Карл Крист

История времен римских императоров от Августа до Константина

К оглавлению

См. библиографию.

От второй тетрархии к единоличной власти Константина Великого

Как и у большинства солдатских императоров, так и у Константина Великого начало жизни покрыто мраком неизвестности. На основании целого ряда заключений можно только предполагать, что он родился 27 февраля в начале семидесятых годов 3 в. н. э. в Наиссе (Ниш) и был незаконным сыном Флавия Констанция Хлора и его тогдашней подруги Елены, предположительно бывшей хозяйки постоялого двора. Константин сначала рос у матери, и, может быть, этим объясняется та привязанность и уважение, которые он сохранил к ней на всю жизнь. В девяностых годах при Диоклетиане и Галерии он служил на Ближнем Востоке и Нижнем Дунае; в последние годы правления Диоклетиана жил при его дворе в Никомедии.

Молодой Константин рано стал инструментом политики. Его пребывание на Востоке было также гарантией верности его отца; около 300 г. н. э. он был помолвлен с дочерью Максимиана Геркулия Фаустой. Одновременно жил тогда вместе с Минервиной, которая в 305 г. н. э. подарила ему его первого сына Криспа. Годы на Востоке принесли ему первые наблюдения за христианством; преследования Диоклетиана он пережил в непосредственной близости.

Для такого рано выдвинувшегося молодого человека, который жил при императорском дворе, был помолвлен с императорской дочкой и к тому же проявил себя в военном деле, должно было стать глубоким разочарованием, когда его полностью обошли при реорганизации 305 г. н. э., при формировании второй тетрархии. То обстоятельство, что сыну Максимиана Геркулия Максенцию пришлось не лучше на Западе, его мало утешало. Якоб Буркхардт совершенно точно заметил, что система Диоклетиана не сделала выводов о том, что императорских сыновей нужно либо выдвигать, либо казнить.

Для Константина сначала нужно было во что бы то ни стало покинуть пределы власти Галерия. Это удалось; он присоединился к своему отцу в Гезориаке как раз к началу войны с пиктами. Вскоре после начала этого похода в Британии в Эбураке умер Констанций Хлор, после чего войско 25 июля 306 г. н. э. провозгласило Константина императором. Со смертью Констанция Хлора закончилась вторая тетрархия, с провозглашением Константина под вопрос была поставлена вся система. Однако Константин попытался, по крайней мере задним числом, получить согласие Галерия на свершившийся факт. Галерий согласился только на компромисс, который на тот момент был самым удобным, а для будущего, как оказалось, самым опасным решением. Константин был признан только Цезарем, Север же, который управлял Италией, Африкой и Испанией, получил титул Августа Запада. Галерий упустил большую возможность либо признать Константина Августом и заручиться его полной поддержкой, либо с самого начала вести с ним борьбу.

Пример Константина к тому же побудил Максенция при ближайшей возможности соблюсти свои интересы, и эта возможность очень быстро представилась. Север, новый Август, недооценил свою власть и авторитет, обременив Италию тяжелыми налогами, и к тому же высказал намерение распустить преторианцев Рима. Этот план вызвал далеко идущую реакцию: римская гвардия провозгласила Максенция императором; симпатии к старому Максимиану Геркулию были перенесены на сына; большая часть Италии и Африки отпала от Севера.

Максенций, видимо, надеялся для себя признания Галерия, во всяком случае он выбрал сначала звание принцепса, находящееся вне ступеней тетрархии, но и на этот раз Галерий не был готов к уступкам. Он дал указание находящемуся в Мимане Галерию наступать на Рим; Максенций обратился к своему отцу, который поспешил из места принудительного отдыха и снова принял свое прежнее императорское достоинство. У Рима Максимиан и Максенций должны были определить свое положение. Ловко перевербованные ими войска законного Августа перешли на их сторону, Север отступил в Равенну, там капитулировал и отрекся. Максенций, который теперь принял титул Августа, и его отец Август Старший, Максимиан Геркулий, владели всей Италией и северо-восточной половиной империи.

Нужно было предвидеть, что Галерий не примет такого развития событий. Для предстоящих столкновений Максимиан Геркулий и Максенций должны были активизировать свои отношения с Константином, чтобы добиться от него или военной поддержки, или по крайней мере полного нейтралитета. Поэтому Максимиан Геркулий отправился в Галлию, добился от Константина своего признания Августом тем, что со своей стороны возвысил в Августы Константина. Взаимное признание было санкционировано и углублено, так как теперь отпраздновали свадьбу Константина и Фаусты. Однако Константин вел себя сдержанно. Для него близлежащей задачей являлась оборона от франков, а не ввязывание в предстоящую борьбу за власть.

Античные сообщения о битвах Константина на рейнской границе содержат мало конкретных данных. Известно только то, что они в 306, 310, 313 и 320 гг. н. э. велись преимущественно с франками. Причем данные для первых двух дат полностью совпадают с тем, что вскоре после прихода к власти была проведена акция возмездия против франков, более того, что франкского царя пленили и казнили и что битвы велись с большим ожесточением. В связи с укреплением рейнской границы на Нижнем Рейне тогда были построены крепости, у Кельна возвели 420-метровый мост через Рейн, который соединял город с тоже построенной в 310 г. н. э. крепостью Дейтц. Сохранились документы об основании этого сооружения размером 140 х 140 м, которое охраняло правобережное предмостное укрепление: «После того как мужество нашего повелителя Константина, великого, благочестивого и непобедимого императора, полностью победило франков, в этой области солдаты XXII легиона построили крепость Дейтц в присутствии императора с обетами за его благополучие» (CIL XIII 8502).

Константин отметил эти первые военные успехи своего правления, победы над франками и аламаннами, большой серией золотых монет с надписью: «Аламанния и Франция — радость римлян». Эти победы были военной и внешнеполитической легитимацией Константина во время первых лет его правления; с ними он одновременно прославлял ударную силу галльского войска, того войска, которое позже у Милвийского моста одержало решающую для его власти победу.

Между тем в Италии быстро развивались события. Галерию осенью 307 г. н. э. удалось продвинуться до окрестностей Рима, но там повторилась драма Севера. Снова на сторону Максенция перешли крупные соединения, Галерий форсированным маршем отступил. Авторитет Максенция так укрепился, что прибыл его отец и попытался потеснить сына. Когда старый император в присутствии войска захотел сорвать с сына императорские регалии, эта попытка не удалась, и Максимиан Геркулий смог спастись только поспешным бегством к Константину.

Галерий, который, по сути, единственный полностью идентифицировал себя с системой Диоклетиана, вынужден был смириться с ее крушением. Свою единственную надежду он видел в призыве к Диоклетиану, который между тем безмятежно жил в своем дворце в Салонах.

Хотя ожидания Диоклетиана, что его система может выдержать и в его отсутствие, так явно не оправдались, Галерию не удалось убедить основателя тетрархии вернуться к власти. Единственное, на что согласился Диоклетиан, это советовать. В ноябре 308 г. н. э. состоялась так называемая Карнунтская конференция, встреча Диоклетиана, Галерия и Максимиана Геркулия.

Один Диоклетиан бескомпромиссно держался за свою уже давно ставшую фантомом систему. Так как он больше не хотел брать на себя императорское достоинство, Максимиан Геркулий вынужден был снова отречься. Относительно просто складывалось положение на Востоке, где все оставалось по-старому, Галерий, как и раньше, был Августом, а Максимин Дая при нем Цезарем. Происшедшие на Западе изменения Диоклетиан не желал принимать к сведению. Сфера влияния Максенция вместе с Паннонией была передана Лицинию, следующему представителю иллирийской военщины, который был возвышен в Августы и таким образом занял место потерпевшего крах Севера.

Константин же был понижен до Цезаря. Когда он и Максимин Дая выразили протест против выдвижения Лициния, Галерий дал им титул сына Августа, но оба обойденные этим не удовлетворились и узурпировали титул Августа. Наряду с этим спором о рангах внутри системы начали вырисовываться новые столкновения, так как декретированный в Корнунте порядок мог поддерживаться только силой оружия. С одной стороны, Максенций не думал капитулировать, с другой — откалывались части сферы его власти. Прежде всего в Африке теперь снова отказались от Максенция, но не примкнули к Лицинию, а чтобы еще больше осложнить ситуацию, провозгласили императором главу диоцеза Африка Л. Домиция Александра.

У Максимиана Геркулия не было другого выхода, кроме как вернуться в сферу власти Константина. Там, в Южной Галлии, предположительно в Арле, ему был предложен почетный отдых. Однако Геркулий не был к этому готов. Когда Константин в феврале 310 г. н. э. сражался с франками, Максенция снова провозгласили императором. Однако после форсированного марша Константин был на месте, Арелаж и Массилия, куда убежал Геркулий, пали, узурпатор взят в плен и вскоре покончил с собой. Одновременно его память была предана проклятью.

Эти события имели для Константина серьезные последствия. С Максимианом Геркулием было устранено не только постоянное беспокойство, но и источник легитимации Константина. Незадолго до этого столь внушительно отмеченная принадлежность к дому Геркулия больше не считалась защитой; теперь были затруднительными отношения с Максенцием. Константин находился на поворотном пункте своей политики. Причем даже и здесь проявилось, что для него легитимизационные притязания, идеология, политические решения и религия во всех их проявлениях и формах составляли одно целое, как это до него, возможно, было только у Августа. Как и Август, Константин прилагал большие усилия, чтобы найти кажущуюся для него правильной стилизацию, а также чтобы еще при жизни придать историческое значение своим действиям. Особенно к этому относится то, что Константин очень интересовался вопросами религии и именно здесь шел своим собственным путем.

Константин с самого начала никогда полностью не свыкся с теологией системы Юпитера—Геракла. На его монетах, которые в этой связи являются важнейшими источниками, в первые годы его правления в сфере его власти появляется особо почитаемый Марс. После устранения Максимиана Геркулия Геракл полностью отошел на задний план, а на его месте в больших сериях монет было выбито непобедимое солнце.

В этом новом, лично выбранном представлении о боге объединились многие традиционные образцы; во-первых, широко распространенный в Галлии Аполлон, потом особо предпочитаемый Аврелианом государственный бог, наконец, сам Митра и почитаемый на Балканах бог солнца. Эта примечательная многозначность характерна для века религиозного синкретизма, но также для избежания Константином утверждения однозначной, как бы монотеистической, идентификации. Если он тем не менее исповедовал наряду со своим прежним покровителем Марсом-Хранителем и Непобедимое Солнце, то вероисповедание заключало в себе далеко идущие претензии. С этой приверженностью именно этому богу Константин ставил себя вне тетрархической генеалогии богов и заявлял о как бы универсальных претензиях.

И другие признаки указывают на это направление. В торжественной речи 310 г. н. э. панегирист славил новую династическую легитимацию Константина, когда утверждал о его происхождении от Клавдия Готика. Кроме того, упоминал о событии в галльском храме Аполлона. Там императору явились Аполлон и Виктория и преподнесли ему лавровый венок с числом XXX; Константин в этом жесте Аполлона-Солнца был признан как будущий повелитель мира. В торжественной речи событие трактовалось как возвещение долгого всемирного правления. Это так называемое языческое видение Константина показывает, что этот император был предрасположен к религиозному экстазу и видениям.

Ключевой фигурой политических событий тем не менее оставался, как и раньше, Галерий. Болевший с 310 г. н. э. тяжелой болезнью, он 30 апреля 311 г. н. э. издал эдикт терпимости в отношении христиан, который означал полную смену курса в религиозной политике тетрархии: «Среди остальных распоряжений, которые мы отдаем в интересах благополучия и пользы государства, мы решили все устроить в соответствии с древними законами и общественным порядком римлян и позаботиться о том, чтобы и христиане, отказавшиеся от образа жизни своих предков, образумились. По какой-то причине они проявили своеволие и впали в такую глупость, что больше не следуют установлениям древних, которым, возможно, следовали их собственные предки, сами создают себе законы и объединяются в общины. Поэтому мы отдаем распоряжение, где приказываем им вернуться к обычаям предков. Когда мы установили, что после этого распоряжения они не поклонялись ни богам, ни своему Христу, мы решили распространить нашу милость. Итак, они снова могут стать христианами и привести в порядок места своих собраний, но при условии, что они никоим образом не будут нарушать порядок. В следующем послании мы дадим указания провинциальным наместникам о том, что они должны соблюдать. Из этого следует: в соответствии с этим нашим указом о помиловании их долгом является молиться своему богу за наше благополучие, за государство, чтобы государство оставалось невредимым, и они спокойно могли жить в своих жилищах» (Лактанций «О смерти преследователей», 34).

После всего того, что было до этого, после десятилетия столь суровых преследований, проводимых именно Галерием, это был безусловно неожиданный документ, который по своему содержанию шел гораздо дальше, чем когда-либо решился пойти римский император. Решающим было скрыто выраженное признание христианства как дозволенной религии внутри империи, и это было больше, чем пассивное невнимание или безразличие к христианству, которое до сих пор проявлялось к нему с официальной римской стороны. Эдикт Галерия для христианской церкви носил решающий характер. Эпоха систематических преследований христианства римским государством близилась к концу; была подготовлена почва для дальнейшего развития. Правда, Галерий этого не увидел. Он умер в начале мая 311 г. н. э.

Если правители частей Империи при жизни Галерия как-то сдерживались, то теперь были запущены в ход новые события. На Востоке Максимин Дая и Лициний попытались урвать из сферы власти Галерия, что только могли. Дая, к которому бежали жена Диоклетиана и его дочь, вдова Галерия, захватил всю Малую Азию до Босфора, а для Лициния, наконец, пришел час расширить свою небольшую базу в Паннонии. Он присоединил к своей сфере власти дунайские и балканские районы. На Босфоре теперь противостояли друг другу два соперничающих императора Востока, для которых было важно консолидировать их новые территории.

Политическое противостояние на Востоке обострилось еще и на религиозной почве. Если Лициний проводил в жизнь эдикт Галерия, то Максимин Дая после недолгих колебаний вернулся к в принципе антихристианской политике. Она напрашивалась сама собой, потому что в его сфере власти находились под угрозой существования старые религиозные центры в Сирии и Малой Азии, а христианство находило все больше приверженцев. Религиозные решения были здесь связаны с конкретными экономическими интересами. Дая, разумеется, действовал по убеждению во что бы то ни стало укрепить, где только можно, староверческие силы. Как позже Юлиан Отступник, он пытался улучшить организацию старых культов и жреческих коллегий. В своих антихристианских мерах он не просто декретировал, но и регулярно отвечал на петиции городов, в которых требовалось изгнать христиан из соответствующих территорий города. Рука об руку с этим шла массированная антихристианская пропаганда, которая не останавливалась даже перед искажениями и фальсификациями. Пропасть между партиями на Востоке становилась все глубже.

Это же относилось и к Западу. Там Максенций бросил вызов, обожествив своего отца, а сам начал называть себя сыном божественного Максимиана. Впрочем, положение центральной сферы власти Максенция было очень противоречивым. После того как первый голод в Риме напомнил о неотложности проблем снабжения, в 311 г. н. э. удалось снова занять Африку и этим гарантировать снабжение Италии зерном. В столице заметно ухудшилось сначала положительное настроение, так как на сенаторов, граждан Рима и население Италии была переложена огромная нагрузка по денежному содержанию войск, вооружению и крупному строительству. В религиозном плане противоположность с Константином была не такой большой, как это позже утверждали: Максенций сразу же отменил преследования христиан, римской церкви возвратили ее земельную собственность. Однако Максенций столкнулся со значительным хаосом, а иногда даже с кровавыми битвами внутри христианских общин Рима, и поэтому был вынужден изгнать епископов Марцелла и Евсевия.

В остальном, заклейменный позже своими противниками тираном, Максенций демонстративно исповедовал традиции города Рима. На его художественно высококачественных монетах он прославляется как хранитель своего города, на них часто появляются Рома и капитолийская волчица или Марс как расширитель его Империи. С этим обращением к традициям города Рима Максенций объединял усилия завоевать благосклонность римского населения, которое извлекло пользу из его крупного строительства, прежде всего базилики Максенция и цирка на Аппиевоп дороге.

Вспышка вражды как на Востоке, так и на Западе являлась вопросом времени и случая; отдельные партии были настроены искать поддержку в других частях Империи. На Западе особенно активно в этом отношении вел себя Константин. Он быстро пришел к согласию с Лицинием, которое было подкреплено помолвкой его сестры Констанции с Лицинием. Попытка Лициния и Константина заручиться нейтралитетом Максимина, наоборот, не удалась, тот больше стремился к союзу с Максенцием. В феврале 312 г. н. э. Константин начал военные действия.

По положению вещей Константину было очень важно быстрым наступлением завладеть Римом; только от него не следовало ждать быстрых решений. Такое концентрированное наступление таило в себе немало риска, так как положение на рейнском фронте не было окончательно стабилизировано, и Константин не мог оголить границу ввиду латентной опасности, исходящей от франков. Насколько сильна была его авральная армия, остается спорным; если верить бесспорно преувеличивающему панегиристу, она составляла только четверть от всего его войска, т. е. около 40 000 человек. Тем не менее решающим было то, что это численно слабое войско Константина состояло из элитных формирований, которые были испытаны в битвах с германцами и превосходили противника по боевой силе. В это галльское войско были влиты крупные британские и германские соединения, как это показывает рельеф на арке Константина. Чрезвычайно динамичным ядром войска стали крупные кавалерийские формирования.

Максенций собрал свои войска в Риме: в долину По продвинулся только преторианский префект Руриций Помпеян, который держал наготове свои войска у Сегузио, Турина и Вероны. Несмотря на эту раздробленность, Руриций оказал отчаянное сопротивление, когда Константин перевел войско через Альпы, предположительно через Мон Женевр. Сегузио пал в результате налета, однако Турин оказал более упорное сопротивление. После того как Милан и Турин были взяты в тяжелых сражениях, Константин мог заняться Вероной, где Руриций снова упорно защищался. Здесь тоже операции проходили с переменным успехом, пока Руриций не погиб в ночной битве. Сопротивление войск Максенция почти мгновенно прекратилось. Верона, Модена и Аквилея открыли ворота Константину, галльское войско почти беспрепятственно пошло на юг, прошло через Апеннины и продвинулось до окрестностей Рима.

Максенций ожидал в столице наступления войск Константина и распорядился сломать Мильвийский мост, важнейший дорожный мост на север. Так как население Рима не было склонно переносить осаду, Максенций, наконец, решился на сражение у ворот города. Чтобы провести войско через Тибр, он поверх Мильвийского моста построил понтонный мост, который был сконструирован так, что можно было быстро разобрать его среднюю часть, чтобы при возможном отступлении задержать противника. Перед лицом решающего сражения Максенций решил действовать в согласии в древнеримскими государственными богами и соблюсти все традиционные ритуалы. Поэтому он узнал мнение предсказателей, гадавших по внутренностям жертвенных животных, и после многозначительного ответа, что враг римлян будет уничтожен 28 октября, в день прихода к власти Максенция, нашел мужество для решения.

Ситуация двух войск 28 октября 312 г. н. э. была совершенно различной. Армия Максенция собралась в районе между Сакса Рубра и Мильвийским мостом, чтобы блокировать переход через Тибр. Она предлагала сражение в той местности, которая не позволила ей использовать свое численное преимущество и ограничивала маневр из-за реки, находящейся за ее спиной. Для войска же Константина лучше положения и быть не могло. Победы на севере их воодушевили; теперь в непосредственной близости находилась древняя столица, цель долгих маршей и сражений. Она могла попасть в их руки без осады, если им удастся это наступление.

Уже первая атака армии Константина обратила в бегство крупные военные соединения Максенция, только гвардия оказывала безнадежное сопротивление. Сам Максенций при взломе понтонного моста упал в Тибр и утонул, как и многие солдаты во время этой катастрофы. Сражение закончилось паникой и предательством; уже на следующий день во главе войска Константин торжественно вошел в Рим.

Сначала битва у Мильвийского моста принесла решение в вопросе борьбы за власть вокруг Запада Империи, безусловно, первое большое перемещение центра тяжести и благодаря расширению сферы власти Константина однозначное нарушение относительного равновесия внутри последней тетрархии.

Свое подлинное значение битва приобрела только в ретроспективном обзоре эпохи Константина в целом. В рамках этого обзора она стала основой единоличной власти. Тогда опять же в ретроспективе события накануне битвы и их подтверждение в ее процессе были интерпретированы как решающий поворот в религиозной позиции и религиозной политике.

В христианской литературе есть два отличающихся друг от друга источника, описывающих происшествие накануне сражения — Лактанция и Евсевия. В 44-й главе своего произведения «О смерти преследователей», написанного между 316 и 321 гг. н. э., Лактанций сообщает, что Константин перед решающей битвой увидел сон, в котором от него потребовали поставить на щитах небесный знак Бога. Константин выполнил это увещевание, распорядившись нарисовать на щитах своих войск так называемый монограмматический крест, верхнее окончание которого было загнуто.

Епископ Евсевий Цезарейский, который после 325 г. н. э. находился в тесных личных отношениях с Константином, в своей «Жизни Константина» сообщает совсем другое: Евсевий ссылается на рассказ самого Константина о том, что он во время подготовки к войне однажды в полдень обратился с молитвой к богу своего отца, чтобы он ему открылся и помог в грядущем походе. После этого Константин и все войско увидели на небе крест из лучей света с надписью: «Сим побеждай». На следующую ночь Константину явился Христос с этим же знаком и велел скопировать его и употребить как защитное средство от врагов. После этого Константин распорядился сделать знамя с этим крестом и начал битву с Максенцием.

Описание Евсевия является более поздним приукрашиванием событий, возможно, на основе личной стилизации самим Константином. В центре обеих версий тем не менее стоит одно и то же: появление христианского символа, его отношение к Христу, как к всемогущему Богу, наконец, употребление этого знака, будь то на щитах или знаменах. У Евсевия и Лактанция случай с Константином описан из различных временных перспектив, однако выяснить, как было на самом деле, уже невозможно. Сила легенды «сим победишь» теснейшим образом связана с миссионерской динамикой христианской церкви.

Следствия обращения Константина к Христу очень скоро стали очевидными. Евсевий сообщает, что Константин распорядился воздвигнуть на Форуме статую со знаком Спасителя, то есть с крестом, и следующей надписью: «Этим спасительным знаком, доказательством истинной силы, я освободил ваш город от ига тирана и вернул сенату и народу Рима их прежний блеск и славу».

Рядом с этим нужно поставить арку Константина 315 г. н. э. Ее изображения решающего сражения еще свидетельствуют об отношении Константина к Непобедимому Солнцу, но ее надпись-посвящение связывает достижения Константина с божественным вдохновением и величием духа правителя: «Императору Цезарю Флавию Константину, величайшему, благочестивому, счастливому Августу, сенат и народ Рима посвящает эту арку, потому что он благодаря божественному вдохновению и своему величию духа вместе с войском отомстил за город тирану и всей его клике в справедливом бою».

В обеих надписях выбраны формулировки, которые не провоцируют староверов, но и не исключают толкования в христианском смысле. На подобное же направление указывает произнесенный в 313 г. н. э. в Трире панегирик и изображения и надписи на римских монетах. В 315 г. н. э. на гребне императорского шлема появляется маленькая монограмма Христа, как это видно на медальоне из Тицина; в 317—318 гг. н. э. на монетах из монетного двора в Сисции также встречается монограмма; в 320 г. н. э. появляется знамя с монограммой; с 326 г. н. э. появляется описанный Евсевием лабриум. Но изображения старых богов украшали монеты Константина до 321—322 гг. н. э. Несмотря на свой новый союз с Христом, Константин продолжал оставаться верховным жрецом и сохранил традиционные формы культа императора.

Правда, он отдавал предпочтение христианству другими мерами: началось строительство Латеранского дворца, епископ Рима получил в подарок так называемый дом Фаусты. Константин, возвышенный римским сенатом в звание старшего Августа, в этом качестве направил Максимину Дае указание прекратить преследования христиан; теперь применялся эдикт Галерия о терпимости. В Северной Африке была возвращена конфискованная христианская собственность, клирики поощрялись, церковь поддерживалась материально.

Религиозно-политические намерения Константина сформулированы в Миланской программе, которую он составил вместе с Лицинием в феврале 313 г. н. э.: «Когда мы, я, Константин Август, и я, Лициний Август, счастливо встретились в Милане, чтобы обсудить все, что связано с общественным благополучием и безопасностью, мы решили, что среди вопросов, которые мы обсуждали на пользу большинства, больше всего требует внимания почитание богов, то есть мы должны дать всем, как христианам, так и всем остальным, свободу и возможность следовать той религии, которую каждый желает. Поэтому мы считаем благотворным и подобающим принять это решение, чтобы решительно никому не должно быть невозможным исповедовать религию христиан или другую помогающую ему религию, чтобы верховное божество, богослужение которому мы в свободной преданности совершаем, показало нам свойственную ему милость и благоволение» (Лактанций «О смерти преследователей», 48, 2). Кроме того, в Милане на переднем плане стояло укрепление политического союза между Константином и Лицинием. Тогда же была отпразднована свадьба Лициния и Констанции. При этом Константин вынудил свою сестру усыновить незаконного ребенка Лициния, но, с другой стороны, не принял во внимание территориальные претензии своего партнера и отослал его на Восток Империи.

Там очень быстро созрел конфликт. Максимин Дая посчитал, что его вывели из игры, и в начале 313 г. н. э. открыл наступление против Лициния. Форсированным маршем он перешел через морской пролив, занял Византии и продвинулся до Фракии. Лициний был застигнут врасплох действиями противника и смог выступить против него только в районе Адрианополя у Тзиралла. Там он нанес армии Максимина Дай сокрушительное поражение. Дая с оставшимися группами отошел в Малую Азию; летом 313 г. н. э. в Тарсе он покончил жизнь самоубийством. Лициний на Востоке уничтожил все воспоминания о противнике: его память была предана проклятью, были убиты даже жена и дочь Диоклетиана. Диоклетиан до последнего времени жил в своем дворце в Салонах. Когда и как он умер, оспаривалось еще в античности. Во всяком случае, полного краха своей системы он не увидел.

Для христианской церкви победы Константина и Лициния над Максенцием и Максимином были часом ее величайшего триумфа. Как она понимала этот момент, следует из вступления Лактанция к его произведению «О смерти преследователей», которое было написано в том же году: «...после того, как на земном шаре был восстановлен покой, повсюду возвысилась церковь, которая до этого была попрана. В высшей славе милостью повелителя был построен храм Божий, который был повергнут безбожниками. Бог пробудил князей, которые сбросили жестокое и злотворное правление тиранов, после этого как будто рассеялся туман прошлого времени, разум наслаждается радостным и светлым миром. После стольких бурь и жестоких печалей воссиял снова спокойный воздух и желанный свет. Бог услышал молитвы своих слуг и своей небесной помощью поднял поверженных и угнетенных и осушил слезы печалующихся. Тех, кто лежал на земле, Бог поднял. Те, кто разрушил священный храм, пали под его обломками. Те, кто замучил до смерти праведников, пролили виновные души под небесными муками и заслуженными наказаниями. Долго, но трудно и достойно откладывал Бог их наказание, чтобы дать им великий и чудесный пример, благодаря которому потомки должны узнать, что есть только один Бог и что он в заслуженной мести приговаривает к смерти безбожников, преследователей и высокомерных».

После событий 312 и 313 гг. н. э. следующие одиннадцать лет доминирующей темой была борьба за единоличную власть над всей Империей. Правда, сначала оба правителя воздерживались от выяснения взаимных отношений. Константин непосредственно после встречи в Милане был вынужден возобновить войну на рейнском фронте; Лициний занимался принятием управления в отвоеванных восточных территориях. Уже в 315 г. н. э. Константин разрабатывал проект промежуточной Империи между двумя большими блоками на Востоке и Западе, втайне намереваясь распространить сферу своего влияния дальше на Восток. Во главе Константин хотел поставить Бассиана, который был в хороших отношениях и с Лицинием. Своей женитьбой на сводной сестре Константина Анастасии Бассиан еще теснее связал себя с Константином.

Однако Лициний, которому совсем не понравился этот, проект, предпринял ответные меры, чтобы изменить status-quo. Преданный Лицинию брат Бассиана Сенецион уговорил его организовать вооруженное восстание против Константина и свергнуть императора. Но этот заговор был раскрыт, Бассиана казнили, от Лициния потребовали выдачи Сенециона. Когда Лициний отказался, Константин осенью 316 г. н. э. начал войну.

Внезапное обострение неизбежного, как считали обе стороны, конфликта произошло в тот момент, когда противники совершенно не были подготовлены к большим операциям. Константин располагал войском в 20 000 человек, Лициний вдвое больше. Константин вторгся в паннонскую сферу власти Лициния и напал в начале октября 316 г. н. э. у Цибал в районе большого изгиба Дуная на вооруженные силы Лициния. После кровопролитного сражения Лициний отступил во Фракию, но он не считал свое дело потерянным. Наоборот, объявил Константина низложенным и назначил его преемником одного из своих командиров Валерия Валента.

На Мардиенском поле, точная локализация которого не установлена, вблизи Адрианополя произошла новая встреча, которая закончилась своего рода стратегическим патом. Тогда как Лицинию удалось провести свои войска на Балканы, Константин продвинулся дальше на Восток, но не имел достаточно сил, чтобы проводить осады и завязывать новые сражения. В этой ситуации произошло последнее уравнивание двух Августов. Лициний должен был уступить свои владения на Дунае и Балканах, за исключением диосеза Тракия, и дать согласие на казнь Валента. Константин же частично отказывался от своих прав старшего Августа. В обеих частях Империи впредь больше не было единой юрисдикции; связующие элементы становились все слабее, а пропасть — глубже. Сделка между Константином и Лицинием привела к характерному результату — признанию и укреплению династических сил: сыновья Константина Крисп и Константин II и сын Лициния Лициний II стали Цезарями.

Тогда как молодой Крисп в последующие годы, по крайней мере номинально, руководил обороной рейнской границы, Константин преимущественно находился на Дунае. Там не затухали пограничные сражения с сарматами и готами. Они с небольшими перерывами занимали все время Константина, хотя сначала не удавалось достичь существенных успехов. Из них выросли те нарушения границ, которые развязали решающую борьбу между Константином и Лицинием. При отражении нападения готов в 323 г. н. э. пограничные войска Константина не соблюли суверенные права Лициния, и их военные операции распространились на его территорию. Так как обе стороны не захотели полюбовно уладить второстепенный вопрос, разразилось столкновение, которое они готовили уже многие годы.

Оба правителя должны были теперь применить максимум войск и снаряжения. Говорят, что у Константина было войско в 120 000 человек пехоты и 10 000 кавалеристов, кроме того флот в составе 200 боевых и 2 000 транспортных кораблей, у Лициния предполагаются более высокие цифры. Августы уже давно расходились также и на религиозной почве. Лициний, где только мог, сдерживал христианское влияние, запретил епископские синоды и предоставил свободу действий нижестоящим инстанциям в их действиях против христиан. Тогда как он стилизировал себя протагонистом древних богов, Константин вел борьбу под христианскими знаменами и удалялся перед сражением в свою палатку для молитв.

И на этот раз горячей точкой сначала был район вокруг Адрианополя. В июле 324 г. н. э. Лициний не смог сдержать наступление Константина. Когда операции переместились к морскому проливу, он освободил фракийские владения. Крисп, командовавший флотом Константина, победил морские силы Лициния и начал осаду Византия. Мало помогло то, что Лициний возвел в Августы командующего в Византии Мартиниана, а сам перебрался в Халкедон. Константин на севере пересек Босфор и потом продолжил наступление. 18 сентября 324 г. н. э. Лициний был наголову разбит у Хризополя, его армия разбежалась, осажденные города капитулировали. Константин осаждал разбитого противника в Никомедии, когда тот послал Констанцию, сестру Константина, к брату, чтобы спасти то, что еще можно было спасти.

Правда, это оказалось не больше, чем жизнь для Лициния и Августа Мартиниана. Низложенному императору было предписано принудительное пребывание в Никомедии; его законы и официальные акты признали недействительными. Но так же, как и Максимиан Геркулий, Лициний не был создан для почетного отдыха и, пока жил, представлял для Константина постоянную опасность. В 325 г. н. э. Лициний вел переговоры с пограничными племенами на Дунае, чтобы снова прийти к власти. Константин добился от сената обвинительного приговора, Лициний был казнен, а с ним и Мартиниан; Лициний Младший закончил жизнь рабом.

Со смертью Лициния было восстановлено единство Империи. Так как Лициний своим титулом Августа и последними религиозно-политическими мерами хотел вернуться к системе Диоклетиана, он превратился в поборника старины. Силы и начинания, которые представлял Константин, могли теперь беспрепятственно развиваться внутри Империи. Последствия борьбы между Константином и Лицинием выходили далеко за рамки чисто личной борьбы за власть, и это было понятно даже современникам.

Заключительная глава истории церкви Евсевия заканчивается следующими фразами: «Итак, Лициний лежал поверженный, Константин же, могущественный победитель, отмеченный добродетелью богобоязненности, вместе со своим сыном Криспом, любимым Богом Цезарем, во всем похожим на отца, завладел принадлежащим ему Востоком и создал по старому образцу единую Империю римлян, в которой под его мирным скипетром были все страны от востока до крайнего запада вместе с севером и югом. У людей пропал страх перед теми, кто их притеснял. В блеске и великолепии начались праздничные дни. Все было наполнено светом. И те, кто до сих пор потупленно смотрел друг на друга, теперь имели просветленные лица и сверкающие глаза. Прежние горести были забыты, и похоронено всякое воспоминание о безбожии. И везде были развешены указы победоносного императора, полные человеколюбия, и законы, которые доказывали его щедрость и истинную богобоязненность.

Так как тирания была устранена, Константин и его сын получили Империю, которая им принадлежала. И они изгнали из жизни ненависть к Богу и показали то, что они от Бога, их любовь к добродетели и к Богу, их благочестие и благодарность Богу» (X, 9, 6—9).

Константин написал тогда жителям восточных провинций: «Всемогущий Боже, я взываю к тебе. Будь милостив к твоим жителям Востока, дай твоим слугам свое благословение во всех провинциях, которые так долго были удручены скорбью. И по праву я прошу тебя об этом, Боже, потому что я под твоим руководством совершил приносящие благо деяния. Я привел к победе свое войско, неся повсюду твою печать. И если благо государства опять призовет, я буду следовать тому же знаку твоей силы и снова брошусь на врагов. Поэтому я посвятил тебе свою душу. Я люблю твое имя и почитаю твою власть, которую ты доказал знаками и укрепил мою веру» (Евсевий «Жизнь Константина», 11,55).

Римская империя при Константине Великом

Император, который достиг единоличной власти над Империей после долгой и тяжелой борьбы, взял на себя власть в полном объеме и осуществлял монократию таким решительным способом, как немногие правители до и после него. Его претензия на абсолютную власть нашла свое выражение в новом самопонимании и в новом образе императора. Основанная Диоклетианом стилизация тетрархии и возвышения императорской власти была еще больше усилена, дистанция к августовскому принципату еще больше увеличилась. К тому же Константин перенял элементы символики власти, которые вели свое происхождение как от восточного и греческого, так и от христианского мира представлений. При этом противоречия Константина не заботили. Гармоничный синтез этих разных традиционных составных частей удасться не мог. В целом они больше были связаны с византийской императорской властью, чем с формами принципата и эрой солдатских императоров.

Все это развитие было форсировано несомненным стремлением Константина подчеркнуть свое положение внешним великолепием. Император больше не носил римскую тогу, а был одет в богато украшенную тунику. Он также не носил больше простой панцирь солдатских императоров, а надевал роскошные доспехи; когда отправлялся в поход, на нем был золотой панцирь и великолепный шлем. Начиная со своих виценналий, двадцатилетнего юбилея правления в 326 г. н. э., он к тому же начал носить диадему, которая в качестве знака власти эллинистических монархов для Рима всегда была символом абсолютной императорской власти.

Этому внешнему возвеличиванию соответствовали колоссальные статуи, надписи и изображения на монетах и медальонах. Здесь тоже характерно сочетание разнообразнейших элементов. Обращает на себя внимание приближение портретов к отцу, Августу и Александру Великому и обрамление головы нимбом. Включение правителя в символику вечности изобилует не меньше, чем претензии на мировые размеры. Правитель всего земного шара прославлялся одновременно и как победитель всех народов. Кроме пропаганды успехов над франками, аламаннами, сарматами и готами, подчеркивались универсальные абстрактные качества победителя. Характерно, что элемент титула императора непобедимый был заменен на более активный — победитель. В титулах отражается определенный отказ по религиозным соображениям: Константин никогда не употреблял атрибут божественный.

Большие трудности возникли перед Константином в культе императора. С одной стороны, он не хотел отказываться от этой традиционной формы выражения лояльности староверческих жителей Империи, с другой — это было несовместимо с христианскими взглядами. Надпись из Гиспелла в Умбрии, датируемая между 333 и 335 гг. н. э., показывает, к каким компромиссам был готов Константин. В ней он разрешает сооружение храма в честь рода Флавиев, то есть в честь собственного дома, но оговаривает, что это здание не должно быть запятнано «нечестивыми преступлениями какого-нибудь преступного суеверия» (ILS 705). Он разрешает также регулярное проведение театральных и гладиаторских игр.

Бок о бок с такой стилизацией развивался христианский образ императора, который создан прежде всего у Евсевия в его торжественной речи в честь тридцатилетия правления Константина в 335 г. н. э. Возвышение императорской власти с самого начала было связано с возвышением всего императорского дома, новой династии Флавиев. Значение династических сил Константин осознал еще в юности; почти все его внутриполитические соглашения отмечены династическими связями. Он очень рано возвысил своих сыновей Криспа, от Минервины, Константина II, Констанция и Константа, сыновей Фаусты. Крисп и Константин II уже в 317 г. н. э. стали Цезарями, Констанций получил этот ранг в 324 г. н. э., Констант — в 333 г. н. э.

Не были обойдены и сводные братья Константина, законные сыновья Констанция Хлора и Теодоры: Далмации стал консулом и цензором, Юлий Констанций тоже получил консульство. Планомерно чествовались и их потомки, как боковая линия константиновского дома, и укреплялись их связи с основной линией. Сын Долмация Ганнибалиан должен был жениться на дочери Константина Констанции, а второй сын Константина от брака с Фаустой — на дочери его сводного брата Юлия Констанция. Конечно, целью переплетения обеих линий было обеспечение целостности правящего дома, так как и Далмации Младший уже в 335 г. н. э. был возведен в Цезари, его брат и племянник Константина Ганнибалиан почти одновременно стал царем Армении.

Возвышение членов семьи распространялось и на женщин, из которых особенно большое влияние имела Елена, мать Константина. С 324 г. н. э. она занимала официальное положение Августы и кроме того имела право пользоваться сокровищем короны, ни перед кем не отчитываясь. Совершенно понятно, что Елена сначала оттесняла сводных братьев Константина, неясна и роль, которую она сыграла в событиях с императрицей Фаустой в 326 г. н. э. За нарушение супружеской верности тогда были казнены Крисп и Фауста; Елена же отправилась в сенсационное паломничество в Святую землю. Известно только, что Августа Елена проявила тогда несравненную щедрость, которая выразилась в многочисленных пожертвованиях нуждающимся, и что она распорядилась построить в Вифлееме церковь, с ее путешествием связывают легенду об обнаружении креста, которая с течением времени все больше приукрашивалась. Елена умерла в 327 г. н. э. в Риме вскоре после своего возвращения.

Решительное использование власти Константином обусловило его многостороннее вмешательство в законодательство и правосудие, самодержавный стиль которого критиковался еще в античности; так, позже Юлиан Отступник назвал его «обновителем и путаником старых законов и завещанных предками обычаев» (Аммиан Марцеллин, XXI, 10, 8). Решением 318 г. н. э. Константин придал императорским эдиктам правовое качество, которое ставило их выше норм существующего права. Впрочем, стиль, содержание и основная направленность законодательства Константина не были едиными. Крайняя жестокость и необузданные взрывы соседствовали с гуманитарными тенденциями, уважение к традиционным правовым нормам и понятиям — с подлинными нововведениями.

Радикальные наказания за многие преступления должны были служить устрашением. Похитители детей и скота, отцеубийцы и воры зашивались в мешок со змеями и выбрасывались в море или пропасть. По закону 326 г. н. э. нарушение супружеской верности каралось в основном смертной казнью. Как и раньше, были запрещены браки между свободными и рабами, любовная связь женщины со своим рабом тоже влекла за собой смертную казнь. С другой стороны, в указе 315/316 г. н. э. сказано: «Если кто к играм или рудникам приговорен, не должен получать клеймо на лице; по подобию небесной красоты созданный лик не должен быть испорчен» (Кодекс Теодозиана, 9, 40, 2). К тому же ряду принадлежит закон, о котором А. Пиганиоль сказал, что он достоин вечной славы и является одним из прекраснейших законов Константина вообще. Этот закон предписывал, что каждый заключенный имеет право раз в день видеть солнечный свет. В институте рабства Константин ничего не изменил, он ввел только умеренное обращение с рабами и ограничение их наказаний. Так, например, рабы, живущие семьей, не разлучались при продаже. В социальной сфере особенно положительно сказались улучшение и контроль за опекунством, а также меры в пользу подброшенных детей.

Неоднократно делались попытки оценить законодательство Константина как доказательство христианского влияния на организацию государства. С этой точки зрения, разумеется, можно объяснить христианскими взглядами некоторые меры, как, например, запрещение распятия на кресте, неприкосновенность человеческого лица, попытки воспрепятствовать гладиаторским боям на жизнь и смерть и некоторые другие. Однако это не означает «внедрения христианизации общественной жизни» (Ю. Фогт). Скорее более правильным является противоположное утверждение, что Константин не пытался втиснуть в правовые рамки христианский образ жизни и что римское право не было заменено христианскими нормами, а оставалось характерным сосуществованием старых и новых понятий.

В сфере двора и администрации сохранение реформ Диоклетиана стояло рядом с коренными изменениями. С 320 г. н. э. в руководящей группе придворных появился глава служебного персонала, самый могущественный и влиятельный человек при Константине. Он был начальником разных школ, военизированных отделов администрации, к тому же командиром дворцовой школы, нового образования дворцовой гвардии, которая была создана вместо преторианцев, а также курьеров, являвшихся еще и агентами тайной полиции. Кроме главы служебного персонала, к организации центральных органов принадлежал квестор дворца, в компетенцию которого входило оформление императорских законов и постановлений.

Структура центральной финансовой администрации, наоборот, не изменилась, появились только новые названия должностей. Так, теперь начальник императорского фонда руководил казначейством, куда стекались все налоги, одновременно он отвечал за императорские пожертвования. Другому чиновнику подчинялась собственность короны и частная собственность императора. Представители этой группы были доверенными лицами императора, они выполняли функции комиссаров или специальных уполномоченных, которым от случая к случаю доверялось урегулирование неотложных правительственных дел. Вместе с другими руководящими чиновниками они образовывали совещательную коллегию, которая готовила и обсуждала основные решения в политике, администрации, законодательстве и ведении войны.

Какой бы целесообразной ни казалась новая структура придворной и центральной администрации, о качестве самой администрации она говорит мало. Повод для размышлений дает то, что Константин в 325 г. н. э. издал следующий закон: «Любой человек, какого бы сословия и ранга он ни был, который сможет доказать, что мои судьи, высшие чиновники, друзья или придворные совершили что-то неправедное и несправедливое, пусть безбоязненно приходит и обращается ко мне; я лично сам все выслушаю и расследую, и если выяснится, что это правда, я сам отомщу тому, кто до сих пор меня обманывал. Того же, который представит доказательство, я вознагражу званиями и имуществом. И этого, да хранит меня всемогущий Бог, я буду придерживаться для счастья и процветания государства» (Кодекс Теодезиана, 9, 1, 4).

На уровне диосезов и провинций в основном сохранились распоряжения Диоклетиана. Важнейшие изменения коснулись преторианских префектов, причем детали реорганизации неоднозначны. Вероятно, назначение Криспа главнокомандующим на рейнской границе привело к тому, что ему был придан преторианский префект. Личное предоставление преторианских префектов Цезарям и будущим Августам продолжалось еще долгое время; при Константине Империя во всяком случае не была преобразована в систему преторианских префектур, хотя в Африке с 332/333 г. н. э. была собственная префектура. Для решения Константина характернее является тот факт, что между 335 и 337 гг. н. э. самому Константину, Константину II, Констанцию, Константу, Далмацию было предоставлено по преторианскому префекту, а один префект отвечал за Африку. Только когда эта система потерпела неудачу, к концу 4 в. н. э. образовались региональные, префектуры как важнейшие административные высшие органы.

В структуре войска Константин также сохранил нововведения Диоклетиана, только извлек из них соответствующие выводы. В организаторском плане было проведено окончательное разделение между стационарными пограничными войсками и мобильной походной армией. В первый раз существование такой армии доказывается указом 325 г. н. э., где ее военнослужащим предоставляются большие привилегии, как и представителям других войсковых соединений. Между тем сейчас высказано предположение, что она была создана раньше, в 312 г. н. э., перед борьбой с Максенцием. К походной армии, как правило, принадлежали также новые гвардейские полки — палатины.

Если не принимать во внимание другие детали, то решающие новшества эпохи Константина касались преобразования верховного главнокомандования войсками и интенсивного привлечения германцев и других представителей соседних племен Империи в римскую армию. После того, как гвардейские префекты стали руководящими работниками администрации и юстиции, Константин создал должности войсковых командиров, разделенных сначала по родам войск — начальник конницы и начальник пехоты. Из этих должностей в процессе долгого развития выросли важнейшие командные посты поздней античности. Их обладатели командовали войсковыми группами позднеримской армии. Нередко ими были даже германцы, например, Ардогаст, Стилихон и Аэций.

Прогресс в руководстве войском отражает возрастающее число вспомогательных иностранных групп, особенно германского контингента, в римской армии. Константин с самого начала был настроен на такие формирования: царь аламаннов Эрок участвовал в его провозглашении наследником отца еще в 306 г. н. э. в Британии; шесть лет спустя британские и германские соединения сражались вместе с Константином у Мильвийского моста; еще в 332 г. н. э. рейнские земли стали крупной базой набора рекрутов. Тем не менее неясно, преследовал ли Константин определенную концепцию, обращаясь к этому военному потенциалу, более вероятно, что возрастающая связь больших групп населения с местами проживания принуждала к увеличению римского войска. Речь при этом прежде всего шла только о распространении традиционных римских правил. Не был предусмотрен размах, который в конце концов получило это развитие, последствия которого в поздней античности больше нельзя было контролировать. Но в константиновское время до этого было еще очень далеко.

Военная реформа Константина начала себя оправдывать; во всяком случае армия после 325 г. н. э. справлялась с поставленными перед ней задачами в рамках константиновской пограничной и внешней политики. Руководство операциями при этом чаще всего поручалось сыновьям Константина, но в особенно опасных ситуациях император лично находился вблизи горячих точек, чтобы в случае необходимости вмешаться самому. Экспансионистские черты здесь незаметны. Оборона, ограниченные контрнаступления, планомерное строительство укреплений и дипломатические средства, как, например, заключение договоров с соседними племенами, в первую очередь стабилизировали положение внутри Империи.

В 328 г. н. э. Константин II командовал обороной от аламаннов, а в 332 г. н. э. от готов на Нижнем Дунае. Там после нападения готов на сарматов создалось крайне затруднительное положение, которое тем не менее было преодолено успешными римскими контрнаступлениями. Константин добился заключения договора с готами, которые впредь не только признавали дунайскую границу, но поставляли через нее вспомогательные группы, и, таким образом, готская опасность была устранена почти на полвека. Когда в 334 г. н. э. у сарматов произошло столкновение, которое перекинулось на римские территории, Констанций и Константин тактически очень умело овладели ситуацией и предотвратили эскалацию конфликта.

Совсем иначе развивались события на восточной границе Империи. После того как там сасанидский царь Шапур II сначала держал себя очень сдержанно, в начале тридцатых годов он неожиданно проявил инициативы, которые сделали неизбежными столкновения с римским войском. Когда царь Армении Тиран в 334 г. н. э. был депортирован и ослеплен сасанидами, его сторонники и армянские союзники римлян обратились к Константину за помощью. Тот поручил Констанцию руководство боями на армянской границе, приказал оккупировать страну и начал поход против сасанидов. В этой связи племянника Константина Ганнибалиана назначили царем Армении. Грозящие здесь опасности были вполне осознаны, как показывает письмо Константина Шапуру II, император выступал как покровитель христиан, между тем проблема при жизни Константина решена не была.

В области валюты Константин также исходил из попыток стабилизации своего предшественника; в отличие от Диоклетиана его денежная реформа была успешной. Это относится прежде всего к золотым деньгам, где был введен новый номинал солид. Если золотые монеты диоклетиановского времени по весу еще равнялись 1/60 римского фунта, то при Константине (в 3 в. н. э.) они весили 1/72, то есть 4,48 г. Изготовляемая по всей Империи с 324 г. н. э. золотая единица просуществовала еще столетия, и в византийской Империи была основой золотой валюты. Тогда как солид встречался часто, серебряная единица силиква, которая равнялась 1/24 солида, очевидно, чеканилась в меньшем количестве. Медные единицы, которые назывались фоллами, имели серебряное покрытие, составляющее 2 % от веса. При массовом изготовлении быстро начал уменьшаться вес, и, как доказывают папирусы из Египта, это привело к новым инфляционным процессам.

Меры в секторе финансовой и налоговой политики были продиктованы огромной потребностью в деньгах для армии, двора, администрации, крупного строительства и щедрых подарков. Как и раньше, важнейшим источником доходов оставался подушный налог. К этому добавились целевые особые налоги и подати на трудоспособных лиц. Все сенаторы должны были платить налог, который насчитывался в зависимости от размера их землевладений и взимался в три приема. Городские высшие слои должны были каждые пять лет к юбилею правления уплачивать так называемое коронное золото в форме золотых венков или золотых монет, и, наконец, ремесленники и торговцы каждые пять лет платили в золоте налог с имущества и товарооборота.

Характерно, что Константин при случае старался помочь представителям угнетенных низших слоев. Так, в эдикте 313 г. н. э. сказано: «Если сборщик налогов или прокуратор жестоко обойдется с кем-то, тот должен без раздумий подать жалобу на его издевательство и грабеж. Если эта жалоба соответствует действительности, мы предписываем, чтобы чиновник, который позволил себе совершить нечто подобное в отношении провинциалов, был публично сожжен» (Кодекс Теодозиста, 10, 4, 1). Из множества частных решений сложилось изменение общественной структуры, которая осталась определяющей для всей поздней античности.

Давно утерянные политические компетенции сенат не получил и при Константине, но император старался сначала сохранить условия для мирного сосуществования и внешнее уважение к сенаторскому сословию. С одной стороны, общее число сенаторов возросло, по современным оценкам, даже в три раза. С другой стороны, образовалась небольшая группа высшей аристократии — патрициев, которые находились в тесной связи с императорским домом и наряду с высокими постами в администрации и войске обладали огромным авторитетом.

Расширение сената затронуло представителей всех провинций. Панегирист в 321 г. н. э. так прославил это развитие: «Наконец, ты почувствовал, Рим, что ты вождь всех наций и царь мира, когда объединил в своей курии благороднейших граждан всех провинций, чтобы сенат был обязан увеличением авторитета не столько своему имени, сколько действительности, так как отныне он объединяет элиту всего мира» (Латинские панегирики, X, (4), 35, 2). Возможно, побудительные мотивы Константина были значительно прагматичнее; вероятно, он старался привлечь на свою сторону ведущий слой из провинций перед борьбой за власть с Лицинием. В любом случае назначения были однозначным доказательством благосклонности императора.

Пополнение сената произошло за счет всаднического сословия, потому что высокопоставленные всаднические чиновники и офицеры возводились в сенаторское сословие, которое из-за этого потеряло свою однородность. В целом же сенаторы оставались группой привилегированных крупных землевладельцев, на традиционные права которых Константин не посягнул. На них не распространились нагрузки муниципальной аристократии и суровость римского уголовного судопроизводства. В большинстве случаев в течение 4 в. н. э. они сохранили свое состояние, и их без того значительная земельная собственность существенно возросла.

Однако решающим стало то обстоятельство, что жизнь, влияние и социальный престиж отдельных сенаторов зависели не от их сословной принадлежности, а от их положения в константиновской системе и от благосклонности императора. После того как в 326 г. н. э. по религиозным причинам произошел тяжелый конфликт между Константином и сенатом, после основания Константинополя и образования другого, полностью преданного Константину сената на Востоке, римский сенат на долгое время потерял свой авторитет и значение.

Важнейшим чиновником Рима, который принадлежал к кругу сенаторов, был городской префект. Ему все еще подчинялись администрация и судопроизводство столицы; он руководил также сословной юрисдикцией над сенаторами и особенно выигрывал от частого отсутствия императора. Обладатель этой должности был высочайшим представителем государства в Риме, но одновременно и защитником консервативных сил и традиций.

Реорганизация сенаторского высшего слоя отразилась на всадническим сословии. Оно потеряло своих самых способных представителей, и поднявшаяся в него мелкая бюрократия являлась плохой заменой. Таким образом, оно лишилось своего престижа и функций, нередко влияние официалов, руководящих чиновников придворной администрации было больше, чем влияние классического сословия социальных выдвиженцев. Социальный подъем впредь стал возможным и без обычной карьеры всадников и сенаторов. Германский командир, само собой разумеется, сразу же возводился в сенаторское достоинство.

Благодаря расширению придворного персонала и Цезарей, раздуванию штата чиновников в преторианских префектурах и диосезах, возможности продвижения для упомянутых групп были чрезвычайно благоприятными. Совсем по-другому складывалась обстановка для представителей муниципальной аристократии, которая чаще всего называлась куриалами, и для представителей специальных профессий и групп среднего и низшего слоя. Хотя на первый взгляд государство при Константине и Диоклетиане кажется современным, его инструментарий и меры могли быть действенными при условии, когда в общественной и экономической структуре было мало изменений и когда основные органы и корпорации оставались идентичными. Этот политический застой был невозможен без дальнейшего ограничения свободы городских высших слоев, представителей ключевых профессий в транспорте и снабжении и, наконец, колонов, важнейшей сельскохозяйственной группы производителей.

Особенно тяжело эта политика затронула куриалов, причем сам император взял на себя некоторые облегчения: «Никто, имеющий судебную власть, не должен пытаться освободить куриала от его обязанностей по отношению к общине или освободить его от принадлежности к городскому совету (курии). Если же кто-то по несчастливому стечению обстоятельств разорится и его нужно поддержать, это должно быть доведено до нашего сведения, и на основании этого ему будет сохранено освобождение от его обязанностей по отношению к общине» (Кодекс Теодозиана, 12, 1, 1). Указание Константина свидетельствует, что чрезмерная загрузка муниципальной аристократии осталась. Ее представители пытались всеми возможными средствами уклониться от этих разорительных нагрузок. Как показывают многочисленные распоряжения, этому было трудно помешать.

Подобное регулирование коснулось транспортных моряков и колонов; назовем только два примера. Распоряжение 314 г. н. э. декретировало: «Если кто-то, кто по рождению является транспортным моряком, становится капитаном лихтера, он должен оставаться в том же сословии, к которому принадлежали его родители» (Кодекс Теодозиана, 13, 5, 1). В отношении колонов было в 332 г. н. э. установлено следующее: «Если у кого-нибудь будет обнаружен колон, который принадлежит другому, тот должен не только возвратить колона на его старое место, но и заплатить за него подушный налог за соответствующее время. Самих колонов, которые пускаются в бегство, следует, как рабов, заковать в кандалы, чтобы вынудить их исполнять обязанности, которые им были положены, как свободным, теперь исполнять, как рабам» (Кодекс Теодозиана, 5, 17, 1).

Общая картина римского общества во времена Константина характеризуется ярко выраженной дихотомией. Насколько можно установить общие тенденции ввиду многочисленных региональных особенностей и разнообразия структур в отдельных провинциях, пропасть между обеими основными группами общества становилась все глубже. Концентрации богатства и собственности противостояло обнищание широких кругов населения. Старые буржуазные средние слои были явно парализованы постоянными государственными нагрузками.

К привилегированным группам высших слоев принадлежали также клирики, особенно епископы, которых Константин постоянно привлекал к себе. Среди первоначально небольшого числа христианских отшельников возникло быстро разрастающееся движение, которое потом вылилось в институт монашества. В этих кругах уже сформировался протест против секуляризации и приспособления христианства к государству и обществу. Воздействие христианства на общественное устройство Римской Империи в целом определить трудно. Во всяком случае во времена Константина христианство не стремилось к основополагающим изменениям социальной структуры. В целом христианство в рамках константиновского времени оказывало стабилизирующее воздействие. Тот факт, что христианские убеждения широких слоев населения содействовали подчинению бюрократии и примирению с нищетой (Ю. Фогт «Константин Великий и его век». Мюнхен, 1960), довольно часто подчеркивался. Но не всегда с необходимой убедительностью указывалось на то, что полное отсутствие государственных социальных платежей усиливало привлекательность христианства по чисто материальным причинам.

Константин очень заботился о том, чтобы он сам, его дом и его эра прославлялись художниками, литераторами, архитекторами, ораторами, скульпторами и мастерами прикладного искусства. Прежде всего он требовал быстрых результатов, поэтому зрелые произведения характерны для его эпохи менее, чем в быстром темпе созданные компиляции.

Особенно наглядно показывают особенности константиновского искусства два памятника в Риме: построенная между 312 и 315 гг. н. э. арка Константина, самая большая триумфальная арка Рима, и голова колоссальной статуи из перестроенной Константином базилики Максенция. В арку Константина были включены скульптуры и рельефы из эры адоптивной империи 2 в. н. э. Они образовывали резкий контраст с новыми рельефами, которые изображали достижения похода против Максенция, вступление Константина в Рим, а также приветственную речь императора и распределение денежных подарков. Эти современные рельефы изготовлены в поразительно строгом стиле, который в последнее время связывается с традициями плебейского искусства. Кроме того, примечательно увеличение чисто репрезентативных элементов, а также разная величина фигур, которая зависит от ранга изображаемых.

Выставленные сегодня во дворе дворца Консерватории на Капитолии фрагменты колоссальной статуи Константина превышают все размеры прежней монументальной скульптуры. Высота головы от шеи составляет 2,60 м, исходя из этого, общая высота статуи сидящего на троне императора равняется приблизительно 10 м. Р. Бьянки Бандинелли описал своеобразие этого изображения так: «Это был новый тип императорской статуи, которая возвышала правителя над обыкновенными смертными: это было почти культовое изображение. Изготовленное из твердых, безжизненных пластинок лицо оживлено только огромными глазами, из которых льется магическая сила взгляда и одухотворенность, которую хотели придать фигуре» («Рим. Конец античности». Мюнхен, 1971).

Преобладание чисто придворного искусства очевидно. Наряду с речами панегиристов оно проявляется в потолочной росписи трирского императорского дворца, а также в стихах Оптациана Порфирия. Их поэтическое качество совершенно незначительно, но они безусловно представляют крайнюю степень буквенной акробатики. Отдельные стихи, например, содержат 35 строф, составленных из 35 букв каждая, и эти буквы, в оригинальной рукописи выделенные особыми красками, были выбраны так, что образовывали более или менее осмысленные слова и стихи. Порфирий был скорее «литературным придворным ювелиром» (Ю. Фогт), чем поэтом; правда, Константин был очарован его творчеством.

В области архитектуры появились величественные здания, такие, как многочисленные императорские дворцы, базилики и церкви, которые по своим размерам не шли ни в какое сравнение с другими эпохами. Евсевий в своем неполном списке называет следующие церкви: церковь Положения во гроб и Воскресения в Иерусалиме, церковь Рождества в Вифлееме, базилики и другие церкви в Никомедии, Антиохии и Гелиополе. От этой интенсивной строительной деятельности особенно выиграл Трир: «Я вижу Большой Цирк, который соревнуется с римским, я вижу базилики и форум, царские сооружения, и вместилище правосудия возведено на такую высоту, что оно близко к звездам и небу. Все это, разумеется, дары, которыми мы обязаны твоему присутствию» (Латинские панегирики, VII, 6, 22).

Важнейшим для всей истории Империи было решение Константина основать на месте Византия Константинополь. При столкновении с Лицинием Константин лично убедился в стратегическом значении Византия. Поэтому он еще в 324 г. н. э. начал строительные и восстановительные работы, и некоторое время спустя там начал работу императорский монетный двор. Но важнейший импульс последовал позже. В 326 г. н. э. Константин несколько месяцев провел в Риме, чтобы участвовать в празднествах в честь двадцатилетнего юбилея своего правления. Только праздник этот закончился конфликтом. Когда Константин отказался участвовать в праздничной процессии к Капитолию, то есть к традиционным богам города Рима, его поведение вызвало у сената и населения большое негодование, так как они увидели в этом открытое оскорбление. Константину стало ясно, что он никогда не будет чувствовать себя в Риме, как дома. В связи с этим возникло решение создать новую столицу, соперницу Рима.

Во всяком случае для Константинополя было запланировано гораздо более широкое кольцо городских стен, которое окружало площадь в четыре раза больше прежней, восходящей к Септимию Северу городской постройке. Христианская легенда, переданная Филострогом, продолжателем церковной истории Евсевия, отражает впечатление, которое производило на потомков это граничащее с чудом по своим размерам сооружение. Там рассказывается, что когда император с копьем в руке обошел новую границу города и при этом шел все дальше, он на вопрос одного из своих спутников: «Как далеко ты еще хочешь пойти, господин?» ответил: «Пока не остановится тот, кто идет впереди меня».

Если даже в этой легенде присутствует явно христианское преобразование античного представления о том, что Бог определил место для основания города или одобрил его, все равно при освящении города были соблюдены традиционные ритуалы. В 328 г. н. э. место было объявлено собственностью богов; жрецы и звездочеты проводили церемонию, в которой участвовал также неоплатоник Сопатр. Торжественное освящение произошло 11 мая 330 г. н. э., дата, которая впредь всегда торжественно отмечалась как дата основания города.

Город Константина годами был центром строительной деятельности как региона, так и Империи. Из всех прилегающих районов, даже из Рима и Афин, были завезены памятники, разграблены храмы в городах Малой Азии, их металлические крыши расплавлены, чтобы по возможности быстрее придать подобающий блеск новой столице Востока. Статуи Фидия и Лисиппа были транспортированы в новый город и установлены там, а также бронзовые кони, которые стоят сейчас перед Сан Марко. Буркхардт назвал эту практику «самым позорным и массовым грабежом предметов искусств в истории».

На месте рынка северовского города были воздвигнуты храмы Рее, богине-покровительнице Константинополя, и Тихе, покровительнице Рима. Между этим центром, названным Августейоном, и Мраморным морем вырос императорский дворец. На западе города был построен круглый форум Константина, в середине которого стояла колонна из порфира, держащая огромную, частично позолоченную статую императора в короне с лучами. В основании колонны были помещены христианские реликвии. В рамки этой концентрической постройки входили также христианские церкви, как, например, церковь Ирины у Августейона и церковь Софии у императорского дворца; в целом для фазы основания Константинополя характерно соседство храмов для староверов и церквей для христиан.

Константин хотел сделать свою новую столицу равной Риму по своей внутренней структуре. В Константинополе, как в Риме, было семь холмов, и он так же, как Рим, разделялся на 14 кварталов. Особенно примечательным было преимущество с административно-правовой точки зрения. Константинополь со всей своей городской территорией был выделен из диосеза и провинции и освобожден от всех налогов. Император возвел архона города в ранг проконсула, то есть в тот же ранг, которым обладали наместники соседних провинций.

Константин не довольствовался тем, что новый город с 330 г. н. э. привлек в свои стены большое число чиновников и функционеров системы. Событием первостепенной важности было то, что император здесь тоже создал сенат сначала из 300 человек и всеми силами старался заманить в Константинополь лиц, присутствию которых он придавал большое значение. Для них были построены дома; наличие дома в Константинополе было также предпосылкой получить право на аренду владений из императорской собственности на Востоке Империи. Благодаря строительству библиотеки и основанию нового университета город превратился в духовный центр Востока. Наконец, жители города, как и римляне, получили бесплатное обеспечение зерном.

Таким образом, Константинополь стал новым, вторым Римом. Но этот втором Рим был Римом без республиканских традиций и по своей сути только новоримским обрамлением для синтеза эллинистических, позднеантичных и христианских элементов. С любой точки зрения Константинополь был создан как антитеза Риму и как «сильнейшее отрицание римской сущности» (Якоб Буркхардт). Чем больше энергии было отдано второму Риму, тем больше приходил в упадок первый и должен был довольствоваться блеском великих традиций. Будущее принадлежало Константинополю.