|
Книга вышла на языке оригинала в Париже в 1958 г.
Глава IХ. Misterium crucis
Иудео-христианское богословие — это богословие победы, theologia gloriae. Оно выделяет победу Христа и его космическую преобразующую деятельность. Это особенно заметно по той роли, которая в нем отводится кресту. Место креста в раннем христианстве следует рассматривать с двух сторон. Во-первых, Христос был распят, и крест, таким образом, является историческим доказательством Его земной жизни. Между тем мы видели, что крест двух видов ― " + " или " X " с самого начала был отличительным знакомхристиан. Его использование в качестве орудия казни предшествовало христианству, но в связи с распятием Христа он приобрел решающее значение. Σφραγίς (печать) в виде креста как signatio (знак) христианина составляет часть первоначальных обрядов посвящения.
Но нас интересует употребление креста как богословское понятие. Здесь мы опять сталкиваемся с схемой мифа, с символическим представлением. Мы говорили о том, что эта мифическая структура характерна для иудео-христианства. Крест рассматривается не как инструмент казни, не как культовый знак, но как богословское понятие. В этом смысле, как богословское понятие, он является в разных аспектах: как сила Христа в Его Воскресении, как знак всеобщего искупления, как объект эсхатологических ожиданий. Мы попытаемся выделить эти аспекты, используя иудео-христианские тексты, а такжегностические трактаты, которые взяли эту тему, чтобы разработать её уже в собственной перспективе.
КРЕСТ СЛАВЫ
Первое произведение, в котором крест рассматривается в богословском значении, это Евангелие Петра. В момент Воскресения стражники "увидели, как три человека выходили из гроба: двое несли третьего, и за ними следовал крест. Головы первых двух достигали небес, но тот, которого они вели превосходил небеса. И они услышали голос с неба, он говорил: "Ты проповедовал спящим?" И слышали как крест ответил: "Да". Мы уже встречали этот текст в связи с воскресением и сошествием в ад. Речь идет о вознесении и диалоге во время этого вознесения. Голос с неба, несомненно, принадлежит Отцу. Крест сошел в ад со Христом. С ним он оттуда вышел. И именно он отвечает на вопрос Отца.
В этом тексте мы находим уже ряд деталей. Во-первых, крест принимает участие в славе Христа. Он выходит с ним из гроба. Несомненно, мы имеем дело не просто с орудием казни, на котором был повешен Христос. Одновременно с Ним прославлен и Его крест. Он теперь сопоставлен с Его победой. Мы увидим из других текстов, что от него исходит сияние славы. Крест не только прославлен, но он живой: он сопровождает воскресшего Христа при выходе из ада, он восходит с Ним в славу, он отвечает на вопрос Отца. Как отметил Ваганей — мы это еще подтвердим — "кресту часто приписывают активную роль, как одушевленному существу" (1). Следовательно, здесь мы имеем не просто знак, но реальность, содержание которой нужно определить.
Аналогичные, но еще более древние сведения мы имеем в Послании Варнавы, где, возможно, процитирован отрывок из иудео-христианского мидраша на Иеремию: "Когда будет утешение твари? И Господь говорит: Когда дерево уснет и воскреснет" (XII,I). Такая же цитата имеется в Testimonia adversus Judaeos Григория Нисского, который приписывает ее Иеремии (P.O., XLVI,213 D). Реш (Agrapha, p.320) проводит параллель с Евангелием Петра: крест покоился во гробе и воскрес. Возможно, этот древний мидраш был первоисточником для Евангелия Петра, тем более что последнее зависит от другого фрагмента того же самого мидраша о сошествии в ад.
Мы встречаем и другие сведения в Евангелии Петра. Первое — это вознесение креста вместе со Христом. Оно встречается в иудео-христианскихОракулах Сивиллы. Песнь VI оканчивается гимном кресту, что нередко встречается в иудео-христианской литературе: "О, блаженное древо, на котором повешен был Бог, земля не сохранит тебя, но ты узришь жилище небесное, когда ты будешь сверкать, Боже, твое охватывающее око" (VI,26-28; GCS132). Эта тема сохранилась в литургической и гомилетической традиции. Она встречается в Актах Пиония (13) и у Псевдо-Златоуста (De cruce et latrone, II,4).
Тема сияющего и живого креста была заимствована гностиками. Она встречается, главным образом, в апокрифических Деяниях. Многие из них содержат гимны кресту, где этот аспект выделяется в особенности. Так в Деяниях Иоанна: "Христос показал мне крест из света. И я увидел самого Господа на кресте, ― не видимого, но лишь голос. И это не тот голос, который мы знаем, а сладкий, нежный и действительно божественный, говорил мне: этот крест света Я иногда называю моим Словом, иногда разумом, иногда Иисусом, иногда Христом, иногда дверью, или путем, или хлебом, или семенем, или воскресением, или Отцом, или Сыном, или Духом, или жизнью, или истиною, или верою, или благодатью" (98; Bonnet p.199-200).
Ясно теперь, что речь идет не просто об орудии казни из дерева. Это знак таинственной реальности, которая есть Сам Христос в Его скрытой природе. Поэтому ему приписывают все имена Христа из Писания. Остановимся на божественном голосе, исходящем из креста. Он описывается в Евангелии Петра. В Деяниях Иоанна такое понимание креста имеет гностический характер. Христос – это крест из света, а не Тот, кто на кресте из дерева: "Этот (сияющий) крест не тот деревянный, который ты увидишь, когда спустишься отсюда. И это не Я на кресте, Меня ты не видишь, но слышишь Мой голос. Меня приняли за того, кем Я не являюсь, нет того бытия, каким я был для толпы". Мы обнаруживаем гностическое различение Христа горнего и Иисуса дольнего и сокрытия Христа не узнанного.
Так же как крест сопровождал Христа на небо, так же он будет предшествовать Ему в Его Втором Пришествии. Эсхатологическое значение креста очень важно. Авторы ссылались на Мф., 24,30: "Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе". Именно это явление Дидахэ называет συμειον εκπετάσεως (знамение распростертое) как первый знак Второго Пришествия. То же в Апокалипсисе Петра: "Как молния появляется с востока даже до запада, так Я приду на облаках небесных во славе Своей, и крест будет идти пред лицом Моим" (RОС, 5 (1910), p.209). Отметим, что здесь, как и в Евангелии Петра, крест описывается как живое существо; но здесь он следует перед Христом, а в Евангелии ― после Него. То же и в Послании Апостолов: "Я приду в семь раз более сияющим, чем солнце, носимый облаками во славе Моей, и передо Мной будет идти Мой крест" (27; РOIХ,199).
Эти тексты представляют интерес с литургической точки зрения. Обратим внимание, что пришествие Христа, несущего крестславы, ожидается "на востоке". Эрик Петерсон доказал, что молитва "ad orientem" должна быть изначально связана с эсхатологическим ожиданием Христа, который вернется "на восток". Кроме того он обращает внимание на Деяния Гиппарха и Филофея, где мы читаем:"В доме этого самого Гиппарха было хорошо устроенное место, на восточной стене которого был изображён крест. Там перед этим образом креста, обратив лицо к востоку, он молился семь раз в день" (2). Следовательно, есть связь между обычаем рисовать крест на стене дома и обычаем молиться на восток. Крест должен был указывать на восточную стену. И прежде всего подчеркивается, что молитва обращена к востоку. Таким образом, появление распятия в домах связано с молитвой на восток и ожиданием конца света.
Из этого становится очевидным, что крест, о котором идет речь, не изображение страдающего Христа, но это был крест славы, который будет предшествовать Христу во Втором Пришествии. Поздняя христианская аскеза изменит значение креста, видя в нем воспоминания страданий, а не пророчество о Втором Пришествии. Связь с восточной стеной будет забыта, ираспятие будут вешать на любой стене. Но отсюда все же следует, что наличие распятия в доме остается следом иудео-христианского богословия об эсхатологическом кресте и восходит к ранней общине, духовность которой оно выражает.
Другая черта не без связи с иудео-христианским богословиемэсхатологического явления креста — это сведения IV века о появлениях креста на небе. Оставим в стороне темный вопрос о появлении креста на Мильвийском мосту и обратимся к свидетельствам Кирилла Иерусалимского. У него мы находим учение об эсхатологическом кресте: "Спасительный трофей Христа, крест, появится однажды снова, спустившись с небес. Трофей Царя будет идти перед Ним, чтобы иудеи, видя Того, Кого они распяли и покрыли позором, огорчившись, обратились, в то время как мы восторжествуем, прославляя крест" (Cat.,13,41; PG 33,821 A-B).
В другом месте Кирилл более подробно описывает эсхатологический крест: "Каково будет знамение Его Второго Пришествия, так что никакая власть не сможет остановить Его? Тогда, — сказал Он, — появится на небе знамение Сына Человеческого. Истинным и собственным знаком Христа является Его крест. Знамение световидного (φωτοειδής) креста идет перед Царем" (XV,22, col.900 B).В Послании Константину Кирилл так описывает явление креста в Иерусалиме: "В день Святой Пятидесятницы, к третьему часу, огромный крест света (φως) появился в небе, простираясь от Святой Голгофы до Святой Елеонской горы. И это явилось не двум или трем людям, а целому городу. И речь не идет о <...> мимолетном видении. Но в течение нескольких часов можно было его созерцать над землей, и он затмевал солнечные лучи своим ярким сиянием" (4, PG XXXIII 1169 B-C) (3). Обратим внимание на упоминание Елеонской горы, которая находится на восток от Иерусалима.
Очевидно, что Кирилл связывает это знамение с явлением эсхатологического креста, предвестником которого оно является: "Это чудо, о царь, согласное со свидетельствами пророков и со святыми словами Христа в Евангелиях, исполнилось ныне и еще более исполнится некогда. Ведь в Евангелии от Матфея Спаситель, говоря ученикам о будущем, говорит им в ясном пророчестве: Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе" (6,1172 С). Здесь мы обнаруживаем не просто литургическое, но мистическое, в рамках традиции, развитие темы иудео-христианского эсхатологического креста. Следует отметить, что Кирилл ссылается на testimonia (свидетельства) Ветхого и Нового Заветов, относящихся к появлению креста на востоке.
ТИПОЛОГИЯ КРЕСТА
Итак, для иудео-христианства крест не просто древо, на котором был распят Христос. Это духовная реальность, таинственная, живая, которая сопровождает воскресшего Христа. Если мы попытаемся уточнить эту реальность, мы увидим, что в некоторых случаях она идентична Самому Христу. Это мы видели в Деяниях Иоанна и в Евангелии Петра. Но здесь нет обычного смысла, с самого начала иудео-христианство пыталось отнять у креста материальную сущность — дерево, чтобы придать ему богословское значение. Крест не только орудие казни Христа. он также богословское понятие, которое выражает спасительное содержание, δύναμις, Страдания Христа. А также, как пишет Иустин, "он — великий σύμβολον (знак) силы и могущества Христа" (1 Апол., LV,2). Итак, идею спасения крест выражает через все, посредством чего он видим, ― через материю, форму, положение. Таким образом, перед нами очень богатое и разнообразное представление о различных символических значениях креста, поскольку они выражают его скрытое содержание, его таинственную сущность. Эти символы были заимствованы либо из прообразов Ветхого Завета либо из символов, взятых в природе. Они развивают иудео-христианское учение об искуплении.
Использование Ветхого Завета здесь особенно интересно с точки зрения методологии. Testimonia как таковые не происходят от иудео-христианства, они представляют собой лишь пророческое доказательство непрерывности двух Заветов. Но иудео-христианское богословие отрывает Testimonia от их исторической реальности и использует отдельные образы, превращая их в категории мифа, через которые выражает свои концепции. Это превращение подобно тому, какое совершил Филон со Священным Писанием с целью выразить через Св. Писание собственное богословие. Это некая мифологизация Ветхого Завета посредством богословия является одной из характерных черт иудео-христианства, и мы находим ее и в учении о кресте.
Первая группа Testimonia состоит из предыизображений креста в Ветхом Завете. Древность этихизображений креста подтверждается тем, что они появляются со времени Нового Завета. Например, упоминание о медном змие в Евангелии от Иоанна. Оно также встречается в Testimonia о кресте у Псевдо-Варнавы: "В другой раз, когда Израиль сражался, Моисей предобразил Иисуса, чтобы показать,что Христос должен будет страдать и воскреснуть, в то время как его считали погибшим на кресте" (XII,5). Этот образ существует почти во всех сборниках. Оно встречается и в Диалоге Иустина (XCIV,3, CXXXI,4), в Adversus Marcionem Тертуллиана (III,18; см. De idol., V,3).
Но везде крест связывают с другим прообразом, а именно с Моисеем, простиравшим руки в виде креста и таким образом обеспечившим победу евреям. Как заметил Мансон, этот прообраз параллелен первому. Вероятно, поэтому он входил в апостольские Testimonia. Только получилось так, что один упоминается в Евангелии, а другой нет. О Моисее пишет и Варнава: "Дух Святой говорит в сердце Моисея, внушая ему принять образ креста и того, кто должен был страдать на нём" (XII,2). Акцент делается на побеждающей силе креста. Об нем сказано и в Оракулах Сивилл, точнее, в отрывке, где перечисляются свойства креста: "Именно тебя Моисей изобразил, когда поднял свои святые руки, торжествуя верой над Амаликом, чтобы народ узнал, что жезл Давида был избран и прославлен Богом Отцом" (VIII, 250-253). Иустин несколько раз повторяет: "Не из-за того, что Моисей молился, народ имел преимущество, но из-за того, что он изображал крест" (ХС,5,см. СХ1,1, СХ11,2, СХХХ1,4). О том же пишут Ириней (Dem., 46) и Тертуллиан (Adv. Marc.,III,18), Киприан цитирует в своих Testimonia и добавляет: "Через это знамение креста Амалик был побежден Христом через Моисея" (II,21) (4).
Наряду с этими главными Testimonia, относящимися к форме креста, ветхозаветные свидетельства содержат и другие свидетельства. Варнава цитирует Ис. 65,2: "Весь день простирал Я руки свои к народу непокорному" (XII,4). Эту же цитату приводит и Ириней (Dem, 79, РО XII, 792), Киприан (Test., II,20), Иустин (Dial., XXIV,4, CXIV,2). В отрывках из Феодота мы читаем: "Крест — знак границы в Плероме. Поэтому Иисус, неся семена на своих плечах, вводит этим знаком их в Плерому, так как Иисус называется плечами семени, а Христос — головой. Но они ("психики") не познали силы знамения" (42, SC 149-151). Источникэтой темы мы находим у Иринея, комментирующего Ис. 9,5: "Власть на его плечах". Он пишет: "Это образноевыражение указывает на крест, на котором он распростер свои руки. Действительно, этот крест указывает на Его могущество, то есть Он является знаком Его царства" (Dem., 56, см. Тертуллиан Adv. Marc., III,19).
Среди первоначальных изобращений креста следует упомянуть то, что во время Исхода косяки и перекладины еврейских домов были помазаны кровью агнца для того, чтобы отвратить ангела-истребителя. Об этом пишет Иустин (Dial.,CXI,3). Это точка раздела всего литургического символизма ― как дома евреев были отмечены крестообразно кровью агнца, так христиане отмечены после крещения знамением креста. Форму креста можно увидеть и в жарке агнца на двух вертелах (Dial., XL,3) (5).
Следующая тема ― рога [церк.-слав. роги]. Это слово означает рога животного, а также пересекающиеся перекладины креста (6). Так Иустин видит образ креста во Второзак. 33,13-17: "Роги того, у кого один рог, нельзя рассматривать иначе, как форму креста. Единственный рог — это вертикальная перекладина, которая, действительно, образует крест при пересечении ее горизонтальной перекладиной. По середине устраивается выпуклость, на которой распинали осужденных, которая представляла еще один рог, образованный другими" (Dial.,XCI,2).
Обратим внимание, что в этом тексте есть указание, кроме четырех концов креста, на рог, являющийся выпуклостью, служивший опоры для осужденного. На эту деталь указывает Тертуллиан (Ad.Nat. I,12,GSEL,82), и Ириней говорит об этом среднем роге, in quo requiescit qui clauis affigitur (Adv.haer., II,24,4). Но нас здесь интересует указание во Второзаконии на силу буйвола или носорога. Так это понимает Иустин. Крест также представляет непреодолимую силу, и прежде, чем цитировать Второзак. 33,17, Иустин добавляет: "Чтобы открыть другим способом силу (ισχύς) креста" (XCI,1). Эта тема появляется и у Тертуллиана (Adv. Marc., III,9).
К изображениям из Ветхого Завета и восходящим к иудео-христианству добавляются символы, взятые из жизни природы и человека. Иустин представляет очень интересный список: "Крест — великий знак силы и могущества Христа. (Язычники) не могли иметь о нем ясного представления, но все, что они по этому поводу говорили, — символично. Доказательство можно найти во всех предметах, попадающихся нам на глаза. Подумайте, и увидите, что ничто в мире не может существовать без этого знака. Можно ли пересечь море, если нет этого трофея (τρόπαιον), который называется реем (для крепления паруса, ιστίον), нет на корабле? Можно ли пахать землю без знака креста? Могут ли землекопы работать без орудий, напоминающих крест? Человек отличается от животных тем, что он может стоять прямо, может вытягивать руки; выступающий нос, орган живительного дыхания, проводит крест на его лице. Потому Христос сказал: Дыхание нашего лица — Господь Христос (Плач 4,20). У вас есть и другие знаки, говорящие о силе креста, я имею в виду штандарты и трофеи, имеющиеся у вас в армии. И вы, не зная сами, тем показываете, что крест является символом вашей мощи" (Ap., LV,1-6).
Здесь мы собрали данные ранней эпохи, которые будут пользоваться большим успехом. Ранер изучил символ мачты, который позже был развит Ипполитом. Образ плуга особенно богат, он встречается у Иринея (Adv. haer., IV,34,4) и стал недавно предметом новых исследований. Сюда можно отнести и образ секиры. Каркопино показал ее значение в археологии (7). Прямо стоящий человек с распростертыми руками напоминает Моисея, а образ креста на лице — библейский образ единорога, последний основан на Плаче, который входит в древнейшие Testimonia. Наконец, сравнение с воинскими штандартами будет пользоваться успехом в IV веке, когда оно подтвердится labarum’ом Константина. Отметим, что все эти символы представляют не знак "тау" и не греческий крест, а латинский.
В этих образах нет ничего иудео-христианского. Иустин приводит их в Aпологии, где он обращается к язычникам. Он хочет показать, что даже им крест знаком. Но следует ли из этого, что эти образы не иудео-христианского происхождения? Изучение различных образов позволило предположить, что мы имеем дело с перемещением в эллинистическую среду тем, которые возникли в иудео-христианстве. Мы отметили, что понимание простирания рук является прямым переносом на молитву Моисея. Иудео-христианский характер этой темы подтверждается и Одами Соломона. В XXVII Песни мы читаем: "Я простер руки и освятил моего Господа, ибо воздеяние моих рук — Его знамение, и мое простирание — честное древо" (1-2). Те же самые выражения встречаются и в Песни XLII: "Я простер руки и приблизился к моему Господу, потому что воздеяние моих рук — Его знамение, и мое простирание — прямое древо, на котором был повешен при пути Праведник" (1-3).
То же самое и с плугом. Ириней относит его символизм к Ис. 2,3-4, который был одним из основных текстов Testimonia. Иустин также упоминает этот отрывок несколько раз. Очевидно, что он его и подразумевал, когда видел в плуге образ креста. Такое указание встречается и в Одах Соломона в загадочном отрывке, где крест сравнивается с колесом, которое "вырывает, отсекает, корчует" (XXIII,12). Ириней, описывая действие креста в виде плуга, говорит, что "он очищает дикую землю" (Adv. haer. IV, 34,4).
Секира (αξίνη) также имеет библейских предшественников. Секира Елисея, упавшая в воду и всплывшая на поверхность, — древний образ креста, описанный у Иустина (Dial., LXXXVI,6) Это повторил и развил Ириней (Adv. haer., V,17,4).
Последний комментирует секиру, которая лежит при корне древа, (Мф. 3,10) отмечая, что "Слово Божие напоминает секиру" (id.). Иосиф Флавий сообщает, что при вступлении в общину "ессеи получали белое одеяние и маленький топорик". Сюда нужно отнести и слова Иоанна Крестителя, связи которого с ессеями известны. Это значит, что в среде ессеев секира уже имела символический смысл. Нет основания видеть здесь, как думает Каркопино, пифагорейское влияние (8).
Символы креста, которые мы перечислили, относятся к его форме. Существует другая группа свидетельств, указывающая на его материю (вещество), здесь символизм заключается в дереве. Это интересует нас не меньше, так как дерево — выражение свойств креста. Отметим, что в этом цикле дерево обычно ассоциируется с водой. Контекст становится сакраментальный. Вода составляет вещество таинства; дерево символизирует божественное свойство, которое ему сообщено (9). Именно свойство креста действует через воду и сообщает ей способность совершать божественные дела. Вот почему aвторов особенно интересуют случаи, когда дерево наделяется сверхъестественной силой.
Здесь первый слой Testimonia опять Ветхий Завет. В Послании Варнавы мы читаем: "Теперь посмотрим, открыл ли Господь нам тайну заранее о воде и кресте" (XI,1). В пример он приводит Пс. 1,3: "древо посаженное у источников воды" и продолжает: "Примечайте, как он изобразил воду и вместе крест. Вот смысл этих слов: "блаженны те, которые надеясь на крест, сошли в воду" (XI,8). Эту же цитату приводит Иустин (Dial., LXXXVI,4) среди Testimоnia. Здесь мы имеем лишь указание на воду и крест, речь не идет о свойстве креста оживлять воду. Но оно появляется в других текстах.
У Иустина есть набор Testimonia, относящихся к кресту: древо жизни в раю; жезл Моисея, который разделил воды Чермного моря, заставил бить родник из скалы, смягчил горечь вод Мерры; прутья, брошенные Иаковом в водопойные корыта для скота; жезл Аарона, древо Иессея, Мамврийский дуб, семьдесят ив, которые народ находит после пересечения Иордана у двенадцати источников; жезл и палица, "утешающие" Давида (Пс. 22,4); жезл, выдающий Иуду; древо секиры, брошенное в Иордан. После последнего примера Иустин указывает на "распятие на дереве и очищение водою" (Dial., LXXXVI,1-6). Затем он прибавляет дерево ковчега и потоп. "Христиане возрождаются водой, верой и древом, которые составляют таинство креста, так же какНой был спасен древом ковчега, носимого на воде" (Dial.,CXXXVIII,2).
Этот список требует некоторыхоговорок. Ясно, что он лишь воспроизводит какой-то более древнюю подборку, как это обстояло и с другими темами, например, с камнем. Во-вторых, многие из этих тем позже изменят значение: дерево жизни будет символизировать самого Христа, также и древо Иессея; "утешающий" жезл станет образом Святого Духа, Ноев ковчег — Церкви (10). Характерно в этом то, что эти символы преимущественно относятся к кресту. Это доказывает особую важность его и архаичность его богословия.
По крайней мере для многих из этих свидетельств мы устанавливаем, что они подчеркивают силу креста в связи с водой, то же самое подчеркивает и Иустин. Это верно по отношению к жезлу Моисея, разделяющему воды, смягчающему воды Мерры, заставляющему бить источник из скалы; такжеи по отношению к ковчегу, потопу, к древу секиры в Иордане, к вербам и источникам, жезлам, прутьям и прочему. Все это нас направляет к исследованию текстов, которые могли бы изобразить действие креста как силы (δύναμις), действующей в крещении. И хотя все эти прообразы здесь важны, но в этом смысле они достаточно спорны, ― мы хотим подчеркнуть в них живительное действие креста, так как именно это нам кажется иудео-христианским.
Темнее менее у нас есть доказательство. Иудео-христианские Пророчества Cивиллы, восхваляя крест, приводят замечательный отрывок, в котором мы находим темы Иустина: "Знаком тогда для всех людей, чеканной печатью будет дерево для верующих, вожделенный рог, жизнь благочестивых людей,соблазн для мира, просвещающее (φωτίζον) избранных водой двенадцати источников, железный жезл, который упасет и будет владычествовать" (VIII, 244-247). Далее идет речь о жезле Давида (VIII,254). Отметим свойства креста: он живит, просвещает. В особенности он действует в крещении посредством источников, т. е. двенадцати апостолов. Обратим внимание на новую тему — железный жезл, который идет из Апокалипсиса (2,27;12,5).
Гностические писания предоставляют нам и другие образы креста, которые были ими, несомненно, задействованы из иудео-христианских Testimonia. Первый — это лопата в Лк.3,17. Ириней, подводя итог валентиновского гнозиса, пишет, что для них "лопата есть Крест, который истребляет все вещественное, как огонь солому, а спасаемых очищает, как лопата пшеницу" (Adv. haer., I,3,5). А в биче, которымГосподь разогнал продающих в Храме, Гераклион видит ремешки, "которые являются силою (dynamis) Святого Духа" и древо, "которое есть изображение Креста; этим древом разогнаны и уничтожены продавцы и мировое зло" (Fg., 13, Brook, p.69). Здесь связь креста и духовной силы (dynamis) характерна.
Аналогичную тему встречаем мы в любопытном отрывке у Игнатия Антиохийского: "Вы камни храма Отца, уготованные в здание Бога Отца, вы возноситесь на высоту орудием Иисуса Христа, которое есть крест, посредством верви Святого Духа" (Eф.,I X,1). Здесь крест тоже связан со свойством Святого Духа: орудие и вервь суть две божественные силы (δύναμεις), которые возносят верующих. Эта связь получает у Игнатия оригинальное развитие в языческой среде. Но точка отсчета — иудео-христианский символизм креста как преобразовательной мощи. Неправ Лебретон, когда пишет: "Без Святого Духа крест является лишь инертным орудием, находящимся у нас перед глазами, но не захватывающи нашу душу" (11).
(Продолжение следует)
(1) L. Vaganay, L Evangile de Pierre, 303.
(2) E. E. Assemani, Acta SS. Martyrum, II, Rome, 1748, 125.
(3) L. Hautecoeur, Mystique et architecture. Symbolisme du cercle et de la couple, Paris, 1954, p. 204.
(4) J. Danielou, Sacramentum futuri, p. 144-147.
(5) J. Danielou, Bible et liturgie, p. 219-227.
(6) H. Rahner, Greichische Mythen in christlicher Deutung, Zurich, 1945, p. 415.
(7) J. Carcopino, Le mystere d un symbole chretien, Paris, 1955, p. 69-76.
(8) J. Carcopino, Le mystere d un symbole chretien, Paris, 1955, p. 55.
(9) P. Lundberg, Typologie baptismale, p. 167-228.
(10) J. Danielou, Sacramentum futuri, p. 80-85.
(11) J. Lebreton, Histoire du dogme de la Trinite, II, p. 327.
|
