольку у них нехватало для этого организационных средств, поскольку их самих для этой цели было количественно мало, поскольку они, наконец, сами растворились в тюркской (кыпчакской) среде. Дальнешдее развитие России и Золотой Орды пошло в разных, диаметрально противоположных направлениях.

Если в Золотой Орде весьма заметно вызревали элементы распада, то среди русских княжеств в это же время шел энергичный процесс образования сильного национального государства.

По мере углубления этого процесса среди русского народа крепла надежда на освобождение от власти золотоордынскогс-хана.

1 Е. Голубинский. История русской церкви, т. II, 1900, стр. 41, 60 и др.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ЗОЛОТОЙ ОРДЫ И РУСИ В XIV в.

 

   Мы уже видели, какой тяжелый удар нанесло нашествие Бату Владимирскому великому княжеству и его ближайшим соседям. Удар пришелся главным образом именно на восточные русские княжества. «Тревожное татарское соседство, грозные усмирения народных волнений, налеты татарских отрядов, тягота от ханских баскаков и сборщиков дани не дали этим областям оправиться и во вторую половину XIII в. Население сбилось к западу, и этот сдвиг обусловил на рубеже XIII и XIV столетий заметный подъем "молодых" городов Твери и Москвы с землями, к ним тянувшимися». 1

   Авторитет Владимирского центра, столь высокий до появления Бату в восточной Европе, заметно падает. Деятельность владимирского великого князя Александра Невского на короткое время поднимает значение этого княжества. В дальнейшем мы видим, как руководство внешними сношениями, сношениями с Ордой и обороной границ ускользает из рук владимирских князей. «Знать Орду» — становится самостоятельным правом отдельных князей.

   Весьма показателен для характеристики отношений между Русью и Золотой Ордой эпизод, связанный с борьбой за власть сыновей Александра Невского.

 

 1 А. Е. Пресняков. Московское царство, стр. 9.

 

Старший сын Александра Невского, князь переяславский (Переяславля Залесского) Дмитрий Александрович, получил великое Владимирское княжение.

Против него восстает младший его брат Андрей. Он отправляется в Орду, задаривает хана, получает ярлык на великое княжение: «испроси себе княжение великое под братом своим старейшим» и «приведе с собою рать татарскую». Летописные своды называют «боярина Семена Тонглиевича и иных крамольников», содействующих князю Андрею и даже побуждающих его к действию. Мы отсюда вправе заключить, что не лия-ные мотивы князя выступают здесь перед нами, а интересы боярства. К сожалению, нам трудно проследить сколько-нибудь полно их роль.1

Дмитрий не думал повиноваться хану, и поэтому Андрей с татарской силой принуждает его покинуть Владимирское княжение. С. М. Соловьев по этому поводу замечает: «следовательно, здесь отношения татарские вполне совпадают с прежними отношениями половецкими; князь, желая воевать против другого, идет в Орду, как прежде на снём к половцам, и нани-вдает у татар войско". Сравнение верное только отчасти, так как между русско-половецкими и русско-татарскими отношениями имеется большая принципиальная разница: половцы не владели русской землей в том значении термина, которым характеризуются отношения Золотой орды к Руси.

Андрея поддерживают и другие русские князья;2 Дмитрий Александрович бежал «в мале дружине» к Великому Новгороду. Здесь его не приняли, «показаша путь», и он направился, невидимому, в Псков и стал готовиться к бою. Он собрал для этого достаточные силы. Андрей опять спешит в Орду за новым татарским войском. Однако эти новые татарские силы принесли только разорение земле, но не укрепили великого княжения за Андреем.

 

 1 С. М. Соловьев по этому поводу говорит: «Это известие чрезвычайно важно: оно показывает нам, как бояре, члены старшей дружины князя, теперь двора, усевшись с князем в одном владении, приобрели от этой оседлости более важности, значения бояре получили от оседлости постоянные интересы...» (История отношений между князьями..., стр. 276). Если отбросить «оседание» бояр, нужное Соловьеву в связи с его теорией родовых княжеских отношений, мы получим мысль совершенно верную.

 2 «....и посла [Андрей] по князя Ивана Михайловича Стародуб «кого и но все князи русские. Пришедшим же им и советовавшим, придоша ратью в Переяславль на в. кн. Дмитрия Александровича» (Никоновская летопись).

 

   Дело в том, что Дмитрий воспользовался внутренними осложнениями в Орде и обратился за помощью к сильному временщику, темнику Ногаю, враждебному Золотой Орде. Дмитрий нашел здесь поддержку и с помощью войска, данного ему Ногаем, осилил Андрея. Андрей снова отправляется в Золотую Орду, берет там новое войско. Он привел на Дмитрия какого-то царевича из Орды. Дмитрий напал на них, царевич бежал в Орду, бояре Андрея попались в плен.

Разбитый Андрей вместе с шестью другими князьями отправился жаловаться на Дмитрия к Ногаю. Ногай выслушал их жалобы и отправил с ними брата своего Дюденя с многочисленным войском. На этот раз судьба Дмитрия была решена «окончательно. Он должен был отказаться от великого княжения и скоро умер.

В этом эпизоде много интересного: тут и русские междукняжеские распри, и крупные политические осложнения в Орде, использование татарских сил для решения междукня жеских счетов, и эти самые счеты, вытекающие из интересов общественных группировок, поддерживающих князей в сложной и запутанной их борьбе, здесь же обнаруживается и слабость Владимирского княжения, уже успевшего потерять

прежнее свое значение. 

Среди русских княжеств в конце XIII в. видную роль начинает играть Тверское. В самом начале XIV в. (1304 г.) тверской князь Михаил Ярославич по случаю смерти великого князя владимирского отправляется искать великого княжения в Орду, где встречается со своим соперником, князем москов-ским Юрием Даниловичем, приехавшим туда с той же самой целью. Тверской князь победил и стал «великим князем всея Руси». Владимирское боярство, очевидно, предчувствовало именно такой оборот дела, потому что по смерти владимирского князя оно поспешило «отъехать в Тверь», т. е. вступить в вассальные отношения к князю тверскому. Михаил Яросла-вич делает энергичную попытку завладеть Великим Новгородом, Нижним Новгородом, Владимиром, Переяславлем, Костромой. Попытка эта, однако, встречает большое сопротивление Новгорода Великого и решительный протест Москвы.

Юрию Даниловичу удалось обвинить в Орде своего соперника Михаила Тверского; последний был вызван в Орду и там казнен, но сам Юрий погиб там же от руки сына казненного Михаила Ярославича.

На Московский стол вступил брат Юрия Иван, по прозвищу Калита (1328—1341).

Мы знаем, что не Тверь, а именно Москва в конечном счете стала центром складывающегося великорусского государства.

На это были свои причины.

Поистине удивительна живучесть молодого Московского посада. В 1306 г. он сожжен перед приходом Ольгерда, в 1371 г. — самим Ольгердом, в 1382 г. — перед появлением Тохтамыша, в 1389 г. — «мало не весь град горе, мало что остася», тысячи дворов сгорают от грандиозного пожара 1395 г., но Москва всякий раз возрождается из пепла.1

Я сейчас не собираюсь останавливаться на причинах столь быстрого роста города Москвы. Для моих целей в данный момент необходимо лишь подчеркнуть факт этого роста и указать на вытекающие отсюда следствия.

Татарские ханы не случайно давали ярлыки на великое княжение самым богатым и владетельным русским князьям. Это условие было гарантией правильного поступления в Орду «выхода», но было бы ошибкой думать, что ханы руководствовались только одними этими соображениями.

Их отношения к русским княжествам были гораздо сложнее, и для удержания своей власти над Русью они должны были внимательно следить за тем, что делалось в русской земле. Этому содействовали сами русские князья, которые, как мы видели, пользовались не раз татарской властью в сложных отношениях между собой.

 

 1 И. Е. Забелин. История города Москвы. Изд. 2, 1905, стр. 97. — В. Г. Сыроечковский. Гости-сурожане, стр. 20.

 

«Натравливать русских князей друг на друга, поддерживать несогласие между ними, уравновешивать их силы и никому из них не давать усиливаться — все это было традиционной политикой татар».1 G другой стороны, и московскому князю Ивану Калите удалось превратить хана «. . . в послушное орудие в своих руках, посредством которого он освобождается от опаснейших своих соперников и одолевает любое препятствие, встающее на победоносном шествии его к узурпации власти. Он не завоевывает уделов, но незаметным образом поворачивает власть (права) татар-завоевателей на служение исключительно его собственным интересам».2

Ивану Калите при помощи татар удалось не только разгромить своего соперника, князя тверского, но и прочно занять первое место среди всех русских князей, закрепить за Москвой политическое значение, на которое она претендовала и раньше.

Иваном Калитой было использовано антитатарское движение в Твери 1327 г. В этом году в Тверь приехал ханский посол Чол-хан, известный у нас под именем Шевкала или Щелкана, двоюродный брат хана Узбека. Трудно сейчас установить точно, чем этот приезд вызвал протест тверичей, но нам хорошо известно, что Тверь с оружием в руках встала против Чол-хана. Тверичи одолели. Побежденный Чол-хан искал спасения в княжеском дворце, тверской князь Александр велел поджечь дворец. Он сгорел вместе с татарами. Сам ли Калита поспешил в Орду или был вызван ханом Узбеком, установить точно нельзя; известно только, что Калита оказался в Орде и с пятидесятитысячным татарским войском, присоединив к нему войско суздальское, пошел на Тверь по ханскому приказу и положил Тверскую землю «пусту».

 

 1 К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII  века. — Эту политику татар русские князья знали превосходно и  принимали  соответствующие меры. Дмитрий Донской в договоре 1368 г. с двоюродным братом Владимиром Андреевичем между прочим пишет: «А имут нас сваживати татарове и  имут давати тебе нашу вотчину велико-княженье,

и тобе ся не имати ни до живота» (Сборник Государственных грамот и договоров, т. I, стр. 46).

 2 К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII века.

 

   Александр Михайлович Тверской попытался найти спасение в Новгороде, но Новгород побоялся принять его и явно стал на сторону татар и Калиты.

   Принял его Псков, обнаруживший готовность встать с оружием против татар. Но дело до битвы не дошло. Калита победил своего врага другим оружием. Московский митрополит Феогност отлучил от церкви псковичей. Средство подействовало. Александр ушел в Литву.

В 1337 г. он вернул милость хана Узбека, снова с его разрешения сел на Тверском столе, но не надолго: Калита нашел: случай возбудить против своего врага гнев хана. Александр вызван был в Орду и тут казнен (29 октября 1339 г.).

   В поведении Ивана Калиты есть система. Он борется всеми средствами за достижение своих политических целей. В момент его смерти Московское княжество имело не только новые границы, значительно расширявшие его пределы, но и новый политический вес. Власть московского князя заметно изменила свой характер.

Вместе с усилением власти московского князя заметно росла и оппозиция московского боярства. Самые родовитые и самые богатые из бояр не хотели расставаться со своей независимостью. Во главе их при сыне Калиты Семене стал московский тысяцкий Алексей Петрович Хвост. Однако эта попытка окончилась для них полной неудачей. Тысяцкому пришлось бежать, имущество  его было конфисковано и распределено между родственниками князя Семена. После этого князь Семен потребовал от братьев своих присяги у гроба отца их Ивана Калиты в том, что они будут повиноваться ему, Семену, не будут слушать бояр, которые захотят поднять их против него, и не примут к себе ни самого Алексея Петровича Хвоста, ни его детей.

   Бояре прозвали Семена Гордым.

   Этот "гордый" князь пять раз ездил в Орду и каждый раз возвращался оттуда с новыми пожалованиями. Хан отдал ому «под руку» всех князей русских.

   Литовский князь Ольгерд видел в Московском княжестве силу, способную стать помехой для дальнейшего роста Литовского государства.

Ольгерд пытался склонить татарского хана к совместному походу против Москвы.

Князь Семен, узнав об этом, немедленно обратился к хану. Он указал ему, что Ольгерд уже успел захватить часть ханских улусов (Украина и Белоруссия) и сейчас стремится сделать то же с Москвой, верной хану, после чего Ольгерд несомненно пойдет против  Орды.  Семен запугивал  хана  Литвой точно так же, как Ольгерд пугал его Москвой. Хан стал на сторону Москвы. Князь Семен скоро умер от чумы (в 1353 г.). Преемник,   его  брат   Иван,   тоже   жил   недолго,   он  умер в 1359 г. А после него осталось два малолетних сына его — Дмитрий,  будущий Донской,  и Иван — и племянник Владимир Андреевич. Суздальский князь Дмитрий Константинович захотел использовать момент, поспешил в Орду и успел получить ярлык на великое княжение. Москве грозила опасность потерять свое политическое значение.

В этих трудных для Москвы обстоятельствах пришел на выручку московский митрополит Алексей, крупнейший политический деятель этого времени. С тремя мальчиками и несколькими боярами он явился в Орду в тот момент, когда в Орде происходили не менее сложные события.

Тот хан, который дал великое княжение князю Суздаль-скому, был убит, его сменил другой. Орда разделилась между двумя ханами — Абдулом, именем которого правил сильный темник Мамай, и Мюридом. Трудно было угадать, кто из двух ханов сильнее. Москвичи обратились к Мюриду, который дал ярлык малолетнему князю Дмитрию Ивановичу. Абдул поддерживал Дмитрия Суздальского.

Этот сложный вопрос был, однако, решен соотношением сил борющихся сторон. Москва оказалась сильнее, и суздальский князь, несмотря на наличие ярлыка, вынужден был признать себя побежденным.

Это обстоятельство необходимо сильно подчеркнуть. При явном ослаблении Орды Москва начинает действовать по собственной инициативе. В княжение Дмитрия Ивановича (1362— 1389) эта инициатива не ослабевает.

Попытка тверского князя получить в Орде великокняжеский ярлык формально увенчалась полным успехом, но он терпит решительную неудачу при столкновении с Москвой.

В 1375 г. московское войско осаждает Тверь, наносит ей военный удар, и в то же время Дмитрий Иванович заключает с побежденным врагом знаменательное соглашение: 1) тверской князь должен был признать себя «младшим братом» Дмитрия Московского, т. е. стать к нему в подчиненное положение; 2) как подручный князь он обязался оказывать московскому князю военную помощь по требованию Москвы; 3) Кашинское удельное княжество, до сих пор входившее в состав Тверского княжества, делается независимым; 4) и самое интересное для нас в данный момент — это пункт о возможном выступлении против татар. «А жити нам, брате, по сей грамоте: с татары оже будет нам мир, по душе; а будеть нам дати выход, по душе же; а будеть не дати, по душе же. А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с одного всем противу их; или мы пойдем на них, и тобе с нами с одного пойти на них».1

Это уже совсем не похоже на то, как владимирский князь равнодушно взирал на гибель Рязани под ударом татарских полчищ!

Многое переменилось с тех пор. Время феодальной раздробленности подходило к концу. С московской силой уже считались даже и очень сильные соседи. О более слаоых и говорить не приходится.

 

 1 Собрание Государственных грамот и договоров, т. I, стр. 46—47. Разрядка моя, — В. Г.

   

В связи с ростом товарного хозяйства обнаруживалась потребность в более тесном общении раздробленных частей, ясно намечался процесс, закончившийся образованием Русского государства, сильного как своими материальными ресурсами, так и своей политической спаянностью,

Само собой разумеется, что условия договора Дмитрия Московского с Михаилом Тверским, продиктованные Москвой, яе могли остаться незамеченными в Орде. Татарский хан отправляет против Москвы войско. Это войско в 1378 г. па берегу реки Вожи (впадает в Оку с правой стороны, недалеко от Рязани) потерпело поражение. По словам К. Маркса: «Это [было] первое правильное сражение с монголами, выигранное русскими».1

Мамай не мог не видеть, что его «вассал», московский князь, вышел из повиновения и что таким образом источник татарской дани может прекратиться совсем.

Он решил выступить против Москвы сам, для чего и собрал большое войско из подвластных ему народов: волжских бояр, буртасов, ясов и татар. Не надеясь и на эти силы, он заключил наступательный союз с литовским князем Ягайлом, войско которого должно было присоединиться к татарам на Дону. К Мамаю присоединился и русский князь рязанский.

Москва тоже серьезно готовилась к борьбе. Московский князь Дмитрий Иванович собрал подвластные ему дружины союзных князей. Под знамя Дмитрия сошлись: владимирцы, суздальцы, ростовцы, ярославцы, белозерцы, Муромцы, брянцы и псковичи. По недавно открытым материалам можно считать, что и какая-то часть новгородского войска участвовала в Куликовской битве, несмотря на то что новгородские бояре не сочувствовали политике московских князей и держались ли-, товской ориентации. Рязань стала на сторону татар. Летописец говорит, что Дмитрий выставил армию в сто пятьдесят тысяч,

В августе это войско двинулось на юг, чтобы предупредить. вторжение неприятеля на русскую территорию.

   

 1 К. Маркс. Архив Маркса и Энгельса, VIII, Хронологические выписки, IV, стр. 150—151.

 

   6 сентября войска дошли до реки Дона. Чтобы отрезать всякую мысль о возможности отступления, вожди приказали переправляться через Дон.

   8 сентября переправа была закончена, войска подошли к устью реки Непрядвы и стали на Куликовском поле.

День был пасмурный. Густой туман расстилался по полям, но часу в девятом стало совсем светло. К полудню показались татары. Сеча началась около часу дня. Летописец говорит, что такой битвы еще не бывало: на десять верст поле покрыто было бойцами. Кровь лилась, как дождевые потоки. Татары стали одолевать. Войско русское обратилось в бегство. Их преследовали победители. Но к трем часам картина изменилась. Из засады вышел отборный свежий отряд князя Владимира Андреевича Серпуховского и волынца воеводы Дмитрия Боброка, прибывшего из Литвы на службу к московскому князю.

Увидев бегство своих, Владимир Серпуховской порывался броситься на помощь, но Боброк его удерживал до момента, когда преследующие бегущих татары повернулись к засаде тылом. Тогда Боброк стремительно бросился на татар. Положение сразу переменилось. Бегущие остановились и снова перешли в наступление. Татары были разбиты наголову. Мамай, наблюдавший битву, с остатками войска бежал и на берегах той самой реки Калки, где русско-половецкое войско в 1223 г. потерпело поражение от татар, был разбит своим соперником Тохтамышем, шедшим отнимать у Мамая золото-ордынский престол. Разбитый Мамай направился в Кафу (Феодосия), где и был убит.

Победа Руси под главенством Москвы на Куликовом доле имела огромное значение для всей Руси. Событие это получило широкий отклик в Европе. Особенно сильно должна была почувствовать последствия этого события союзница Мамая, Литва, под властью которой тогда находилась значительная часть Киевской Руси. Вот что пишет по этому поводу польский историк Колянковский: «Решительная победа Москвы на поле Куликовом была не только серьезным ударом для внутренней политики Ягеллы, но могла стать настоящей катастрофой для авторитета литовской власти над Русью. Ведь русский православный князь, разгромив одним ударом все татарские орды, разрушил могущество грозного до этого дня властелина всей Руси, отодвинув в тень все усилия в этом направлении литовских князей. . . В Москве сидит потомок Владимира Св. и Мономаха, властитель, который теперь в первый раз начинает пользоваться титулом освободителя Руси, „великого князя всея Руси" (курсив мой, — Б. Г.)".1

Очень характерно поведение митрополита Киприана, поставленного в Киеве литовской властью в целях изолировать в церковном отношении от митрополита «всея» Руси, имевшего пребывание в Москве, часть Руси, находившуюся под властью Литвы. После Куликовской битвы Киприан переходит в Москву и делается митрополитом "всея" Руси. И Европа и Азия очутились перед совершившимся событием и поставлены были в необходимость серьезно считаться с новым фактом мирового значения.

Воцарившись в Сарае, Тохтамыш сделал попытку аннулировать значение Куликовской победы. Он поспешил отправить в Москву дружественное посольство с извещением об уничтожении их общего врага Мамая и о принятии им, Тохтамышем, власти над Золотой Ордой.

Дмитрий принял этих послов с большой честью, отпустил их с дорогими подарками, но не поднимал вопроса о продолжении зависимых отношений к Орде. Молчанием ответила Москва и на требование покорности и дани, предъявленное ханом Дмитрию в следующем году.

   Тохтамыш решил двинуться на Москву. Наученный опытом, он уже не рискует на открытое нападение и держит свои   намерения   в   тайне.   Он  велел   захватить   и казнить  всех  pyc-ских  купцов,   бывших  тогда  в  Сарае, чтобы через них как-нибудь не дошла до Москвы весть о его приготовлениях.

   Рязанский князь Олег знал о наступлении Тохтамыша и помогал татарскому войску незаметно подойти к Москве. К рязанскому князю присоединился и нижегородский, выславший к Тохтамышу двух своих сыновей, Василия и Семена.

 

 1 L. Kolankowski. Dzige W. Ks. Litewskiego. 1935, стр. 20.

 

Когда Дмитрий узнал о приближении неприятеля, он ушел на север собирать войска. В городе оставались его жена и митрополит Кицриан. Московское начальство потеряло голову. Многие хотели бежать, но московские посадские люди сначала их не пускали, а затем решили выпустить митрополита и княгиню.

Посадские люди решили защищаться и организовали дело защиты так, что Тохтамыш взять Москву не смог.

На стенах Москвы Тохтамыш нашел и новинки тогдашней военной техники — самострелы и даже пушки. Среди видных организаторов защиты летописец называет литовского князя Остея и суконника Адама.

Тохтамыш прибег к обману и хитрости и только таким путем взял Кремль. Защитники города были перебиты.

Татарское войско рассыпалось по Московской земле и разорило много московских городов. Князь Дмитрий с семейством укрылся в Костроме, митрополит — в Твери.

Тверской князь пошел к Тохтамышу с поклоном в надежде получить великое княжение. Но, несмотря на свою удачу, Тохтамыш хорошо помнил урок Куликовской битвы.

Стоило только Владимиру Андреевичу дать ему отпор и разбить значительный татарский отряд, как Тохтамыш поспешно ушел из московских пределов. По дороге он разорил Рязанскую землю.

Дмитрий Донской явился в Москву и стал хоронить убитых. По одним данным, их оказалось двадцать четыре тысячи, по другим — двенадцать тысяч.

После этих событий московский князь снова вынужден был некоторое время платить дань татарскую, но положение Московского княжества стало уже иным, и отношения к Золотой Орде переменились, как изменилась и сама Золотая Орда...

В своем завещании Дмитрий Донской самолично назначает своего старшего сына Василия на великое княжение, которое и зовет своею вотчиною. Донской уже не боится соперников для своего сына ни из Твери, ни из Суздаля и не думает о том, что хан может дать ярлык кому-нибудь другому. А в договорной грамоте с известным нам двоюродным братом Владимиром Андреевичем Донской прямо пишет: «А оже ны бог избавит ослободит от Орды, ино мне два жеребья, а тебе треть» (договор 1388 г.). «А ци переменит бог Орду, а не иму давати в Орду..." (договор 1389 г.).1

Золотая Орда шла навстречу своему распаду. После удара, нанесенного ей Тимуром, она уже оправиться не смогла. Темник Едигей, хозяйничавший в конце XIV в. в Орде, решил напомнить Москве об ее обязанностях. Очень интересно это послание к московскому князю Василию Дмитриевичу, сыну Донского. Привожу его в выдержках:

«От Эдигея поклон Василию да много поклонов.... слышание наше тако, что ся неправо у тобя чинит в городех: послы царевы и гости из Орды к вам приездят, и вы послов и гостей на смех подымаете..., а преж сего улус был царев и страх держал и пошлины и послов царевых чтили и гостей держали без истомы и без обиды. И ты б спросил старцев старых, как ся деяло преж сего, и ты ныне того не деешь, л со старцы не спрашиваеся... Как царь Темир Котлуй сел на царство, и ты улусу государь учинился, от тех мест у царя еси в Орде не бывал, царя еси в очи не видал и князей его, ли бояр еси своих старейших и молотчих ни иного никоего не присылывал, ни сына, ни брата ни с каким словом. И потом Шадибек 8 лет царствовал, и у того еси такоже не бывал..., и Шидибеково царство такоже ся минуло. И ныне Булат Сал-тан сел на царство и уже третий год царствует; також еси сам не бывал, ни сына, ни брата не присылывал, ни старейшего боярина. А над толиким великим улусом старейший еси вели-кий князь».2

Дальше Едигей напоминает о необходимости платить Орде деньги: «... да от тех бы еси от своих бояр единого прислал к нам [с] старыми оброки, как давал царю Жанибеку, дабы твоему улусу шкоты не было. . .». Едигей не верит тому, что «улус истомил и выхода взять не на ком». «А что еси имал в твоей державе со всего улуса с 2 сох рубль, и то серебро где ся девает?» — задает вопрос Едигей.

Но, подобно Тохтамышу, и Едигей не осмелился напасть на Москву открыто: только от хитрости и тайны ждал он успеха. В 1408 г. он дал знать князю Василию, что хан со всею Ордою идет на Литву, а сам с необыкновенною скоростью устремился к Москве, но Москвы взять не смог. Она сумела защитить себя и от внезапного нападения.

В то время как Москва верно шла к своему расцвету, Золотая Орда неуклонно разлагалась. В начале XV в. от нее отделился Крым, вслед за Крымом от Орды отпало и Болгарское ханство, известное теперь уже под новым названием ханства Казанского. В начале 80-х годов того же века обособилось и ханство Астраханское.

 

 1 Собрание Государственных грамот и договоров, т. I, стр. 56, 63. - Там же, т. II, стр. 16—17.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВНЕЙШИЕ МНЕНИЯ О ЗНАЧЕНИИ ТАТАРСКОЙ ВЛАСТИ В ИСТОРИИ РОССИИ

 

   В исторической литературе имеется много мнений о значении татарской власти в истории России.

   Мнения историков в значительной степени являлись отголоском тех суждений о татарах, которые дошли до нас от современников, переживавших непосредственно режим татарской власти.

Мы уже видели по многочисленным цитатам, приведенным выше из наших летописей, что летописцы подчеркивают главным образом те бедствия, которые выпали на долю побежденного народа, те унижения, какие приходилось испытывать русским князьям и боярам, вплоть до мученической смерти.1 Даже в тех случаях, когда свидание русских князей с татар-ским ханом оканчивалось для князей благополучно, у летописца вырываются горькие слова: «О злее зла честь татарская!»; «О злая честь татарская»; «Злобе бо их и льсти несть конца».2

   В проповедях того времени часто рисуются ужасы татарского завоевания.

 

 1 «Ярослава великого князя Суздальского зелием умориша. Михаила, князя Черниговского, не поклонившегося кусту со своим боярином Федором, ножем заклана быстъ... инии мнози князя избиени быша и бояре» (Ипатьевская летопись, под 1250 г., и много других мест в других летописях).

 2 Ипатьевская летопись, 1871, стр. 536—537.

 

   Владимирский епископ Серапион в конце XIII в. в одной из своих проповедей говорил: «Вы все еще не переменились! Каких только наказаний не приняли мы от бога! Не пленена ли земля наша? Не взяты ли города наши? Не усеяли ли наши  отцы и братья трупами  землю?  Не уведены ли  жены и дети наши в плен? А кто остался в живых — не  порабощены ли они на горькую работу от иноплеменников? Вот уже 40 лет продолжается это томление и мука!». В другой проповеди он выражается ярче:  «... и вот навел он [бог] на нас народ немилостивый, народ лютый, народ не щадящий красоты-юношей, немощи старцев, младости детей.  Воздвигли мы на себя ярость бога, разрушены божественные церкви, осквернены священные  сосуды,   потоптаны святыни, святители преданы мечу, тела монашеские брошены птицам, кровь отцов и братьев наших, словно вода, обильно напоила землю. Исчезло мужество князей и  воевод  наших, храбрецы наши, исполненные страха, обратились в бегство. А сколько их уведено в плен! Села наши поросли лесом. Смирилось величие  наше, погибла красота  наша. Богатство, труд, земля — все достояние ноплеменных. Соседям нашим служим мы в поношение и стали предметом смеха для врагов наших».1

   Приблизительно так же говорил и митрополит Кирилл на Владимирском соборе 1274 г.

Но когда дело касалось характеристики татарского народа, приведенного на Русь татарским ханом, тот же самый Сера-пион находит другие слова и другие краски. «Поганые.— говорит он, — хоть и не знают закона божия, однако не убивают своих единоверцев, не грабят, не запираются в чужом: никто из поганых не продаст брата своего, а если кого из них постигнет беда, то выкупят его и дадут на промысел; что находят, то в торгу заявляют». Такова характеристика татарского народа, сделанная человеком, совсем не склонным к идеализации. Едва ли ее можно объяснить тем, что татарские власти отнеслись более чем терпимо к русскому духовенству. Ведь, невзирая на это самое обстоятельство, не бичует ли тот же Серапион приемов властвования татарских ханов и их окружения? Сератшон отличает представителей власти u ее аппарат, т. е. тех, кто задумал поход и кто использовал в своих интересах победу, от той массы кочевников, которую они систематически развращали выгодами грабительской войны и военной добычи.

 

 1 Цитирую в переводе С. Шамбинаго, лишь с некоторыми поправками: Русская история, под ред. Довнар-Запольского, стр. 577—578.

 

Это отношение современников к факту татарского-завоевания, к его инициаторам, с одной стороны, и к народной татар-ской массе, с другой, повидимому, сказалось и на суждениях об этом времени последующих поколений.

Историк XVIII в. Болтин пишет: «Татары, завоевав удельные княжества одно по одному, наложили на порабощенных дани, оставили для взыскания сея своих баскаков и по городам войска, сами возвратилися во-свояси. При владычестве их управляемы были русские теми же законами, кои до владения их имели... Нравы, платье, язык, наьвания людей и стран осталися те же, какие были прежде... Все это доказывает, что разорение и опустошение России не столь было великое и повсеместное, как государств европейских» (Болтин имеет ввиду завоевания римлян).1

Иначе подходит к оценке явления Карамзин: «Нашествие Батыево ниспровергло Россию. Могла угаснуть и последняя искра жизни; к счастию, не угасла; имя, бытие сохранилось; открылся только новый порядок вещей, горестный для человечества, особенно при первом взоре: дальнейшее наблюдение-открывает и в самом зле причину блага и в самом разрушении пользу целости.

«Сень варваров, омрачив горизонт России, сокрыла от нас Европу в то самое время, когда благодетельные сведения и навыки более и более в ней размножались. ...возникали университеты... В сие время Россия, терзаемая монголами, направляла силы свои единственно для того, чтобы не исчезнуть...». «Забыв гордость народную, мы выучились низким хитростям рабства...». «Свойства народа объясняются всегда обстоятельствами... самый нынешний характер россиян еще являет пятна, возложенные на него варварством монголов». Карамзин думает, что под влиянием татар изменился и «внутренний государственный порядок: все, что имело вид свободы и древних гражданских прав, стеснилось, исчезло», «знаменитость Москвы и Твери возникла при монголах».

 

 1 Болтин.   Примечания на Локлерка, т. II, стр. 295.

 

Современник и противник Карамзина Полевой рассматривал период монгольский в истории России в более широком плане. Это — борьба Европы и Азии, где России выпала задача претворения Азии, переделки ее на европейский лад. «Русс острит свой меч о меч литовский, дабы низложить монгола». Силы России крепли в период монгольской власти. Орда не догадывалась, что «внук Калиты, губителя родных, щедрого поклонника ханов, обнажит уже на Орду меч».1

С. М. Соловьев, рассматривающий историю России с точки зрения внутреннего органического ее развития, не придает большого значения татарской власти как явлению, вошедшему в историю России со стороны. По его мнению, даже в первое время завоевания татары не имели серьезного влияния на внутренний строй завоеванной страны. Судьбы России определяются факторами внутреннего характера. Владычество татар есть продолжение давнего господства кочевых варваров на великой восточной равнине. Куликовская битва предвозвестила конец этого господства «вследствие начавшегося здесь (в России, — Б. Г.) сосредоточения и усиления европейского государства».2 В своем заключительном обзоре рассмотренного им древнего периода истории России, озаглавленного им самим «Общий ход русской истории до образования Московского государства», С. М. Соловьев говорит о татарском иге очень мало, как бы мимоходом, и этот факт в значительной мере рисует1 нам его отношение к татарскому завоеванию. Он готов даже поставить знак равенства между русско-татарскими и русско-половецкими отношениями (см. стр. 165).

 

 1 H. Полевой. История русского народа. М., 1833, т. V, стр. 10—11, 17, 22—23.

 2 С. М. Соловьев. История России, т. I, стр. 1345.

 

Костомаров совершенно неправильно понимал процесс образования русского централизованного государства, произвольно отводил в этом процессе татарам роль, противоположную той, какую они играли на самом деле: он говорил, что рабство, общее для всех, созданное татарами в России, дало единство раздробленной на уделы стране. Хану нужно было это единство для более удобного собирания дани.1

Бестужев-Рюмин, не отрицая воздействия татар на слагающееся Московское государство, особенно в области администрации и финансов, упрекая С. М. Соловьева в недооценке и Карамзина и Костомарова в преувеличении влияния татар на развитие русской жизни, видя в этих мнениях «крайности», подчеркивает косвенные последствия татарской власти: отделение восточной Руси от западной, остановка в просвещении, некоторое огрубение нравов. Однако и он, не будучи в состоянии преодолеть представления буржуазной науки, считает, что понятие царской власти взято Москвою не у татар, а в Византии.2 С этой ненаучной теорией заимствований согласны были и специально работавшие по вопросу о развитии власти в России М. А. Дьяконов 3 и В. И. Савва.4

 

 1 Костомаров. Начало единодержавия в древней Руси.

 2 Бестужев-Рюмин.  Русская история, т. I, гл. V, стр. 278—279.

 3 М. А. Дьяконов. Власть московских государей.

 4 В. И. Савва. Московские дари и византийские василевсы. Харьков, 1901.

    

Ключевский не только не сделал ни одного шага вперед в понимании образования Русского государства по сравнению со своими современниками, но вернулся к самому порочному толкованию этого вопроса. Он повторил Костомарова. Он исходит из положения, что в «отношениях между.... (удельными, — Б. Г.) князьями нельзя... усмотреть никакого порядка»; поэтому, — продолжает дальше Ключевский, — «если бы они (удельные князья, — Б. Г.) были предоставлены вполне самим себе, они разнесли бы свою Русь на бессвязные, вечно враждующие между собой удельные лоскутья». «Власть... хана давала хотя бы Призрак единства мельчавшим и взаимно отчуждавшимся вотчинным углам русских князей». «Власть хана была грубым татарским ножом, разрезавшим узлы, в какие умели потомки Всеволода III запутывать дела своей земли».1 Отсюда и он, так же как и Костомаров, делает грубейшую ошибку в понимании одного из важнейших вопросов истории России. Платонов признает за татарским ханом сдерживающее влияние на княжеские «усобицы», но в то же время указывает на то, что татарское завоевание повело к полному разобщению «Суздальской Руси... с Русью Новгородской и Русью юго-западной. Население Суздальской и Рязанской областей поневоле восприняло от татар некоторые их порядки (денежный счет, административные обычаи) и было лишено возможности широкого и свободного общения с оторванными от него другими ветвями русского племени и с европейским западом. Вот почему на русском востоке в татарскую эпоху XIII— XIV вв. наблюдается некоторый культурный застой и отсталость...».2 Как нетрудно видеть, и Платонов не понимал ни подлинных причин прекращения княжеских усобиц, ни роли татар, мешавших, а не содействовавших образованию Русского государства.

   Для нас нет ничего неожиданного в том, что и многие современники Ключевского и Платонова разделяли их заблуждения.

   Сергеевич, например, тоже придавал татарской власти немалое значение. «Нашествие татар, — пишет он, — впервые познакомило русские княжения с властью, с которой нельзя входить в соглашение, которой надо подчиняться безусловно...

 

 1 Ключевский. Курс русской истории. Москва, 1906, стр. 51..

 2 С. Ф. Платонов. Учебник русской истории. 1911, стр. 88—89.

 

   «Хотя татары не остались в русской земле и властвовали издалека, тем не менее господство их произвело глубокий переворот в нашей жизни». Князья и церковь признали власть ханов, но «расплачиваться за эту покорность приходилось народу». «Первые попытки политического объединения Рос-

сии были сделаны ханами, которые, в противоположность собственным своим интересам, подчиняли отдельных князей власти излюбленного ими великого князя». При татарах вечевые собрания стали анахронизмом.1

   Рожков уже тем самым, что в своей истории не говорит специально о татарском владычестве на Руси, дает нам право делать вывод о том, что он не придает значения этому круд-ному факту нашей истории.

Антинаучную точку зрения на вопрос высказал М. Н, Покровский. Приняв схему Ключевского о значении городов и торговли в древнейший период нашей истории, М. Н, Покровский в татарах видит прогрессивную силу, способствовавшую "перегниванию" Руси городской в Русь деревенскую. «Татарский разгром одним ударом закончил тот процесс, который обозначился задолго до татар и возник в силу чисто местных экономических условий: процесс разложения городской Руси X—XII веков», «Татарщина шла не только па линии разложе-ния старой Руси, а и по линии сложения Руси новой — удельно-московской».2 Кроме этого общего значения татарской власти M. H. Покровский указывает на ряд частных положительных ее сторон: будто бы «она организовала правильную систему раскладки (податей, — Б. Г.), которая на много веков пережила самих татар». Татары «внесли глубокие изменения3 в социальные отношения», уравняв городское и сельское население в платеже дани.

 

 1 В. И. Сергеевич. Русские юридические древности, т. 2. 1900, стр. 34—35.

 2 М. Н, Покровский. Русская история, т. I. 192Q, стр. 105.

 3 Разрядка моя, — Б. Г,

 

Здесь сказалась вся концепция автора со всеми ее нелепостями. Неправильно понятая структура Киевского государства послужила основанием для дальнейших столь же необоснованных и неверных положений. Противоставление Руси городской Руси деревенской, установление вымышленной

и невероятной «удельно-московской [!] Руси» — не могли помочь M. H. Покровскому найти место и крупному событию в истории России, каким несомненно приходится считать татарские завоевания и более чем двухсотлетнее владычество татарского хана над покоренной страной.

   Особое место по этому вопросу занимает украинская националистическая антинаучная и политически тенденциозная историография.

   М. С. Грушевский, справедливо протестуя против польской теории о полном запустении Украины под ударами монголов и о последующей сплошной колонизации ее поляками, протестуя не менее справедливо и против великорусской теории о переселении украинцев из запустевшей Украины под натиском татар на северо-восток в бассейн Волги — Оки, в тоже время старается не только умалить степень разорения, принесенного татарами, но готов видеть в татарском завоевании фактор, способствовавший созданию на Украине особого, по его терминологии, «общинного» строя, появившегося в результате «нивелировки» местного общества вследствие уничтожения, обеднения и эмиграции «богатого класса». Такая нивелировка содействовала демократизации общественных отношений.1 Если расшифровать основную мысль Грушевского, то она сведется к тому, что на Украине уже в XIII в. образовалось бесклассовое общество.

   В последнее время на Украине появляются работы уже совсем иного рода. Украинские историки признают, что татарское завоевание повлекло за собой усиление феодального гнета. На протяжении двух сотен лет значительная часть страны развивалась под влиянием гнета татарских ханов. Хищническая политика татар сильно подорвала производительные силы страны и вела к запустению целых районов Днепровского бассейна. Крестьянские массы в период господства татар находились под двойным гнетом.

 

 1 M. С. Гpушевскии. Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV столетия. 1891, стр. 448—559 и др.

 

О бесклассовом обществе на Украине никто из украинских историков сейчас не говорит.

С такими печальными итогами по одному из крупнейших вопросов истории России пришла буржуазная историография к концу своего существования.

Но если дворянеко-буржуазные историки не поняли настоящей сущности роли татарского ига в истории нашей страны и не смогли оценить великую освободительную роль героической борьбы русского народа в исторических судьбах России и народов Западной Европы, то великие патриоты русского народа уже тогда справлялись с этой задачей лучше профессионалов-историков. «России определено было великое предназначение, — писал А. С. Пушкин. — Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в степи своего востока...».1 Н. Г. Чернышевский утверждал: «Нет, не завоевателями и грабителями выступают в истории политической русские, как гунны и монголы, а спасителями от ига монголов, которое содержали они на мощной вые своей, не допустив его до Европы, быв стеной ей...».2

Совершенно четко выразил свое отношение к золотоордын-ской власти на Руси И. В. Сталин: «Империалисты Австрии и Германии (речь идет об австро-германском нашествии на Украину в 1918 г., — Б. Г.) несут на своих штыках новое, позорное иго, которое ничуть не лучше старого, татарского...».

Еще ярче о роли Москвы в истории России сказал И. В. Сталин в своем приветствии по случаю 800-летия нашей столицы.

 

 1 А. С. Пушкин, Поли. собр. соч. в 6-ти томах, т. VI, 1936, стр. 209.

 2 Н. Г. Чернышевский (в сб. «Литературное наследие», т. II, 1928, стр. 44).

 3 И. В. Сталин, Соч., т. IV, стр. 46.

 

«Заслуги Москвы... в том, что она на протяжении истории нашей Родины трижды освобождала ее от иноземного гнета от монгольского ига, от польско-литовского нашествия, от французского вторжения»; Москва «стала основой объединения разрозненной Руси в единое государство с единым правительством, с единым руководством».1

Не при содействии татар, а именно в процессе тяжелой борьбы русского народа с золотоордынским гнетом создалось Русское государство с Москвой во главе. Не Золотая Орда его создала, а родилось оно вопреки воле татарского хана, вопреки интересам его власти.

Это Русское государство сыграло серьезную роль в обороне всей страны не только от татар, но и от других соседних государств, заявлявших притязания на русские земли.

   Мы не раз имели случай убедиться, как Маркс расценивал влияние золотоордынской власти на историю русского народа. В его замечаниях мы не видим даже намека на прогрессивность этого явления. Наоборот, Маркс резко подчеркивает глубоко отрицательное влияние золотоордынской власти на историю России,

Сам русский народ без колебаний определил свое отношение к Золотой Орде.

   В. О. Ключевский по этому поводу совершенно справедливо заметил: «Борьба со степным кочевником, половчином, злым татарином, длившаяся с VIII почти до конца XVII века, — самое тяжелое историческое воспоминание русского народа, особенно глубоко врезавшееся в его памяти и наиболее ярко выразившееся в его былевой поэзии».2 Только удивляешься, почему Ключевский в данном случае не пошел по пути, проложенному русским народом. Об отношении народа к татарскому игу можно сказать сильнее, чем сказал Ключевский. Все «степные кочевники» стушевались здесь и уступили одному образу — татарского хана и его подручных.

 

 1 Приветствие тов. И. В. Сталина Москве в день ее 800-летия. Ц. О. «Правда», 7 сентября 1947 г.

 2 В. О. Ключевскии. Курс русской истории. 1918, т. I, стр. 73.

   

Татарская власть запечатлелась в памяти народной настолько глубоко, что в наших былинах вместо тех или иных врагов, с какими приходилось сталкиваться русскому народу на протяжении многих веков его истории, везде называются одни «татаровья», олицетворением которых является царь Калин, нередко выступающий под именем Батыя Батыевича, иначе Бутыги или Бутеяна Бутеяновича, или же, наконец, Мамая.

 

«Не волна на море расходилася,

Не синё море да вскодыбалося —

Взволновался Калин царь Калинович,

Воспылал собака да на Киев град.

Аи, собака ты, злодой да Калин царь!

Думает он думушку недобрую

И советует советы нехорошие:

Хочет разорить он стольный Киев град,

Хочет чернедь-мужичков повырубити . . .».

 

«Не ясен сокол с-под облак напущается

На гусей, на лебедей, на малых уточек —

Святорусский богатырь да  Илья Муромец

Напущает на силу на татарскую:

Заезжает прямо на серёдочку,

Стал татаровей конем топтать,

Стал поганых копьем колоть...».

 

Окончательное избиение богатырями силы царя Калина, воспеваемое в народном эпосе с таким удовлетворением, есть торжествующая песнь о свержении власти золотоордынского хана, песнь о силе народа, сумевшего сбросить с себя цепи, сковывавшие его в течение двух с половиной веков. Интересно отметить, что не князь Владимир уничтожает силу татарскую, а крестьянский сын Илья Муромец, и

 

«Не для-ради князя Владимира

И не для-ради жены его Апраксин,

А для вдов, сирот и бедных людушек».

 

Былины есть опоэтизированная история народа, рассказанная им самим. И нужно подчеркнуть, что народ сумел правильно ориентироваться в оценке не только этого крупнейшего события нашей истории, но и других ее моментов.

Само собой разумеется, что столь длительное непосредственное общение русского народа с Золотой Ордой и народами, входившими в состав этого государства, не могло не оставить следов на различных сторонах жизни русского общества, в частности и на бытовой стороне.

Мы не можем отрицать наличия в русском языке многих восточных слов, относящихся к политической, общественной и бытовой сторонам жизни, — базар, магазин, чердак, чертог, алтын, сундук, тариф, тара, калибр, лютня, зенит и др. Но связывать появление этих слов в русском языке с монголо-татарскими словами было бы очень рискованно. Нам хорошо известно, что сами татары очень много заимствовали от народов среднеазиатских, кавказских, южноевропейских. Нам известно, что язык и культуру этих последних они усвоили в весьма значительной степени. Такие слова, как базар или магазин, могли притти к нам и от арабов через Западную Европу, а с другой стороны, многие восточные обычаи и термины имелись у нас и в дотатарский период истории: обычай сидеть на коврах, восточные мотивы в орнаменте и архитектуре, восточная посуда, многие термины «Слова о полку Игореве». Все это объясняется из хорошо нам известного факта весьма древних связей Руси с восточными странами и народами задолго до появления в нашей стране татарских полчищ.

Насколько мы можем судить по золотоордынским вещам, хранящимся в Эрмитаже, эти вещи сами говорят о своем среднеазиатском и кавказском происхождении.

Вопрос о культурном взаимоотношении России и Золотой Орды— вопрос чрезвычайно сложный и интересный— до настоящего времени еще не разработан.

 

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова