Начало хазароведения в Европе связано с именем известного ученого XVII в. И. Буксторфа, издавшего в оригинале и с латинским переводом знаменитую еврейско-хазарскую переписку.
Почти параллельно хазарской историей заинтересовались русские ученые, внимание которых хазары и Хазария привлекли с точки зрения русской истории и влияния этого исчезнувшего народа на прошлое России. Начало здесь было положено В. Н. Татищевым, который использовал известия о хазарах не только древнерусских летописей, но и некоторых византийских источников, прежде всего Константина Багрянородного, толкуя на их основании ряд проблем собственно хазарского прошлого. Например, Татищев констатировал наличие двоевластия у хазар и по данным Константина Багрянородного заключил, что хакан был верховный правитель Хазарии, но, кроме него, там был и царь (бек). Титул хакана, по мнению Татищева, равен императорскому, тогда как бек — титул княжеский. У византийских историков Татищев заимствовал сведения о постройке Саркела и прокомментировал их [1].
С той поры в европейской историографии наметились две линии изучения Хазарии: во-первых, как самостоятельного объекта истории и, во-вторых, в связи с прошлым России. Первая продолжалась преимущественно в трудах востоковедов, вторая — в работах по русской истории; в XIX в. наметилась тенденция к их схождению. После Октябрьской революции появилась и третья разновидность хазароведения, представленная трудами археологов. Известный разрыв между этими тремя научными линиями сохранился и сейчас.
Характеризуя историографию хазарской проблемы в дореволюционный период, лучше начать ее обзор с трудов историков-русистов, которые, как отмечено, касались этой проблемы почти исключительно в связи с древнерусской историей и главное внимание обращали на русско-хазарские отношения и их значение для прошлого России.
В общих трудах по русской истории, написанных авторами второй половины XVIII — первой половины XIX в., факты хазарской истории заимствованы почти исключительно из русских летописей и относятся к древнерусско-хазарским отношениям, освобождению славян от хазарской зависимости [2].
По сути дела, к пересказу летописных известий с некоторым добавлением материалов других источников сводится хазарская история у С. М. Соловьева [3]. У В. О. Ключевского [4] о хазарах сказано немного, хотя, казалось бы, отдавая дань торговой теории происхождения Древнерусского государства, историк должен был более внимательно посмотреть на этот народ, в руках которого длительное время находились важнейшие торговые пути между Западом и Востоком.
Такое невнимание может быть объяснено, с одной стороны, преувеличением роли связей Руси с Византией, а с другой — наметившейся у нсториков-русистов уже в XIX в. тенденцией к преуменьшению значения русско-восточных связей, которые уже в силу географического положения России всегда должны были играть огромную роль.
Больше внимания хазарской проблеме уделил М. С. Грушевский, который остановился не только на русско-хазарских (политических и экономических) связях, но и дал краткую характеристику самого Хазарского каганата, его территории, государственного строя и т. д. [5] У Грушевского появился ряд интересных наблюдений. Например, он отмечал роль Хазарии (до Х в.) как заслона Европы от новых кочевых азиатских орд, справедливо считая Хазарскую державу в VIII—IX вв. сильнейшим государством Восточной Европы [6]. Особое внимание Грушевский уделил взаимоотношениям Хазарии с Русью и другими народами (уграми, печенегами и т. д.).
В дореволюционной русской историографии сформировался взгляд на положительную роль хазар, под защитой которых славяне смогли в VII—IX вв. колонизовать значительные территории Восточной Европы [7]. Была затронута и проблема влияния хазарской политической структуры на государственный строй Древней Руси, в частности заимствования русскими князьями хазарского титула хакан [8] и ряд других.
Однако хазароведение как самостоятельная дисциплина возникла и долгое время развивалась в недрах востоковедения. Это неудивительно, поскольку основные источники о хазарах и их государстве восточного происхождения. По мере их выявления и изучения хазарская проблема и смогла появиться как таковая.
Первые труды о хазарах появились в Западной Европе (Германии и Скандинавских странах) во второй половине XVIII в. [9] Основывались они на данных еврейско-хазарской переписки, а также на некоторых византийских и поздних восточных (компилятивных) источниках. В начале XIX в. увидели свет труды Лерберга о хазарской крепости Саркел, а затем ценные для той поры исследования крупного ориенталиста первой половины XIX в. Г. Ю. Клапрота [10]. В последних, пожалуй, впервые был использован довольно большой комплекс арабских и персидских источников.
Очень своеобразно коснулся хазарской истории в своем нашумевшем труде ориенталист Д'0ссон [11]. Он предпринял весьма любопытный эксперимент: изложил в форме путевого дневника не существовавшего на самом деле арабского торговца Абу-л-Касема известия арабских писателей о Кавказе и Восточной Европе IX—Х вв., в том числе о хазарах. Написанный очень живо и доступно, труд Д'0ссона до сих пор читается как захватывающий роман. Нельзя не отметить и классическую работу академика Френа об Ибн Фадлане [12], где затронута хазарская история.
Начало монографического изучения хазар в России было положено трудами выдающегося русского востоковеда В. В. Григорьева [13]. Уже в ранней статье "Об образе правления у хазаров" ученый пытался решить проблемы происхождения этого народа и развития государственной власти в Хазарии. Эти вопросы изучались им и в последующих исследованиях. Надо отметить, что от работ Григорьева ведет свое происхождение теория о традиционализме государственного строя Хазарии и его элементах, восходящих к различным этническим компонентам (по терминологии Григорьева — дотюркскому, тюркскому и др.). Такой подход к изучению государственного и общественного строя не только хазар, но и вообще всех тюркских и монгольских кочевников получил особенно большое распространение в трудах лингвистов (и отчасти историков) наших дней. И если для Григорьева он может считаться большим достижением, то сведение сущности государственной власти к традициям кочевников, переходящим через века, вряд ли полностью соответствует современному уровню науки.
В XIX в. в России появились две интересные работы (Д. И. Языкова [14] и П. В. Голубовского [15]), одна из котоых была специально посвящена хазарам, другая касалась истории двух восточноевропейских народов раннего средневековья — хазар и булгар. Авторы постарались собрать весь доступный им материал (лучше сделал это Языков), но обе работы основаны не столько на первоисточниках, сколько на предшествующих исследованиях. Однако как обобщающие материалы для того времени, труды Языкова и Голубовского стали, в свою очередь, основой сведений о хазарах и их государстве для некоторых других историков, прежде всего русистов, незнакомых с восточными источниками.
С рядом этюдов по хазарской истории выступили крупные византиноведы, исследовавшие вопросы византийско-хазарских отношений [16].
Как и в других случаях, немалую путаницу внес в хазарскую проблему известный историк монархист Д. Иловайский, который считал славянами болгар (приазовских) и в связи с этим крайне преувеличивал роль славян в Хазарском государстве [17].
Среди зарубежных востоковедов в деле изучения прошлого хазар надо прежде всего указать на заслуги И. Маркварта, который в своих трудах, посвященных различным проблемам восточноевропейской и кавказской истории, затронул (и весьма плодотворно) и ряд вопросов хазарской истории, в том числе хазаро-византийских, хазаро-арабских, хазаро-закавказских отношений [18]. Редкая филологическая эрудиция помогла Маркварту сопоставлять самые различные источники, хотя этот ученый был порой склонен к малообоснованным выводам.
Ряд ценных наблюдений в области истории хазар и особенно русско-хазарских отношений сделал В. В. Бартольд, специалист не менее эрудированный, чем Маркварт, но в отличие от последнего целиком полагавшийся на источники [19].
Во второй половине XIX в. появилось немало трудов по истории евреев. Это было время возникновения идеологии сионизма, хотя, разумеется, далеко не все работы о прошлом еврейского народа можно отнести к сионистским. Принято считать, что сионизм как политическое течение оформился в конце 90-х годов XIX в. с выходом брошюры Т. Герцля "Еврейское государство" (1896 г.) и состоявшимся в 1897 г. 1-м Сионистским (Базельским) конгрессом. Однако необыкновенный подъем еврейской историографии во второй половине XIX в. также сыграл известную роль в зарождении и оформлении идеологии сионизма.
Многотомные труды по истории еврейского народа (А. Гейера, Г. Гретца [20] и др.) включали разделы, посвященные хазарам, поскольку те на определенном этапе своей истории приняли иудаизм, хотя этнически хазары евреями не были. В России историю хазар увязывали с прошлым еврейского народа на том же основании А. Я. Гаркави, Д. А. Хвольсон, А. С. Фиркович и др. Хазары заняли видное место в монографии И. Берлина [21].
В самой постановке вопроса об органической связи всех исповедовавших иудаизм при разных конкретных аспектах подхода к проблеме истории хазар можно усмотреть суждение о едином еврейском народе, пронесшем свою религию (иудаизм) через столетия испытаний и борьбы с иноверцами. При этом часто игнорировались те сложные этнические и этнокультурные процессы, которые происходили в средние века как с самими евреями, так и с некоторыми другими этническими группами (хазарами, караимами, татами и т. д.), исповедовавшими иудаизм, но этнически не являвшимися евреями. С оформлением сионизма как политического течения такого рода экскурсы в историю стали одним из фундаментов этого первоначально сложного и достаточно противоречивого в своих конкретных проявлениях феномена, поскольку вплоть до образования государства Израиль на территории исторической Палестины и последующих модификаций сионизма, ставшего на путь отрицания права, в том числе и исторического, других народов (прежде всего арабов) на Палестину, сионизм выражал и определенные прогрессивные тенденции, проявившиеся в борьбе с антисемитизмом и нацизмом, за сохранение культурных традиций еврейского народа и т. д. Поэтому в работах по еврейской истории XIX — первой половины XX в. нельзя огульно усматривать проявление сионистской идеологии, но следует рассматривать их конкретно, тем более что авторы таких работ, как правило, хорошо знали разнообразный материал источников, который они в ряде случаев привлекали впервые или по-новому интерпретировали.
Период 20—30-х годов XX в, в области хазароведения ознаменован как продолжением старых, сложившихся ранее традиций, так и появлением некоторых новых аспектов исследования.
Как в зарубежной, так и в отечественной науке в это время появляется ряд ценных изданий источников, последние критически осмысливаются в широком источниковедческом плане. Издания такого рода, разумеется, отличались и по качеству исполнения, и по задачам и методам исследования.
На первое место надлежит поставить публикацию П. К. Коковцовым еврейско-хазарской переписки. Выдающийся русский семитолог не только критически издал тексты этой переписки с добавлением Кембриджского документа, еще в 1912 г. опубликованного С. Шехтером, но и поместил в приложении к публикации отрывки из других памятников средневековой еврейской литературы о хазарах [22]. Не менее ценны тщательно составленные комментарии к изданным документам, которые выявляют отношение П. К. Коковцова к разным аспектам хазарской проблемы, прежде всего этнокультурным, а также историко-географическим. К достоинствам работы надо отнести подробнейший разбор литературы от еврейских публикаций XVI в. до 20-х годов XX ст. Неудивительно, что работа Коковцова сохраняет значение и по сей день, и при комментировании переписки Иосифа с Хасдаем ибн Шафрутом современному исследователю пока еще трудно добавить что-либо новое.
Аналогичную оценку следует дать известной публикации В. Ф. Минорского [23]. Его комментарии к персидскому Анониму Х в. в основных чертах (исключая некоторые весьма запутанные эскизы, относящиеся к Восточной Европе) сохраняют свое значение благодаря отличному знанию ученым параллельных, в основном арабских, материалов и глубоко научному к ним подходу. Минорский отметил компилятивность сведений Анонима о хазарах и их соседях и приложил максимум усилий для выявления источников информации автора "Худуд ал-алам".
Несколько иначе приходится оценить известную публикацию А. 3. Валиди Тогана о "Рисале" Ибн Фадлана. Валиди (тогда еще Валидов) открыл более полный текст этого источника (мешхедская рукопись). Над текстом "Рисале" параллельно работали в 30-х годах советский арабист А. П. Ковалевский и эмигрировавший на Запад А. 3. Валидов, изменивший свое имя на Зеки Валиди Тоган. Издание Ковалевского представляет наряду с отличным переводом памятника тщательно отработанный комментарий филолога. Собственно исторических наблюдений в нем не так уж много [24]. Публикация Тогана [25] включила ряд дополнительных материалов о хазарах, которые издатель смог почерпнуть в турецких хранилищах (например, отрывки из сочинения ал-Куфи о походе Мервана ибн Мухаммеда на хазар в 737 г.). В то же время в ней отразились пантюркистские взгляды Тогана, который, например, доказывает, что "ас-сакалиба" арабских источников — это буртасы, булгары и прочие тюркские племена Восточной Европы [26]. Вопрос о значении термина "ас-сакалиба" не прост и, по сути дела, не решен и в наши дни. По форме позиция Тогана в его решении не отличается от выводов Ковалевского [27] (и ряда других исследователей [28]). Но там, где у последних видно только стремление найти научную истину, у пантюркиста Тогана явно проскальзывают чисто политические мотивы, обусловленные его взглядами, которые он не скрывал, живя в СССР, и развивал весьма, интенсивно в эмиграции (в Германии и Турции).
В 20—30-х годах и у нас, и за рубежом появилось много работ по вопросам хазарской истории. Некоторые из них были связаны с трактовкой еврейских документов, другие вкупе с параллельными источниками освещали разные аспекты отношений между Византией, хазарами и другими народами Восточной Европы, в том числе Русью [29]. Наметился рост интереса к проблеме иудаизма у хазар [30], истории хазарского языка и т. д. [31]
Как известно, в 20—30-е годы в советской историографии ряд ученых пытались по-новому рассмотреть многие проблемы русской истории. Серьезные переоценки имели место и в области древней русской истории, в частности по вопросу о внешних влияниях на нее. Именно разный подход к этому вопросу по преимуществу разделял норманистов и антинорманистов XIX в. Первые искали истоки Русского государства в происхождении правящей династии Киевской Руси из Скандинавии, вторые предпочитали вести такие поиски у родственных балтийских славян. В 20—30-е годы балтийская теория почти утратила своих сторонников из-за явного отсутствия реальных фактов в ее пользу. Большинство историков-русистов в это время с точки зрения определения этнического происхождения династии киевских князей были "норманистами", хотя вовсе не связывали с норманнами происхождение русской государственности, т. е. норманизм в его "классической форме" в нашей историографии уже не существовал или, во всяком случае, не занимал сколько-нибудь видных позиций.
Конкретные же оценки летописных известий о первых русских князьях были разными. Н. Рожков, например, не считал государством ни местные "княжения" до Рюрика, ни "варяжское княжество" последнего [32]. М. Н. Покровский полагал, что "скандинавское происхождение Руси настолько удовлетворительно доказывается этими данными [33], что прибегать к более нежели сомнительным свидетельствам средневековых хронистов, как это делается в пылу полемики, совершенно лишнее" [34]. Но считая Рюрика, Игоря, Олега и т. д. этнически скандинавами, завоевавшими славянские земли, историк вовсе не полагал, что они принесли государственность на Русь, т. е. писал, в сущности, о весьма ограниченном скандинавском влиянии.
Известный историк эмигрант Г. В. Вернадский предпочитал искать иноземное воздействие на юге, среди иранских племен Восточной Европы [35]. А вот В. А. Пархоменко, пожалуй самый плодовитый из советских историков Древней Руси в 20—30-е годы, старался доказать важную роль в становлении Древнерусского государства хазар [36]. В этом он, по сути дела, продолжал взгляды тех дореволюционных авторов, которые пытались найти какую-то альтернативу норманнской теории.
Вместе с тем уже в предвоенное время проявился интерес к хазарской истории археологов. Начало его восходит еще к дореволюционному времени, когда в работах В. А. Бабенко, А. А. Спицына [37] встал вопрос о хазарских древностях. Однако по-настоящему археологи занялись хазарами уже в советское время. Первые результаты появились в печати уже в 20-х годах, это работы Ю. В. Готье [38] и особенно М. И. Артамонова [39]. Деятельность последнего в дальнейшем была по преимуществу связана с хазарской проблематикой, в разработку которой он внес огромный вклад. Являясь археологом по специальности, Артамонов в то же время отлично понимал, что сами по себе материалы раскопок, несмотря на их значимость и уникальность, не дадут возможности решить главные проблемы хазарской истории, тем более что древности хазар надо было еще обнаружить и итоги здесь были не всегда удачными.
Поэтому, занимаясь активно археологическими изысканиями в области не только хазарских, но также и славянских, булгарских, аланских древностей, Артамонов обратил самое пристальное внимание на изучение письменных источников, полностью отдавая себе отчет в том, что хазарской проблемой можно заниматься лишь на базе сопоставления всех групп источников. Не будучи ориенталистом, Артамонов приложил много сил, чтобы освоить восточные источники, равно как и византийские (в переводах или прибегая к помощи специалистов, владеющих соответствующими языками).
Уже в 1936 г. М. И. Артамонов издал книгу о древнейшем прошлом хазар [40] и тогда же приступил к подготовке большого фундаментального труда о Хазарском государстве. Как он писал позже, в основном этот труд был завершен им еще до Великой Отечественной войны, однако в силу ряда причин опубликован (с доработками) только в 1962 г. Вероятно, эта задержка, вызванная и войной, и изданием работы Данлопа, и, наконец, полемикой с некоторыми историками, искажавшими историю хазар в угоду так называемой борьбе с космополитизмом, все-таки оказалась и полезной, так как Артамонов за 40-е — первую половину 50-х годов, возглавляя полевые работы на Дону и в Дагестане, смог получить новейший, очень важный археологический материал, опубликованный (к сожалению, лишь частично) в ряде интересных статей [41].
Из археологических обследований хазарских древностей особенно важны раскопки крепости Саркел на Дону, позже поглощенной Цимлянским морем. Делались попытки найти следы хазарской столицы Атиль в устье Волги, но они оказались безуспешными [42]. Археологические работы Артамонова позже были продолжены другими археологами (С. А. Плетневой, дагестанскими учеными).
Итогом многолетнего изучения хазарской проблемы явилась фундаментальная монография М. И. Артамонова. Однако прежде чем давать ей оценку, необходимо бросить взгляд на развитие хазароведения за рубежом, а также коснуться влияния на хазароведческие исследования известных событий в нашей стране в конце 40-х — начале 50-х годов.
В зарубежном хазароведении 40—50-х годов можно выделить два основных момента. Во-первых, углубленный интерес к хазарской проблеме лингвистов, которые исследовали остатки хазарского языка и пришли к выводу, что он относится к тюркской группе [43]. Во-вторых, резкий рост внимания к хазарам и их истории со стороны еврейских историков и историков еврейства. В 30-е годы, как известно, имела место массовая эмиграция евреев в Палестину, что привело уже накануне второй мировой войны к образованию там сплошных районов еврейского населения, серьезным конфликтам между арабами и евреями, фактически подогреваемым Германией и Англией.
Уже в первой половине 40-х годов возникла израильская историография, в том числе хазарской проблемы. Одним из первых крупных исследователей последней стал А. Н. Поляк, ученый большой эрудиции, знаток разнообразных источников, публиковавшийся на разных языках и в разных странах, а том числе в СССР [44].
Ранние работы Поляка касались исследования истории арабских стран и арабских источников, в частности для Восточной Европы [45]. Но в 1941 г. в израильском квартальнике "Цион" он опубликовал статью "Обращение хазар в иудаизм", а затем в 1944 г. в Тель-Авиве появилась его большая монография о Хазарии [46]. В предисловии Поляк отмечает, что это первая книга о хазарах и еврействе, написанная на языке иврит [47]. Поляк проявил большую источниковедческую эрудицию, использовав источники на древнееврейском, арабском, греческом и европейских языках. Книга состоит из введения, девяти тематических глав, дополнений и указателей. Историк разбирает вопросы хазарской экономики, соотношения степи и города, места хазарской экономики в "экономике международной", но главное внимание уделяет политической и культурной истории хазар и особенно обращению их в иудаизм. Глава четвертая, где рассматривается распространение в Хазарии иудаизма, христианства и мусульманства,— одна из наиболее интересных в книге Поляка [48]. Любопытны его экскурсы в века послехазарской истории, где он старается найти наследников хазар в Крыму и других районах Восточной Европы.
Заслуживает внимания обращение Поляка к области русско-хазарских отношений, когда он затрагивает такие сюжеты, как название крепости Самбатас у Константина Багрянородного [49], принятие правителем русов титула хакан [50], хазаро-русские отношения при Владимире [51], отзвуки этих отношений в русском эпосе, прежде всего в былинах [52], и т. д.
В книге Поляка немало гипотез, слишком вольное скольжение по векам истории, когда автор без достаточных оснований обращается к событиям XIII в. и последующих веков. Но в общем это интересная работа, которая в нашей литературе, насколько мне известно, не использовалась.
Кроме работ Поляка, в Израиле в 40-е годы выходили труды о хазарах других историков, например Ландау. В частности, в упомянутом квартальнике "Цион" за 1942 г. он опубликовал статью "Современное состояние хазарской проблемы".
Если монография Поляка осталась малоизвестной, очевидно, из-за языка, на котором она написана, то книгу американского ученого Д. М. Данлопа [53] ожидала иная судьба. Опубликованная в 1954 г., она надолго стала практически основным трудом о Хазарии не только за рубежом, но в известной степени и у нас, несмотря на выход через восемь лет работы Артамонова. Это вполне понятно, поскольку труд Данлопа действительно составил эпоху в хазароведении, причем его значение надо расценивать по двум параметрам. Первый — это научная объективная значимость книги, основанной на привлечении огромного комплекса разноязычных источников, большинство из которых американский историк использовал в отличие от Артамонова в оригиналах. Второй же заключен в названии книги Данлопа "История еврейских хазар". Как можно понять, автор вкладывает здесь скорее религиозный, нежели этнический, смысл, но такое заглавие можно расценить и по-иному.
Данлоп, отмечая (вполне справедливо) все трудности, стоящие на пути изучающего хазарскую историю, сообщает, что еще до второй мировой войны два крупных ученых (П. Кале и А. Грегуар) собирались создать по ней, по сути дела, первую обобщающую работу, поскольку таковой, по словам Данлопа (и мнению некоторых других ученых), до тех пор была глава в "Истории Восточной Римской империи", вышедшей в Лондоне в 1912 г. [54] Поскольку Кале и Грегуар работу по хазарам написать не смогли, эту задачу и взял на себя Данлоп [55]. Примечательно, что он был знаком с книгой Поляка и с рядом других работ своих израильских коллег, однако сколько-нибудь развернутой оценки им не дал [56].
Как видно из заглавия книги, Данлоп большое внимание уделяет вопросу обращения хазар в иудаизм, но не только ему. Книга состоит из восьми глав, из которых специально указанной в заголовке задаче посвящены пятая и шестая. В первой принятие иудаизма хазарами исследовано по арабским источникам, во второй — по еврейским. Другие главы относятся к прочим проблемам: происхождение хазар, обследование Хазарского государства, арабо-хазарские войны, последние времена хазарской истории и, наконец, падение Хазарии.
В книге Данлопа много нового, ценного и интересного, прежде всего благодаря хорошему знанию ее автором первоисточников. Есть в ней и ряд весьма спорных положений, некоторые из которых были затем взяты на вооружение и нашими историками. Пожалуй, самое важное из них — приписывание хазарам, как кажется, без достаточных оснований [57] роли спасителей Европы и даже христианской цивилизации от арабов [58]. Ряд неточностей Данлоп просто заимствовал у своих предшественников, например отождествление северных народов яджудж и маджудж с норвежцами (у Валиди Тогана) [59]. Спорных моментов в книге Данлопа много, но я не стал бы относить это к ее недостаткам, поскольку в подобном же положении в силу характера наших источников оказывается практически любой ученый.
Из других весьма спорных положений книги Данлопа укажу на точку зрения относительно существования Хазарского государства до XIII в. Она не придумана Данлопом, поскольку ее находим еще у Расмуссена (1824 г.) [60]. Есть она и в монографии Поляка. В то же время рассмотрение Данлопом источников в плане попыток проследить судьбы хазар после Х в. и установить возможности сохранения Хазарского государства еще некоторое время после разгрома Хазарии русами заслуживает самого серьезного внимания.
Данлопу удалось опередить Артамонова в публикации обобщающего труда о Хазарии в значительной мере из-за той ситуации, которая сложилась в нашей исторической науке в конце 40-х — начале 50-х годов. Речь идет о пресловутой "борьбе с космополитизмом", которая была очередной кампанией в духе репрессивной политики Сталина и его ставленников. Она коснулась в крайне негативном плане и ряда проблем отечественной истории, в том числе истории хазар. Начало здесь было положено статьей некоего П. И. Иванова в "Правде" за 25 декабря 1951 г. За ней последовали несколько статей Б. А. Рыбакова [61], который, как справедливо писал М. И. Артамонов, извращал подлинную историю хазар [62]. К, счастью, подобных работ было немного. После смерти Сталина и исторических решений XX съезда КПСС подлинно научный интерес к хазарской истории в нашей стране возобладал и был ознаменован появлением ряда интересных исследований, прежде всего М. И. Артамонова. Однако примечательно, что фундаментальную работу Артамонова и в 60-е годы опубликовать стало возможным только в Ленинграде, где Артамонов в то время занимал пост директора Эрмитажа, в издательстве которого монография и увидела свет.
Существенной особенностью книги Артамонова явилось привлечение в значительном количестве наряду с традиционными письменными источниками археологического материала. Ученый отнюдь не скрывал своих источниковедческих слабостей, выразившихся прежде всего в том, что он, как правило, вынужден был использовать источники не в оригиналах, хотя ему и оказали помощь некоторые крупные специалисты-востоковеды. В итоге Артамонов допустил в своей книге немало фактических ошибок разного вида. Вряд ли необходимы их примеры, поскольку в данном случае я не пишу рецензию на монографию покойного ученого. Важнее дать общую оценку работы и определить ее место в хазароведении.
Артамонов поставил перед собой обширную и трудновыполнимую задачу: попытаться решить по возможности все проблемы истории хазар. Объем книги (более 38 а. л.) позволял это, и, думается, историк имел все основания попытаться дать полный свод хазарской истории. Основное внимание в его работе, как, впрочем, и в трудах его предшественников, было уделено этническим проблемам и политической истории Хазарии. Коснулся он и проблемы принятия хазарами иудаизма, высказав ряд интересных соображений, хотя в данном случае в споре с С. П. Толстовым Артамонов, в принципе правильно полемизируя с теорией последнего относительно роли Хорезма в этом событии, занял позицию практического отрицания роли хазаро-хорезмских связей.
Первые главы книги посвящены проблеме происхождения хазар, т. е. теме в силу состояния источников особенно трудной. Артамонов тем не менее сделал попытку разобраться в пестрой мешанине сведений о разных этнических образованиях Евразии V—VI вв., стараясь найти там сначала предков хазар, а затем и этот этнос. Многое высказано им в форме гипотез, одни из которых приемлемы и сейчас, другие были сомнительны и во времена написания Артамоновым своей книги. К противоречивым результатам приводит обращение Артамонова к известиям ранних арабских писателей о хазарах [63].
Вместе с тем общий вывод Артамонова о связи хазар с савирами вполне логичен [64]. Но его утверждения относительно связей хазар с Тюркским каганатом, в частности о роли так называемой династии Ашины, к которой, по мнению ученого, принадлежала и династия хазарских каганов, весьма спорны. Попытка подкрепить эту теорию путаными известиями "Худуд ал-алам" [65] только усложнила вопрос. В целом, однако, точка зрения Артамонова относительно начала истории самостоятельного Хазарского каганата с середины VII в. заслуживает внимания. Верно освещает, несмотря на частные неточности, Артамонов и хазаро-булгарские отношения в VII в.
В разделах о византийско-хазарских связях у Артамонова особенно интересны археологические материалы, позволившие пересмотреть ряд традиционных оценок, сформировавшихся на основании письменных источников. Это прежде всего относится к истории Саркела на Дону, раскопки которого показали, что эта крепость была воздвигнута против каких-то врагов с запада [66].
В известном пересмотре нуждаются разделы книги Артамонова о хазаро-русских отношениях. С одной стороны, ученый выступает против ряда положений Б. А. Рыбакова и его сторонников, которые искажали эти отношения и преуменьшали их роль. С другой стороны, он — в силу объективного порядка — сам допускает немало противоречивых оценок. Речь идет прежде всего о трактовке слова "Русь", которая во времена написания Артамоновым книги была в общем жестко однозначна, и в борьбе с "норманизмом" всякие попытки поиска корней слова "Русь" за пределами Восточной Европы просто объявлялись ненаучными и политически вредными. Артамонов искал выход из противоречий источников в концепции туземного происхождения данного слова, но при этом попадал в сложное положение. Трактуя русов Х в. как варяго-русские дружины, Артамонов одновременно писал о том, что эти русы не были связаны с Древнерусским государством, но в то же время назывались русью потому, что их отряды формировались в Русском государстве и выходили из него [67].
Освобождение полян от хазарской власти Артамонов датирует концом VIII — началом IX в. [68] Разгром же Хазарии русами ученый растягивает на два десятилетия, полагая, что он был начат Святославом и завершен Владимиром в конце 80-х — начале 90-х годов Х в. [69]
Чрезвычайно любопытна последняя глава книги Артамонова — "Хазарское наследство". Тема эта весьма подробно затрагивалась в работах Поляка и Данлопа. Артамонов пытается найти свое место в решении этой сложной, но очень интересной проблемы. С этой целью он самостоятельно собрал весьма противоречивые известия источников и не всегда удачно попытался их сопоставить. Например, Артамонов серьезно трактует сведения известных ширванских поэтов XII в. Низами и Хакани о русах как относящиеся к XII в., тогда как на деле это, очевидно, воспоминания о русских походах в Закавказье Х — 30-х годов XI в. Кроме того, в этой главе находим весьма противоречивые суждения. Наряду с попытками отыскать следы хазар в событиях XII в. и даже XIII в. Артамонов приходит к выводу: "Итак, Хазарское государство исчезло как дым сразу же после ликвидации основного условия его существования: военного превосходства над соседями и тех экономических выгод, которые доставляло обладание важнейшими торговыми путями между Азией и Европой" [70]. Но оценка роли Хазарии для известной эпохи как барьера, сдерживавшего натиск кочевников на Европу с востока, пронизывает все содержание книги, и этот вывод безусловно правилен и обоснован.
В том же 1962 г. вышла в свет первая часть труда востоковеда Б. Н. Заходера (1898—1960 гг.) "Каспийский свод сведений о Восточной Европе: Горган и Поволжье в IX—Х вв.". В этой книге есть специальный раздел о Хазарии. Работа Заходера, особенно ее первая часть [71], явилась большим событием в истории изучения восточных известий о народах Восточной Европы в целом и хазарах в частности. Написанный талантливо, со знанием дела, этот труд, пожалуй, впервые в советской историографии поставил целью изучить истоки восточной информации о народах Восточной Европы и ее место среди источников по раннему средневековью в целом. Правда, подзаголовок книги сужает реальные размеры информативных центров, так как на деле далеко не все сведения арабских источников о Восточной Европе можно столь непосредственно увязать с регионом, обозначенным Заходером. Однако это ни в коей мере не умаляет ее значения.
Раздел о хазарах в первой части книги Заходера состоит из четырех параграфов. В первом из них рассматриваются проблемы происхождения хазар и формирования Хазарской державы, ее территории и границ. Во втором автор специально касается хазарской религии, уделяя внимание не только иудаизму, но и другим культам (христианству, язычеству, исламу) в Хазарии. Параграф третий посвящен хазарским городам. И наконец, в последнем параграфе разбирается государственный строй Хазарии, преимущественно знаменитое хазарское двоевластие: параграф так и называется "Каган-бек". Как видим, в книге Заходера получили отражение основные вопросы хазарской истории. В ней немало интересных наблюдений. Например, об "этническом разнообразии" (термин Заходера) хазар [72]. Совершенно правильна мысль автора, что нельзя рассматривать Хазарию как общество кочевое, находившееся на низком уровне социального развития [73].
Немало в работе Заходера и спорного. Это, в частности, относится к освещению вопроса о хазарском двоевластии. Прежде всего, Заходер не проследил поэтапно процесс его развития, постепенного перехода реальной власти от хакана к беку (шаду). Тезис Заходера: "Во времена, когда составлялся наш Свод, хазар-хакан представлял собой скорее символ суверенной власти, чем саму власть" [74] — представляется весьма шатким по следующим соображениям. Во-первых, такого Свода реально нет и он создан Заходером на основе не всегда обоснованного объединения весьма разных групп материалов. Во-вторых, и это даже важнее подчеркнуть, наличные источники говорят о сложном процессе превращения реального правителя Хазарии (хакана) сначала в соправителя второго лица (бека-шада), т. е. формирования двоевластия. В последний же период хазарской истории истинный государь (бек) вообще не считался с хаканом и даже не упоминал о нем. Впрочем, и сам Заходер в конечном счете пишет об уничтожении двоевластия в Хазарии, что связано с ростом и укреплением власти бека, а это, по мнению ученого, являло "яркий показатель феодализации общества, в значительной степени связанного с кочевым образом жизни, с крепким родоплеменным строем" [75].
В книге Заходера можно найти и другие противоречия и спорные места (они, безусловно, будут найдены и в данной работе). Это, однако, ни в коей мере не умаляет значения труда советского востоковеда, преждевременная кончина которого помешала ему обогатить науку новыми ценными исследованиями.
В зарубежной западной историографии 60—70-х годов появился ряд интересных работ по хазарской истории. Среди них надо отметить статью Данлопа о хазарском влиянии на древнерусскую культуру и государственные институты [76], статью О. Прицака об обращении хазарского царя в иудаизм [77], историографический очерк Сорлина [78], в котором, несмотря на отдельные весьма спорные или даже тенденциозные оценки, в целом дана верная характеристика сложных перемен в подходе к хазарской истории в советской историографии.
Особенно важно отметить проявившийся и все более возрастающий интерес к Хазарии у венгерских ученых. Это и понятно, поскольку предки венгров в период их пребывания в Восточной Европе находились в тесных контактах с хазарами. Хазарской истории касались и собственно историки, и лингвисты. Очень важны, например, труды Д. Дерффи [79], К. Цегледи [80] и др.
Хочу специально остановиться на книге А. Барты о ранней истории венгров [81]. Монография А. Барты посвящена, собственно говоря, истории венгров в период их пребывания на юге нашей страны, а затем их обоснованию в Паннонии. Вполне естественно, что автор немалое внимание обращает на хазарскую проблему. Именно с нее начинается изложение в первой главе ("Восточная Европа в IX и X вв."). А. Барта в отличие от других хазароведов относительно мало касается этнических вопросов [82], а сосредоточивает внимание на проблемах экономических и политической истории, в том числе и прежде всего исторической роли Хазарии для Восточной Европы. По вопросам экономики Хазарии Барта использует археологические материалы, преимущественно салтово-маяцкой культуры и раскопок Саркела. Примечательно его наблюдение, что практически все поселения каганата были расположены в бассейнах рек [83]. Это, кстати, общая, характерная черта для Восточной Европы той поры, в том числе и для Руси, хотя в отношении последней данный факт советскими историками не вполне учитывается. Как и другие ученые, Барта обращает внимание на роль торговли в процветании Хазарии [84], не придавая ей, однако, такого значения, как, например, Данлоп. Несколько абстрактными выглядят попытки Барты определить господствующий в хазарском обществе тип эксплуатации. Он справедливо заключает, что в основе экономики не лежал рабский труд, но его конкретная альтернатива устанавливается практически умозрительно [85], в чем вина не Барты, а наших источников. Статично представлен в книге государственный строй Хазарии, без анализа его эволюции на протяжении VIII—X вв. [86]
Весьма интересен раздел о хазаро-венгерских отношениях [87]. Барта принимает точку зрения о построении Саркела против венгров около 830 г. [88] и ряд других весьма спорных положений предшествующей историографии. Возникновение хазаро-венгерских отношений в книге Барты датируется началом IX в. [89]; он полагает, что тесные связи Венгерской конфедерации с Хазарским государством, зафиксированные письменными источниками, существовали недолго, лишь до середины IX в. [90], после чего венгры, установив отношения с южными группами восточных славян, стали независимой политической силой.
Несомненно сильной стороной книги Барты является попытка показать роль Хазарии в сложной политической обстановке IX—Х вв. В то же время известная схематичность изложения, опора в основном не на источники, а на существующую литературу, очевидно неизбежная в данном случае, учитывая цели и задачи, которые поставил перед собой венгерский ученый, не позволила по-новому и самостоятельно подойти ко многим важным вопросам истории хазар.
Через четыре года после выхода в свет монографии Артамонова была опубликована книга Л. Н. Гумилева [91]. Как и все работы последнего, книга написана очень живо и интересно, тем более что и предназначалась она для широкого круга читателей. Гумилев популярно, в очень увлекательной форме решил донести до последних преимущественно результаты археологических исследований, связанных с хазарами (на Северном Кавказе, Дону и в дельте Волги). Ведь если раскопки в Дагестане и на Дону принесли много нового в хазароведение, то знаменитая хазарская столица Атиль (Итиль) так и не была найдена. Гумилев вполне правдоподобно объяснил это изменениями нижнего течения Волги и особенно устья этой реки на протяжении столетий после разрушения хазарского центра.
Вместе с тем в этой работе Гумилева немало гипотез и легковесных построений. К таковым относятся его размышления о потомках хазар, к числу которых он относит донских казаков [92]. Мысль эта, кстати, не новая, ее развивали донские эмигрантские историки (например, Ис. Ф. Быкадоров), пытавшиеся обосновать положение о том, что донские казаки были самостоятельной нацией.
Археологические исследования на территориях, некогда входивших в состав Хазарского государства, в 60—70-х годах получили дальнейшее, хотя и своеобразное развитие. Здесь надо отметить два обстоятельства. Старое поколение археологов, неплохо знавшее письменные источники или, во всяком случае, стремившееся их освоить и правильно и точно использовать, постепенно стало сходить со сцены. Пришедшая же смена не всегда обладала указанными качествами. К тому же в послевоенный период появились местные школы археологов в автономных республиках Северного Кавказа. Их общеисторическая и источниковедческая подготовка не всегда находится на современном научном уровне, а невольное ограничение исследований территорией своих республик порой приводит к негативным последствиям, выражающимся в стремлении посильно связать прошлое этих республик с древними, известными из письменных памятников цивилизациями, а затем показать уже на интерпретации археологического материала особую роль предков своего народа в развитии последних. Этот известный отрыв местных археологов от центра, собственно говоря, явился составной частью общего процесса в нашей историографии: определенного обособления отдельных островов местной историографии и даже противопоставления их центру.
Процесс этот проходил постепенно и сложными путями, которые здесь не место анализировать. Но результаты его обнаружились уже в 70-х годах и, к сожалению, сказываются и поныне.
Одна из трудностей этого периода в том, что и археологи центра, достигая нередко больших успехов на собственно археологическом поприще, в своих попытках сопоставить археологические материалы с данными письменных источников ввиду слабого знания последних все чаще приходили к выводам, противоречащим и самим письменным документам, и выводам предшествующей историографии. С другой стороны, историки-неархеологи плохо знают памятники материальной культуры и мало учитывают их в своих исследованиях (это относится и к автору данных строк).
Для истории хазар чрезвычайно важными стали памятники так называемой салтово-маяцкой культуры, обнаруженные в основном по Дону и Северскому Донцу. Эта территория для истории Хазарии имеет особое значение, ибо здесь находились западные рубежи (менявшиеся) Хазарского государства. Еще в 50-х годах работами И. И. Ляпушкина, Н. Я. Мерперта [93] и др. было установлено, что носители салтово-маяцкой культуры были этнически разнородны, хотя конкретно среди них яснее всего виделялись аланы и булгары.
Новейшие изыскания археологов, кажется, еще более подтвердили присутствие алан среди населения бассейна Дона и Северского Донца [94], хотя попытки отдельных археологов (и лингвистов) связать это население с буртасами, известными преимущественно из восточных источников [95], очень слабо аргументированы [96].
Конкретно хазарской проблемой из археологов в 60—70-е годы больше всего занималась С. А. Плетнева. Ее взгляды на хазарскую историю полнее всего отражены в научно-популярной книге "Хазары", вышедшей двумя изданиями (в 1976 и 1986 гг.). Второе издание в принципе мало отличается от первого, так что их можно рассматривать вместе [97].
Книга Плетневой в основе своей исходит из предшествующей литературы, прежде всего фундаментальной работы Артамонова. Оригинальные суждения имеются по тем разделам, где привлекаются археологические данные, прежде всего по хазарским городам. Но и здесь смешивается ал-Байда с Атилем [98] и т. д. Впрочем, эти дефекты, как правило, заимствованы Плетневой у ее предшественников. А вот наименование автора "Худуд ал-алам" арабоязычным [99] — ошибка самой Плетневой. Из предшествующей литературы (в основном от Данлопа) идет и тезис о "спасительной" миссии хазар, избавивших Восточную Европу от арабов [100]. В то же время Плетнева не отрицает подчинения полян хазарам [101], что некоторыми русистами (например, Рыбаковым) игнорируется.
В общем же книга Плетневой полезна, так как познакомила широкого читателя не только с хазарской историей, но и с рядом новейших ее оценок.
В 1983 г. ученик Плетневой М. Г. Магомедов издал в виде монографии свою докторскую диссертацию о раннем периоде истории Хазарского государства [102]. Магомедов руководит археологической экспедицией Дагестанского филиала АН СССР, исследующей древности хазарской эпохи в Северном Дагестане, где первоначально находился центр Хазарии. В книге Магомедова собран интересный археологический материал, использование которого, однако, вызывает ряд вопросов. В частности, автор явно завышает уровень социально-экономического развития Хазарии, основываясь на преувеличенных оценках археологических материалов из Дагестана. Сомнителен вывод Магомедова относительно "тяготения строительного дела" в Хазарии к среднеазиатским образцам [103] и ряд других (например, о чеканке монет у хазар [104]). Он, как и Плетнева, повторяет вслед за Данлопом тезис о "спасительной" миссии хазар для Европы и др. В книге Магомедова много фактических ошибок. Например, он пишет, что арабский историк ал-Белазури умер в 982 г. [105], первый поход арабов в пределы Дагестана датирует 653 г. [106] и т. д.
Коснусь нескольких новейших работ, в которых так или иначе затронута хазарская проблема. В книге А. Я. Федорова и Г. С. Федорова "Ранние тюрки на Северном Кавказе" сделана попытка проследить ранние этапы проникновения тюрок в пределы Северного Кавказа, их взаимоотношения с местным населением и конкретные результаты последних. Авторы пришли к выводу, что, "по-видимому, формирование тюркоязычного этнического ядра в Северном Дагестане завершилось в хазарское время" [107]. Вывод этот в общем приемлем, хотя некоторое преувеличение роли тюрок на Северном Кавказе в I тыс. н.э. в книге имеется. В ней есть и специальная глава "Хазары и Дагестан" [108], написанная в целом традиционно, с повторением ряда утвердившихся в литературе, хотя и спорных положений, например о роли рода Ашина [109] и др. Весьма сомнительны развиваемые А. Я. и Г. С. Федоровыми положения о так называемом Суваре, его отождествление с Джиданом, признание столицей Сувара-Джидана Самандара [110] и ряд других.
К достоинствам монографии ленинградского археолога А. В. Гадло "Этническая история Северного Кавказа, IV—Х вв:" следует отнести попытку автора на основе максимально полного и тщательного изучения источников дать картину этнических процессов на Северном Кавказе от гуннского нашествия до Х в. Ряд положений Гадло заслуживает серьезного внимания, например о восточнославянской колонизации на Дону и в Приазовье в Х—ХIвв. [111]
В целом обе книги заняли свое место в отечественной историографии, продолжая в ней линию, заложенную М. И. Артамоновым.
Проблема хазаро-аланских и хазаро-русских отношений рассмотрена в последней монографии В. А. Кузнецова [112], которая является в настоящее время лучшим исследованием истории алан — крупнейшего этноса Северного Кавказа I тыс. н. э. Наряду с ценными наблюдениями в этой книге есть и спорные положения. К примеру, описывая поход русов на Каспий в 40-х годах Х в., Кузнецов присоединяется к следующей высказанной до него точке зрения: русы вышли на Каспий не традиционным путем (по Волге), а через степи Предкавказья [113]. Эта точка зрения ошибочна уже потому, что, как известно, русы поднимались затем по Куре к Берда'а на кораблях, протащить которые через степи и горы Северного Кавказа они никак не могли. Для истории же Хазарии этот вопрос имеет и более принципиальное значение, так как если полагать, что русы и на сей раз прошли мимо хазарской столицы, то это свидетельство слабости хазарского правительства, которое было вынуждено допустить вражеский флот на Каспий вопреки утверждению царя Иосифа, ставившего себе в заслугу именно то, что хазары не пропускали русов в Каспийское море.
Очень интересна статья А. А. Быкова о денежном обращении в Хазарин VIII—IX вв. [114], основанная на данных нумизматики, но с использованием и письменных источников. Автор считает, что в Хазарии VIII—IX вв. чеканилась своя монета по образцу мусульманских дирхемов; чеканка производилась по мере надобности [115], а не постоянно.
Наконец, для истории Хазарии интересны и работы А. А. Кудрявцева о Дербенте [116].
В 50—80-х годах, кроме упомянутой книги Б. Н. Заходера, появились статьи советских востоковедов по хазарской проблеме или близким к ней вопросам. [117]
В 1980 г. в Будапеште увидела свет двухтомная книга американского востоковеда П. Б. Голдена [118], известного и до того своими трудами о хазарах, например об их языке [119].
Историю хазар Голден рассматривает прежде всего в плане этническом, начиная со времени, когда господствовавшие в наших южных степях до IV в. ираноязычные племена были сменены "алтайцами", к которым он относит гуннов, булгар, хазар и другие этносы [120]. Совершенно правилен вывод Голдена о тюркизации иранцев, угров и других более ранних обитателей степей от Алтая до Дуная [121]. Изучая процесс сложения хазарского этноса, Голден внимательно рассматривает существующие в науке точки зрения (савирскую, уйгурскую и другие теории). Особое внимание автор уделяет проблеме происхождения венгров и их контактам с хазарами и другими этносами Восточной Европы [122]. Голден повторяет тезис о "спасительной" роли хазар в борьбе с арабами [123] и ряд других весьма спорных положений предшествующей историографии. Он полагает, что Хазарское государство пало под ударами русов и огузов [124]. В книге Голдена немало интересных положений и по другим вопросам хазарской истории (по топонимике, хазарской титулатуре, хазаро-русским культурным связям и т. д.). Немало и спорного. Однако данная книга ценна уже тем, что автор ее знает и использует первоисточники, как правило, в оригиналах, что до него делали очень немногие (по крайней мере, в таком объеме). Поэтому мимо работы Голдена ныне не может пройти ни один историк, занимающийся проблемами Восточной Европы I тыс. н. э.
Ряд вопросов хазарской истории поднят в публикации Н. Голба и О. Прицака [125]. Наблюдения Голба как гебраиста весьма ценны, что не всегда можно сказать о разделах, написанных Прицаком, где есть положения, не подкрепленные источниками. Это касается прежде всего хазаро-древнерусских отношений, которые трактуются весьма вольно. Пример — попытка доказать основание Киева хазарами, для "обоснования" этой не новой в историографии точки зрения Прицак прибегает к довольно произвольным трактовкам источников [126].
В 1982 г. в Мюнстере вышла в свет диссертация Д. Людвига, которая, можно сказать, является последним словом в хазароведении [127]. Людвиг основное внимание уделяет проблеме общественного и государственного строя Хазарии по письменным источникам. Надо сказать, что использовал он последние максимально полно и, как правило, в оригиналах. Людвиг хорошо знает литературу, хотя определенные упущения у него есть (например, он не использует книгу Поляка и ряд других). Однако новых выводов в монографии немного, и основное достоинство этого труда — в тщательной сводке источников и литературы. Нередко автор выходит за пределы собственно хазарской истории. Например, в разделе о хазарских городах мы найдем исторический очерк Кабалы — древней столицы Кавказской Албании [128], которая порой подчинялась Хазарскому государству, но, строго говоря, его частью никогда не являлась. Конкретные наблюдения Людвига по ряду сюжетов хазарской истории весьма интересны.
Несколько слов о турецкой и иранской историографии. В турецкой историографии хазарскую историю затрагивал в своих трудах А. 3. Валиди Тоган [129]. Есть небольшая специальная работа Саффета о хазарах [130], где основное внимание уделяется этнической принадлежности хазар к тюркам, а также попыткам выявить потомков хазар после уничтожения их государства. В иранской историографии, насколько мне известно, специальных работ о хазарах нет, но хазарская история затрагивается в разных трудах. В качестве примера приведу книгу А. Баримани, посвященную собственно истории Хазарского [131] (Каспийского) моря [132], в которой есть экскурсы в хазарскую историю [133].
