Ян Потоцкий

РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В САРАГОСЕ

К оглавлению. К предыдущему тексту.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВОЖАКА ЦЫГАН

К предыдущей части этой истории.

Вы оставили меня наедине со страшным вице-королем, рассказывавшим мне о своем богатстве.

– Я прекрасно помню, – сказал Веласкес, – состояние его составляло шестьдесят миллионов двадцать пять тысяч сто шестьдесят один пиастр.

– Совершенно верно, – подтвердил цыган и продолжал дальше.

– Если вице-король испугал меня в первую минуту встречи, то еще больший страх я почувствовал после того, как он сообщил мне, что на нем вытатуирована иглой змея, обвивающая его тело шестнадцать раз и кончающаяся на большом пальце левой ноги. До меня уже не доходило все, что он говорил о своих богатствах, но зато тетя Торрес набралась смелости и сказала:

– Богатства твои, сиятельный сеньор, конечно, велики, но и доходы этой молодой особы тоже значительные.

– Граф Ровельяс, – возразил вице-король, – своим мотовством нанес большой ущерб своему состоянию, и, хотя я не жалел расходов на процесс, мне удалось отстоять только шестнадцать плантаций в Гаване, двадцать две акции серебряных рудников в Санлукаре, двенадцать акций – Филиппинской компании, пятьдесят шесть в Асьенто и некоторые более мелкие ценные бумаги. В настоящее время общая сумма составляет всего лишь около двадцати семи миллионов пиастров.

Тут вице-король вызвал своего секретаря, велел ему принести шкатулку из драгоценного индийского дерева и, преклонив одно колено, промолвил:

– Дочь дивной матери, которую я до сих пор боготворю, благоволи принять плод тринадцатилетних трудов, так как столько времени понадобилось мне на то, чтобы вырвать это добро из рук твоих алчных родственников.

Я хотел было взять шкатулку с благодарной улыбкой, но мысль, что у моих ног стоит на коленях человек, сокрушивший столько индейских голов, а также стыд играть роль, не соответствующую моему полу, наконец сам не знаю, какое еще замешательство, чуть не привели опять к обмороку. Но тетя Торрес, которой придали удивительную отвагу эти двадцать семь миллионов пиастров, заключила меня в объятия и, схватив шкатулку жестом, быть может слишком уж обнажающим алчность, сказала вице-королю:

– Светлейший государь, эта молодая особа никогда не видела коленопреклоненного перед ней мужчины. Позволь ей удалиться в ее покои.

Вице-король поцеловал мне руку и проводил меня в наши покои. Оставшись вдвоем, мы заперли дверь на два засова, и только тут тетя Торрес предалась неописуемым восторгам, целуя без конца шкатулку и благодаря небо за то, что она обеспечила Эльвире не то что приличное, а блестящее положение.

Вскоре в дверь постучали, и вошел секретарь вице-короля вместе с судейским чиновником. Они составили опись находившимся в шкатулке бумагам и взяли с тети Торрес расписку в их получении. Что касается меня, то, по их словам, так как я несовершеннолетняя, моей подписи не требуется.

Мы опять заперлись, и я сказал обеим тетям:

– Судьба Эльвиры уже обеспечена, но надо еще подумать о том, как отправить фальшивую сеньориту Ровельяс к театинцам и где отыскать настоящую.

Не успел я это сказать, как обе дамы горько зарыдали. Тете Даланосе показалось, будто она уже видит меня в руках палача, а сеньора де Торрес задрожала, вспомнив об опасностях, угрожающих бедным детям, которые бродят где-то без приюта и поддержки. Мы разошлись в глубокой печали по своим постелям. Я долго думал о том, как бы выпутаться из затруднения; можно убежать, но вице-король сейчас пошлет погоню. Я заснул, ничего не придумав, а между тем до Бургоса оставалось только полдня пути.

Положение мое становилось все затруднительней; однако на другой день пришлось садиться в носилки. Вице-король скакал у моей дверцы, смягчая свои обычно суровые черты нежными улыбками, при виде которых кровь стыла у меня в жилах. Так приехали мы к тенистому берегу ручья, где нас ждало угощенье, приготовленное к нашему приезду жителями Бургоса.

Вице-король помог мне выйти из носилок, но вместо того, чтоб подвести к накрытому столу, отвел в сторону от остальных, посадил в тень и, сев рядом, сказал:

– Дивная Эльвира, чем больше имею я счастье сближаться с тобой, тем больше я убеждаюсь, что небо предназначило тебя для того, чтоб украшать закат бурной жизни, отданной благу родного края и славе моего короля. Я обеспечил Испании владение Филиппинским архипелагом, открыл половину Новой Мексики и привел к покорности немирные племена инков. Все время я только и делал, что боролся за жизнь: с волнами океана, непостоянством климата или ядовитыми испареньями открытых мной рудников. Кто же вознаградит меня за лучшие годы жизни? Я мог посвятить их отдыху, сладким радостям дружбы или чувствам, в сто раз еще более приятным. Как ни всемогущ король Испании и Индии, что может он сделать, чтоб вознаградить меня? Награда эта – в твоих руках, несравненная Эльвира. Если я соединю свою судьбу с твоей, мне больше нечего будет желать. Посвящая все дни свои открытые новых сторон твоей прекрасной души, я буду счастлив каждой твоей улыбкой и полон радости при малейшем доказательстве твоей привязанности, какое ты захочешь мне дать. Картина этого спокойного будущего, которое наступит после всех пережитых мною бурь, приводит меня в такой восторг, что ночью я решил ускорить наше соединенье. Теперь я оставлю тебя, прекрасная Эльвира, и поеду как можно скорей в Бургос, где ты узнаешь, что дала нам моя поспешность.

С этими словами вице-король преклонил колено, поцеловал мне руку, вскочил на коня и помчался в Бургос. Нет надобности описывать вам мое состояние. Я рисовал себе самые неприятные последствия, неизменно кончавшиеся немилосердной поркой на дворе отцов театинцев. Хотел было подойти к обеим теткам, которые подкреплялись за столом, думал сообщить им о новом решении короля, но это не удалось: недреманный гофмаршал настаивал, чтоб я скорей садился в носилки, и пришлось ему подчиниться.

У ворот Бургос а нас ждал паж моего будущего супруга, объявивший нам, что нас ждут во дворце архиепископа. Холодный пот, выступивший у меня на лбу, дал мне почувствовать, что я еще жив, но в то же время страх погрузил меня в такое состояние безволия, что, только встав перед епископом, я пришел в себя. Прелат сидел в кресле против вице-короля. Духовенство занимало места ниже, наиболее знатные жители Бургоса сидели возле вице-короля, и в глубине помещения я увидел алтарь, приготовленный для совершения обряда. Архиепископ встал, благословил меня и поцеловал в лоб.

Терзаемый тысячью чувств, раздирающих всю мою внутренность, я упал к ногам архиепископа, и тут меня словно осенило, – я воскликнул:

– Высокопреосвященный отец, сжалься надо мной, я хочу быть монахиней, да, желаю быть монахиней!

После этого заявления, поразившего слух всех присутствующих, я почел за благо упасть в изнеможении. Поднялся, но тотчас снова упал в объятья обеих теток, которые сами еле держались на ногах. Приоткрыв глаза, я увидел, что архиепископ в почтительной позе стоит перед вице-королем и как будто ждет его решенья.

Вице-король попросил архиепископа, чтобы тот сел на свое место и дал ему подумать. Архиепископ сел, и тут я увидел лицо моего высокопоставленного обожателя: более суровое, чем когда-либо, оно имело теперь выражение, способное устрашить самых смелых. Некоторое время он казался погруженным в свои мысли; потом, гордо надев шляпу на голову, промолвил:

– Мое инкогнито окончено. Я – вице-король Мексики, – прошу архиепископа не вставать.

Все почтительно поднялись со своих мест, а вице-король продолжал:

– Сегодня исполнилось ровно четырнадцать лет, с тех пор как бесстыдные клеветники распустили слух, будто я – отец этой молодой девушки. Я не мог тогда принудить их к молчанью иным способом, как только присягнув, что, когда она придет в возраст, я женюсь на ней. Пока она возрастала в прелести и добродетели, король, благосклонно оценивая мои услуги, возвышал меня с чина в чин и в конце концов удостоил меня звания, которое приблизило меня к трону. Пришел час исполнения обещания; я попросил у короля разрешения приехать в Испанию для женитьбы, и Совет Индии от имени монарха ответил согласием, но с условием, что я сохраню свое звание вице-короля только до того, как состоится свадьба. Одновременно мне было воспрещено приближаться к Мадриду ближе, чем на пятьдесят миль. Я понял ясно, что мне надлежит отказаться либо от брака, либо от монаршего благоволения. Но я дал торжественную клятву, и выбора не было. Увидев дивную Эльвиру, я подумал, что небо хочет свести меня с дороги почестей, одарив новым счастьем спокойных домашних радостей, но так как это завистливое небо призывает к себе души, которых недостоин мир, я отдаю ее тебе, высокопреосвященный отец архиепископ; вели отвести ее в монастырь салезианок, и пусть она сейчас же вступит там в послушницы. Я поклялся никогда не иметь другой жены и сдержу клятву; напишу королю и попрошу у него разрешения приехать в Мадрид.

Вслед за этим страшный вице-король простился с присутствующими мановеньем шляпы, потом, строго взглянув, надвинул ее себе на глаза и пошел к карете, провожаемый архиепископом, чиновниками, духовенством и всей своей свитой. Мы остались в комнате одни, не считая нескольких ризничих, разбиравших алтарь.

Тогда я затащил обеих теток в соседнюю комнату и кинулся к окну, в надежде придумать какой-нибудь способ скрыться и избежать монастыря.

Окно выходило на большой двор с фонтаном посредине. Я увидел двух мальчиков, оборванных и изнемогающих от усталости, которые утоляли жажду. На одном из них я узнал одежду, которую отдал Эльвире, и сейчас же узнал ее самое. Другой мальчик был Лонсето. Я вскрикнул от радости. В нашей комнате было четыре двери; первая, которую я отворил, вела на лестницу во двор, где находились наши беглецы. Я со всех ног бросился к ним, и тетя Торрес чуть не умерла от радости, обнимая своих детей.

Вдруг мы услышали шаги архиепископа, который, проводив вице-короля, вернулся, чтоб приказать отвести меня в монастырь салезианок. Я еле успел кинуться к двери и запереть ее на ключ. Тетя моя крикнула, что молодая особа снова потеряла сознание и не может никого видеть. Мы поспешно обменялись одеждой, завязали Эльвире голову, будто она ее ранила, падая, и таким способом, для большей неузнаваемости, закрыли ей почти все лицо.

Когда все было готово, я и Лонсето исчезли, и дверь была открыта. Архиепископ уже ушел, но оставил своего викария, который препроводил Эльвиру и сеньору де Торрес в монастырь. Тетя Даланоса отправилась в гостиницу "Лас-Росас", где мы назначили сбор и где она сняла удобное помещение. Целую неделю радовались мы концу этого приключения и смеялись над тем страхом, которого нам пришлось натерпеться. Лонсето, уже переставший быть погонщиком, жил с нами под своим собственным именем, как сын сеньоры де Торрес.

Тетка моя несколько раз ходила в монастырь салезианок. Было условлено, что сначала Эльвира обнаружит неудержимое желание стать монахиней, но потом ее пыл понемногу остынет, и в конце концов она покинет монастырь и обратится в Рим с просьбой разрешить ей выйти за своего двоюродного брата.

Вскоре мы узнали, что вице-король прибыл в Мадрид и был принят там с великими почестями. Король разрешил ему даже передачу в порядке наследования владений и титулов племяннику, сыну той самой сестры, которую когда-то он привозил в Вильяку. Вскоре после этого он уехал в Америку.

Что касается меня, то события этого необычного путешествия еще больше развили во мне легкомысленную склонность к бродяжничеству. С отвращеньем думал я о том мгновенье, когда меня запрут в монастыре театинцев, но дядя моей тетки желал этого, и пришлось после всех проволочек, какие мне удавалось создать, покориться своей участи.

Тут один из цыган пришел дать вожаку отчет о событиях за день. Все мы заговорили о подробностях этой удивительной истории. Но каббалист посулил, что мы услышим куда более любопытные вещи от Вечного Жида, и поручился, что завтра мы непременно увидим эту необычайную личность.

Далее