А. Ю. Давыдов

НЕЛЕГАЛЬНОЕ СНАБЖЕНИЕ РОССИЙСКОГО НАСЕЛЕНИЯ И ВЛАСТЬ: 1917-1921 гг.:

МЕШОЧНИКИ

К оглавлению

ГЛАВА 1

НЕЛЕГАЛЬНОЕ СНАБЖЕНИЕ В 1917 г.

ХЛЕБНАЯ МОНОПОЛИЯ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Важную роль в появлении слоя мешочников сыграло введение Временным правительством хлебной монополии, которая со временем превратилась в советскую продовольственную диктатуру. Хлебная монополия не только радикально усугубила трудности в обеспечении населения провизией (в 1917 г. еще далеко не продовольственную катастрофу), но и содействовала расшатыванию экономических устоев огромной страны, разрушению главной составляющей всероссийского рынка — хлебной торговли.

Думается, немаловажную роль в разработке и проведении в жизнь монополии сыграло стремление многих русских интеллигентов следовать западному образцу, не учитывая национальных особенностей. Так, российские революционеры 1917 г. (в частности, руководитель продовольственной комиссии Петросовета, «продовольственный диктатор» Петрограда меньшевик В. Г. Громан) копировали мероприятия деятелей Великой Французской революции. Вспомним, что в 1792—1794 гг. французы — собственники хлеба были объявлены «простыми держателями его».1 Все «излишки» полагалось продавать по низким «максимальным» ценам муниципалитетам или на специальных общественных рынках. Предписывалось производить одинаковый для всех черный хлеб — так называемый хлеб равенства. Имена нарушителей вносились в списки лиц «подозрительных», которым грозила тюрьма или ссылка, а то и смертная казнь. Сурово карались французские предшественники русских мешочников. Один из декретов (от 26 июля 1793 г.) провозглашал: «Скупка есть тягчайшее преступление... скупщики будут наказаны смертью. Товары их конфискованы».2 Между тем острый дефицит продовольствия породил массовую скупку-продажу

съестных припасов. Часть сверхприбылей продавцов хлеба передавалась государственным контролерам, развилось взяточничество. Торговлей занялись слуги, хозяева гостиниц, парикмахеры, кузнецы, сапожники и т. д. Для искоренения спекуляции и проведения реквизиций использовали продовольственную армию, жандармерию, регулярные части. Дело доходило до кровопролития, но пресечь вольный рынок никому не удалось. В XX в. лидеры русской революции увидят главную ошибку французских предшественников в недостаточно последовательном и радикальном пресечении свободной торговли. «К этому, однако, не были готовы люди 1793 г.», — писал в 1917 г. А. Я. Вышинский, состоявший в то время в меньшевистской партии.

Наряду с историческими аналогиями и образцами большую роль в выработке программы хлебной монополии в России в революционном году сыграл и притягательный образец Германии. Еще 4 марта 1917 г. тот же В. Г. Громан уверял, что «нам необходимо действовать так, как в Европе».3

Вот как обстояли дела в Германии. 25 января 1915 г. там был принят закон о хлебной монополии. С этого времени устанавливались твердые цены, нормировалось потребление продуктов путем введения карточек и пайков. Все запасы пшеницы, ржи, муки перешли во владение государства. Установился компромисс между государством и буржуазией, юнкерством, прочими собственниками. Общественные организации приняли активное участие в налаживании хлебного дела на новой основе, в создании аппарата снабжения. Всюду немедленно приступили к учету запасов. Деятельное участие в этом приняли, например, школьные учителя и учащиеся старших классов.4

Сельским хозяевам разрешалось оставлять у себя по два центнера зерна на человека. Часть хлеба они стали продавать по высокой цене горожанам. По утрам немецкие домохозяйки, оснащенные корзинками, отправлялись в окрестные села за провизией. Однако этот индивидуальный товарообмен не получил широкого распространения. Показательно, что в немецкой корзинке много не перевезешь — не то, что в русском мешке. Да и численность германских самоснабженцев далеко не достигла критического уровня. Нарушать закон немцам было несвойственно. А летом 1916 г. правительство еще раз строго-настрого запретило торговлю без выданных государственными учреждениями предписаний. За нарушение грозили крупным штрафом, высылкой или тюремным заключением. На всех вокзалах стали тщательно проверять багаж. По улицам ходили патрули, осматривавшие корзинки и узелки прохожих. Дело дошло до того, что берлинец, отпра

вившийся на село, не всегда мог приобрести без карточки и простую морковку. Пресекалась торговля в городах, было закрыто много ресторанов за тайную продажу продуктов сверх установленной нормы. Ничего подобного массовому распространению движения мешочников в законопослушной Германии не произошло.5

Сразу отмечу, что проведение сходных мероприятий в России привело к прямо противоположным результатам. Причины — в особенностях народной психологии и государственной организации. Стоит упомянуть об исторически сложившемся устойчивом стремлении российского населения противостоять действиям государства. Еще М. А. Бакунин отмечал: «В немецкой крови, в немецком инстинкте, в немецкой традиции есть страсть государственного порядка и государственной дисциплины, в славянах же не только нет этой страсти, но действуют и живут страсти совершенно противные; поэтому, чтобы дисциплинировать их, надо держать их под палкою, в то время как всякий немец с убеждением свободно съел палку».6 И главное — катастрофические последствия осуществления хлебной монополии в России определялись крайней слабостью государственной власти. В этом — серьезное отличие от Германии. Трудно не согласиться с писателем М. М. Пришвиным, отметившим в 1920 г. в своем дневнике: «Организация держала германский народ, насилие держало русский».7 По мере развала государственной машины, способной осуществлять такое «насилие», исчезал всякий порядок. Самое же печальное состояло в следующем: в подобной ситуации российские вожди вели себя так, как будто у них под началом находилось по-прежнему сильное государство. Не поняли, что из окон Таврического дворца и Рейхстага открывались совершенно разные виды. Неадекватность представлений и поведения официальных лиц отчетливо проявилась применительно к хлебной монополии, которую в России провести в жизнь не было шансов с самого начала. В итоге власть блестяще продемонстрировала населению свое полное бессилие, а от ее авторитета не осталось и следа. Каждый начинал выживать в одиночку или объединившись с несколькими себе подобными. Поднималась волна русского мешочничества.

Таким образом, очень многое в переломном 1917 г. зависело от того или иного политического выбора. Однако вожди не сумели учесть особенности России. Вот как разворачивались события. После прихода к власти Временное правительство стояло на перепутье. Следовало либо форсировать огосударствление продовольственного дела — как в революционном Париже и в кайзеровском Берлине (к этому

звали прежде всего деятели продовольственной комиссии Петросовета во главе с В. Г. Громаном), либо сохранить основы свободной торговли (ее сторонниками были представители I Торгово-промышленного съезда, Временного комитета Государственной думы, сам бывший председатель думы Родзянко). Под давлением лидеров Советов выбран был первый вариант.

25 марта принимается закон «О передаче хлеба в распоряжение государства». Так было положено начало форсированному осуществлению монополии. Под хлебом понимали рожь, пшеницу, просо, полбу, гречиху, чечевицу, «всякого рода муку, отруби, крупы, всякие жмыхи». На большей части территории страны сельскохозяйственные производители обязывались передать «излишки» хлеба (т. е. все, что превышало определенный минимум) государственным продовольственным комитетам. Свободная торговля, в частности и мешочничество, категорически запрещались.8

Проводилась хлебная монополия поспешно. Подготовительная работа была непродолжительной. Хлебные цены определялись наскоро. Первоначально ведение дела поручалось Министерству земледелия, а с мая 1917 г. — вновь созданному Министерству продовольствия. Возник и общегосударственный Центральный продовольственный комитет, который — сессии его происходили в Аничковом дворце — руководил организацией закупок по твердым ценам и распределением продовольствия с помощью губернских продовольственных комитетов. Все эти комитеты образовывались на паритетных началах из представителей буржуазных (цензовых) и демократических организаций. В них входили деятели Советов, земских собраний и городских дум, в немалом числе — работники сельскохозяйственных, потребительских и кредитных кооперативов.9

Монополия довольно быстро распространилась на большинство основных видов потребительских товаров — обувь, ткани и т. д. Установив на них твердые (низкие) цены, государство фактически лишило себя товарообменного фонда. Например, аршин ситца на рынке продавался по 2 р. 50 к., а государство покупало его у производителей за 65 к. В итоге государственные заготовки тканей составили менее трети того, что планировалось. «Вряд ли такое количество окажется достаточным стимулом, чтобы побудить население производящих губерний отдать хлеб», — свидетельствовал уже в середине августа 1917 г. товарищ министра продовольствия А. И. Титов. И примерно так обстояло дело всюду. Тот же Титов заявлял: «На рынок попадает лишь ворованная кожа».10 Складывалась безвыходная ситуация.

Не стоит думать, что введение хлебной монополии немедленно привело к продовольственной катастрофе и росту мешочничества. На первых порах положение удавалось стабилизировать и решающую роль в этом сыграли кооперативы. Их значение в 1917 г. было первоочередным. Временное правительство дальновидно сделало ставку в продовольственной политике на кооперацию как на самую массовую общественную организацию. 20 марта оно издало «Положение о кооперативных товариществах и союзах», в соответствии с которым снимались все преграды на пути образования сельскохозяйственных, потребительских и прочих обществ. В принятом 25 марта «Временном положении о местных продовольственных органах» им отдавалось предпочтение при заготовке зерна и фуража.11

Российская кооперация обладала немалым потенциалом. Товарищества и общества брали на себя распределение продуктов. Так, в Петрограде в принадлежавших им магазинах в июне 1917 г. жители купили по твердым ценам 40 тыс. пудов сахара (из завезенных в столицу 75 тыс. пудов). Многие десятки тысяч кооперативов, сотни их союзов располагали ссыпными пунктами, элеваторами, транспортом. Причем организационная деятельность набирала темпы именно в 1917 г. Тогда была построена основная часть кооперативных пекарен, кузниц, а также мыловаренных, маслобойных, кожевенных, обувных, кондитерских, колбасных и других предприятий. Активно действовал Московский народный банк — центр кредитных товариществ; если в 1916 г. при нем функционировало 2 отделения, то в 1917 г. — уже 15.

С помощью (в первую очередь) кооперации органам Временного правительства удалось заготовить за 7—8 месяцев не менее 360 млн пудов зерна. Это вовсе не мало. Учтем, что за последние 8 месяцев существования царской власти заготовили всего на 5 млн пудов больше. Хотя общество ожидало, что после освобождения от «ненавистного» царизма будет достигнут прорыв во всех сферах.

На самом деле результаты хлебозаготовительной кампании могли быть гораздо более успешными. Хлебный экспорт России прекратился, и огромное количество зерна могло поступить на внутренний рынок. Однако добиться этого не удалось. Кооперация стала лишь островом стабильности в море хаоса. Ее возможности были все-таки ограничены. Например, на долю Московского народного банка приходилось пока только 2.5 % денежных вкладов. При этом деятельность частных организаций, всевозможные виды «самозаготовок» населения государство старалось пресекать — для того и вводилась «революционная» хлебная монополия. Власть с

самого начала свела к минимуму круг организаторов продовольственного дела, хотя любыми путями следовало его расширять. Лишь осенью стали делаться запоздалые попытки использовать возможности частнокапиталистических предприятий.

Продовольственные комитеты нередко испытывали нехватку всего, что необходимо для хлебозаготовок. Ощущался недостаток средств доставки и распределения продовольствия. Не хватало даже мешков — вместо необходимых 200 тыс. на складах имелось 120 тыс. Осенью обнаружились серьезные перебои с поступлением в кассы продовольственных управ денег, предназначенных для расчетов со сдатчиками зерна. Члены некоторых безденежных управ стали надеяться, что земледельцы привезут им поменьше хлеба. В отдельных местностях в ожидании расплаты за сданные государству продукты крестьяне по нескольку дней проводили рядом со ссыпными пунктами, раскидывали там таборы, по ночам жгли костры. После мытарств крестьяне предпочитали пустить хлеб на самогон, на корм скоту. А самое лучшее для них было — продать продовольствие мешочникам, которые не знали проблемы нехватки мешкав и денег. В некоторых уездах уже весной 1917 г. крестьяне отказались признать закон о хлебной монополии.12

На первое место стали выдвигаться транспортные проблемы. Осенью 1917 г. удельный вес неисправных паровозов достигал '/з (в апреле он составлял 22 %). Нарастала анархия на железных дорогах. Профессиональные союзы и комитеты начали объявлять свои путевые участки самоуправляющимися, занимали по отношению к администрации непримиримую позицию и при любом конфликте смещали ее представителей.13 Отсутствовала координация деятельности разных ведомств. Дошло до того, что за отправку каждого вагона с зерном железнодорожные чиновники стали брать с работников Министерства продовольствия взятку в размере 1000 р.14 Все это усугубляло продовольственные трудности.

В итоге в городах появились первые «хвосты», т. е. очереди за хлебом, сахаром, чаем, табаком. Люди простаивали в них ежедневно по 2—3 часа, а то и больше. Это изнуряло и раздражало их. Не случайно в 1917 г. «хвосты» называли «современными политическими клубами».15 Среди стоявших в очередях с необыкновенной настойчивостью муссировались слухи об огромных количествах припрятанных товаров, о дружном объединении всех торговцев с целью обобрать народ. Так готовилась почва для анархических выступлений, в том числе массовых погромов торговых заведений. «Каждый день можно было ожидать погромов», — констатировал наблюда

тель.16 Как представляется, значение «хвостовых» собраний для судеб государства не оценено (вспомним, что вера в Советское государство в 1980-х—начале 1990-х гг. нередко подтачивалась именно в продовольственных и мануфактурных очередях).

В 1917 г. непривычные к многочасовому простаиванию в «хвостах» горожане начали организовываться и посылать в продовольственные управы делегации, члены которых, по словам очевидцев, там «скандалили и ругались».17 Возникло такое явление, как «хвостовая контрреволюция». Характеризуя ее, современник писал: «На порядочном расстоянии от „хвоста" был слышен шум и крик, издали можно было подумать, что происходит перебранка с потасовкой. На самом же деле шел политический разговор».18 Во время таких «разговоров» верх брали горластые смутьяны, выступавшие с антиправительственных позиций. «Известия Тульского губис-полкома» в сентябре 1917 г., в частности, сообщали, что завсегдатаи «хвостов» были «возбуждены агитацией неизвестных лиц» и для усмирения приходилось привлекать отряды милиции.19

Основы политической устойчивости разрушались — во многом из-за порочной организации распределения съестных припасов. Возникал страх перед будущим, распространялись слухи о вплотную надвинувшейся угрозе голода. Осенью 1917 г. Москва ужасалась впервые введенной полукилограммовой дневной норме хлеба; хотя до голода тут была дистанция огромного размера.20 Что касается так называемых «голодных» волнений, то следует выяснить их причины. Вот как развивались события. Горожане из «хвостов» — в основном женщины — собирались у помещений продовольственных управ, оскорбляли их сотрудников; примечательно, что требовали они выдачи пшеничной муки и сахара.21 Затем «голодающие» отправлялись не за хлебом, а медленно расходились по домам, «с шумом и постепенно» — сообщал, в частности, Бюллетень Петроградского особого по продовольствию присутствия 18 ноября 1917 г. Тот же источник справедливо отмечал, что в городах «главной причиной возбуждения был не недостаток хлеба, а определенная травля».22 Нехватку отдельных видов продуктов (привычных в недавнем прошлом, но не крайне необходимых) граждане воспринимали как катастрофу, а погромная агитация усугубляла страх перед будущими продовольственными лишениями. Соответствующую роль могло сыграть спекулятивное мешочничество. Государство было не в состоянии остановить его. Противодействуя же нелегальному снабжению, оно становилось главным врагом его многочисленных представителей. Похожую колли

зию наблюдаем в начале 1990-х гг., однако тогда она разрешилась легализацией мешочничества и это привело к спаду общественного напряжения, предотвратило конфронтацию государства и части народа.

Вместе с тем «хвосты» в 1917 г. становились своего рода «школой мешочничества» для очень многих граждан. Раздраженные пустым времяпрепровождением, неразумной тратой сил тысячи людей направили свою социальную энергию в сферу самоснабжения и спекуляции (нечто подобное также наблюдаем в начале 1990-х гг., на заре так называемого чел-ночничества). В этом — положительное значение вольной добычи провизии и товаров; альтернативой ей была реализация человеческих возможностей в области грабежей или же «революционных битв». Пламя «русской смуты» разгорелось бы раньше и ярче.

К концу сентября—октябрю положение в стране сильно ухудшилось. Социальный и политический кризисы имели причиной и следствием серьезное ослабление государственной власти, соответственно — ухудшение состояния и даже разрушение ее продовольственной организации. Пороки хлебной монополии выявились в полной мере. Между тем нарастала инфляция, деньги быстро обесценивались. В таких обстоятельствах стало ощущаться оскудение государственных запасов провизии. Крестьяне сплошь и рядом отказывались отдавать государству хлеб по^твердой цене. Нередко свои поступки они объясняли «идейными» соображениями — не-' согласием с действиями «буржуазного» Временного правительства и своей солидарностью с большевиками. Или земледельцы начинали выступать с заявлениями: «Армии дадим, а городу не желаем».23

Первопричину провала хлебной монополии обнаруживали еще современники. Так, в октябре 1917 г. на совещании Казанской продовольственной управы было заявлено: «У нас нет ни власти, ни какой-либо силы, чтобы выкачать хлеб из населения...».24 На состоявшемся во второй половине ноября правительственном совещании видный теоретик кооперации и товарищ министра продовольствия В. И. Анисимов, подводя итоги развития событий в предшествующие месяцы, особо подчеркнул: «Нужен порядок, нужен закон, нужна твердая власть. При отсутствии этих условий нет никакой возможности наладить продовольственное дело. Мы находимся на краю гибели».25 Слабеющая власть и проведение государственной хлебной монополии — вещи несовместимые.

Непоследовательностью отличалась деятельность самих правительства и Министерства продовольствия. В августе на заседании кабинета министров обнаружились совершенно

разные подходы. Министры финансов, торговли и промышленности высказывались за «открытие свободных покупок» и «против принятия (по отношению к нелегальной торговле. — А. Д.) репрессивных мер». В ответ им министр продовольствия А. В. Пешехонов решительно заявил, что «он не отменит хлебную монополию». Новый руководитель ведомства (возглавивший министерство в сентябре) С. Н. Прокопович не смог ничего радикально изменить в системе заготовки и распределения продовольствия. При нем политику ведомства можно назвать страусиной. Многие видные продовольствен-ники стали добиваться установления «монополии без твердых цен» — явления невозможного вроде несоленой соли или горького сахара. Сам Сергей Николаевич лично давал разрешения отдельным группам нелегальных снабженцев в ряде случаев и в качестве исключения перевозить мешки с продовольствием.26

Противоречивость ситуации вызвала хаотичность действий продовольственных организаций разных уровней и регионов. Волостные продовольственные комитеты, которые находились ближе всего к недовольному продовольственной политикой народу, решительно высказывались против нее и по существу противодействовали ее осуществлению.27

Хлебная монополия приводила к обострению межрегиональных противоречий. Нередко губернские и уездные продовольственные комитеты хлебопотребляющих районов, заинтересованные во ввозе провизии любыми путями, занимали антимонопольную позицию. Например, Нижегородский и Астраханский комитеты в сентябре—октябре добивались повсеместной либерализации торговли и отмены твердых цен.28 Наоборот, там, где зерно производилось в больших количествах, члены продовольственных органов в целях создания крупных запасов старались прекратить вывоз съестных припасов за пределы подведомственных им территорий. В этих районах хлебную монополию государства поддерживали, но весьма своеобразным способом. Ставропольский губпродком выступал против любой «продовольственной альтернативы» и саботировал, например, решение Временного правительства о допущении некоторых частных предпринимателей к заготовке хлеба; однако ратовал за введение свободы продажи зерна в одной «своей» губернии.29 Местный сепаратизм стал проявляться в важнейшей — продовольственной — сфере. Хотя сопротивление региональных органов «центру» отнюдь еще не приняло масштабов и тех крайних форм, какие характерны для 1918 г.

Наконец, отличную от всех — в основном демагогическую — позицию занимали Советы. Они не были отягощены негативным опытом исполнения властных функций. Хлебная

монополия представлялась их деятелям весьма революционным мероприятием. Рекомендовалось лишь решительней и скорее идти по избранному пути.30 Тогда некоторым казалось, что усиление «антибуржуйской» направленности хлебной монополии приведет к успеху. Несколько месяцев нахождения советских правителей у власти развеют иллюзии. Тем не менее продовольственная монополия Временного правительства готовила приход к власти крайних левых деятелей.

В целом власть оказалась не в состоянии контролировать выполнение закона от 25 марта 1917 г. Осенью у государственных продовольственников окончательно опустились руки. «Все нарушения положения о хлебной монополии оставались совершенно безнаказанными», — заявил в ноябре 1917 г. один из товарищей министра продовольствия С. А. Ершов.31 Простые люди в большинстве своем стали отрицательно оценивать результаты продовольственной политики Временного правительства и единодушно заявляли о ее провале.32 Они окончательно разочаровались в самой возможности получить какую-либо помощь со стороны государства и уверились в том, что их бросили на произвол судьбы. Происходил психологический перелом, ибо людям трудно было отказаться от привычного образа жизни, по сути стать нарушителями закона. Однако осенью уже многие тысячи жителей на свой страх и риск предпринимают экспедиции за провизией.

МЕШОЧНИЧЕСТВО: ЕГО ФОРМЫ И МАСШТАБЫ В 1917 г.

Первые признаки формирования мешочнического движения обнаруживаем уже через несколько месяцев после начала Первой мировой войны. Пользуясь возникшей тогда значительной разницей в ценах на продовольствие (до 100 %) между разными регионами мелкие хлебные спекулянты — мешочники «делали бизнес».33

Между тем начало собственно движения мешочников относится к 1917 г. Тогда оно получило широкое распространение. Впервые о серьезной «ходаческой опасности» («ходоки» — мешочники, раздобывшие разрешения на право закупки и провоза провизии для уполномочивших их коллективов) заговорили в мае 1917 г. На первых порах не очень-то задумывались о глубинных основаниях распространения нелегального снабжения, более того, по привычке его связали «с участием агентов немецкого шпионажа».34 Постепенно приходило осознание сложности и противоречивости явления. Кооператор и член экономического отдела Петросовета меньшевик-интернационалист Н. А. Орлов справедливо обратил внима

ние на то, что «мешочничество — атрибут хлебной монополии».35

Напомним, что причиной роста мешочнического движения не стал в первую очередь голод. Причины прежде всего обнаруживаем в порожденном войной и усугубляемом хлебной монополией дефиците отдельных видов продуктов. Не случайно нелегальное снабжение стало распространяться с мая 1917 г. Именно тогда Центральный продовольственный комитет принял решение о запрете выпечки и продажи белого хлеба, булок и печенья в целях экономии масла и сахара — вспомним о «хлебе равенства» Великой Французской революции. Тогда из Поволжских губерний в мешках повезли в крупные города эти ставшие дефицитными и потому желанными для населения продукты. Председатель нижегородской комиссии по передвижению войск Матрони уже в июне 1917 г. отметил в своем отчете: «Ежедневно на всех судах массовый привоз муки, булок и баранок с Низовья... Прорыв хлеба по всему фронту явление естественное».36 Матрони обращал внимание на «массовый характер» перевозки мешочниками пшеничного хлеба. По его словам, пассажиры, у которых обнаруживали до 10—12 пудов белого хлеба и баранок, в свое оправдание заявляли, что «они везут ... для себя». Наделе среди ходоков летом 1917 г. преобладали спекулянты, перевозившие съестные припасы в целях перепродажи.37

Рост нелегального спекулятивного снабжения был ускорен в связи с ростом инфляционных ожиданий россиян, вызванным утратой всякого доверия к финансовой политике и денежной системе государства. К осени российские деньги сильно обесценились; не в последнюю очередь процесс определялся и неудачами продовольственной политики государства. Этому содействовала также циркуляция слухов о скорых политических переворотах, катаклизмах.38 Периодические издания подогревали страсти. В частности, на страницах газеты «Волгарь», а также журнала Нижегородской продовольственной управы «Продовольствие» был помещен такой призыв: «Надеяться нечего, пусть каждый сам себя спасает и делает, что хочет».39

Инфляционные ожидания в 1917 г. приобретали апокалиптический характер. Народ попытался сохранить хоть что-то из своих денежных накоплений и принялся скупать «валюту» 1917 г. Самой устойчивой «валютной единицей» в то время был пуд хлеба; значит, требовалось срочно ехать в хлебные губернии или посылать туда ходоков. При этом мешочники денег не жалели. Стремились поскорее избавиться от них, отдавая крестьянам плодородных районов столько, сколько те запрашивали.

Мешочники гонялись не за любым, а главным образом за высококачественным товаром — городские потребители именно на него предъявляли спрос (проблема голода остро еще не стояла). В Екатеринодар, например, отправлялись исключительно за белой пшеничной мукой (так называемой сеянкой), на Южный Урал — за мукой, изготовленной из твердых пшениц с высоким содержанием белка. Конкуренция между мешочниками была слабой, хлеб на местах имелся в изобилии и продавался по низкой цене. Трудности были незначительны по сравнению с будущими испытаниями. Речь идет о «золотом веке» мешочничества, о котором бывалые ходоки впоследствии вспоминали с тоской.

Летом 1917 г. появляется группа мешочников, именуемая «потребителями». В то время к ней принадлежали деятельные и дальновидные жители сел и городов, которые постарались увеличить свои личные запасы провизии. Поскольку доверие к власти было подорвано и распространялись слухи о приближении голода, они на свой страх и риск предпринимали поездки за хлебом. Их примеру следовали соседи и знакомые, объяснявшие свои действия тем, что «все едут».40 При рассмотрении причин роста мешочничества на состоявшемся уже в ноябре 1917 г. Всероссийском продовольственном совещании голоду отводилось последнее место.41 В большинстве случаев гораздо более важную роль (наряду со стремлением получить спекулятивную прибыль) играла тяга многих людей к обеспечению «сытости в будущем», т. е. к накоплению необходимых продуктов.

Потребительское мешочничество становилось характерной чертой образа жизни значительной части населения. Население постепенно приучалось само заботиться о своем снабжении. Каждый, отправлявшийся по делам в деревню, запасался мешком. «Мука идет в небольших количествах, тащит ее в город чуть не каждый прибывающий в него из деревни», — сообщал в начале сентября бюллетень Тульского губернского продовольственного комитета.42

К тому же в осенние месяцы 1917 г. власти хлебопроизводящих губерний вводят запреты на отправку продовольственных посылок, которые служили важным подспорьем в снабжении населения съестными припасами. Это будоражило население и способствовало нарастанию мешочничества. По количеству участников потребительское нелегальное снабжение начинает преобладать. Хотя ходоки-спекулянты совершали регулярные и частые (раз в неделю) «челночные» поездки, все же в вагонах и на пароходах их численность была намного меньше численности мешочников-«потребителей», отправлявшихся за хлебом для себя и своих семей. Между тем в

отличие от спекулянтов «потребители» вынуждены были соблюдать «режим экономии»: экономили на взятках государственным контролерам, не тратились на приобретение легали-зовывавших провоз провизии документов. Вообще действовали на свой страх и риск, нередко становясь добычей мародеров всех мастей. Ясно, что много привезти домой им не удавалось. Вклад профессионалов в снабжение населения съестными припасами преобладал.

Каковы масштабы мешочнического движения в период его быстрого нарастания осенью 1917 г. Заслуживают ли внимания приводимые некоторыми очевидцами данные о «нашествиях» уже в то время сотен тысяч вольных добытчиков хлеба?43 В доказательство приводятся такие, например, данные: в конце октября—начале ноября 1917 г. на станцию Шихраны Цивильского уезда Казанской губернии ежедневно прибывало несколько тысяч, а на пяти станциях Челябинского уезда скопилось до 15 тыс. мешочников.44 Предполагается, что подобное происходило повсеместно. Однако эти факты говорили не столько о масштабах движения, сколько о бестолковости действий нелегальных снабженцев в революционном году, а именно о неразумной концентрации их в отдельных населенных пунктах. На упоминавшемся Всероссийском продовольственном совещании (ноябрь 1917 г.) представитель Екатери-нославской губернии Г. В. де Сен-Лоран свидетельствовал: «Сейчас у нас есть ходоки от пятнадцати-двадцати губерний...эта волна ходоков нахлынула на нас».45

Неумение правильно определить маршрут движения происходило из-за недостатка «профессионального» общения. Мешочники, как правило, еще не располагали широкими связями, соответственно не был налажен и обмен информацией. В большинстве случаев среди ходоков очень медленно распространялись сведения о состоянии цен и хлебных запасов на местах. В результате мешочники постоянно скапливались в одних и тех же местностях, подвергая себя дополнительным испытаниям и лишениям, а главное — сильно конкурируя друг с другом при покупке провизии у крестьян. Сотни тысяч мешочников появятся позднее.

Заслуживает доверия точка зрения известного экономиста Бориса Фроммета. В аналитической работе, посвященной изучению народнохозяйственной ситуации в России в 1917 г., он свидетельствовал о наличии десятков тысяч мешочников в последние месяцы того года.46 О «десятках тысяч ходоков» говорил и товарищ министра продовольствия В. Н. Башкиров на состоявшемся в начале ноября совещании в министерстве. Современникам и такие масштабы описываемого явления представлялись огромными. Тот же Башкиров поражался его

«грандиозным размерам».47 Первые признаки бури люди в 1917 г. принимали за саму бурю и потому преувеличивали масштабы нелегального снабжения. Еще и осенью 1917 г. мешочничество — движение народное, но не всенародное, и в этом отношении говорить о его всеобщности не стоит. Наблюдатели в то время лишь предвидели возможный массовый поход за хлебом. Один из них писал: «Население целых губерний готово подняться...миллионы голодных затопят юг».48

Цис^ры отражают довольно внушительные масштабы ме-шочнических перевозок, но только по отдельным направлениям и в некоторых местах. Так, с мая по декабрь 1917 т. на Киево-Воронежской железной дороге они равнялись 3.5 млн пудов хлеба.49 В октябре вольные добытчики хлеба транспортировали из Челябинского и Троицкого уездов Оренбургской губернии до 500 тыс. пудов зерна, из Екатеринославской губернии — до 1 млн. Из Самары в отдельные периоды ежедневно отправляли по 15—20 тыс. пудов зерна.50 Вспомним, что число подобных излюбленных мешочниками местностей был невелик и потому масштабы мелких нелегальных продуктовых поставок не стоит преувеличивать, несмотря на внушительность отдельных цифр.

К тому же нелегальное снабжение действовало еще в условиях конкуренции со стороны официальных и полуофициальных снабженческих структур. Об успешной деятельности кооперации уже говорилось. Кроме того, действовал полулегальный средний бизнес, не вписывавшийся полностью в систему хлебной монополии. Существовало, например, так называемое вагонничество — закупка и транспортировка од-ного-двух вагонов провизии представителями частных фирм.51 Дело было поставлено основательно. «Вагонники-предприниматели рассылали по базарам хлебных районов своих эмиссаров, которые, не смущаясь высокими ценами, скупали оптом продовольствие и грузили его в вагоны. Конкуренция пока еще сужала размеры деятельности самоснабженцев и мелких перекупщиков. Впрочем, «вагонничество» в конце концов конкуренции не выдержало, поскольку в 1918 г. ситуация на дорогах станет такой, что к каждому вагону придется ставить по несколько охранников.

Между тем на приведенные выше отдельные данные о масштабах мешочнических перевозок то и дело ссылались работники продовольственного ведомства. При этом абсолютизировалась опасность со стороны вольных добытчиков хлеба. Думается, в 1917 г. стала складываться традиция, усвоенная впоследствии советскими служащими. А именно: представители власти, не решившие поставленных перед ними

задач, превращали мелкого нелегального снабженца в главное зло. Так, на Всероссийском продовольственном совещании (ноябрь 1917 г.) работник Министерства продовольствия по заготовкам в Казанской губернии Словецкий назвал мешочников, вывезших из этой губернии в общей сложности до 1.5 млн пудов зерна, «главной причиной, почему нельзя дать хлеб потребляющим губерниям». Однако продовольственни-ки противоречили сами себе. Тот же Словецкий указал, что «в губернии имеются миллионы пудов хлеба», и, стало быть, дело прежде всего сводилось к неспособности государства мобилизовать огромные наличные продовольственные ресурсы. На совещании представитель Уфимской губернии прямо признался: «Заготовка слабо шла и до появления мешочников».52 Нелегальный товарооборот в 1917 г. (не считая самых последних его месяцев) играл не главную роль. Попробуем оценить его «по гамбургскому счету». Допустим, в стране существовало даже несколько сот тысяч мелких нелегальных снабженцев. С учетом доставки ими в среднем по 4—5 пудов съестных припасов один раз в месяц они от силы могли перевезти несколько миллионов пудов. Если же исходить из данных, приводимых Б. Фромметом (относительно десятков тысяч ходоков), то эта цифра станет на порядок меньше. В любом случае она выглядит не слишком большой в сравнении с цифрой, характеризующей государственные хлебозаготовки (360 млн пудов).

Между тем в отдельных районах провизия мешочников в 1917 г. служила серьезным подспорьем в продовольствовании российского населения. Нелегальные поставки нередко освобождали людей от необходимости стоять по многу часов в «хвостах», помогали смягчить последствия все чаще повторяющихся (после корниловского мятежа) перебоев в поступлении продовольствия в регионы. Государство все хуже справлялось с проблемой транспортировки и распределения, в то время как нелегальные снабженцы доставляли продукты прямо к столу жителей, в их кладовые или на рынок. В последние месяцы 1917 г. ходоки доставили в Калужскую губернию почти 3 млн пудов хлеба, а государственные органы — 1156 тыс.53 Забегая вперед, отмечу: довольно скоро кризис приобретет тот характер, который принято называть системным, и государство повсеместно перестанет справляться с ситуацией — тогда значение мелкого и мельчайшего нелегального снабжения в каждом районе резко вырастет.

Теперь — о составе слоя мешочников в 1917 г. и прежде всего в его региональном аспекте. Активнее всех в нелегальном снабжении участвовали представители населения хлебо-потребляющего Московского региона. «Вторая столица» рас

полагалась на пересечении многочисленных транспортных путей. Туда устремлялись в поисках еды и в целях продажи провизии многие тысячи россиян. Внешним признаком московских вокзалов и железнодорожного узла с конца сентября стали крыши вагонов, усеянные мешочниками; всякому порядку на вокзалах и пристанях приходил конец. Инфляционные ожидания в крупных городах всегда выражены сильнее и соответственно тон в области спекулятивной деятельности задавали москвичи. К тому же среди них насчитывалось очень много незанятых и обладавших денежными запасами людей, привычных к торговым операциям. Наконец, мешочникам удавалось легко находить общий язык с московскими чиновниками — может быть, в Москве сильнее проявилась определенная историческая традиция поведения государственных служащих (патриархальная русская в отличие от бюрократической европейской). В 1917 г. город занял совершенно особое положение на нелегальном рынке. Вот что писал посетивший Москву 27 сентября житель Нижнего Новгорода Е. А. Дунаев: «Такое впечатление, будто Москва горит, на всех вокзалах толпы людей с корзинками, чемоданами, узлами. Не думайте, что это домашние вещи — это все спекулятивная мануфактура (закупленная на московских рынках для обмена на деревенский хлеб. — А. Д.)».54 Подобного ажиотажа в других городах не было и в помине.

Далее. Среди мешочников все более заметную роль играли жители тех районов, в которых государство не выполняло взятые на себя снабженческие обязанности. Не случайно, например, одно время мешочников называли «калужанами». В Калуге и ее губернии не было крупных фабрик, там проживало много стариков-пенсионеров, семей военнослужащих. Потому продовольственное начальство не обращало на этот регион особого внимания (в скором времени советские официальные снабженцы о нем попросту забудут). Хлебные эшелоны делали в губернии в основном транзитные остановки. Местные жители были вынуждены проводить время в экспедициях за провизией. Журнал Министерства продовольствия указывал осенью 1917 г. на передвижение «массы крестьянок» из Калужской губернии в Тамбовскую.55 Немного позднее, на рубеже 1917—1918 гг., увеличится поток добытчиков хлеба из Северо-Западного региона и соответствующее значение приобретет выражение «петроградцы».

Мешочничество в 1917 г. существовало в двух видах: индивидуальное и «ходачество». Вольные добытчики провизии еще только учились объединяться, создавать свои коллективы и потому среди них преобладали так называемые индивидуалы. Они представляли собой исключительно мешочников-«пот

ребителей» и работали по схеме «каждый за себя»; жители на свой страх и риск поодиночке отправлялись в хлебные экспедиции. В отличие от них ходоки получали полномочия от формальных или неформальных объединений горожан и крестьян (т. е. домовых комитетов, воинских частей, заводов, больниц и т. д.), имели на руках официальные разрешения на закупку и доставку продовольствия. В отдельных случаях группы ходоков возглавлялись членами продовольственных комитетов хлебопотребляющих губерний и представляли что-то вроде команд официальных мешочников.56 Ходоки занимались и потребительским, и спекулятивным промыслами. Особое значение приобретало «ходачество» солдатское и от домовых комитетов. В то же время государственные деятели, как правило, не старались разобраться в разновидностях мелкого нелегального снабженческого движения. Всех его представителей огульно зачисляли в разряд ходоков. Считалось даже неприличным анализировать данное явление. В этом, в частности, ярко проявилось высокомерное отношение служителей власти к простому люду, барское упрямое нежелание внимательно разобраться в истоках его неофициальной хозяйственной самодеятельности.

Между тем несомненный интерес представляют социальный облик и структура разраставшегося сословия мешочников 1917 г. Среди вольных добытчиков хлеба были различные группы населения, за исключением преподавателей учебных заведений, земских служащих, духовенства, кооперативных работников.57 Кстати, в 1918 г. и эти профессиональные группы вольются в армию участников нелегального снабжения.

Сначала самостоятельной добычей провианта стали активно заниматься крестьяне хлебопотребляющих губерний,! ибо они уже в 1917 г. непосредственно столкнулись с проблемой голода и вынуждены были сами спасать себя. Характеризуя социальный облик мешочников, один из источников в ноябре отмечал: «Со многих станций ежедневно вывозятся запрещенные к вывозу продовольственные продукты... в виде ручного багажа женщинами и солдатами».58

Нелегальное снабжение в 1917 г. нередко становилось женским занятием. Это обстоятельство отличает социальный состав вольных добытчиков провизии в то время. Значительная часть мужчин тогда еще была востребована в промышленности, армии и сельском хозяйстве. Летом среди мешочниц преобладали мелкие торговки из городов и с железнодорожных станций. Они добывали провизию прежде всего в целях спекуляции. Их называли «плакальщицами». И вот почему. Крестьяне и сотрудники волостных комитетов хлебных рай

онов еще с опаской обходили запреты на торговлю. Однако они жалели «ходачек», которые, выдавая себя за солдатских вдов, вымаливали — «выплакивали» хлеб.

Поздней осенью мешочницы уже в основном стали относиться к разряду так называемых «потребителей». Периодическая печать, в частности, сообщала о массах крестьянок из голодающей Калужской губернии.59 Между тем удельный вес женщин среди работников нелегального снабжения в тот же осенний период стал быстро сокращаться. Для них поездки в хлебные районы становились все более затруднительными из-за нарастания сложностей передвижения по стране. К тому же в результате демобилизации армии, роста безработицы не у дел оказалось множество мужчин, которые и занялись мелкой торговлей провизией, спекулятивным мешочничеством.

Важнейшая роль в развитии мешочнического промысла принадлежала солдатам. Прежде всего, они помогали перевозить продукты ходокам. Последние платили деньги или отдавали часть провизии военнослужащим и без опаски в их теплушках перемещали съестные припасы с юга в центральные губернии.60 Вместе с тем в 1917 г. среди добытчиков хлеба, главным образом среди профессионалов-спекулянтов, был очень высок удельный вес самих солдат. Многие располагали «первоначальным капиталом», достаточным для покрытия расходов на регулярные экспедиции в деревни. Они неплохо заработали, продавая воинские провиант и имущество. Осенью дело дошло до активной торговли солдат с неприятелем. Обратимся к документу — докладу интендантства Северного фронта, направленному в Ставку главного командования. В нем указываются местности, где на протяжении многих верст между «своими» и «чужими» окопами сооружены «форменные рынки с ларьками». Днем и ночью велась оживленная торговля. Немцы покупали продукты питания, а расплачивались спиртными напитками, российскими деньгами и кредитными билетами. Из тыловых интендантских складов солдаты переправляли к передовым позициям обозы с продовольствием. Показательно, что начальники интендантства понимали бесполезность требований прекращения этой торговли и предлагали всего-навсего «обратиться к противнику ввести торг в надлежащие рамки».61 Разболтанность нижних чинов, хаос в войсках к исходу 1917 г. достигли апогея.

Под видом поездок в краткосрочные отпуска солдаты отправлялись из своих городских гарнизонов за хлебом. О них министр продовольствия С. Н. Прокопович рассказывал в октябре 1917 г.: «С отпускными солдатскими билетами люди в серых шинелях, совершенно беззастенчиво врываясь в поезда, делают систематически один рейс за другим, закупают хлеб

и привозят его».62 По свидетельству Прокоповича, такие «отпускники» еженедельно предпринимали экспедиции за хлебом. Они брали с собой жен и детей — вместе можно было больше привезти продуктов.

Распространилось солдатское «ходачество». Воинские части посылали своих делегатов в хлебные губернии, снабжали их документами своих комитетов и собранными вскладчи-ну деньгами. Доставленную таким образом в гарнизоны провизию солдаты нередко продавали на городских базарах.63 Газета «Питер» 15 декабря 1917 г., в частности, констатировала: «Базарные торговцы, арендующие у города за бешеные цены на площадях столицы места под торговлю, хотят уже прикрывать лавочки из-за невозможности конкурировать с „товарищами" в серых шинелях, торгующими „беспошлинно"».64

Участие в нелегальном снабжении стало главным занятием определенной части солдат. Военнослужащие были сплочены и вооружены, не считались ни с какими властями, деятели продовольственных комитетов оказывались перед ними беспомощными.65 Разложившаяся армия стала носительницей разрушительных начал в общественной жизни. Запреты на перевозку провизии ее представители игнорировали, сплошь и рядом применяли насилие по отношению к администрации. Мешочничество военнослужащих усугубило дезорганизацию на железных дорогах, на водном транспорте. Вместе с тем оно содействовало отвлечению представителей «серошинельной» массы от участия в анархических акциях.

Солдатское «ходачество» представляло собой противоречивое явление. В последние месяцы 1917 г. оно стало спасительным для многих провинциальных городов и хлебопотребляющих сельских районов. «Спекулирующие солдаты, обратившие мешочничество в особого рода промысел, приносят населению громадную пользу. Не будь их, ужасы голода проявились бы раньше и выявились бы с гораздо большей силой», — утверждала на рубеже 1917—1918 гг. газета «Русские ведомости».66

Из солдатских «ходачества» и «отпускничества» выросло масштабное профессиональное мешочничество 1918 г. Разъезжавшиеся по домам демобилизованные или дезертировавшие солдаты, привыкшие к занятиям «челночной» торговлей, прикупали по несколько мешков муки. В родных деревнях и городках, выгодно распродав провизию и не найдя достойного, по их мнению, места для применения своих сил, они посвящали себя целиком занятиям мешочничеством. К тому же «серые шинели» играли роль бродильного элемента в деревне. По их примеру мешочниками-профессионалами ста

новились те из крестьян и горожан, кому удавалось изыскать упоминаемый «первоначальный капитал».

Что касается применения мешочниками насилия по отношению к деятелям государственной администрации, то надо иметь в виду одно важнейшее обстоятельство. Дело в том, что ходоки теряли терпение. Они проводили долгое время на вокзалах, на берегах рек возле пристаней. Домой из своих экспедиций возвращались измученные и, как отмечали очевидцы, «исхудалые от бескормицы».67 Правда, после 1917 г. на долю мешочников выпали еще большие испытания (например, ходоки отправлялись за хлебом в 1917 г. с деньгами, а в 1918 г. с наполненными мануфактурой мешками — дорога становилась вдвое труднее). Людям приходилось бояться «реквизиций» вещей и продуктов, да и условия существования в пути нередко становились невыносимыми. А главное, простой россиянин не мог понять такое противоречие: государство не может обеспечить граждан всем необходимым и в то же время мешает им самоснабжаться. Осознание этой вопиющей несправедливости служило оправданием выступлений против представителей государства. Таким образом, нападки на работников администрации и транспорта нужно объяснять не только народной разнузданностью, они были спровоцированы серьезными ошибками в области продовольственной политики.

Между прочим, нередко мешочники пытались решить проблему цивилизованными методами, путем диалога с властями. Имеются данные о создании ими больших коллективов в целях доведения своих требований до сведения властей. Так, 29 октября делегация ходоков присутствовала на заседании Нижегородского губернского продовольственного комитета. Тогда их представитель заявил: «Необходимо давать разрешение на покупку хлеба, если не отдельным лицам, то представителям волостей. Если не можете дать хлеба, то дайте возможность его купить...».68 В тот раз губпродком пошел навстречу нелегальным снабженцам и дело кончилось миром. Совершенно иначе развивались события в Уфимской губернии. В ноябре председатель продовольственной управы А. Д. Цюрупа прогнал членов делегации ходоков, заявив: «Мы не можем нарушать закон».69 В итоге уже в начале декабря в Уфимской губернии было зафиксировано появление групп вооруженных мешочников. Со временем их члены все чаще начнут пускать в ход огнестрельное оружие. При Временном правительстве, о котором говорят как о «безвольном» и «нерешительном», ничего подобного не наблюдалось.

С октября 1917 г. появляются сообщения о том, что «едут группы мешочников». Объединение сил ходоков станет в

2 А. Ю. Давыдов

конце концов важнейшим условием их успехов. Случалось даже, что продовольственные управы потребляющих продукты уездов направляли «за добычей» мешочнические коллективы, возглавлявшиеся местными государственными продо-вольственниками. Общественные организации, трудовые коллективы, объединения жильцов, целые деревни и села посылали за хлебом в плодородные губернии по нескольку человек. В этом плане представляет особый интерес «ходачес-тво» от домовых обществ. Оно стало своего рода легальной формой организации нелегального снабжения.

НАЧАЛО ОРГАНИЗАЦИИ МЕШОЧНИКОВ (ДОМОВЫЕ ОБЩЕСТВА)

В снабжении городского населения большую роль играли «ходоки» от объединений жильцов (домовых «обществ», «общин», «артелей» — назывались по-разному). Объединения жильцов представляли собой общественные организации, основанные на демократических принципах (руководящая роль общих собраний, контроль за работой выборных руководителей — членов домовых комитетов со стороны коллективов жильцов, посильное участие каждого жильца в решении общих задач). Их возникновение и распространение на первых порах стало попыткой справиться с недостатком ряда продуктов и с «хвостами».

Население и власти были кровно заинтересованы в устранении чайных, мануфактурных и прочих очередей. Надежды возлагались на домовые объединения, которые начали образовываться летом 1917 г. в результате самоорганизации жителей некоторых домов Петрограда. Вместо того чтобы поодиночке добывать продукты, жильцы собирали свои продовольственные карточки и по договоренности с представителями властей, минуя «хвосты», отоваривали их. Затем члены домовых «общин» по очереди распределяли продукты между собой. Очевидцы рассказывали: «Жители определенного дома сорганизовывались и получали коллективно причитавшиеся им по карточкам продукты, которые затем в каком-нибудь домовом подвале развешивались и распределялись по едокам. Единственным оборудованием такого кооператива были весы».70

В конце лета в одном Петрограде насчитывалось уже более 1700 объединений жильцов. Стали возникать уличные и квартальные союзы домовых комитетов. Нередко жильцы сообща охраняли свои дома.71

Движение распространилось в Москве, Харькове, Нижнем Новгороде, Туле, Томске и т. д. Домовые общества брали на

себя функции потребительских кооперативов. При них действовали лавки, деньги на содержание которых накапливались за счет разницы между оптовыми и розничными ценами (домовые комитеты покупали провизию оптом) и частично — сбора паевых взносов с жильцов. Уже летом в редких (пока еще) случаях, не добившись получения некоторых видов провианта от продовольственных комитетов, члены домовых объединений стали снаряжать ходоков и отправлять их в плодородные районы.

Значительное увеличение числа распределительных пунктов способствовало сокращению и во многих местах исчезновению «хвостов» к концу лета 1917 г. Однако положение изменилось после корниловского мятежа. Дестабилизация ситуации на транспорте, учащение сбоев в доставке и распределении продуктов усугубили нехватку съестных припасов. Стали снова расти многолюдные очереди.72 В сентябре—октябре городские думы и управы попытались решить проблему за счет ускорения создания домовых «общин»-распределите-лей, сеть которых в крупных городах уже в октябре охватила более половины домовладений. Их районные и городские союзы по существу стали выполнять функции центральных кооперативов, т. е. обеспечивали своих членов закупленными прямо у оптовиков дешевыми товарами.

Сама жизнь заставляла членов домовых комитетов по собственному разумению строить отношения с рынком. Документы союзов домовых обществ ориентировали на развитие коммерческой работы. Так, в инструкции, принятой в августе 191.7-г. на общем собрании объединений жильцов Харькова, подчеркнуто: «Домовой продовольственный комитет может осуществлять посильные для данного владения кооперативные действия, т. е. совместную покупку... продовольствия».73 Закупка нормированных продуктов и прежде всего хлеба строго запрещалась, но этот запрет игнорировался. В конце концов деятели объединений жильцов добились права выдавать своим представителям (ходокам) разрешения на закупку в хлебных районах и доставку в города съестных припасов.

К числу успешно действовавших относилась, например «община», объединявшая жителей шести московских домов, расположенных на Цветном бульваре и Новослободской улице. Ее активисты создали потребительский кооператив, открыли лавку. Делами общественной торговли заведовали двое работников. Один приобретал продовольствие на рынках, совершал поездки за провиантом в сельские районы; второй выполнял обязанности продавца в домовой лавке. Прибыль использовалась для покупки дров и угля. Цены на продукты питания в лавке стояли на сравнительно низком

Члены домового общества за раздачей дров. Петроград.

уровне, поскольку главной целью создателей домового кооператива являлось не получение прибыли, а удовлетворение общественной потребности.74

Экономист Н. М. Вишневский рассказывал о значении деятельности подобных объединений: «Население привыкало пользоваться распределительными пунктами „своих" кооперативов. И не только привыкало, но и извлекало из этого большую практическую пользу».75 В последние месяцы 1917 г. в связи с резким сокращением централизованных поставок провианта в хлебопотребляющие районы усилилось значение объединений жильцов как центров организации нелегального снабжения и мешочничества. Комитеты нередко выдавали ходокам соответствующие «командировочные» удостоверения, обеспечивали их деньгами и товарами, налаживали сбыт привезенной ими из деревень нормированной провизии. Это подтверждают материалы состоявшегося 2 декабря съезда представителей и агентов отдела снабжения Петроградского особого по продовольствию присутствия. На нем подводились итоги нелегального снабжения в сентябре—ноябре 1917 г. и, в частности, рассказывалось, как в Ярославскую и Екатери-нославскую губернии по командировкам и разрешениям домовых комитетов прибывало великое множество вольных добытчиков хлеба. В Москве тогда подобные документы предъявляли не менее 5—6 % мешочников.76 Учтем, что их вклад в снабжение населения значительно превышал 5—6 %, ибо они

везли провизию для целых коллективов. По объемам перевозок представители домовых объединений сильно опережали «индивидуальных» мешочников.

При этом коллективы посылали в хлебные деревни самых ответственных людей, способных пойти ради общих интересов на самоотречение. Нельзя было не оправдать доверия. В периодической печати осенью 1917 г. приводился такой факт: мешочница попала под поезд, едва очнувшись, она потребовала принести ей отрезанную ногу — там в чулке лежали те самые общественные деньги — 1000 р. Известны случаи, когда ходоки после изъятия у них милиционерами незаконно перевозимого хлеба шли на самоубийство, ибо не могли пережить горя.77

Комитеты жильцов переставали считаться с государственной хлебной монополией. Журнал «Продовольственное дело» характеризовал одну из главных сфер деятельности городского обывателя: «В своем домовом комитете он хозяин и санкционирует покупку для своего желудка нормированных продуктов, но далеко не по нормированной цене. Он создает из домовых комитетов гнездо спекуляции (т. е. мешочничества в том числе. — А. Д.). Цель достигается — продукты в конечном счете достаются ему, хоть и по дорогой цене».78

Мешочничество, прикрытое авторитетом и документами объединений жильцов и использующее их деньги, становилось важным проявлением самодеятельности и самоорганизации народа в целях выживания. Примечательно, что это-то как раз и не укладывалось в схему общественного устройства, сложившуюся в умах многих российских интеллигентов. Социалисты сурово критиковали домовые комитеты и кооперативы «за безыдейность», за увлечение спекуляцией. «Дискредитируется понятие кооператива. С ним соединяется только материальная сторона», — писал известный теоретик и организатор потребительских обществ М. Л. Хейсин.79 К тому же действия домовых обществ стали противоречить интересам влиятельных союзов потребительской кооперации, лидеры которых увидели в домовых объединениях серьезных конкурентов. В конце сентября по настоянию руководителей Совета Всероссийских кооперативных центров объединениям жильцов было запрещено открывать кооперативы. Но неофициально они продолжали успешно работать и, в частности, заниматься мешочническими поставками. На это обстоятельство обращал внимание бюллетень Петроградского комиссариата по продовольствию, когда писал: «Масса кооперативов и распределительных пунктов были фиктивными, прикрывающими частную торговлю и частных торговцев».80

В 1917 г. горожане справедливо полагали, что в случае передачи денег из продовольственных комитетов их самодеятельным организациям вопрос обеспечения провизией немалой части населения удалось бы. решить. «Дайте нам эти миллионы, и мы вам покажем, как надо ставить дело», — заявляли представители домовых комитетов.81 В ряде мест ходоки от объединений жильцов в деле снабжения населения оставили государственные органы далеко позади. На заседании Томского продовольственного комитета по этой причине даже предлагалось легализовать домовое «ходачество» и упразднить продовольственный комитет.82

Деятельность объединений жильцов на теневом рынке содействовала уменьшению очередей. Это имело определенное социально-политическое значение: вместо раздражающего многочасового стояния в очередях люди занимались полезным делом. Конечно, справиться с продовольственной и «хвостовой» проблемой само население в условиях тотальной нестабильности было не в состоянии. Тем не менее самодеятельные начала становились главными в выживании, самоспасении российского общества. Организующая роль домовых обществ (другие формы самоорганизации играли несколько меньшую роль) в развертывании нелегального снабжения жителей будет усиливаться, несмотря на противодействие властей.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ МАРШРУТОВ ХЛЕБНЫХ ЭКСПЕДИЦИЙ

Постепенно определялись метода и формы поведения нелегальных снабженцев на местах. Начинающие мешочники испытывали немалые трудности, прибывая в хлебные районы. Все было новым и неизвестным. На первых порах перед каждым из них после высадки на железнодорожных станциях или речных пристанях вставал вопрос: куда идти? Мешочники-потребители приобретали хлеб у крестьян прямо на месте, не отходя далеко от доставивших их туда пароходов или поездов. Спекулянты же отправлялись в деревни, расположенные рядом с железнодорожными и водными путями. Некоторым удавалось перекупить провизию прямо в дороге у сельчан, двигавшихся к тем самым пристаням и станциям навстречу мешочникам.83 Другие добирались до деревень. Если кто-то из членов продовольственных комитетов или «сознательных» местных жителей начинал возражать против вольной закупки провизии, то предъявлялись соответствующие «разрешительные» удостоверения или в дело вступали «плакальщицы». Совершался взаимовыгодный акт купли

продажи съестных припасов. В конце концов добытые нарушителями хлебной монополии продукты улучшали рацион питания россиян, хотя на рынках городов и сел хлебопотреб-ляющих регионов они продавались недешево. Одни покупатели — большинство — роптали и возмущались, другие заявляли, что «продавцы теперь берут за риск».84 По мере возрастания риска нелегальных продуктовых поставок цены становились все более высокими.

Под влиянием конкуренции, также вызывавшей повышение цен на продукты, нелегальные снабженцы последовательно «осваивали» район за районом, постепенно удаляясь от хлебопотребляющих областей. Вместе с тем в 1917 г. мешочники еще не определились с путями своих передвижений. Ходоки путешествовали то по Средней Волге, то отправлялись в Тамбов и т. д. Позднее группы ходоков-профессионалов начнут специализироваться на «разработке» одного-двух транспортных путей, которые станут для них хорошо знакомыми; на этих дорогах появятся друзья среди местных жителей, связи среди начальства. А пока положение мешочников было шатким и вели они себя неуверенно.

На первых порах нелегальные снабженцы старались не рисковать, двигались по нескольким известным им дорогам. Мешочники-потребители из городов и заводских районов ездили за продуктами в соседние уезды, во всяком случае с большой опаской покидали пределы «родной» губернии.85 Спекулянты из центральных и северо-западных районов страны прежде всего двинулись на пароходах в губернии, расположенные вдоль средней Волги. Это был проверенный путь. Здесь производилось большое количество экспортного хлеба и действовала налаженная транспортная сеть. Для мешочников (а также и упоминаемых выше «вагонников») в 1917 г. наибольший интерес представляли дороги, связывавшие речные пристани Волги с районами производства твердой пшеницы, мука из которых пользовалась повышенным спросом в столицах и вообще в крупных городах. Это были Волго-Бу-гульминская и Самаро-Златоустовская железнодорожные линии.

Уже в июне 1917 г. на всех пароходах, двигавшихся из Казанской губернии вверх по Волге, было замечено немало людей смешками, перевозившими белый хлеб, булки и баранки. Мощным стимулом их передвижений стала возможность хорошо заработать ш счет перепада хлебных цен. Так, в июне баранки стоили в Самаре и Саратове 12 р. за пуд, а на Нижегородской пристани — 23 р.86

Со временем из-за усиления конкуренции и повышения Цен в примыкавших к Волге районах мешочники стали пред-

принимать экспедиции в отдаленные от нее уезды. Осенью их присутствие отмечалось на судах, плывущих по притоку Камы Вятке.87 Однако масштабное «освоение» Вятской губернии развернется все-таки в 1918 г.; то же относится и к мешочни-ческой торговле в Сибири — подъем ее начнется с 1918 г. Хотя, по словам чиновника продовольственного ведомства Г. Зайцева, уже в октябре—ноябре 1917 г. первые нелегальные снабженцы «стали проникать в Сибирь до Омска и даже дальше».88

В тех же октябре—ноябре 1917 г. нелегальные снабженцы посещали Оренбургскую губернию, все чаще появлялись в других районах Южного Урала. Их проникновению на восток в определенной мере содействовало разрешение в октябре атаманом Оренбургского казачьего войска А. И. Дутовым свободной закупки хлеба (при сохранении хлебной монополии оказалось невозможным наладить продовольственное снабжение армейских частей и гражданского населения).89

Что касается южных губерний, то чаще мешочники наведывались в Тамбовскую губернию и в первую очередь в расположенный на железнодорожной магистрали хлебный Козловский уезд. Там временами наблюдалось «ходаческое» столпотворение. Источник рассказывает, как мешочники «проникали в гущи уезда», скупали хлеб, грузили мешки в вагоны на железнодорожном узле Козлов и на промежуточных станциях.90

В октябре присутствие сотен мешочников из великороссийских центральных и северных губерний было зафиксировано на Украине; речь идет прежде всего о жителях начавшей голодать Калужской губернии. На эти обстоятельства обратил внимание руководитель продовольственного дела в Екатери-нославской губернии Г. В. де Сен-Лоран в ноябре в своем содержательном выступлении на Всероссийском продовольственном съезде. Он заявил: «Ходоки у нас появились как первые ласточки в октябре». Тогда же они стали прибывать в Полтавскую губернию.91 Нелегальные снабженцы ближе к концу 1917 г. все дальше уходили от центра страны.

Население некоторых окраин бывшей империи, испытывавшее особо острую нехватку продуктов, прокладывало свои мешочнические «тропы». В силу отдаленности проживания правительство заботилось о нем в самую последнюю очередь и здесь раньше всего стал сказываться развал сложившихся до революции систем снабжения. Еще летом 1917 г. жители Астраханской губернии на телегах, нагруженных мешками с сушеной и вяленой рыбой, стали приезжать в Ставропольскую губернию для обмена рыбы и мазута на хлеб. Показательно, что в этой связи продовольственные комитеты двух регионов постоянно конфликтовали: астраханское начальство потвор

ствовало «своим» мешочникам, а ставропольская власть настаивала на прекращении вывоза хлеба с подвластной ей территории.

Чрезвычайно оживленный характер приняло в 1917 г. народное самообеспечение провизией в национальных районах. Вопреки тенденциям политического распада страны местное население всеми силами пыталось сохранить хозяйственные связи с жителями российских губерний. В Кубанской области многочисленные мешочники осуществляли обмен продукции горных селений (мед, воск, фрукты) на хлеб степных станиц. Жители Баку везли домой муку, закупленную ими в Курсавс-ком уезде Ставропольской губернии.92

В отдаленных национальных районах бывшей Российской империи мешочнические передвижения, случалось, принимали экзотические формы. Жители Туркменистана привозили хлеб на верблюдах за тысячу верст из Семипалатинской, Тургайской и Акмолинской областей, Орского уезда Оренбургской губернии, илецких станиц Тургайской области. Масштабы таких перевозок были весьма значительными, поскольку к осени 1917 г. продовольственные комитеты прекратили поставку съестных припасов в Туркменистан. Из одной Акмолинской губернии провизию нелегально вывозили на 30 тыс. верблюдов, навьюченных мешками.93 Интересна одна особенность: участники «среднеазиатского» направления мелкой нелегальной торговли уже в 1917 г. совсем перестали использовать денежные знаки. Например, киргизы из Семипалатинской губернии, торгуясь с сельчанами Южного Урала, вспомнили о таком старинном эквиваленте, как «сек» (годовалый баран), равный 2 пудам муки, 5 аршинам ситца.94 В последующие периоды натурализация торговых операций станет общим явлением.

На Дальнем Востоке мешочники специализировались исключительно на поставках из-за границы, т. е. занимались контрабандой. По линии Харбин—Иркутск поставлялись товары из Китая. Попасть на маньчжурский рынок мечтал каждый мешочник-профессионал. Цены на предметы первой необходимости: сахар, рис, обувь, кожу, галантерейные товары, ткани — там были гораздо ниже, чем в России. В итоге, как отмечал в начале октября 1917 г. корреспондент бюллетеня Московского городского продовольственного комитета, «масса приезжих превратила местные рынки в биржу, где рвут друг у другу товары».95 По свидетельству другого очевидца, в Маньчжурию прибывали за товаром «отпущенные солдаты, женщины, дезертиры». Все они были опытными мешочниками-спекулянтами: имели связи среди таможенных чиновников и с помощью взяток беспрепятственно провозили по железной дороге через границу дефицитные вещи и продукты.

Большую часть контрабандного товара продавали в Забайкальском регионе, население которого тогда одевалось, и питалось в первую очередь за счет «маньчжурского привоза».96

Самые отчаянные ходоки отправлялись с товарами из Сибири на запад, в Европейскую Россию. Достигнув центральной России и продав китайские товары с очень большим барышом, мешочники возвращались в Харбин. Стоит отметить, что государственные грузы с Дальнего Востока до центра страны железная дорога перевозила за три месяца, в то время как нелегальные снабженцы со своими многопудовыми мешками проделывали этот путь в несколько раз быстрее..97 Так в 1917 г. была проложена самая протяженная мешочническая «тропа» Харбин—Иркутск—Москва.

В целом мешочники начинали последовательно осваивать те регионы, в которых сохранялись низкие цены на продукты и предметы первой необходимости, с тем чтобы перевезти их в области с высокими ценами. Направление потоков нелегальных снабженцев с самого начала определялось действием рыночных законов.

ПЕРВЫЕ ПОПЫТКИ ЛИКВИДАЦИИ НЕЛЕГАЛЬНОГО СНАБЖЕНИЯ (СЕНТЯБРЬ—ОКТЯБРЬ 1917 г.)

Эволюция мешочнического движения во многом зависела от изменения позиции властей. Попробуем проследить существо и развитие такой позиции.

Заставить или убедить крестьян продать хлеб государству — такая задача, в частности, ставилась перед осуществлявшими хлебную монополию продовольственными комитетами, кооперативами, некоторыми общественными организациями. Когда обнаружились перебои в поступлении продовольствия, деятели этих структур сообща приступили к формированию и отправке в хлебородные губернии закупочно-продо-вольственных отрядов. Однако нелегальные снабженцы работали эффективнее государственных заготовителей, ибо не были ограничены твердыми ценами. В целях устранения конкурентов уже в середине революционного года власти известили о применении соответствующих наказаний по отношению к мешочникам. Для нелегальных торговцев нормированными продуктами 45 ст. Временного положения о местных продовольственных органах и ст. 29 Устава о наказаниях предусматривали тюремное заключение на срок до 6 месяцев или штраф до 300 р.98 Однако покарать мешочников удавалось далеко не всегда, даже задерживать их в большинстве случаев государственные чиновники боялись.

Уже летом стали возлагаться надежды на кордоны, заставы и патрули, которые располагались на важнейших транспортных путях в целях остановки движения нелегальных перевозчиков съестных припасов. Начали они создаваться в Петрограде. Поводом к их возникновению явились нарушения введенного в мае запрета на вывоз из столицы основных продуктов питания. Об этом говорил 17 июня в своей речи перед петроградскими студентами, привлеченными для работы в кордонах, один из начальников городской продовольственной управы А. И. Кельин: «Вас приглашает управа для того, чтобы вы помогли ей бороться с теми элементами, которые всячески стараются „разгрузить" Петроград от привозимых туда продуктов».99 Как видим, на первых порах речь шла о борьбе караулов и патрулей с мешочниками, вывозившими провизию из одного хлебопотребляющего региона.

В том же июне власти установили на окраинах Петрограда 27 подобных формирований — 17 на шоссейных и грунтовых дорогах и 10 на реках и каналах; в частности, в устье Фонтанки действовала застава, которой поручили пресекать вывоз провизии в Финляндию. Заградительными такие подразделения назвать нельзя, ибо их функции не были определены. Новое дело расценивалось как сугубо временное и не очень-то важное, как возможность использовать время и силы петроградских студентов в период каникул. Главное — проводить самостоятельно обыски и изъятия продуктов работники застав права не имели. Они обязывались убеждать или пугать нелегальных снабженцев и могли лишь в крайних случаях привлекать милицейские подразделения. Во всем этом ярко проявилась крайняя непоследовательность действий властей. Соответственно в столице удалось изъять всего несколько сот пудов муки, жмыхов, солонины.100 Между тем патрульные дежурили под открытым небом во всякую погоду, проверяли все суда и обозы, а зарплата была невысокой. Работники патрулей, застав, кордонов стали разбегаться.

Главную роль в деле пресечения нелегального снабжения на первых порах приходилось играть работникам администрации и транспорта. В изданных в июле—августе приказах министра продовольствия Пешехонова им поручалось срочно прекратить посадку на пароходы и в вагоны людей с продуктовыми мешками. Правда, допускалась перевозка монополизированных съестных припасов частными лицами, но с разрешения министра продовольствия, продовольственных управ, а также «лиц, уполномоченных управами». Тогда-то и развернулась погоня мешочников за «разрешениями». На первых порах во многом с этим обстоятельством связан стремительный рост численности домовых комитетов, на основании

уставов которых оформлялись разрешения на осуществление закупки и транспортировки провизии.

В 1917 г. чиновники разлагавшегося (или не сложившегося) государственного аппарата не ведали, кто подразумевался под «уполномоченными» лицами. Доходило до курьезных случаев. Известен такой факт: военный врач по фамилии Ланский не только выдавал разрешения, но и самовольно останавливал поезда для погрузки в них мешочников с товарами. Писари волостных продовольственных комитетов оформляли односельчанам за небольшую мзду требуемые ими справки. К любой бумаге с печатью государственные контролеры относились с пиететом — к разрешениям солдатских комитетов, волостных земств и т. д.; кстати, в этом отношении документы домовых комитетов выглядели очень солидно.101 Надо сказать, что в последующие два-три года, при советской власти, требования к оформлению указанных документов будут постоянно ужесточаться, соответственно усложнится и процедура их добывания мешочниками.

Что представляли собой эти справки в 1917 г.? В них, как правило, констатировалось бедственное положении семей ходоков, и это считалось естественным оправданием вольной закупки и доставки провизии, т. е. оправданием нарушения хлебной монополии. С некоторыми вариациями текст был примерно такой: «Удостоверение. У гражданина сей волости (такого-то) действительно в наличности имеется семья — (столько-то) едоков и хлебных продуктов налицо ничего нет». Далее следовали подпись и печать.102 Некоторые мешочники получали подобные «удостоверения» каждую неделю. Возвращаясь из поездки, они складывали привезенный хлеб в амбары и отправлялись за новыми справками-разрешениями.

В данной связи надо признать маниловщиной сформулированную в продовольственном ведомстве в конце лета установку на «реквизицию мешков». Как ясно из официальных приказов и распоряжений, ее намеревались сделать основным средством борьбы с нелегальным снабжением.103 Понятие «реквизиция» означает принудительное изъятие у населения всякого рода продуктов и товаров. Обычно она применялась к населению враждебной страны. Термин получил широкое распространение в конце XVIII в. в революционной Франции, где стал обозначать соответствующие мероприятия по отношению к имуществу соотечественников. В России начал широко использоваться в связи с принятием закона о хлебной монополии.

Подражание русских деятелей Февральской революции своим французским предшественникам, как правило, не шло дальше издания приказов. Сотрудники железнодорожного и

водного транспорта не горели желанием вступать в конфронтацию с мешочниками и проводить массовые изъятия продуктов; дело ограничивалось отдельными реквизициями. Более того, в случаях, когда милиционеры, проводя осмотры вагонов или пароходов, изымали мешки с хлебом, МВД рассылало на места распоряжения «о недопустимости производства самовольных обысков».104 Временное правительство придерживалось провозглашенного им курса «неприкосновенности личности».105 Его деятели не могли не осознавать, что объявление войны десяткам тысяч нелегальных снабженцев будет иметь следствием широкое применение насилия.

Стремление предотвратить гражданскую войну во многом обусловило нерешительность новой власти. В этой связи представляет интерес эпизод, о котором рассказал министр продовольствия С. Н. Прокопович на заседании Временного совета Республики 16 октября 1917 г. Он вспомнил, как во время одной из поездок по стране в его вагон вошел бледный и напуганный начальник станции Графская (в Воронежской губернии) и стал говорить о невозможности остановить поток мешочников, об их нежелании подчиняться требованиям администрации. «Что я ему должен был сказать? — продолжал Прокопович. — Мне пришлось только опустить глаза и сказать: „Товарищ, я ничего не могу сделать, я предлагаю только вот что. Я Вас освобождаю от исполнения моего приказа. Попробуйте паллиативную меру, принимайте багажа не более пяти пудов на один пассажирский билет, но не допускайте погрузки в вагоны"».106 Министр попросту сдался на милость победителей — мешочников, продемонстрировал недееспособность возглавляемого им ведомства. Впрочем, довольно скоро он одумался. Вернувшись из упомянутой поездки по стране, С. Н. Прокопович созывает в Министерстве продовольствия в срочном порядке — 18 октября — совещание по вопросу о прекращении незаконного провоза съестных припасов. На совещании были приняты два важных решения: о создании особых заградительных отрядов из надежных воинских частей и «устранении формальностей при производстве осмотра багажа». И одновременно же центральные продовольственные органы требовали от сотрудников реквизиционных формирований проявлять крайнюю осторожность при осмотре багажа пассажиров, быть щепетильными в «мешоч-нических» делах.107 Как видим, в последние недели своего нахождения у власти правительственные структуры проводят крайне непоследовательную линию в отношении нелегального снабжения. Но к широкому применению насилия не обращаются. Правильно утверждал известный экономист проф. Н. Д. Кондратьев, что в политике хлебной монополии

Временного правительства был «гипертрофирован момент свободы и уговоров».108

«Момент свободы» нашел отражение и в том, что выработка «антимешочнической» политики осенью была отдана на откуп региональным властям. Они же руководствовались не столько соображениями недопущения гражданской войны, сколько страхом перед исчезновением продуктов с рынков. По этой причине Арзамасская городская дума, Астраханский и Нижегородский продовольственный комитеты, атаман Оренбургского казачьего войска Дутов и некоторые другие организации и руководители по существу легализовали на подведомственных им территориях свободную куплю-продажу нормированного продовольствия, т. е. мешочничество.109 Наконец, и московское руководство сквозь пальцы смотрело на действия нелегальных снабженцев. Дошло до того, что милиционеры Москвы стали следить за порядком в очередях, состоявших из покупателей хлеба у мешочников, вместо проведения реквизиций хлеба у этих последних.

Свобода торговли становилась вопросом политического противостояния на местах. Осенью 1917 г. обострились противоречия по вопросу о ходоках в Казани. Правоэсеровская продовольственная управа и большевистски настроенный Совет принимали взаимоисключающие решения: за и против свободы торговли.110

«Февральские революционеры» не утратили способности учиться на горьком опыте и с опозданием, но выступили в

1917 г. за легализацию «теневого» рынка в России в целях хоть какой-то стабилизации общественных процессов. Плохо было то, что не «лаешь добровольно и дальновидно признавала рынок, а мешочники принуждали ее сдавать позиции. Это поощряло анархию и вседозволенность и все же в целом представляло меньшую опасность по сравнению с резкой конфронтацией слабых государственных структур и многочисленных нелегальных снабженцев.

Начальный рубеж гражданской войны был перенесен в

1918 г. Эта война была спровоцирована в том числе и непримиримым отношением большевиков к нелегальному рынку. По мнению Н. Д. Кондратьева, у пришедших на смену «февральским революционерам» советских правителей получил «небывало преувеличенные размеры момент принуждения».111

В тех районах, в которых ощущалось сильное влияние большевиков и контролируемых ими Советов, уже в 1917 г. широкое распространение приобрела практика реквизиций продовольствия. Так, в Одессе, где продовольственными делами фактически управлял Совет рабочих депутатов, мешочников-спекулянтов публично объявили «лицами, способству

ющими неприятелю», и было решено их сурово наказывать «вплоть до отправки на работы в шахты».112 Точно так же под давлением леворадикальных элементов реквизиционную кампанию развернули Самарский железнодорожный, Баталпа-шинский (в Екатеринодарской губернии) районный продовольственные комитеты.113

Начали вырабатываться основные направления большевистской политики форсированного и насильственного преодоления нелегального рынка. Особое значение имела постановка этого дела в Уфимской губернии. Здесь во главе продовольственной организации стояли будущие руководители Наркомата продовольствия, возглавившие в период гражданской войны поход государства против мешочников: А. Д. Цюрупа и Н. П. Брюханов. В сентябре первый занял пост председателя Уфимской губернской продовольственной управы, второй стал ее членом. Тогда в регионе начало усиливаться мешочническое движение. Год был урожайным, хлеб имелся в изобилии, и крестьяне охотно продавали его приезжим из промышленных районов. Члены отдельных уездных продовольственных управ (Белебеевской, Бирской), реалистически оценивая ситуацию, перестали препятствовать свободной торговле.114 Использование против нелегального снабжения воинских команд, размещенных губернским продовольственным комитетом на станциях Самаро-Златоустовской железной дороги, к успеху не привело: они состояли из недисциплинированных солдат, не имевших к тому же четких инструкций по противостоянию мешочникам и опытных командиров. Ходоки вынудили управление Самаро-Златоустовской железной дороги издать приказ, разрешавший погрузку их багажа в вагоны.115

В начале октября Цюрупа.приехал в Уфу (до тто>находился в отпуске по болезни), В здание губернского) предавадьет-венного комитета ему пришлось пробираться сквозь, таппу мешочников. Сразу же Александр Дмитриевич принта делегацию' ходоков, которые добивались офивдшжьыесо разрешения на закупку некоторого, количества провизжи. 1|юрупа категорически, отказал.116 С самого начала новая команда поощряла своеобразную «революционную активность* населения.. С благословения продовольственной управы жители населенных пунктов, расположенных вдоль Вояго-Бугуль-минской и Самаро-Златоустовской железных дорог, стали создавать «артели» для самочинной реквизиции продуктов. По сути дела, они занялись открытым и официально признаваемым грабежом ходоков.117 Особенно отличились «артельщики» ст. Тумазы Белебеевского уезда. Примечательно, что в 1918 г. такое начинание разовьется в мощное движение комитетов бедноты.

А. Цюрупа и Н. Брюханов сделали ставку в первую очередь на реквизиционные отряды. Но к делу подошли в отличие от предшественников- ответственно. Из солдат Уфимского гарнизона было отобрано несколько десятков человек. Они составили «легион свободы», который был послан на ст. Чишмы Самаро-Златоустовской железной дороги для выполнения функций заградительного подразделения. Командиры были хорошо инструктированы. Солдаты дисциплинированы и энергичны, поскольку за верную службу им обещали хорошее довольствие и — главное — освобождение от отправки на фронт. Это содействовало успеху мероприятия. В отдельные дни заградители реквизировали до 1000 пудов хлеба. При этом мешочников старались не озлоблять: весь отобранный хлеб сдавали на государственные приемные пункты по твердым ценам, а деньги вручали мешочникам.118 Подобная политика умиротворения нелегальных снабженцев сыграла немалую роль в том, что давление со стороны ходоков не приняло насильственных форм и отряду удалось устоять под их натиском. К тому же на ст. Чишма имелась довольно развитая инфраструктура: элеваторы для ссыпки зерна, заготовительные и транспортные организации (в других местностях подобных благоприятных условий зачастую не существовало, и там реквизированная провизия попросту погибала). Соответственно изъятые у мешочников чишменским подразделением съестные припасы удалось использовать для формирования продовольственного маршрута. Уфимские большевики направили его в Петроград сразу после октябрьского переворота и тем самым помогли в решающие для ленинцев дни предотвратить голод в столице.

Слухи о деятельности заградительного отряда распространились по стране, и мешочники перестали посещать Чишму, искали обходные пути. В то же время А. Д. Цюрупа лично прибыл на станцию, приказал построить бойцов отряда на площади и благодарил за успешную работу, «которая дала столь блестящие результаты». Он заметил, что «аналогичные меры на других станциях в короткое время могли бы ликвидировать движение мешочников». Будущий глава большевистского продовольственного ведомства уверился в исключительной эффективности «заградов» вообще. Специфические условия работы «легиона свободы» (особо тщательный отбор бойцов, поиск компромисса с ходоками, наличие инфраструктуры на станции) Цюрупа не склонен был учитывать в своих планах. Вскоре, заняв пост товарища (заместителя) народного комиссара продовольствия в конце ноября 1917 г., а потом, в феврале 1918 г., став народным комиссаром, он выступит активным проводником «заградительной» практи

ки.119 В этом плане Уфимская губерния стала своеобразным полигоном для испытания большевистского механизма искоренения нелегального снабжения.

Между тем осенью 1917 г. условия для распространения опыта «легионеров свободы» даже в одной Уфимской губернии отсутствовали. Станции и пристани оккупировали ходоки. В середине ноября на заседании Исполнительного комитета Уфимского совета отмечалось, что через ст. Уфа ежедневно проходит до 30—40 вагонов закупленной мешочниками муки. Все чаще в среде руководителей возникали мысли о бесполезности противодействия этому потоку. Даже подведомственные А. Д. Цюрупе «Известия Уфимского губернского продовольственного комитета» в номере от 1 декабря вынуждены были признать: «По самой своей природе меновая торговля вызывает к жизни тысячи посредников-спекулянтов, бороться с которыми невозможно, потому что они необходимы при такой торговле».120

Как мы убедились, в очень многих случаях представители власти, осознав бессмысленность активного противодействия нелегальному рынку, вели себя по отношению к нему непоследовательно. К концу осени расстановка сил складывалась благоприятно для мешочников, которые этим и пользовались. Думается, в то время нелегальное снабжение получило серьезный импульс для своего развития.

Происходили важные изменения в народной психологии и прежде всего в отношении населения к закону, к государственным институтам и, стало быть, к запрещенным властью явлениям (прежде всего к нелегальному снабжению). Простые люди повсеместно переставали стесняться нарушать закон, в том числе закон о хлебной монополии. Соответственно мешочники осознавали, что моральное право целиком на их стороне. Подавляющее большинство россиян — в отдельных местностях до 99 % — было настроено против хлебной монополии и сочувствовало мелким нелегальным снабженцам.121 Мешочничество в глазах народа становилось единственной и справедливой альтернативой порочной продовольственной политике. По свидетельству современницы революционных событий К. Самойловой, ей много раз доводилось выслушивать от горожан жалобы такого рода: «Мы хоть за 25 руб. могли покупать раньше фунт сахару, а когда запрещают свободу торговли, нигде ничего нельзя достать».122 А на проходившем в конце 1917 г. Московском областном съезде РСДРП рабочие делегаты прямо заявляли: «Если бы не мешочники, так нам давно бы мат пришел».123

Государство же миллионам россиян представлялось этакой собакой на сене: само кормить народ не могло и другим

запрещало. Борьбу с мешочничеством воспринимали как вопиющую несправедливость. Например, жители станицы Нижне-Куярской Донского округа на сходе приняли такое заявление: «Путем запрещения вывоза продуктов комитет (продовольственный. — А. Д.) создал из каждого хутора, станицы, города отдельные государства, нарушил обмен товарами и поставил нас, земледельцев, в критическое положение».124 Поэтому и нелегальные снабженцы уже не воспринимаются как нарушители порядка. В поддержке их стали видеть благородное дело, содействие восстановлению естественной справедливости. Крестьянское общество перестало относиться настороженно к торговле с мешочниками. В этой связи от инстинктивного законопослушания в психологии народа не осталось и следа. Крестьяне хлебных районов и ходоки сообща изгоняли с сельских рынков чиновников продовольственных управ. Городские потребители продовольствия и нелегальные снабженцы совместно организовывали демонстрации с требованием «разрешения свободной закупки и перевозки хлеба».125

В обществе нарастали нигилистические настроения. В частности, и мешочники осенью 1917 г. начинают вести себя агрессивно по отношению к работникам государственных органов, активно противодействовавшим нелегальному снабжению. Ходоки предпринимают попытки блокировать помещения некоторых продовольственных комитетов и управ. В Бюллетенях встречаются упоминания о том, что «продовольственные органы работают под давлением толпы» (Ярославская губ.), «терроризированы служащие» (Курская губ.) и т. д.126 До конца сентября о таких обстоятельствах не сообщалось.

Власти оказывались бессильными. Продовольственные управы, например, принимали решения, в которых запрещалось мешочничество и при этом содержались обращения к «центру» с просьбой поскорее прислать воинские части для защиты самих продовольственников от разъяренных мешочников.127 В последние недели существования Временного правительства деятели управ имели уже и все основания опасаться за свои жизни. В телеграммах, поступавших с мест, рассказывалось о том, как мешочники и крестьяне иродоволъ-ственников «водили... к реке топить», «неодаокрошо пытались выбросить из окна на мостовую». Ходоки-солдаты, не вступая в переговоры с властями, то и дело «грозили убийством»; они блокировали помещения управ и угрожали: «Возьмем на штыки».128 Ближе к концу года увеличивается количество сообщений об избиениях, нанесении тяжких телесных повреждений, даже убийствах продовольственных чиновников.129

Середина и вторая половина осени 1917 г. — это переломное время, когда был дан старт эскалации насилия в отношении представителей власти со стороны нелегальных снабженцев и продававших им провизию сельчан. Министр С. Н. Прокопович 16 октября в докладе Временному совету Республики сообщил такие тревожные сведения «в данном месяце» (т. е. за первую половину октября) около 50 агентов по продовольственному делу было избито.130

Не лучше обстояло дело на железнодорожных и водных путях сообщения. Сотни мешочников осаждали здания их правлений и дирекций, дома начальников станций и пристаней. В результате они добивались своего. Руководители Самаро-Златоустовской железной дороги, станции Минеральные воды и многих других транспортных участков выделяли вагоны для нелегальных снабженцев. Иначе поступить они не могли. Когда, например, А. Д. Цюрупа начинал совестить директора Самаро-Златоустовской дороги, то неизменно получал ответ: «Сначала обеспечьте безопасность персонала».131 В возможности осуществления хлебной монополии постепенно разочаровалось большинство чиновников. Уступки мешочникам представлялись наименьшим из зол, ибо они позволяли избежать насилия над агентами государства.

Воинские части при этом не только не поддерживали сотрудников продовольственных органов, но и вступались за мешочников. Следует учитывать также, что в 19*17 г. среди нелегальных снабженцев преобладали женщины. Отказать в помощи «солдаткам» военнослужащие были не в состоянии. Вот типичный факт. В «Известиях Казанского губернского продовольственного комитета» за 14 октября читаем: «Спасский уезд наводнен паломниками... Одна крестьянка хотела пройти мим© милиционера на пароход с пудовичком муки, милиционер задержал и после того, как она начала „голосить", солдаты, ехавшие ш этом пароходе, оттолкнув милиционера, увели кзрестьянку и унесли муку на пароход».132

Как правило, не проявляли желания противодействовать нелегальным снабженцам заградительные отряды, которые в то время представляли собой обычные подразделения регулярной армии. Солдаты отказывались проверять багаж пассажиров, «снимать» мешочников с поездов. По этому поводу очевидцы заявляли в один голос: «караулы слабы и уступчивы», «кордоны бездействуют», воинские заставы «попустительствуют к увозу хлеба...частью под угрозами, частью же исконным взяточничеством».133 Известны случаи, когда «контрольные роты» отдавали на расправу мешочникам своих начальников. Такой случай, например, произошел в октябре в Елабуге; 150 солдат и 4 офицера, из которых был сформиро

ван заградительный отряд, равнодушно наблюдали за тем, как толпа мешочников избивала членов Елабужского продовольственного комитета.134

Иногда сотрудники реквизиционных подразделений проявляли упорство и организованность в противодействии нелегальным снабженцам (вспомним о «легионе свободы»). Но чаще всего они разбегались после первых же угроз со стороны мешочников. Вместе с тем наблюдается общее в деятельности всевозможных дозоров, патрулей, кордонов, контрольных рот и т. д. Солдаты явно сочувствовали ходокам и никогда не стреляли. Кроме того, им никто и не приказывал открывать огонь, ибо власти не решались идти на крайние меры. Показательно, что организатор заградительных рот в Ставропольской губернии по фамилии Борисенко в ноябре на совещании представителей общественных организаций высказался следующим образом: «Я сам сын крестьянина и, конечно, стрелять в крестьян не буду».135 Власти на местах не оторвались от народа и не научились смотреть на него сверху вниз. Как представляется, большевистские лидеры (отчасти в силу идеологической зашоренности) сумели отстраниться от интересов простого населения, с большой долей цинизма воспринимать его нужды.

К исходу осени 1917 г. обнаружились три потенциальных направления в решении проблем продовольствия и нелегального рынка в стране. Во-первых, продолжение присущей органам Временного правительства политики уступок нелегальным снабженцам; при этом ответственность перекладывалась на плечи местных продовольственных руководителей. Во-вторых, ужесточение мероприятий по насаждению продовольственной диктатуры и ликвидации нелегального рынка. В-третьих, упразднение важнейших ограничений «теневого» снабжения — прежде всего хлебной монополии. От того, какая из альтернатив осуществится, в немалой степени зависело, вспыхнет ли гражданская война и насколько ожесточенной она будет.

1 Фалькнер С А. Бумажные деньги Французской революции (1789— 1797). М., 1919. С. 114.

2 См.: Там же. С. 145.

3 Вышинский А. Продовольственная проблема в эпоху Великой Французской революции // Продовольствие и революция. М, 1923. № 5—6. С. 170; Суханов К Н. Записки о революции. М., 1991. С. 205.

4 Павлюченков С А. Крестьянский Брест, или предыстория большевистского нэпа. М., 1996. С. 11; Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен // Экономика и политика твердых цен : Сб. ст. М., 1918. С. 33.

5 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 11; Продовольствие и снабжение / Популярный журнал Министерства продовольствия. 1917. № 1. 15 июля. С. 28; Продовольствие / Орган Нижегородской губернской продовольственной управы. 1917. № 15. 23 окт. С. 11.

6 Цит. по: Павлюченков С А. Крестьянский Брест... С. 12.

7 Пришвин М. М. Дневники. 1920—1922 гг. М., 195. С. 68.

8 Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1917. № 4. 28 окт. С 9; Волобуев П. В. Экономическая политика Временного правительства. М., 1962. С. 396—398.

9 Китанина Т. М. Война, хлеб и революция. Л., 1985. С. 314—315; Зельгейм В. Н. Участие кооперативных организаций в продовольственном деле. ML, 1917. С. 14.

10 РГИА, ф. 1090, on. 1, д. 93, л. 4-5.

11 См.: Давыдов А. Ю. Российская кооперация в 1917 г. // Россия в 1917 г.: Сб. науч. ст. СПб., 1994. С 51.

12 Известия Уфимского губернского продовольственного комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С 7; Продовольственное дело // Орган Тверского губернского продовольственного комитета. 1917. № 5. 30 мая. С.З.

13 Железнодорожная жизнь на Дальнем Востоке. Харбин, 1917. 15 июня. С 4.

14 См.: Давыдов А. Ю. Российское мешочничество и продовольственная политика Временного правительства // Революция 1917 года в России: Сб. науч. ст. СПб., 1995. С. 129.

15 Продовольствие / Орган Нижегородской ... управы. 1917. № 14. С. 6.

16 Там же. № 22. 12 ноября. С. 5.

17 Ленинградская кооперация за 10 лет. Л., 1928. С. 211; Шер-ман С. Внутренний рынок и торговый быт Советской России // Экономический вестник / Под ред. С. Н. Прокоповича. Берлин, 1923. Кн. 2. С. 101; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 10. С. 11.

18 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 10. С. 11.

19 Известия Тульского губернского исполнительного комитета. 1917. 26 сент.

20 Известия Ставропольской губернской советской продовольственной комиссии. 1918. № 16. 20 мая. С. 14.

21 См.: Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 3. 1 июля. С. 2.

22 Бюллетень Петроградского особого по продовольствию присутствия. 1917. № 25. 18 ноября. С. 7.

23 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 сент. С 3; № 15. 4 ноября. С. 6.

24 Известия Казанского губернского продовольственного комитета. 1917. № 8. 14 окт. С. 28.

25 Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г.: Стеногр. отчет. М., 1917. С. 59.

26 Известия Казанского... комитета. 1917. №8. 14 окт. С 28; Прокопович С. Н. Народное хозяйство в дни революции. М., 1918. С. 66.

27 Известия Казанского... комитета. 1917. № 5. 16 сент. С. 6.

28 Там же. 1917. № 6—7. 23 сент. С. 26; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 26. 10 дек. С. 3.

29 Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1917. № 13. 21 окт. С. 6; № 16—17. 25 ноября. С. 7; Продовольствие / Совместное изд. Кубанского областного и Екатеринодарского городского продовольственных комитетов. 1917. № 10. 4 сент. С. 7.

30 См., напр.: Известия Казанского... комитета. 1917. № 8. 14 окт. С. 32.

31 Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 31.

32 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 15. 4 ноября. С. 6.

33 Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 359.

34 Левин Б. «Спекулянты» // Бюллетень Петроградской центральной продовольственной управы. 1917. № 14. 26 сент. С. 7.

35 Галили 3. Лидеры меньшевиков в русской революции : Социальные реалии и политическая стратегия. М., 1993. С. 125, 131; Орлов И. Продовольственный тупик // Рабочий мир. 1919. № 4—5. С. 37.

36 Спекуляция с хлебом // Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 2. 24 июня. С. И.

37 Там же.

38 Известия по продовольствию / Орган Томского губернского продовольственного комитета. 1918. № 8. С. 15.

39 Цит. по: Продовольствие / Орган Нижегородской ... управы. С. 4.

40 См.: Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 26; Известия по продовольственному делу. 1917. № 1. С. 5; Известия Уфимского... комитета. 19,17. № 16—17. 17 ноября. С. 3.

41 Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 23.

42 Двадцать девятый бюллетень Тульского губернского продовольственного комитета. 4 сент. 1917 г. Тула, 19:1.7.

43 Топоров А. Продовольственный вопрос и мешочники // Известия Воронежского губернского продовольственного комитета. 1918. № 26. ЛЗ окт. С. 2; Продзшжьствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. ;№ 26. 10 дек. С. 4.

44 Известия Казанского... комитета. 1911. № 9—10. 1 ноября. С. 13; продовольствие /СЦргам Нижегородской... управы. 1917. № 24. 26 ноября. С. 4.

45 Всероссийский продовольственный съезд в Москве Ш8—24 ноября 1Ш г. С. 23.

146 Фроммет Б. 25 февраш 1917—11 января 1918 г. //Ц&сшник кооперации. 1918. № 1-2. С. 87.

"^Известия Уфимского... шмитета. 1917. № 16—17. 17 яюября. С. 2.

48 Слепушкж К. Хлеб и свобода/ Известия Ставрошлмжшо губерн-ошго продовольственного комитета. 1917. № 6. С. 3.

49 См.: Давыдов А. Ю. Российское мешочничество и продовольственная политика Временного правительства. С. 131.

^Продовольствие и снабжение. 1917. №8. 1 ноября. С. 21.

53 Известия Казанского,., комитета. 1917. № 9—10, 1 ноября. С. 13.

52 Продовольственный вопрос на Московском съезде i Известия Уфимского... комитета. 1917. N° 22. 29 дек. С. 4.

53 См.: Давыдов А. Ю. Российское мешочничество и продовольственная политика Временного правительства. С. 131.

54 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 17. 7 окт. С. 8.

55 Продовольствие и снабжение. 1917. № 5. С. 15.

56 См., напр.: Важнейшие постановления Казанского губернского продовольственного комитета и управы. Казань, 1917. № 7. С. 10.

57 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 22. 12 ноября. С. 5.

58 Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 16—17. 25 ноября. С. 6.

59 См.: Волобуев П. В. Экономическая политика... С. 439.

60 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 23—24. 5 янв. С. 5.

61 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 29. 31 дек. С. 7.

62 Речь министра продовольствия С. Н. Прокоповича на заседании Временного Совета республики об общем продовольственном положении в стране. 16 октября 1917 г. // Экономическое положение России накануне Великой Октярбьской социалистической революции: Документы и материалы. М.; Л., 1957. Ч. 2. С. 367.

63 Продовольствие и снабжение. 1917. № 3. 15 авг.; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 25. 3 дек. С. 8.

64 Цит. по: Петроград на переломе эпох. СПб., 2000. С. 195.

65 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 13.

66 Цит. по: Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 9.

67 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 дек. С. 3; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. №21.5 ноября. С. 9.

68 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 20. 27 ноября. С. 8.

69 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 18. 24 ноября. С. 3;

70 Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 198.

71 Там же. С. 194; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 29-30. С. 16.

72 Бюллетень Петроградской центральной продовольственной управы. 1917. № 13. С. 1.

73 Цит. по: Продовольствие / Орган Нижегородской ... управы. 1917. № 12. С. 9.

74 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. С. 7.

75 Принципы и методы организационного распределения продуктов и предметов первой необходимости / Под ред. В. М. Вишнякова. М., 1920. С. 96.

76 Бюллетень Петроградского особого по продовольствию присутствия. 1917. № 27. 9 дек. С. 5—6; Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8—9. С. 7.

77 Продовольствие и снабжение. 1917. № 5. 15 сент. С. 15.

78 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 10. С. 16.

79 Вестник кооперации. 1918. № 1—2. С. 112.

80 Байрашевский А. Финансовые кооперативы // Продовольствие Севера. 1918. № 5. С. 2.

81 Продовольственный вестник Тульского губернского продовольственного комитета. 1918. № 5. С. 8.

82 Известия по продовольствию / Орган Томского губернского продовольственного комитета. 1918. № 8. С. 14.

83 Продовольствие и снабжение. 1917. № 6. 1 окт. С. 19.

84 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 19. 22 ноября. С. 6.

85 См., напр.: Продовольствие и снабжение. 1917. № 7. 15 окт. С. 16; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 8.

86 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 2. 24 июня. С. 11.

87 Волобуев П. В. Экономическая политика... С. 439.

88 Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 21.

89 Там же. С. 20.

90 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 15. 23 сент.

91 Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 23; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 15. 4 ноября. С. 3.

92 Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1917. № 3. 28 июля. С. 18; № 7. 7 сент. С. 9; № 14. 28 окт. С. 15; Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 119; № 18—19. 9 дек. С 25.

93 XV Всероссийский съезд мукомолов в Москве. 6—8 октября 1917 г. // Известия по продовольственному делу. 1917. № 1 (32). С. 57; Продовольствие и снабжение. 1917. № 6. 1 окт. С. 8.

94 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 22. 12 ноября. С. 5; Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 19.

95 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 23—24. 1—8 окт. С. 15.

96 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 18. 15 окт. С. 10; Железнодорожная жизнь на Дальнем Востоке. Харбин, 1917. 1 окт. № 35-36. С. 14.

97 Продовольственный вестник. 1917. № 1. 30 июля. С. 6.

98 См.: Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. М., 1917. С. 336; Продовольствие / Совм. изд. Кубанского областного и Екатеринодарского городского продовольственных комитетов. 1917. № 8. 22 авг. С. 3.

99 Бюллетень Петроградского особого по продовольствию присутствия. 1917. № 17. 7 окт. С. 2.

100 Там же.

101 Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 18—19. 9 дек. С. 3; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 6. 30 сент. С. 9.

102 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 22. 12 ноября. С. 5.

103 Приказ № 8 А. В. Пешехонова // Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 45. 18 авг. С. 11.

104 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 10. 29 сент. С. 3.

105 Там же.

юб речь министра продовольствия С. Н. Прокоповича на заседании Временного Совета республики... С. 367.

107 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 25. С. 14.

108 Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование за время войны и революции. М., 1922. С. 123.

109 Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 21; Известия Казанского... комитета. 1917. № 6—7. 23 сент. С. 26; Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917, № 17. 7 окт. С. 8; Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 20.

110 Важнейшие постановления Казанского губернского продовольственного комитета и управы. 1917. № 6. С. 26, 27, 37; № 7. С. 10; № 9. С 12.

111 Кондратьев И. Д. Рынок хлебов... С. 123.

112 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 18. 15 окт. С. 10.

1,3 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С 9; Продовольствие / Совм. изд. Кубанского областного и Екатеринодарского городского продовольственных комитетов. 1917. № 15. 10 окт. С. 5.

114 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 10. 29 сент. С. 8; № 15, 4 ноября. С. 6; № 22, 29 дек. С. 11.

115 Там же. № 15, 4 ноября, С. 4; № 16-17. 17 ноября. С 13.

116 Там же. 1917. № 18. 24 ноября. С. 3.

117 Там же. № 19. 1 дек. С 8.

118 Там же. № 16-17. 17 ноября. С. 14-15.

119 Хлеб и революция : Продовольственная политика коммунистической партии и Советского правительства в 1917—1922 годах. М., 1977. С 121, 131.

120 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 119. 1 дек. С. 4.

121 Там же. № 15. 4 ноября. С. 6.

122 Самойлова К. Продовольственный вопрос и Советская власть. Пг., 1918. С 19.

123 Продовольственное дело / Изд. МГПК 1918. № 1. 28 янв. С. 9.

124 Продовольствие и снабжение. 1917. № 5. 15 сент. С. 18.

125 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 19. 11 авг. С. 9; Установление Советской власти и начало гражданской войны в Астраханском крае (март 1917—ноябрь 1918 г.). Астрахань, 1958. Ч. 1. С. 123.

126 Известия Ярославского губернского продовольственного комитета. 1917. № 2. С. 3; Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 26.

127 Важнейшие постановления Казанского губернского продовольственного комитета. 1917. № 6. С. 37.

128 Известия Казанского... комитета. 1918. № 27. 2 февр. С. 6; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 10—11.

129 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии : Сб. документов. Киров, 1957. С. 195; Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. С. 318, 367.

130 Прокопович С К Народное хозяйство в дни революции. М., 1918. С. 67.

131 Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 18—19. С. 87; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С 13; № 18. 24 ноября. С. 8.

132 Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. С 367; Известия Казанского... комитета. 1917. № 8. 14 окт. С. 24.

133 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 15. 4 ноября. С. 11; Важнейшие постановления Казанского... комитета. 1917. № 9. С. 12. Известия Уфимского... комитета. 1917. № 20. 8 дек. С. 5.

134 установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. С. 195.

135 Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 18—19. С. 11.