СТАЛИНИЗМ В СОВЕТСКОЙ ПРОВИНЦИИ

К оглавлению

М. Г. Нечаев, С. В. Уткин (Пермь)

ИСПОЛНЕНИЕ ПРИКАЗА № 00447

В СРЕДЕ ПРАВОСЛАВНЫХ ПЕРМСКОЙ ЕПАРХИИ

Если кратко оценить состояние изученности истории репрессий против церкви и духовенства, то необходимо согласится с Т. Г. Леонтьевой: «К сожалению, на сегодняшний день мы не найдем обстоятельных исследований светских историков на эту тему. Наиболее уязвимой выглядит статистика жертв»1. По мнению советских исследователей, в годы войны завершился процесс «нормализации отношений между церковью и Советским государством», начавшийся с послания митрополита Сергия (1927 г.). Результатом этого процесса стало «укрепление лояльности по отношению к Советскому государству»2. Современные оценки происходящего в государственно-церковных отношениях более многообразны и неоднозначны. Вот мнение немецкого исследователя Герда Шриккера: «Чистки 1937-1938 годов еще раз потребовали и от членов Русской Церкви огромного количества жертв — точное число тех, кто умер мученической смертью, видимо, никогда не будет известно. После 1937 года РПЦ как организация фактически не существовала»3. Однако специально причины, ход и последствия «чисток» 1937-1938 гг., или исполнения приказа № 00447, в отечественной литературе практически не рассматривались. Оценка их чрезвычайно разнообразна, противоречива и, к сожалению, умозрительна. Так, А. С. Ахиезер пишет, что «ответственность за события во время правления Сталина невозможно свалить на одно или несколько лиц, на оборотней зла. Террор проводила и поддерживала вся страна. Это было невиданное в истории самоистребление»4. А. Н. Сахаров констатирует, что «террор был заложен в победоносной и беспощадной революции низов, в ней же были заложены и понятия "враг народа", и модель ГУЛАГа. Но злая воля, жестокость Сталина выходила за "нормальные" рамки самой жестокой революции»1. Интересна точка зрения А. КрасноваЛевитина: «Сокрушительный удар нанесла ежовщина и церкви, или, вернее, остаткам церкви, потому что уже к 1935 году церковная организация была в основном разгромлена. 1937 год породил целый сонм новых мучеников. К сожалению, пока нет возможности привести точные статистические данные»2. Репрессии по отношению к православному населению в данный период исследовались лишь в общем контексте, на изучении его особенностей обычно не останавливались и не сравнивали с предыдущими и последующими периодами репрессивной политики, но все исследователи сходятся в одном — в отсутствии статистических данных.

Учитывая состояние разработанности данной темы, необходимо более детально и обстоятельно, привлекая разнообразные источники, в том числе и статистику, обратить внимание на период Большого террора. Целью данной статьи является анализ механизма, хода и последствий исполнения приказа № 00447 (август 1937 — сентябрь 1938 г.) в отношении православного населения Пермского Прикамья (с 3 октября 1938 г. Пермской области или в рамках границы Пермской епархии, которая практически мало изменилась по сравнению с 1917 г.). В соответствии с целью были поставлены следующие исследовательские задачи: ? Рассмотреть, какое место занимает период Большого террора 1937-1938 гг. в репрессивной политике Советского государства в отношении Русской Православной Церкви. ? ? Изучить этапы, технологию, ход и исход «кулацкой операции» в отношении православного населения. ? ? Проанализировать этносоциальный состав православного духовенства, подвергшегося репрессиям, и дать ему социостатистическую характеристику. ? ? Показать последствия проведения операции для церкви в частности и общества в целом. ? Локальный характер исследования позволяет более глубоко и детально выполнить данные исследовательские задачи. Для их реализации были использованы как неопубликованные архивные документы (выписки и постановления Свердловского обкома ВКП(б), райкомов и горкомов партии за изучаемый период, отчеты, записки, переписка и т. д.), так и опубликованные материалы (периодическая печать,

Сахаров А. Н. Россия: Народ. Правители. Цивилизация. М., 2004. С. 845. Краснов-Левитин А. Лихие годы 1925-1941. Воспоминания. Paris: YMCA-Press, 1977. С. 321.

воспоминания). Основу источниковой базы составляют архивноследственные дела, хранящиеся в Государственном общественнополитическом архиве Пермской области (в ходе работы было просмотрено более 70 архивно-следственных дел), а также база данных или именной электронный каталог, который содержит информацию по 50 позициям на 36 тыс. чел., подвергшихся репрессиям.

30 июля 1937 г. вышел оперативный приказ наркома внутренних дел СССР Николая Ивановича Ежова № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Согласно этому приказу репрессиям подлежали в том числе: «Наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих [...J»1. До сих пор историки не пришли к единому мнению по поводу причин выхода и исполнения данного приказа. Комплекс причин, по которым раскрутился невиданный по своим масштабам маховик репрессий по отношению к священнослужителям и верующим, можно попытаться обобщить следующим образом. Во-первых, это бедственное состояние колхозов (неурожай 1936 г. — Авт.), что диссонировало с оптимистической политической кампанией, призванной продемонстрировать победу социализма. Необходимо было заглушить недовольство, найти виновников экономических провалов и социальных бедствий. Было несколько типов «врагов народа»: диверсанты и шпионы; «троцкистско-бухаринские отщепенцы»; «остатки ликвидированных эксплуататорских классов, полная ликвидация которых является вопросом ближайшего будущего»2, и, наконец, «мракобесы в рясах, ермолках и чалмах» (выражение Е. М. Ярославского). В 1937 г. Ярославский заявлял, что «религиозные организации — единственно легальные реакционные вражеские организации»3. Во-вторых, не оправдала надежд первая и вторая «пятилетки безбожия», объявленные Союзом воинствующих безбожников (СВБ). Важность борьбы с религией неоднократно подчеркивалась партийным и советским руководством. Н. И. Бухарин, выступая на II съезде СВБ (1929 г.), говорил, что «антирелигиозный фронт кричаще ясно виден как фронт классовой борьбы»4. На газетных полосах крупным шрифтом набирались лозунги: «Кулак и поп — наши враги! Врага надо бить на всех участках классовой борьбы, вырывая из его рук возможности использовать темноту и невежество в отсталых массах трудящихся против социалистического строительства»1. Несмотря на массовое закрытие церквей, религиозная жизнь не умирала, а религиозные ценности по-прежнему играли большую роль в жизни людей. Документы свидетельствуют, что многие продолжали участвовать в богослужениях, посещать церкви и соблюдать обряды. В престольные праздники рабочие старых уральских заводов не выходили на работу. Верующие сохраняли и передавали из поколения в поколение иконы, священные книги, молитвенники, атрибуты религиозных культов. Комиссия по вопросам культов при Президиуме ЦИК СССР в одном из докладов констатировала бессилие местных органов власти: «Религиозная жизнь течет по руслу, неизвестному для РИКа». Осведомленность центральной власти также была минимальной. Для верующих появлялась возможность создать пространство индивидуальной свободы. Протоиерей Д. Константинов так описывал свои чувства: «Работая нелегально на церковном поприще, я на практике убедился, что НКВД не так всесильно и не так всевидяще, как это предполагали запуганные советские граждане. Можно было многое делать, соблюдая при этом осторожность и прибегая к необходимой маскировке, не занимаясь бессмысленной бравадой»2. Вторая «пятилетка безбожия», которая должна была пройти с 1932 г. и завершиться ударными темпами за четыре года в 1936 г., также не изменила коренным образом религиозную ситуацию. Это наглядно показали итоги переписи. По результатам январской переписи 1937 г., включавшей вопрос о религии, из 97 521 тыс. ответивших на него — 55 278 тыс. (56,7 %) заявили о своей вере в Бога3. В результате Совет Народных Комиссаров Союза ССР признал организацию переписи «неудовлетворительной», а сами материалы переписи «дефективными». Современник этих событий А. Краснов-Левитин вспоминал: «1937 год начался для меня знаменательно. 1 января происходила всесоюзная перепись населения. Это был единственный раз, когда в опросном листке была графа: вероисповедание. Специально разъяснялось, что атеисты должны писать "неверующий", без всяких дальнейших пояснений. Верующий же должен означить свое вероисповедание [...] На этот раз все оказалось не так страшно: никто из-за переписи не пострадал. Сталин, по приказу которого был включен этот пункт, действительно интересовался тем, сколько в СССР верующих. Процент оказался очень большой [...] Деревня вся показа-

 

Комсомольская правда. 1929.9 июня.

Константинов Д. Через туннель XX столетия. М., 1997. С. 106. Всесоюзная перепись 1937 г. Краткие итоги. М., 1991. С. 106-107.

ла себя верующей, так же, как в городах пожилые люди. Интеллигенция струсила»1.

Прежние методы антирелигиозной работы оказались дискредитированы, необходимо было или их усилить, или чем-то заменить. Тем не менее П. А. Красиков, возглавивший в 1935 г. Комиссию по вопросам культов при Президиуме ЦИК СССР, соглашался, что в церковной среде имеет место «антисоветская деятельность», но по-прежнему считал, что обострили религиозную ситуацию в стране «левачество, перегибы, неправильное применение закона, вредительское форсирование "ликвидации религии"». В-третьих, 5 декабря 1936 г. была принята новая Конституция СССР, в которой за духовенством закреплялись все гражданские права и обязанности наряду со всеми гражданами (например, в соответствии со статьей 135 духовенство получало избирательное право). Священнослужители получили активные и пассивные избирательные права, и утверждение И. В. Сталина, что «народ не пропустит враждебных людей в свои верховные органы»2, могло быть опровергнуто жизнью, а партийно-советское руководство этого откровенно опасалось. Пермское Прикамье на момент действия приказа № 00447 в административном отношении находилось в составе Свердловской области, однако в церковном отношении Пермская епархия занимала прежние границы. В начале XX в. Пермская епархия3 охватывала территорию в 360 тыс. квадратных верст (это примерно 384 ООО километров). В ее составе к началу 1916 г. насчитывалось 19 монастырей, 638 церквей и 1 170 часовен. В епархии проживало 1 648 священноцерковнослужителей. Монашествующих и послушников насчитывалось 2 332. В 1914 г. на территории Пермского Прикамья проживало 150 тыс. старообрядцев: беглопоповцы, поморцы Белокриницкой иерархии, часовенного согласия, федосеевцы, спасовцы и странникибегуны. В количественном отношении первое место занимало часовенное согласие. Кроме того, проживало более 100 тыс. мусульман, 3 тыс. католиков и лютеран, 350 евангелистов, а также свыше 20 тыс. «язычников»4. В 20-30-е годы XX в. изменились в целом как религиозная ситуация, так и взаимоотношения российского общества, состоявшего из многочисленных верующих, и государства, в основе идеологии которого был атеизм. С одной стороны, изменился не только нормативноправовой статус религиозных организаций, но и условия, в которых протекала их деятельность. С другой стороны, этот период характеризовался национализацией и утилизацией богослужебных зданий, а репрессии по отношению к служителям культа становились обычной практикой, менялись только масштаб и формы (создание невыносимых условий для деятельности, административные наказания и, наконец, высылка, срок или расстрел). С конца 1920-х гг. церкви в массовом порядке начали закрывать. Всего по стране к 1933 г. закрыли 15 988 церквей. Закрытию церквей предшествовала «предварительная работа». Кампания разбивалась на два периода: а) проработка вопросов использования церквей с организациями и одновременное усиление антирелигиозной работы; б) массовая работа с принятием резолюций различных собраний с требованиями к гор/сельсовету о закрытии ряда церквей ввиду жилищного кризиса, с жалобами на отсутствие помещений для ряда культурных учреждений и слабое использование церквей населением. В резолюции предлагалось указывать: а) статус собрания, дату и место проведения; б) сколько присутствовало из общего количества работающих в организации; в) какие церкви собрание решило закрыть и под какие надобности; г) сколько присутствующих голосовало за закрытие церкви и сколько против, сколько человек воздержалось1. Так, например, действовали и в г. Соликамске в 1929 г. Был разработан «Общий план кампании по закрытию церквей» (с грифом «секретно»). Результат не замедлил сказаться: «Всего 5 церквей, все закрыты, функционирующих церквей нет, служителей культа нет»2. Закрытию церквей обычно предшествовала пропагандистская кампания. Вот как это описывалось в газете «Звезда»: «Еще в апреле этого года рабочие Очерского завода постановили закрыть церковь и устроить в ней клуб или театр [...] Полезли ребята на колокольню и сняли кресты и колокола. Теперь на колокольне развевается красный флаг. Бывшее кладбище вокруг церкви переделается в сад для гуляния [...] Будет в Очере отличный уголок для развертывания культурной работы в летние месяцы»3. 6 февраля 1930 г. Комиссия по вопросам культов при ВЦИК решила, что процедура закрытия церквей подлежит упрощению. Теперь право окончательного решения вопроса по большинству случаев Из переписки Верхнекамского окружкома ВКП(б). 1930 г. // ГОПАПО. Ф. Р-156. Оп. 1.Д. 239. Л. И. Из «Общего плана кампании по закрытию церквей». 1930 г. // ГАПО. Ф. Р-1205. Оп. 2. Д. 2. Л. 75. Очерская церковь под кино // Звезда. 1929.3 окт.

было передано областным и краевым Советам. 14 марта ЦК ВКП(б) было принято постановление «О борьбе с искривлениями в колхозном движении», осуждавшее перегибы и в отношении религии: «Решительно прекратить практику закрытия церквей в административном порядке, фиктивно прикрываемую общественно-добровольным желанием населения. Допускать закрытие церквей лишь в случае действительного желания подавляющего большинства крестьян и не иначе, как с утверждения постановлений сходов областными исполкомами. За издевательские выходки в отношении религиозных чувств крестьян и крестьянок привлекать виновных к строжайшей ответственности »1.

«Отступление» от твердого курса оказалось кратковременным: уже с середины 1931 г. нарастает новая волна ликвидации церквей «большевистскими темпами». В Пермской епархии за 1929 г. было закрыто «религиозных учреждений» — 32, в 1930 г.— 302, к 1931 г. закрыли 173 молитвенных здания (из них церквей 171), в 1932 г. — 237 (из них церквей 224), в 1933 г. - 147 (из них церквей 142), в 1935 г. - 135 и в 1936 г. - 1913. За весь период с 1920 по 1985 г., по подсчетам авторов, было закрыто 583 молитвенных здания. Характерно, что до 1928 г. закрыто всего 15 зданий, а с 1928 по 1941 г. — 348 зданий, то есть 59,7 %4. На 1 января 1937 г. на территории Свердловской области осталось 340 действующих церквей и 500 священнослужителей5. Из 340 действующих православных церквей к Свердловской епархии относилось только 130, остальные 210 находились на территории Пермской области, которая являлась в этом отношении «неблагополучной». Например, только в Пермском и Кунгурском районах на 1 января 1937 г. действовали соответственно 12 и 9 церквей6. В Чердыни на 39 сельсоветов имелась 31 действующая церковь (староцерковных — 11, обновленческих — 18, старообрядческих — 2)7. 1 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 5. М.,

1984. С. 104.

2

Из донесений о религиозном состоянии местностей. 1929-1930 гг. // ГАПО. Ф. Р-901. On. 1. Д. 1. Л. 92-93. о

Из отчетов Союза Воинствующих Безбожников, 1936 г. // ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 13. Д. 452. Л. 71. 4 Из истории религии в Прикамье: Справочник. 1918-1986. Т. 2. Ч. 2.

5 Из отчета Союза Воинствующих Безбожников, 01.01.1937 г. // ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 15. Д. 460. Л. 1-2. ^ Там же.

7 Там же. Л. 729.

Традиционно считалось, что Пермская епархия являлась оплотом влияния консервативно настроенных священнослужителей — «староцерковников», или, по реалиям 1930-х гг., «сергианцев», тогда как центр обновленчества на Урале находился в Свердловске — в лице митрополита Сергия (Корнеева), а затем его преемника митрополита Михаила (Трубина) и его окружения. Оценка А. Краснова-Левитина, который считал, что «разгром церкви» произошел в 1935 г., в отношении Пермской епархии и «сергианцев» справедлива. Пермскую архиерейскую кафедру в 1933 г. возглавил архиепископ Глеб (Виталий Никитьевич Покровский). Родился он в 1881 г. в семье священника, получил высшее образование, закончив Духовную академию. В 1925 г. его сослали в Соловецкий концлагерь на три года с последующим прикреплением на 7 лет. По приезде в Пермь передвижение епископа Глеба власти резко ограничили территорией только тех районов, где были расположены приходы. Новый пермский архиепископ попытался организовать материальную помощь репрессированному духовенству и их семьям, возобновил сбор пожертвований среди прихожан. Еще с 1932 г. по инициативе настоятеля пермской Свято-Троицкой церкви П. В. Конюхов производил сборы денежных средств для перевода их ссыльным: иеромонахам Федору Лошкову и Митрофану Часовских, священнику Заплатину, епископу Стефану Знамировскому. Деньги собирались среди пермского духовенства и членов церковных советов. В этом принимали участие двенадцать пермских священников. Местные власти усматривали в этом совершенно естественном акте милосердия подрыв существующих устоев. К тому же архиепископ Глеб оказался очень талантливым проповедником. В одной из проповедей, произнесенной в Никольской церкви города Перми, он напомнил собравшимся о необходимости в условиях «безбожной пятилетки» не забывать о своей душе: «Мы должны просто веровать. Своею верою активно противостоять врагам церкви — распущенным безбожием. Человек без Бога кладбище, костюм без души, ничего не значит». Его любимым лозунгом всегда были слова: «Знамя Христово мы всегда должны нести вперед высоко»1. В 1935 г. арестовали всех священнослужителей города Перми и Мотовилихи (пос. Молотов) во главе с архиепископом Глебом. Аресты производились по обвинению в участии в «церковной группе, ведущей контрреволюционную агитацию среди религиозно-настроенной части населения о скорой войне и перевороте Советской власти». В 1936 г. состоялся процесс над 19 священнослужителями. Их признали виновными в антисоветской деятельности. В результате Пермская епархия осталась и без владыки, и без большей части своих священнослужителей вплоть Из архивно-следственного дела Куликова В. А., 1938 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On 1. Д. 1263. Т. 3. Л. 112. до 1943 г. Временно Пермской епархией стали руководить из Свердловска архиепископ Макарий (Звездов), а после его ареста — архиепископ Петр (Савельев).

Однако обновленческая церковь не пострадала от этого разгрома. Более того, еще накануне «разгрома», в сентябре 1934 г., «Комиссия Священного Синода по борьбе со староцерковничеством» приняла постановление по докладу ленинградского митрополита Платонова и утвердила его на своей сессии 3 октября 1936 г. Согласно «октябрьским указам» «староцерковничество» объявлялось «еретичествующим расколом» и все рукоположения, совершенные после 10 мая 1922 г. (день устранения патриарха Тихона от власти), объявлялись недействительными1. Совпадения обновленческого наступления на «староцерковников» и масштаба репрессий по отношению к ним являются отнюдь не случайными. Цель — усиление позиций «соглашательской» обновленческой церкви. Именно в 1935 г. И. В. Сталин говорил: «Подавили ли мы реакционное духовенство? Да, подавили. Беда только в том, что оно не вполне еще ликвидировано. Антирелигиозная пропаганда является именно тем средством, которое должно довести до конца дело ликвидации реакционного духовенства»2. В 1936 г. в связи с принятием новой Конституции началась активизация антирелигиозной работы, в том числе в Прикамье. Прошла проверка состояния антирелигиозной работы в районах Свердловской области, которая показала, что «решение Обкома от 23 августа о состоянии и задачах антирелигиозной пропаганды не выполняется, перелома в работе не наступило»3. Председатель областного отделения Союза воинствующих безбожников Щепкин 1 декабря 1936 г. во все райкомы партии выслал новые директивы. По этим директивам необходимо было в течение декабря провести новую «вербовку» в СВБ, созвать районную конференцию, создать тройку «ответработников», которым надлежало поручить изучение «степени религиозности населения и условий для ведения... антирелигиозной и естественнонаучной пропаганды»4. Также подчеркивалась необходимость контроля за выполнением «разверстки» — плана на проведение лекций (для области — 3 ООО, а для Пермского района — 40). В течение декабря нужно было организовать в каждом районе антирелигиозный кружок (10-15 чел.)5. В целом по стране за февраль и март 1937 г. антирелигиозных статей было опубликовано больше, чем за два предыдущих года. За 1937 г. журнал «Антирелигиозник» увеличил свой тираж в 5 раз, а тираж «Безбожника» вырос со 105 до 230 тыс. экземпляров, то есть более чем вдвое. В 1937 г. в Свердловске большим тиражом вышла книга В. К. Ансвесула «Церковь и гражданская война на Урале», в которой церковь предстала перед читателями как главный враг советской власти не только в годы Гражданской войны, но и вплоть до 1937 года1. Степень религиозности и активизации верующего населения тем не менее изучали не тройки «ответственных работников», а районные органы НКВД, которые информировали власти о религиозной обстановке. На «распоряжение» секретаря Кунгурского PK ВКП(б) Н. К. Ершова 23 декабря 1936 г. поступила докладная записка «О настроениях в районе в связи с опубликованием проекта новой Конституции СССР» начальника Кунгурского РО НКВД А. В. Пермякова: «С опубликованием в печати принятого проекта Сталинской Конституции отдельная часть а/с настроенного населения города и деревни, используя это в своих целях, повели агитацию, дискредитируя и извращая основные пункты Конституции, распространяя среди населения провокационные слухи [...] Среди оставшегося в городе и районе духовенства и их приспешников наблюдаются усиленные а/с проявления и распространение среди населения провокационных слухов о "перемене власти", "церкви все должны быть возвращены верующим" и т. д.»2. В этой записке из 34 перечисленных фамилий 16 имели отношение к священнослужителям и церковному активу. 20 апреля 1937 г. вышло постановление бюро Свердловского обкома ВКП(б) «О вылазках церковников»3. 24 апреля 1937 г. первым секретарем была подписана директива Свердловского обкома ВКП(б) «О контрреволюционной деятельности духовенства и необходимости активизации антирелигиозной работы на местах», направленная горкомам и райкомам партии4. В директиве указывалось: «За последнее время в области5 в целом ряде районов развивают активную контрреволюционную деятельность церковники и сектанты, которые наряду с попытками использования легальных возможностей но- вой Конституции перешли к острым формам контрреволюционной работы»1. Приводились примеры «контрреволюционной деятельности» духовенства: покушение на коммунистов (Очерский район), совершение диверсий на железных дорогах (Чернушинский район), вредительство в колхозе (Фокинский район), поджог леса, потрава полей и скота (Н-Тагильский, Первоуральский, Шалинский, Ворошиловский, Суксунский районы) и т. д. В связи с этим обком опасался, что «церковники и сектанты» попытаются использовать совпадение Пасхи с первым днем мая, «сорвут» первомайские праздники и «сорвут разворот сева»2. «Острые формы» контрреволюционной работы, исходя из этой директивы, носили «диверсионный и террористический характер», указывали «на наличие единого организующего центра, которым нередко является японская разведка и троцкисты»3. Церковники и сектанты4 обвинялись в активной «вербовочной работе», в которой «основной упор берут на вовлечение молодежи»5.

Директива первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б), 24.04.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 90. Оп. 7. Д. 61. Л. 30. В 1918 г. 1 мая пришлось на среду (18 апреля по старому стилю) Страстной недели (последней недели сорокадневного поста перед Пасхой), когда согласно церковному календарю проходит богослужение, где вспоминается предательство Иуды. По этому поводу Поместный собор выпустил специальное постановление, запрещающее верующим участвовать в праздновании 1 мая и содержащее призыв наполнять храмы, а православное духовенство прозвало первомайский праздник «иудиной пасхой». о

Директива первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б), 24.04.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 90. Оп. 7. Д. 61. Л. 31. В данной директиве под сектантами подразумевались конкретно «евангелисты» и «старообрядцы», а под церковниками — сторонники митрополита Сергия, «обновленцы», а также представители различных течений Православной Церкви, находящиеся на тот момент в границах Свердловской области. 5 Директива первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б), 24.04.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 90. Оп. 7. Д. 61. Л. 32-33. 6 Из резолюции совещания Свердловского обкома ВКП(б), 23.05.1937 г. // Там же. Т. 2. Л. 122-122 об. Директива за подписью И. Д. Кабакова датируется 24 апреля 1937 г., а 23 мая ставится вопрос об исключении Кабакова из ЦК и из партии как «врага народа» и передаче дела о его контрреволюционной деятельности органам НКВД. В резолюции совещания Свердловского обкома говорится: «Используя руководящее положение в Свердловской парторганизации, Кабаков, Пшеницын и вся банда правых и троцкистских диверсантов особое внимание сосредотачивала на расстановку своих людей на ответственные посты в партийном, советском и хозяйственном аппарате (Кузнецов, Голышев, Окуджава и др.), на разложение и дезорганизацию партийного и советских аппаратов, насаждая местничество и подхалимство, тем разоружая и усыпляя бдительность партийной организации»6. В резолюции также говорилось, что аппарат обкома ВКП(б) комплектовался из врагов народа, либо из явно неработоспособных, или послушных молчальников1. Завершалась эта часть резолюции следующим приветствием: «Областная партийная конференция горячо приветствует приговор специального судебного присутствия Верховного суда по делу военно-шпионской банды, как сокрушительный удар по фашистской разведке, и от лица Свердловской областной партийной организации обещает полную поддержку органам НКВД во главе с его боевым руководителем тов. Ежовым в деле беспощадного уничтожения лазутчиков капиталистического мира — японо-германо-троцкистско-бухаринских шпионов, диверсантов, вредителей»2. После переизбрания бюро обкома в июне 1937 г. из 11 его членов в новом составе остался только один — начальник управления НКВД Д. М. Дмитриев3. В период 1937-1938 гг. сменяемость партийных, советских и хозяйственных руководителей была неоднократной. По базе данных Государственного общественно-политического архива на руководителей районов, от чистки номенклатурных рядов сумело какимто образом сохраниться только партийно-советское руководство Пермско-Сергинского района. В результате после выхода указа об образовании Пермской области 3 октября 1938 г. необходимо было подобрать более трех тысяч чел., способных занимать руководящие должности. В этой же резолюции Свердловской областной конференции ВКП(б) по отчету обкома ВКП(б) от 19 июня 1937 г. в пункте пятом говорилось: «Необходимо восстановить и шире развернуть антирелигиозную работу, создать при Обкоме, горкомах и райкомах и в профсоюзах кадры докладчиков и беседчиков по антирелигиозным вопросам, развернуть силами учительства и комсомола антирелигиозную работу в школах, восстановить работу и укрепить кадрами Союз воинствующих безбожников»4. В передовице центральной пермской газеты «Звезда» от 9 июня 1937 г. под названием «Широко развернуть антирелигиозную пропаганду» резко критиковалась работа Союза воинствующих безбожников: «Огромные массы людей, став грамотными и культурными, освободились от разлагающего влияния религии. Но эти успехи на культурном фронте, как и всякие другие успехи, имели и свою теневую сторону. Они породили у многих партийных, профсоюзных, советских и комсомольских работников ложные представления о том, что у нас в СССР с религией и религиозными предрассудками уже все покончено, что рабочий класс и колхозное крестьянство, выросшие культурно, не нуждаются в терпеливом и постоянном разъяснении вреда религии. Эта гнилая теория, выгодная только нашим врагам, привела к тому, что многие наши не в меру беспечные товарищи забросили этот важнейший участок работы. Клубы и библиотеки, школы и красные уголки считали антирелигиозную пропаганду пройденным этапом и не вели ее. Не вел эту работу и Союз воинствующих безбожников»1. По сути, в этой передовице призывали разобраться с неработоспособными местными воинствующими безбожниками. Естественно, что подобные разборки и чистки партийных рядов привели в конечном итоге к полному развалу системы антирелигиозной пропаганды. Не случайно поэтому за период выхода в свет этого номера газеты вплоть до начала 1938 г. в газете «Звезда» не было ни одной антирелигиозной статьи или даже небольшой заметки: такое оглушительное молчание на момент проведения операции, на фоне активизации антирелигиозной пропаганды в предшествующий период, выглядело достаточно красноречиво.

2 июля 1937 г. секретарь Свердловского обкома получил телеграмму, разосланную по решению Политбюро ЦК ВКП(б), где предлагалось взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков «с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки [...]»2. Пять дней давалось регионам, чтобы представить в ЦК состав троек и подсчитать, сколько людей в области подлежит расстрелу и сколько высылке. По приказу № 00447 от 30 июля 1937 г. полагалось «[...] в Свердловской области расстрелять 4 ООО человек, а 6 ООО — арестовать сроком на 8-10 лет»3. По официальной статистике, на которую опирается уральский исследователь В. М. Кириллов, в Свердловской области в 1937 г. было арестовано 28 724 чел., а в 1938 г. — 17 016 чел.4 Цифры очень большие, и возникает естественный вопрос об их достоверности. В Государственном общественно-политическом архиве хранятся 36 тыс. архивно-следственных дел за период 1918-1985 гг. Из них около 8 тыс. (22,2 %) приходится на действие приказа № 00447 от 30 июля 1937 г., то есть на период август 1937 — сентябрь 1938 г. Однако если учитывать, что эти дела касаются только пермской части обширной Свердловской области и цифра абсолютно документирована, то, надо полагать, появляются достаточно весомые основы для статистики Большого террора. Следует отметить, что осуществление операции по отношению к духовенству и прихожанам развернулось до приказа № 00447. Эта операция готовилась с 1936 г. и началась весной 1937 г. при полной поддержке и помощи партийных и советских властей на фоне развернутой мощной антирелигиозной пропаганды. Еще до приказа серьезный удар был нанесен обновленческой церкви на Урале. 26 мая 1937 г. был арестован митрополит обновленческой церкви в Свердловской области Михаил Иосифович Трубин, а вместе с ним 126 представителей этой церкви, проживающих в Свердловске, Перми и других городах. M. И. Трубин обвинялся в том, что являлся организатором и руководителем якобы действовавшей на Урале «контрреволюционной фашистской повстанческой организации церковников по линии "обновленческой ориентации"»1. Причем главный удар пришелся по обновленцам. На июнь 1937 г. в Свердловской епархии (не путать с областью) священнослужителей было всего 41 (сергиевцы — 31, григорьевцы — 6, обновленцы — 3, единоверцы — I)2. По меткому выражению А. В. Краснова, «после ежовщины все духовенство, легальное и нелегализованное, примирилось между собой в лагерях»3. В марте 1937 г. в Пермском горотделе НКВД было заведено большое дело на десятки человек. Всего по этому делу в марте-августе 1937 г. было арестовано 37 чел. Из них 22 являлись служителями культа, один бывший церковный староста, 10 военнослужащих 9-го стройбатальона пермского гарнизона, в числе которых бывший служитель культа и сын священника. Здесь были и домохозяйка, и инструктор ФЗУ, и мастер по ремонту паровозов, плотник и т. д. Все они обвинялись в принадлежности к «контрреволюционной шпионскодиверсионной повстанческой организации» и были осуждены по решению тройки УНКВД Свердловской области от 25 августа 1937 г. к высшей мере наказания. В отношении 36 осужденных решение тройки было исполнено, однако один из священников, Михаил Иванович Баннов, во время следствия сошел с ума и с 5 августа 1937 г.

находился на излечении в Пермской психиатрической больнице, где и умер 5 сентября 1937 г. В акте о смерти М. И. Баннова говорилось: «5 августа 1937 года в психбольницу поступил Баннов Михаил Иванович в состоянии резкого двигательного и речевого возбуждения, причем на теле имелись многочисленные ссадины, царапины и кровоподтеки»1. И вот в таком состоянии уже через пять дней его подвергают новым допросам. В деле имеется протокол допроса М. И. Баннова от 10 августа 1937 г., где он признал себя виновным в принадлежности к «контрреволюционной» организации «Общество трудового духовенства».

В Березовском и других районах Прикамья с августа по октябрь 1937 г. был арестован 21 чел. Их обвиняли в принадлежности к «контрреволюционной повстанческой организации церковников на Урале», деятельность которой направлялась так называемым Объединенным церковно-политическим центром, поддерживавшим преступные связи с иностранными разведками, а также «Уральским повстанческим штабом». По решению тройки от 17 октября 1937 г. четверо человек были расстреляны с конфискацией имущества, а 17 приговорили к 10 годам лишения свободы2. Это была часть огромного дела, на основании которого «Объединенный церковнополитический центр» возглавляли митрополит Сергий (Страгородский) и Алексий (Симанский), а на Урале уполномоченными центра в Свердловске якобы являлись: от григорианской ориентации — митрополит Петр (Холмогорцев); от Сергиевской ориентации — архиепископ Макарий (Звездов), а после его ареста архиепископ Петр (Савельев); от обновленческой ориентации — митрополит Сергий (Корнеев), а затем его преемник митрополит Михаил (Трубин). По отчету начальника управления НКВД Д. М. Дмитриева, общее количество арестованных участников церковного повстанческого подполья в Свердловской области достигало 1 700 чел.3 Для сравнения: в отчете УНКВД Западно-Сибирского края (Новосибирск) «Церковно-монархическая повстанческая организация» насчитывала 1 562 чел., и еще 793 чел. были репрессированы как члены «Шпионско-диверсионной организации среди сектантов Запсибкрая»4. Особенно крупные аресты были произведены, кроме Перми и Свердловска, в Коми-Пермяцком округе и Красноуфимском районе.

В Коми-Пермяцком округе в августе-сентябре 1937 г. были арестованы все священнослужители как сергиевской, так и обновленческой ориентации, григорианцев там просто не было. Причем репрессиям подверглись и те, кто уже был выслан или осужден. По этому большому сценарию свердловский архиепископ Макарий (Звездов), отбывавший в Кудымкаре ссылку, создал там широко развернутую контрреволюционную повстанческую организацию церковников, которая насчитывала в своих рядах свыше 200 участников и располагала значительным количеством огнестрельного оружия1. Им пытались инкриминировать срыв роста коллективизации и то, что в результате угроз они добились в ряде населенных пунктов округа значительного количества выхода из колхозов2. Перед Коми-Пермяцким окротделом НКВД была поставлена сложная задача — суметь найти и доказать наличие такой огромной организации церковников в небольшом по количеству проживающих округе. К ним на помощь приехала следственная бригада во главе с начальником 3-го отдела УНКВД Свердловской области Боярским3. Тигунов Н. П., в 19361938 гг. работавший оперуполномоченным Коми-Пермяцкого окротдела НКВД и принимавший участие в расследовании этого дела, впоследствии на допросе показал, что в то время протоколы допросов обвиняемых подвергались корректировке руководителем бригады Боярским4, после чего они давались на подпись обвиняемым. В случае отказа обвиняемых от подписи их держали сутками в кабинете следователя без еды и сна. Применялся также метод уговора5. Аресты имели свою ритмику и особенности. По базе данных, с января по декабрь 1937 г. в Прикамье было совершено 262 ареста духовных лиц и активистов религиозных организаций, в том числе до действия приказа. Из арестованных 111 приговорили к 10 годам лишения свободы, 135 — к высшей мере наказания, остальных — к другим мерам наказания. Из 243 арестованных с августа 1937 по сентябрь 1938 г. священников было 160, остальные — активисты религиозных 1 Из «Обвинительногозаключения», 1937г.//ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 16248. Л. 107. 2 Там же.

См.: Кириллов В. М. История репрессий... Ч. 1. С. 208.

Боярский Н. Я., бывший сотрудник УНКВД Свердловской области, в 1937 г. возглавлял бригаду следователей в Коми-Пермяцком национальном округе, по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 мая 1939 г. осужден за массовые незаконные аресты советских граждан и фальсификации на 25 лет заключения в ИТЛ. ° Из показаний бывшего оперуполномоченного НКВД Тигунова Н. П., 1939 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 16248. Л. 389-390. организаций. Если распределить аресты по месяцам действия приказа, то получается следующая картина:

1937 г. 1938 г. август — 95 январь — 1 сентябрь — 29 февраль — 13 октябрь — 76 март — 0 ноябрь — 10 апрель — 0 декабрь — 12 май — 1

июнь — 4

сентябрь — 2 Итого — 222 Итого — 21

Динамика арестов верующих с августа по декабрь 1937 г.

95 \

 

 

 

 

 

10Х 12

август ' сентябрь ' октябрь 1 ноябрь ' декабрь

Таким образом, аресты по приказу производились в основном в 1937 г., а уровень репрессий 1938 г. фактически ничем не отличался от предшествующих периодов, но иногда был ниже. Главное количество арестов пришлось на август и октябрь 1937 г. Однако если сделать анализ по дням, то в октябре 1937 г. дни арестов священнослужителей и церковного актива распределились равномерно, разрыв составлял один или два дня, в то время как август 1937 г. — начало операции — дает совершенно другую ритмику. Из 95 арестованных в августе только в течение двух дней — 5 и 6 августа 1937 г. — было арестовано 60 чел., то есть 63 %. Из заведенных дел в эти два дня 10 были коллективными и включали в основном приходских священников. В Оханске и Оханском районе было арестовано 5 священников1; в Суксунском — З2; в Частинском районе — З3; в Чердынском районе — 3 старообрядца: семья Якутовых1; в Кунгурском районе — 5 действующих священников: двое из Кунгура и трое из сел Кособаново, Колпащниково и поселка Юго-Осокино2; в Коми-Пермяцком округе — 6 священников3; в Ординском районе — 7 священников и 1 дьякон4; в Усинском районе — священник и монашка5; в Березовском районе арестовали действующего священника, двух без прихода и трех человек из церковного актива6; в Чернушинском и Кишертском районе арестовали церковных активистов: соответственно двух и трех человек7. Всего за изучаемый период коллективных или групповых дел было сформировано 37, по ним проходило 143 осужденных, что составляло 58,4 % всех репрессированных, остальные 100 дел (41,6 %) являлись одиночными. Большинство коллективных или групповых дел приходилось на 1937 г. — 34 (91,9 %), по месяцам динамика была такова: август — 16, сентябрь — 6, октябрь — 10, декабрь — 2 дела. В 1938-м было только 3 групповых дела: в феврале два и в июне одно. О чем говорят эти цифры? Они были бы непонятны, если не заглянуть в сами архивно-следственные дела. Операция по раскрытию церковной повстанческой армии готовилась давно. Начиная с конца 1936 г. собирались агентурные сведения по всем существующим приходам. Об этом свидетельствуют первые страницы практически каждого архивно-следственного дела. Однако, анализируя агентурные данные, можно прийти к неутешительным выводам: для следствия по данному масштабному проекту они были практически непригодны. Вообще создавалось впечатление, что большинство агентурных донесений, в том числе датированных летом 1936 г., сочинялись задним числом, но, несмотря на это, подогнать их под существующий замысел не было никакой возможности. Менялись только адреса и фамилии священников или церковных активистов. В основном отмечались антиколхозные или антисоветские настроения духовенства и ведомых ими прихожан. В чем именно выражались эти настроения, чаще всего не прописывалось или отмечалась активизация богослужебной и внебогослужебной деятельности. Справки от сельсовета практически повторяли агентурные сведения, а в редких случаях были нейтральны по отношению к тому или иному представителю духовного сословия. Свидетельские показания также не давали нужных сотрудникам НКВД данных для «разоблачения арестованных». Еще одна особенность формирования дел, особенно групповых, — это запросы в Свердловск, где вели следствие над уполномоченными «Объединенного церковно-политического центра» — митрополитом Петром (Холмогорцевым), архиепископом Макарием (Звездовым), архиепископом Петром (Савельевым), митрополитом Сергием (Корнеевым), митрополитом Михаилом (Трубиным). Из Свердловска поступали копии востребованных протоколов допросов. В обязательном порядке отмечались встречи с уполномоченными центра. Большинство священников после ареста пермского архиепископа сергианской ориентации Глеба (В. Н. Покровского) в 1935 г. были вынуждены ездить в Свердловск к архиепископу Макарию (Звездову) для утверждения их на приходы; так же делали и обновленцы, центр которых там и находился, это рассматривалось как достаточное доказательство деятельности «Объединенного церковно-политического центра».

Священники охотно признавались в антиколхозных настроениях и подписывали протоколы, но в остальном держались достаточно твердо, особенно когда их обвиняли во враждебности к советской власти. Еще два момента интересовали следователей в ходе допросов: участие священников и прихожан в Белом движении, а также замыслы, связанные с избирательной кампанией. Если говорить об участии духовенства в Белом движении, то такие признания были получены у немногих. Из 160 священнослужителей обвинения в участии в Белом движении получили 15, или 9,4 %, из них 13 были священниками действующих церквей, 5 священников уже ранее подвергались репрессиям в виде лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях от одного до трех лет. С августа 1937 г. появились приказы НКВД о проведении национальных операций. Здесь присутствовало несколько линий — польская, немецкая, латышская, литовская, эстонская, японская, китайская и другие. Поэтому в ходе следствия начались поиски резидентов иностранных разведок среди духовенства. Допросы начинались по-новому. Выбить признание, несмотря на известные методы, оказывалось чрезвычайно трудно. На пожилых людей особенно нажимать было неэффективно. Единственная слабость, которую, видимо, использовали следователи при составлении архивно-следственных дел по представленным обвинениям, — это судьбы семей священнослужителей. Из 160 священнослужителей, арестованных по приказу, 13 чел. были холостыми (8,1 %), остальные женатыми. Из женатых священнослужителей 31 были бездетными (21 %), с детьми — 116 (79 %). На 116 семей священнослужителей приходилось 333 ребенка. Несколько десятков семей имели от трех до семи детей. В 1937 г. было арестовано 15 членов семьей священнослужителей, в том числе две жены священников, а в 1938 г. — шестеро детей священников: три сына и три дочери. На операцию по приказу отводилось четыре месяца. Необходимо было к декабрю 1937 г. сдать отчеты. Местные исполнители «кулацкой» и национальной операций пытались отчитаться с помощью приписок. Статистические отчеты шли в Свердловск и там сводились по различного рода организациям. В этом перечне присутствовали эсеровская, правотроцкистская, трудовая крестьянская, церковно-повстанческая группы и шпионско-диверсионные формирования различных иностранных разведок. В групповых делах легче было распределить арестованных по различным организациям. Священнослужителей и церковный актив записывали чаще всего не только в церковно-повстанческую армию, но и в крестьянскую партию, и в шпионско-диверсионные формирования, причем они были чаще всего главными фигурантами. Особенно большие трудности сотрудникам НКВД доставляли шпионско-диверсионные формирования различных иностранных разведок; в каждом районе были свои лимиты на аресты, а иностранцев для шпионской разветвленной сети не хватало. Поэтому не случайно групповые дела преобладали над индивидуальными в первые четыре месяца проведения операции и большая часть духовенства прошла именно по ним. В Свердловской области, как известно, НКВД отчиталось за участников церковного повстанческого подполья в 1 700 чел. Откуда взялась эта цифра? В эту церковно-повстанческую армию записывали всех, кто проходил по другим делам. Списки из групп в 10-15 чел. предъявляли подследственным и записывали их в групповое или индивидуальное дело. Таким образом, количество участников организаций вырастало в несколько раз. Тем не менее вести групповые дела было чрезвычайно хлопотно, сложно и даже опасно. Дело в том, что их трудно было закрывать, — надлежало оформлять согласно существующим процедурам. Уже в сентябре 1937 г. начался процесс упрощения процедуры оформления дела. На основании изученных групповых дел в осенне-зимний период 1937 г. можно сделать вывод: сокращалась не только процедура, но и объем дел. Именно в этот период стали преобладать индивидуальные дела, где главными причинами обвинений стали антиколхозные и антисоветские настроения, а также неурожай, потрава скота и поджоги сараев. В результате резко сократились объем архивноследственных дел и количество дней от ареста до осуждения. Изменения с начала операции среднего количества дней, прошедших от ареста до осуждения, дают богатую пищу для размышлений. В августе 1937 г. среднее количество дней от ареста до осуждения составляло 52,3; в сентябре — уже 35,1 (в этом же месяце было два нетипичных случая, когда количество дней доходило до 51,3); в октябре среднее количество дней стало составлять 23,7. Особенно наглядно проявилось сокращение среднего количества дней от ареста до осуждения в ноябре-декабре 1937 г. В ноябре оно составляло 18 дней, причем в пяти случаях из десяти — 8 дней; в декабре — в среднем 17,3, но в большинстве дел, особенно в конце года, — менее 10 дней. В 1938 г. ситуация изменилась: в январе — 35 дней, в феврале — 28,9, и уже в конце этого месяца срок от ареста до осуждения серьезно увеличился: в мае он составил 64 дня, в июне — 259,9, в сентябре — 350 дней.

География арестов в период приказа дает представление о том, что в главных православных центрах Прикамья репрессии были проведены еще до приказа. А такими центрами были Пермь, Соликамск, Чердынь, Кунгур, Оханск, Оса и одноименные районы.

По городам Пермь 6 ( в том числе арестовано 2 священника из пригородного села Мысы) Березники нет Чусовой нет Кизел 3 Кунгур 6 Краснокамск нет Оса 4 Лысьва 4 Оханск 1 Соликамск 4 Чердынь нет Всего - 28

Таким образом, по приказу № 00447 было арестовано 236 чел. Еще 7 чел. арестовали в других областях, в том числе в Московской и Горьковской. Анализ того, где служили репрессированные священники, позволяет сделать определенные выводы. Из 160 священнослужителей, арестованных по приказу, 35 (21,9 %) служили в деревенских церквях, один — в хуторской и два — в часовнях. Следует сказать, что обычный уральский приход располагался в крупном селе или поселке, а к нему примыкало несколько близлежащих деревень. В этих деревнях строили приписные церкви и часовни, от двух до семи в приходе. В приписных церквях и часовнях священник служил не постоянно, а сезонно. В них была необходимость именно на Урале и в Сибири, где, в отличие от Центральной России, была огромная растянутость территории прихода, а также количество прихожан на одного священника превышало среднерусский показатель в полтора, два и даже в три, четыре раза на отдельных отдаленных таежных участках. Сельские и поселковые церкви не могли вместить всех желающих принять участие в богослужении. Характерна еще одна особенность: арестованные по приказу священнослужители в старинных прикамских городах, таких, как Пермь, Соликамск, Чердынь, Кунгур, Оханск, Оса, служили во второстепенных, находящихся на городских окраинах или в пригородах церквях, чаще всего они были бывшие приписные. Эти факты свидетельствуют по крайней мере о двух моментах. Во-первых, большинство приходских крупных храмов были закрыто еще до августа 1937 г., и центр приходской жизни переместился на периферию и не мешал успешной антирелигиозной пропаганде. Во-вторых, оставшиеся церкви не закрывались в связи с определенными трудностями их утилизации. Из 363 закрытых к этому времени церквей только 82, то есть 22,6 %, использовались местными властями под утилитарные цели, а остальные пустовали и были обречены на длительное, мучительное разрушение. Поэтому какой-либо практической заинтересованности в закрытии церквей у местных властей не существовало. Этот факт свидетельствовал также о том, что период действия приказа рассматривался его исполнителями как заключительный аккорд не только разгрома церкви как социального института, но и ее абсолютной ликвидации.

На основании приказа, то есть в период с августа 1937 по сентябрь 1938 г., арестовали 243 представителей различных религиозных организаций, из них 160 священников. К ВМН было приговорено 118 чел., 114 — к 10 годам лишения свободы, 2 — к 6 годам и по одному — к 5 годам ссылки, к 7, 5, 4 и 2 годам лишения свободы. Два дела прекращено за недоказанностью преступления (один человек был освобожден 14 мая 1939 г.). Одного освободили за отсутствием состава преступления. В одном деле решения нет. 65 чел. были осуждены тройкой УНКВД, 111 — милицейской тройкой, Судколлегией по уголовным делам — 1, Пермским областным судом — 2, Особым совещанием НКВД СССР — 1, Спецколлегией Свердловской области — 1, наркомом внутренних дел и Прокурором СССР — 1 (священник), а также за шпионаж — 8. За период действия приказа № 00447 в 1937 г. по репрессированным священноцерковнослужителям в Пермской епархии картина выглядит следующим образом:

Месяц Репрессировано к ВМН 10 лет в т. ч. священников кВМН 10 лет август 114 95 19 57 36 21 сентябрь 38 10 28 36 10 26 октябрь 99 39 60 36 16 20 ноябрь 20 10 10 6 5 1 итого 271 154 117 135 67 68 Чаще всего священноцерковнослужителям инкриминировалась антисоветская агитация (158 дел, в 72 делах — статья 58-11, в 65 — 58-10) и зачастую сразу четыре подпункта статьи 58 — 2,8,10,11. Если говорить об этносоциальном портрете репрессированных церковников, то большая часть их были русские — 191 чел. Поляки, финны, белорусы, башкиры представлены по 2 чел., комипермяков — 4 (в том числе 1 священник и 1 богослужилец) и татар — 3 (с. Коянова). Из 243 только 125 (51,4 %) не были ранее репрессированы (лишены свободы 19, высланы 4, ИТР — И). Из 160 священников действующих было 62, большинство же были вне службы и работали церковными старостами, колхозными сторожами, пчеловодами, бухгалтерами и т. д., 43 чел. остались без работы. Самому молодому арестованному исполнился 21 год. Это был Юркин Михаил Михайлович, 1916 года рождения, из села Коса. Он помогал священнику в проведении богослужений, не имел какого-либо официального образования1. Из священников и церковнослужителей двоим — Бердникову Ивану Павловичу, дьякону села Усановка Уинского района2, и Чулкову Василию Арефьевичу, священнику села Переволока Черновского района3, — исполнилось по 28 лет. А самым пожилым было за 80 лет. Были арестованы священник села Перемское Добрянского района Тронин Александр Михайлович, 1857 года рождения (80 лет на время ареста)4, и Якутов Иван Степанович — крестьянин-единоличник из деревни Усть-Уролка Чердынского района, активный член церковного совета, 1849 года рождения (88 лет)5. Если арестованных и репрессированных по приказу священноцерковнослужителей и церковных активистов разделить по возрастам, то получается очень яркая иллюстрация того, кто возглавлял так называемую церковно-повстанческую армию: арестованных в возрасте от 20 до 30 лет - 4 (1,6 %), от 30 до 40 лет - 33 (13,6 %), от 40 до 50 лет - 53 (21,8 %), от 50 до 60 лет - 64 (26,3 %), от 60 до 70 лет 70 (28,8 %), от 70 до 80 лет - 17 (7 %) и от 80 до 90 лет - 2 (0,9 %). Если сгруппировать по более крупным возрастным категориям, то получится следующая картина: арестовали из 243-х в возрасте от 20 до 50 лет 90 чел., то есть 37 %, от 50 до 90 лет — 153, или 63 %, от 60 до 90 лет - 89, или 36,7 %.

 

 

 

 

? HB

 

 

IST тг"

 

от 20 до 30 от 30 до 40 от 40 до 50 от 50 до 60 от 60 до 70 от 70 до 80 от 80 до 90

Из 160 арестованных и репрессированных священников только 18 родились в двадцатом веке, а остальные — в девятнадцатом. В период действия приказа две трети священников Пермской епархии по своему социальному происхождению были выходцами из семей священноцерковнослужителей. В отличие от других регионов в церквях Пермской епархии служили священники, рожденные в Прикамье, то есть местные. На 160 священнослужителей приходилось 38 уроженцев других регионов, то есть 23,8 %. Но даже среди приезжих более одной трети были выходцы из бывшей Пермской губернии, которые по новому административному делению относились уже к другим областям и епархиям, в основном к Свердловской и Челябинской. Существенно изменился образовательный уровень пермского духовенства к 1937 г. Образовательный ценз православного духовенства всегда достаточно низко оценивался как современниками, так и исследователями. И. 3. Кадсон в 1973 г. в сборнике материалов Государственного музея истории религии и атеизма, приводя массу высказываний многих епископов как свидетельство невежества русского попа и монаха, отмечает особо тяжелую ситуацию с образовательным цензом духовенства в уральских и сибирских епархиях1. Однако данное мнение достаточно поверхностно и не отражает реальную ситуацию. Анализ образовательного уровня духовенства свидетельствует о достаточно высоком интеллектуальном его потенциале. Невежественных и тем более неграмотных среди духовенства до революции не было вообще. Епископы, оценивая образовательный уровень пастырей, имели в виду прежде всего специальное богословское образование, то есть закончивших духовную академию, семинарию или училище. Таких в 1910 г. в Вятской епархии было 34,1 %, в Екатеринбургской — 37 %, в Оренбургской — 24 %, в Пермской — 33,1 % и в Уфимской — 21,9 %2. Из 160 священников на момент действия приказа не было никакого образования у 14 чел., по двум из них нет никаких сведений. Был также священник, окончивший церковно-приходскую школу, а среди остальных, если взять за основу типологию образовательного ценза, выведенную составителями архивно-следственных дел, распределение происходило следующим образом: высшее образование — 1 священник, незаконченное высшее (духовная академия) — 1, среднее образование — 22, среднее духовное (духовная семинария) — 15, среднее специальное — 6, незаконченное среднее (7 классов) — 10, незаконченное среднее специальное — 1, незаконченное среднее духовное (Духовная семинария) — 3, начальное образование — 77, начальное духовное (Духовное училище или церковная школа) — 1, начальное специальное — 3. В этой типологии вызывают вопросы такие термины, как «среднее» и «начальное специальное». Кроме того, нет данных о характере начального образования. Можно с большой долей вероятности предположить, что две трети получивших начальное образование закончили церковную школу, так как священники образца 1937 г. родились в основном в семьях священноцерковнослужителей, следовательно, до 1917 г. были в школьном возрасте. Если принять термин «духовное образование» без рассуждений о том, что имеют в виду составители архивно-следственных дел, то закончивших духовную академию, семинарию или училище было 20 чел., или 12,6 %, что существенно ниже уровня дореволюционных пастырей. Однако общий образовательный уровень был достаточно высок; те 14 чел., которые числились без образования, на самом деле или имели домашнее образование, или не сумели по каким-то причинам окончить начальную школу, в противном случае проводить богослужения им было бы практически невозможно. Женщины не являлись основным объектом в репрессивной политике по отношению к православному населению. Об этом вроде бы говорит статистика. Из 243 арестованных православных прихожан (активных верующих) и священнослужителей было только 36 женщин, что составляло всего 14,8 %. Но если вычесть из 243 арестованных и осужденных 160 священников-мужчин, то процент становится совсем иным — 43,3 %. Женщин арестовывали как церковных активистов, псаломщиков, певчих, старост, сторожих, но особенным преследованиям подвергались бывшие монашки. Самое крупное женское дело произошло в Ординском районе. Из 13 проходивших по этому делу 9 были женщинами, остальные — священниками этого района1. Арестованных женщин в возрасте от 20 до 30 лет не было вообще, от 30 до 40 лет - 13 (36,1 %), от 40 до 50 лет - 10 (27,8 %), от 50 до 60 лет - 5 (13,9 %), от 60 до 70 лет - 6 (16,6 %), от 70 до 80 лет 2 (5,5 %). Возраст арестованных был достаточно активным на время ареста: 63,9 % от 30 до 50 лет. Проанализировать место, которое занимает период Большого террора 1937-1938 гг. в репрессивной политике Советского государства по отношению к Русской Православной Церкви, вполне позволяют красноречивые статистические данные. Из 957 репрессирован- Архивно-следственное дело Мамаева Я. П. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 8077. ных православных священноцерковнослужителей Пермской епархии с 1929 по 1941 г., архивно-следственные дела которых хранятся в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области, 247 были приговорены к расстрелу, из них в 1937 г. — 217, а в 1938 г. — 24, то есть до 1937 г. и после 1938 г. было расстреляно 7 представителей духовенства.

Динамика репрессий православных священноцерковнослужителей Пермской епархии с 1929 по 1941 г.*

Год Репрессировано В т. ч. ИПХ В т. ч. приговорены к ВМН 1929 50 2 - 1930 46 1 1 1931 19 - - 1932 21 1 - 1933 304 245 - 1934 10 -

1935 54 3

1936 14 - 2 1937 350 2 217 1938 45 Ol 24 1939 18 5 - 1940 12 3 1 1941 14

3 На основании базы данных ГОПАПО.

Большой террор коснулся и других религиозных организаций. До 1932 г. Пермь являлась центром Пермско-Тобольской старообрядческой епархии, последний епископ которой, Иоанникий, был расстрелян в 1932 г.1 22 мая 1935 г. в Перми закрыта лютеранская церковь2. Постановлением ВЦИК от 20 февраля 1936 г. здание католической церкви Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии оказалось в распоряжении государства, а не общины, и уже 3 августа 1936 г. См.: Русская Православная Старообрядческая Церковь // Традиционные религии Прикамья / Межконфессиональный консультативный комитет Пермской области. Пермь, 2003. С. 39. о

См.: Евангелическо-Лютеранская Церковь // Там же. С. 80.

постановлением горсовета его передали под клуб глухонемых. Настоятель храма Франциск Будрис и многие прихожане в 1937 г. были расстреляны1. С 1937 по 1938 г. прошли репрессии по отношению к мусульманскому духовенству, закончившиеся тем, что были закрыты все мечети в Прикамье, в том числе и соборная мечеть. Иудейская община Перми прекратила свою деятельность в 1934 году2.

7 октября 1938 г. Президиум Верховного Совета РСФСР постановил отменить положение о Центральной и местных комиссиях по рассмотрению религиозных вопросов. Это означало уничтожение самой возможности контакта Церкви и государства. С 1938 г. единственной организационной структурой, занимавшейся религиозной политикой, оставался специальный церковный отдел в НКВД. Последствия репрессий по отношению к Русской Православной Церкви были для нее катастрофические. В 1938 г. в СССР не существовало ни одного монастыря, а количество православных приходов, по оценкам разных исследователей, колебалось от 150 до 4003, то есть приблизительно на уровне Свердловской области образца начала 1937 г. На 1 сентября 1941 г. по Пермской области зарегистрировано 20 общин верующих, функционирующих церквей — 6, часовен — 1, служителей культов — 104. Однако, несмотря на гонения, подлинные верующие продолжали ходить в церковь: крестились, венчались и отпевали ушедших из жизни. Так описывает это современник: «Между тем, несметные толпы наполняли оставшиеся храмы. В 1936 году, чтобы попасть к светлой заутрене в Князь-Владимирском соборе, мне пришлось занять место на клиросе в 2 часа дня. Так же обстояло дело и в 1937-ом, и в 1939-ом. В 1938-ом, 1940-ом и 1941 гг. я был у заутрени в Никольском соборе. Так как этот храм двухэтажный, то здесь можно было занять место гораздо позже — в 7-8 часов вечера. В великом посту сотни тысяч человек приступали к исповеди и причастию. Оставшиеся священники буквально сбивались с ног, падали от усталости. Подавалось огромное количество записок о здравии скорбящих (термин "заключенный" был запрещен). По всей стране храмы были закрыты. Оставалось менее 100 церквей»5. С августа 1938 г. руководство Пермской епархией осуществлял благочинный — священник Николай Павлович Пшеничников. Он был трижды судим — в 1926, 1931 и 1935 гг. Причем в 1935 г. он привлекался к уголовной ответственности «[...] за распространение инфекционных заболеваний среди населения»: здесь речь идет о целовании икон, обряде крещения и др., которые происходили в церквях. Более нелепое обвинение трудно было бы, пожалуй, и найти1. Церковная жизнь на короткое время благодаря усилиям пермского духовенства вновь была восстановлена, и количество обрядов даже возросло. В Перми продолжала действовать Успенская (Старокладбищенская) церковь. Обеспокоенные неожиданным оживлением церковной жизни в Перми, чекисты в июле-августе 1939 г. арестовали весь причт и церковный актив Успенской (Старокладбищенской) церкви вместе с благочинным. Под арестом оказалось более десяти человек. Благочинного Н. П. Пшеничникова обвинили в том, что он «создал и возглавил контрреволюционную организацию церковников в городе Перми, куда завербовал активных церковников: Симонова, Логинова, Пьяных, Лукаша-Андроника, Лычникова, Оборину, Панову, которые по его заданию проводили контрреволюционную пропаганду среди населения, объединяли верующих вокруг церквей»2. В результате 6 чел. из них получили по 5 лет ИТЛ. Из обвинительного заключения Пшеничникова Н. П., 1935 г. // ГОПАПО. Ф. 641/2. On. 1. Д. 31025. Л. 97-98. 2 Из обвинительного заключения, 1939 г. // Там же. Л. 99.

Уполномоченный Совета по делам РПЦ при СНК по Молотовской области (с 1940 г. Пермь была переименована. — Авт.) Смирнов, подавая сведения о действующих церквях на 1 июля 1944 г., констатировал, что по Молотовской области на 1 июля 1944 г. служителей культа, зарегистрированных при действующих церквях, было следующее количество: Эти цифры говорят о том, что даже в период Великой Отечественной войны, несмотря на сложившуюся «симфонию» в государственноцерковных отношениях, восстановить то, что церковь потеряла в 1930-е гг., в целом было практически невозможно. В заключение следует отметить, что представленный материал позволяет прийти к определенным выводам. Репрессии по отношению к духовенству и верующим занимали особое место в общей репрессивной политике Советского государства и преследовали собственную цель и задачи. Стратегической целью стала полная ликвидация религиозных пережитков, а тактической задачей — создание условий для такой ликвидации. Церковь как централизованный институт с жестко фиксированной системой вероучения и культа и иерархическими принципами управления уже в 1920-е гг. потеряла прежние статусные позиции. Система вероучения подвергалась критике как со стороны атеистов, пользующихся безоговорочной государственной поддержкой, так и со стороны сторонников модернизации традиционного православия (обновленцев), к которым власти относились достаточно лояльно, не говоря уже об остальных религиозных оппонентах. Процесс деноминации церкви приобрел определенные завершающие черты уже к 1935 г. Если принять во внимание изложенное в данной статье, то совершенно по-особому выглядят события 1936 г. как подготовительного этапа к новому наступлению на церковь. В УНКВД при активном участии начальника управления Д. М. Дмитриева была сконструирована разработка, по которой на Урале с 1929 г. готовилось восстание. Уральский штаб восстания возглавлял секретарь Свердловского обкома, член ЦК ВКП(б) И. Д. Кабаков, а различные церковно-повстанческие группы, в том числе «Объединенный церковно-политический центр», на принципах блока объединились против общего врага. Данная конструкция, предполагавшая объединение правых уклонистов, эсеров и священников, была настолько нелепой, что даже Н. С. Хрущев на XX съезде привел это в качестве яркого примера ежовщины и культа личности. Парадокс заключается в том, что сам И. Д. Кабаков и начал массовые репрессии. Если принять во внимание уральскую модель развития событий и применить военную терминологию, то можно первую половину 1937 г. назвать артиллерийским залпом по церковным, и не только церковным, штабам, а период проведения операции № 00447 делится на два этапа: первый, август-октябрь 1937 г., — массовое наступление, а период с ноября 1937 г. до лета 1938 г. — зачистка. Главным отличием репрессий по отношению к духовенству и православным прихожанам в ходе «кулацкой» и прочих операций периода августа 1937 — сентября 1938 гг. является необыкновенная жестокость осуждения: расстрелы и лимиты, по которым нужно было арестовывать абсолютно всех православных активистов и тем более священнослужителей. Такого последовательного, целенаправленного разгрома Русская Православная Церковь в своей истории никогда не переживала — ни до 1937 г., ни после 1938 г. В результате этих репрессий было ликвидировано целое поколение священнослужителей. Однако окончательного разгрома не произошло. Оставшиеся священники испытывали огромные перегрузки от наплыва верующих, которых лишили храмов. Церковь продолжала существовать: священники вели службы, верующие ходили в храмы. Еще одна местная особенность — в ходе операции практически не проводилась традиционная антирелигиозная работа: не то чтобы она была не нужна — просто НКВД нанес сокрушительный удар по исполнителям этой работы. Такой же удар нанесли соглашательской обновленческой церкви, которая в конце 1936 г. попытались еще раз помочь в разгроме своих оппонентов, провозгласив их еретиками. В результате так называемые староцерковники в период 1937-1938 гг., напротив, только укрепили свой авторитет среди верующих, и это наглядно показали события, происшедшие в годы Великой Отечественной войны. Те качественные изменения, которые произошли в результате Большого террора, привели к тому, что период, начавшийся осенью 1938 г. и продолжавшийся до 22 июня 1941 г., явился совершенно особой страницей как в истории Церкви, так и в государственно-церковных отношениях.