Виктор Попков

15 ИЮЛЯ 1990 ГОДА. ЛИТВА: ОТ ПАСХИ ДО МАЯ

От светлого воскресения Христова, торжества победы жизни над смертью, светлого над темным, до кануна празднования очередного дня солидарности трудового люда мира, всех унижаемых и подавляемых на Земле – таков срок моего пребывания в Литовской республике, первой из советских республик провозгласившей через свой демократически избранный Верховный Совет политическую независимость от Советского Союза. Я не хочу здесь касаться правомерности этого решения, об этом, на мой взгляд, с исчерпывающей полнотой сказал в «Литературной газете» (за 25 апреля 1990) народный депутат СССР академик М.Бронштейн. По мнению Бронштейна, в Литве столкнулись два права: право народа на самоопределение, усиленное к тому же историей с включением Литвы в Союз в соответствии с секретными протоколами к пакту Риббентропа-Молотова, и право СССР на сохранение территориальной целостности, подкрепленное стремлением, и не только СССР, «к незыблемости послевоенных границ и соответственно системы европейской безопасности». Согласен я и с предлагаемым Бронштейном выходом из создавшейся ситуации.

Всего здесь есть два вариант. Или мы признаем волю народа Литвы и других народов Прибалтики и начинаем на основе взаимных выгод по новой отстраивать взаимоотношения с ними, или продолжаем игнорировать эту реальность и окончательно отрезаем от себя эти республики. Или, наконец, мы заставляем их считаться с собой с помощью силы и ценой потерь, которые трудно спрогнозировать, на какое-то время отсрочиваем принципиальное решение и прибалтийского вопроса, и вопроса своего обновления.

До поездки в Литву я еще мог колебаться между отстаиваемым Бронштейном первым вариантом и третьим. Скажем, если б решения парламента Литвы отражали мнение относительно небольшой кучки политических авантюристов, если бы в республике создалась реальная угроза подавления прав человека и национальных меньшинств, то, наверное, долг не только Союза, но и мирового соообщества в целом состоял бы в том, чтобы прийти на помощь третируемым…

Например, как очевидец, я со спокойной совестью могу утверждать, что только появление военных в Абхазии летом прошлого года купировало возникшую в ней острую ситуацию. Страшно подумать о том, что б было, если б с вводом подразделений внутренних войск протянули еще хотя бы сутки. Правда, будь они введены в Абхазию на пару суток раньше, кровь тут вообще бы не пролилась… Я не был в Нагорном Карабахе, Баку и Фергане и не смею говорить о том, насколько своевременно и грамотно использовались воинские подразделения в этих регионах – свидетельства прессы и очевидцев слишком противоречивы, чтобы на них полагаться. Но факты – беженцы, погромы, насилие, – не оставляют места для надежд, что там удалось совместить рост национального самосознания, естественную тягу к своей свободе с чувством если не любви, то хотя бы уважения к правам других людей, других народов.

Неумение, нежелание понять друг друга, считаться друг с другом наложило свою печать и на взаимоотношения людей в Молдавии, в которой мне довелось побывать в феврале этого года. Тут тоже одни – русские – не желают отказываться от привычной сомнительной привилегии жить, не утруждая себя знанием языка и обычаев республики, другие – молдаване – вместо того, чтобы мудро оставить времени разрешить эту проблему, и вместо того, чтобы постараться консолидироваться со всеми жителями республики для совместного решения общих проблем, проблем, бьющих по всем, чья судьба связана с республикой, становятся в позу обиженных, впадают в конфронтацию со своими согражданами. Обижаются на невнимание к своим специфическим национальным проблемам со стороны русских, но одновременно точно так же высокомерно игнорируют проблемы коренных немолдаванских этнических групп. Того же 150-тысячного гагаузского народа, отказывают им в праве быть хозяевами на земле, политой их потом…

Можно по-разному объяснять истоки подобной конфронтации, подобного непонимания. Одни видят их в происках мафиозных кланов, другие – в нашей общей бездуховности, третьи в происках Москвы. Ясно, что все республики, в которых сложилась подобная атмосфера, по сути оказались в патовой ситуации, в положении перегретого котла, от взрыва их спасает только внешняя сила. Разумеется, тут уже невозможно осудить центр за применение этой силы. Другой вопрос, как порою она применяется…

В случае с Литвой аналогия с перегретым котлом вроде бы не проходит. Непримиримости, экстремистских настроений не чувствуется ни в польских районах республики, ни в ее татарских и старообрядческих селах, нет и беженцев из нее (отъезжающие по обмену это все-таки не беженцы). По-прежнему оживлены и нормально улыбчивы улицы городов Литвы. Как это объяснить? Может, тем, что власть здесь получило меньшинство, «кучка экстремистов», чьи идеи не пользуются всеобщей поддержкой, а потому и не приводят к столь резкому расщеплению общества на конфликтующие национальные стороны, как это имело место, например, в Закавказье? А может, все дело просто в более замедленном северном темпераменте? Тогда Литва это пороховой погреб, который вот-вот взорвется? Чтобы разобраться во всем этом, я и выехал в республику. Был канун пасхи.

* * *

На удобный вечерний фирменный поезд к своему удивлению билет достать не смог. Я-то думал, что тут проблем не будет, ведь уже в течение месяца ежедневно и по телевидению, и в газетах шли сообщения об эскалации напряженности в республике, что вроде бы должно было сказаться на потоке желающих посетить ее. Как выяснилось уже в Вильнюсе со слов председателя одного из жилищно-гостиничных кооперативов Пятро Пятраса, туристов здесь действительно поубавилось. Тем не менее мой вагон, за исключением нескольких купе, был заполнен именно туристами. Моими же непосредственными соседями оказались двое командировочных и женщина с трехгодовалым сынишкой.

Поскольку женщина общалась с сыном по-литовски, я был уверен, что она литовка. Но ошибся, она оказалась русской и моей землячкой из Подмосковья. А в Литву в городок Укиярге Света Пранени попала лишь после замужества и очень довольна, – «народ культурный и со свекровью живем хорошо». Сейчас же Света возвращалась от своей мамы, к которой возила погостевать маленького Паульса. На мое удивление, как же она так быстро освоила литовский язык, – ведь многие считают его для русского человека довольно трудным, – Светлана улыбнулась и ответила, что это заслуга свекрови, на попечение которой сдал ее муж. Свекровь, не знающая ни слова по-русски, обучила невестку родному языку, просто показывая те или другие предметы, – примерно так же, как в известном рассказе Станюковича старый матрос выучил говорить по-русски негритенка Максимку. Уже через полгода Светлана перестала испытывать затруднения при общении на литовском языке. К объявлению Литвой независимости Света относится очень спокойно, как к вполне естественному акту, реализовавшему то, надежду на обретение чего литовцы никогда и не теряли. Дискриминации ни к себе, ни к другим русским она не замечала ни сейчас, ни раньше и уезжать в Россию не собирается. Единственное, что ее волнует, это сохранение возможности по-прежнему свободно ездить к маме: «Только бы границу напрочь не перекрыли». Думается, Света была со мною вполне искренна – чего бы ей лукавить перед случайным попутчиком. О том, что я журналист, она узнала только в конце нашего разговора.

Суждения Светы, по-видимому, в какой-то мере свидетельство того, что по крайней мере сегодня желание обрести независимость – это желание отнюдь не узкого элитарного слоя интеллигенции или жителей больших городов. Муж у Светы автомеханик, свекровь – крестьянка, простые люди их соседи и друзья. И действительно, в дальнейшем я убедился, что этот предварительный вывод не ошибочен.

Другой вопрос, насколько настроения Светы характерны для русских, проживающих в Литве, ведь Света оказалась изначально погруженной в дружественную к ней литовскую среду. На хорошее отношение и она отвечала хорошим отношением. Окружающие хотели стать по-настоящему близкими ей, и она, решившись накрепко связать свою судьбу с родиной мужа, хотела стать своим человеком для окружающих ее людей. Отсюда интерес к языку, укладу, отсюда уважение к обычаям, к волнующим литовцев проблемам. Разумеется, совсем по-иному могут складываться отношения с литовцами, по-иному могут восприниматься их проблемы у тех, кто живет в Литве на островке, живет своей обособленной жизнью, своими обособленными интересами, у тех, для кого Литва это или просто относительно обеспеченный регион Советского Союза, регион, в котором отсутствует российская нищета и неустроенность, или даже просто район жительства, который как известно мало кто у нас в стране имеет возможность подбирать в соответствии со своими желаниями.

Наша советская действительность, сведя к минимуму для каждого отдельного человека возможность самостоятельного выбора своих жизненных путей, в значительной мере способствовала формированию такой категории жителей во всех районах нашей необъятной страны. Распределение, неустроенность с жильем, оргнаборы и комсомольские стройки распоряжались судьбами людей, забрасывая их за тысячи километров от родных мест и отнюдь не во исполнение юношеских мечтаний. Причем закинув, напрочь привязывали жилищными и трудовыми цепями к новому месту – два раза начинать с нуля – у нас в стране это задача посильная немногим. Привязывали, хотя многие из занесенных в чужие края и не теряли надежды когда-нибудь все-таки вернуться в родные места, привязывали, хотя и не в коей мере не способствовали сами по себе пробуждению сколько-нибудь глубокого интереса к месту, становящемуся естественным образом Родиной для их детей. Конечно же это и нехорошо, и ненормально, но это не столько вина этих людей, сколько следствие других ненормальностей, длительное время царивших в нашей стране. Это надо понимать, это нужно учитывать, но это, к сожалению, в эйфории национального возрождения либо недооценивается, либо даже совершенно игнорируется.

И потом, сегодня не найти в СССР народа, который бы жил только в пределах своей национальной территории. У одних больше, у других меньше, но у всех народов какая-то – и немалая –часть рассеяна водоворотами советской действительности по бескрайним просторам Союза. То есть, все мы можем стать заложниками друг у друга. Экстремизм, насилие по отношению к кому-то в одном месте неминуемо отдается насилием в другом.

Армения и Азербайджан – наиболее яркое тому подтверждение, наиболее известное. Однако сколько горя и страдания причиняет и менее яркий бытовой экстремизм, выражающийся в третировании большинством какого-либо меньшинства. Это было и раньше, но, согласитесь, теперь подогреваемый сообщениями о погромах в республиках, о дискриминации русскоязычного населения, этот экстремизм становится все более и более жестким.

Конечно, в этом наверное немалая заслуга и нашего низкого культурного уровня, а в ряде случаев, возможно, и вполне сознательной политики на разделение, на отвлечение от задач демократического преобразования общества, политики тех, кто пока у власти. Но, согласитесь, вольно или невольно, но способствуют этому и те, кто, болея за свой народ, не нисходят до понимания людей, волею судьбы оказавшихся рядом с ними, кто не берет себе за труд учесть психологию этих своих сограждан, их интересы, а значит, забывает и об интересах своих раскиданных по Союзу соплеменников.

Усилия по возрождению национального самосознания, национальных культур, конечно же, крайне необходимы для всех наших обездуховленных народов. Но беда в том, что те, кто занимается этим, нередко совершенно упускают из виду один из главных аспектов любой национальной культуры – терпимость по отношению к людям иной национальности, ответственность за тех, кто нашел свой новый дом на твоей земле. В результате получает неоправданное выпячивание тезис национальной исключительности, тезис обязательности для всех подчинения национальным интересам. Деятельность «Памяти» тут не исключение.

Разумеется, каждый народ уникален, он имеет свою неповторимую историю, свою самобытную культуру, свой уникальный генофонд. Но это, понятно, ни в коей мере не может служить основанием для него вознесения над любым другим народом, хотя бы и самым численно малым, не может давать право на диктат по отношению к кому бы там ни было, не может служить и поводом для изоляционизма. Следует заметить, что самоизоляция неминуемо ведет к иссыханию древа национальной культуры, к его гибели.

Сообщество народов – это как лес. Каждое дерево в нем неповторимо и вроде самостоятельно, но попробуй оставь его в одиночестве, сведи лес вокруг него, и такое дерево повалит первый же сильный ветер. Более того, дерево зачахнет, даже если мы попытаемся только сменить естественное для него окружение каким-то новым. Наука четко доказала, что деревья не просто механически соседствуют друг с другом, но помогают друг другу и совместным облагораживанием почвы, на которое они произрастают, и даже через обмен продуктами своей жизнедеятельности.

Конечно, каждое дерево испытывает какие-то неудобства от соседей. Соседи забирают у него свет, ограничивают в воде, в жизненном пространстве, но они же и защищают его от стужи, ветра, зноя, дают ему жизненно необходимые вещества.

То есть мы здесь видим действие общего закона жизни, который я формулирую так: терпеть, брать, давать. Каждый живой организм, каждая самостоятельная часть биосферы, да и сама биосфера, вынуждены терпеть своих соседей со всеми их особенностями и неудобствами для себя, теперь для того, чтобы иметь возможность брать, но беря и давать, давать для того, чтобы быть желательными соседями для своего окружения. Именно такой центральный закон и у жизни вообще, и у общества в частности, а вовсе не как думают некоторые: «дави слабого, чтобы выжить самому».

Имперская политика царской России и в особенности нашего государства, пыталась заменить этот естественный процесс взаимообогащающего сосуществования насильственным «кормлением» всех «деревьев» нашего «леса», всех народов нашего государства, единым унифицированным эрзац-бульоном. Это не только привело к увяданию всех национальных культур, но и подрубило основу под взаимотерпеливое уважительное отношение народов друг к другу. Наверно, непросто его восстановить, но без этого мы просто не выживем. Это, в первую очередь, следовало бы понять интеллигенции вообще, и в особенности той ее части, которая имеет отношение к разработке законов, направленных по замыслу своих творцов на способствование национальному возрождению, а на деле и из-за своего несовершенства, и из-за плохой пропаганды, и из-за бездарного внедрения в жизнь нередко становящихся орудиями раздувания нездорового национализма.

К примеру, сейчас во многих республиках принимаются или уже приняты законы о государственном языке, принят и закон СССР, согласно которому русский язык провозглашается языком межнационального общения. Законы эти разной степени проработанности, есть среди них и такие, которые вроде бы и довольно полно учитывают этнические реалии республики, и достаточно разумны в части механизма их введения в жизнь.

Например, на мой взгляд, такого уровня закон принят в Молдавии. И тем не менее и в последнем случае этот закон стал яблоком раздора, да еще какого! Его принятие послужило в 1989 году поводом для месячной забастовки всего левобережья Днестра и гагаузских районов. Не только не ослабевает, но пожалуй все более и более усиливается межнациональная конфронтация в Молдавии и сегодня.

Интересно, что гораздо более жесткий аналогичный закон в Литве хотя и внес свой вклад в межнациональную напряженность, но все-таки был воспринят гораздо спокойнее. И дело тут не только в разности темпераментов, но прежде всего, как мне представляется, в том, что для литовцев принятый закон – это прежде всего не более как одна из пусть и важнейших правовых конструкций того суверенного государства, которое они хотят построить, причем построить по возможности в согласии с людьми всех национальностей, проживающих на территории республики. Для молдаван же, чья национальная культура объективно находится в гораздо более плачевном состоянии, чем у литовцев, закон о языках стал средством своего нынешнего национального самоутверждения. Отсюда крайности с его введением, исчезновение надписей на русском языке, нагнетание напряженности в прессе…

В Литве ничего подобного я не наблюдал – и вывески везде на двух языках, и на улице на свою русскую речь я ни разу не встретил демонстративного «непонимания». И все-таки, как я уже говорил, закон о языке и в Литве противопоставил литовцев людям других национальностей, вселил тревогу и недоверие в сердца последних. Скажут, ну что делать, это неизбежно, единственный путь для преодоления этих негативных последствий осторожность в реализации закона, максимальное вспомоществование нуждающимся в разъяснении закона, в изучении языка… Теперь-то, конечно, уповать приходится только на подобные меры.

Но вот когда я зачитывал в Литве и русским, и полякам молдавский вариант закона о языке, то и те, и другие уверяли, что будь в Литве такой же, и они гораздо спокойнее воспринимали бы все то, что происходит в республике, больше доверяли бы парламенту и правительству. Впрочем, к подобным суждениям, конечно, нужно относиться критически. Ведь то, что сегодня выглядит более мягко в сравнении с уже принятым законом, вряд ли так же воспринималось бы в сравнении с тем, что имели, когда знание литовского языка вообще не считалось сколько-нибудь важным.

На мой взгляд, главный изъян наших законов о языке состоит не в тех якобы жестких сроках введения или чересчур широких перечнях лиц, которым вменяется в обязанность знание государственного языка, а в том, что эти законы, по своей сути стоящие на страже интересов людей, чья культура действительно нуждается в законодательных подпорках для своего возрождения, в то же время по своей конструкции носят характер обязательный для других людей, к слову, имеющих свои и зачастую ничуть не менее острые проблемы. И психологически вполне можно понять людей, которые воспринимают такой обязующий их закон как дискриминационный. Выход же тут мог быть очень простым. Достаточно было бы, если б законы о языке не обязывали кого-либо знать язык, а обязывали бы обеспечить использование государственного языка республики во всех сферах жизни и по всей территории, за исключением территорий автономных образований, на которых аналогичным статусом пользовался бы язык иных соответствующих национальностей. Кроме того, я думаю, в местах компактного проживания лиц других национальностей наряду с этими языками следовало бы сделать обязательным использование и их языка. Ну и, конечно, закон должен содержать четкую правовую норму санкций за его нарушение. И все. Каким образом учреждения и предприятия будут обеспечивать выполнение этого закона – пускай это было бы их заботой. Может, где-то пошли бы на использование переводчиков, конечно, если б на это выделил деньги местный Совет или СТК, – это их печаль, – но тогда бы все воспринималось совершенно иначе. Конечный результат, уверен, был бы тот же, со временем жизнь заставила бы выучить язык – кому бы захотелось нести расходы на переводчиков, или на судебную нервотрепку. Но это жизнь бы заставила, а не диктаторский закон, – психологически совершенно разные вещи.

* * *

Да, если говорить о терпимости, то у литовцев она безусловно присутствует – присутствует как в отношении к своей истории, так и к самым острым ситуациям сегодняшнего дня. Одно из самых ярких впечатлений от Литвы у меня осталось от посещения кладбища в Вильнюсе, куда я попал в пасхальное воскресенье благодаря лидеру свободных профсоюзов Литвы Леонкинусу Раздявичусу. (С ним я познакомился вечером в пятницу, – просил помочь с поездкой по республике. В этом уважаемый Раздявичус помочь мне не мог – на носу был праздник, на следующей неделе первый объезд свободных профсоюзов. Но, чувствуя определенную неловкость за невозможность помочь мне и пытаясь как-то сгладить свой отказ, профсоюзный лидер предложил встретиться в воскресенье, устроив мне за счет своего праздничного времени небольшую экскурсию по Вильнюсу.)

Представьте себе холмы, по ним замшелые и не очень кресты, много крестов – и католических, и православных, – скромные обелиски и просто валуны и устремленные ввысь сосны, – какая-то светлая умиротворенность исходит от всего этого. Нет обычной для наших кладбищ скученности, прутяных переулков между могилками, тут нет вообще изгородей. Кладбище старое, сейчас на нем продолжают хоронить только выдающихся людей республики да тех, чьи родственники уже покоятся здесь, а таких немало. Поэтому кладбище это сохраняет связь времен вплоть до наших дней. Бродя между его холмами, можно прочесть демографическую и социальную историю Вильнюса за минувшее столетие, историю, не искореженную пробелами могил, утраченных от невнимания или от сознательного стирания самой памяти о нежелательных кому-то лицах… Да, как и на любом старом кладбище здесь немало могил, к которым уже некому прийти, но и они не смотрятся никому не нужными, – видно, потому не смотрятся, что они действительно нужны всем живым, нужны хотя бы пониманием того, что все ныне живущие и им чем-то обязаны…

В том числе обязаны чем-то и тем, с кем связаны только воспоминания о горе, лишениях, о временах торжества «народных радетелей» – демагогов-партократов. Вот уголок с одинаковыми крестами, составляющими симметричные ряды, – здесь лежать немецкие солдаты, это память о первой мировой войне. А вот мемориал погибшим в последнюю войну и сразу за ним потрясающий памятник эпохи правления партократии – холм с амфитеатром мраморных надгробий, под которыми в точном соответствии со своим местом в иерархии власти захоронены партийные и государственные деятели Советской Литвы. Когда я спросил своего гида, надолго ли, по его мнению, переживет этот некрополь тех, чью память он должен был увековечить, уважаемый Раздявичус ответил, что «настолько же, насколько вообще кресты переживают тех, чей покой они охраняют, – на века или больше, – ибо такое нам забывать нельзя, ибо мы не должны позволить такому повториться…»

Хороший ответ, но как он далек от нашего отношения к своей истории, от нашего стремления каждый раз начинать писать историю с первой и только с первой страницы. «Мы старый мир до основания разрушим…» – как это сильно в нас.

* * *

Не менее ярко проявляется терпимость литовцев и в их отношении к тем мерам, с помощью которых центр пытается заставить Литву свернуть с выбранного ею пути. В том числе и к таким бьющим по всем как экономические санкции. Как известно, о возможности их применения стало известно 13 апреля…

14 апреля. Канун Пасхи. В Верховном Совете состоялась пресс-конференция в связи со вчерашним ультимативным заявлением Горбачева об отмене в двухдневный срок некоторых из принятых республикой решений – в противном случае им грозит прекращение поставок того, что может реализовываться за конвертируемую валюту. Обстановка на пресс-конференции спокойная, никакой паники. Напротив, скорее какое-то облегчение, связанное с прояснение того, что следует ожидать. Хотя ясность весьма относительная, ведь за валюту в принципе можно реализовывать все, другой вопрос – по какой цене.

15 апреля. По мнению Раздявичуса, очень плохо, что Горбачев направил свой ультиматум перед пасхой – это будет воспринято в неутратившей религиозность Литве как нетактичность в отношении религиозных чувств граждан. Два дня тут ничего не значили, тем более, что в праздники ожидать принятия какого-либо решения все равно не следовало бы, а политически таким выбором момента Горбачев еще более ослабил свои позиции в Литве…

Это были выдержки из моего дневника. Интересная реакция, не правда ли? Нет в ней ни праведного возмущения, ни гневного осуждения, а есть только грустная констатация и даже сожаление по поводу очередной политической недальновидности Президента. И подобную реакцию в последующие дни я наблюдал еще у многих литовцев. А вот русская интеллигенция – та возмущалась и кипела. Впрочем, как нам не кипеть: ведь когда считают Советский Союз преемником Российской империи, то, если не прибегать к демагогической шелухе, тут трудно что-либо возразить по существу. И хотя русские от этого не только ничего не приобрели, но и потеряли более многих, но что делать, создавалась-то и укреплялась империя главным образом нашими стараниями, а значит нам и терпеть наибольший стыд за все зло, что исходит от этой империи.

Стыд… Увы, не единожды мне довелось испытать его за две недели командировки. То ультиматум, то ежедневные сообщения о следствиях экономических санкций, то посещение ЦК КПЛ (КПСС), взятого под охрану внутренними войсками… Вначале испытываешь стыд, направляясь в это «отвоеванное» КПСС с помощью военных здание, затем стыд при двойной процедуре проверки твоих документов, наконец, стыд при общении с русскими партийными функционерами, заявляющими, что еще жестче надо держать курс Горбачеву по отношению к сепаратистам – мол, хотели полной независимости, так пусть на полную катушку и хлебнут ее. «Литва она вроде коровы, которая кормится из кормушки в Союзе, а выдаивается вся в республике. Хватит нам терпеть такое положение…»

Не будем оспаривать, кто от кого кормится, пусть этим занимаются люди, владеющие реальными цифрами, поправочными коэффициентами и прочей непростой экономической кухней, а для меня этот вопрос не является основным. Какая разница – она от нас, мы от нее – когда ни народы Союза, ни народ Литвы не имели и не имеют никакого отношения ни к оценкам произведенного собственным трудом, ни к решению проблем реализации, а точнее распределения плодов своего труда? Литовский народ захотел наконец иметь касательство к этим вопросам, но разве он выступает против того, чтобы и другие сделали то же самое? Так достойно ли делать из этого трудолюбивого народа какого-то махинатора, живущего за счет обмана других? Не напоминает ли наша позиция в отношении взаимных долгов с Литвой, с другими республиками, четко прослеживаемая и в заявлениях М.С.Горбачева, позицию былого хозяйчика, у которого при расчетах всегда в должниках оказывался его батрак, «обязанный» своему «благодетелю» и куском хлеба, и одеждой, и кровом, виноватый перед ним за издохшую от старости лошадь, за задранного волками барана?.. Но подобные взаимоотношения между батраком и хозяином возможны лишь в бесправовом обществе, в обществе, вынуждающем батрака на кабальную зависимость от хозяина, не защищающем интересы батрака. В цивилизованном правовом государстве эти взаимоотношения строятся на совершенно иной основе.

Мы знаем, что и во взаимоотношениях между народами тоже на смену периоду кабальной зависимости одних народов от других пришел период взаимовыгодного сотрудничества с четкими правовыми гарантиями интересов контактирующих сторон. Причем переход от первого периода ко второму, как правило, сопровождается аннулированием всех так называемых долгов бывших сателлитов. Во всяком случае, такой подход в сегодняшнем цивилизованном мире считается не только законным восстановлением справедливости, но и одним из критических следствий процесса действительного (а не косметического!) перевоплощения того или другого государства из инструмента подчинения (как своих граждан, своих народов, так по возможности и тех, кто был не в состоянии противостоять экспансионизму данного государства), в инструмент защиты, – защиты не самих каких-либо преходящих интересов, но защиты основных принципов, нарушения которых неминуемо приводят к правовой незащищенности одних (граждан, этносов, народов, государств) перед другими, дестабилизирует внутригосударственную и международную обстановку, а потому, в конечном счете, входит в сегодняшнем взаимоувязанном мире в противоречие с коренными интересами как всех людей, так и всех государств.

Так что, конечно, то, каким образом Советский Союз реагирует на попытки республик перевести свои отношения с ним на отвечающую современным представлениям правовую основу, служит для Сообщества очень важным индикатором того, насколько полно произошло перевоплощение нашего государства из «инструмента подавления» в «инструмент защиты» общечеловеческих ценностей.

Печально, разумеется, что цвет этого индикатора вызывает тревогу и наверняка до своего перемещения в менее сомнительную часть спектра он станет серьезным препятствием для установления так нужных нам сегодня взаимозначимых отношений с экономически развитыми странами. Однако, если быть честным, то для меня было бы намного печальнее, если б и сегодня, как в прошлом, интересы отдельных народов, отдельных людей приносились в жертву каким-то высшим государственным интересам. Впрочем, мне хочется надеяться, что процесс перевоплощения Советского Союза не растянется на десятилетия, и, в частности, как ни странно, некоторые основания для такого оптимизма мне дают литовские впечатления.

Во-первых, происходящее в Литве, начиная со стремительного движения общественного мнения к демократическим идеалам и до решений парламента республики, это отнюдь не следствие козней каких-то радикалов и экстремистов, а плод и одновременно подтверждение процесса перевоплощения или, как мы называем, «перестройки» Советского Союза.

Во-вторых, по тому, что Москва, хоть и сочла возможным прибегнуть и к некоторой демонстрации силы, и к некоторым экономическим санкциям, но все-таки не решилась на откровенно военное вмешательство, можно сделать вывод о том, что процесс этого перевоплощения зашел во всяком случае настолько далеко, что использование традиционных методов силовой защиты интересов центра стало если и не невозможно, то по крайней мере, очень затруднено.

В-третьих, терпимость, решительность и довольно высокая, как я убедился, степень консолидации населения республики, в том числе значительной части и нелитовского населения, вокруг идеи обретения независимости от Москвы делают весьма вероятным, что Литве удастся отстоять свою независимость. А это само по себе не может не явиться новым мощным импульсом для интенсификации процесса перевоплощения Союза.

Наконец, в-четвертых, тем более приятно, что в Литве я встретил немало разумных людей, в том числе русских, которые хотя и не поддерживают тот путь обретения независимости, на который сегодня встала республика, в то же время понимают, что этот выбор предопределен настроением всего народа, а потому и недопустимо идти против этого выбора, – теперь остается только делать все возможное для уменьшения очевидных для нас негативных последствий от такого выбора. Разумеется, то, что есть люди, для которых воля народа вне зависимости от их собственных взглядов, от взглядов руководства страны является решающей, еще один аргумент в успех перевоплощения нашего общества.

Скажут, слабоватый аргумент. Мол, что у нас предопределяют отдельные люди? Ну, во-первых, если вчера еще от них действительно мягко говоря зависело немногое, то сегодня положение меняется, процесс-то идет! И мы это четко можем видеть на примере работы Советов всех уровней – даже консервативные депутаты вынуждены считаться с мнениями рядовых избирателей. А, во-вторых, среди тех людей, о которых говорю я, имеются и не самые рядовые – от руководителей предприятий до партийных функционеров. Например член КПЛ (КПСС) начальник торгового порта в Клайпеде, – а это один из крупнейших портов Советского Союза, – Бережной Николай Алексеевич вполне однозначно сказал: «Я против экономических санкций. Они только еще больше сплотят народ Литвы, причем сплотят именно против Москвы».

Еще более радикальны позиции директора клайпедского предприятия по поставке нефтепродуктов на экспорт Мартына Михайловича Гусятина. На мою просьбу определить свое отношение к независимости Литвы, Мартын Николаевич ответил, что нормально относится, с пониманием и уважением, ведь «Литве выпало бежать впереди паровоза», выпало прокладывать путь для всех нас. Как ни удивительно, но очень близкую точку зрения высказал и второй секретарь горкома КПЛ (КПСС) в Снечкусе Александр Александрович Орлов, относящий себя к партийным функционерам генерации, рожденной апрелем 1985 года.

«Ведь ясно, – сказал он мне, – что если нам всерьез нужно перестраивать общество, то само по себе, в рамках существовавших ранее политических сил, у нас ничего не получится. Я никак не могу признать тезис XIX партконференции о самоусовершенствовании партии. Изменения возможны лишь под действием каких-то сил, и если говорить о партии, то, конечно, политических сил. Именно в качестве такой силы и заявили о себе народные фронты. Я считал и считаю, что их появление не только закономерно, но и необходимо для перестройки как в обществе, так и в партии. Меня даже раньше саюдистом называли. Почему мы здесь такие смышленые? Ведь я по своим воззрениям здесь считаюсь консерватором, но в России сошел бы за радикала, боюсь даже, что не всеми был бы понят. Именно потому, что в Литве уже многое сделано для перестройки, потому что она нас здесь быстрее изменила. Но в то же время, понимаете, Саюдис на волне национального возрождения, – а это очень сильная идеология, – заставил общество именно перескочить к принятию независимости. Слов нет, идея независимости пользуется огромной популярностью в Литве, что убедительно подтвердили и выбора народных депутатов. Мы тоже за восстановление государственности в республике, но делать это надо последовательно, не перепрыгивая через этапы. Я вообще не сторонник разрушения структур по типу семнадцатого года.

Попков: Я тоже эволюционист, но когда я пытаюсь литовцев убедить в необходимости такого подхода, они мне говорят, что, к сожалению, им не оставил для него места центр. Они напоминают, что когда Литва просила в 1988 году федерацию, ей не дали. В 1989 году, отталкиваясь от общественного мнения и процессов в экономике, они просили конфедерацию – им опять не дали, сейчас они хотели бы сохранить экономические связи, но из-за позиции Москвы тоже не получается. Как же в таких условиях можно пытаться осуществлять более эволюционные изменения, как еще иначе можно расшатать центризм Москвы? И потом, Александр Александрович, как я понял, по вашему мнению, победа Саюдиса обусловлена эксплуатацией национальных чувств литовцев. Но мне вот довелось присутствовать на только что состоявшемся съезде Саюдиса, и там речь шла не столько о национальном возрождении, сколько о путях построения демократического общества, сколько о необходимости консолидации всех конструктивных сил как демократических, так и национальных. И, по-моему, это у них получается. Во всяком случае Саюдис сохранил себя как широкое демократическое движение, дающее возможность для объединения усилий довольно разнящихся политических группировок.

Серов: Ну, если говорить о последней части вашего замечания, то тут все понятно – несмотря на все прочее в Литве уже парламентская система, уже есть альтернативные силы. Это же объективная реальность, есть одна группа населения, есть другая, и это не могло не найти свое отражение в тактике Саюдиса. Другой вопрос, что из-за происшедшего раскола в компартии они пока не могут составлять существенную оппозицию, что и способствовало столь форсированному ходу событий в республике. Но и это тоже понятно. Коммунисты в Литве 50 лет находились в комфортном состоянии и это отучило их конструктивно мыслить, отчего и пошла перестройка в компартии Литвы откуда-то сбоку, вызвала ее раскол.

Мои симпатии с вами совпадают, но я говорю о последовательности, о мере радикализма. Когда появляется мера радикализма, тогда появляется ответственность. Ведь если мы последовательно собираемся что-то перестроить, мы должны людей последовательно включать в этот процесс. Как только появляются люди, не осмысленно участвующие в процессе, так сразу возникает угроза срывов. Исключить такое, вот к этому я и подвожу меру радикализма.

Попков: В теоретическом плане вы абсолютно правы, но что значит реально подключать людей? Как подключить тех, кто живет обычными заботами, кого больше волнуют проблемы дефицита мыла или семейные неурядицы, чем проблемы оздоровления экономики или восстановления государственности? Согласитесь, только жизнь может заставить их заинтересоваться этими проблемами, то есть какие-то конкретные реалии прямо затрагивающие их интересы.

Серов: Конечно, и, как я говорил, мы все здесь – подтверждение этой мысли. Однако, согласитесь и вы, что можно, конечно, сразу оглушить какими-то реалиями, – например, бац, и принять закон о языке, бац, и отделиться, – но подобный метод напугает и вызовет непрятие этих реалий. А можно как в Эстонии, где ведут большую работу с русскоязычным население, где русские гораздо значительнее включены и в депутатский корпус, и в партийные структуры. Обратите внимание, в Эстонии русскоязычные коллективы и парткомы поддержали на съезде идею размежевания. Вот в чем достижение! Я не против этого раскола, – разные течения, воззрения, это нормально, – но я еще раз подчеркиваю, что люди должны вполне осознанно к этому подходить, понимая и что нас разъединяет, но и что объединяет. А мы пока больше агитируем своих единомышленников – мы в Снечкусе агитируем друг друга и не выходим на республику, литовцы тоже друг друга агитируют – за свободу, за независимость – и опять выхода нет. В результате не просто поляризация, но поляризация на грани конфронтации. Мы видим две крайние точки зрения. Одна у некоторых литовцев – «плевать на все экономические блокады, для меня главное свобода». И другая крайняя точка непонимания, причем не здесь уже в Литве, а непонимания вон там, полное невосприятие там [«Там», как следует из контекста, это в Москве. - Попков.]. Правильно? Вот этот разрыв между крайними точками он он имеет критическую величину, которую переступать нельзя – иначе взрыв».

* * *

Суждения Александра Александровича о наличии критической величины напряженности между крайними точками, это не плод голого теоретизирования. В Снечкусе – городе строителей и эксплуатационников Игналинской АЭС, – пожалуй, эта напряженность носит наиболее осязаемый в республике характер. Согласно опросу, проведенному 17 апреля во время заключительного тура выборов в местный и республиканский Советы, против Акта о независимости Литвы высказалось здесь 61% от всех присутствовавших в городе зарегистрированных избирателей или 85% от всех принявших участие в выборах. Для сравнения, как я услышал по «Маяку», по данным опроса, проведенного 22 мая в многонациональном Вильнюсе, только 10 процентов высказалось за отмену Акта от 11 марта. Правда, при этом 73% опрошенных в Вильнюсе убеждены, что парламенту нужно проявлять большую гибкость, нужно идти на компромиссы.

Причина такого положения в Снечкусе кроется, если говорить кратко, в том, что этот город, а точнее поселок – Снечкусу никак не утвердят статус города, – так и не вжился за 15 лет своего существования в ткань республики, остался в ней по сути инородным телом. Исключительность, – это, собственно, особенность всех поселков, возникающих при строительстве объектов атомной промышленности и энергетики. Как сказали в Снечкусе, «люди нашей системы – это определенный привилегированный класс». Жилье, зарплата, снабжение, возможность удовлетворения минимальных социальных запросов обычно резко выделяют в лучшую сторону работников этой системы на том фоне всеобщей нищеты и неустроенности, на котором происходит их деятельность. Да, дается им это не даром. Они осуществляют освоение различных регионов, – в том же Снечкусе приехали на болото, а построили по нашим меркам хороший город. И требования в их системе более жесткие. Но исключительность положения предопределяет определенную кастовость, оторванность от проблем населения, среди которого им приходится жить. В Литве это еще более усугубляется чуждым для них языковым окружением, укладом жизни. По сути это типичная колония, достаточно сказать, что в этом 34-тысячном городе всего 7,7% литовцев. Даже в торговле и других сферах непроизводственного сектора трудятся преимущественно люди, приехавшие из-за пределов республики. Возможно, есть тут вина и самих литовцев, не очень-то и раньше рвавшихся в этот «оазис» – ими он, по-видимому, больше воспринимался как резервация, неведомо как возникшая на их земле в красивейшем озерном краю республики. А тут еще кризис в отрасли, вызванный Чернобыльской катастрофой, народная волна протеста против строительства атомных электростанций. Захлестнула она и Снечкус.

В результате остановка строительства третьего блока и тысячи снечкусцев-строителей, вынужденные месяцами болтаться в командировках вдали от своих семей. А тут еще закон о языке, а затем и вовсе оглушающая весть о выходе республики из СССР. И деваться от всего этого кошмара некуда – квартиры ведомственные, обмену не подлежат, нет надежды и на то, что удастся уехать на какой-то новый объект – непросто сейчас ведомству начинать строительство новых объектов.

Вот и остается одно только – притаиться, полагаясь на Москву, и ощетиниться – мол, лучше не трогайте нас, а то мы объект особый, опасный, и Москва нас не оставит, защитит. Оставить-то Москва, конечно, не оставит, но и помогать особо чего-то не спешит. Республика, находясь в неопределенности со статусом союзных предприятий вообще, и снечкуских в частности, – статус их может быть определен только в ходе тех самых переговоров с Москвой, что никак не удается начать, – не желает выделять деньги на нужды города, но не дает их и ведомство, не решает ведомство и вопрос задействования на месте оставшихся не у дел в Снечкусе после остановки третьего блока большого отряда специалистов и уникальных строительных мощностей…

Не нужно быть гением хозяйственной мысли, чтобы найти выход из этой заурядной в общем-то ситуации. В связи с изменившейся конъюнктурой у вас произошло сокращение фронта и объема работ, высвободились людские и производственные мощности, так не логично разве постараться найти тех, кто мог бы с выгодой для вас использовать их у себя?

В демократическом клубе Снечкуса… Да, тут нужно пояснить, что политическая палитра Снечкуса отнюдь не монохромна, как можно заключить из высказываний Серова. В ней представлены практически все цвета политических течений республики, другой вопрос, что влияние их здесь гораздо слабее, чем в других районах Литвы. Тем не менее сказать, что оно совсем пренебрежительно мало, тоже неверно. Ииначе, я думаю, не только результаты опроса были бы еще более оглушительными, но, самое главное, была бы гораздо более активно агрессивна позиция снечкусцев в отношении происходящего в республике. Так вот и в снечкуской партийной организации КПЛ (КПСС), пользующейся пока наибольшей поддержкой у горожан, и в демократическом клубе, объединяющем остальные политические цвета в городе включая и независимую КПЛ, хорошо понимают, что единственный выход для Снечкуса, выход, открывающий перспективу для его жителей, это постараться вписаться в хозяйственную жизнь Литвы. Именно поэтому тут стараются и наладить диалог между руководителями предприятий Снечкуса с руководством республики, и сами ведут этот диалог. Мне довелось присутствовать на встрече представителей общественности Снечкуса с Председателем Совета Министров Литвы Казмирой Прунскене и некоторыми членами ее кабинета. Вот, в частности, что я там услышал.

Говорит министр промышленности Римведас Ясинавичюс, ранее долго работавший в союзном предприятии объединении «Вильма»:

– Мы не отгораживаемся от Советского Союза. Этот выход из Советского Союза – это выход из прежней системы дурацкого, я бы назвал, командования и идеологического понукания. Любую из названных вами проблем можно решить в нормальном экономическом и социально эффективном аспекте. Но для этого нужно исключить феодально-ведомственную подчиненность. Ведь почему «Вильма» не смогла создать в Снечкусе филиал? Потому что приехали десятки эмиссаров и сказали «не лезьте сюда, если будем делать так только ведомственное производство», только ведомственное и никакое другое. Даже на уровне… я выходил на уровень двух министров союзного подчинения, и то сказали «не лезьте туда, там будет сугубо ведомственное решение». Так что у ваших людей не было никакого права на выбор, никакого права на нормальное человеческое самоопределение. Так из этого надо выходить…

Голос жителя Снечкуса: Простите, но Вы не тех людей агитируете. Вы же видите, здесь нет хозяйственных руководителей – хозяев города, – которые могли бы практически решить вопросы. А демократический клуб представляет всего лишь точки зрения жителей…

Да, руководители ведущих предприятий Снечкуса, почему-то не смогли выделить время для участия в этой встрече. Не удалось с ними встретиться и мне во время моего приезда в Снечкус, так как их там на тот момент просто не было. Так что, к сожалению, личная точка зрения «хозяев» Снечкуса мне неизвестна. Однако у меня есть очень сильное подозрение, что, учитывая позицию центра и то, что эти руководители входят в очень жесткую систему своих ведомств, их позиция и их роль такие же как и в описанном министром эпизоде с попыткой организации филиала «Вильмы» в Снечкусе. То есть все решения только через ведомства, только через центр.

Логика же ведомств, это не логика нормального человека. Если последний всегда исходит из тех средств, что имеет, всегда заинтересован в их эффективном использовании, то ведомства не столько волнуют его расходы, сколько волнует само наличие тех людских и производственных мощностей, под которые эти средства будут выделяться вне зависимости от эффективности их использования, волнует подконтрольность ему этих людей и мощностей, ибо на этом базируется его власть, его нужность. А хозяйственная самостоятельность, это всегда ослабление этой власти – так «ату ее!». А что там люди в неопределенности, в волнениях, это все лирика.

Но в Снечкусе люди в тревоге не только из-за отраслевых затруднений, но и из-за событий, происходящих в Литве. Помочь успокоиться им, объяснить беспочвенность их страхов, – значит ликвидировать опасный очаг напряженности…

Казимира Прунскене: …Я хочу акцентировать, что нам очень важно в любом случае именно иметь нормальную ситуацию в Литве, в любом ее городе и районе, чтобы не было у нас людей, которые бы считали себя дискриминируемыми и на самом деле, чтобы это происходило…

Голос жителя Снечкуса: Но, к сожалению, работа Верховного Совета республики тоже способствует поддержанию недоверия жителей Снечкуса. Это и поспешность определенных законов, это и ошибочность закона, я считаю, о службе юношей Литвы. Это глубоко ошибочный Акт. Я, понимаете, хотел бы выразить возмущение по поводу его принятия. Что же получается: Верховный Совет на откуп отдал ребят. Совершенно неправильно вооружать ребят большой казалось бы идеей и толкать на такие самостоятельные поступки. И потом эта акция вызывает негативное отношение у матерей российских. Пусть они неправильно поступают, но вот у них такая реакция: «А почему наши дети должны служить, а литовские не должны?» Конечно, может быть это опять же рассуждения обиженных богом людей, но это же факт. Поэтому нужно посмотреть, остановиться может быть в каких-то ура-патриотических, ура-революционных выступлениях, вот в части хотя бы закона, который хотели, по-видимому, провести об антигосударственной деятельности. Ведь любое неосторожное слово, любые вот подобные акции в Верховном Совете, они же как воспринимаются людьми, в особенности русскоязычными. И представьте себе как они раздуваются всей прессой. Вы же посмотрите – поток информации идет из центра ложной, обманной, дезинформирующей, натравляющей людей русскоязычных на Литву. Вот эту ситуацию нужно очень глубоко прочувствовать. Насколько бы хотелось конструктивности в работе Верховного Совета…

«Подавший в отставку» народный депутат СССР Чаколис: …Первый раз я в Снечкус ехал, содрогался. А приехал, господи, такие же люди как мы, только более технически подкованные и иногда глубже чем мы мыслящие. Нужно протянуть им руку. Но не словами, красивых слов я наболтаю много, а сразу предложить программу… И потом необходимо пропагандировать Литву в Снечкусе, Снечкус – в Литве. Разными способами. Чуть ли не министра назначить по делам человеческих взаимоотношений со Снечкусом. И все! Там никаких других отношений нет. Есть взаимный испуг. А что порождает испуг? – незнание. А испуг порождает ненависть. Это такая цепочка. Уничтожим ее и не будет никаких проблем со Снечкусом.

К.Прунскене: Для того, чтобы сделать программу, нужно очень конкретно поработать, а для того, чтобы конкретно поработать нужно очертить весь объем проблем, о которых мы здесь упоминали…

Так из нашей беседы определилось, что необходимо подготовить законопроект о статусе советского гражданина в Литве, о котором мы сегодня не раз говорили. Это одно.

Второе. Уже с помощью энергетиков, строителей, экономистов и наших советников, которые специализированы по этим вопросам, подготовить концепцию развития Снечкуса, включая целый ряд аспектов. И демонополизацию структуры Снечкуса, вы понимаете в каком плане идет речь, и выбор оптимальных предприятий, форм собственности относительно того или иного конкретного предприятия, и прогнозирование тех, кто мог бы содействовать возникновению новых небольших предприятий… В целом нам необходимо создать гуманистическую структуру самого города в производственном и общечеловеческом плане. Затем продумать способы для реального национального возрождения. Имея в виду не литовское население, конечно, а русское и других национальностей – помочь развиться тем процессам, что происходят в Литве, и здесь. Не теряя своей национальности, не теряя своей культуры, а наоборот ее развивая, развивая и через общение со своими корнями в Союзе, республиках…

Затем, я думаю, конечно, нужно делать и то, что говорил уважаемый Чаколис в плане обменов на человеческом и культурном уровне между Снечкусом и Литвой. Тут может быть очень широкое разнообразие, самые разные формы общения возродившихся народов.

Затем. Нужно дифференцированно подходить к реализации закона о местном самоуправлении, формировании самих органов самоуправления, к формированию хозяйства местного самоуправления, включая и те вопросы, которые очень остры для Снечкуса, в связи с тем, что жилье в ней сейчас является ведомственным. Здесь очень широкий круг вопросов. Я думаю, что мы найдем здесь такие особые меры, которые сугубо для Снечкуса будут характерны в решении его вопросов.

И я думаю, что необходима дифференциация применения разных ограничений, о которых тут говорилось, и языковых, и то, что говорилось о отправлении посылок, – это очень нетрудно решить.

И, конечно, наше общение надо переводить из такого эпизодического на рельсы постоянных контактов.

Я столь полно привел заключительное выступление Прунскене на встрече со снечкусцами потому что из него вырисовываются общие подходы в решении вопросов, волнующих русскоязычное население. И чтобы окончательно поставить точку на этом, позволю себе привести и небольшой отрывок из моей беседы с Председателем Верховного Совета Литовской республики Витусом Ландсбергисом, которая состоялась за час до моего отъезда ил Литвы:

Попков: Когда я был в Снечкусе, когда я был в Клайпеде, то почувствовал как остро волнует людей судьба союзных предприятий, на которых они работают. Так, например, в Снечкусе огромный коллектив высококвалифицированных специалистов. На мой взгляд, для любого государства высококвалифицированные специалисты – это его богатство. Их надо использовать, заинтересовать…

Ландсбергис: Да, конечно.

Попков: Заинтересовать в том, чтобы они остались здесь. Тем более, что им уезжать некуда. А они себя ощущают никому не нужными людьми сейчас.

Ландсбергис: Это неверно. Я не знаю кто среди них пропагандирует такое ощущение. Потому что у нас установка однозначная. У этих людей есть работа. Значит, они нужны…

Попков: Нет, в Снечкусе проблема в чем? Там есть строители, в связи с консервацией третьего блока они сейчас в основном вынуждены работать в командировках, ездят в Россию…

Ландсбергис: Я ездил туда, я с ними говорил… А почему это так? В Литве не хватает рабочих рук, не хватает строительных мощностей, почему бы им не строить в Литве? А потому что их направляют туда, их центральное управление и ведомство специально направляет этих людей туда. Это какая-то политика, очевидно.

Попков: А вы объемы могли бы им предоставить здесь?

Ландсбергис: Я думаю. Я лично не рассчитывал и не подсчитывал объемы – этим, чтоб квалифицированно отвечать, надо специально заниматься, – но я знаю принцип, что нам не хватает мощностей, а их увозят в другие республики. Это ж абсурд! Кто делает? Москва или какое-то там атомное или строительное ведомство. Что-то играет на это.

Попков: Ваше представление о будущем вот этих союзных предприятий в Снечкусе, в Клайпеде, в других местах. Вы их мыслите как совместные предприятия или для вас предпочтительнее, чтобы они являлись полной собственностью республики?

Ландсбергис: Видите ли принципиально и согласно конституционным положениям Литва должна владеть всем, что есть. Если Литва входит в какие-то договоры с другими странами о создании совместных предприятий, ну тогда есть тоже условия для существования таких совместных предприятий. В данном случае, поскольку эти предприятия уже есть, надо их ввести в какую-то договорную систему. И мы вот это все время предлагаем.

* * *

Да, как я уже понял, и Верховный Совет, и правительство Литвы с первого дня принятия Акта о восстановлении государственности, постоянно призывают Москву начать переговоры по всем спорным вопросам. И мне как-то даже неловко, когда в обращениях глав различных государств я слышу призывы к Литве сесть за стол переговоров. Садиться-то за стол не желает именно Москва, полагающая, что этим она как бы признает действительным Акт Литвы о восстановлении государственности. Да, трудно, очень трудно пытаться одновременно быть и защитником собственных интересов, и защитником общечеловеческих принципов, – по-видимому, для того, чтобы иметь силы последовательно ставить вторые над первыми, необходимо их определенное совпадение, не очень большое противоречие между ними.

Не секрет, что хребтиной системы государственной власти в нашей державе являлась, да и в значительной мере еще является триумвират из партаппарата, аппарата ведомств и вершиной этого треугольника – партийно-хозяйственной номенклатуры. Все остальные реальные силы, существовавшие в нашем обществе, в том число и теневые, и мафиозные, и слабенькие радикальные подстраивались под эти, в своих действиях обязательно использовали их. Как показывают конкретные дела, все состояние в котором мы оказались сегодня, подлинные интересы этого триумвирата в целом, и отдельных его частей весьма далеки от тех, что они декларативно подавали нам, и уж совсем плохо стыкуются с общечеловеческими ценностями.

Причем длительное существование в комфортных условиях, исключавших появление серьезных конкурентных сил, не только, как правильно отметил Серов, отучило людей, составляющих этот треугольник, конструктивно мыслить, но на свою беду, они еще и утратили способность видеть в полном объеме свои интересы, за исключением тех, что лежат на самой поверхности. Нет, они, конечно, интуитивно чувствовали, что для спокойствия лучше бы вообще ничего не менять, но больно уж вопиющ стал разрыв между нашим закордонным уровнем жизни, больно уж очевидно становилась несостоятельность нашего хозяйственного механизма. И поэтому, когда пришедшие на ключевые посты в государстве новые представители партийно-хозяйственной номенклатуры решились не без помощи радикальных сил на принятие каких-то элементов общечеловеческих ценностей и на соответствующие изменения в своей политике, – паники и резкого неприятия в родном их «треугольнике» это не вызвало. Настороженность? – да. Пассивное сопротивление, когда новшества, затрагивали непосредственные интересы этих людей? – безусловно. Но во всех остальных случаях полное поддерживание этих новаций, ибо таков основной закон их системы, – некритическое поддерживание всего, что исходит из центра.

Ах, если б они только тогда осознали в полной мере, чем грозит им принятие таких казалось бы индифферентных для них ценностей как приоритет профессионализма, как право суверенных государств самостоятельно определять свою судьбу, как возможность существования нескольких точек зрения, как допустимость анализа и критики деяний дней минувших!.. Уж они бы сумели постоять за себя, задушить в самом зародыше эту перестройку, сместив небольшой аппаратной рокировкой ее архитекторов. Но не осознали, и вот теперь решается вопрос – быть им или не быть! Рокировкой уже положение не исправить, остается уповать только на спасительную силу самой структуры треугольника, той самой силы, что в своей время спасла систему и от следствий нэпа, и от оппортунистов типа Бухарина, и от отступника Хрущева… Конечно, нынешние условия, это не условия тех лет – нет тотальной ненависти к богатеям, что была характерна для 20-х годов, нет идолопоклонства 30-х годов, нет увы и безоглядной веры в ценности системы, присутствовавшей в 50-е годы, веры в гуманизм провозглашаемых ею идеалов. Однако не все уж так безнадежно для триумвирата, ибо осталась в значительной еще степени вер в потенциальную мощь системы, вера, основывающаяся и на инертности мышления, и на таких реалиях как КГБ, как армия, как продолжающаяся зависимость от распределительных милостей системы. Одним эта вера продолжает внушать страх перед системой, сковывает их в своих действиях, для других с ней связывается возможность обеспечения «порядка» в стране, для третьих в ней иллюзия на получение хотя бы и маленького, но гарантированного кусочка хлеба…

Вот, например, какие мысли мне довелось услышать в поселке Рудаусяй Вильнюсского района, где я встретился с рабочими мехдвора местного совхоза. Район этот лишь в 1939 году перешел к Литве от Польши.

– …Абсолютной независимости быть не может – не от Советского Союза, так от Америки будем зависеть.

– …Жили при Хрущеве – плохо было, при Брежневе – застой, но было все: и обуться, и одеться, и выпить. А сейчас что? Все по талонам. Чумазый придешь домой, а помыться нечем –мыла нет, жена в постель не пускает.

Попков: Но это и до отделения было.

– А сейчас еще хуже. Я пол-Белоруссии объехал, и пол-Литвы в поисках обуви и ничего не нашел. Деньги есть, а ничего не купишь…

– …Если так капитально рассуждать, то может плохо будет, может хорошо, черт его знает, но в этом я, например, не уверен. Все-таки была сильная рука и она кое-чем руководила. Пускай один проворовался, другой, но люди тоже в достатке жили. А сейчас? Верхушке-то ей, конечно, что – сват, знакомый, спец. магазин, – а мы колхозники?

Попков: Но ведь правительство республики как раз и думает наполнить с помощью рыночных механизмов полки магазинов товарами…

– Вот-вот. У меня сосед девяноста лет с гаком, он испытал на своем горбу арендаторство – нажил от него мозоли, да ходоки или лапти по-вашему. В костел шли босыми, до реки дошли, ноги обмыли, обулись и в костел, а потом опять разуваемся. А сейчас у ребенка боже ты мой…

– …Что будем делать, если с Казахстана зерно не дадут? Раньше молоко сдал – комбикорм получил, а ведь молоко у коровы на языке.

Попков: Конечно, сложившиеся экономические связи разрушать убийственно, и это, по-моему, хорошо понимает руководство Литвы…

– Да нет, им бы только золото грабануть…

Попков: Так как же выкрутиться из создавшейся ситуации?

– Тут не выкручиваться нужно, а нужен хороший хозяин, способный установить хорошую дисциплину. Чтоб было как в нормальной семье – муж пришел и говорит: жена делай то, дочка то, сын то и все, и никаких разговоров. Вот так и надо, потому что государство – это большая семья. Один старший брат, другой младший, а третий еще какой-то…

Попков: То есть надо ввести президентское правление, как я вас понимаю…

– Обязательно! Обязательно! – без этого никак…

Попков: Сменить эту власть…

– Эту, эту… Давно пора.

Попков: Ну хорошо. Введут президентское правление, сменят эту власть, произведут новые выборы, как по вашему Верховный Совет нового состава по другому себя поведет?

– Ну так надо стараться подходящих людей выбрать.

Попков: А сейчас что, не старались?

– Сейчас выбирали, чтоб из Саюдиса вышел депутат, а никто не думал, что будет Ландсбергис…

– Музыкант, если б разбирался в политике…

– Я вам объясню как все началось. Как Горбачев начал править, как пошла демократия, гласность, тут все и началось. И я вам скажу, литовцы, которые на земле работают, они никогда вам не скажут… Любого, который на земле работает, спросите, за Ландсбергиса никак не пойдет. Потому что он платит, потому что он знает, что такое буржуазия, знает, что будет, если капиталист за шею возьмет…

Что ж, если говорить о литовцах, то среди простых людей рейтинг Ландсбергиса действительно не так высок, как в кругах интеллигенции, но и далеко не так низок, как у механизаторов Рудаусяйя. И самое главное, мне удалось встретить всего лишь одного крестьянина-литовца, не одобряющего выбор от 11 марта. Случилось это в деревне Биоте, что находится между Каунасом и Клайпедой. За добротным домом (впрочем, ничем не выделяющимся в ряду других) двое мужчин – старик и лет сорока пяти – возились на приусадебном огороде. Когда мы с Яцеком Борковичем, коллегой из польской газеты «Выборжа», попросили прокомментировать ситуацию с республике, тот что помоложе, подумав, ответил:

– Я как думаю, что Саюдис больше даст? Сейчас землю дали, язык дали – чего еще надо? А потом Саюдис обманул нас, выбрав Ландсбергиса, нужен был Бразаускас. Словом получается как? Дали немного свободы – еще хотят, еще дали – опять мало – так ведь развалить все можно! Вот и получается, что другого выхода у Москвы нет – приходится жесткость какую-то проявлять, санкции экономические вводить. Ничего, пусть узнают, что они нам давали. А вот десантниками здания отбирать – это зря, хотя решения Ландсбергиса дурачества, но не надо было этого делать.

Попков: Скажите, я вот смотрю у вас лошадь есть, а не хотели бы вы сейчас взять землю и стать самостоятельным хозяином?

– А зачем? Это было б недоразумение – разваливать колхозы. Тем более сейчас, когда и колхозам, наконец, дают хозяйствовать самим, и нам жить стало проще. Теперь и землю дают в личное пользование, и технику если потребуется, и ту же лошадь. Лошадь-то эта не моя – колхозная.

Попков: А вы, – спросил я у более старшего, – доколхозные времена помните?

– Помню. Мы и в сметоновские времена жили ничего. У отца здесь хутор был, 8 га земли. Так что независимость оно может и неплохо, но только вот корова в те времена стоила 80 литов, а велосипед 300. Промышленности совсем не было. Правда, в то время финны еще хуже нас жили, а сейчас раз в 20 обогнали, так что, пойди оно все своим путем, может, и мы не хуже их жили бы. Но идти к независимости через конфликт плохо, а еще хуже через разжигание конфликта.

Точка зрения этого пожилого литовца, надо сказать, достаточно характерна. «Независимость – это хорошо, она дает неплохой шанс улучшить нынешнее положение, но идти нужно к ней по возможности бесконфликтным путем», – таково преобладающее мнение тех крестьян, с которыми нам с Язаком Борковичем удалось встретиться за два дня наших совместных поездок по литовским селам. Вот, например, Альбинас Савицкас из той же деревни Биоте. Работает он электриком в колхозе, живет крепко – хороший дом, циркулярка, машина. Землю если и будет брать, то только в крайнем случае. Дело в том, что пока землю берут в основном те, по его словам, у кого она была отнята, кто как бы имеет на нее права наследования. «Куда уж там брать, хорошо б, если б не попросили с той земли, на которой стоит наш дом».

У Альбинаса четверо детей – один учится в институте в Вильнюсе, другой в армии, служит в Казахстане, а меньшие с родителями. У того, который в армии, никаких мыслей об уходе со службы не было, и Альбинас, конечно, решительно не поддерживает позицию Верховного Совета в отношении службы литовских ребят в армии. И тем не менее, хотя как мы видим его отношение ко многим последним решениям нынешнего руководства весьма неоднозначно, хотя, по его мнению, все сейчас очень насторожены и живут по принципу «посмотрим, как дальше все сложится», тем не менее по основному вопросу позиция Альбинаса четкая, не пошатнули ее и экономические санкции: «Ничего, мы терпеливые!» – это его заключительные слова.

А вот заботы человека, рискнувшего стать фермером. Пятраса Закараускаса из деревни Барташички Шиляльского района мы застали на своем подворье около новенького трактора Т-40АМ. Трактор этот собственность Закараускаса – он его только что купил через сельхозтехнику всего лишь за 4 тысячи рублей. Вообще-то Пятрас работает в колхозе водителем на КАМАЗе, но осенью прошлого года решил завести и собственное хозяйство молочного направления. Колхоз ему выделил 23 га земли, в том числе 2 га около дома, на которых Пятрас думает выращивать корма для своих коров. Раздоенных коров – семь голов – он, кстати, приобрел не в колхозе, а у частников, что понадежнее. На вопрос об отношении к обретенной Литвой независимости Пятрас ответил:

– Что независимость объявили это хорошо, но только вот теперь блокада, молоко говорят не будут брать, куда же я его дену? И что я буду делать без бензина? Сейчас-то у меня пока есть две бочки – 400 литров, но этого же и на неделю не хватит. Знал бы, что так сложится, еще подумал бы, брать или не брать землю. Нет, нельзя так жестко, как сейчас делают, надо как-то так договориться, чтобы кран не закрывали.

Думается, мнение Пятраса полностью совпадает с мнение всех тех смельчаков, что решились на фермерство. В колхозе Пятраса их вместе с ним четверо. В целом солидарен с Пятрасом и шестидесятилетний Ионас Вещинскис с хутора Лабарджая того же района, уютно приткнувшегося к краю леса в стороне от клайпедского автобана. Дом Ионаса построен еще во времена реформы при Сметоне, «когда землю раздавали», и выглядит прямо скажем невзрачно. «Все говорили, что в поселок переселят, так новый дом и не поставили». А сейчас в поселок Ионас переселяться не хочет. По его словам при Сметоне вначале очень тяжело было, потом полегче. «Бог знает как бы тогда дальше жили, а сейчас очень хорошо живем. Вот мотоцикл имею». И все же поздновато разрешили землю брать. Некому теперь на ней работать».

У Ионаса три дочери и все город перебрались. И хоть трудно им там жить на маленькие зарплаты, и тащут все из дома, а возвращаться не хотят. О подобной беде, увы, не обошедшей и литовскую деревню, я слышал не единожды. С независимостью по мнению Ионаса как получилось, – отпустили чуть вожжи, да и поспешили с нею. А надо было вначале экономически окрепнуть. А теперь вот блокада, автобусы плохо ходят, придется в воскресенье пешком, как в былые времена, в костел идти. «Получилось у нас как с ребенком, который от отца убежал. Нескладно получилось, но что теперь делать, нужно как-то на ноги вставать».

И тут наш водитель-литовец, взявший на себя миссию переводчика, – Иойнас по-русски не говорит, – спросил: «А может, отдадим Литву за бензин?»

– Нет, жалко отдавать, – усмехнувшись, ответил Ионас.

Того же мнения была и пожилая Ядвига Шукснене из уж совсем небогатого дома в деревне Деджаселес Игналинского района, и Потсис Хансас Мартина – коренной житель Малой Литвы, как называют здесь район с центром в Клайпеде, да практически все наши собеседники в литовских селах. Что угодно – компромиссы, переговоры, а «отдавать жалко!»

На первый взгляд, гораздо больший разброс мнений наблюдается среди жителей республики не литовской национальности. Вот, к примеру, крепкий мужичок из староверческой деревни Кудряне, что близ города Тракая. Его семья не плохо жила и при Сметоне, 30 га земли имела, да еще 3 га леса. «Никто нас не принимал ни в вере, ни в языке. Школа была. Правда, если надобность в суд идти, то нужно было нанимать переводчика. Но жизнь все-таки в то время у хозяина скучная была – сбыта не было. Сейчас же и вовсе никудышная – леса извели, школы в деревнях позакрывали, молодежь разбегается». И все же «с отделением поспешили, наломали дров».

Попков: А как к санкциям экономическим вы относитесь?

– Ущерб людям от санкций этих, вот как.

Старушки из Тракая караимка Раиса Яковлевна Пинфович и полька Мария Антоновна Бычкова едины в своих взглядах: «Каждый народ хочет свободу, вопрос как ее получить – не так же, чтоб есть нечего было».

Любопытный штрих к вопросу о состоянии нашего образования из воспоминаний о 30-х годах Марии Антоновны. Отец ее работал дорожным мастером, а мама в бане, то есть это была далеко не привилегированная семья. Тем не менее, маленькая Мария в школе изучала, кроме своего родного польского, английский, немецкий, французский и литовский языки. «Литовский никак не давался», – со вздохом пожаловалась Мария Антоновна. Комментарии тут, по-моему, излишни.

Страшится угрозы голода и татарка Марьяма Аткинская из поселка Немеж: «Мы дети войны – столько голодать и опять голодать? Ведь если из-за отсутствия солярки колхоз не посадит картофель, то чем скот кормить?» На вопрос как она относится к восстановлению государственности в Литве, Марьяма ответила:

– Я за свободу на сто процентов, но чтобы не в ущерб другим нациям. Правда, лично я ничего такого по отношению к себе не чувствую. Только что мне сделали операцию. Профессор – литовец, сестра – литовка, ни одного плохого слова не слышала, все очень хорошо. И все-таки я считаю, что Саюдис неправильно пошел – если бы они сразу сказали, давайте все вместе пойдем, так пошли бы, и напряженности никакой не было бы. И плохо сделали, что Бразаускаса сняли – он тихонько шел».

«Да, конечно, на первом этапе Саюдис сыграл только на национализме, – вторят Марьяме Януш Облачинский и Юзеф Рыбак, лидеры польского культурно-проветительского общества в Шальчининкайе. – Этим, естественно, он многих оттолкнул от себя, но такова диалектика – в сущности у них другого пути не было для активизации масс, для завоевывания авторитета и не было. Они сейчас вообще-то признают и допущенные перегибы с принятием закона о языке, но смелости сказать об этом открыто не хватает – и это плохо. Однако, как бы там ни было, но мы не верим, что в сегодняшнем мире Литва может существовать как чисто национальное государство – хочет не хочет, но она должна стать демократическим государством. И мы должны помочь ей в этом. Именно поэтому съезд польских обществ решил поддержать Акт от 11 марта».

А позиция оппонента Януша и Юзефа, первого секретаря Шальчининкайского РК КПЛ (КПСС) Леонида Феликсовича Янкелевича иная: «С Москвой оно надежней чем с польской Литвой. Но если бы у нас была альтернатива – войти в Польшу или остаться с СССР, то хотя из экономических соображений и предпочтительнее было бы остаться в СССР, но я за то, чтобы воссоединиться с Польшей. Только так мы сможем спасти свою культуру».

И надо сказать, что эта позиция весьма популярна среди жителей Шальчининкайского района. Об этом говорит и то, что Леонид Феликсович получил на выборах 80 процентов голосов, свидетельствуют и мои наблюдения. Однако при неспешном обстоятельном разговоре открывается, что имеются и весьма существенные отличия в самих подходах к определению своей линии на будущее у Янкелевича и жителей района. Так, если поначалу вам выражают непримиримость в отношении независимости Литвы, знакомую нам уже по разговору с механизаторами – «это возврат к капитализму, реставрация буржуазии, литовский народ хуже националистов и тому подобное», – то постепенно выясняется, что «с развитием польской культуры все эти годы было плохо». Так, Иоланта Марковна Дайлидко будучи по образованию полонисткой, в жизни не провела ни одного урока польского языка, вынуждена работать в начальной школе. «Что «сделали ошибку, когда землю отобрали, – а то бы край процветал», что «колхозы только развращают людей», что «может если правительство Литвы изменится, то и ситуация изменится…» А в конце разговора уже идет констатация, что «если бы нам дали твердые законодательные гарантии социальной защищенности, кредитования сельского хозяйства, развития польской культуры, то можно было бы принять и независимость Литовской республики… Нам все хорошо, лишь бы заработать можно было, да жить с достоинством».

А вот экономические санкции Москвы, по словам совхозного водителя Зенона Иосифовича Кисловского из деревни Бовши, это «издевательство над рабочим классом». И это мнение тоже достаточно характерно. Эти санкции не одобряет даже Янкелевич, правда, с оговоркой, что они «оборотная сторона таких же безответственных решений литовского парламента». Не одобрили их и некоторая часть делегатов XXI съезда КПЛ (КПСС), предлагавших обратиться к Президенту СССР с тем, чтобы смягчить эти меры, но съезд не поддержал их…

Нет, я многое могу понять. Могу понять и трудности изменения собственных убеждений, хотя бы к этому и подталкивали какие-то неопровержимые реалии, и раздражение от «копания» в прошлом, и обиду от лишения привычных прав, хотя бы и не вполне праведных. Но мне трудно понять, как можно, не лукавя, говорить о защите интересов народа и в то же время хладнокровно взирать на попрание этих интересов, как можно упорно не слышать народный ропот…

Написал, и вспомнилась пресс-конференция с участием секретаря ЦК КПСС Гиренко, проведенная после съезда. Действительно, чему это я удивляюсь? Ведь экономические санкции, это и защитная мера «интересов Советского Союза, всего советского народа», это и «более чем гуманная плата за восстановленную государственность и упорствование в ее сохранении». А нежелание вступать в переговоры с Литвой до ее возвращения на позиции начала марта основываются… на невозможности для советского правительства пойти «на снижение жизненного уровня людей в республике: без отмены Акта 11 марта переговоры будут происходить между двумя равными государствами, а это поставит вопрос о расчетах в валюте и по мировым ценам, что катастрофически скажется на положении дел в республике».

Итак, все делается из самых гуманных соображений и горько, что народ Литвы этого не понимает. Ну ничего, не в благодарностях же дело, а в пользе – лекарства не всегда бывают сладкими.

Что же, я согласен с тем, что меры, принятые Президентом, стоят на защите интересов и советских людей, включая и тех из них, что обитают в Литве. Правда, не всех советских людей, а только составляющих их «лучшую авангардную часть», стоят на страже тех «единиц», тех «винтиков», что составляют не желающий сдавать своих позиций триумвират. Нет, не прав Александр Александрович Серов, полагающий, что в Москве не понимают того, что происходит в республике. Мне кажется, очень хорошо понимают, точно так же как не могли не понимать делегаты XXI съезда отношения литовского народа к экономическим санкциям. Понимают, и именно поэтому пытаются экономическими, точнее если называть вещи своими именами, то привычно административно-распределительными, по существу блокадными мерами дестабилизировать положение в республике, пытаются таким образом заставить ее вновь отдаться во власть «спасительного» испытанного триумвирата.

«Недовольны? – хорошо, раз недовольны, значит чувствуют нашу силу, чувствуют что мы есть, чувствуют всю иллюзорность своего освобождения от нас.

Трудности в жизни? – прекрасно, чем больше будет трудностей тем быстрее осознают, что только став вновь законопослушными в нашем понимании они смогут избавиться от них.

И мы, ради того, чтобы они побыстрее осознали свою пользу, не постоим за трудностями, в том числе и для своего народа».

Прошу понять правильно, эта логика, обнаруживающаяся при оголении от алогичных пропагандистских деклараций, это далеко не обязательная логика суждений каких-то конкретных хотя бы и чрезвычайно ответственных лиц. Это логика системы в целом. Такова в данном случае логика «триумвирата».

Каких бы личных взглядов не придерживались те или другие люди, но до тех пор пока они интегрированы в систему, им приходится вольно или невольно действовать в определенном соответствии с логикой системы, – естественно, с тем большим соответствием, чем более жесткий характер носит сама система, чем более значимое место они занимают в ней. И тут уж совершенно неважно, как эти лица сами объясняют мотивы тех или других своих поступков, решений. Людям свойственно самообманываться.

* * *

В этих заметках, как вы понимаете, я отнюдь не ставил себе за цель проанатомировать существующие в республике политические течения, – это, если серьезно, отдельная тема. Здесь же мне хотелось передать те настроения, которые я ощутил в Литве во встречах с самыми разными людьми, те проблемы, которые волнуют этих людей. Но поскольку наряду с другими я встречался и с людьми, посвятившими себя политике, и с руководством республики, то хотелось бы в двух словах высказать общее ощущение от этих встреч. В целом оно у меня светлое, оставляющее место для оптимизма, и в первую очередь в связи с отрадной для меня национальной терпимостью.

Конечно, нельзя сказать, что совсем уж тут все гладко, имеют место порой и амбиции, и политическая нетерпимость, и нетерпеливость, и трусость в признании своих ошибок, – что делать, все мы люди, и не без недостатков. Со своими недостатками, естественно, следует бороться, но очевидные для нас недостатки других в первую очередь должны служить напоминанием того, что согласно диалектике у этих людей обязательно есть и достоинства – неважно, видим мы их или не видим, но они есть! В общем-то, осознанно или нет, в большей или в меньшей степени, но этим принципом мы все постоянно пользуемся в жизни, он делает наши отношения более взаимоуважительными, он дает силы на любовь к ближнему вне зависимости от обилия видимых достоинств в нем. Но даёт только до определенного момента, до того момента, пока не оказывается задета какая-то наша неприкосновенная струнка. Такой стрункой у каждого человека является струнка его национального достоинства. Игра на этих струнах очень дорого стоит людям. В Литве нет этой игры, в Литве у людей есть общие цели и стремления, а потому, я думаю, все у них в конечном счете хорошо сложится, думаю здесь нет ничего такого что может помешать людям объединиться в достижении своих общих целей. Если… если, конечно, извне им не постараются очень сильно помешать в этом. И чтобы уменьшить хоть несколько вероятность такой возможности мне хочется поделиться с вами частью, увы, из-за недостатка места только малой частью того, что я услышал во время своей двухчасовой беседы с архиепископом Виленским и Литовским Хризостомом:

Я за свободу Литвы, но я не хотел бы, чтоб упрямство Москвы и руководства Литвы дорого обошлись народу как литовскому, так и русскому, а уже я начинаю видеть просто упрямство у той и у другой стороны. Мне, конечно, стыдно прежде всего за русских. Потому что я русский и мне стыдно, что русские и тут в Литве ведут себя оголтело и озлобленно. Стыдно и за руководство московское, за нашего Президента, который тоже так спекулятивно говорит, «что наши интересы – это оградить граждан СССР», и делает нас заложниками. Ну как же? Посылает сюда войска, зачем? Чтобы спасти имущество коммунистов. Простите это как-то очень обидно, что компрометируется русская армия. Русская! Я не видел здесь других физиономий, азиатских, среди парашютистов, так. И я вижу надписи «убирайся домой, Иван», а не «убирайся,таджик». Это компрометирует нас, и вообще русских, и в особенности живущих здесь. Это вот блокада. Ведь когда-то мы возмущались тем, что Куба находилась в экономической блокаде. Мы говорили, как это безнравственно, как это ужасно, – но это капиталистический мир осуществлял. Ну вот, пожалуйста, Москва делает то же самое, что и капиталисты, причем опять-таки оправдывает себя высшими порывами. А ведь страдаем от блокады и мы русские здесь живущие, дети, старики, вот сейчас они лишены каких-то необходимых условий, транспорт плохо работает. остановилось нефтеперерабатывающее предприятие, – что делать рабочим? Так где же забота о русских и тех литовцах, которые якобы не разделают этого? Так что же, это направлено против кучки экстремистов, которые захватили власть, как говорит Москва, или против всех нас? Где же логика? Значит сплошная спекуляция, причем не очень, по-моему, умная. К сожалению. К сожалению!

…Я вот русский человек, я всего третий месяц здесь живу. Я за их свободу. Я не знаю, как нужно бы поступить. И, конечно, если допустим, так вот представить, что меня бы спросили, я бы сказал подождите, повремените. Да, нужно к этому идти, но не так резко может быть. Но я не политик, я не экономист, я не юрист, я не могу об этих вещах судить, но мне всегда жаль тех, кто страдает от этого: детей, стариков… А старикам, скажем, осталось жить немного. Я не одобряю тех фанатиков, которых я видел, когда они заявляли: «Я готов умереть, но не отступить». Подлинную свободу нельзя никакими законами, никаким насилием подавить. Я всю жизнь живу среди коммунистических тенденций, и среди насилия жил, подавляли мое религиозное сознание, надо мною глумились, мне доказывали, что я не так поступаю, я не так мыслю, я не так делаю. И я привык к этому, и я чувствую себя внутренне свободным! И во времена культа, и во времена застоя я не чувствовал себя рабом, потому что я внутренне был свободен, и я еще пытался все время плыть против течения, против этого бурного железного потока. И сохранил себя как личность. Со мною можно соглашаться, не соглашаться, приветствовать мои убеждения, не приветствовать, но я сам научился уважать убеждения других, если они искренни и честны, если они не вредны, если они не приносят ущерба нравственного, духовного, физического… Я в этой борьбе, такой, знаете, индивидуальной, сохранил и свои убеждения религиозные, христианские, я сохранил и определенное миролюбие. У меня нет ненависти ни к кому, ни к коммунистам, ну ни к кому. Нет. Я просто не согласен с методами… Да, коммунисты особенно сейчас виноваты в чем? Упорно отстаивают свою не просто идеологию, – идеология это правильно – а метод защиты своей идеологии. Вот и даже в перестройке консерваторы, консервативно мыслящие бюрократы не хотят отказаться от своих старых методов, вот что страшно! А идеология она, наверное, имеет право существовать, она пользуется каким-то определенным авторитетом и привлекает людей… Но вот когда государством управляет или какая-то религия или партия – это плохо, тогда ведь не учитываются интересы всех. Это несправедливо. В современном обществе, уже в XX веке и в XXI веке тем более, те проблемы, которые стоят перед человечеством, они разрешимы только если человечество будет жить общими интересами.

Общие интересы человечества начинаются с понимания интересов соседа. А мы долго жили в условиях, которые убивали такое понимание – в ком больше, в ком меньше. И все-таки, к счастью, они не успели полностью вытравить эту способность у нас. По крайней мере здесь, в Литве, я не только, как и вы, испытывал стыд, но я испытывал и радость от встреч с людьми, которые стараются понять и поддержать литовцев, в том числе со множеством русских людей…

Да, в плане взаимоотношения русских с литовцами, с кем бы я не беседовал и в Каунасе, и в других местах, – я уже довольно широкую сеть мест посетил, – все говорят, что прекрасные взаимоотношения были и остаются. остаются, – остаются, несмотря на последние события. И к независимости Литвы относятся положительно. Положительно! Но в то же время есть и другие. Мне часто звонят, угрожают, оскорбляют, говорят, что я продал, изменил русским, так как я сделал ряд выступлений здесь: встречался на заводах, были в прессе публикации интервью со мною, по телевидению передавались. Я за независимость. Я не знаю, как это оформлять, но я за независимость. И прежде всего, я очень хочу видеть свободную Россию. Я очень хочу видеть Россию без республик, чтобы она была самостоятельная. Пусть она будет дружить с республиками, но самостоятельными. Я хочу, чтобы было восстановлено русское достоинство, чтобы русских не отождествляли с коммунистической системой, чтобы их не ругали, – сейчас всюду ругают русских. Потому что, ну я, скажем, не очень идеализирую русскую нацию, тем не менее, и говорить, что это окончательно плохая нация, тоже неверно. У нас есть свои положительные качества, достоинства, и были свои замечательные люди – герои и святые, писатели, ученые… Нация наша вообще-то богата многогранными талантами. Я очень хочу, чтобы она восстановила себя, как впрочем хочу, чтобы себя восстановили и другие нации тоже. Когда каждый почувствует себя грузином, русским, евреем, армянином, литовцем, тогда и каждый будет иметь свою Родину. Свою, а не какую-то безликую такую вот империю именуемую Советским Союзом. Нужно прежде всего почувствовать свою именно национальность и свое достоинство, потому что в каждой нации есть свои огромные исторические ценности. Ведь каждая нация, если она дошла до сегодняшнего дня, она ведь прошла огромный путь формирования. Значит там такие залежи, это ведь… мы же знаем, что многие народы просто исчезли с исторической арены. А если уж дошли до рубежа второго и третьего тысячелетия, значит, надо ценить эти нации и дать возможность им развиваться, – в том то вся и суть. А развиваться теперь мы можем только вместе, но при свободе. Ну, как это создавать… Тут, наверное, все-таки на сознание людей надо ориентироваться. Тут, наверное, надо духовенству, работникам искусства, писателям, поэтам, всем творческим людям пробуждать сознание. Объединяться и возрождать национальную культуру, и не превозноситься – вот, «я русский» – друг перед другом, а именно выявлять ценности у любого народа. Скажем, мне очень нравится еврейский писатель, который именно мыслил по-еврейски, хоть и писал на русском языке, Шолом Алейхем. Замечательный писатель. С какой любовью и теплотой он писал о своем народе. Причем с каким юмором он подает свой народ. У него есть «Мальчик Мотеле», – замечательное произведение, замечательное. Вот человек настолько велик, настолько ценит свою нацию, что он не боится описать смешные ее стороны. Вы понимаете? А у нас есть такие русские, которые боятся говорить о собственных недостатках. Только все хорошее у нас, у русских было только все хорошее. Это слабость. Это слабость. Мы должны о своих недостатках говорить прежде, чем о нас будут говорить другие.

– И уж прежде чем говорить о недостатках других, об этом пускай они сами говорят.

– Да, в том то и вся суть. Пускай каждый говорит о своих недостатках, а мы друг о друге будем о достоинствах. Вот тогда и будет подлинное содружество.

– А мы пока наоборот делаем.

– Пока, увы.

Но уже не всегда мы делаем наоборот, хуже. Мы учимся понемногу и на себя смотреть. Чехословакия и Афганистан, Тбилиси и теперь Прибалтика – это и наш стыд, но, может, и лекарство, помогающее нашему воскресению. Жизнь-то диалектична и должна идти вверх. Если Пасха праздник воскресения распятого за наши грехи Бога, то, может, Маю нужно стать праздником воскресения распятых и униженных народов нашей страны, всех народов мира. Да поможет нам в этом бог, да поможем в этом себе и мы – ибо каждому воздается по заслугам его!