Впереди жизнь. Необходимо принятие серьезного решения, от которого зависит будущая судьба. «Я окончил курс наук в 1903 году и должен был избрать себе жизненный путь. Сердце влекло меня в монастырь, но я колебался сделать решительный шаг»[2]. О той поре юности вспомнит уже старик: «образование получил в духовной семинарии, затем поступил в Соловецкий монастырь»[3]. Веками у русского народа, да и у всех верующих людей, существует древний благочестивый обычай, когда в серьезные жизненные моменты, перед принятием важных решений, за советом и помощью человек обращался к мудрым, уважаемым, авторитетным старцам.

В описываемый период времени, наиболее известными духовными руководителями в России были оптинские старцы. К ним стремились со всех концов страны, как бедные, так и богатые, простые неграмотные крестьяне и представители высших слоев общества, интеллигенция, чиновники, военные, духовенство, мещане, все кто имел нужду. Поэтому, естественной была поездка молодого человека в Калужскую губернию  в Свято-Введенский монастырь, приобретший с первой половины XIX столетия всероссийскую известность благодаря традиции старчества. Этот монастырь в то время не славился ни знаменитыми реликвиями и святынями, не обладал архитектурными красотами и т.д., но привлекал живой традицией духовного руководства и старчества.

Основание обители относится к XV столетию, когда здесь поселился бывший разбойник и предводитель шайки Опта, раскаявшийся в грехах и посвятивший свою дальнейшую жизнь исправлению и молитвенному подвигу. В XVIII веке монастырь пришел в запустение, было даже время, когда здесь проживало всего два старика монаха, причем один из них был слепой. Однако, известный святитель Филарет /Амфитеатров/[i], будучи епископом Калужским, потрудился над созданием скита при монастыре. Этот скит послужил к возрождению всего монастыря, благодаря принесенной, учениками знаменитого старца преподобного Паисия Величковского[ii] традиции старчества.

Известный святитель российской Церкви, ныне канонизированный митрополит Московский Филарет /Дроздов/ (1782-1867 гг.), провидя значение Оптиной, всячески поддерживал и способствовал возрождению православной монашеской мистической традиции. Православная Церковь, в лице оптинских старцев нашла утраченный за предыдущие столетия, общий язык с интеллигенцией, восстановила связь с образованными слоями общества. В Оптину к старцам стремились тысячи людей, в том числе побывали здесь Николай Гоголь, Федор Достоевский, Константин Леонтьев, Владимир Соловьев, Лев Толстой и многие другие. Братья Иван и Петр Киреевские стояли у истоков знаменитого оптинского книгопечатания. По всей России славилась пустынь своими изданиями святоотеческой литературы, скитская библиотека насчитывала более 30 тысяч книг и рукописей. В начале XX века при монастыре действовали книжный склад и лавка, гостиница для паломников, странноприимный дом, больница, черепичный и свечной заводы[4].

Путь паломника из Архангельска пролегал до северной столицы Санкт-Петербурга, затем по железной дороге на поезде до ближайшей к монастырю станции. Дабы у читателя сложилось более полное представление о времени и описываемых событиях, позволю привести отрывок из воспоминаний некоего путешественника, бывшего у старцев в 1903 году: «Прибыв в город Козельск Калужской губернии, в пяти верстах от Оптиной пустыни, мы пошли пешком через прекрасный, покрытый зеленью, луг. Он раскинулся перед нашим взором, как прекрасный ковер, украшенный разноцветными цветами. А на склоне горы над рекой Жиздрой виднелась Оптина – эта великая Пустынь, «Фиваида» наша, «Заиорданье»…

Подошли к Жиздре. Там паром нас ждал, готовый переправить нас через реку. Его обслуживали смиренные иноки Оптиной. И вот вступаем на почву святой обители, где все овеяно трудами, подвигами оптинских пустынножителей, их слезами и молитвой – непрестанной… Сойдя с парома, идем по шоссе к гостиницам, их было шесть… отвели нам скромный номер… Спрашиваем, - как пройти в скит к старцу… Идем … через монастырский фруктовый сад, минуем ограду монастырскую, попадаем в монастырский лес – сосновый, величественный, деревья в два-три обхвата. Идем дорожкой, ведущей прямо в скит.

Вот, наконец, подходим. Видим колокольню скита. Направо – хибарка. Это дом, где жили великие старцы Оптинские. Еще направо – домик скитоначальника. Подходим к воротам. Стучим…»[5]. Другой путешественник, добавляет в своих воспоминаниях: «Когда я приехал в обитель, то прежде всего лег спать, так как в вагоне провел бессонную ночь. Колокол к вечерне разбудил меня. Богомольцы отправились в храм на богослужение, я же поспешил в скит, чтобы иметь возможность побеседовать, когда всего менее было посетителей. Расспросив дорогу в скит, а там келию старца Иосифа, я, наконец, пришел в приемную хибарки. Приемная - это маленькая комнатка с весьма скромной обстановкой. Стены украшены портретами разных подвижников благочестия и изречениями святых отцов... Через несколько минут меня позвали к старцу. Вошел я в убогую его келейку, полумрачную, с бедной, только деревянной обстановкой...»[6].   По одному из монастырских изданий начала прошлого века узнаем о жизни в обители: «Церковная... служба велась по уставу. Пение столповое. В будние дни утреня начиналась в половине второго часа и продолжалась до половины пятого, ранняя обедня с 6 до 8, вечерня с 5 до 7. В праздники - служба более продолжительная...»[7]. В другом источнике сообщается: «Вообще же жизнь монастырская была очень насыщенная и организована по строгому распорядку, так что некогда было отвлекаться. Наиболее полно содержание жизни послушников можно представить, прочитав распорядок дня Оптиной пустыни конца XIX века, описанный в документе, найденном в рукописном отделе РГБ.  Распорядок дня в Оптиной пустыни в конце XIX века. Вставать в 6 часов: от 6 до 6.30 Умывание. Уборка, от 6.30 до 8 Часы. Чтение Св. Евангелия и чай, от 8 до 10.30, что повелят по расписанию, от 10.30 до 11 чтение. После трапезы: от 12 до 13.15, что повелят по расписанию, от 13.15 до 14.15 отдых и чай. По приходе от вечернего правила: Воскресенье, до трапезы: Чтение Св. Евангелия и Апостольских посланий. Запись и сводка вопросов при откровении старцу. Составление вопрошаний на духовные вопросы. После трапезы: Запись из книг, запись недоразумений из прочитанных книг, а также запись мыслей из них...»[8]. Выше приведенная цитата заимствована из книги посвященной местночтимому в Калужских пределах подвижнику благочестия архимандриту Амвросию /Иванову/[iii], который проходил свое послушание и готовился к принятию монашества в Оптиной пустыни. Будущего старца Амвросия звали Василием, в 1902 году ему исполнилось 20 лет. Этот простой русский парень, в последствии, таким образом, записал свои первые впечатления, о осмотре монастыря, которое проходило под руководством одного из братии: «...отец... водил нас везде и даже на дачу ходили, и нужно сказать, что всюду было чинно, хозяйственно и благодатно, чего, пожалуй, и не увидишь в мирской жизни... Паломники по благочестивому обычаю должны были начать осмотр монастыря в первую очередь с братского кладбища. Как учил при жизни старец Макарий, необходимо было поклониться почившим старцам, помянуть их и просить прощения и благословения на дальнейшее пребывание в обители»[9]. Из воспоминаний составленных по словам другого святого старца, современника и возможного сотоварища по Оптинскому паломничеству, узнаем подробности монастырской жизни, о том, как проходили «…самые различные послушания: и на кухне, и в пекарне, и на свечном заводе, и в поле»[10].

Вполне вероятно, что помимо Василия Иванова, будущего старца схиархимандрита Амвросия, мог встречаться в Оптиной Пустыни, во время своего паломничества, Трофим Мелетьев с еще одним будущим святым, - Георгием /Герасимом Лавровым/[iv], который до назначения настоятелем Георгиевского монастыря в г. Мещевске[v], проходил здесь свое монашеское делание.

Помимо Оптиной пустыни посетил наш выпускник еще и Казанский женский монастырь в Шамордино[vi], где молился на могиле знаменитого старца иеросхимонаха Амвросия /Гренкова/ (+1881г.).

Павел писал о своей поездке в Оптину: «Я открылся одному из старцев и сообщил ему обо всех своих планах, заверив его, что я всецело последую его советам»[11].

В это время в Оптиной традиции старчества продолжали известные преподобные отцы. Один из них старец Иосиф /Литовкин И./ (1837-1911гг.), ближайший ученик и продолжатель традиций преподобного старца Амвросия. «Он жил в келье отца Амвросия, и, своей кротостью, смирением и преданностью памяти своего наставника, приобрел общую любовь. Про него святой Амвросий говорил своим духовным чадам: «Я поил вас вином с водой, а отец Иосиф будет поить вас цельным вином»[12]. Как писал исследователь оптинской истории И.М. Концевич: «Распорядок дня о. Иосифа был заведен раз и навсегда. С утра он принимал посетителей. После трапезы немного отдыхал, а затем опять принимал народ. К себе он был всегда строг и никогда не позволял себе никаких послаблений. В обращении он был ровен со всеми. Его краткие ответы и сжатые наставления были действительнее самых продолжительных бесед. Кроме влияния своим благодатным словом на душевное расположение человека, о. Иосиф имел еще несомненный дар исцеления болезней душевных и телесных. Случаев, в которых ясно обнаруживается его дар прозорливости, так много, что не возможно их передать»[13].

Скитоначальником тогда был отец  Венедикт /Дьяконов/[vii], в последствии ставший архимандритом Свято-Пафнутьева Рождества Богородицы монастыря в древнем городе Боровске[viii] и благочинным всех монастырей Калужской епархии, а настоятелем самого монастыря являлся отец архимандрит Ксенофонт. Сохранилось свидетельство об этом  священнослужителе: «Ксенофонт, архимандрит и настоятель Оптиной пустыни, смиренный, строгий, молчаливый и благоговейный хранитель оптинских преданий, из крестьян»[14].

Известны имена старцев проживавших в Иоанно-Предтеченском скиту при Оптиной  пустыни, - это преподобный иеросхимонах Нектарий /Тихонов/ (1857(8?)-1928гг.), усердный делатель молитвы Иисусовой, любивший уединение. Отца Нектария еще называют последним оптинским старцем, т.к. он пережил трагические революционные события и был свидетелем разорения обители.

В то время, когда Трофим Мелетьев совершал паломничество в Оптину, келейником старца Нектария был, находившийся еще в сане иеромонаха преподобный Варсонофий /Плиханков П.И./ (1845-1913гг.). О старце Варсонофие свидетельствовали современники, - он был «истинный старец… Господь ему непосредственно открывает прошлое, настоящее и будущее людей. Это и есть прозорливость»[15].

Еще один ученик святого старца Амвросия, жил в то время в монастыре, - это отец Анатолий младший /Потапов А./ (+1922г.), «по своему внешнему согбенному виду, и по своей манере выходить к народу… и смиренному обращению с людьми, напоминал преподобного Серафима Саровского»[16]. Как свидетельствует житие отца Анатолия, он «многие годы провел в скиту келейником у великого старца Амвросия. После его смерти, будучи еще иеродиаконом, старчествовал в скиту, и вскоре стал общепризнанным старцем Оптиной пустыни»[17]. 

Будучи выпускником Архангельской духовной семинарии, молодой человек, впрочем, как тысячи подобных ему простых русских людей, приезжая к старцам, общался со святыми людьми. В наше время Церковь прославила, наряду со старцем Амвросием многих из его учеников и среди них, как раз те самые священники, монахи, духовники к которым обращался за духовным советом в важный переломный момент своей жизни будущий епископ Павел. В православном церковном календаре, издания Московской Патриархии, под 24 октября по новому стилю, указывается праздник именуемый: «Собор преподобных Оптинских старцев», который объединяет память известных нам святых, бывших старшими современниками двадцати трех летнего Трофима Малетьева, это: преподобные Иосиф, Варсонофий, Анатолий, Нектарий[ix].

Старческое благословение передавало волю Божию, которая заключалась в принятии Трофимом иноческого пути. Преподобный отец «… нашел, что мне подходит монашеская жизнь. Следуя его совету, я просил, чтобы меня приняли в Соловецкий монастырь, что и было исполнено»[18], - рассказывал позднее владыка.

СОЛОВЕЦКИЙ МОНАСТЫРЬ

Таким образом, Трофим, следуя духовному совету, направляется в Спасо-Преображенский Соловецкий монастырь. Обитель эта хорошо известна благодаря своей богатой истории.

Острова Соловецкого архипелага расположены в 165 километрах от Полярного круга. Древняя Соловецкая обитель существует с XV в.

За многовековое существование, здесь прославились многие русские святые, были построены величественные храмы, собраны народные святыни, в виде чудотворных икон и других реликвий. Трофиму Мелетьеву этот монастырь, можно сказать, был родным и знакомым с детства.

Своего расцвета обитель достигла во времена настоятельства святого Филиппа (Колычева)[xi] в XVI веке, когда была создана уникальная система мелиорации, соединившая специальными каналами 52 озера на острове.

К рубежу XIX-XX веков трудами братии и богомольцев монастырь превратился в уникальный оазис среди полярных широт. За короткий период навигации, около восьми тысяч богомольцев посещало обитель. Для этой цели существовало сообщение. Людей с материка к Соловецкой пристани, находящейся у главных ворот обители, доставляли пароходы «Михаил» и «Соловецкий». В 1903г. к ним прибавился еще один – «Вера»[20].

В остальное время, в течение восьми месяцев в году, остров становился недоступным, и прерывал свою связь с внешним миром. Спасо-Преображенский монастырь жил своей жизнью, помимо собственно обители, живущей ритмом молитвы, богослужения и духовного делания, здесь были двухгодичное училище, иконописная школа, больница, богадельня для социального призрения и различные мастерские[21].

Достижения монастырской системы хозяйствования были представлены в 1903г. на Всероссийской выставке, проходившей в Ярославле. Полярная обитель поставляла российскому потребителю овощи, огурцы, лук, картофель. Монахи славились изготовлением изделий из дерева и кожи, в основном оленьей и производством посуды[22].

Начиная с 1903 года, молодой послушник ступил на стезю монашеского делания. Принимали в число насельников обители молодого Трофима наместник иеромонах Федот и духовник старец иеромонах Ипполит[23].

В течение последующих пяти лет Мелетьев прошел традиционные степени посвящения. Сначала послушник, затем, рясофорный инок и, наконец, пострижение в мантию. В России, как и в других православных странах, существует древний обычай, когда в монашеском постриге, меняется имя человека. Трофим Мелетьев стал монахом Павлом. Обряд пострижения над ним совершил настоятель монастыря архимандрит Иоанникий.

В 1908 году монах Павел преосвященным епископом Архангельским и Холмогорским Иоаникием (Казанским), был рукоположен в иеродиакона. Через два года, сменивший Иоаникия епископ Михей /Алексеев/ (1851-1931гг.)[xii] совершил священническую хиротонию иеромонаха Павла. «Таким образом, я пробыл в монастыре шесть лет. Сердце мое было вполне удовлетворено молитвой и работой… Как хотел я там остаться! Но Провидение судило иначе», - напишет владыка в 1962г., оформляя свои воспоминания[24]. В его жизни наступил новый период.

В скором времени молодой иеромонах удостаивается возведения в сан игумена, чему способствовали следующие обстоятельства: «...по решению начальства стал заниматься миссионерской деятельностью на севере России»[25]. «Архиепископ Архангельский обратился к отцу настоятелю, с просьбой отпустить меня из монастыря для служения душам человеческим, ибо в епархии сильно ощущался недостаток в священниках. Мои начальники не могли не исполнить этого желания, и я был отпущен. Я получил звание игумена и стал миссионером в Северной России»[26].

МИССИЯ В ЗАПОЛЯРЬЕ

На территории Архангельской губернии, до революции насчитывалось 816 церквей и часовен, при которых действовало 275 церковно-приходских школ[27], помимо русского населения в северной заполярной части проживало местное население - ненцы, по дореволюционной терминологии называвшееся «самоедами». По происхождению они относятся к финской языковой группе, отсюда и название: «саамы».

Церковь занимала свою, определенную позицию в непростых отношениях, которые складывались между туземцами и русским. Церковные источники говорят о том, что нередким был обман, закабаление, финансовое превосходство, жажда наживы и т.д. со стороны тех, кто общался с племенами местных жителей. Колонизация сопровождалась ограблением самоедов и приобретением богатства русскими купцами и охотниками «не всегда благородным путем и по Божьи»[28].

Северяне промышляли ловлей рыбы в реках и озерах, забоем морского зверя, оленеводством и охотой в тундре. Климат здесь суровый, реки покрыты льдом восемь месяцев в году.

Христианизация саамов народов началась в первой четверти XIX века, при епископе Неофите /Докучаеве-Платонове/[xiii], трудами первого миссионера в этом крае священника Феодора Истомина. Затем решением Синода, под руководством архимандрита Вениамина /Смирнова/ была устроена особая миссия с двумя походными церквями. Проводилась работа по переводу молитв, Катехизиса и Нового Завета на местный язык. Количество национальных приходов увеличилось до трех, при церквях были устроены школы для детей[29].

Один из русских купцов в 1885г. построил Никольский храм в Югорском шаре на крайнем севере. До ближайшего прихода за 600 верст отсюда, приходилось добираться почти месяц. Через пять лет епископ Архангельский Нафанаил /Троицкий/ (1864-1933гг)[xiv] учредил скит из одного иеромонаха, двух иеродиаконов, монаха и четырех послушников. В 1899г. этот скит передали в ведение Соловецкого монастыря[30].

В епархиальном источнике говорится о миссионерской экспедиции предпринятой в 1887г. иеромонахом Никольского карельского монастыря Ионе[31].

В самом конце XIX века в Архангельске была образована специальная комиссия, целью которой являлась задача по исправлению и созданию новых переводов церковных текстов на языки местного населения[32].

Сохранились свидетельства некоторых священников, осуществлявших миссионерские поездки по северному краю: «Насколько бедна материальная жизнь самоедов… настолько же, если еще не более, бедна и жизнь духовная. Хотя они и считаются христианами, как просвещенные святым крещением, но большинство из них являются таковыми только по имени. Ведя кочевой образ жизни, завися постоянно от массы крупных и мелких благоприятных и неблагоприятных обстоятельств, местные самоеды всем этим обстоятельствам придают особое значение, все истолковывают по-своему. Частые случаи сильного падежа оленей приводят самоедов в уныние; сопоставляя  благосостояние своих предков в отдельные годы с нынешним своим оскудением, они невольно приходят к вопросу, - не прежние ли это боги (языческие) разгневались на них за их измену им. И вот, считаясь христианами, они начинают умилостивлять своих прежних богов, принося им жертвы… не только крещеные самоеды, но даже и некоторые православные русские, посещающие тундру, побаиваются идолов и украдкой не прочь совершить им и жертвоприношение»[33]. Наивные дети природы говорили: «В Бога то, брат и мы веруем, а без болванов в тундре все-таки нельзя быть…»[34]. Многократно православные священники пытались отбирать, уничтожать и сжигать идолов, «да сколько… не жгли, ничего не поделали, болваны живы и поныне… самоеды упорно их восстанавливали», - писал в отчете один из миссионеров[35].

О духовном состоянии этого народа читаем далее: «Несомненно, что понятия их о вере христианской крайне скудны и ограничены, что они, исповедуя христианскую веру, - т.е. ставя в чумах святые иконы, зажигая перед ними в дни праздников свечи или лампады, посещая, если придется церковь, в тоже время не могут отрешиться от почитания своих прежних божков, принесения им жертв и т.п.»[36]. Вера самоедов была не глубокой. Обряды и почитание святых, носили утилитарный, практический характер. Интересное замечание одного из миссионеров о том, что в чумах чаще всего встречались иконы святителя Николая, Георгия Победоносца, Флора и Лавра, священномученика Власия, как раз подтверждают это. Крайне редко можно было встретить иконы Спасителя и Божией Матери. Не вера, а обрядоверие, суеверие обреталось здесь. Иллюстрацией качества христианской веры, может служить, следующая история:

Один самоед, по обету совершил паломничество в Соловецкий монастырь, прожил там месяц, участвовал в службах, говел, причастился, пожертвовал сумму денег, а «на обратном пути, чтобы не обидеть идолов, принес в жертву двух оленей и развесил по священным деревьям несколько кусков цветной материи. И подобных случаев масса»[37].

Миссионерам приходилось совершать опасные путешествия, преодолевать огромные расстояния, испытывать недостатки. Отчеты о пастырских поездках полны подробностей: «Не раз приходилось нам, не найдя самоедского чума, ночевать под открытым небом и оставаться без теплой пищи и чая более суток; приходилось питаться одним мерзлым хлебом и мясом, насколько они могли поддаваться действию зубов, а жажду утолять вместо чая снегом… Спать приходилось на голом снегу. Но каков этот сон? Со всех сторон тебя пронизывает резкий холодный ветер, и укрыться от него нет никакой возможности, холод забирается везде и по телу пробегают «мурашки», появляется ломота в костях, голова тяжелеет; мысль здравая, ясная начинает отсутствовать; сердце наполняется жгучей, щемящей тоской и отчаянием, а с высоких темных небес смотрит на тебя безучастная к людскому горю и страданию луна, разливая по всей окрестности холодный и бледный свет; мигают мириады ярких звездочек и своим ярким жизнерадостным мерцанием как бы насмехаются над бессилием и беспомощностью человека»[38].

Предшественник Мелетьева на миссионерском поприще писал: «Во время метели свету Божьего не видно; вверху и внизу и со всех сторон кружится и носится снег, поднимаемый ветром с земли или сыплющийся с облаков. Тундра во время метели то же, что море летом во время сильной бури, только здесь тебя обдает не холодной водой, а мелким снегом, который слепит глаза и режет лицо. Горе путнику, застигнутому на дороге в такую погоду. Чум поставить нет никакой возможности: ветер с силой вырывает у тебя из рук шест, и сколько бы не трудился, все будет безуспешно; даже и посторонняя человеческая помощь здесь бесполезна и никто и ничто не может облегчить горькой участи и страданий человека. Одна, во время метели, надежда только на промысел Божий, от Бога жди только спасения и утешения, если Ему угодно будет во время остановить разбушевавшуюся стихию»[39].

Очевидно, выбор управлявшего с 1912 по 1921гг. Архангельской епархией владыки Нафанаила (Троицкого), при подборе претендента на вакантную должность епархиального миссионера, не случайно остановился на кандидатуре Павла Мелетьева. Помимо семинарского образования, в свое время молодой человек, успешно «сдал экзамен за педагогические курсы при Санкт-Петербургском учебном округе»[40]. Именно такой молодой, энергичный священник-педагог требовался для работы в отдаленных селениях севера по расширению противоязыческой миссии. «Нужна постоянная бдительность и внимание со стороны православного миссионера по отношению к этим детям в вере; нужна постоянная проповедническая деятельность… миссионеров и прочная постановка школьного дела… чтобы вывести их из печального религиозного положения и довершить окончательное обращение их в христианство», - читаем в Епархиальном источнике[41].

Священники-педагоги требовались для работы в школах, которые создавались для просвещения аборигенов. Миссионерский комитет в Архангельской епархии на свои средства содержал 10 инородческих школ. В 1902г., такие школы были устроены для детей ненцев по одной в Печерском и Мезенском уездах[42].

Русская Православная Церковь во все времена особое внимание уделяла усилению своей миссионерской деятельности. Достаточно вспомнить, что именно благодаря подвижникам монахам, стремившимся к уединению, осваивались новые места, когда вслед за созданием скитов, приходов и монастырей, просвещались окраины,  шла христианизация инородческого населения и вслед за этим мирная колонизация новых земель. С 1908 года, по решению Святейшего Синода в Российской империи действовали особые правила, регламентирующие деятельность внутренней миссии. Согласно, этих правил основной упор в работе епархиальных окружных миссионеров делался на увещевательные беседы с населением, большое внимание уделялось созданию миссионерских школ, в том числе женских. Недостатки в церковно-приходской и миссионерской работе происходили из-за общего неудовлетворительного состояния дел в области административного управления всех уровней, упадке культуры богослужений, плохого материального и нравственного состояния духовенства. «Поэтому, - как пишет исследователь, - была выдвинута задача усилить миссионерскую деятельность, привлечь способных и опытных миссионеров для выработки новых приемов полемического и апологетического воздействия»[43]. В 1908г. в Архангельской епархии проводились серьезные мероприятия, связанные с улучшением миссионерской работы. Создается единый миссионерский совет, в период 1902-1913гг., действовало десять миссионерских школ. В начале XX в. работали летние миссионерские курсы, специальная переводческая комиссия, в которой состояли опытные священники, и преподаватели семинарии занималась переводом и изданием книг на языках северных народов саами-лопарей и самоедов-ненцев и др.[44].