МОСКВА

В июле 1925 г. отца Павла освобождают из заключения. Встает вопрос, что делать дальше? - Куда идти? В стране разруха, свирепствует террор, церковная жизнь расстроена. События, иллюстрирующие ситуацию, на фоне которой пришлось освобожденному из-под стражи провинциальному священнику налаживать свою жизнь, были таковы: компания по изъятию церковных ценностей; показательные судебные процессы над духовенством; травля в печати всего того, что связано с церковью; арест, судебное следствие, попытки изоляции и дискредитации патриарха Тихона; разгул обновленчества; произвол властей и т.д. Историк пишет: «В течение 1924 года все руководящие архиереи Русской Православной Церкви оказались в тюрьмах и лагерях»[1].  Духовенство в то время называли лишенцами, т.к. оно действительно было лишено прав, находилось в дискриминации. Сам факт принадлежности к духовному званию, автоматически ущемлял общественно-политический статус человека, делал его врагом социалистического строя и советского общества, переводил в разряд классового врага. Конституция Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, принятая в 1918 году, гласила: «Не избираются и не могут быть избранными… г) монахи и духовные служители церкви и религиозных культов… »[2]. Законодательно объявлялось о лишении политических прав религиозных служителей «всех исповеданий и толков, для которых это занятие является профессией»[3].

Игумен Павел направляется в центр, в столицу, не нужно забывать, что в стране разруха и голод. «Я поехал в Москву, где меня приняли к себе мои друзья-священники, у которых я смог немного набраться сил»[4]. Находясь в среде известных клириков, отец Павел получает моральную и материальную поддержку. Среди его друзей и благодетелей были преосвященный владыка Иоасаф /Шишковко-Дрелевский/[5](+1935 г.), с 1923 года бывший епископом Малоярославецким, викарием Калужского архиерея, с 1930 года проживавший в Серпухове, в качестве викария Московской епархии; а также епископ Павлин /Крошечкин/[6]. Преосвященный владыка Павлин закончил свою земную жизнь мученически, с 1930 года он проживал в городе Боровске, как викарий, а через год стал управляющим Калужской епархией. В 1937 году святитель был расстрелян в Могилеве. На Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году архиепископ Могилевский Павлин был канонизирован в лике святых. Печатные материалы о Мелетьеве говорят: «Освобожденный в 25-м году владыка опять занялся миссионерской деятельностью в Москве, Калуге и Серпухове»[7].

Биографические записки о преосвященном епископе Павлине содержат сведения о том, что он после очередного тюремного заключения он «некоторое время… жил в Москве то у одного, то у другого из своих друзей и знакомых… изредка входя в молитвенное общение с близкими по духу людьми»[8]. Одним из таких близких по духу и стал игумен Павел, обласканный вниманием и духовной опекой  святителя Павлина. Близко знаком был в годы, своей относительной свободы  Павел Мелетьев, также с архимандритом Донского монастыря отцом Исихием.

Чтобы проиллюстрировать  те процессы, которые проходили в то время в стране, позволю привести цитату официального церковного историка: «Началось массовое закрытие церквей. В 1928 году Русская Православная Церковь имела более 30 тысяч приходов… - 2/3 от дореволюционного количества. В 1928 году закрыто было 534 церкви, а в 1929 – уже 1119 храмов. В 1930 году упразднение православных общин продолжалось с нарастающим темпом. В Москве из 500 храмов к 1 января 1930 года оставалось 224, а через два года – только 87 церквей, находившихся в юрисдикции Патриархии»[9]. В 1929 году в столице ликвидирована знаменитая Иверская часовня возле Кремля, в 1930 году закрыт Симонов монастырь, в 1931 году уничтожен храм Христа Спасителя.

Ради наглядности и в качестве иллюстрации, да разрешит читатель сделать небольшой беглый обзор официальной прессы тех лет. Итак, некоторые выдержки из публикаций: «Комсомольская Правда» от 17 января 1930 года писала: «Ставка совершенно четко и ясно делается на ликвидацию Церкви и полное уничтожение религиозных предрассудков». «Задача осуществления пятилетки со всей остротой ставит вопрос о сокрушительном ударе (это выражение взято из передовицы «Правды») - по религии», («Антирелигиозник», № 1, 1930г.). Параллельно с массовым насаждением коллективизации в деревне в экстренном порядке «ликвидируется и религия». «Воинствующий безбожник сам понимает, что колхоз с церковью и попом – это нечто достойное юмористического журнала» («Безбожник у станка», № 2, 1930 г.).

«Ликвидируя кулачество, как класс, необходимо разбить и его идеологические вышки – религиозные организации » (« Беднота », 16 февраля 1930г.)»[10]. По поводу приближающегося праздника Пасхи 1930 года, в одном из журналов писалось: «Борьба с религией и религиозными организациями… принимает сугубо политический характер. Именно поэтому на борьбу с религией мы должны поднимать самые широкие слои трудящихся масс. Антипасхальная кампания, должна быть, поэтому максимально использована для еще более усиленной агитации среди верующих за закрытие церквей, сдачу колоколов, за выход из религиозных общин, за отказ от икон и принятия на дому попов.., за окончательный отказ от религиозных праздников»[11]. В другой статье о «плане антирелигиозной компании» в Москве говорилось: «Антипасхальная кампания проводится под лозунгом «за безбожную Москву…». Мы ставим задачу добиться закрытия церквей и других молитвенных зданий города Москвы…»[12].

Вырвавшись из тюремных застенков, не мог ревностный пастырь отец Павел Мелетьев оставаться равнодушным свидетелем происходящих событий, с воодушевлением принялся он использовать отпущенную ему свободу для пользы Божией. «Главным моим делом, пишет епископ Павел, - оставалась миссионерская работа. Безбожная пропаганда причиняла много зла, но, с другой стороны, я мог констатировать, насколько вера была жива в народе»[13].

Не имея постоянного места служения, из-за того, что административная жизнь церкви находилась в совершенном расстройстве, игумен посещает, взявших его под свой святительский омофор преосвященных. По их благословению служит на приходах, проповедует, использует свой северный опыт епархиального миссионера, обличает безбожие, выступает против раскольников и нарушителей церковного единства, борется с обновленчеством, спасает души. В своих воспоминаниях, в последствии, он напишет об этом времени: «Я работал в Москве, а также в Калуге и в Серпухове, до 1931 года»[14].

ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ

Московский Донской монастырь, бывший местом резиденции Святейшего патриарха Тихона, после его смерти в 1925г. оставался одним из важнейших духовных центров православной Москвы. Патриарх умер на Благовещение[i], отец Павел был освобожден из заключения через четыре месяца после этого события, и вскоре по прибытии в Москву, находит приют и поддержку благодаря знакомству с наместником обители, в Донском монастыре. Этот знаменитый монастырь был основан в 1591 году, в честь спасения столицы от нашествия хана Казы-Гирея, когда русскими войсками был отбит последний татарский поход на Москву. Чудесную помощь христианскому войску оказала Пречистая Богоматерь через Свою икону именуемую «Донская»[ii]. Эта чудотворная икона дала название обители. Недалеко от монастыря находились также казармы, в которых, до революции размещался гарнизон Донских казаков, проходивших службу в Москве.

В Российской истории монастырь был связан с именами знаменитых исторических личностей Борисом Годуновым, царевной Софьей, Петром I и т.д. Широко известен некрополь Донского монастыря, где похоронены знаменитые представители русской культуры и общественные деятели. Проживая среди братии, естественно игумен Павел, участвовал в братских молитвах и послушаниях, сослужил в порядке чреды в храмах монастыря, молился в Малом соборе у могилы усопшего святителя исповедника Тихона. В это время в обители бывали известные архиереи, авторитетные священники, множество верующих паломников посещало монастырь. Власти закрыли монастырь через два года после кончины Святейшего патриарха Тихона, в братском корпусе поселили жильцов, использовав кельи, как коммунальные квартиры. На территории обители была устроена автобаза[15].

КАЛУГА

Игумен Павел /Мелетьев/ в калужский период своей жизни был здесь сотрудником и соработником на ниве Христовой преосвященного епископа Павлина, который управлял здесь епархией.

О Калуге 20-30-х годов можно сказать то, что события, происходившие здесь, мало, чем отличались от того, чем жила страна, - те же аресты духовенства, закрытие церквей и монастырей, кощунства над святынями.

По отчетным данным, в дореволюционный период, в Калужской епархии насчитывалось 725 церквей, в которых совершали службу свыше 1,5 тысяч клириков, включая священников, диаконов и псаломщиков[16].

Еще до приезда Павла /Мелетьева/ в Калугу из всех находившихся в пределах епархии шестнадцати «монастырей и общин монахи и монахини (были) выселены»[17]. В 1929 году, после ликвидации Мещевского Свято-Георгиевского монастыря, «монахи закрытой обители образовали вокруг собора некое подобие монастырской общины, с уставными службами в соборе. Они жили теперь по частным квартирам, но все строго выполняли устав. Отец Иоанникий, выполняя благословение епископа, помогал монашествующей братии, и в особенности тем, кто по старости или болезни не мог себя содержать. Наличие вокруг городского собора некоторого числа монашествующих обратило на себя внимание властей. В это время властями проводилась коллективизация, к которому они сами относились, как к мероприятию рискованному, и от того опасались крестьянских восстаний и сопротивления - или пассивного, когда люди не шли в колхозы, или активного, когда они готовы были идти на физическое сопротивление. Священнослужителей и монахов власти считали первыми своими врагами, а, зная, что это наиболее просвещенные люди, почитали их врагами вдвойне»[18]. В октябре 1932г. в Мещевске были арестованы 19 человек, из них одиннадцать - монахи и монахини, среди них был и игумен Иоанникий[iii].

В 1924 году был закрыт кафедральный Троицкий собор, в его стенах разместился дом народных собраний. При этом погиб уникальный иконостас[19]. Имеются свидетельства о том, что в 1929г. в разных городах, в том числе и в Калуге городской совет энергично проводил в жизнь «постановление избирателей о закрытии церквей»[20]. С церквей снимали колокола. Как писалось в официальном издании тех лет: «…прокатилась и была «успешно» завершена компания по сдаче храмовых колоколов в фонд индустриализации и механизации сельского хозяйства»[21]. И, тем не менее, в Калуге, богослужения еще продолжали совершаться в четырнадцати храмах, «а это было уже редкостью. Здесь находилась чудотворная икона Калужской Божией Матери. Здесь когда-то подвизались святые угодники Божии – преподобный Тихон Калужский, праведный Лаврентий и преподобный Пафнутий Боровский. Здесь была когда-то знаменитая, по всей России известная своими старцами Оптина Пустынь. Матерь Божия Своим покровом осеняла Калужскую епархию. Святые угодники калужские своими молитвами охраняли ее. Даже самое местоположение Калуги своей живописностью невольно привлекало к себе»[22]. Среди действующих церквей Калуги были: Казанский храм под горой, недалеко от реки Оки, Богоявленский храм, храм Покрова Божией Матери, «что на рву», на окраине города за кладбищем еще продолжали совершаться богослужения в Крестовом храме бывшего Лаврентьева монастыря. Службы велись и в селе Калужка, расположенном в 8 километрах от города, где некогда была обретена чудотворная Калужская икона Богоматери. Служил здесь в 30-е годы священник отец Кирилл.

Сама святыня, в 30-е годы XX в. находилась в руках обновленцев[23].

Обратимся к публикациям в прессе тех лет. Из которых узнаем о том, что, например, в городах Калужской епархии Спас-Деменске и Козельске партийные организации настолько усердно боролись с религией, что информация о них попала на страницы центральных газет. Выполняя задание партии по коллективизации, местные руководители вместо подготовки к посевной «штурмовали не землю, а небеса… Здесь колхозы строились при помощи милиции и суда, при помощи угроз «послать в Соловки… Коллективизацию начали с закрытия церквей»[24]. К началу апреля 1930 года в этом районе из 15 действующих церквей было закрыто 13[25]. «Все это делалось, разумеется, верхами, а не самими массами. Верующие… валом валили в райисполком с просьбой открыть церкви. Но безрезультатно», - писала по этому поводу газета «Комсомольская Правда»[26].

О масштабах репрессий против духовенства в пределах Калужской епархии свидетельствуют факты. Так согласно статистическим материалам, приведенным областным отделом ФСБ, в предвоенный период через карательные органы прошло свыше 500 человек, из числа служителей культа[27]. Как сообщает, вышедший под редакцией архиепископа Климента /Капалина/ эксклюзивный сборник «Земля Калужская – земля святая»: «Всего, по имеющимся данным, за 1929-1941гг. в Калужской епархии были приговорены к разным мерам наказания, в том числе к расстрелу, 411 священников, 116 церковнослужителей, пять приходских старост, 161 человек из монашествующих»[28].

Среди репрессированного калужского духовенства, возможно знакомого с Мелетьевым, так как время их ареста приходится на тот период, когда игумен Павел проживал в Калуге, были, например: братья священники отец Евгений и отец Георгий Беляевы, служившие в Свято-Георгиевском храме, получившие по три года исправительно-трудовых лагерей. В 1931 году «тройкой» ОГПУ Московской области по статье 58, пункт 10 УК РСФСР бывшая игумения Калужского женского монастыря Ангелина Гуляева и ее родная сестра монахиня этого же монастыря Ксения были осуждены на пять лет. Срок тюремного заключения заменили высылкой в Казахстан[29]. Кроме всего прочего, церковное единство раздиралось обновленцами. Ситуация усугублялась тем, что часть духовенства, вместе с храмами перешла в раскол. «Обновленческая» епархия со своим епископом просуществовала до 1939г[30].

СВЯЩЕННОМУЧЕНИК ЕПИСКОП ПАВЛИН (КРОШЕЧКИН)

Правящему Калужскому епископу Павлину и его верным спутникам, соработникам и единомышленникам, среди которых был игумен Павел /Мелетьев/ пришлось испытать много лишений и скорбей.

Административная деятельность Калужского епископа была крайне ограничена. «Она вообще, можно сказать, была заключена в тесные рамки, которые с каждым последующим годом сжимались все теснее. Он страдал, видя Церковь, раздираемую извне и изнутри… Вдвойне страдал, сознавая свою беспомощность и невозможность развернуть свою апостольскую деятельность во всей силе»[32], читаем в исторических материалах о владыке. Епископ был вынужден находиться в Калуге. Пастырские поездки по епархии в пределах области были не возможны, из-за запретов властей. Владыка Павлин, как сообщает источник: «…приехал не один, а, как выражались некоторые, «с целым штатом»[33].

Унижения, поношения, тайные и явные обиды, доносы и сплетни от недобрых людей выпали на долю владыки и его «штата». В житийных материалах говорится о том, что много «перенес он от злых людей… О многом можно было только догадываться… Духовенство калужское в подавляющем большинстве, как это ни странно, отнеслось… более чем холодно, даже, можно сказать неприязненно… Их коробила его простота в обращении, его смиренный монашеский вид. Они привыкли видеть в лице архиерея важного, окруженного ореолом недоступности владыку, начальника церкви, а здесь все было наоборот – преосвященный Павлин был неизменно прост и доступен»[34].

Владыке Павлину в то время было уже более пятидесяти лет. Остались некоторые воспоминания духовных чад владыки, которыми можно воспользоваться и привести здесь, в качестве подробностей: «У него было совсем простое русское лицо. Но внутренняя духовная красота делала это простое лицо прекрасным. Одевался преосвященный просто, по-монашески. Движимый чувством милосердия, он часто покупал вещи, которые ему совсем не были нужны, и платил за них столько, сколько запрашивали, по заповеди евангельской: «просящему и тебя – дай…». Примером его бескорыстия и любви к ближнему может служить следующий случай из его жизни. Испытывая недостаток в необходимых продуктах питания, преосвященный однажды, незадолго до Пасхи, послал прислуживающих ему людей к одному благодетелю в район. Продукты – мука, масло, крупа, творог, яйца и тому подобное – везли на лошади. Все это трудно было тогда достать. На пути в Калугу, в одной деревне, где они останавливались для отдыха, их обокрали. Унесли все, что было уложено в санях. Приехали они с пустыми руками, и, когда с волнением и страхом предстали пред преосвященным, он, выслушав их скорбный рассказ о случившемся, спокойно сказал: «Не тужите… Ведь это мы голодного накормили…»... Владыка любил службу Божию и служил часто. По окончанию божественной службы он всегда всех благословлял, стоя на амвоне. Благословляя, он обычно начинал петь общеизвестные церковные песнопения, всех, привлекая к общему пению. Это общее пение, это «братание» с народом некоторыми, по наущению диавола, было принято среди калужского духовенства крайне недоброжелательно. Последовали насмешки, а в отдельных случаях, даже грубые, оскорбительные выражения по адресу преосвященного, но он как бы не замечал ничего…»[35].

Однако, не смотря ни на что, епископ привлекал к себе сердца простых людей. Калужане полюбили его. Что явилось источником таких теплых, искренних и глубинных чувств между архипастырем и его паствой? На поставленный вопрос отвечает жизнеописание святителя: «Любовь… к людям, к человеку, каков бы он ни был – старый или молодой, красивый или безобразный, умный или неразумный. Он всех любил одинаково, видя во всех и каждом образ Божий. Поэтому и сердца всех людей бессознательно стремились к нему, движимые одним чувством – за любовь воздать любовью»[36]. Этот святитель Божий и оказывал покровительство гонимому игумену Павлу /Мелетьеву/, давал ему возможность относительно спокойной жизни, возможность совершения богослужений и духовного утешения.

Кафедральным собором, в котором по благословению епископа служил отец Павел, в то время была Казанская церковь.

Владыка Павлин жил здесь же, его квартира находилась буквально в нескольких шагах ходьбы от храма. В жизнеописании святителя приводятся сведения: «Это был большой, старинной архитектуры храм с позолоченным, потемневшим от времени иконостасом и выстланным чугунными плитами полом. Главный предел в этом храме был в честь Преображения Господня, а называли его Казанским по тому, что там находилась местночтимая икона Божией Матери Казанской. Впоследствии храм был переименован преосвященным Павлином в Преображенско-Казанский собор»[38].

По зарубежным публикациям возможно, восстановить некоторые подробности церковной жизни Калуги в тридцатые годы XX в. Эти времена «в экономическом отношении были трудными. Дров в храме не было, да и средств, чтобы приобрести дрова, тоже не было», - это описание касается Казанского архиерейского храма, - «Храм находился на одной из окраин города, под горой. К нему вел крутой спуск. Осенью и зимой, особенно в гололедицу, желающих посещать этот храм было мало, а поэтому и средств в храме не было… По причине невозможности отопить обширное помещение храма, церковным советом был оборудован для совершения служб подвал под церковью. Внутренность подвального храма была до крайности проста и бедна. Кое-как сколоченный, покривившийся иконостас, низкий потолок со сводами, давно не беленые стены. Бедность и убожество. Было сыро и сильно пахло кислой капустой из соседнего, занятого «Овощебазой» подвала, но зато было тепло.

В этом «пещерном храме» и пришлось служить преосвященному в холодные месяцы года. В Калуге было много благолепных храмов. В них и средства находились для отопления. Но владыка, не желая на первых порах портить отношения с церковным советом, терпеливо служил в подвальном храме, вспоминая смирившего Себя Господа Иисуса Христа, родившегося в убогом вертепе. К концу Великого Поста 1931 года преосвященному удалось убедить церковный совет приобрести дрова для отопления верхнего храма и установить временную железную печку. Все расходы были оплачены владыкой из епархиальных средств»[39]. «С внешней стороны богослужения преосвященного Павлина в Преображенско-Казанском соборе были обставлены бедно, по независящим от него обстоятельствам,… Невзирая на малочисленность сослужащих и бедность обстановки, преосвященный умел придать своим богослужениям торжественность и поднять молитвенный дух предстоящих. Служил он восторженно, весь, отдаваясь молитве, вкладывая всю душу в смысл произносимых им святых слов»[40].

Игумен Павел посещал дом владыки Павлина, который жил рядом с храмом. Вот описание архиерейского жилища: «Домик был старый, но добротный, с мезонином-светелкой и запущенным, заросшим сорными травами садиком. Во дворе был колодезь. Домик стоял на тихой, поросшей зеленой травкой улице. А из его окон открывался чудесный вид на заречные дали. Из березовой рощи, которая казалась совсем близко, ранним весенним утром доносилось пение соловья и кукование кукушки»[41]. «При доме преосвященного был вырыт небольшой прудик для того, чтобы спустить воду из подвала под домом, так как пробился ключ. В этот прудик были пущены карасики. Преосвященный любил прогуливаться возле пруда, любовался на рыбок, кормил их и даже благословлял»[42]. «Двери его дома по-прежнему были открыты для всех. Приходили и приезжали священники по делам церковным… начали навещать его миряне, взрослые и дети. Как растения стремятся к солнцу, источнику света и тепла, так и они стремились погреться в лучах его любви, унести в своей душе частицу тепла и света божественного.

Из Москвы,… а также из других мест многие приезжали навестить его и отдохнуть душою около этого богатого любовью сердца. Иноки разных монастырей, помнящие и благоговейно любящие его, а также из мирян многие приезжали к нему запросто. Некоторые из них по долгу гостили, помогая своими трудами и посильными приношениями. Стараниями их рук домик преосвященного Павлина принимал все более и более уютный и благоустроенный вид. Был расчищен и засажен овощами участок земли при доме. Была устроена беседка под большим развесистым тополем. В ней любил преосвященный читать в летние теплые дни. В ней и обедали. Там иногда он и посетителей принимал»[43]. Владыка Павлин очень любил книги. «Из этих книг составилась порядочная библиотека, около двух тысяч томов. Часть книг находилась в его кабинете. Для этого были устроены полки на одной из стен, в несколько рядов. Все они до самого потолка были уставлены книгами»[44]. «У преосвященного Павлина было очень много икон. Они украшали все стены не только его кабинета, но и стены приемной комнаты, которая одновременно служила и столовой»[45].

Позволю высказать предположение, что в калужский период своей жизни, отец Павел, вполне вероятно, встречался с будущим известным старцем архимандритом Таврионом /Батозским/[iv], который, так же в это время проживал в Калуге. Сопоставление некоторых подробностей из жизни отца Тавриона позволяет выстроить следующую картину. В 1925 году епископ Павлин рукоположил Батозского в иеромонахи, хиротония состоялась в одном из Московских монастырей. Затем, в 1930-1931гг., т.е. в одно и то же время с Мелетьевым, архимандрит Таврион служил в Калуге. С владыкой Павлином архимандрит Таврион был связан глубокими духовными узами на протяжении длительного времени.

СЕРПУХОВ

Судя по воспоминаниям, узнаем также и о том, что Павлу /Мелетьеву/ пришлось некоторое время жить и трудиться на пастырском поприще в древнем Серпухове, куда пригласил его преосвященный епископ Иоасаф, прежде так же служивший в Калужской епархии. Статистические данные говорят о том, что к 1930 году в Серпуховском округе из 278 церквей  оказались закрытыми 100 храмов[46].

Одним из предшественников владыки Иоасафа в Серпуховском викариатстве Московской епархии в период с 1928 по 1930гг. был епископ Мануил /Лемешевский/(1884-1968гг.)[47]. В печатных материалах о владыке Мануиле содержатся сведения о городе, о церковно-истрической ситуации, о духовной атмосфере тех лет. Воспользуемся записями, для того, чтобы яснее представить себе картину происходящих событий, участником которых был игумен Павел /Мелетьев/. «Серпухов – это небольшой, но очень красивый город. Красота его такая святая, русская… Каждый холм освящен высящейся на нем церковью… В церквях – уют старины, иконы древнего письма, массивная утварь…»[48]. Однако, православная жизнь города была расстроена, произошел раскол между духовенством. Серпуховская кафедра получила известность благодаря имевшими место нестроениями и скандалами. Владыка, получивший назначение в этот город, готовился принять « …тяжкий крест оскорблений, насмешек и издевательств… »[49]. « Руководители раскола и некоторые миряне, принадлежали к такому типу людей, на которых не действовал ни авторитет, ни подвижническая жизнь и ничто другое. Это были до мозгов пропитанные озлобленностью  последователи нового раскола. Ко всему этому они отличались еще непримиримостью, ненавистью и злобой… »[50]. В такой непростой ситуации помогал Павел Мелетьев, пригласившему его епископу Иоасафу. Буквально перед его приездом, предшественник по кафедре, с расстроенным здоровьем, не выдержав трудностей, подал рапорт об уходе на покой, епископская резиденция на Красной Горе в центре города была утрачена[51], почти половина приходов перешла в разделение[52]. Единственными находящимися в каноническом единстве с законной иерархией, храмами в городе, в то время были Никольский собор, церковь Ильи Пророка и немногие другие, действовал Добрынинский женский монастырь с чудотворной иконой «Отрада и Утешение» [v], - в них то и пришлось служить отцу Павлу Мелетьеву. На эти же годы приходится восстановление почитания знаменитого образа Божией Матери «Неупиваемая чаша», из закрытого Владычнего монастыря[vi]. Общался игумен Павел с проживавшими в городе монашествующими братьями и сестрами из закрытых монастырей.

Несмотря на поддержку, которую власти оказывали церковным раскольникам, желаемого успеха гонители церкви, не могли добиться. Павел Мелетьев констатировал: «В Серпухове я сам был свидетелем сопротивления верующих против обновленцев»[53].

Тогда были в пущены в ход новые приемы. От прямого давления на духовенство, секретные службы перешли к тактике шантажа, пытаясь склонить на свою сторону наиболее авторитетных священнослужителей, приглашая к сотрудничеству и провокациям. О последующих жизненных событиях, владыка Павел, позднее напишет: «В это время религиозные преследования со стороны ГПУ (бывшее Чека) усилились. Я получил приказание работать с ГПУ: от священников требовалось, чтобы они становились шпионами в пользу большевиков. Каждую неделю они были обязаны являться в «Секцию Церковных Дел» ГПУ и доносить о том, что говорят, что пишут и как критикуют действия власти в среде верующих. Я отказался от такого сотрудничества и, вследствие этого, снова был арестован и заключен в знаменитую Бутырскую тюрьму»[54]. Из биографических сведений о Мелетьеве узнаем: «В 1931 году он был арестован во второй раз и осужден на семилетнее заключение в Казахстане»[55].