ДЕМОГРАФИЧЕСКИ-СТРУКТУРНЫЙ АНАЛИЗ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РОССИИ.

ГЛАВА I. НЕОМАЛЬТУЗИАНСТВО И ДЕМОГРАФИЧЕСКИ-СТРУКТУРНАЯ ТЕОРИЯ

 

1.2. Демографически-структурная теория

1.2.1. Основные положения демографически-структурной теории

Новый этап в развитии концепции демографических циклов был связан с появлением демографически-структурной теории Джека Голдстоуна[1][1]. Монография Дж. Голдстоуна «Революции и восстания в раннем современном мире», опубликованная в 1991 году, была отмечена большим количеством положительных рецензий крупных специалистов и быстро завоевала признание среди историков и социологов[2][2]. В частности, М. Роджерс сформулировал значение книги Дж. Голдстоуна следующим образом: «Это – книга, которая должна заставить историков заново обдумать эру между XV и XIX веками»[3][3].

Отличительной чертой демографически-структурной теории является новый, структурный подход: в то время как неомальтузианская теория рассматривала население и экономику в целом, демографически-структурная теория рассматривает структуру – народ, государство и элиту – и анализирует взаимодействие элементов этой структуры в условиях роста населения. 

Прежде всего, Дж. Голдстоун дает определение составляющих структуру элементов. Государство, по Дж. Голдстоуну, это учреждения, являющиеся носителями централизованной и предписывающей законы власти, включая отдельных лиц, управляющих этими учреждениями. В частности, государство включает монархов, их придворных, чиновников, судей и армию. Элита – это лица, имеющие исключительное общественное или имущественное положение: дворянство, крупные землевладельцы, купцы, высшие чиновники и т. д. Все остальное население составляет третий элемент структуры – простой народ, или просто «народ»[4][4].

Элементы структуры взаимодействуют между собой. Государство обеспечивает народу и элите защиту от антиобщественных элементов и внешних врагов, а также заботится о поддержании экономического роста; для обеспечения этих функций оно собирает налоги, то есть отнимает у народа часть ресурсов. Элита по традиции обеспечивает государство кадрами чиновников и офицеров (а иногда и солдат). Она также отнимает у народа часть ресурсов, в частности, в виде ренты с принадлежащих ей земель, и негативно реагирует на попытки государства увеличить свою долю. Таким образом, государство, элита и народ находятся в состоянии постоянной борьбы за ресурсы – и динамику этой борьбы необходимо учитывать при определении тех ресурсов, которые остаются у простого народа[5][5]. (Здесь Дж. Голдстоун неявно учитывает критику неомальтузианской теории марксистскими историками).

Необходимо подчеркнуть, что Дж. Голдстоун, следуя за Т. Скочпол[6][6] и современной американской школой исторической социологии, рассматривает государство как относительно независимый элемент социальной структуры. Государство, принимающее, в частности, форму абсолютной монархии, в принципе, способно проводить этатистскую политику, не совпадающую с интересами элиты, и его взаимоотношения с элитой (и народом) представляют собой сложный комплекс сотрудничества и противостояния – но в обычной ситуации сотрудничество все же преобладает[7][7].

Далее Голдстоун вводит понятие государственного кризиса – это ситуация, в которой значительная часть элиты и народа полагает, что политика государства является неэффективной, несправедливой или устаревшей, не отвечающей современным нуждам. В период кризиса противостояние между элементами общественной структуры начинает преобладать над сотрудничеством и борьба за ресурсы становится более острой. Государственный кризис может быть вызван, например, поражением в войне, банкротством казны или неспособностью подавить беспорядки – но часто является следствием неспособности государства справиться с нарастающими экономическими проблемами[8][8].

Другое важное понятие, вводимое Голдстоуном, – это понятие «разрушения государства», «брейкдауна», ситуации, когда государственный кризис приводит к выступлениям элиты против государства и к народным восстаниям, направленным как против государства, так и против элиты; эти выступления и восстания, в конечном счете, порождают гражданскую войну. Брейкдаун может завершиться изменением основных форм экономической организации и собственности – то есть полномасштабной социальной революцией, но, в теории, этого может и не произойти [9][9].

Наиболее существенным моментом демографически-структурной теории является анализ того, как структура «государство-элита-народ» реагирует на рост населения. В своем исследовании Дж. Голдстоун обобщил материалы, полученные путем изучения социально-политических кризисов XVII века в Англии, Франции, Испании, Китае, Османской империи, а также кризисов конца XVIII – XIX века во Франции, Германии, Китае, Японии. Тщательное изучение обширного материала позволило американскому исследователю сделать вывод о том, что рост населения является главным фактором, приводящим сначала к кризису государства, а затем к брейкдауну, и иногда – к социальной революции[10][10].

Описывая воздействие демографического роста на основные элементы структуры, Дж. Голдстоун отмечает, прежде всего, изменения в положении народа («динамику народа»). Рост населения приводит к крестьянскому малоземелью, росту цен и ренты, падению потребления, разорению крестьян, миграциям в города, к безработице, нищете, неурожаям, продовольственным бунтам, попыткам конфискации земель у помещиков[11][11]. Легко видеть, что выводы Голдстоуна в этой части его исследования идентичны положениям неомальтузиансткой теории – но Голдстоун усложняет эту теорию, обращая внимание на то, что демографический рост приводил к нелинейной реакции в нижних слоях населения. Американский исследователь иллюстрирует эту реакцию на следующем примере. Допустим, пишет Голдстоун, что в начальный момент 90% населения имеет земельные участки, наследующиеся по принципу майората, а остальные 10% составляют безземельные. Если допустить, что через какое-то время население увеличится вдвое, то при этом численность безземельных возрастет не вдвое, а в 11 раз, причем значительную часть не обеспеченного средствами существования населения составит молодежь. Таким образом, рост населения приводит к резкому усилению социального расслоения и огромному увеличению численности бедных и неимущих. Такая нелинейная реакция, утверждает Голдстоун, приводит к тому, что социально-экономический кризис начинается задолго до того, как образуется реальное перенаселение. Поэтому Голдстоун не рассматривает связи между перенаселением, голодом и сокращением численности населения. Имеется еще один пункт расхождения с классическим неомальтузианством: Дж. Голдстоун (вслед за Р. Ли) считает, что вековые циклы имеют экзогенный характер и, как рост, так и уменьшение численности населения объясняется благоприятными или неблагоприятными изменениями климата[12][12]. Поэтому, в частности, Дж. Голдстоун формально не считает себя мальтузианцем, полагая, что созданная им теория имеет новое качество[13][13]. Однако некоторые последователи Дж. Голдстоуна указывают на очевидную связь демографически-структурной теории с неомальтузианским подходом. П. Турчин, в частности, показал, что предположение Дж. Голдстоуна об экзогенном характере вековых циклов, по существу, является излишним, что эти циклы естественным образом объясняются из мальтузианского постулата о связи между естественным приростом и потреблением[14][14]. Таким образом, мы можем рассматривать демографически-структурную теорию, как новую ступень в  развитии концепции демографических циклов.

Переходя к влиянию демографического роста на государство («динамике государства»), Дж. Голдстоун констатирует, что происходящий одновременно рост цен обесценивает государственные доходы, поэтому государство вынуждено повышать денежные ставки налогов – тем более, что рост населения вызывает рост расходов. С другой стороны, обедневшее население оказывается не в состоянии платить налоги в требуемом размере – в результате государство постепенно приближается к финансовому кризису, банкротству и потере управляемости[15][15].

  Демографический рост определяет и динамику элиты. С одной стороны, доходы элиты растут за счет роста земельной ренты, но с другой стороны рост численности элиты приводит к резкому росту числа претендентов на статусные позиции (например, на владение поместьем или занятие высокой должности). Число претендентов растет в той же пропорции, в какой растет число безземельных, и намного перекрывает рост доходов. К тому же значительное число статусных должностей – это должности чиновников, а государство не может увеличивать свои штаты ввиду финансового кризиса. В таких условиях происходит резкое расслоение элиты, ее распад на отдельные фракции, вступающие в борьбу за статусные позиции. Эта борьба ведется как внутри элиты, так и с государством, от которого элита требует финансовой поддержки, то есть передела долей в распределении поступающих от народа ресурсов. Наконец, возрастает и давление элиты на народ, что вызывает резкое сопротивление со стороны обедневшего населения[16][16].

Таким образом, демографический рост вызывает государственный кризис – значительная часть элиты и народа приходит к убеждению, что государство не в состоянии эффективно контролировать экономическую ситуацию и, тем более, защищать их интересы. Рост оппозиционных настроений находит свое выражение в распространении неортодоксальных религиозных и идеологических течений. Распространению диссидентства способствует также и то обстоятельство, что находящееся в финансовом кризисе государство не может в достаточной мере финансировать ортодоксальную церковь. Вслед за финансовой опорой государства рушится и его идеологическая опора. В этой ситуации конфликт между государством и элитой может привести к тому, что оппозиционные фракции элиты призовут на помощь народ или просто откроют двери народному восстанию. При этом, отмечает Дж. Голдстоун, народ имеет свои собственные побуждения и импульсы, и его проще поднять на восстание, чем управлять им – он легко может обратиться против элиты[17][17]. В итоге, бессилие государства, выступления элиты и народные восстания приводят к гражданской войне и брейкдауну.

Дж. Голдстоун особо касается роли внешних войн в разрушении государства – то есть роли того случайного фактора, которому придают большое значение критики неомальтузианской концепции. Отвечая тем историкам, которые придают главное значение в кризисе XVII века Тридцатилетней войне, а в объяснении русской революции – Первой мировой войне, Дж. Голдстоун указывает, что войны являются обычным явлением истории, что в 1550-1815 годах в Европе было всего несколько десятилетий без войн. Наибольшая интенсивность европейских войн приходится на 1688-1714 и 1800-1815 годы, но в это время не было никаких революций. Отсюда следует, что война способствовала брейкдауну в периоды высокого демографического давления, но не могла вызвать брейкдаун в периоды низкого давления[18][18].

Переходя к анализу революций XIX века, Дж. Голдстоун отмечает, что с индустриализацией Западной Европы после 1850 года демографический рост уже не мог привести к разрушению государства. Но Россия, Китай и Османская империя с их сохранившейся традиционной экономической, политической и социальной структурой, остались уязвимыми к демографическому давлению, которое продолжало нарастать в XIX веке и привело к брейкдауну в начале ХХ века[19][19]. Таким образом, Дж. Голдстоун утверждает, что демографически-структурная теория применима для объяснения русской революции начала XX века, но не разрабатывает эту тему, которая, очевидно, требует особого исследования.

Такого же мнения придерживается Питер Турчин, давший в недавно вышедшей монографии «Историческая динамика»[20][20] краткий обзор истории России с точки зрения теории Дж. Голдстоуна. Книга П. Турчина заслуживает внимания и в другом отношении: в ней делается попытка построения имитационной модели, воплощающей основные положения демографически-структурной теории. П. Турчин превратил вербальную схему Дж. Голдстоуна в теорию, описанную на математическом языке, и с помощью анализа временных рядов произвел проверку предсказаний этой теории с конкретно-историческими данными. Таким образом, было показано, что теория Дж. Голдстоуна (так же, как и мальтузианская теория) может быть описана в терминах экономико-математических моделей, что существенно увеличивает ее прогностические возможности[21][21].

На возможность использования демографически-структурной теории для объяснения российской истории (но в применении к другому периоду) указывал также известный американский русист Честер Даннинг, специалист по истории Смутного времени. Изучая причины российского брейкдауна начала XVII века, Ч. Даннинг указал на явления, совпадающие с характерными признаками государственного кризиса по Голдстоуну: на рост населения, сопровождаемый ростом цен, на финансовый кризис государства, на обеднение, раскол и фракционирование элиты. Отмечая необходимость более подробного исследования этого вопроса, Ч. Даннинг делает осторожный вывод, что «как кажется, модель Голдстоуна применима для России»[22][22].

Таким образом, исследование вопроса о том, в какой степени демографически-структурная теория может объяснить процессы и факты русской истории является достаточно актуальным. Это исследование и является целью книги, предлагаемой вниманию читателя. Мы рассмотрим также некоторые вопросы, не обсуждавшиеся в книге Дж. Голдстоуна, но ставившиеся неомальтузианской теорией – например, вопрос о происхождении российского этатизма и самодержавия. Таким образом, предполагается шаг за шагом рассмотреть важнейшие факты, явления и процессы социально-экономической истории России и проанализировать, могут ли эти факты получить объяснение исходя из неомальтузианских или демографически-структурных представлений.

Однако для того, чтобы сделать определенный вывод о том, что данный конкретный процесс является результатом влияния демографического фактора, нужно рассмотреть также вопрос том, не может ли он быть проявлением действия других факторов – то есть рассмотреть возможность (хотя бы некоторых) альтернативных объяснений. Отсюда возникает необходимость проведения краткого анализа роли других факторов: это поможет нам указать на место демографического фактора в общем балансе сил, исследовать область его влияния и характер взаимодействия с другими силами.

1.2.2. Необходимость учета альтернативных объяснений

При позитивном восприятии теории Дж. Голдстоуна в целом, некоторые историки указывали на необходимость учета, кроме демографической динамики, и других важных факторов.

В частности, Ч. Даннинг, обсуждая вопрос о перспективности применения демографически-структурной теории, указывает на важное влияние еще одного фактора – фактора военно-технических (и просто технических) инноваций. Наиболее важной военно-технической инновацией рассматриваемого периода было распространение огнестрельного оружия. Социально-экономические последствия этого процесса были рассмотрены Майклом Робертсом, создавшим теорию «военной революции», под которой понимается революция в военной технике, тактике и стратегии, повлекшая за собой создание вооруженных огнестрельным оружием постоянных наемных армий. Содержание таких армий, в свою очередь, потребовало увеличения налогов, создания эффективной налоговой системы и сильного бюрократического аппарата. Появление новой армии, новой бюрократии, новой финансовой системы означали огромное усиление центральной власти и становление режима, который Брайан Даунинг называет «военно-бюрократическим абсолютизмом». Нуждаясь в ресурсах, военно-бюрократический абсолютизм перераспределял доходы в свою пользу; при этом ему приходилось преодолевать сопротивление старой знати, которая терпела поражение в этой борьбе и теряла свое политическое значение. С другой стороны, увеличение налогов означало новые и часто нестерпимые тяготы для населения, вызывало голод, всеобщее недовольство и восстания[23][23].

Теория «военной революции» дает альтернативное объяснение кризису XVII века в европейских странах, и, по мнению Ч. Даннинга, может быть применена и для объяснения кризиса конца XVI – начала XVII века в России[24][24].

Другой фактор, который необходимо учитывать при анализе конкретных исторических событий – это фактор внешних влияний, которые могут проявляться во вторжении завоевателей, в военном или экономическом давлении, а также в диффузии идей, технических изобретений или социально-политических институтов. Технические инновации часто распространяются путем диффузии, поэтому фактор внешних влияний тесно связан с техническим фактором. Появление нового оружия вызывает волну завоеваний, и находящимся перед фронтом волны противникам не остается ничего иного, как поспешно заимствовать это оружие, а вместе с ним военную организацию, которая обычно является частью социальной системы. Однако фактор внешних влияний (или фактор диффузии) действует в более широкой области, чем область действия технического фактора; процесс заимствования распространяется на другие социальные и культурные институты, и, как показывает пример реформ Петра I, может привести к глубокой трансформации общества. В приложении к допетровскому периоду русской истории проблема диффузии инноваций была рассмотрена в статье В. В. Алексеева, С. А. Нефедова, И. В. Побережникова «Модернизация до модернизации: средневековая история России в контексте теории диффузии»[25][25].

Для периода Нового времени процессы, определяемые факторами технических инноваций и внешних влияний, в широком плане рассматриваются в рамках теории модернизации. По определению одного из создателей этой теории С. Блэка, модернизация – это процесс адаптации традиционного общества к новым условиям, порожденным научно-технической революцией, которая сделала возможным контроль за средой обитания[26][26]. Европейская научно-техническая революция началась во времена Ренессанса, и достигла значительных успехов в XVI-XVII веках, она привела к развитию мануфактур и торговли и вызвала к жизни «просвещенный абсолютизм» с его централизацией и бюрократизацией[27][27]. При этом страны, находившиеся на периферии Европы, практически сразу же стали перенимать достижения Запада. «Начиная с конца XV века в России и несколько позже в Турции, – писал С. Блэк, – была принята система политического использования западной техники и специалистов, чтобы модернизировать войско и бюрократию, строить укрепления и общественные здания, создавать фабрики и осваивать природные ресурсы. Эта политика приняла наиболее активную форму в России при Петре Великом…»[28][28] Таким образом, как отмечают А. Б. Каменский и А. Н. Медушевский, модернизация приняла в России форму европеизации или вестернизации – преобразования общества по западному образцу[29][29]. Однако это преобразование было лишь частичным, западные учреждения принимались скорее с целью защиты традиционного российского общества против иностранных вторжений, чем для осуществления фундаментальной модернизации. При этом наиболее ярким проявлением этой «защитной» модернизации был рост централизации и бюрократизации государства – в этих положениях теория модернизации смыкается с теорией «военной революции»[30][30].

Модернизация не сводилась к простому перениманию отдельных западных институциональных и технических инноваций, в процессе этого перенимания происходил синтез привнесенных и традиционных элементов. «Во многих обществах, – писал Д. Рюшемейер, – модернизированные и традиционные элементы сплетаются в причудливые структуры… Частичная модернизация представляет собой такой процесс социальных изменений, который ведет к институционализации в одном и том же обществе относительно модернизированных социальных форм и менее модернизированных структур»[31][31]. Более того, такое частично модернизированное общество может существовать в течение поколений и развиваться по своей, определенной толчком частичной модернизации траектории, отличной от траектории развития Запада. При этом – если это общество достаточно сильно для проведения изоляционистской политики – оно может некоторое время отторгать дальнейшие диффузионные импульсы, идущие с Запада. Таким образом, модернизация в периферийных странах распадается на два процесса – эндогенное развитие как следствие частичной модернизации и экзогенное развитие под действием постоянной диффузии, которая, однако, может частично блокироваться. 

В конце XVIII века европейская модернизация вступила в новый этап – этап промышленной революции. «Триста лет назад… – писал Элвин Тоффлер, – произошел взрыв, ударная волна которого обошла всю землю, разрушая древние общества и порождая совершенно новую цивилизацию. Таким взрывом была промышленная революция. Высвобожденная ею гигантская сила, распространявшаяся по миру… пришла в соприкосновение с институтами прошлого и изменила образ жизни миллионов»[32][32].

Техническая революция сделала возможным применение машин, что открыло невиданные перспективы для экономического роста. Началась индустриализация, сопровождавшаяся перемещением значительных масс населения из сферы сельскохозяйственного производства в сферу промышленности. Развитие транспорта, торговли и сельскохозяйственных технологий позволило индустриальным странам Запада резко увеличить «средства существования» для своих народов и снять мальтузианские ограничения. Промышленная революция дала в руки европейцев новое оружие, и военная экспансия Запада привела к резкому усилению процесса вестернизации.

«Теория вестернизации» была подробно разработана в работах Теодора фон Лауэ, одного из наиболее известных историков XX века[33][33]. Согласно теории фон Лауэ, процесс вестернизации был главным содержанием мировой истории XIX-XX веков; он был обусловлен военным, техническим и культурным превосходством Европы – результатом промышленной революции, которая началась в Англии в конце XVIII столетия. Государства, оставшиеся независимыми, были вынуждены перед лицом военного и экономического давления спешно перенимать вооружение, технику, промышленную и социальную организацию, материальную, а затем и духовную культуру Запада[34][34]. Вестернизация наносила сокрушительные удар по традиционной культуре и традиционным общественным отношениям. «…Господство Запада делается явным не только в прямолинейной форме превосходящих машин или экономического вторжения, – писал фон Лауэ, – но в более коварной форме всеобщей модели. Эта форма давления, наименее заметная среди инструментов империалистов, была все же наиболее мощной и действовала как постоянная тихая подрывная деятельность. Она разрушала престиж традиционной власти и подрывала преданность людей к их традициям и к их правительству. Никогда во всей истории не существовало такой обширной подрывной силы, как сила Запада... Почти все, что делал белый человек, вплоть до его прихотей, вызывало подражание, иногда просто потому, что это было необычным. Некоторые важнейшие понятия, подобно демократии и свободе, носили такой ореол престижа, что и сегодня они служат как ключевые лозунги – и даже в тех в странах, которые извратили их значение в противоположное… То же самое излияние западных норм, которое подорвало различные неевропейские цивилизации, ниспровергало также традиции и нравы имперской России. Тихая революция извне разрушала традиционную власть царской России намного раньше того, когда она физически разрушилась»[35][35].

Мы не ставим перед собой цель подробного изложения теорий «военной революции», модернизации и вестернизации, изложению этих теорий и анализу развития России с позиций модернизации и вестернизации посвящена многочисленная литература[36][36]. В данном случае речь идет лишь о том, чтобы указать на возможность альтернативных объяснений исторического процесса. При рассмотрении конкретных явлений российской истории мы будем иметь возможность вернуться к этим теориям и на конкретном материале кратко проанализировать роль факторов технических инновации и внешних влияний. Как отмечалось выше, наша цель состоит в том, чтобы отделить результаты их действия от результатов действия демографического фактора – или, по крайней мере, попытаться сделать это, чтобы установить роль демографического фактора в общем балансе сил.

Как отмечалось выше, критики мальтузианской теории указывали также на существенную роль климатического фактора. Чтобы не возвращаться к этой теме в каждой главе, мы приведем здесь сводку сведений М. Е. Ляхова о среднегодовых температурах и числе засушливых и дождливых годов в центральной части Европейской России по 30-летиям.

Анализируя табл. 1, прежде всего, нужно отметить отсутствие корреляции между средней температурой лета и количеством засух: коэффициент корреляции равен -0,31, то есть засух, как ни странно, было больше в относительно холодные периоды. Очень слаба корреляция между температурой лета и дождливыми сезонами (-0,37). Это означает, что глобальные температурные сдвиги не играли существенной роли в сельскохозяйственных кризисах.

 

 

Табл. 1.1. Среднегодовые температуры и число экстремальных сельскохозяйственных сезонов за 30-летние периоды[37][37]

 

Кроме того, отсюда, по-видимому, следует, что летописцы отмечали большей частью те неурожаи, которые повлекли существенные последствия в виде повышения цен или голода, иногда пропуская недороды, которые имели место в благоприятные в целом периоды. Чтобы проверить это предположение мы (немного забегая вперед) указали для каждого периода соответствующую фазу демографического цикла: 0 – фаза роста, 0,5 – фаза Сжатия и малоземелья, 1 – экосоциальный кризис. Оказалось, что коэффициент корреляции между фазами цикла и числом экстремальных сельскохозяйственных сезонов равен 0,63, то есть существует, хотя и не очень сильная, связь между числом неурожаев и фазой цикла. Таким образом, мы можем, в целом, принять цитированную выше точку зрения Д. Григга: неурожаи бывали во все времена, но они оказывались тяжелыми и даже катастрофическими лишь в периоды перенаселения, когда у крестьян не было запасов зерна и популяция была ослаблена постоянным недоеданием – то есть климатический фактор лишь усиливал эффект перенаселения.

Как отмечалось выше, критики неомальтузианства приписывали большое значение также фактору внешних войн. Роль этого фактора будет рассмотрена в последующих главах в контексте объяснения конкретных исторических событий. При этом мы будем опираться на достаточно хорошо аргументированную точку зрения Дж. Голдстоуна о том, что война может вызвать брейкдаун лишь в том случае, если государство уже находилось в  состоянии кризиса.

Необходимо отметить, что в работах различных историков действующие факторы исторического процесса выделяются неоднозначно[38][38]. Наше выделение в основном совпадает со схемой, предложенной Л. Е. Грининым[39][39]. И. В. Побережников[40][40], кроме упомянутых выше факторов, считает необходимым учитывать экономические сдвиги и изменения нормативных систем – то есть изменение социальных стереотипов, традиций, обычаев. Изменения и сдвиги в этих сферах обычно обусловлены демографическим, техническим и диффузионным факторами, поэтому в нашем исследовании мы не рассматриваем эти факторы как независимые. Фактически выделение действующих факторов лимитируется наличием разработанной теории, которая детально описывала бы механизм действия данного фактора и позволяла бы провести соответствующий анализ в конкретной ситуации. Таких теорий сравнительно немного – к их числу относятся упомянутые выше теории модернизации, вестернизации и военной революции. Иногда в качестве альтернативного объяснения предлагается также цивилизационный подход, но сторонники этого подхода признают слабость теоретической базы цивилизационной концепции[41][41]. А. Т. Тертышный и А. В. Трофимов отмечают, что слабым местом классического цивилизационного подхода является объяснение динамики цивилизационного процесса и расплывчатость самого термина «цивилизация»[42][42].

Выше шла речь о необходимости учета постоянно действующих факторов. По мере возможности, в предлагаемом исследовании будет обсуждена также роль случайных факторов – таких, как эпидемии, династические кризисы, характер воспитания некоторых царей, случайные политические события и т. п. При этом желательной целью является отделить случайное от закономерного и выделить роль закономерности в формировании исторического процесса. Конечно, это удается далеко не всегда, но поиск закономерностей является конечной целью любого научного исследования.

1.2.3. План исследования

 Демографически-структурная теория описывает различные сферы социально-экономической жизни, поэтому проверка применимости этой теории и интерпретация социально-экономической истории России на ее основе требует проведения достаточно сложного и многостороннего комплекса исследований.

 Обычная схема анализа подразумевает выделение в реальном историческом процессе демографического цикла. Этот процесс предполагает проверку наличия классических признаков каждой фазы цикла (см. п. 1.1.2.). Напомним, что для первой фазы, фазы роста, характерны наличие свободных земель, быстрый рост населения, рост посевных площадей, низкие, но постепенно растущие цены на хлеб, высокая реальная заработная плата, относительно высокий (но постепенно понижающийся) уровень потребления, низкий уровень земельной ренты, строительство новых (или восстановление разрушенных ранее) поселений, ограниченное развитие городов и ремесел, незначительное развитие аренды и ростовщичества. Затем, согласно теории, необходимо проверить наличие признаков следующей фазы, фазы Сжатия. Для этой фазы характерны отсутствие свободных земель, крестьянское малоземелье, высокие цены на хлеб, низкий уровень реальной заработной платы и потребления основной массы, замедление или приостановка роста населения, высокий уровень земельной ренты, частые сообщения о голоде, эпидемиях и стихийных бедствиях, высокий уровень смертности и другие признаки, перечисленные в п. 1.1.2. В соответствии с теорией нехватка земли и перенаселение в деревне вызывает рост миграции в города и в малонаселенные районы. Поэтому необходимо провести анализ данных о численности городского населения, о заработной плате рабочих, ценах на хлеб и уровне потребления, о распространении отходничества. Малоземелье вынуждает крестьян заниматься промыслами и искать работы на мануфактурах и позднее, на фабриках. В этой связи необходим анализ данных об увеличении численности промыслового, мануфактурного и фабричного населения в сопоставлении с обеспеченностью крестьян землей.

Таким образом, задача исследования состоит, в первую очередь, в изучении динамики макроэкономических и демографических параметров. Сюда входят данные о численности населения, рождаемости и смертности, посевных площадях, урожайности, обеспеченности землей, производстве зерна и его экспорте, о ценах, уровне арендной платы, доле зерна, идущей на потребление крестьян, на расходы землевладельцев и на уплату налогов. Для XVI – XVIII веков такие данные часто фрагментарны, рассеяны по различным источникам, требуют критического анализа и систематизации. Для XIX – начала XX века наличие статистической информации позволяет строить временные ряды данных, что открывает возможности для статистического анализа с целью выделения трендов и обнаружения корреляционных связей. Полученные тренды анализируются на предмет соответствия классической картине мальтузианско-рикардианских циклов.

В то же время нужно признать, что для России с ее огромной территорией и большими региональными различиями средние величины сравнительно малоинформативны. В периоды, для которых это возможно, необходим анализ перечисленных выше процессов по регионам. Мы будем рассматривать в основном два региона – Центральный (или Центрально-Промышленный) и Черноземный (или Центрально-Черноземный) регионы, иногда привлекая данные для Северо-Запада и Поволжья.

Демографически-структурная теория уделяет большое внимание анализу динамики отношений и распределения ресурсов в структуре «государство-элита-народ». Этот анализ требует рассмотрения динамики государства и динамики элиты. Динамика государства – это, прежде всего, динамика государственных доходов и расходов, размеры налогов и повинностей, размеры государственного долга, динамика недоимок по различным регионам. В это понятие входят также элементы, характеризующие силу государства по отношению к элите и народу – численность чиновничества, армии и полиции, степень контроля со стороны государства за войском, элитой, церковью и т. д. Рассмотрев динамику государства, мы сможем ответить на вопрос о наличии в российской истории государственных кризисов и брейкдаунов.

Динамика элиты включает численность дворянства, размеры имеющихся в его распоряжении материальных ресурсов, размеры поместий, число крепостных у различных категорий дворянства, уровень ренты и уровень доходов. Анализ динамики доходов элиты и их распределения помогает фиксировать периоды кризиса элиты, для которых, согласно теории, характерны такие явления, рост недовольства элиты, ее стремление увеличить ренту, повышение ее претензий к государству, попытки перераспределения ресурсов в свою пользу, фрагментация элиты, появление в ее среде антиправительственных группировок. Для иллюстрации тезиса о внутриэлитной конкуренции привлекаются данные о численности дворянства и недворянских элементов в правительственном аппарате, в гражданских учреждениях и армии. Для XIX века важным показателем интенсивности конкуренции за хорошо оплачиваемые «классные» места в административном аппарате являются данные о росте числа учащихся в средних школах и высших учебных заведениях. Необходимо использовать также косвенные данные о внутриэлитных конфликтах, в частности, на основе пропагандистских компаний в прессе, данных об участии различных слоев в антиправительственной деятельности (с использованием статистики государственных преступлений).

Изучение динамики отношений в структуре «государство-элита-народ» предполагает также анализ социальной напряженности, характеризуемой численностью и частотой крестьянских (и рабочих) выступлений, анализ значения крестьянских восстаний для перераспределения ресурсов. Для этой темы представляется важным также рассмотрение последствий дворянских выступлений и изучение вопроса о степени контроля со стороны элиты над государством (в периоды господства элиты). Необходимо обратить особое внимание на случаи, когда изменение отношений в структуре «государство-элита-народ» не сводилось к перераспределению ресурсов, но имело качественный характер: речь идет о создании новых отношений внутри структуры, об определенном качественном изменении составляющих ее элементов и принципов их взаимодействия – о трансформации структуры. (Отметим, что понятие трансформации структуры отсутствует у Дж. Голдстоуна и вводится здесь впервые с целью учета одного из немногих критических замечаний, высказанных в адрес книги Дж. Голдстоуна[43][43]). Трансформации структуры имеют чрезвычайно важное значение, в частности, потому, что они приводят к особо масштабному перераспределению ресурсов. Такое масштабное перераспределение ресурсов, в свою очередь, влияет на темпы роста населения; поэтому необходимо исследовать случаи, когда масштабное перераспределение ресурсов в пользу государства или элиты приводит к сокращению ресурсов народа и стагнации населения (или наоборот, расширение ресурсов народа приводит к увеличению темпов естественного прироста). При этом важное значение имеют причины таких трансформаций, и существенный вопрос – можно ли объяснить их с помощью демографически-структурной теории, или необходимо привлечение других объяснительных концепций.

Наконец, переходя к анализу заключительных фаз демографических циклов, мы постараемся прояснить вопрос о том, в какой степени такие кризисы, как Смута и революции начала ХХ века, могут быть объяснены в рамках демографически-структурной теории, и в целом, в рамках неомальтузианской парадигмы.

Необходимо отметить, что очерченные здесь задачи исследования, естественно, ограничиваются его источниковой базой – если для второй половины XIX века в источниках, как правило, имеются необходимые статистические материалы, то для других периодов отмечается их недостаток и фрагментарность, и это делает проводимый анализ менее фундированным.