РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ: КОНКУРЕНТНЫЕ ВЫБОРЫ
Оп.:"Pro et Contra. 2009. № 1. Cм. библиографию.
Политизированный характер смены патриарха неудивителен — речь идет о главе наиболее массовой российской конфессии, объединяющей миллионы верующих. Позиция патриарха по актуальным вопросам, высказанная публично, может оказать серьезное влияние на их решения. И напротив, степень этого влияния зависит в том числе и от личного авторитета предстоятеля. Добавим к этому, что Русская православная церковь отстаивает свои интересы в отношениях с властями, обладая при этом немалыми лоббистскими возможностями — достаточно сказать, что патриарх является единственным религиозным деятелем России, имеющим прямой выход на президента. Церковь заинтересована как в расширении своих возможностей в сферах образования, благотворительности, сотрудничества с вооруженными силами и правоохранительными органами, так и в ограничении таких возможностей для своих конкурентов из числа так называемых «нетрадиционных» для России конфессий[1]. В свою очередь, государство рассчитывает не просто на лояльность, но и на активную политическую поддержку со стороны Церкви.
Алексий II: некоторые итоги патриаршества
Алексий II вошел в историю Русской православной церкви (РПЦ) как патриарх, который решил историческую задачу воссоединения РПЦ с Русской православной церковью за границей (РПЦЗ). Таким образом, был преодолен драматический церковный раскол, который продолжался большую часть ХХ столетия. Дипломатичность патриарха, начавшего свою жизнь в эмиграции (он был сыном клирика, служившего в независимой Эстонии), сыграла в этом объединении большую роль.
Алексий II стал патриархом в сложный для Церкви период. С одной стороны, перед ней открывались новые масштабные возможности — и действительно, уже во время его патриаршества ей было возвращено множество храмов, открывались монастыри и учебные заведения, началось издание многочисленных церковных СМИ, был налажен выпуск богословской литературы. С другой стороны, перед Церковью встали и новые проблемы — ей пророчили потрясения, внутренние расколы и поражение в конкуренции с харизматичными проповедниками, хлынувшими в Россию из-за рубежа.
Алармистские прогнозы не оправдались. Интерес к проповедникам быстро сошел на нет — их деятельность мало соответствовала представлениям россиян о религии. Кроме того, и Православная церковь внесла значительный вклад в ограничение их возможностей, пролоббировав принятие в 1997 году нового, более жесткого варианта закона о свободе совести. Ни одного сколько-нибудь серьезного раскола в Церкви не произошло — и в этом велика заслуга Алексия II, который тактично урегулировал возникавшие в Церкви разногласия. При его патриаршестве различные церковные деятели могли высказывать собственные взгляды, часто отличавшиеся друг от друга, — были недопустимы лишь раскольнические действия, которые, в частности, в 2008 году позволил себе чукотский Диомид. Патриарх высказывал свое собственное мнение по вопросам, волнующим церковный народ (оно обычно было умеренно консервативным), но при этом допускал разномыслие, понимая церковную традицию весьма широко — в отличие от интегристов[2], отвергающих всякое богословское творчество. Неслучайно в одной Москве сосуществуют такие разные приходы, как либерально-интеллигентский Космы и Дамиана в Шубине и крайне консервативный Николы на Берсеневке. Сторонники экуменизма соседствуют с его яростными противниками, приверженцы активной миссионерской деятельности в молодежной аудитории — с адептами традиционного благочестия. Сам Алексий мог совершить молебен перед общеправославной святыней — Терновым венцом Господним — в Нотр-Дам де Пари, невзирая на ожидаемые протесты со стороны реакционной части клира и паствы.
При Алексии II избежало раскола и мировое православие, несмотря на исторически сложные, конкурентные отношения между Москвой и Константинополем. Конфликт в связи с возникновением «параллельной» юрисдикции в Эстонии привел лишь к непродолжительному прекращению молитвенно-канонического общения между двумя патриархатами, которое вскоре было возобновлено. В конце жизни патриарх приложил немало усилий для сохранения московско-константинопольского диалога и одновременно для сохранения позиций РПЦ в Украине. Ради этого пожилой больной патриарх совершил в последние месяцы жизни трудные визиты в Киев и Стамбул.
Алексий II был дипломатичен в отношениях с государством, но при этом отстаивал самостоятельность Церкви в принципиальных вопросах. Через полгода после своего избрания патриархом он осудил кровопролитие, устроенное союзными силовиками в Вильнюсе. Мудрую позицию Церковь заняла во время августовского путча 1991-го и гражданского конфликта 1993-го — в последнем случае она выполняла миротворческую миссию, и не вина священноначалия в том, что политики оказались не способны достичь компромисса. Видимо, в момент ожесточенной схватки за власть политики не пожелали считаться с Церковью. Позитивную роль в российской политической и церковной жизни сыграло решение Синода под председательством патриарха не разрешать клирикам быть кандидатами на выборах различных уровней — таким образом, Церковь оказалась за пределами межпартийной борьбы.
При Алексии II была принята социальная концепция РПЦ, которая предусматривает возможность сопротивления антицерковной политике государства (одним из основных авторов этого документа был нынешний патриарх Кирилл). Этот документ продолжает традицию патриарха Тихона и ревизует «сергианский» сервильный подход, способствовавший временному отделению Зарубежной церкви. Разумеется, одобренная патриархом и собором концепция проникнута духом социального консерватизма (странно было бы ожидать иного от Церкви), но в ней нет той жесткой прямой полемики с приверженцами современного либерализма, которыми отличаются выступления преемника почившего патриарха. В прошлом году, после военных действий на Южном Кавказе, РПЦ отказалась создавать свои структуры на территории Абхазии и Южной Осетии, продолжая признавать эти республики канонической территорией Грузинской православной церкви (после военных действий на Южном Кавказе в августе 2008 года межцерковные отношения остаются, пожалуй, единственным каналом общения между Россией и Грузией).
Алексий II был толерантным патриархом, который сумел провести церковный корабль через многочисленные рифы. В трудное время ему удалось консолидировать Церковь на основе общих ценностей при признании возможности разномыслия. Авторитарный патриарх вроде Никона в этих условиях мог «наломать дров», вызвать внутренний конфликт, как это и произошло в XVII столетии.
Все перечисленное выше не означает, что при Алексии II у Церкви не было проблем — основная из них связана с ее неспособностью привлечь верующих и ограниченностью влияния на паству. На первый взгляд эта проблема выглядит надуманной — действительно, согласно опросу ВЦИОМ, проведенному в апреле 2008 года, к последователям православия себя относят 73 проц. россиян. Однако в октябре 2007 года социологи ВЦИОМ выяснили, что лишь половина россиян верит в бога, а еще 31 проц. только допускает его существование. 10 процентов регулярно посещают церковь, а 43 проц. в храм ходят только по праздникам[3]. Аналогичный опрос ВЦИОМ, проведенный в 2005 году, показал, что многие респонденты из тех, кто причисляет себя к верующим в бога, одновременно верят в приметы (21 проц.), гороскопы (9 проц.), колдовство и магию (8 проц.), инопланетян (6 проц.)[4].
Опрос ВЦИОМ в апреле 2008 года продемонстрировал, что большинство россиян (83 проц.) в период Великого поста (главного из четырех православных постов) сохраняют обычный режим питания. Лишь 3 проц. опрошенных соблюдают пост полностью. В последнюю неделю перед Пасхой собирались поститься 4 проц. респондентов, 9 проц. соблюдают пост частично[5]. Треть россиян (33 проц.) не могут вспомнить или не знают ни одной из десяти библейских заповедей, при этом даже среди последователей православия число таких людей составляет четвертую часть (27 проц.)[6]. Главный православный праздник — Пасху — отмечают большинство россиян, однако празднование носит в значительной степени секуляризованный характер. 16 проц. россиян в этот день посещают кладбища (это советский обычай, заменявший небезопасное посещение богослужений, но не одобряемый Церковью), и лишь 4 проц. — пасхальные ночные службы, что является минимальной обязанностью практикующего православного христианина. Даже если предположить, что эти службы посещает так мало народу, потому что не каждый человек пожилого возраста решится выйти из дому в ночное время, то ведь и днем в церковь на Пасху приходит лишь 21 проц. респондентов (с тем чтобы «святить» куличи)[7].
Разумеется, в таком положении вещей серьезную роль играет негативный советский опыт насильственного «расцерковления» общества, в результате которого многие религиозные традиции были утрачены. По словам известного российского религиоведа Андрея Зубова, «российское сообщество — это сообщество сейчас глубоко нехристианское. Даже, если оно формально крещено или даже если люди подходят к таинствам, оно в целом по всем религиоведческим параметрам сообщество шаманистического типа. И отношение к священникам, к сожалению, в основном именно как к шаманам. Детей к причастию приносят, чтобы они не болели. Покреститься — чтобы ничего с тобой не случилось. И так советуют даже в церкви»[8]. Впрочем, церковным правилам не слишком строго следовали и в дореволюционной России, в которой православие было государственной религией. По мнению Зубова, «классические слова, что "Россия крещена, но не просвещена", — это золотые слова, и мы прекрасно знаем из истории старой, якобы православной России, что в ней люди практически не ходили к причастию Святых Тайн, не читали Священного Писания и вообще даже "Отче наш", как говорит Константин Петрович Победоносцев, произносили с ошибками, которые уничтожают весь смысл молитвы».
По мнению религиоведа Николая Митрохина, основным типом современного верующего являются церковные «бабушки», что полностью соответствует реалиям «застойного времени». Разочаровавшихся интеллектуалов, приходивших в церковь в тот период, сменили люмпен-интеллигенты, «советские люди», ощущающие страх перед новыми временами, и полукриминальные бизнесмены. «Таким образом, церкви… не удалось решить проблему привлечения в храм среднего городского жителя, принадлежащего как к мидл-классу, так и к "синим воротничкам" (то есть рабочим)», — резюмирует Митрохин[9].
Алексий II понимал эти проблемы: «Храмы пустеют, — печально констатировал патриарх. — И пустеют не только из-за того, что увеличивается количество храмов. Это естественный процесс, он будет продолжаться»[10]. Однако для него главным было, как представляется, сохранение внутрицерковной стабильности в условиях драматичного российского транзита. Перед следующим патриархом встанет уже другая задача — как «расшевелить» людей, потенциально готовых прийти в церковь, но не делающих пока решающего шага.
Патриарх Кирилл: либерал или консерватор?
Шестым предстоятелем Русской православной церкви после восстановления патриаршества в 1917 году подавляющим большинством голосов уже в первом туре выборов был избран 62-летний митрополит Кирилл (Гундяев), наиболее активный и энергичный из постоянных членов Священного синода. Кирилла поддержали 508 делегатов Поместного собора, за его единственного соперника, митрополита Климента, проголосовали лишь 169 соборян.
Патриарх Кирилл — сын известного ленинградского священника, его брат — священник и профессор Ленинградской духовной академии. Курс Ленинградских духовных школ (семинарии и академии) будущий патриарх прошел в общей сложности за четыре года вместо обычных восьми. С молодых лет он был учеником, а затем и соратником митрополита Никодима (Ротова), влиятельного церковного иерарха, выступавшего за сочетание лояльности Церкви советской власти и активизации ее деятельности в различных сферах, от пастырской до международной. Благодаря Никодиму Кирилл, еще не достигнув тридцати лет, стал ректором Ленинградских духовных школ (в 1974 году) и епископом. Через несколько лет после кончины Никодима Кирилл был перемещен на провинциальную Смоленскую кафедру, которую занимал четверть века, вплоть до избрания патриархом (1984—2009 годы). Впрочем, в 1989 году он одновременно был назначен на один из ключевых постов в церковной иерархии, возглавив Отдел внешних церковных связей и став по должности постоянным членом Синода. По некоторым данным, кандидатура Кирилла рассматривалась на петербургскую кафедру, но патриарх Алексий II не хотел, чтобы этот иерарх, подобно Никодиму в 1960-е годы, совмещал управление одной из важнейших епархий и руководство влиятельным отделом патриархии.
Вопрос о либерализме или консерватизме Кирилла совсем не прост. В светской прессе его часто называют сторонником либерального крыла в Церкви. Действительно, если понимать под либерализмом возможность каких-либо изменений в церковной жизни в принципе, то в многочисленных выступлениях Кирилла можно найти подтверждение его интереса к реформам. Достаточно вспомнить Юбилейный Поместный собор 1988 года, приуроченный к 1000-летию Крещения Руси, — перестройка и гласность заставили его участников отказаться от согласованных заранее выступлений и поднять на соборных заседаниях действительно серьезные темы. Молодой 42-летний архиепископ Смоленский и Вяземский Кирилл, выйдя на трибуну, заговорил с делегатами о необходимости адаптации Церкви к потребностям ХХ века, поскольку малоцерковные люди, приходя в храм, не получают ответов на возникающие у них вопросы. Архиепископ предупреждал, что они могут разочароваться и покинуть Церковь. После такого диагноза владыка Кирилл перешел к обсуждению возможных изменений в православном богослужении, с тем чтобы «каждый современный человек, с верой, надеждой и радостью переступающий порог храма, мог принимать в нем участие». Возможно, имелось в виду частичное приближение богослужения к нормам современного русского языка. Хорошо известно, что для среднестатистического советского (а ныне российского) человека православная служба, которая ведется на церковнославянском, не более понятна, чем латинская месса для средневекового крестьянина, — так что озабоченность архиепископа была вполне объяснима. Более того, Кирилл в своем выступлении заявил, что стабильность церковных устоев не должна превратиться в закостенелость, что «Церковь должна жить полнокровной внутренней жизнью, творчески развивая все свои области, все свои сферы навстречу тем, кто приходит в Церковь со своими вопросами, со своими недоумениями, жаждой, со стремлением услышать церковный голос»[11].
Впрочем, в последующие годы Кирилл не возвращался к вопросу о реформировании богослужения — в противном случае он оказался бы в изоляции в церковных кругах и утратил бы шансы на избрание патриархом. Даже на соборе 1988 года его предложения были подвергнуты критике мирянином-искусствоведом Василием Пуцко, напомнившим о печальном опыте богослужебной реформы патриарха Никона и об одиозном обновленческом движении ХХ века[12] (с высокой долей вероятности можно предположить, что эту точку зрения разделяли большинство участников собора). Однако дело не только в конъюнктурных соображениях. Представляется, что митрополита Кирилла нельзя было считать либералом ни в 1988-м, ни в 2008-м — он стремится сохранить сущность церковного консерватизма, изменив лишь стиль, приспособив его к нуждам XXI века. Размышляя о возможности изменений в богослужении, он стремился сделать более доступным «послание» Церкви верующим, содержание которого принципиально не изменилось за прошедшие века. Но на деле он ограничился «нововведениями», которые не провоцируют конфликтных ситуаций в Церкви, — к подобным новшествам относятся, например, регулярные выступления по телевидению (примечательно, что после избрания Кирилла патриархом было объявлено, что он продолжит вести свою телепрограмму).
Особенно ярко консерватизм митрополита Кирилла — не только религиозный, но и политический — проявился во время его выступления на X Всемирном Русском народном соборе в 2006 году, когда он подверг резкой критике современное либеральное понимание прав человека. Митрополит выступил в качестве последовательного защитника религиозной традиции, с точки зрения которой «не могут признаваться в качестве нормы: насмешки над святыней, аборты, гомосексуализм, эвтаназия и другие виды поведения, активно защищаемые сегодня с позиций концепции прав человека. Сегодня, к сожалению, на смену абсолютизации государства, характерной для нового времени, приходит абсолютизация суверенитета отдельной личности и ее прав вне нравственной ответственности. Такая абсолютизация может разрушить основы современной цивилизации и привести ее к гибели». По мнению митрополита, «непрочным и античеловечным является то общество, в котором человек презирается, а всеми правами над человеком обладает государство и коллектив. Но античеловеческим становится и то общество, в котором человеческие права становятся инструментом раскрепощения инстинкта, а понятия добра и зла смешиваются и вытесняются идеей нравственной автономии и плюрализма»[13]. В резолюции этого форума, принятой при самом активном участии владыки Кирилла, говорилось: «Существуют ценности, которые стоят не ниже прав человека. Это такие ценности, как вера, нравственность, святыни, Отечество… Нельзя допускать ситуаций, при которых осуществление прав человека подавляло бы веру и нравственную традицию, приводило бы к оскорблению религиозных и национальных чувств, почитаемых святынь, угрожало бы существованию Отечества»[14].
Показательны и воспоминания главы информационно-издательского управления синодального Отдела по делам молодежи диакона Михаила Першина о выступлении митрополита Кирилла на межхристианской ассамблее в 2007 году в Румынии, где тот обозначил «крайне отрицательное» отношение Русской церкви к легализации однополых браков, рукоположению геев и разводам — в противовес «толерантно выхолощенным речам» других участников. «Я сидел на самом верху и видел, как некоторые католики стоя аплодировали, а большая часть топала ногами и возмущенно кричала: как же, на их глазах попрали все либеральные святыни! Попрали грамотно — особо не возразишь», — рассказал отец Михаил[15].
Избирательная кампания
Впервые в русской церковной истории выборы отличались столь жесткой публичной борьбой, вылившейся в «войну компроматов». В условиях, когда публично-политическая жизнь в современной России находится в упадке, результаты президентских и парламентских выборов предрешены, а губернаторы фактически стали «назначенцами», избрание патриарха в конкурентной борьбе стало чуть ли не исключением из правил. Предвыборная кампания напоминала, однако, не «чинные» западные выборы, а российские избирательные кампании 1990-х годов (впрочем, это неудивительно — другого практического опыта в современной России просто нет). В связи с публичной активностью Кирилла многим светским наблюдателям казалось, что именно он является закономерным преемником покойного патриарха. Однако не меньшим (а возможно, и большим) влиянием в Церкви пользовался управляющий делами патриархии митрополит Климент, что изначально делало результаты выборов неочевидными.
Владыка Кирилл сумел победить благодаря профессионально и успешно проведенной избирательной кампании, в ходе которой он проявил ярко выраженные политические качества. С самого начала он получил «фору», став местоблюстителем, — тем самым он не только возглавил подготовку к собору, но и получил возможность делать публичные заявления от имени Церкви. К каждому шагу Кирилла было приковано общественное внимание — в отличие от действий его возможных соперников, и этим обстоятельством он воспользовался в полной мере. В ходе кампании Кириллу надо было в первую очередь доказать свою верность православной традиции — с учетом сомнений, которые существовали в некоторых церковных и околоцерковных кругах по этому поводу (многие консерваторы обвиняли и Никодима, и его ученика Кирилла в симпатиях к католикам и далеко идущих экуменических планах).
Этапным моментом кампании Кирилла была проповедь в Сретенском монастыре — одном из центров московского православного консерватизма, управляемом влиятельным архимандритом Тихоном (Шевкуновым). Там он принес присягу верности традиционным церковным устоям, высказав солидарность с учением новомученика архиепископа Илариона (Троицкого). «Когда в богословие стали проникать либеральные идеи, когда стали вслед за некоторыми богословами утверждать, что нет разницы между конфессиями, что это ветвь на едином дереве, — сказал владыка Кирилл, — святитель Иларион в своем замечательном труде "Христианства нет без Церкви" утвердил на основе святых отцов и всего Предания, что есть только одна Церковь — святая соборная апостольская, которая в настоящее время являет себя в Православной церкви»[16]. Святитель Иларион в своем труде идет еще дальше: доводя свою мысль до логического предела, он утверждает, что католики и протестанты не являются христианами. Однако митрополит Кирилл элегантно обошел этот вопрос: понравившись консерваторам, он постарался не испортить отношений с католиками и протестантами, с которыми ему еще предстоит сотрудничать.
Другим важным моментом кампании стала встреча с двумя особо почитаемыми в Церкви старцами — Кириллом (Павловым) и Илией (Ноздриным), духовниками Троице-Сергиевой лавры и Оптиной пустыни. Именно старец, а не епископ считается в Русской церкви безупречным хранителем традиционного вероучения.
С самого начала Кирилл решительно перевел конкуренцию в публичную сферу, что принципиально отличалось от аналогичной кампании 1990 года, носившей сугубо «подковерный» характер. Тем более что в его команде было немало ярких фигур, успешно выполнявших агитационные функции. Например, епископ Венский Иларион (Алфеев) — единственный русский архиерей, защитивший диссертацию в Оксфорде, богослов, проповедник и церковный композитор — разъяснял, что богословские взгляды кандидата полностью соответствуют православному вероучению[17]. А диакон Андрей Кураев, широко известный проповедник, объехавший с миссионерскими целями значительную часть постсоветского пространства, подверг жесточайшей критике брата митрополита Климента, архиепископа Димитрия (Капалина), обвинив его в массе злоупотреблений (в том числе «раскрутив» историю с самоубийствами нескольких семинаристов в управляемой Димитрием Тобольской епархии)[18].
Одной из главных задач Кирилла стало привлечение на свою сторону многочисленных украинских епископов, способных оказать существенное влияние на результаты выборов[19]. Здесь местоблюститель учел опыт выборов патриарха 1990 года, когда сторонникам митрополита Алексия (Ридигера) удалось разделить украинский «электорат», одна часть которого в первом туре проголосовала за тогдашнего местоблюстителя митрополита Филарета (Денисенко; ныне отлученного от Церкви «киевского патриарха»), а другая — за митрополита Владимира (Сабодана), ныне возглавляющего Украинскую православную церковь (УПЦ МП). Впрочем, сейчас ситуация была иной: противоречия в украинском епископате проявились публично еще в Киеве, на предсоборном собрании делегатов от УПЦ. Если ближайшее окружение главы УПЦ выступало за выдвижение собственного, «украинского» кандидата, то Кириллу удалось заручиться поддержкой влиятельных иерархов юго-востока страны — митрополитов Агафангела Одесского и Илариона Донецкого, сторонников не только сохранения, но и укрепления связей УПЦ с Москвой. Агафангел уже давно сотрудничает с Кириллом, который посодействовал его награждению российским орденом Почета в прошлом году, но сближение Кирилла и Илариона стало определенной неожиданностью. В результате украинскому епископату пришлось разрешать внутренний конфликт, стремясь, чтобы он не перерос в скандал; занять консолидированную позицию ему так и не удалось[20]. Непосредственно перед Поместным собором ходили слухи, что украинцы все же выдвинут общего кандидата, однако на самом соборе «кирилловец» митрополит Иларион Донецкий публично выступил против внесения дополнений в список претендентов.
Добавим к этому, что российская государственная власть подчеркнуто дистанцировалась от выборов патриарха, хотя сторонники митрополитов Кирилла и Климента не уставали намекать, что высокое начальство находится на их стороне. Однако Кирилл смог и в «светской» сфере добиться успеха — его активно поддержала прокремлевская молодежь, собравшаяся в день проведения собора у храма Христа Спасителя, с тем чтобы не допустить даже на подступы к нему критиков Кирилла (в том числе из числа сторонников лишенного сана епископа Диомида). Кроме того, на финише кампании в поддержку Кирилла высказался бывший министр Александр Починок, объявивший, что к скандалам 1990-х годов с табаком и алкоголем причастен вовсе не Кирилл, а Климент, занимавшийся тогда в патриархии вопросами гуманитарной помощи.
Таким образом, кампания Кирилла была тщательно и профессионально организована и проведена. В то же время митрополит Климент первоначально предпочел действовать проверенными аппаратными средствами, используя свои связи среди архиереев. Но уже первая его попытка использовать административный ресурс — пролоббировать избрание своих ставленников делегатами собора от духовных учебных заведений — привела к грандиозному скандалу, «раскрученному» все тем же диаконом Андреем Кураевым. Пятерых надежных делегатов на собор Климент все же получил, но моральный ущерб был куда значительнее этого небольшого успеха.
Клименту не удалось заручиться поддержкой ни одного постоянного члена Синода[21], кроме, разумеется, самого себя — более того, митрополит Владимир Петербургский изначально последовательно поддерживал Кирилла, а митрополит Филарет Минский снял в его пользу свою кандидатуру уже на соборе[22]. По словам диакона Андрея Кураева, «тихую», но особенно значительную роль в избрании Кирилла вначале местоблюстителем, а затем и патриархом сыграл митрополит Ювеналий Крутицкий[23]. Представляется, что «ветераны» Синода, заседающие в нем не одно десятилетие, приняли консолидированное решение не откладывать решения вопроса о том, кто из более молодых иерархов — Кирилл или Климент — возглавит Церковь, и тем самым не претендовать самим на патриаршество. Более того, они ранее были в той или иной степени связаны с Кириллом — Филарет и Ювеналий являлись учениками митрополита Никодима, Владимир тесно сотрудничал с покойным владыкой. Климент, сделавший карьеру при Алексии II и не имевший отношения к Никодиму, был им чужд. Кроме того, никто из высокопоставленных «синодалов» не хотел видеть авторитарного брата Климента, архиепископа Димитрия, в составе Синода («кирилловцы» всячески подчеркивали, что в случае избрания Климента братья будут управлять Церковью совместно). Таким образом, и в аппаратной сфере митрополит Климент потерпел поражение еще задолго до собора.
Только в последние недели перед собором кампания Климента чуть активизировалась — в частности, была организована презентация его книги об истории православия на Аляске, но и это событие имело свою оборотную сторону. Оно напомнило о том, что в прошлом году труд владыки не был одобрен кафедрой церковной истории Московской духовной академии, куда автор представил его в качестве диссертационного исследования. Не удивительно, что последним шансом митрополита Климента стало избрание патриарха жребием, как это было на соборе 1917 года, — с такой инициативой выступил архиепископ Феодосий Полоцкий, работавший в 1970—1980-е годы в Московских духовных школах вместе с Климентом. Однако это предложение, прозвучавшее в последний момент, было отклонено большинством соборян, уже бывших на стороне Кирилла.
Церковь при новом патриархе
Если митрополит Климент вел избирательную кампанию как «аппаратчик», то митрополит Кирилл — как политик. Проблема в том, насколько патриарх-политик сможет приобрести духовный авторитет у прихожан. Высокая активность нового патриарха является преимуществом для одной части клира и паствы и недостатком для другой, которая хотела бы видеть в качестве главы церковной иерархии «отца и молитвенника». Патриарху Кириллу придется взаимодействовать с прокремлевскими активистами — это «Наши» (один из их лидеров, Борис Якеменко, недавно создал и возглавил православный корпус, призванный продвигать религиозные идеалы в молодежную среду), стиль поведения которых мало напоминает действия церковных людей. Неясно, насколько он сможет сохранить образовавшуюся перед выборами и поддержавшую его коалицию, в состав которой входят и широко мыслящие богословы, и ревностные хранители традиционного благочестия (в том числе из Зарубежной церкви).
Во внутрицерковных вопросах новый патриарх, видимо, в целом продолжит консервативный курс своего предшественника, облекая его в более современные формы, используя, в частности, собственную харизму и коммуникативный опыт. Что касается сущностных реформ, то этот вопрос носит сложный характер. В католичестве масштабное и всестороннее реформирование церковной жизни на II Ватиканском соборе стало возможно только из-за «монархического» принципа безошибочности Папы Римского — когда понтификом стал реформатор Иоанн XXIII, он использовал этот принцип для нейтрализации консервативной оппозиции. В Русской церкви патриарх — лишь первый среди равных, его власть ограничена Синодом и регулярно собирающимися Архиерейскими соборами, причем большинство епископов придерживаются консервативных взглядов (неслучайно Кириллу пришлось убеждать общество в своем консерватизме).
Такие реформы, как русификация богослужения и переход на новый календарный стиль, отвергаются большинством верующих, в том числе из-за негативного опыта обновленческого движения, тесно сотрудничавшего с советской властью и на первых порах отличавшегося радикальным реформаторством. Поэтому, если изменения в богослужебной сфере при патриархе Кирилле и произойдут, то, скорее всего, они будут носить крайне осторожный характер. Например, не исключен постепенный переход к чтению Евангелия и Апостола во время литургии на русском языке, как это было в некоторых храмах Ленинградской епархии при митрополите Никодиме.
Существуют и вопросы, на которые патриарху придется реагировать в самое ближайшее время. Во-первых, это тема духовного окормления верующих Абхазии и Южной Осетии. Патриарх Алексий II, как отмечалось выше, не желал создавать прецедента, когда перекройка государственных границ сказывается и на сферах влияния Церквей. Этот прецедент опасен, прежде всего, для Русской церкви, которая считает своей канонической территорией все постсоветское пространство, исключая Грузию, где церковная автокефалия была признана Московским патриархатом еще во время Великой Отечественной войны. Теперь эта же проблема встанет перед патриархом Кириллом, который в бытность митрополитом значительно активнее, чем Алексий II, выступал с политизированными заявлениями.
Второй вопрос касается форм православной миссии в современном обществе. Традиционалисты уже давно негативно относятся к попыткам миссионеров адаптировать православие к современным реалиям. Наиболее известным из них является диакон Андрей Кураев, выступающий в самых разных аудиториях, вплоть до рок-концертов. В то же время Кирилл, еще будучи митрополитом, поддерживал современное миссионерское движение, считая, что Церковь не должна замыкаться в рамках храмов и монастырей; по его мнению, активная миссия не противоречит традиции. Однако и здесь возникает немало проблем. Например, можно ли вести миссионерскую деятельность среди мусульман (как это делает в Москве священник Даниил Сысоев), в условиях, когда представители православия и ислама официально сотрудничают друг с другом, но при этом зафиксированы случаи перехода в ислам даже православных священнослужителей (например, Али Вячеслав Полосин). Насколько допустимо во время миссии сотрудничать со светскими политизированными организациями — такой опыт есть как в России, так и в Украине. Например, с радикальной пророссийской одесской организацией «Единое Отечество», которую поддерживал митрополит Кирилл, притом, что Архиерейский собор Украинской православной церкви ее деятельность подверг осуждению. Какие формы современной массовой культуры (музыка, телепрограммы и др.) совместимы с православием, а какие однозначно для него неприемлемы. Примечательно, что еще несколько лет назад митрополит Кирилл встречался с Константином Кинчевым и Юрием Шевчуком, обсуждая тему совместимости современной рок-музыки и православия[24].
В-третьих, перед новым патриархом неизбежно встанет вопрос об отношениях с Римско-католической церковью, которые в последнее время носят противоречивый характер. С одной стороны, расширяется межцерковный диалог на основе ценностной близости двух Церквей и их идентичного или сходного отношения к современным общественным проблемам, к «дехристианизации» общества. Назначение нового католического митрополита в Россию (итальянца Пецци вместо поляка Кондрусевича) также способствует развитию диалога. Известно, что митрополит Кирилл симпатизирует деятельности папы Бенедикта XVI, считая его своим союзником в деле активного продвижения консервативных ценностей в современной «дехристианизированной» Европе. В 2006 году он написал предисловие к переведенной на русский язык книге папы «Введение в христианство», в котором, в частности, писал о том, что за понтификом, еще до его избрания на папский престол, «прочно закрепилась репутация традиционалиста и консерватора, что с определенной настороженностью воспринималось в либеральной среде, которая, к сожалению, занимает все более сильные позиции в современном христианском мире... Традиционализм Бенедикта XVI — это взгляд в глубину, вовнутрь, мудрое проникновение в суть вещей»[25]. В то время как папа подвергается все более активной критике на Западе (в том числе за снятие отлучения с епископа-антисемита Уильямсона)[26], Русская церковь может оказать ему посильную поддержку — к взглядам, подобным точке зрения Уильямсона, здесь относятся куда более толерантно[27].
С другой стороны, в Украине по-прежнему существует неурегулированная проблема взаимоотношений между православными и грекокатоликами, в связи с чем символическая встреча двух предстоятелей (так и не состоявшаяся при жизни Алексия II), как и ранее, остается под вопросом. Если Ватикан не пойдет на видимые уступки в украинском вопросе, которые можно будет «преподнести» клиру и пастве Русской церкви как большую победу нового патриарха, то встреча представляется маловероятной (в то же время маловероятны и такие уступки). Не удивительно, что один из ближайших сотрудников Кирилла епископ Иларион (Алфеев) хотя и заявил, что новый патриарх будет делать все возможное для проведения такой встречи, но тут же напомнил о «тяжелой ситуации на Украине», где продолжаются «злоупотребления» со стороны Греко-католической церкви[28].
В-четвертых, как отмечалось выше, сложный характер носят и отношения внутри самой Украинской православной церкви Московского патриархата, в которой обостряется конкуренция «украинофильской» и «москвофильской» партий, притом что большинство клира и паствы настроены достаточно индифферентно и готовы перейти на сторону сильнейшего. Патриарх Кирилл получил в ходе избирательной кампании поддержку «москвофилов», но ему также придется учитывать интересы их конкурентов.
В-пятых, повышается актуальность темы взаимоотношений Церкви и государства. Патриарх Кирилл может стать союзником государства в борьбе с кризисом (но до некоторого предела — непопулярные антикризисные мероприятия ему будет поддержать крайне непросто), но при этом он способен более активно лоббировать идею введения в школах «Основ православной культуры», которая вызывает весьма сдержанную реакцию государства. Поэтому церковно-государственное партнерство, хотя и продолжит развиваться при новом патриархе, но вряд ли будет носить идиллический характер. В этой ситуации у Кирилла в отношениях с государством есть две «крайние» стратегии: либо проводить тонкую дипломатическую линию, направленную на минимизацию возможных конфликтов, либо занять более жесткую позицию, апеллируя к тому, что с православием идентифицирует себя большинство верующих россиян. Другое дело, что, как отмечалось выше, среди них регулярно посещает храмы лишь меньшинство — так что о православии можно говорить скорее как о культурной идентичности. Впрочем, наиболее вероятным является средний путь, прагматично сочетающий дипломатичность и жесткость, стремление Церкви быть более эффективным (и, следовательно, востребованным) партнером государства и при этом активнее отстаивать собственные интересы.
[1] После вступления в силу закона о свободе совести 1997 года к традиционным конфессиям относят православие, ислам, буддизм и иудаизм. Правда, в преамбуле закона, кроме православия, упомянуто еще христианство, что допускает широкую трактовку этого положения, но на практике под христианством понимается православие.
[2] Интегристы (от лат. integrum — целостный) — сторонники сохранения в неприкосновенности религиозной традиции, считающие, что ее изменение (обновление) нарушает целостность вероучения.
[3] wciom.ru/novosti/press-vypuski/press-vypusk/single/8954.html
[4] wciom.ru/novosti/press-vypuski/press-vypusk/single/1915.html
[5] wciom.ru/novosti/press-vypuski/press-vypusk/single/10035.html
[6] wciom.ru/novosti/press-vypuski/press-vypusk/single/10084.html
[7] wciom.ru/novosti/press-vypuski/press-vypusk/single/10077.html
[8] Из выступления на «круглом столе» «Спасет ли православие христианскую цивилизацию?», организованном «Литературной газетой» (portal.lgz.ru).
[9] Митрохин Н. Русская православная церковь: современное состояние и актуальные проблемы. М., 2004. С. 576.
[10] Там же. С. 40.
[11] Поместный собор Русской православной церкви. Троице-Сергиева лавра, 6—9 июня 1988 года. Материалы. М., 1990. С. 398—400.
[12] Там же. С. 406—407.
[13] www.mospat.ru/index.php?page=30688
[14] www.patriarchia.ru/db/text/103235.html
[15] См.: www.interfax-religion.ru/?act=news&div=28695
[16] www.pravoslavie.ru/put/28843.htm
[17] www.interfax-religion.ru/?act=news&div=28242
[18] См.: kuraev.ru/index.php?option=com_smf&Itemid=63&topic=217096.0
[19] Украинские делегаты составляли около четверти участников собора. Они представляли Украинскую православную церковь (УПЦ) Московского патриархата, обладающую правами широкого самоуправления; эта Церковь, в частности, самостоятельна в проведении кадровой политики (только ее предстоятель, хотя и избирается архиереями УПЦ, но утверждается в Москве).
[20] В число постоянных членов Синода (кроме, разумеется, патриарха) входят митрополиты Крутицкий, Петербургский, Киевский, Минский, Кишиневский и, по должности, управляющий делами и председатель Отдела внешних церковных связей.
[21] В число постоянных членов Синода (кроме, разумеется, патриарха) входят митрополиты Крутицкий, Петербургский, Киевский, Минский, Кишиневский и, по должности, управляющий делами и председатель Отдела внешних церковных связей.
[22] Митрополит Филарет был одним из трех кандидатов — наряду с владыками Кириллом и Климентом, — которых Архиерейский собор выдвинул на пост патриарха.
[23] См.: www.blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=3&id=25411
[24] www.patriarchia.ru/db/text/105287.html
[25] Ратцингер Й. Введение в христианство. М., 2006. С. 7.
[26] Крайне консервативный католический епископ Уильямсон известен своим отрицанием Холокоста. Снятие с него отлучения в начале 2009 года привело к резкой критике в адрес Ватикана со стороны как еврейских организаций, так и политических и общественных деятелей (в том числе канцлера Германии Ангелы Меркель), а также СМИ.
[27] См., например, интервью известного московского протоиерея Владислава Свешникова, считающего, что позицию Уильямсона не следует считать антисемитской: www.rusk.ru/st.php?idar=180980
[28] www.blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=3&id=25714
Проект "РПЦ" Консервативная модернизация Патриарха Кирилла
Оп.: НГ-религии, 23.12.2009.
Русская Православная Церковь вступила в очень ответственный, хотя и промежуточный, этап своей истории. После распада коммунистической системы РПЦ, несмотря на обозначившуюся тенденцию к возрождению церковной жизни, все же оставалась инерционным, типичным постсоветским институтом и полностью не ощущала открывшихся для роста ее влияния возможностей. Какое-то время Церковь довольствовалась тем, что получила: ее не преследовали, ей стали постепенно возвращать ранее отнятое, а самое главное – к ней потянулись десятки миллионов людей. Вероисповедание стало публичным, а религия «вошла в моду». Борис Ельцин смотрелся рядом с Патриархом несколько комично, но в то же время вызывал и симпатию, как первый за почти столетие глава страны, прошедший дорогу к храму.
Из руин – на общественный олимп
В тот период у РПЦ не было серьезных амбиций, а те, что наличествовали, смотрелись в общем вполне «смиренно». Митрополит Климент как-то назвал Патриарха Алексия II «великим молитвенником», и это было, наверно, главной чертой первого постсоветского Предстоятеля Церкви. (Владимир Путин считает, что покойный Патриарх был «большим государственным деятелем», «очень много сделал для становления российской государственности», но это скорее дань уважения.) Аналитик Алексей Макаркин точно подмечает, что «главным для Патриарха было сохранение внутрицерковной стабильности в условиях драматичного российского транзита». Что было очень нелегко.
В то же время РПЦ не поспевала за стремительной рехристианизацией общества. Церковь была слишком отягощена прошлым, ведущую скрипку играли традиционалисты, кое-кто из них еще и ностальгировал по советской власти. Сравнительно невысок был и ее политический вес – напомним неудачное посредничество Алексия II в момент октябрьской трагедии 1993 года. Думается, в первые постсоветские годы образ РПЦ скорее всего и не мог быть иным. Но уже тогда в недрах РПЦ формировался иной подход к жизни, представленный митрополитом Кириллом. С высоты занятого им в 1989 году одного из ключевых в РПЦ постов – председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата – Кирилл особенно остро ощущал необходимость обновления. Накануне интронизации в интервью журналу «Фома» Кирилл отмечал, что «эпоха кардинальных перемен в политике, экономике, социальном жизнеустроении... продлится достаточно долго». Он подчеркивал, что речь идет о «радикальных структурных реформах...». Фактически Кирилл провозгласил модернизацию Церкви, или, как дипломатично выражаются некоторые аналитики, ее адаптацию к современности. В феврале 2009 года Кирилл вступил на патриарший престол. Абстрагируемся от проблем внутрицерковного строительства, противоречий между верхами и приходскими низами, от вечной схватки за бывшее церковное имущество. Поговорим о церковной стратегии.
Наступление по трем направлениям
Пункт первый в стратегии Кирилла – активное внедрение Церкви в общественно-политическую жизнь, ее «обмирщение». Отсюда – стремление актуализировать предложенную еще при Алексии II социальную концепцию РПЦ, ее присутствие в вооруженных силах, энергичное проникновение в сферу образования. РПЦ выработала целый комплекс предложений к официальной программе партии власти «Стратегия-2020». Освящение подлодок, ракет, школ, зданий крупных фирм и т.п. может выглядеть нелепым и раздражающим, однако систематичность такого рода акций отражает стратегическую линию Церкви – быть возле всего наиболее значимого, что происходит в мирской жизни.
Вторым пунктом стратегии нового Патриарха является миссионерство. Речь идет о двух типах миссионерства – внутреннем и внешнем. Внутреннее – значит возвращение в религию «этнических православных», считающих себя принадлежащими к православной культуре, но фактически с ней незнакомых и ею не интересующихся. С помощью воцерковления, по мнению идеологов РПЦ, можно решить едва ли не все мирские проблемы, даже демографическую. «Если еще чуть-чуть промедлить с «миссионерско-апологетическим наступлением», – пишут некоторые церковные публицисты, – то процессы отделения Церкви от общества примут необратимый характер». Возможно, такая позиция может показаться чересчур аллармистской, но зато в ней содержится четкое понимание того, что в нынешнем своем состоянии Церковь «проигрывает» состязание с эпохой и действительно может оказаться на обочине. Что касается внешнего миссионерства, то оно направлено против инославных конкурентов, в первую очередь протестантов, которые, по разным данным, привлекли в свои ряды от 1,5 до 2 млн. граждан России. Привлекательность протестантизма объясняется тем, что он является частью западной культурной традиции, тяга к которой, несмотря на насаждаемую в стране ксенофобию, растет. Протестантизм – интересен. Кроме того, протестантские общины нередко оказывают своим членам небольшую материальную поддержку, что в небогатой России имеет значение. Православное миссионерство направлено и против вовлечения людей в различные секты, притягательные для разочаровавшихся в традиционных религиях, прежде всего в православии. Вряд ли такого рода секты конкурентоспособны, но какую-то часть православного люда они на себя, безусловно, оттягивают.
Отдельной строкой отметим миссионерскую активность среди мусульман. Признавая таковую неизбежной, отметим ее мизерную в настоящее время отдачу. Результаты деятельности убитого за миссионерскую деятельность священника Даниила Сысоева, которому, по некоторым сведениям, за два года удалось обратить в православие 80 мусульман-гастарбайтеров, вызывают некоторое сомнение, не говоря уж о том, что его активность на стезе толкования ислама отнюдь не способствовала межрелигиозному диалогу. Ныне православная проповедь среди мусульман неактуальна. Реальным же «состязание двух религий» может стать лишь в случае коренных этнодемографических перемен, которые в ближайшие полстолетия все же не состоятся. (Их предпосылкой может стать вопрос о религиозной принадлежности детей от смешанных браков, причем лишь в том случае, когда муж-мусульманин и его оставшаяся верной православной религии супруга будут проживать в славянской среде. Именно тогда перед детьми может стать дилемма, и у представителей разных религий возникнет искушение побороться еще за одну душу.)
Третьим пунктом новой стратегии РПЦ я бы назвал борьбу в информационно-политическом пространстве. Здесь и желание создать что-то вроде «ассоциации православных политологов», «церковную общественную палату», даже национально-православную альтернативу радиостанции «Эхо Москвы». Издается свыше 20 православных журналов, позицию Церкви озвучивают шесть радиостанций. В космосе зависли два спутниковых православных телеканала «Спас» и «Союз» (правда, толку от них пока мало, а деньги на более или менее удовлетворительное содержание спутников не отпускаются). Перед РПЦ встала очень непростая, я бы сказал, двусмысленная проблема: как использовать интернет-пространство. Журналист Антон Александров считает, что на этом направлении «политика наращивания информационной мощи не может быть успешной для Церкви». Почему? Да потому, что формат Интернета зиждется на жесткой индивидуальности участника Сети, исчезает сакральность церковной миссии, зато устанавливается недопустимое равенство в общении между проповедником и интернет-пользователем. Трудности контактов через Всемирную сеть возникают у всех религий. Но православие в этом отношении выглядит наиболее консервативным и неумелым. С другой стороны, это лишний раз подталкивает к адаптации к новым информационным технологиям, тем более что в РПЦ понимают, что игнорировать компьютеризацию страны невозможно. Без работы в современном информационном пространстве миссионер проиграет борьбу за молодежь, обращение к которой является еще одним стратегическим направлением в деятельности РПЦ. А прорыва здесь пока что не происходит.
Зачем Церковь государству?
Выполнение всех пунктов церковной стратегии невозможно без сотрудничества РПЦ с государством. Конечно, чисто теоретически РПЦ могла занять более амбивалентную, даже скептическую позицию относительно власти и ее вертикали, поддерживать страдающих от несправедливости, шахтеров, пенсионеров, отставников-военных, то есть униженных и оскорбленных, но на этой стезе епископат вряд ли мог бы реализовать свои амбиции. Церковь в России всегда была сильна своей государственностью и в противостоянии с властью терпела поражения.
Государству Церковь тоже нужна. Зачем? Церковь придает государству дополнительную легитимность, она, если хотите, выдает чиновникам нечто вроде индульгенции.
Можно сказать, что мы имеем дело с элегантным и прагматичным проектом модернизации Православной Церкви. В нем задействованы лучшие силы РПЦ, талантливые, амбициозные ребята, ведомые нестарым (что очень важно) Патриархом, который стремится совместить в себе черты духовного лидера, политика и менеджера. Как это часто бывает в религиозной и религиозно-политической сфере, вступление на новый рубеж обеспечивает харизматическая личность. Кирилл, безусловно, некоторой харизмой обладает. Распорядись судьба иначе, нынешний Патриарх мог оказаться на вершинах светской политики (или бизнеса). Впрочем, он и так прочно закрепился в первом десятке наиболее влиятельных политиков страны.
Да, Кирилл – антизападник. Впрочем, иным ему и не суждено быть. Классическим тому свидетельством является его трактовка прав человека, которая «родилась и развилась в западных странах с их особой исторической и культурной судьбой… Но означает ли это, что западные стандарты человеческого счастья подходят для всех стран и всех культур?» – спрашивает Патриарх. Главное, что недостаток либерального подхода состоит в том, что «права человека превалируют над интересами общества», и «это стимулирует эгоизм и индивидуализм». Зато Кирилл осознает, что РПЦ никуда не уйти от глобализации и что переварить этот процесс нынешнее православие не в состоянии.
Как европейское поставить в параллель
С национальным, странно что-то!
(А.С.Грибоедов. «Горе от ума»)
Делая упор на идентичность, он не желает слыть изоляционистом и критикует тех, кто не хочет «выходить за ограду Церкви». Задача идеологии РПЦ – сделать русскую православную идентичность равной по эффективности западной, подобно тому, как Кремль хочет видеть Россию равноценной и равновеликой Европе и Америке. Эта задача идет в pendant (в качестве подвески. – Прим. ред.) устремлениям светских правителей сохранить свое место среди грандов мировой геополитики.
Возможно, сам Кирилл и такие незаурядные персонажи, как протодиакон Андрей Кураев, протоиерей Всеволод Чаплин, редактор журнала «Фома» Владимир Легойда и другие, в душе ориентированы на более амбивалентную модернизацию при иной расстановке политических сил. Предположу, что им, равно как и многим нерелигиозным персонажам нашей современности, действительно близки рассуждения президента Медведева. Однако конкретно следовать пожеланиям лишь одного из колес правящего тандема невозможно, даже если этого хочется.
Идеология РПЦ легко вписывается в неуклюжую даже не мысль, а всего лишь словосочетание «консервативная модернизация». Но вот парадокс: эта самая бессмысленно, зато красиво звучащая «консервативная модернизация» общества (экономики, политики и пр.) для самой Церкви может оказаться продуктивной. В словосочетание «консервативная модернизация» светская путинская элита делает упор на прилагательном, тогда как Патриарх и его команда действительно хотят (или вынуждены хотеть) своего обновления.
Кирилл (со временем его линия наверняка получит персональное название, например «кириллианство», или, не приведи Господь, «кирилловщина») – человек противоречивый. В каком-то смысле он – фигура трагичная. Чем-то Владимир Михайлович Гундяев напоминает Михаила Сергеевича Горбачева. Оба стояли перед формально схожими вопросами: один мечтал о «социализме с человеческим лицом», другой – об «РПЦ с современным лицом». Советский режим оказался нереформируемым…
Прошедший советскую выучку, Кирилл однозначно лоялен нынешней власти, но за этой лояльностью чудится порой и порыв к самостоятельному мнению и поступку, что иногда огорчает некоторых представителей светской власти.
Заранее предвижу два сразу взаимоисключающих возражения. Первое – от соратников Патриарха, которые осудят похвалу за их тягу к «обновленчеству», а то и отрекутся от нее. Второе – от их оппонентов, считающих, что Кирилл и компания – всего-навсего прокремлевские церковники консервативного националистического толка, так сказать, «духовные сатрапы» режима.
Приведу, однако, еще одно сравнение, которое может показаться экстравагантным. Новый Патриарх своей неиссякаемой разнонаправленной энергией в чем-то похож на отчаянного, способного на нестандартные комбинации апостола Павла.
Почему выше я написал о промежуточности рубежа, на который вступила РПЦ? Потому что за ним может последовать еще один, который, возможно, и станет решающим. И тогда или православная модернизация так и не состоится и «пар уйдет в свисток», или она станет необратимой. Этот процесс окажется асинхронной частью общехристианской реформы и приведет к уменьшению дистанции между восточной и западной ветвями христианства. А заодно и благотворно скажется на российском обществе.
