Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Россия, 1940-1950-е гг.
ОБРАЗ ВРАГА В СОВЕТСКОЙ ПРОПАГАНДЕ 1945-1954 ГГ.
К оглавлению
Глава II. Советский вариант образа врага в первые годы Холодной войны. Сентябрь 1947 — июнь 1951 гг.
§ 1. Второй этап перестройки пропагандистского аппарата — в условиях холодной войны
Аксиомы пропаганды
После отказа СССР участвовать в реализации плана Маршалла произошло изменение концепции пропаганды, что отразилось в докладах А.А.Жданова и Г.М.Маленкова на совещании 9 компартий в Польше в сентябре 1947 г., в результате которого возникло Информбюро. Пересмотр идеологических установок означал, что пропагандистский аппарат вступил во второй этап перестройки, сущность которого состояла в мобилизации для ведения тотальной психологической войны против конкретного врага с целью выживания в условиях «холодной войны», для проведения политики изоляционизма. Новые идеологические установки были зафиксированы также в сентябрьском и декабрьском проектах программы ВКП(б), составленных группой высших идеологических работников к намечавшемуся очередному съезду партии. Их сущность сводилась к возрождению постулата о смертельном поединке «двух лагерей», один из которых должен неминуемо погибнуть1. Возвращение к доктрине эпохи революции и гражданской войны, закрепленной в Конституции 1924 г., отвергнутой Конституцией 1936 г., обозначало крах иллюзий советских руководителей на вхождение в мировое сообщество на неконфронтационной основе.
В конце 1947 г. позитивное содержание советской идеологии и пропаганды сводилось к следующему. Капитализм созрел для замены его социализмом. Важную роль в смене строя должен играть субъективный фактор, пробуждение сознания миллионов рабочих и интеллигентов, чему мешают только предатели социал-демократы, империалистические круги и продажная западная печать. Накануне своего падения империалисты идут по пути авантюр, что еще больше расшатывает основы западного общества.
Эти традиционные для революционной эпохи постулаты были дополнены положением, что после Второй мировой войны центр мировой реакции переместился в США, которые вынашивают планы мирового господства. Роль младшего партнера в их реализации выполняет Великобритания. Образовались два лагеря: империалистический и антидемократический, с одной стороны, а с другой — антиимпериалистический и демократический, «имеющий основной целью подрыв империализма, укрепление демократии и ликвидацию остатков фашизма». СССР, заявляли пропагандисты, свободен от язв буржуазного строя, является символом прогресса; Запад отстал от него «по способу производства». Русский народ считался «старшим братом» всех остальных народов СССР, а «советский народ» — «выдающимся, передовым, творческим народом». В стране, по утверждению идеологов, сложилось морально-политическое единство общества. Основным законом его развития, якобы, является борьба старого и нового, а «источником» развития — «животворящий советский патриотизм». Главной патриотической силой объявлялась ВКП(б), возглавляемая И.В.Сталиным. Идеологи считали, что в СССР нет условий для возрождения капиталистических отношений, а отсталое мышление отдельных граждан возрождается только как пережиток проклятого прошлого царской России или вследствие влияния капиталистического окружения. Делался вывод о необходимости бдительности советских людей — патриотов и интернационалистов одновременно — и борьбы с фактами раболепия и низкопоклонства перед иностранщиной среди интеллигентов, в среде которых Запад ищет агентуру.
Построив социализм, заявляли пропагандисты, советские люди уверенно закладывают основы коммунизма, ростки которого видны в современной реальности. На СССР равняются народы стран «новой демократии», коммунистические и патриотические силы в западных странах, борющиеся за освобождение и освободившиеся от колониального ига народы, все честные люди на планете2.
Идеологический мессионизм Москвы был закономерным явлением после войны. Однако в отличие от США, обессиленный войной СССР не мог подкрепить его глобальной экономической и политической экспансией, был вынужден ограничиться удержанием в своем геополитическом пространстве только стран Восточной Европы. Важным элементом пропаганды было формирование образа И.В.Сталина, стереотипа отношения к вождю. Сталин представал перед читателем, зрителем преемником В.И.Ленина, мудрым вождем, которому советский народ обязан всеми своими свершениями, борцом за мир, главным патриотом и интернационалистом. Газеты систематически публиковали отретушированные фотографии руководителя партии и государства: высокий человек с гладким лицом, отец нации, скромный в своем величии и мудрости. Встреча с реальным Сталиным — человеком низкого роста, редкими волосами, оспинами на лице, который мог быть грубым, невежественным и беспощадным, производила противоречивое впечатление на советских людей и зарубежных коммунистов: смесь почтения и обожания, страха и удивления; а некоторые с первого взгляда просто не узнавали вождя3.
На первый взгляд стройная и целостная, эта идеология была глубоко антинаучна. Ее создатели не учитывали или неверно трактовали новые экономические, социальные и политические процессы, которые разворачивались в западном мире. Они идеализировали советский строй, а вопрос об источниках развития общества довели до последней степени примитивизма. ЦК ВКП(б) надеялся, что благодарные своим освободителям народы Восточной и Западной Европы будут до бесконечности симпатизировать политике СССР вне зависимости от ее содержания. Это была идеология номенклатуры, которая, ничтоже сумнящеся, только себя считала истинным выразителем долгосрочных интересов советских граждан.
В данной системе идеологии запугивание «образом врага» служило средством формирования «советского патриотизма». Официальное содержание государственного патриотизма включало в себя преданность государству и народу, добросовестный труд на благо общества. Но слова камуфлировали иное: требование беспрекословного подчинения властям, конкретному руководителю, необходимость некритического восприятия любых идей, внушаемых пропагандой. Номенклатура спекулировала на естественном патриотизме миллионов людей, отстоявших независимость Родины в жесточайшей войне. Нелояльность или даже подозрение в этом воспринимались чиновниками как враждебная деятельность, гражданин мог быть объявлен «врагом народа». Косные патриоты занимались доносительством на тех, кто не соответствовал номенклатурному пониманию идеала патриота.
Настройка пропаганды по идеологическому камертону
Новые пропагандистские установки надо было донести до советских и зарубежных реципиентов. Между тем, агитпроп и Совинформбюро (СИБ) не устраивала низкопробность материалов, используемых для внешней пропаганды, откровенная халтура и плагиат, применяемые журналистами для получения высоких заработков4. В начале лета 1947 г. начальник СИБ С.А.Лозовский отмечал низкую эффективность работы своей организации, малый процент печатаемости подготовленных им статей в СМИ капиталистических стран5. Советские статьи были острополемичны, с трудом воспринимались даже коммунистическими газетами Запада. Пределы пропаганде ставила прагматичная дипломатия. Ее представители предупреждали в ноябре 1947 г., что размещение полемических статей в информационном бюллетене советского посольства в США «Совьет лайф» может привести к дипломатическим осложнениям6. Учитывая это, Лозовский предлагал действовать менее навязчиво — «именем, фактом, тонким юмором и ученостью»7. Только таким образом можно было воздействовать на мировоззрение и привычки западного гражданина, непонятные многим неквалифицированным советским журналистам. Подобное предлагал и зав. отделом информации газеты «Москоу Ньюз» Колманов. В феврале 1948 г. он писал Жданову о плохом знании «противника», его уязвимых мест, методов пропаганды и контрпропаганды, необходимых «литературных форм, которые наиболее доходчивы и привычны среднему американцу, англичанину, французу, арабу»8. Зав. информационным отделом Академии наук Л.А.Бах считала, что «стопроцентной доходчивости» пропаганды мешали «отсутствие четкой централизации руководства и гибкой дифференциации материала» по странам и органам печати. 11 организаций, которые осуществляли эти функции, действовали разобщенно, «вплоть до конкуренции»9. Для проверки эффективности работы пропагандистского аппарата за рубежом на места направлялись комиссии. В феврале 1948 г. заместитель заведующего агитпропом Д.Т.Шепилов инструктировал группу проверки отдела пропаганды советской части союзнической миссии по Австрии. Его интересовала степень воздействия пропаганды: «объем, охват населения, эффективность, оперативность, разоблачение антисоветской клеветы... организация контрпропаганды против американской и австрийской реакционной пропаганды». Вопросы внешне- и внутрипропагандистской работы обсуждались на совещаниях Управления пропаганды: узком — 19 сентября 1947 г.; с участием авторского актива СИБ — 3 марта 1948 г.; с редакторами центральных газет — 22 марта 1948 г. На совещаниях и в процессе оперативной работы происходил поиск путей и средств улучшения пропаганды в свете новых идеологических установок в условиях «холодной войны». Отсекались негативные, с точки зрения руководства, тенденции среди пропагандистов и ряда писателей, работавших по госзаказу. Для нагнетания напряженности с целью повышения «бдительности», драматизации ситуации задействовался образ врага: производились аресты даже среди сотрудников ЦК ВКП(б).
Так, на узком совещании Управления отмечалось, что значительное внимание работников УПА обращалось и будет обращаться на печать. Несмотря на идущую с весны 1946 г. перестройку работы центральных газет, они по-прежнему стереотипны и безлики, литература и критика в значительной степени отстают от жизни. Комитет по делам искусств, считало руководство УПА, не выполнил решение ЦК об устранении «всевозможных рогаток и препятствий для работы советских драматургов». При этом подразумевались только заказные произведения, которые выполняли пропагандистские функции. Критику участников совещания вызвало засилье иностранных фильмов в период борьбы с преклонением перед всем заграничным: в Москве, говорил один из сотрудников УПА, летом 1947 г., «проходя по центру, по улице Горького, мы видим, что идут три немецких фильма и ни одного нового советского фильма». В противовес идеологии побеждает коммерция: «Все дело сводится к тому, чтобы только получить трешку за билет». Суровой критике на совещании был подвергнут бывший начальник Управления Г.Ф.Александров; «нескромность», «зазнайство» ряда молодых работников. Прозвучали призывы к бдительности в свете недавнего разоблачения «восходящей звезды» УПА Сучкова: зав. отделом пропаганды П.И.Лебедев назвал его «мерзавцем, врагом нашей Родины»11.
На совещании авторского актива Совинформбюро присутствовало около 300 человек. Зам. начальника УПА, ответственный редактор «Известий» Л.Ф.Ильичев отмечал, что актив требовал централизации пропагандистской работы на заграницу, постановки ее на научную основу, изучения методов работы противника. Один из авторов — академик В.Н.Образцов — обратил внимание на некомпетентные методы работы руководителей СИБ: «Работники Совинформбюро просят писать контрпропагандистские статьи, но не знакомят нас с теми статьями буржуазных журналистов, которые мы должны разоблачать»12.
Совещание редакторов центральных газет формально было посвящено критике и библиографии. У газет, отмечал Л.Ф.Ильичев, нет систематичности в работе, наблюдаются шараханья из стороны в сторону, «заушательской» критике подвергаются произведения, «которые, будучи проникнуты идеями патриотизма, содержат в себе отдельные недостатки». Таким образом, идеологическая целесообразность имела приоритет перед художественной выразительностью. П.Н.Поспелов предлагал использовать в качестве контрпропаганды информацию о «славных патриотических делах» советских людей. Важность работы секретарь ЦК ВКП(б) М.А.Суслов обосновал политическими аргументами — ссылкой на личное внимание И.В.Сталина к пропагандистской работе, проблемам критики и библиографии, особенно некритическому «восхвалению взглядов Веселовского» рядом библиографических изданий. Партийность в критике, отметил М.А.Суслов, состоит в беспощадном разоблачении буржуазной идеологии, аполитичности и безыдейности13.
Централизация работы органов пропаганды оправдывалась пропагандой антисоветизма и процессом координации деятельности английских и американских информационных служб, работавших против СССР и стран Восточной Европы. В октябре 1948 г. начальник Главного политического управления Вооруженных сил СССР (Главпур) И.Шикин обоснованно прогнозировал усиление западной пропаганды14.
Для успешного проникновения на информационный рынок Запада предпринимался ряд дополнительных мер. В апреле 1948 г. с разрешения зам. председателя совета министров А.Н.Косыгина и секретаря ЦК ВКП(б) М.А.Суслова был заключен договор с французской фирмой «Шан дю монд» (Песни мира), которая была связана с французской компартией15. В мае 1948 г. для обхода «закона Дайса», согласно которому неоплаченная газетой статья приравнивалась к пропагандистской, партруководство назначало в Латвии, Эстонии и Литве лиц из числа партийных руководителей и пропагандистов, от имени которых в прибалтийские газеты, распространявшиеся в США, планировалось направлять статьи16. Помимо качественного изменения содержания газет, проводилась работа по созданию новых органов. 31 июля 1947 г. Оргбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О "Литературной газете"»17, коренным образом изменившее статус скромной еженедельной писательской газеты: «Разрешить Союзу Советских писателей СССР реорганизовать "Литературную газету" в газету общественно-политическую и литературную, сохранив то же название». Далее четко определялись задачи газеты: «Пропаганда советской социалистической культуры и ее мирового значения. Разоблачение реакционной сущности современной буржуазной культуры. Утверждение идей советского патриотизма и национальной гордости советских людей. Борьба со всеми явлениями низкопоклонства перед заграницей. Освещение вопросов советской демократии и показ ее превосходства перед антинародной буржуазной демократией. Показ роста национальных культур в свободном содружестве народов СССР и ведущей роли великой русской культуры. Мобилизация общественного мнения во всем мире против поджигателей войны, против буржуазных теорий расового превосходства, против всех идеологических агентов империализма. Разоблачение буржуазной лжи и клеветы на советский народ, его социалистическое государство, его культуру. Утверждение коммунистической морали советских людей. Поддержка передового и новаторского решительно во всех областях социалистической культуры и строительства. Борьба со всеми явлениями косности, рутины, бюрократизма, мешающими развитию нового, коммунистического. Утверждение всепобеждающей силы учения Ленина-Сталина в общественном развитии человечества, в мировой науке. Разоблачение лженаучных буржуазных теорий и борьба со всеми искажениями учения Ленина-Сталина. Освещение мировой роли советской литературы как провозвестницы новой коммунистической морали человечества. Борьба за большевистскую партийность советской литературы и искусства. Укрепление связи советских писателей и всех деятелей искусств с народной жизнью, с современностью. Борьба за повышение идейного и художественного уровня советской литературы и искусства...». Для реализации столь обширных задач редакции разрешалось создать большую корреспондентскую сеть, в десять раз — до 500 тысяч экземпляров, увеличивался тираж, в два раза периодичность. Газета получала доступ ко «всем видам общей и специальной информации». Создавались четыре раздела — внутренней жизни, международной жизни, науки и техники, литературы и искусства. Венцом постановления было утверждение главным редактором В.В.Ермилова. Стиль и содержание документа, отсутствие указаний на конкретного врага говорят о том, что на составителей еще действовала инерция предыдущего периода, когда Запад считался источником опасности, но допускалась возможность сотрудничества. 27 августа оргбюро ЦК ВКП(б) под председательством Г.М.Маленкова и с участием А.А.Жданова заслушало отчет Ермилова о подготовке к изданию нового варианта газеты. Выпуск первого номера наметили на 20 сентября далеко неспроста18.
Постановление ЦК ВКП(б) «О "Литературной газете"» не отразило все задачи редакции. По воспоминаниям К.Симонова, И.В.Сталин рекомендовал ей быть «левее» правительства в критике зарубежных оппонентов, не бояться критики в свой адрес со стороны руководства страны19. Другой свидетель — Илья Эренбург — ретроспективно конкретизировал: «Задача была воспитать презрение, ВОСПИТАТЬ НЕНАВИСТЬ к нашим сегодняшним недоброжелателям и нашим ЗАВТРАШНИМ ПРОТИВНИКАМ, — воспитать эту ненависть у огромного количества людей. Какова должна быть основная мишень? Ясно, — АМЕРИКА И АМЕРИКАНСКИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ, КОТОРЫЙ АМЕРИКАНЦЫ СТАРАЮТСЯ НАВЯЗАТЬ МИРУ»20 (выделено мною. —А.Ф.).
Постановлением Политбюро от 16 октября 1947 г. было санкционировано создание еще одной, уже международной газеты Информбюро «За прочный мир, за народную демократию!» Ее задачи определялись более конкретно: разоблачение «империалистической экспансии США», правых социалистов, борьба против буржуазной идеологии, освещение опыта социалистического строительства в СССР, опыта антивоенной борьбы. Постановление определяло тираж — 110 тыс. экземпляров, который на первых порах распространялся на русском, английском, французском языках. Шеф-редактором был назначен советский представитель П.Ф.Юдин21.
Второй этап реорганизации пропагандистского аппарата, начавшийся летом 1947 г., в основном завершился в августе 1948 г. В июне 1948 г. с В.М.Молотовым было согласовано новое положение о Совинформбюро, по которому оно становилось основным органом распространения советской информации в зарубежных странах. Начальником был назначен член ЦК ВКП(б) Б.Н.Пономарев22. СИБ находился в сильной зависимости от МИДа: его корпункты на местах финансировались посольствами. УПА было реорганизовано, вместо него 10 июля 1948 г. постановлением политбюро был образован Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) (агитпроп). Заведующим отделом был утвержден Д.Т.Шепилов, а куратором — секретарь ЦК ВКП(б) М.А.Суслов. 9 августа оргбюро утвердило структуру отдела: 23 сектора, в том числе секторы центральных газет, местных газет, издательств, журналов, редакция газеты «Культура и жизнь».
Кадры, которые решают почти все
Непосредственными исполнителями заданий Кремля по ведению психологической войны стали многие известные писатели и журналисты. Президиум и секретариат Союза определяли конкретные направления деятельности «Литературной газеты». В ноябре 1947 г. в структуре иностранной комиссии ССП создали сектор «критики, информации и контрпропаганды»23. В задачи сектора входило наблюдение за освещением прессой состояния советской и зарубежных литератур, т.е. формирование литературных вкусов советских людей, а кроме того — борьба с «проявлениями низкопоклонства перед буржуазным западом в нашей литературной среде»24. Так организационно оформили то направление деятельности ССП, которое вел А.А.Фадеев: поиск внутренних врагов среди творцов «аполитичной» литературы.
Искренность и последовательность генерального секретаря ССП СССР не вызывает сомнений: активный участник гражданской войны, борец с различного рода уклонами в 20-30 годы, один из выдвиженцев И.В.Сталина, Фадеев продолжал защищать советскую власть на «литературном фронте». Главным мотивом его деятельности был вывод, сделанный еще в ходе войны: западный «декаданс» и «формализм» порождены «антихудожественной», «импотентной мыслью» и не могут некритически переноситься в СССР. В мировоззрении Фадеева причудливо сочетались коммунистический мессионизм периода гражданской войны, державный патриотизм и панславизм 40-х годов, оригинально оформленные в духе народной «карнавальной культуры»25. В доносе на Генсека ССП в декабре 1947 года поэт И.Л.Сельвинский отмечал, что «он любит говорить, что война показала, что и у русского народа тоже есть половой орган (извините, но это цитата!)»26. Сельвинского пугали политические обвинения, которые выдвигал Фадеев в адрес ряда поэтов и писателей, в условиях, когда «шовинизм снова подымает голову». Поэт связывал новую тенденцию не с деятельностью государства, а с «циничным отношением к демократии» бывшего РАППовца Фадеева.
Фадеев был жестким администратором, который без колебаний расправлялся с мнимыми врагами. Однако в 40-50-е годы в его душе уже зрел конфликт, который со временем приведет Фадеева к самоубийству. Внешне это выражалось в том, что он — талантливый литератор, не имел возможности наиболее полно выразить себя в творчестве, потому что был перегружен государственной и общественной работой. Не мог помочь своим коллегам преодолеть цензурные рогатки и остановить вал серых, антихудожественных произведений. Подвергался жесткой и во многом безосновательной критике за роман «Молодая гвардия», которую он был вынужден некритически принять — критика исходила от самого Сталина27. В сущности, Фадеев страдал от того режима, апологетом которого был.
Не имея возможности решить этот не осмысленный им в тот момент конфликт, он поступал в соответствии с сомнительной давней российской традицией, искал истину в вине. Горести Фадеева разделяли его знакомый со времен гражданской войны писатель И.Чернев, написавший политически сомнительный, с точки зрения агитпропа, роман «Семейшина», а также поэт А.Т.Твардовский, у которого все чаще, no-мнению Д.Т.Шепилова, наблюдались «идеологические срывы». Секретари ЦК партии знали о связях и поведении Фадеева28, но не трогали сталинского ставленника.
Таким же жестким критиком Запада был и главный редактор «ЛГ» В.В.Ермилов. Как и Фадеев, Ермилов был в свое время членом ассоциации пролетарских писателей (РАПП). Амбициозный чиновник, он не терпел даже намека на критику, жестко расправлялся с несогласными. Его безапелляционность была известна агитпропу, а методы фальсификации раздражали других пропагандистов. Забегая вперед стоит отметить, что в течение 1948 г. Ермилов получил два взыскания от ЦК ВКП(б) за публикацию под видом очерков «выдумок своих корреспондентов», за голословные обвинения ряда министерств, извращение содержания партийно-советских документов «для целей внутренней пропаганды». По мнению работников агитпропа, это отражалось на авторитете СССР в странах Восточной Европы29. Но Ермилов продолжал оставаться на своем посту по воле высшего политического руководства страны и даже был награжден Сталинской премией в области литературы.
Выдвижение на первый план бескомпромиссных пропагандистов типа Фадеева и Ермилова было связано с возникновением «холодной войны». Одновременно кремлевское руководство снимало с постов, понижало в должностях таких пропагандистов, как Г.Ф.Александров. Формальный повод для отстранения мог быть любой: «зазнайство», «нескромность», преклонение перед западноевропейской наукой и т.п. Однако причина была иной: происходила смена руководителей, которые в период Второй мировой войны и сразу после нее осуществляли более гибкую пропаганду в отношении ставших уже бывшими союзников — США, Великобритании.
Начальником (затем куратором) обновленного пропагандистского аппарата стал в 1947 г. секретарь ЦК ВКП(б) М.А.Суслов, который по совместительству возглавлял отдел внешней политики ЦК. В 1949—1951 гг. он одновременно будет выполнять обязанности ответственного редактора «Правды». Человек во многих отношениях невежественный, готовый без рассуждений выполнять приказы, Суслов после смерти А.А.Жданова в 1948 г. станет идеологом партии.
§ 2. Образ врага в системе советской пропаганды в сентябре 1947-августе 1949гг.
Начало тотальной психологической войны
Осенью 1947 г. произошел решительный и крутой поворот в советской пропаганде, который ознаменовал начало «холодной войны». Если еще в мае Сталин уважительно отзывался о строе, который выбрал американский народ, то уже в сентябре империализм США и Великобритании был объявлен врагом № 1.
Во второй половине 1947 г. в советских средствах массовой информации (СМИ) скачкообразно, в 2-4 раза, возросло количество материалов по таким темам, как «диктат» (или «колониальная политика») США в Европе, примирительное отношение Запада к фашистским преступникам, «неминуемый крах» капитализма, «растленность» западной культуры, «лицемерие буржуазной демократии»1. Советские газеты и журналы высмеивали политических деятелей Запада — У.Черчилля, Ш.де Голля, Л.Блюма, действия которых сравнивались с гитлеровскими. Пособниками империализма представали социал-демократы, продажные профсоюзные боссы, реакционные круги европейских стран.
Читателя, слушателя, зрителя подводили к главному тезису: вся жизнь государства и общества политического противника организована так, что он не способен реалистически мыслить, а потому его действия опасны всему миру. В противовес западным ценностям с начала 1948 г. пропагандировался коммунистический идеал.
18 сентября 1947 г. в ООН выступил зам. министра иностранных дел А.Я.Вышинский. В речи «За мир и дружбу народов, против поджигателей новой войны» он предъявил США и Великобритании небезосновательные претензии в срыве работы по запрещению атомного оружия, заявил о несовместимости планов Трумэна-Маршалла с принципами ООН. «Подготовка к новой войне, — продолжал Вышинский, — вышла уже из стадии голой пропаганды, психической обработки и игры нервов. Многочисленные факты говорят о том, что в некоторых государствах — в особенности это относится к США — военный психоз подогревается проведением в жизнь практических мероприятий военно-стратегического характера»2. Это был недвусмысленный намек на знание Кремлем планов США о нанесении ядерных ударов по территории СССР, ответ на окружение страны сетью военных баз США. В числе «поджигателей войны» были названы 10 политиков и бизнесменов, однако среди них не было крупных государственных деятелей США и Великобритании.
«Литературная газета» же, используя свой неофициальный статус, пошла еще дальше. 20 сентября в первом номере реорганизованной газеты, в памфлете Б.Л.Горбатова «Гарри Трумэн» президента сравнили с «маленьким ефрейтором из Мюнхена», а его деятельность противопоставили рузвельтовской. В то время как другие газеты 19 и 20 сентября ограничились публикацией речи Вышинского и комментариями к ней, часто из зарубежной прессы, «ЛГ» в последующих номерах под рубрикой «поджигатели войны» вывела «на чистую воду» Эйзенхауэра, Бевина, Маршалла («Шейлок с Уолл-стрита»). И.Эренбург обрушился на западную культуру, Л.Леонов начал проповедовать «патриотизм не только для себя, но и для других», подразумевая страны Восточной Европы. Ведущие советские писатели — члены президиума и секретариата ССП СССР, выступили с коллективным письмом «С кем вы, американские мастера культуры?», призвали коллег возвысить голос «против угрозы фашизма, против поджигателей войны»3.
Памфлет Горбатова привел к дипломатическому конфликту — обмену резкими по тону письмами В.М.Молотова и посла США У.Б.Смита. 1 октября 1947 г. в «Правде» министр иностранных дел СССР заявил о нежелании продолжать полемику, ибо «советское правительство не может нести ответственность за ту или иную статью». Обвинения дипломатов в адрес печати страны-противника оказались зеркально противоположными: «увеличивается поток полуправды, искажений и абсолютной неправды о моей стране» — Смит; «помещают лживые и клеветнические статьи об СССР... разжигают вражду между народами» — Молотов. С этого момента и до 1951 г. западные политики были лишены возможности свободно высказывать свое мнение в советских газетах. Такие же меры принимались и на Западе в отношении советских государственных деятелей4.
Для создания образа врага пропагандисты систематически наращивали количество негативной информации о противнике, наносили точные удары в болевые точки. Так, яблоком раздора между бывшими союзниками по-прежнему оставалась Германия. В августе 1947 г., незадолго до своего смещения, Г.Ф.Александров по указанию А.А.Жданова дал разрешение опубликовать статью В.Кудрявцева «Рурская ставка американских монополистов» — несмотря на то, что она ничего не привносила в уже высказанную официальную точку зрения. «Однако, — писал Александров, — учитывая, что предстоит ноябрьская сессия Совета Министров и что имеется потребность в статьях о Германии, указанную статью т. Кудрявцева можно разрешить к опубликованию, как одну из статей, разоблачающих экспансионизм американской политики в Европе». 4 октября новый начальник УПА Д.Т.Шепилов и редактор «Известий» Л.Ф.Ильичев поступили более гибко5: статья Кудрявцева так и не увидела свет, уступив место более свежим материалам: «Американская политика диктата» Б.Вронского; «Саморазоблачение Маршалла» того же В.Кудрявцева; редакционной статье «Англо-американский капитал и рурский уголь»; серии статей П.Никитина «Письма из Германии». Одновременно публиковались статьи типа «Победоносный путь к коммунизму» А.Леонтьева6. «Известия» внушали читателю ложные связи: одновременно с обвинениями американского государства в «фашизации», газета широко освещала «процесс гитлеровских палачей из бывшего концлагеря "Заксенхаузен"»7.
Средство политики, пропаганда углубляла противоречия между супердержавами, превратилась в одну из причин раскола коалиции и «холодной войны». В ноябре 1947 г. состоялся последний в 40-х гг. совет министров иностранных дел (СМИД), в котором принимала участие делегация СССР. Германский вопрос не был решен в духе Постдамских соглашений. Вместе с тем, увеличение в октябре-ноябре 1947 г. общего количества антиамериканских материалов сопровождалось исчезновением статей с критикой государственных деятелей Запада. Впоследствии А.А.Фадеев так интерпретировал события осени 1947 г.: «Нам было позволено ругать напропалую всех главных людей из империализма. Потом оказалось, что для дела этого делать уже нельзя»8. Неудачная попытка сменить тактику предопределялась стремлением кремлевских руководителей договориться на основе своих предложений по Германии на ноябрьском СМИД, желанием сохранить единство держав антигитлеровской коалиции. Сдержанный оптимизм в данном вопросе опирался на неверный теоретический вывод академика Е.Варги по поводу «плана Маршалла». Еще в августе 1947 г. в статье «Предстоящий экономический кризис в США и "план Маршалла"» Варга писал, что «претворение в жизнь "плана Маршалла"... ни в коем случае нельзя считать обеспеченным на том основании, что под давлением кризисных явлений американские налогоплательщики могут воспрепятствовать предоставлению Европе кредитов»9. Не желая провоцировать противную сторону критикой государственных деятелей, Кремль выжидал накануне и во время СМИД, а также во время обсуждения в конгрессе США плана Маршалла, надеясь на его отклонение. Однако развитие «холодной» и «психологической войны» разрушило надежды советских руководителей. На рубеже 1947—1948 гг. участились идеологические схватки супердержав. Так, в январе 1948 г. государственный департамент США в сотрудничестве с английским и французским МИД издал сборник документов «Нацистско-советские отношения 1939—1941», в котором советская сторона изображалась агрессором, одним из виновников развязывания Второй мировой войны. Реакция Кремля последовала незамедлительно: Совинформбюро под руководством Б.Пономарева уже в феврале подготовило и опубликовало справку «Фальсификаторы истории»10. Справка привела к более углубленной разработке образа врага. Обойдя тему секретных приложений к советско-германскому договору о ненападении, СИБ доказывал: США, Великобритания, Франция проводили политику умиротворения фашистского агрессора и срыва процесса создания системы коллективной безопасности; потворствовали развязыванию мировой войны. Это был удобный повод ударить по Г.Трумэну, еще в июне 1941 г. заявившему о задаче для США проводить предельно циничную стратегию в войне: поддерживать более слабую сторону, «и, таким образом, пусть они убивают как можно больше». Ссылаясь на обмен посланиями Сталина и Черчилля начала 1945 г., авторы справки демонстрировали постоянную верность руководства СССР союзническому долгу, молчаливо обвиняя бывших союзников в обратном. Комментарии к «Справке» были опубликованы в феврале-марте 1948 г. всеми советскими газетами11. 27 апреля Б.Пономарев уже докладывал А.А.Жданову о распространении документа в мировых СМИ: наибольшее количество во Франции, где только «Юманите» обеспечила 500 тыс. экземпляров, наименьшее — несколько десятков тысяч экземпляров брошюр, фрагменты справки в газетах — в США и Великобритании12.
Обогащение содержания образа врага
Публикация справки в «Правде» совпала, и далеко не случайно, с началом сепаратного Лондонского совещания министров иностранных дел США, Франции, Великобритании по германскому вопросу. Включение Германии в «план Маршалла», чему всеми силами противостоял СССР, подтверждение решений франкфуртского совещания января 1948 г. о придании двухзонным органам правительственного характера оценивались Кремлем как еще один шаг на пути к созданию западноевропейского союза, направленного против СССР. Пропагандисты обвиняли США в расколе мира «на два лагеря», нарушении Потсдамских соглашений13.
Своеобразной пропагандистской акцией стала публикация в феврале 1948 г. в «Комсомольской правде» «Заявления сотрудника посольства США в Москве послу У.Б.Смиту» Аннабеллы Бюкар. Перебежчица писала: «Хорошо зная, что работа посольства направлена против этого народа, я считаю несовместимым мои нынешние убеждения с дальнейшей работой в посольстве», а также сообщала о своем желании остаться в России с любимым человеком14. Тем самым был нанесен удар по престижу дипломатической службы США, а советские пропагандисты получили еще одно свидетельство очевидца для доказательства населению СССР агрессивности администрации Трумэна. Подобные публикации способствовали выработке стереотипа отношения к любому иностранцу как к врагу, шпиону, изоляции советских людей от контактов с иностранными гражданами.
Внутриполитический конфликт в Чехословакии, победа коммунистов в феврале 1948 г. усилили пропагандистскую конфронтацию супердержав, особенно в странах Восточной Европы. В советской прессе, которую читали в государствах «новой демократии», события освещались односторонне, как «провал заговора реакции в Чехословакии». Трумэн и Маршалл реагировали на победу коммунистов лоббированием в конгрессе плана Маршалла, нагнетанием напряженности в мире и американском обществе. Потребовали от конгресса средства для усиления американской военной авиации. Значительную роль в распускании слухов о «коммунистическом заговоре» — «красной сети», играл ФБР. Суть американских заявлений от 17 марта 1948 года по поводу чехословацких событий сводилась к необходимости укрепления военной мощи, «чтобы поддержать те европейские страны, которые находятся под угрозой коммунистического контроля»15.
В тот же день, 17 марта, в Брюсселе произошло оформление Западноевропейского союза (ЗЕС). В марте же Совет национальной безопасности США (СПБ) утвердил меморандум № 7 о разгроме сил мирового коммунизма. В документе отмечалось, что «при организации контрнаступления первоочередное значение придается Западной Европе»16.
Соответственно обогатилось содержание образа врага. Важным элементом пропаганды стала критика блоковой политики Запада — «брюссельского заговора против мира в Европе»17. Пропагандисты называли Англию, Францию, Бельгию, Голландию и Люксембург — государства, вошедшие в ЗЕС — «плацдармом американской экономической, идеологической, политической и военной экспансии». В статьях подчеркивались процессы американизации Европы, продажность правительств стран-членов ЗЕС18. Критика блоковой политики Запада нарастала: если в 1 полугодии 1947 г. в журнале «Крокодил» было 2 материала на эту тему, то во второй половине — не менее 7; в 1948г., соответственно, 8 и 11; в 1949 — 19 и 4119.
Другим важным элементом в формировании образа врага с начала 1948 г. становится дискредитация социал-демократов Запада. Задача пропагандистов облегчалась тем, что в правительствах Австрии, Западного Берлина, Финляндии и Франции посты министров внутренних дел занимали социалисты, а К.Эттли был премьер-министром Великобритании. В январе 1948 г. «Правда» опубликовала статью «О "демократическом социализме" Клемента Эттли», в которой его концепция была названа «фальшивой». 1 марта «Правда» обрушилась на «патриарха международного меньшевизма» — французского социалиста Леона Блюма. В целом социал-демократию называли «самыми верными слугами американского империализма». Подобные статьи имели еще один, скрытый от большинства советских людей, смысл и были направлены против негативных, с точки зрения Кремля, процессов в Восточной Европе. С началом «холодной войны» советское руководство резко изменило свою стратегию: если до 1947 г. И.В.Сталин, А.А.Жданов и Г.М.Димитров исходили из возможности национальных путей перехода к социализму в странах Восточной Европы, то с осени 1947 г. они встали на путь унификации идейных основ коммунистического движения, провозглашения советского опыта единственно верным. С весны 1948 г. работники ЦК ВКП(б) под руководством секретаря М.А.Суслова начали подготовку к устранению с политической арены лидеров-реформистов20. «Правда» обеспечивала идеологическую подготовку этой акции, связывая неугодные Кремлю идеи с лицами, объявленными врагами.
Одновременно проводилась кампания с целью духовной изоляции страны; насаждались национализм и державный патриотизм. Значительную часть этой работы выполняла «Литературная газета». Газета начала новый виток мифотворчества о Веселовском; в статьях подчеркивалась «особость» всего русского и советского21. Поводом послужила весьма диалектичная теория Веселовского о «странствующем сюжете» — повторении тех или иных сюжетов в фольклоре и литературах разных народов, проникновении старых образцов в «новое содержание жизни»22. В условиях «холодной войны» подобные теории не устраивали советских шовинистов вроде В.В.Ермилова. Для духовной изоляции страны они активно использовали образ врага. В марте 1948 г. в содержании образа врага происходят качественные изменения. Если в феврале 1948 г. «поклонники» Веселовского — сторонники «компаративного литературоведения», обвинялись только в «низкопоклонстве перед чужеземной культурой»23, то 20 марта — через два дня после создания ЗЕС — теория русского литературоведа квалифицировалась «ЛГ» уже как «одна из разновидностей буржуазного космополитизма». Веселовский и его сторонники обвинялись в игнорировании классовой борьбы народа за свободу, в «витании в мире мертвых абстракций».
В передовой статье «ЛГ» 17 апреля «Укреплять и развивать лучшие национальные традиции» впервые было дано систематическое изложение содержания термина «космополит (-изм)». Оно эволюционировало: от обозначения «низкопоклонника» перед заграничной культурой до «предатель». «Граждане мира», подчеркивала «ЛГ», отбрасывают понятие национальной самобытности и независимости; глубоко враждебны интернационализму, своей родине, ее традициям, обычаям, культуре и искусству. Это порождение подхватывают «идеологи империализма, желающие уничтожить независимость народов всего мира путем создания блоков». В статье ставилась задача вести непримиримую борьбу с проявлениями космополитизма у представителей интеллигенции, которые любят «щегольнуть западной "новинкой"», «формалистическим вывертом или сомнительной эрудицией космополита». Тот факт, что слово «новинка» было взято в кавычки, не случайность, но последовательное проведение в жизнь политики насаждения «советского патриотизма» при помощи образа врага. Превознесение всего советского сопровождалось контрпропагандистскими акциями. Так, в марте-апреле 1948 г. внимание советских пропагандистов было приковано к дискредитации фильма Альфреда Ньюмена «Железный занавес», который рассказывал о похищении советскими шпионами американских ядерных секретов.
5 апреля 1948 г. Д.Шепилов обратился к А.Жданову с предложением опубликовать в нескольких газетах письма от имени Шостаковича, Прокофьева, Мясковского и Хачатуряна с протестом против использования их музыки в антисоветском фильме. 10 апреля Шепилов изменил план, предложил для публикации уже одно, но за подписью четырех композиторов письмо, исправленное согласно указаниям секретаря ЦК ВКП(б)24. 11 апреля 1948 г. оно появилось в «Известиях». При составлении письма Д.Шепилов использовал пропагандистский прием, характерный именно для периода «холодной войны»: из частного случая делались выводы о всей американской системе: «И если этим господам предоставлена в США полная возможность, в интересах политического шантажа, пренебрегать элементарными правами композиторов, чинить произвол и насилие над их творческим достоянием, — говорилось в письме, — то это лишний раз подтверждает, что в США процветают такие порядки и нравы, при которых права личности, свобода творчества и демократические принципы могут попираться самым бесцеремонным образом».
В феврале-июне 1948 г. статьи, направленные против фильма, появились в «Культуре и жизни», «Правде», карикатура — в «Крокодиле»25. Лукавство материалов состояло в том, что, справедливо осуждая использование без разрешения музыки композиторов, пропагандисты из политических соображений дискредитировали всю американскую культуру. Статьи были рассчитаны не только на советских людей — в них реализовывались постулаты пропаганды, но и на народы стран Восточной Европы, где еще могли демонстрироваться подобные фильмы.
Появление «отщепенцев» в Восточном блоке
В июне 1948 года обстановка в Европе резко обострилась — началась блокада Западного Берлина советскими войсками. В условиях кризиса советское руководство стало нетерпимо относиться к любым фактам неподчинения союзников. Так, с точки зрения Кремля, югославское руководство допускало моменты авантюризма в проведении внешней политики, переоценивало достижения в «социалистическом строительстве» и претендовало на руководящую роль на Балканах. Особое негодование вызвало нежелание Тито предоставить СССР экономическую информацию о развитии страны. На втором совещании Информбюро 19-23 июня 1948 г. советские руководители в беседах с представителями компартий первыми затронули вопрос о возможном нахождении в югославском руководстве «агентов англо-американцев». Руководители компартий Франции, Италии и стран Восточной Европы немедленно «вспомнили» факты, компрометирующие Иосифа Броз Тито. Руководитель Югославии превратился во «врага», хотя в опубликованных документах совещания 1948 г. обвинения пока ограничивались «национализмом» югославского руководства26. Кремль выжидал, рассчитывая на адекватную реакцию югославских коммунистов; прессе было разрешено освещать югославскую проблему только в рамках постановления Информбюро27. Летом 1948 г. в адрес «националистов» направлялись критические стрелы в виде протестов югославских курсантов, выступавших против «раскольнических действий» ЦК КПЮ и утверждений белградского радио, что к ним якобы применяется насилие28. Корреспонденты советских газет, понимая, какую информацию от них ожидают, своими сообщениями из Югославии углубляли заблуждения правительства СССР. Так, журналист С.Борзенко — корреспондент «Правды», 22 июля бодро рапортовал о все большем понимании населением Югославии «двурушнической политики руководителей страны»29. Борзенко не смущало, что совсем недавно, 13 декабря 1947 г., «ЛГ» опубликовало отрывок из его романа «Утоление жажды», в котором Тито представал «настоящим человеком», вождем своего народа. Таким образом, антагонизм между супердерджавами углубил противоречия между СССР и Югославией, а значит, способствовал возникновению летом 1948 г. еще одной формы образа врага в лице югославского руководства.
Космополитизм в системе пропаганды
Выпады против югославских сепаратистов проходили на фоне кампании против западных «космополитов» — последователей «плана Маршалла», обосновывавших необходимость создания новых военно-политических блоков. Эту борьбу активно вела «Литературная газета». Летом-осенью газета опубликовала статьи «Космополитический фашист» Б.Песиса, «Немецкие космополиты на американской службе» И.Фрадкина, «Глашатаи "атомной империи"» М.Юрьева и другие. К «космополитам» были причислены и французский литератор Бернанос, который требовал от французов признать Америку «своей дорогой родиной», и «мировые федералисты» Г.Хотчинс и У.Холлидей, считавшие, что предотвратить войны на земле может только «мировое правительство»30.
В ходе кампании зловещий термин «космополит», обозначавший врага, обрел свое содержание, место и роль в системе советской идеологии и пропаганды. В статьях постоянно муссировалась мысль, что космополиты — «пятая колонна» США, антипатриоты, противники суверенитета своих стран. Формируя ненависть к любым лицам, которых советское руководство причислило к «космополитам», пропагандисты, с их точки зрения, воспитывали патриотическое сознание граждан.
Державные заботы духовных пастырей
Приспосабливая пропаганду под уровень политической и общей культуры широких масс и учитывая, что после войны резко возросла религиозность населения, советские пропагандисты использовали для формирования образа врага возможности русской православной церкви (РПЦ). Так, в феврале 1948 г. Д.Шепилов направил в «Журнал Московской патриархии» письмо схимницы Евгении из Горнего монастыря в Иерусалиме. В апреле оно было использовано журналом для ответа «американским клеветникам» — представителям Зарубежной русской православной церкви, эмиграции. Их обвинили в страхе перед властями США, в раскольнической деятельности и иезуитстве, фактически — в предательстве31. Активность церковных властей стимулировалась в том числе и вполне земными благами. С начала 1948 г. РПЦ по разработанному совместно с партийными органами УССР плану ликвидировала униатские приходы в Западной Украине и превращала их в православные32. С середины 1948 г. сотрудничество государства и церкви стало более систематическим. Для дальнейшего формирования образа врага за счет дискредитации католицизма, Ватикана, западной культуры были использованы торжества в Москве, посвященные 500-летию автокефалии (самостоятельности) РПЦ. Агитпроп и Совет по делам РПЦ заранее прорецензировали тексты выступлений церковных иерархов. В докладах профессора московской Духовной академии В.С.Вертоградова, архиепископа Казанского Гермогена, докторов-протопресвитеров Г.К.Костельника и Г.Ф.Костельника с исторических и богословских позиций резко критиковались Ватикан, католицизм, экуменистическое движение и «англиканская церковь». Они обвинялись в следовании интересам Вашингтона, искажении христианства, разжигании «двух мировых империалистических войн», излишней любви к земным благам. «И если Ватикан сейчас призывает к "крестовым походам" против СССР, то он надеется в этой агрессии осуществить многовековые мечты римских пап о подчинении своему влиянию Русской Православной Церкви», — заявил Г.К.Костельник. Совещание разработало конкретные меры, направленные на разоблачение «папства» и укрепление внутреннего единства РПЦ33. В решениях церковного совещания отразилась внутриполитическая и идеологическая линии советского государства. Соответственно перестраивалась работа «Журнала Московской патриархии». Журнал реализовывал основные постулаты советской пропаганды, приспосабливаясь к запросам верующих и исходя из своей специфики. Так, в июльском номере за 1948 г. рассказывалось о загнивании церкви на Западе и замечательной деятельности РПЦ, жизни в Советском Союзе. В сентябрьском и октябрьском были опубликованы статьи «Великое падение» и «Ватикан и его политика», обличавшие связи католических иерархов с американским истеблишментом, а также прославлявшие «Октябрь», «Труд», РПЦ34. Косвенно, через священников, агитпроп оказывал большое влияние на формирование консервативных политических установок граждан.
Обнаружение внутренних космополитов
Поиск «низкопоклонников», начатый в 1947 г., продолжился летом-осенью 1948 г. Термин «космополит» по отношению к ним еще не применялся, но круг подозреваемых стремительно расширялся. В негативном контексте «Литературная газета» упоминала фамилии советского философа Б.М.Кедрова, специалистов в области языка А.А.Реформатского и М.Н.Петерсона; вновь критиковали А.Р.Жебрака35. Практически во всех газетах постоянно появлялись заметки и статьи о национальном первенстве в разработке пенициллина, создании аэроплана, электролампы. Профессор А.Добрянский, вдохновленный «животворной силой советского патриотизма», смело утверждал, что «русская инженерно-техническая мысль всегда опережала в решающих областях мировую технику»36.
Осень-зима 1948 г. — важный этап в формировании образа врага. Это определялось прежде всего ухудшением международной обстановки. Благодаря действиям разведки, прежде всего группы Кима Филби, советские руководители знали о далеко идущих планах своих противников. Так, директивы и меморандумы Совета Национальной безопасности США 20/1 (18 августа 1948 г.), 20/4 (23 ноября 1948 г.) предусматривали разработку планов ядерных бомбардировок СССР и ведение психологической войны. Американский истеблишмент был настроен решительно. Весной 1948 года, выступая перед активом республиканской партии, Аллен Даллес заявил: «Ставя перед собой задачу одержать победу в неортодоксальной войне с Советами, я полагаю, что мы, американцы, должны пренебречь государственными границами и устанавливать контакты непосредственно с отдельными людьми или группами в зарубежных странах»37.
Зимой 1948 г. вступила в завершающую фазу подготовка к созданию Североатлантического пакта (НАТО). Рухнула надежда сделать Израиль просоветским плацдармом на Ближнем Востоке: социал-демократы Израиля, как и их единомышленники в Европе, начали ориентироваться на США, а США — на них. Возрастала напряженность в советско-югославских отношениях. Соответственно в СССР предпринимались меры по недопущению шпионажа38. Политическая конъюнктура — внутренняя и международная — диктовала потребность ужесточения идеологической борьбы против внешнего противника, а также дальнейшую изоляцию советского населения от возможных влияний с Запада. Решить эти задачи в период «холодной войны» можно было только за счет насаждения образа врага и державного варианта советского патриотизма, которые не позволяли адекватно осмыслить общественные противоречия, сводя советские недостатки к проискам враждебных государств и личностей с «вонючими тенденциями» (А.Фадеев)39. Поиском последних и занялись идеологические работники. В начале сентября 1948 г. зам. заведующего агитпропом Л.Ф.Ильичев обратил внимание на «серьезнейшие ошибки в идеологической работе»40 Всесоюзного театрального общества (ВТО), в частности, секции критиков. Его поддержал А.А.Фадеев. Пристрастность писателей понятна: в дотелевизионную эпоху именно критики формировали вкусы публики, воздействовали на репертуар театров, что сказывалось на гонорарах драматургов. Интересы узкой группы писателей, фактически монополизировавших «советскую литературу», совпали со стремлением высшего руководства СССР изолировать страну и сплотить общество в кризисной обстановке; морально стимулировать трудовую деятельность граждан за счет насаждения «патриотизма». Последнее было актуально: с начала 1949 г. в ЦК ВКП(б) приходило все больше документов, которые свидетельствовали о невыполнении планов развития страны во многих отраслях41. Творческие работники, которых ЦК ВКП(б) считал своим идеологическим активом, должны были неукоснительно выполнять заказы государства, рекламировать те произведения, которые формировали выгодную номенклатуре информационную реальность. Между тем, столкновение частных интересов двух враждующих творческих группировок в конце ноября-начале декабря 1948 г. позволило руководству страны выявить неприятную истину: в критической международной обстановке в среде творческо-идеологических работников нет единства мнений. На совещании критиков и драматургов в агитпропе ЦК ВКП(б) и всесоюзной творческой конференции, обсуждавших проблемы советской драматургии и театра, даже зав. сектором искусств агитпропа Б.С.Рюриков говорил о «засахаренных героях» советских пьес, увлечении «производственной» тематикой в противовес «частной жизни». Рюриков готовил проект очередного «разносного» постановления ЦК по вопросам драматургии и не скрывал своего отношения к творчеству драматургов. Между тем, высшее советское руководство уже сделало выбор в пользу драматургов, которые должны были показывать «новых людей, новые общественные отношения, роль большевистской партии в строительстве коммунизма»42.
Однако критики, вдохновленные поддержкой зав. сектором искусств агитпропа, на всесоюзной творческой конференции нелояльно отнеслись к заказным произведениям. А.М.Борщаговский, штатный критик журнала «Новый мир» и зав. литературной частью Центрального театра Советской Армии, в докладе «Связь советской драматургии с московскими театрами» отмечал, что последние пьесы драматургов умозрительны, в них царит дух менторства, который оставляет зрителя равнодушным, и неинтеллигентны, в смысле неумения понять и поддержать советского человека. Он критически отозвался об образе секретаря парторганизации в пьесе А.П.Штейна «Закон чести». Известный драматург Н.Ф.Погодин увидел причины отставания драматургии в «директивности». Драматург Л.А.Малюгин заявил, что зрителя раздражает «потеря чувства правды» в пьесах, тем более в условиях, когда зритель «живет пока еще трудно». Главный режиссер Центрального театра Советской Армии А.Д.Попов осуждал Комитет по делам искусств за равнодушие к театральному делу. И только режиссер Малого театра К.А.Зубов, в противовес остальным докладчикам, апологетически восславил новую советскую драматургию, заметил: «Надо во всем искать ответственность ни в ком другом, кроме как в самом себе»43.
«Литературная газета», отражая неопределенность ситуации, 4 декабря 1948 г. критически оценила выступление Зубова. Необходимо отметить, что все докладчики оставались на позициях преданности идеям социализма. Их выступления против монополизма в искусстве выражали те тенденции в их кругах, которые требовали определенной свободы, конкуренции с другими группами писателей, а также неприятие «квасного патриотизма» бездарных писателей типа А.А.Сурова, дискредитирующих, no-мнению докладчиков, псевдотворчеством советскую драматургию. Разноголосица драматургов и критиков отражала спектр взглядов на общие причины недостатков, которые существовали в советском обществе во всех сферах общественной жизни и деятельности44.
Высшее политическое руководство СССР не могло допустить подобного среди идеологического актива. Проект постановления ЦК ВКП(б) по драматургии был исправлен согласно требованиям руководства, а потом забыт. Против театральных критиков и примкнувших к ним драматургов выступили представители «партийной драматургии». Генсек ССП А.А.Фадеев, председатель комитета по делам искусств П.И.Лебедев в первой половине декабря согласовали позиции45. Главный редактор «Правды» П.Н.Поспелов квалифицировал как патриотическое только выступление К.Зубова46. Патологическую реакцию продемонстрировала сотрудница «Известий» А.Бегичева. В письме в ЦК она безапелляционно отметила: «В искусстве действуют враги»47. Враждебно настроенные к любому инакомыслию, советские руководители были склонны поддержать и развить подобные крайние точки зрения. Кроме того, выступления критиков, направленные против заказных произведений, воспринимались как антигосударственное и антипартийное действие. Так, пьеса А. Штейна «Закон чести» («Суд чести» в кинематографическом варианте) была рекомендована Политбюро к экранизации в июне 1948 года. В аннотации отмечалось: «Фильм о борьбе с проявлениями низкопоклонства перед буржуазной наукой, о воспитании чувства высокого общественного долга, преданности интересам советского государства и о национальном достоинстве советских людей». Критики из ВТО были подвергнуты морально-политическому уничтожению на XII Пленуме правления ССП49. 23 декабря 1948 г. Б.С.Рюриков и его подчиненный — инструктор В.Н.Прокофьев, были обвинены партбюро агитпропа в слабом контроле за ходом выполнения постановления ЦК ВКП(б) «О репертуаре драматических театров и мерах по их улучшению»50. В тот же день — интересное совпадение — завершилась реорганизация внешнеполитического отдела ЦК ВКП(б), приспособленного для ведения «холодной войны», а также опубликована в «Правде» статья секретаря правления ССП А.В.Софронова, в которой критики были классифицированы как «космополиты»51.
Мифологизация и унификация образа внутреннего врага
Однако в преддверии создания НАТО советские руководители не могли ограничиться идеологической проработкой узкой группы никому не известных критиков. В первой половине января 1949 г. шла подготовка к гораздо более масштабной и интенсивной кампании, с помощью которой можно было бы воздействовать на широкие слои интеллигенции, а через нее — на весь народ. В январе 1949 г. многим партработникам стало ясно, что для решения поставленной задачи — развития «советского патриотизма», кремлевское руководство выбрало не употреблявшееся в советское время средство — антисемитизм, при помощи которого должен был распространяться образ врага. Так, Д.Т.Шепилов не стеснялся бравировать антисемитизмом во внутренних документах ЦК ВКП(б). Но националистический момент всегда связывался с социально-политическим — подчеркивалась «буржуазность» «космополитов»52. Подобная тактика не позволяла напрямую обвинить в шовинизме партработников, но потрафляла самым низменным инстинктам нижестоящих работников аппарата и бытовому антисемитизму. Использование антисемитизма в пропагандистских целях было распространенным явлением в мире. Например, в США в 1948—1949 гг. антисоветская кампания включала в себя и моменты антисемитизма. На руководителей СССР влияла также политическая конъюнктура — переход Израиля на сторону США после всего того, что сделал СССР для создания еврейского государства. Для военно-политического соревнования с Западом советская номенклатура должна была мобилизовать все имеющиеся ресурсы, обеспечить морально-политическое единство тыла, под которым подразумевались и страны Восточной Европы. Решить подобные задачи можно было только за счет мифологизации образа врага: того, который мог находиться рядом с каждым конкретным советским человеком — на предприятии, в учебном заведении, среди соседей по дому. Все это делало евреев удобным объектом атаки. ЦК ВКП(б) пошел по пути бывшего царского правительства.
Формируя «образ врага» в лице «космополитов», советские пропагандисты опирались на исторически характерные для части русского и других народов СССР антисемитизм, стремление к уравнительности, авторитаризм, патернализм, ненависть к чиновникам, недоверие к Западу53. Ударным отрядом в борьбе за «патриотизм» против «космополитов» стал агитпроп и ССП СССР. Связанные с властью материальными и идеологическими интересами А.Фадеев, Вс.Вишневский сознательно и искренне боролись с «врагами». Их идеологию разделял К.Симонов54, а также молодые журналисты и драматурги типа А.Сурова, главным мотивом поведения которых были карьерные соображения.
Кампания началась 28 января 1949 г. с публикации «Правдой» статьи «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». Газета использовала весь наработанный агитпропом при помощи «ЛГ» материал и штампы. В статье констатировалось, что критики И.И.Юзовский, А.С.Гурвич, Л.А.Малюгин, А.М.Борщаговский, Г.М.Бояджиев, Е.М.Холодов, Я.Л.Варшавский проповедовали систему антипатриотических взглядов. Буржуазное эстетство и формализм, равнодушие к нуждам народа якобы привели их к стремлению «оболгать национальный советский характер». Это выражалось в критике произведений, отмеченных Сталинской премией, критике Малого театра и МХАТа за постановку «патриотических пьес», а также публицистических моментов в творчестве А.М.Горького. Ставилась задача разгромить систему космополитических взглядов и восславить советскую драматургию, которая показала «животворную силу советского патриотизма»; сделала тем самым массовым героизм в СССР; вознесла советского человека выше представителей буржуазного мира. Статьи в «Литературной газете»29 января и «Культуре и жизни» 30 января повторяли основные положения правдинской. «Советское искусство» и другие газеты ограничились перепечаткой статьи из «Правды».
Статья говорила только о крохотной группе «антипатриотов», занимавших ничтожные должности в советской бюрократической системе. Однако ЦК партии обязал редакторов газет обратить внимание на данную статью55 и использовать ее в пропаганде советского патриотизма. По мере развертывания кампании лексика газет в отношении «космополитов» менялась. Новоявленным врагам старались приписать все идеологические, политические, социальные, эстетические антиценности, которые были знакомы простым советским людям и определяли содержание образа внутреннего врага. Журналисты изощрялись в подборе ярлыков и сравнений: «антипатриотическое, космополитическое, гнилое отношение», «цедя сквозь зубы слова барского поощрения», «гнусно хихикает», «вредный, облеченный в заумную форму бред», «гнусный поклеп», «по-хулигански третировал», «бред фашистских мракобесов», «двурушники космополиты и их подголоски», «диверсант от театральной критики, литературный подонок Борщаговский», «зловоние буржуазного ура-космополитизма, эстетства и барского снобизма»56. До 2 февраля «общественность» в лице узкого круга художественной интеллигенции Москвы и Ленинграда на первых собраниях осудила «космополитов», одобрила статьи в «Правде» и «Культуре и жизни», а также предложила свои кандидатуры, в основном из числа бывших формалистов57.
Наглядным пособием для судилищ стал фильм «Суд чести» (сценарий А.П. Штейна, режиссер А.М.Роом). Подробная рецензия с актуальными выдержками из сценария была помещена в «Правде» еще 25 января 1949 г.
Проведение кампании было поручено «Литературной газете» и «Советскому искусству». Это вызвало обиду, недовольство и растерянность у редакторов других газет. Так, два месяца спустя редактор «Труда» Н.А.Куликов на совещании редакторов газет ставил перед М.А.Сусловым вопрос: «Мне припоминается, что на последнем совещании редакторов (тогда уже были опубликованы статьи в "Правде" и "Культуре и жизни") возникал такой вопрос, как быть другим газетам? Никакого ответа на это мы не получили»58. Скрывая замысел руководства ограничиться рамками нематериальной сферы и услугами только двух газет, представитель «Правды» В.М.Кожевников указал Куликову на необходимость самостоятельности в постановке «партийно-принципиальных вопросов»59. Другие редакции должны были действовать на свой страх и риск.
Цели и задачи внутренней антикосмополитической кампании не скрывались. «Литературная газета» в передовых статьях от 12 февраля, 2 и 19марта 1949 г. разъяснила, что главное — разгром «космополитизма», «обогащение патриотического сознания интеллигенции», искоренение «низкопоклонства перед буржуазным Западом».
2 марта образ врага был унифицирован. В статье члена союза писателей А.А.Елистратовой «Предатели народов» утверждалось: «В какие бы одежды он ни рядился, под каким бы псевдонимом он ни выступал — под видом ли панамериканизма, католицизма, сионизма или под любым другим наименованием, — космополитизм активно служит интересам империалистической реакции». Неопределенность, многозначность термина, так и не раскрытая до конца, позволяла легко манипулировать им, использовать как универсальное орудие пропаганды. Вместе с тем, отдельные признаки космополитизма могли играть самостоятельную роль при дискредитации граждан.
Антикосмополитическая кампания способствовала формированию в том числе образа внешнего врага. Особенностью информационного потока I полугодия 1949 г. о международной жизни было резкое увеличение количества статей об американском образе жизни; продажности и лживости западных средств массовой информации (СМИ); блоковой политике Запада; плане Маршалла. Уменьшилось количество сравнений западных явлений с фашизмом, изображение кризисных явлений в экономике60. Не потому, что советские идеологи поменяли мнение: потому, что это считалось само собой разумеющимся и должно было уступить место новой информации. На страницах газет постоянно соседствовали статьи типа «Зримые черты коммунизма» и «Американские людоеды»61.
Механизмы создания образа врага во время «охоты на ведьм»
В ходе кампании формирования образа врага, закрепления его в общественном сознании использовались такие формы воздействия, как собрания творческой интеллигенции; заседания партийных комитетов; ученых советов; периодическая печать62; фильмы, пьесы, книги и рецензии на них.
На собраниях деятели искусств и ученые единодушно одобряли опубликованные в «Правде» и «Культуре и жизни» статьи, услужливо приводили иные «факты» деятельности группы театральных критиков, подтверждающие их «вину». Список «космополитов» начал быстро расти. На партсобрании ССП СССР 9-10 февраля писатели немедленно обвинили в «космополитизме» не только театральных, но и литературных критиков, прежде всего И.Л.Альтмана, Л.М.Субоцкого, Ф.М.Левина, Б.Л.Дайреджиева, Д.С.Данина, Б.В.Яковлева (Хольцмана). Хольцман потянул за собой цепочку из «Лейтеса, Ленобля, Костелянца, Фейгельмана». Еврейские писатели осуждались за якобы распространенные среди них «националистические, сионистские настроения», за связь с арестованными ранее писателями И.М.Нусиновым, И.С.Фефером. Не случайно на собрании зашел разговор о «тайном сговоре» «космополитов». Олицетворение образа врага в лице конкретных носителей «космополитизма», его мифологизация способствовали разжиганию низменных эмоций, шовинистических настроений, преодолению критического мышления участников собраний. В угаре «патриотического возбуждения» люди становились управляемыми, чем пользовались организаторы кампании для внедрения в общественное сознание пропагандистских установок, образа врага. Так, доктор филологических наук, сотрудник института Мировой литературы Т.Л.Мотылева в своей объяснительной в ЦК ВКП(б) отмечала, что партийное собрание, на котором разбиралось ее персональное дело, проводилось в «сенсационном тоне», ей задавали порочащие вопросы и не выслушивали ответы. На ученом совете, где разбор дела продолжился, атмосфера была такова, что все проголосовали за формулировку руководства, а потом, отмечала Мотылева, в «личных беседах... выражали мне сочувствие». В содержание обвинений входило создание «антипартийной группы», делались попытки изобразить ее «еврейской националисткой». Кампания произвела «гнетущее впечатление на честных беспартийных ученых», не могла не отметить Мотылева63.
Лицемерный конформизм и психологическая забитость ученых перед властью были следствием «обогащения патриотического сознания». Агитпроп стремился к иному — к сознательному усвоению гражданами установок пропаганды, но получилось «как всегда». После четырехмесячного испытательного срока Т.Л.Мотылева по распоряжению М.А.Суслова была направлена на работу в Государственный библиотечный институт, т.е. была понижена в своем профессиональном и социальном статусе64. За редким исключением подобная участь была уготована всем так называемым космополитам. Сломанные нищетой, боязнью репрессий, возмущенные тем, что их перестали считать советскими гражданами, «космополиты» направляли покаянные письма в ЦК ВКП(б)65.
Специфика аудитории определяла способ действия пропагандистов. Если газеты писали только о выгодности действий «космополитов» внешнему врагу, то на заседании ученого совета Всесоюзной политической академии им. В.И.Ленина (ВПА) 21 марта зам. заведующего агитпропом Ф.М.Головенченко добился принятия постановления, в котором «безродные космополиты» были названы «прямой агентурой империалистической реакции, врагами советского патриотизма»66.
Широкое использование образа врага способствовало сплочению советской бюрократии, вовлечению в кампанию сомневающихся, колеблющихся. Так, А.А.Суров и редактор «Советского искусства» В.Г.Вдовиченко пытались обвинить в «космополитизме» К.М.Симонова и Б.Л.Горбатова из карьерных соображений. Ход доносам не был дан, но провокационный маневр вынудил Симонова выступить с докладом на московском собрании драматургов и критиков, твердо заверив руководство партии в своей преданности67. Материалы собраний с заметной редакцией публиковались печатью. В них устранялись те высказывания, которые могли быть истолкованы как прямой антисемитизм. Акцент делался на антипатриотизме «космополитов», их низких моральных качествах, «двурушничестве». Обвинители требовали сурового наказания для «космополитов».
Низкопоклонство перед Западом искали и в молодежной среде. В конце 40-х годов стали появляться факты нового неприятного для советских идеологов явления в среде «золотой молодежи» — сыновей и дочерей номенклатурных работников, получившего название «стиляжничество». В марте 1949 г. на страницах «Крокодила» появилась статья Д.Беляева «Стиляга». В ней так объяснялась сущность нового феномена: «Стиляга знаком с модами всех стран и времен, но не знает, как вы могли убедиться, Грибоедова... Стиляги не живут в полном и в нашем понятии этого слова, а как бы сказать, порхают по поверхности жизни». После нескольких сравнений героя статьи с животными автор определил стереотип отношения к нему: «хочется плюнуть»68. В ходе кампании содержание образа врага постоянно обогащалось. Публицисты и писатели из национальных республик — Азербайджана, Таджикистана — обнаружили, что космополитизм и национализм в их регионах проявляется в форме паниранизма, панисламизма, пантюркизма, течения «фиюзатистов»69.
В искусстве признаками «космополитизма» были признаны декаденство, формализм, «искусство для искусства». Признаками вражеской деятельности считались также упоминания критикуемого о «всечеловечности» того или иного писателя, «преклонение» перед мировой наукой, культурным объединением Западной Европы, «общемировой еврейской культурой». Аппаратные работники и деятели искусств словно забыли указание канонизированного вождя коммунистов В.И.Ленина обогащать свою память знанием всех богатств, которые выработало человечество. Кинорежиссер И.А.Пырьев, как и многие другие, считал совсем наоборот: мол, советское киноискусство не имеет зарубежных отцов и матерей и идет «особой коммунистической дорогой»70. Образ врага по-прежнему использовался для духовной изоляции СССР и навязывания работникам искусств и всему населению идеологических догм, выгодных номенклатуре.
Психологической обработке были подвергнуты и представители науки. Ю.Францев, А.Югов, академик М.В.Митин разоблачали генетику как расовую теорию современного империализма. Содержание образа врага расширялось: Митин утверждал, что вейсманисты были «космополитическим отрядом» в биологии. Честь разгрома этого «немецко-американского лжеучения» Югов приписывал «ученому сталинской эпохи» Т.Д.Лысенко. Метод разоблачителей характеризуется подменой понятий, примитивизмом и утилитаризмом; шла игра на невежестве читателей. Так, профессор Студицкий, вместо разоблачения идеологических спекулянтов на данных генетики, обрушивается на самих менделистов, обвиняя их в расизме; сам превращается в спекулянта71.
Подобными приемами воинствующие мракобесы от науки окончательно закрепили за собой первенство в научных учреждениях. В науке и обществе при помощи образа врага насаждался авторитаризм, нетерпимость к инакомыслию, антиинтеллектуализм — важнейшие характеристики бюрократии.
ЦК коммунистической партии способствовал возникновению и закреплению у граждан качеств, прямо противоположных заявленным в Программе ВКП(б). Вместо «постоянного повышения уровня культурности, организованности и самодеятельности масс» пропагандисты объективно взращивали у запуганных людей конформизм и индивидуализм — как раз то, за что критиковали представителей буржуазного общества.
Драматизируя ситуацию, «Литературная газета» все два месяца проведения кампании пыталась утвердить представление о некоем «заговоре» космополитов. С этой целью постоянно публиковались ничем не подтвержденные высказывания участников собраний о заговоре космополитов, использовалась терминология спецслужб. «Теоретиками» группы были признаны восемь человек: семь названных «Правдой» и Альтман. Их деятельность, якобы, выходила далеко за рамки Москвы. В Ленинграде их «соучастником» был объявлен кинорежиссер С.Д.Дрейден. Через «связника» Н.А.Коварского, «кинокосмополита», театральные критики, мол, осуществляли связь с главой ленинградских кинокосмополитов Л.З.Траубергом. Последнего «связали» с «буржуазным космополитом» В.А.Сутыриным, который на деле был ответственным секретарем ССП, старым коммунистом. «Оруженосцами» Трауберга были объявлены М.Ю.Блейман, Н.Д.Оттен и «другие». Метастазы заговора местные партийно-советские работники обнаружили в Харькове, Киеве, Минске. На собраниях и в отчетах муссировалась идея о «диверсионных» методах «космополитов», в том числе шантаже, угрозах, клевете, запугиваниях в адрес драматургов-патриотов72. В течение кампании «Литературная газета» поместила не менее 42 статей антикосмополитической направленности73 (для сравнения: «Правда» — 9). Они нашли отклик в читательской среде: в январе 1949 г., по свидетельству В.В.Ермилова, редакция получила 1175 писем, посвященных разоблачению «врагов», в феврале — 1469, марте — 1685, апреле — 145974. Наиболее типичным из них оказалось письмо старого большевика Маркова, опубликованное «ЛГ» 12 февраля под заголовком «Живые трупы». Рабочий благодарил партию за защиту советского, «самого передового искусства в мире» и «разоблачение вредной антипатриотической группы космополитов». Другие читатели, в духе пропаганды, отмечали отрыв «космополитов» от народа, «омерзительность писаний отщепенцев», «клеветническую деятельность бродяг-космополитов», выгодность их деятельности Западу75. Так же последовательно, хотя и в меньшем масштабе, вели кампанию газета «Советское искусство» и самый популярный журнал «Крокодил». Редакция газеты заранее подготовилась к систематической травле семи критиков. Уже 29 января газета опубликовала статью «Политическое лицо критика Юзовского», 5 февраля — в следующем номере — «Двурушник Борщаговский», 19 февраля — «Буржуазный националист Альтман», 26 февраля — «Враг советской культуры Гурвич», 5 марта — «Разоблаченный клеветник Малюгин», 12 марта — «Эстетствующий антипатриот Варшавский», 19 марта — «Политический хамелеон Холодов (Меерович)». В заголовках статей акцент делался на одном из отрицательных в советском обществе качеств, которые в совокупности приписывались каждому из критиков и «группе» в целом.
В журнале «Крокодил» за два месяца появилось не менее десятка материалов. 20 марта редакция сообщила, что и в их рядах были антипатриоты — «эстеты-остряки типа Вермонта и Кроткого (он же Герман)». «Бандиты космополитического пера, низкопоклонники перед реакционной и продажной западно-буржуазной литературой, немало вредили на фронте сатиры и юмора», сообщалось в редакционной статье «Цитируя классиков». Важной особенностью журнала было использование рисунка, карикатуры на «космополитов».
Одновременно с «разоблачением» деятельности так называемых космополитов продолжалась критика политики Запада. В I полугодии 1949 г. только «ЛГ» поместила более пятидесяти статей внешнеполитической направленности К.Симонова, К.Федина, В.Лациса и других, которые были посвящены борьбе за мир, против создания Северо-Атлантического союза76. Разоблачались американский образ жизни, неомальтузианские теории наиболее правых кругов Запада. В совокупности они создавали негативный образ США. Лично Ермилов считал наиболее удачными статьи А.Сурова «Американские гаулейтеры», посвященной разоблачению администрации по реализации «плана Маршалла», и В.Лукашевича «Кто угрожает американскому народу», в которой врагом народа назывались американские монополисты — производители оружия, не заинтересованные в мирной политике США77. Таким образом, за счет шельмования маленькой группы творческих работников, ученых в обществе поддерживалось психологическое напряжение; внедрялся в массовое сознание новый образ врага и пресекались в зачатке идеи, развитие которых могло бы со временем привести к переоценке социально-экономических и политических структур советского общества. Фокус внимания людей перемещался на деятельность различного рода «врагов». «С негодованием говорили многие драматурги об испорченных творческих биографиях, о погубленных замыслах, о ненаписанных пьесах, об энергии, бесплодно растраченной на преодоление преград», — подводила итоги «деятельности» космополитов редакция «ЛГ» в отчете о собрании драматургов и критиков Москвы. Подобные выступления оценивались как свидетельство «углубления и обогащения патриотического сознания... зрелости политических выводов, партийности мысли»78.
Представляется, идеологические кампании были нужны именно для того, чтобы законсервировать выгодные номенклатуре общественные отношения, а противоречия общества объяснить действиями «врагов».
Новые планы
В третьей декаде марта антикосмополитическая кампания пошла на спад. За время ее проведения было «разоблачено» столько «космополитов», что возникла угроза существованию одной из основополагающих идеологических догм — о морально-политическом единстве советского общества. Несмотря на все усилия руководства СССР блок НАТО был создан 2 апреля 1949 г., и продолжение кампании могло бы создать впечатление, что кремлевские руководители нервничают и боятся. Еще одну причину прекращения кампании указал позднее редактор раздела внутренней жизни «ЛГ» Н.С.Атаров: «Мы сбавили тон в силу большого противодействия ведомств»79. Советские ведомства были раздражены не только безграмотностью критики в свой адрес со стороны газеты, но и самим фактом кампании «критики и самокритики», при помощи которой политическая номенклатура стимулировала трудовую активность хозяйственной.
В результате 29 марта 1949 г. на совещании редакторов центральных газет М. А. Суслов предложил газетчикам «осмыслить» ситуацию и прекратить публиковать «крикливые» статьи. Выступивший на совещании В.В.Ермилов продемонстрировал понимание планов руководства: «Борьбу за советский патриотизм против буржуазного космополитизма газета будет вести гораздо более углубленно»80. Подразумевалось делать акцент на утверждении позитивных советских ценностей и масштабном разоблачении внешнего врага.
Партийная установка была закреплена 7 апреля «Правдой», опубликовавшей последнюю статью антикосмополитической кампании — «Космополитизм — идеологическое оружие американской реакции», написанную Ю.Павловым. О внутренних «космополитах» в статье ничего не говорилось. «Правда» начала кампанию, она же поставила в ней и точку. Первыми откликнулись на новые указания ЦК партии руководители ССП. Уже 1 апреля К.Симонов направил на имя секретаря ЦК ВКП(б) Г.М.Маленкова проект предложений «О мероприятиях по усилению антиамериканской пропаганды». В течение апреля-мая его существенно переработали и превратили в комплексный агитпроповский «План мероприятий по усилению антиамериканской пропаганды на ближайшее время»81. Одобренный секретариатом ЦК ВКП(б), он характеризовался предельной конкретикой, явной грубостью и прямолинейностью в изображении противника. План предусматривал «систематическое печатание материалов, статей, памфлетов, разоблачающих агрессивные планы американского империализма, антинародный характер общественного и государственного строя США, развенчивающих басни американской пропаганды о "процветании" Америки, показывающих глубокие противоречия экономики США, лживость буржуазной демократии, маразм буржуазной культуры и нравов современной Америки». Документ четко расписывал деятельность средств массовой информации, в том числе и «ЛГ», институтов философии, экономики АН СССР, ССП, издательств. План не предусматривал изображение каких-либо позитивных моментов жизни государства-противника. В результате даже верная, но односторонняя информация об американских противоречиях неминуемо должна была уродовать восприятие мира и мышление советских людей. Общие положения конкретизировались тематическими тезисами, на десятилетия ставшими основой советской пропаганды: «Капиталистические монополии США — вдохновители политики агрессии... США — главный оплот международной реакции... Североатлантический пакт — орудие агрессии англо-американского империализма... Американские империалисты — душители свободы и независимости народов... Монополии вскармливают фашизм на американской почве.. Демократия в США — лицемерное прикрытие всевластия капитала... Прогрессивные силы США в борьбе за мир и сотрудничество народов... США — страна национальной и расовой дискриминации. Миф о всеобщем равенстве и равных возможностях для всех в США... Под страхом нового экономического кризиса... Вырождение культуры в США. Космополитизм на службе американской реакции... Наука на службе американских монополий. Проповедь аморализма и звериной психологии в США. Продажная американская печать... Преступность в США».
Казалось, ничего нового по сравнению с тем, что пропагандировала печать в предыдущие два года, план не нес. Кроме одного: под руководством агитпропа на отпор врагу была мобилизована вся пропагандистская машина, работа стала более систематической, целенаправленной, комплексной. Вместе с тем, тот факт, что секретариат ЦК ВКП(б) утвердил план в рабочем порядке, без протоколирования, говорит об известной осторожности Кремля: информационная политика могла быть скорректирована или изменена в случае более благоприятной международной обстановки.
В течение второй половины года и в дальнейшем увидели свет художественные, историко-популярные и философские книги и брошюры, в которых формировался образ американского врага82. Наиболее оперативно сработала печать. Так, уже в мае 1949 г. журнал «Огонек» поместил фоторепродукции картин и скульптур западных модернистов, в том числе Сальвадора Дали. В комментарии президента Академии художеств А.М.Герасимова содержится квинтессенция советского понимания образа врага. В полотнах ведущих буржуазных живописцев, считал академик, отражаются «ИДЕИ ВОИНСТВУЮЩЕГО ИМПЕРИАЛИЗМА С ЕГО РАСОВОЙ НЕНАВИСТЬЮ, ЖАЖДОЙ МИРОВОГО ГОСПОДСТВА, КОСМОПОЛИТИЗМОМ, ЗООЛОГИЧЕСКИМ ЧЕЛОВЕКОНЕНАВИСТНИЧЕСТВОМ, ОТРИЦАНИЕМ КУЛЬТУРЫ, НАУКИ И ПОДЛИННОГО РЕАЛИСТИЧЕСКОГО ИСКУССТВА»83 (выделено мною. -А.Ф.).
Комментарий Герасимова иллюстрирует еще один метод советских пропагандистов. Психологические установки по всем признакам образа врага формировались с расчетом, что каждая из них воспроизведет в сознании граждан весь стереотип.
Во второй половине 1949 г. агитпроп и пресса в 1,5-4 раза увеличили количество критических материалов по американскому образу жизни и культуре. В исполнении плана антиамериканской пропаганды лидировали «ЛГ», «Крокодил»; быстрые темпы возрастания количества подобных материалов отмечены в «Огоньке»84.
Третий враг, тройной удар
В I квартале 1949 г. советские пропагандисты оперировали двумя основными формами образа врага: первый — американский империализм и его сателлиты; второй — внутренний враг — «космополит». Между тем, по мере нарастания противоречий с югославским руководством, в ЦК ВКП(б) накапливались материалы об антисоветской деятельности Тито и его единомышленников. Информаторами выступали в том числе и перебежчики, которые охотно подтверждали мнение советского руководства о правительстве Югославии. Так, Михайло Панайотович и Томин Урош 15 апреля составили подробный отчет о положении в Югославии, прежде всего в университетской среде, знакомой им по учебе в загребском университете. Перебежчики констатировали перерождение «клики Тито»: отметили роскошную жизнь чиновников, бедность и террор в деревне, нищету рабочих, подчинение страны англо-американцами. «Времена оккупации кажутся прекрасными по сравнению с нынешним положением», — резюмировали авторы. Они дали списки известных им «титовцев» и его противников85.
После идеологической обработки многие студенты и курсанты, обучавшиеся в СССР, пожелали выйти из рядов КПЮ, вступить в ВКП(б) и получить советское гражданство86. Основную тяжесть идеологической войны против югославского руководства взяла на себя «Правда». Уже только заголовки статей показывают содержание и цели кампании: «Клика Тито — злейший враг социализма»; «Путь измены и предательства югославских троцкистов»; «Югославские троцкисты — штурмовой отряд империализма»; «Клика Тито наносит удар в спину народно-демократической Греции»; «Режим Тито превратился в фашистский режим»; «Клика Тито превратила КПЮ в полицейский аппарат» и тому подобное. К написанию статей были привлечены югославы-эмигранты, руководители зарубежных компартий87. К августу 1949 года образ югославского врага был закреплен в общественном сознании. Антиюгославская кампания летом-осенью 1949 г. органично сочеталась с очередной антикосмополитической, но направленной против внешнего врага. По традиции ее вела «Литературная газета», которая реализовывала один из тезисов плана по усилению антиамериканской пропаганды: «Космополитизм на службе американской реакции». На этот раз поводом послужила ратификация США и другими странами договора о создании Северо-Атлантического пакта.
В августовских и сентябрьских статьях Д.Жантиевой «Космополиты — враги своего народа», Б.Песиса «Космополиты — слуги реакции», Б.Быховского «Маклер космополитизма» и других критиковалась западная печать, выступавшая, с точки зрения авторов, с космополитическими идеями глубокой интеграции Европы и США, военного объединения стран Запада. «Глашатаи космополитической «атлантической культуры» (псевдоним Северо-Атлантического блока), — писал Б.Песис, — охотно маскируются жаргоном «свободы искусства». Среди «глашатаев» были названы «мэтр космополитического декаданса Элиот», Соммерсетт Моэм, А.Жид, Симона де Бовуар, Ж.-П.Сартр. Часть авторов, например, Сартр, дискредитировались безосновательно, по привычке. Однако среди критикуемых были и представители правых сил США и европейских стран, которые в очередной раз дали пищу пропагандистской машине СССР. Так, Б.Быховский назвал «маклером космополитизма» Эмери Ривса за его книгу «Анатомия мира». Ривс являлся сторонником неограниченного развития «индустриальной экономики» США за счет экономической экспансии и атомного шантажа. «Впервые в истории одно государство может покорить мир и владеть им», — цитировал Быховский главную мысль автора. И констатировал: «космополитизм... ясно выступает как позолота колонизации», является средством ведения «холодной войны» с целью завоевания мирового господства88.
Начало антиюгославской кампании сопровождалось практически полным исчезновением со страниц газет и журналов на период до начала 1953 г. образа внутреннего врага — «космополита», «сиониста». Вместе с тем, режим нуждался в поддержании напряженности в обществе. Разоблачительные статьи против западных космополитов и югославского руководства выполняли и внутриполитическую функцию: напоминали о необходимости бдительности после недавней «охоты на ведьм» в СССР.
Забуревший мавр сделал свое дело
Напряженная и ответственная работа по дискредитации внешнеполитических и надуманных внутренних врагов не проходила бесследно для советских журналистов: в конкурентной борьбе между собой они использовали образ врага. Так, в редакции «ЛГ» возник конфликт интересов между главным редактором В.Ермиловым и редактором раздела международной жизни О.Кургановым (Эстеркиным), недовольным тем, что начальник снимает с себя ответственность за публикуемые материалы, не подписывает номера газеты почти в течение полутора лет. Ермилов немедленно обвинил Курганова в общении с высланной еще в феврале «шпионкой» А.Л.Строит и добился его снятия с поста решением секретариата ЦК ВКП(б)89. В свою очередь, деятельность самой «Литературной газеты» вызывала все больше нареканий у А.А.Фадеева и агитпропа ЦК ВКП(б). Руководство газеты, считал Фадеев, «получив много, получив такое помещение, штаты, успех на первых порах — забурело, зазналось немного, в рутину немного стало впадать»90. В справке агитпропа «О положении дел в "Литературной газете"» констатировалось, что «ошибки, крикливый тон, несамокритичность "Литературной газеты" снижают ее авторитет, вызывают у читателя недоверие к газете»91. Редакция и главный редактор обвинялись в искажении идей Ленина, в отсутствии коллегиальности, в оскорблении критиков, которых якобы только «ЛГ» называла прямыми агентами врага, шараханьях из крайности в крайность. В результате 17 августа 1949 г. «Правда» опубликовала статью «Выше уровень литературной критики», в которой говорилось о недостатках редакционной и литературно-критической работы «ЛГ». Прямо о политических ошибках «ЛГ» было сказано очень скупо: редакция, мол, отнеслась к борьбе с «космополитами» как к очередной кампании, приписала себе в этой борьбе несуществующие заслуги. ЦК ВКП(б) поставил на место редколлегию, обнаглевшего от безнаказанности главного редактора, открестился от собственных перехлестов, приписав их газете, одобрив только ее борьбу с «космополитизмом». Вопрос о смещении Ермилова стал делом времени. В январе 1950 года главным редактором газеты будет назначен К.М.Симонов.
Некоторые выводы
Таким образом, в августу 1949 г. произошло окончательное становление советского варианта образа врага. Инструмент политики, идеологическое выражение общественного антагонизма на всех уровнях — между государствами, социальными группами внутри государств, между личностями, образ врага приобрел три основные формы, точно соответствующие направлениям политики советского руководства. Американский империализм олицетворял ужасы капитализма. Югославские сепаратисты — «клика Тито» — преподносились пропагандистами как предатели дела социализма в Восточной Европе. Внутренним врагом стал «отщепенец-космополит». Пропагандисты противопоставляли им идеализированный СССР, преданные делу социализма силы в Восточной Европе, советского гражданина-патриота. Образ врага формировался при помощи приписывания противнику всех антиценностей, известных в советском обществе, одностороннего преподнесения реципиентам специфических особенностей общества противника, откровенного шельмования личностей и сути явлений. Это мощное средство давления на эмоции, чувства и интеллект, при помощи которого номенклатура дезориентировала советских людей с целью формирования «советского патриотизма», активизации трудовой деятельности кадров, мобилизации всего общества для выживания в холодной войне. В итоге — для сохранения существующих общественных отношений, власти номенклатуры.
В процессе формирования и содержании каждой из форм образа врага имелась специфика. Так, милитаризм, экспансионизм, человеконенавистничество американских руководителей изображались следствием неразумности и отсталости всего общественного устройства страны. Югославские руководители преподносились как пособники США, которые довели свой народ до бедственного положения. Образ внутреннего врага был унифицирован в термине «космополит»: в его содержание вошли разрозненные ранее признаки вредной и враждебной советскому строю деятельности. В целом его содержание было неопределенным, что делало термин удобным орудием манипулирования общественным сознанием. Космополитизм изображался как явление не характерное для советского общества, источником которого может быть только заграничное влияние, пережитки царского прошлого и капитализма в сознании отдельных людей. Мифологизация образа врага происходила за счет выдачи многочисленных мнений за факты, развития антисемитизма среди населения. Государство реанимировало общественные пережитки во имя политической целесообразности. Для этого потребовался длительный период организационной и идеологической подготовки, а затем и психологический штурм в I квартале 1949 г. С мая 1949 г. «космополит» как внутренний враг исчезает со страниц советской печати: продолжение кампании могло разрушить миф о морально-политическом единстве советского общества.
Космополитами — «пятой колонной» США — называли также политиков и деятелей искусств Западной Европы, которые выступали за военную, политическую и экономическую интеграцию с США.
Дальнейшая эскалация «холодной войны» должна была сказаться и на содержании образа врага, прежде всего внешнего.
§ 3. Психологическая война в сентябре 1949 — июле 1951 гг.
Новые реалии и иллюзии
Возникновение Северо-Атлантического пакта (НАТО) закономерно вело к обострению международной обстановки. В октябре 1949 г. произошли еще три события, которые серьезно повлияли на содержание пропагандистской деятельности: в Европе конституировались два немецких государства — ФРГ и ГДР; в Китае победила революция.
Часть американского истеблишмента весьма болезненно восприняла неподконтрольные ей события в Китае — как практическое осуществление всемирного коммунистического «заговора», и потребовала начать интервенцию. Гнев изоляционистов обрушился на администрацию Трумэна, которая, по их мнению, «отдала» Китай коммунистам1.
В Советском Союзе победа китайских коммунистов была воспринята с энтузиазмом. Осенью 1949 г. газеты и журналы были заполнены материалами об экономическом, культурном и политическом развитии Китая. В них все время подчеркивалось, что Народно-освободительная армия победила не только Чан Кайши, но и стоявших за его спиной американцев. Статья академика М.Митина в «Литературной газете» 5 ноября 1949 г. подчеркивала важнейший вывод советских руководителей: началась «эра крушения капитализма». Признаками нового этапа, по мнению Митина, были: «победа китайской революции», народные движения против колониализма в Малайзии, Бирме, Вьетнаме, а также «отпадение от капитализма стран Центральной и Юго-Восточной Европы».
Образ врага бродит по Восточной Европе
«Отпадение» восточноевропейских стран от мира капитализма после создания НАТО было закономерным процессом: результатом внутриполитического развития — часть восточноевропейских руководителей и народа опасались за свою безопасность перед лицом НАТО и планов втягивания в западные союзы Германии; а также результатом советского вмешательства. Осенью 1949 г. агитпроп и пресса сфокусировали внимание советского общества на политических процессах против восточноевропейских «космополитов». Газеты сообщали, что «венгерский государственный преступник Райк» сознался, что «они были инструментом в руках Тито и его американских хозяев». То же сообщалось и по «делу Костова» в Болгарии2.
Используя мощь МГБ, спецслужб стран Восточной Европы, печати3, советские пропагандисты перемешивали показания подсудимых на сфальсифицированных процессах с верной информацией — «американское правительство тратит огромные средства для организации шпионажа во всех странах мира»4, и при помощи этой информационной реальности формировали у советских людей представление об объединении всех внешних вражеских сил против СССР, мира демократии и социализма; о вездесущности «руки Вашингтона». Лидером борьбы с восточноевропейским «космополитизмом» стала «Правда». На фоне ожесточенной критики блоковой политики западных держав, диктата США в отношении союзников, дискредитации «плана Маршалла» и западного образа жизни во второй половине 1949 — первой половине 1950 гг. выделялись ее материалы о борьбе с американскими, английскими, югославскими шпионами, «шпионами в сутане», местными предателями. Читателю преподносились обвинительные акты, отчеты о заседаниях судов, небольшие заметки. В этот период газета опубликовала не менее 10 материалов по Албании, 12 — по делу Костова в Болгарии, 19 — по Венгрии (из них 15 по делу Л.Райка), 3 по Румынии, 14 по Чехословакии5. Психологическая война сопровождалась дипломатическими акциями. 28 сентября 1949 г. СССР прекратил в одностороннем порядке действие договора о дружбе, взаимопомощи и сотрудничестве с Югославией, а 25 октября выслал посла. Вскоре подобные акции провели и восточноевропейские союзники.
ЦК ВКП(б) скоординировал действия пропагандистов и конттразведчиков. Так, 9 декабря 1949 г. из ВОКС на имя В.Г.Григорьяна поступила справка «Англо-американская пропаганда и меры борьбы с нею в Чехословакии». «Американцы пытаются убедить чехов и словаков в том, — отмечалось в ней, — что Чехословакия, якобы, "исторически" должна быть страной "западной ориентации", которой будто бы не по пути с Советским Союзом». Американские и английские пропагандисты умело использовали социологическую пропаганду6. На фоне экономических затруднений в стране действия политических противников представляли опасность. Советники МГБ в Чехословакии подливали масла в огонь — сообщали о происках англо-американской и титовской агентуры7. В результате были предприняты контрпропагандистские и политические меры: усиливалось движение сторонников мира, активизировалась деятельность чехословацкого общества дружбы с СССР, а также началась подготовка к политическому процессу над рядом руководителей Компартии Чехословакии. Аресты начались на рубеже 1950-1951 гг.8, сразу после Брюссельской сессии НАТО, и положили начало знаменитому делу Р.Сланского.
Борьба за мир на фронте психологической войны
Создавая образ американского врага, советские руководители использовали различные способы воздействия на мировое общественное мнение. Важным элементом в советской внешней политике стало движение борцов за мир, первый Всемирный конгресс которого прошел в апреле 1949 г.
Опыт был удачным. Советские люди, пережившие Вторую мировую войну, живо откликнулись на работу конгресса. Некоторые письма, пришедшие в «Правду» и направленные 25 июня 1949 года в агитпроп, нельзя читать без сожаления и сострадания. «Передо мной портрет погибшего сына..., — писала А.Соломатина из Московской области, — Жадным слугам империализма, ненавистным звериным мордам вынести слова проклятия, заклеймить их агрессивные планы позором... Вы, стяжатели долларов, вам война лишь нажива. Ваши дети не дрались на полях сражений.. .Вы потеряли совесть, вам чужда жалость, лишь себя и отродье свое бережете. Но настала пора. Сила грозная крепнет, растет, поднимается. Не спасут вас пакты.. .»9. В письме выражены чувства, которые были присуши миллионам советских граждан: боль утрат, страх перед новой войной, нежелание считаться с вкладом бывших союзников в разгром фашизма. Низкий культурный уровень и иллюзии, доверие к газетным штампам, чувственное, а не рациональное восприятие мира делало людей, подобных Соломатиной, легкой добычей агитпропа в вопросе внедрения образа врага в общественное сознание.
Новая стратегия психологической войны была закреплена на третьем совещании Информбюро 16-19 ноября 1949 года. Важнейшей задачей союзников в международной политике была признана «борьба за мир», «развертывание движения сторонников мира»10. Кроме того, Информбюро осудило «клику Тито-Ранковича», которая, якобы, стала бандой «убийц и шпионов», перешла от национализма к «фашизму и прямому предательству национальных интересов югославского народа». Совещание подчеркнуло важность сталинской теории обострения классовой борьбы в переходный период от капитализма к социализму для анализа текущего момента.
К установленному 2 октября 1949 года «Международному дню борьбы за мир» центральные газеты опубликовали около 40 статей, наполненных жесткой критикой США и их союзников11. А в марте 1950 года Верховный совет СССР принял Закон о мире, согласно которому в Советском Союзе запрещалась пропаганда войны.
Работа прессы по созданию образа врага вновь была скоординирована с акциями МИДа и общественных движений. В октябре-ноябре 1950 г. в период подготовки и проведения Второй Всесоюзной конференции советских сторонников мира и II Всемирного конгресса сторонников мира советской прессой было опубликовано более 180 статей известных общественных деятелей Запада и Востока, в каждой из которых содержались установки советской пропаганды, в совокупности подтверждающие стереотип образа внешнего врага, а также идеализирующие СССР и страны народной демократии12. Подобного ажиотажа не было во время первого Всемирного конгресса.
С целью привлечь внимание к конгрессу советские лидеры драматизировали ситуацию: опубликовали «секретное циркулярное письмо Эттли», которое, как считали пропагандисты, показывает «страх английского правительства перед движением сторонников мира»13. Эттли верно понял цели организаторов съезда: прежде всего «посеять известные опасения среди общественности в Соединенных Штатах и вызвать сомнения у английского правительства в отношении того, имело ли подписание Северо-Атлантического пакта первостепенное значение», а также вербовка новых сторонников движения в Великобритании, где организаторы съезда были намерены провести конгресс. В результате противодействия английского правительства место съезда было перенесено. Премьер-министр Великобритании обращал внимание и на время проведения — оно совпадало с сессией Генеральной Ассамблеи ООН. А.Я.Вышинский, речь которого перепечатали все газеты, предложил ставшие традиционными меры: прекращение пропаганды войны, запрещение атомного оружия, сокращение вооруженных сил супердержав, заключение Пакта мира14.
Борьба за мир объединила многих искренних противников милитаризма, демократов, сторонников антиколониального движения. Их деятельность отчасти способствовала становлению современного многополярного мира. Однако в условиях биполярного мира она закономерно приводила к парадоксальному результату: углублению конфронтации супердержав и их блоков. Со всеми вытекающими последствиями: ростом милитаризма, ограничением демократии на Западе и искоренением даже мысли о ней на Востоке, колониальными войнами, в которые вмешивались супердержавы.
Германский неофашизм — новая форма образа врага
С советской стороны продолжались обвинения США в нежелании денацифицировать и демилитаризовать Германию. Они резко усилились после возникновения в мае 1950 г. «плана Шумана» и, в октябре, «плана Плевена», которые предусматривали все большую экономическую и военную интеграцию Германии со странами Запада. Если раньше советские пропагандисты изображали западногерманских политиков жалкими марионетками в руках правительства США, то с мая 1950 г. критика германского милитаризма приобретает все более самостоятельное значение. Возникает еще одна форма образа врага — германский милитаризм, неофашизм. В идеологическом и пропагандистском отношении это была очень удобная мишень — воспоминания о борьбе с немецким фашизмом были очень свежи в памяти миллионов людей. После создания в 1950 г. так называемого «ведомства Бланка» — государственной организации, которая занималась оборонными вопросами ФРГ, его глава — социал-демократ, бывший профлидер, стал наряду с канцлером К.Аденауэром олицетворением образа немецкого неофашиста.
Советские опасения не могли не усиливаться после вызывающих публикаций в мае 1950 г. еженедельника «Ю.С. энд уорлд рипорт», в которых сообщалось о новых видах секретного американского оружия: атомных бомбах; подводных атомных лодках; боевых отравляющих веществах; ракетах, управляемых радарами и т.п. Руководитель Внешнеполитической комиссии ЦК ВКП(б) В.Г.Григорьян докладывал о подобной информации, распространяемой в Европе Франс-пресс, секретарям ЦК15.
Критикуя западных лидеров и их милитаристские планы, советские пропагандисты решали несколько задач: дискредитировали профсоюзы Запада, социал-демократию, показывали рост милитаристской мощи Германии для воздействия на народы и правительства стран Восточной Европы и народ СССР. Страх перед Западом должен был способствовать усилению экономической и политической интеграции восточноевропейских государств и СССР в рамках созданного в январе 1949 года Совета экономической взаимопомощи (СЭВ). Еще одна мощная кампания по дискредитации внешнеполитического врага началась во время Брюссельской сессии НАТО в декабре 1950 года. Сессия приняла решение создать ядро вооруженных сил ФРГ и включить страну в совместную с блоком оборону. «Расчет правителей США прост, — комментировал в "Правде" решения сессии П.Наумов, — возродить в Западной Германии бывшую нацистскую военную машину, пустить в ход сохранившуюся рурскую военную промышленность, поставить у власти неонацистскую военно-католическую клику и сделать ее американским жандармом в Западной Европе». В одном предложении журналист воспроизвел все архетипы, насаждавшиеся советской пропагандой. То же отразилось в статьях других газет: «В поисках наемников»; «От фактов никуда не уйдешь»; «Армия американского разбойничьего империализма»; «Брюссельский диктат»16.
Корейская война и эскалация образа врага
Но наибольшие возможности для закрепления и развития в общественном мнении образа американского врага советские пропагандисты получили после начала корейской войны. Обе корейские стороны давно готовились к гражданской войне: вопрос был только в том, кто первый начнет. Первыми открыли боевые действия северокорейские войска: 25 июня 1950 г. они перешли 38 параллель.
Советские пропагандисты представили дело с точностью до наоборот: мол, южнокорейские войска напали на мирную Северную Корею. Односторонность и предвзятость, определяемые только своими интересами, проявляли все пропагандисты — и советские, и американские. Образ американского врага эволюционировал: от опасного милитариста к нелюдю, который был воспитан всей системой капитализма и наконец-то получил возможность проявить свою сущность. Пропагандисты использовали грубые приемы, характерные для периода Отечественной войны, в сочетании с новыми символами. 23 сентября «Литературная газета» поместила фото командующего американскими войсками в Корее Д.Макартура, рассматривающего трупы корейских солдат. Фраза Макартура «это радует мои старые глаза» как нельзя кстати подходила для олицетворения империализма. А.Чаковский не преминул назвать его «генерал-садистом» и «гангстером».
Никаких объяснений относительно того, почему представитель СССР в Совете Безопасности ООН не наложил вето на решение об использовании международных вооруженных сил в борьбе против агрессора, в советской печати не было; пропаганда прикрывала явный дипломатический просчет. Вместо рациональных объяснений пропагандисты обрушили на читателей статьи, в которых преобладали эмоции и грубость по отношению к противнику. Так, уже 8 июля К.Симонов опубликовал в «ЛГ» статью «Кровавые дураки». В ней впервые дискредитировались конкретные представители западных держав в ООН, которые, по мнению Симонова, приняли «истерическое и кровавое решение о военном нападении на корейский народ». Т.Шоун, представитель Великобритании, был представлен «немолодым дураком старой английской дипломатической школы»; представитель США Д.Остин объявлен «дураком напыщенным и велеречивым»; а Ж.Шовель, француз, — «дурак в ранге посла» — уличался в стремлении отказаться от понятия «суверенитет». Указание на один из главных признаков «космополитизма» — отказ от суверенитета, должно было, с точки зрения пропагандистов, определить отношение читателя к противнику. Драматизируя ситуацию и, вероятно, прощупывая намерения американской стороны, «Литературная газета» 1 августа извещала читателя о намерении «врагов мира» использовать в Корее ядерную бомбу — вопрос, который действительно поставил перед президентом США Макартур, но пять месяцев спустя. Тему «кровавых дураков» развивал также журнал «Крокодил». Редакция ввела рубрику «Зарисовки на бегу», посвященную отступлению южнокорейской армии, и обрушилась на Д.Ф.Даллеса. А.Васильев в статье «Главный адвокат Уолл-стрита» использовал откровенно мещанские способы дискредитации: «Он очень богобоязлив, этот старый ханжа с лицом скопца. От деда, прожженного политикана, Джон унаследовал дар интригана, от отца-богослова -лицемерие иезуита»17.
Дискредитация Ватикана
Во второй половине 1949 г. на порядок выросло количество материалов о враждебной деятельности Ватикана, который, по мнению пропагандистов, поставил «свои скудные идеологические резервы» на помощь Вашингтону. Поводом послужила одиозная акция Пия XII, отлучившего от церкви коммунистов, всех их сторонников. Наибольший вклад в разоблачение Ватикана вносили два журнала: «Крокодил» и «Журнал Московской патриархии». «Крокодил» изображал Папу римского вдохновителем террора, заговоров, шпионажа, ретивым поборником американских интересов18. Журнал РПЦ показывал США, капитализм как «отрицание христианства», а католицизм — как идеологического защитника этих порядков. При этом использовались ложные аналогии между общинной собственностью первохристиан и государственной в СССР, противостоящих, якобы, частной на Западе19.
Формируя негативный образ католической церкви как одного из элементов западного общества, редакция журнала «Крокодил» опиралась на устойчивые представления русских православных христиан о церковнослужителях, о святой жизни, на их негативное отношение к товарно-денежным отношениям. Русскому человеку — вне зависимости от отношения к религии — были понятны и иконописный лик святого Сергия Радонежского, и упившийся до положения риз — такой родной и близкий — сельский батюшка, которого во время пасхальной службы поддерживают два ангелоподобных инока. Понятно, что образ жизни американских католических монахинь, о котором писал журнал, мог вызвать у православных только осуждение, а у атеистов — издевательскую усмешку. Грамотно подобранная лексика усиливала пропагандистский эффект от фотоматериалов. «На снимке, взятом из американских газет, — отмечалось в "Крокодиле", — изображена обычная сцена из жизни крупнейшего католического монастыря в Чикаго. На монастырском кегельбане сестры-послушницы режутся в кегли. Чемпионка-монахиня Мирман Джозеп (в центре) ужеобеспечила себе царство небесное и приличный гонорар на земле меткостью и силой удара. Теперь монахини-тяжеловесы нашли еще один путь спасения: они занимаются боксом и французской борьбой»20 (Выделено мною. -А.Ф.).
В материале о «монашках-тяжеловесах» много иронии. Другие материалы были полны сарказма и могли восприниматься как приговор всему западному обществу. В том же номере «Крокодила» сообщалось о приглашении, разосланном в одном из городов штата Кентукки местной церковью: «Евангелист Персент, бывший боксер, бывший бандит, самогонщик и вымогатель — современное божье чудо. Каждый должен послушать этого исключительного евангелиста».
Некоторые выводы
В первой половине 1951 г. информационная политика советского правительства не изменилась. Газеты и журналы дружно разоблачали американский империализм, его сателлитов в Европе и Азии, организаторов «корейской авантюры», журнал «Америка», ООН, превратившуюся в «организацию для американцев». Продолжалось освещение процессов над реальными и мнимыми шпионами в Чехословакии, Китае. Изображался «маразм американской культуры», социал-демократы по-прежнему выступали в качестве «агентов американского империализма». Прославлялся патриотизм советских людей, дружно подписывающихся на очередной государственный заем; сообщалось о новом снижении цен21.
Усиление конфронтации супердердержав закономерно вело к эскалации образа врага на всех направлениях психологической войны. С его помощью руководство СССР изолировало свое геополитическое пространство — Восточную Европу. Не допускало влияние Запада на своих граждан. Пыталось воздействовать в своих интересах на граждан государств Западной Европы. Недостаточная квалификация советских журналистов потребовала привлечения к пропагандистской работе зарубежных журналистов-коммунистов. В августе 1950 г. по направлению Национального комитета компартии США в Советский Союз на 2 года прибыл Д.Кларк, корреспондент «Дейли Уоркер»22; из Франции — Ж.Катала. Вскоре их статьи появились в советской печати.
Новые экономические и политические процессы на Западе воспринимались прежде всего сквозь призму образа врага, потребовали от пропагандистов создания его новой формы — германского неофашизма, подключения к дискредитации политических противников движения борцов за мир. Апофеозом грубой пропаганды стала дискредитация США в период корейской войны. Развитие национально — освободительного движения, победа китайской революции, казалось бы, подтвердили иллюзорную идею советских идеологов о скорой гибели капитализма, активизировали деятельность пропагандистов. Однако они не учли, что демократизация международных отношений в исторической перспективе ударит в том числе и по существующей системе власти в СССР.
§ 4. Искусство и публицистика на службе пропаганды
Долговременная пропаганда: романсы и финансы
Внедрение образа врага в общественное сознание осуществлялось в том числе при помощи искусства. Литература, кино, спектакли были средством долговременной — на десятилетия рассчитанной, пропаганды1.
Работники культуры оказались в непростых условиях: с 1948 г. государство прекратило дотации учреждениям культуры. Скудные средства, выделяемые по остаточному принципу, стали использоваться более целенаправленно: исключительно на оплату заказных идеологизированных произведений. Через крупные театры с писателями заключались договоры на предмет «создания пьес на современные советские темы». В конце 1947 г. решения ЦК ВКП(б) требовали активизировать творческую активность таких драматургов, как Л.Леонов, Н.Погодин, В.Соловьев, В.Вишневский, А.Крон, В.Катаев; привлечь относительно молодых А.Софронова, Б.Полевого, В.Кожевникова и других. Тему «о высоком идейно-политической уровне советской интеллигенции и борьбе с низкопоклонством перед западом в научной среде» разрабатывали А.Штейн, создавший пьесу «Честь», Б.Ромашов, написавший пьесу «Великая сила». На «разоблачении поджигателей новой войны и показе роста международного авторитета Советского Союза» специализировались И.Эренбург («Лев на площади»), К. Симонов («Русский вопрос»), В.Кожевников («Судьба Реджинальда Дэвиса»)2. Апробированные произведения тиражировались при помощи кино.
Между тем, в театральном деле, кинопромышленности, кинопрокате сложилась кризисная ситуация. Так, производство на «Мосфильме» в послевоенные годы развивалось крайне неровно: в 1945, 1947 гг. по 8 фильмов, в 1946, 1948 — по 4; после всплеска активности в 1950 г. — 9 фильмов, в 1951 г. был выпущен только один. Еще хуже обстояли дела на «Ленфильме»: производство кинокартин упало с 5 до 3. В 1949 г. в СССР было выпущено всего 16 фильмов. Все они были сделаны в соответствии с идеологическим заказом государства, и прежде всего — «Встреча на Эльбе», «Кубанские казаки», «Падение Берлина» (2 серии) (Мосфильм); «Академик Иван Павлов» и «Александр Попов» (Ленфильм), «У них есть родина» (киностудия им. Горького). Проблемы в кинообслуживании были те же, что и в театре: в годовом отчете за 1949 г. министр кинематографии констатировал падение посещаемости кинозалов. Вместе с тем, подчеркивая возрастающую роль советского кино в Восточной Европе и на Западе, он отмечал увеличение посещаемости советских кинокартин за рубежом более чем в 1,5 раза4. Необходимость обеспечения кинопроката и пополнения бюджета привели к парадоксальной, на первый взгляд, ситуации. Комиссия агитпропа в июле-августе 1948 г. допустила к выходу в свет 50 немецких, американских, французских, итальянских фильмов. Их статус — «фильмы из трофейного фонда» — избавлял от необходимости платить за прокат державам, которые были союзниками СССР во Второй мировой войне. Разрешались некоторые музыкальные фильмы. Исторические, показывающие, с точки зрения цензоров, «звериный облик английских колонизаторов» (фильм «Капитан Ярость»), «жестокость и коварство английской знати, плетущей интриги и заговоры» («Сердце королевы» о Марии Стюарт). Патриотические, показывающие, как во имя родины жертвуют любовью («Мария Илонна»). Документальные фильмы о путешествиях. Не допускались ленты, изобилующие жестокими и эротическими сценами, имеющие намеки на расизм. Отвергались фильмы, осуждающие борьбу народа против угнетателей или «прославляющие мощь американской военной авиации и непревзойденные качества американских пилотов»5.
Идеологизированные характеристики ряда фильмов кажутся простой данью принятым правилам игры. Самоизоляция СССР всегда была весьма относительной. Благодаря книгам, фильмам заинтересованные советские граждане могли ознакомиться с бытом других народов. Проблема состояла в восприятии иного образа жизни, новых идей. Так, не все зрители однозначно восприняли допущенные к показу картины. В ноябре 1948 г. Л.Ф.Ильичев направил информацию Г.М.Маленкову с отзывом граждан на фильм «Порт-Артур» («Спасение знамени»). В частности, Чечулин из Ленинграда возмущался, что о славе русского оружия говорят иностранные фильмы; его раздражало, что и японцы, и русские показаны с одинаковым «безразличием», а «подлый шпион ведет себя на допросе и при расстреле геройски». Эмоции Чечулина определяла ненависть к прошлому недавних врагов — «самураев — сподвижников фашизма»6.
Подобные настроения по объективным причинам были широко распространены в советском обществе, развивались при помощи пропаганды и были действительным препятствием на пути к правильному пониманию других народов, к самопознанию.
Советская литература на боевом посту
После мартовского (1948 г.) совещания по вопросам критики и библиографии практически все газеты и журналы опубликовали рецензии на важнейшие для государства патриотические произведения и спектакли. Летом-осенью в их число входили прежде всего пьесы Б.Ромашова «Великая сила», А.Штейна «Закон чести», Н.Вирты «Хлеб наш насущный»7. Советские авторы предложили набор конкретных проявлений черт космополитизма в быту, на службе, в деятельности ученых. Признаки врага полностью совпадали с теми, которые перечислила «Литературная газета» в передовой статье 17 апреля 1948 года.
Неожиданным моментом было связывание образа врага с признаками бюрократического разложения. «Космополитами» представали типичные советские хозяйственники, которые брали взятки, подкупали свое начальство, опирались «на целую бюрократическую иерархию из знакомых». Это перерожденцы. «Надо было воевать — мы не прятались, — говорит главный герой пьесы Ромашова, — вот заработали. А теперь мне хочется пожить». Следуя идеологическим установкам, писатель показывал, что «космополит» любит без дела употреблять иностранные словечки, покупать заграничные вещи, испытывает тщеславную радость от публикации в зарубежном журнале. Отрицательный герой деловит, преуспевает, одевает жену во все модное, имеет оранжерею. В нем нет советской скромности и стремления быть как все. Но автор предсказывает его падение вслед за низложением высоких покровителей. Критик Е.Холодов (Меерович), будущий «космополит», считал одним из самых значительных итогов театрального сезона 1948 г. то, что имя Милягина — «космополита» из пьесы Ромашова — стало нарицательным для обозначения людей, «холопствующих перед буржуазным западом». В пьесе Штейна перечислены другие качества личности, благодаря которым советские ученые могли попасть под влияние «космополитов»: «Аполитичность. Смолоду усвоенный пиетет перед иностранной наукой. Несколько гипертрофированное честолюбие. Ослабление связей с коллективом». Все рецензии призывали советских людей к бдительности. Привязка признаков бюрократического разложения к «космополитизму» драматизировала ситуацию в период, когда в широких слоях народа росло недовольство дифференциацией доходов, привилегиями номенклатуры, ставшими особенно заметными в конце 40-х — начале 50-х гг. В соответствии со своим мировоззрением советские руководители пытались при помощи «низов», пристально наблюдавших за руководителями на местах, «подхлестнуть» хозяйственников, в самоуспокоенности и «хозобрастании» которых после войны видели не только единственную причину невыполнения планов в экономике, но и возможного политического перерождения. В государстве, которое стремилось догнать Запад, развитие казарменно-коммунистической идеологии масс и руководителей служила средством мобилизации общества в период «холодной войны». Кроме того, лидеры СССР искренне верили, что бюрократизм не более чем опасный пережиток, не характерный для совершенного общества, которое они построили, и пытались вести с ним борьбу. Образ врага использовался номенклатурой для подавления инакомыслия и защиты государственных интересов в области литературы. К примеру, А.А.Фадеев не скрывал причины гонений на так называемых космополитов, в частности, литературоведа и критика Б.Л.Дайреджиева. «Была пьеса Вирты "Хлеб наш насущный", которую мы защищали, — говорил генсек ССП СССР на заседании президиума в августе 1949 г., — Дайреджиев выступил против этой пьесы в "Труде". Мы теперь знаем, кто такой Дайреджиев, что он "космополитюга" (смех). Ему не нравилась идея этой вещи. В это время было более или менее известно партийное мнение об этой вещи, которое охватывало то передовое, что в ней есть, но это нигде не было опубликовано»9.
В течение 1948—1949 гг. были созданы новые пьесы, экранизированы апробированные. Во всех произведениях четко прослеживается антиамериканский аспект. Условно их можно разделить на две группы. Первые поднимают вопросы патриотической гордости советских ученых. Это, например, фильмы «Суд чести», «Академик Иван Павлов», пьеса К.Симонова «Чужая тень». Так, в рецензии «Слава русской науки» член-корреспондент Академии наук СССР Э.Асратян особо выделил следующий эпизод из фильма: «Изменник Петрищев приводит к нему американца Хикса, предлагающего Павлову уехать в Америку. Хикс маскирует свой грязный бизнес излюбленным доводом космополитов — прислужников империализма: «Для человечества не важно, где вы будете работать». В гневном ответе Павлова звучит горячий патриотизм большого русского ученого: «Наука имеет отечество, и ученый обязан его иметь. Я, сударь мой, — русский. И мое отечество здесь, что бы с ним не было». Рефреном через все рецензии проходила мысль: только «свет Кремля» спасет человечество; делался вывод: «Люди — будьте бдительны!»10.
Другие произведения должны были показать отчужденному от власти и собственности советскому народу его роль в глобальных политических процессах; в них изображались внешнеполитические друзья и враги. Подобная концепция отражена в рецензиях: «Два мира» (о фильме «Встреча на Эльбе» по книге братьев Тур и В.Шейнина), «Свет — с Востока» (о фильме «Заговор обреченных» по пьесе Н.Вирты «В одной стране»). В рецензии «Обличение космополитических диверсантов» пропагандировались пьесы А.Якобсона «В цитадели», «Два лагеря»; роман В.Лациса «Буря» рекламировался в очерке лауреата Сталинской премии за 1948 г. В.В.Ермилова «Литература сталинской эпохи»11.
В романе Лациса враги показаны садистами, изготовителями бактериологического оружия, пессимистами; вследствие предательской деятельности «космополитов» гибнут приличные люди. В фильме «Встреча на Эльбе» роль журналистки-шпионки играла знаменитая Любовь Орлова. «И хотя во время работы над ролью еще не была опубликована книга Аннабеллы Бюкар, — писал режиссер фильма Григорий Александров, — раскрывающая подлые методы американских дипломатов, еще не была разоблачена и выслана из СССР американская шпионка Анна Луиза Строит, происходящие события давали все же полное основание для создания образа, целью которого является поднятие бдительности советских людей». Пьеса Вирты «В одной стране» была вызвана к жизни событиями в Чехословакии. В ней показано, что планы «Уолл-стрита» в исполнении «лидера католической партии» в виде космополитических лозунгов «мирового хозяйства» и «мирового планирования» разбиваются в прах при столкновении с философией и практикой «социалистического интернационализма». Представители не названной восточноевропейской страны клянутся в любви Сталину, СССР, советскому народу.
Цель подобного рода пропагандистских произведений — запугать внешней опасностью и, для поддержания авторитаризма и культа личности вождя, в конце успокоить: мир в надежных руках советских руководителей; внушить простому гражданину, что он играет огромную роль в политических процессах современности прежде всего своим ударным трудом.
Образ врага в публицистике
Установки советской пропаганды реализовывались и в публицистике. В марте 1949 г. пресса активно рекламировала сборник «Люди русской науки». В нем подчеркивалось, что несмотря на нищету талантливые русские ученые не выезжали работать за границу по приглашениям иностранцев12.
Тогда же появилась книга перебежчицы А.Бюкар «Правда об американских дипломатах». Рецензенты отмечали, что книга является «искренним рассказом очевидца». Особое внимание обращалось на отрыв «антисоветской клики государственного департамента США» от интересов американского народа, активную разведывательную деятельность посольских работников против СССР, их низкие моральные качества и неуважение к советским людям. Книга и рецензии завершались панегириком советскому строю и патриотизму граждан, их преданности «товарищу Сталину»13. Книга дискредитировала врага накануне подписания Северо-Атлантического пакта, способствовала пресечению связей советских людей с иностранцами.
В еще большей степени эти задачи реализовывала книга Ральфа Паркера «Заговор против мира», вышедшая пятидесятитысячным тиражом в октябре. Осенью определилась новая стратегия советского руководства — борьба за мир, и книга Паркера способствовала популяризации курса Кремля. Паркер объяснял причины раскола антигитлеровской коалиции при помощи теории «удара ножом в спину»: «...в то время, когда советский воин показывал чудеса храбрости, верности, кристальной чистоты и умения воевать... в это время на Западе, в военных и дипломатических кругах уже плелась сеть тайного заговора против этого героического и самоотверженного народа». Естественно, информация противника о тяжелой жизни советских людей воспринималась им как «пропаганда». Вслед за Бюкар, Паркер особо остановился на разведывательной деятельности американских дипломатов в СССР. Практически все газеты и журналы отметили следующие слова из его книги: «Таковы люди, которые проводят дни, рыская по колхозным рынкам, вокзалам, бродя вокруг заводов и аэродромов, заговаривая с русскими в парках, чтобы собрать материал для донесений и снискать себе одобрение начальства, а то и повышение по службе...»14. Публикации взволновали бывшего сотрудника «Правды» А.Магида. 12 октября 1949 г. он направил И.В.Сталину письмо «Еще к вопросу о бдительности. Некоторые существенные замечания и предложения»15. Магид в казарменно-коммунистическом духе предлагал провести чистку кадров, запретить даже встречи с героями войны и труда, ставшими модными после войны: «Сюда приходят и жены министров и их замов. Затем после одной-другой рюмки вина происходит и болтовня». Попутно журналист доносил на бывших коллег. Причинами, которые подвигли А.Магида написать, были: идеологические установки; стремление получить утраченные привилегии; оскорбленное самолюбие изгнанного из редакции за склочный характер и неграмотность журналиста.
Главная идея письма А.Магида полностью совпадала с мыслями советских руководителей. К словам автора письма «мне кажется, что прилагаемый материал заслуживает его внимания» руководитель секретариата Сталина А.Н.Поскребышев приписал «и притом срочного» и направил письмо секретарям ЦК ВКП(б). В целом видно, что при помощи книг и рецензий на них режим развязывал консервативно-охранительную деятельность наиболее косных представителей государственного аппарата и народа.
Исполнение плана антиамериканской пропаганды
Книги Бюкар и Паркера стали составной частью антиамериканской пропаганды, которая с мая 1949 г. велась по особому плану. Верстки первых книг просматривались лично секретарями ЦК ВКП(б). Так, 17 мая Г.М.Маленкову была представлена верстка книги Мак-Вильямса «Бедствующая земля». 22 июня Маленков просматривал верстку книги «Труд и капитал в США». В сопроводительном документе отмечалось, что в ней разоблачалась лживость пропаганды монополистов США о так называемом «американском образе жизни». 19 августа М.Суслов рецензировал верстку «Маяковский об Америке», а 3 сентября — М.Твена «Рассказы и памфлеты», в которых «резко обличается империалистическая политика правящих кругов США, разоблачается продажность правительственных учреждений и прессы»; 17 сентября он же изучал книгу Томаса Бурке, посвященную плану Маршалла16. Из указанных в пп. 5, 6, 10,11 «Плана...»17 произведений в июле 1949 — январе 1950 гг. были изданы книги М.Горького, А.Клода, Г.Кана, Д.Грея, Д.Спивака, А.Бюкар, брошюра «Против философствующих оруженосцев современной реакции», «Интервенция США в Советской России в 1918—1920 гг.» и другие18.
Обращает на себя внимание издание большого количества книг русских, советских и иностранных авторов, писавших об Америке в конце XIX — первой трети XX века, — М.Твена, Т.Драйзера, М.Горького, В.Маяковского, Д.Стейнбека. Советские политики не показывали высокий уровень жизни Америки, достигнутый уже после войны, новые формы государственного регулирования экономики, значительно смягчавшие традиционные кризисы. В результате в середине века формировалась упрощенная картина американской жизни: только валютные спекуляции, роскошь буржуазии и сплошная нищета трудящихся, разорение фермеров, «суд Линча» и т.д. Этот прием формирования образа врага можно назвать «сдвиг по фазе».
Химеры примитивного мышления
В точном соответствии с антиамериканскими установками продолжали создаваться художественные произведения, сценарии спектаклей, фильмов. Ненависть к бывшим и нынешним противникам искажала историческое восприятие, порождала прямую подтасовку фактов, натяжки, ошибки, упрощения. Так, на заседании секретариата ССП СССР 12 сентября 1949 г. состоялся диалог между автором сценария «Поджигатели войны» Л.О.Арнштамом и участником дискуссии Г.Д.Мдивани: «Мдивани: "Не знаю, что стоит ли в такой сцене показывать карикатурного Гитлера?.. (Арнштам: А мне кажется не карикатурным, а таким на самом деле)... Он был слишком опасным и сильным врагом, а карикатура это смягчает... Устраивает ли это будущего зрителя?"»19. Отрывки из сценария Арнштама были опубликованы в майском номере «Искусство кино» за 1950 г. и, таким образом, прошли мимо публики. По причине того, что в творческой конкуренции победил Н.Н.Шпанов с политическим романом «Поджигатели» — осенью 1949 г. он стал лауреатом Сталинской премии. Роман получил широкую рекламу: «Литературная газета» 28 декабря 1949 г. подчеркивала его партийность.
Однако нашлись вдумчивые читатели, которые обратили внимание на фальсификации. Так, кандидат экономических наук М.Н.Мейман писал И.В.Сталину в январе 1950 г.: «Таким образом, вместо того, чтобы показать действительную историческую обстановку гнусного предательства Чехословакии западными державами, автор, теряя всякое чувство меры, изображает разбойничью гитлеровскую Германию в образе невинной Гретхен, соблазненной англо-американским Мефистофелем». Подобный подход, по мнению Меймана, умалял «трудность и значение величайших в истории побед, одержанных Советским Союзом»; фальсификации могли быть использованы антисоветской пропагандой20.
Замечания грамотного коммуниста не были приняты. Маленков распорядился помочь Шпанову в создании следующего тома произведения21: политическая конъюнктура, нужды пропаганды заставляли игнорировать принципы историзма и системности.
Подобного рода контрпропагандистские произведения были изданы практически по всем международным проблемам: В.Василевская «Песнь над водами» (Польша), О.Мальцев «Югославская трагедия», И.Эренбург «Девятый вал» (Франция, США), Д.Олдридж «Дипломат» (Иран, Великобритания), Д.Еремин «Гроза над Римом» (Великобритания). Одновременно изымались произведения периода войны, в которых нынешние противники изображались позитивно. 30 июня 1949 г. Д.Т.Шепилов просил секретаря ЦК ВКП(б) М.А.Суслова дать указание Главлиту об изъятии из библиотек сборника И.Эренбурга «Война» (1942 г.), т.к. в статье «Де-Голль» бывший союзник назывался «патриотом народной Франции». Предложение обосновывалось «мнением народа»: подобные статьи, мол, «вызывают возмущение советских читателей»22.
Эзопов язык пропаганды
Важную роль в формировании не только мировоззрения, но и общей культуры в советское время играла армия. Армейская пропаганда была предметом особой заботы ЦК ВКП(б). Определенную роль в ней играли брошюры из «Библиотечки журнала "Советский воин"», «Библиотеки матроса», «Библиотеки солдата», а с 1950 г. — «Библиотечки военных приключений».
Одной из первых книг в «Библиотечке военных приключений» был детектив Н.Томана «Что происходит в тишине» (Воениздат, 1950). Действие повести происходит в Прибалтике в период Отечественной войны. Советские контрразведчики разоблачают диверсионную деятельность коварных фашистов. Автор призывает советских людей к бдительности. На первый взгляд — обычный военный детектив. Между тем, 1950 г. в Прибалтике все еще шли бои с националистами. Сказать об этом прямо советская пропаганда не могла — под сомнение была бы поставлена догма о морально-политическом единстве советского общества. По этой же причине не представлялось возможным развернуть длительную кампанию шпиономании в печати. Пропагандисты прибегли к социологической пропаганде, к государственному «эзопову языку» для повышения бдительности граждан. Националисты Прибалтики считались недобитыми последышами фашистов, США — фашизирующимся государством, которое их поддерживает, засылает шпионов. Незначительная подмена времени действия позволяла пропагандистам использовать подобные детективы для развития в общественном сознании образа врага. В написанных по заказу государства книгах, пьесах, спектаклях реализовывались все установки советской пропаганды, утверждался стереотип образа врага.
§ 5. Образ врага — инструмент советской бюрократии
Средство духовного насилия
Мифологизация образа врага была выгодна в первую очередь руководителям разных рангов, которые использовали его как средство духовного насилия и дезориентации граждан для укрепления своего авторитета и реализации интересов. Номенклатура использовала его всякий раз, как только возникала необходимость мобилизовать массы на решение экономических и политических задач или подавить их нежелательную активность и самостоятельность. Типичный пример — деятельность А.А.Фадеева. Как сообщил в ЦК ВКП(б) аноним, 30 ноября 1949 г. на партсобрании ССП Фадеев заявил: «Здесь есть еще много недоисключенных космополитов». Членов секретариата и президиума ССП анонимщик называл «бандой поэтических рвачей и выжиг», использующих союз для проталкивания своих сочинений в издательства и театры при помощи высоких покровителей из ЦК и МК ВКП(б); зажимщиками критики, бюрократами, которые «смертельно запугали всех остальных». Обвинение носило политический характер: рвачество, погоня за рублем и бюрократизм с 1948 г. связывались с «космополитизмом».
М.А.Суслов направил письмо секретарям ЦК для ознакомления1. Последствий для руководителей ССП анонимка не имела, однако могла быть использована против них при любом случае нелояльности. Пострадавшие вносили вклад в мифологизацию образа врага. Образ врага интенсивно использовался во время кампаний «критики и самокритики». Работник ЦК ВКП(б), профессор Ф.В.Константинов, выступая перед слушателями Высшей партийной школы (ВПШ) в 1950 году с лекцией «Формы общественного сознания», обмолвился: «Можно было бы сказать: битье тоже определяет сознание, ибо разве критика и самокритика, как битье, не определяют сознание?». Молодые слушатели, которые еще не прониклись цинизмом кадрового партийного работника, немедленно написали донос в ЦК ВКП(б) по поводу этого и других высказываний лектора2.
Вульгаризация марксизма была закономерным явлением со стороны идейного защитника полицейского государства.
Средство отчуждения и нейтрализации социальной чувствительности
Термин «враг» глубоко проник в сознание творческой интеллигенции, способствовал отчуждению граждан друг от друга. 1 февраля 1950 г. поэт С.И.Кирсанов возмущался словами заведующего разделом «Литературной газеты» Н.С.Атарова, обращенными к нему: «Почему не заходите, хотя мы с вами литературные враги?». За фактом поэт видел целую тенденцию в поэтической критике, выражавшейся во «враждебности, нацеленности на то, чтобы найти зло в тебе». Вслед за анонимными критиками он отмечал «самоуправство» лидеров ССП3. Кампания по разоблачению псевдоврагов нейтрализовала и без того низкую социальную чувствительность многих творческих работников, сформированную предыдущим периодом развития страны. Они были вынуждены приспосабливаться к требованиям властей, некритически воспринимать все догмы пропаганды, сдерживать принципиальность в угоду конформизму во время дискредитации их коллег. Впрочем, у А.М.Борщаговского потрясения вызвали обратную реакцию: он глубоко задумался о сущности советского строя4. Наличие образа врага в любой форме позволяло советским чиновникам разъединять людей, превращать их в толпу, осуществлять принцип «разделяй и властвуй».
Модификация и закрепление иллюзий пропаганды
Образ нового врага модифицировал классические установки идеологии, что способствовало закреплению у народа иллюзий относительно советского общества. Так, еще в 1924 г. И.В.Сталиным были сформулированы особенности «ленинского стиля работы»: «а) русский революционный размах и б) американская деловитость»5. Однако 2 сентября 1950 г. пропагандист из Одессы Г.И.Золотухин в своем письме на имя Сталина поставил вопрос о замене «американской деловитости» более актуальным словосочетанием «коммунистическая сознательность». В доказательство приводились аргументы из арсенала советской пропаганды, буквально списанные из передовиц газет. «От так называемой американской "деловитости", выраженной в "плане Маршалла", "доктрине Трумэна", "Северо-Атлантическом пакте" и других документах, — писал Золотухин, — большинство народов стран Европы, Ближнего Востока и другие народы терпят разорение, голод и национальное принижение... деловые качества советских людей сейчас воспринимают все народы в своей жизни»6. Подобные письма не случайно оказывались в агитпропе. 13 октября 1950 г. в «Правде» в статье «Великая сила социалистической идеологии» профессор Ф.Константинов говорил о чертах характера, воспитанных партией в советских людях. На первом месте стояли «широкий революционный размах и большевистская деловитость».
Константинов не лицемерил ни в статье, ни во время лекций студентам. Он верил в то, что говорил, но подходил к вопросу прагматично, искренне желая подготовить слушателей к эффективному «битью» по сознанию пока еще несознательного, с его точки зрения, крестьянства. В упомянутой выше лекции он заявил молодым слушателям ВПШ: «В настоящее время, пожалуй, половина крестьянства находится под влиянием, во власти религиозной идеологии». Для людей, «владевших информацией», это не было откровением. Профессор продолжал доказывать, что даже больше половины, но слушатели возмущенно кричали с мест: «Меньше!». В доносе они отмечали: «Если согласиться с утверждением лектора, то выходит, что для колхозного крестьянства нашей страны социалистическая идеология вовсе не является господствующей идеологией. А это явная фальсификация нашей советской действительности». В результате Константинову пришлось держать ответ перед кафедрой и исправлять «ошибку»7. Создается впечатление, что профессор был наказан не столько за вульгаризацию марксизма, сколько за выступление перед неподготовленной к восприятию правдивой информации аудиторией и скандал, вызванный этим выступлением. Агрессивное невежество, которое Константинов и ему подобные невольно воспитывали в подрастающем поколении, периодически обрушивалось на самих создателей.
Следствием работы пропагандистского аппарата по насаждению выгодных бюрократии идей было искаженное самопознание и самосознание Золотухина, слушателей ВПШ, миллионов советских людей.
Антиинтеллектуализм пропагандистов
Выступая с шовинистических позиций, разоблачая политических противников и мнимых внутренних врагов, советские руководители совершенно утратили навыки марксистского анализа мировых тенденций. Так, еще в 1913 году В.И.Ленин писал об одном из законов зрелого капитализма: «развитие и учащение всяческих сношений между нациями, ломка национальных перегородок, создание интернационального единства капитала, экономической жизни вообще, политики, науки». После Второй мировой войны эта тенденция усилилась вследствие того, что лидеры западных стран стремились быстрее восстановить экономику. Специфической особенностью процесса была ускоренная милитаризация, создание военных блоков на антисоветской основе. Не имея возможности кардинально повлиять на ход событий, советские руководители уподобились мелкобуржуазным социалистам прошлого: пытались при помощи пропаганды задержать тенденции, которые рушили «милые их сердцу устои»8. Не лучше обстояли дела и с анализом внутриполитической ситуации в СССР. Номенклатура игнорировала или превратно истолковывала негативные, с ее точки зрения, тенденции, делала ставку на их духовное и физическое подавление, а не осмысление, учет и развитие в соответствии с интересами различных групп населения.
Антиинтеллектуализм пропагандистов предопределялся потребностями советской государственной системы: курсом номенклатуры на изоляцию страны от внешнего мира, стремлением сохранить свою власть. Для сохранения власти чиновники во все времена стремились развивать не интеллект граждан, а авторитаризм.
Образ врага и развитие авторитаризма
Критику в свой адрес многие руководители воспринимали как антигосударственное действие. Искусствовед О.М.Бескин, ошельмованный в 1948 году как формалист, а в 1949 как космополит, воспроизвел в своей записке в ЦК партии слова президента Академии художеств и председателя оргкомитета Союза советских художников А.М.Герасимова. В начале 1948 года на Пленуме оргкомитета Герасимов заявил, что «за оргкомитетом наблюдает Комитет по делам искусств, а за последним ЦК партии — что же критиковать?»9. В результате, отмечал Бескин, художники боялись высказывать свою точку зрения и теряли критерии «для суждения о достижениях и ошибках в развитии пластических искусств». Авторитаризм руководителей оказывал мощное воздействие на общественное мнение: среди интеллигенции утвердилась точка зрения, что критиковать руководителей не только опасно, но и бестактно. Тех же, кто осмелился выступить, дискредитировали с помощью образа врага.
Сохранение власти номенклатуры
Новые идеологические ярлыки, обозначавшие врага, интенсивно использовали карательные органы. В 1950-1951 гг. их активность была направлена против «сионистов» в промышленности и научных учреждениях. Потерявший связь с реальной действительностью И.В.Сталин, следователи МГБ объясняли хозяйственные неудачи происками врагов или безответственностью директоров предприятий. Субъективизм воспроизводился административно-командной системой, в которой волюнтаризм, приписки к результатам работы и бюрократизм стали нормой. Сказывалось и влияние пропаганды, насаждавшей патриотические идеалы. Истинная же причина неудач заключалась в ином: в отсутствии значительных материальных стимулов для высокоэффективного труда в монополизированной, директивно управляемой экономике. Политбюро же считало данную экономическую структуру единственно разумной — это была основа власти номенклатуры, и видело панацею в смене кадров. Через три-четыре года (1946-1949-1953 гг.) повторялись идеологические кампании, которые способствовали моральной стимуляции трудящихся на более интенсивный труд и смене кадров. Номенклатура использовала патриотические иллюзии и образ врага, причем по мере обострения ситуации в СССР и в мире акцент делался на втором.
Процесс смены кадров в начале 50-х гг. определялся и естественными причинами: выросло новое поколение служащих, стремившихся сделать карьеру. «Остается только наблюдать, — писал в сентябре 1952 г. один из хозяйственников, — как приходят на работу молодые, грамотные люди, а нам становиться в сторонку. В результате получается: этот пьет — сняли с работы, этот отстал, политически неграмотный — сняли с работы, этот стал растратчиком — сняли с работы, этот не справляется с новой техникой — сняли с работы»10. Подрастающая молодежь впитывала нормы и использовала способы продвижения по социальной лестнице, которые были характерны для политической системы советского общества, в том числе и обвинения вышестоящих начальников в «сионизме». Молодежи было на кого равняться. В архивах отложились сведения об ожесточенной борьбе среди художников и скульпторов, журналистов и ученых, в ССП и аппарате управления государством. Среди «самой передовой в мире» интеллигенции процветали кумовство, злорадство, зависть, доносы11. Доносчики постоянно использовали образ врага. Эту социальную среду режим воспроизводил для самосохранения: руководство страны стравливало группировки для проведения идеологических кампаний и тем самым не допускало усиления их влияния на свою политику.
Стоит отметить еще один аспект проблемы. Граждане, страдая от произвола местных руководителей, обращались в ЦК партии. Образ врага в сочетании с авторитаризмом и иллюзорной верой в возможность восстановления справедливости способствовали нейтрализации социального протеста в формах, выгодных номенклатуре, а ЦК ВКП(б) решал дело гражданина в зависимости от конъюнктуры.
Метод и приемы дискредитации
Итак, образ врага способствовал сохранению устойчивости бюрократической системы в период «холодной войны». Как и всякой бюрократической системе, советской были присущи такие черты, как авторитаризм; утопизм, волюнтаризм и безответственность аппарата за результаты принятых решений; антиинтеллектуализм и нетерпимость к инакомыслию; недоверие к самостоятельным действиям отдельных личностей и народных масс; стремление выдать частные интересы бюрократии за общенародные. Выбор способа формирования образа врага определялся свойствами бюрократической системы и опирался на универсальные принципы, метод и приемы пропаганды.
Главным методом формирования образа врага была дискредитация противников на основе противопоставления: внутреннего врага — «космополита» — советскому патриоту; капиталистического общества, американского империализма и «клики Тито-Ранковича» — миру «народной демократии» и социализма, СССР. Идеологическая бюрократия12 создавала информационную реальность, важнейшим элементом которой был образ врага, с целью воспитания «советского патриотизма». Для осуществления этой цели использовались любые приемы, даже откровенная ложь. Например, 15 января 1949 г. в «Литературной газете» была опубликована статья В.Крижановского и И.Юревича «Таинственный остров», в которой члена-корреспондента АПН РСФСР профессора Ф.А.Рау обвиняли в «теоретических диверсиях». Авторы инсинуации явно спекулировали на немецкой фамилии ученого. Работники агитпропа Д.Попов и П.Климов подтвердили невиновность профессора: дискредитацией научного оппонента занимались его ленинградские коллеги. Но извинений не последовало, виновные не были наказаны. Статья стала еще одним элементом новой информационной реальности. Лояльное отношение к доносчикам стимулировало бюрократическую невменяемость нижестоящих чиновников: спустя полгода, несмотря на заключение комиссии ЦК ВКП(б), редактор раздела внутренней жизни «ЛГ» Н.С.Атаров продолжал отстаивать прежнюю точку зрения13. Пропагандисты создавали образ врага, шельмуя преданных государству людей. Запуганный человек всегда лоялен власти. Если деятельность гражданина не вписывалась в прокрустово ложе официальной идеологии, пропагандисты дискредитировали его при помощи таких приемов как подмена понятий, подтасовка и игнорирование фактов. В сентябре 1948 г. в ЦК ВКП(б) обратился философ Б.М.Кедров, который, оправдываясь за свою «ошибку» — заявление о несущественности приоритетов для истории науки, рассказал о действиях главного редактора «ЛГ» В.В.Ермилова. Пропагандист начал «поход» против бывшего редактора «Вопросов философии» после того, как журнал заступился за молодого физика Маркова, взгляды которого газета извратила. «Критика, — отмечал Кедров, — которая сводится к приклеиванию оскорбительных ярлыков и простому повторению моей фразы о приоритетах, бесплодна... "Литературная газета" не стыдится искажать критикуемые взгляды. Она действует по принципу: выловить и выдернуть из контекста отдельные неточные выражения и склеить из них мнимую "концепцию"... В итоге автору приписывается прямо противоположное тому, что он говорит, и опускается то, что отражает его подлинные взгляды»14. Несмотря на заявления Кедрова, оргбюро ЦК ВКП(б) подвергло философа критике, а «Литературная газета» в марте 1949 г. квалифицировала его взгляды как «космополитические».
В мае 1949 г. Д.Т.Шепилов инкриминировал Кедрову — одному из крупнейших материалистов-диалектиков, нежелание «с порога» отвергать основы идеалистической философии15. При этом заведующий агитпропом ссылался на В.И.Ленина. В условиях авторитаризма некому было опровергнуть столь примитивный аргумент. Между тем, Ленин писал в работе «К вопросу о диалектике»: «Философский идеализм есть только чепуха с точки зрения материализма грубого, простого, метафизического»16. Шепилову пришлось признать факт искажения цитат Ермиловым, но, не желая оценивать факт, он перевел вопрос на «партийную» оценку творчества Кедрова и правильную, с точки зрения руководства, позицию «ЛГ» о «космополитическом» характере ошибок философа17.
Историческая ограниченность пропагандистов и образ врага
Историческая ограниченность политиков и идеологов была одной из важных причин возникновения и формирования образа врага обеими сторонами. Так, советские пропагандисты исходили из положения о детерминации агрессивности США отживающей свой срок капиталистической экономикой. Журналист «ЛГ» В.Лукашевич в статье «Кто угрожает американскому народу» использовал цитату из статьи американского журналиста Д.Лоуренса, который писал: «Ясно, что суммы, расходуемые на вооружения, создали в Америке видимость процветания. Таким образом, получается парадокс, что наиболее серьезную угрозу американской экономике представляет опасность внезапного поворота... к миру». «Умри, Лоуренс, лучше не скажешь», — в восторге от саморазоблачения врага писал Лукашевич18. Сегодня очевидно, что советский и американский журналисты смотрели на проблему односторонне. Ассигнования на вооружения действительно могли создать только видимость динамичного развития. Подъем же экономики США после войны был обеспечен прежде всего за счет государственного регулирования и социальных реформ. Кроме того, предприятия ВПК относительно быстро использовали секретные технологии для выпуска гражданской продукции. В 1949 году многие американцы еще не разобрались в этом вопросе, воспринимали регулирование как одну из антикризисных мер, время которой истекло. В результате гносеологическая ошибка Лоуренса была максимально использована Лукашевичем для доказательства одного из тезисов советской пропаганды. Таким образом, среди граждан и руководителей СССР закреплялся догматизм, который мешал правильно оценить тенденции динамично развивающегося мира. В этом смысле советские идеологи были похожи на американских консерваторов — считали, что в дальнейшем на Западе будет по-прежнему развиваться свободная рыночная экономика. Разница между ними состояла в оценке перспектив. Если советские лидеры предвещали крах капиталистической экономике и обществу, то американские консерваторы видели в ней залог «просперити» (процветания).
Связь образа внешнего и внутреннего врага
В системе пропаганды образ внешнего врага был связан с внутренним и выполнял специфическую внутриполитическую функцию. Дезориентированных, отчужденных друг от друга при помощи образа внутреннего врага людей пропагандисты запугивали образом внешнего врага, добиваясь сплочения народа вокруг правительства. Внешнеполитическая функция образа американского империализма, капитализма в целом состояла в устрашении правительств и народов стран «народной демократии» для удержания их в советском геополитическом пространстве. Внедрение образа внешнего врага в общественное сознание происходило систематически, комплексно, длительное время, с учетом психологии рядового гражданина СССР — на основе принципов пропаганды.
Дискредитация внешнеполитических противников
Комплексный характер пропаганды по формированию образа внешнего врага выражался в дискредитации всех сторон жизни Запада. Любое из направлений пропаганды позволяло выходить на смежные. Обвинения в адрес якобы профашистской, уголовной западной демократии немедленно ставили под удар социал-демократов, представители которых были министрами внутренних дел. В противовес несовершенной демократии Запада превозносилась фикция — демократия советская. Социал-демократы представали пособниками поджигателей войны и прислужниками империализма. Так же называли и органы печати Запада. Пропагандисты — выразители интересов узкой группы кремлевских руководителей — не стесняясь обвиняли зарубежных коллег в наличии «слишком тонкого слоя интеллекта», отпущенного им природой19.
Для доказательства умозрительных построений идеологи и пропагандисты супердержав использовали эмоциональные сравнения, факты, термины, драматизировали обстановку. Так, в советской прессе назывались фантастические цифры возможной безработицы на Западе — 19 млн. человек. Значительное количество статей в газетах и журналах было посвящено безнравственности американского бизнеса20. Обстановку в экономике характеризовали только при помощи эмоциональных сравнительных оборотов: «свинцовая туча», якобы нависшая над капиталистическими странами, «холодный ветер наступающей депрессии». Эскалация «холодной войны» отразилась на критике культуры противника. Если в апреле 1947 г. в «Плане пропаганды среди населения идей советского патриотизма» говорилось только об «упадке современной буржуазной культуры», то в апреле-мае 1949 г. в «Плане мероприятий по усилению антиамериканской пропаганды на ближайшее время» — о «маразме буржуазной культуры и нравов современной Америки», «вырождении культуры в США». Столь резкое изменение оценок связано с пониманием того факта, что массовая культура является мощным фактором социологической пропаганды. В процессе контрпропаганды западную культуру неизменно связывали с милитаризмом («Вот она, культура Трумэнов и Даллесов»), провокациями («Кинопровокаторы»), низменно-болезненными состояниями («Культура духовных наркотиков», «Искусство сумасшедшего дома»)21.
В создании образа врага принимали участие такие мастера карикатуры, как Л.Г.Бродаты, Ю.А.Ганф, М.М.Черемных, В.Н.Горяев. Их рисунки сопровождались легко запоминающимися стихотворениями известных поэтов: С.Я.Маршака, Вл.Масса и Мих.Червинского, А.И.Безыменского, С.В.Михалкова.
Важным приемом было использование свидетельств очевидцев. В январе 1948 г. «Огонек» сообщал о возвращении из США армянских репатриантов. Портные, деревообделочники, врачи дружно осуждали американский образ жизни в противовес неизвестному им советскому: «Вечная борьба за существование»; «я приехал в страну, где разрушен идол наживы». По мере развития «холодной войны» другой журнал — «Крокодил», увеличивал количество подобных материалов: если в 1947 г. разоблачению американского образа жизни было посвящено не менее 16 материалов, то в 1949 — 4422. Мощным оружием в руках пропагандистов стало обвинение западных политиков в отсутствии разума. С этой целью создавались одиозные фигуры, которые олицетворяли свойства образа врага. В стихотворениях и карикатурах постоянно фигурировал бывший министр обороны США Д.Форрестол: в мае 1949 г. душевнобольной Форрестол выбросился из окна с криком «русские танки».
Представляя западных политиков сумасшедшими, опасными милитаристами, советская бюрократия объясняла происходившие в мире события действием «руки Вашингтона», а недостатки советского общества — влиянием «растленного» запада на отдельных советских граждан. Образ врага создавался приемами, характерными для бюрократии.
Ирония истории
Неразборчивость в средствах формирования образа врага, историко-философское фантазирование не раз приводили пропагандистов в интеллектуальные и идеологические тупики — к ситуациям, которые Г.В.Ф.Гегель называл «иронией истории».
Типичным представителем пропагандистского аппарата был В.В.Ермилов. В угаре борьбы с космополитами он санкционировал публикацию 16 февраля 1949 года статьи З.Паперного «Космополиты в кинокритике и их покровители». Автор статьи писал: «И.Вайсфельд, например, формулирует ленинские положения в таком чудовищно искаженном виде: "Ленин учил, — безапелляционно заявляет он, — что сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его". Члены редколлегии пропустили ошибку Паперного, а Ермилов еще и приписал: «Под формулировкой Вайсфельда охотно подписался бы любой идеалист, любой махист»23. С легкой руки Ермилова, который сам творил новую информационную реальность, идеи Ленина превратились в «идеалистические бредни».
Содеянное было оценено агитпропом как политическая ошибка, что признавалось (неслыханный случай!) в следующем номере газеты от 19 февраля. Однако в деятельности пропагандистского аппарата были просчеты, которые он не мог заметить, а если бы и заметил, то не признал бы никогда. Так, критикуя одного из ученых за «извращения буржуазного кадетского характера»24, т.е. за дух «Вех», главный редактор «Литературной газеты» вместе с другими пропагандистами повторил всю философию, структуру идеологии и терминологию знаменитого сборника: интеллигенты были объявлены «отщепенцами-космополитами», противостоящими государству; официальной, единственно верной идеологии; народу; они объявлялись растлителями молодежи; людьми, не имеющими «здорового национального чувства»25. В духе двойных стандартов недостатки советского общества объяснялись не свойствами режима, не «бытием», как в отношении Запада, а субъективными недоработками, ошибками или «предательством» конкретных индивидов. В конце 40-х гг. подобный взгляд на мир был признан «патриотическим». А.Н.Веселовский мог бы быть доволен еще одним аргументом в пользу своей теории о «странствующем сюжете». Сюжеты кадетской идеологии перекочевали в идеологию советскую. Эволюция интернационалистской идеологии революционеров-основателей советского государства в державный патриотизм была закономерным следствием утвердившихся с начала 30-х годов общественных отношений, которые К.Маркс еще в XIX веке характеризовал как «грубый и неосмысленный», «казарменный коммунизм». Для его представителей характерна иллюзия о преодолении «человеческого самоотчуждения», эксплуатации на том основании, что граждане равны в правах перед общиной, которая на деле выступает в роли «всеобщего капиталиста». В СССР государственная эксплуатация граждан обернулась отрицанием личности человека и воспроизводством индивидов, «которые не только не возвысились над уровнем частной собственности, но даже и не доросли еще до нее»26.
Примитивное мышление граждан воспроизводилось пропагандистским аппаратом, который обслуживал интересы номенклатуры. Образ врага и державный советский патриотизм стали важнейшими элементами пропаганды. Ее дальнейшее развитие предопределялось новыми факторами международных отношений и внутренней политики правительства СССР.
§ 4. Искусство и публицистика на службе пропаганды
Долговременная пропаганда: романсы и финансы
Внедрение образа врага в общественное сознание осуществлялось в том числе при помощи искусства. Литература, кино, спектакли были средством долговременной — на десятилетия рассчитанной, пропаганды1.
Работники культуры оказались в непростых условиях: с 1948 г. государство прекратило дотации учреждениям культуры. Скудные средства, выделяемые по остаточному принципу, стали использоваться более целенаправленно: исключительно на оплату заказных идеологизированных произведений. Через крупные театры с писателями заключались договоры на предмет «создания пьес на современные советские темы». В конце 1947 г. решения ЦК ВКП(б) требовали активизировать творческую активность таких драматургов, как Л.Леонов, Н.Погодин, В.Соловьев, В.Вишневский, А.Крон, В.Катаев; привлечь относительно молодых А.Софронова, Б.Полевого, В.Кожевникова и других. Тему «о высоком идейно-политической уровне советской интеллигенции и борьбе с низкопоклонством перед западом в научной среде» разрабатывали А.Штейн, создавший пьесу «Честь», Б.Ромашов, написавший пьесу «Великая сила». На «разоблачении поджигателей новой войны и показе роста международного авторитета Советского Союза» специализировались И.Эренбург («Лев на площади»), К. Симонов («Русский вопрос»), В.Кожевников («Судьба Реджинальда Дэвиса»)2. Апробированные произведения тиражировались при помощи кино.
Между тем, в театральном деле, кинопромышленности, кинопрокате сложилась кризисная ситуация. Так, производство на «Мосфильме» в послевоенные годы развивалось крайне неровно: в 1945, 1947 гг. по 8 фильмов, в 1946, 1948 — по 4; после всплеска активности в 1950 г. — 9 фильмов, в 1951 г. был выпущен только один. Еще хуже обстояли дела на «Ленфильме»: производство кинокартин упало с 5 до 3. В 1949 г. в СССР было выпущено всего 16 фильмов. Все они были сделаны в соответствии с идеологическим заказом государства, и прежде всего — «Встреча на Эльбе», «Кубанские казаки», «Падение Берлина» (2 серии) (Мосфильм); «Академик Иван Павлов» и «Александр Попов» (Ленфильм), «У них есть родина» (киностудия им. Горького). Проблемы в кинообслуживании были те же, что и в театре: в годовом отчете за 1949 г. министр кинематографии констатировал падение посещаемости кинозалов. Вместе с тем, подчеркивая возрастающую роль советского кино в Восточной Европе и на Западе, он отмечал увеличение посещаемости советских кинокартин за рубежом более чем в 1,5 раза4. Необходимость обеспечения кинопроката и пополнения бюджета привели к парадоксальной, на первый взгляд, ситуации. Комиссия агитпропа в июле-августе 1948 г. допустила к выходу в свет 50 немецких, американских, французских, итальянских фильмов. Их статус — «фильмы из трофейного фонда» — избавлял от необходимости платить за прокат державам, которые были союзниками СССР во Второй мировой войне. Разрешались некоторые музыкальные фильмы. Исторические, показывающие, с точки зрения цензоров, «звериный облик английских колонизаторов» (фильм «Капитан Ярость»), «жестокость и коварство английской знати, плетущей интриги и заговоры» («Сердце королевы» о Марии Стюарт). Патриотические, показывающие, как во имя родины жертвуют любовью («Мария Илонна»). Документальные фильмы о путешествиях. Не допускались ленты, изобилующие жестокими и эротическими сценами, имеющие намеки на расизм. Отвергались фильмы, осуждающие борьбу народа против угнетателей или «прославляющие мощь американской военной авиации и непревзойденные качества американских пилотов»5.
Идеологизированные характеристики ряда фильмов кажутся простой данью принятым правилам игры. Самоизоляция СССР всегда была весьма относительной. Благодаря книгам, фильмам заинтересованные советские граждане могли ознакомиться с бытом других народов. Проблема состояла в восприятии иного образа жизни, новых идей. Так, не все зрители однозначно восприняли допущенные к показу картины. В ноябре 1948 г. Л.Ф.Ильичев направил информацию Г.М.Маленкову с отзывом граждан на фильм «Порт-Артур» («Спасение знамени»). В частности, Чечулин из Ленинграда возмущался, что о славе русского оружия говорят иностранные фильмы; его раздражало, что и японцы, и русские показаны с одинаковым «безразличием», а «подлый шпион ведет себя на допросе и при расстреле геройски». Эмоции Чечулина определяла ненависть к прошлому недавних врагов — «самураев — сподвижников фашизма»6.
Подобные настроения по объективным причинам были широко распространены в советском обществе, развивались при помощи пропаганды и были действительным препятствием на пути к правильному пониманию других народов, к самопознанию.
Советская литература на боевом посту
После мартовского (1948 г.) совещания по вопросам критики и библиографии практически все газеты и журналы опубликовали рецензии на важнейшие для государства патриотические произведения и спектакли. Летом-осенью в их число входили прежде всего пьесы Б.Ромашова «Великая сила», А.Штейна «Закон чести», Н.Вирты «Хлеб наш насущный»7. Советские авторы предложили набор конкретных проявлений черт космополитизма в быту, на службе, в деятельности ученых. Признаки врага полностью совпадали с теми, которые перечислила «Литературная газета» в передовой статье 17 апреля 1948 года.
Неожиданным моментом было связывание образа врага с признаками бюрократического разложения. «Космополитами» представали типичные советские хозяйственники, которые брали взятки, подкупали свое начальство, опирались «на целую бюрократическую иерархию из знакомых». Это перерожденцы. «Надо было воевать — мы не прятались, — говорит главный герой пьесы Ромашова, — вот заработали. А теперь мне хочется пожить». Следуя идеологическим установкам, писатель показывал, что «космополит» любит без дела употреблять иностранные словечки, покупать заграничные вещи, испытывает тщеславную радость от публикации в зарубежном журнале. Отрицательный герой деловит, преуспевает, одевает жену во все модное, имеет оранжерею. В нем нет советской скромности и стремления быть как все. Но автор предсказывает его падение вслед за низложением высоких покровителей. Критик Е.Холодов (Меерович), будущий «космополит», считал одним из самых значительных итогов театрального сезона 1948 г. то, что имя Милягина — «космополита» из пьесы Ромашова — стало нарицательным для обозначения людей, «холопствующих перед буржуазным западом». В пьесе Штейна перечислены другие качества личности, благодаря которым советские ученые могли попасть под влияние «космополитов»: «Аполитичность. Смолоду усвоенный пиетет перед иностранной наукой. Несколько гипертрофированное честолюбие. Ослабление связей с коллективом». Все рецензии призывали советских людей к бдительности. Привязка признаков бюрократического разложения к «космополитизму» драматизировала ситуацию в период, когда в широких слоях народа росло недовольство дифференциацией доходов, привилегиями номенклатуры, ставшими особенно заметными в конце 40-х — начале 50-х гг. В соответствии со своим мировоззрением советские руководители пытались при помощи «низов», пристально наблюдавших за руководителями на местах, «подхлестнуть» хозяйственников, в самоуспокоенности и «хозобрастании» которых после войны видели не только единственную причину невыполнения планов в экономике, но и возможного политического перерождения. В государстве, которое стремилось догнать Запад, развитие казарменно-коммунистической идеологии масс и руководителей служила средством мобилизации общества в период «холодной войны». Кроме того, лидеры СССР искренне верили, что бюрократизм не более чем опасный пережиток, не характерный для совершенного общества, которое они построили, и пытались вести с ним борьбу. Образ врага использовался номенклатурой для подавления инакомыслия и защиты государственных интересов в области литературы. К примеру, А.А.Фадеев не скрывал причины гонений на так называемых космополитов, в частности, литературоведа и критика Б.Л.Дайреджиева. «Была пьеса Вирты "Хлеб наш насущный", которую мы защищали, — говорил генсек ССП СССР на заседании президиума в августе 1949 г., — Дайреджиев выступил против этой пьесы в "Труде". Мы теперь знаем, кто такой Дайреджиев, что он "космополитюга" (смех). Ему не нравилась идея этой вещи. В это время было более или менее известно партийное мнение об этой вещи, которое охватывало то передовое, что в ней есть, но это нигде не было опубликовано»9.
В течение 1948—1949 гг. были созданы новые пьесы, экранизированы апробированные. Во всех произведениях четко прослеживается антиамериканский аспект. Условно их можно разделить на две группы. Первые поднимают вопросы патриотической гордости советских ученых. Это, например, фильмы «Суд чести», «Академик Иван Павлов», пьеса К.Симонова «Чужая тень». Так, в рецензии «Слава русской науки» член-корреспондент Академии наук СССР Э.Асратян особо выделил следующий эпизод из фильма: «Изменник Петрищев приводит к нему американца Хикса, предлагающего Павлову уехать в Америку. Хикс маскирует свой грязный бизнес излюбленным доводом космополитов — прислужников империализма: «Для человечества не важно, где вы будете работать». В гневном ответе Павлова звучит горячий патриотизм большого русского ученого: «Наука имеет отечество, и ученый обязан его иметь. Я, сударь мой, — русский. И мое отечество здесь, что бы с ним не было». Рефреном через все рецензии проходила мысль: только «свет Кремля» спасет человечество; делался вывод: «Люди — будьте бдительны!»10.
Другие произведения должны были показать отчужденному от власти и собственности советскому народу его роль в глобальных политических процессах; в них изображались внешнеполитические друзья и враги. Подобная концепция отражена в рецензиях: «Два мира» (о фильме «Встреча на Эльбе» по книге братьев Тур и В.Шейнина), «Свет — с Востока» (о фильме «Заговор обреченных» по пьесе Н.Вирты «В одной стране»). В рецензии «Обличение космополитических диверсантов» пропагандировались пьесы А.Якобсона «В цитадели», «Два лагеря»; роман В.Лациса «Буря» рекламировался в очерке лауреата Сталинской премии за 1948 г. В.В.Ермилова «Литература сталинской эпохи»11.
В романе Лациса враги показаны садистами, изготовителями бактериологического оружия, пессимистами; вследствие предательской деятельности «космополитов» гибнут приличные люди. В фильме «Встреча на Эльбе» роль журналистки-шпионки играла знаменитая Любовь Орлова. «И хотя во время работы над ролью еще не была опубликована книга Аннабеллы Бюкар, — писал режиссер фильма Григорий Александров, — раскрывающая подлые методы американских дипломатов, еще не была разоблачена и выслана из СССР американская шпионка Анна Луиза Строит, происходящие события давали все же полное основание для создания образа, целью которого является поднятие бдительности советских людей». Пьеса Вирты «В одной стране» была вызвана к жизни событиями в Чехословакии. В ней показано, что планы «Уолл-стрита» в исполнении «лидера католической партии» в виде космополитических лозунгов «мирового хозяйства» и «мирового планирования» разбиваются в прах при столкновении с философией и практикой «социалистического интернационализма». Представители не названной восточноевропейской страны клянутся в любви Сталину, СССР, советскому народу.
Цель подобного рода пропагандистских произведений — запугать внешней опасностью и, для поддержания авторитаризма и культа личности вождя, в конце успокоить: мир в надежных руках советских руководителей; внушить простому гражданину, что он играет огромную роль в политических процессах современности прежде всего своим ударным трудом.
Образ врага в публицистике
Установки советской пропаганды реализовывались и в публицистике. В марте 1949 г. пресса активно рекламировала сборник «Люди русской науки». В нем подчеркивалось, что несмотря на нищету талантливые русские ученые не выезжали работать за границу по приглашениям иностранцев12.
Тогда же появилась книга перебежчицы А.Бюкар «Правда об американских дипломатах». Рецензенты отмечали, что книга является «искренним рассказом очевидца». Особое внимание обращалось на отрыв «антисоветской клики государственного департамента США» от интересов американского народа, активную разведывательную деятельность посольских работников против СССР, их низкие моральные качества и неуважение к советским людям. Книга и рецензии завершались панегириком советскому строю и патриотизму граждан, их преданности «товарищу Сталину»13. Книга дискредитировала врага накануне подписания Северо-Атлантического пакта, способствовала пресечению связей советских людей с иностранцами.
В еще большей степени эти задачи реализовывала книга Ральфа Паркера «Заговор против мира», вышедшая пятидесятитысячным тиражом в октябре. Осенью определилась новая стратегия советского руководства — борьба за мир, и книга Паркера способствовала популяризации курса Кремля. Паркер объяснял причины раскола антигитлеровской коалиции при помощи теории «удара ножом в спину»: «...в то время, когда советский воин показывал чудеса храбрости, верности, кристальной чистоты и умения воевать... в это время на Западе, в военных и дипломатических кругах уже плелась сеть тайного заговора против этого героического и самоотверженного народа». Естественно, информация противника о тяжелой жизни советских людей воспринималась им как «пропаганда». Вслед за Бюкар, Паркер особо остановился на разведывательной деятельности американских дипломатов в СССР. Практически все газеты и журналы отметили следующие слова из его книги: «Таковы люди, которые проводят дни, рыская по колхозным рынкам, вокзалам, бродя вокруг заводов и аэродромов, заговаривая с русскими в парках, чтобы собрать материал для донесений и снискать себе одобрение начальства, а то и повышение по службе...»14. Публикации взволновали бывшего сотрудника «Правды» А.Магида. 12 октября 1949 г. он направил И.В.Сталину письмо «Еще к вопросу о бдительности. Некоторые существенные замечания и предложения»15. Магид в казарменно-коммунистическом духе предлагал провести чистку кадров, запретить даже встречи с героями войны и труда, ставшими модными после войны: «Сюда приходят и жены министров и их замов. Затем после одной-другой рюмки вина происходит и болтовня». Попутно журналист доносил на бывших коллег. Причинами, которые подвигли А.Магида написать, были: идеологические установки; стремление получить утраченные привилегии; оскорбленное самолюбие изгнанного из редакции за склочный характер и неграмотность журналиста.
Главная идея письма А.Магида полностью совпадала с мыслями советских руководителей. К словам автора письма «мне кажется, что прилагаемый материал заслуживает его внимания» руководитель секретариата Сталина А.Н.Поскребышев приписал «и притом срочного» и направил письмо секретарям ЦК ВКП(б). В целом видно, что при помощи книг и рецензий на них режим развязывал консервативно-охранительную деятельность наиболее косных представителей государственного аппарата и народа.
Исполнение плана антиамериканской пропаганды
Книги Бюкар и Паркера стали составной частью антиамериканской пропаганды, которая с мая 1949 г. велась по особому плану. Верстки первых книг просматривались лично секретарями ЦК ВКП(б). Так, 17 мая Г.М.Маленкову была представлена верстка книги Мак-Вильямса «Бедствующая земля». 22 июня Маленков просматривал верстку книги «Труд и капитал в США». В сопроводительном документе отмечалось, что в ней разоблачалась лживость пропаганды монополистов США о так называемом «американском образе жизни». 19 августа М.Суслов рецензировал верстку «Маяковский об Америке», а 3 сентября — М.Твена «Рассказы и памфлеты», в которых «резко обличается империалистическая политика правящих кругов США, разоблачается продажность правительственных учреждений и прессы»; 17 сентября он же изучал книгу Томаса Бурке, посвященную плану Маршалла16. Из указанных в пп. 5, 6, 10,11 «Плана...»17 произведений в июле 1949 — январе 1950 гг. были изданы книги М.Горького, А.Клода, Г.Кана, Д.Грея, Д.Спивака, А.Бюкар, брошюра «Против философствующих оруженосцев современной реакции», «Интервенция США в Советской России в 1918—1920 гг.» и другие18.
Обращает на себя внимание издание большого количества книг русских, советских и иностранных авторов, писавших об Америке в конце XIX — первой трети XX века, — М.Твена, Т.Драйзера, М.Горького, В.Маяковского, Д.Стейнбека. Советские политики не показывали высокий уровень жизни Америки, достигнутый уже после войны, новые формы государственного регулирования экономики, значительно смягчавшие традиционные кризисы. В результате в середине века формировалась упрощенная картина американской жизни: только валютные спекуляции, роскошь буржуазии и сплошная нищета трудящихся, разорение фермеров, «суд Линча» и т.д. Этот прием формирования образа врага можно назвать «сдвиг по фазе».
Химеры примитивного мышления
В точном соответствии с антиамериканскими установками продолжали создаваться художественные произведения, сценарии спектаклей, фильмов. Ненависть к бывшим и нынешним противникам искажала историческое восприятие, порождала прямую подтасовку фактов, натяжки, ошибки, упрощения. Так, на заседании секретариата ССП СССР 12 сентября 1949 г. состоялся диалог между автором сценария «Поджигатели войны» Л.О.Арнштамом и участником дискуссии Г.Д.Мдивани: «Мдивани: "Не знаю, что стоит ли в такой сцене показывать карикатурного Гитлера?.. (Арнштам: А мне кажется не карикатурным, а таким на самом деле)... Он был слишком опасным и сильным врагом, а карикатура это смягчает... Устраивает ли это будущего зрителя?"»19. Отрывки из сценария Арнштама были опубликованы в майском номере «Искусство кино» за 1950 г. и, таким образом, прошли мимо публики. По причине того, что в творческой конкуренции победил Н.Н.Шпанов с политическим романом «Поджигатели» — осенью 1949 г. он стал лауреатом Сталинской премии. Роман получил широкую рекламу: «Литературная газета» 28 декабря 1949 г. подчеркивала его партийность.
Однако нашлись вдумчивые читатели, которые обратили внимание на фальсификации. Так, кандидат экономических наук М.Н.Мейман писал И.В.Сталину в январе 1950 г.: «Таким образом, вместо того, чтобы показать действительную историческую обстановку гнусного предательства Чехословакии западными державами, автор, теряя всякое чувство меры, изображает разбойничью гитлеровскую Германию в образе невинной Гретхен, соблазненной англо-американским Мефистофелем». Подобный подход, по мнению Меймана, умалял «трудность и значение величайших в истории побед, одержанных Советским Союзом»; фальсификации могли быть использованы антисоветской пропагандой20.
Замечания грамотного коммуниста не были приняты. Маленков распорядился помочь Шпанову в создании следующего тома произведения21: политическая конъюнктура, нужды пропаганды заставляли игнорировать принципы историзма и системности.
Подобного рода контрпропагандистские произведения были изданы практически по всем международным проблемам: В.Василевская «Песнь над водами» (Польша), О.Мальцев «Югославская трагедия», И.Эренбург «Девятый вал» (Франция, США), Д.Олдридж «Дипломат» (Иран, Великобритания), Д.Еремин «Гроза над Римом» (Великобритания). Одновременно изымались произведения периода войны, в которых нынешние противники изображались позитивно. 30 июня 1949 г. Д.Т.Шепилов просил секретаря ЦК ВКП(б) М.А.Суслова дать указание Главлиту об изъятии из библиотек сборника И.Эренбурга «Война» (1942 г.), т.к. в статье «Де-Голль» бывший союзник назывался «патриотом народной Франции». Предложение обосновывалось «мнением народа»: подобные статьи, мол, «вызывают возмущение советских читателей»22.
Эзопов язык пропаганды
Важную роль в формировании не только мировоззрения, но и общей культуры в советское время играла армия. Армейская пропаганда была предметом особой заботы ЦК ВКП(б). Определенную роль в ней играли брошюры из «Библиотечки журнала "Советский воин"», «Библиотеки матроса», «Библиотеки солдата», а с 1950 г. — «Библиотечки военных приключений».
Одной из первых книг в «Библиотечке военных приключений» был детектив Н.Томана «Что происходит в тишине» (Воениздат, 1950). Действие повести происходит в Прибалтике в период Отечественной войны. Советские контрразведчики разоблачают диверсионную деятельность коварных фашистов. Автор призывает советских людей к бдительности. На первый взгляд — обычный военный детектив. Между тем, 1950 г. в Прибалтике все еще шли бои с националистами. Сказать об этом прямо советская пропаганда не могла — под сомнение была бы поставлена догма о морально-политическом единстве советского общества. По этой же причине не представлялось возможным развернуть длительную кампанию шпиономании в печати. Пропагандисты прибегли к социологической пропаганде, к государственному «эзопову языку» для повышения бдительности граждан. Националисты Прибалтики считались недобитыми последышами фашистов, США — фашизирующимся государством, которое их поддерживает, засылает шпионов. Незначительная подмена времени действия позволяла пропагандистам использовать подобные детективы для развития в общественном сознании образа врага. В написанных по заказу государства книгах, пьесах, спектаклях реализовывались все установки советской пропаганды, утверждался стереотип образа врага.
§ 5. Образ врага — инструмент советской бюрократии
Средство духовного насилия
Мифологизация образа врага была выгодна в первую очередь руководителям разных рангов, которые использовали его как средство духовного насилия и дезориентации граждан для укрепления своего авторитета и реализации интересов. Номенклатура использовала его всякий раз, как только возникала необходимость мобилизовать массы на решение экономических и политических задач или подавить их нежелательную активность и самостоятельность. Типичный пример — деятельность А.А.Фадеева. Как сообщил в ЦК ВКП(б) аноним, 30 ноября 1949 г. на партсобрании ССП Фадеев заявил: «Здесь есть еще много недоисключенных космополитов». Членов секретариата и президиума ССП анонимщик называл «бандой поэтических рвачей и выжиг», использующих союз для проталкивания своих сочинений в издательства и театры при помощи высоких покровителей из ЦК и МК ВКП(б); зажимщиками критики, бюрократами, которые «смертельно запугали всех остальных». Обвинение носило политический характер: рвачество, погоня за рублем и бюрократизм с 1948 г. связывались с «космополитизмом».
М.А.Суслов направил письмо секретарям ЦК для ознакомления1. Последствий для руководителей ССП анонимка не имела, однако могла быть использована против них при любом случае нелояльности. Пострадавшие вносили вклад в мифологизацию образа врага. Образ врага интенсивно использовался во время кампаний «критики и самокритики». Работник ЦК ВКП(б), профессор Ф.В.Константинов, выступая перед слушателями Высшей партийной школы (ВПШ) в 1950 году с лекцией «Формы общественного сознания», обмолвился: «Можно было бы сказать: битье тоже определяет сознание, ибо разве критика и самокритика, как битье, не определяют сознание?». Молодые слушатели, которые еще не прониклись цинизмом кадрового партийного работника, немедленно написали донос в ЦК ВКП(б) по поводу этого и других высказываний лектора2.
Вульгаризация марксизма была закономерным явлением со стороны идейного защитника полицейского государства.
Средство отчуждения и нейтрализации социальной чувствительности
Термин «враг» глубоко проник в сознание творческой интеллигенции, способствовал отчуждению граждан друг от друга. 1 февраля 1950 г. поэт С.И.Кирсанов возмущался словами заведующего разделом «Литературной газеты» Н.С.Атарова, обращенными к нему: «Почему не заходите, хотя мы с вами литературные враги?». За фактом поэт видел целую тенденцию в поэтической критике, выражавшейся во «враждебности, нацеленности на то, чтобы найти зло в тебе». Вслед за анонимными критиками он отмечал «самоуправство» лидеров ССП3. Кампания по разоблачению псевдоврагов нейтрализовала и без того низкую социальную чувствительность многих творческих работников, сформированную предыдущим периодом развития страны. Они были вынуждены приспосабливаться к требованиям властей, некритически воспринимать все догмы пропаганды, сдерживать принципиальность в угоду конформизму во время дискредитации их коллег. Впрочем, у А.М.Борщаговского потрясения вызвали обратную реакцию: он глубоко задумался о сущности советского строя4. Наличие образа врага в любой форме позволяло советским чиновникам разъединять людей, превращать их в толпу, осуществлять принцип «разделяй и властвуй».
Модификация и закрепление иллюзий пропаганды
Образ нового врага модифицировал классические установки идеологии, что способствовало закреплению у народа иллюзий относительно советского общества. Так, еще в 1924 г. И.В.Сталиным были сформулированы особенности «ленинского стиля работы»: «а) русский революционный размах и б) американская деловитость»5. Однако 2 сентября 1950 г. пропагандист из Одессы Г.И.Золотухин в своем письме на имя Сталина поставил вопрос о замене «американской деловитости» более актуальным словосочетанием «коммунистическая сознательность». В доказательство приводились аргументы из арсенала советской пропаганды, буквально списанные из передовиц газет. «От так называемой американской "деловитости", выраженной в "плане Маршалла", "доктрине Трумэна", "Северо-Атлантическом пакте" и других документах, — писал Золотухин, — большинство народов стран Европы, Ближнего Востока и другие народы терпят разорение, голод и национальное принижение... деловые качества советских людей сейчас воспринимают все народы в своей жизни»6. Подобные письма не случайно оказывались в агитпропе. 13 октября 1950 г. в «Правде» в статье «Великая сила социалистической идеологии» профессор Ф.Константинов говорил о чертах характера, воспитанных партией в советских людях. На первом месте стояли «широкий революционный размах и большевистская деловитость».
Константинов не лицемерил ни в статье, ни во время лекций студентам. Он верил в то, что говорил, но подходил к вопросу прагматично, искренне желая подготовить слушателей к эффективному «битью» по сознанию пока еще несознательного, с его точки зрения, крестьянства. В упомянутой выше лекции он заявил молодым слушателям ВПШ: «В настоящее время, пожалуй, половина крестьянства находится под влиянием, во власти религиозной идеологии». Для людей, «владевших информацией», это не было откровением. Профессор продолжал доказывать, что даже больше половины, но слушатели возмущенно кричали с мест: «Меньше!». В доносе они отмечали: «Если согласиться с утверждением лектора, то выходит, что для колхозного крестьянства нашей страны социалистическая идеология вовсе не является господствующей идеологией. А это явная фальсификация нашей советской действительности». В результате Константинову пришлось держать ответ перед кафедрой и исправлять «ошибку»7. Создается впечатление, что профессор был наказан не столько за вульгаризацию марксизма, сколько за выступление перед неподготовленной к восприятию правдивой информации аудиторией и скандал, вызванный этим выступлением. Агрессивное невежество, которое Константинов и ему подобные невольно воспитывали в подрастающем поколении, периодически обрушивалось на самих создателей.
Следствием работы пропагандистского аппарата по насаждению выгодных бюрократии идей было искаженное самопознание и самосознание Золотухина, слушателей ВПШ, миллионов советских людей.
Антиинтеллектуализм пропагандистов
Выступая с шовинистических позиций, разоблачая политических противников и мнимых внутренних врагов, советские руководители совершенно утратили навыки марксистского анализа мировых тенденций. Так, еще в 1913 году В.И.Ленин писал об одном из законов зрелого капитализма: «развитие и учащение всяческих сношений между нациями, ломка национальных перегородок, создание интернационального единства капитала, экономической жизни вообще, политики, науки». После Второй мировой войны эта тенденция усилилась вследствие того, что лидеры западных стран стремились быстрее восстановить экономику. Специфической особенностью процесса была ускоренная милитаризация, создание военных блоков на антисоветской основе. Не имея возможности кардинально повлиять на ход событий, советские руководители уподобились мелкобуржуазным социалистам прошлого: пытались при помощи пропаганды задержать тенденции, которые рушили «милые их сердцу устои»8. Не лучше обстояли дела и с анализом внутриполитической ситуации в СССР. Номенклатура игнорировала или превратно истолковывала негативные, с ее точки зрения, тенденции, делала ставку на их духовное и физическое подавление, а не осмысление, учет и развитие в соответствии с интересами различных групп населения.
Антиинтеллектуализм пропагандистов предопределялся потребностями советской государственной системы: курсом номенклатуры на изоляцию страны от внешнего мира, стремлением сохранить свою власть. Для сохранения власти чиновники во все времена стремились развивать не интеллект граждан, а авторитаризм.
Образ врага и развитие авторитаризма
Критику в свой адрес многие руководители воспринимали как антигосударственное действие. Искусствовед О.М.Бескин, ошельмованный в 1948 году как формалист, а в 1949 как космополит, воспроизвел в своей записке в ЦК партии слова президента Академии художеств и председателя оргкомитета Союза советских художников А.М.Герасимова. В начале 1948 года на Пленуме оргкомитета Герасимов заявил, что «за оргкомитетом наблюдает Комитет по делам искусств, а за последним ЦК партии — что же критиковать?»9. В результате, отмечал Бескин, художники боялись высказывать свою точку зрения и теряли критерии «для суждения о достижениях и ошибках в развитии пластических искусств». Авторитаризм руководителей оказывал мощное воздействие на общественное мнение: среди интеллигенции утвердилась точка зрения, что критиковать руководителей не только опасно, но и бестактно. Тех же, кто осмелился выступить, дискредитировали с помощью образа врага.
Сохранение власти номенклатуры
Новые идеологические ярлыки, обозначавшие врага, интенсивно использовали карательные органы. В 1950-1951 гг. их активность была направлена против «сионистов» в промышленности и научных учреждениях. Потерявший связь с реальной действительностью И.В.Сталин, следователи МГБ объясняли хозяйственные неудачи происками врагов или безответственностью директоров предприятий. Субъективизм воспроизводился административно-командной системой, в которой волюнтаризм, приписки к результатам работы и бюрократизм стали нормой. Сказывалось и влияние пропаганды, насаждавшей патриотические идеалы. Истинная же причина неудач заключалась в ином: в отсутствии значительных материальных стимулов для высокоэффективного труда в монополизированной, директивно управляемой экономике. Политбюро же считало данную экономическую структуру единственно разумной — это была основа власти номенклатуры, и видело панацею в смене кадров. Через три-четыре года (1946-1949-1953 гг.) повторялись идеологические кампании, которые способствовали моральной стимуляции трудящихся на более интенсивный труд и смене кадров. Номенклатура использовала патриотические иллюзии и образ врага, причем по мере обострения ситуации в СССР и в мире акцент делался на втором.
Процесс смены кадров в начале 50-х гг. определялся и естественными причинами: выросло новое поколение служащих, стремившихся сделать карьеру. «Остается только наблюдать, — писал в сентябре 1952 г. один из хозяйственников, — как приходят на работу молодые, грамотные люди, а нам становиться в сторонку. В результате получается: этот пьет — сняли с работы, этот отстал, политически неграмотный — сняли с работы, этот стал растратчиком — сняли с работы, этот не справляется с новой техникой — сняли с работы»10. Подрастающая молодежь впитывала нормы и использовала способы продвижения по социальной лестнице, которые были характерны для политической системы советского общества, в том числе и обвинения вышестоящих начальников в «сионизме». Молодежи было на кого равняться. В архивах отложились сведения об ожесточенной борьбе среди художников и скульпторов, журналистов и ученых, в ССП и аппарате управления государством. Среди «самой передовой в мире» интеллигенции процветали кумовство, злорадство, зависть, доносы11. Доносчики постоянно использовали образ врага. Эту социальную среду режим воспроизводил для самосохранения: руководство страны стравливало группировки для проведения идеологических кампаний и тем самым не допускало усиления их влияния на свою политику.
Стоит отметить еще один аспект проблемы. Граждане, страдая от произвола местных руководителей, обращались в ЦК партии. Образ врага в сочетании с авторитаризмом и иллюзорной верой в возможность восстановления справедливости способствовали нейтрализации социального протеста в формах, выгодных номенклатуре, а ЦК ВКП(б) решал дело гражданина в зависимости от конъюнктуры.
Метод и приемы дискредитации
Итак, образ врага способствовал сохранению устойчивости бюрократической системы в период «холодной войны». Как и всякой бюрократической системе, советской были присущи такие черты, как авторитаризм; утопизм, волюнтаризм и безответственность аппарата за результаты принятых решений; антиинтеллектуализм и нетерпимость к инакомыслию; недоверие к самостоятельным действиям отдельных личностей и народных масс; стремление выдать частные интересы бюрократии за общенародные. Выбор способа формирования образа врага определялся свойствами бюрократической системы и опирался на универсальные принципы, метод и приемы пропаганды.
Главным методом формирования образа врага была дискредитация противников на основе противопоставления: внутреннего врага — «космополита» — советскому патриоту; капиталистического общества, американского империализма и «клики Тито-Ранковича» — миру «народной демократии» и социализма, СССР. Идеологическая бюрократия12 создавала информационную реальность, важнейшим элементом которой был образ врага, с целью воспитания «советского патриотизма». Для осуществления этой цели использовались любые приемы, даже откровенная ложь. Например, 15 января 1949 г. в «Литературной газете» была опубликована статья В.Крижановского и И.Юревича «Таинственный остров», в которой члена-корреспондента АПН РСФСР профессора Ф.А.Рау обвиняли в «теоретических диверсиях». Авторы инсинуации явно спекулировали на немецкой фамилии ученого. Работники агитпропа Д.Попов и П.Климов подтвердили невиновность профессора: дискредитацией научного оппонента занимались его ленинградские коллеги. Но извинений не последовало, виновные не были наказаны. Статья стала еще одним элементом новой информационной реальности. Лояльное отношение к доносчикам стимулировало бюрократическую невменяемость нижестоящих чиновников: спустя полгода, несмотря на заключение комиссии ЦК ВКП(б), редактор раздела внутренней жизни «ЛГ» Н.С.Атаров продолжал отстаивать прежнюю точку зрения13. Пропагандисты создавали образ врага, шельмуя преданных государству людей. Запуганный человек всегда лоялен власти. Если деятельность гражданина не вписывалась в прокрустово ложе официальной идеологии, пропагандисты дискредитировали его при помощи таких приемов как подмена понятий, подтасовка и игнорирование фактов. В сентябре 1948 г. в ЦК ВКП(б) обратился философ Б.М.Кедров, который, оправдываясь за свою «ошибку» — заявление о несущественности приоритетов для истории науки, рассказал о действиях главного редактора «ЛГ» В.В.Ермилова. Пропагандист начал «поход» против бывшего редактора «Вопросов философии» после того, как журнал заступился за молодого физика Маркова, взгляды которого газета извратила. «Критика, — отмечал Кедров, — которая сводится к приклеиванию оскорбительных ярлыков и простому повторению моей фразы о приоритетах, бесплодна... "Литературная газета" не стыдится искажать критикуемые взгляды. Она действует по принципу: выловить и выдернуть из контекста отдельные неточные выражения и склеить из них мнимую "концепцию"... В итоге автору приписывается прямо противоположное тому, что он говорит, и опускается то, что отражает его подлинные взгляды»14. Несмотря на заявления Кедрова, оргбюро ЦК ВКП(б) подвергло философа критике, а «Литературная газета» в марте 1949 г. квалифицировала его взгляды как «космополитические».
В мае 1949 г. Д.Т.Шепилов инкриминировал Кедрову — одному из крупнейших материалистов-диалектиков, нежелание «с порога» отвергать основы идеалистической философии15. При этом заведующий агитпропом ссылался на В.И.Ленина. В условиях авторитаризма некому было опровергнуть столь примитивный аргумент. Между тем, Ленин писал в работе «К вопросу о диалектике»: «Философский идеализм есть только чепуха с точки зрения материализма грубого, простого, метафизического»16. Шепилову пришлось признать факт искажения цитат Ермиловым, но, не желая оценивать факт, он перевел вопрос на «партийную» оценку творчества Кедрова и правильную, с точки зрения руководства, позицию «ЛГ» о «космополитическом» характере ошибок философа17.
Историческая ограниченность пропагандистов и образ врага
Историческая ограниченность политиков и идеологов была одной из важных причин возникновения и формирования образа врага обеими сторонами. Так, советские пропагандисты исходили из положения о детерминации агрессивности США отживающей свой срок капиталистической экономикой. Журналист «ЛГ» В.Лукашевич в статье «Кто угрожает американскому народу» использовал цитату из статьи американского журналиста Д.Лоуренса, который писал: «Ясно, что суммы, расходуемые на вооружения, создали в Америке видимость процветания. Таким образом, получается парадокс, что наиболее серьезную угрозу американской экономике представляет опасность внезапного поворота... к миру». «Умри, Лоуренс, лучше не скажешь», — в восторге от саморазоблачения врага писал Лукашевич18. Сегодня очевидно, что советский и американский журналисты смотрели на проблему односторонне. Ассигнования на вооружения действительно могли создать только видимость динамичного развития. Подъем же экономики США после войны был обеспечен прежде всего за счет государственного регулирования и социальных реформ. Кроме того, предприятия ВПК относительно быстро использовали секретные технологии для выпуска гражданской продукции. В 1949 году многие американцы еще не разобрались в этом вопросе, воспринимали регулирование как одну из антикризисных мер, время которой истекло. В результате гносеологическая ошибка Лоуренса была максимально использована Лукашевичем для доказательства одного из тезисов советской пропаганды. Таким образом, среди граждан и руководителей СССР закреплялся догматизм, который мешал правильно оценить тенденции динамично развивающегося мира. В этом смысле советские идеологи были похожи на американских консерваторов — считали, что в дальнейшем на Западе будет по-прежнему развиваться свободная рыночная экономика. Разница между ними состояла в оценке перспектив. Если советские лидеры предвещали крах капиталистической экономике и обществу, то американские консерваторы видели в ней залог «просперити» (процветания).
Связь образа внешнего и внутреннего врага
В системе пропаганды образ внешнего врага был связан с внутренним и выполнял специфическую внутриполитическую функцию. Дезориентированных, отчужденных друг от друга при помощи образа внутреннего врага людей пропагандисты запугивали образом внешнего врага, добиваясь сплочения народа вокруг правительства. Внешнеполитическая функция образа американского империализма, капитализма в целом состояла в устрашении правительств и народов стран «народной демократии» для удержания их в советском геополитическом пространстве. Внедрение образа внешнего врага в общественное сознание происходило систематически, комплексно, длительное время, с учетом психологии рядового гражданина СССР — на основе принципов пропаганды.
Дискредитация внешнеполитических противников
Комплексный характер пропаганды по формированию образа внешнего врага выражался в дискредитации всех сторон жизни Запада. Любое из направлений пропаганды позволяло выходить на смежные. Обвинения в адрес якобы профашистской, уголовной западной демократии немедленно ставили под удар социал-демократов, представители которых были министрами внутренних дел. В противовес несовершенной демократии Запада превозносилась фикция — демократия советская. Социал-демократы представали пособниками поджигателей войны и прислужниками империализма. Так же называли и органы печати Запада. Пропагандисты — выразители интересов узкой группы кремлевских руководителей — не стесняясь обвиняли зарубежных коллег в наличии «слишком тонкого слоя интеллекта», отпущенного им природой19.
Для доказательства умозрительных построений идеологи и пропагандисты супердержав использовали эмоциональные сравнения, факты, термины, драматизировали обстановку. Так, в советской прессе назывались фантастические цифры возможной безработицы на Западе — 19 млн. человек. Значительное количество статей в газетах и журналах было посвящено безнравственности американского бизнеса20. Обстановку в экономике характеризовали только при помощи эмоциональных сравнительных оборотов: «свинцовая туча», якобы нависшая над капиталистическими странами, «холодный ветер наступающей депрессии». Эскалация «холодной войны» отразилась на критике культуры противника. Если в апреле 1947 г. в «Плане пропаганды среди населения идей советского патриотизма» говорилось только об «упадке современной буржуазной культуры», то в апреле-мае 1949 г. в «Плане мероприятий по усилению антиамериканской пропаганды на ближайшее время» — о «маразме буржуазной культуры и нравов современной Америки», «вырождении культуры в США». Столь резкое изменение оценок связано с пониманием того факта, что массовая культура является мощным фактором социологической пропаганды. В процессе контрпропаганды западную культуру неизменно связывали с милитаризмом («Вот она, культура Трумэнов и Даллесов»), провокациями («Кинопровокаторы»), низменно-болезненными состояниями («Культура духовных наркотиков», «Искусство сумасшедшего дома»)21.
В создании образа врага принимали участие такие мастера карикатуры, как Л.Г.Бродаты, Ю.А.Ганф, М.М.Черемных, В.Н.Горяев. Их рисунки сопровождались легко запоминающимися стихотворениями известных поэтов: С.Я.Маршака, Вл.Масса и Мих.Червинского, А.И.Безыменского, С.В.Михалкова.
Важным приемом было использование свидетельств очевидцев. В январе 1948 г. «Огонек» сообщал о возвращении из США армянских репатриантов. Портные, деревообделочники, врачи дружно осуждали американский образ жизни в противовес неизвестному им советскому: «Вечная борьба за существование»; «я приехал в страну, где разрушен идол наживы». По мере развития «холодной войны» другой журнал — «Крокодил», увеличивал количество подобных материалов: если в 1947 г. разоблачению американского образа жизни было посвящено не менее 16 материалов, то в 1949 — 4422. Мощным оружием в руках пропагандистов стало обвинение западных политиков в отсутствии разума. С этой целью создавались одиозные фигуры, которые олицетворяли свойства образа врага. В стихотворениях и карикатурах постоянно фигурировал бывший министр обороны США Д.Форрестол: в мае 1949 г. душевнобольной Форрестол выбросился из окна с криком «русские танки».
Представляя западных политиков сумасшедшими, опасными милитаристами, советская бюрократия объясняла происходившие в мире события действием «руки Вашингтона», а недостатки советского общества — влиянием «растленного» запада на отдельных советских граждан. Образ врага создавался приемами, характерными для бюрократии.
Ирония истории
Неразборчивость в средствах формирования образа врага, историко-философское фантазирование не раз приводили пропагандистов в интеллектуальные и идеологические тупики — к ситуациям, которые Г.В.Ф.Гегель называл «иронией истории».
Типичным представителем пропагандистского аппарата был В.В.Ермилов. В угаре борьбы с космополитами он санкционировал публикацию 16 февраля 1949 года статьи З.Паперного «Космополиты в кинокритике и их покровители». Автор статьи писал: «И.Вайсфельд, например, формулирует ленинские положения в таком чудовищно искаженном виде: "Ленин учил, — безапелляционно заявляет он, — что сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его". Члены редколлегии пропустили ошибку Паперного, а Ермилов еще и приписал: «Под формулировкой Вайсфельда охотно подписался бы любой идеалист, любой махист»23. С легкой руки Ермилова, который сам творил новую информационную реальность, идеи Ленина превратились в «идеалистические бредни».
Содеянное было оценено агитпропом как политическая ошибка, что признавалось (неслыханный случай!) в следующем номере газеты от 19 февраля. Однако в деятельности пропагандистского аппарата были просчеты, которые он не мог заметить, а если бы и заметил, то не признал бы никогда. Так, критикуя одного из ученых за «извращения буржуазного кадетского характера»24, т.е. за дух «Вех», главный редактор «Литературной газеты» вместе с другими пропагандистами повторил всю философию, структуру идеологии и терминологию знаменитого сборника: интеллигенты были объявлены «отщепенцами-космополитами», противостоящими государству; официальной, единственно верной идеологии; народу; они объявлялись растлителями молодежи; людьми, не имеющими «здорового национального чувства»25. В духе двойных стандартов недостатки советского общества объяснялись не свойствами режима, не «бытием», как в отношении Запада, а субъективными недоработками, ошибками или «предательством» конкретных индивидов. В конце 40-х гг. подобный взгляд на мир был признан «патриотическим». А.Н.Веселовский мог бы быть доволен еще одним аргументом в пользу своей теории о «странствующем сюжете». Сюжеты кадетской идеологии перекочевали в идеологию советскую. Эволюция интернационалистской идеологии революционеров-основателей советского государства в державный патриотизм была закономерным следствием утвердившихся с начала 30-х годов общественных отношений, которые К.Маркс еще в XIX веке характеризовал как «грубый и неосмысленный», «казарменный коммунизм». Для его представителей характерна иллюзия о преодолении «человеческого самоотчуждения», эксплуатации на том основании, что граждане равны в правах перед общиной, которая на деле выступает в роли «всеобщего капиталиста». В СССР государственная эксплуатация граждан обернулась отрицанием личности человека и воспроизводством индивидов, «которые не только не возвысились над уровнем частной собственности, но даже и не доросли еще до нее»26.
Примитивное мышление граждан воспроизводилось пропагандистским аппаратом, который обслуживал интересы номенклатуры. Образ врага и державный советский патриотизм стали важнейшими элементами пропаганды. Ее дальнейшее развитие предопределялось новыми факторами международных отношений и внутренней политики правительства СССР.
