ОЛЬГА КАБАНОВА 

 против маниловщины московских властей  19.3.1999; 

Оп.: Время, 25 сент. 1998 г. 

Уровень собрания свидетельствовал о существовании в отечестве живой и развивающейся религиозной и гуманитарной мысли, и это, что говорить, отрадно. Но было одно обстоятельство, позволившее кому-то из выступавших, оговорившись, назвать конференцию научно-практической. Актуальность и нерв дискуссии придавала не всегда названная, но в каждом выступлении подразумеваемая проблема. Проблема особенно болезненная именно для собравшихся, поскольку реальное ее решение никак от них не зависит. Назрела или нет необходимость вести богослужение на русском, а не церковно-славянском, решают не православные ученые и не рядовые священники. В инстанциях, где этот вопрос могут решить, сама его постановка кажется отчего-то кощунственной. В Синоде ведь не прислушиваются ни к доводам Аверинцева (заметившего, в частности, что перевод на русский необходим для тех текстов службы, которые произносятся от имени всех молящихся, ибо если человек говорит то, чего не понимает, то, значит, и не берет за свои слова ответственности), ни к доводам Успенского, напомнившего о трагических последствиях для русской церкви и общества "неловких" никоновских реформ, не говоря уже о мнении менее именитых докладчиков. Православные фундаменталисты чураются открытого обсуждения реальных трудностей церкви и отвергают, кажется, любой опыт развития традиции. Современная церковь пытается стать макетом церкви дореволюционной, хотя возвести его в натуральную величину решительно невозможно. 

Священник Георгий Кочетков, а именно его многочисленные прихожане в основном составляли благодарную аудиторию слушателей, практиковал ведение службы по-русски, и эта практика вызвала почти ненависть в среде традиционалистов. То, что так необходимо именно для "простаков" (выражение Аверинцева) - сделать служебные тексты абсолютно понятными (образованному человеку с церковнославянским справиться не трудно) - видится многим опасной и дерзкой умственной затеей, праздной выдумкой книжников. 

Так случилось, что Русская православная церковь за весь постсоветский и постатеистический период так и не сумела заговорить с обществом на доступном, понятном каждому языке, даже тогда, когда объяснялась по-русски. Не смогла она справиться и с накопившимися атеистическими предрассудками, так что раннеперестроечная идеализация церкви быстро обернулась равнодушием общества и демонстративной отстраненностью интеллектуалов. Диалог актуальной культуры и церкви не состоялся по взаимной неприязни сторон, не соизволивших сделать ни одного встречного шага. 

Итог более чем печальный и для церкви, все более замыкающейся на собственных проблемах, и для общества, которое, осознает оно это или нет, все же нуждается в нравственном и идейном обновлении, в обращении к вечным ценностям, к христианскому опыту. Говорить об этом трудно. Слова о действительно важном для каждого человека истерлись, профанировались, омертвели. Это понимают многие - и верующие и не верующие, и во всем разуверившиеся. Так что дискуссия о языке церкви по сути своей совсем не академическая.