Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: сталинизм.

ЗАБВЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ

О репрессиях 30-х - начала 50-х годов в Нижегородской области

К оглавлению

Об авторских кадрах газет «Правда Севера» и «Горьковская коммуна»

Из постановления Оргбюро ЦК ВКП (б) 25 марта 1937 года

Заслушав сообщение Отдела печати и издательств ЦК ВКП (б) об авторских кадрах газет «Правда Севера» и «Горьковская коммуна», ЦК ВКП (б) отмечает грубейшие бюрократические извращения в работе этих газет, выражающиеся в том, что к сотрудничеству в газетах почти не привлекается внередакционный актив из партийных и советских работников, специалистов, стахановцев промышленности и сельского хозяйства, учителей и других групп читателей. Газеты, как правило, заполняются посредственным материалом штатных редакционных работников, редакции крайне слабо привлекают к участию в газетах новые авторские кадры, плохо работают с авторским активом и не способствуют отбору и выращиванию новых авторов,, в частности из растущих рабселькоров, что привело к снижению идейного и качественного уровня указанных газет.

ЦК ВКЩб) считает, что эти бюрократические извращения являются результатом и показателем в корне неправильной постановки работы редакций газет и отсутствия руководства газетами со стороны Северного и Горь^ ковского крайкомов, которые несут прямую ответственность за плохую работу газет.

ЦК ВКП (б) указывает редактору газеты «Горьковская коммуна» т. Келлеру и врид. редактора газеты «Правда Севера» т. Матвееву на недопустимость небольшевистской практики оттирания от работы в газетах внередакционного авторского актива и предлагаем в дальнейшей работе исходить из того, что одной из важнейших задач является всемерное расширение и укрепле*

ние их связей с массами и привлечение к сотрудничеству в газетах новых авторских кадров...

— Большевистская печать, 1937, № 4, с. 23.

Из выступления начальника политотдела Верхне-Волжского пароходства А. И. Великоречина на VI областной партийной конференции 6 июля 1938 года

...За последнее время органами НКВД на Верхней Волге, как на очень крупном бассейне, разоблачено около 100 шпионов, из них 18 немецких, 59 японских, 10 литовских и 1 агент румынской разведки — это бывший начальник политотдела.

На Верхней Волге длительный период у партийно-политического руководства стояли враги — Наместников, затем Гудков, затем Старостин, потом Симонов.

Во главе пароходства точно также были враги народа.

Товарищи, на Верхней Волге было большое количество повстанческо-террористических групп, которые рекрутировались из кулацкой среды, из бывших офицеров, чиновников, судовладельцев. Эти люди организовывали аварии, разрушали водное хозяйство, особенно баржевое, котельное хозяйство, как основу водного транспорта. Таких людей за последний год изъято 485 человек...

Ф. 3, on. 1, д. 497, л. 215.

«Чтобы установили правду...»

Члену Президиума Верховного Совета СССР депутату Ю. М. Кагановичу от гр-ки Гарнушкиной Марьи Ивановны, проживающей в Ленинском р-не,

г. Горького, ул. Власть Советов,

д. 22, кв. 4.

Заявление

Юлий Моисеевич! Мой муж — Гарнушкин Г. В., рабочий-слесарь, выращенный партией Ленина—Сталина, был выдвинут председателем Дорпрофсожа Горьковской

ж. дороги. Четыре месяца работал он на этой большой работе.

Не имея богатого опыта руководящей работы, не встречая помощи от ЦК союза и парторганизации дороги, вполне естественно, что ему очень трудно было справиться в таких условиях с работой.

И вот вместо острой большевистской "критики, вместо товарищеской помощи копьеметатели и перестраховщики из дорожной газеты «Волжская магистраль» в недостатках и ошибках Гарнушкина усмотрели вражеские дела. И без зазрения совести, не изучив объективно все детали дела, приклеили Гарнушкину, честному, преданному большевику, ярлык врага народа.

Некоторые товарищи его из парторганизации, где состоял Гарнушкин, в частности Гусаров и Киселев, начали собирать непроверенные клеветнические материалы и, подтасовав их, исключили Гарнушкина из партии, а органы НКВД его арестовали...

Мое убеждение — Гарнушкин стал жертвой гнусной клеветы, его перестраховщики, карьеристы преступно, несправедливо зачислили во враги народа.

Я убедительно прошу Вас, дорогой Юлий Моисеевич, верного как большевика-сталинца, как депутата Верховного Совета СССР, помочь мне как матери двух детей так, чтобы в выдвинутых обвинениях Гарнушкину, в фактах и деталях разобрались объективно и честно, установили правду...

28 января 1938 г. М. Гарнушкина

Ф. 3, on. 1, д. 614, л. 33—33 об.

Из выступления секретаря партколлегии И. Г. Сорокина на VI областной партийной конференции 7 июля 1938 года

В результате огромного наплыва апелляций за эти полгода через партийную коллегию прошло 700 дел только по исключению из партии, тогда как за весь прошлый год прошло 450 дел по исключению. Из всех рассмотренных дел мы восстановили в партии 42%. Как вы видите, процент очень высокий. Правда, в это число входит довольно значительное количество восстановленных и по ходатайству самих первичных организаций.

После январского пленума ЦК партии мы добросо

вестно просмотрели все решения самой партколлегии за прошлый год и в 31 случае отменили их в сторону восстановления, как неправильно исключенных. А выездная тройка комиссии партийного контроля, работавшая в марте и апреле месяцах этого года, просмотрела еще 97 решений по исключениям партийной коллегией за прошлый год и отменила из них 54% в сторону восстановления.

Этим, товарищи, я хочу сказать, что наряду с большой правильной борьбой партийных организаций за очищение партии от врагов народа, от примазавшихся элементов, от преступных элементов и т. д. — немало было исключений необоснованных, явившихся как результатом перестраховки, так и результатом невнимательного отношения к материалам обвинения, а в некоторых случаях даже результатом сведения личных счетов...

Ф. 3, on. 1, д. 497, л. 309.

Из отчетного доклада первого секретаря Горьковского горкома ВКП(б) Ю. М. Кагановича на IV городской партийной конференции 3 июня 1938 года

...Вы, товарищи, помните Соколова, бывшего секретаря партколлегии, его выступления здесь, с этой трибуны. Для того чтобы вам ясно было, что из себя представлял Соколов, как враг, должен сказать, что его уже не существует на белом свете. Значит, это враг, как говорят, первой категории.

Еще большое количество есть показаний такого, как Фадеева, бывшего преподавателя университета и строительного института. Он прямо говорит: «Являясь одним из участников антисоветской фашистской террористической организации, распространял ненависть к руководителям партии и правительства. Я, как двурушник, до последнего дня моего ареста продолжал двурушничать с целью, чтобы отвлечь от себя внимание на заседаниях парткома, на собраниях выступал с острой критикой, высказывался о потере бдительности. Указывал, что просмотрели врагов Елина, Кантора». Вот, товарищи, как ловко они действовали...

Ф. 30, on. 1, д. 1745, л. 41, 42.

В. П. Фадеев: «Истреблялась интеллигенция»

...На машинке были отпечатаны пункты нелепых обвинений: в троцкизме, терроризме, заговоре против Сталина. Чтобы добиться признания, подследственных били головой о стену, проводили дикую процедуру, называемую «стоять на конвейере», значит — у стенки, руки вверх. А в это время добытчики признаний били «под микитки» — ниже лопаток. Руки невольно опускались. Тогда били по ушам, уши распухали. Выбивали зубы, били ногами в живот, а потом отливали водой, и все начиналось сначала.

На моих глазах перед очередным допросом бросился в лестничный пролет с четвертого этажа замечательный человек профессор политехнического института Рождественский. Я хорошо знал его как коллегу... Истреблялась интеллигенция.

Ф. Фишер. Оплачено высокой ценой// Горьковский рабочий. 1988. 26 декабря.

Из выступления начальника управления НКВД по Горьковской области И. Я. Лаврушина на IV Горьковской городской партийной конференции 5 июня 1938 года

Товарищи, в нашей партийной организации отсутствовала элементарная практическая деятельность по организации бдительности, слов было на эту тему очень много, но практическая деятельность, даже в элементарных пониманиях вопроса бдительности, она отсутствовала. Нужно сказать, что в коммунистах не воспитывалось это большевистское качество. До сих пор даже на районных конференциях существовала какая-то жалостливость, а иногда она на предприятиях проявлялась и к врагам. Я приведу пример, на Сормовской конференции относи^ лись к некоторым, как к «своим» ребятам, хотя из этих «своих» оказался Буров врагом. Я приводил в Сормове пример с Урыковым, когда известного врага взяла под защиту партийная организация, за исключением 5 человек из 100, когда на этот путь защиты врага скатился в ряды семейственников даже директор Сормовского завода т. Мочалов, когда этот же Сормовский завод прикрывал у себя в качестве коммерческого директора про

ходимца, разложившегося человека, известного всей парторганизации, исключавшегося из партии за связь с чуждыми, бывшего Канавинского председателя райсовета Карпова, он находит себе приют на Сормовском за* воде, говорят «свой парень, жалко, может быть, исправится», а перейдя на Сормовский завод, он продолжал вражью работу в блоке с такими, как Ларский, Островский и т. д. Все это мешает, так сказать, глазам большевистским. Трудно сорвать эту пелену семейственности, а ее надо, безусловно, сорвать, иначе мы и дальше будем трудно замечать врагов...

Ф. 30, on, 1. д. 1745, л. 227.

Из выступления секретаря Вачского райкома ВКП(б) И. Я. Борискина на VI областной партийной конференции 7 июля 1938 года

Товарищ Лаврушин в своем выступлении высказал, что у меня метод руководства парторганизацией не большевистский, и вообще, я считаю, выразил мне некоторое политическое сомнение и недоверие, я думаю, правильно понял ваше выступление? (Голоса: «Правильно, правильно»).

Товарищи, это обвинение, выраженное на конференции начальником областного управления НКВД, большевиком, которому партия доверила очень ответственный пост, является для меня очень тяжелым, но, вместе с тем, неверным.

Я, товарищи, настаиваю на организации тщательной проверки моей работы, моего руководства. Я считаю, что это будет школой воспитания для меня, но это будет школой воспитания и для других, в том числе, я думаю, и для тов. Лаврушина...

Ф. 3, on. 1, д. 497, л. 293.

Кто кого замучил?

По-видимому, следователи изучали анатомию человека. Я не сразу догадался, зачем, подойдя ко мне сзади, следователь приложил ладонь к моему левому боку. Я это понял, когда он ударил другой рукой по правому боку. Я рухнул на пол. Во мне что-то оборвалось.

Белобрысый младший лейтенант с правильным пробором строго, по-начальнически приказал встать, не валять дурака. Он неистовствовал:

, — Ты нас долго будешь мучить?! Мы же на тебя уже потеряли пять ночей! Ты что же думаешь, у нас больше нет делов!

У меня не то что пересохло во рту — язык вываливался, как у загнанной собаки. Я не мог передохнуть, мне необходим был глоток воды. В ответ на мою просьбу следователь отрицательно крутнул головой. Я настойчиво прохрипел: «Воды!»

— А что, вам в тюрьме воды не дают!— как бы удивился следователь. Он спокойно взял стоявший на столе графин с водой и стал наливать в стакан. Посмотрел на меня... и не спеша стал пить...

Ашкенази Марк. И было в те дни. Нижний Новгород, 1991. С. 130—131.

...В нашей Горьковской области вскрыто крупное пра-вотроцкистское, шпионское, террористическое, диверси-онно-вредительское подполье, которое возглавлялось Прамнэком, Погребинским, Столяром, Пахомовым, Зашибаевым и другими.

В первый период их существования эта организация черпала свои силы и опиралась с одной стороны на уг-лановцев, на таких, как Богданов, Захаров, Преображенский, Ветошников, Комиссаров, Курицын, который когда-то работал в Сормове директором, и др. С другой стороны, эта организация опиралась на националистические контрреволюционные латышские организации, которые сформировались, главным образом, на заводе «Красная Этна», «Двигатель революции», а затем уже в верхней части города — в латышском клубе, причем организовывались еще с 1923 года.

И эти националистические контрреволюционные организации возглавлялись Прамнэком, были связаны с Рудзутаком, Алкснисом, Кнориным, Бауманом и др. В эту организацию входили такие, как Грубе, Карр, шпион

НО

Розит, Ульман — шпион, Лелапш, Петерсон и ряд других.

Это был первый этап их работы. Но впоследствии эта контрреволюционная организация, это правотроцкист-ское шпионское подполье, уже представляло из себя блок, в котором переплелись, объединялись все контрреволюционные, враждебные, шпионские вредительские элементы, вся мерзость и подонки человеческого общества. Тут и троцкисты, и правые, и эсеры, и кадровые вредители, и бывшие офицеры, и белогвардейцы, и шпионы из иностранных государств, и всякая другая сволочь...

Везде, товарищи, где орудовали враги, там были коммунисты, как правило. Вот в Свердловской районной парторганизации арестовано около 140 врагов, бывших коммунистов, в Ленинском районе—91. Должен сказать, что там первичными организациями разоблачено 37 врагов, там были довольно сложные разоблачения таких, как Савельев, член партии с 1915 года, кадровый троцкист, тогда, когда били его на «Этне», он сказал, что троцкистом в 1923 году был по глупости. А когда вскрыли положительно весь архив, оказалось, он с 1923 года что ни на есть злейший враг, кадровый троцкист.

Кроме этих коммунистов, товарищи, изъято и в городе Горьком, и в деревне, ну, как вам тут сказать, много тысяч кулацко-повстанческих белогвардейских элементов. И наша область довольно крепко почистилась...

Ф. 30, on. 1, д. 1745, л. 33, 39, 40-

Из отчета о работе Дзержинского горкома ВКЩб) на II пленуме Горьковского обкома партии 25 октября 1938 года

Товарищи, сам город Дзержинск и его район является чисто промышленным районом с крупными действующими предприятиями и большим строительством новых предприятий, а также проводится очень большая реконструкция уже действующих заводов.

Имея такую промышленность, и действующую, и строящуюся, безусловно, враги народа не могли обойти этот пункт. Нет ни одного предприятия, чтобы в нем не было группы изъятых уже врагов. Особенно резко поражена была оборонная промышленность.

Если взять, например, хотя бы такой завод, как завод 80-й, там сменилось приблизительно 3—4 директора, один за другим приходили враги народа. То же самое и на 96-м заводе, и на ЧХЗ, и в ряде других мест. И не только одни директора, но и секретари парткомов. На 30-м заводе сменилось кряду 2 секретаря. В самом городском комитете партии прошла целая галерея врагов народа: Страумита сменил Баташев — враг народа, Ба-ташева сменил Елин — враг народа, Елина сменил Исаков — враг народа, последний Шаблыгин — тоже враг, и второй, третий секретари — тоже враги народа, Тихонов и Шашков.

Отсюда можно сделать вывод. Поскольку так была поражена и промышленность, и сам городской партийный комитет, они не могли не расставлять своих людей на другие участки работы, где и работали также их люди...

Ф. 3, on. 1, д. 524, л. 7, 8.

Вскоре идиллия кончилась

23 апреля 1938 г. оформилась первая партия этапа жен «врагов народа». В ней находилось много горьков-чанок, как из самого областного центра, так и из «глубинки», т. е. из районов, в том числе и семь жен ответственных работников и специалистов водного транспорта. На Ромодановском вокзале (в нагорной части города) нас погрузили в спец-вагоны (обычные «товарняки», предназначенные для перевозки заключенных). Догадывались, что везут в казанском направлении. Через 7 дней выгрузили на станции Рузаевка. По красным флагам, кумачовым плакатам, веселой музыке, доносившейся из черных рупоров радио, чувствовалось, что город готовится к встрече первомайского праздника.

Впрочем, настроение у нас было далеко не праздничное. В специализированный женский Темниковский лагерь, предназначенный для жен «врагов народа», вела одноколейка. К ней нас перегонял конвой. Накануне в этих местах прошел обильный дождь, и идти приходилось по разбитой дороге, по щиколотку в размякшей жиже. По обочинам с камнями выстроились мальчишки. Они кричали:

— Фашисток ведут! Фашисток ведут!

Эшелон наш должен был отправиться только утром, и поэтому на ночь нас заперли в старом сарае, полном воды. На рассвете 1 мая, когда город еще спал, нас по-рели в лес. Там на железнодорожном пути стояли открытые платформы, куда нас, окруженных конвоем, погрузили. Послышался короткий гудок, и эшелон тронулся. Три часа ехали по густому лесному коридору. После свежего дождя пахло хвоей и, казалось, ничто не нарушало покоя природы.

Вскоре идиллия кончилась, и мы увидели среди лесного массива большую территорию, огороженную в два ряда высокими кольями с натянутой колючей проволокой и вышками по углам. На цепях бегали сторожевые псы.

Спасская Екатерина. Темлаг — Сегежлаг — Карлаг// Назвать поименно. Горький, 1990. С. 53—54.

Из заявления писателя Н. И. Кочина в партийную комиссию при Горьковском обкоме КПСС 20 декабря 1956 года

Прошу разобрать мое дело и восстановить меня в звании члена Коммунистической партии с 1940 года.

В 1943 году 17 сентября я был арестован и судим. Я отбыл заключение десять лет ло ст. 58, пункт 11—10 ч. ,2.

Меня обвинили в том, что я, живя в Горьком, организовал из трех человек: Патреева, Залесина, Штатнова контрреволюционную организацию с целью подорвать советский строй и работой, и пропагандой.

Все в этом деле было фальсифицировано с самого начала до конца. Все обвинение было построено на тех показаниях, которые были нам продиктованы под видом «чистосердечного признания», в условиях, исключающих всякую возможность к сопротивлению...

Ф. 3, оп. 397, д- 256, л. 33.

Объяснительная записка писателя Кочина Николая Ивановича от 17 января 1967 г. в парткомиссию при Горьковском обкоме КПСС

В дополнение к моему заявлению от 10 января 1957 года прошу приложить эту объяснительную записку, разъясняющую причины того, почему я, будучи аресто-

9 Зак. 3782

из

ванным и находясь в тюрьме, дал следователям МТБ Мартынову и Тушнову собственноручное и якобы «чистосердечное» признание в своей контрреволюционной деятельности. Излагаю эти причины коротко, но совершенно достоверно.

В самом начале следствия я вообще не давал никаких показаний и ни в чем не хотел признаваться, я твердо заявил о своей абсолютной невиновности. Только после нескольких недель сопротивления я стал писать. Но следователи Мартынов и Тушнов на глазах у меня рвали все это, мною написанное, и бросали в корзинку. Они требовали каких-то заговорщических планов, нити которых дкобы уже находились у них в руках.

Начался второй этап борьбы. Начались психические пытки. Следователь Мартынов целыми ночами ругал и nyrajj меня. В случае отказа «чистосердечно» признаться в том, что я организовал в городе контрреволюционную троцкистскую организацию, связанную с Москвой и имеющую там центр, будут, пугал он, арестованы моя жена и дочь, а меня самого расстреляют или отправят в сумасшедший дом, или «сгноят в тюрьме». И тут, пока я не вступил на путь самооговоров, я отчаянно сопротивлялся: я требовал прокурора, требовал возможности довести обо всем этом до сведения партии, до своей партийной организации, до райкома, до обкома. Над этими моими требованиями цинично потешались. Начались пытки уже физические.

Начался третий этап борьбы. Пытали бессонницей. Если даже й оставляли в камере, не вызывали на всю ночь на допрос, то под предлогом, что не по правилам окутываешься одеялом, всю ночь беспрестанно и тревожно будили. При такой обстановке нервно неустойчивому можно было в одну ночь сойти с ума. Днем дремать не позволяли. Выбирать надо было между психиатрической больницей или «чистосердечным» признанием. МоЗкет быть, и эти физические пытки меня не остановили бы отвергнуть бесчестие самооговора и принять мучительный смертный конец, если бы в этом был какой-нибудь смысл. Но логика всего дода дела мне подсказывала, что и смерть мою объяснили бы по-своему и документально обставили бы. Если невинного коммуниста, известного в городе, чья не /только общественная, но и домашняя частная жизнь была у всех на виду, принуждают признаться з организации контрреволюционного заговора, значит, истина отвергнута наперед и все наперед предусмотрено.

Доказывать в таком случае истину бессмысленно. Так возникло у меня решение в разыгрываемой трагедии принять роль «заговорщика» и писать «чистосердечное» признание, идеи которого продиктованы в обстановке абсолютной незащищенности и даже, я бы сказал, невменяемости (меня сделали больным, больным возили на суд). Все, что в моих показаниях не устраивало следователей, они тут же заставляли это переписывать. Делались очные ставки, на которых мы, «заговорщики», должны были друг другу говорить признания, накануне рам продиктованные. Отправляя на суд из тюрьмы, меня проинструктировали, что говорить, как держаться и дали ронять очень ясно и твердо, что если на суде мои показания будут противоречить следствию, я не выйду из тюрьмы живым.

Допрос мой вел В. Г. Мартынов, он вынуждал признания, он угрожал, он бил. Начальник следственного от-, дела Тушнов не бил, он был озабочен только одним, чтобы мы везде собственноручно расписывались на заранее заготовленных протоколах и принимали его формулировки. У меня создалось убеждение, на основе всего происшедшего, что всей преступной деятельностью Мартынова руководил именно он — Тушнов. Я убежден также, что он сам ни на йоту не верил в мою контрреволюционность, так же, как не верил в контрреволюционность моих товарищей по несчастью, но из соображений, которые для меня неизвестны, изо всех сил выбивался, чтобы миф о создании мною контрреволюционной организации среди писателей города Горького был обоснован и подтвержден посредством явной фальсификации всего следственного процесса, документов и жестокого принуждения измученных людей — коммунистов к «чистосердечным» признаниям. *

Н. Кочин

Ф. 3, оп. 397, д. 256, л. 4—6.

Из дополнения к заявлению писателя Патреева А. И. в парткомиссию Горьковского обкома КПСС от 23 января 1957 г.

...Следственные органы умышленно оказывали свое чудовищное воздействие всей своей машины, чтобы всячески сломить волю, разрушить, травматизировать пси

хику, здоровье, чтобы непременно «добиться признаний». В тех условиях тюремного режима и следствия (я находился все 4,5 месяца, вплоть до суда в одиночке) всякое сопротивление, отказ, непризнание оказывались невозможными. Они только усугубляли жестокость, невероятное озлобление следователей, которые начинали мстить: пытки бессонницей, запугивание, угрозы посадить да длительный срок в дом умалишенных, угрозы посадить в тюрьму жену и 17-летнюю дочь и расправиться с ними, и тысячи всяких средств, которые были направлены к одному: чтобы я признал все то, что задумано следственными органами, принудить человека к оговору других и самого себя, опорочить, затоптать, и, чтобы избежать мучений (они могли быть бесконечными), я оговорил себя и своих товарищей, как и они меня, оговорил и некоторые собственные произведения,— надеюсь, однако, что когда-нибудь правда восторжествует.

Только поэтому я вынужден был дать то, что особенно требовали с меня на следствии: признаться в корысти при .вступлении в партию, назвать два свои произведения антисоветскими и полупризнать наличие группы, которой в действительности не было. И было приказано дать собственноручные показания, так как они воспользовались моим полным неведением хода следствия.

Когда же я заявил следствию, что на суде я расскажу все, как мучили меня, какие выстраивали провокации, то меня полковник Викторов и майор Тушнов вызывали специально, чтобы запугать угрозами:

— Если вы это сделаете, то мы вас найдем в лагере и уничтожим. Не пощадим и вашей семьи. Имейте в виду, суд вынесет такое решение, какое мы прикажем. Прокурор придет к вам в камеру только тогда, когда мы его пошлем. В распоряжении суда вы будете находиться только один день, а в наших руках вы будете находиться всю жизнь. И вы нас не сердите!.. На суд придут наши люди и будут слушать ваше каждое слово. Не вздумайте сказать на суде то, что собираетесь сказать.

Следствие и сам суд происходили в условиях полного нарушения законности, высказать правду, отстаивать свою невиновность было нельзя. Положение исключительной, абсолютной беззащитности продолжают и на следствии и на суде: защитника ко мне не допустили ни разу, с Уголовным кодексом не дали ознакомиться (а я не знал даже, что обозначает ст. 58 § 10 и 11), литературную экспертизу назначал не предварительный суд, а следст

венный аппарат, суду не было дано право ознакомиться с моими произведениями, о которых упоминалось в обвинительном акте; защитника моего также лишили права ознакомиться с произведениями; очных ставок с теми людьми, которых я требовал, мне не дали ни разу и т. д. и т. п... Прокурор не разрешил мне выяснять некоторые вопросы, предназначенные Штатнову мной.

Поэтому и на суде мне не удалось ни в какой степени отстоять правду, которая была всем ясна и очевидна. И суд, по рукам и ногам связанный следственным аппаратом, вел судопроизводство предвзято, не считаясь нисколько с сущностью дела.

Все наше «дело» полностью, с начала и до конца, было задумано и состряпано исключительно в карьеристских целях следователей, в ущерб правде.

Но и это было еще не все: меня, безвинно осужденного, после 8-летнего заключения в лагерях, отправили в вечную ссылку, хотя суд не присуждал меня вообще ни к какой ссылке. Это дополнительное, ничем не оправданное, необъяснимое, исключительно жестокое наказание было применено ко мне с целью вычеркнуть меня из списка живых людей и лишить меня всякой возможности хоть когда-нибудь восстановить правду и доказать свою невиновность.

Но в конце концов, произошло иначе: я остался жив, Коммунистическая партия восстановила революционную законность и я реабилитирован полностью.

Ф. 3, оп. 397, д. 380, л. 6 об., 7.

Из определения № 648-ОС военного трибунала Прибалтийского военного округа от 22 октября 1957 года

...По материалам дела Аншона создателем и руководителем контрреволюционной латышской организации в гор. Горьком проходит Прамнэк. Проверкой установлено, что дело в отношении Прамнэка 14 марта 1956 года прекращено военной коллегией Верховного суда СССР за отсутствием состава преступления.

Проверкой также установлено, что арестованные по другим делам Карр, Клуцис, Финарти и Грубе, которые в своих показаниях назвали Аншона в числе участников контрреволюционной латышской организации, были в

свое время привлечены к ответственности необоснованно, в связи с чем сейчас поставлен вопрос о прекращении этих дел. Причем Грубе еще в 1940 году от своих показаний отказался и военным трибуналом МВО был оправдан.

G учетом изложенного главный военный прокурор просит постановление в отношении Аншона Ф. Ф. отменить и дело прекратить за отсутствием состава преступления.

Проверив материалы дела и соглашаясь с доводами протеста, военный трибунал округа, руководствуясь Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 августа 1957 года,

определил:

Протест главного военного прокурора удовлетворить.

Постановление НКВД и прокурора СССР от 23 марта 1938 года в отношении Аншона Фрица Фрицевича отменить и дело о нем по п. 5 ст. 4 УПК РСФСР прекратить за отсутствием состава преступления.

Председательствующий подполковник юстиции Масько

Члены военного трибунала Прибалтийского военного округа подполковники юстиции

Шпынов Шейнберг

Ф. 3, оп. 398, д. 16, л. 3.

Дополнительное объяснение к заявлению Антоновой Марии Константиновны в парткомиссию при Горьковском обкоме КПСС от 10 сентября 1961 г.

11 октября 1941 года я была арестована и привлечена к ответственности по ст. 58—10 ч. 2 УК за контрреволюционную деятельность. Следователь Горбачев на первом же допросе 12 октября 1941 года предъявил мне обвинение в том, что я организовала в горкоме контрреволюционную организацию и покушалась на жизнь Сталина, а когда я отказалась подписать протокол, доказывая, что я и в Москве не была, то сам стал меня бить и называть

нецензурными словами. Так повторялось несколько раз, во время ареста была «конфискована» моя рукописная диссертация. На мою просьбу передать ее на кафедру следователь заявил, что она мне больше не нужна и я уже к жизни не вернусь.

На момент возбуждения против меня уголовного дела я работала преподавателем истории СССР в зубоврачебной школе г. Горького. С одной студенткой этой школы, а именно гр. Слеповой, сложились, не по моей вине, неприязненные отношения. Гр. Слепова претендовала на отличные отметки, а я ей ставила по заслугам посредственные... Следствие велось пристрастно, но с нарушением советского правосудия, с применением антисоветских методов, чем и была вызвана моя просьба к прокурору сменить следователя. О неправильном ведении следствия говорит факт обвинения меня по ст. 58—10 ч. 2 УК. Следов ватель не мог удовлетворить мою просьбу — дать очную ставку со Слеповой, чтобы уличить ее во лжи.

Дело мое дважды назначалось к слушанию, но не состоялось по неявке свидетелей, умышленно уклонявшихся от явки. В конце концов 10 января их заставили явиться и дело было заслушано. В судебном заседании через опрос троих свидетелей, которые хотели меня обвинить, установлено, что я не виновна в преступлении по ст. 58— 10 ч. 2, а наоборот, боролась с паническими и паникерскими слухами, доказывая неизбежность и закономерность победы советского народа. И лекции мои были пропитаны духом патриотизма.

Считаю нужным указать, что я в это время как кандидат партии по заданию партийной организации педагогического института была организатором выставки на заводах на тему: «Великая Отечественная война» и проведения цикла лекций по заданию Куйбышевского райсовета, принимала непосредственное участие в организации госпиталя на Гребешке и проводила беседы среди населения.

Военный трибунал Московского округа вынес приговор по Указу Верховного Совета от 6 июля 1941 года об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждаемых среди населения, и приговорил к двум годам лишения свободы. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал.

Обвинительный приговор был вынесен на основе случая со Слеповой. Слепова в начале октября после лекции в перемену обратилась ко мне с вопросом: «Правда

П1

ли, что т. Тимошенко снят с руководства?» Я от неожиданности растерялась и сказала, что не читала, справлюсь, а потом добавила, что все это из вражеского лагеря. После я поняла, что это было сделано, чтобы меня спровоцировать.

О том, что было все вымышленным и не связанным с лекциями, свидетельствует факт отказа студентов выступать против меня; выступили только трое. А эти трое давали сбивчивые противоречивые показания, что было замечено председателем судебного заседания. На суде не было установлено моей вины по Указу от б июля 1941 г. Никаких ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения, я не распространяла, и судом не было установлено.

Партийная организация стоматологического института и дирекция школы не были опрошены. В течение двух лет моей работы в школе не было ни одного мне замечания, студенты лекциями были довольны. Об этом свидетельствуют и показания на новом пересмотре дела в 1956 году зав. учебной частью школы Эпштейна и бывшего секретаря парторганизации персональной пенсионерки тов. Мадариной.

Приговор, вынесенный мне, я считаю несправедливым, нарушающим наше советское правосудие. Поэтому четыре раза просила военный трибунал Московского округа пересмотреть мое дело, но всегда получала формальный ответ: «В просьбе отказать». А позднее оказалось, что «дело» мое все время находилось в управлении МВД по Горьковской области.

Наказание отбывала в Балахнинской колонии Горьковской области. Все время была на тяжелых работах, на лесоповале, на погрузке леса, а когда потеряла здоровье (болезнь сердца, ревматизм), то перевели на полевые работы, а зимой в бригаду производства лаптей.

Тяжелые были эти два года, но не легче и после отбывания наказания с 1943 года. На работу было трудно устроиться, все «боялись меня» и старались при первом случае избавиться от меня, например, в радиотехникуме в 1948 году 8 марта приказом за хорошую производственную и общественную работу объявлена благодарность с занесением в трудовую книжку, а 24 июля освобождена от работы. То же самое можно сказать и о средней школе офицерского состава. Все это временами меня приводило в отчаяние, но вера в торжество справедли-

во

вости, любовь к жизни и труду спасали меня. В таких тяжелых материальных условиях я писала вторую диссертацию.

Ф. 3, оп. 384, д. 10, л. 10—12 об.

«...И правда восторжествует»

В Комитет партийного контроля при ЦК КПСС от Соколова Владимира Петровича,

б. члена партии с 1918 г. Род. в 1895 г.

Заявление

Я был членом Коммунистической партии Советского Союза с 1918 г. Участвовал в гражданской войне, имею два ранения. Был на Питерском и Латвийском фронтах. По выходе из лазарета в 1919 г. я стал пропагандистом в Красной Армии, а потом преподавателем истории революционного движения в Казанской областной партийной школе. Весной 1921 г. Татарский обком послал меня на курсы марксизма при ЦК партии в Москве. В 1922 г. я пришел в Институт красной профессуры на философский факультет. Здесь в 1923 г. во время дискуссии о внутрипартийной демократии я голосовал за троцкистскую резолюцию. Этой отдельной ошибкой ограничивается мое отношение к троцкизму, но в 1924 г. я отошел от оппозиции и до конца стоял на партийной линии. Был до 1929 г. пропагандистом Московского комитета партии, пока не был командирован ЦК в Среднюю Азию.

В 1937 г., находясь в Горьковской партийной организации, по прошествии 19 лет пребывания в партии, из них вспоминаю следующее:

1) мой 11-летний сын во дворе играл с ребятами в войну с фашистами и начертил мелом на спине одного мальчика фаш. свастику — следовательно, я «в фашистском духе воспитывал сына»;

2) в одном из докладов об Испании в 1937 г. я приводил выдержку из выступления Л. Кабальера с руганью против коммунистов Испании — якобы я «смаковал» его ругань;.

3) в одном из докладов «О пережитках прошлого и о коммунистическом воспитании» я приводил слова Ленина о киноискусстве, самом важном для нас, и выдержку из газеты о плохой работе кинопередвижек в сельских

районах — я клеветал на советскую действительность;

4) в Горьковском сельхозинституте, где я заведовал кафедрой марксизма-ленинизма, во время одной лекции я различал понятия «опыту практика, эксперимент». Говоря об эксперименте, я приводил определение Энгельса — как научно обоснованном опыте, впервые совершаемом,— и приводил разные примеры и в том числе о колхозном движении — гигантском научно обоснованном опыте. Меня обвинили в том, что я будто подразумевал, что колхозное движение «то ли выйдет, то ли нет»;

5) в институтской парторганизации встал вопрос об исключении из партии одного очень недисциплинированного и невыдержанного аспиранта, который сам напрашивался на исключение. Его обвинили в троцкизме. Я возражал против того, что он троцкист, но высказался за исключение. Меня обвинили в защите троцкиста.

Если я что забыл, то это легко может быть восстановлено по материалам моего партийного дела.

Все эти причины в соединении с тем, что я в 1923 году был якобы в троцкистской оппозиции, послужили основанием моего исключения.

В 1938 г. в КПК пр ЦК разбиралась моя жалоба на неправильное исключение. КПК не подтвердила исключения, но и не восстановила в партии, а поставила вопрос о восстановлении в партии через первичную организацию ит. д. по инстанции. В 1940 г. первичная организация высказалась за восстановление, но в райкоме, горкоме, обкоме мое ходатайство было отклонено.

На заседании бюро Горьковского обкома первым взял слово член бюро начальник НКВД по Горьковской области и уже после него никто не высказался.

В 1941 году я был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности, которое я отвергал как подлую клевету. Особое совещание осудило меня на 5 лет лагерного заключения. -

По окончании срока заключения я вернулся на волю, но в 1948 г. был снова схвачен, снова провели следствие по старым обвинениям и снова особое совещание осудило меня на бессрочную ссылку в Красноярский край, откуда недавно я был освобожден новым руководством партии и правительства.

Все время моих злоключений я продолжал заниматься и работать над вопросами философской науки. Написанную мной в 1937 г. диссертацию на тему «Теория отражения» я переработал в научный труд. После этого я

стал заниматься эстетикой, которой я занимался и ранее, и в результате уже в ссылке я закончил большой научный труд, который в рукописи лежит передо мной, но я не имею возможности привести (его) в удобочитаемый вид, так как у меня нет средств, ибо я вернулся из Сибири совершенно больной и нищий.

Прошу КПК восстановить меня в рядах Коммунистической партии Сов. Союза. Все годы страшных испытаний я оставался большевиком и до конца преданным делу коммунизма. Я ни на минуту не сомневался, что подлая система и идеология культа личности, а также контрреволюционный террор бериевской шайки неминуемо рухнут и правда восторжествует.

25/ХН—1954 г. В. Соколов

Из определения судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 4 ноября 1957 года

...Проверив материалы дела и обсудив доводы, изложенные в протесте, судебная коллегия находит протест подлежащим удовлетворению по следующим основаниям.

Обвинение Рейнберга в принадлежности к контрреволюционной организации латышей органами следствия было обосновано только на признании своей вины- арестованным. Других же объективных доказательств, изобличающих Рейнберга во враждебной деятельности, органами следствия не добыто.

Кроме этого, в процессе перепроверки материалов дела в 1956 году установлено, что никакой контрреволюционной организации латышей, членом которой якобы являлся Рейнберг, фактически не существовало и материалы дела работниками НКВД были сфабрикованы.

Исходя из изложенного и руководствуясь ст. 444 УПК РСФСР судебная коллегия определила:

Постановление Комиссии НКВД и Прокурора СССР от 21 февраля 1938 года в отношении Рейнберга Эрнеста Яновича отменить и дело на него по п. 5 ст. 4 УПК производством прекратить. -

Председательствующий Члены суда:

И. Аксенов Д. Титов

Ф. Моряков

Ф. 3, оп. 398, д. 422, л. 6.

Из сообщения зам. зав. отделом ЦК ВКП(б) Дедова о постановлении ЦК ВКП(б) от 14 января 1950 года «О первом секретаре Горьковского обкома ВКП(б)» на VIII пленуме Горьковского обкома партии 19 января 1950 года

...Центральному Комитету уже после отчета более ясно стало неправильное отношение, которое сложилось у руководящих работников Горьковского обкома партии с бывшим председателем Совета Министров РСФСР Родионовым. Помните, что в решении ЦК партии было отмечено, что Родионов допустил вредную практику опеки над Горьковской областью и своими неправильными действиями приучал некоторых руководителей партийно-советских органов области к иждивенчеству. Это развращало организацию, это развращало кадры, это неправильно их воспитывало. Родионов оказался мерзавцем. Бюро Горьковского обкома вместо того, чтобы помочь Центральному Комитету партии разобраться в этом деле, проинформировать ЦК о тех последствиях, которые оставил здесь Родионов, бюро обкома, в частности, т. Киреев, до сегодняшнего дня отмалчивался и в организации никому ничего не говорит, и в ЦК партии ничего не говорит.

Почему это стало возможным и почему допущены такие серьезные ошибки в руководстве Горьковского областного комитета партии? Это объясняется тем, что в партийной организации, в бюро обкома отсутствует критика и самокритика, нет настоящей большевистской критики. Все это было зажато Родионовым в прошлом, продолжается это при Кирееве, и создалась такая семейка, которая не выносит сора из избы...

Ф. 3, on. 1, д. 7448, л. 4, 5—7.

О так называемом «ленинградском деле»

...1 октября 1950 г. в 0 часов 59 минут был оглашен приговор, по которому Н. А. Вознесенский, А. А. Кузнецов, М. И. Родионов, П. С. Попков, Я. Ф. Капустин, П. Г. Лазутин осуждались к расстрелу. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Осужденные к расстрелу были лишены возможности даже ходатайствовать о помиловании, так как тотчас по вынесении приговора председательствующий по делу И. О. Матуле

вич отдал распоряжение о немедленном приведении приговора в исполнение. В 2.00 часа 1 октября 1950 г., то есть через час после оглашения приговора, Н. А. Вознесенский, А. А. Кузнецов, М. И. Родионов, П. С Попков, Я. Ф. Капустин, П. Г. Лазутин были расстреляны.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 131—132.

Из доклада Первого секретаря ЦК КПСС тов. Хрущева Н. С. XX съезду Коммунистической партии Советского Союза 25 февраля 1956 года

Центральный Комитет партии проверил так называемое «ленинградское дело», невинно пострадавшие люди теперь реабилитированы, восстановлена честь славной Ленинградской партийной организации. Фальсификаторы этого дела — Абакумов и другие — были преданы суду, их судили в Ленинграде, и они получили по заслугам.

Возникает вопрос: почему же мы теперь смогли разобраться в этом деле, а не сделали этого раньше, при жизни Сталина, чтобы не допустить гибели невинных людей? Потому, что Сталин сам давал направление «ленинградскому делу» и большинство членов Политбюро того периода не знало всех обстоятельств дела, и, конечно, не могло вмешаться.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 153.

Из заявления Стурит Эмилии Яновны в ЦК КПСС

...В ночь на 8 марта 1938 года на Васильевском острове гор. Ленинграда (21 линия, д. 16, кв. 162), где я проживала, я была арестована и на улице, около дома предварительного заключения, разлучена со своей единственной одиннадцатилетней дочерью, дочь увезли в детский приемник-распределитель, а меня в тюрьму.

12 суток я была в тюрьме предварительного заключения, без предъявления мне какого-либо обвинения, только установили наличие родственников и их местонахождение. Через 12 суток нас (меня вместе с другими такими же арестованными) отправили в мужскую тюрьму «Кресты».

То издевательство, которому мы там подверглись, нельзя описать.

На второй вечер пребывания моего в «Крестах» меня вызвали к следователю и предъявили обвинение: якобы я в 1919 году выехала из Латвии в Россию с целью шпионажа и агитации.

...После же ареста мне предъявили обвинение: шпионаж и агитацию, как я уже указывала вначале. После исключения меня из партии я ушла с завода «Красный гвоздильщик» и вплоть до самого ареста работала надомницей в артели инвалидов. К моменту ареста мне уже было 48 лет, а моей дочери 11 лет, она была пионеркой и училась в 4-м классе.

У меня же было настолько слабое состояние, что я месяцами не могла выходить из дома даже в магазины за провизией и относить выполненную работу в артель. Работать мне даже помогали соседи, иначе я не могла даже прокормить себя и свою дочь.

Вот в таком состоянии меня и арестовали в ночь на 8 марта 1938 года. Дочь мою отвезли в детский приемник-распределитель НКВД (откуда через полмесяца переправили в Орловскую обл. г. Клинцы в школьный детский дом № 2), и с тех пор в течение девяти лет я о ней ничего не слыхала и не видела ее.

Меня же следователь под физическим воздействием принудил (не дав мне даже прочитать и сам не читая) подписать протокол окончания следствия. Не видела я, кто был свидетелем против меня и кто судил, только вызвали и объявили: за контрреволюционную деятельность 10 лет в трудовых лагерях. Вместо статьи буквы — К-Р. Д. На мой же вопрос: «За какую деятельность?»— мне ответили: «Не довольна, можешь обжаловать».

По судимости 1938 года я отбыла в заключении свыше 5 лет. Освободили меня по болезни и нетрудоспособности, как называется, сактировали, 10 августа 1943 года. И несмотря на то что признали нетрудоспособной, выдали паспорт со статьей 39, т. е. волчий паспорт, по которому никто не примет ни на работу, ни на квартиру. С таким паспортом запрещено и в больших городах проживать. С 1943 по 1948 год я скиталась по татарской республике в поисках крова и пищи, работы и пристанища, не зная живы ли моя дочь и сестра и где они.

Так как работы я нигде не могла получить, мне приходилось просить у людей кусок хлеба на пропитание, а жить под открытым небом.

Наконец меня взяли сторожем в МТС в г. Чистополе. Здесь я проработала около двух лет. В 1948 году мне наконец удалось разыскать дочь. В то время ей был уже 21 год, она училась в техникуме и жила в городе Ярославле у моей сестры. Я рассчиталась в МТС и поехала в Ярославль к дочери и сестре. Как только по приезде в Ярославль я пришла для прописки в милицию, мне тут же дали предписание о выезде за черту города в 24 часа (ведь у меня в паспорте стояла статья 391).

Куда мне было деваться? Дочь студентка жила сама только на стипендию и материально не могла мне помочь, в это время она жила в общежитии техникума. Я приехала разутая и раздетая. Был ноябрь месяц 1948 года. А я должна была куда-то уходить от дочери, не зная куда.

Решила я тогда поехать в какое-либо пригородное место и как-нибудь устроиться поближе к дочери. Приехала в г. Тутаев Ярославской области. Здесь проживал муж моей сестры Бундур Август Яковлевич, так же, как и я, жертва течения 1936—1938 гг., которому также не разрешили после отбытия заключения вернуться к жене и детям в Ярославль.

Бундур года два до 1915 года состоял в партии эсеров и за это в 1915 году был отправлен царской жандармерией в ссылку в Красноярский край. С цингой н язвой желудка вернулся из ссылки Бундур и тут же (это было в 1917 году) вступил в партию большевиков, которые тогда были еще нелегальными. Состоял он в партии с 1917 года по 1936 год.

А в 1936 году его из партии исключили, как бывшего эсера, и арестовали. Особое совещание НКВД приговорило его к 5 годам лишения свободы в трудовых лагерях. Бундур муж моей сестры с 1918 года, и я знаю его с детства, т. к. вместе росли. Когда в 1936 году его исключили из партии, я писала о его неправильном исключении. Впоследствии, после второго моего ареста, я узнала, что мое обвинение в 1938 году в шпионаже и агитации превратилось несколько позже в защиту «ярого эсера» Бундура и национальную агитацию. Но об этом я узнала после.

И вот в 1948 году, когда меня изгнали из Ярославля, я поехала в Тутаев, надеясь с его помощью на первых порах встать на ноги.

Возможно, что мое незнание ускорило Бундуру второй арест. В октябре 1948 года его снова арестовали. На этот раз Бундуру предъявили обвинение: «троц

кизм». Снова особым совещанием МВД—УГБ осудили на этот раз на 10 лет.

Я же пошла по деревням в поисках пристанища. Через месяц поисков нашла себе место в артели «Новая жизнь» на кирпичном заводе по укладыванию кирпичей. Здесь я решила обосноваться временно, питая надежду, что дочь окончит техникум и ее пошлют в какой-нибудь маленький городок и тогда я смогу жить с ней вместе.

Весной 1949 года моя дочь окончила техникум и ее направили на работу в г. Горький на автозавод им. Мо-лотова. А 27 августа этого года (1949) меня снова арестовали.

Несмотря на то что Бундур был арестован чуть не на год раньше, на этот раз Бундур был выставлен в числе свидетелей, показывающих против меня. Якобы у нас с Бундуром, т. е. между нами, когда-то был контрреволюционный разговор. Самого Бундура ни на очной ставке, ни на суде не было. Бундур в 1955 году освобожден из заключения со снятием судимостей как 1936, так и 1948 годов за неимением фактического материала для обвинения. Он писал мне, что действительно, уже под арестом его принудили под физическим воздействием подписать бумагу, что якобы между нами был разговор.

Я считаю, что мой второй арест 28 августа 1949 года Ярославским МВД—УГБ есть повторение 1938 года. Только в 1949 году нас успокаивали, что теперь, мол, не 1938 год, разберутся... Да, теперь следователи старались вежливо свою жертву обработать. Но свое дело сделали, и не разбором обвинения, а настойчиво проводя свою линию. Так, на суде выставленный против меня свидетель Назаров на очной ставке сбился и стал соглашаться с обвиняемой, т. е. со мной, что я не так говорила, как меня обвиняют, а так, как я говорю. Тогда следователь велел Назарову остаться, а меня вывели в камеру. Также и на суде, когда другие свидетели хором заявили, что я ничего такого не говорила (что мне предъявили), а только выражала недовольство своей первой судимостью, прокурор принудил свидетелей подтвердить вычитанное им из записной книжки ложное показание, заранее приготовленное, запугивая свидетелей тем, что они сами могут попасть на скамью подсудимых. Тогда свидетели, перепуганные, поторопились согласиться с тем, что зачитал прокурор. Только свидетель Назаров (видимо, получив наставление после своей оплошности на очной ставке) отчитал свое ложное показание как по писанному.

Суд велся при закрытых дверях, а это верное средство засудить человека. Если я вела действительно контрреволюционные речи перед народом, так зачем же надо было судить меня закрытым судом, как будто оберегая какую-то государственную тайну? Наоборот, я считаю, что было бы более правильным таких лиц, которые распространяют ложную клевету, надо судить показательным судом! При открытых судебных дверях ложь может открыться и клевета выйдет наружу. А тут что я могла сказать в свое оправдание, когда меня перед этим судом более суток проморили голодом и я еле держалась на ногах, и голова совершенно отказывалась работать. В ту минуту у меня было единственное желание, чтобы эта судебная комедия скорее кончилась, чтобы меня скорее увели обратно в камеру и чтобы я скорее могла поесть и отдохнуть. Я заранее знала, что от такого суда мне и ожидать нечего. Единственный мой защитник, юрист, которого перед судом подвел ко мне прокурор и сказал: «Вот твоя подзащитная» — попросил у меня разрешения защищать меня, а на суде только и нашел что сказать:

— Граждане судьи! Стурит срок большой давать нельзя, у нее при деле имеется справка врача!

Что за справка, какого врача? Для меня это так и осталось тайной, так как фактически я ни за какой справкой для суда ни к какому врачу не обращалась. Никаких свидетелей в свое оправдание я не имела возможности представить суду, тем более обращаться к врачу. Этот суд присудил мне опять 10 лет лишения свободы и 5 лет поражения в правах. И опять писала я бесконечные свои жалобы с единственной просьбой рассмотреть беспристрастно мое дело.

За оба срока я, наверно, тонну бумаги извела, целыми ночами писала просьбы, жалобы с требованием разобрать мое дело как положено по закону. Но все мои мольбы разлетались как горох об стену. Летели ответы из Военной прокуратуры: осуждена правильно. Писала в ЦК ВКП(б), что не мы контрреволюционеры, а те, что посадили нас, объясняла, доказывала на фактах, писала на имя Сталина, Калинина, Молотова, Шверника и др., в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б). Мне или вовсе не отвечали, или присылали лаконичный ответ: осуждена правильно...

Я доходила до отчаяния и писала такие письма, что, может быть, казалось некоторым и странным. Но я даже просила о том, что если меня действительно считают ви-

Ю Зак. 3782

129

новной и контрреволюционером, так пусть меня лучше расстреляют, а если нет, так пусть назначат справедливое расследование дела. Ответы приходили разные. В частности из Прокуратуры СССР сообщили, что мое дело начали расследовать.

В декабре 1953 года меня освободили из заключения, подведя под амнистию. Хотя амнистия никак не могла касаться меня, т. к. под амнистию попадали заключенные по 58 статье со сроком до пяти лет, а ведь мне было дано не 5, а все 10. Местные руководители, как я думаю, те же самые, которые постарались меня упрятать в 1948 году, очевидно чувствуя, что их действия могут раскрыться, постарались замести следы преступлений и сделали так, что выпустили меня. В документах же при оформлении написали, что якобы я отсидела уже 5 лет, указав срок ареста не 1949, ,как было фактически, а 1947.

При освобождении выдали мне документ, что судимость 1938 года с меня не снята, а судимость 1949 года снимается по амнистии.

Согласно такому документу я опять не имела права жить в большом городе. Но так как моя дочь проживала в г. Горьком, где она вышла замуж и уже имела ребенка, я настаивала на том, чтобы мне дали разрешение поехать в г. Горький. С большим трудом удалось мне настоять на этом разрешении. По приезде в Горький, у меня опять получились препятствия с пропиской. Когда я пришла в областное отделение милиции с выданным мне документом, у них возникли такие же сомнения, как и у меня. Так как мне сообщили ранее, что моим делом занимаются в Прокуратуре СССР, мне было не ясно, кому я обязана своим освобождением.

В областном отделении милиции решили так: прописать меня на два месяца в Горьком, а тем временем выяснить обо мне в Прокуратуре СССР.

Я со своей стороны также написала в Прокуратуру СССР. Через некоторое время я получила из Прокуратуры СССР ответ, копию которого оттуда послали в об-ластнре отделение милиции г. Горького. В этом документе мне сообщили, что судимость 1938 года считается недействительной за недоказанностью обвинения, а судимость 1949 года снимается с меня амнистией, и по обоим делам я считаюсь не судимой...

И хотя для меня это решение уже было победой, т. к. доказало наконец мою полную невиновность за 1938 год, хоть и 16 лет спустя, полностью удовлетворить меня оно

никак не могло по решению второй моей судимости. Я считаю, амнистировать, т. е. прощать, можно только того, кто действительно совершил преступление или хотя бы чувствовал за собой вину. Я же никакого преступления не совершала, зачем же мне нужно прощение? А прокуратура, очевидно, решила, что не все ли равно, каким образом человек освобожден и судимость снята.

Это важно, конечно, только для меня и моей семьи. Я считаю, что судимость 1949 года есть не что иное, как продолжение преследования 1938 года, а если расследование дела 1938 года доказало мою невиновность, так это уже доказывает и ложность обвинения в 1949 году. Тем более, что тот человек, показания которого в основном поставили мне в обвинение в 1949 году, хотя и заочно (т. е. якобы между нами был контрреволюционный разговор), теперь также освобожден и оправдан по обоим судимостям за неимением обвинительных фактов, и он также может подтвердить мою невиновность и то, что из него этого показания добились вымогательством при физическом воздействии. Это Бундур Август Яковлевич, и проживает он по адресу: Ярославль, Кирова, д. 6, кв. 2.

Первое время после моего освобождения я не могла и не хотела больше ни о чем хлопотать, т. к. эти годы заключения и мытарств настолько измотали меня, что я и на человека не была похожа. Ни здоровье, ни нервная система никуда не годились (да и сейчас нечем похвалиться), да и тогда я еще не могла ничем доказать, т. к. никому не было еще ясно, в чем было дело, которое касалось не только одной меня, а, может быть, тысяч людей. Теперь же, когда об этом узнали все, я снова решила заявить о своих потерянных правах, потерянной чести...

Даже уже вынесенным решением признано, что обвинение не доказано. Но кто же теперь восстановит потерянное. Ведь в результате всей моей трудовой жизни, которую я прожила не для себя, и даже последние годы не могла посвятить ее воспитанию своего ребенка, единственного ребенка, которого, спасибо государству, все-таки не бросили и вырастили из него человека в детском доме на средства государства, в результате всего на склоне жизни в 66 лет я не имею даже средств к жизни, я не имею никакой пенсии, т. к. трудовую книжку со стажем, который я имела еще до первого ареста, у меня отобрали при аресте. А чем я теперь могу доказать свой трудовой стаж? Конечно, если бы я много лет прожила на одном предприятии, это было бы легко сделать, но жизнь тол

10*

кала меня с места на место, как я писала выше в своей биографии, то по заданию партии, то из-за своего ребенка.

И теперь мне просто немыслимо это сделать, т. е. собирать свой стаж для получения государственной пенсии. Я также не имею своего угла, хотя в Ленинграде у меня осталась комната, за которую я вносила пай в (Жилищный кооператив, в котором я состояла пайщиком, и все вещи, хотя, правда, богато я никогда и не жила и ничего хорошего у меня там не было, и все-таки это был мой угол, и я даже получала персональную пенсию по инвалидности. А теперь я вынуждена жить на площади дочери, у которой кроме меня еще 4 человека, и на ее же зарплату.

На основании всего вышеизложенного прошу Вас помочь мне: 1) в снятии с меня ложного обвинения 1949 года, как было снято обвинение 1938 года, 2) в восстановлении меня в ряды членов партии, 3) в получении пенсии и 4) в выделении мне жилплощади, взамен отобранной у меня в 1938 году в Ленинграде.

30.V.56 JV Э.Стурит

Ф. 3, оп. 397, д. 514, л. 22—31.

Из постановления президиума Горьковского областного суда от 29 августа 1964 года

...Заслушав доклад члена суда Сидорова и заключение прокурора Сергеева, поддерживающего протест, президиум областного суда

находит:

В процессе расследования Боголепов заявил, что его показания об участии в антисоветской организации и вредительстве являются вымышленными в силу применения к нему недозволенных методов расследования...,

Установлено, что Дьяконов, Геллер были привлечены необоснованно и в настоящее время реабилитированы.,

Допрошенный 28.VII.1964 года в качестве свидетеля Геллер характеризовал Боголепова как настоящего ком* муниста, открыто признавшего свои ошибки и как человека добросовестно относившегося к работе.

Были допрошены в качестве свидетелей знавшие Боголепова по работе на автозаводе: Волков Ф. И., Солн

цев Я. И., Егоров П. 33., объяснили, что в поведении Боголепова они ничего преступного не наблюдали...

Таким образом, осуждение Боголепова за антисоветскую деятельность было допущено необоснованно.

Соглашаясь с доводами протеста и руководствуясь Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28.VII. 1956 года «О подсудности дел о государственных преступлениях» и ст. 378 УПК РСФСР, президиум областного суда

постановил:

Протест удовлетворить. .Постановление особого совещания при НКВД СССР от 10.IX 1940 года в отношении Боголепова Сергея Григорьевича отменить и дело прекратить производством за отсутствием в его действиях состава преступления.

Председательствующий Я. Гурбатов

Ф. 3, оп. 414, д. 28, л.6—7.

«...Речь идет об уничтожении вас как класса...»

Священнику Полховско-Майданекой церкви Филяеву Виктору Алексеевичу от гражданина с. Полховский Майдан Мокринского Петра Борисовича, внука репрессированного в 30-е годы священнослужителя Мокринского Петра Ивановича

Заявление

Прошу передать по инстанции мою просьбу о реабилитации деда моего Мокринского Петра Ивановича, 1881 года рождения, проживавшего в с. Девлетяково Тамбовской губернии, где он служил священником.

Гонения начались еще в середине 20-х годов: а) хозяйство облагалось несколько раз в году непосильными налогами; б) чинились всяческие препятствия в получении детьми образования; в) наносились при всяком случае множественные обиды, оскорбления и угрозы в адрес членов семьи и т. д. и т. п. А в 1930 году все имущество было экспроприировано и многодетная семья (8 детей,

из них только трое к этому времени были совершеннолетними, а самому младшему было 2 года) буквально оказалась на улице и без всяких средств к существованию, лишенная к тому же возможности какой-нибудь помощи с чьей-либо стороны, так как даже близкие родственники в случае такой помощи рисковали навлечь на себя немилость властей. Сам же Петр Иванович был арестован и приговорен к 5 годам лишения свободы. После освобождения в 1933 году (несколько раньше срока, «за трудолюбие и безропотность поведения») жил около 2 лет на иждивении старшего сына, а затем опять поступил на работу священником в Сар-Майданскую церковь Нижегородской епархии, за что и был репрессирован в 1937 году. Арестован был также и его старший сын Николай, понесший на следующий день отцу передачу. Оба они не возвратились. Отец мой был снят с работы учителя, но за несколько дней до этого ему разъяснили причину такого отношения, хотя и в довольно-таки циничной форме: на его вопрос, за что арестованы отец и брат, некий ответственный работник компетентных органов ответил: «...Речь идет об уничтожении вас как класса...»

Очень хочется верить и надеяться, что справедливость наконец восторжествует и доброе имя возвернется к этому (как и многим другим) очень честному человеку, видевшему смысл еврей жизни в служении своему народу и, следовательно, являющемуся большим его другом, а уж никак не «врагом народа» — клеймо, которое и мыто все пронесли на себе большую половину жизни.

> 77. Мокринский

«Примите искренние соболезнования...»

Пресняковой Валентине Антоновне, _ прож. 153022, г. Иваново, ул. Ташкентская,д.77—20.

Валентина Антоновна! На Ваше заявление от 15.06.88 г. в отношении судьбы Ваших родственников сообщаем, что по имеющимся у нас сведениям Ваш отец — Вергейчик Антон Онуфрие-вич, 2 сентября 1886 г. р., ур. д. Гребенка, БССР, по национальности белорус. В 1936 г. прибыл из Харбина в СССР. Работал пом. бухгалтера торга в г. Дзержинске. 22 декабря 1937 г. был осужден постановлением комис

сии НКВД и Прокурора СССР по ст. 58 п. 6 УК РСФСР к 10 годам л/с без права переписки. Находясь в местах заключения, умер 19.04.41 г. от инфаркта миокарда сердца. За давностью времени место его захоронения нам не известно.

Военным трибуналом МВО дело 14.02.58 г. было пересмотрено, постановление комиссии НКВД и Прокурора СССР от 22.12.37 г. в отношении Вергейчика А. О. отменено и дело прекращено по п. 5 ст. 4 УПК РСФСР.

Ваша мать Вергейчик Елена Ивановна, 20 мая 1900 г. р., ур. с. Рождественное, Черниговской обл., УССР, украинка. В 1936 г. прибыла в СССР из Харбина. До ареста была домохозяйка, проживала в г. Дзержинске, Г/о. 7.01.38 г. комиссией НКВД и Прокурора СССР была осуждена по ст. 58 п. 6 УК РСФСР к 10 годам л/с без права переписки. Находясь в заключении, умерла от мигрирующего тромбофлебита 6.06.43 г. 20 марта 1958 г. военным трибуналом МВО постановление комиссии НКВД и Прокурора СССР от 7.01.38 г. в отношении ее отменено и дело прекращено по п. 5 ст. 4 УПК РСФСР.

Ваш дед — Таркан Иван Корнеевич, 10.11.1880 г. р., ур. с. Рождественное, Черниговской обл., УСС^, украинец. В 1936 г. прибыл из Харбина в СССР. До ареста работал агентом алебастро-гипсового завода в г. Дзержинске. 22.12.37 г. был осужден постановлением комиссии и Прокурора СССР по ст. 58 п. 6. УК РСФСР к 10 годам л/с без права переписки. Находясь в местах за*-ключения, умер 10.12.40 г. от тромбоза мозговых сосудов. За давностью времени место захоронения его не известно.

13.04.58 г. Постановление комиссии и Прокурора СССР от 22.12.37 г. отменено и уголовное дело в отношении его прекращено по п. 5 ст. 4 УПК РСФСР.

Ваш дядя — Таркан Яков Иванович, 1912 г. р., у р. ст. Шитоухцзи (Маньчжурия), КВЖД, русский. Работал горным техником в лаборатории стройматериалов облме-стпрома в г. Горьком. 1 ноября 1937 г. комиссией НКВД и Прокуратурой СССР был осужден к 10 г. л/с по ст. 58 п. 6 УК РСФСР. Находясь в местах лишения свободы, умер 17.05.45 г. от заворота кишок. Место захоронения не известно.

Дело 30.06.58 г. ВТ МВО пересмотрено постановление комиссии НКВД и Прокурора СССР от 1.11.37 г. в отношении его отменено и уголовное дело прекращено по п. 5 ст. 4 УПК РСФСР.

Другими сведениями в отношении Ваших родствен-

ников не располагаем. Смерть их зарегистрирована в г. Дзержинске, Горьковской обл. в ЗАГСе, актовая запись №477, 478, 479, 480 от 2.07.56 г.

29 июня 1988 г. Начальник подразделения

Управления КГБ СССР по Горьковской области А. Я. Балабенков

Уважаемая Валентина Антоновна!

На Ваше письмо от 18.08.90 г. сообщаем, что Ваши родители: Антон Онуфриевич и Елена Ивановна, дедушка — Таркан Иван Корнеевич, дядя — Таркан Яков Иванович были необоснованно обвинены в шпионаже в пользу Японии и решением особого совещания приговорены к ВМН.

" Приговор приведен в исполнение 14 января 1938 года в тюрьме г. Горького. Установить точно их могилу не представляется возможным, так как места захоронения ранее не фиксировались. Но проведенными поисками установлено, что безвинные жертвы необоснованных репрессий захоронены на Бугровском кладбище г. Горького. В настоящее время там планируется сооружение мемориала, проект памятника разработан. О факте реабилитации Ваших близких Вам было сообщено ранее. Нами посланы извещения в Дзержинский ЗАГС для перерегистрации Ваших родных с реальными датами и причи: нами смерти.

Деревня Гребенка входила в Минский округ (по данным анкеты), район, к сожалению, не указан. Видимо, в настоящее время это Минская область. Район можно определить по областному справочнику административно-; территориального деления.

Высылаем как реликвию сохранившийся случайно аттестат с фотографией Вашего отца. Все остальное уничтожено согласно действующим тогда правилам.

Примите искренние соболезнования в связи с постигшим Вас горем в далеком 1938 году.

5 сентября 1990 г. Начальник подразделения

Управления КГБ СССР по Горьковской области Л. Я. Балабенков

НАЗОВЕМ ПОИМЕННО

«Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами... Я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной»— эти слова принадлежат выдающемуся русскому просветителю Петру Чаадаеву. Истина зовет нас к чистоте помыслов и гуманизму свершений. Нелегко раскрепощается наше общественное сознание от исторических подтасовок и мифов, идеологических стереотипов. Мы понимаем, что павших от произвола не вернуть, но вновь и вновь возвращаемся к событиям 30—40-х и началу 50-х годов, печальным и трагическим, полным противоречий и сложностей.

Уже немало сделано для того, чтобы приподнять завесу, сказать правду о том страшном периоде нашей истории. Названы имена тысяч и тысяч наших земляков, безвинно пострадавших в эти годы, возвращено их честное имя.

К сожалению, нам очень мало известно о судьбе этих людей. Работа над этим еще продолжается. Их имена не должны затеряться в истории. Мы не вправе забыть о них и считаем своим моральным и гражданским долгом назвать их поименно.

КТО ОНИ — «АГИТАТОРЫ»

Погибших в годы сталинских репрессий 30—40-х и начала 50-х годов миллионы. Это были страшные времена, ибо никто не мог быть уверен, что с ним будет завтра. Никто не знал, что случится завтра с его близкими. 58 статья висела дамокловым мечом над головой каждого. Она карала одинаково всех: коммунистов и беспар

тийных, советских работников и комсомольцев, хозяйственных руководителей в рабочих, интеллигенцию и крестьян, военных и сотрудников милиции. Многие нижегородцы подвергнуты репрессиям по статьям 58-10, 58-11 УК РСФСР. Эти статьи предусматривали меру наказания за пропаганду или агитацию, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти, а также изготовление, распространение и хранение литературы антисоветского содержания и за участие в контрреволюционной организации. Это последнее имело отношение к любому пункту 58 статьи и являлось лишь отягчающим «вину» обстоятельством, т. к. совершивший «преступление» состоял в «контрреволюционной организации» или «группе».

Те, кто вершил «правосудие», не утруждали себя объективностью расследования. Арестованным предъявлялись стандартные обвинения в клевете на советскую действительность, антисоветские высказывания в адрес руководителей партии и советского государства. Их сажали за инакомыслие и высказывание «троцкистских взглядов», «террористические намерения» и создание «контрреволюционных групп», связь с «врагами народа», их защиту. Большинство из них было осуждено на срок от 7 до 10 лет.

Аббакумов Александр Семенович (1899—1978), инженер. Род. в с. Салтыковка ныне Сердобского р-на Пензенской обл. В 1919—1922 гг. служил в Красной Армии. Затем работал в г. Саратове на лесозаводе № 1, на Саратовской железной дороге. В 1927—1930 гг. учился в Саратовском ун-те. После его окончания работал в плановых органах в Черном Яре, Калаче, Урюпинске Сталинградской обл., Сталинградской, Пензенской и Калининской железных дорог. В 1942—1945 гг. — нач. оргштатной группы в г. Ржеве управления Калининской железной дороги.

Арестован 31 октября 1945 г. Военным трибуналом Калининской железной дороги 30 декабря 1945 г. осужден на 10 лет лишения свободы. Определением военной железнодорожной коллегии Верховного суда СССР от 5 апреля 1946 г. приговор утвержден. 28 августа 1946 г. был исключен из партии. Находился в заключении с 31 октября 1945 г. по 22 июня 1954 г. в Кировской обл., где работал инженером по техническому нормированию паровозных бригад. Как указано в постановлении пленума Верховного суда СССР, он был признан виновным в том, что «среди окружающих его лиц систематически проводил антисоветскую агитацию, в которой клеветал на советскую действительность».

Дополнительной проверкой было установлено, что высказывания А. С. Аббакумова являются обывательскими, нездоровыми, но состава преступления не образуют,

С 1955 г. работал инженером стройучастка треста «Стройгаз» в пос. Правдинск Балахнинского р-на, СМУ треста «Союзтелефонстрой» Министерства связи в г. Дзержинске Горьковской обл. С августа 1958 г. — инженер-экономист Средне-Волжского геологического управления в г. Горьком. С октября 1959 г. на пенсии.

Постановлением пленума Верховного суда СССР от 15 февраля 1961 г. приговор военного трибунала Калининской железной дороги и определение военной железнодорожной коллегии Верховного суда СССР в отношении А. С. Аббакумова были отменены и дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Алексеев Василий Родионович (1907—1988), служащий. Род. в с. Селитьба ныне Сосновского р-на Нижегородской обл. В 1923—1930 гг. работал молотобойцем на Селитьбенской ф-ке № 7 Хвощевской волости ныне Павловского р-на Нижегородской обл., в 30-е годы — в Се-литьбенском сельском Совете, зав. сельхозсектором в промколхозе в с. Селитьба. Во время привлечения к партийной ответственности — директор клуба Игумновской ТЭЦ в г. Дзержинске Горьковской обл.

Арестован 30 ноября 1950 г. Горьковским областным судом 13 января 1951 г. Осужден на 10 лет лишения свободы с поражением в правах на 3 года. 25 декабря 1950 г. исключен из членов партии за «антипартийные высказывания». Он обвинялся в том, что, будучи руководителем кружка слушателей по изучению истории партий, 26 октября 1950 г. «на занятии вел антисоветские выска* зывания, направленные против руководителей партии и Советского правительства, восхвалял врагов народа». Определением судебной коллегии по уголовным Делам Верховного суда РСФСР от 8 февраля 1951 г. приговор областного суда был оставлен в силе. Отбывал наказание с 30 ноября 1950 г. по 28 октября 1955 г.

Президиум Верховного суда РСФСР 26 ноября 1955 г. приговор Горьковского областного суда и определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР в отношении В. Р. Алексеева отменил и дело прекратил за отсутствием состава преступления.

Алимов Нуриман Нигманович (1906—1943), работник народного образования. Род. в г. Москве. Работал учителем и зав. Петряксинской неполной средней школы Краснооктябрьского р-на Горьковской области.

9 сентября 1937 г. исключен из кандидатов в члены ВКП(б) как враг народа. Арестован 31 октября 1937 г. Он обвинялся в том, что, «работая учителем Петряксинской неполной средней школы, являясь враждебно настроенным к Советской власти и партии, вместе с другими лицами проводил среди населения контрреволюционную троцкистскую агитацию, распространяя клеветнические контрреволюционные слухи на советскую действительность». Постановлением особого совещания при НКВД СССР 23 апреля 1938 г. осужден к 5 годам лишения свободы. Срок наказания отбыл полностью.

Президиум Арзамасского областного суда 29 ноября 1956 г. постановление особого совещания НКВД СССР в отношении Н. Н. Алимова отменил и дело прекратил за недоказанностью обвинения. Реабилитирован посмертно.

Антонова Мария Константиновна (1902—1980), работник народного образования. Род. в с. Василеве, ныне г. Чкаловск Нижегородской обл. В 1915—1918 гг. училась в Костромской учительской семинарии. После ее окончания и до сентября 1922 г. работала учительницей сельской школы в Костромской губ. В 1922—1927 гг. училась в Нижегородском ун-те. До 1938 г. работала преподавателем истории. В 1938—1941 гг. училась в аспирантуре при кафедре истории СССР Горьковского пед. ин-та им. М. Горького.

Арестована И октября 1941 г. Военным трибуналом войск НКВД Московского военного округа 10 января 1942 г. осуждена на 2 года лишения свободы. В заключении находилась с 11 октября 1941 г. по октябрь 1943 г. Она была признана виновной в том, что, «работая преподавателем в зубоврачебной школе г. Горького, в сентябре 1941 г. распространяла среди слушателей ложные слухи об одном из руководителей Красной Армии». Виновной себя в этом не признала. В 1944—1966 г. до выхода на пенсию работала преподавателем истории в профтехшколах и техникумах, школе № 42 г. Горького. Награждена двумя медалями.

Определением военного трибунала Московского военного округа 15 марта 1956 г. по протесту военного прокурора Московского военного округа приговор военного

трибунала войск НКВД Московского военного округа в отношении М. К. Антоновой отменен и дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Бокарев Григорий Яковлевич (1888—1941), служащий. Род. в д. Ключево, быв. Сергачского уезда Нижегородской губ. В 1918—1921 гг. служил в Красной Армии. В 1921—1925 гг. — уполномоченный Нижгубпродкома по Арзамасскому уезду, член Кузьминского волисполкома, агент Сергачского финотдела. С 1925 г. работал агентом, зав. складом, председателем правления артели. В 1931— 1933 гг. возглавлял строительство холодильника. С 1933 г. работал агентом, зав. мастерской, кладовой в Дортех-снабе г. Горького, отв. исполнителем материального склада управления Горьковской железной дороги.

Арестован 17 сентября 1940 г. 22 ноября 1940 г. исключен из членов партии «как арестованный органами НКВД». Линейным судом Горьковской железной дороги 26 ноября 1940 г. осужден к 7 годам лишения свободы. Определением железнодорожной коллегии Верховного суда СССР от 11 января 1941 г. приговор был оставлен в силе. Г. Я. Бокарев обвинялся в том, что, работая ответственным исполнителем материального склада Горьковской железной дороги, 23 июня 1940 г, в кабинете начальника склада «допустил антисоветские высказывания».

Пленум Верховного суда СССР 20 ноября 1957 г. отменил приговор линейного суда и определение железнодорожной коллегии Верховного суда СССР и дело прекратил за отсутствием состава преступления. Реабилитирован посмертно.

Буров Константин Иванович (1885—1953), сов. парт, работник .Род. в с. Панине ныне Сосновского р-на Нижегородской обл. В 1905—1917 гг. состоял в партий эсеров. За революционную деятельность был судим в 1907 и 1908 гг. и до 1914 г. отбывал срок на каторжных работах. С 1918 по 1919 г. служил в Красной Армии. С 1919 г. его дальнейшая жизнь связана с сов. и парт, работой в Нижегородском крае и области. С 1935 г. — председа-тель^Богородского райисполкома Горьковской обл.

9 августа 1937 г. исключен из членов партии, в которой он состоял с 1919 г., «за проявление антипартийных, контрреволюционных настроений, восхваление врагов народа и клевету на Сталина». Арестован 13 августа 1937 г. Военным трибуналом Московского военного округа 21 —

23 марта 1940 г. осужден к 7 годам лишения свободы за антисоветскую агитацию. После освобождения из заключения с 1943 г. работал пом. зав. прачечной эвакогоспиталя № 1743 в г. Павлове Горьковской обл. Горьковским областным судом 19 июня 1945 г. вторично осужден на 8 лет лишения свободы. Он обвинялся в том, что «в течение 1944—1945 гг. проводил среди окружающих антисоветскую агитацию». Свою вину в антисоветской агитации отрицал.

Определением военной коллегии Верховного суда СССР 1 апреля 1958 г. приговор военного трибунала Московского военного округа и определение военной коллегии Верховного суда СССР от 15 ноября 1940 г. отменены и дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Постановлением президиума Верховного суда РСФСР 15 сентября 1965 г. приговор Горьковского областного суда и определение Верховного суда РСФСР от 16 июля 1945 г. в отношении К. И. Бурова также отменены и дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Быков Александр Иванович (1900—1972), ИТР. Родился в д. Буяновке ныне Краснооктябрьского р-на Нижегородской обл. В 1914—1919 гг. работал учеником электромонтера, электромонтером на Нижегородской ярмарочной электростанции. В 1919—1922 гг. служил в Красной Армии. В 1922—1928 гг.— старший электромонтер в Заречных электросетях в Канавине. С 1928 по 1941 г. — старший инструктор электроотделения проф-техкомбината, корпусной энергетик опытных мастерских, нач. опытных мастерских, энергетик литейного цеха ковкого чугуна Горьковского автозавода. В 1941—1945 гг. — зав. сетями в подстанции горьковского завода «Красная Этна».

Арестован 10 марта 1945 г. Горьковским областным судом 6 июля 1946 г. приговорен к 7 годам лишения свободы с поражением в избирательных правах на 3 года. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР 7 августа 1946 г. оставила приговор в силе. С 1945 по 1951 г. находился в исправительно-трудовой колонии. Он обвинялся в том, что, работая зав. сетями в подстанции горьковского завода «Красная Этна» в 1942—1945 гг., «проводил среди окружающих его лиц антисоветскую агитацию, высказывая клеветнические измышления о колхозном строе, советском правительстве и

Коммунистической партии, восхваляя одновременно условия жизни в дореволюционной России». Во время следствия и на суде предъявленные ему обвинения не признал. 26 апреля 1948 г. исключен из членов партии «за антисоветскую агитацию и как арестованный органами МВД».

После освобождения из заключения и до выхода на пенсию работал электромехаником паровой электростанции в колхозе «Герой труда» Тоншаевского р-на Горьковской обл., техноруком механической мастерской «Горьковсельэлектростроя».

Президиум Верховного суда РСФСР 9 апреля 1958 г. приговор Горьковского областного суда от 6 июля 1946 г. и Верховного суда РСФСР от 7 августа 1946 г. в отношении А. И. Быкова отменил и дело прекратил за отсутствием состава преступления.

Виноградов Сергей Николаевич (1877—?), священнослужитель. Род. в Н. Новгороде. Священник при церкви с. Вершинино Болыыемурашкинского р-на Нижегородского края.

Арестован 23 сентября 1932 г. «за антисоветскую агитацию, распространение среди населения контрреволюционных слухов». 14 ноября 1932 г. «тройкой» ОГПУ по Горьковскому краю осужден по ст. 58 п. 10 УК РСФСР к заключению в концлагерь сроком на 3 года. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Реабилитирован 24 июня 1990 г.

Дубиков Иван Никифорович (1873—1937), священнослужитель. Род. в д. Лисенка Сергачского уезда Нижегородской губ. Благочинный протоиерей в с. Кергуды, Та-шино (Первомайск), Починки.

Арестован 5 августа 1937 г. по обвинению в том, что «на протяжении ряда лет проводил среди населения контрреволюционную агитацию». Постановлением «тройки» УНКВД по Горьковской области приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение 20 ноября 1937 г. в г. Горьком. Место захоронения — Бугровское кладбище.

Реабилитирован 8 июня 1989 г.

Жеглов Петр Ефимович (род. в 1927 г.), рабочий. Род. в д. Прелово Духовщинского р-на ныне Смоленской обл. По 1952 г. работал мастером в ремесленном училище № 7 в г. Дзержинске Горьковской обл.

Приговором военного трибунала войск МВД Горьковской области 11 июня 1952 г. осужден к лишению свободы сроком на 25 лет, с поражением в правах на 5 лет. После ареста был исключен из членов партии «за антисоветские высказывания (за что осужден)». Он обвинялся в том, что «в марте 1952 г. в учительской комнате ремесленного училища № 7 г. Дзержинска высказал террористические намерения в отношении одного из руководителей партии и правительства». На предварительном следствии ,и на первом судебном заседании ,был вынужден оговорить себя потому, что к нему применялись незаконные методы следствия. Позднее виновным себя не признал. В 1952—1954 гг. находился в заключении.

Определением военной коллегии Верховного суда СССР от 29 августа 1953 г. приговор в отношении П. Жеглова был отменен. Учитывая незаконность предъявленного обвинения, военный трибунал Московского военного округа 9 февраля 1954 г. вынес оправдательный приговор и дело прекратил. П. Е. Жеглов был освобожг-ден из-под стражи в зале суда. В 1954—1989 гг. работал слесарем на заводе «Капролактам» в г. Дзержинске.

Бюро Дзержинского ГК КПСС 23 июля 1954 г. рассматривало решение первичной партийной организации РУ №7о восстановлении его членом партии и отказало.

Бюро Горьковского обкома ДПСС 24 января 1989 г. отменило постановление Об исключении П. Е. Жеглова из членов партии, реабилитировало его в партийном отношении.

В январе 1989 г. Л. Е. Жеглов от получения партийного билета отказался.

Залесин Моисей Меерович (1902—1982), служащий. Род. в г. Козелец ныне Черниговской обл. В 1914— 1919 гг.—рабочий в портняжной мастерской на родине. Затем до октября 1920 г. служил в Красной Армии, В 1920—1934 гг. — на выборной комсомольской работе, студент комвуза в Харькове, на парт, и профсоюзной работе в Прилуках, Харькове, Горьком. В 1934 — ноябре 1943 гг. — директор Горьковского областного книжного издательства.

Арестован 5 ноября ,1943 г. Горьковским областным судом 23 декабря 1943 г. осужден на 7 лет лишения свободы. 7 февраля 1944 г. исключен из членов партии «за антисоветскую деятельность». С ноября 1943 по январь 1951 гг. находился в заключении, а с февраля 1951 по

август 1955 гг. — в ссылке. Он обвинялся в том, что «совместно с писателями JH. И. Кочиным, А. И. Патреевым (см. справки) и П. П. Штатновым участвовал в создании контрреволюционной группы в Горьковском отделении Союза писателей и систематически проводил вместе с ними антисоветскую агитацию».

Дополнительной проверкой было установлено, что следствие проводилось тенденциозно и с пристрастием, была доказана их невиновность.

Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР от 29 ноября 1956 г. дело по обвинению М. М. Залесина прекращено за отсутствием состава преступления и он был реабилитирован.

С 1956 г. до выхода на пенсию работал товароведом в Горьковском облкниготорге.

Засыпкин Петр Михайлович (1911—1957), инженер. Род. в с. Починки ныне Починковского р-на Нижегородской обл. В 1930—1931 гг. работал монтером на телефонной станции в Н. Новгороде. В 1937 г. окончил Горьков-екий индустриальный ин-тут. С 1937-го по сентябрь 1941 г. и с января 1943 по июнь 1946 г. работал на Кемеровском азотно-туковом заводе — инженером, мастером, нач. смены, диспетчером, старшим инженером отдела. Участник Великой Отечественной войны. С сентября 1941 по январь 1943 г. — ком. взвода химзащиты 364-й сд на Северо-Западном фронте. Был тяжело ранен. В 1946— 1949 гг. — зам. нач. цеха на Горьковском заводе им. В. И. Ленина. Награжден медалью «За отвагу» и еще несколькими медалями.

Горьковским областным судом 19 июля 1949 г. .осужден на 25 лет заключения в исправительно-трудовом лагере. 1 сентября 1949 г. исключен из членов партии «за антисоветскую деятельность». Отбывал наказание до августа 1954 г. Он обвинялся в том, что «на протяжении 1943—1949 гг. вел антисоветскую агитацию среди окружающих его лиц, направленную на дискредитацию руководителей партии и Советского правительства, клеветал на советскую печать, стахановское движение, материальное положение трудящихся СССР».

Президиум Верховного суда РСФСР 19 октября 1956 г. приговор и определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР в отношении П. М. Засыпкина отменил и дело прекратил за отсутствием состава преступления.

И Зак. 3782

145

Капустин Николай Степанович (1889—1966), рабочий. Род. в с. Безводном ныне Кстовского р-на Нижепь родской обл. В 1905—1907 гг. принимал участие в работе Безводнинской организации РСДРП. В 1910—1915 гг. — на военной службе. Участник 1-й мировой войны. В 1915— 1918 гг. находился в плену. В 1918—1920 гг. — на выборной парт, работе в Нижегородском укоме РКП (б), Рязанском губвоенкомате. В 1920 г. работал в Москве зав. бюро в Наркомвнуделе. В 1924—1927 гг. — пом. коммерческого директора объединения «Красный якорь» в Н. Новгороде. В .1927—1933 гг. — нач. производственно-планового отдела фабрики № 4 акционерного общества «Мельстрой» ст. Подсолнечная Московской обл. В 1933— 1938 гг. работал в с. Безводном зав. производством, ^во. лочильщиком, фильерщиком в промартели им. В. И. Ленина.

19 января 1938 г. исключен из членов партии «за притупление политической бдительности, за наличие постоянной связи с попом (тестем), за травлю стахановцев и как происходящего из чуждо классовой среды». Горьковским областным судом 15 июня 1939 г. и определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР 17 июля 1939 г. приговорен к 4 годам лишения свободы с поражением в избирательных правах на 2 года. Он был осужден по ст. 58—10 <ч. I УК РСФСР и с 1 февраля ,1938 г. по 20 сентября 1942 г. находился в заключении. Он обвинялся в том, что «в 1937 г. проводил антисоветскую агитацию, восхвалял жизнь в капиталистических странах, высказывал пораженческие настроения, клеветал на материальное положение трудящихся в СССР и допускал антисоветские высказывания о проекте Конституции СССР». Виновным себя не признал.

Проверкой установлено, что высказывания Н. С. Ка. пустина ло своему содержанию являются обывательскими разговорами, рассматривать которые как антисоветскую агитацию нельзя.

В 1942—1944 гг. — бухгалтер областной школы овощеводства в с. Безводном. С/1945 г. — фильерщик в Безводнинской промартели им. В. И. Ленина. С 1956 г.-— на пенсий.

Президиум Верховного суда РСФСР 16 октября 1956 г. приговор и определение в отношении Н. С. Капустина отменил и дело прекратил за отсутствием состава преступления.

Кельдюшев Григорий Харитоновы (1888—?), служащий. Род. в с. Акузове ныне Сергачского р-на Нижегородской обл. С 1906 г. работал кочегаром на пароходе Волжско-Камского общества, на фабрике Кунаева, сапожником в Иваново-Вознесенске. В 1917 г. — на военной службе. В 1918—1919 гг. — председатель комитета бедноты, волисполкома в Сергачском уезде Нижегородской губ. В 1919—1922 гг. работал в Н. Новгороде в изоляторе, .уполномоченным по борьбе с дезертирством, в исправительно-трудовом доме. С 1922 г. — председатель сельсовета, сельхозколлектива в родной деревне. В 1925— 1929 гг. — инспектор милиции, зав. магазином, кочегар на фабрике, паровозе в Н. Новгороде. В 1930—1935 гг.— председатель сельсовета, зав. складом, председатель сельпо, зав. хозяйством в колхозе, инструктор и мастер по черепице в Сергачском р-не Горьковского края. В 1936—1937 jr. работал председателем Вязовского колхоза в этом же районе.

Арестован 3 декабря 1937 г. 3 февраля 1938 ,г. исключен из членов партии «как враг народа .(арестован)». Постановлением «тройки» УНКВД по Горьковской области от 31 декабря 1937 г. был приговорен к 8 годам лишения свободы. Он обвинялся в том, что «вел контрреволюционную агитацию и допускал клеветнические высказывания в адрес руководителей партии и правительства».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. приговор в отношении Г. X. Кельдюшева отменен, он считается реабилитированным.

Кокосов Виктор Владимирович (1899—1938), журналист. Род. в с. Акша Читинской губ. Окончил полный курс Нижегородского кадетского корпуса. С 1919 г. — на журналистской работе: журналист юридического отдела управления водного транспорта Волжского бассейна, с 1921 г. — зав. главной конторой издательства «Нижегородская коммуна» в Н. Новгороде. Одновременно являлся фотокорреспондентом еженедельника «Огонек» (издание Мосполиграфа), активно работал по реорганизации Нижегородского отделения Всероссийского союза поэтов в 1924 г. В 1930 г. переведен на работу литературным сотрудником газеты «Горьковская коммуна». Перед арестом возглавлял информационный отдел этой газеты.

Арестован 28 декабря 1937 г. 3 ноября 1938 г. «трой

11*

кой» УНКВД по Горьковской области по ст. 58-6, 7 УК ЬСФСР осужден к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение в г. Горьком 9 ноября 1938 г.

Реабилитирован 5 апреля 1956 г. определением военного трибунала Московского военного округа. Дело о нем прекращено за отсутствием состава преступления.

Кочин Николай Иванович (1902—1983), писатель. Род. в с. Гремящая Поляна ныне Дальнеконстантинов-скОго р-на Нижегородской обл. В 1918—1920 гг. работал в родном селе секретарем комбеда, секретарем сельсовета, председателем промысловой артели. В 1924 г. окончил Нижегородский пединститут и работал зав. средней школой в г. Павлове-на-Оке. В 1925—1928 гг.т— учитель средней школы в г. Туапсе. В 1928 г. возвратился в Н. Новгород и занялся литературным трудом, являлся членом РАППа. С 1934 г. —член Союза писателей СССР, в 1941—1943 гг. руководил Горьковским отделением Союза писателей, являясь его ответственным секретарем.

Горьковский областной суд 23 декабря 1943 г. приговорил его по ст. 58-10 ч. II и 58-II УК РСФСР к 10 годам лишения свободы с поражением в правах на 5 лет «за антисоветскую пропаганду». Ему вменялось в вину, что «совместно с другими лицами создали контрреволюционную группу в Горьковском отделении Союза писателей и систематически проводили антисоветскую агитацию». На предварительном следствии и суде оговорил себя и других лиц под воздействием следователей. 7 февраля 1944 г. исключен из партии. С 17 сентября 1943 г. по 17 сентября 1953 г. находился в заключении.

Проведенной Прокуратурой СССР проверкой в 1956 г. его дела и других установлено, что следствие проводилось с нарушением законности.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР 29 ноября 1956 г. по заключению Генерального прокурора СССР отменила приговор Горьковского областного суда от 23 декабря 1943 г., определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 18 января 1944 г., определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР от 23 февраля 1955 г. в отношении Н. И. Кочина и дело прекратила за отсутствием состава преступления.

Автор более 15 книг, в том числе «Кулибин», «Дев

ки»г «Записки селькора», «Тарабара», «Парни», «Юность», «Нижегородский откос» и многих других. Последние годы жизни — член правления Горьковского отделения Союза писателей. Лауреат Гос. премии РСФСР (1978 г.), почетный гражданин г. Горького (Н. Новгорода) (1982). Награжден орд. Трудового Красного Знамени, Октябрьской революции, «Знак Почета», медалями.

Крохин Владимир Варфоломеевич (1905—1950), летчик-испытатель. Род. в с. Сокольское ныне Сокольского р-на Ивановской обл. В 1919—1921 гг. — ученик токаря в г. Спасск Татарской АССР. С 1921 г. работал масленщиком на пароходе Волжского гос. речного пароходства, токарем в Сокольском затоне Иваново-Вознесенской губ. В 1927—1932 гг. — учащийся Нижегородского индустриального техникума, курсант Нижегородской и Тамбовской школ пилотов ГВФ. В 1932—1934 гг. — пилот отряда гражданского воздушного флота специального применения в г. Москве. В 1934—1936 гг. в Горьком — летчик 201-го отряда гражданского воздушного флота. В 1936—1942 гг. — летчик научно-исследовательского института. В 1942—1949 гг. работал летчиком-испытателем на заводе им. М. В. Фрунзе в г. Горьком. Награжден несколькими медалями.

Арестован 31 октября 1949 г. 18 января 1950 г. был исключен из членов партии «как осужденный военным трибуналом». Приговором Горьковского областного суда от 14 декабря 1949 г. осужден на 25 лет лишения свободы с поражением в правах на 5 лет. Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 24 января 1950 г. этот приговор оставлен в силе. Он обвинялся в том, что «в периоде 1942 по 1949 г. среди работников завода им. М. В. Фрунзе проводил антисоветскую агитацию» (ст. 58-10 ч. II УК РСФСР). Находясь в заключении, 1 февраля 1950 г. умер.

Проверкой установлено, что он действительно допускал в разговорах отдельные «неправильные» суждения, но в них не было состава преступления и он осужден необоснованно.

Президиум Верховного суда РСФСР 28 февраля 1962 г. приговор и определение отменил и дело в отношении В. В. Крохина прекратил за отсутствием состава преступления.

Крылов Николай Иванович (1891—1937), священнослужитель. Род. в с. Кириково Макарьевекого уезда Нижегородской губ. Протодиакон в соборе пос. Катунки Чкаловского р-на.

Арестован 18 ноября 1937 г. Обвинялся в том, что «вел среди населения контрреволюционную повстанческую агитацию, срывал проводимые хозяйственно-политические мероприятия». «Тройкой» УНКВД по Горьковской области 15 декабря 1937 г. осужден к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение 22 декабря 1937 г. в г. Горьком. Место захоронения— Бугровское кладбище.

Реабилитирован 11 сентября 1957 г.

Крючковский Соломон Нотович (1892—1960), служащий. Род. в г. Полтаве. В 1903—1917 гг. — ученик, рабочий частных типографий в Полтаве. В 1917—1937 гг. работал зав. типографиями, директором и нач. строительства типографий в Полтаве. В 1937—1938 гг. — снабженец в магазине.

7 мая 1938 г. исключен из членов партии «за связь с врагами народа». Постановлением особого совещания при НКВД от 11 октября 1939 г. приговорен к 5 годам лишения свободы. С 23 сентября 1938 г. по 12 сентября 1946 г. находился в заключений. Он обвинялся по ст. 58-10, 58-И УК РСФСР в антисоветской агитации и участии в контрреволюционной организации.

Проверкой была установлена недоказанность обвинений.

8 1946—1950 гг. — кладовщик, зав. складом строительных материалов на богородском заводе «Кожзаменитель» Горьковской обл.

Постановлением особого совещания при МГБ СССР от 5 августа 1950 г. был направлен в ссылку на поселение, откуда был освобожден 9 июля 1954 г.

Постановлением президиума Полтавского областного суда от 29 августа 1956 г. постановление в отношении С. Н. Крючковского отменено и дело прекращено.

Кузнецов Иван Андреевич (1890—1937), священнослужитель. Род. в с. Туманово Арзамасского уезда Нижегородской губ. Священник, в 1907—1911 гг. вел службу в церквах с. Княгинино, Карповка и Гордеевка. В 1912—1929 гг. — в Спасо-Преображенской кладбищенской (Напольной) церкви в Канавине. Затем был

переведен в Кстовский р-н, где вел церковную службу в церквах с. Мокрое, Абабково и Великого Врага.

Арестован 16 октября 1937 г. Кстовским райотделом НКВД Горьковской области. Находясь под стражей в камере предварительного заключения, 23 октября 1937 г. покончил жизнь самоубийством.

Кутянин Иван Николаевич (1902—?), рабочий. Род. в г. Богородске ныне Нижегородской обл. В 1911— 1926 гг. работал в Богородске на кожевенных заводах— подсобным рабочим, котельщиком, посадником, сыпа-рем, подчищальщиком. В 1926 г. служил в Красной Армии, а затем по июнь 1933 г. работал в Богородске подчищальщиком, обойщиком. В 1933—1934 гг. служил матросом на буксирном пароходе. G 1934 г. работал комендантом коопхоза, в охране завода им. Юргенса в Богородске.

Арестован 22 августа 1936 г. 19 декабря 1936 г. исключен из членов партии «за контрреволюционные действия троцкистско-зиновьевской банды и как неустойчивый коммунист». Горьковским областным судом 14 марта 1937 г. приговорен к 5 годам лишения свободы по ст. 58-10 ч. I УК РСФСР за высказывание солидарности с контрреволюционной деятельностью троцкистов и зиновьевцев». Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР 4 мая 1937 г. оставила этот приговор без изменения.

Проверкой установлено, что его высказывания, воспроизведенные свидетелями, не являются антисоветской агитацией. Состав преступления в действиях отсутствует.

Постановлением президиума Верховного суда РСФСР от 17 сентября 1964 г. приговор и определение в отношении Н. И. Кутянина были отменены и дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Мокринский Петр Иванович (1881—1938), священнослужитель. Род. в с. Ласицы Сасовского уезда Рязанской губ. Священник церкви с. Сарминский Майдан Вознесенского р-на Горьковской обл.

Арестован 20 ноября 1937 г. «за контрреволюционную пропаганду и агитацию, направленную против колхозного строительства и других мероприятий партии и правительства». Постановлением «тройки» УНКВД по Горьковской области 17 декабря 1937 г. приговорен к

высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение 3 января 1938 г. в г. Горьком. Место захоронения — Бугровское кладбище. Реабилитирован 20 сентября 1989 г.

Паранюшкин Николай Семенович (1908—1985), рабочий. Род. в с. Чуварлей-Майдан ныне Ардатовского р-на Нижегородско обл. Свой трудовой путь начал сельскохозяйственным рабочим в Ардатовском уезде Нижегородской губ., затем на Кулебакском металлургическом заводе. В 1933—1941 гг. работал председателем колхоза Чуварлей-Майданского сельсовета Ардатовского р-на. В 1941 г. был призван в Красную Армию. В октябре был контужен, попал в окружение. Проживал на оккупированной территории, затем был отправлен в Германию. После освобождения Красной Армией до октября 1945 г. служил в стрелковом полку, а после демобилизации работал инструктором по заготовкам Ардатовского райпотребсоюза, колхозником, бригадиром.

18 марта 1946 г. он был исключен из членов партии «за проявленную трусость и уничтожение своего партийного билета». Горьковским областным судом 30 октября 1949 г. осужден к 10 годам лишения свободы с поражением в правах на 5 лет за антисоветскую агитацию. До 1955 г. находился в заключении.

С 1956 г. работал плотником на Кулебакском заводе металлоконструкций.

Президиум Верховного суда РСФСР 18 июня 1955 г. отменил приговор Горьковского областного суда и определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 27 декабря Л949 г. в отношении Н. С. Паранюшкина за отсутствием состава преступления.

Патреев Александр Иванович (1900—1974), писатель. Род. в д. Мещере Горбатовского уезда Нижегородской губ. Окончил среднюю школу в г. Лукоянове Нижегородской губ., с 1921 по 1924 г. служил в Красной Армии, затем — учитель Байковской сельской школы Лукояновского уезда. С 1927 г. учился в Нижегородском пединституте и работал учителем русского языка и литературы на вечерних рабочих курсах, зав. учебной частью вечернего рабочего комбината в Канавине. С 1935 г. член Союза писателей. Более 3 лет редактор художест

венной и детской литературы Горьковского областного книжного издательства. С 1937 г. профессиональный писатель.

17 сентября 1943 г. арестован. Горьковским областным судом 23 декабря 1943 г. осужден на 8 лет лишения свободы. Ему вменялось в вину «участие в создании контрреволюционной группы в Горьковском отделении Союза писателей и антисоветская агитация». 7 февраля 1944 г. исключен из кандидатов в члены ВКП(б) «за антисоветскую деятельность». Находился в заключении с сентября 1943 г. по сентябрь 1951 г. и с 1951 по 1955 г.— в ссылке.

Проверкой было установлено, что в его действиях не было состава преступления.

Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР 29 ноября 1956 г. дело по обвинению А. И. Патреева прекращено за отсутствием состава преступления.

Автор романов «Глухая рамень», «Инженеры» и др. книг.

Награжден орденом «Знак Почета».

Савельев Василий Николаевич (1893—1942), служащий. Род. в д. Соеновка, ныне Спасского р-на Нижегородской обл. Работал в заготовительных организациях Болыиеболдинского и Ляховского* р-нов Горьковской обл.

28 мая 1938 г. исключен из членов партии «за неискренность, обман партии и клеветнические антипартийные высказывания». Арестован 25 июня 1938 г. Горьковским областным судом 3 ноября 1938 г. осужден на 10 лет лишения свободы. Он обвинялся в том, что «на протяжении 1937—1938 гг. проводил антисоветскую агитацию, распространял клеветнические измышления и восхвалял врагов народа».

Проведенной проверкой было установлено, что он был осужден необоснованно.

Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 15 января 1959 г. приговор Горьковского облсуда в отношнии В. Н. Савельева отменен и дело прекращено «за недоказанностью предъявленного обвинения».

* Ныне Владимирской области.

?•1 \

Соболева Надежда Николаевна (1904—1969), юрист. Род. в быв. Ярославской губ. В 1919—1935 гг. была няней, рабочей, домработницей в Ярославле, Н. Новгороде, Коврове, затем буфетчицей шелкового комбината в г. Маргилан Ферганской обл., электросварщицей на заводе «Труд» в г. Горьком. После окончания Горьковской юридической школы в 1938 г. работала помощником прокурора в Болынеболдинском и Воротынском р-нах Горьковской обл.

13 ноября 1941 г. исключена из членов партии «за клевету и распространение ложных слухов». Горьковским областным судом 8 мая 1942 г. осуждена к 10 годам лишения свободы. Она обвинялась «в антисоветской агитации, клевете на советскую действительность и недовольстве политикой партии и правительства». С 1941 по 1951 г. находилась в заключении. После освобождения и до 1957 г. работала точильщицей-шлифовщицей на вачском заводе «Труд» Горьковской обл. С 1958 г. на пенсии.

Дополнительной проверкой установлено, что показания свидетелей, на основе которых было составлено ее обвинение, как отмечалось в определении судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР, «не могли служить доказательством» ее вины.

Судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда РСФСР 25 сентября 1957 г. приговор Горьковского облсуда в отношении Н. Н. Соболевой был отменен и дело прекращено за недоказанностью обвинения.

Стурит Эмилия Яновна (1891*—1976), рабочая. Род. в быв. Курляндской губ., Латвия. До 1919 г. занималась нелегальной революционной работой на территории Латвии. По приезде в Россию работала в организациях и на предприятиях в Великих Луках, Пскове, Ленинграде. Накануне ареста и привлечения к парт, ответственности была рабочей на заводе «Красный гвоздильщик» в Ленинграде.

20 декабря 1937 г. исключена из членов партии «за связь и защиту врага народа и как перерожденка». Особым совещанием при НКВД СССР 3 сентября 1938 г. осуждена на 10 лет лишения свободы за антисоветскую деятельность. В 1943 г. освобождена по болезни. Судебной коллегией по уголовным делам Ярославского об

* В автобиографии и личном заявлении указан 1890 г.

ластного суда 27 сентября 1949 г. вторично осуждена на 10 лет лишения свободы за антисоветскую агитацию. Она признавалась виновной в том, что «в разговорах со своими знакомыми неоднократно выражала недовольство по поводу ее осуждения в 1938 г.», а в письме, написанном ею в ЦК КПСС, «допустила обобщения антисоветского характера о карательной политике государства». Освобождена из заключения в декабре 1953 г. на основании амнистии.

Жила в г. Горьком, находилась на иждивении дочери.

Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР от 9 декабря 1953 г. и постановлением Пленума Верховного суда СССР от 4 января 1957 г. ранее принятые в отношении Э. И. Стурит судебные решения были отменены и дела прекращены.

Чернякин Андрей Осипович (1892—1970), хоз. работник. Род. в д. Березки, быв. Городищенского уезда Пензенской губ., ныне Лунинского р-на Самарской обл. С 1910 по 1914 г. работал кочегаром на лесозаводе в своей деревне. В 1914—1917 гг. — на военной службе, в 1918—1920 гг. — в Красной Армии, комиссар бригады, член Реввоенсовета группы башкирских войск на Петроградском фронте. В декабре 1920 г. направлен в Донбасс, работал комендантом заводов и рудников в г. Ена-киево. С сентября 1922 г. до 1925 г. — на железнодорожном транспорте в Ульяновске, с 1925 по август 1926 г. зам. председателя ревкома, в г. Ташаус Туркменской CGP, с августа 1926 г. по 1928 г. — зам. управляющего Белорецким горнозаводским трестом в Башкирии. С мая 1929 г. до 1941 г. — на руководящей работе в Н. Новгороде: управляющий «Нижкрайметаллотрестом», директор завода «Красная Этна», управляющий конторой «Главтяжмашснаба». Участник Великой Отечественной войны ,служил в 348-й сд. В декабре 1944 г. из Красной Армии уволен по состоянию здоровья. В феврале 1945 г. рекомендован директором рыбокоптильного завода в г. Горьком, в декабре 1945 г. направлен на работу на Афонинский кирпичный завод Кстовского р-на Горьковской обл.

28 декабря 1945 г. арестован. Горьковским областным судом 7 мая 1946 г. за антисоветскую агитацию и незаконное хранение оружия по совокупности осужден на 7 лет лишения свободы. Он обвинялся в том, что «в 1942—1944 гг., будучи на службе в Советской Армии, а

также в 1945 г., уже после войны, в присутствии разных лиц клеветал на Коммунистическую партию и ее руководителей, распространял антисоветские анекдоты, восхвалял немецкую армию, ее командование и технику и одновременно возводил клевету на Советскую Армию и ее командование, незаконно, без разрешения хранил два пистолета». Верховный суд РСФСР 23 мая 1946 г. приговор областного суда оставил в силе. 29 ноября 1946 г. исключен из членов партии «за антисоветскую агитацию». Срок наказания отбыл полностью.

С 1957 г. — зам. директора Афонинского кирпичного завода Горьковской обл. Награжден медалями.

Президиумом Верховного суда РСФСР 11 января 1957 г. приговор Горьковского облсуда от 7 мая 1946 г. и определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 23 мая 1946 г. в отношении А. О. Чернякина отменены и дело прекращено за отсутствием состава преступления.