Михаил Рыклин

Рыклин М. Коммунизм как религия. Интеллектуалы и Октябрьская революция. М.: Новое литературное обозрение, 2009. 123 с.

Рыклин М. Свастика, крест, звезда. Произведение искусства в эпоху управляемой демократии. М.: Логос, 2006. 208 с.

Новая "наука". Является ли музей пространством Бога?

Опубликовано в журнале "ИНДЕКС", № 20, 2004 г.

Cм. кощунство. Библиография.

14 января 2003 года я побывал на открытии выставки "Осторожно, религия!"в Выставочном зале Музея имени А.Д. Сахарова. На ней куратором Арутюном Зулумяном были собраны работы 39 художников и двух артгрупп; представлены были не только москвичи, но художники из Армении, США, Японии, Болгарии, Чехии и т.д. Были как известные имена, так и дебютанты; как много раз выставлявшиеся работы (в основном известных художников, для которых эта выставка была "проходной"), так и те, которые я видел впервые.

Через четыре дня выставка была разгромлена шестью мужчинами, утверждавшими, что являются православными верующими и усматривают в большинстве работ выставки вызывающее глумление над их верой. Часть работ была забрызгана краской из пульверизатора, часть сорвана со стен и валялась на полу, часть разбита. Смотрительница успела вызвать милицию, погромщики были арестованы, обвинены в хулиганстве и выпущены под залог.

В августе 2003 года разгромившие выставку люди были оправданы судом, зато против организаторов выставки Прокуратурой по требованию Госдумы было возбуждено уголовное дело по статье "Разжигание национальной и религиозной розни". В рамках этого дела следствием была заказана научная экспертиза представленных на выставке работ.

Почти все работы художников объявляются экспертами "кощунственными" и "богохульными"; а выставка - пропагандистской акцией, сознательно направленной на разрушение тысячелетней православной русской духовности. Затем вводятся собственно "научные" мотивы, доказывающие "физиологическую" неизбежность разгрома выставки; разгромившие выставку люди, уверяют эксперты, совершенно нормально отреагировали на открывшееся их глазам на выставке вопиющее "кощунство" разрушением экспонатов. Одна из экспертов совершенно серьезно упрекает художников в "дехристианизации"; как если бы гражданам современной России, атеистам, буддистам и мусульманам, законом вменялось способствовать насаждению православия. Перед нами в лучшем случае неплохие образцы православно-фундаменталистской лирики, чьи авторы совершенно не понимают правовой системы государства, в котором живут. Работы художников подвергаются агрессивной клерикальной переинтерпретации, которая сначала провозглашается единственной истинной, а следующим ходом вменяется авторам в качестве "смыслового преступления" против православной веры. Удивительная религиозная сплоченность экспертов побуждает их приписывать нечто подобное и художникам: из разрозненной группы, какой они были в день вернисажа эти 40 авторов, собравшихся в таком составе впервые, усилиями экспертов превращаются чуть ли не в членов тоталитарной антиправославной секты. Создаваемый образ врага неотделим от принципиального неприятия экспертами всей современной секулярной культуры (включая сюрреализм, дадаизм, экспрессионизм, концептуализм и т.д.); он не существует вне проекции этого неприятия на произведения современного искусства, собранные на выставке "Осторожно, религия". Эксперты наивно выдают свои проекции за нечто объективное и независимо от них существующее и как бы атакующее их псевдоневинное сознание извне. Поразительно то, что этот овнешненный образ ложится в основу уголовного обвинения, по которому организаторам и участникам выставки грозит немалый срок, до 5 лет лишения свободы. Фактически обвиняемым предстоит ответить перед судом за исключительно сильный эмоциональный перенос, объектом которого они стали сначала со стороны погромщиков, а затем со стороны теоретически обосновывающих их действия экспертов.

События вокруг выставки развиваются по обычному для современной России психотическому сценарию. Специфика психоза состоит в том, что в его рамках воображаемые конструкции (изначально не запятнанное грехом православие, благостный культ икон и святых ) наделяются полнокровной реальностью, становятся более реальными, чем любая здравосмысловая реальность. С точки зрения логики психоза не имеет никакого значения то, что религия отделена от государства, что громить выставки запрещено точно так же, как церкви, пагоды и мечети. Психотик тем и опасен, что живет в соответствии с собственным, воображаемым законодательством, что праведность он ставит бесконечно выше закона.

Подразумеваемое законом разжигание национально-религиозной розни не может быть продуктом интерпретации погромщиков и экспертов; в законе имеются в виду призывы, очевидные для каждого и поэтому не нуждающиеся в интерпретации. Естественно, на выставке не было лозунгов типа "Уничтожим православие!"; а с помощью достаточно радикальной интерпретации можно доказать что угодно. Именно потому что в современной России совершается слишком много действий, прямо подпадающих под определение национальной и религиозной розни и тем не менее не наказуемых, и возникает потребность в в подведении под факт погрома псевдонаучного основания. Эксперты полностью пренебрегают своим научным статусом при оценке художественных произведений: они истолковывают их на фундаменталистский лад, лишая искусство его главного свойства: многозначности. К авторитету науки они прибегают только тогда, когда требуется оправдать действия разрушивших выставку людей; этим действиям приписывается прямо-таки физиологическая неизбежность.

Речь здесь, конечно, идет о прикладной погромологии. Если атеист надумает повторить те же действия в православном храме или буддист в мечети, ссылаясь на выведенный экспертами новый "физиологический" закон, его наверняка обвинят в разжигании религиозной розни, порче имущества и хулиганстве. Как Лысенко создавал свою "науку" в расчете на особые законы социалистического сельского хозяйства, так и новая "наука" создается под законы православного (и никакого другого) поведения.

Для признания лозунга возбуждающим национальную и религиозную рознь нет, повторяю, нужды в экспертизе; его содержание должно быть понятно каждому гражданину. Между тем эксперты рассматривают художников как секту, объединенную такой же ненавистью к православию, какую сами ученые дамы питают ко всей современной культуре; по сути художники должны ответить за враждебные чувства, которые к ним питают, за одержимость их обвинителей теорией заговора против истинной веры. Новым и беспрецедентным является в данном случае то, что психотический перенос осуществляется в рамках уголовного процесса; причем возбудившее этот процесс государство является не клерикальным, а секулярным. Как разгромившие выставку люди, так и эксперты претендуют на монополизацию права быть ненавидимыми; явно находясь в позиции силы, они разыгрывают из себя жертв необычайно мощной агрессии, тем самым превращая пострадавших в палачей. Не берусь судить, насколько такое поведение соответствует христианской вере, но то, что оно находится в вопиющем противоречии с законодательством, защищающим свободу совести, представляется очевидным. Излишне говорить, какая правовая бездна разверзнется, если организаторы и участники выставки "Осторожно, религия" будут приговорены даже условно. Тогда в Татарии подобными методами могут захотеть защищать мусульманство, в Калмыкии - буддизм, а в других местах - другие конфессии. При этом прямые призывы к насилию, которым несть числа, так и будут оставаться безнаказанными. Едва ли перспектива жизни в подобном государстве покажется соблазнительной даже тем, кто сейчас, не желая осложнять себе жизнь, закрывает глаза на имевший место год тому назад разгром выставки "Осторожно, религия", считая его мелким эпизодом, нелепым исключением.

Таким он, собственно говоря, и выглядел 18 января 2003 года, но через год дело обстоит совершенно иначе.

Первый сигнал изменения ситуации прозвучал в обращении "деятелей искусства, науки и культуры": выставка, которую никто из них не видел, обвинялась в том, что нанесла русской культуре больший ущерб, чем все гонения, которым церковь подверглась за годы большевистского правления. Один из православных иерархов также объявил выставку преступлением, так и не удостоив ее своим посещением. Через месяц после разгрома Дума приняла обращение к Генеральному прокурору, в котором фактически содержался приговор организаторам и художникам: "Указанная выставка направлена на разжигание религиозной вражды, унижает чувства верующих и оскорбляет Русскую православную церковь".

В созданной таким образом атмосфере неудивительно, что в августе 2003 года суд фактически оправдал людей, разгромивших выставку.

Эксперты сделали последний шаг, обвинив жертв компании ненависти в том, что те сами же ее разожгли, "сориентировав на выставку сотни тысяч людей"; теперь им предстоит в уголовном порядке ответить за то, что сделали их гонители.

Объявляя свою интерпретацию "каноничной", эксперты обращаются к современному искусству на принципиально чуждом ему языке, на языке, для которого в секулярном обществе отведены иные, религиозные пространства. Музей не является пространством Бога. То, что погромщики и эксперты восприняли художников как представителей конкурирующей религиозной конфессии, как нельзя лучше характеризует их собственный уровень религиозного развития. Число введенных экспертами запретов значительно превышает их количество в дореволюционной Российской империи, бывшей официально православным государством. Художнику милостиво разрешается предаваться "кощунству" в квартире или в мастерской, но ни в коем случае не в публичных пространствах. Все современное искусство определяется одним из экспертов как "знакотворческая деятельность нигилистической ориентации". Вложив нигилизм в дефиницию современного искусства, они без труда вычитывают его из отдельных работ: среднестатистический крест, сделанный художником, объявляется Животворящим, хитон - священной Плащаницей, рыба - символом Христа, а клонированная овечка Долли - самим Христом. В результате художники предстают искушенными знатоками православного ритуала, создающими свои работы с одной единственной целью: оскорбить чувства прихожан Русской православной церкви. Но нельзя, оказывается, не только изображать религиозные символы (или то, что может быть истолковано как таковые); нельзя изображать людей "славянской внешности" в обыденных ситуациях; нельзя сочетать высокое с низким (на чем, если верить Михаилу Бахтину, строилась вся народная смеховая культура); художникам поголовно вменяется способствовать "христианизации" России и т.д. и т.п. Для современных художников этот список равносилен запрету на профессию.

Выставка "Осторожно, религия" стала чистой плоскостью проекции наиболее глубоких и деструктивных желаний: ее стало возможно ненавидеть заочно, с чужих, очень пристрастных слов. На выставке никто не издевался над святынями, не оскорблял ничьих отцов или матерей; все эти сильные чувства были post factum приписаны художникам сначала погромщиками, а затем экспертами. В пластической форме, более или менее удачной, были сделаны принципиально многозначные высказывания, в принципе не подводимые под общий знаменатель. Конечно, каждый волен давать им свою интерпретацию, но совсем другое дело, когда на основании одной из интерпретаций - притом довольно фантастической -- кого-то можно приговорить к лишению свободы.

Лицемерно звучит признание экспертами свободы творчества. "Следует отметить, - пишет одна из них, - что все участники обсуждаемой акции-перформанса имели абсолютное право на неограниченное никакими религиозными запретами индивидуальное выражение своего творческого "Я". Иными словами, пока у данной группы художников-концептуалистов не появилось намерение организовать коллективную антиправославную акцию, все их обособленное, раздробленное "художественное богохульство" развивалось как осуществление автономного, неподвластного никакой общественной оценке акта творческого самовыражения личности" (Заключение экспертов по уголовному делу N4616, с.38). Фактически в таком определении свободы творчества заключен запрет на профессию, так как, во-первых, творчество переопределяется в терминах религиозного фундаментализма как "художественное богохульство", а во-вторых, за художником отрицается право публично предъявлять обществу продукты своего творчества. Организация выставки просто делает тайное преступление ( "богохульство") явным, (т.е. уголовно-наказуемым).

Едва ли подлежит сомнению, что свобода самовыражения, свобода совести предпочтительнее цензуры. Но не менее очевидно, что в обществе, где погромщиков оправдывают, а их жертв привлекают к уголовной ответственности, ссылаясь на "физиологическую" неизбежность реакций вандалов, свобода творчества отрицается более радикально, чем там, где ее ограничивает цензура. Перед нами более глубокое извращение закона, чем цензура. Свобода творчества, определяемого как "кощунство", звучит насмешкой над этим понятием, особенно из уст людей, доказывающих необходимость разрушения его плодов в случае их публичной демонстрации. Апологетам погрома недостаточно просто представить его как "богоугодное деяние" (таких примеров в истории религий огромное множество); они оправдывают его на "научном" основании, ссылаясь на глубокий шок, пережитый теми, кто его совершил. "Восприятие объектов, вызывающих фрустрацию индивида, -- звучит вердикт последнего из экспертов, -- приводит к возбуждению центральной нервной системы, вызывая хаотическую активность, агрессивное "оборонительное" поведение. Для мужского поведения характерна в таких случаях реакция активного противодействия (что и можно было наблюдать 18 января 2003 г. в выставочном зале Сахаровского центра), для женского - в целом пассивные, депрессивные и виктимные реакции..."(Заключение экспертов... с. 66). Если новая наука, погромология восторжествует в провозглашающем себя секулярным государстве, если с ее помощью станет возможным осуждать людей, введение цензуры предстанет вполне прогрессивным актом. Она будет выглядеть в подобном обществе (не подумайте, что я ратую за введение цензуры в обществе демократическом) превентивной мерой против de facto торжествующего хулиганства.

Если применять к современному искусству чуждые ему критерии, если рассматривать художников как членов конкурирующей религиозной секты (эксперты прямо называют их "сатанистами"), отдельные произведения предстанут "кощунственными" по определению. Почти все тексты в защиту погрома выдержаны в истерической тональности; они изобилуют призывами расправиться с художниками, чьи работы авторы призывов даже не удосужились посмотреть. Единственное, что местами они еще осознают: их сверхъестественная злобность служит своеобразной извращенной рекламой того, против чего направлены их филиппики. "Не вкладывайте, -- хочется сказать этим писателям, -- в эти произведения капитал своей ненависти, и они станут тем, чем были в день вернисажа 14 января 2003 года, а именно разностильным собранием работ на заданную тему". Если же приписать художнику способность наносить оскорбление "тысячелетней русской духовности", избежать его демонизации не удастся. Нельзя одновременно делать столь глубокие эмоциональные инвестиции и желать, чтобы никто не заметил их результатов.

Приведу один пример. Автор работы "Coca cola" Александр Косолапов, известный соцартист, более четверти века живет в США и давно работает с рекламными слоганами различных фирм, в том числе и Кока Колы. В истолковании эксперта его работа брутально переинтерпретируется и помещается в совершенно иной контекст. "Очевидно, что экспонат рассчитан на восприятие именно воцерковленных христиан, поскольку человек, не сведущий в обрядах и таинствах церкви, не сможет понять содержащихся здесь намеков, и экспонат потеряет всякий смысл. Тем самым экспонат направлен конкретно против установлений христианской церкви" ( Заключение...с.11). Вне фундаменталистского воображаемого эксперта здесь нет никакой "очевидности", вне психотического переноса здесь нет ни "Самого Христа", ни "Божественной Литургии", ни оскорбления чьих-то чувств. Конечно, людям нельзя запретить фантазировать, но можно и нужно указывать им на условность, искусственность их фантазий; тем более в случаях, когда те кладутся в основу уголовного обвинения. Ясно, что сначала обрызгав работу краской, а потом дав ей неожиданное "православное" истолкование, враги современного искусства увеличили вложенный в нее символический капитал, но было бы странным упрекать в этом художника.

В начале мая 2003 года я побывал в Граце на открытии выставки "Phantom der Lust. Visionen des Masochismus in der Kunst". Почти любая работа на ней была на порядок радикальнее самого "кощунственного" экспоната с выставки "Осторожно, религия"; в работах на религиозные темы там также не было недостатка (были и кресты, и распятия, и даже цикл работ под названием "Les Sataniques"). Но выставку никто не громил. Значит ли это, что в Граце нет ревностных католиков, которых многое на этой выставке могло бы задеть за живое? Конечно, там их немало, но они прекрасно знают, что выставка находится под охраной государства точно так же, как и церковь, в которую они ходят молиться.

То, что в Москве дело зашло так далеко, связано не с наличием определенного числа религиозных экстремистов (они есть везде), а с тем, что Русской православной церкви открыто покровительствует государство вопреки собственному законодательству и его основе, Конституции. И в России, и за рубежом немало написано о православном фундаментализме, само существование которого отрицают эксперты. На этом фоне критически высказывания художников в адрес клерикализма отнюдь не смотрятся радикальными, а вот ни одного выпада против православной веры как такового экспертам найти не удалось по очень понятной причине: они просто отсутствуют. Уважение к вере вполне совместимо с критикой религиозного фундаментализма. Наличие верующих, в том числе и православных, среди художников может удивлять только тех, для кого вера является синонимом нетерпимости, а слово "экуменизм" -- ругательством.

Перехожу к выводам. Именно потому что фактов разжигания национальной и религиозной розни в современной России огромное количество, они лежат на поверхности и, тем не менее, по разным причинам остаются ненаказуемыми, экспертам по делу о выставке "Осторожно, религия" не остается ничего другого, как выискивать крамолу в произведениях искусства и объявлять их разрушение нормальной реакцией нервной системы на испытанный от их лицезрения шок. Но это не любая, а православная нервная система; если атеист, как это было в советские времена, подобным образом поведет себя в храме, на него новая наука распространена не будет. Его наверняка осудят сразу по нескольким статьям уголовного кодекса РФ. То же произойдет с мусульманином, буддистом или католиком, если им вздумается подражать "носителям традиционных ценностей".

Всякий психотик хочет, преступая закон, избегать не только наказания, но и самонаказания; он домогается заведомого оправдания, даже своеобразной "святости". Он живет в воображаемом мире, который выдается за единственно реальный. Мир борцов с современным искусством и экспертов - это мир, где Православие уже законодательно слилось с государством (поэтому символы этой религии они называют "государственно-религиозными символами").

Опасность и парадоксальность настоящего момента в России состоит в том, что на сторону этого по сути революционного воззрения встают институты государства, на радикальное изменение которых оно направлено. Вместо того чтобы обуздывать экстремистов и защищать закон, значительная часть государственной машины и СМИ, напротив, берет экстремистов под защиту и обуздывает закон, давая ему произвольную интерпретацию. За православие теперь борются методами, очень напоминающими те, с помощью которых в советские времена боролись против него.

Появление экспертизы в Интернете вызвало к жизни волну публикаций. Многие только теперь поняли, что будет означать для них победа организаторов погрома над художниками и правозащитниками, какая огромная правовая дыра в таком случае возникнет и кто еще сможет воспользоваться созданием погромологии. На сайте www.globalrus.ru была помещена развернутая критика экспертизы с точки зрения правового общества и светской культуры. Это вызвало гневную отповедь одного из выполняющих госзаказ журналистов под симптоматическим названием: "Служите черные мессы в заведениях клубного типа". Выставку он, естественно, не видел, но в том, что там издевались над чьей-то матерью у него не возникло ни малейших сомнений, и он предложил в будущем проводить такие выставки не публично, а с соблюдением строгой конспирации, в специально охраняемых клубах. А еще лучше не проводить вообще.

На сайте заработал Форум, где каждый мог высказать свое мнение,

После чего началась вакханалия ксенофобии, антисемитизма, гомофобии, расизма. Участники выставки и их защитники именовались не иначе как "либерастами" (т.е. либералами и педерастами) и "представителями одной веры" (имелся в виду иудаизм). "Я замечаю, - писал один участник форума, - что все евреи-либералы на дух не переносят Православия и его защитников". Все художники были объявлены "представителями одной национал-религии", анализировался состав крови отдельных участников (почти все евреи) и их сексуальная ориентация (гомосексуалисты).

Куда делись упоминания о поруганном Христе, благостные рассуждения экспертов о том, как простой народ любит иконы, кресты, агнцев и рыб в качестве символов православия! Что осталось от сочувствия тонким погромным натурам, бившимся в судорогах от шока перед увиденным!

Как только эти люди заговорили на своем языке, не осталось ничего, кроме животной ненависти к любым проявлениям Другого, отрицания самого его права на существование. Конечно, такие импульсы несовместимы ни с правами человека, ни с современной культурой вообще.

Все становится ясным, когда "защитники веры" начинают, наконец, говорить на своем языке.