Хвостова К.В. Особенности византийской цивилизации. М.: Наука, 2005. 199 с. Опись А, №20400.

Хвостова К.В. Византийская цивилизация как историческая парадигма. СПб.: Алетеейя, 2009. 206 с.

Оттуда:

«Однако применение термина элевтерия в значении ателейа, т. е. освобождения подданных императора от податей, не получило значительного распространения. Для податного иммунитета, который императоры предоставляли крупным земельным собственникам, употреблялся термин «экскуссия». Выражение элевтер в указанном значении свободы от податной собственности употреблялось только по отношению к определенной группе неимущего населения, не занесенного в податные реестры и не подлежащего налогообложению. Подобного рода «свободные», а по существу, утратившие не только имущество, подлежащее налогообложению, но и все социальные связи люди, могли как угодно распоряжаться своей судьбой: поселяться на территории крупных земельных собственников в качестве держателей, стать наемными работниками и, наконец, нищими. Античный смысл свободы как бы утрируется, в чем и заключается парадоксальность такой трактовки. Человек свободен от отношений подданства императору, от уплаты налогов, являющихся выражением этого подданства. Он тем самым поставлен вне всех социальных взаимосвязей и потому абсолютно свободен.

В то же время подобное употребление термина несет на себе в искаженной форме следы влияния классического римского правосознания. Ведь в эпоху существования свободной квиритской земельной собственности признаком ее свободы была свобода от уплаты податей. Возможно, именно эта свобода определила данное значение выражения элевтерия.» (147-148)

«В 332 г. произошло прикрепление колонов к земле и превращение их в coloni adscripticii (в греческих текстах — энапографы). При Анастасии I тридцатилетний срок пребывания на чужой земле стал рассматриваться как основание для превращения обычного арендатора в колона. Запрещено было продавать землю без сидевших на ней колонов. В результате статус колона в поздней Римской империи характеризовался следующими чертами. Колон держал чужую землю, принадлежавшую собственнику. Несмотря на давность пребывания на земле, он не мог вчинять собственнику соответствующий иск. При этом колон уплачивал собственнику денежную или натуральную плату. Колон не имел права добровольно покинуть землю. Однако он не мог быть и согнан с нее. Видимо, статус недавно приселившихся париков был близок статусу римских колонов, тогда как парики, владевшие землей в течение тридцати лет, отличались большим объемом прав и соответственно в интерпретации Евстафия Ромея в отличие от прикрепленных к земле бесправных держателей являлись квазисобственниками. Характерно, что если в Риме срок тридцатилетней давности держания земли и пребывания держателя на одном месте привел к его закрепощению, то в Византии та же давность держания привела к увеличению объема прав парика.» (96) «Мы полагаем, что современные политологи и некоторые историки в значительной мере преувеличивают роль так называемых демократических элементов в Византии. Эти элементы, если они и существовали, не являлись определяющим фактором в формировании ведущих цивилизационных тенденций, характеризующихся устойчивостью в рамках значительного пространственно-временного диапазона. Вслед за Ф. фон Халемом мы расцениваем византийский режим как авторитарный. Однако мы не согласны с мнением Ф. фон Халема, что авторитарный режим в Византии сочетался с неуважением к закону, и этим Византия будто бы отличалась от средневекового Запада. В Византии, как было показано, доминировало римское классическое право, тогда как на Западе правотворчество правителей сочеталось с признанием вульгарного римского права. Тот факт, что император признавался в Византии свободным от повиновения закону, что имело место и на Западе, означало не правовой произвол, а только подчеркивало абсолютное право императора на законотворчество. <…> Все эти факты говорят о специфических и характерных чертах византийского авторитаризма, сочетающегося с исключительно высокой ролью закона и римского классического права в рамках существующего правопорядка. Более того, именно доминирование римского права, лишь дополняемого императорскими новеллами, правом прецедентов, а также обычным правом при условии полного уважения к «старинным законам» и обычаю создало условия существования той специфической формы византийского авторитаризма, не лишенного отдельных «демократических» проявлений, которая позволяет характеризовать ее как историческую парадигму. Иными словами, это означает, что византийский авторитаризм являлся правовым, т. е. основывался на правовом авторитете, а не на личном влиянии. Последнее было характерно именно для сеньориальной и королевской власти на средневековом Западе, особенно в период раннего средневековья.» (201-202)