ГРАД ОБРЕЧЕННЫЙ
Оп.: Решение. 2005. №12.
Известный аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес заметил, что в истории культуры есть всего четыре сюжета, а все остальное лишь вариации. Вот четыре «вечные» темы: Поиск, Возвращение Героя, Самопожертвование Бога и Падение Города.
Историкам неизвестны города, бросившие вызов миру и оставшиеся непокоренными. Пали Троя, Вавилон, Рим – символы титанического могущества. Трагичнее всего судьба городов-претендентов на мировое господство. Другие, слабейшие народы объединялись и вместе вершили суд над сильнейшим. Париж после Наполеона и Берлин после Гитлера в полной мере испытали на себе возмездие некогда побежденных, а ныне победителей.
Всякий возвысившийся город нарушал гармонию сил и неизбежно был разрушен. О таких низвергнутых городах слагались плачи – особый жанр древневосточной литературы («плачи» о гибели Лагаша, Шумера, Ура, Урука, Эреду). О падении городов произносились и мрачные пророчества; наиболее известные из них библейские – о разрушении Вавилона, Ниневии, Тира, Сидона. Особая тема – судьба святого города Иерусалима, изменившего своей вере; ужасные сцены его гибели детально прорисованы в пророчествах.
Исторически город возникает, когда поверивший в себя, в свои силы, окрепший человек подчиняет себе территорию, присваивает и ограждает ее. В плане же символическом город представляет собой модель автономии, когда человек отгораживается от остального мира и полагает центр жизни в себе самом, переносит его на свою территорию.
Все устройство города предполагает автономное, самостоятельное существование – источники и резервуары воды, продовольственные склады, ремесленные мастерские и, конечно же, воинские казармы. Самодостаточный город сам по себе есть вызов внешнему миру, открывающемуся за пределами стен.
Владимир Даль слово «город» прямо толкует как городьбу – ограду около жилья. Город это особый способ организации пространства и особый способ мышления – исходить из себя, подчинять мир, ограждать его стеной. Метафора стены здесь тесно связана с известной привычкой мыслить парами – внутреннее/внешнее, мы/они, свои/чужие. Стена отделяет от врага, поэтому образ города всегда связан с нападением, штурмом, героической обороной, взятием стены и т.д. Иными словами, город – это воинственная позиция, провоцирующая нападение. Город, в отличие от села и сада, всегда связан с войной и насилием.
Вспомним, что Бог насадил сад – естественную и мирную среду для жизни человека. Человек же построил город – свою искусственную реальность, оплот сопротивления. Так что между насадил и построил – большая разница. Человек если и садит, то вокруг обязательно строит – ограду, предупреждающую покушение чужих на его собственность. Таким образом, строительство оград (стен) и городов – это военный акт по захвату (огораживанию) чуждой земли и защите своей, впрочем, тоже некогда захваченной.
Город, основывающийся на своих внутренних основаниях, это и есть Вавилонская башня – вознесшаяся до небес в своих претензиях, но оторвавшаяся от корней, от связи с землей, от истоков жизни. Она неминуемо должна пасть, как всякая закрытая, самодостаточная, автономная по отношению к жизни (т.е. заведомо мертвая) система.
Мы видим, как надвигаются тени на города – форпосты мировой цивилизации, водворяется хаос – социальная анархия, криминальный беспредел, безработица, загрязнение среды. Теракт 11.09 в Нью-Йорке, «конец света» 25.05 в Москве и другие подобные события (давка на станции метро в Минске, газовая атака террористов из Аум Сенрике в метро Токио) показывают беспомощность городских властей (читай мировой власти) в наведении и поддержании порядка. Город как строго упорядоченная форма общежития распадается на деловой центр и мир трущоб, на мир супермаркетов и мир помоек, на мир буржуа и мир люмпенов. Это было и раньше, вспомним: «Мир хижинам, война дворцам!», однако сегодня отчуждение человека от хорошей, «сытой» жизни зашло так далеко, что реальность окончательно расслоилась, фрагментировалась на локальные миры, субкультуры, гетто, которые вступают в «войну всех против всех». В своей лекции «Город и ненависть», прочитанной в МГУ, известный французский философ-постмодернист Жан Бодрийяр обратил внимание на феномен криминальной жизни города – окраинную преступность, мстительность людей-отбросов: «если насилие порождается угнетением, то ненависть зарождается, когда человека отправляют на помойку».
А ведь, в самом деле, город - это общность людей, которая увязана воедино общими интересами и гражданским согласием, и как только скрепы, соединяющие их, слабеют, наружу вырываются деструктивные, разрушающие силы розни, вражды, ненависти. Город стал возможен лишь при кодификации законов – когда устные правила были приняты обществом, записаны и стали известны как нормы, регулятивы совместной жизни. Конец города будет означать возврат не только к доправовому, но и к бесправному состоянию жизни по «законам джунглей».
На заре Нового времени, когда вера в Бога в массовом сознании была подорвана, возникла «теория общественного договора», согласно которой государство и общество, культура и цивилизация не даны свыше как божественные установления, но зарождаются в процессе коллективного творчества. Иными словами, общество устраивается на собственных основаниях. И сегодня мы наблюдаем кризис этого самого пресловутого «общественного договора»: Восток и Запад (разные цивилизации), Север и Юг (богатые и бедные) больше не могут «договориться». Как тут снова не вспомнить Вавилонскую башню (город-утопию), строители которой из-за языковой (а, следовательно, культурной, ментальной, правовой) разности так и не смогли завершить столь амбициозный проект?
«Закат Европы», «сумерки Просвещения», «смерть Запада» - такие диагнозы поставлены современной цивилизации. Все мечты о построении Града на собственных основаниях развенчаны. «Государство» Платона, «Город-Солнце» Томаззо Кампанеллы, «Утопия» Томаса Мора, реализуясь на практике, заканчивались массовым террором и беззаконием. Видимо, человек не может построить город «на себе самом», ему нужна внешняя «точка опоры» - Безусловное, Абсолютное, Незыблемое Основание, без которого он срывается в произвол и насилие.
Град Земной – «Град Разрушения» (Джон Буньян), «Град Обреченный» (братья Стругацкие). Все это человеческое, «слишком человеческое» (Ницше)… Потому что замкнуто, окружено городской стеной, отчуждено от жизни благодатной. Лишь за стеной открывается панорама бытия, во всю ширь становится виден горизонт – мерило нашей величины, оценка наших претензий, в котором тает, утопает, бесконечно мельчает город, ранее казавшийся всеохватным.
И все же Город – шедевр человеческого искусства, плод вековых творческих поисков - Дом и Крепость, Мастерская и Театр, Храм и Рынок – прекрасен, даже в своей обреченности (вспомним завораживающую картину К. Брюллова «Последний день Помпеи»). В нем воплощены мечты о потерянном Саде. В нем находит свое выражение героическая война за место под солнцем, борьба изгнанника за выживание, попытка обустроиться в чужой земле – за пределами Сада. Вернуться в Дом-Сад было невозможно, поэтому человек построил новый дом, Город вместо Сада.
Мечты человека о Граде исполнятся. Все лучшее, что сделал или хотел сделать человек в Граде Земном, найдет свое лучшее воплощение и завершение в Граде Небесном, «Художник и Строитель которого Сам Бог». Эта надежда утешает, когда рушатся города земные. Когда пылал Рим, Августин неспешно писал «О Граде Божьем», где напоминал христианам, что это не их отечество, что Град Священный нерушим и вечен. Когда распадалась Российская империя и Петербург – Град святого Петра – был обречен «грядущим гуннам», Валерий Брюсов безбоязненно встретил их: «Сложите книги кострами, пляшите в их радостном свете, творите мерзость во храме… А мы, мудрецы и поэты, хранители тайны и веры, унесем зажженные светы в катакомбы, пустыни, пещеры…»
Самое время покинуть Град Разрушения и выйти в Путь, ведь только за пределами «слишком человеческого», в пути по направлению к Граду Небесному человек может обрести себя. Об этом прочувствовано и непривычно взволнованно у Пушкина: «…уж близко, близко время: наш город пламени и ветрам обречен; он в угли и золу вдруг будет обращен, и мы погибнем все, коль не успеем вскоре обресть убежище; а где?..». И хоть ясного ответа у поэта нет, «некий свет» Града Небесного ему был виден и потому заветом остаются пушкинские слова: «иди ж, держись сего ты света»...
