Николай Мерперт
К оглавлению
ВВЕДЕНИЕ
Постижение истории и его основные источники
Постижение истории, раскрытие и осмысление многотрудного пути рода человеческого с его взлетами и падениями, великими свершениями и беспощадным разрушительством, высокими прозрениями и глубочайшими заблуждениями - неотъемлемая часть и важнейшее условие культурного, и прежде всего духовного, развития. Абсолютно необходимо оно и при изучении богословия, требующего истинного проникновения во все дела человеческие, оценки их позитивных и трагических уроков, а главное - проникновения в духовную сферу человеческого существования - самую сложную и тонкую и все эти дела определяющую. Естественно, особое внимание должно быть здесь уделено истории тех стран и народов, с которыми непосредственно связаны Священное Писание, его сложение и события, им отраженные, а также его восприятие и воздействие на судьбы мира и человечества.
Источники познания истории многообразны. Но основных их видов два. Первый - письменные свидетельства - от мельчайших заметок, долговых расписок, торговых подсчетов и частных писем до государственных актов, хроник, деклараций, эпитафий, философских, религиозных, литературных и специально исторических сочинений самых разных эпох. Значение этого вида источников огромно и комментариев не требует. Для нескольких тысячелетий истории он является основным. Но нельзя забывать, что письменность появилась, согласно полученным наукой до сего времени данным, не более 5-5 с половиной тысяч лет назад и то первоначально лишь на очень ограниченных территориях. А существование человеческого рода на земле, как показывают открытия последних десятилетий, исчисляются уже миллионами лет. Подчеркну в этой связи, что наше понятие о времени и масштабах его единиц несопоставимо с соответствующими дефинициями Библии, касающимися космогенеза и антропогенеза. И говорить здесь о каких-либо противоречиях абсолютно неправомерно. Миллионы лет человеческого бытия до появления древнейшей письменности - доказанная реальность. Изучение этой бесконечно долгой и насыщенной важнейшими событиями (многие из которых отражены в Библии) эпохи возможно лишь при использовании второго вида исторических источников - непосредственных свидетельств жизнедеятельности человека. Целый ряд основных направлений последней: взаимоотношения с природой, расселение и адаптация в различных ландшафтно-климатических зонах, жизнеобеспечение и самые различные формы производства, мировосприятие и верования, формирование социальных структур, появление и развитие искусства, образование этнокультурных общностей, контакты и взаимодействие между последними и многие другие оставляют следы на земле и в ее недрах, а иногда и на дне морей и рек. Следы эти носят самый разнообразный характер. Но в целом они составляют как бы гигантскую историческую книгу - книгу Земли. Поиски этих следов, расшифровка и истолкование их, превращение в подлинный исторический источник - задача археологии. Ее развитие - основной путь расширения географических, хронологических, проблемных границ исторического познания в аспекте дописьменного периода. Но в значительной мере археологические источники сохраняют свое значение и после возникновения письменности. Хорошо известно, что письменные источники отражали лишь весьма ограниченный круг исторических событий и далеко не всегда отличались объективностью. Сочетание же их с археологическими свидетельствами, их взаимная корреляция решительно способствуют расширению спектра изучения конкретных эпох и его объективизации. Весьма значительны возможности и перспективы подобного сочетания и в изучении наиболее сложных и глубинных явлений духовной культуры, определяющих (наряду с факторами материальными и экологическими) весь ход развития человечества.
Археология библейских стран и ее хронологические рамки
Все изложенное относится и к археологии библейских стран, основную задачу и специфику которой составляет воссоздание и анализ исторических реалий, нашедших отражение в Библии и, что наиболее важно, сохранивших определенную роль в самом ее сложении, в мировосприятии, духовных свершениях и исторических судьбах ее творцов. Географические рамки библейской археологии включают все территории, охваченные библейскими текстами - то есть фактически всю ближневосточную ойкумену: Восточное Средиземноморье в полном его объеме - от Северной Сирии до Синая - и всю Месопотамию вплоть до Ура на Нижнем Евфрате. При этом совершенно естественно особое внимание к Палестине, где фокусируются главные библейские события. Хронологически археология библейских стран охватывает как время самих этих событий и отражения их в Библии, так и ряд предшествующих периодов развития Ближнего Востока, и прежде всего Палестины. Именно в эти периоды, начиная с глубочайшей древности, уходят корни библейской мифологии, библейского мировоззрения, библейских исторических оценок, библейской духовности. Только широкая историческая перспектива позволяет приблизиться к пониманию судеб народов библейских стран, специфики их культуры, их взаимодействия, их роли в духовном и материальном развитии человечества в его долгом и трудном пути к прозрению, единобожию, наконец к свету христианства.
Поэтому нижняя хронологическая граница археологии библейских стран уходит в глубочайшую древность, когда более миллиарда лет до наших дней на Ближнем Востоке появились далекие предки человека, а далее - свыше 100 тыс. лет до наших дней - и сам Homo sapiens - человек разумный. И здесь неизбежно перед нами встает вопрос о происхождении самого рода человеческого. Хорошо известно, сколь он сложен и противоречив. В полной мере касается это и эволюционной его версии. Но можно ли говорить о принципиальной ее несовместимости с библейским учением, а далее и христианским осмыслением начала нашего рода?
Вопрос этот мудро и взвешенно рассмотрен протоиереем Александром Менем. Им четко и убедительно прослежено, как от яростного отрицания христианские мыслители, в том числе и богословы, стали переходить к обсуждению возможности естественного происхождения человеческого существа. "Некоторые защитники буквального понимания Библии, - пишет о. Александр, - хотели во что бы то ни стало считать "прах земной" Книги Бытия обязательно глиной. Но более разумные признали, что, говоря словами А. Н.Толстого, "штамп на глине не знатнее орангутанга" (Мень, 1991, т. I., с. 201).
Постепенно стали понимать, что произошло недоразумение. "Убеждение, что человек имеет такое же естественное происхождение, как и остальные существа, так же не может быть во вред религии, как учение о вращении Земли" (Клаач Г. Происхождение человеческого рода, 1922, с. 364). Приводя эту цитату, о. Александр подкрепляет ее данными исследований ряда других крупных биологов (Э. Васмана, А. Вейсмана, Ф. Вуд Джонса, Г. Осборна, Ф. Вайденрайха, Р. Брума), предложивших различные гипотезы решения проблемы биологического предка человека, но согласных в главном - в том, что "библейское учение не исключает эволюционного происхождения человеческого тела". И далее пишет: "В результате проблемой антропологии стали заниматься многие христианские ученые. Среди них первое место занимают Анри Брейль, Гуго Обермайер и Пьер Тейяр де Шарден. Церковная точка зрения на этот вопрос нашла отражение в энциклике папы Пия XII "Human! generis" - "О роде человеческом", в которой говорится, что Церковь рекомендует изучать эволюционную теорию "в той мере, в какой исследования говорят о происхождении человеческого тела (разрядка А. Меня) из уже существующей живой материи, но придерживаться того, что души непосредственно созданы Богом" (Там же).
Весьма интересны приводимые о. Александром данные, согласно которым уже с начала XIX в. в русской христианской мысли известно подобное понимание библейского сказания. Он ссылается на недвусмысленные высказывания митрополита Филарета (1816), св. Серафима Саровского, во второй половине века епископа Феофана, и прямым продолжением такого понимания библейского текста звучат собственные слова о. Александра: "...по своему физическому строению человек - дитя земли, сын природы. Начиная со своего эмбриогенеза он несет в себе явные следы животного происхождения... Однако самый решающий момент в превращении животного в человека лежит за пределами антропологии и биологии... "Прах земной" (как называет Библия психофизическое естество человека) сделался носителем "души живой" (Быт 2:7) (см. Там же, с. 101-102).
При таком соотношении христианской и научной мысли предельное внимание к становлению физиологического, природного феномена человека, к развитию особенностей его деятельности и образа жизни совершенно естественно и необходимо.
Непрестанно возрастающие археологические свидетельства Палестины и Сирии, а также смежных с ними территорий чрезвычайно значительны для разработки этой проблемы. С документированными ими этапами развития древнейшего человека и его культуры неразрывно связаны как специфика дальнейших судеб Сиро-Палестинского региона, так и корни библейской мифологии, библейских представлений о древности, создании мира, начале человеческой истории.
Следующий принципиально важный рубеж в развитии региона определяется появлением здесь в X тыс. до Р. X. древнейших на Ближнем Востоке оседлых долговременных поселений с зачатками регулярного сбора и использования злаков и наиболее ранними попытками приручения животных. Это позволяет говорить о первых предпосылках сложения производящих форм экономики, и прежде всего земледелия и скотоводства. Последние же обусловили все основные дальнейшие свершения: возникновение культа плодородия, формирование земледельческих и скотоводческих групп, их взаимодействие и противостояние, становление городов, первых государственных образований, цивилизации, древних этнических общностей. Поэтапный обзор этого развития и документации его археологическими источниками охватывает не менее 10 тыс. лет.
Верхняя же хронологическая граница обзора определена серединой I тыс. до Р. X. - Вавилонским пленением и последовавшими за ним резкими сдвигами в исторических судьбах Палестины, ознаменовавшими фактический конец ветхозаветной истории.
Историческая и географическая специфика Палестины
При всей своей исторической, культурной и религиозной специфике Палестина всегда оставалась неотъемлемой частью ближневосточной ойкумены - одного из древнейших и наиболее ярких культурных очагов Старого Света. Формирование и функционирование этого очага происходили при постоянных связях и многообразном взаимодействии основных его регионов - Месопотамии, Восточного Средиземноморья, Анатолии, Египта. В этом сложном процессе Палестине принадлежала особая роль. Она располагалась на перекрещении основных путей, связующих все указанные регионы, тысячелетиями являлась ареной борьбы за контроль над этими путями. В то же время она подвергалась как позитивным, так и негативным воздействиям со стороны древнейших племенных групп, а далее и государственных образований Нильской долины, междуречья Тигра и Евфрата и Анатолии, особенно южных и юго-восточных ее регионов, то воспринимая и используя их культурные достижения, то оказываясь объектом их экспансии. За пределами же этих регионов, непосредственно к востоку от Палестины, располагалось плато Аравийской пустыни - гигантского резервуара кочевых скотоводов, опустошительные вторжения которых охватывали и Палестину. Но прибрежное положение последней определяло еще одно направление связей, также не всегда мирных и позитивных, но еще более усиливавших многообразие и контрастность процесса исторического и культурного развития рассматриваемого региона. Это уже не континентальные, а морские связи с различными, иногда достаточно далекими областями Средиземноморья, повлиявшие на взаимодействие населения Палестины не только с азиатскими, но и с европейскими этнокультурными группами.
Все это в значительной мере способствовало преданию связанным с Палестиной культурным феноменам и событиям характера определенной "всеобщности", обусловливая их воздействие на исторические, духовные, политические, культурные судьбы гигантских территорий, огромных многоликих человеческих масс и даже всего человечества. Конечно, отмеченный выше узел многообразных и предельно активных, контрастных и динамичных связей не может претендовать на объяснение этого феномена, лежащего, скорее всего, за пределами возможностей человеческого постижения. Но созданию среды, в которой этот феномен был претворен, он, несомненно, способствовал.
Многообразием и контрастностью отличаются и естественные характеристики Палестины. Составляя единый географический регион с Сирией, она делится на четыре последовательные пояса:
1) прибрежная долина - основной путь север - юг;
2) центральная зона, проходящая меридианально от Ливана через Галилею и горы Самарии и Иудеи, спускаясь далее к плоскогорью Негева;
3) долина Иордана, идущая от Тивериадского озера к Мертвому морю и далее к югу продолжающаяся по Вади Араба вплоть до Акабского залива Красного моря;
4) восточная зона, спускающаяся через горные области Гилид и Моав к Эдомской пустыне, тогда как с востока к ней непосредственно подступает Аравийская пустыня.
Ландшафт разнообразен - от всхолмлений и горных массивов, вершины которых подолгу сохраняют снежный покров, до долин, расположенных иногда заметно ниже уровня моря (долина Иордана у Мертвого моря - на 43 м), от живописных и плодородных речных долин (подобных замечательной долине Эздраэлона) до пустыни.
Контрастны и климат, и растительный покров, и природные богатства различных районов этой совсем небольшой страны. Это с предельной выразительностью отражено в Библии, где наряду с землей, "текущей медом и млеком", упоминаются странствия "по пустыне, по земле пустой и необитаемой, по земле сухой, по земле тени смертной, по которой никто не ходил и где не обитал человек" (Иер 2:6). Эти контрасты, как и природные катаклизмы - засухи, штормы, суховеи (Ос 13:15; Ин 4:8), резко нарушавшие благоприятные в целом условия человеческого существования в Палестине, не могли не воздействовать на мировосприятие ее населения, на формирование его верований, традиций, мифологии, что, в свою очередь, не могло не отразиться как на создании, так и на восприятии библейских текстов.
О характере археологических памятников Палестины
Отмеченные выше многообразие и контрастность естественных и исторических характеристик Палестины предопределили и такой же характер сформировавшихся на ее территории культурных феноменов, нашедших отражение в археологических памятниках. Последние столь же многообразны и во времени и в пространстве. Уже в раннем каменном веке в одних случаях их отличает длительное гомогенное развитие, в других - заметная изменчивость, взаимодействие различных индустриальных традиций, сосуществование поселков в пещерах, гротах, на открытых участках. В последующие эпохи контрастность различий сочетается с выработкой ряда достаточно прочных стереотипов. Наиболее специфично здесь формирование теллей - многослойных и чрезвычайно долговременных поселений, базировавшихся прежде всего на сложившейся земледельческой экономике. При наличии достаточно плодородных и быстро восстанавливающихся от истощения почв, постоянных источников их увлажнения, удобного для обороны расположения и разветвленных путей связей с местонахождениями необходимых ресурсов такие многослойные поселения могли существовать на одном месте тысячелетиями. Остатки поселков наслаивались один на другой иногда последовательно, что отражало гомогенность развития, иногда с краткими или длительными разрывами, знаменовавшими природные или исторические катаклизмы: сейсмические и климатические сдвиги, войны, миграции, перегруппировку или значительную смену населения. Остатки каждого поселка составляли слой, группа отмеченных гомогенным развитием слоев - исторический период, сумма таких групп отражала уже эпоху и в определенных случаях позволяла судить о ключевых моментах истории памятника. Поэтому информативность теллей исключительно велика: они являются решающими эталонами и для установления относительной хронологии памятников и для исторической интерпретации их материалов.
Но лишь немногие области ойкумены обладают указанной выше суммой условий образования теллей. Прежде всего здесь должен быть назван Ближний Восток. А внутри него одни из наиболее значительных их концентраций локализуются в прибрежных, межгорных и речных долинах Палестины. Именно на теллях найдено большинство доэллинистических городов, начиная с древнейших из них, возникших в раннем бронзовом веке. Высота теллей в отдельных случаях превышает 20 м, площадь колеблется в среднем от 2,8 до 8 га, хотя известны как совсем небольшие холмы (0,8 га), так и телли-гиганты, подобные Телль Асору (80 га). Они включают до 20 слоев. Средние хронологические рамки существования теллей определены А. Мазаром от 1 тыс. до 2 тыс. лет (Mazar, 1990, р. 9), но есть среди них и подлинные "долгожители": так Телль эс-Султан, увенчанный по сей день существующим Иерихоном, был впервые заселен более 11 тыс. лет назад.
Подчеркну также, что наряду с огромной своей информативностью телли являются особо сложными объектами исследования ввиду неизбежных в ходе их существования деформации поверхностей, заполнения депрессий, сооружения подпорных стен, фундаментов массивных конструкций, водопроводов и дренажных каналов, колодцев и ям-хранилищ, а также ввиду специфики застройки отдельных районов поселений, несовпадения длительности периодов функционирования конкретных построек, расположения синхронных строений на разных уровнях, а иногда и на разных искусственных террасах, неравного числа слоев на конкретных участках поселений и т.д. Более того, иногда характер слоев и даже самый их порядок деформируются в результате механических процессов, обусловленных огромной тяжестью теллей. Поэтому археологу приходится решать здесь подлинные ребусы, развязывать сложнейшие стратиграфические узлы. Но при успешном совершении этих акций он оказывается вознагражден сторицей: перед ним раскрывается подлинная огромная книга Земли, в должной последовательности отражающая события, нередко задолго предшествующие появлению письменности.
Но помимо теллей в земле Палестины сохраняются многие тысячи прочих поселений, не столь долговременных, отличающихся по размерам, характеру построек, функциональной направленности, хозяйству, культурным традициям. Они крайне важны для определения специфики заселения региона в конкретные исторические периоды и в различных экологических условиях, отмеченных выше, - от земледельческих поселков, прибрежной и речных долин с сырцовыми наземными домами до карстовых пещер и базальтовых домов горных областей, наконец, подземных жилищ и шахт древних рудокопов. Если телли крайне важны для разработки проблемы формирования городов, появившихся в Палестине во второй половине III тыс. до Р. X., то однослойные поселки, часто в сочетании с теллями, позволяют исследовать общую структуру заселения региона с определением поселенческих систем и иерархии поселений, что крайне важно для социально-экономических характеристик конкретных периодов истории Палестины.
Особую группу памятников составляют медные рудники - одни из древнейших в Старом Свете и документирующие особую роль Святой земли в возникновении металлургии - еще одном важнейшем феномене человеческого развития. В этом аспекте Палестина обладает уникальными памятниками, характеризующими как последовательные этапы добычи и обработки руды, так и быт самих рудокопов.
Следующим важнейшим видом археологических источников, особенно для суждения об идеологии, мировосприятии и духовной культуре, являются погребальные памятники. Они также известны ныне во все периоды древнейшей истории Палестины начиная со среднего каменного века и отличаются поразительным многообразием и чрезвычайно высокой информативностью. В последующие же периоды фиксируются самые различные формы и обряда и ритуала - от обычных трупоположений в вытянутых ямах до резко скорченных скелетов или вторичных захоронений расчлененных костей в наземных (дольмены, каменные ящики и кольца (кромлехи), купольные гробницы) и подземных (катакомбы) сооружениях или же в глиняных вместилищах - оссуариях в виде домов или кувшинов, гладких или покрытых росписью. Часть погребений безынвентарна, другая же сопровождается заупокойными дарами, иногда достаточно богатыми и информативными.
Наряду с отмеченными основными видами археологических памятников в отдельных районах Палестины встречены и памятники глубоко специфические. Примером их могут служить найденные в пустынных районах, где основной отраслью хозяйства долгое время оставалась охота, специальные устройства для ее загонной формы. Они представляют собой воронкообразные ловушки с каменными стенами. Узкий участок "воронки" был предназначен для отстрела загнанных в ловушки животных, прежде всего газелей.
К числу экстраординарных объектов должны быть причислены и отдельно стоящие святилища и единичные каменные зооморфные изображения - своеобразные свидетельства пустынного искусства.
Наконец, важнейшим, но, к сожалению, предельно редким видом находок в неиссякаемой археологической целине Святой земли являются древнейшие надписи по камню и глине, начиная со знаменитого Гезерского календаря (X в. до Р. X.) и стелы Меши (IX в. до Р. X.). Но этот вид в равной мере может быть отнесен как к археологическим, так и к письменным свидетельствам.
ГЛАВА 1. ИЗ ИСТОРИИ ПОЗНАНИЯ ДРЕВНОСТЕЙ ПАЛЕСТИНЫ И СМЕЖНЫХ РЕГИОНОВ
Начало регулярных и исторически целенаправленных обследований палестинских, и прежде всего библейских, древностей обычно (и не без основания) связывают с серединой XIX в., ознаменовавшейся идентификацией древних - ветхозаветных - городов американцами Робинсоном (Е. Robinson) и Смитом (Е. Smit), французом Клермоном-Ганно (Ch. Clermant-Ganneau), открывшим также ряд замечательных эпиграфических и прочих древнееврейских памятников, англичанами Тоблером (Т. Tobler), составившим первый удовлетворительный план Иерусалима, Кондером (С. Conder) и Китченером (Н. Н. Kitchener) и др. Заметными научно-организационными вехами стали созданные в 1865 г. Британский фонд исследования Палестины, в 1870 г. - Американское общество исследователей Палестины, в 1878 г. - Германское Палестинское общество, в 1882 г. - Русское Императорское Православное Палестинское общество. Собственно с этого действительно начинается развитие библейской археологии как науки. Но предпосылки ее, истоки познания древностей Святой земли уходят в гораздо более далекие времена.
Крупнейший русский исследователь Древнего Востока академик Б. А. Тураев еще в начале века писал: "Интерес к местностям и другим немым свидетелям библейских событий, столь естественный и у иудеев и у древних христиан, засвидетельствован еще в римское время. Не только в Святой земле, но и за пределами ее путешественникам показывали связанные с библейскими повествованиями примечательности, например, в Вавилоне и ров львиный, и речь халдейскую, и башню смешения языков... Торжество христианства в Империи дало новый импульс этому интересу... Появляются труды церковных писателей, справедливо считающиеся предшественниками исследований по библейской археологии и являющиеся теперь для нее источниками. Таковы... книга Евсевия Кесарийского об именах местностей, встречающихся в Священном Писании, труды Епифания о библейской метрологии. В средние века отсутствует научное отношение к Святой земле, но существует монашеская и паломническая традиция о положении святых мест... Лишь с началом филологического и исторического изучения Библии в эпоху Ренессанса проявляется научный интерес к библейским древностям" (Тураев, 1993, с. 211).
Впрочем, характеристика отношения к ним в средние века может быть ныне несколько смягчена: интерес к ним не иссякал и тогда, а справедливо отмеченная монашеская и паломническая традиция в ряде случаев обусловливала специальные путешествия с поисками, осмотром и описанием библейских древностей, с первыми попытками их идентификации, иногда достаточно успешными. Последние можно считать далекими предпосылками весьма важного и впоследствии чрезвычайно плодотворного направления библейской археологии.
Так уже в XII в. испанский раввин Бенджамин из Тедела, путешествуя по Месопотамии, правильно идентифицировал Ниневию и искал Вавилонскую башню к югу от Багдада. После Крестовых походов поток описаний, касающихся прежде всего Палестины и выполненных европейскими путешественниками, заметно усиливается (швед Феликс Шмид - XV в., немец Л. Раухвольф, фламандец И. Зуаларт и голландец Иоанн Коотвик - XVI в. и др.). Римлянин Пьетро делла Валле, объездивший библейские страны в начале XVII в., описал ряд археологических памятников и впервые обратил внимание на неизвестную ранее Европе письменность - клинопись. XVII век ознаменован уже первыми опытами научного подхода к древностям как Палестины (голландец А. Роланд), так и Месопотамии (датчанин Карстен Нибур): ими производились не только целенаправленный сбор источников, но и попытки критического их анализа.
В целом же весь этот период может считаться первым этапом познания библейских стран. Он характеризуется поисками, осмотром и описанием памятников Месопотамии и Сиро-Палестинского региона, в отдельных случаях идентификацией городов, сбором и иногда систематизацией коллекций (для Месопотамии прежде всего К. Д. Рич). К этому же этапу могут быть отнесены большие и плодотворные работы французских ученых и художников во время наполеоновской авантюры 1798-1801 гг. в Египте. Но их материалы выходят за географические рамки настоящего курса.
Решающее значение для перехода ко второму этапу познания древностей и формирования археологии Ближнего Востока, в том числе и библейских стран, как науки, имела расшифровка египетской иероглифики Ж. Ф. Шампалионом (1822) и клинописи Ирана и Месопотамии Г. Ф. Гротефендом (1802), Э. Бюрнуером и К. Лассеном (1836), Г. Роулинсоном (1857) и др. Она создала возможность сопряжения материальных свидетельств с письменными и первых опытов их идентификации и датировки.
Второй этап охватил большую часть XIX в. В Палестине первым значительным его достижением явилось уже упоминавшееся выше обследование Эдвардом Робинсоном и Эли Смитом библейских памятников Палестины в 1838 и 1852 гг. Официально целью их была проверка монастырских преданий о святых местах. Эта работа американских ученых, охватившая вначале Южную Иудею, а далее и всю страну, придала систематический и подлинно научный характер идентификации библейских городов и прочих памятников. Она знаменовала формирование этого важнейшего направления, далекие предпосылки которого в средневековье упоминались выше. Классик библейской археологии В. Олбрайт назвал подвижническую деятельность Э. Робинсона "истинной революцией в ходе исследований Палестины" (Albright, 1960, р. 26). В процессе обследования были произведены топографические съемки ряда ключевых участков, установлены точные пространственные соотношения между поселениями, осмотрены стены Иерусалима (Robinson, 1841). Начиная с 1868 г. работы огромного значения проводит французский исследователь Ш. Клермон-Ганно, который, помимо идентификации ряда библейских и более поздних объектов, сделал важнейшие открытия в области палестинской эпиграфики. Особую известность приобрела найденная им превосходно выполненная каменная стела с надписью, прославляющей победу над Израилем упоминаемого в Библии (2 Цар 3:4) царя Моава по имени Меша после падения династии Омри (около 825 г. до Р. X.). Он же нашел запретительную надпись во дворе храма и значительное число прочих ценнейших материалов. Фактически им инициировались поиски и исследования древнейших еврейских надписей, к сожалению, весьма немногочисленных.
Одновременно поиски и идентификация древних памятников были распространены на Западную Палестину англичанами К. Р. Кондером и Г. Г. Китченером (впоследствии лордом и военным министром Великобритании). Они также привели к ряду серьезных открытий, но по точности идентификаций и общей результативности заметно уступали замечательным исследованиям Э. Робинсона.
Начались и первые целенаправленные и достаточно масштабные раскопки палестинских памятников. Вначале, с 1850 г., подобные попытки, сделанные Ф. де Солси (F. de Saulcy), были предельно отрицательно оценены В. Олбрайтом: "...его (Ф. де Солеи. - Н. М.) действия превышали знания, а тщеславие - и то и другое" (Albright, 1960, р. 26). В 1967 г. английский офицер Ч. Уорден начал широкие раскопки в Иерусалиме и Иерихоне. Но методическая беспомощность, отсутствие принципов и эталонов хронологизации конкретных слоев, построек и групп массового материала, прежде всего керамики, привели, по словам того же В. Олбрайта, к неудовлетворительным результатам: храмовые приношения времени Ирода Великого (I в.) были приписаны Соломону (X в. до Р. X.), а крепость Маккавеев Телль эль-Фул (II в. до Р. X.) отнесена к периоду Крестовых походов.
Но в конце прошлого века - в 1890 г. - положение резко изменилось. Был совершен подлинный прорыв в создании научной методики полевой археологии. Он связан с именем крупнейшего английского археолога Флиндерса Петри (Petrie; рис. 1.3), постигшего, по словам А. Мазара, специфику многослойных поселений (теллей) и значение керамики для определения относительной хронологии (Mazar, 1990, р. 11). Основываясь на опыте блестящих исследований материалов Древнего Египта, Ф. Петри впервые выработал метод систематизации всех видов находок, и прежде всего определения комплексов керамики, соответствующих конкретным периодам в истории городов и прочих поселений (Petrie, 1931). Таким образом, самый массовый материал был превращен в важнейший хронологический показатель. Метод блестяще себя оправдал в ходе раскопок, осуществленных его автором, а далее американским археологом Блиссом (F. J. Bliss; рис. 1.4) в Юго-Западной Палестине, на Телль эль-Хеси. Он же обусловил заметное совершенствование раскопок ирландца Макалистера (R. A. S. Macalister), совместно с Блиссом, в долине Сефилы (холмистая Иудея). Особую известность получили широкие и проведенные на высоком научном уровне раскопки Р. Макалистера в Гезере (1902-1909), трехтомный отчет о которых, несмотря на ошибочность отдельных хронологических заключений (Albright, 1960, р. 31), явился весьма весомым вкладом в разработку основных вопросов истории древних городов Палестины. Выработанные Ф. Петри и его выдающимися последователями методики и стали поворотным пунктом в исследовании палестинских городов и в развитии библейской археологии в целом. Они воздействовали (хотя и не в равной мере) на научный уровень раскопок англичанина Мэкензи (D. Mackenzie) в Вефсамисе (1911-1912), американцев Райзнера (G. A. Reisner) и Фишера (С. S. Fisher) в Самарии (1908 г. - следующая ступень в совершенствовании исследовательской методики), немцев Шумахера (G. Schumacher) и Ватцингера (С. Watzinger) в Мегиддо (1903-1905), австрийца Зеллина (Е. Sellina) в Таанахе (1902-1904), его же совместно с К. Ватцингером в Иерихоне (1907-1908). Две экспедиции работали в городе Давида в Иерусалиме; одну возглавлял Вилл (R. Weill), вторую - Паркер (М. В. Parker) с помощью одного из основателей систематических исследований Палестины - ученого-доминиканца о. Винсента (Pere H. Vincent).
Следует особо отметить значительную роль, которую с самого начала этого этапа археологических исследований Палестины играли Русское Императорское Православное Палестинское общество, основанное в 1882 г., и функционировавшая уже с 1849 г. Русская духовная миссия в Палестине (Архимандрит Августин (Никитин), 1998). Уже в 1859 г. на приобретенных русским консулом в Иерусалиме В. И. Дорогобужиновым участках земли были произведены пробные раскопки, засвидетельствовавшие остатки древних стен и византийских арок. Далее здесь работали западные ученые: англичанин К. Вильсон, французы М. Во-гюз и знаменитый Ш. Клермон-Ганно. Однако открытые ими архитектурные фрагменты сколько-нибудь удовлетворительной идентификации не получили. И первые подлинно научные исследования этих участков Иерусалима, давшие весьма существенные результаты и явившиеся весомым вкладом в процесс формирования библейской археологии, должны быть связаны с русскими исследователями, возглавлявшимися замечательным церковным, научным и общественным деятелем архимандритом Антониной (Капустиным) (рис. 1.5) (Дмитриевский, 1904; Керн, 1998). В 1883 г. он с помощью архитектора и археолога Конрада Шика произвел на достаточно высоком для того периода методическом уровне раскопки, приведшие к ряду важнейших и правильно идентифицированных открытий в областях как ветхозаветной, так и раннехристианской археологии (Архимандрит Антонин, 1884). К первой принадлежит обнаружение так называемой второй обводной иерусалимской стены, возведенной при Неемии в 445 г. до Р. X. (Неем 2). Определение хода этой стены имело принципиальное значение для решения спорного вопроса о местоположении Голгофы. А открытый в стене порог шедших за город Судных врат свидетельствует "о нахождении здесь укрепленных ворот, через которые могла проходить конечная часть Крестного пути" (Хитрово, 1885, с. 42). Следует отметить, что полемика, возникшая по поводу идентификации архимандритом Антонином этих важнейших открытий, завершилась полным их подтверждением (Архимандрит Августин (Никитин), 1998, с. 110-111).
Для раннехристианской археологии Иерусалима достаточно значительно открытие архимандритом Антонином руин базилики Константина Великого с пристройками византийской эпохи. Должна быть отмечена и упоминавшаяся уже активнейшая деятельность профессора А. А. Олесницкого, чьи аналитические монографии были посвящены палестинским памятникам самых различных периодов - от мегалитов (1895) до ветхозаветного храма (1889).
Широкие исследования раннехристианских древностей производились в 1891-1892 гг. экспедицией Н. П. Кондакова (при участии Я. И. Смирнова, А. А. Олесницкого и др.), инициированной Императорским Православным Палестинским обществом и Русской духовной миссией в Палестине (Кондаков, 1904). В 1898 г. археологические изыскания русских ученых распространились на Заиорданье, далее же на Тивериаду (Ростовцев, 1913) и Синай (Марр, 1908). В 1901-1902 гг. при Обществе по инициативе и под руководством П. К. Коковцова состоялось совещание специалистов по археологии Палестины и сопредельных стран, посвященное вопросам расширения исследовательской деятельности, и прежде всего активизации археологических изысканий русских ученых. Одновременно значительную деятельность развернул Императорский археологический институт в Константинополе...
Таким образом, уже на втором этапе рассматриваемого процесса ученые ряда стран, включая Россию, внесли свой вклад в формирование библейской археологии. Но следует признать, что в области полевой археологии доминанта принадлежала тогда Месопотамии, где последовательно были открыты две великие древние цивилизации: с 40-х г. XIX в. начались широкие раскопки городов позднеассирийского периода конца II - первой половины I тыс. до Р. X., а с 70-х гг. - еще более ранних, шумерских - III тыс. до Р. X. К концу века раскопки охватили значительные территории Междуречья и приняли огромные размеры (Parrot, 1946; Lloyd, 1984).
Последние особенно характерны для финала второго этапа, длившегося с конца XIX в. до первой мировой войны. В Палестине эти годы отмечены разномасштабными раскопками как израильских и иудейских, так и более ранних городов и некрополей. Самые значительные из них уже были отмечены выше. Среди библейских памятников Месопотамии, исследованных на этом этапе, в первую очередь должны быть указаны беспримерные по размаху восемнадцатилетние раскопки Вавилона Робертом Кольдевеем (1899-1917), позволившие воссоздать историческую топографию, общую планировку, фортификации, дворцовые, храмовые, жилые комплексы этого крупнейшего города древней Месопотамии (Koldewey, 1925). Широко развернулись полевые исследования и целого ряда других городов Двуречья - шумерских, аккадских, ассирийских (Гирсу, Урук, Ниппур, Нимруд, Ниневия). Весьма совершенная методика была выработана Андрэ (W. Andrae) в ходе раскопок одной из ассирийских столиц - города Ашшура.
Важные открытия были сделаны на территории Сирии. Среди них выделю многолетние исследования Вулли (L. Woolley) замечательного памятника Телль Атчана за рекой Оронтом, идентифицированного как древний город Алалах. Его 17 строительных уровней охватывали ряд периодов от IV до конца II тыс. до Р.Х., отражая как оригинальность местного развития, так и перекрещивающиеся воздействия Месопотамии с востока и Эгейи с запада.
Особо следует отметить, что на втором этапе впервые было обращено серьезное внимание на памятники древнейших периодов развития Месопотамии и Сиро-Палестинского региона, предшествовавших и городам, и появлению письменности и исторически известным народам Ближнего Востока. Начало этому важнейшему направлению исследований положили находки Герцфельда (Е. Herzfeld) в Самарре на Тигре и фон Оппенгейма (М. von Oppenheim) на Телль Халафе в Северо-Восточной Сирии. Но основные разработки этой проблематики еще лишь предстояли на последующих этапах.
Третий этап археологических исследований Сиро-Палестинского региона и Месопотамии охватил двадцатилетие между двумя мировыми войнами. Он ознаменован дальнейшей систематизацией работ в обоих регионах, ростом их масштаба и методического уровня и, главное, резким расширением их хронологического диапазона. В Палестине наряду с продолжением исследований традиционных уже объектов - Иерусалима (Сукеник (Е. L. Sukenik), Кроуфут (J- W. Crowfoot), Макалистер), Иерихона (Гарстанг (I. Garstang), Самарии (Кроуфут), Мегиддо (Фишер, Ги (P. L. О. Guy), Лауд (G. Loud) - проводит раскопки ряда городов и поселков на южном плоскогорье вернувшийся в этот регион после тридцатилетнего перерыва Ф. Петри. "Его стратиграфические наблюдения и типологический подход к изучению находок легли в основу дальнейшего методического прогресса" (Mazar, 1990, р. 13). Применение этих методов обусловило чрезвычайно высокий уровень раскопок Лахиша учениками Петри, выдающимися археологами Старки (J. L. Starkey), павшим в 1938 г. от руки убийцы (рис. 1.6), и Туфнелл (О. Tufnell). На столь же высоком уровне проведены Фишером и другими многолетние исследования Беф-Шана.
Особо должна быть выделена начавшаяся в эти годы деятельность замечательного американского ученого В. Олбрайта, который по праву может считаться классиком библейской археологии. В равной мере крупнейший археолог и лингвисто-семитолог, он внес неоценимый вклад в полевые исследования древнейших городов Палестины и в историческую интерпретацию их материалов, в лингвистическое определение ряда групп населения этого сложнейшего ареала, вплоть до расшифровки новых языков (Running L. and Freedman D. N., 1975). За несколько десятилетий его работы в Святой земле им и представителями созданной им школы были проведены раскопки целой серии важнейших памятников (Дебира, Вефиля, Беф-Цура, Телль Бейт Мирсима, Вефсамиса, Телль эн-Насбеха и др.). При этом он положил начало исследованию малых городов и сельских поселений, значительно расширив информативность археологических материалов для освещения библейско-исторических сюжетов. Инициированные им раскопки и разведки (последним он придавал особое значение) распространились и на Заиорданье, примером чему могут служить блестящие исследования в районе Акабы его ученика Глюка (N. Glueck; рис. 1.8).
На том же третьем этапе началось регулярное исследование памятников дописьменных эпох - городов и некрополей бронзового века, интереснейших поселений и многообразных некрополей каменно-медной эпохи - энеолита (Маллон (A. Mallon), Коппель R. Koeppel), первых оседлых поселков с искусственными жилищами и сложнейших по своему ритуалу погребений мезолитического периода (Гаррод (D. Garrod), Невиль (P. Neville), наконец, стоянок палеолита, слои которых содержали важнейшие для науки остатки предков человека (Тарвиль-Петри (F. Tarwill-Petre).
Достаточно плодотворны были на третьем этапе и работы в Сирии, где проводились исследования самых разных периодов, начиная с палеолита. Среди них отметим поразительно информативные слои III-II тыс. до Р. X. города Мари на Евфрате (Парро (A. Parrot), многослойные поселения V-II тыс. до Р. X. Телль Брак и Чагар-Базар в Хабурском треугольнике (оба - Маллован (М. Mallowan) и многие другие.
Особое значение имеют предпринятые в этот период многолетние раскопки многослойного памятника Рас-Шамра в прибрежной зоне Сирии (Шеффер (С. Schaeffer). Жизнь на нем началась еще в докерамическом неолите, возобновилась в энеолите, особенно же важны слои середины - третьей четверти II тыс. до Р. X., принадлежащие аморитскому городу Угариту. Они дали древнейшие в мире образцы алфавитного письма и ценнейшую информацию о составе и уровне развития населения Сиро-Палестинского региона в эту эпоху.
В Месопотамии этот период ознаменовался исследованиями городов и некрополей самых различных периодов, в том числе древнейших во всем Ближневосточном регионе памятников, документирующих первые шаги самого процесса урбанизации. Это прежде всего Урук (Иордан (I. Jordan), Нольдке (A. Noldke), Хайнрих (Е. Heinrich), Ленцен (Н. Lenzen), основной слой которого относится к IV-III тыс. до Р. X., Ур (Вулли), Шуруппака (Смит), Киша (Маккей (Е. Mackay), Лангдон (S. Langdon), Вателин (L. С. Watelin), Мари (Парро), Гирсу (Генуйяк (Н. De Genouillac) и многие другие. И тогда же начались уже регулярные и целенаправленные исследования дошумерских памятников, прежде всего относящихся к раннеземледельческим культурам V-IV тыс. до Р. X. - халафской и убей-дской. Определено место этих культур в общей схеме развития древней Месопотамии. В создании этой схемы значительную роль сыграл 27-метровый зондаж М. Маллована на холме Куинджик в Ниневии, осветивший последовательность почти непрерывных слоев от VI до первой половины I тыс. до Р. X.
И в Палестине и в Месопотамии археологические исследования развивались ретроспективно, вскрывая все более древние культурные пласты. Особенно четко и плодотворно это проявляется на настоящем - четвертом этапе, начавшемся еще в ходе второй мировой войны и длящемся поныне. Дальнейшее резкое повышение активности, масштаба и качественного уровня работ привело в обоих регионах к принципиально важным открытиям, значительно изменившим и обогатившим общие представления о ходе культурного развития.
В самой Палестине образование государства Израиль решительно способствовало систематичности и размаху археологических исследований, охвативших фактически всю страну. Продолжающаяся активная деятельность таких корифеев библейской археологии, как В. Олбрайт, К. Кеньон (рис. 1.9), де Во (R. De Vaux; рис. 1.10), в значительной мере обусловила формирование собственной научной школы и создание большой группы высококвалифицированных специалистов, таких как Ядин (Y. Yadin; рис. 1.11), Мазар (В. Mazar; рис. 1.12), Ахарони (Y. Aharoni; рис. 1.13), Авигад (N. Avigad; рис. 1.14) и многие другие. Сочетание активности зарубежных экспедиций с подготовкой национальных кадров характерно и для Сирии, Ливана, Иордании, Ирака. Все это определило особую результативность археологических исследований Ближнего Востока на этом этапе, включая, естественно, и библейскую археологию.
Палеолит Сиро-Палестинского региона представлен ныне замечательными памятниками всех его периодов, начиная с древнейшего. Резко возросло и число находок останков людей этих периодов. Есть все основания говорить об особо значительной роли региона в самом процессе создания первоначальной ойкумены (Невиль, Бар-Иосиф (О. Bar-Yosef), Перро (J. Perrot), Стекелис (М. Stekelis); в Сирии: Перве (М. Perves), Ван Лир (W. J. Van Lier), Кларк (J. D. Clark), Тенсорер (J. M. Le Tensorer), Шредер (В. Schroeder), Мухесен (S. Muhesen), Аказава (Т. Akazawa), Кондо (О. Kondo), Солецкий (R. S. Solecki) и др.). Открытая ранее мезолитическая натуфийская культура (Garrod, Bate, 1937; Garrod, 1957) в свете новых исследований (Ж. Перро (рис. 1.15), Ковэн, Бар-Иосиф и др.) предстала как важнейший этап на пути к оседлости, усложнению хозяйства, формированию "протодеревень", новой культовой символике. Важнейшие памятники, документирующие этот процесс, открыты как в самой Палестине (Айн-Маллаха, Нахал Орен, Хайоним, Эль Вад, Кар-мел, Рош Зин, Рош Хореша), так и в Сирии (Мюрейбит, Абу-Хурейра, Эль Коум).
Сам же переход к прочной оседлости и производящей экономике с предельной яркостью освещен замечательными открытиями К. Кеньон в Иерихоне (Kenyon, 1957, 1979). Принципиально усовершенствовав метод стратиграфической фиксации, исследовательница обосновала наличие здесь огромных слоев абсолютно неизвестной ранее науке эпохи (IX-VII тыс. до Р. X.), знаменовавшей подлинный рывок в истории человеческой культуры. Эпоха эта получила наименование "докерамического неолита". Дальнейшие исследования привели к открытию целого пласта памятников, отмеченных уже безусловным наличием земледелия, неожиданными сложностью и совершенством каменного строительства (особенно фортификационного), развитыми культовыми феноменами, поразительными произведениями искусства. Они охватывают значительную территорию Сиро-Палестинского региона, Иордании, Северной Месопотамии, предгорий Загроса, Южной Анатолии (Mellaart, 1975, pp. 29-129).
Из ближайших аналогов Иерихону отмечу Айн-Гхасал и Бейсамун в Палестине (Ferembach et Lechevallier, 1973) и Телль Рамад в Сирии близ Дамаска (Contenson, 1971), Бейду в Иордании. Огромные новые материалы позволили определить дальнейшие этапы развития этих регионов, прежде всего Сиро-Палестинского и Северо-Месопотам-ского, от все более совершенствовавшихся раннеземледельческих культур VII - первой половины IV тыс. до Р. X. до сложения городов и преддверия цивилизации в конце того же тысячелетия. Весьма значительный вклад в соответствующие исследования внесла Российская экспедиция, раскопки которой в Ираке и Сирии, длящиеся уже четверть века, охватили памятники последовательных периодов с начала VII до середины III тыс. до Р. X. (Мунчаев, Мерперт, 1981; Бадер, 1989; Munchaev, Merpert, 1997). Ряд важных открытий сделан экспедициями различных стран (Англии, Германии, Нидерландов, Израиля, Франции, США, Японии, Польши, Бельгии и др.) в самой Палестине, на Среднем Евфрате, на Хабуре и Балихе, на Тигре и Диале. Особо должно быть выделено эпохальное открытие итальянской экспедицией в районе Алеппо (Северо-Западная Сирия) города-государства Эбла, существовавшего во второй половине III тыс. до Р. X., обладавшего своим языком ("эблаит") и своей цивилизацией, повлиявшей на всю культурную историю Сиро-Палестинского региона, в том числе и на истоки библейской мифологии (Mathiae, 1989).
Не останавливаясь на прочих многочисленных современных открытиях в пределах рассматриваемых территорий, отмечу, что, несмотря на подчеркнутое расширение проблематики и хронологических рамок исследований, собственно библейским сюжетам и объектам закономерно уделяется особое внимание. Именно на этом этапе проведены и ведутся наиболее значительные и результативные раскопки Иерусалима, Асора, Лахиша, Арада, Мегиддо, Самарии, Гезера, Телль эль-Фары, Гая, Сихема, Гиввефона и др. Специальному изучению подверглись рудники Тимны (Ротенберг (В. Rothenberg) и энеолитические памятники гхассульского типа (Хеннесси (J. В. Hennessy). Возобновились раскопки столь прославленного уже Иерихона. Резко активизировались исследования на территории Иордании, осуществлявшиеся как западными экспедициями, так и иорданскими учеными. Они охватили целый ряд последовательных периодов древнейшей истории, начиная с впервые открытого здесь палеолита и вплоть до памятников Эдома и Моава. Особо следует отметить раскопки иорданского аналога Иерихона - поселения докерамического неолита Бейды (Kirkbride, 1966, 1968), возобновление чрезвычайно плодотворных исследований памятников энеолита гхассульского типа, включая и сам Телейлат-Гхассул (Хеннесси), работы на гигантском некрополе IV тыс. до Р. X. Баб Эд-Дра и связанном с ним поселении (Лэпп (P. Lapp; рис. 1.16), Раст (W. Е. Rast), Шауб (R. Т. Schaub), наконец, раскопки целой серии поселений и городов, в том числе моавитского Дивона.
Завершая этот краткий и далеко не полный обзор некоторых факторов развития и достижений библейской археологии, не могу не отметить наиболее значительного из последних - открытия в 1947-1965 гг. знаменитых ныне рукописей Мертвого моря, - сокрытых в пещерах Кумранского массива документов колоссальной научной ценности. Их свыше 40 тыс. - от мелких и мельчайших фрагментов до громадных свитков. Они представляют собой остатки почти 600 книг. Тексты нанесены на кожу, пергамент, папирус, медь, составлены на восьми языках и диалектах и охватывают огромный промежуток времени от III в. до Р. X. до VIII в. Столь же широк и тематический их диапазон, но наибольшее значение имеют они для познания духовной жизни Святой земли накануне пришествия Спасителя. Анализ этих бесценных находок надолго приковал к себе внимание богословов, лингвистов, историков, археологов, филологов. Уже ныне результаты его чрезвычайно плодотворны, а перспективы бескрайни (Амусин, 1960). Но проблематика эта лежит за хронологическими и тематическими рамками настоящей книги.
ГЛАВА 2. ЗАСЕЛЕНИЕ СИРО-ПАЛЕСТИНСКОГО РЕГИОНА ЧЕЛОВЕКОМ. ПАЛЕОЛИТ
Появление в Сиро-Палестинском регионе наших далеких предков уходит в глубочайшую древность и может быть с уверенностью связано с расселением их из восточноафриканской прародины и формированием первоначальной ойкумены. Наиболее ранние для Ближнего Востока безусловные свидетельства этого основополагающего процесса прослежены в целом ряде районов данного ареала, как географически схожих, подобно долинам средиземноморского побережья, Иордана и Оронта, так и заметно различных, таких как горные массивы и межгорные долины Палестины, с одной стороны, и центральные районы Сирийской пустыни - с другой. Многие из этих свидетельств уникальны. Огромная же их концентрация позволяет говорить об особой роли Сиро-Палестинского региона в самом процессе становления рода человеческого, в выделении его из животного мира, в его первых творческих проявлениях и духовных поисках.
Но прежде чем переходить к характеристике ключевых для всего Ближнего Востока памятников палеолита (древнего каменного века) этих районов, коротко остановлюсь на условиях появления здесь их создателей.
При всей дискуссионности проблемы первоначальных центров антропогенеза большинство ученых склоняется ныне к локализации их в Восточной Африке. Здесь, в первую очередь в областях так называемого Олдувейского разлома, сосредоточены древнейшие из известных науке антропологических свидетельств указанного процесса и археологических памятников, его документирующих. Среди последних - сейчас уже достаточно многочисленных - особенно информативны такие местонахождения, как Олдувей и Коби Фора, возраст которых исчисляется в 2,6-1,9 млн. лет. Они отмечены безусловными следами деятельности отдаленнейших предков человека: здесь зафиксированы целые серии примитивных, но типологически уже разнообразных орудий, следы охотничьих стойбищ, свидетельства массовой добычи крупных животных. Олдувейский разлом отмечен рядом специфических для указанного периода показателей - геоморфологических, ландшафтных, климатических, фаунистических, флористических и прочих, так или иначе связанных с процессом антропогенеза и обусловливавшими его факторами. Вместе с тем и сам разлом и ряд названных показателей распространялись и к северу - за пределы Африканского континента, захватывая прежде всего Аравийский полуостров и Восточное Средиземноморье, включавшее Палестину, юго-западную часть Сирии, Ливан, Южную Турцию. И на эти области, пусть в ослабленном, менее стабильном виде влияли условия, особо благоприятные для жизни теплолюбивых животных (Коробков, 1978, с. 9-24). Эти регионы не подвергались, подобно Европе и Северной Азии, оледенениям большого масштаба, времени которых в Восточном Средиземноморье соответствовали плювиальные ("дождевые") периоды, отмеченные возросшей увлажненностью и относительным понижением температуры без тотальных перемен в растительном и животном мире, характерных для северных территорий. Два миллиона лет назад, до начала ледникового периода на севере, в Восточном Средиземноморье господствовала теплолюбивая - так называемая виллафранкская фауна, включавшая таких животных, как трогонтериевый слон, этрусский носорог, гиппопотам, жираф, кабан, древний бык, древняя лошадь, антилопа и крокодил (Массой, 1986, с. 11). Рельеф был низким и относительно ровным. Ландшафт по берегам многочисленных проток был близок саванне. Вся сумма условий была близка восточноафриканской. И совершенно закономерно, что уже в этот период могло начаться распространение древнейших предков человека из Африки в указанный регион, предполагаемое на основании находок в соответствующих геологических слоях в районе Вифлеема галек со следами преднамеренных расколов.
Далее, около полутора миллиона лет назад, активные тектонические процессы заметно изменили рельеф Восточного Средиземноморья. Они продолжались на протяжении всего ледникового периода на северных территориях. Поднялся ряд значительных горных массивов, тогда как разделявшие их долины опускались все глубже, - иногда ниже уровня моря. Горообразование и активная эрозия обусловили появление многочисленных пещер - потенциальных жилищ древнего человека. Граница вечных снегов и льдов в плювиальные периоды снижалась, несколько падала и температура, но, как уже отмечалось выше, не вызывая резких изменений природной среды. Еще 700-600 тыс. лет назад на Ближнем Востоке сохранялись животные виллафранкской фауны (слоны, гиппопотамы, носороги, жирафы, верблюды), что создавало особо благоприятные условия для активизации расселения древних предков человека (архантропов). Если о его начале в предшествующий период можно говорить лишь предположительно, то теперь оно уже документируется рядом ярких и весьма информативных памятников. Вернусь к краткой их характеристике.
В рифтовой долине Иордана и Мертвого моря, в 3 км к югу от Тивериадского озера, исследовано замечательное местонахождение Убейдия. В нем представлены слои древнейшего палеолита, охватывающие огромный хронологический период. Начало его уходит вглубь за пределы 1 миллиона лет до нас. Продолжается же период, документированный материалами Убейдии, до 700 тыс. лет до наших дней. Памятник представляет собой последовательность слоев в толще холма того же названия. Общая толща этих слоев превышает 15 м (Bar-Yosef, Tchernov, 1972). Они не составляют единого массива и распределены по ряду местонахождений, включенных в единую геологическую формацию, перекрытую базальтами и как бы запечатанную ими. Возраст базальтов - 640-680 тыс. лет. Значит, верхний хронологический предел предшествующей им формации и включенных в нее археологических слоев - около 700 тыс. лет до наших дней. Этому вполне соответствует глубокий архаизм каменных орудий Убейдии, сопоставимых по морфологическим показателям с поздними слоями Олдувея, что прежде всего касается наиболее ранних из 14 археологических комплексов, выделенных в слоях всех местонахождений памятника. Для самых стратиграфически ранних комплексов характерны орудия из оббитых галек и ядрищ (сфероиды, нуклевидные изделия; рис. 2.1-2.2), а также отще-пы. Такие же характерные для ряда периодов палеолита формы, как двусторонне обработанные ручные рубила (бифасы) и топоры-кирки еще не появились, они представлены лишь в последующих комплексах, где в целом возрастают как репертуар форм, так и вариабильность их сочетаний. Более того, находки из 14 археологических комплексов, выделенных в единой последовательности слоев Убейдии, сгруппированы в четыре типологически различные индустрии, каждую из которых отличает специфика пропорций орудий разных типов. В одних группах, как уже указывалось, рубила и топоры-кирки полностью отсутствуют, господствуют же отщепы и орудия из них, в других большинство составляют галечные орудия при небольшом числе топоров-кирок, но без рубил, в третьих обильно представлены как последние две формы, так и сфероиды при незначительном числе орудий на отщепах, в четвертых последних много, топоры-кирки и рубила немногочисленны, сфероидов нет совсем. Предложено несколько объяснений этих отличий: от существования генетически различных групп населения - с традицией рубил (бифасов) и без нее - до хронологической разницы между комплексами или функциональной специфики отдельных поселений (Bar-Yosef, 1975; Коробков, 1978, с. 31).
Уже это многообразие орудийного репертуара свидетельствует о прогрессивном развитии оставивших Убейдию охотничьих групп. Отмечается также прекрасное знание ими камня и использование определенных его видов для изготовления орудий различного назначения. При этом за некоторыми видами приходилось отправляться в достаточно отдаленные места (Массон, 1986, с. 12).
Выше неоднократно подчеркивалась связь наиболее ранних комплексов Убейдии с поздним этапом олдувейской культуры и с восточноафриканским импульсом. Но и сама Убейдия и подобные ей памятники явились важнейшим импульсом возникновения и развития восточносредиземноморского варианта огромной раннепалеолитической культуры, распространившейся на целый ряд регионов Старого Света и получившей наименование ашельской. И хронологически эти памятники охватывают как финал олдувея, так и ранний ашель.
Как по общей своей ситуации, так и по значению для рассматриваемой тематики близко описанному памятнику раннеашельское поселение Латамна, открытое в Сирии, в верхней части долины Оронта (Clark, 1967, 1969). Остатки его концентрируются на участке грубо эллипсоидной формы длиной 19 м, шириной 12 м и площадью 228 кв. м, занимающем небольшое возвышение близ одного из рукавов (или стариц) Оронта. Участок был окружен группами крупных блоков известняка, несомненно, принесенных преднамеренно и ограждавших его. Это скорее всего жилой комплекс, своего рода искусственное жилище, хотя и не перекрытое. Оно могло служить базовым лагерем охотников и функционировало очень недолго, не более 1-2 сезонов. Показательны характер и распределение по площади находок. Крупные орудия - прежде всего бифасы - сконцентрированы в нескольких скоплениях, мелкие распространены по всей площади. Количественное соотношение между ними и отсутствие отходов производства доказывают, что бифасы изготовлены не на поселении, а принесены извне. Это, в свою очередь, позволило предполагать наличие у ашельского населения специализированных комплексов различного назначения, таких как охотничьи лагеря, мастерские для изготовления орудий, бытовые участки и пр. (Коробков, 1978, с. 104). С этим согласуется и состояние фаунистического материала: кости животных (гиппопотама, лани, газели, лошади и др.) немногочисленны и сильно раздроблены: разделка туш происходила, очевидно, вне лагеря, непосредственно на месте самой охоты.
Каменный инвентарь поселения представлен наряду с примитивно заостренными гальками более совершенными двусторонне обработанными ручными рубилами - многофункциональными орудиями для пиления, резания, скобления, рубки, а также топорами-кирками, зубчатыми резцами. Некоторые специфические формы рубил находят аналогии в Северной Африке - но уже в типично ашельских слоях. Немало сходных форм и с Убейдией (топоры-кирки и др.), что позволяет включить Латамну в общий круг раннего ашеля Средиземноморского региона. При этом Латамна заметно моложе Убейдии, что, при сохранении и развитии характерных черт в типологии орудий не противоречит отнесению обоих памятников к этому кругу.
В процессе формирования последнего ученые различают два компонента, связанных с двумя группами населения. Одна группа - местная, позднеолдувейская по культуре, постепенно развивавшаяся и лишь осваивавшая производство ранее неизвестного ей орудия: бифаса с рабочими краями по длинной оси заготовки. Другая группа, тоже близкая по происхождению к позднему олдувею, но развивавшаяся более быстрыми темпами, появляется в Убейдии внезапно, в уже сложившемся виде и зная производство бифасов. Генетически же эту группу связывают в большей мере не столько с Восточной, сколько с Северной Африкой. Появление этой группы и сочетание ее инноваций с индустрией местных коллективов обусловило развитие убейдийско-латамнской традиции ашеля, эволюционировавшей в Ближневосточном регионе несколько сотен тысяч лет (Коробков, 1978, с. 256 сл.).
Непрестанно возрастающее число ашельских памятников начиная с наиболее ранних и расширение их ареала свидетельствуют о весьма значительном масштабе заселения региона. Как отмечалось выше, ему, безусловно, принадлежала особая роль в формировании древнейшей ойкумены, что подтверждается огромной концентрацией здесь как археологических, так и палеоантропологических свидетельств. Уже древнейшие ашельские стойбища с позднеолдувейскими материалами, отдаленными от нас более чем на 1 миллион лет, известны ныне не только на основных путях, связующих Восточное Средиземноморье с Северной Африкой - в Приморской долине (Бордт Киннерит в Ливане, Хиллале в Сирии), долинах Иордана (Убейдия) и Оронта ("параашель" Шарии и Эр Растана между Хомсом и Хамой), но и значительно восточнее - на севере Сирийской пустыни (Эль Ко-ум) и в среднем течении Евфрата.
Особое значение имеют здесь исследования в районе Эль Коума. В южной его части найдены предельно примитивные, грубо оббитые кварцитовые орудия, предшествовавшие ашелю и позволяющие говорить о сохранявшей олдувейские традиции "галечной культуре". Ашель же представлен с самого его начала, отмеченного выше, вплоть до пережиточной его стадии ("180 тыс. лет до наших дней). Всего здесь зафиксировано 26 памятников ашельской эпохи. Из них особо информативным явилось исследованное в последние годы французскими, сирийскими и швейцарскими археологами местонахождение Надауйе Айн Аскар (Nadaouiyeh Am Askar (Le Tensorer et Muhesen, 1997). По ряду показателей оно является эталонным для всей огромной ближневосточной ашельской эпохи (кроме, может быть, самого начального ее периода, представленного в другом местонахождении этого же района - Мейра (Meihra). Основным археологическим ее показателем являются бифасы - каменные клиновидные, миндалевидные, овальные, округлые и пр. универсальные орудия, двусторон-не обработанные с помощью каменного же отбойника.
В Надауйе наличие стабильных водных источников и обильных выходов высококачественного кремня привлекало к себе древнейшего человека на протяжении свыше 400 тыс. лет. Здесь представлено 25 слоев его стоянок ашельской эпохи. Каждый из них связан с относительно коротким стабильным периодом: охотничьи группы приходили и уходили, следы их пребывания ограничивались каменными орудиями, отходами их производства, костями животных (диких эквидов, верблюдов, быков, газелей, носорогов и пр.). Слои сепаратны, но в целом они составляют весьма значительную толщу, превышающую 20 м. Слои позволили проследить эволюцию жизни, и прежде всего производственных традиций, в ашельскую эпоху, выделив пять ее фаз, охватывающих - вслед за ранним - средний и поздний ашель. Зафиксированы развитие традиционных и выработка новых технологических приемов. При производстве бифасов наряду с каменными отбойниками очень рано стали применяться деревянные и роговые отжимники, позволявшие снимать с поверхности тонкие сколы и придавать ее обработке высокое совершенство, а всему орудию - идеально симметричную форму. В этой связи исследователями этого замечательного памятника предложена весьма смелая гипотеза, согласно которой в производстве бифасов можно видеть глубинное сочетание прагматического, функционального начала с эстетическим, духовным (Le Tensorer et Muhesen, 1997, p. 44-45). Именно последнее вызывало интуитивное, не обусловленное функциональной необходимостью стремление к симметрии и тщательности обработки орудия. Более того, человек при производстве основного полифункционального орудия бессознательно антропоморфизировал изделие, придавал ему некоторые параметры собственного облика - контуры существа вертикального и симметричного. В этом плане, по мнению указанных исследователей, здесь можно говорить уже о зачатках искусства, но еще не искусства передачи определенного метафизического выражения, а лишь бессознательного отражения потребности в эстетизме моделируемого объекта.
Конечно, пока это лишь гипотеза, но гипотеза, касающаяся духовного компонента в производственной деятельности древнейших предков человека, что делает ее достаточно перспективной. И следует особо подчеркнуть, что имеются в виду прежде всего ранние этапы развития ашеля: сколь это ни парадоксально, но на позднем этапе бифасы из Надауйе представлены значительно более грубыми формами. Последнее свидетельствует о неравенстве развития конкретных коллективов, объединенных единой ашельской производственной традицией, но воплощавших ее на различном технологическом (а возможно, и духовном) уровне. Как уже отмечалось выше, слои, оставленные ими в Надауйе, сепаратны и отражают не единую линию эволюции, а прежде всего специфику развития таких коллективов, сменявших один другой в этом благодатном районе.
С ранним этапом ашеля связывается и уникальная палеоантропо-логическая находка, сделанная в слое Надауйе, датируемом 450-500 тыс. лет до нас. Это большой фрагмент черепа, лежавший in situ, в слое, чрезвычайно насыщенном костями газели и антилопы, совместно с бифасами и отходами их производства. По ряду основных показателей находка может быть отнесена к группе Homo erectus, весьма архаичной и распространенной как в Африке, так и в Юго-Восточной Азии (питекантроп). Значение этой находки трудно переоценить: впервые на Ближнем Востоке кость предка человека столь глубокой древности найдена в безусловной стратиграфической ситуации и столь же четком археологическом контексте. Тем самым верифицированы и некоторые предшествующие палеоантропо-логические находки, представленные весьма архаичными формами (фрагменты черепов того же Homo erectus из Хазории в долине Эзд-раэлона в Северной Палестине, уже упоминавшиеся фрагменты из Убейдии и др.), но не имевшие ни подобного контекста, ни стратиграфических показателей.
В целом же еще раз подчеркну, что, несмотря на олдувейские показатели, ашель явился временем подлинного заселения Сиро-Палестинского региона. Среди памятников этой бесконечно долгой эпохи выделяется ряд групп, обладающих уже определенным своеобразием и связанных с различными ландшафтными зонами (в Палестине рифтовая долина реки Иордан и Мертвого моря, горный район, прибрежная зона; в Сирии - западные районы, долина Оронта, Паль-мирский оазис и др.) и конкретными районами внутри них (Коробков, 1978). Естественно, культура эволюционировала, основные, традиционные ее особенности развивались, другие же возникали заново на среднем и позднем этапах ашеля. Наконец, появлялись и полностью новые группы иного происхождения. Главным показателем этих изменений оставались репертуар каменных и кремневых орудий и технология их производства. Они же определяли и специфику отдельных групп. Здесь обращают на себя внимание комплексы так называемого ябрудийского типа.
Они сформировались на базе одной из групп позднего ашеля, что прослежено ныне на материалах Надауйе. Но в отличие от основной ашельской традиции число бифасов в них резко падает. Основными же формами становятся орудия на массивных отщепах, прежде всего скребки, иногда искривленные, с характерной ретушью, названной scalariformes. 350 тыс. лет назад такая индустрия, получившая наименование от пещеры Ябруд, исследованной в 80 км к северу от Дамаска, стала распространяться в Сирии, Палестине, Ливане, сосуществуя с поздним ашелем и перемежаясь с ним, что приводило к созданию гибридных - ашело-ябрудийских - комплексов. В них известны и палеоантропологические находки, такие как весьма архаичный "Галилейский череп" из пещеры Зуттиех (Turville-Petre, 1927; Keith, 1931).
Следующим шагом в переходе к пластинчатой технике обработки кремня явилась так называемая хуммалийская индустрия, последовавшая непосредственно за ябрудийской и развивавшаяся с 250 тыс. до 170 тыс. лет до нас (Le Tensorer et Muhesen, 1997, с. 17). Она представлена прежде всего длинными узкими пластинами и остроконечниками, скалывавшимися с кремневых ядрищ. Рабочие края пластин заострялись тонкой и искусной ретушью. Так изготавливались ножи, скребки, резцы, сверла и прочие орудия, репертуар которых заметно возрос. И эта индустрия, впервые зафиксированная в том же оазисе Эль Коум в Сирии, распространилась от Средиземноморья до Ирака. Она явилась важным звеном эволюции, приведшей к возникновению прогрессивной техники Леваллуа, при которой обрабатывалось со всех сторон и само ядрище (нуклеус), что заметно повышало совершенство и рабочие качества скалывавшихся с него пластин. Но эта техника развилась в основном уже в среднем палеолите.
Возвращаясь же к прогрессивным изменениям ашельской эпохи, отмечу, что они отнюдь не ограничивались технологией обработки кремня. Со среднего ашеля началось заселение пещер и гротов. Многократно повторявшееся, приводившее к появлению в одних и тех же пещерах самых различных человеческих групп, оно обусловливало накопление в них огромного числа наслоений, общая толща которых достигала, например, в пещере Умм Катафа в Иудейской пустыне 12 м, а в пещере Табун в системе хребта Кармел - 24 м. Если на архаических ступенях ашеля не зафиксировано никаких следов обустройства жилого пространства, то в Латамне оно четко представлено в виде каменного ограждения, что уже отмечалось выше. Возникает целый ряд типов стоянок (в пещерах, гротах, на открытых пространствах у водных источников и др.) различной длительности существования, различного назначения (базовые, временные). На финальном этапе эпохи появляются очаги: ранее предполагается знакомство с огнем при отсутствии навыков его получения.
Резюмируя все это, можно лишь повторить, что Сиро-Палестинскому региону принадлежала особо значительная роль в формировании и распространении самых далеких наших предков. Почти миллионный период раннего (нижнего) палеолита он оставался безусловным центром всей Ближневосточной ойкумены. Показать это и было целью настоящей главы. Поэтому на последующих этапах развития палеолита Сиро-Палестины я остановлюсь лишь предельно кратко.
Можно уверенно говорить о ключевой роли этого региона и для следующей длительной эпохи - среднего палеолита. Согласно последним исследованиям, она длилась с 170 тыс. до 45 тыс. лет до наших дней (Le Tensorer et Muhesen, p. 18). Эпоха эта получила условное наименование мустьерской (по первым находкам в Ле Мустье во Франции), хотя охватывала она огромные территории Африки, Азии и Европы и представлена целым рядом своеобразных археологических общностей. Объединяющим фактором, как и в предшествующую эпоху, стали новая технология производства кремневых и прочих каменных орудий и появление новых, более совершенных и дифференцированных их форм (рис. 2.4). Получила высокое развитие и широкое распространение уже упоминавшаяся техника Леваллуа (в силу этого в рассматриваемом регионе эпоху именуют ле-валлуазско-мустьерской), уходящая корнями в финальный ашель.
Она заметно усовершенствовалась. С дисковидных, двусторонне обработанных нуклеусов скалывались теперь отщепы правильных форм, позволявшие при дальнейшей обработке получать самые разнообразные орудия, репертуар которых резко возрос: насчитывается до 60 их разновидностей. Наиболее характерны многообразные скребки и остроконечники (рис. 2.5). Часть последних могла употребляться в качестве наконечников копий и дротиков. С охотой были связаны и многие скребки: ими обрабатывали шкуры убитых животных. Для разделки туш и древообделочных работ предназначались многочисленные ножи, резцы, зубчатые орудия, пластины, наконец, бифасы, по очертаниям напоминающие ашельские рубила, но выполненные в технике Леваллуа, небольших размеров, с ретушью по рабочим краям. Все более четко выделяются локальные варианты леваллуазско-мустьерской культуры, свидетельствуя о выработке различными группами населения собственных традиций, определявших специфику как производственных приемов, так и репертуара форм каменных орудий.
В эту эпоху прогрессирует обустройство жилого пространства: значительно четче выделяются жилища, очаги, ограды и пр. Сосуществуют оба вида стоянок - открытые, где можно уже предполагать наличие легких искусственных жилищ, и пещерные. При этом заселение пещер активизируется. Слои внутри них лучше сохраняются, достигают весьма значительных размеров и отличаются особой информативностью. Крайне важны здесь относительно многочисленные останки самих людей, найденные как внутри пещер - в пределах стоянок, - так и на специальных участках перед ними, что позволяет говорить о древнейших в человеческой истории некрополях. Наиболее значительны в этом аспекте находки пещерных стоянок Кафзех близ Назарета (Neuville, 1951; Vandermeersch, 1972; Коробков, 1978, с. 67-73), Табун и Схул в горном массиве Кармел (Garrod, Bate,1937; Коробков, 1978, с. 47-61). Прежде всего отмечу, что эти находки, как и материалы ряда прочих местонахождений Палестины и Сирии, документируют смену архантропов (Homo erectus) палеоантропами (неандертальцами), знаменовавшими более высокую ступень развития наших далеких предков. Ряд морфологических показателей позволяет говорить о том, что развитие это в значительной мере касалось мозга - тех частей его, с которыми связаны трудовая деятельность, устная речь, абстрактное мышление (Массон, 1986, с. 15). Это находится в прямой связи с отмеченным выше прогрессом в трудовой деятельности палеоантропов, в первую очередь в технике производства каменных орудий, в обустройстве поселков, в организации охоты, получившей специализированный характер у различных групп, в выработке у последних локального своеобразия материальной культуры. Последнее все более возрастало, обусловив выделение не менее семи локальных вариантов леваллуазско-мустьерской культуры.
Но еще более важны свидетельства прогресса духовного. Выше уже отмечено появление древнейших некрополей, расположенных вплотную к стоянкам, в пределах которых также встречены человеческие останки. Преднамеренность захоронений в обоих случаях безусловна. Это четко документируется наличием могильных ям и, главное, выработкой обрядовых и ритуальных элементов, варьирующихся у конкретных групп. Так, некрополь из восьми захоронений открыт при входе в грот Кафзех. Они совершены в ямах, стенки одной из них укреплены каменными плитами; в другом случае плита перекрывала ступни самого погребенного. Скелеты лежали в скорченной позе на правом боку лицом к входу в грот. В двух случаях зафиксированы парные захоронения женщины и ребенка, пол под которыми был намеренно выровнен. При крупном и массивном мужском скелете найдены известняковый блок со следами использования, кусочки красной охры и два кремневых орудия. В погребении десятилетнего ребенка поверх скрещенных на груди рук были положены часть черепа газели с рогами, кость лани, яйцо страуса (возможно, печеное) и кусочки красной охры, десятки тысячелетий сопровождавшей погребения, символизируя огонь, кровь, очищение, возрождение. И. И. Коробков имел все основания писать: "Все это говорит в пользу того, что обитатели Кафзеха пытались уже как-то осмыслить уход в небытие отдельных членов группы. А это - явное свидетельство существования у мустьерских обитателей Ближнего Востока интенсивной духовной жизни и хорошо развитой способности абстрагироваться и осмыслять происшедшее, возможности эстетического восприятия внешнего мира" (1978, с. 72). Последнее автор справедливо связывает с открытым в Северном Ираке погребением неандертальца, останки которого были покрыты цветами.
Значительное число палеоантропологических останков обнаружено в пещерах Табун и Схул - только в последнем найдено 10 полных или почти полных скелетов и 10 отдельных человеческих костей и их обломков. Они располагались и при выходе из пещеры, и в глубине ее, в различных слоях, что обусловливает как антропологические, так и обрядовые различия между погребениями. Целый ряд скелетов и отельных костей отмечен заметными, иногда контрастирующими морфологическими особенностями. Скелеты лежали в могильных ямах и без них - на поверхности или в естественных углублениях, вытянуто на спине или скорченно на боку, один раз - на коленях. Они связаны с различными комплексами кремневых орудий. Но преднамеренность захоронений при выработанных уже ритуалах и здесь безусловна. То же следует сказать и о человеческих останках из Табуна, прежде всего о полностью сохранившемся здесь скелете женщины (Коробков, 1978, с. 57). Вообще же табунская группа костных остатков более единообразна, чем в Схуле: она свидетельствует об очень длительном гомогенном развитии населения пещеры.
В целом И. И. Коробков приходит к выводу "о периодическом посещении района Кармела разными группами палеолитического населения Сирии и Палестины. Скорее всего, это было связано с миграцией фауны, так как в периоды регрессии и трансгрессии моря равнина перед пещерами Кармела представляла собой совершенно различные ландшафтные зоны" (Там же). И в ряде групп, а вполне возможно, и во всех этих группах уже фиксируются преднамеренные захоронения и связанные с ними обряды и ритуалы, что свидетельствует о явном прогрессе духовной культуры и развитии достаточно сложных идеологических представлений.
И еще одно важное заключение, обусловленное палеоантропологическими находками среднего палеолита Палестины и Сирии. Находки эти не единообразны. Морфологические показатели, характерные для неандертальца, выражены у них отнюдь не в равной мере. Некоторые же скелеты и в Кафзехе и в Схуле вообще ближе не к неандертальцу, а к человеку современного типа (Homo sapiens). Появление такого "сапиентного" населения некоторые исследователи связывают с распространением леваллуазской техники, что подтверждается и сирийскими материалами (Le Tensorer et Muhesen, 1997, p. 17). В целом же население Сиро-Палестинского региона в мустьерскую эпоху не однородно и не едино в генетическом аспекте. Локальные его группы специфичны и по морфологическим, и по обрядовым, и по культурным признакам. "Вместе с тем нет жесткой связи между морфологической развитостью отдельных типов неандертальцев и совершенством изготовлявшихся ими орудий. Нередко консервативные приемы обработки камня отмечаются даже у групп людей, ближе стоящих к современному человеку, чем к собственно неандертальцу" (Массон, 1986, с. 15).
К концу среднего палеолита наши древнейшие предки прошли бесконечно длительный путь прогрессивного развития. Это коснулось и самой человеческой природы, и производственной деятельности (рис. 2.6, 2.7), и духовной жизни. Еще более многообразные и сложные формы процесс развития принял в эпоху верхнего палеолита, длившуюся с 45 тыс. до 14 тыс. лет до наших дней. Прежде всего ее ознаменовало завершение формирования человека современного типа - неоантропа (Homo sapiens), сменившего неандертальцев по всему региону. В сфере производства орудий отмечается значительный прогресс. Исходным для него становится обработанный призматический нуклеус, с которого скалывались узкие пластины с острыми прямыми краями. Фактически это уже были готовые орудия. Но для дальнейшего совершенствования изделий стала применяться так называемая отжимная ретушь, производимая палочкой или костью и отличавшаяся высокой эффективностью. Так, в частности, обрабатывались наконечники метательного оружия - копий и дротиков. Широкое распространение получают вкладышевые орудия: составленные из отдельных кремневых пластин лезвия вставлялись в роговую, деревянную или глиняную основу. Усложнение хозяйства и новые технические возможности вызвали резкий рост специализации орудий: только из кремня их изготовляется свыше 100 видов. Многообразные скребки и резцы включали теперь значительное число специальных орудий для обработки дерева и кости. Появляются первые микролиты - миниатюрные пластины геометрических - прямоугольных, косоугольных, трапециевидных, а позднее и сегменто-видных - форм. Вначале - на среднем этапе эпохи - они единичны, далее количество их быстро возрастает. Предназначались же они для составных лезвий как метательного оружия, так и ножей, в том числе жатвенных.
Наряду с общими эпохальными показателями и выделением ряда ступеней их эволюции фиксируется еще большее, чем в предшествующую эпоху, число локальных индустрии, их сочетаний, гибридных форм. Это документирует многообразие путей развития верхнепалеолитических культур Сиро-Палестинского региона и различие самих исходных компонентов их формирования. Если в начале эпохи в ряде локальных комплексов сохраняются реминисценции мустьерских традиций, например в пещере Эль Вад (Garrod, Bate, 1937) слой F, то на последующих фазах развития их полностью сменяют различные формы собственно верхнепалеолитической индустрии, часть из которых кратко упомянута выше. Для средних и поздних фаз эпохи особенно характерны комплексы пещеры Кебара в ущелье Мугарет эль-Вад (Garrod, 1954; Stekelis, 1942). Они и целый ряд подобных им памятников дали основание для выделения кебаранской культуры финала верхнего палеолита, относящейся к XX-XIII тыс. до наших дней и отмеченной весьма серьезными сдвигами как в каменной индустрии, так и в общей системе хозяйства и образе жизни населения региона.
Особо следует подчеркнуть, что среди главных факторов, определивших эти сдвиги, наряду со всесторонним развитием человеческих коллективов, должны быть названы существенные климатические изменения. Основной тенденцией природных условий периода кебаранской культуры было потепление и повлажнение, хотя временами она и нарушалась рецидивами холода и сухости. Тенденция эта обусловила расширение зоны дубово-фисташковой лесостепи, чему сопутствовало распространение съедобных растений, прежде всего диких злаков и зернобобовых в Сиро-Палестинском регионе на лесостепных участках равнин, в долинах и на невысоких всхолмлениях (Шнирельман, 1989, с. 35).
Таков был природный фон развития кебаранской культуры. Охота и собирательство сохраняли ведущую роль в экономике ее создателей. Но и роль растительной пищи в их рационе заметно возрастала, а собирательство соответственно принимало специализированный, целенаправленный характер. Резко сократилось число пещерных стоянок. Поселения располагались теперь на открытых местах. Они оставлены малочисленными группами, занимают 15-25 кв. м и в большинстве случаев носят кратковременный характер: основная часть населения сохраняла бродячий образ жизни. Но в отдельных случаях размеры стоянок значительно больше - до 400 кв. м - и долговременнее. Последнее документируется наличием искусственных жилищ - полуземлянок овальной или круглой формы со стенами, укрепленными известняковыми блоками. Они открыты на ряде разновременных кебаранских стоянок вблизи Тивериадского озера (Эйн Гев и др.) и знаменуют начало древнейшего домостроительства и "формирование сезонного хозяйственного цикла, в течение которого люди часть времени проводили на стационарных стоянках, куда они из года в год регулярно возвращались" (Шнирельман, 1989, с. 36). Это, очевидно, было обусловлено сезонами сбора и обработки диких съедобных растений, особое внимание к которым документировано резко возрастающим числом микролитических вкладышей (Bar-Yosef, 1975; Martin, Bar-Yosef, 1979; Массон, 1986, с. 20) и появлением древнейших на Ближнем Востоке жатвенных ножей, базальтовых пестов и ступ для растирания.
Распространившись на позднем своем этапе по всему Сиро-Палестинскому региону, кебаранская культура явилась далеким предвестником принципиальных сдвигов в образе жизни (начиная с оседлости) и стратегии добывания пищи, связанных уже с последующими эпохами мезолита и раннего неолита.
ГЛАВА 3. ДРЕВНЕЙШИЕ ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЫ ПАЛЕСТИНЫ. ФЕНОМЕН ИЕРИХОНА
Святой земле принадлежит особая роль как в духовной жизни человеческого рода, так и в материальных и культурных свершениях на самых различных - но всегда ключевых - этапах его древнейшей истории. Один из них охватил, согласно данным радиокарбонного анализа (в некалиброванном их значении), XI-IX тыс. до Р. X. и был ознаменован крупнейшими сдвигами во всех областях человеческого существования. После сотен тысячелетий безраздельного господства так называемой присваивающей экономики - охоты, собирательства и рыболовства, то есть использования даров природы и полной от них зависимости, человек перешел к экономике производящей - земледелию и скотоводству, принципиально изменившим все формы его жизни, его мировосприятие, возможности и потребности, перспективы и направления развития. Процесс этот, получивший в науке наименование "неолитической революции", возник в ряде самостоятельных первичных центров и обусловлен целым комплексом взаимосвязанных явлений духовного и материального порядка, явившихся результатом многотысячелетнего человеческого опыта, накопленного на многотрудном пути предшествующего развития. Сами же эти центры могли сложиться лишь в областях естественного распространения диких предков растений (прежде всего злаковых) и животных, доместицированных человеком в ходе отмеченного процесса. Число первичных центров крайне ограниченно. Впервые выделивший их великий русский биолог академик Н. И. Вавилов в пределах как Старого, так и Нового Света обосновал наличие семи центров (Вавилов, 1967): средиземноморского, юго-западноазиатского, южноазиатского, восточноазиатского, эфиопского, центральноамериканского и андийского. В последующие десятилетия всесторонний анализ огромных новых материалов подтвердил основные положения учения Вавилова, внеся в него некоторые коррективы (Шнирельман, 1989).
Один из наиболее значительных, а хронологически и наиболее ранних земледельческих очагов возник на грани средиземноморского и югозападноазиатского вавиловских центров. Он охватил предгорные районы Ближнего Востока, от северных пределов пустыни Негев в Юго-Восточном Средиземноморье до Южной Турции на севере, Загросского горного массива, востока Месопотамии и долин Юго-Западного Ирана на востоке. Эта причудливо изогнутая, как бы серпообразная зона, отмеченная значительной концентрацией некоторых видов диких пшеницы и ячменя, получила наименование "плодородного полумесяца". Палестина полностью входила в его состав. Более того, она, как и прилегающие к ней районы Сирии, по ряду важнейших показателей опережала прочие области "полумесяца". Именно здесь еще накануне доместикации злаков и первых опытов приручения животных появились древнейшие в Леванте оседлые поселения. Здесь получила развитие традиция домостроительства, зачатки которой мы отмечали в предшествующей главе для верхнепалеолитической кебаранской культуры. Здесь фиксируются далекие предпосылки формирования специфического комплекса орудий, предназначенных для сбора и обработки съедобных растений. Палеоботанические находки позволяют говорить о регулярных сборах последних, прежде всего диких злаков, которые занимали уже заметное место в системе питания населения Сиро-Палестинского региона. Здесь появляются определенные свидетельства развития и духовной жизни, культов, религиозных представлений.
Наиболее четкое представление об этих прогрессивных сдвигах дает натуфийская археологическая культура, сложившаяся в мезолите (среднем каменном веке) - в XIII тыс. до Р. X. - и развивавшаяся до начала неолита (позднего каменного века) - X тыс. до Р. X. (Garrod, 1931; Neuville, 1951). Широко распространившись, особенно на позднем своем этапе, она охватила значительную территорию от Среднего Ливана на севере до Хелуана (Египет) на юге, средиземноморского побережья на западе, Заиорданья и Среднего Евфрата на востоке. Объединенные рядом общих признаков, памятники ее представлены как остатками поселков, так и погребениями, составлявшими иногда целые некрополи.
Поселения делятся на пещерные, продолжавшие древнейшую традицию (Мугарет эль-Вад, Мугарет Кабара и др. - главным образом в горном массиве Кармел), и открытые, ставшие уже достаточно многочисленными. В наиболее долговременных пещерных стоянках наличие последовательных уровней полов и эволюция форм орудий позволяют выделить ранние и поздние слои, соответствующие различным этапам развития культуры. Открытые стоянки многообразны, они отличаются размерами, толщиной и информативностью слоев, длительностью заселения, организацией жилого пространства. Они колеблются от небольших сезонных стоянок до крупных долговременных поселений площадью 3 тыс. и более кв. м (Mellaart, 1975, р. 46). Последние состояли из круглых и овальных полуземлянок с укрепленной каменными плитами подземной частью и столбовой конструкцией на поверхности земли. Конструкция, оплетенная ветвями и обмазанная глиной, поддерживала камышовую кровлю. На позднем этапе строились и полностью наземные дома тех же форм и конструкции: с каменными, обмазанными глиной стенами, камышовой, также обмазанной глиной кровлей, крепящими ее столбами, а иногда и каменной вымосткой пола (рис. 3.2). На полах расчищены открытые очаги. Это уже хорошо выработанная форма искусственных жилищ. Подобные дома в ряде случаев составляли значительные группы, включавшие десятки и даже сотни построек. Виднейший французский специалист по ранним ступеням развития Ближнего Востока Ж. Ковэн видит в них зародышевую форму деревни (Cauvin, 1996, р. 34). И самые ранние из таких "деревень" открыты в долине Иордана (Айн-Маллаха, Эйнан), в прибрежной Палестине (Эль Вад, Нахал Орен, Хайоним, Кармел), в Северном Негеве (Рош Зин, Рош Хореша), в Заиорданье (Бейда), севернее - на Среднем Евфрате (Мюрейбит). В отдельных случаях искусственные жилища сочетались с естественными гротами (Бейда в Иордании). В Эйнане число домов превышало 50, стены полуземлянок сохранились на 1,2 м, а население приближалось к 300 жителям.
Погребения натуфийцев совершались в самих поселках: в пещерах или под ними, под полами домов или рядом с ними. Древнейшие могилы коллективные, с резко скорченными костяками, более поздние - индивидуальные и костяки менее скорченны. Степень богатства сопутствующего инвентаря позволяет уже говорить об отражении социальных различий погребенных. В коллективных погребениях обычно один из костяков сопровождается богатым набором украшений (браслетов, подвесок, ожерелий, диадем из раковин, кости, зубов животных), что заметно выделяет его из числа прочих. Особое внимание уделяется черепам: в ряде случаев они отчленяются, хоронятся отдельно, украшаются сложными диадемами из веерообразных многорядных групп раковин Dentalia. Это наиболее древнее проявление почитания черепов, связанного, очевидно, с культом предков и зафиксированного на целом ряде последующих этапов культурной истории Сиро-Палестинского региона. Некоторые виды раковин привезены за сотни километров, документируя наличие и активность далеких контактов натуфийцев. Погребения сопровождались уже достаточно сложными ритуальными действиями: в Мугарет эль-Вад с группой погребений связаны специальная стена, каменные вымостки, ряд бассейнов. В Акр эль-Ахмаре погребальная яма оштукатурена, а на перекрытии сооружен круг из камней.
Кремневая индустрия натуфийцев микролитическая. Наиболее характерны сегментовидные вкладыши: возможно, из них составлялись наконечники тростниковых стрел, что документирует появление лука. Распространены различные сверла и, главное, многочисленные лезвия-вкладыши для жатвенных ножей или серпов, вставлявшиеся в роговые, костяные или деревянные основы (рис. 3.5). Последние - особенно костяные и роговые - тщательно обрабатывались, иногда концы их рукоятей украшались резными головками животных, главным образом оленят (рис. 3.6: 1-3, 5). Назначение таких орудий дискуссионно. В ряде случаев доказано (по следам сработанности на лезвиях), что ими срезали тростник для циновок, корзин и строительства. Но есть и экземпляры, которыми срезали злаки, что также доказано соответствующими следами. При этом следует подчеркнуть, что дикие злаки, распространение которых в Сиро-Палестинском регионе уже отмечалось выше, с помощью подобных серпов собирать нельзя: колос их слишком ломок, а зерно рассыпалось бы в процессе жатвы. Эти признаки заметно меняются в процессе культивации. Поэтому высказывались предположения, что именно с первыми опытами земледельческой практики можно связывать некоторые экземпляры указанных орудий. Это подкреплялось и эволюцией жатвенных ножей - от прямых к изогнутым, а также наличием среди каменных орудий мотыжек для разрыхления земли, пестов, ступ, терочников.
Очень соблазнительно связать подобные изделия с выработкой первых, еще очень далеких, предпосылок создания земледельческих орудий. Но значение их не следует преувеличивать. Хозяйство жителей натуфийских поселков оставалось присваивающим: никаких признаков ни доместицированных растений, ни прирученных животных пока нет. Основным объектом охоты была газель, попытки приручения которой не привели к сколько-нибудь значительным результатам и в более поздние периоды. Ж. Ковэн отмечает, что "собирательство злаков" не может считаться определяющим признаком натуфийской культуры. Ее экономика характеризуется "широким спектром" использования природных ресурсов. Состав последних изменчив: он колебался в зависимости от климатических, ландшафтных, температурных, водных условий. Соответственно, в питании человека на разных этапах доминировали различные виды диких растений и животных. И те, которые впоследствии были доместицированы, количественно отнюдь не превосходят прочие, а часто и значительно им уступают. Нет оснований говорить и о "типично земледельческом" характере орудийного комплекса натуфийцев. Как уже отмечалось, фиксированы лишь далекие его предпосылки. Первоначальное назначение ряда орудий этого комплекса не связано с земледелием. Так называемые каменные мотыги после изучения следов их использования оказались орудиями древообработки, серпами жали не только злаковые, более того, - не только съедобные растения, но и тростник для циновок, корзин и строительства, на растиральных досках и в ступах могли дробиться вообще не только пищевые продукты, но и различные материалы, например известняковые породы и красители (охра).
Ж. Ковэн видит значение и оригинальность натуфийского феномена прежде всего в тенденции образования оседлых поселков, прадеревень, что, по его словам, явилось важной стадией на пути человека к все более прочным группировкам. Последние же предполагают совершенствование социальной структуры, способствовавшее в дальнейшем принципиальным экономическим, социальным, мировоззренческим и культурным сдвигам, знаменовавшим "неолитическую революцию" (Cauvin, 1994, р. 37-39).
Но в то же время нельзя и недооценивать свидетельства о несомненном, а в ряде случаев и достаточно регулярном использовании создателями натуфийской культуры диких злаков. Пусть это были лишь далекие предпосылки начала их культивации, как отмеченные натуфийские орудия - отдаленные предшественники специализированного земледельческого орудийного комплекса. Игнорировать это абсолютно неправомерно. Здесь чрезвычайно важен самый факт все возрастающего интереса человека к зерну, длительного накопления опыта наблюдений за ним, использования его и, я бы сказал, общения с ним. Последствия их были весьма многообразны и отнюдь не ограничивались прагматическим характером. Правда, и он был достаточно существен и, безусловно, лег в основу выработки методов культивации. И до ее начала в районах "плодородного полумесяца" весьма значительная продуктивность сбора диких злаков в строго фиксированные сезоны доказана серией специальных экспериментов (Harlan, 1967). Не менее важны последствия "общения" со злаками в духовной, мировоззренческой, религиозной сфере. Ныне известны многочисленные и весьма яркие свидетельства роли зерна и связанных с его обработкой орудий в культовых действиях натуфийцев, в их обрядовой символике (Зубов, 1997, с. 100-101). Специальные зерновые ямы найдены в натуфийском святилище Иерихона вместе со ступками и пестами. В одном из домов натуфийского же поселения Эйнан зернотерки и песты воспроизводили контур человеческой фигуры. Неоднократно подобные орудия, как и само зерно, оказывались связанными с погребальными ритуалами. Исследователи подчеркивают, что все подобные находки сделаны в слоях, предшествовавших культивации и началу регулярного земледелия. Наличие же их в святилищах и на местах ритуальных действий обусловило выдвижение А. Б. Зубовым гипотезы, согласно которой не изменения в основе экономической системы привели к переменам в духовной среде, сознании и мировосприятии людей, а, напротив, сакральный фактор, ритуальное взаимодействие человека с растительным миром и новый характер его осмысления в значительной мере определили принципиальные изменения в хозяйстве и саму его стратегию. "Люди стали использовать зерно в религиозных обрядах за одно, а то и за два тысячелетия до начала регулярного земледелия, - пишет А. Б. Зубов, - и практически одновременно с фиксируемым археологически сбором дикорастущих злаков. Складывается впечатление, что зерно, мука, выпечной хлеб сначала были элементами ритуала и постепенно проникли в профанную, обыденную сферу жизни" (Там же). И далее: "Зерно... очень емкий символ смерти и воскресения, возрождения. Падая в землю, умирая и разлагаясь в ней, оно дает росток, колос и множество новых семян. Древние могли усмотреть в этом и индивидуальную победу над смертью и родовое ее преодоление. Человек умирает, но он оставляет потомков, род, которые после него будут жить на земле, и он, умерший, будет жить в них, как в колосе пшеницы живет то зернышко, из которого пророс колос... Собирая дикорастущие злаки, растирая их зерна в муку, выпекая хлебы и вкушая их, наши древние предки соединяли себя с "родом отцов своих" и их, "отцов", с собой, через стихию все принимающей и все возрождающей земли" (Там же).
Эта оригинальная и интересная гипотеза, безусловно, заслуживает внимания наряду с развивавшимися ранее альтернативными построениями, в которых во главу угла ставились открытия в области технологии и общественно-экономические инновации, получавшие отражение в системе религиозных смыслов и ценностей. А. Б. Зубов приводит здесь слова Мирчи Элиаде о необходимости учета религиозного "эха" значительнейших открытий неолита, в том числе и земледелия (Там же; Eliade, 1978, р. 40-41). Соотношение этих в известной мере противостоящих, но в то же время единонаправленных теорий требует дальнейшего изучения с накоплением и анализом новых свидетельств. Плодотворность такой разработки не вызывает сомнения. Что же касается автора этих строк, то он, резервируя пока заключение о первоначальном импульсе, ограничится здесь утверждением о неразрывности и взаимостимуляции обоих факторов - духовного и материального. Это в полной мере относится и к предыстории, и к самому ходу "неолитической революции": земледельческая практика и земледельческая идеология возникали и развивались в постоянной взаимосвязи - нога в ногу. Что же касается Палестины, то особое богатство ее дикими злаками обусловило весьма раннее возникновение обоих факторов и прочно отложилось в памяти поколений. "Ибо Господь, Бог твой, - читаем мы в Библии, - ведет тебя в землю, в которой без скудости будешь есть хлеб твой и ни в чем не будешь иметь недостатка..." (Втор 8:7, 9).
Весьма характерно, что одновременно с началом регулярных сборов дикорастущих злаков и наблюдений человека над их особенностями началось сложение культа женского божества, богини-матери, "той, которая рождает плоды земли". Этот специфически земледельческий культ проходит через верования и идеологию развитых оседлых древнейших обществ на протяжении тысячелетий. Его отражением явились и египетская Изида, и малоазийская Кибела, и Деметра в Элладе, и карфагенская Танит, и сидонская Астарта и многие другие (Мень, 1991, II, с. 20). Корни же его уходят в позднюю фазу натуфийской культуры, выделенную Ж. Ковэном в особый хайонимский период (Cauvin, 1994, р. 41). Считая этот период еще доземледельческим, он вместе с тем связывает с ним так называемую революцию символов: смену зооморфизма, доминировавшего в предшествующем, в том числе и в ранненатуфийском, искусстве, антропоморфизмом, и прежде всего галечными, а далее и глиняными женскими изображениями с подчеркнутыми признаками пола. Такие статуэтки известны в ряде районов натуфийского ареала: в Прибрежной долине (Нахал Орен), в долине Иордана (Эйн Хиям), на Среднем Евфрате (Мюрейбит). Находки их документируют зарождение отмеченного культа, господствовавшего в Сиро-Палестинском регионе вплоть до возникновения мужского монотеизма Израиля (Cauvin, 1996). Они быстро распространяются (во многих случаях сочетаясь с изображениями бовидов), вырабатываются определенные их стереотипы. Преобладая в новой складывающейся культовой системе, они по смысловой нагрузке резко отличны от "палеолитических венер" - изображений прародительниц рода, хорошо известных уже в евразийском верхнем палеолите. Последние были связаны с родовыми представлениями о своем (и только своем) продолжении и умножении. Ныне же речь идет уже о "всеобщности" идеи, объединяющей начала плодородия, материнства, бессмертия, власти над животным миром (характерны в этом аспекте найденные в несколько более поздних памятниках изображения женщины на троне, поддерживаемом леопардами).
Появились и постройки специального, скорее всего культового, назначения. Так, в поселке Рош Зин одно крупное здание явно выделялось и размерами, и необычностью интерьера: внутри него найдены монолитная известняковая колонна, ритуальный тайник и скорлупа страусовых яиц с процарапанными узорами. И здесь колонна может рассматриваться как древнейшее свидетельство культа камней, игравшего столь значительную роль в духовной жизни Ближнего Востока на протяжении многих тысячелетий.
Материалы натуфийских памятников дают основание говорить о заметных сдвигах и в организации самих человеческих коллективов, в их социальной структуре. Появляются крупные, связанные близкородственными отношениями общины, а внутри них - определенная социальная дифференциация. Это подчеркивается и спецификой планировки поселков с тесно стоящими, даже сочлененными домами, и выделением культовых сооружений, и особенностями погребений (Wright, 1978; Шнирельман, 1989, с. 43).
Еще раз подчеркну, что в рассматриваемую эпоху важнейших изменений в человеческой истории, в эпоху формирования древнейших ее культурных очагов, Палестине и всему Сиро-Палестинскому региону принадлежит особая роль и в экономическом, и в социальном, и в духовном развитии. Значение этого фактора в древнейшей истории человечества трудно переоценить. Вместе с аналогичными сдвигами в смежных, экологически близких областях Ближнего Востока он оказал решающее воздействие на исторические и культурные судьбы огромных территорий и целого ряда последующих эпох. Вопрос о приоритете духовных или материальных импульсов рассматриваемых процессов остается остро дискуссионным. Вполне вероятно, что конкретные составлявшие их феномены (оседлость, домостроительство, добыча средств существования, репертуар орудий и эволюция технологии, искусство и религиозные представления) развивались своими путями еще в доземледельческий период, не меняя общей стратегии присваивающей экономики (Cauvin, 1978). И только их "воссоединение", создание единой взаимообусловленной системы знаменовало "неолитическую революцию": переход к производящим формам хозяйства - прежде всего к земледелию, коренным образом изменившим как названную стратегию, так и все стороны и условия человеческой жизни. Здесь нет возможности развернуть и детально обосновать этот тезис. Ограничусь лишь его постулированием. И отмечу, что ряд ученых сопоставляли "неолитическую революцию" по ее воздействию на историю с самим фактом выделения человека из животного мира (Ламберг-Кардовский, Саб-лов, 1992). Последствия ее были воистину революционны, резко изменив и формы, и содержание, и темпы всего дальнейшего развития. И, быть может, наиболее показательным и ярким свидетельством этого явился поселок, неожиданно монументальные остатки которого открыты в глубинных слоях огромного холма Телль эс-Султан в правобережье Иордана (рис. 3.9).
Площадь этого холма 4,05 га, а высота 21,5 м. Вся толща состоит из остатков поселений и некрополей самых различных эпох. Наличие непересыхающих источников обусловило возможность поразительно длительного и практически беспрерывного заселения холма. Во второй половине II тыс. до Р. X. здесь был сильно укрепленный ханаанейский город Иерихон ("благоухание, город Луны"), павший после семидневной осады под ударами воинов Иисуса Навина, от криков которых рухнули городские стены (Нав 6:1-19). Потом город неоднократно возрождался и разрушался вновь, дожив под своим именем до наших дней. Условно оно переносится и на предшествующие библейскому Иерихону города и поселки, остатки которых образовали Телль эс-Султан.
Особая перспективность исследования этого памятника стала ясна после первых же раскопок его австро-германской экспедицией Е. Зеллина и К. Ватцингера в 1907-1909 гг.003 Далее его изучение вели английские археологи. В 1930-1936 гг. Д. Гарстанг впервые достиг древнейших слоев холма. Самые же результативные исследования, превратившие Иерихон в одно из значительнейших археологических открытий XX в., были проведены в 1952-1958 гг. К. Кеньон. В основании холма открыто стоявшее у источника прямоугольное сооружение 6,5x3,5 м, огражденное стенами из камней и столбов. Платформа, составлявшая его основание, тщательно очищена. Вертикальные отверстия в камнях предназначались, очевидно, для высоких шестов, может быть, для крепления флагов или каких-то символов. Предполагается, что сооружение исполняло функции святилища. Материал же внутри него типично натуфийский, относящийся к XI-Х тыс. до Р. X. Если начинать историю Иерихона с этого святилища, то общая ее длительность превысит 11 тыс. лет... Хронологически близок святилищу почти четырехметровый слой со следами легких хижин, в котором исследовательница видит остатки сезонных лагерей бродячих охотников. Они также сохраняли натуфийские производственные традиции, прежде всего в кремневом инвентаре. К. Кеньон именует этот слой протонеолитическим. Выше же картина резко и неожиданно меняется. Следы хижин были перекрыты огромным слоем с остатками весьма совершенных каменных и глиняных сооружений. Исследовательница отнесла их к финальному периоду каменного века - неолиту. Раньше основным критерием начала неолита считалось появление керамики - обожженных глиняных сосудов. В рассматриваемом слое Иерихона их еще не было. К. Кеньон предложила для него и подобных слоев смежных районов (Нахал Орен, Гильгул и др.) новый термин - "докерамический неолит"004 , а основание для этого видела в резком изменении характера поселка, обусловленном формированием земледельческого хозяйства и соответствующими принципиальными сдвигами в культуре и социальных характеристиках человеческих коллективов. Внутри этого вновь выделенного феномена ею были определены два значительных этапа: докерамический неолит А - Prepottery neolithic A (PPNA) и докерамический неолит В - Prepottery neolithic В (PPNB). Мощность соответствующего слоя в Иерихоне беспрецедентна: свыше 10 м, из них 6 м относятся к этапу А, 3-4 м - к этапу В (рис. 3.10-3.11). В целом оба они охватывают период протяженностью свыше 2 тысячелетий. Первый датируется ныне 8500-7500 гг. до Р. X., второй - 7500-6000 гг. до Р. X. (я принимаю здесь даты, предложенные А. Мазаром и основанные на результатах радиокарбонного анализа в некалиброванном их значении).
Площадь поселения этой эпохи превышала 2,5 га, что составляет значительную часть всей площади основания холма. Население его К. Кеньон исчисляла в 2 тыс. человек. А. Мазар пересмотрел эту цифру, уменьшив ее вдвое, что представляется более реальным (Mazar, 1990, р. 40).
Обращусь к описанию поселка фазы А. Круглые и овальные дома его диаметром 4-6 м имели полы с каменным основанием и плотной глиняной обмазкой, каменные же или кирпичные стены (кирпичи ручной лепки, плосковыпуклые, подобные булкам) и плоское или купольное перекрытие из камыша, покрытого слоем глины (рис. 3.12). В некоторые дома вели специальные деревянные лестницы. Уже это резко контрастирует с предшествующим домостроительством натуфийских и хайонимских поселений. Но главное, поселок обнесен мощной стеной толщиной свыше 2 м, сложенной из крупных блоков дикого камня и на отдельных участках сохранившейся на значительную высоту. С внутренней стороны к стене пристроена каменная башня высотой до 8 м, также сложенная из необработанных крупных камней (рис. 3.13). Крутая лестница из 22 ступеней вела к ее вершине. Весьма монументальный характер имели и каменные хранилища, в одном из которых сохранилось обугленное зерно. Эти конструкции в высоту превышали 3 м. И стена, и башня, и прочие постройки неоднократно перестраивались, что позволило выделить в слое несколько фаз. На первой фазе сохранившаяся высота стены была 3,66 м, на третьей - 7,62 м. На второй фазе перед стеной в скале вырублен ров шириной 8,25 и глубиной 2,75 м. Диаметр башни на третьей фазе достиг 9 м. "Стена и башня Иерихона - наиболее поразительное открытие для периода, когда никакая общественная архитектура вообще не была известна" (Mazar, 1990, р. 41). Вопрос о функциях этих огромных сооружений дискуссионен. К. Кеньон не сомневалась в их оборонительном характере, а сам поселок считала древнейшим в мире городом. Но другие ученые видят в башне культовое сооружение или наблюдательный пункт, а в стенах - крепление склонов холма, преграду для оползней, наводнений, грязевых потоков и т. п. (Шнирельман, 1989, с. 46; Bar-Yosef, 1986; Aurenche, 1981, Mazar, 1990, p. 41).
Особую позицию в вопросе о массивных фортификациях докерамического Иерихона (как PPNA, так и PPNB) занимает крупный немецкий исследователь Р. Хахманн (R. Hachmann; 1989). Заново проанализировав стратиграфические и планиграфические данные раскопок К. Кеньон, положенные в основу ее периодизации и отнесения строительных остатков к определенным хронологическим этапам, он представил абсолютно новую интерпретацию их, оспорив не только фортификационную функцию ряда стен, но и саму принадлежность их периоду докерамического неолита. Это, однако, не коснулось башни, и при подобном пересмотре сохранившей свою чрезвычайно раннюю хронологическую позицию. Р. Хахманн осторожно пишет о вероятности культового ее предназначения.
Результаты отмеченного пересмотра и заключения его автора, бесспорно, требуют пристального внимания. Но в той же мере они требуют дальнейших подтверждений и пока остаются дискуссионными. Наличие же свидетельств монументального строительства в слоях докерамического неолита как самого Иерихона, так и его аналогов (Рас-Шамры в Сирии, Бейды в Иордании, Телль Магзалии в Северо-Восточном Ираке и др.), остается безусловным. В силу этого в настоящем разделе я сохраняю интерпретацию первооткрывательницы докерамического Иерихона, не исключая возможности определенных корректив ее в будущем.
Но при любом решении вопроса о стенах и их характере не подлежит сомнению огромный рывок в утверждении оседлого образа жизни и в строительном искусстве (ведь массивные конструкции этого этапа на 5 тысячелетий предшествуют египетским пирамидам). И наиболее вероятный фактор, обусловивший такой рывок, - формирование и развитие земледелия. У натуфийцев можно было предполагать самые зачатки его. В Иерихоне же PPNA засвидетельствовано наличие культивированной эммеровой пшеницы, пшеницы-однозернянки, пленчатого ячменя, чечевицы, овощей. Доля земледелия в общей системе хозяйства стала уже весьма значительной, если не преобладающей. Допускается даже ирригационный характер земледелия с сооружением первых в истории каналов от ближайших водных источников (как часто в связи с Иерихоном приходится употреблять слова "первый" и "древнейший"!). Соответственно в каменном инвентаре распространяются орудия, связанные с различными земледельческими операциями, прежде всего с жатвой и обработкой растительных продуктов - серпы и жатвенные ножи (рис. 3.14), базальтовые и известняковые ступы, зернотерки, песты и др. (вместе с тем следует подчеркнуть, что в прочем инвентаре сохраняются некоторые натуфийские реминисценции). Очень характерно обилие лезвий для серпов из вулканического стекла-обсидиана. Этот твердый, дающий ровные ножевидные сколы материал весьма рентабелен в земледельческой практике, он не уступает кремню и даже превосходит его. Но ближайшие его источники (в Восточной Анатолии) более чем на 700 км удалены от Иерихона. И потребность в нем в связи с развитием земледелия стимулировала либо специальные экспедиции в район этих источников, либо установление регулярных контактов с группами-посредниками, контролировавшими обсидиановые пути. А осуществление подобных акций возможно только при уже достаточно высоком развитии общества.
Погребения совершались внутри поселка, некоторые из них - в вышедших из употребления массивных постройках, скорее всего зернохранилищах (Mellaart, 1975, р. 49). Прочие располагались под полами домов или на открытых участках. Костяки скорчены. В конце этапа появляется экстраординарный ритуал: черепа без нижней челюсти отделялись от остального скелета и группами сохранялись в домах. В этом можно видеть одно из выражений культа предков, получившее поразительное продолжение на следующем этапе. Но об этом несколько позже.
Характеризуя поселение этого этапа в целом, А. Мазар пишет: "Массивные конструкции свидетельствуют о существовании социальной организации и центральной власти, способных впервые в человеческой истории принять необходимые меры и найти рабочую силу для подобных строительных операций. Технический уровень, планирование и строительное искусство в Иерихоне должны были быть лишь немногим ниже, чем значительно позже, в бронзовом веке. Иерихон должен рассматриваться как большая деревня или община городского типа, отражающая революционные изменения в социальной организации и технических познаниях" (Mazar, 1990, р. 42). Более категоричен Д. Меллаарт. "Иерихон, - утверждает он, - заслуживает наименование "древнейшего города мира", и легенда о иерихонских стенах могла возникнуть значительно раньше Иисуса Навина!" (Mellaart, 1975, р. 50).
Определение Иерихона как города дискуссионно (хотя и не исключено). А вот мысль о причастности его и подобных и одновременных ему памятников к корням библейской мифологии представляется интересной и перспективной. Создание этого поразительного для своего времени поселка и сокрушение как его стен, так и его самого, ознаменовавшее конец рассматриваемого этапа, могли глубоко укорениться в памяти поколений и лечь в основу легенд об уничтожении провинившихся перед Господом городов.
Еще раз подчеркну, что при всей своей уникальности слой этапа А докерамического Иерихона не единичен. Он явился эталонным памятником обширной системы, знаменовавшей завершение "неолитической революции" и воплотившей в себе ее результаты. Как уже отмечалось, система эта охватила Палестину (помимо Иерихона - Нахал Орен, Айн-Маллаха, Эйн Хиям, Гильгул и др.), Иорданию (Бейда), Сирию (Мюрейбит, Телль Асвад, Телль Коум), Загрос (Гандж-Даре, Джармо, Али-Кош и др.), юго-восточную Турцию (Чайоню Тепеси и др.). Все они сыграли решающую роль на финальной ступени "неолитической революции". Но Иерихон остается Иерихоном: ни один из названных памятников не может сравниться с ним ни по монументальности строительства, ни по полноте и неожиданности всего комплекса открытий, сделанных при его раскопках.
При этом напомню, что мы рассмотрели пока лишь свидетельства слоя этапа А докерамического Иерихона. За ним последовал этап В, не менее насыщенный и интересный, ознаменованный как развитием традиций своего предшественника, так и рядом значительных и ярких культурных инноваций. Поскольку поселок этапа А был разрушен стихийным бедствием или вражеским нашествием, К. Кеньон предполагала здесь период запустения и смену населения за счет продвинувшейся с севера новой группы. Но дальнейшие исследования сделали более вероятной гипотезу о генетической связи между этапами при восприятии на этапе В заметных северных воздействий.
Во всяком случае, во второй половине VIII тыс. до Р. X. поселок был отстроен заново. Начался второй этап докерамического неолита, длившийся до конца VII тыс. до Р. X.
Культурные отличия от поселка первого этапа с наибольшей четкостью проявились в архитектуре. Округлые дома были сменены прямоугольными. Их хорошо выработанные - вплоть до деталей - формы свидетельствуют о полностью установившейся традиции, которая имела уже определенную предшествующую историю, протекавшую вне Иерихона. Постройки достаточно сложны и технически совершенны. Стены из кирпичей ручной лепки, отличающихся от плосковыпуклых кирпичей первого этапа. Теперь они сигарообразны, на поверхности их пальцем мастера нанесен продольный ряд вписанных углов ("елочка"), способствующий скреплению кирпичей. Большие прямоугольные (с округленными углами) комнаты имели широкие, иногда фланкированные столбами двери. Полы покрывались плетеными циновками. В специальных обмазанных глиной углублениях находились очаги, стены массивны и обмазаны известью. Техника добычи извести путем обжига известняка в глубоких ямах, выложенных камнями, при достаточно высокой температуре (750-850°С) была выработана еще на первом этапе. Теперь известь стала широко применяться для обмазки как стен, так и полов. Часто к ней примешивались красящие вещества, придававшие обмазке красноватый или кремовый оттенок. Постройки многокамерные: большие жилые комнаты, иногда с нишами для сна, фланкировались маленькими подсобными - складскими, производственными, кухонными - помещениями. Впрочем, кухни могли находиться и в открытых дворах, по сторонам которых группировались постройки. На полах таких дворов зафиксированы большие слои древесного угля. Налажено было и хранение дождевой воды в расположенных вдоль стен специальных бассейнах с обмазанными стенами. Из домашней утвари сохранились искусно сделанные (вплоть до полировки) каменные сосуды, в основном из белого известняка. Предполагается наличие также деревянных и кожаных сосудов, но прямых их свидетельств нет. В других поселениях, близких по времени и облику культуры, есть и керамические сосуды, но они не обожжены, а лишь высушены на солнце, поэтому сохранились только единичные экземпляры, опаленные при больших пожарах. В Иерихоне их нет. Орудия кремневые и сланцевые, наиболее распространены пластины-лезвия разных размеров, большинство их - для составных серпов; достаточно многочисленны также сверла, скребки для обработки шкур, черешковые наконечники стрел (рис. 3.14), превосходно выполненные с помощью отжимной ретуши. В отличие от первого этапа становятся лишь единичными находки крупных орудий (топоров, тесел и пр.) для рубки и обработки дерева, которое продолжает применяться в строительстве, но весьма скупо. Некоторые исследователи видят в этом свидетельство обезлесения долины Иордана.
Прогресс в области земледелия выражен с предельной четкостью. Число связанных с ним орудий резко возрастает. Вырабатываются их стереотипы. Для обработки почвы применялись палки-копалки с каменными утяжелителями: просверленными и надетыми на палку дисками. Лезвия серпов - как и на первом этапе - составные, роговые же основы их изогнуты. Зернотерки под-четырехугольные с широкой закраиной по трем сторонам и уплощенной выемкой с четвертой. Наиболее же показательно многообразие и обилие зерен. На этом этапе начали выращивать лен. Основные же пищевые культуры - пшеница-однозернянка, эммеровая пшеница, твердая, культурный ячмень, иногда с признаками гибридизации с местным диким, конские бобы, чечевица, горох, вика, нут. Твердая пшеница выведена уже искусственно. Однозернянка в отличие от эммеровой пшеницы не имеет в Палестине диких предков: они известны в Анатолии и Северной Сирии, что наряду с новой архитектурной традицией свидетельствует о доминанте северных воздействий при формировании культуры второго этапа.
Очень важны первые безусловные свидетельства приручения животных. Резко изменилось соотношение костей различных их видов, прежде всего за счет многократного (по сравнению с ранним этапом) возрастания числа костей коз и овец: они составили около половины общего количества костных остатков. Это позволяет предполагать начавшееся уже разведение этих животных, а следовательно, и первые шаги их приручения, еще не приведшие к морфологическим изменениям, характерным для полностью одомашненных видов. К концу этапа подобный же процесс мог коснуться свиней, а позже и коров.
Для экономики в целом характерны самообеспечивающее земледелие и начало доместикации животных при сохранении значительной роли охоты. Происходит дальнейшая активизация связей, в том числе и далеких. При производстве лезвий серпов все более широко используется анатолийский обсидиан, а среди украшений встречены и бирюза из Синая, и средиземноморские раковины, и другие доставленные издалека предметы роскоши.
Чрезвычайно важны и наиболее трудны для интерпретации находки, освещающие духовную жизнь создателей поселения. Часть их безусловно связана с поклонением сверхъестественным силам, от которых зависели основные виды хозяйства, обеспечивавшие благосостояние этой явно процветавшей общины. Как вотивные пожертвования могут рассматриваться многочисленные глиняные статуэтки животных, значительно реже - людей: в целом эта традиция и в Палестине и на Ближнем Востоке получит в дальнейшем широкое распространение и очень длительное развитие. Для земледельческого круга характерны глиняные женские статуэтки - изображения богини-матери (рис. 3.15, а). Истоки этого культа, как показано выше, констатированы уже в поздненатуфийских (хайонимских) памятниках X - начала IX тыс. до Р. X. Теперь вырабатывается и определенная схема таких статуэток - с руками, поддерживающими груди (символ плодородия). Этой схеме также предстоит существование на протяжении нескольких тысячелетий культурного развития на рассматриваемой и на смежных с ней территориях.
С культовыми акциями связаны и домашние святилища: специальные ниши в стенах с помещенными в них каменными пьедесталами, на которые водружались необработанные, а иногда и обработанные камни, служившие предметами поклонения и, очевидно, символизирующие божество. В Иерихоне такой камень, стоявший в нише торцовой стены большого прямоугольного помещения, имел форму колонки высотой 40 и диаметром 16 см (рис. 3.16). В Бейде (Иордания) необработанная глыба песчаника находилась в центральном нефе трехчастной постройки, расположенной вблизи поселения. А. Б. Зубов рассматривает обе конструкции как древнейшие храмы (Зубов, 1997, с. 100), а в связи с поклонением камням приводит библейское повествование об Иакове, поставившем камень на месте, где видел во сне лестницу, восходящую к Богу, "и возлил елей на верх его" (Быт 28:18) - то есть воздал ему почитание, приличное Богу (Там же, с. 120). "И эти находки, восходящие к началу VII тыс. до Р. X., и это древнее предание говорят об одном - было время, когда человек ясно сознавал полную неподобность Бога ничему земному, ничему из сотворенного Им. Избегая какого-либо конкретного, "тварного" образа Творца, человек неолита предпочитал бесформенность камня всем формам мира" (Там же).
Интерпретация отмеченных построек Бейды и Иерихона как храмов представляется вероятной, тем более, что в последнем открыта еще одна необычная постройка с большим центральным помещением (6,08 х 3,66 м), внутри которой находился хорошо оформленный и тщательно оштукатуренный бассейн, а у обоих концов - пристройки с округленными стенами. И здесь предполагается ритуальный характер сооружения. В погребальном обряде сохранились основные черты ритуала предшествующего этапа (рис. 3.17) (что, как и данные палеоантропологии, свидетельствует против гипотезы о смене населения и приходе с севера новой группы, принесшей культуру этапа В). Известный уже тогда обычай отделения черепов получает широкое распространение. Особый же интерес представляют найденные в ряде случаев черепа, которым с помощью глиняной или гипсовой обмазки, а иногда и натуральной краски, придано подобие голов с моделировкой щек, бровей, губ, инкрустацией глаз морскими раковинами и имитацией волос битумом. Такие черепа с моделированными лицами встречены в Иерихоне впервые. Их там 11. Находка явилась подлинной сенсацией. Каждая голова индивидуальна. Некоторые лица выполнены с поразительным мастерством, удивляют своим реализмом, являясь истинными шедеврами невиданного ранее искусства VIII-VII тыс. до Р. X. . Предполагается, что они носят портретный характер. Если так, то это древнейшие образцы портретного искусства в мире. В одном случае возможна имитация головного убора полосой темной краски.
Культовый характер этих замечательных находок не вызывает сомнений. По мнению А. Мазара, подобный обычай "должен отражать веру в продолжение жизни и, возможно, свидетельствует о культе предков и сохранении души в черепе" (Mazar, 1990, р. 47). Особого внимания заслуживает определенная унификация ритуалов, а следовательно, и религиозных представлений на значительной территории. Подобные иерихонским черепа с моделированными лицами найдены в Айн-Гхасале (Заиорданье), Бей-самуне (север Иорданской долины), Телль Рамаде близ Дамаска (Ferembach and Lechevallier, 1973; Le-chevallier, 1978; Contenson, 1971). Очевидно, подобный же характер имели и каменные маски, найденные в контексте изделий этапа В докерамического Иерихона в пещере Нахал Хемар (Bar-Yosef, 1985; Alon, Bar-Yosef, 1988) и к югу от Хеврона. Одна из них покрыта полосами красной и зеленой краски. А. Мазар и для них предполагает связь с культом предков и роль "аксессуаров магических ритуалов шаманского типа" (Mazar, 1990, р. 48) (рис. 3.19).
Наконец, еще одно интереснейшее свидетельство сложных ритуалов и развитой духовной жизни создателей культуры рассматриваемого этапа. В самом Иерихоне еще во время раскопок Д. Гарстанга 1930-1936 гг. в докерамическом слое найдена целая группа из трех антропоморфных статуй (мужчины, женщины, ребенка), выполненных почти в натуральную величину из глины (или гипса) на камышовой основе. Все они, особенно головы, сильно уплощены. Волосы и борода мужчины отмечены красной краской, фигура же (как и у двух других статуй) несколько приплюснута (рис. 3.20). Свыше 50 подобных статуй найдены в Айн-Гхасале (Rollefson and Simons, 1985, p. 35-52).
"Обычай больших человеческих изображений в виде глиняных статуй, - пишет А. Мазар, - характерен для этого периода; здесь можно предполагать веру в создание человека из глины, идею, выраженную в Книге Бытия и нашедшую отражение в древних мифах шумеров и египтян" (Mazar, 1990, р. 47).
Еще несколько слов о черепах с моделированными лицами в Иерихоне. Хранились ли они в обычных домах или в специальных святилищах - установить не удалось: постройки, в которых они найдены, разрушены полностью. Здесь предполагается вражеское нашествие. Однако после него поселок этапа В был восстановлен. Только тогда была построена из огромных камней новая городская стена, перекрывшая стены этапа А. Она неоднократно перестраивалась и даже отодвигалась в наружную сторону в связи с расширением застройки поселения.
В целом можно с уверенностью утверждать, что крупнейшие сдвиги как в материальной, так и в духовной сфере ближневосточного, и прежде всего палестинского, докерамического неолита на первом этапе его развития были заметно расширены и преумножены на втором этапе. Сложились уже обе основные отрасли производящей экономики: наряду с земледелием началось развитие скотоводства. Новые, более прогрессивные формы обрело строительное искусство. То же документируется для многих ремесел, вплоть до зачатков металлургии и металлообработки. Укрепилась оседлость. Усложнилась социальная структура коллективов. В духовной сфере все более выразительно проявляется тенденция к унификации культов и связанных с ними ритуальных акций, к обогащению и углублению мировосприятия, поклонению властвующим над человеком высшим силам.
На втором этапе территория рассматриваемого феномена превысила ареал первого этапа. Достаточно многочисленные уже поселки появились или продолжали существовать в районах Палестины - в прибрежной полосе (Иифтахель, Нахал Орен, Абу-Гхош), в долине Иордана (сам Иерихон, Манхатта, Бейса-мун), Иудейской пустыне (Нахал Хемар), Негеве и по Вади Араба (Нахал Дившон, Нахал Иеарон, Нитсана). В Заиорданье находилось крупнейшее поселение этапа в Айн-Гхасал, там же исследовано интереснейшее укрепленное поселение Бейда (Kirkbride, 1966, 1968) с сочетанием круглых и прямоугольных домов. В Сирии также укрепленное докерамическое поселение Рас-Шамра располагалось на средиземноморском побережье, Телль Рамад - близ Дамаска, Мюрей-бит и др. - на Среднем Евфрате (Mellaart, 1975; Cauvin, 1978). Наконец, в Синджарской долине Северо-Западного Ирака замечательное поселение докерамического неолита В Телль Магзалия с восьмиметровым культурным слоем, массивной стеной и башней открыто и исследовано российскими археологами (Бадер, 1989). Конец второго этапа, а вместе с тем и всего рассматриваемого феномена последовал за сильным упадком поселений во второй половине VII тыс. до Р. X. Причины его неясны. Одни ученые склоняются к естественным причинам (природные сдвиги, иссушение климата), другие - к антропогенным (экстенсивная эксплуатация земельных участков, обезлесение). Полагаю, что должны учитываться и кризисные явления внутри человеческих коллективов, создавших культуру докерамического неолита Сиро-Палестинского региона. Обусловленный ею резкий рост народонаселения ("демографический взрыв") превысил возможности как социальной организации, так и экономической структуры населения. Стали неизбежны их принципиальные изменения. Резко вырвавшиеся вперед, но все же отдельные, изолированные центры, базировавшиеся на производящих формах хозяйства, были сменены широким распространением этих форм по сплошным территориям речных долин, их массовым освоением. Формирование сотен деревень стало преобладающей формой развития. Исключительность сменилась "всеобщностью". Как всегда в таких случаях, культурный уровень резко понизился.
Но тот неизвестный ранее феномен, который условно именуется "докерамическим неолитом", сыграл в древнейшей истории человечества неоценимую роль. В известной мере он определил ее развитие на многие тысячелетия вперед. Далекие его отзвуки возможны в библейской мифологии. А Иерихон стал его символом.
ГЛАВА 4. КЕРАМИЧЕСКИЙ НЕОЛИТ
В предшествующей главе отмечено, что, согласно одной из версий, касающихся развития докерамического неолита Иерихона, второй его этап - PPNB - появился на стадии уже высоко развитой культуры, самые ранние ступени которой пройдены, как полагают, в более северных областях, прежде всего в прибрежной полосе Сирии, где та же культура зафиксирована в самом раннем слое поселения Рас-Шамра, окруженного, как и Иерихон, мощной стеной, и в ряде других пунктов (Телль Рамад, севернее - Эль Коум, на Среднем Евфрате - Мюрейбит и Абу-Хурейра и др.). Продвинувшись на юг, культура эта не только сменила культуру первого этапа, но и вступила во взаимодействие с ней. Поэтому наличие сколько-нибудь значительного хронологического разрыва между ними сомнительно. Разрыв, отмеченный исследователями Иерихона, мог быть спецификой данного конкретного памятника. А в замечательном поселении Бейда в Иордании у Вади Араба - к югу от Мертвого моря - фиксируется даже переход между культурами обоих этапов (Kirkbride, 1966; 1968). Шесть слоев Бейды относятся к VII тыс. до Р. X. - с его начала до второй половины. Самые ранние дома - круглые, далее - переходного типа - прямоугольные с округленными углами, в верхних же слоях - прямоугольные с оштукатуренными полами. Нет резкого различия ни в орудиях, ни в утвари, хотя преобладают формы второго этапа, что и естественно: к его времени относится большая часть слоя. К. Кеньон допускает, что, когда продвинувшаяся с севера группа достигла Центральной Палестины, создатели культуры первого этапа отошли к югу, в дальнейшем же влияния пришельцев стали решающими или обе культуры смешались.
Поселки второго этапа раннего ("докерамического") неолита в Иерихоне, а фактически и на прочих крупных поселениях, прекратили существование внезапно, что, очевидно, связано с очень значительным катаклизмом. Характер и причины его неясны: можно предполагать и охватившие значительные области сейсмические катастрофы, и внутренний социальный кризис, и перегруппировку населения, и серию вражеских нашествий. Во всяком случае, далее фиксируется явный и резкий культурный регресс, характерный для позднего неолита Палестины, фундаментальные каменные сооружения сменяются примитивными жилищами - своего рода жилыми ямами с легкой наземной конструкцией из глины и мелких камней. Сооружения интерьера ограничиваются открытыми очагами. Поселки немногочисленны, кратковременны, остатки их соответственно однослойны и резко отличаются от теллей. Памятники с несколькими последовательными слоями единичны (Хурват Минхах). Предполагается даже длительный разрыв между "докерамическим" и "керамическим" неолитом - вплоть до тысячелетия, - но это маловероятно: в смежных областях Сирии последовательность между ними стратиграфически установлена на ряде многослойных поселений (Абу-Хурейре, Телль Букрасе, Телль Рамаде).
Основным нововведением периода является распространение керамики в результате выработки технологии лепки и обжига глиняной посуды. Поэтому новый период условно именуется "керамическим неолитом" (я уже отмечал, что глиняные сосуды были и ранее, но необожженные).
В Иерихоне также представлен слой этого периода, хотя и не связанный с предшествующим. Он тоже делится К. Кеньон на два этапа - А и В. Следует отметить, что в развитии их проявляется очевидное отставание Палестины (доминировавшей, как мы видели, в предыдущий период) от Сирии. Там древнейшие обожженные сосуды, еще очень грубые и неорнаментированные, появились уже в середине VII тыс. до Р. X. Они известны в поселках, генетически связанных с нижними слоями раннего неолита (Мюрейбит). В Палестине же они встречаются с конца VII тыс. до Р. X. в примитивных и резко отличающихся от более ранних поселениях.
Сам же феномен появления керамики явился закономерным результатом уже очень длительного и многообразного использования человеком глины: от мелких поделок (включая фигурки животных) до обмазки полов, стен, вкопанных в землю вместилищ, наконец, поверхностей очагов, где воздействие огня на глину, превращение ее из мягкого в твердый материал познавалось непосредственно.
Отмеченные этапы выделены К. Кеньон уже по керамике, причем по наиболее общим технологическим и морфологическим ее показателям. В целом же, по справедливому замечанию А. Мазара, "с самого начала керамического производства каждая группа населения... вырабатывала свои предпочтительные формы и технику орнаментации. Однако между синхронными группами существовало значительное взаимодействие" (Mazar, 1990, р. 49). Последнее и обусловливало общие черты, позволяющие говорить об этапах.
Этап А керамического неолита датируется 6000-5000 гг. до Р. X. В его керамике выделяются два вида - грубая кухонная и тонкая, украшенная. И та и другая ручной лепки и слабого обжига (рис. 4.1). Формы обоих близки и примитивны: плоскодонные чаши со слабо округлыми или прямыми расходящимися сторонами, кувшины с высоким прямым горлом и петлевидными ручками у основания, горшки с ручками-налепами. Глина грубая, с примесью рубленой соломы и песка. Тонкая посуда четко выделяется с самого начала. При тех же формах глина чище, а обжиг несколько выше. Основное же отличие в оформлении поверхности: она выглажена, покрыта кремовым ангобом, а поверх него - красным, нанесенным с разрывами, сохраняющими кремовый цвет и образующими негативный орнамент в виде шевронов и треугольников. Красные же участки залощены до глянца. Появилась и резная орнаментация ("зигзаг", "елочка").
Прочий инвентарь заметно отличается от изделий раннего неолита. Хорошо выработанные в последнем формы зернотерок, пестов, ступ, тонких каменных сосудов исчезают, сменяясь резко обедненными формами предельно грубых каменных сосудов - ступ. Значительно изменилась и кремневая индустрия. Вместо тонко заостренных лезвий составных серпов преобладают крупные лезвия с грубо зазубренным рабочим краем.
Такие комплексы керамики и каменных изделий широко распространены во всей Палестине. В Иерихоне "жилые ямы" занимают весь холм. Чрезвычайно близкие памятники еще более многочисленны в Сирии, главным образом в центральных и западных ее районах (Рас-Шамра, Хама, Библ), в Верх-неевфратской долине и в долине Амука (Телль Джудейда).
Материалы сирийских и ливанских поселений достаточно выразительны. Они сконцентрированы в плодородных долинах и свидетельствуют о полном сложении уже земледельческо-скотоводческой экономики и активных контактах как со смежными, так и с далекими землями. Особо отметим основание в прибрежных районах поселений, игравших с очень раннего времени основную роль в морских связях региона.
Это прежде всего возникший в рассматриваемый период Библ. Выше уже отмечалось отсутствие в Сирии разрыва между "докерамическим" и "керамическим" неолитом. И возможно, именно под ее воздействием специфическая культура последнего распространилась на Палестину, охватив всю ее территорию от крайнего севера (Хайоним) до пустынного юга.
На севере Палестины ранний этап "керамического" неолита представлен ярмукской культурой (Stekelis, 1973).
Для нее характерны поселки типа Хурват Минхах (нижний слой) с жилищами в мелких ямах, подобными иерихонским, и керамикой, типичной для этапа А; то же следует сказать и о прочем инвентаре. Должен быть выделен особый тип глиняных женских статуэток с продолговатой заостренной головой и зернообразными глазами - безусловная реплика изображения богини-матери, культ которой фиксируется как задолго до керамического неолита (начиная с натуфийской культуры), так и на последующих его этапах.
Первый этап керамического (для Палестины позднего) неолита сменяется этапом В, развивавшимся с 5000 до 4300 г, до Р. X. Вначале поселки его столь же примитивны, как и на этапе А, более того, "жилые ямы" последнего переиспользовались, реконструировалась лишь наземная их часть. Далее - в сменившей ярмукскую культуру культуре Вади Рубах в жилой архитектуре намечается некоторый прогресс: начали создаваться отдельные постройки с каменным основанием и стенами из сырцового кирпича ручной лепки (позднее сырцовые кирпичи стали формовать в деревянных формах). Планы построек различны: как округлые, так и прямоугольные. Лишь на самом позднем этапе вырабатывается стереотип прямоугольного дома с каменным основанием.
В Иерихоне, продолжающем оставаться ключевым памятником и на этом этапе, открыты и остатки каменной стены шириной 2-2,5 м, но окружала ли она весь поселок или ограждала отдельный участок - пока неясно.
В кремневом и каменном инвентаре доминируют земледельческие орудия: мотыги (ранее не представленные) и лезвия серпов, тогда как число наконечников стрел сокращается, что свидетельствует о уменьшении роли охоты.
Керамика значительно совершеннее предшествующей (рис. 4.2). Новая ее группа либо сменила последнюю, либо (что более вероятно) смешалась с ней. Глина заметно чище, примесь рубленой соломы сокращается, формовка сосудов искуснее, обжиг выше. Расширился репертуар форм. Особенно характерны плоскодонные горшки с округлым туловом и высоким раздутым горлом, подобные же горшки с горизонтальными, скошенно поставленными полукольцевидными ручками, широкие, четко профилированные открытые чаши, котловидные сосуды со стянутым горлом и вертикальной ручкой. На смену красно-кремовому лощеному ангобу приходит глубокий красный, коричневый, черный ангоб, иногда лощеный, иногда матовый. А наиболее характерным орнаментом становятся широкие, обрамленные желобами резные ленты, заполненные вертикально поставленными, вписанными углами (рус. "елочный орнамент", англ, "herringbone"). Часто эти ленты покрывались кремовым ангобом.
Такая керамика получила чрезвычайно высокое распространение. Она найдена в долине Иордана - по обе его стороны, - а также при слиянии его с Ярмуком, где встречены многочисленные крайне схематизированные антропоморфные фигурки из гальки - безусловно культовые изделия. Они свидетельствуют о все более укореняющемся представлении об антропоморфизме (а точнее - женском образе) предмета поклонения, - высшей силы, божества. Подчеркну еще раз, что зарождение этого образа отмечено в натуфийской культуре, продолжение - в раннем неолите Иерихона, дальнейшее развитие видим в керамическом неолите (рис. 4.3).
Керамика же с резной орнаментацией, идентичной описанной, - то есть с лентами, заполненными "елочкой", известна в ряде наиболее значительных поселений сирийско-ливанского побережья, прежде всего в Библе - древнейшем портовом центре, игравшем особую роль в торговых и культурных связях Сиро-Палестинского региона с Египтом, засвидетельствованных начиная с додинастической эпохи последнего - то есть с IV тыс. до Р. X. К этому времени
Библ был обнесен стеной и превратился в крупный торгово-ремесленный поселок, а далее и город (Dunand, 1937-1953).
В Библе нижние два его слоя А и В (VI-V тыс. до Р. X.) содержат остатки четырехугольных домов с обмазанными глиной полами, но крайне примитивной конструкции - со стенами из нестойких материалов - ветвей и шкур. Керамика многообразна. Часть ее близка находкам керамического Иерихона В и культуры Вади Рубах Палестины, другая представлена темнолощеными сосудами, характерными для более северных регионов Восточного Средиземноморья.
В целом и в Палестине, и в Сирии в VI тыс. до Р. X. распространены небольшие оседлые, но крайне примитивные деревни со скромной земледельческой экономикой. По сравнению с предшествующей культурой ранненеолитических центров- Иерихона 1-2 этапов и его аналогов - они бедны и невыразительны. Но вместе с тем земледелие перестало быть явлением экстраординарным, связанным со столь же экстраординарными центрами. Оно охватило уже огромные территории и массы людей. Прежде всего это относится к долинам великих рек - Тигра и Евфрата. Земледельческие культуры были распространены на них искусственно с реализацией гигантского их плодородия, ранее лишь потенциального. Процесс оседания на землю принял массовый характер. На место изолированных, резко выделявшихся по всем показателям центров, как бы отгородившихся своими стенами от остального, все еще бродячего охотничье-собирательного мира, пришло сплошное заселение значительных участков речных долин группами оседлых земледельцев. В долинах нет камня - его надо было доставлять издалека. Основной строительный материал здесь - глина, и это определило специфический облик долинных поселков.
Долины, с одной стороны, давали наибольший земледельческий прибавочный продукт, с другой - требовали все большей консолидации населения для создания ирригационных систем, контроля над ними и над губительными разливами рек. А это стимулировало усложнение социальной системы и прогрессирующей дифференциации общества. Необходимость в отсутствующих в долинах материалах - камне, дереве, позднее металлах и пр. предполагала контакты с близкими и далекими областями, обладавшими этими материалами, развитие торговли. Все это обусловило заметное ускорение темпа экономического, социального и культурного развития долин, которые чем далее, тем более стали опережать прочие области. В полной мере это опережение проявилось позднее, в процессе формирования городов и древнейших государственных образований во второй половине IV тыс. до Р. X. Но уже в рассматриваемый поздненеолитический период (VI - начало V тыс. до Р. X.) центр тяжести развития постоянно перемещается из предгорных районов Палестины, Иордании, Сирии, Загроса в долины Месопотамии, где формируются уже большие и последовательные раннеземледельческие общности, выраженные более четко, чем соответствующие культуры Палестины и в известной мере опережавшие их.
Так, для второй половины VII и начала VI тыс. до Р. X. в Северо-Западном Ираке и Северо-Восточной Сирии выделен значительный пласт памятников типа Телль Сотто - Умм Дабагия. Это первая культура керамического неолита Месопотамии, и в этом плане она сопоставима с этапом А керамического неолита Иерихона. Но в ней уже четко выработаны принципы специфически "долинной" глиняной архитектуры с прямоугольными одно-, двух- и многокомнатными домами. Стены их сложены из глиняных блоков, не следующих еще единому стереотипу. Полы и стены оштукатурены, а в отдельных случаях покрыты росписью с охотничьим сюжетом (Умм Дабагия). Внутри домов специальными перегородками выделены хозяйственные помещения (кладовые), там же находились открытые очаги, появившиеся уже освоенные круглые или прямоугольные печи и многочисленные ямы-хранилища с обмазанными глиной или гипсом стенами. Погребения совершались на территории поселков, под полами домов, часто в больших сосудах.
Керамика представлена сложившимся уже комплексом, включавшим целый ряд форм, различающихся по качеству глины, по технологии производства и по оформлению поверхности. Большие грубые сосуды биконической (ребристой) или сферической формы, вылепленные из плохо очищенной глины с обильной примесью рубленой соломы, предназначались для хранения воды и продуктов. Поверхность таких сосудов небрежно заглажена и иногда украшена шишечками и налепными рельефными фигурами людей, животных, змей, птиц. Столь же грубы овальные корыта, иногда с ребристым или покрытым круглыми ячейками дном: предполагается, что такие сосуды служили для очистки зерна от пленки, то есть были своеобразными веялками. Грубы и сосуды средних и малых размеров - плоско- и круглодонные миски, чаши, кубки. На позднем этапе жизни поселений ребристые формы сменяются сферическими, а рельефная орнаментация - простейшей росписью красной охрой в виде лент, треугольников или полной заливки поверхности.
Каменный инвентарь ограничивается ножевидными пластинами, лезвиями составных серпов, скребками, единичными наконечниками стрел, резцами, мелкими теслами и клиновидными плоскими каменными топориками, большими зернотерками, ступами, пестами. Продолжением затухающей древней традиции являются очень редкие, но превосходно выполненные каменные, прежде всего мраморные, сосуды. А среди украшений наряду с мраморными браслетами, подвесками (в том числе в виде фигурки барана), хрустальными, каменными, глиняными бусами найдены и бусы, свернутые из медного листа, предвосхищающие грядущую эру металлов. Особый интерес представляют глиняные сидячие женские фигурки: зародившийся еще в натуфийских памятниках мезолита Палестины и представленный далее в ранних слоях Иерихона культ антропоморфного божества - богини-матери - укрепляется и охватывает все новые территории. Зерновые и костные остатки свидетельствуют о дальнейшем расширении спектра культивированных растений (пшеница эммеровая, мягкая, карликовая, спельта, многорядный голозерный ячмень, овес, вика и пр.) и животных (овца, коза, бык, свинья). Безусловная доминанта производящих форм хозяйства выражена уже очень четко.
Памятники описанного типа составляют большой культурный пласт, протяженный в пространстве и времени: территориально от Среднего Тигра до бассейна Хабура, хронологически - со второй половины VII тыс. до первой четверти VI тыс. до Р. X. Открыт он в 70-е гг. одновременно Российской и Британской экспедициями (Бадер, 1989; Kirkbride, 1972-1975). Внутри него выделяется ряд своеобразных, но безусловно родственных групп. На их основе развились замечательные, полностью уже сформировавшиеся раннеземледельческие культуры Месопотамии VI тыс. до Р. X.
Первая из них - хассунская - сложилась в первой половине - середине VI тыс. до Р. X. на значительной территории Северного и Северо-Западного Ирака и Северо-Восточной Сирии (Lloyd and Safar, 1945; Мунчаев, Мерперт, 1981). Период ее существования был достаточно длительным, не менее 500 лет. На наиболее полно исследованном хассунском поселении Ярым Тепе I Российской экспедицией выделены 12 последовательных строительных горизонтов. Преемственность с культурой Телль Сотто безусловна, но во всех областях - домостроительстве, планировке поселков, керамическом производстве, пластике, опытах использования металла, торговых связях и пр. происходят быстрые прогрессивные изменения. Появляются уже безусловно литые медные и свинцовые изделия. Вырабатывается определенный стереотип женских культовых статуэток. Среди украшений встречены бусы из самых разнообразных видов камня - вплоть до иранской бирюзы, гематита, сердолика, а также из раковин, доставленных с берегов Персидского залива. Дома становятся многокомнатными, стены укрепляются контрфорсами, полы обмазываются гипсом, возможно появление вторых этажей. Сосуды обжигаются в сложных двухкамерных печах, что резко улучшает их качество, и украшаются сложными расписными и резными геометрическими композициями.
Еще более значительного развития достигла родственная хассунской самаррская культура, распространившаяся южнее вплоть до Среднего Тигра и существовавшая до начала V тыс. до Р. X. Ее керамика поражает своим совершенством и эстетизмом орнаментации, включавшей, помимо разнообразнейших геометрических композиций, также многообразные изобразительные - антропоморфные и зооморфные элементы. Но главное, в ней появилась уже четко выраженная иерархия поселений, наиболее значительные из них были укреплены стенами из глиняных блоков и рвами, внутри них четко выделялись большие многокомнатные культовые здания с погребениями под полами, сопровождавшимися многими десятками алабастровых и глиняных антропоморфных (в основном женских) статуэток и сосудов (Телль эс-Савван) (El-Wailly and Abu es-Soof, 1965; Wahida, 1967; Al-A'dami, 1968; Yasin, 1970; Mellaart, 1975, p. 149-155).
В известной мере на базе отмеченных неолитических культур Месопотамии в V тыс. до Р. X. сложилась глубоко оригинальная и высокоразвитая халафская культура с круглыми - конусовидными или цилиндрическими - постройками, беспрецедентной по технологическому совершенству, многообразию форм и орнаментальных композиций керамикой, развитой глиняной пластикой, резко возросшим репертуаром каменных, кремневых, обсидиановых орудий. Эта культура находилась уже в преддверии перехода к эре металлов.
Территориально же она охватила огромное пространство от Среднего Тигра до Северной Сирии, включая прибрежную ее долину - то есть смежную с Палестиной область, безусловно оказывая на нее определенное воздействие. Можно утверждать, что в керамическом неолите отмеченные долинные культурные общности Месопотамии заметно вырвались вперед, превышая по темпу и уровню развития культуру обоих этапов соответствующего периода Палестины.
Но, несмотря на контрастные отличия этой культуры от поразительных памятников предшествующего периода и известное отставание от четко выделившихся раннеземледельческих общностей Месопотамии, есть основания говорить о прогрессивных сдвигах в этот период и в Палестине. Они проявились в развитии и значительном распространении земледельческих навыков, упрочении оседлости, охватывавшей все новые и новые группы, сближении этих групп, расширении спектра контактов между ними. Последние и здесь приводили к созданию культурных общностей, покрывавших уже большие территории и целый ряд разрозненных ранее групп.
Процесс этот еще более активизировался в связи с началом применения принципиально нового вида материалов - металла.
Но прежде чем переходить к эре металлов, в нескольких словах остановлюсь еще на одной группе неолитических памятников Палестины, отличающихся от описанных и по характеру и по самому своему расположению. Кратко рассмотренные выше поселения по праву именуются раннеземледельческими. Они концентрируются в основном в плодородных долинах, а ведущей отраслью их хозяйства было все более развивавшееся земледелие. Но и Сиро-Палестинский регион и Месопотамия обрамлены степными и пустынными пространствами. И более всего это относится к самой Палестине. Они подступают к ней с востока (Аравийская пустыня), юго-востока (Иудейская пустыня), юга (Негев, Синай). Полное отсутствие условий, необходимых для земледелия, обусловило сложение совершенно иной экономической модели. Основной отраслью хозяйства оставалась охота. Стационарных поселков с развивающимся домостроительством здесь нет, известны лишь остатки сезонных охотничьих лагерей с примитивными круглыми хижинами. Но сама охота совершенствовалась, принимая специализированный загонный характер. Широко распространяются соответствующие охотничьи устройства, состоящие из двух сложенных из камней длинных стен (до 2,5 км), сходящихся в виде воронки, огражденной стенами с позициями для стрельбы. Они именуются "коршунами пустыни" и предназначались прежде всего для охоты на газелей. Идентичность материалов, полученных при их раскопках, находкам на близлежащих охотничьих стойбищах позволила отнести их к неолиту, начиная с наиболее ранних его фаз (VII-VI тыс. до Р. X.). По исчислению А. Мазара, общая длина перегораживавших пустыни стен "коршунов" достигает нескольких тысяч километров (Mazar, 1990, р. 56). Этот же исследователь отмечает, что помимо них и следов самих поселков в пустыне найдены остатки оригинальных святилищ. "В святилище Bigat Uvda, - пишет он, - определены двор и святое святых с рядом вертикальных камней. Из камней же рядом сложено изображение животного, возможно, пантеры - свидетельство своеобразного пустынного искусства" (Ibid.).
Итак, в степных и пустынных регионах складывались своя экономическая система, в значительной мере альтернативная оседлоземледельческой, свой, связанный с частыми кочевками образ жизни, своя духовная культура, отраженная оригинальными культовыми
сооружениями. С началом приручения животных в отмеченную систему было включено скотоводство, которое постепенно стало доминировать в ней, причем были выработаны специфические подвижные (отгонные, а далее и кочевые) его формы.
Тем самым было положено начало тысячелетнему взаимодействию земледельцев речных и приморских долин и оазисов со скотоводами - кочевниками пустынь. Взаимодействие это принимало то мирный характер взаимовыгодных экономических связей, то характер резкого обострения соперничества, отдельных конфликтов или длительного противостояния. Как первые, так и вторые явления красной нитью проходят через всю древнюю историю Святой земли, да и всего Ближнего Востока.
ГЛАВА 5. ЭНЕОЛИТ ПАЛЕСТИНЫ
Познание свойств металлов и начало их использования, подобно развитию производящих форм хозяйства, стали переломным моментом в истории человечества и повлекли за собой неисчислимые и самые многообразные изменения в экономике, социальных характеристиках человеческих коллективов, их культуре, системе связей, торговле, размещении, соотношении различных регионов. И, естественно, первым был использован наиболее доступный и легкоплавкий металл - медь. Еще в I в. до Р. X. гениальный римский философ и поэт Тит Лукреций Кар писал:
Древним орудьем людей были руки, ногти и зубы, Камни, а также лесных деревьев обломки и сучья, Пламя затем и огонь, как только узнали их люди, Силы железа потом и меди были открыты. Но применение меди скорей, чем железа, узнали: Легче ее обработка, а также количество больше. (Lucreti. De rerun natura, V, 1280-1289.)
И затем - о главном свойстве металлов, как древние люди научились тому,
...что, расплавив, металлы возможно В форму любую отлить и любую придать им фигуру; И до любой остроты и до тонкости также возможно Лезвий края довести, постепенно сжимая их ковкой, Чтобы оружье иметь и орудья для рубки деревьев, Чтобы обтесывать лес и выстругивать гладкие брусья, Чтобы буравить, долбить и просверливать в дереве дыры... (Там же, 1263-1265.)
Встречающаяся как в самородном состоянии, так и в виде руд, медь распространена далеко не во всех регионах, но все же более доступна, чем другие металлы. Плавится она при температуре 1083° С (тогда как железо - при 1529° С), которая легко достигалась в самой примитивной плавильной печи и даже в простом очаге. Первые опыты применения меди относятся к раннему неолиту и, возможно, предшествуют появлению керамики. Они зафиксированы в слоях поселений конца VIII-VII тыс. до Р. X. в Юго-Восточной Турции (Чайоню Тепеси), Центральной Анатолии (Чатал-Хююк), Юго-Восточного Ирана (Али-Кош), Северо-Западной Месопотамии (поселение Телль Магзалия, исследованное Российской экспедицией) и др. Но результаты этих опытов ограничиваются лишь мелкими поделками (подвески, бусы, крюки, иглы), выполненными методом холодной ковки или при первых, предельно примитивных попытках плавки. О подлинном же переходе к эре металлов можно говорить лишь с появлением крупных металлических орудий, обусловленным регулярным использованием определенных источников металла и выработкой необходимой технологии. При этом закономерно повысилась роль регионов, обладавших подобными источниками (Юго-Восточная Турция, Центральный Иран и др.). К ним должна быть отнесена и Палестина: у южных ее пределов, в Тимне на Синайском полуострове, располагалось большое медное рудопроявление, эксплуатация которого началась еще в V тыс. до Р. X. Специальные исследования (Rothenberg, 1972) привели к открытию штолен, шахт, каменного плавильного горна, скоплений шлака, руды, кремневых орудий. Горн диаметром 50 см сохранился в высоту на 30 см, температура в нем колебалась от 1180 до 1350°С. Выяснены два периода наибольшей активности добычи руды. Первый относится к рубежу V и IV тыс. до Р. X., второй - к третьей четверти II тыс. до Р. X. Естественно, нас сейчас интересует первый период, обусловивший создание одного из древнейших металлургических очагов Переднего Востока.
Медные рудники не ограничивались районом Тимны. Севернее они открыты в Фейне - у Вади Араба, между Мертвым морем и Акабским заливом Красного моря. Энеолитические шахты выделены среди более поздних шахт и в районе Эйлата на самом Акабском заливе. Открыты и целые поселения, жители которых сочетали земледелие с металлургией. Таков Телль Абу Матар к югу от Беэр-Шевы, где обнаружено около 20 подземных жилищ с активным жилым слоем, оштукатуренными ямами для воды, многочисленными зернохранилищами и свидетельствами всех стадий металлообработки - плавильными печами, тиглями, открытыми очагами первичной обработки руды, месторождения которой располагались на 96,5 км южнее. Несмотря на массу сопровождавших подобные памятники кремневых орудий, они являются безусловным свидетельством наступления эры металлов (Perrot, 1955).
Это не только вело к совершенствованию и перевооружению целого ряда отраслей производственной деятельности в самой Палестине, не только усиливало военный потенциал ее населения, но и резко активизировало торговые и прочие контакты со смежными областями. Металл и металлические изделия были весьма существенными объектами торговли, а к контролю над добычей металла и путями его распространения стремились самые различные группы, вступившие в активное взаимодействие друг с другом и с местным населением. Все это не могло не сказаться на общем уровне заселенности и развитии Палестины, обусловив новый период ее подъема.
Для первого периода становления металлургии характерно сочетание ее с каменной индустрией: камень был доступнее и дешевле металла и еще многие столетия сохранял значение основного материала для целого ряда видов орудий и прочих изделий. В силу этого сам период получил наименование энеолита или халколита - "медно-каменного века". Длительность его развития в Палестине близка к тысячелетию - с 4300 до 3300 г. до Р. X.
Первым памятником, позволившим говорить об энеолите Палестины, явились остатки поселения Телейлат-Гхассул в юго-восточной части долины Иордана. Они занимали значительную площадь - 777x434 м и образовали три всхолмления высотой около 2 м. Первые раскопки, проведенные Папским библейским институтом (Pontifical Biblical Institute) между 1929 и 1938 гг., затронули верхний слой памятника и соответственно позднюю стадию развития энеолита (Koeppel, 1940). Но результаты их были весьма значительны и позволили положить начало выделению глубоко своеобразной гхассульской культуры. В ходе новых исследований в 1966 и 1976-1977 гг. культурный слой поселения был вскрыт до его основания. Внутри него Б. Хеннесси выделил 10 фаз (Hennessy, 1977). Из них нижняя - десятая - принадлежала еще неолиту и была близка этапу В керамического неолита Иерихона. Все прочие фазы были уже энеолитическими. Возможно, они были генетически связаны с указанным этапом неолита (что не исключает появления наряду с этим и новых, привнесенных извне культурных элементов и даже сосуществования местных и пришлых групп, как полагают В. Олбрайт, К. Кеньон и др.), но достигли неизмеримо более высокого развития, выразившегося в формировании чрезвычайно яркой культуры (Albright, 1960, 65 sqq; Kenyon, 1979, 51 sqq.), a правильнее сказать - ряда родственных культур со специфическими поселенческими системами, планировкой поселков, экономикой, социальной структурой и духовной жизнью. Безусловная близость этих культур позволяет распространить на них отмеченное выше общее название.
Гхассульский феномен охватывает весьма значительный ареал (рис. 5.1). Плотность заселения его резко возросла по сравнению с предшествующим периодом. Вместе с тем само распределение поселков по различным районам Палестины обладает определенной спецификой. При очень значительной их плотности группы поселений концентрируются по сторонам вади (сезонных, пересыхающих русел) - Беэр-Шевы, Герара и пр. - в периферийных районах, благоприятных не столько для земледелия, сколько для скотоводства. В Иудейской пустыне последнее приняло полукочевые формы. Свыше 20 поселений исследованы в ограниченном базальтовом районе Голанских высот (Epstein, 1977). Нет обычного тяготения к оптимальной средиземноморской климатической зоне. Это отличает энеолитическую поселенческую систему как от предшествующей, так и от последующей.
Поселения разновелики, наряду с крупными найдены многочисленные маленькие хуторки и стоянки. Последние также могли быть связаны со скотоводческим хозяйством. Но в ряде районов продолжало развиваться и земледелие. К известным ранее возделываемым культурам в энеолите добавляются такие важные, как оливки и финики.
Цепь поселений располагалась в традиционной долине Иордана. Телейлат-Гхассул завершает ее с юго-востока. А. Мазар видит в нем наиболее стабильно заселенный и значительный пункт этого ареала - возможно, его экономический и административный центр (Mazar, 1990, pp. 60-64). В целом наличие крупных центральных и системы подчиненных им меньших по размеру поселений внутри конкретной округи этот исследователь считает характерной чертой социальной структуры заселения Палестины того периода. Здесь можно говорить о заметном совершенствовании социальной организации, о выделении племенных вождей, о возникновении иерархии поселений и в то же время об объединении их во внутренне сплоченные группы.
На единичных крупных поселениях засвидетельствовано наличие правильной застройки, подчиненной определенному плану. К таким поселениям относятся сам Телейлат-Гхассул, Шикмим и др. Они не укреплены и плотно застроены группами домов, расположенных вдоль своеобразных улиц. Особенно выразителен план поселения Аль-эль-Харири на Голанских высотах, где длинные прямоугольные дома примыкали один к другому торцовыми сторонами, образуя несколько разделенных свободными участками линий (рис. 5.2:1). Последние рассматривались исследователем этого памятника К. Эпштейном как серии домов разросшихся родственных семей. Дома имеют прочные каменные основания, стены из лепных сырцовых кирпичей, земляных блоков, а на Голанских высотах - из базальтовых плит. Один из таких базальтовых домов достигал размеров 6x5 м, пол его также был вымощен камнем.
Формы жилых построек специфичны. Это так называемые широкие дома вытянутой прямоугольной формы размерами в среднем 3,5x12 м (но есть и заметно большие) с входом в центре одной из длинных сторон. К торцовым же сторонам пристраивались вспомогательные помещения. Вдоль противоположной входу стены часто располагались скамьи. К домам примыкали большие дворы, служившие загонами для скота. В них же находились ямы-зернохранилища.
В торцовых стенах многих основных помещений - особенно на Голанских высотах - обнаружены специальные ниши, в которые, как некогда в Иерихоне, помешались предметы поклонения - священные камни. Но теперь они представляют собой не только геометрические формы (цилиндры или блоки), но оформляются и в виде человеческих голов, иногда с углублениями для жертвоприношений в верхней части (рис. 5.3). Моделированные лица носят индивидуальный характер. Некоторые имеют бородку, другие - рога. Мазар предполагает, что они являлись изображениями персонифицированных божеств плодородия. Мне представляется, что они связаны скорее со скотоводческим, чем с земледельческим культом, что соответствует уже отмеченным особенностям создателей гхассульской культуры.
В Телейлат-Гхассуле на внутренней стороне стен ряда домов позднего этапа развития культуры открыты замечательные фрески, выполненные красной, черной, серой и белой красками и свидетельствующие об особом значении этого поселения во всей системе гхассульских памятников Палестины. Одна из фресок отличается особой сложностью композиции (рис. 5.4). Центром ее являются три вписанные одна в другую восьмилучевые звезды. Две внутренние заключены в кольца, лучи внешней, достигающей диаметра 1,84 м, покрыты поперечными волнистыми линиями, концы их полностью залиты краской. Слева от звезды, связанной, несомненно, с солярной символикой, изображены ритуальные маски и некие мифические существа, справа же, возможно, - фасад здания, скорее всего, храма. На двух фресках представлены церемониальные процессии поклоняющихся сидящим на возвышении божествам. На других стенах - большая птица, коленопреклоненный леопард и различные монстры. Манера этих изображений абсолютно оригинальна. Аналогов им нет ни в одновременных, ни в предшествующих культурах Древнего Востока. Правда, фрески и многоцветные рельефные изображения известны там с глубочайшей древности. Они обнаружены в Чатал-Хююке в Южной Турции (VII тыс. до Р. X.) и Умм Дабагии в Месопотамии (VI тыс. до Р. X.). Но эти находки и хронологически, и по характеру своему резко отличаются от гхассульских.
Еще раз подчеркну, что фрески экстраординарны и открыты лишь на эпонимном поселении. Ни в одном другом их нет. Много поселений весьма скромных. В пустынных районах Южной Палестины долговременных поселений вообще нет. Известны лишь следы временных стойбищ полукочевых групп, практиковавших, возможно, помимо скотоводства, сезонное земледелие (Kenyon, 1979, р. 59) и охоту. Закономерно поэтому обилие найденных здесь кремневых наконечников стрел. Совершенно особую группу составляют "пещерные" (подземные) поселения в районе Беэр-Шевы. Одно из них - Телль Абу Матар - уже описано выше. Целые гнезда подземных домов вырыты в сухой л?ссовой почве (рис. 5.5). Среди них, как и среди наземных домов, выделяются основные и вспомогательные, жилые и производственные помещения. Известны случаи и смены подземных домов наземными и сосуществования их (поселения Беэр-Сафади и Беэр-Абу).
С уверенностью можно говорить о наличии как святилищ и храмов внутри крупных поселков (Телейлат-Гхассул), так и о самостоятельных культовых памятниках, непосредственно с поселениями не связанных. К последним должен быть отнесен прежде всего храм над оазисом Эн Геди на западном берегу Мертвого моря. Он располагался в глубине большого двора размерами 28x20 м, обрамленного каменной оградой со своего рода пропилеями - двойными воротами, ведущими через прямоугольную конструкцию со скамьями вдоль стен. Двор может рассматриваться как священный участок (рис. 5.2:2). В центре его располагался круглый церемониальный бассейн, а в восточной части - вспомогательная прямоугольная постройка и дополнительный выход. Сам храм занимал почти всю северную часть двора и представлял собой "широкий дом" 5x20 м со входом в середине южной длинной стороны. Против входа, примыкая к северной стене, располагалось подковообразное сооружение, ограждавшее вертикально поставленный полированный священный камень. Это уже оформленный алтарь ("святое святых"), по сторонам которого расположены скамьи и целая система круглых ям с костями животных - следами жертвоприношений. Вырабатывается определенный стереотип храма, сохранявшийся далее несколько сотен лет - до конца III тыс. до Р. X. Подобный же план имели два храма в самом Телей-лат-Гхассуле.
По предположению Мазара, храм в Эн Геди принадлежал полукочевым скотоводам Иудейской пустыни, но мог служить и местом паломничества из отдаленных общин в IV тыс. до Р. X., в том числе и из самого Телейлат-Гхассула. Других общественных зданий на поселениях нет, из чего тот же автор делает справедливый вывод о том, что религиозные институции играли лидирующую роль в социальной и экономической жизни Палестины этой эпохи (Mazar, 1990, р. 68).
Однако вызывало недоумение почти полное отсутствие в храме Эн Геди каких-либо предметов культа и находок вообще. Именно в этой связи особый интерес представляет замечательное открытие, сделанное в 96,5 км к югу от храма, на высоком кряже Иудейских гор, фланкирующих Мертвое море. Скрытые в горах, труднодоступные пещеры этого района могли служить убежищем от врагов. И в одной из таких пещер под названием Нахал Мишмар был найден клад из 429 предметов, завернутых в соломенные циновки и спрятанных между валунами (Bar-Adon, 1980; Tadmor et al, 1995). Часть их составляли тщательно выполненные изделия из камня (в том числе навершия булав), слоновой кости и костей прочих животных. Наиболее же значительна огромная коллекция медных изделий. Следует подчеркнуть, что тогда, в начальный период возникновения металлургии, они представляли особую ценность. Находки их в слоях поселений чрезвычайно редки. Подлинным исключением считались два медных топора самой простой клиновидной формы, найденные в самом Телейлат-Гхассуле (они-то и позволили отнести памятник к эпохе энеолита). В Нахал Мишмаре же среди сотен медных изделий наряду с многочисленными орудиями и предметами вооружения (булавами, долотами, топорами и проч.) представлены безусловно церемониальные объекты, поражающие сложностью и высоким уровнем технологии изготовления. Таковы своего рода "короны", по краям которых располагались изображения птиц и высокие геометрические фигуры, а также богато орнаментированные навершия жезлов и скипетров. Предполагается (и не без основания!), что эти драгоценности принадлежали храму Эн Геди и были скрыты в пещере Нахал Мишмар при угрозе вражеского вторжения. Клад относится ко времени финала гхассульской культуры и является ярчайшим свидетельством огромных успехов в области металлургии и металлообработки, достигнутых за тысячелетний период ее развития (Shalev, 1995).
В последние годы число таких свидетельств неуклонно возрастает. Найдены и новые клады. Среди них подлинной сенсацией стал клад из пещеры Нахал Квана, расположенной в той же прибрежной долине, несколько западнее Нахал Мишмара (Avi Gopher, 1997). Он содержит такие же медные изделия, что и последний (клиновидный топор, навершие и пр.), безусловно, синхронен ему, и само его сокрытие было, возможно, обусловлено теми же причинами. Но, помимо меди, в состав его входили многочисленные массивные золотые и электроновые (сплав золота с серебром) кольца внутренним диаметром от 2 до 2,5 см. Сечения колец квадратные, прямоугольные или трапециевидные со сторонами от 0,5 до 1 см. Это древнейшее золото Леванта, да и Ближнего Востока в целом (рис. 5.7) (Zbenovich, 1994-1995).
Возвращаясь к кладу из пещеры Нахал Мишмар, отмечу, что, в отличие от клада Нахал Квана, одновременность найденных в нем металлических изделий находится под вопросом. И морфологические и технологические показатели их, как и химический состав металла, свидетельствуют о возможности хронологического разброса от середины IV до второй половины III тыс. до Р. X., что подтверждается радиокарбонными датами сопровождающих их органических остатков (Bar-Adon, 1980, р. 199; Рындина, 1998, с. 25, прим. 5). Это предполагает весьма длительный период сбора этих изделий в храме и соответствует хорошо известной для Древнего Востока традиции захоронения священных изделий (как позднее и священных текстов) и целых коллекций храмовых приношений.
К концу гхассульской культуры - то есть к последней четверти IV тыс. до Р. X., как сам металл, так и центры металлопроизводства широко распространились в Палестине, и соответствующие открытия на ее территории насчитываются уже десятками (Shalev, 1995).
Несмотря на нарастающее применение металла и все большее совершенствование технологии производства металлических изделий, кремень и камень сохраняют свое значение основного материала для изготовления орудий, бытовой утвари (рис. 5.8). И большинство этих изделий заметно отличается от соответствующего инвентаря предшествующей неолитической эпохи. Даже зернотерки не похожи на иерихонские: вырабатывается более совершенная - седловидная - форма их с вогнутой рабочей поверхностью. Очень богата и многообразна кремневая индустрия. Она представлена широкими веерообразными скребками, большими но-жевидными пластинами, зубчатыми лезвиями серпов, остроконечниками, теслами, которые, в зависимости от размеров, могли служить как древообрабатывающим орудием, так и мотыгой для разрыхления земли. Продолжается древняя традиция производства каменных сосудов, в том числе весьма изящных и тщательно обработанных.
Керамика также в большинстве своем заметно отличается от более ранней неолитической и резко превосходит ее по всем показателям: качеству глины, уровню обжига, обработке поверхности, репертуару форм, орнаментации. Формы поразительно многообразны - огромные пи-фосообразные острореберные сосуды-хранилища с широким плоским дном, коротким прямым горлом и несколькими маленькими петлевидными ручками под горлом и на ребре, реповидные и грушевидные горшки с вертикально пробитыми ручками-налепами, различные типы чаш, высокие роговидные остродонные кубки, кружки с ручками в придонной части, наконец, особая форма очень широких, как бы приплюснутых сосудов с коротким прямым горлом и двумя приподнятыми вертикальными ручками на противоположных концах сосуда. Предполагают, что такие необычные горшки служили для сбивания масла, для чего они подвешивались и раскачивались. Орнаментация сосудов представлена двумя различными видами. Первый - весьма распространенный - составляют налепные валики, часто рассеченные круглыми или полулунными вдавлениями. Они украшали прежде всего очень крупные горшки, располагаясь как горизонтально - под горлом и по ребру, так и вертикально.
Иногда валик имитировал змею. Наряду с валиками встречались группы резных линий. Второй вид орнаментации - роспись темной, чаще всего красной, краской по кремовому или розовому фону. Рисунки предельно простые, геометрические - ленты, треугольники и пр. (рис. 5.9).
В энеолитическом периоде в Палестине появились первые некрополи - "поселки мертвых". Ранее умершие погребались внутри поселков живых. Это был очень стойкий обычай, сохранявшийся и у натуфийцев, и в Иерихоне, и в поздненеолитических поселках. Сохранился он в некоторых энеолитических поселках, где найдены погребения под полами домов. Но они стали уже исключением. При большинстве поселений, прежде всего самых значительных, открыты уже вынесенные за их пределы кладбища. И сразу же фиксируется многообразие погребальных сооружений (Антонова, 1990). В Адейме, близ Телейлат-Гхассула, представлены три вида последних: дольмены - наземные прямоугольные камеры из крупных каменных плит, каменные наброски (холмы) и цисты - могильные ямы с облицованными каменными плитами стенами. Во всех случаях погребались разрозненные кости, собранные после исчезновения мягких тканей. На кладбище Шикмима в северном Негеве наземные гробницы имели круглое каменное основание и, очевидно, купольную конструкцию из сырцового кирпича. Диаметры их варьируются от 1 до 3,5 м (рис. 5.10). В каждой найдены разрозненные кости нескольких взрослых и детей. Близкие конструкции найдены и в Южном Синае: Мазар предполагает принадлежность их скотоводам или рудокопам с медных рудников. А в прибрежной долине Шарона также разрозненные кости одного-двух человек помещались в глиняные оссуарии-контейнеры, часто выполненные в виде домов с окнами и двускатными крышами, размеры их в среднем 55х30х45 см. Отверстия для помещения костей - в торцовых стенках. Некоторые из этих изделий стоят на четырех ножках, которые, возможно, имитировали сваи прототипов оссуариев, что естественно на заболоченных участках долины. Фасады таких домообразных оссуариев часто покрывались красно-коричневой росписью, среди мотивов которой наиболее обычны человеческие глаза и нос, изображения животных и птиц, а также орудия труда, что, вероятно, документирует веру в загробную жизнь. Другие оссуарии выполнены в виде стилизованных животных или кувшинов (рис. 5.11).
Захоронения освобожденных от мягких тканей костей - так называемые вторичные погребения - рассматриваются рядом исследователей (Perrot, 1961) как специфический обряд полукочевых скотоводческих общин, которые в засушливые годы могли продвигаться на запад и север от Иудейской пустыни в средиземноморскую климатическую зону Палестины. Но преобладание оседлых земледельческих поселений вплоть до южных периферийных районов получает все новые обоснования. И даже в этих районах вторичные погребения сосуществуют с обычными трупоположениями, документируя многообразие погребальных ритуалов и соответствующих групп населения энеолита Палестины.
В массе же своей вторичные погребения располагаются в пещерах и гротах, на безусловных же кладбищах стационарных поселков и внутри них самих практиковались трупоположения. Среди них различаются три вида: 1) костяки, лежащие скорченно на спине или боку (традиционная поза начиная с натуфийской культуры) в могилах; 2) костяки в той же позе внутри зерновых ям; 3) погребения детей и младенцев, подстилаемые и перекрытые крупными фрагментами сосудов или же внутри больших горшков (Антонова, 1990, с. 54). В некоторых случаях погребенных сопровождают сосуды и кремневые орудия. В числе сосудов - характерные высокие остродонные конусы (рожки).
В связи с замечательными фресками Телейлат-Гхассула мы уже касались вопроса искусства создателей энеолитической культуры Палестины. Оно, безусловно, носило ритуальный характер и представлено, помимо фресок, достаточно многообразной скульптурой, выполненной из камня, слоновой (или гиппопотамовой) кости, глины, меди. Каменная скульптура предельно стилизована (рис. 5.12:1). Это упоминавшиеся уже базальтовые человеческие головы домашних алтарей с углублениями сверху для жертвоприношений и так называемые скрипкообразные идолы, имевшие резко геометризованные очертания человеческого торса и, как предполагается, символизировавшие божество плодородия (Mazar, 1990, р. 82).
Значительно более реалистичны статуи из слоновой кости. Размеры их колебались от 12 до 30 см. Изображались как женщины, так и мужчины (рис. 5.12:2, 3). Наиболее примечательно полностью реалистическое изображение обнаженной беременной женщины ("Венера из Беэр-Шевы"). Его также связывают с богиней плодородия (рис. 5.12:2).
Среди глиняных скульптурных изделий должны быть отмечены антропоморфные и зооморфные сосуды из Гилата. Первый в несколько гротескном стиле изображает сидящую обнаженную женщину с большим сосудом (предполагаемой маслобойкой) на голове и другим - под мышкой (рис. 5.12:4). Второй представляет барана с тремя молочными сосудами на спине. Оба рассматриваются как ритуальные (Mazar, 1990, р. 80).
На ритуальных медных изделиях из Нахал Мишмара встречаются изображения голов животных, больше всего - диких козлов и домашних баранов (рис. 5.12:5). Встречены и человеческие лица, и птицы, и многочисленные геометрические мотивы, последние в ряде случаев повторяются и в глине - на керамических сосудах.
В целом исследователями гхассульской культуры подчеркивается культовый характер ее искусства и преобладание изображений божеств, дарующих плодородие и охраняющих стада, а также небесных тел - Солнца и звезд (Boissevain, 1966).
Кратко остановлюсь на интерпретации немногочисленных, но весьма интересных образцов антропоморфной пластики гхассульской культуры, прежде всего женских статуэток. В ряде специальных исследований они традиционно (как и предшествующие им неолитические) связывались с образом богини плодородия ("богини-матери"). Видный русский специалист по культуре и идеологии Древнего Востока Е. В. Антонова критически пересмотрела интерпретационную нивелировку женских изображений, исходящих из весьма уязвимого утверждения о единстве их семантики при чрезвычайно широком территориальном и хронологическом диапазоне исследуемых явлений. Справедливо подчеркнуто, что при таком подходе теряется представление о многообразии типов статуэток, неизбежных различиях в их предназначении, а также связи их с конкретным археологическим контекстом - особенностями расположения в исследованном памятнике, с окружающими остатками сооружений и находками. Между тем статуэтки могли воплощать не один образ, а многие, которые имели разные характеристики и играли разную роль в обрядовых и прочих действиях (Антонова, 1990, с. 119). Это заключение совершенно справедливо. Вместе с тем отмеченные Антоновой возражения ряда исследователей против самого существования в рассматриваемую эпоху веры в богов и персонификации сил природы (Neustupny, 1956) не представляются убедительными. Вероятная связь ряда изображений с культом предков и образами умерших, с "домашними богами" и духами отнюдь не исключает существования в представлениях неолитического и энеолитического населения Сиро-Палестинского региона образа богини плодородия, что конкретно для гхассульской культуры подтверждается выработкой определенных его стереотипов, получивших широкое распространение. Полагаю, здесь можно говорить о возникающей уже иерархии изображений, в которой определенное место занимали и предки, и "домашние боги", и духи, и мифологические персонажи при безусловном главенстве женского образа, символа плодородия, его богини, культ которой сложился вместе с возникновением земледелия (Cauvin, 1994). Во всяком случае, следует согласиться с заключением Антоновой о принадлежности "существ, которых изображали в скульптуре, к сфере, лежащей за пределами собственно человеческой" (Антонова, 1990, с. 128).
Расположение многих энеолитических поселений в полузасушливых ныне районах обусловлено определенными отличиями климатических условий V-IV тыс. до Р. X. от современных. Интенсивность осадков и соответственно влажность были несколько выше, что делало возможной земледельческую практику в указанных районах, расположенных на юге Палестины и примыкающих к полупустынным областям (Беэр-Шева). В центральных же и северных районах условия значительно более благоприятствовали земледелию, достигшему там высокого развития. Число культивированных растений существенно возросло по сравнению с предшествующим периодом. Остатки пищи, найденные в ряде местонахождений (в том числе в упоминавшейся уже пещере Нахал Мишмар), свидетельствуют о выращивании пшеницы, ячменя, оливок, фиников, чеснока, лука, граната, чечевицы, орехов и употреблении желудей. Льняные изделия указывают на культивацию льна и развитие технологии изготовления льняных тканей. Земледельческие продукты широко распространялись путем активной торговли, охватившей все основные районы Палестины. Но не меньшее значение имело и скотоводство. Стадо энеолитического периода включало уже все основные виды домашних животных (кроме лошади): овец, коз, коров, свиней. При этом в разных районах скотоводство принимало как придомные, так и полукочевые формы. Последние предопределяли подвижность определенных групп, особенно в засушливые годы. Это придавало специфический характер соотношению различных групп населения и всему ходу истории Палестины в рассматриваемый период. Одним из проявлений этой специфики явился замедленный темп развития поселений. Кеньон пишет, что гхассульские слои никогда не лежат в основании городов, их керамика и кремень отличны от индустрии последующего периода и общий вклад этой культуры в процесс формирования городов и общего развития Палестины (несмотря на значительный прогресс металлургии) весьма скромен (Kenyon, 1979, р. 64). Вопрос этот дискуссионен, но действительно процесс градообразования в Палестине завершился на несколько веков позже, чем в Месопотамии. Причины этого следует искать как в различиях социально-экономического развития обоих ареалов, так и в особой сложности состава населения Палестины, соотношении различных его групп и неизбежных изменениях этого соотношения.
Что же касается значения гхассульского феномена в древнейшей истории Палестины, то преуменьшать его нет достаточных оснований. Об этом свидетельствует прогресс не только металлургии, но и духовной жизни, искусства, торговых и культурных связей, наконец, само тысячелетнее развитие культуры и ее традиции с середины V тыс. до середины IV тыс. до Р. X. Специфика культуры несомненна. Но она не может рассматриваться как изолированное явление. Еще в середине нашего века классик библейской археологии В. Олбрайт сопоставлял ее с позднехалафской и убейдской культурами Месопотамии (Albright, 1960, р. 66).
К. Кеньон усомнилась в этом (Kenyon, 1979, р. 65), но дальнейшие исследования подтвердили справедливость сопоставления, прежде всего с убейдской культурой, которая, в свою очередь, унаследовала ряд халафских традиций (Mazar, 1990, р. 88). Полагаю, что здесь можно говорить о синстадиальности гхассульской культуры с отмеченными месопотамскими. Для этой стадии характерен поразительный всплеск художественного начала, эстетизма, я бы сказал, одухотворенности творчества древних мастеров. Начало ей положила замечательная халафская культура конца VI-V тыс. до Р. X., распространившаяся от Среднего Тигра на востоке до Балиха и даже сирийского побережья Средиземного моря на западе и Восточной Анатолии на севере. Многообразие и художественный уровень ее многокрасочных геометрических и изобразительных композиций керамической орнаментации беспрецедентны. То же касается и ритуальной пластики, и фигурных - антропоморфных и зооморфных - сосудов. Воздействия халафской культуры и прямые ее импорты фиксируются вплоть до Южного Кавказа. Как уже отмечалось, ряд ее традиций был воспринят убейдской культурой, охватившей еще больший ареал и фактически синхронной с гхассульской. Влияние ее на последнюю совершенно естественно: оба ареала непосредственно соприкасались, культурное взаимодействие здесь было неизбежно, в Палестине результаты его засвидетельствованы и появлением фресок, и заметным совершенствованием расписной керамической орнаментации, и наличием антропоморфных и зооморфных сосудов.
Остается очень кратко коснуться вопроса формирования гхассульской культуры. При разработке его был предложен ряд решений - от эволюционного развития местного неолитического населения до полной смены его новыми группами, пришедшими с севера или востока. Наиболее вероятной представляется гипотеза, учитывающая комплексность процесса формирования, в котором привнесенные иммигрантами новые культурные традиции сочетались с восприятием и переработкой их местным населением при многообразных воздействиях смежных культурных образований, прежде всего из Сирии и Месопотамии.
В третьей четверти IV тыс. до Р. X. начался упадок, а далее и распад гхассульской культурной общности. Ряд крупных ее поселений был покинут, в том числе сам Телейлат-Гхассул, поселки районов Беэр-Шевы, Иудейской пустыни, Голанских высот. В отдельных случаях (храм Эн Геди) можно предполагать вражеское вторжение, но свидетельств массовых уничтожений нет. В начале отмечается значительная перегруппировка, сочетавшаяся с появлением новых культурных групп. Предполагается, что последние распространились в Северной и Центральной Палестине, тогда как в южной ее части определенный период сохранялось еще гхассульское население. Не исключается возможность военного давления как со стороны быстро развивавшихся городов-государств урукского периода Месопотамии, так и со стороны столь же резко усилившегося объединенного Египта времени Старого царства. Но, повторяю, прямых свидетельств тотальных нашествий ни с той, ни с другой стороны нет. Вопрос остается открытым. Скорее всего, конец гхассульского феномена был обусловлен сочетанием ряда кризисных явлений как внутреннего, так и внешнего порядка, усложненных, возможно, и природными катаклизмами.
|
