Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Россия, 1917.

Борис Никитин

РОКОВЫЕ ГОДЫ

К оглавлению

19. В МУЗЕЙ ЛЕНИНА

Сведения о Ленине тщательно собираются в Институт Ленина. Там они искусно фильтруются и обрабатываются испытанными коммунистами, занятыми возведением исторического монумента.

Я не ставлю себе задачей представить законченную фигуру современного Атиллы или погружаться в исследование теории большевизма. Я также далек от мысли лишать деятельность Ленина того громадного значения, которое она приобрела в развитии революции и особенно в закрепощении русского народа. Мне предстоит лишь занести на карту только те звенья его пути, которые, попадая под прожектор контрразведки, вызывали ее пристальное внимание.

Восстановим, прежде всего, старую «регистрационную карточку» Ленина. Будем пользоваться для этого только документами его старых сотрудников.

Среди них мы найдем известные подробности раскола, внесенного Лениным в социал-демократическую рабочую партию после его выезда в 1900 году за границу.

Начиная с 1902 года тактические разногласия в партии, а за ними принципиальные расхождения все заострялись. Меньшевики провозглашали немецкую идею лояльного марксизма в форме открытого движения с предоставлением рабочим массам широкой самодеятельности. Напротив, Ленин в конечном результате резко настаивал на узкозаговорщицком характере всей работы: вопреки своим брошюрам — фактически отвергал временные совместные действия с другими классами и группами, революционно настроенными; организовывал вооруженные экспроприации; призывал к немедленному вооруженному восстанию.

Перечитывая старые брошюры того времени, переходя от съездов к конференциям, созываемым за границей, до войны, мы, в подлинном смысле слова, с первой страницы до последней не выходим из уголовной хроники.

Перед нами проходят страстные прения, угрозы разоблачения, подробности бесконечной тяжбы о деньгах и партийном имуществе, систематически путем обмана захватываемых Лениным и его большевицким новоявленным центром.

Приведем некоторые из них в редакции Мартова — видного меньшевика (Мартов Ю. Спасители или упразднители. Париж. Изд. 1911 г., с. 3, 18, 20, 21, 31, 35, 36, 40 и 46. В настоящей главе в кавычках приведены подлинные выражения соответственных источников.).

На первых шагах своего образования «Большевицкий центр отнял у Центрального Комитета громадную сумму» денег.

Из года в год отношения Ленина к общей партийной кассе пышно развиваются все в том же направлении.

Большевицкие делегаты на Лондонский съезд были собраны «при помощи громадных денежных средств, приобретенных редакцией «Пролетария» — Лениным путем конфискации средств, переданных на общественные цели».

Тот же съезд поручает Центральному Комитету партии произвести расследование о «значительной сумме, открыто собранной от имени партии на ее нужды в Америке, переданной видному деятелю большевицкого центра и бесследно исчезнувшей».

Деньги, оставленные партии после смерти жертвователя в Англии, «экспроприирует Большевицкий центр».

Следует третейский суд социалистов-революционеров.

Примерам нет числа.

Обличенный на пленарном собрании ЦК в 1910 г. в Париже, Ленин за возврат денег требует отступного. Разоблачаемый на каждой конференции, он вынужден давать всевозможные обещания, вроде — вернуть часть денег в 3 года, оставить деньги держателям, обращать доходы от издания центрального печатного органа в партийную кассу и т. д.

Все подобные резолюции вырабатывались, голосовались, записывались; но, как принято говорить в таких случаях, оставались на бумаге.

Приведенная выше система финансирования большевицкой секции сопровождалась «подтасовкой и подлогами официальных документов». Мартов называет эти приемы «вопиющими фактами сознательного извращения истины, совершенные большинством редакции» Ленина. Далее, по Мартову, пресловутый секретарь редакции, Зиновьев, третировался, как всем известный фальсификатор, которого не стала бы терпеть ни одна уважающая себя «буржуазная газета».

Названный порядок официально продолжался до 1914 года, пока, по указанию Ленина, большевик Семашко не унес в новый фиктивный комитет всю кассу партии. К этому же времени относится окончательный захват Лениным типографии и остального имущества партии.

Факты и документы зафиксированы Мартовым в 1911 году. Они отражают настроения политической группы из партии меньшевиков, стоящих вправо от Ленина.

Перейдем к заявлениям большевиков, занимавших крайние левые позиции в самой секции большевиков, а именно тех, кто более категорически отвергал легальные возможности работы, тех, кто стоял в резкой оппозиции меньшевикам и Мартову.

Я имею в виду длинное воззвание группы «Вперед», выпущенное в Париже в феврале 1910г. (Лидером группы был Г. А. Алексинский. Из видных большевиков к нему примыкали: Менжинский, Богданов, Ломов, Лядов, Луначарский, Мануильский. Полный текст воззвания см. синюю брошюру группы «Вперед». Изд. 1910г.).

Перед нами обвинительный акт Ленину, составленный ортодоксальными большевиками. Существо обвинения и форма видны из следующих выражений воззвания: «За последние два года не дано было организациям ни одного денежного отчета; истрачены были сотни тысяч».

«Подотчетное заведование материальными средствами превратилось в бесконтрольное хозяйничанье безответственных лиц».

«Дело доходило даже до фальсификации документов, уже разоблачавшейся в партийной печати».

«Мы заявляем, что не хотим участвовать во всей этой панаме».

Дела партийные, денежные дела; зарегистрируем еще одно, заимствованное из внешней корреспонденции и прогремевшее одновременно с историей Степана Лбова (** Alexinsky Tatiana. Souvenirs d'une socialiste russe — «La grande revue», 1923, page 623. Вышеназванная брошюра Мартова, — с. 21 и 22).

В 1907 году военно-техническое бюро Центрального Комитета Российской социал-демократической партии, состоявшее из большевиков, заключило договор с пермской «дружиной» разбойника Лбова.

Последняя именовалась Пермским революционным партизанским отрядом, но в действительности занималась грабежом и разбоем на Урале. По договору, составленному «на бланке ЦК», но без ведома последнего, большевики обязывались поставить Лбову транспорт оружия. Деньги — 10 000 рублей, были получены большевиками вперед, но оружие доставлено не было. Сам Лбов был пойман и повешен; но один из его «дружинников», по прозвищу Сашка Лбовец, приехал в Париж требовать деньги обратно. Разыгрывается очередной конфликт.

Сашка Лбовец выпускает прокламацию, обвиняя большевицкий центр «в присвоении денег, принадлежавших лбовцам» (Г. А. Алексинский рассказывал мне, что распространением этой прокламации усердно занимался Менжинский, бывший председатель коллегии ГПУ.). Ленин резко обрушивается на лбовцев. Специальная комиссия производит расследование; она выносит постановление вернуть деньги дружине.

История очень старая, такая же, как все другие. О них обо всех высказал свое мнение Плеханов, основоположник научного социализма в России. Всеми силами стремясь не допустить раскола партии, он первое время покровительствовал Ленину; потом оставался с меньшевиками, а в 1908 году отошел и от последних.

20 июня 1914 года, на заседании конференции, созванной Интернациональным Социалистическим бюро в Брюсселе, Плеханов открыто заявил, что «главная причина непримиримости Ленина заключается в том, что он не желает выпустить из своих рук партийных денег, часть которых им была захвачена воровским способом (Заявление было сделано в присутствии Вандервельде, Гюеманса, Каутского, Розы Люксембург и других. См. вышеназванные воспоминания Т. И. Алексинской, стр. 86 и 87. То же: Спиридович. История большевизма в России, с. 261). Конференция постановила разобрать дело в августовскую сессию в Берлине (Сессия не состоялась вследствие объявления войны.).

Заметим, что перед нами именно тот случай, когда не конечная цель оправдывала средства: денежные подлоги возникли с самого начала, когда еще разногласия в партии сводились к несущественным тактическим подробностям.

Именно поэтому мы их приводим в первую очередь.

Деньгами большевицкого центра ведали только Ленин лично и его жена Крупская. Даже секретарь редакции Зиновьев не допускался к кассе.

Приведенные справки из уголовной хроники имели свое значение для контрразведки во времена давно прошедшие. Ими заканчивалась первая страница регистрационной карточки Ленина. Слишком бледными выглядят теперь эти несколько бессвязных линий, выхваченных из контура Ленина. Их давно покрыли потоки крови и грязи, всем известные.

Тем не менее, мы извлекли на свет эту карточку, так как линии приобретают иной смысл, если их связать следующими показаниями тех же современников:

«Ленин субсидировал членов ЦК, чтобы иметь их голоса» (Alexinsky T. Souvenirs d'une socialiste russe, p.450).

Члены ЦК получали жалованье от Ленина. Неугодные его лишались. Такая неприятность едва не произошла с самим Каменевым, когда он не в меру увлекся неугодными философскими веяниями, но вовремя спохватился, а для сохранения своего платного места вынужден был раскаяться в печати (Alexinsky T. Souvenirs d'une socialiste russe, p.455).

В 1908 году, перед съездом в Женеве, Зиновьев подтвердил, что польские делегаты поддержат Ленина, так как им заплатят «немного больше» (Alexinsky T. Souvenirs d'une socialiste russe, р. 451).

Мартов пишет: «Только опираясь на эти средства, Ленин мог удерживать диктатуру, оказывая давление на партию силою денег».

В упомянутом выше воззвании большевиков группы «Вперед» мы читаем: «Поскольку же большевицкому центру надо было воздействовать на общественное мнение партии, он старался делать это путем денежной зависимости, в которую он ставил как отдельных членов, так и целые организации большевицкие, и не только большевицкие».

Сила денег! Сила убеждений!

Контрразведка делала свои выводы. Еще на первых ступеньках своей длинной лестницы, по которой спускался Ленин, деньги, деньги, добытые, по словам Плеханова, «воровским способом», деньги поставили его в исключительное по своему значению исходное положение. Они оплачивали его печатные издания и штат партийных работников; они делали его хозяином организации за границей и в России. Эти же деньги обеспечивали его существование, как бы скромно оно ни было.

Деньги привели к такому положению, при котором, по выражению Мартова, «в оппозиции Ленину большевики не смели идти дальше бунта на коленях».

И как раз обратное значение в те далекие времена сыграла «сила» ленинских убеждений: от него разбежались все и всё сколько-нибудь индивидуальное, сохранившее к себе уважение. Силы убеждений не оказалось, прежде всего, потому, что предпосылки бланкизма, нечаевщины, максимализма, из которых они слагались, решительно не отвечали обстановке: до войны не было в России почвы для их развития.

У Ленина на жаловании остались наименее уважаемые, наиболее неспособные, а подчас и вовсе несомнительные люди. Иначе и быть не могло, если принять во внимание крайнюю нетерпимость Ленина к чужому мнению. Раскаленной железной полосой проходит она через всю его жизнь, во всех ее проявлениях, а отнюдь не только в образовании его политической концепции.

Чтобы судить об интеллектуальном уровне последователей Ленина, припомним, что первым учеником, или во всяком случае одним из первых, как за границей, так и в 1917 году в России, был Каменев. Обладая некоторыми ораторскими способностями, большим багажом чужих идей, Каменев отличался чрезвычайной робостью не только в прямом смысле, но робостью высказывания своих суждений. Предоставленный самому себе, он сдавал позиции, а как политическая сила в Совете Таврического дворца представлял пустое место.

Техническую работу Центра вели жена Ленина — Крупская. Плохой организатор, Ленин нашел в ней несомненные организационные способности. Искать в Крупской чего-либо индивидуального — задача неблагодарная, чтобы не сказать большего. «Женщина хитрая, очень ловкая, бесталанная, ничтожная» — так рисует ее Т. И. Алексинская, помогавшая ей некоторое время, но быстро от нее отшатнувшаяся (Excelsior— 10 Septembre 1922).

Из членов Центра, работавших в России, выдвигался Рыков. Этот ездил к Ленину, получал указания, деньги и мужественно возвращался в Россию — в объятия охранки. В 1917 году за ослушание едва не был исключен из партии. Слабый удельный вес его известен.

Таковы первые ученики первой большевицкой аудитории. Быть ее учителем не могло составить славы. Именно в этой аудитории Ленин годами завоевывал авторитет и проявлял свою тиранию.

В 1904 году Троцкий писал так: «Там, где надо было связать, скрутить, накинуть мертвую петлю, там на первом месте выступал Ленин (Троцкий. Наша тактика. Изд. 1904г).

Сталин не был из «первых» по развитию; зато выделялся самомнением и аморальностью.

Охранное отделение окружило эту организацию тесным кольцом провокаторов. Имена Малиновского, Шурканова, Черномазова, Романова, Житомирского давно преданы широкой гласности. Я назвал только нескольких из тех, кого полиция ввела в Центр. Множество других, разбросанных по России, обнаружились впоследствии или просто пропали без вести. В одном Петербургском комитете из 7 членов 3 состояли на службе у полиции.

Провокаторы пользовались доверием Ленина наперекор чужим мнениям (Это положение уже не требует доказательств). Они в корне подрывали его революционную работу, которая имела в основе, как упомянуто выше, заговорщицкий характер. Провокаторы подталкивали Ленина на эксцессы, которые вызывали неизбежные репрессии министерства.

Директор Департамента полиции играл по открытым картам. Шеф жандармов мог поздравить своих подчиненных: социал-демократическая партия была расколота; меньшевики, опасные идеей широкого, открытого движения, оказывались лишенными не только денег, но и большей части организаций на местах. Деньги Ленин тратил через провокаторов; через них же пересылались его брошюры, подавляющая часть которых попадала в Охранное отделение. Там их либо бросали в камин, либо использовали в целях дальнейшего сыска. Те немногие, кои доходили по назначению, составляли ничтожную часть литературы, выпускаемой другими партиями.

Приезжие агенты Ленина сопровождались по пятам агентами полиции. Заговорщицкие организации на местах подвергались повальному разгрому, а члены их ссылались в Сибирь. Последние удары остатки партии получили с началом войны, когда была арестована фракция большевиков Государственной Думы, а в ноябре 1914 г. — несколько большевиков, созванных на конференцию в Озерках.

После этого логического результата, к которому привел захват Лениным партийной организации, участие его в русском «освободительном» движении фактически прекращается, если не считать нескольких листовок, случайно перекинутых в Россию, листовок с тезисами, пораженческие идеи которых совсем не отвечали настроению всего народа.

До последних дней большевики испытывают острое желание приобщиться к лаврам февральской революции, чтобы рассказывать народу о своих «заслугах» по свержению царского престола. Однако дальше острого желания за 20 лет вопрос не продвинулся. Троцкий делал отчаянные попытки сорвать для большевиков хотя бы несколько лавровых листков; но, читая его описания, только видишь, как он от них удаляется, как противоречит сам себе, когда говорит, что «старые большевики были обречены на поражение, ибо защищали тот элемент партийной традиции, который не выдержал исторической проверки» (Троцкий. Февральская революция, с. 361).

Как база, у Троцкого известное объяснение большевиков, что престол свергла только масса — рабочие и крестьяне.

После этого один за другим тянутся факты, размывающие всю базу: экономическая стачка женщин 23 февраля, забастовка текстильщиков, «вопреки прямым директивам»; военные власти, которые «отчасти недооценивают то, что происходит»; «семь револьверов русских главнокомандующих», приставленных к виску императора; переговоры со Ставкой Родзянки, участие Государственной Думы до и после переворота: значение Таврического дворца, куда стекаются рабочие и солдаты (Троцкий. Февральская революция, с. 130—180). Особенно живописны его воспоминания как уцелевшие в Выборгском комитете большевики предполагают 26 февраля призывать к окончанию стачки, а на другой день им вдруг, как снег на голову, выбрасывается на улицу восставший Волынский полк. Столь же характерны первые шаги всех старых большевиков, вернувшихся из ссылки, когда 30 марта 1917 г. они голосуют за формулу меньшевиков об условной поддержке Временного правительства и только смущены перспективами побед буржуазии, которые рисует им все тот же Нахамкес.

Троцкий не упомянул, что Советы — органы большевицкой власти, — были собраны меньшевиками, теми самыми меньшевиками, которых Ленин за границей «систематически оглашал поименно в печати», то есть предавал Охранному отделению (Мартов. Спасители или упразднители. Изд. 1911 г., с. 35 и 36).

Стремясь примирить оба течения, Плеханов объяснил меньшевикам, что для них, как представителей «лояльного» марксизма, это распубликование имен не столь опасно. Действительность не замедлила показать как раз обратное.

В феврале активно выступает Государственная Дума, которую в момент первого созыва Ленин исступленно призывал бойкотировать. Он старался сорвать планы меньшевиков, видевших в Государственной Думе будущий революционный центр, созывающий Учредительное Собрание («Искра», № 108 — Черевонин). 1 марта появляются Советы, ставшие впоследствии органами диктаторской власти политического бюро коммунистической партии; те самые Советы, которые, как идея революционного коллектива, подверглись яростным выпадам Ленина в 1905 году, когда они тоже были собраны всеми, кроме большевиков, окриков которых не слушали рабочие («Искра», № 101). Так, еще в 1905 г. большевики вынуждены были пристроиться к первой революции. Тогда, изменив тактику, внеся дезорганизацию, они начали свое выступление со «скромной» претензии о подчинении им первого русского Совдепа и закончили его московским восстанием, подавленным одним гвардейским полком состава мирного времени.

Таково в действительности было отношение Ленина к тем «попутчикам», которых он рекомендовал искать по своей брошюре «Что делать?», изданной в 1902 году.

С началом военного времени Ленин призывает к немедленному окончанию войны, той самой войны, затяжной характер которой привел к революции.

Поставив эти вехи, мы можем разглядеть в точной исторической перспективе путь, по которому шел Ленин на первом этапе.

Как видно, его принципиальные положения опрокидывались действительностью; а в моменты решительных столкновений ставили его самого вне революционного движения, способствовавшего падению монархии. Итак, первый этап не дает оснований говорить о непогрешимости Ленина, в силу которой большевикам теперь так необходимо уверить народ.

Перейдем ко второй странице карточки Ленина, на которой соберем несколько моментов его жизни, взятых в разных обстановках. Они рисуют его психический комплекс, относящийся к области симпатических переживаний, в частности тот элемент, из которого развивается личный страх.

Выехав из России в 1900 г. с разрешения властей, Ленин предпочел поселиться вне территории политических преследований. В его биографии мы не найдем подвига, который украшал прошлое каждого идейного революционера. Он свои советы посылает из-за границы. Ленин не дает ни одного примера, который бы говорил о настойчивости, связанной с личным риском, о том самоотверженном упорстве, коим богато иллюстрирована вся история русского революционного движения. За 17 лет он один раз, в 1906 году, после манифеста 18 октября, после первых выступлений других, на несколько дней приезжает в Россию. Поездка обставляется чрезвычайными предосторожностями: английский паспорт, вилла в Куокала (в Финляндии) и запас денег, которые были всегда отложены на собственный непредвиденный случай.

Вот как описывает его Т. И. Алексинская («Родная Земля», № 1, 1 апреля 1926 г., с. 6):

«Восприняв марксистскую доктрину с ее безличным методом, мы все-таки искали в вожде человека, в котором были бы соединены темперамент Бакунина, удаль Стеньки Разина и мятежность горьковского Буревестника. Такой живой фигуры не было перед нами; но мы хотели олицетворить ее в лице Ленина. И когда я увидела его впервые в 1906 г. на одном из загородных митингов в Петербурге, я была страшно не удовлетворена (Митинг в Палюстрове). Меня удивила не его наружность... — а то, что, когда раздался крик: «казаки!», он первый бросился бежать. Я смотрела ему вслед. Он перепрыгнул через барьер, котелок упал у него с головы... С падением этого нелепого котелка в моем воображении упал сам Ленин. Почему? Не знаю!.. Его бегство с упавшим котелком как-то не вяжется с Буревестником и Стенькой Разиным».

Остальные участники митинга не последовали примеру Ленина. Оставаясь на местах, они, как было принято в подобных случаях, вступили в переговоры с казаками. Бежал один Ленин (Побежал Ленин бестолково, сразу упал в канаву, из которой его вытаскивали, — так бегают ослепленные страхом).

Во французском издании «Lénine à Paris» правоверный большевик «Aline» рассказывает о собрании своего кружка в 1910 году в café — 11, avenue d'Orléans (Стр. 40, 41. Автор — Алин, по имеющимся сведениям, старый большевик Рыжков. Эти воспоминания — гимн Ленину, в котором звучит диссонансом только приводимый эпизод). Ленин сидел в углу. Входят большевики оппозиции группы «Вперед». Они держат себя демонстративно; слышатся возгласы: «крепкоголовые демагоги». Ленин, побледнев, хватает шляпу, взволнованный, «en vitesse» (франц. быстро. — Ред.) покидает зал. Остальные переходят в соседнее кафе. Ленина нигде не могут найти, даже дома. Оказывается, два часа под дождем он, скрываясь, бродил по городу, так как, по словам автора, «был сильно взволнован». Свидетели приводят этот пример как образец его личной трусости.

Теперь перед нами № 21/4826 «Правды» от 21 января 1931 года— Воспоминания Крупской. Она рассказывает, как австрийцы арестовали Ленина в Поронине по подозрению в шпионаже, непосредственно после объявления войны. Даже годы, далеко отодвинувшие старые происшествия, не смогли смягчить в ее описании, как все было «больно тревожно», как Ленин «постепенно приходил более спокойный». Заступился Ганецкий. Воспоминания еще через много лет отражают страх.

Я не имею в виду приводить этот частный случай специально в доказательство развиваемой темы. На нем следует остановиться потому, что в жизни Ленина он представляет психологический рубеж, на котором Ленин бесповоротно повернул по немецкому указателю против России.

Крупская приводит разговор с министром депутата В. Адлера, после которого Ленин был освобожден.

— Уверены ли вы, что Ульянов враг царского правительства? — спрашивает министр.

— О да! — ответил Адлер. — Более заклятый враг, чем ваше превосходительство.

И это все?! Такого заявления оказалось достаточно, чтобы освободить Ленина из тюрьмы и, невзирая на его призывной возраст, выпустить в Швейцарию?

Министр Австро-Венгрии был так наивен, что спрашивал: «Враг ли эмигрант-социалист царскому правительству?»

Министр не знал, что на войну выступило не одно царское правительство, а поднялась вся Россия?

Этот исключительный министр внутренних дел не был осведомлен, что социалисты всей Европы разделились на защитников своих народов и предателей, именуемых пораженцами? Фальшивой, грубой подделкой защищается Крупская от тяжких обвинений в «поронинских обязательствах».

По окончании войны специальные советские послы перевозили поронинский архив в Россию. Все доставили, кроме подписки, данной Лениным австрийскому министерству внутренних дел, копии которой так, конечно, и нет в музее Ленина. А между тем все, относящееся к началу войны, представляет исключительный интерес для пролетариата, так как, по словам Крупской, с того момента «в центре внимания Ленина стали вопросы международной борьбы пролетариата» и «это наложило печать на всю его дальнейшую работу» (В кругах старой левой русской эмиграции твердо настаивают, что Ленин получил свободу ценою обещания содействовать победе Центральных Держав, как обладающих наиболее могущественным пролетариатом, как стран наиболее экономически развитых и культурных.). Именно с этой даты, согласно принятых на себя обязательств, Ленин активно выступает в тесном кругу немецкой группы, созывающей ряд конференций в Швейцарии. Секретарь постоянного бюро конференций Роберт Гримм, как мы документально доказали, получал директивы от германского вице-консула в Женеве, Гофмана (См. гл. «Из журнала контрразведки»).

Ленин работал с немцами для победы немцев, работал против всего русского народа, принесшего неисчислимые жертвы в мировой войне. Ленин умножил эти жертвы. Коммунисты объясняют — для великих целей. Тогда где же этот документ, воспроизводящий поронинские обязательства, оправдываемые высокими целями? Почему его боятся показать народу? Понял бы его народ тогда, поймет ли его теперь? Оправдывает ли первую измену Ленина в 1914 году?

Большевики сами регистрируют основной элемент ленинской психики, который неуклонно побуждал его подговаривать и толкать на смерть других, а самому скрываться в наиболее безопасных местах. В их издании «Ко дню пятидесятилетия В. И. Ульянова» мы находим подробности конференции в Циммервальде, состоявшейся 9—12 сентября 1915 года (Издание И. К. (Исполнительного комитета. — Ред.) московского Совета рабочих и крестьянских депутатов. Стр. 32).

Ленин призывает к немедленной вооруженной борьбе. Большинство не соглашается. В разгаре дебатов немец Ледебур упрекнул Ленина в призыве к гражданской войне, находясь за границей. Ленин ответил: «Когда придет время, он сумеет быть на своем посту и не уклонится от тяжелой обязанности взять власть при победе в гражданской войне».

Свое время он считал «при победе». Так, в 1920 году, приспособляя прошлое, большевики объясняли хроническое дезертирство Ленина с театра гражданской войны.

В 1917 году, после июльского восстания, он бежит, бежит опять один, если не считать Зиновьева, имя которого в самой партии было синонимом трусости. Характерная деталь этого бегства выступает из разговора, который происходил один на один в 1924 г. между большевиками Иоффе и Троцким (Иоффе передал в Берлине содержание этого рассказа большевику X., ставшему не особенно давно известным невозвращенцем в Париже. X. привел мне этот разговор в первую нашу встречу; сам предложил мне его изложить в письменной форме; но через некоторое время объяснил, что группа, которую он возглавляет, считает невозможным подписывать для печати подобные показания о Ленине. X. согласился, чтобы я предал гласности весь разговор, но не называя его имени, а только сославшись на «известного парижского невозвращенца». Отвечая на мой вопрос, он так живо, не задумываясь, непосредственно передал весь рассказ Иоффе, что у меня нет сомнений в правдивости передачи.). Иоффе напоминает Троцкому, как после провала июльского восстания несколько большевиков, в том числе Ленин, собрались на совещании на окраине Петрограда. «Вы помните, — говорит Иоффе, — каким выглядел Ленин: бледный, насмерть перепуганный. Он сидел и даже слова не мог произнести. Чем больше я думаю, тем больше прихожу к убеждению, что он был редкий трус». Троцкий задумался. Он высказал предположение, что, вероятно, потом Ленин не бежал бы. «Ну, а я, Лев Давидович, — ответил Иоффе, — все остаюсь при своем мнении» (Если истинные вожди непременно должны дезертировать в ответственные опасные минуты, то неужели им не положено оставлять хоть какие-нибудь инструкции?).

Таков был вождь, который бежит, бросает своих в критическую минуту: но что особенно поразительно, — «слова не может выговорить» — «для великой цели».

Потом он начинает осторожно возвращаться.

Когда? — Через три месяца — 7 октября, после того, как Троцкий, отбыв тюрьму, успел стать 25 сентября во главе Совета солд. и раб. депутатов и привести к присяге весь гарнизон.

Как возвращается Ленин? — После 7 октября по ночам, по квартирам у Каменева, у Суханова и у других на Выборгской стороне.

В каком виде? — Загримированный: «седенький, под очками, — не то учитель, не то музыкант, а может быть, букинист» — так описывает Ленина, изменившегося под гримом до неузнаваемости, один из его сотрудников того времени. Нужен ли был этот маскарад, когда опасно было показываться в офицерских погонах?

22 октября после митинга в Народном доме «кампания была уже, в сущности, выиграна», — пишет Троцкий (Троцкий. Октябрьская революция, с. 65. 268).

23 октября на сторону большевиков переходит Петропавловская крепость.

В ночь с 23-го на 24 октября в Смольный Институт пробирается загримированный Ленин под защиту пушек, ружей и пулеметов. Там ему будет безопаснее, чем где-либо. Первый раз после июльского бегства он показывается широкой публике в Совдепе 26 октября, на другой день «после победы в гражданской войне», как он сам сказал, так, по крайней мере, точно определили большевики в отчете о Циммервальдской конференции, задним числом составленном.

У нас нет оснований оспаривать это заявление. Нам остается лишь установить особенность Ленина, так резко его отличающую от всех революционеров всех революций, — отсутствие жертвенности.

Мужество, храбрость не являются прямым рефлексом первичных элементов человеческой психики. Физиологические центры инстинкта самосохранения естественно заложены в основе жизни. Мужество и храбрость получают свое выражение только в том случае, если налицо оказываются другие импульсы, более сильно развитые, чем инстинкт самосохранения, а потому его подавляющие. У нас — у офицеров — над инстинктом самосохранения доминируют различные чувства, как-то: честь, сознание долга, любовь к родине и т. д. Политического деятеля двигает на риск идеал, сознание необходимости жертвы для общего блага. Мы можем констатировать, что никаких чувств, превалирующих над животным инстинктом самосохранения, у Ленина не оказалось. В трудные минуты он прежде всего бежит, один бежит, молча бежит, бросает своих без указаний. Значит, весь его психический комплекс оглавлял личный элемент животного инстинкта самосохранения (Если стать на точку зрения Плеханова о «непримиримости» Ленина, исходящей из нежелания выпустить краденые деньги, если принять во внимание постоянное стремление занять первое место, то придется вообще признать наличие еще и этих личных мотивов.).

Столь ярко развитый и превыше всего поставленный, этот личный элемент представлял начало и конец его психологии.

Если выписать известную формулу, выдвигаемую научной психологией, а именно: «Активный идеализм неизменно приводит к жертвенности», и попробовать подставить в нее коэффициенты Ленина, то мы приходим к следующему выводу. Первая предпосылка — налицо — активность несомненная. Результат — жертвенность — нуль — не достигнут. Отсюда вторая предпосылка — идеализм — подводится под сомнение.

Ленин чужд идеалу, как производной чувства; именно в этой области вообще, кроме чрезмерно развитого чувства страха, Ленин не дает ни одного признака: у него не было склонности к изящным искусствам — музыке, живописи, изящной литературе; ему недоступен целый мир симпатических переживаний, который ведет к облагорожению духа. Он не поднялся даже до любви к рабочему, которая могла бы привести к героизму.

Ленин — не легенда, одухотворенная подвигом; он и не фанатик. Именно не фанатик, потому что понятие о фанатизме подразумевает наличие идеала и жертвенности. Нельзя определять Ленина как фанатика, который ни перед чем не останавливался для достижения своей цели. Нет! Останавливался: он не хотел и не мог принести собственной жизни. Он и не мог стать фанатиком (Называя неправильно Ленина фанатиком, мы затрудняем другим, а с ними и всему русскому народу составить о нем надлежащее представление). Тогда, может быть, маньяк? Тоже далеко от истины: маньяк упрямо преследует свою навязчивую идею, а Ленин был жестоко упрям на все случаи жизни, не переносил чужих мнений, по поводу чего они ни высказывались бы, а не в одной политике. Завистливый до исступления, он не мог допустить, чтобы кто-нибудь, кроме него, остался победителем. Жестокое и злое проступало в нем, как в любом споре, так и в игре в крокет или шахматы, когда он проигрывал ( Alexinsky T. Excelsior — 10 septembre 1922. То же: «Родная земля» №1,1 апреля 1926 г). Проявить независимость, поспорить с ним о чем угодно или обыграть его в крокет — значило раз навсегда приобрести себе врага в лице Ленина.

Заканчивая на этом вторую страницу, а с ней и старую регистрационную карточку Ленина, вспомним теперь некоторые подробности из его досье 1917 года.

Для меня оно открылось с приездом майора Allеу. Узнав о моих неудачах наложить запрещение на въезд в Россию пассажиров пломбированного вагона, Allеу влетел ко мне «вне себя» со словами: «Вы понимаете, что теперь произойдет?» Он понимал.

Несколько последовательных ударов вдребезги разбили русскую государственность за несколько часов февральской революции. По безбрежной равнине первыми беспрепятственно выступают в тесном союзе: анархист Железняков, немецкий агент Мюллер и вор-рецидивист Аснин.

Сколько их? В Петрограде я встретил на одного Железнякова сотню Мюллеров и легион Асниных. Последние все прибывали.

Носитель идеи государственности — русская интеллигенция, выступив позднее этих легионов, с верою смотрит на Временное правительство, видя в нем Верховную Власть. Она долго не ведает, что Правительство составляло лишь щит анонимного интернационала, — прикрытие для блуждающей в потемках демократии и весьма определенного Нахамкеса и иже ему подобных.

Временное правительство не дает твердого политического курса. В безграничной свободе народные массы приходят в движение. Его ускоряют условия войны; но Железняков, Аснин и Мюллер в своем максимализме далеко выбрасываются вперед.

Ленин, запертый в Швейцарии, продолжал точить свое жало; он, вероятно, никогда не увидел бы света, если бы не спекуляторы Парвус и Ганецкий, которые предложили его немецкому командованию. Отъезжая из Цюриха, он пишет швейцарским рабочим, что «размах буржуазно-демократической революции в России может сделать из нашей революции всемирную социалистическую революцию» (Троцкий. Февральская революция, с. 351).

Прибыв 3 апреля в Петроград, он на вокзале возвещает толпе: «Да здравствует всемирная социалистическая революция!» (Суханов. — Троцкий. Февральская революция, с. 330.).

Ему вновь приходится пристраиваться к революции, которая пришла совсем иначе, чем он предполагал, уже успела разрушить русскую государственность и твердо стать на прямой путь торжествующего максимализма.

По соображениям Ленина, февральская революция должна была дать толчок к социалистическому перевороту в Европе, который уже обратным ударом должен был вызвать социалистическую революцию в России. Эти соображения, в которых большевики усматривали исключительное предвиденье своего вождя, лежат в основе его генерального плана, кратко выраженного известными словами о «ставке на мировую социалистическую революцию». Судьбе было угодно, чтобы «вождь» сделал новую ошибку, оказавшуюся роковой для всего народа; 20 лет изолированный народ до последних дней вынужден все один закладывать «фундаменты для будущего социалистического строительства».

Ленин привез в Россию классовую ненависть, немецкие деньги и обширные труды о приложении марксизма в России (Я поставил немецкие деньги на второе место, так как хочу избежать упрека в материалистическом понимании истории).

Эти печатные издания, написанные в излюбленной полемической форме, длинные, так как Ленин имел привычку повторяться, были раскрыты только после 25 октября. Они имели первостепенное значение после болыпевицкой революции, выдвинули в Совнаркоме Ленина как теоретика по диктатуре пролетариата, которая должна будет привести к социализму, но не находили еще приложения в 1917 году. Застав партию на перепутье с явно выраженным меньшевицким уклоном в сторону длинного буржуазно-демократического моста, который со временем приведет к социалистическому берегу, Ленин, соответственно своему новому генеральному плану, увидел обетованный берег настолько близким, что, по его мнению, пролетариат мог сам на него перескочить от обратного удара европейских социалистических революций и без всяких мостов. Его политический мираж привел в недоумение старых большевиков. Споры о конечной цели социализма отбрасываются; на помощь приходят деньги. Опять деньги! Раньше воровские, теперь немецкие. Первый ученик — Каменев, а с ним даже Зиновьев опять едва не исключаются из партии. «Бунт на коленях» прекращается в две недели. Вопрос о социализме снимается с очереди. Надо ли на нем ломать копья, когда деньги получаются и можно добраться до власти? До войны убеждения и воровские деньги Ленина уничтожили партию, загнав ее остатки в тупик. После войны в отношении всего генерального плана они же бросили весь народ в склеп, из которого он до сих пор не может выбраться (По многим доктринам идеал таранит сам; для представителей многих течений выдвигать ленинские деньги недопустимо).

При Временном правительстве, в первой фазе выполнения этого плана, Ленин приходит победителем. При его косном уме, страдающем хронической политической аберрацией, залогом победы уже являлся тот фактор, что в 1917 году он не навязывал своей собственной идеологии. Напротив, Ленин от нее отступил, играя на индивидуальных силах. Он даже не пошел по линии наименьшего сопротивления, а просто примкнул к Асниным и Мюллерам. Но его громадное значение уже выступает в том, что он не только катился с ними, а раздувал меха на немецкие деньги. Он приобрел на немецкие деньги рупор гигантских размеров, который через месяц выдувал 35 периодических изданий всевозможной «Правды» и содержал армию пропагандистов, имевших задачей повторять и муссировать лозунги вора-рецидивиста и немецкого агента (См. гл. «Войска» — содержание речей с балкона дворца Кшесинской и разрешение аграрной проблемы путем захвата земли).

По словам П. Н. Переверзева, «число разъезжающих платных агентов Ленина поражало воображение Временного правительства».

Большевики оценивают этот «идеологический прием» как «высшее предвидение гения, который сумел подслушать голос народа».

Суммарное понятие — народ и массы, будто бы делающие революцию, не получило до последних дней своего большевицкого определения. Мы позволим себе отсечь от народа только тех, кого все народы во все времена бросали за тюремную ограду. Эта ограда была взорвана в России 1 марта. Кроме Ленина, оценившего по достоинству сподвижников в арестантских халатах, были и другие, кои не менее «гениально» услышали голоса последних. В происходящем прекрасно отдавали себе отчет — майор Allеу, капитан Laurent, французская и моя контрразведки, прокурорский надзор, Главнокомандующий Половцов, Балабин, вероятно, социалист Церетели, когда он голосовал за смертную казнь в столице. Неизбежную гибель видел Корнилов; в Петрограде ее сознавали министры, уходившие в отставку; понимали те генералы и офицеры, которые, не впадая в панику, протестовали на фронте, болея за Армию и Россию, и т. д.

Сподвижников Ленина оценили гимназисты и гимназистки, готовившие демонстрацию против дворца Кшесинской. Всех не перечислить. Если приступить к подсчету тех, «кто подслушал, как никто, голос народа», то уже на первой странице появляется небывалое число гениев. Усиливая пары, Ленин разжигал классовую ненависть непрестанно, что придало его участию в революции чрезвычайное значение. Историческая брешь между слабой общественностью и неграмотным народом искусственно раздвигалась.

С другой стороны, если по большевицкой терминологии «народные массы ломали перегородки», то мы дополним: под руководством немецких плотников, в известных случаях и при непременном участии преданных остракизму народных низов. В отношении больших народных масс крестьян и рабочих, как говорят, выражавших «великие силы революции», поступательное движение развивалось значительно медленнее: аграрная революция отставала на целые месяцы; рабочие массы Петрограда, — главного центра, — остались позади, разительно оторвались от праздной, развихленной толпы солдат, хлынувшей за большевиками на улицу 25 октября (В поисках закономерности исторического процесса Троцкий имел неосторожность уверять, что большевики были во сто раз правее массы. Внесем поправку: «Не массы, а иногда оказывались правее «Аснина». Законы бытия гигантских масс определяются не через 20 лет, а в конце эпохи).

Разжигая ненависть, Ленин извлекал «лик сатаны», выступивший в ярких красках у морально отверженных всех цветов и мастей на общем фоне народных требований. Препятствий не было. Преступные низы потянулись к деспотическому председателю убогой партии, широко тратившему немецкие деньги, призывавшему к грабежам. Их кинетическая энергия собиралась в одном фокусе — председателе — Ленине и тем самым поднимала его на высоту, на которой он и получил свою силу и значение.

Немецкие плотники продолжали ломать перегородки. Новая, начинающая контрразведка не могла настигнуть всех. Наконец, список мой совсем не полный, потому что с абсолютной точностью в памяти задержались только более отметные.

Одних из них можно отнести к сети, заброшенной непосредственно из Германии через Стокгольм. В нее входили:

Карл Гибсон, разрушивший контрразведку в феврале.

Коммерсант Беммэ — организатор шпионажа в прифронтовой полосе.

Роберт Гримм, как устроитель конференций и редактор социал-демократических резолюций немецкого толка, приводивших в бурный восторг нашу демократию.

Публицист К., доносивший Бреиденбейд о своих работах по удалению из Правительства Милюкова и Гучкова. Он имел также задачей заключение сепаратного мира и приобретение большого печатного органа.

Сотрудники публициста К.: для пропаганды и связи со Стокгольмом — Дитрихс; для руководства в уличной толпе — Степин, служивший связью звена К. с группой Ленина.

Политический агент Мюллер, подвизавшийся в развитии анархии и сильно агитировавший за немедленное прекращение войны (К этой же категории принадлежал Нахамкес (без прямых улик)).

Офицер из Военного министерства, похитивший документ, игравший заметную роль в февральской революции и вносивший развал в новые административные учреждения (См. гл. «Из журнала контрразведки». Распубликовывать его фамилию я предоставляю заместившему меня полковнику Пораделову.).

Проживавший в Лигове Сорокин — устроитель митингов и стачек за Нарвской заставой.

Военнопленные вообще, и в частности 206-го Прусского полка, — Альфред Ульке и Ганс Штрейх.

Другая сеть тянулась от Берлина на Ленина по меньшей мере по двум проводам, нам известным. Первая линия проходила через Парвуса. Вторая — через директора компании Сименс и финансового агента большевицкой партии — Красина.

К ленинскому немецкому центральному узлу контрразведка относила на основании документов: Ленина, Ганецкого, присяжного поверенного Козловского, Суменсон.

Бывшего казначея партии Семашко, вызывавшего «стихийные явления масс»... в 1-м пулеметном полку.

Бывшего агента компании Зингер — Степина, раздававшего деньги солдатам 2-й Гвардейской пехотной дивизии и рабочим.

Нельзя не заметить, что именно полки Семашко и Степина — 1-й пулеметный и 2-й Гв. пехотной дивизии — шли в голове всех выступлений и восстаний.

Из редакции «Правды» — Бронислав Веселовский.

Несомненные агенты связи на Стокгольм: г-жа Коллонтай и Лурье.

Довольно самостоятельную роль по связи с немцами играл в польской организации Уншлихт, который связывался с Лениным в польском вопросе через Козловского (Все перечисленные фамилии были «зарегистрированы документально». С полной уверенностью к сознательным предателям следует также отнести Крупскую и Зиновьева, хотя прямых улик на них не имелось).

Если вглядеться в лица, только здесь поименованные, твердо связанные с Германией; если вспомнить об условиях и значении их деятельности, то в них мы имеем несомненные доказательства немецкой интервенции, отразившейся на движении больших народных масс в русской революции.

Это мне дает основание высказать мой протест тем историческим исследованиям — русским и иностранным, — в которых отсутствует коэффициент немецкого вмешательства. Он может быть большой или малый, в зависимости от документов, которыми располагает автор.

Но если все причины крушения искать в прошлом или договариваться до славянской идеологии, в которой заложены корни большевизма, то пропуск немецкого рычага, отказ от его оценки — явится досадным пропуском самого исследования.

После июльского бегства личное влияние Ленина падает по отвесной линии: его письма запаздывают. Чернь подымается на пришедших в движение массах; ее вести можно только на местах. Революция дает ей своего вождя — Троцкого. Автор перманентной революции еще в марте с трибуны из Америки посылает через океан стрелы в февральских победителей. Он едет таким же непримиримым, как Ленин. Приезжает на месяцы позже его. «Искрометный блеск; неисчерпаемый запас энергии и таланта, которыми природа так щедро одарила его» (Так пишет Зив в своей характеристике Троцкого). Троцкий на сажень выше своего окружения. Тот же нечаевский политический цинизм, та же ленинская олимпийская самоуверенность. Он так же готов, «не моргнув глазом, погубить миллионы людей». Он их и погубил. Фокусник слова, неподражаемо-звонкий митинговый оратор. Если менее упрямый, и в некоторых случаях способный на компромисс, то во многих других — страстно увлекающийся до истерического энтузиазма. Чернь слушает Троцкого, неистовствует, горит. Клянется Троцкий, клянется чернь. В революции толпа требует позы, немедленного эффекта. Троцкий родился для революции. Он не бежал. Его старый послужной список говорит о некоторой дозе риска, перед которым он не останавливался — в тюрьме, не задумывался, как председатель последних дней Совдепа в 1905 году.

Октябрь Троцкого надвигается, планомерно им подготовленный и технически разработанный. Троцкий — председатель Петроградского Совета с 25 сентября, бойкотирует Предпарламент Керенского. Троцкий — председатель Военного революционного комитета — составляет план, руководит восстанием и проводит большевицкую революцию.

Большевики, а за ними очень многие, возводят в заслугу Ленину выбор момента восстания, которое Троцкий слегка оттянул до 25 октября. Таков еще один исторический вымысел, вроде легенды об июльском восстании. Последнее, как мы доказали в июле, было назначено немцами, в связи с наступлением на фронте. С того времени немцы торопили с новым выступлением, и немцы же выбрали день октябрьской революции — именно так было известно еще заранее членам Временного правительства. Ленин передавал эти требования в июле против желания; в октябре им сочувствовал. Заметим, что лично для него уже не было риска.

Троцкий постепенно, один за другим переводит полки на свою сторону, последовательно день за днем захватывает арсеналы, административные учреждения, склады, вокзалы, телефонную станцию, систематически разбрасывает своих комиссаров. Если такой порядок наиболее обеспечивал военный успех, то вся громадная организационная работа дала большевикам еще большее и главное: она твердо технически подвела чернь столицы и ее солдат под купол Совдепа Троцкого. У этого Совета оказался действительный походный аппарат власти в столице. Открытый в Петрограде 26 октября 2-й Всероссийский съезд Советов распространил эту власть идейно по всей стране, установил ее фактически на части территории России.

27 октября страна узнает по радио короткую, из трех пунктов, декларацию новой власти: Учредительное Собрание, земля крестьянам и обращение о мире к народам и правительствам всех воюющих стран (Архив Русской революции — Октябрьский переворот, с. 219. Зив — Троцкий: Стенографический отчет — речь Троцкого в Предпарламенте — 8 октября: «Учредительное Собрание, мир и земля»).

В советских газетах мы читаем до последнего времени: «Под знаменем Ленина победили мы в октябре». Об Учредительном Собрании возвестил России Великий Князь Михаил Александрович 3 марта. Земля и мир — тезисы, давно пришедшие от народовольцев и демократии. Обращение о мире — лозунги всех немецких агентов. Знамя Ленина как будто выходит краденым. Народ устал ждать 8 месяцев. Словами не разрубить всех гордиевых узлов, и старых, и новых.

26 октября Ленин, очевидно, сам не видел своего знамени, когда в Центральном Комитете предлагал назначить Троцкого Председателем Совета народных комиссаров: «Вы стояли во главе Петроградского Совета, который взял власть», — сказал Ленин. Троцкий отказался (Троцкий. Моя жизнь. Т. 11, с. 61. Он был пришелец в партии. Вероятно, считал такое предложение только формальным, и, во всяком случае, без шансов пройти на баллотировке, тем более что он же отказался от Внутренних Дел, ссылаясь на свое еврейское происхождение). Так Ленин показался в исторический момент на той высоте, на которую устремились взоры всего мира. Каждый час пребывания на вершине сплетал кругом его имени легенды в далекой стране, которая нервно ждала своего кровавого будущего. Ближайшее его окружение, кроме нескольких пришельцев, составляла старая большевицкая аудитория, интеллект и воля которой не подымались до уровня посредственности. Стоять на коленях годами вошло у них в привычку.

В первые годы аппарат власти держался и укреплялся в условиях непрерывной динамики военного коммунизма и гражданской войны. В критические моменты на главных пунктах опять показывается Троцкий, но уже не в Петрограде, а с летучим поездом по России. Из поздних пришельцев выступает ограниченный исполнитель Дзержинский, неподкупный изувер и фанатик.

В зареве долгой гражданской войны в аппарат вливаются новые люди, которые, защищая далекий центр, все выше и выше подымают его. В центре Каменевы и задрапированный Ленин. Чтобы расценивать силу ленинской идеологии в ее практическом приложении, предстоит отстранить первые главы революции и прямо открыть тот том, с которого начинается советская Россия. Она выстраивалась по Ленину. Внося своим «старым служащим» декреты на обсуждение, он фактически предлагал их к исполнению, не останавливаясь для этого ни перед какими обходными путями. При этом ему все же приходилось маневрировать. Чтобы удерживать власть в партии, которая распускала свои щупальца по всей стране, Ленин искусно провел в 1921 году на X съезде положение о «единстве» партии.

Пункт этой резолюции об исключении из партии за фракционные разделения был опубликован только в 1924 году, в марте, после смерти Ленина.

«Мертвая петля» подбирала в 1904 году отдельных эмигрантов; теперь она затягивала всю страну. Совершенно понятно, что народ, столетиями проживший в абсолютизме, естественно поддался его новой форме.

Несколько десятков миллионов книг о Ленине и брошюр, разбросанных большевиками по всему миру, имели свое воздействие: нам твердят о силе (злой) и монолитности, не замечая или замазывая капитальные трещины.

Действительность вернула коммунистов к классовой форме общины; они признают, что уже добились изуверского социального неравенства советских подданных.

Непременное начало всех начал из системы — Че-ка советская, Че-ка, непосредственно и прежде всего вытекающая из всего учения Ленина. Она необходима, чтобы давить индивидуальные начала. Отражая его характер, отвечая нетерпимости Ленина к чужому мнению, вся «заговорщицкая» его идеология была проникнута недоверием к массам, боязнью, как бы народ, предоставленный самому себе на пути самодеятельности, не ускользнул из-под его влияния и его не опрокинул. За народом следует следить, шпионить; его надлежит взять в тиски, чтобы бить копром, принудить идти только по тому направлению, которое выбрал для всех один он, один Ленин. Сколько людей погибнет — не важно: Ленин злобен, нравственно слеп — для Че-ка все приемы хороши. Чем больше народ, тем больше Че-ка; чем ярче самодеятельность — тем глубже застенок, утонченнее пытки. Ленинская идеология — ленинская Че-ка. Она — памятник его нерукотворный.

Индивидуальные начала дала человеку природа, начала материи и духа, его запросы и побуждения, от скота человека отличающие. Че-ка против природы. Кто победит?

Ленин умер. Принявшие за ним власть спешат возвести в догму его тезисы, — «высказывания», как их называет Крупская. Ленин, как догма, необходим всем. Сталину, чтобы сбивать Троцкого; Троцкому, чтобы обличать Сталина; тройкам, пятеркам, коммунистическим главковерхам.

В славе, создаваемой Ленину, они видят историческое оправдание своих собственных преступлений. Она же нужна им, чтобы удержаться у власти, так как позволяет в критических положениях ссылаться на непогрешимые высказывания самого Ленина, как на высший закон страны. Для этого приходится внушать народу слепую веру в Ленина, поддерживать гипноз массы именем великого вождя, который устроил революцию и никогда не ошибался.

Отсюда столица его имени, институты Ленина, библиотеки, заводы, ордена, ледоколы, портреты, дни, годовщины, уголки Ленина, языческий мавзолей, паломничество к мощам, изъятое из глубокого прошлого, бесконечные толпы, суеверно настроенные кругом гроба.

За ними развитие мистического начала, ощущение связи советского раба с Лениным, взятым из большевицкой мифологии, подлинное осознание пролетарской религии — культ Ленина, которым насыщен полный объем советской страны.

Но Сталин начинает пересматривать мифологию партии, так как революция надвигается. Она идет по извечным законам расцвета индивидуальных сил, все на своем пути сокрушающих. Против них выступил советский Ленин.

20. ЕЩЕ ДВА СЛОВА

Всякий намек на участие немцев в русской революции вызывает до сих пор дружный вой большевиков, что народные требования пытаются подменить инструкцией Людендорфа.

Нет сомнения, — о моих воспоминаниях будет рассказано, что я без намеков, прямо, поместил всю Россию 1917 года в канцелярию немецкого генерала. В действительности же я старался привести точные данные, как инструкции извне разжигали народные страсти (Читатель, вероятно, заметил, что я везде ссылался на живых свидетелей, иностранцев и русских).

Не касаясь исторических проблем, вскрытых революцией, подведем итог сокрушительным ударам, которые добивали Власть с марта по октябрь. Их было так много. Напомним главнейшие.

Первый. Уничтожение в одну ночь всех административных органов, везде и всегда необходимых для ограждения общественного порядка.

Второй. Разгром тюрем. Заключенные вновь обретают возможность активных действий. Конечно, те, кто искал лазурного неба, мне закричат: «Проза! Односторонние выводы!» До сих пор слышу возгласы членов Совета Таврического дворца: «Мы строим новую Россию! Поймите — новую, светлую жизнь! А вы тут с вашей контрразведкой, с какой-то уголовщиной. У нас законные чаяния; перед нами неоплаченные счета истории! Какое нам дело до ваших преступников!»

Шквал вышел именно с каторги. Он потащил низы, поднялся, разбил Армию, опрокинул хрупкую ладью, в которой спорили о бесконечно далеком, похоронил одни иллюзии, подбросил народу другие.

Третий. Форсированный темп революции, искусственно данный нашим врагом, — немцами — в критический момент мировой войны. Они же поддержали деньгами уголовный мир, который преградил пути творчества здоровых сил нации.

Четвертый. Постановление о невыводе Петроградского гарнизона. Развращенная толпа солдат переливалась по улицам. Она была далеко, очень далеко впереди всей страны. В ней погибло Временное правительство.

Пятый. Отметим сверх всего и чрезвычайно резкий переход к полной свободе, который своим размахом тоже задержал выход интеллигенции — наша самодеятельность опаздывает. При несогласии с властью мы подаем в отставку и еще не составляем заговоров (Прежде всего я имею в виду себя самого). Мы слишком лояльны и отнюдь не революционны. А сколько среди нас было Потаповых! Конечно, мы приняли революцию такими, какими вышли из прошлого. Тут и отсутствие общественности, так понятное в режиме абсолютизма, и «слабые государственные прослойки», и специальные проявления славянского быта — русской бескрайности.

Против этих пяти грозных условий требовались необычайные усилия, может быть, чудо, — не стану спорить.

Только в спокойном состоянии, только далекий историк увидит и приведет в систему причины происшедшего. Их не найти в одном только прошлом, сознательно закрывая глаза на 1917 год, так же как нельзя в злой воле и ошибках отдельных групп и лиц этого года искать полного объяснения истории России.