Арсений Черникин

О ПРАВОСЛАВНОЙ ПАТРОЛОГИИ

В настоящее время российская патрологическая наука возрождается. Западные достижения в этой области с недавнего времени стали доступны российским студентам и воспитанникам духовных школ. У многих в России сложилось впечатление, что в странах Западной Европы эта важнейшая богословская дисциплина тоже успешно развивается: выходят критические издания, переводятся древние и новооткрытые трактаты на современные языки, дополняются и уточняются словари и т.д. К сожалению, это совсем не так. То, что сегодня происходит в западноевропейской патрологической науке, вряд ли можно охарактеризовать как кризис; всё гораздо хуже.

Известный английский профессор о. А. Лаут (Prof. A. Louth), настоятель православного прихода в на севере Англии, с горечью заметил, что в Великобритании патрология «вымирает» (“is dying out”). «Вымирание» этой богословской дисциплины происходит на фоне общего богословского упадка. Привычное для английского слуха название “Department of Theology” («факультет богословия») меняют на “Department of Theology and Religion” («факультет богословия и религиоведения»). Перемена вывески, ясное дело, отражает перемену и в образовательной программе: всё более усилий направляется на изучение истории мировых религий, в то время как патрология попросту изживается. Факультеты выпускают бакалавров и магистров богословия, которые часто имеют самое приблизительное представление о богословии христианского Востока, но самое печальное это то, что на таких факультетах теологические спекуляции, скажем, позднего эллинизма рассматриваются как нечто равнозначное раннехристианским воззрениям. Таковы «новые веяния».

Читая работы современных российских специалистов по патристике, создаётся впечатление, что в нашей российской богословской науке взят курс на компиляцию, на некритическое копирование западных схем, причём часто именно тех, которые в той же самой западной науке уже считаются устаревшими. Но самое печальное, копируется методология, копируется западный подход к святоотеческим авторам, западный стиль...

Главная причина такого явления заключается в том, что на протяжении длительного времени в России было почти невозможно изучать патристическую литературу, и теперь, когда все основные западные монографии стали доступны, наши учёные стараются как можно быстрее наверстать упущенное. К чему же движутся те, кто некритически копирует западную науку, кто занимается компиляцией основных её положений? К чему же придёт наша патрологическая наука лет через двадцать-тридцать? К такому же упадку?

В этой статье я бы хотел в общих чертах ответить на вопрос о том, что, собственно говоря, составляет уникальную особенность православной патрологии, чем православная патрология отличается от патрологии западноевропейских богословских факультетов.

Происхождение православной патрологии. В первую очередь, необходимо отметить, что по своей природе православная патрология, как и вообще вся патристическая литература, литургического происхождения. Своими корнями православная наука о Святых Отцах Церкви напрямую связана с церковной службой, с богослужебной гимнографией. Основоположниками нашей патрологии были те, кто составлял службы Святым Отцам. Осмысление святоотеческого наследия Церкви на христианском Востоке началось именно тогда! В этом отношении можно с уверенностью утверждать, что наша православная наука патрология начата самими же Отцами Церкви.

Св. Григорий Богослов, например, составил надгробное слово «еже о Велицем Василии». Для западной науки – это просто памятник святоотеческой письменности, один из множества. Для православных учёных это, в первую очередь, произведение, которое Устав предписывает читать 1 января за богослужением[1]. Св. Иоанн Дамаскин составил канон святителю Василию Великому[2], в котором великолепно описал его архипастырские подвиги и изложил основные идеи его богословия. Именно в этих явлениях и следует видеть зарождение и развитие православной науки об Отцах Церкви. Очевидно, что подлинная православная наука патрология родилась задолго до того, как в Европе подобрали для неё соответствующее название[3].

Православная наука о Святых Отцах развивалась. Составление служб новопрославленным Святым, труды колливадов по составлению великого учебника молитвы и духовной жизни – Добротолюбия, учёные подвиги преп. Паисия Величковского – всё это суть разные эпизоды истинной истории православной церковной патрологии, до сих пор ещё не написанной…

Смысл православной науки о Святых Отцах. Подлинная православная патрология родилась не в Свято-Сергиевском богословском Институте, не в дореволюционных Духовных Академиях, и даже не на Святой Горе. Она родилась гораздо раньше, причём не в университетах, которых на христианском Востоке не было, а в храме за богослужением. Вне богослужения Церкви невозможно не только заниматься патрологией, но и даже самый смысл этой научной дисциплины понять нельзя. Распространённое среди монашества и мирян критическое отношение к западной науке и к некоторым отечественным подражаниям основано на том, что учёные-академики, нередко проделывая колоссальную работу по сличению рукописей, изучению источников, многочисленных монографий и статей, оставляют без внимания самое главное: церковные службы, составленные Святым Отцам. Православная патрология начинается там, где она родилась, т. е. за богослужением. Всякий исследователь обязан начинать изучение того или иного святоотеческого автора с анализа богослужения Минеи. Излагая изученный материл, учёный обязан, прежде всего, раскрыть смысл соответствующей церковной службы. Если же какой-нибудь исследователь пишет одно, а православная церковная служба говорит нам другое, то у студентов богословия есть все основания усомниться в такой «науке».

Когда учёный патролог, изучающий, скажем, Св. Василия Великого или Св. Иоанна Златоустого, игнорирует церковные службы, он превращает свою науку в сухую, замкнутую светскую дисциплину, интересную лишь для узкого круга таких же «специалистов» как и он сам. Оставив богослужение за скобками своих научных исследований, учёный неизбежно превращает свою науку в нечто такое, что обыкновенному прихожанину храма или монаху не интересно, причём по вполне естественным и объяснимым причинам. Церковному, верующему человеку нужна такая наука и такая книга, которая бы могла объяснить ему смысл всего того, что он слышит в храме за богослужением. Если же вместо этого, говориться и пишется о «неоплатонизме патристических авторов», доказывается влияние платонизма или аристотелизма на того или иного автора, сопоставляются разночтения рукописей, сличаются армянские, грузинские и сирийские версии текстов, и т.п., то происходит один из неприятных парадоксов нашей науки. Сообщая читателю массу интересных и важных научных фактов, жонглируя замысловатыми словечками типа «динамизм», «экзистенциализм», «синтез», «аналитический подход», «анабасис» и «катабасис», цитируя различные богословские термины на древних восточных языках, исследователи оставляют без внимания самое главное: богословие нашего богослужения. Без этого такая наука перестаёт быть подлинно православной, она неизбежно превращается в западное подражание, пусть и безупречное с точки зрения православной догматики.

Это печальное явление, как уже было замечено выше, объясняется тем, что представители нашей отечественной науки, некритически увлекаясь западной методологией, плохо понимают смысл православного, я бы сказал, литургического учения об Отцах Церкви. Для того, чтобы лучше понять проблему, прежде рассмотрим вопрос о том, как патрология понимается на западных богословских факультетах.

О предрассудках западной патрологии. На Западе, как известно, патрология в её современном виде появилась сравнительно недавно. Рассмотрим несколько хороших её образцов.

Работа Дж. Квастена (J. Quasten)[4] – это ценное пособие, переведённое на многие языки и неоднократно переизданное. Дж. Квастен пишет сжато, но очень увлекательно и ясно. Но что же составляет самую сущность его подхода? Дж. Квастен подходит к святоотеческой литературе исключительно хронологически: сначала рассматривается апокрифическая литература, затем Мужи Апостольские, и т.д. Так получается (и навязывается читателю) сомнительная схема: примитивная модель развития от простого к сложному. Если развить эту концепцию до конца, то получится, что патристические авторы просто «влияли» друг на друга «в хронологическом порядке»…

Данная хронологическая модель патрологии как науки не была «открыта» Дж. Квастеном, это отличительная черта западного подхода ко Святым Отцам Церкви. По этому же «хронологическому» пути следовали и наши отечественные учёные патрологи до революции, этот же «хронологический» метод был унаследован профессорами Свято-Сергиевского богословского института[5]. Курс патрологии профессора А. И. Сидорова построен в соответствии с этой же хронологической схемой; его автор не скрывает компилятивный характер своей работы.

Несмотря на некоторую научную ценность «хронологического» изложения, у данной методологии наблюдается целый ряд существенных недостатков. Главный недостаток «хронологического» подхода заключается в том, что он целиком и полностью взят из светской историографии.

Для всех, кто изучал историю философии, известно, что мы вряд ли найдём такого профессора, который бы серьёзно утверждал, что Платон лучше или «правильнее» Аристотеля (или наоборот). В философии подобные заявления ненаучны: философия может лишь изучать тех или иных авторов, сравнивать их идеи, определять степень из влияния на авторов последующих эпох, и т.д. Например, диалоги Платона и трактаты Аристотеля оказали больше влияния на философскую мысль, нежели хулиганские выходки Диогена Киника. Сократ, который не написал ни одной буквы, оказал такое влияние на античную мысль, что его имя делит всю историю философии на две эпохи. Специалисты по истории философии не могут ничего предложить нам кроме хронологической концепции своей науки. Материал представлен в виде хронологической схемы, научные исследования направлены на то, чтобы изучить, заполнить соответствующие бреши; здесь и Ямвлих, и Прокл Диадох оказываются вместе, рассматриваются как равнозначные авторы. У истории философии ничего нет, кроме хронологической модели. Это было очевидно ещё на заре этой науки. Диоген Лаэрций тоже излагает материал хронологически…

Западная патрология адоптировала и продолжает адоптировать данную хронологическую модель. Отличительная особенность патрологии современных католических учёных заключается в том, что в своих исследований они стремятся показать, что католическое догматическое богословие основано на патристических памятниках. На православных богословских факультетах современной Греции учёные, следуя той же самой хронологической модели, приходят к противоположным выводам. В своих работах они доказывают, что в богословии восточных Отцов Церкви не обретается Filioque или учения о непорочном зачатии Божией Матери. Грекам такой подход простителен: современное академическое богословие Греции, как и вся греческая наука, сформировалось под сильным влиянием немецкой; даже национальный флаг Греции окрашен в традиционные цвета Баварии.

Сегодня приходится констатировать неприятный факт: наша российская патрологическая наука устремилась по тому же «хронологическому» пути, стихия богослужения нашими учёными игнорируется. Если так будет продолжаться дальше, то мы рискуем превратить нашу патрологию в нечто подобное «Догматическому богословию» митр. Макария (Булгакова)[6], когда за основу была взята латинская схоластическая модель догматики и лишь адоптирована, стилизована и переписана на православный манер.

Студент богословия или семинарист, приступая к изучению святоотеческого наследия, задаёт вопрос о приоритетах, хочет знать, с каких святоотеческих авторов следует начать изучение патристических авторов? Наша наука предлагает ему хронологический подход; выражаясь образно, наша наука указывает ему на первый том патрологии Миня. Неправомерность такого педагогического подхода должна быть очевидна: во-первых, памятники патристической литературы имели разное значение для церковного богословия. Тринитология Св. Василия Великого или христология Св. Григория Назианзена имели гораздо более важное значение для истории церковного богословия, нежели учение Оригена о душе небесных тел или «эротические» пассажи Климента Александрийского. Если подойти к этим идеям хронологически, а именно так и происходит в западной науке, то они представляются как равнозначный научно-исследовательский материал: «Ориген писал то-то, а Св. Василий считал так-то». И то, и другое в равной степени «интересно и важно» для нашей описательной науки. Но если рассмотреть этот материал литургически, то любому студенту станет яснее ясного, что без тринитарного богословия Св. Василия, без христологии Св. Григория наше богословие превратилось бы в марево. А вот о многих спекуляциях Оригена, аллегорических экзегезах Климената, можно с уверенностью сказать одно: они нередко оригинальны и интересны, но никакого реального значения на богословие Церкви они не оказали.

Как уже было упомянуто выше, пресловутая «хронологическая» модель безраздельно господствует в западной патрологии, и это порождает целый ряд шокирующих явлений. Появляются специалисты по литературе Апостольских Мужей, специалисты по гностикам, специалисты по Оргиену, и т.д. Каждый занимается своим предметом очень детально. Но спросите о том, как учение Св. Григория Назианзена было в целом осознано на христианском Востоке, и вы с удивлением обнаружите, что любой чтец из самой глухой деревни, который читает в храме каноны Утрени за Всенощным Бдением, ответит на этот вопрос яснее и внятнее профессоров из лувэнского института Григория Назианзена.

Причина этого явления заключается в том, что на Западе патрологию превратили в светскую дисциплину, аналогичную истории античной литературы, истории классической философии. Среди современных западных патрологов есть очень много специалистов по классике, которые изучают, например, св. Григория Нисского точно так же, как они прежде изучали Аристофана или Платона. Стоит ли подробно доказывать, что такая модель никак не подходит науке православной? Стоит ли подробно говорить о том, что как ни реформируй такую светскую науку, как ни адоптируй данную хронологическую модель для нужд православной науки, ничего перспективного из этого выйти не может?

О первоосновах православной патрологии. Современные западные патрологи не только не принимают во внимание службы нашей Минеи. Они игнорируют и традиционное богослужение латинского Запада; секулярный дух обесценил такую науку до крайности.

Что же имеет православная наука в своём арсенале? Восточная богослужебная традиция Церкви содержит уникальные службы, составленные Святым Отцам. Во-первых, эти службы были составлены теми, кого та же западная наука традиционно включает в свою хронологическую схему. Только ничего не понимающие в литургике и истории Церкви дилетанты, могут полагать, что тексты православного богослужения суть просто творческие произведения гимнографов христианского Востока. То, чему научает нас богослужение суть богословская рефлексия всей Вселенской, Соборной и Апостольской Церкви. Наше богослужение есть самый главный и самый уникальный первоисточник для патролога и для историка Церкви. Всякий, кто ищет ответ на вопрос о том, как в Древней Церкви были осознанны архипастырские труды и богословские идеи, скажем, св. Василия или св. Афанасия, обязан первым делом обратиться к нашему богослужению. И только уяснив основные идеи богослужения, можно приступить ко всевозможным академическим штудиям: филологическим, историческим, палеографическими и прочим. Только уяснив прежде смысл церковной службы, можно приступать к изучению монографий западных патрологов.

К сожалению, значение богослужения нашей российской патрологической наукой осознанно неудовлетворительно. Нередко получаются плохие парадоксы нашей науки: зная множество значительных и незначительных фактов филологического, исторического и богословского характера, многие учёные оставляют без внимания идеи своего собственного богослужения. Осмелюсь заметить, что такая «наука» не знает самого главного, ничего не говорит нам о том, что делает её наукой церковной, наукой православной, полезной и интересной не только для специалистов, но и просто для всех, кто хочет лучше и глубже понять смысл церковных служб Святым Отцам. В современных монографиях много толкуется о мнениях различных западных и отечественных учёных по тому или иному вопросу (датировка, интерпретация, и т.д.), можно много узнать о результатах филологического анализа сирийских, коптских, армянских, грузинских, славянских, эфиопских, арабских версий текста, можно узнать о том, как наша наука удостоверяла подлинность того или иного памятника святоотеческой письменности. Но вот о том, как Церковь на христианском Востоке осознала богословие Святых Отцов, как это было запечатлено в литургическом наследии, наши современные пособия и монографии умалчивают.

Прежде чем перейти к заключению, необходимо сделать небольшую оговорку. Подлинная православная модель патрологии как науки – это модель литургическая. Оснований тому множество, все они хорошо отражены в знаменитом изречении lex orandi, lex credendi[7]: закон веры, то есть истинное церковное богословие рождается в молитвенном опыте, за богослужением, кульминацией которого является Евхаристия. Наше богослужение повествует нам, например, о чудесном явлении свят. Николая Чудотворца царю Конастантину и Авлавию во сне[8], о том, что св. Иоанн Богослов, преселившись от земли, не отступает от неё, но живёт и ожидает Второе пришествие[9]. Если наша наука не может ни подтвердить, ни опровергнуть этого, то это ещё не означает, что учёный имеет право оставить литургическое наследие Церкви за скобками своих исследований. Подобные «исключения» (если даже и рассматривать их как исключения) только подтверждают, а не опровергают аксиоматическое правило православного богословия lex orandi, lex credendi.

О перспективах православной патрологии. Не известно, сколько пройдёт времени, прежде чем учёные ознакомятся с содержанием трёх-четырёх десятков служб Минеи. О выводах, к которым порой приходят протестантские исследователи патристики лучше не упоминать, дабы меня не обвинили в злопыхательстве.

В современной науке существуют разные способы организации материала. Энциклопедии используют алфавитный порядок; в некоторых пособиях материл излагается тематически, но самой популярной системой сегодня является модель хронологическая. Я не хочу сказать, что такой подход полностью лишён научной пользы; какая-то польза, конечно же, есть. Сломанные часы, как известно, показывают правильное время ровно два раза в сутки. Главный недостаток хронологической модели состоит в том, что, будучи нецерковной по своему происхождению, такая организация материала порождает близорукую науку.

Возьмём список «академических» имён Отцов Церкви: Григорий Назианзен, Василий Кесарийский, Афанасий Александрийский, Григорий Нисский… Если дать этот список начинающему студенту, то ему пока ничего не будет ясно, кроме, пожалуй, географии. Но если составить тот же список на основании нашего Месяцеслова, то у нас получится: Св. Григорий Богослов, Св. Василий Великий, Св. Афанасий Великий, Св. Григорий Нисский. Даже поверхностный взгляд на литургические имена Святых Отцов сообщает нам массу интереснейших фактов. Св. Василий и Св. Афанасий оба – Великие; их можно смело рассматривать как звёзды равной величины. Св. Григорий именуется Богословом; Богословов у нас пока только три. Литургическое имя Св. Григория Нисского совпадает с «академическим» – это тоже имеет большое значение для внимательного патролога. Игнорируя литургические имена, патролог рискует сбиться с верного пути и подойти к делу по-бухгалтерски, перепутав местами выдающегося богослова и просто плодотворного автора. Так нередко и происходит в западной патрологии.

Православный Месяцеслов, содержащий литургические имена Святых Отцов, уже содержит в себе маленькую, скромную, но целостную науку-патрологию. Если взять на вооружение литургическую (а не пресловутую хронологическую) модель патрологии как науки, то общий научный взгляд на святоотеческую письменность значительно проясняется! Ниже мы обратимся только к церковному календарю; богослужения Минеи, по понятным причинам, не может быть рассмотрено в этой небольшой статье.

Какую же патрологию мы находим в церковном календаре? Три Святых Церковь именуются Богословами, кому-то она усвоила имя Великий, другой именуются Чудотворец; один назван Учитель, а другой – Вселенский Учитель. Другие святые получили имена Богоносец, Златоуст. Кому-то усвоено имя в зависимости от географического места проживания или епископского служения: Нисский, Римский, Неокесарийский, и т.д., а кому-то усвоено имя: Сладкопевец, Монах, Подвижник, Столпник. Даже «молчание» церковного календаря является для патролога ценнейшим свидетельством. Так, например, Месяцеслов «молчит» об Оригене и Клименте Александрийском; это очень ценная методологическая подсказка для всех тех, кто изучает богословие александрийской школы. Далее, кого-то из Святых Отцов Церковь прославляет один раз в году, а кому-то составлено несколько служб. Например, празднование Св. Иоанна Златоустого Восточная Церковь совершает четырежды в году: 27 января (перенесение мощей), 30 января (Собор вселенских учителей и святителей Василия Великого, Григория Богослова, и Иоанна Златоустого), 14 сентября (преставление Иоанна Златоустого), 13 ноября (день памяти святителя Св. Иоанна, архиепископа Константинопольского) – феномен беспрецедентный! Наш Типикон разделяет все праздники по богослужебной торжественности на пять разрядов; всё это тоже сообщает важные сведения для всякого, кто хочет ответить на вопрос о том, как Православная Церковь осознала и оценила значимость того или иного Святого Отца. Необходимо только сделать соответствующие научные выводы и попытаться ясно и внятно ответить на вопросы: «Почему?». Почему Св. Симеон именуется «Новым Богословом», в чём же новизна? В чём заключается величие таких Отцов, как Св. Василия и Св. Афанасия?

Учёные западного типа будет искать ответ на эти вопросы в самых лучших критических изданиях. Они обнаруживают и описывают массу интереснейших аспектов патристического богословия. Но вот убедительно ответить на вопрос о том, какое влияние богословие, скажем, Великих Каппадокийцев оказало на всю восточную Традицию они не смогут до тех пор, пока не изучат соответствующие службы. Такая «методология» и является главным источником сбоев и ошибок. Эти ошибки затем попадают в переводы святоотеческих трактатов, в научные аппараты и комментарии.

Православные учёные, так сказать, византийского типа обратятся прежде к церковным службам. Богослужение и только оно сообщает нам уникальную «модель понимания» того или иного Отца Церкви.

Последним по счёту, но не по значению является вопрос о языке и стиле подлинной православной патрологии. В этом отношении в нашей науке тоже не всё благополучно. Дело даже не в том, что кто-то из патрологов предпочитает литургические имена «академическим», а кто-то нет. Для того, чтобы патрология получилась православной недостаточно просто ставить титул «Святой» перед именем Отца Церкви. Это будет лишь стилизация. Для того, чтобы исследование вышло действительно православным, надо не только исходить из церковной службы, но и максимально приближать язык и стиль к языку богослужения.

Но нередко язык нашей науки вызывает недоумения: один учёный находит параллели между М. Хайдеггером и Свят. Григорием Паламой, другой сопоставляет М. Хайдеггера с Дионисием Ареопагитом. Впечатление такое, что «степень научности» таких исследований прямо пропорциональна концентрации замысловатых словечек, взятых из энциклопедии К. Ранера Sacramentum Mundi и подобным пособиям. Конечно, язык и научный стиль – это дело личного вкуса; но если кто-то из патрологов никак не может обойтись без терминологического аппарата экзистенциалистов, то хотя бы следует признать, что наше богослужение говорит об Отцах Церкви таким языком, который современным исследователям пока просто недоступен. Церковная служба говорит о Трёх Святителях: «Христа моего уста и Троицы поборницы»; акростих канона Св. Иоанну Богослову гласит: «Сына Грома христокрасно пою». Наша богословская наука пока не научилась излагать богословие Святых Отцов, Апостолов и Евангелистов так боголепно, ей необходимо учиться этому в храме. Если мы будем развивать такую науку, которая говорит о святоотеческом богословии на языке экзистенциализма, постмодернизма, феноменологии и т.п., то мы рискуем искусственно создать колоссальную пропасть между богословием нашего богослужения и богословием наших монографий, учебников. Так мы неизбежно наступим на те грабли, на которые западная наука уже наступила. Такие книги народ Божий просто перестанет читать.

Разумеется, вышеозначенное взаимоотношение между богослужебной, литургической жизнью Церкви и богословской мыслью распространяется на все без исключения научные дисциплины. Нет никакого сомнения в том, что со временем будет написан новый учебник по библейскому богословию, который будет основан не на идеях, скажем, Дж. Данна (J. Dunn), а на службах Апостолам и Евангелистам. Наши пособия по нравственному богословию со временем тоже будут написаны на основании Триоди Постной. Чем раньше начнётся процесс литуругизации нашей науки, тем быстрее окрепнет и общая православная стратегия противостояния секуляризации и бытового безбожия.

иерей Арсений Черникин (Ph.D.)

[1] Минея Месячная, 1 января (Киев 1893, репр. 1996), с. 14.

[2] Ibid., с. 15.

[3] О возникновении западной патрологии см. раздел «Введение» А. И. Сидорова к учебнику Курс патрологии (Москва 1996).

[4] J. Quasten, Patrology (1950-53, имеются разные издания).

[5] Архим. Киприан (Керн), Патрология (Москва 1996).

[6] Еп. Макарий (Булгаков), Православно-догматическое богословие (СПб. 1856).

[7] (лат.) «закон молитвы есть закон веры».

[8] Праздничная Минея (Москва 1993), с. 123.

[9] Ibid., c. 46.