Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: психология.
НОВЫЕ РУБЕЖИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ
К оглавлению
Часть III. Ценности
8. Слияние фактов и ценностей
Начну с объяснения того, что я назвал пиковыми переживаниями, потому что именно на примере таких переживаний мой тезис можно продемонстрировать наиболее легко и полно. Термин "пиковое переживание" объединяет наилучшие моменты человеческого существования, самые счастливые моменты жизни, переживания экстаза, восторга, блаженства, величайшей радости. Обнаружилось, что пиковые переживания порождаются глубокими эстетическими переживаниями (такими, как творческий экстаз), моментами зрелой любви, совершенными сексуальными переживаниями, родительской любовью, опытом естественных родов и многим другим. Я использую единый термин — "пиковые переживания" — как некое обобщенное и абстрактное понятие, поскольку установил, что все эти экстатические переживания обладают некоторыми общими характеристиками. Более того, можно построить схему или модель, в которой были бы представлены эти общие характеристики. Термин "пиковые переживания" позволяет мне одновременно говорить обо всех видах таких переживаний (Laski, 1961; Maslow, 1962 а, Ь).
Когда я спрашивал своих испытуемых — после того, как они описывали свои пиковые переживания, — каким в эти моменты представал перед ними мир, то получал ответы, которые тоже можно было бы схематизировать и обобщить. В действительности почти необходимо сделать это, так как нет другого способа охватить тысячи слов или описаний, предоставленных мне. "Сухой остаток", выделенный мною из множества этих описаний, полученных примерно от сотни людей во время и после пиковых переживаний, выражается в следующих словах: истина, красота, цельность, единство противоположностей, жизненный процесс, уникальность, совершенство, необходимость, завершенность, справедливость, порядок, простота, богатство, непринужденность, игра, самодостаточность.
Хотя это сгущение и выделение было сделано лишь одним человеком, у меня мало сомнений в том, что кто-либо другой, возьмись он за это дело, пришел бы примерно к такому же списку характеристик. Уверен, что список получился бы не слишком отличающимся от приведенного — не более, чем на уровне выбора синонимов или конкретных слов.
Полученные слова очень абстрактны. Но как могло бы получиться иначе? Каждое слово должно объединить много видов непосредственных переживаний под одной рубрикой или одним заголовком. Это неизбежно означает, что такая рубрика будет включать в себя многое, следовательно, будет очень абстрактной.
Таковы способы, которыми люди по-разному характеризуют мир, воспринимаемый в состоянии пикового переживания. Различия могут заключаться в степени или в акцентах, то есть во время пикового переживания мир выглядит более честным и откровенным, более истинным, более прекрасным, чем в другое время.
Я хочу подчеркнуть, что эти характеристики подаются испытуемыми в их отчетах как описательные, как факты о мире. Это описания того, каким предстает перед ними мир, как он выглядит и даже каков он, по их утверждениям. Эти описания попадают в ту же категорию, что и сведения, данные газетным репортером или ученым-наблюдателем после какого-то события, свидетелем которого он был. Это не утверждения о том, что "должно быть", и не простые проекции желаний исследователя, это не галлюцинации и не просто эмоциональные состояния, которым недостает познавательной основы. Эти описания подаются испытуемыми как просветления, как истинные характеристики действительности, которые их прежняя слепота скрывала от них.
Здесь мы сталкиваемся со старой проблемой соответствия мистических просветлении действительности. Мы коснулись корней и источников религии. Но мы должны быть очень осторожны, чтобы не обольщаться абсолютной субъективной уверенностью мистиков и людей, испытывающих пиковые переживания, в своих свидетельствах. Для них несомненно, что им открылась истина. Большинство из нас испытало такую же уверенность в свои моменты просветления.
Однако человечество за три тысячи лет письменной истории научилось тому, что субъективной уверенности недостаточно; должно быть также внешнее подтверждение. Должен существовать какой-то способ проверки истинности утверждений, какой-то измеритель продуктивности, прагматический тест. К высказываемым утверждениям мы должны подходить с определенной сдержанностью, осторожностью, трезвостью. Очень многие мистики, провидцы, пророки оказались неправы, хотя чувствовали абсолютную уверенность в своих утверждениях.
Этот разрушающий иллюзии опыт выступает как один из исторических корней науки — недоверие к свидетельствам личного просветления. Официальная, классическая наука давно отвергла такие просветления, считая, что сами по себе они не являются ценными в научном отношении данными.
Мы — психологи и психиатры — находимся в начале новой эпохи в науке. В своем психотерапевтическом опыте мы встречаемся с внезапными просветлениями, пиковыми переживаниями, с переживаниями опустошенности, инсайтами и экстазами — и у своих пациентов, и у самих себя. Мы привыкли ко всему этому; и мы научились тому, что хотя не все такого рода свидетельства истинны, некоторые из них, безусловно, являются таковыми.
Химик, биолог, инженер будут продолжать испытывать беспокойство в связи с этим старым (или новым) представлением о том, что истина может предстать таким старым (или новым) способом: посредством штурма, эмоционального просветления, своего рода взрыва, через разрушающиеся стены, через сопротивление, через преодоление страхов. Мы специализируемся на работе с опасными истинами, с истинами, угрожающими самооценке.
Безличностный научный скептицизм, даже по отношению к безличностной сфере, не оправдан. История науки (или, по меньшей мере, великих ученых) — это история внезапных и экстатических проникновении в истину, которая затем медленно, тщательно, осторожно проверяется более приземленными работниками, действующими скорее как общественные насекомые, чем как орлы. Я вспоминаю, например, Кекуле, увидевшего во сне бензольное кольцо.
Слишком многие люди с ограниченным видением действительности определяют сущность науки как тщательную проверку, установление истинности гипотез, определение того, верны ли идеи, высказанные другими людьми. Но в той мере, в какой наука является также методикой открытий, ей придется научиться стимулировать связанные с пиковыми переживаниями инсайты и прозрения и затем использовать их в качестве данных. Другие примеры бытийного познания (когда в состоянии пикового переживания человек усматривает ранее не воспринимавшуюся им истину) имеют своими источниками проницательность, достигаемую посредством бытийной любви, определенный религиозный опыт, определенный опыт групповой психотерапии, ведущий к межличностной интимности, интеллектуальные просветления и глубокие эстетические переживания.
В последние месяцы открылась новая возможность проверки действенности бытийного (сопряженного с просветлением) познания. В трех разных университетах было установлено, что ЛСД может излечивать алкоголизм примерно в 50% случаев (Abramson, 1961). Придя в себя после бурной радости, вызванной этим блестящим достижением, этим нежданным чудом, и будучи ненасытными, мы обязательно спрашиваем: "А как насчет тех, кому ЛСД не помог?". В связи с этим я приведу цитату из письма доктора А.Хоффера от 8 февраля 1963 г.:
"Мы целенаправленно использовали ПП (пиковые переживания) в качестве терапевтического средства. Наши алкоголики, получавшие ЛСД или лекарства, достигали ПП с помощью предоставлявшейся им музыки, визуальных стимулов, слов, внушения — всего, что позволяло им, по их словам, испытать ПП. Мы работали более чем с 500 алкоголиками, так что можно сформулировать некоторые общие правила. Одно из них — это то, что большинство алкоголиков, которые после лечения не пьют, испытали ПП. И наоборот, мало кто из не испытавших ПП реагировал на лечение подобным образом.
У нас есть также данные, убеждающие в том, что главным компонентом ПП является аффект. Когда испытуемым, получавшим ЛСД, вначале в течение двух дней давали пеницилламин, они испытывали переживания, идентичные с теми, которые обычно вызывает ЛСД, но с выраженным ослаблением аффекта. Они наблюдали все визуальные изменения, с ними происходили изменения мышления, но они оставались эмоционально вялыми и скорее являлись сторонними наблюдателями, чем участниками происходящего. Эти лица не испытывают ПП. И оказывается, что только 10% из них ведут себя хорошо после лечения (в сравнении с ожидаемыми нами 60% выздоровления в нескольких крупных выборках с отсроченным контролем)". Теперь мы делаем большой скачок: перечень описываемых характеристик действительности, мира, усматриваемых испытуемыми в моменты пиковых переживаний, примерно соответствует тому, что называют вечными ценностями, вечными истинами. Мы встречаемся здесь со старой знакомой триадой истины, красоты и добра. Иными словами, перечень описываемых характеристик одновременно оказывается перечнем ценностей. Именно эти характеристики ценили великие религиозные деятели и философы, и этот перечень включает практически все то, что наиболее серьезные мыслители согласно считают конечными или высшими жизненными ценностями.
Итак, мое первое утверждение лежит в публичной сфере науки. Любой может сделать то же, что и я; любой может сам проверить получающиеся результаты; любой может использовать ту же процедуру, что и я, и может — объективно, если он того желает, — записать на магнитную ленту то, что ему скажут в ответ на вопросы, которые ставил я, а затем опубликовать полученные данные. Таким образом, то, о чем я сообщаю, носит публичный характер, может быть повторено и при этом подтверждено или нет, может быть даже охарактеризовано количественно, если вы того пожелаете. Результаты оказываются устойчивыми и надежными в том смысле, что если я повторю процедуру, то получу примерно то же самое. Даже с точки зрения наиболее ортодоксальных позитивистских определений науки XIX в. мои утверждения являются научными. Это когнитивные (т.е. основанные на познании) утверждения, описания характеристик действительности, космоса, мира, находящегося вне описывающего и докладывающего субъекта, мира, как он воспринимается. С этими данными можно работать в рамках традиционной модели науки, и степень их истинности или ложности может быть определена 6.
Однако высказывание о том, как выглядит мир, одновременно оказывается ценностным утверждением. Выделенные характеристики оказываются наиболее вдохновляющими жизненными ценностями, теми, за которые люди готовы платить огромными усилиями, болью и мучениями. Это высшие ценности также в том смысле, что чаще всего они "посещают" лучших людей, в лучшие моменты, в лучших условиях. Это определения более высокой духовной жизни, и я бы добавил, что они же являются дальними целями психотерапии, а также образования и воспитания в самом широком смысле. Это качества, благодаря которым мы восхищаемся великими людьми человеческой истории, качества, характеризующие наших героев, наших святых, даже наших богов.
Таким образом, познавательное суждение оказывается совпадающим с ценностным суждением. "Сущее" совпадает с "должным", факт — с ценностью. Мир, как он есть, который описывается и воспринимается, становится тем же, что и мир, который ценят и которого желают. Мир, который есть, становится миром, который должен быть. То, что должно быть, оказалось реально существущим; иными словами, факты слились с ценностями 7.
Трудности со словом "ценности". То, что я обсуждаю, несомненно, касается ценностей, как бы ни определять это понятие.
Термин "ценности" получает самые разные определения и означает разное для разных людей. Семантическая путаница здесь настолько велика, что я убежден, что мы вскоре откажемся от этого претендующего на всеохватность слова в пользу более точных и более операциональных определений каждого из многих частных смыслов, которые ему придаются.
Если использовать другой образ, мы можем представлять себе понятие ценности в виде большого контейнера, содержащего разнообразные путаные и неясные вещи. Большинство философов, писавших о ценностях, пыталось найти простую формулу или определение, которое связало бы вместе все, находящееся в контейнере, хотя многие вещи попали туда случайно. "Что это слово ("ценность") означает реально?" — задают вопрос философы, забывая, что реально оно ничего не означает, будучи всего лишь ярлыком. Здесь может пригодиться только плюралистическое описание, то есть каталог всевозможных способов фактического употребления слова "ценность" разными людьми.
Ниже следует ряд кратких наблюдений, гипотез и вопросов, касающихся различных граней этой проблемы, различных способов, которыми факты и ценности могут сливаться или приближаться к слиянию, — при различных смыслах как слова "ценности", так и слова "факты". Это похоже на переход от лингвистических дебатов к сосредоточению на операциях и реальных событиях в области психологии и психотерапии, от мира семантики к миру природы. Фактически это был бы первый шаг к внесению этих проблем в сферу науки (определяемой достаточно широко и включающей, наряду с объективными данными, также и данные субъективного опыта).
Психотерапия как проблема должного и сущего. Хочу применить эту логику рассуждении к феномену психотерапии (в том числе самотерапии). Вопросы, задаваемые людьми в ходе поисков идентичности, реального Я и т.д., — это в очень большой степени вопросы долженствования: что мне следует делать? Кем мне следует быть? Как мне следует разрешить эту конфликтную ситуацию? Следует ли мне стремиться к этой карьере или к той? Следует ли мне развестись или нет? Следует ли мне жить или умереть?
Многие неискушенные люди готовы прямо отвечать на эти вопросы. "Будь я на вашем месте...", — говорят они и выступают со своими предложениями и советами. Но методически подготовленные специалисты знают, что такой подход не работает и даже может быть вреден. Мы не говорим, что, по нашему мнению, следует делать другому человеку.
Мы узнали, что в конечном итоге наилучший способ для индивида определить, что ему следует делать, состоит в выяснении, кто же он такой. Ведь путь к этическим и ценностным решениям, к более мудрым актам выбора, к должному, лежит через то, что есть, через открытие фактов, истины, реальности, наконец, природы конкретного индивида. Чем больше он знает о своей собственной природе, о своих глубинных желаниях, о своем темпераменте, о своей конституции, о том, что он ищет, к чему стремится и что в действительности доставляет ему удовлетворение, — тем более непринужденными, автоматическими и эпифеноменальными становятся его ценностные выборы. (Это одно из великих открытий Фрейда, на которое часто не обращают внимания.) Многие проблемы попросту исчезают; многие другие легко решаются благодаря знанию того, что соответствует природе данного индивида, что для него уместно и правильно 8. (И мы должны также помнить, что знание своей собственной глубинной природы — это одновременно также и знание человеческой природы вообще.)
Иначе говоря, мы помогаем индивиду искать должное через фактическое. Открытие своей действительной природы — это одновременно и поиск должного, и поиск сущего. Эта разновидность ценностного поиска, поскольку он является поиском знаний, фактов, информации — одним словом, истины, — прямо подпадает под юрисдикцию разумно понимаемой науки. Что касается психоаналитического метода, так же как и всех других невмешивающихся, вскрывающих, даосистских психотерапевтических методов, — то я могу с равным правом утверждать, что это, с одной стороны, научные методы, а с другой — методы открытия ценностей. Этот вид психотерапии представляет собой этический, даже религиозный поиск, в натуралистическом смысле слова.
Заметим здесь, что процесс психотерапии и цели психотерапии (еще один случай противопоставления сущего и должного) неразделимы. Попытка их разделения была бы нелепой или трагической. Непосредственная цель психотерапии состоит в выяснении того, что представляет собой данный индивид; процесс психотерапии — это также выяснение того, что этот индивид представляет собой. Вы хотите выяснить, кем вам следует быть? Тогда выясните, кто вы! "Стань тем, кто ты есть!" Описание того, каким индивид должен быть, — это почти то же самое, что и описание того, каким он в глубине является 9.
Здесь "ценность" в смысле греческого telos, конечной цели, к которой вы стремитесь, существует уже сейчас. То Я, за которое борется индивид, уже существует во вполне реальном смысле (точно так же, как реальное образование — это не диплом, который человек получает в конце четырехлетнего пути, а непрерывный процесс учения, восприятия, мышления). Небеса, куда, согласно религиозным представлениям, можно попасть лишь по окончании земной жизни (сама же она бессмысленна), в действительности доступны в принципе на протяжении всей жизни. Они доступны для нас теперь, и они окружают нас.
Бытие и становление существуют, так сказать, бок о бок, одновременно, сейчас. Путешествие может доставлять самоценное удовольствие; оно не обязательно является только средством к достижению некоторой цели. Многие люди слишком поздно открывают для себя, что отдых, ставший возможным в результате долгих лет труда, отнюдь не так сладок, как были сами эти годы труда.
Принятие. Другой вид слияния факта и ценности вытекает из того, что мы называем принятием. Здесь слияние возникает не столько из улучшения актуального сущего, сколько из снижения требований к должному, пересмотра ожиданий, который приближает их к актуальному состоянию и делает тем самым более осуществимыми.
То, о чем идет здесь речь, можно проиллюстрировать на примере ситуаций, с которыми приходится сталкиваться в ходе психотерапии. Я имею в виду случаи, когда вследствие инсайта разрушаются наши слишком высокие требования к себе, наш идеализированный образ себя. Образ себя как сверххраброго мужчины, как сверххорошей матери, как сверхлогичного и разумного человека терпит крушение, как только мы позволяем себе заметить присущие нам черточки трусости, зависти, враждебности или эгоизма.
Очень часто такое понимание приводит в уныние и даже носит разрушительный характер. Мы можем ощутить себя сплошь греховными, или развращенными, или недостойными людьми. Мы видим, что сущее в нас чрезвычайно далеко от должного.
Но, что весьма характерно, при успешной психотерапии мы проходим через процесс принятия. Ужаснувшись вначале при взгляде на себя, мы движемся к смирению, но иногда переходим к такому, например, рассуждению: "В конце концов, это не так уж плохо. На самом деле это очень по-человечески и очень понятно, что любящая мать может иногда обидеться на своего ребенка". А иногда мы идем даже дальше — к полному любящему принятию человеческих свойств и, начав с понимания той или иной слабости, приходим к взгляду на нее как на нечто желательное, красивое, как то, чем можно гордиться. Женщине, испытавшей страх и обиду от проявления мужских черт, они могут в конце концов понравиться, она может прийти даже к религиозному благоговению перед ними вплоть до экстаза. То, что вначале представлялось злом, становится основанием для гордости. Когда она изменила свое представление о мужских качествах, ее муж превратился в ее глазах в того, кем ему следует быть.
Мы все можем пережить это с детьми, если отбросим свою цензуру, свои определения того, какими им следует быть, наши требования к ним. Когда мы иногда это делаем, нам удается увидеть их как совершенных, как уже теперь пронзительно красивых, замечательных, вызывающих любовь. Наши субъективные переживания желания и хотения (т.е. переживания неудовлетворенности) могут тогда слиться с субъективным переживанием удовлетворения, согласия и той завершенности, которую мы ощущаем, когда должное воплощается в реальность. Я процитирую интересное высказывание Алана Уоттса по этому поводу: "...В момент смерти многие люди испытывают странное ощущение, что они не только принимают все, что с ними происходит, но и хотят этого. Это не хотение в повелительном смысле; это неожиданное открытие тождественности желаемого и неизбежного" (Watts, 1961).
Здесь мы можем напомнить также о разнообразных экспериментах группы Карла Роджерса (Rogers, 1961), показавших, что в ходе успешной психотерапии идеальное Я и реальное Я постепенно становятся все ближе и ближе, вплоть до слияния. В терминологии Карен Хорни, реальное Я и идеализированный образ медленно изменяются и движутся в направлении слияния двух весьма различных вещей в одно (Ноnеy, 1950). Сходным является и более ортодоксальное фрейдистское представление о суровом и наказывающем "супер-эго", которое в ходе психотерапии смягчается, становится более благожелательным, более принимающим, более любящим, более одобряющим; это другой способ сказать, что имеющийся у индивида идеал своего Я и актуальное восприятие им своего Я сближаются, делая возможным самоуважение, а значит, и любовь к себе.
Пример, к которому я предпочитаю обращаться, касается расщепленной или множественной личности, в составе которой одна личность, присутствующая обычно, всегда в высшей степени благочестива, чрезмерно строго соблюдает условности и потому отвергает подспудные импульсы вплоть до полного их подавления Удовлетворение может быть достигнуто только тотальным прорывом на поверхность психопатических, ребяческих, импульсивных, ищущих наслаждения, неконтролируемых аспектов Я. Расщепление искажает обе "личности"; их слияние ведет к реальным изменениям в обеих. Уход от произвольных требований "должного" позволяет принять то, что есть, и радоваться этому.
Некоторые (весьма немногие) психотерапевты, действуя подобно скопофилам, используют вскрывающую психотерапию как средство развенчания пациента, так что он оказывается "не таким важным". Это своего рода маневр для достижения господства. Он становится формой социального восхождения, способом ощутить себя могучим, сильным, господствующим, высшим, даже богоподобным. Для некоторых людей, которые не слишком высоко себя оценивают, это путь достижения близости с другими людьми.
Сказанное в известной мере предполагает что вскрываемое (страхи, тревоги, конфликты) определяется как низменное, дурное, злое. З.Фрейду, например, даже к концу его жизни, по сути, не нравилось бессознательное, и он продолжал большей частью определять его как нечто опасное и злое, что следует держать под контролем.
К счастью, большинство известных мне психотерапевтов занимает в этом отношении иную позицию. В общем, чем больше они знают о глубинах человека, тем больше они его любят и уважают. Им нравится человеческое, и они не отвергают его, исходя из какого-либо заранее принятого определения или платоновой сущности, которой оно не соответствуют. Они находят возможным думать о людях как о героях, святых, мудрецах, талантливых или великих, даже когда эти люди — пациенты, разоблачающие себя, свои "слабости" и "грехи".
Иначе говоря, лишиться иллюзий в отношении человека в результате более глубокого знакомства с ним — значит расстаться с иллюзиями или ожиданиями, которые не могли осуществиться или не могли сохраниться при свете дня, то есть были ложными и нереальными. Я вспоминаю испытуемую в одном из моих сексологических исследований около 25 лет назад (я не уверен, что такое могло бы случиться сегодня), которая отказалась от своей религии, потому что просто не могла поверить в Бога, придумавшего столь грязный и отвратительный способ производства детей. Здесь приходят на память сочинения средневековых монахов, которых мучила несовместимость их животной природы (проявлявшейся, например, в дефекации) и их религиозных стремлений. Наш профессиональный опыт вызывает у нас улыбку в ответ на такую самостоятельно измышленную глупость.
Одним словом, базовую человеческую природу называли грязной, злой или варварской на том основании, что некоторые ее характеристики были a priori объявлены таковыми. Если вы определяете мочеиспускание или менструацию как нечто грязное, то человеческое тело предстает как грязное в результате этого семантического трюка. Я знал мужчину, мучившего себя приступами вины и стыда каждый раз, когда он был сексуально возбужден своей женой; он был "семантически" порочен, порочен на основании произвольного определения. Изменение подобного определения, с тем, чтобы оно в большей мере принимало существующую действительность, — один из путей сокращения дистанции между сущим и должным.
Объединяющее сознание. При наиболее благоприятных условиях сущее — ценно, а должное — достигнуто. Я уже указал, что такое слияние может получаться как результат движения в каком-либо из двух направлений: или путем улучшения актуального состояния, с тем чтобы оно ближе подошло к идеалу, или путем снижения идеала, который, таким образом, оказался бы ближе к тому, что реально существует.
Вероятно, теперь я могу добавить сюда третий путь, а именно объединяющее сознание. Это способность одновременно воспринимать в факте — в том, что есть, — его частность и его универсальность; видеть его одновременно существующим "здесь-и-теперь" — и вечным; или, скорее, — способность видеть универсальное в частном и сквозь частное — вечное, во временном и моментальном и сквозь него. В моей терминологии, это слияние бытийной и дефицитарной реальности: человек знает о первой, будучи погружен во вторую.
В этом нет ничего нового. Всякий, кто читал дзен-буддистскую, даосскую или мистическую литературу, знает, о чем я говорю. Все мистики пытались описать живость и частный характер конкретного объекта и, в то же время, его вечное, священное, символическое качество (подобное платоновым сущностям). А теперь, в дополнение к этому, мы обладаем множеством подобных описаний, собранных экспериментаторами (в том числе О.Хаксли), работавшими с психоделическими препаратами.
В качестве простого примера этого вида восприятия я могу использовать восприятие нами ребенка. В принципе, любой ребенок может стать кем угодно. Он обладает обширным потенциалом и, следовательно, в определенном смысле, есть все что угодно. Если мы хоть сколько-нибудь восприимчивы, то должны быть способны ощутить этот потенциал, глядя на младенца, — ив результате испытать благоговение. В этом конкретном младенце можно увидеть возможного будущего президента, будущего гения, будущего ученого или героя. Младенец фактически в этот момент в реалистическом смысле обладает указанным потенциалом. Частью его фактических свойств являются различные виды присущих ему возможностей. При богатом и полноценном восприятии младенца мы воспринимаем этот потенциал и эти возможности.
Точно так же любое полноценное восприятие любого мужчины или женщины включает восприятие их возможностей как бога или богини, как жреца или жрицы, восприятие тайн, заключенных в них и как бы просвечивающих сквозь реальных, ограниченных человеческих индивидов: что стоит за ними, какими они могли бы быть, о чем они напоминают нам, какие чувства пробуждают. (Может ли чувствительный человек не испытывать благоговения при виде женщины, кормящей грудью младенца или пекущей хлеб, или при виде мужчины, встающего на пути опасности, угрожающей его семье?)
Всякий хороший психотерапевт должен обладать этим типом объединяющего восприятия своего пациента; иначе он никогда не сможет стать настоящим психотерапевтом. Он должен быть способен на "безусловно положительное отношение" (К.Роджерс) к пациенту, отношение к нему как к уникальной и священной личности — и в то же время признавать, что пациенту чего-то недостает, что он несовершенен, что он нуждается в улучшении 10. Некая святость пациента как человеческого индивида необходима; мы приписываем ее любому пациенту, сколь бы ужасные поступки он ни совершил. Именно такого рода философия лежит в основе движения за отмену смертной казни, запрещение подвергать человека унижению (вне четко установленных пределов), запрещение жестоких и необычных наказаний.
Чтобы осуществлять объединяющее восприятие, мы должны быть способны воспринимать личность как в ее сакральных, так и в мирских аспектах. Отсутствие восприятия универсальных, вечных, бесконечных, сущностных символических качеств — это, несомненно, своего рода редукция к конкретному, вещному, тому, что немцы называют "sachlich". Это, следовательно, некая частичная слепота. (См. ниже о "слепоте к должному".)
Значимость этого для нашей темы вытекает из того, что речь идет о способе одновременного восприятия сущего, и должного, непосредственной конкретной действительности и того, что могло бы быть, конечной ценности, которая не только может появиться, но и уже сейчас существует перед нашими глазами. Этому способу я смог кое-кого научить; следовательно, в принципе перед нами возникает возможность сознательного, произвольного слияния фактов и ценностей. Трудно читать К.Юнга, или М.Элиаде, или Дж.Кэмпбелла, или О.Хаксли без того, чтобы наши восприятия были постоянно пронизаны чувствами, без сведения вместе фактов и ценностей. Чтобы достичь их слияния, нет нужды дожидаться пиковых переживаний!
"Онтификация". Ту же идею можно представить иначе, обратившись к другой грани проблемы. Практически любую деятельность, выступающую как средство (и ценную в этом качестве), можно преобразовать в деятельность, служащую целью (в целевую ценность), если мы достаточно мудры, чтобы пожелать этого. Труд, которым человек занялся, чтобы заработать на жизнь, он может полюбить ради самого этого труда. Даже самая скучная, тоскливая работа, если только она в принципе обладает ценностью, может быть освящена, сакрализована, онтифицирована ("обытийствлена"), превращена из простого средства в цель, в самоценность. Японский фильм "Икури" очень хорошо раскрывает эту мысль. Скучнейшая бюрократическая работа онтифицируется, когда приближается смерть от рака и жизнь обретает смысл и ценность, как это и должно быть. Здесь мы сталкиваемся еще с одним путем слияния факта и ценности: можно преобразовать факт в ценность, просто воспринимая его в этом качестве и, следовательно, делая его таковым. (Мне представляется, что сакрализация или объединяющее видение чем-то отличаются от онтификации, хотя частично они пересекаются.)
Векторная природа фактов. Начну с цитаты из статьи М.Вертхаймера "Некоторые проблемы в теории этики" (Wertbeimer, 1961):
"Что такое структура? — Ситуация, скажем, "7+ 7=..." — это система с лакуной, с пробелом. Пробел можно заполнить по-разному. Одно заполнение или завершение ситуации ("14") соответствует ей, укладывается в пробел, является тем, что структурно требуется в этой системе, в этом месте, согласно его функции в имеющейся целостности. Другие завершения (например, "15") не соответствуют ситуации. Они неправильны. Они обязаны своим появлением чьей-то прихоти, слепоте или насилию над функцией данного пробела в рассматриваемой структуре.
Мы оперируем здесь понятиями "системы", "пробела", разных видов "заполнения", "требований" ситуации.
С чем-то подобным мы встречаемся и в том случае, когда в хорошей математической кривой имеется разрыв, место, где чего-то недостает. Заполнению разрыва часто служат вытекающие из структуры кривой указания относительно того, что одно из завершений соответствует структуре, имеет смысл, правильно, а другие — нет. Это связано со старым понятием внутренней необходимости. И не только логические операции, выводы и т.д., но также и события, действия, проявления бытия могут быть, с этой точки зрения, осмысленными или бессмысленными, логичными или нелогичными.
Мы приходим к такой формулировке: если дана некоторая ситуация, система с пробелом, с разрывом, то будет ли определенное завершение "правильным", соответствующим структуре, часто определяется самой структурой системы, ситуации. Существуют структурно детерминированные требования; в чистых случаях возможны вполне определенные решения по поводу того, какое завершение соответствует ситуации, а какое не соответствует, нарушает требования ситуации... Здесь сидит голодный ребенок, там — мужчина, который строит дом, но ему не хватает одного кирпича. У меня в одной руке кусок хлеба, а в другой — кирпич. Я даю голодному ребенку кирпич, а кусок хлеба — мужчине. Здесь у нас две ситуации, две системы. И распределение оказалось слепым по отношению к функциям заполнения пробелов".
В подстрочном примечании М.Вертхаймер добавляет:
"Я не могу заниматься здесь этим [разъяснением термина "требования ситуации" и т.п.]. Я могу только сказать, что обычная простая дихотомия сущего и должного нуждается в пересмотре. "Детерминированность", "требования" этого порядка — это объективные качества".
Подобные же утверждения делает и большинство других авторов, чьи работы вошли, наряду со статьей М.Вертхаймера, в сборник "Документы гештальтпсихологии" (Неnlе, 1961). По сути дела, вся литература по гештальтпсихологии свидетельствует о том, что факты динамичны, а не статичны, что, как в особенности указывал В.Кёлер (Kohler, 1938), они не скалярны (обладают только величиной), а векторны (обладают величиной и направлением). Еще более сильные утверждения можно найти в трудах К.Гольдштейна, Ф.Хайдера, К.Левина и С.Аша {Goldstein, 1939; Heider, 1958; Lewin. 1936; 1938; Asch, 1952).
Факты не просто лежат, как овсяная крупа в миске; они действуют самым разным образом. Они группируются и дополняют друг друга; их незавершенная последовательность "требует" хорошего завершения. Покосившаяся картина на стене как бы молит, чтобы мы ее выпрямили; нерешенная проблема сохраняется и беспокоит нас, пока мы не разберемся с ней. Плохие гештальты превращаются в лучшие, а излишне сложные образы, существующие в восприятии или в памяти, упрощаются. Музыкальная последовательность требует для своего завершения определенного звука; несовершенное стремится к совершенству. Проблема, работа над которой не окончена, неотвратимо указывает на правильное решение. "Логика ситуации требует...", — говорим мы. Факты обладают авторитетом и могут чего-то требовать от нас; они могут сказать "нет" или "да". Они увлекают нас, предлагают нам нечто, намекают на то, что нам следует делать в данный момент, ведут нас в одном направлении, а не в другом. Архитекторы говорят о требованиях, предъявляемых определенной территорией. Живописец скажет, что картина "требует" немного больше желтого. Модельер скажет, что к данному платью нужна шляпка определенного вида. С пивом хорош сыр "лимбургер", а не "рокфор" (или, как говорят некоторые, пиво больше "любит" один сыр, чем другой).
В книге К.Гольдштейна "Организм" (Goldstein, 1939) хорошо показана направленность на должное в функционировании организма. Поврежденный организм не удовлетворяется тем, чтобы быть тем, что он есть — просто поврежденным. Он борется, добивается чего-то, продвигается к чему-то, он сражается с самим собой, чтобы вновь превратиться в нечто единое. Перестав быть целостным вследствие утраты некоторых возможностей, он пытается восстановить единство, несмотря на эту утрату. Он управляет собой, делает себя, воссоздает себя. Он, несомненно, активен, а не пассивен. Таким образом, гештальтпсихология и организмическая психология восприимчивы не только к тому, что есть, но и к направлению движения (к должному?) — в отличие от характерной для разных видов бихевиоризма слепоты к должному, когда организмы только пассивно "подвергаются" чему-либо, вместо того чтобы также "действовать" и "требовать". С этой точки зрения Э.Фромма, К.Хорни и А.Адлера можно также назвать восприимчивыми и к сущему, и к должному. Иногда я нахожу полезным видеть в так называемых неофрейдистах тех, кто объединил З.Фрейда (который не был достаточно холистичен, ориентирован на целостность) с К.Юльдштейном и гештальтпсихологами, а не просто ушел от З.Фрейда.
Я хотел бы отметить, что многие из этих динамических характеристик фактов, из этих векторных качеств хорошо подпадают под семантическую юрисдикцию слова "ценность". По меньшей мере, они преодолевают дихотомию между фактом и ценностью, привычно и бездумно принимаемую большинством ученых и философов в качестве определяющей характеристики самой науки. Многие определяют науку как морально и этически нейтральную, как ничего не говорящую о целях и о том, что должно быть. Они, таким образом, открывают путь неизбежному выводу: если цели должны прийти откуда-то, а из сферы знания они прийти не могут, то тогда они должны прийти извне.
"Фактичность" порождает "долженствование". От сказанного легко перейти к более объемлющим обобщениям, а именно к тому, что рост качества "фактичности" фактов ведет одновременно к возрастанию "долженствовательного" качества этих фактов. Можно сказать, что "фактичность" генерирует "долженствование".
Факты создают долженствование! Чем глубже нечто видно или познано, чем более истинным и свободным от ошибок становится знание о нем, тем в большей мере оно приобретает "долженствовательное" качество. Чем более "сущим" что-то становится, тем больше в нем становится и "должного", тем больше требований оно выдвигает, тем громче оно "взывает" к определенному действию. Чем яснее нечто воспринимается, тем больше "долженствовательности" оно приобретает, тем лучшим руководством к действию становится.
По сути, это означает следующее: когда нечто является достаточно ясным, определенным, истинным, реальным, несомненным — тогда оно порождает свои собственные требования, свои собственные соответствия. Оно взывает к тем, а не иным действиям. Если мы определяем этику, мораль и ценности как руководства к действию, то следует признать, что легче и лучше всего к наиболее решительным действиям побуждают самые "фактичные" факты; чем они "фактичное", тем лучшим руководством к действию они являются.
Сказанное можно проиллюстрировать на примере сомнительного диагноза. Мы знаем о неуверенности, метаниях и колебаниях, уступчивости, внушаемости и нерешительности молодого психиатра, который, беседуя с пациентом, не вполне уверен, что к чему. Тогда он знакомится со многими другими мнениями, отражающими результаты клинических наблюдений, а также с поддерживающими друг друга результатами целой батареи тестов и, если эти данные совпадают с его собственными впечатлениями и подтверждаются повторной проверкой, он становится абсолютно уверен, например, в том, что его пациент — психопат. В этом случае его поведение меняется весьма существенно в направлении определенности, решительности и уверенности, в направлении точного знания того, что делать, когда и как. Такое чувство определенности вооружает его против несогласий и противоречий, выражаемых родственниками пациента или кем-либо еще, кто думает иначе, чем наш психиатр. Он может преодолевать сопротивление просто потому, что он уверен; иначе говоря, он воспринимает истинное положение дел без всяких сомнений. Это знание дает ему возможность продвигаться вперед вопреки страданиям, которые он может быть вынужден причинять пациенту, вопреки слезам, протестам или враждебности. Вы не боитесь натолкнуться на сопротивление, если вы уверены в себе. Знание, в котором вы уверены, означает уверенное этическое решение. Определенность в диагнозе означает определенность в лечении.
Из своего опыта я могу привести пример того, как моральная уверенность проистекает из фактической определенности. Будучи аспирантом, я проводил исследование гипноза. Существовало университетское правило, согласно которому гипноз был запрещен — на том основании, как я полагаю, что он якобы не существует. Но я был настолько уверен, что он существует (потому что я сам осуществлял его), и настолько убежден, что он представляет собой столбовую дорогу к знанию и необходим для исследования, что стал абсолютным фанатиком этих исследований. Меня самого удивляло отсутствие угрызений совести: я не брезговал тем, чтобы солгать, или украсть что-то, или скрыться. Я просто делал то, что должно было быть сделано, потому что был абсолютно уверен, что это правильно. (Заметим, что слово "правильно" имеет одновременно познавательное и нравственное значение.)11 Я просто знал лучше, чем другие, и не думал сердиться на этих людей. Я просто считал их несведущими в деле, которое делал, и не обращал на них внимания. (Оставляю здесь в стороне очень трудную проблему неоправданного чувства уверенности в чем-то — это другая проблема.)
Еще один пример: родители слабы, только когда неуверены; они решительны, сильны и ясны, когда уверены. Если вы точно знаете, что делаете, то не будете мямлей, даже если ваш ребенок плачет, испытывает боль или протестует. Если вы знаете, что должны вытащить из тела ребенка колючку или стрелу или что вы должны резать его, чтобы спасти ребенку жизнь, — то вы в состоянии действовать уверенно и решительно.
Здесь знание приносит уверенность в решении, действии, выборе и тем самым придает руке твердость. Это очень похоже на ситуацию, в которой оказывается хирург или зубной врач. Хирург вскрыв брюшную полость и обнаружив воспаленный аппендикс, знает, что его лучше удалить, поскольку, если он лопнет, это убьет пациента. Вот пример истины, диктующей, что должно быть сделано, пример того, как то, что есть, диктует то, что должно быть.
Все это соотносится с убеждением Сократа, что никто добровольно не предпочтет ложь правде или зло добру. Речь идет о том, что неправильный выбор возможен как следствие невежества. Не только это, но и теория демократии Джефферсона основана на убеждении, что полное знание ведет к правильному действию и что правильное действие невозможно без полного знания.
Восприятие фактов и ценностей самоактуализирующимися людьми. В книге "Мотивация и личность" (Maslow, 1954) я привел данные о том, что самоактуализирующиеся люди, во-первых, очень хорошо воспринимают действительность и истину и, во-вторых, обычно не путают правильные и неправильные поступки и принимают этические решения быстрее и увереннее, чем обычные люди. С тех пор первый результат достаточно часто получал подтверждение; я думаю, что сегодня мы способны понять его лучше, чем это было возможно двадцать лет назад. Второй же вывод остается в какой-то мере загадочным. Конечно, мы сегодня больше знаем о психодинамике психологического здоровья и потому можем чувствовать себя более комфортно с этим результатом; мы более склонны ожидать, что он будет подтвержден как факт в ходе дальнейших исследований.
Контекст нашего нынешнего обсуждения позволяет мне поделиться сильным впечатлением (которое, конечно, должно быть подтверждено другими наблюдателями), состоящим в том, что два названных результата внутренне связаны. То есть, я думаю, что ясное восприятие ценностей частично является следствием ясного восприятия фактов или даже что это одно и то же.
То, что я назвал бытийным познанием, восприятием Бытия, уникальности, внутренней природы индивида или вещи — все это чаще достигается психологически более здоровыми людьми и, по-видимому, является восприятием не только более глубокой "фактичности", но одновременно также и "долженствовательности" объекта. Можно сказать, что "долженствовательность" — это внутренний аспект глубоко воспринимаемой "фактичности"; она сама представляет собой факт, который должен быть воспринят.
Эта "долженствовательность", "требовательный характер" или В "встроенный призыв к действию", по-видимому, оказывает влияние Только на тех людей, которые способны ясно видеть внутреннюю природу того, что они воспринимают. Бытийное познание может вести к нравственной уверенности и решительности точно в том же смысле, в каком высокий коэффициент интеллекта может вести к ясному восприятию сложной совокупности фактов, или примерно в том же смысле, в каком человек, конституционально эстетически восприимчивый, очень ясно видит то, чего не могут видеть люди, страдающие цветовой слепотой. Неважно, что миллион людей, страдающих дальтонизмом, не могут увидеть, что этот плед зеленого цвета. Они могут считать его серым, но это не имеет значения для того, кто ясно, живо и безошибочно воспринимает суть.
Поскольку более здоровые психологически, более восприимчивые люди в меньшей мере слепы к должному; поскольку они способны воспринимать, чего хотят факты, к чему призывают, что предлагают или требуют, о чем просят; поскольку, благодаря этому, они могут позволить себе руководствоваться фактами в даосистском духе, постольку у них меньше трудностей, связанных с ценностными решениями, коренящимися в природе реальности или составляющими ее часть.
В той мере, в какой "фактичный" аспект перцепта (образа восприятия) можно отделить от "долженствовательного" аспекта того же перцепта, может быть полезно говорить отдельно о восприимчивости или слепоте к сущему и о восприимчивости или слепоте к должному. Я думаю, что средний человек восприимчив к тому, что есть, но слеп к тому, что должно быть. По сравнению с ним психологически здоровый человек более восприимчив к должному. Психотерапия развивает эту восприимчивость к должному. Повышенная нравственная решительность моих самоактуализирующихся испытуемых может непосредственно проистекать из их большей восприимчивости к сущему, большей восприимчивости к должному или из того и другого вместе.
Даже если это усложнит изложение, я не могу не добавить здесь, что слепоту к должному можно частично истолковать как слепоту к потенциалу, к идеальным возможностям. В качестве примера я сошлюсь на слепоту, проявленную Аристотелем в отношении рабства. Изучая рабов, он обнаружил, что у них фактически рабский характер. Этот дескриптивный факт был затем истолкован Аристотелем как истинная, глубинная, инстинктивная природа рабов. Из этого подхода вытекало, что рабы являются таковыми по своей природе и потому должны быть рабами. А.Кинси допустил подобную же ошибку, смешав простое, поверхностное описание с "нормальностью". Он не способен был увидеть, что "могло бы быть". Это же справедливо в отношении З.Фрейда и его слабой психологии женщин. Женщины в его время обычно действительно не достигали многого; но не видеть имеющихся у них потенциальных возможностей дальнейшего развития — это примерно то же, что не видеть возможности ребенка вырасти и стать взрослым. Слепота по отношению к будущим возможностям, изменениям, развитию или потенциалу неизбежно ведет к "философии статус-кво", в соответствии с которой то, что есть (воспринимаемое как все, что есть или может быть), должно приниматься в качестве нормы. Как сказал Л.Си-ли по адресу дескриптивных (ориентирующихся на описания) социологов, чистое описание — это попросту приглашение вступить в консервативную партию 12. "Чистое", свободное от ценностей описание — это, помимо всего прочего, просто неполное описание.
Даосистское слушание. Человек находит истинное для себя, вслушиваясь, позволяя себе быть формируемым, управляемым, направляемым. Хороший психотерапевт помогает своему пациенту таким же образом — помогая ему услышать свои вытесненные внутренние голоса, слабые команды своей собственной природы — в соответствии с принципом Спинозы, согласно которому подлинная свобода состоит в том, чтобы принять и полюбить неизбежное, саму природу реальности.
Подобно этому, человек узнает, что следует делать с миром, прислушиваясь таким же образом к его природе и голосам, будучи чувствителен к его требованиям и предложениям, затихнув, чтобы можно было услышать его голоса; будучи восприимчивым, невмешивающимся, нетребующим и позволяя событиям идти своим чередом.
Мы все время делаем это в нашей повседневной жизни. Разрезать индейку легче, если знаешь, где находятся связки и как пользоваться ножом и вилкой, — иначе говоря, обладаешь полным знанием фактов данной ситуации. Если факты полностью известны, они будут руководить нами и скажут нам, что делать. Но здесь подразумевается еще и то, что факты говорят очень тихо, и их трудно воспринять. Чтобы быть способным услышать голоса фактов, надо вести себя очень тихо, слушать по-даосски, с большим вниманием. То есть, если мы хотим позволить фактам сообщить нам свою "долженствовательность", мы обязаны научиться слушать их очень специфическим (можно сказать: даосистским) образом — молча, тихо, спокойно, полностью отдаваясь слушанию, не вмешиваясь, будучи восприимчивым, терпеливым, уважая существующую реальность и относясь к ней с почтением.
Это как бы современная версия древней сократовой доктрины, согласно которой тот, кто обладает полным знанием, никогда не сможет совершить зла. Хотя мы не можем полностью под этим подписаться, ибо знаем теперь об иных, помимо невежества, источниках злого поведения, мы все же согласимся с Сократом в том, что незнание фактов — главный источник злого поведения. Это все равно что сказать, что сами факты несут в своей собственной природе предложения по поводу того, что должно делать с ними.
Подгонка ключа к замку — это еще один вид деятельности, которую лучше всего осуществлять по-даосистски, нежно, деликатно, ощущая свой путь. Я думаю, что это также очень хороший (а иногда наилучший) путь решения геометрических задач {Wertheimer, 1959), терапевтических проблем, проблем, связанных с супружескими отношениями, выбором профессии и пр., а также проблем совести, верных и неверных поступков.
Таков неизбежный результат принятия "долженствовательно-го" качества фактов. Если это качество присутствует, оно должно быть воспринято. Мы понимаем, что это непростая задача, и мы должны изучать условия, максимизирующие восприимчивость к должному.
9. Заметки по психологии бытия 13
I. Определение психологии Бытия с точки зрения ее предмета, проблем, области применения
(Может быть названа также онтопсихологией, трансцендентальной психологией, психологией совершенства, психологией целей.)
1. Имеет дело с целями (а не со средствами или инструментами); с целевыми состояниями, целевыми переживаниями (внутренним удовлетворением, внутренним наслаждением); с индивидами в той мере, в какой они как таковые выступают в качестве целей (являются священными, уникальными, несравненными, столь же ценными, сколь любой другой индивид, а не инструментами или средствами для достижения каких-то целей); с методами превращения средств в цели, преобразования деятельностей-средств в деятельности-цели. Имеет дело с объектами как таковыми, какими они являются по своей собственной природе; в той мере, в какой они выступают как обосновывающие себя, внутренне обоснованные, изначально ценные, ценные как таковые, не нуждающиеся в оправдании. Состояния "здесь-и-теперь", когда настоящее переживается полноценно, как таковое (как самостоятельная цель), а не как повторение прошлого или прелюдия к будущему.
2. Имеет дело с состояниями, обозначаемыми латинским термином finis и греческим telos, т.е. с состояниями завершения, достижения высшей точки, окончательности, полноты, совершенства (состояниями, когда нет чего-либо недостающего, нечего больше желать, невозможно улучшение). Состояния чистого счастья, радости, блаженства, восторга, экстаза, выполнения, реализации, состояния исполненных надежд, решенных проблем, удовлетворенных желаний и потребностей, достигнутых целей, осуществленных мечтаний. Состояния, когда уже находишься "там", а не стремишься "туда". Пиковые переживания. Состояния чистого успеха (временного исчезновения всех отрицательных моментов).
2 а. Несчастливые, трагические состояния завершенности и окончательности — в той мере, в какой они способствуют бытийному познанию. Состояния поражения, безнадежности, отчаяния, краха защит, крушения ценностных систем, острого столкновения с реальной виной могут — в некоторых случаях, когда сохраняется достаточно силы и мужества, — породить восприятие истины и действительности (как цели, но уже не как средства).
3. Состояния, воспринимаемые как совершенные. Понятия о совершенстве. Идеалы, модели, пределы, образцы, абстрактные определения. Человек в той мере, в какой он потенциально является или может восприниматься как совершенный, идеальный, аутентичный, полностью человечный, образцовый, богоподобный, или в той мере, в какой он обладает потенциями и склонностью к движению в этих направлениях (т.е. человек, каким он мог бы быть или каким он потенциально является при наилучших условиях; идеальные пределы человеческого развития, к которым он приближается, но никогда не может постоянно им соответствовать), Его призвание, судьба. Идеальные человеческие потенции, полученные путем экстраполяции из идеальных дальних целей психотерапии, образования, семейного воспитания, целевые продукты психологического роста, саморазвития и т.п. (См. ниже "Операции, определяющие бытийные ценности".) Имеет дело с "определением сути" человека и с его определяющими характеристиками; с его природой; с его "внутренним ядром"; с его сущностью и существующими в настоящее время потенциями; с его обязательными предпосылками (инстинктами, конституцией, биологической природой, врожденной, внутренней человеческой природой). Это делает возможным определение (количественное) "полной человечности", или "степени человечности", или "степени уменьшения человечности". Философская антропология в европейском смысле. Отличать необходимые характеристики, определяющие понятие "человечность", от концептуальных (относящихся к модели, платоновой идее, идеальной возможности, совершенной идее, герою, образцу, матрице). Первые составляют минимум, вторые — максимум. Вторые образуют чистое, статичное Бытие, которым первые стремятся стать. Первые задают очень низкие требования к вхождению в класс, например "человек — это двуногое без перьев". Вместе с тем, членство в классе подчиняется принципу "все или ничего": индивид либо входит в класс, либо не входит.
4. Состояния отсутствия желаний, целей, дефицитарных потребностей; немотивированности, когда человек не должен справляться с чем-либо или стремиться к чему-либо; наслаждения вознаграждениями, удовлетворенности. Получение прибыли. Способность благодаря этому, говоря словами А.Шопенгауэра, "полностью исключить из поля зрения свои интересы, желания и цели; на время полностью отречься от своей собственной личности, так чтобы остаться чистым познающим субъектом... с ясным видением мира".
4 а. Состояния бесстрашия, невозмутимости. Мужество. Не испытывающая помех, свободно проявляющаяся, незаторможенная, неконтролируемая человеческая природа.
5. Метамотивация (динамика деятельности, когда все дефицитарные потребности, хотения удовлетворены, нехватки восполнены). Мотивация психологического роста. "Немотивированное" поведение. Экспрессия. Спонтанность.
5 а. Состояния и процессы чистой (первичной и/или интегрированной) креативности. Чистая активность "здесь-и-теперь" ("свобода" от прошлого и будущего, насколько это возможно). Импровизация. Согласование личности и ситуации (проблемы) друг с другом, движение к их слиянию как к идеальному пределу.
6. Состояния (описанные эмпирически, клинически, персонологически или психометрически) исполнения обещаний (призвания, судьбы, своего Я) — самоактуализация, зрелость, полностью развившаяся личность, психологическое здоровье, аутентичность, достижение "реального Я", индивидуализация, творческая личность, идентичность, реализация или актуализация потенциала.
7. Познание Бытия (бытийное познание). Взаимодействия с внепсихической действительностью, ориентированные на природу этой действительности, а не на природу или интересы познающего субъекта. Проникновение в сущность вещей или людей. Проницательность.
7 а. Условия, при которых происходит бытийное познание. Пиковые переживания. Переживания опустошенности или падения в бездну ("надир-переживания"). Бытийное познание перед смертью. Бытийное познание при острой психотической регрессии. Психотерапевтические инсайты как бытийное познание. Боязнь бытийного познания и уклонение от него; опасности бытийного познания.
(1) Природа перцепта в бытийном познании. Природа действительности — как описываемая и как идеально экстраполируемая при бытийном познании, т.е. в "наилучших" условиях. Действительность, постигаемая как независимая от воспринимающего ее. Неабстрагируемая действительность. (См. заметку о бытийном и дефицитарном познании)
(2) Природа воспринимающего в бытийном познании. Достижение истинности благодаря отстраненности, отказу от желаний, "незаинтересованности", даосистской позиции, бесстрашию, ориентации на "здесь-и-теперь" (см. заметку о "невинном восприятии"), восприимчивости, скромности (отсутствию высокомерия), отсутствию мыслей о собственной выгоде и т.д. Мы сами, воспринимающие действительность наиболее успешно.
8. Трансцендирование времени и пространства. Состояния, когда о них забывают (погруженность, сосредоточенное внимание, очарованность, пиковые переживания, надир-переживания), когда они оказываются неуместны, мешают или вредны. Космос, люди, вещи, переживания, воспринимаемые в той мере, в какой они не привязаны ко времени и пространству, вечны, универсальны, абсолютно идеальны.
9. Священное; возвышенное, бытийственное, духовное, трансцендентное, вечное, бесконечное, святое, абсолютное; состояния благоговения, поклонения, причащения и т.п. "Религиозные" состояния в той мере, в какой они естественны. Повседневный мир, вещи, люди, рассматриваемые с точки зрения вечности. Объединяющая жизнь, объединяющее сознание. Состояния слияния временного и вечного, местного и универсального, относительного и абсолютного, факта и ценности.
10. Состояния невинности (в качестве образца здесь выступает ребенок или животное, а в случае бытийного познания — зрелая, мудрая, самоактуализирующаяся личность). Невинное восприятие (в идеале отсутствует различение важного и неважного; все в равной мере вероятно; все в равной мере интересно; меньше различение фигуры и фона; только рудиментарное структурирование и дифференциация среды; меньше дифференциация средств и целей, поскольку действует тенденция к тому, чтобы все было в равной мере ценным само по себе; нет будущего, нет прогнозов, нет предчувствий — поэтому нет сюрпризов, разочарований, ожиданий, предсказаний, тревог, репетиций, подготовок, беспокойств; одно так же вероятно, как и другое; невмешательство в сочетании с восприимчивостью; принятие всего, что бы ни случилось; мало выборов, предпочтений, селекции, дискриминации; слабое различение подходящего и неподходящего; мало абстрагирования; готовность к чуду). Невинное поведение — спонтанность, выразительность, импульсивность; нет страха, контроля, заторможенности; нет обмана, нет скрытых мотивов; честность, бесстрашие; бесцельность; нет планирования, предварительного опосредствования, репетиций; скромность (нет высокомерия); нет нетерпения (когда будущее неизвестно); нет порыва к улучшению или перестройке мира. (Невинность в большой мере совпадает с бытийным познанием; возможно, в будущем они окажутся идентичными.)
11. Состояния, ориентированные на высшее единство — космос в целом, всю действительность, воспринимаемую унитарным образом, когда все одновременно является всем другим, все связано со всем и вся действительность — это единая вещь, которую мы воспринимаем под разными углами зрения. Космическое сознание (см. книгу Р.Бёкка под тем же названием — Bucke, 1923). Очарованное восприятие части мира, как если бы это был весь мир. Метод видения чего-либо, как если бы оно было всем, например в изобразительном искусстве и фотографии — обрезка, увеличение и т.п. (когда объект отсекается от всех своих связей, контекста, лишается включенности в свое окружение — и оказывается видимым сам по себе, абсолютно, свежо). Видение всех характеристик объекта — взамен абстрагирования под углом зрения полезности, опасности, удобства и т.д. В своем Бытии объект целостен; при абстрагировании он неизбежно воспринимается с точки зрения средств и исключается из мира самоценных объектов.
Трансцендирование отдельности, дискретности, взаимного исключения и закона исключенного среднего.
12. Наблюдаемые или экстраполируемые характеристики (или ценности) Бытия. (См. список бытийных ценностей.) Реальность Бытия. Объединяющее сознание. (См. ниже раздел IV об операциях, определяющих бытийные ценности.)
13. Все состояния, в которых дихотомии (полярности, противоположности, противоречия) преодолены (трансцендированы, комбинированы, слиты, интегрированы). Имеются в виду, например, эгоизм и альтруизм, разум и эмоция, порыв и контроль, доверие и воля, сознательное и бессознательное, противоположные или антагонистические интересы, радость и печаль, слезы и смех, трагическое и комическое, апполоновское и дионисийское начала, романтическое и классическое и т.п. Все интегрирующие процессы, синергически преобразующие противоположности, такие как, например, любовь, искусство, разум, юмор и т.д.
14. Все синергические состояния (в мире, в обществе, в человеке, в природе, в Я и т.д.). Состояния, в которых эгоизм становится тем же, что и альтруизм (когда, преследуя "эгоистичные цели", я неизбежно приношу пользу и другим, а будучи альтруистичным, я приношу пользу себе, то есть, когда дихотомия преодолена). Состояния общества, когда добродетель вознаграждается, то есть поощряется извне, а не только изнутри; когда не слишком дорого стоит быть добродетельным, или интеллектуальным, или Проницательным, или красивым, или честным и т.д. Все состояния, облегчающие и поощряющие актуализацию бытийных ценностей. Состояния, в которых легко быть хорошим. Состояния, в которых преодолеваются обиды, антиценности и антинравственность (ненависть и страх, испытываемые по отношению к совершенству, истине, добру, красоте и т.д.). Все состояния, повышающие корреляцию между истинным, добрым, красивым и т.д. и направляющие их к идеальному единству друг с другом.
15. Состояния, в которых фундаментальная человеческая трудность (экзистенциальная дилемма) оказывается временно разрешенной, включенной в более общие проблемы, преодоленной или забытой. К таким состояниям относятся пиковые переживания, бытийный юмор и смех, "хэппи-энд", триумф бытийной справедливости, "хорошая смерть", бытийная любовь, бытийная трагедия или комедия, все интегративные моменты, акты и восприятия и т.п.
II. Сопоставление разных способов использования слова "Бытие" в книге "К психологии Бытия"
1. Оно использовалось для обозначения космоса в целом, всего существующего, всей действительности. При пиковых переживаниях, в состоянии очарованности или сосредоточенности поле внимания может сузиться до единственного объекта или лица, реакция на которые такова, как если бы они представляли собой все Бытие, т.е. всю действительность. Это предполагает всеобщую холистическую (целостную) взаимосвязь. Единственная полная и целостная вещь — это Космос в целом. Все меньшее является частичным, неполным, вырванным из сети связей и отношений ради преходящего, практического удобства. Это же относится и к космическому сознанию. Оно предполагает также иерархическую интеграцию (в противовес дихотомизации).
2. Это слово обозначает "внутренний стержень", биологическую природу индивида — его базовые потребности, возможности, предпочтения; его неустранимую натуру; его "реальное Я" (согласно К.Хорни); его изначальную сущностную внутреннюю природу; его идентичность. Поскольку "внутренний стержень" присущ и всему человеческому роду (каждый младенец нуждается в том, чтобы его любили), и индивиду (только Моцарт в совершенстве обладал моцартовскими чертами), — Бытие как обладание "внутренним стержнем" может означать и "быть полностью человечным", и "быть совершенно индивидуальным", сочетая при этом оба смысла.
3. "Бытие" может означать "выражение своей природы (натуры)" — в отличие от того, чтобы справляться с чем-то, напрягаться, проявлять волю, контролировать, вмешиваться, командовать. Бытием в этом смысле обладает кошка, потому что она действительно является кошкой, — в отличие от того смысла, в каком актер-мужчина, играющий женскую роль, является женщиной, или от того, как скупец "старается" быть щедрым. Слово "Бытие" относится к проявляющейся без усилий спонтанности (например, когда интеллектуальный человек проявляет свой интеллект или когда младенец ведет себя по-младенчески). Такая спонтанность позволяет глубинной, внутренней природе индивида проявиться в его поведении. Поскольку спонтанность трудна, большинство людей можно назвать "исполнителями человеческих ролей", то есть они "стараются" обладать чертами, которые они считают "человеческими", — вместо того, чтобы быть просто самими собой. Последнее предполагает честность, открытость, самораскрытие.
Большинство психологов, использующих описанное понимание Бытия, исходят (неявно) из скрытого, до сих пор в достаточной мере не проверенного допущения, что невроз не является частью глубинной природы индивида, его "внутреннего ядра", его реального Бытия, а скорее выступает как более поверхностный слой личности, скрывающий или искажающий реальное Я. Иными словами, невроз служит защитой от реального Бытия, от глубинной биологической природы индивида. "Старание быть" не может быть столь же хорошо, как Бытие (самовыражение), но оно все же лучше, чем отсутствие старания, когда человек отказывается от совладания, теряет надежду, сдается.
4. Понятие "Бытие" (Being), может относиться к понятию "человек", "человеческое существо" (human being), "лошадь" и т.п. Такое понятие обладает определяющими характеристиками, позволяющими, посредством специфических операций, включать объекты в класс подпадающих под данное понятие или исключать их из этого класса. Для людей здесь есть ограничения, связанные с тем, что каждого индивида можно рассматривать либо как члена класса "люди", либо как единственного члена уникального класса (например, "Эдисон Дж.Симс").
Кроме того, мы можем прибегнуть к двум весьма различным способам оперирования понятием класса — "минимальному" и "максимальному". Классу можно дать "минимальное" определение, с тем чтобы практически никто не был исключен. При этом отсутствует основа для градации этого качества или какой-либо дискриминации человеческих существ. Некто либо является членом класса, либо не является. Никакой иной статус невозможен.
Или же класс может быть определен через посредство его совершенных представителей (моделей, героев, идеальных возможностей, платоновых идей, экстраполяции до идеальных пределов и возможностей). У такого способа определения много преимуществ, но надо иметь в виду его абстрактность и статичность. Существует глубокое различие между тщательным описанием наилучших реальных человеческих индивидов (самоактуализирующихся людей), из которых никто не совершенен, и, с другой стороны, описанием идеала, совершенства, чистого понятия, сконструированного путем экстраполяции тенденций, обнаруженных при изучении реальных, несовершенных людей. Понятие "самоактуализирующиеся люди" описывает не только этих людей, но также и идеальный предел, к которому они приближаются. Это не должно вызывать трудности. Ведь мы привыкли к чертежам и схемам паровой машины как таковой или автомобиля как такового; эти чертежи и схемы, разумеется, никогда не путают, например, с фотографией моего автомобиля или вашей паровой машины.
Такое концептуальное определение дает также возможность отличать существенное от периферического (случайного, поверхностного, несущественного). Оно дает критерии различения реального и нереального, истинного и ложного, необходимого и необязательного, вечного, постоянного и преходящего, неизменного и изменчивого.
5. Бытие может означать "цель" развития, роста, становления. Термин "Бытие" относится здесь скорее к конечному продукту (или пределу, или цели, или "телосу") становления, чем к его процессу, как это имеет место в следующем предложении:
"Таким образом, психология бытия и психология становления могут быть согласованы, и ребенок, попросту будучи собой, может одновременно двигаться вперед и развиваться". Это звучит во многом сходно с аристотелевой "финальной причиной" или "телосом", конечным продуктом в том смысле, в каком в природе желудя уже наличествует дуб, в который превратится этот желудь. (Это хитрый подход, ибо мы склонны к антропоморфизму, говоря, что желудь "стремится" вырасти. Это не так. Это просто бытие младенцем. Подобно тому как Ч.Дарвин не мог использовать слово "стремление" для объяснения эволюции, мы тоже должны избегать подобного словоупотребления. Мы должны объяснять психологический рост ребенка в направлении некоторого предела как эпифеномен его (ребенка) бытия, как совокупность "слепых" побочных продуктов наличествующих механизмов и процессов.)
III. Бытийные ценности (как описания мира, воспринимаемого в пиковых переживаниях)
Характеристики бытия являются также ценностями бытия. (Параллели обнаруживаются в характеристиках полностью человечных людей, в их предпочтениях; в характеристиках самости (идентичности) в пиковых переживаниях; в характеристиках идеального искусства; в характеристиках идеальных детей; в характеристиках идеальных математических доказательств, идеальных экспериментов и теорий, идеальной науки и идеального знания; в отдаленных целях всякой идеальной (даосистской, невмешивающейся) психотерапии; в отдаленных целях идеального гуманистического образования; в отдаленных целях некоторых видов религии и в присущих им средствах выражения; в характеристиках идеальной среды и идеального общества).
1. Истина (честность; реальность; обнаженность; простота; богатство; существенность; должное; красота; чистота; чистая и неподдельная полнота).
2. Добро (правильность; желательность; должное; справедливость; благожелательность; честность; мы любим это, привлечены этим, одобряем это).
3. Красота (правильность; форма; живость; простота; богатство; цельность; совершенство; завершенность; уникальность; честность).
4. Цельность (единство; интегрированность; тенденция к единичности; взаимосвязанность; простота; организация; структура; порядок; отсутствие разделения; синергия; гомономные и интегративные тенденции).
4 а. Единство противоположностей (принятие, разрешение, интеграция или трансценденция (преодоление) дихотомий, полярностей, противоположностей, противоречий; синергия, т.е. преобразование противоположностей в единство, антагонистов в сотрудничающих или взаимно усиливающих друг друга партнеров).
5. Жизненность (процесс; отсутствие омертвелости; спонтанность; саморегуляция; полноценное функционирование; измениться и при этом остаться тем же; самовыражение).
6. Уникальность (индивидуальная специфичность; индивидуальность; несравнимость; новизна; особое качество; отсутствие чего-либо подобного).
7. Совершенство (ничего лишнего; ничего недостающего; все на своем месте и не может быть улучшено; точно так; идеальное соответствие; уместность, справедливость, полнота; ничего помимо; должное).
7 а. Необходимость (неизбежность; это должно быть именно так; не может быть изменено ни на йоту; хорошо, что именно так).
8. Завершенность (окончание; окончательность; справедливость; гештальт больше не меняется; выполнение намеченного; finis и telos; ничего недостающего; все целиком; исполнение предназначения; прекращение деятельности; достижение высшей точки; окончание в связи с достижением цели; умереть и вновь родиться; прекращение и завершение роста и развития).
9. Справедливость (честность; долженствование; уместность; соразмерность; необходимость; неизбежность; непредубежденность; беспристрастность).
9 а. Порядок (законность; правильность; ничего лишнего; совершенство организации).
10. Простота (честность; обнаженность; существенность; абстрактная безошибочность; четкая структура; суть дела; прямота; только необходимое; без украшений; ничего чрезмерного или лишнего).
11. Богатство (дифференциация; сложность; изощренность; все целиком; ничего недостающего или скрытого; все здесь; все в равной мере важно; нет ничего неважного; всему предоставляется идти своим путем, без улучшения, упрощения, абстрагирования, переустройства).
12. Непринужденность (легкость; отсутствие напряжений, стараний, трудностей; изящество; совершенное и красивое функционирование).
13. Игра (веселость; радость; юмор; изобилие; непринужденность).
14. Самодостаточность (автономия; независимость; не нужно ничего другого, чтобы быть самим собой; самодетерминация; преодоление среды; отдельность; жизнь по своим законам; идентичность).
IV. Операции, определяющие содержание бытийных ценностей (способами, допускающими проверку)
1. То, что первоначально виделось как характеристики самоактуализирующихся (психологически здоровых) людей, описанные ими самими или уловленные исследователем либо людьми, близкими к ним. Таковы почти все ценности, перечисленные в предыдущем параграфе, а также проницательность, принятие, трансценденция эго, свежесть восприятия, склонность к пиковым переживаниям, чувство общности с другими людьми (нем. Gemeinschaftsgefuhl), бытийная любовь, отсутствие стремлений, бытийное уважение, креативность 14.
2. То, что видится как предпочтения, выборы, желания, ценности, которые проявляют (разделяют, осуществляют) самоактуализирующиеся люди по отношению к самим себе, к другим людям, к миру (при достаточно хороших условиях среды и достаточно хорошем состоянии субъекта выбора). Вероятно, подобные (хотя и более слабые) предпочтения проявляют и многие другие (не только самоактуализирующиеся) люди, но при этом требуются очень хорошие условия среды и очень хорошее состояние субъекта. Вероятность предпочтения любой из бытийных ценностей или их всех возрастает с возрастанием: (а) психологического здоровья субъекта выбора; (б) синергии среды; (в) проявляемых субъектом силы, энергии, мужества, уверенности в себе и т.д.
Гипотеза. К бытийным ценностям в глубине души стремятся многие люди (большинство? все?), что обнаруживается в ходе глубинной психотерапии.
Гипотеза. Бытийные ценности, независимо от того, являются ли они предметом осознанного поиска, предпочтений или стремлений, доставляют конечное удовлетворение, т.е. порождают чувства совершенства, завершенности, ясности, исполнения предназначения и т.п. Они дают также хорошие эффекты в плане психотерапии и личностного роста 15.
3. То, что называют исследователю в качестве характеристик мира (или сдвига в направлении таких характеристик), воспринимаемых в процессе пиковых переживаний, — иными словами, то, как видится мир при различных пиковых переживаниях. Эти данные в общем поддерживаются сообщениями в литературе о мистических, любовных, эстетических переживаниях, переживаниях творчества, родительских переживаниях, переживаниях продолжения рода, интеллектуальных инсайтов, психотерапевтических инсайтов (не всегда), атлетических видов спорта, телесных переживаниях (иногда). Поддерживающие свидетельства имеются и в религиозной литературе.
4. То, что называют исследователю как свойства Я, проявляющиеся в пиковых переживаниях (при так называемых "острых переживаниях идентичности"). Сюда относятся все перечисленные в предыдущем параграфе ценности (с возможным исключением ценности 9) и, кроме того: самоактуализационная креативность; способность к бытию "здесь-и-теперь"; отсутствие стремлений (можно сказать, что в нем находят выражение ценности 5, 7, 12); поэтическое общение.
5. То, что наблюдается исследователем в поведении людей при пиковых переживаниях (те же ценности, что в предыдущем пункте 4).
6. То же для других видов бытийного познания при наличии достаточной силы и мужества. Таковы, например, некоторые "переживания предгорья" и "надир-переживания", переживания отчаяния (психотическая регрессия, встреча со смертью, разрушение психологических защит, иллюзий или ценностных систем, трагедия и трагический опыт, поражения, столкновения с жизненным предначертанием или экзистенциальной дилеммой); некоторые интеллектуальные и философские инсайты, построения и проработки; бытийное познание прошлого ("объятия с прошлым"). Эта операция сама по себе недостаточна как источник данных, то есть нуждается в дополнительном подтверждении. Иногда она подтверждает результаты, полученные с помощью других операций, иногда противоречит им.
7. То, что рассматривается как характеристики "хорошего" искусства ("хорошее" в нашем случае означает "предпочитаемое данным исследователем"), в том числе живописи, скульптуры, музыки, танцев, поэзии и других словесных искусств. Сюда относятся все рассмотренные в предыдущем параграфе ценности, кроме ценности 9 (и с некоторыми оговорками в отношении ценностей 7 и 8).
Пилотажный эксперимент. Компетентные в искусстве эксперты оценивают бессюжетные детские рисунки по 10-балльной шкале от "наивысшего эстетического качества" до "низшего эстетического качества". Другая группа экспертов оценивает эти же рисунки по 10-балльной шкале "цельности", третья группа — по шкале "жизненности", четвертая — по шкале "уникальности". Все четыре переменные коррелируют положительно. Пилотажное исследование оставляет впечатление, что путем изучения рисунков или рассказов можно вынести суждение (более достоверное по сравнению со случайным) относительно психологического здоровья автора.
Проверяемая гипотеза. Корреляция между красотой, мудростью и добром, с одной стороны, и психологическим здоровьем, с другой, увеличивается с возрастом. Для проверки гипотезы люди, относящиеся к последовательным возрастным группам, каждая из которых охватывает диапазон в 10 лет, должны оцениваться по критериям психологического здоровья, красоты, добра и мудрости, причем оценивание по каждому критерию осуществляется отдельной группой экспертов. Корреляция везде должна быть положительна, причем для людей от 30 до 40 лет она должна быть выше, чем для более молодых; для людей от 40 до 50 лет — еще выше и т.д. Пока что гипотеза подкрепляется несистематизированными наблюдениями.
Гипотеза. Оценивание романов с точки зрения всех выделенных бытийных ценностей покажет, что "плохие" (по оценке экспертов) романы менее близки к бытийным ценностям, чем "хорошие" романы. То же для "хорошей" и "плохой" музыки. Возможны также ненормативные суждения — относительно того, например, какие художники, какие слова, какие виды танца помогают повышать, или укреплять, или проявлять индивидуальность, честность, самодостаточность или другие бытийные ценности. Можно выяснить также, какие книги или стихи предпочитаются более зрелыми людьми. Возникает вопрос: насколько возможно использовать психологически здоровых людей в качестве "биологических дегустаторов" (тех, кто обладает большей восприимчивостью и более чутко воспринимает и выбирает бытийные ценности, подобно канарейке, первой чувствующей угарный газ в угольной шахте, куда ее берут именно с этой целью)?
8. То немногое, что мы знаем о характеристиках и факторах улучшения либо ухудшения психологического здоровья у детей всех возрастов в нашей культуре, в целом свидетельствует о том, что улучшение психологического здоровья предполагает движение к различным и, вероятно, ко всем бытийным ценностям. "Хорошие" внешние условия в школе, семье и т.д. могут тогда быть определены как направляющие к психологическому здоровью или к бытийным ценностям. Если сформулировать это в виде проверяемых гипотез, можно утверждать, например, что психологически более здоровые дети более честны (красивы, добродетельны, цельны и т.д.), чем менее здоровые; при этом предполагается, что психологическое здоровье измеряется с помощью проективных тестов или оценивается на основе примеров поведения или психиатрических интервью, или же выводится из отсутствия классических невротических симптомов.
Гипотеза. Психологически более здоровые учителя обеспечивают у своих учеников движение в направлении бытийных ценностей.
Вопрос в ненормативном ключе. Какие условия повышают, а какие снижают у детей степень психологической интегрированности (цельности)? Аналогичные вопросы можно задать и в отношении честности, красоты, игры, самодостаточности и т.д.
9. "Хорошие" (соответствующие ценности 2 — "добру") или "элегантные" математические доказательства обладают наилучшими показателями по критериям "простоты" (ценность 10), "абстрактной истины" (ценность 1), совершенства, завершенности, "порядка" (ценности 7, 8, 9 а). Они могут восприниматься и часто воспринимаются как очень красивые (ценность 3). После того, как они выведены, они выглядят легкими и являются легкими (ценность 12). Приблизительные аналогии этому движению к совершенству, стремлению и любви к нему, восхищению им (а у некоторых людей — даже потребности в нем) могут быть найдены у всех создателей машин и инструментов, у инженеров, у плотников, у специалистов по управлению и организации бизнеса, в армии и т.д. Они также демонстрируют стремление (нем. Drang nach) к перечисленным выше бытийным ценностям. Это стремление можно измерять, ориентируясь на выбор, например, между элегантной простой машиной и неоправданно сложной, между хорошо сбалансированным молотком и неуклюжим, не сбалансированным как должно, между "полноценно функционирующим" двигателем и функционирующим только частично (см. ценность 5) и т.п. Психологически более здоровые инженеры, плотники и т.д. должны спонтанно демонстрировать большее предпочтение и большую близость к бытийным ценностям во всех продуктах своего труда, которые должны в большей мере предпочитаться, заслуживать более высокой цены и т.п., чем менее "бытийно-нагруженные" продукты менее развитых инженеров, плотников и т.д. Нечто подобное, вероятно, справедливо также в отношении "хорошего" эксперимента, "хорошей" теории и "хорошей" науки вообще. Возможно, что использование слова "хороший" в этих контекстах во многом определяется "близостью к бытийным ценностям" примерно в том же смысле, в каком это верно для математики.
10. Большинство психотерапевтов (стоящих на позициях инсайтной, вскрывающей, неавторитарной, даосистской терапии), к какой бы школе они ни принадлежали, будут даже сегодня (если вызвать их на беседу о конечных целях психотерапии) говорить о полностью человечной, аутентичной, самоактуализирующейся, индивидуализированной личности или о некотором приближении к ней — как в описательном смысле, так и в смысле идеального, абстрактного понятия. Если перейти к деталям, за этим обычно стоят некоторые или все бытийные ценности, например честность (ценность 1), хорошее поведение (ценность 2), интегрированность (ценность 4), спонтанность (ценность 5), движение к наиболее полному развитию и зрелости, к гармонизации потенциалов (ценности 7, 8, 9), бытие тем, кем индивид является по сути (ценность 10), бытие всем, чем индивид может быть, и принятие им своего глубинного Я во всех его аспектах (ценность 11), непринужденное, легкое функционирование (ценность 12), способность к игре и наслаждению (ценность 13), независимость, автономия и самодетерминация (ценность 14). Сомневаюсь, что кто-либо из психотерапевтов стал бы серьезно возражать против какой-либо из этих ценностей, хотя некоторые, возможно, захотели бы дополнить список.
Обширные сведения о реальных эффектах успешной и безуспешной психотерапии накоплены группой К.Роджерса, и все эти сведения без исключения, насколько мне известно, подтверждают или совместимы с гипотезой о том, что бытийные ценности составляют конечную цель психотерапии. Возможность проведения замеров до и после психотерапии позволяет проверить до сих пор не проверявшуюся гипотезу, согласно которой психотерапия увеличивает также красоту пациента, равно как и его восприимчивость к красоте, стремление к ней и наслаждение ею. Может быть проверен также параллельный набор гипотез, касающихся юмора (такого, который свойственен самоактуализирующимся людям).
Пилотажный эксперимент. В ходе двухлетних экспериментов по групповой психотерапии было сделано следующее наблюдение: участвовавшие в этих экспериментах студенты и студентки колледжа стали казаться более красивыми и мне, и друг другу (и действительно стали красивее, привлекательнее, о чем свидетельствовали суждения посторонних лиц). Вообще, если мы подчеркиваем вскрывающий аспект психотерапии, значит, то, что вскрывается, уже присутствовало в некотором смысле ранее. Следовательно, весьма вероятно, что то, что возникает или обнаруживается в процессе вскрывающей психотерапии, внутренне присуще организму — конституционально, в плане темперамента или генетически; иными словами, его сущность, его глубинная реальность задана биологически. Соответственно, можно утверждать или по меньшей мере предполагать: то, что разрушается под воздействием вскрывающей психотерапии, является не внутренне присущим организму, а скорее случайным, поверхностным, тем, что организм приобрел или что было на него "наложено". Релевантные данные, свидетельствующие о том, что бытийные ценности укрепляются или актуализируются под воздействием вскрывающей психотерапии, подкрепляют убеждение, что эти ценности выступают атрибутами или определяющими характеристиками наиболее глубинных, наиболее существенных, внутренних пластов человеческой природы. Это общее предположение в принципе вполне может быть подвергнуто проверке. Разработанная К.Роджерсом методика "движения к цели и от нее" в психотерапии (Rogers, 1960) открывает широкий диапазон возможностей исследования того, что способствует движению к бытийным ценностям или отходу от них.
11. Конечные цели "творческого", "гуманистического" или "целостного" образования, особенно невербального (изобразительное искусство, танцы и т.п.), в очень значительной степени совпадают с бытийными ценностями и могут даже оказаться идентичными с ними (если не считать всевозможных психотерапевтических добавлений, которые, вероятно, в большей мере представляют собой средства, чем цели). Таким образом, этот вид образования полуосознанно ориентируется на тот же конечный результат, что и идеальная психотерапия. Все виды исследований, которые были или будут проведены для выяснения эффектов психотерапии, могут в принципе сопровождаться параллельными исследованиями эффектов "творческого" образования. В отношении как психотерапии, так и образования видится возможность прийти к удобным для применения нормативным понятиям. Так, "хорошим" является такое образование, которое в наилучшей мере приобщает учащегося к бытийным ценностям, то есть помогает ему стать более честным, хорошим (в смысле ценности "добро"), красивым, интегрированным и т.д. Это, вероятно, справедливо и для высшего образования, если не учитывать проблему приобретения умений, навыков и других инструментов или же рассматривать это приобретение только как средство достижения конечных бытийных целей.
12. Примерно то же справедливо для определенных версий крупных теистических и нетеистических религий, причем как для догматических, так и для мистических версий каждой из них. В общем, они проповедуют, что (а) Бог является воплощением большинства бытийных ценностей; (б) идеальный, религиозный и преданный Богу человек — это тот, кто наилучшим образом воплощает в себе эти "божественные" бытийные ценности или по меньшей мере стремится к этому; (в) все используемые ими методы, церемонии, ритуалы, догмы можно считать средствами для достижения указанных ценностей как целей; (г) небеса — это место, или состояние, или время достижения таких целей. Спасение, искупление, преображение — это все разновидности принятия вышеприведенных истин. Поскольку эти утверждения подтверждаются отобранными данными, они нуждаются во внешнем по отношению к ним принципе отбора; так, они совместимы с бытийной психологией, но не доказывают ее истинности. Религиозная литература — это полезный источник, если знаешь, что искать и использовать. Подобно другим утверждениям, рассмотренным выше, мы можем обернуть ситуацию и считать, например, теоретической гипотезой, подлежащей проверке, то, что бытийные ценности могут выступить как определяющие признаки "истинной" (функциональной, пригодной для использования, полезной) религии. Вероятно, этому критерию ныне наилучшим образом соответствует сочетание дзен-буддизма и даосизма с гуманизмом.
13. Мое впечатление таково, что большинство людей движется от бытийных ценностей при тяжелых или плохих окружающих условиях, угрожающих удовлетворению дефицитарных потребностей, как, например, в концлагерях, лагерях военнопленных, в условиях голода, чумы, террора, враждебной среды, заброшенности, утраты корней, крушения ценностных систем или их отсутствия, безнадежности и т.п. Неизвестно, почему немногие люди при тех же самых "плохих" условиях движутся в направлении бытийных ценностей. Однако существование обоих видов движения может быть проверено.
Гипотеза. Одним из полезных уточнений понятия "хорошие условия" является понятие "синергия", которую Рут Бенедикт определила как "...социально-институциональные условия, которые обеспечивают слияние эгоизма и альтруизма, организуя ситуацию так, что когда я стремлюсь удовлетворить "эгоистические" потребности, то автоматически помогаю другим, а когда стараюсь быть альтруистичным, то автоматически получаю вознаграждение и удовлетворяю также себя; иными словами, дихотомия или полярная противоположность эгоизма и альтруизма преодолевается, и осуществляется выход за ее пределы". Отсюда гипотеза: хорошее общество — это то, где добродетель вознаграждается; чем больше синергии в обществе, или в малой группе, или в паре, или внутри Я, тем ближе мы подходим к бытийным ценностям; плохие социальные условия или условия среды — это те, которые настраивают нас друг против друга, делая наши личные интересы антагонистичными или взаимоисключающими, либо те, при которых источники личного удовлетворения (дефицитарных потребностей) ограничены, так что нельзя удовлетворить свои потребности иначе, как за счет других. При хороших условиях мы не должны платить большую цену или вообще что-либо за то, чтобы быть добродетельными, исповедовать бытийные ценности и т.п.; при хороших условиях добродетельный бизнесмен достигает большего финансового успеха; при хороших условиях человека, добившегося успеха, любят, •место того, чтобы ненавидеть, бояться или обижаться на него; при хороших условиях более естественно восхищение (не смешанное с эротизацией, господством и т.п.).
14. Имеются некоторые данные, свидетельствующие, что то, что мы называем "хорошей" работой или "хорошими" условиями труда, в целом помогает людям двигаться к бытийным ценностям. Например, люди, занятые менее привлекательной работой, больше ценят безопасность, в то время как занятые наиболее желательными видами труда чаще всего отдают наибольшее предпочтение возможностям самоактуализации. Это особый случай "хороших" условий среды. Здесь опять-таки заключена возможность движения к ненормативным утверждениям по поводу того, например, какие условия труда ведут к большей цельности, честности, уникальности и т.д. Слово "хороший" заменяется при этом фразой "ведущий к бытийным ценностям".
15. Иерархия базовых потребностей, их насущности была установлена с помощью "реконструктивной биологии", то есть выяснения того, неудовлетворение (фрустрация) каких потребностей вызывает невроз. Возможно, в некотором не столь уж отдаленном будущем мы будем иметь достаточно чувствительные психологические инструменты, чтобы подвергнуть испытанию такую гипотезу: угроза для какой-либо из бытийных ценностей или ее фрустрация ведет к своего рода патологии или экзистенциальному недугу либо к чувству "снижения человечности", то есть они тоже являются "потребностями" в рассмотренном выше смысле (мы стремимся к их удовлетворению, чтобы "завершить" себя или стать "полностью человечным"). Во всяком случае, теперь можно сформулировать вопросы для исследования (которое пока не проводилось): "К какому результату приводит жизнь в бесчестном мире, в злом мире, в уродливом мире, в расколотом, дезинтегрированном мире, в мертвом, статичном мире клише и стереотипов, в неполном, незавершенном мире, в мире без порядка или справедливости, в усложненном без надобности мире, в чрезмерно упрощенном, чрезмерно абстрактном мире, в мире, полном усилий, в мире без юмора, в мире без частной жизни и независимости?".
16. Я уже отмечал, что одно из пригодных для использования операциональных значений "хорошего общества" определяется той степенью, в какой последнее предлагает всем своим членам удовлетворение их базовых потребностей, а также условия для самоактуализации и осуществления человеческих возможностей. К этой формулировке можно добавить утверждение, что "хорошее общество" (в отличие от "плохого") воплощает бытийные ценности, отдает им должное, борется за них, делает возможным их достижение. Это можно выразить также в ненормативных понятиях, подобно тому как мы это делали выше. Абстрактно-идеальное хорошее общество (Эвпсихия) проявило бы совершенство в достижении бытийных ценностей. Возникает вопрос: в какой мере Эвпсихия совпадает с синергичным обществом?
V. Каким образом бытийная любовь может породить беспристрастность, отстраненность и проницательность?
В каких случаях любовь ослепляет? Когда она означает большую, а когда — меньшую проницательность?
Поворот происходит, когда любовь становится такой большой и такой чистой (непротиворечивой) по отношению к самому ее объекту, что именно его блага мы хотим, а не того, что он дает нам; иначе говоря, когда он перестает быть средством и становится целью (с нашего согласия). Возьмем, например, яблоню. Мы можем так любить ее, что для нас немыслимо, чтобы она была чем-то другим; мы рады, что она такая, какая есть. Всякое вмешательство может только повредить и сделать ее в меньшей степени яблоней или менее совершенно живущей по своим собственным, внутренне присущим ей законам. Она может выглядеть настолько совершенной, что мы боимся коснуться ее из страха повредить ее совершенству. Естественно, если она воспринимается как совершенная, то ее нельзя улучшить. По сути дела, усилия, направленные на улучшение (украшение и т.п.) некоторого объекта, сами по себе являются доказательством того, что объект видится как не вполне совершенный, что в голове субъекта есть картина "совершенного развития" объекта, которая лучше, чем конечная цель развития самого объекта (яблони). Иными словами, он может сделать лучше, чем яблоня; он лучше знает; он может сформировать ее лучше, чем она сформируется сама. Мы полуосознанно чувствуем, что тот, кто занят улучшением породы собак, по-настоящему собак не любит. Тот, кто по-настоящему любит собак, будет возмущен обрубанием хвостов, обрезанием ушей или приданием им особой формы, селекцией, делающей данную собаку похожей на картинку из журнала — ценой того, что она станет нервной, больной, бесплодной, будет страдать эпилепсией и т.п. (и тем не менее, люди, занимающиеся всем этим, утверждают, что любят собак). То же можно сказать по поводу людей, выращивающих карликовые деревья, обучающих медведей ездить на велосипеде или шимпанзе — курить сигареты.
Таким образом, настоящая любовь является (по меньшей мере, иногда) невмешивающейся и нетребующей и способна восхищаться самим своим объектом, пристально глядеть на него без какой-либо хитрости, каких-либо проектов или расчетов эгоистического характера. Это ведет к меньшему абстрагированию (или отбору частей, признаков или отдельных характеристик объекта), ограничивает его нецелостное видение, атомизацию или рассечение на части. Здесь меньше активного ("прокрустова") структурирования, организации, формирования, подгонки к теории или заранее принятой концепции. Объект остается более целостным, более единым — можно сказать, он в большей мере остается самим собой. Объект в меньшей мере подвергается оценке как подходящий или неподходящий, важный или неважный, принадлежащий к фигуре или к фону, полезный или бесполезный, опасный или безопасный, ценный или лишенный ценности, выгодный или невыгодный, хороший или плохой, равно как и по прочим критериям эгоистического человеческого восприятия. Объект также в меньшей мере подлежит рубрикации, классификации, помещению в историческую последовательность, в меньшей мере рассматривается как просто представитель определенного класса, образчик, пример типа.
Это значит, что все аспекты, или характеристики, или (целостные) части объекта (как важные, так и неважные; как центральные, так и периферические) заслуживают равного внимания или равной заботы, и что любая часть может быть предметом изумления и восхищения. Бытийная любовь — будь то к возлюбленному, младенцу, картине или цветку — почти всегда сопряжена с такого рода распределенным восприятием, проникнутым очарованностью и пристальной заботой.
В этом целостном контексте маленькие недостатки могут восприниматься как привлекательные "изюминки", очаровывающие и способствующие любви, — благодаря тому, что они индивидуально специфичны и придают объекту характер и индивидуальность, делают его тем, что он есть, а не чем-либо еще, и, возможно, также как раз благодаря тому, что они невелики, периферийны и несущественны.
Из сказанного следует, что человек, испытывающий бытийную любовь (и осуществляющий бытийное познание), заметит детали, которые упустит тот, кто испытывает дефицитарную любовь или вообще не любит. Кроме того, человек, испытывающий бытийную любовь, легче увидит природу объекта как такового, с его собственными законами и стилем бытия. Тонкая и гибкая структура объекта скорее может быть охвачена восприимчивым взглядом без вмешательства и высокомерия. Воспринимаемый образ объекта в большей мере определяется его собственными характеристиками в ситуации бытийного познания, чем тогда, когда воспринимающий властно накладывает на него некоторую структуру, и при этом часто оказывается слишком грубым, слишком нетерпеливым, слишком похожим на мясника, который разрубает тушу, руководствуясь своим аппетитом, на завоевателя, требующего безоговорочной капитуляции, на скульптора, лепящего нечто из глины, не имеющей собственной структуры.
VI. При каких условиях и какими людьми выбираются или не выбираются бытийные ценности?
Имеющиеся свидетельства говорят о том, что бытийные ценности чаще выбираются "психологически здоровыми" людьми (самоактуализирующимися, зрелыми, обладающими продуктивным характером и т.д.), а также большинством наиболее "великих" людей, пользовавшихся наибольшей любовью и восхищением на протяжении истории. (Не поэтому ли ими восхищаются, их любят и считают великими?)
Экспериментальное изучение выборов, осуществляемых животными, показывает, что прочные навыки, предварительное научение и т.п. снижают биологическую эффективность, гибкость и адаптивность выбора, направленного на самоисцеление (например, у крыс с удаленными надпочечниками). Эксперименты по привыканию показывают, что люди продолжают выбирать и предпочитать даже то, что является неэффективным, раздражающим и первоначально не предпочиталось — если только предварительно они были вынуждены осуществлять именно такой выбор на протяжении более 10 дней. Общечеловеческий опыт подтверждает эти результаты, например в том, что касается хороших навыков. Клинический опыт показывает, что предпочтения привычного и знакомого сильнее и являются более жесткими, компульсивными и невротичными у людей более тревожных, робких, ригидных, "зажатых" и т.п. Клинические и некоторые экспериментальные данные свидетельствуют о том, что сила Я, мужество, психологическое здоровье и креативность повышают у взрослых и детей тенденцию к выбору нового, незнакомого, непривычного.
Привыкание как проявление адаптации также может ослабить тенденцию к выбору бытийных ценностей. Дурной запах перестает ощущаться. Потрясение имеет тенденцию снижать чувствительность к потрясениям. Люди адаптируются к плохим условиям и перестают замечать их (т.е. перестают осознавать их). При этом отрицательные эффекты могут продолжаться уже без их осознания. Таковы, например, эффекты непрерывного шума, или сплошной безобразности, или хронического плохого питания.
Реальный выбор предполагает одновременное предъявление альтернатив на равных началах. Например, люди, привыкшие к плохо воспроизводящему звук проигрывателю, предпочитают его проигрывателю высокого класса. Те, кто привык к качественному проигрывателю, предпочитают его. Но когда обеим группам было предъявлено и плохое, и хорошее воспроизведение музыки, обе группы в конечном счете предпочли более качественное воспроизведение на хорошем проигрывателе (данные Эйзенберга).
Преобладающая часть литературных данных, касающихся экспериментов по различению, свидетельствует, что лучше всего предъявлять альтернативы одновременно и близко друг к другу, а не порознь. Можно ожидать, что выбор более красивой из двух картин, более подлинного из двух образцов марочных вин или того из двух людей, кто отличается большей полнотой жизненных сил, будет тем адекватнее, чем ближе друг к другу в пространстве и времени располагаются сравниваемые объекты.
Предлагаемый эксперимент. Если качество, оцениваемое экспертами в баллах, может принимать значения в диапазоне от 1 (плохие сигары, вино, ткань, сыр, кофе и т.д.) до 10 (хорошие сигары, вино и т.д.), то люди, привыкшие к уровню 1, вполне могут выбрать его, если единственной альтернативой является другой край шкалы (10). Но, вероятно, такой человек предпочтет уровень 2 уровню 1, уровень 3 — уровню 2 и т.д., и таким образом его в конечном счете можно привести к выбору уровня 10. Альтернативы должны находиться "в пределах одной зоны", то есть не слишком далеко друг от друга. Если применить ту же методику к тем, кто первоначально предпочел, скажем, очень хорошее вино, то есть предложить им выбор между уровнями 10 и 9, 9 и 8, 5 и 4 и т.д., то они, вероятно, будут продолжать выбирать более высокое качество.
Можно видеть, что вскрывающая, инсайтная психотерапия ведет к процессу "настоящего (подлинного) выбора". Способность к осуществлению такого выбора гораздо выше после успешной терапии, чем до нее, то есть эта способность детерминирована скорее конституционально, чем культурно, скорее самим Я, чем внешними или внутренними "другими". Под влиянием психотерапии альтернативы воспринимаются более осознанно, страх минимизируется и т.д. Успешная терапия усиливает тенденцию к предпочтению бытийных ценностей, а также к их осуществлению.
При этом предполагается, что характерологические качества лиц, осуществляющих выбор, должны оставаться постоянными или приниматься во внимание. Например, чтобы научиться тому, что "лучший" выбор (соответствующий более высокому уровню в иерархии ценностей) "вкуснее", надо реально испробовать его. Научиться этому, однако, труднее для людей травмированных, со сформированными негативными реакциями или вообще невротичных; для людей робких и застенчивых; для людей ограниченных, скучных, "узких"; для людей ригидных, подчиняющихся стереотипам и условностям, и т.д. Все эти люди могут бояться опыта, или испытания своего вкуса, могут отрицать либо подавлять свой опыт и т.п. Учет характерологических особенностей необходим в отношении как конституциональных, так и приобретенных качеств.
Многие эксперименты свидетельствуют о том, что социальное внушение, иррациональная реклама, социальное давление, пропаганда существенно ограничивают свободу выбора и даже свободу восприятия; то есть альтернативы могут неправильно восприниматься, и затем может производиться неправильный выбор. Этот вредный эффект больше проявляется у конформных, чем у независимых, сильных людей. Имеются клинические и социально-психологические основания, чтобы спрогнозировать, что этот эффект будет сильнее у более молодых людей, чем у старших. Однако все эти и подобные им эффекты, начиная с формирования условных рефлексов с помощью подпороговых раздражителей и включая эффекты пропаганды, внушения, использующего авторитет, ложной рекламы, скрытых положительных подкреплений и т.д., — опираются на слепоту, невежество, отсутствие понимания, на сокрытие фактов, ложь и незнание ситуации. Большинство этих эффектов может быть устранено, если осуществляющий выбор несведущий человек осознает способ, с помощью которого им манипулируют.
Возможность по-настоящему свободного выбора, определяемого преимущественно внутренней природой субъекта, расширяют следующие факторы: свобода от социального давления; независимость личности; хронологическая зрелость; сила и мужество (в противоположность слабости и страху); истина и осознание. Удовлетворение любого из этих условий должно повысить процент бытийных выборов.
Иерархия ценностей, в которой бытийные ценности являются "наивысшими", частично обусловлена иерархией базовых потребностей, доминированием дефицитарных потребностей над потребностями роста, гомеостаза — над ростом и т.п. Вообще, если есть две нужды, требующие удовлетворения, то выбирается более насущная, то есть "низшая". Следовательно, ожидаемое весьма вероятное предпочтение бытийных ценностей опирается в принципе на предварительную реализацию низших, более насущных ценностей. Из этого обобщения следует много прогнозов. Например, человек, у которого не удовлетворена (фрустрирована) потребность в безопасности, предпочтет истинное ложному, красивое — безобразному, доброе — злому реже, чем человек с удовлетворенной потребностью в безопасности.
Отсюда вытекает новая постановка проблемы вековой давности: в каком смысле "высшие" наслаждения (например, Бетховен) превосходят "низшие" (например, Элвиса Пресли)? Как можно доказать их превосходство тому, кто привык к "низким" наслаждениям? Можно ли научить этому? В частности, можно ли научить этому того, кто не хочет учиться?
В чем состоят "сопротивления" более высоким наслаждениям? Общий ответ (в дополнение ко всем приведенным выше соображениям) заключается в следующем. Высшие наслаждения ощущаются как более хорошие по сравнению с низшими ("вкуснее" их) всяким, кто может испытать и те и другие. Но для того чтобы быть способным в полной мере и свободно сравнить два "вкуса", необходимы все те особые условия, о которых шла речь выше. Психологический рост теоретически возможен только благодаря тому, что "вкус" более высоких наслаждений лучше, чем "вкус" более низких, которые надоедают. (См. главу 4 моей книги "К психологии Бытия" — Maslow, 1962, где обсуждается "психологический рост через наслаждение и возможную скуку с последующим поиском новых, более высоких переживаний".)
Конституциональные факторы иного типа также влияют на выборы, а следовательно, и на ценности. Было обнаружено, что цыплята, лабораторные крысы, сельскохозяйственные животные с самого рождения различаются по эффективности осуществляемых ими выборов, в частности, выбора питания; одни животные производят выбор эффективно в биологическом смысле, а другие — неэффективно. Эти последние будут болеть или умрут, если предоставить им возможность осуществлять выбор самим. Об этом же в неформальных контактах сообщают детские психологи, педиатры и т.д. применительно к человеческим младенцам. Организмы различаются также по той энергии, с какой они борются за удовлетворение своих потребностей и преодоление фрустрации. В дополнение к этому, Конституциональные исследования взрослых людей показывают, что различные типы обнаруживают некоторые различия в выборе объектов удовлетворения потребностей. Невроз в значительной степени нарушает эффективность выбора, разрушает предпочтения, оказываемые бытийным ценностям, удовлетворению реальных потребностей и т.п. Можно даже оценивать меру психологического нездоровья по масштабам выбора того, что является "плохим" для здоровья организма, например наркотиков, алкоголя, плохого питания, плохих друзей, плохой работы и т.п.
Культурные условия, в дополнение ко всем очевидным их следствиям, выступают как главный фактор, определяющий диапазон возможных выборов, касающихся, например, карьеры, питания и т.п. В частности, важны также экономические и промышленные условия. Например, крупное, ориентированное на прибыль массовое производство оказывается очень хорошим в плане снабжения нас недорогой и хорошо сделанной одеждой и очень плохим — в плане снабжения хорошей, неотравленной пищей, такой, как свободный от химикатов хлеб, лишенная инсектицидов говядина, свободное от гормонов мясо птицы и т.п.
Итак, можно ожидать, что бытийные ценности будут сильнее предпочитаться: (1) психологически более здоровыми, зрелыми людьми; (2) старшими; (3) более сильными и независимыми; (4) более мужественными; (5) более образованными и т.п. Одним из условий повышения процента выбирающих бытийные ценности является отсутствие сильного социального давления.
Все вышесказанное легко может быть представлено в ненормативной форме для тех, кто испытывает неловкость при употреблении терминов "хороший" и "плохой", "более высокий" и "более низкий" и т.п. (хотя их и можно определить операционально). Марсианин, например, мог бы спросить: когда, кем и при каких условиях истинное выбирается скорее, чем ложное; интегрированное — скорее, чем дезинтегрированное; полное — скорее, чем неполное; упорядоченное — скорее, чем неупорядоченное и т.п.?
Другой старый вопрос — добр человек в своей основе или зол — также можно перефразировать более удобным образом. Как бы мы ни определяли эти слова, оказывается, что у человека есть и добрые и злые побуждения, что в его поведении присутствуют и добро и зло. Конечно, это наблюдение не отвечает на вопрос о том, какие побуждения и типы поведения являются более глубинными, более базовыми, более инстинктоидными. Для целей научного исследования желательно перефразировать вопрос так: при каких условиях и когда человек будет выбирать бытийные ценности, то есть будет "хорошим"? Что минимизирует или максимизирует этот выбор? Какой тип общества максимизирует этот выбор? Какой тип образования, психотерапии, семьи? Эти вопросы, в свою очередь, влекут за собой новые: как сделать людей "лучше"? Как улучшить общество?
10. Комментарии к симпозиуму о человеческих ценностях
Эти четыре доклада 16 кажутся совсем различными, однако в определенном смысле это не так. Докладчиков объединяет причастность к изменениям представлений о ценностях — революционным изменениям, которые произошли совсем недавно, и которые нам следует осознать.
Ни в одном из представленных докладов нет апелляции к какому-либо источнику ценностей, находящемуся вне человека. Не привлекается ничего сверхъестественного, нет ссылок на священную книгу или окруженную ореолом традицию. Все докладчики согласны в том, что ценности, направляющие человеческие действия, должны быть найдены в самой природе человека и в природном мире в целом.
Не только источник ценностей предполагается естественным, но и процедура открытия этих ценностей. Они должны быть открыты (или раскрыты) с помощью человеческих усилий и человеческого познания, путем обращения к экспериментальному, клиническому и философскому опыту людей. Никакие силы не вовлечены сюда, кроме человеческих.
Следующий вывод состоит в том, что ценности должны быть найдены, то есть открыты или раскрыты, а не изобретены, сконструированы или созданы. Это предполагает, далее, что они существуют в некотором смысле и в некоторой степени и, так сказать, ждут, чтобы мы увидели их. В этом смысле ценности рассматриваются как тайны природы, о которых мы многого не знаем в данный момент, но которые, несомненно, поддадутся нашим исследованиям и поискам.
Все четыре доклада неявно отвергают упрощенное представление о науке, согласно которому она должна быть "объективной" в традиционном смысле, только публичной, только направленной "вовне", а все научные утверждения должны быть выражены в физикалистской форме — если не сейчас, то в будущем.
Признание существования души должно, конечно, разрушить сугубо объективистское представление о науке. Кое-кому покажется, что такой "ментализм" разрушит всю науку, но я считаю подобные опасения глупостью. Напротив, утверждаю, что наука, в которой сохранилась душа, не менее, а намного более могущественна. В частности, полагаю, что более широкое, охватывающее больший диапазон объектов представление о науке определенно позволяет легко иметь дело с проблемами ценностей. Как мы знаем, более узкая наука, стремившаяся быть чисто объективистской и безличной, вовсе не могла найти места для ценностей или целей и потому вынуждена была считать их несуществующими. Реальное существование либо отрицалось, либо выносилось за пределы, доступные для научного познания (что делало их "неважными" и не заслуживающими серьезного изучения). Разговор о ценностях объявлялся "ненаучным" и даже антинаучным, так что их возвращали поэтам, философам, религиозным деятелям и другим подобным людям — добросердечным, но с нечетким типом мышления.
Иными словами, рассматриваемые доклады по своей сути научны — но в более старом смысле, более близком к исходному смыслу слова "наука". Я бы сказал, что по своему духу или подходу эти доклады существенно не отличаются от дискуссий о витаминах где-нибудь в 1920 или 1925 году. Их исследователи находились тогда на клиническом, доэкспериментальном этапе, как и мы сегодня.
Если это так, то мы, конечно, должны поддерживать открытую дискуссию и свободное выдвижение разнообразных гипотез. Не следует поспешно отказываться от тех или иных возможностей. Разнообразие подходов на данном симпозиуме — это, видимо, то, что теперь нужно; оно могло бы быть даже больше, если бы хватило времени. Можно сказать также, что сейчас не Время для ортодоксальности; я рад отметить, что жаркие и острые споры представителей разных школ, имевшие место 20 лет назад, уступили место более скромному признанию необходимости сотрудничества и разделения труда.
Полагаю также, что мы проявим скромность, признав, что наш интерес к проблеме ценностей объясняется не только внутренней логикой науки и философии, но также исторической ситуацией, в которой находится ныне наша культура или даже весь человеческий род. На протяжении истории ценности обсуждались, только когда они оказывались, под вопросом. Наша ситуация такова, что все традиционные ценностные системы потерпели крах, по крайней мере в глазах думающих людей. Поскольку нам представляется невозможным жить без ценностей, в которые мы верим и которые одобряем, мы находимся сейчас в процессе выработки нового, а именно научного, подхода к ценностям. Мы предпринимаем новый эксперимент по отделению ценностей-фактов от ценностей-желаний, надеясь при этом обнаружить ценности, в которые мы можем верить потому, что они истинны, а не потому, что они даруют нам иллюзии.
