Ян Потоцкий

РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В САРАГОСЕ

К оглавлению. К предыдущему тексту.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ

Едва взошло солнце, мы пустились в дальнейший путь и углубились в недоступные долины. После часа такой дороги мы увидели Агасфера, который приблизился к нам и, следуя между мной и Веласкесом, продолжал рассказ о своих приключениях.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВЕЧНОГО ЖИДА

Предыдущая часть истории Вечного Жида.

Однажды нам объявили о приезде римского судейского чиновника. Его ввели, и мы узнали, что моего отца обвиняют в государственном преступлении: будто бы он хотел предать Египет в руки арабов. После того как римлянин уехал, Деллий сказал:

– Милый Мардохей, тебе нет надобности оправдываться, так как все уверены в твоей невиновности. У тебя просто хотят отнять половину твоего богатства, и ты лучше отдай ее добровольно.

Деллий был прав, – это дело стоило нам половины нашего имущества.

На следующий год отец мой, выходя однажды утром из дому, увидел лежащего перед дверью человека, который как будто еще дышал; он приказал внести его в дом и хотел вернуть к жизни, но в эту минуту увидел нескольких судейских чиновников и восьмерых соседей, подтвердивших под присягой, будто видели, как мой отец этого человека убил. Отец просидел шесть месяцев в тюрьме и вышел, лишившись второй половины имущества, то есть всего, что у нас оставалось.

У него был еще дом, но не успел он туда вернуться, как у негодяев-соседей вспыхнул пожар. Это было ночью. Соседи ворвались к нам, забрали все, что только могли, и подожгли наш дом.

Когда взошло солнце, на месте нашего дома возвышалась куча пепла, по которой ползали слепой Деллий с моим отцом, державшим меня в объятиях и оплакивавшим свою беду.

Когда открылись лавки, отец взял меня за руку и отвел к пекарю, до тех пор доставлявшему нам хлеб. Этот человек, охваченный жалостью, дал нам три булки. Мы вернулись к Деллию. Тот сообщил нам, что во время нашего отсутствия какой-то незнакомец, которого он не мог узнать по голосу, сказал ему:

– Ах, Деллий, виновник ваших несчастий Цедекия. Прости тех, кого негодяй сделал орудиями своих злодеяний. Нам заплачено за то, чтоб мы вас убили. Но, несмотря на это, мы оставили вас в живых. Вот возьми: некоторое время вы на это проживете.

С этими словами незнакомец вручил ему кошелек с пятьюдесятью золотыми.

Эта неожиданная помощь очень обрадовала моего отца. Он весело разостлал на пожарище полуистлевший ковер, разложил на нем три булки и пошел принести воды в черепке разбитой посудины. Мне было тогда семь лет, и я помню, что разделял с отцом эти минуты веселия. Я пошел с ним к колодцу. Ну, и меня за завтраком не забыли.

Только что мы сели пировать, как увидели мальчика моего возраста, который со слезами стал просить у нас кусочек хлеба.

– Я, – сказал он, – сын римского легионера и сирийской женщины, которая померла, рожая меня на свет. Жены легионеров из той же когорты и маркитантки по очереди кормили меня грудью; наверное, они прибавляли и другой какой-нибудь пищи, потому что – сами видите: я жив. А в это время отца моего послали в поход против одного дикого племени, и там его убили вместе со всеми товарищами. Вчера я съел последний кусок хлеба, который у меня оставался, и пошел по городу просить милостыню. Но все двери были закрыты. А у вас нет ни дверей, ни дома, – вот я и подумал, что вы меня не прогоните.

Старый Деллий, никогда не упускавший возможности преподать нравственный урок, сказал:

– Нет на свете такого бедняка, который не мог бы оказать ближнему какую-нибудь услугу, так же как нет такого могущественного человека, который никогда не нуждался бы в помощи других. Так что садись, дитя мое, и раздели с нами нашу убогую трапезу. Как тебя звать?

– Германус, – ответил мальчик.

– Дай тебе бог долгой жизни! – сказал Деллий.

И в самом деле, пожелание это оказалось настоящим пророчеством: ребенок долго жил и даже до сих пор живет в Венеции, где известен под именем кавалера де Сен-Жермен.

 

– Я хорошо его знаю, – вставил Уседа. – Он имеет некоторые познания в области каббалистики.

После этого Вечный Жид продолжал.

 

– После завтрака Деллий спросил моего отца, не была ли дверь в подвал выломана. Отец ответил, что дверь заперта и что огонь не смог проникнуть сквозь свод над подвалом.

– Отлично, – сказал Деллий. – Вынь из кошелька, который мне дали, два золотых, найми работников и построй над этим сводом хижину. Может, пригодятся какие-нибудь обломки прежнего нашего дома.

Следуя совету Деллия, отыскали несколько бревен и досок, оставшихся целыми, сложили их, как сумели, в постройку, щели заткнули пальмовыми ветками, устелили внутри землю циновками и таким образом устроили нам довольно удобный приют. В нашем благодатном климате большего не надо – под таким чистым небом довольно самой легкой кровли, так же как самая простая пища полезней всего. Можно смело утверждать, что мы у себя не боимся такой нужды, как вы в своих странах, климат которых вы называете, однако, умеренным.

Пока мы занимались внутренним устройством нового жилья, Деллий велел вынести свою циновку на улицу, сел на нее и стал играть на финикийской цитре, потом запел песню, которую когда-то сложил для Клеопатры. Хотя ему было семьдесят лет, голос его привлек множество слушателей, которым доставляло удовольствие его слушать. Окончив пенье, Деллий обратился к окружающим со словами:

– Жители Александрии, подайте бедному Деллию, которого отцы ваши знали как первого музыканта Клеопатры и любимца Антония.

Затем маленький Германус обошел всех с глиняной мисочкой, куда каждый положил свою лепту.

Деллий решил петь и просить милостыню только раз в неделю. В эти дни вокруг него обычно собиралась толпа, и подаяния были обильны. Этой поддержкой мы были обязаны не только пенью Деллия, но и его беседе со слушателями, веселой, поучительной и переплетенной рассказами о разных любопытных происшествиях. Таким способом мы вели сносное существование, но отец мой, удрученный столькими несчастьями, стал жертвой продолжительной болезни, которая в течение года унесла его в могилу. С тех пор мы остались на попечении Деллия и вынуждены были жить на выручку от его голоса, и без того уже дряхлого и слабого. На следующую зиму мучительный кашель и хрипота лишили нас и этого средства к существованию. К счастью, я получил маленькое наследство от дальнего родственника, умершего в Пелузии. Оно состояло из пятисот золотых; хотя сумма эта не достигала даже трети следуемого мне наследства, Деллий уверил меня, что бедняк не должен ни на что рассчитывать от правосудия и лучше ему довольствоваться тем, что оно соблаговолило ему уделить. Он расписался от моего имени и сумел так хорошо распорядиться деньгами, что нам хватило их на все время моего детства.

Деллий не пренебрегал моим воспитанием, не забывал он и маленького Германуса. Мы находились при нем по очереди. Когда обязанности переходили к моему товарищу, я посещал маленькую еврейскую школу по соседству, а в те дни, когда я был при Деллий, Германус ходил учиться к одному жрецу Изиды по имени Херемон. Потом ему было поручено ношение факела во время мистерий этой богини, и я помню, что часто с интересом слушал его рассказы об этих празднествах.

Когда Вечный Жид дошел до этого места своего повествования, мы прибыли на место ночлега, и странник, пользуясь возможностью, исчез где-то в горах. Перед ужином мы собрались все вместе, цыган как будто был свободен, и Ревекка снова начала к нему подольщаться, пока он не начал так.

Далее роман и продолжение истории Пандесовны. Далее история Вечного Жида.