В. А. Котельников

ПРАВЕДНОСТЬ И ГРЕХОВНОСТЬ

Полярность в культуре / Сост. В.Е. Багно, Т.А. Новичкова. (Альманах "Канун". Вып. 2). СПб., 1996, с. 20-54.

Христианство остро ощущает сотериологическую ось мира; в каждом шаге человека оно видит или восхождение по ней к обожению и спасению, или соскальзывание к тлению и погибели.

В культурах восточнохристианского круга при всех трансформациях, при всех богословских и философских оттенках эта ось остается доминантной. Вдоль нее пролегают главные линии сознания и творчества, развертываются многие сюжеты и образы. Уходя за пределы эмпирического мира, она связывает жизнь со сверхприродным бытием, со сверхрациональными смыслами и становится в культуре смыслообразующей осью. Она не позволяет космосу обрываться в хаос, разуму — в пессимизм, сердцу — в отчаяние. Она создаст устойчивую перспективу, в которой нет бессмысленного, в которой возможен (но не готов) ответ на вопрос об оправдании мира.

21

Праведность, святость и греховность лежат на этой оси как устремленные к ее концам состояния человека. Между ними происходят все ключевые события жизни, решается судьба личности во времени и в вечности. Мистические в глубинах своих, эти события принадлежат биографиям и эпохам, давая им то или иное направление.

Абсолютно праведен Бог: «Он праведен и истинен» (Втор. 32:4); в Нем средоточие правды — абсолютного мирового смысла и закона: «У Тебя, Господи, правда» (Дан. 9: 7); и Царство Божие есть полное и окончательное осуществление этой правды для ищущих ее. Там, как обещано Спасителем, будут «блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» (Мф.5:6).

Стать праведным значит прийти к источнику правды; в этом состоит высшее призвание человека, последнее оправдание его, подлинное укоренение в бытии. О том говорила уже ветхозаветная мудрость, видевшая в праведности «древо жизни» (Притч. 11: 30). Существование «беззаконных», презревших правду Божню, шатко и изменчиво, «корень же праведников неподвижен» (Притч. 12:3); поросль греха упадет, «а праведники, как лист, будут зеленеть» (Притч. 11: 28).

22
Праведность принадлежит абсолютно сущему, она онтологически центральна, прилегает к сердцевине геоцентрического пространства, откуда становится бытие, где творческое рождение одолевает смерть, создавая новое бытийное качество, исполненное правды, блага, радостной красоты.

Греховность есть удаленность от Бога, смещение на периферию геоцентрического пространства, исчезание в дали. Разрушая «образ и подобие Божие» в человеке, греховность стыдится своего расподобления с Творцом, своей неподобности ¹ — так первогрешный Адам устыдился своей наготы (которой не знал, пока тварная воля не отделилась от воли Божией и не обнажила телесных вожделений к запретному плоду) и скрылся от Бога между деревьями рая, словно стремясь затеряться в окраинных дебрях Едсма.

Так и впоследствии переживает это религиозная совесть:

Когда призывал меня кто-нибудь к делам безумия
И грехам поистине прелестного мира сего,
Сердце мое все сжималось внутри
И как бы скрывалось, стыдясь себя самого, —

лирически свидетельствует Симеон Новый Богослов (гимн XXXIX, перевод иеромонаха Пантелеймона).
------------------------------

1 Ср. в церковнославянском и русском языках значения слов неподобный («творити неподобный» — Рим. 1:28; «неподобная церковь» — Прол. Июня 21) и преподобие («служити Ему преподобием и правдою пред Ним...» — Лк.1:75).

23
Греховность ведет за пределы области света, во «тьму кромешную», где все неразличимо: помрачен облик, потерян лик, нет личности. Человеку нечего предъявить Богу — все внутреннее достояние, именно и составляющее личность, расточено и поглощено тьмою внешнею. По народному представлению, и голос его, неповторимая черта личности, будет погребен там и не донесется к Всевышнему:

Повелит Господь всем ангелам, архангелам
Берега с места содвинути,
Повелит Господи перстьем засыпати,
Святым духам замуравити,
Чтоб от грешных было не слышати
Ни зыку, ни крику, ни рыдания.²

Праведность красива; это фаворская красота преображенного бытия, красота естества, всецело проникнутого светом и смыслом, символом чего является солнце. «Праведники воссияют как солнце», — говорил Иисус в Капернауме (Мф.13:43), и православный народ называет солнце правсденышко.³ Осиянный
-------------------

2 Калики перехожие / Сборник стихов и исследование П.Бессонова. М., 1863. Вып. 5. С. 134.
3 Наиболее распространено слово в Вологодской губернии.

24
солнечным блистанием предстает преп. Серафим Саровский,⁴ личность совершенной духовной красоты, ибо человеческая природа в ней достигла высшей чистоты и просветленности; ум, чувство, слово, поступок растворены в ней любовью и слиты в единство, в котором нет ни излишней, ни недостающей черты.

Это красота благообразия — воочию явленного образа Блага. О ней тоскует кающийся грешник: «Погубил я первозданную красоту и благообразие мое и теперь лежу обнаженным и стыжусь» (Великий канон св. Андрея Критского). Мотив Адамовой греховной наготы и стыда за нее здесь покаянно углубляется до мысли об утрате богоподобного образа, утрате благодатной формы человека.

Ведь грех именно нечто бесформенное, безóбразное и безобразное, как безобразны распад и смерть живой цельности. Грех есть изъян в миропорядке как нравственный и художественный, так и логический. Очень хорошо подметил о. П. Флоренский: «Грех есть то, что лишает возможности обоснования и, следовательно, объяснения, то есть разумности».⁵ Грех бесконечно чужд Логосу, как чужд Благу, и не может воплотить образ его.
--------------------

4 В известном эпизоде с II. Л. Мотовилоиым. См.: Нилус С. Великое в малом: Записки православного. Сергиев Посад, 1911. С. 199—200.
5 Флоренский II., свящ. Столп и утверждение истины. М., 1914. С. 179.

25
Праведность свободна в духе; исполнивши «всяческий закон», она восходит в надзаконную область любви и творчества, где возможно все: боговидснис, чудотворенис, пророчество, высший подвиг — все, что невозможно или опасно для несовершенного. Праведность господствует над тварностью, причем в несравненно больших размерах, нежели разум господствует над идеями и вещами.

Сама телесная красота входит в душу праведного поверх плотских к ней вожделений — не по бесчувственности его, но но свободе духовного владения чувствами, которые не пленяются красотой и не соблазняются ею, а сопереживают Творцу, любовно взирающему на Свое творение в его природном совершенстве.

Св. Иоанн Лествичник передает рассказ о праведнике,⁶ который, «воззрев на женскую красоту, прославил при сем Творца и от единого взора погрузился в любовь Божию и в источник слез. И чудно было видеть, что для другого послужило бы рвом погибели, то для него сверхъестественно стало венцом». «Таковый, — заключает св. Иоанн, — если всегда в подобных случаях имеет такое же чувство и делание, еще прежде общего воскресения восстал уже нетленным» (Слово 15).
--------------------

6 Это был св. Нон, епископ Илиопольский.

26
С праведностью наступает «разрешение чувств» (как именует этот состояние св. Исаак Сирии), то есть свобода распоряжаться всеми душевными способностями и силами, поскольку они уже прочно укоренились в добре и не нуждаются в аскетическом (а тем более моральном) обуздании. Праведные «пережили время осторожности и извлекают пользу из чего только захотят».⁷ Такое «разрешение чувств» выливается в дерзновенно-творческое поведение, что наиболее резко выражено у блаженно-юродивых.

Греховность есть несвобода, ибо порождена тварной природой и покорно следует ее велениям. Когда воля оторвана от своего онтологического центра, она теряет абсолютное основание, на котором только и может ориентироваться и действовать свободно. Она попадает в зависимость от стихий естества, раздробляется ими на отдельные стремления, желания, «нехотения», но частям увязает в разнородных телесно-психических состояниях. Личность запутывается в них и уже не столько принадлежит себе, сколько отдает себя вожделенному в мире, рабствует предмету страсти, мечты. Возникает мучительный внутренний разлад, хорошо известный всякому христианину и описанный еще ан. Павлом: «Доброе, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий
-------------------------------

7 Творения аввы Исаака Сириянина. Сергиев Посад, 1911. С.51.

27
во мне грех. Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божисм; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7: 19—24).

Взятые как крайние антропологические качества или как направления человеческой активности, праведность и греховность абсолютно противоположны. Однако в живом составе личности их отношения гораздо сложнее. «Ни праведный без порока, ни грешник без покаяния», — говорит православный люд. В каждом состоянии таится возможность иного. Коллизии праведности — греховности пронизывают жизнь, многообразно отражаясь в религиозно-этическом сознании и в культуре.

Первосюжетом такого рода является евангельский эпизод с покаявшимся разбойником (апокриф называет и его имя — Рах). Из двух злодеев, распятых вместе с Иисусом и поначалу «злословивших Его», один раскаялся и просил Христа помянуть его в Царствии Небесном, на что Спаситель отвечал: «Истинно говорю тебе: нынче же будешь со Мною в раю» (Лк.23:43).

28
Этот переход от бездн греховности, неверия, хулы на Бога к вере и спасению дается ценой крайних страданий, нскупляющих содеянное зло, и ценою искреннего, именно среди мук, покаяния, исповедания Христа.

Событие исключительного значения в христианстве; с ним раскрылась доступная и последнему грешнику благодать внутреннего перерождения, смена эсхатологической перспективы. Данный акт свободной воли к покаянию и свободной веры в спасение ставится чрезвычайно высоко. В акте преодоления собственной природы, в акте обретения блаженства в духе разбойник оказывается даже выше апостола. «Когда Петр, верховный из учеников, отрекся внизу, тогда он, — говорит св. Иоанн Златоуст о разбойнике, — находясь вверху, на кресте, исповедал (Христа)».⁸ И Златоуст призывает «взять себе учителем разбойника, которого Владыка наш не постыдился ввести в рай прежде всех; не постыдимся взять себе учителем человека, который первый из всего рода человеческого оказался достойным жизни в раю».⁹
------------------------------
8 Творения святаго отца нашего Иоанна Златоуста. СПб., 1899. Т. 2. С. 456.
9 Там же. С. 457.

29
Апокриф находит своеобразное мистико-соматическое объяснение внезапному обращению разбойника: еще будучи младенцем, он болел н чудесно исцелился, когда вкусил молока Богородицы, проходившей в тех местах с новорожденным Иисусом во время бегства в Египет. Потом он вырос, разбойничал, но приобщение к святыне спасло его на кресте.¹⁰ Однако такое объяснение скорее уводит в сторону от сущности события, как оно понимается христианством. Важно ведь как раз то, что не по счастливой случайности, а по изначальному замыслу Бога о человеке в каждом есть зерно добра и правды, и неисповедимы пути и сроки его прорастания.

Аналогичен по своему религиозно-метафизическому смыслу эпизод обращения Савла. Свирепый гонитель учеников Господа, одобривший убиение Стефана, становится апостолом Павлом, ревностным поборником истины Христовой. Но чтобы он исполнился Духа Святого, понадобилось сокрушить в нем ветхого человека, понадобилось грозное богоявление, приведшее его «в трепет и ужас», понадобилось ослепление и прозрение.

Сюжет о восставшем из греха в праведность — один из излюбленных в христианской культуре. В нем остро переживается идея благодатной свободы человека, противостоящей несвободе древнего рока и восточного фатализма. Разбойник, преступник, принесший глубокое покаяние, испытавший внутреннее преображение, всегда вызывал умиленно-восторженное отношение, был заметнейшей фигурой предания, легенд, светской словесности.
--------------------

10 Ф. П. Глинка превосходно использовал этот апокриф в поэме «Таинственная капля».

30
Так изображаются три разбойника в «Цветочках св. Франциска Ассизского».¹¹ Явились они однажды в обитель Монте-Казале и требовали еды, но гвардиан, брат Ангел, отказал им, сурово упрекая их в злодеяниях. Когда же в монастырь возвратился с собранным подаянием сам св. Франциск, он был огорчен поступком гвардиана. Пробудить заблудшие души к добру нужно было не укорами, а кротостью и Христовой любовью, и потому Франциск вручил брату Ангелу все подаяние, мешок с хлебом и кувшин с вином, и велел отнести к разбойникам, чтобы искупить тем самым прегрешение против милосердия и св. Евангелия. Потрясенные смиренными речами коленопреклоненного гвардиана разбойники пришли в обитель св. Франциска и усердным покаянием стяжали себе райское блаженство.

Повествуя об этом событии, рассказчик «Цветочков...» (вероятно, брат Уголино Брунфорте) с особенным вдохновением и старанием описывает сонное видение третьего разбойника, ставшего самым строгим подвижником. Следуя традиции латинской народной агиографии, он прибегает к весьма эффектным аллегориям, чтобы показать путь человека от греха к праведности:
--------------------------

11 Цветочки св. Франциска Ассизского М., 1913. С. 81-91.

31
падение в бездонную пропасть, переход по равнине, усеянной острыми камнями, терниями и волчцом, вхождение в раскаленную печь, переправа но узкому и скользкому мосту через зловонный поток, кишевший гадами. Мост оказывается самым тяжким испытанием, ибо ведший этого брата ангел отлетает от него, и тот, не в силах двинуться дальше, припадает к мосту, поручая себя Богу. После горячей молитвы ему кажется, что у него начинают расти крылья, он спешит взлететь, но малые еще крылья не удерживают его, он падает на мост. Это повторяется во второй раз, и только затем, когда он набирается терпения дождаться больших крыльев, он поднимается на ту вышину, где ждал его отлетевший ангел. Там и вступает бывший грешник в чудесный дворец, в коем обитают праведные во главе со св. Франциском (к тому времени умершим). Это видение разъясняет земную судьбу «меньшего брата» и предвещает его посмертную судьбу: через семь дней, как и было сказано во сне, св. Франциск приходит за ним и препровождает его душу в царство блаженных.

Народно-православный взгляд на покаявшегося преступника проще, скупее в средствах выражения; он избегает высказываться в сложных формах, в эффектных жестах, далек от всякой экзальтированности и религиозной дидактики. Если страшен грех и безмерно раскаяние, он чаще готов молча признать величие свершившегося и преклониться пред ним.

32
Характерна участь в мнении народном преступного князя Юрия Святославича Смоленского. Он прельстился красотой Иулиании, жены князя Симеона Мстиславича Вяземского, посягал на ее честь, но безуспешно; желая добиться своего, убил мужа, а когда Иулнання с ножом в руке воспротивилась насилию, Юрий изрубил се мечом и велел бросить в реку. Н. М. Карамзин, излагая происшествие по Архангельской летописи, выносит «гнусному преступнику» беспощадный моральным приговор, уподобляет его Каину и между прочим сообщает, что после скитаний Юрии умер в одном дальнем мона-стыре. Для гуманиста-просветителя злодейство князя, преступающего все границы человечности, есть «гнусность», которая «могла постыдить век», — более историку нечего сказать о судьбе Юрия.¹²

Однако Троицкая Летопись отзывалась о нем гораздо сочувственнее, рассказывая, как тот нашел пристанище «в монастыре у некоего Игумена Христолюбца, именем Петра, и ту неколико дней поболев, преставися»; лстописец прибавляет, что «проводиша его честно». Видимо, Юрий Святославич принес великое покаяние, коль его, пролившего кровь, изгнанного, лишенного власти и имения, погребали с почестями.
--------------------------------

12 Карамзин Н. М. История государства Российского. М. 1993. Т. 5. С. 103, 290.

33
Замечательнее же всего, что в Веневском монастыре, где он преставился и похоронен, преступный князь пользовался народным почитанием.

Сюжету о преступнике-праведнике близок (и нередко сопутствует ему) сюжет о блуднице-праведнице.

В блуднице — бездна греховная; премудрый Соломон говорил: «Блудница — глубокая пропасть, и чужая жена — тесный колодезь; она, как разбойник, сидит в засаде и умножает между людьми законопреступников» (Притч. 23: 27—28). Но в ней уже Ветхий Завет провидит возможность преодоления порока и греха, она недалека от спасения. Блудница Раав, скрывшая соглядатаев Иисуса Навина, и близкие ее одни оставлены в живых из всех иерихонцсв (Нав. 2: 1—24; 6: 16, 21—24). Апостол подтверждает, что она подлинно спаслась: «Верою Раав блудница, с миром приняв соглядатаев (и проводив их другим путем), по погибла с неверными» (Евр.11:31). Мытари и блудницы прежде других поверили Иоанну Крестителю, потому Христос, укоряя первосвященников и старейшин, говорил им: «Мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие» (Мер. 21:31). Что и исполнилось на Марии, прелестной распутнице из Магдалы, освобожденной Христом от семи бесов и ставшей равноапостольной проповедницей Его воскресения. Она была при Кресте Распятого, когда ученики покинули Его (там совершилось и обращение разбойника), она благовествовала императору Тиверию, принеся ему символ воскресения — красное яйцо, с ее слов написана в Ефесе св. Иоанном Богословом двадцатая глава четвертого Евангелия.

34
Позже прикосновение к Кресту Господню направило другую грешницу путем праведных: она перешла Иордан, удалилась в пустыню, где провела сорок семь лет, и стала «равноангельною» (как именует ее пр. Симеон Новый Богослов) Марией Египетской, глубоко чтимой христианским миром.

Обращение блудницы — один из устойчивых и распространенных мотивов в агиографической, святоотеческои литературе и в той части светской словесности, которая связана с церковной традицией. Здесь наиболее открыто и драматично сталкиваются праведность и грех; такие столкновения уже у ранних авторов получают весьма острую и тонкую разработку.

Об авве Серапионе рассказывают, что в одном египетском селении он увидел блудницу, стоящую у своего дома, и сказал ей: «Жди меня сегодня, я хочу прийти к тебе и провести ночь с тобою». Она приготовилась к его приходу; вечером явился авва и, спросив, все ли готово, просил подождать, пока он сотворит необходимое монашеское правило. Он читал псалмы, а между ними молился о покаянии и спасении блудницы. По окончании Псалтири женщина, вострепетав, нала ниц, а Серанион стал читать апостол и на конец совершил

35

всю всенощную. Блудница поняла, что авва явился к ней ради ее спасения, и стала просить Серапиона, чтобы он привел ее туда, где она могла бы послужить Господу. Так оказалась она в монастыре; воздержание ее становилось все строже, наконец она вовсе ушла в затвор.¹³

С присущей высокому праведнику дерзостью Серапион входит в опасную, соблазнительную ситуацию и победно преодолевает ее. Видимо нисходя в недра плотской немощи и греха, он невидимо восстает в славе и духовном могуществе, спасая «овну заблудшую». Огонь святости, не боясь грязи житейской, попаляет ее и возжигает в душе блудницы огонь страха Божия, раскаяния, подвига. Приему аскетической педагогии соответствует и литературный прием безвестного рассказчика: ведь обращенные к блуднице слова Серапиона поначалу никак не обнаруживают действительных намерений аввы; возникает напряженное ожидание развязки, которое не исключает тревожного предположения о возможном «падении» (предание знает такие случаи). Но творческая сила благодати и аскетической воли овладевает распадавшимся ц грехе тварным существом блудницы, восстанавливает в ней «человека духовного», дает правильную форму личности.
----------------------------

13 Этот рассказ входил в анонимный сборник «Изречения святых старцев», древнеславянский перевод которой назывался Патерик Азбучно-Иерусалимский. Его алфавитная часть была издана на русском языке: Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. М., 1846. В современном переводе С. С. Аверинцева включен в книгу Многоценная жемчужина (М., 1994. С. 296—297).

36
В житии преп. Ефрема Снрина также есть характерный эпизод. Порок в облике блудницы здесь откровенен, самоуверен, он наступает, смеясь над попытками оградиться от него. Жившая по соседству с Ефремом одесская распутница затевает с ним соблазнительный разговор через окно; когда святой хотел уклониться от общения с нею, она прямо говорит ему: «Я хочу лечь с тобою, а ты отказываешься с первого слова». Ответ Ефрема неожидан: вместо негодования, упреков, увещевании он вдруг соглашается, но предлагает совершить грех среди города, на виду у всех. Блудница изумлена: «Разве не стыдно нам будет людей?» Того и нужно было святому: он ловит ее на естественном чувстве стыда мирского и напоминает о несравненно большем и страшнейшем стыде перед Богом. Совесть и ум блудницы потрясены; она со слезами молит Ефрема наставить ее на путь истинный, а утвердившись в покаянии, уходит в монастырь.

Мотив осложняется в жизнеописании блаженного Аврамия и племянницы его Марии. Последняя, с семи лет оставшись сиротой, помещена была в келье рядом с кельей дядиной и двадцать лет усердно подвижничала, «как прекрасная

37

агница». Но затем случилось падение: она была обольщена посещавшим блаженного монахом. В отчаянии Мария бежала из монастыря в отдаленный город, поселилась в гостинице и стала блудницей, потеряв надежду на спасение. Аврамнй разузнал, где она скрывается, и решил вызволить ее из плена греха. После пятидесяти лет уединения п воздержания он облачается в воинские одежды, садится на коня и отправляется в шумный город. Прибыв в гостиницу, блаженный ведет себя так, чтобы племянница не узнала его и, убоявшись, не убежала: заказывает роскошный ужин, входит к ней в опочивальню, садится на ложе. «Так он пошел один, ел мясо, пил вино, остановился в гостинице, чтоб спасти погибшую душу, — умиленно рассказывает Есррсм Сирии, составитель жизнеописания, и с горечью добавляет: — А мы, малодушные, приходим в неблаговременную разборчивость, когда нужно только сказать ближнему полезное слово».¹⁴

Наконец Аврамий открывается Марии, умоляет вернуться в монастырь, беря се грех на себя. С муками душевными, в слезах стыда и раскаяния падшая Мария вырывается из мрака греха, безнадежности к благодатному свету. Ее новый подвижнический путь становится суровее прежнего, но он приводит ее к высокому праводничеству, знаком чего стал дар исцелений. Православная Церковь совершает память преп. Аврамия и блаженной Марин 29 октября.
------------------------

14 Творения сн. отца нашего Ефрема Сирина: В 6 ч. Сергиев Посад, 1895. 4.2. С. 22.

38
В праведность входит опыт падения и восстания, опыт преодоленной греховности. Последняя, не имея положительного бытийного содержания, и предназначена превратиться в энергию покаяния и подвига.

Всю мощь и изощренность своего красноречия св. Иоанн Златоуст употребляет па то, чтобы убедить в этой истине Феодора, своего друга-подвижника, вернувшегося в мир, ставшего «рабом греха» и уже не верившего в возможность спасения. В первом «Увещании» он среди примеров из Писания и Предания приводит случаи современные, хорошо всем известные. Такова история некоего Финикса, сына Урбана, который еще в молодые годы отказался от огромного наследства, оставил занятия науками и «всю гордость житейскую» и удалился в пустыню, где рано прославился любомудрием и добродетелями. Но родственники совратили его с пути подвижнического, увлекли в мирской круговорот, а там и сам он узнал пряный вкус всех пороков. Св. Иоанн не обходит молчанием подробностей падения Финикса: «Пламенея великим сладострастием, он но необходимости предавался нечистой любви, и не было между близкими к нему, кто бы не отчаявался в его спасении».¹⁵

^{--------------------------------------------------}
15 Творения <...> Иоанна Златоуста. Т. 1. С. 29.

39
Не отчаялись только святые мужи и не отступили от падшего, а вернули его на стезю покаяния и подвига. «И теперь, — заключает св. Иоанн, — он настолько просиял, что прежняя жизнь его представляется ничем по сравнению с жизнью после падения. Хорошо на опыте узнав искушение, он все богатства роздал бедным и, освободившись от забот о нем, отнял у желающих строить козни всякий к тому предлог и теперь, шествуя по пути к небу, достиг уже до вершин добродетели».¹⁶

При этом христианские авторы не устают подчеркивать, что восставление падшего совершается любовью к нему. «Ненавидь грех, но люби грешника», — учат св. Отцы. «Распростри одежду свою над согрешающим и покрой его»,¹⁷ — наставляет св. Исаак Сирии, не полагая никаких пределов тому покровению, ибо «любви естественно не стыдиться и забывать меру свою».¹⁸

В том же «Увещании» Златоуста рассказывается о пустынножителе, который долгие годы «вел ангельскую жизнь», но однажды «впал в похоть общения с женщинами». Сотоварищ по пустыни не смог удержать его и пошел за ним в город. Не затем, однако, чтобы обрушить на грешника проклятия; развязка
-----------------------

16 Творения <...> Иоанна Златоуста. Т. 1. С. 30.
17 Творения аввы Исаака Сириянина. С. 424.
18 Там же. С. 421.

39
может показаться неожиданной для светского читателя, но желанной и утешительной для читателя «церковного. «Когда же увидел, что он вошел в непотребный дом, и узнал, что он сообщился с блудницею, то, подождав, пока он удовлетворил нечистую похоть свою и вышел оттуда, принял его с распростертыми руками, обнял и горячо поцеловал, и, нисколько не упрекнув за сделанное им, просил только, чтобы он, так как удовлетворил уже свою похоть, опять возвратился к пустынножительству. Этот, устыдившись великой кротости
его, мгновенно был поражен в душе и, почувствовав сокрушение о грехе, последовал за ним на гору». Покаяние и подвиг его возросли с той поры настолько, что но святости своей он получил дар чудотворства.¹⁹

Еще более яркое свидетельство возрождающей из греха силы любви содержится в легендарном повествовании о ближайшем ученике св. Иоанна Богослова. Юноша пленен был многими грехами, стал главарем разбойников, но св. апостол не потерял надежды вернуть его к Богу. Он искал его повсюду, нашел в самом логове злодеев, умолял покинуть их и поцеловал правую руку грешника, еще всю в крови после недавнего разбоя. Так безмерная любовь воистину «долготернит, милосердствует <...> все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (I Кор. 13:4—7).
---------------------------

19 Творения <...> Иоанна Златоуста. Т. 1. С. 30—31.

41
Греховное — это по сути своей беспорядочное, беззаконное смешение: смешение тьмы и света, плоти и духа, лжи и правды. Грех, не имеющий собственного корня и оправдания, хочет вмешаться в сущее, питаться им, оправдаться с ним. Он притворяется подлинной жизнью, хочет казаться богатством, свободой, силой существования. Он стремится окрасить его в самые яркие чувственные и умственные цвета, пресытить человека количеством, не будучи способен создать онтологическое качество; грех — дурная множественность, дурная бесконечность наслаждения, комфорта, прогресса и прочее. Он выражает предварительность миротворения, дотворческое брожение, смысловую непробуждснность. Все это естественно несет в себе тварность, насколько она не выходит за собственные пределы; все это даже претендует на самодостаточность, пока неверующее сознание и незрячая воля воображают, что свободны, когда плывут а смешанном потоке стихий.

Но нетворческое смешение элементов неустойчиво в бытии, это недолговечное, обреченное распаду п смерти состояние. Бессмертно, нричастпо вечности то, что приведено в порядок — то есть собственною, свободной творческой волей согласовано с абсолютным смыслом и восходящей к нему иерархией ценностей. В этом порядке каждый элемент религиозно опознан, оценен и наделен той законной степенью свободы, при которой целое (человек, создание искусства, мир) божественно свободно, истинно и прекрасно.

42

Поэтому путь к совершенству начинается с точного знания греха. Он должен быть увиден, понят, пережит н как деяние, н как намерение, н как помысел; должна быть осознана сама возможность греха в данной личности, в человеческой природе вообще. Православная аскетнка придаст этому исключительное значение. «Восчувствовавший грехи свои,— говорит св. Исаак Сирин, — лучше того, кто молитвою своею воскрешает мертвых <...> Кто сподобился увидеть самого себя, тот лучше сподобившегося видеть ангелов».²⁰

Но именно познание греха составляет бесконечно трудную, часто неразрешимую задачу. Развязать то, что исторически и психологически запутано грехом, поставит), поступки, мысли, чувства па должные места, отделить красоту от прелести, спасительное от гибельного — это подвиг, приближающий к Богу.

При этом опознанию н преодолению греха иногда необходимо предшествует усугубление его в личном опыте.
------------------------

20 Творения аввы Исаака Сириянина. С. 175.

Этот аспект христианской амартологии очень близок Достоевскому. Писатель придал ему логическую очевидность и психическую реальность в романном изображении, которое выступает тем рельефнее, что метафизический фон его — неуловимое, неопределимое зло, проникающее в поры мира, принимающее вид идей, социальных или природных законов, волевых устремлений. Относительно такого зла, у которого как будто нет подлинного имени, настоящего места в миропорядке, ум и совесть не могут уяснить собственного положения; не могут распознать зло и в себе, хотя присутствие его болезненно ощущают.

Ситуация «неопределения зла» при обостренном чувстве давления его изнутри и снаружи лежит в основе «Преступления и наказания». Раскольников не знает, с чем он имеет дело в действительности, когда вынашивает свою «мечту», когда выстраивает свою «казуистику», когда идет делать «пробу». Все употребляемые им названия замыслов, поступков, состояний — псевдонимы зла; оно остается неузнанным.

Лишь в сонном видении герой соприкасастся с религиозно-мистической сущностью овладевшей им силы: то, что задумал «предпринять» он сам, это делает тот, на ком креста нет. Натура Раскольпикова отталкивается от этого — но в стихийном порыве, пока инстинктивно: его «в ужас бросило», он испытал приступ физической и моральной тошноты.

Сопротивления духа, «внутренней брани с помыслом» здесь еще нет, ибо нет ясного того, чему сопротивляться, и твердого того, на что опереться в этом сопротивлении. Раскольников остается незрячим, оглушенным и в неожиданном для него самого порыве к Богу: «Господи! — молил он, — покажи

44
мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой...»²¹ — знаменательно это многоточие, эта растерянная пауза перед именованием зла; гениально отметил ее тут Достоевский. И даже напав на верное слово — «от этой проклятой... мечты моей!», - Раскольников произносит его почти безотчетно, как случайное, не вникая в его смысл. Тогда как слово это — залог будущего понимания зла. Тут, конечно, не книжно-романтическая мечта, тут «демоны принимают на себя подобие и показывают душе мечтания, приводящие ее в ужас»,²² тут «мечтания, совершаемые зверем».²³ Раскольников вплотную подходит к именованию зла и его источника — но не осознает того сейчас, увлекаемый иными зовами, не совершает религиозно-познавательного акта. Только гораздо позже он скажет Соне: «...я ведь и сам знаю, что меня черт тащил».²⁴

Безымянное проникает в душу беспрепятственно, ускользая от рефлексии и воли. Вооруженный средствами философско-этического суждения, виртуозно владеющий словом в этой сфере. Раскольников безоружен и бессловесен перед злом в плане метафизическом. Он оторван от языка Церкви, ему нечем опредлить зло — то есть установить его пределы, уловить его в мире и в себе.
-------------

21 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1973. Т. 6. С.50.
22 Творения аввы Исаака Сириянина. С. 135.
23 Творения <...> Ефрема Сирина. Ч.2. С. 253.
24 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 321.

45
Первый и единственный, кто произносит настоящее слово, — красильщик Миколка: «Мой грех!» Но это говорит в нем православная соборная совесть, а не действительная личная вина; это народная потребность разделить общий грех и страдание независимо от степени собственной греховности, независимо от полноты своего опыта.

Этот голос лишь изредка прорывается в сознание Раскольиикова, поначалу почти не находя отклика. Раскольников не доверяет ему, пытается в шуме мира расслышать более знакомые, внятные его рассудку голоса, обещающие выход. Но бросаясь на звуки «чужого слова»,²⁵ он всюду попадает в тупики, пока остается в пределах социального, правового, морального взгляда на свое «предприятие». Последнее должно выясниться во всех своих последствиях, принять такой вид в восприятии и переживании героя, чтобы стала очевидной невозможность прежней точки зрения на него, чтобы открылось в событии преступления настоящее его содержание и подлинное его имя.
-------------------------

25 Психоидеологичсская трактовка его М. М. Бахтиным может и должна быть углублена до рслигиозно-метафизической: «чужое» — не иносубъектное только, но и внесубъектное слово (а они в изобилии порождаются цивилизацией), чуждое личному логосу.

46
К такому пониманию Раскольников приходит медленно и мучительно. Прежде прочего ему предстает одно свойство его замыслов и решении: «чем окончательное они становились, тем безобразнее, нелепее тотчас же становились и в его глазах»;²⁶ со временем безобразие, и нелепость нарастают, делаясь невыносимыми. Нарастает и ощущение несвободы: от первого чувства, «что нет у него более ни свободы рассудка, ни воли»,²⁷ до парализованности в отношениях с миром. Ему нужно было сполна познать безобразную бесформенность, бессмыслицу, несвободу своих поступков и состояний, чтобы осознать их как греховные.

Такое осознание не может осуществиться на том позитивистском языке, который в ходу у Раскольпикова, у человека его эпохи. Необходим другой язык, тот, на котором рассказывается о смерти и воскресении Лазаря. И вечные христианские персонажи, убийца и блудница,²⁸ встречаются у Достоевского затем, чтобы первый учился у второй языку евангельскому.

Освещение путей греха светом Христовым освещает и пути праведности.
Апокрифический сюжет «сошествия во ад» символически напоминает об этом в иконе и в словесности.

---------------------
26 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 57.
27 Там же. С. 52.
28 Там же. С. 251—252.

47
Замечательна псковская икона XIV века «Сошествие во ад с избранными святыми». Спаситель в красных одеждах (деталь, свойственная ранним восточнохристианскнм памятникам) изображен в энергичном восходящем движении, которым Он выводит из ада правиновников грехопадения — Адама и Еву. Необычная для иконописной Его фигуры динамика знаменует даруемую человеку благодатную свободу. Прикасаясь к ней, ветхая человеческая природа обнаруживает и возможность восстать из греха, что отразилось на поднятых к Христу лицах праотцев, и скованность грехом, выражающуюся в тяжелой косности тел, с трудом распрямляющихся, разнообразно удерживаемых в объятиях ада. Однако само обнаружение всех внешних тягот греха свидетельствует о воскрешённой Христом в человеке внутренней жизни, о просветлении помраченной телесности, о близости спасения,²⁹ что особенно подчеркивается несимметричным Деисусом, придвигающим праведников и святых к сокрушаемому аду.

Духовный стих специально выделяет мотив проникновения света горнего в адские бездны:

Се солнце красио — Христос воскрес славно,
Он всех просветил во тьме адской явно.³⁰

----------------------------------
29 Ср. истолкований данного сюжета Н. С. Лесковым по строгановскому Воскресению с сошествием (Лесков Н. С. Собр. соч.: В 12 т. М., 1989. Т. 12. С. 344—359).
30 Калики перехожие. Вып. 5. С. 6.

48
«Сошествие во ад» православие воспринимает как призыв к мужественному осознанию вверженности человека во зло, призыв знать недра зла в самых потаенных и опасных его изгибах, уводящих прямо в преисподнюю. В таком знании укрепляется вера, рождается своеобразный эсхатологический оптимизм, примером чего в наше время стал праведник Афонский преп. Силуан. Наученный Самим Спасителем, он всю подвижническую жизнь говорил себе и другим: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся».

Русскому религиозному сознанию знакомы парадоксальные выходы из провалов греха к высотам праведности. Известен характерный рассказ о «преподобном Асафе», который «тридцать годов жил в пустыне», и «Ангел Господень носил ему каждый день пищу». Однажды тот же Ангел сказал, что есть в деревне крестьянин, имеющий жену н полюбовницу, но по святости стоящий выше Асафа. Огорченный и удивленный пустынник покинул затвор и отправился искать необычного праведника. Во встретившемся па пашне мужике он поначалу не узнает того, кого ищет, предлагает ему обедать, но мужик отвечает: «Рано, старец». Лишь па третье предложение пахарь соглашается сесть за трапезу, по прежде просит Асафа наступить ему па правую ногу — тогда слышат они «трезвоны небесные» и узнают, что «на небеси обедня отходит».

49

Дело разъясняется к ночи, когда крестьянин приводит Асафа к себе, в избу. После ужина «мужик помолился Богу, три раза поклонился и лег спать: законную жену взял на руку, незаконную на другую». Утром пустынник не удер-
жался от упрека: «Вот ты двух жен держишь, а мы в пустыне во веку женского пола не видим». «Хорошо было тебе смотреть, старец, — возражает мужик, — а ты поди ляг па мою постель. — Пошел старец, и хочет лечь. ан среди постели, где спит мужик, гвоздье в палец. — Как молод я был, — сказал крестьянин, — так спотешал и красную девицу в стыд ввел. Ведь не бросить же ее, вот должен кормить до старости».

На этом нравоучении рассказ, однако, не останавливается. В покаянном подвиге крестьянина скрыт еще некий, невысказанный прямо смысл, возвышающий праведность мужика над праведностью пустынника. Чтобы преодолеть свою обнаружившуюся вдруг «недостаточность», как выражаются аскеты, Асафу мало прежних заслуг, а нужно исполнить новый трудный урок, указанный свыше: «Когда ты чужие грехи проведываешь, так вот яма: буде наполнишь се водою, избудешь грехи, а не наполнишь, попадешь прямо в ад кромешный; вот пень смолистый: буде выростут листья, яма водою наполнится».

50

Ангел отошел от пустынника, оставив его без пищи; носимая вода уходила сквозь землю, листья на пне не появлялись. Асаф отправился в город за едой. Подойдя к запертой церкви, он нашел на напорти оставленную до открытия храма покойницу. «Видит старец: бежит молодец к церкви; а покойница, красная девица, при жизни над ним тешилась и издевалась. Вот он захотел хоть мертвой помстить и надругался над девицей. Думает себе старец: не хорошо девушке в сраме в могилу идти. Взял старец омыл покойницу в реке, положил во гроб, простился, приложился и пошел прочь в пустыню по своим делам. Глядит — яма полным полнехонька воды, на пне листья выросли, прилетел Ангел Господень и говорит: „Теперь ты избыл грехи, пиши писание про свою жизнь". Старец написал писание и преставился».³¹

Но, конечно, самый излюбленный в народно-православном мнении путь из греха в праведность — путь героического смирения, которое отрекается от богатства, власти, силы в мире и избирает худые ризы унижения. Тип такого подвижника окружен умиленным восхищением, он заключает в себе наиболее ценимые народом черты красоты.

В этом тоне повествуется в «Откровенных рассказах странника...» об одном князе известной фамилии. Он обладал большим состоянием, связями в свете, и ничто не возмущало благополучия его до тех нор, пока однажды, в приступе раздражения, он не ударил своего камердинера, отчего тот вскоре скончался.
----------------------------

31 Калики перехожие. Вып.1. С. 238—240.

51
Поначалу князь, пожалев о такой неосторожности, забыл о происшествии. Но умерший вскоре стал являться ему, затем преследовал неотступно, а за ним — и все оскорбленные некогда князем мужчины, соблазненные женщины. Никакие медицинские средства не помогали; жизнь сделалась нестерпимой. Это были не просто угрызения совести: «Я испытывал в полной мере ужасы адских мучений души, прежде еще отделения ее от тела, — признавался позже князь. — Тогда я уверился, что есть ад, и узнал, что значит он».

Князю представился один исход из ада — подвиг глубочайшего смирения, преодоления мирской гордыни и соблазнов ее, для чего он отказался от всего, что имел, н «сокрылся в нищенском образе, дабы за беззакония мои быть последнейшим служителем людей самого низкого класса». Лишь только он твердо решился на то, как к нему вернулось здоровье, и, говорит он, «я чувствовал такую отраду и сладость от примирения с Богом, что не могу вполне сего изобразить. Вот здесь я также опытно узнал, что значит рай и каким образом разверзается царствие Божис внутри сердец наших». Уже дряхлым старцем, исходивший Русь с паспортом отставного солдата, князь принял кончину в доме одного нищелюбивого барина, коему п поведал свою судьбу.³²
--------------------

32 Откровенныс рассказы странника духовному своему отцу. 5-е изд. Париж, 1989. С. 94—96.

52
Соразмерно большему масштабу личности и события большим драматизмом насыщена легендарная история о «старце Федоре Кузьмиче», под чьим именем, как полагали многие, скрылся император Александр I. В разных ее вариантах на первый план выступают религиозные мотивы; поступок государя предстает как покаянный подвиг «великого грешника», отвергшего царство ради спасения души.

Необычен здесь способ ухода из мира; но сам акт не противоречит духовному строю русского самодержавия. Пушкинский Пимен правду говорит о царях:

<...> Часто
Златой венец тяжел им становился:
Они его меняли на клобук.

Примечательны слова, сказанные Федором Кузьмичом Александре Никифоровне (в замужестве Федоровой), которая с двенадцати лет жила возле старца и была ему ближе прочих: «Это только теперь я с тобой такой ласковый, а когда я был великим разбойником, то ты, наверное, испугалась бы меня».³³ Тем самым легенда напоминает о тяжком грехе, давившем душу Алек-сандра и потребовавшем покаянного подвига. Молва поддерживает такое напоминание и находит ему весьма достоверные подтверждения. В частности,
-------------------

33 Парнпшнгкий В. В., кн. Царственный мистик. СПб., 1912. С. 122.

53
И. Д. Митрополов, служивший в Синоде при К. П. Победоносцеве, сообщал в разговоре с директором императорской Публичном библиотеки А. Ф. Бычковым, что Федор Кузьмич, исповедуясь священнику, сказал о причастности своей к убийству отца, императора Павла, и желанием вымолить прощение за это объяснял свой уход.

Что сюжет о восстании души из греха к праведности особенно внятен и дорог русскому сознанию, свидетельствуют многие факты культуры прошлого века. Почти программно высказался об этом И. С. Аксаков в поэме «Мария Египетская» (1845), где характерно уже само обращение к образу блудницы-праведницы.

Но падший духом и восставший,
Но тот, который в цвете сил
Сей грешный мир, его пленявший,
Так человечески любил,
Кто много суетных волнений,
Кто много благ земли вкушал,
Пока со страхом не познал
Всей меры тяжких заблуждений,
И, мучим жаждою святой,
Палим огнем воспоминанья,
В пучине страшной покаянья
Обрел спасенье и покой, —
Тот ближе к нам. Его паденье,
Страданьем выкупленный грех
И милость Божия — для всех
Животворящее явленье.

54
Данный сюжет получил ряд художественных воплощений, по-разному соотносящихся с догматикой и церковным Преданием, — среди них некрасовский «Влас», лесковские «Легенда о совестном Даниле», «Прекрасная Аза», «Аскалонский злодеи»; образы Достоевского, прежде всего те, что связаны с замыслом «Жития великого грешника», где «главная мысль» писателя — «падание и восставание» человека.³⁴

-----------------------------
34 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 138.