Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: История ХХ века.
К оглавлению
СОБЫТИЯ ПРИНИМАЮТ ИНОЙ ОБОРОТ
К началу осени 1941 года Гитлер полагал, что с Россией покончено.
За три недели кампании группа армий "Центр" под командованием фельдмаршала фон Бока в составе 30 пехотных и 15 танковых или моторизованных дивизий продвинулась на 450 миль от Белостока к Смоленску. До Москвы оставалось примерно 200 миль {Генерал Гюнтер Блюментрит, начальник штаба 4-й армии, впоследствии вспоминал, что вскоре после полуночи 21 июня, когда немецкая армия уже нацелилась на свои объекты, экспресс Берлин - Москва прошел через немецкие рубежи на Буге и через реку в Брест-Литовск без задержки. Это показалось ему чрезвычайно странным. Почти столь же странным показалось ему, что русская артиллерия не отвечала даже тогда, когда началось вторжение. "Русские, - писал он позднее, - были полностью застигнуты врасплох на нашем фронте". На рассвете немецкие связисты перехватили радиопереговоры Красной Армии: "Нас обстреливают. Что делать? " Блюментрит цитирует ответ из вышестоящего штаба: "Вы что, с ума сошли? Почему ведете передачу открытым текстом? " - Прим. авт. } вдоль дороги, по которой наступал в 1812 году Наполеон. Севернее наступала под командованием фельдмаршала фон Лееба группа армий в составе 21 пехотной и 6 танковых дивизий; она быстро продвигалась через Прибалтийские государства в направлении Ленинграда. Южнее группа армий фельдмаршала фон Рундштедта в составе 25 пехотных, 4 моторизованных, 4 горных и 5 танковых дивизий наступала на Киев, столицу плодородной Украины, овладеть которой жаждал Гитлер.
Таким образом, как говорилось в очередной сводке ОКБ, немецкие армии продвигались согласно плану по всему фронту от Балтики до Черного моря, и нацистский диктатор настолько уверовал, что темпы наступления будут ускоряться по мере того, как советские армии одна за другой будут окружены или разбиты, что 14 июля, спустя три недели после начала вторжения, издал директиву, в которой говорилось, что количество вооруженных сил может быть "значительно сокращено в ближайшем будущем", а производство вооружения будет сведено к строительству военно-морских кораблей и самолетов для люфтваффе, особенно самолетов для ведения войны против последнего врага рейха - Англии и, "если возникнет необходимость, против Америки". К концу сентября он дал указание главному командованию сухопутных войск подготовиться к расформированию 40 пехотных дивизий, с тем чтобы использовать эту дополнительную рабочую силу в промышленности.
Гитлер полагал, что два крупнейших города России: Ленинград, построенный Петром Великим в качестве столицы на Балтике, и Москва, древний город, а теперь столица большевистского государства - вот-вот падут. Поэтому 18 сентября он отдал строжайший приказ: "Капитуляцию Ленинграда или Москвы не принимать, даже если она будет предложена". О том, какая судьба была уготована этим городам, он дал понять своим командующим в директиве от 29 сентября:
Фюрер принял решение стереть с лица земли Санкт-Петербург (Ленинград). Дальнейшее существование этого крупного города не представляет интереса, поскольку будет повержена Советская Россия ...
Цель состоит в том, чтобы подойти к городу и разрушить его до основания посредством артиллерии и непрерывных атак с воздуха...
Просьбы о капитуляции будут отклонены, ибо проблемы выживания населения и его снабжения продовольствием не могут и не должны решаться нами. В этой войне за существование мы не заинтересованы в сохранении даже части населения этого большого города {Несколько недель спустя Геринг говорил Чиано: "В этом году в России умрет от голода от 20 до 30 миллионов человек. Пожалуй, хорошо, что так случится, ибо некоторые народы должны быть истреблены. Но даже если они не должны быть истреблены, тут ничего нельзя поделать. Совершенно очевидно, что если человечество обречено на голодную смерть, то последними умирать от этого будут наши два народа... В лагерях для русских военнопленных они начали есть друг друга" (Дипломатические документы Чиано, с. 464-465). - Прим. авт. }.
3 октября Гитлер вернулся в Берлин и в своем обращении к немецкому народу объявил о полном крахе Советского Союза. "Сегодня я заявляю, и заявляю без каких-либо оговорок, - сказал он, - что враг на Востоке повержен и никогда не восстанет вновь... Позади наших войск территория, в два раза превышающая размеры германского рейха к моменту моего прихода к власти в 1933 году".
Когда 8 октября пал Орел, ключевой город к югу от Москвы, Гитлер направил самолетом в Берлин руководителя прессы Отто Дитриха, чтобы на следующий день он сообщил корреспондентам ведущих газет мира, что последние армии Тимошенко, оборонявшие Москву, оказались в окружении в двух огромных котлах; что южные армии маршала Буденного уничтожены или рассеяны; что от 60 до 70 дивизий армии маршала Ворошилова окружены в Ленинграде. "Со всех военных точек зрения, - самодовольно закончил Дитрих, - с Советской Россией покончено. Английская мечта о войне на два фронта похоронена".
Это публичное хвастовство Гитлера и Дитриха оказалось, мягко говоря, преждевременным {Однако не настолько преждевременным, как предостережения американского генерального штаба, который в июле конфиденциально информировал американских редакторов и корреспондентов, что падение Советского Союза теперь вопрос нескольких недель. Неудивительно, что заявления Гитлера и Дитриха, сделанные в начале октября 1941 года, принимались на веру в Соединенных Штатах и Англии, а также в Германии и других странах. - Прим. авт. }. В действительности русские, несмотря на внезапность нападения 22 июня и последовавшие затем тяжелые потери в живой силе и технике, стремительное отступление и окружение их лучших армий, в июле начали оказывать такое сопротивление, какого вермахт никогда раньше не встречал. Дневник Гальдера и донесения таких фронтовых командиров, как генерал Гудериан, который возглавлял крупную танковую группу на Центральном фронте, запестрели, а затем и заполнились сообщениями об ожесточенных сражениях, об отчаянной обороне русских, об их контратаках и тяжелых потерях как у них, так и у немцев.
"Поведение русских войск, - писал генерал Блюментрит впоследствии, - даже в этом первом сражении (за Минск) поразительно отличалось от поведения поляков и войск западных союзников в условиях поражения. Даже будучи окруженными, русские не отступали со своих рубежей". Причем их становилось все больше и оснащены они были лучше, чем полагал Адольф Гитлер. Свежие советские дивизии, о существовании которых немецкая разведка даже не подозревала, непрерывно вводились в бои. "Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, - писал Гальдер в дневнике 11 августа, - что колосс-Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения... был нами недооценен. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и, в особенности, на чисто военные возможности русских. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину. Русские еще и потому выигрывают во времени, что они сидят на своих базах, а мы от своих все более отдаляемся. Таким образом и получается, что наши войска, страшно растянутые и разобщенные, все время подвергаются атакам противника. И противник потому одерживает местами успехи... "
Когда после войны союзники допрашивали Рундштедта, то он прямо заявил: "Вскоре после начала наступления я понял, что все, что было написано про Россию, просто вздор".
Несколько генералов, в том числе Гудериан, Блюментрит и Зепп Дитрих, с удивлением писали, о русском танке Т-34, о котором, раньше ничего не слышали и который имел такую прочную броню, что снаряды немецких противотанковых орудий отскакивали от нее, не причиняя никакого вреда. Появление этого танка, как говорил позднее Блюментрит, ознаменовало зарождение так называемой танкобоязни.
Кроме того, впервые в ходе войны немцы не имели подавляющего превосходства в воздухе для защиты наземных войск и дальней разведки. Несмотря на тяжелые потери, понесенные авиацией на земле в первый день войны и в первых воздушных боях, советские истребители, как и свежие дивизии, продолжали появляться ниоткуда. Более того, в результате быстрого продвижения и нехватки подходящих аэродромов в России немецкая истребительная авиация осталась слишком далеко позади, чтобы обеспечивать эффективное прикрытие своих наземных войск на фронте. "На различных стадиях наступления, - докладывал позднее генерал фон Клейст, - мои танковые силы сталкивались с осложнениями из-за отсутствия прикрытия с воздуха".
Выявился и другой просчет немцев относительно русских, о котором Клейст упомянул Лиддел Гарту и который, разумеется, разделяло большинство людей на Западе в то лето. "Надежды на победу, - говорил Клейст, - в основном опирались на мнение, что вторжение вызовет политический переворот в России... Очень большие надежды возлагались на то, что Сталин будет свергнут собственным народом, если потерпит на фронте тяжелое поражение. Эту веру лелеяли политические советники фюрера".
И действительно, Гитлер не раз говорил Йодлю, что "нужно только ударить ногой в дверь, как вся прогнившая структура с треском развалится".
Возможность "ударить ногой в дверь" представлялась фюреру реальной уже в июле, когда в немецком верховном командовании возникли первые крупные разногласия по поводу дальнейшей стратегии, что побудило фюрера вопреки протестам со стороны высшего генералитета принять решение, которое, по мнению Гальдера, явилось "крупнейшей стратегической ошибкой в восточной кампании". Вопрос был простой, но фундаментальный: следует ли группе армий "Центр" фон Бока, самой мощной и пока что наиболее успешно действующей из трех основных немецких групп армий, продолжать наступление на Москву, находившуюся в 200 милях от Смоленска, к которому она вышла 16 июля, или лучше придерживаться первоначального плана, изложенного Гитлером в его директиве от 18 декабря, которая предусматривала нанесение главных ударов на южном и северном флангах? Иными словами, что является главной целью - Москва или Ленинград и Украина?
Высшее командование сухопутных войск, возглавляемое Браухичем и Гальдером и поддерживаемое фон Боком, чья группа армий продвигалась вдоль главной шоссейной дороги на Москву, и Гудерианом, чьи танки шли во главе войск фон Бока, настаивало на массированном наступлении на советскую столицу. Их доводы основывались на большем, чем значение с психологической точки зрения захвата вражеской столицы. Москва, доказывали они Гитлеру, является важным центром производства вооружения и, что еще более важно, центром транспортной системы и главным узлом связи России.
Забери это у Советов, и они не только будут лишены главного источника вооружений, но и окажутся не в состоянии доставлять войска и обеспечивать материально-техническое снабжение отдаленных фронтов, которые сразу начнут слабеть и разваливаться.
Однако у генералов имелся и последний, заключительный довод, который они выдвигали бывшему ефрейтору, ставшему их верховным главнокомандующим. Разведывательные донесения свидетельствовали, что основные русские силы сосредоточились перед Москвой для организации мощной обороны. Непосредственно к востоку от Смоленска советская полумиллионная армия, вырвавшаяся из двойного окружения войск Бока, окапывалась, чтобы задержать дальнейшее продвижение немцев в сторону столицы.
"Центр притяжения русских сил, - писал Гальдер в докладной для союзников сразу по окончании войны, - находился поэтому на фронте против группы армий "Центр"...
Генеральный штаб выдвигал идею, согласно которой целью операции должно быть нанесение поражения военной мощи противника, поэтому считал следующей наиболее неотложной задачей разгром войск Тимошенко путем сосредоточения всех наличных сил в группе армий "Центр" для наступления на Москву, захвата этого центра управления вражеским сопротивлением и уничтожения новых соединений врага. Сосредоточение сил для такого наступления должно было осуществляться как можно скорее, так как приближался зимний период. Группе армий "Север" между тем предстояло выполнить свою первоначальную задачу и попытаться установить контакт с финнами. Группа армий "Юг" должна была наступать дальше на восток, приковав к себе максимальные силы противника. ... После того как устное обсуждение этого вопроса между генеральным штабом и верховным командованием не привело стороны к единому мнению, главнокомандующий сухопутными войсками (Браухич) представил Гитлеру подготовленный генеральным штабом меморандум".
Это произошло, как явствует из дневника Гальдера, 18 августа. "Эффект был подобен взрыву", - указывает он. Гитлер не отводил голодных глаз от продовольственного пояса и промышленных районов Украины и нефтеносных районов на Кавказе. Кроме того, он считал, что представилась счастливая возможность поймать в западню армии Буденного, дислоцированные к востоку от Днепра, за Киевом, который все еще удерживал противник. Он хотел также овладеть Ленинградом и соединиться с финнами на севере. , Для осуществления этих целей несколько пехотных и танковых дивизий необходимо было взять из группы армий "Центр" и перебросить на север и в группу армий "Юг". Москва может подождать.
21 августа Гитлер издал новую директиву взбунтовавшемуся генеральному штабу. На следующий день Гальдер переписал ее слово в слово в свой дневник.
Предложение главного командования сухопутных сил от 18. 8 о продолжении операций на Востоке расходится с моими планами.
1. Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа. На севере такой задачей является окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками.
Вот уже несколько дней Гитлера раздражало упорное сопротивление на Днепре советской 5-й армии. Предстояло полностью ее уничтожить, как указывалось в директиве, оккупировать Украину и Крым, взять в кольцо Ленинград и соединиться с финскими войсками. Только тогда будут созданы условия для наступления на армии Тимошенко и их успешного разгрома.
"Таким образом, - с горечью комментировал Гальдер, - задача решающего поражения русских армий перед Москвой была отложена, поскольку возобладало желание овладеть важным промышленным районом и предпринять наступление в направлении нефтеносных районов... "
Гитлер был одержим идеей захватить как Ленинград, так и Сталинград, ибо убедил себя, что если падут эти два "священных оплота коммунизма", то Россия развалится.
Стремясь нанести новые оскорбления фельдмаршалам и генералам, не оценившим его стратегической гениальности, Гитлер направил, по словам Гальдера, "контрмеморандум" (в ответ на меморандум армии от 18 августа), который начальник генерального штаба охарактеризовал как "полный оскорблений", таких, например, как утверждение, что верховное командование сухопутных войск страдает "окаменелыми взглядами из устаревших теорий".
"Невыносимо! Неслыханно! Довольно! " - с возмущением записал Гальдер в своем дневнике. Весь день и вечер он совещался с Браухичем по поводу "нетерпимого" вмешательства фюрера в дела высшего командования армии и генерального штаба и в конце концов предложил главкому вместе подать в отставку. "Он (Браухич) отклонил это мое предложение, - отмечает Гальдер, - так как практически дело до этого еще не дошло и такое решение ничего не изменит". Слабовольный фельдмаршал, как и во многих случаях в прошлом, капитулировал перед бывшим ефрейтором.
Когда на следующий день, 23 августа, генерал Гудериан прибыл в ставку фюрера, Гальдер попытался подбить его повлиять на катастрофическое решение фюрера, хотя этот несгибаемый танковый генерал в уговорах не нуждался. Однако Браухич, встретившись с ним, запретил поднимать этот вопрос. "Я запрещаю вам упоминать у фюрера о Москве, - сказал ему главком. - Приказано проводить операции на южном направлении. Сейчас вопрос сводится лишь к тому, как выполнить этот приказ. Обсуждать что-либо бессмысленно".
Тем не менее, когда Гудериана пригласили к Гитлеру - ни Браухич, ни Гальдер его не сопровождали, - он вопреки приказам принялся с жаром, на какой только был способен, доказывать целесообразность немедленного наступления на Москву.
"Гитлер позволил мне высказаться, - писал позднее Гудериан. - Затем подробно изложил свои соображения, которые привели его к принятию иного решения. Он сказал, что сырьевые ресурсы и продовольствие Украины потребуются для будущего ведения войны. Он говорил о необходимости нейтрализовать Крым, "этот советский авианосец для нанесения ударов по румынским нефтеразработкам". Впервые я услышал от него фразу: "Мои генералы ничего не знают об экономических аспектах войны". ... Он отдал строгий приказ осуществлять наступление на Киев как непосредственную стратегическую задачу и все действия проводить, памятуя об этом. Здесь я впервые стал зрителем спектакля, который впоследствии мне доводилось видеть не раз: все присутствующие - Кейтель, Йодль и другие - кивали в знак согласия после каждой произнесенной Гитлером фразы, в то время как я остался наедине со своей точкой зрения...
Однако Гальдер в ходе обсуждений не кивнул в знак согласия ни по одному пункту. Когда Гудериан встретил его на следующий день и сообщил о своих безуспешных усилиях отговорить Гитлера от принятого им решения, начальника генерального штаба, как утверждает Гудериан, "к моему удивлению, охватило такое нервное возбуждение, что он начал высказывать обвинения и измышления, которые были совершенно необоснованны" {Гальдер в дневниковой записи от 24 августа дает совершенно иную версию. Он обвиняет Гудериана в безответственной измене своим взглядам после встречи с Гитлером и размышляет над тем, что бесполезно пытаться изменить характер человека. Если его, как утверждает Гудериан, охватило нервное возбуждение, то из его педантичных записей очевидно, что он быстро вышел из такого состояния. - Прим. авт. }.
Это был самый серьезный кризис среди немецкого верховного командования со времени начала войны. Но худшее было еще впереди.
Наступление Рундштедта в южном направлении, предпринятое после получения подкреплений в виде танковых соединений Гудериана и пехотных дивизий, изъятых с Центрального фронта, явилось, по словам Гудериана, крупной тактической победой. Киев пал 19 сентября, однако немецкие части к этому времени продвинулись на 150 миль на восток и 26 сентября сражение закончилось, согласно утверждениям немцев, окружением и пленением 665 тысяч русских солдат и офицеров. Гитлер расценил это как "величайшее сражение в мировой истории", и хотя это было необычное достижение, некоторые из генералов более скептически оценивали его стратегическое значение. Лишенная танковых сил, группа армий фон Бока, действовавшая на центральном направлении, была вынуждена в течение двух месяцев топтаться вдоль реки Десна за Смоленском. Но уже приближались осенние дожди, способные превратить русские дороги в трясину. А после них - зима, холодная и снежная.
Крупное наступление на Москву
С большой неохотой уступая настояниям Браухича, Гальдера и Бока, Гитлер согласился возобновить наступление на Москву. Увы, слишком поздно! Гальдер увидел его в полдень 5 сентября. Теперь, приняв решение, фюрер стремился поскорее попасть в Кремль. "На Центральном фронте наступление начать по возможности через восемь-десять дней, - приказал верховный главнокомандующий. ("Это невозможно! " - воскликнул Гальдер в своем дневнике. ) Задача - окружить и уничтожить русских", - добавил Гитлер, пообещав перебросить группе армий "Центр" танковую дивизию Гудериана, которая все еще вела тяжелые бои на Украине, и танковый корпус под командованием Рейнхардта, действовавший в районе Ленинграда. Но вернуть танковые соединения на Центральный фронт, перевооружить их и подготовить к наступлению можно было не раньше начала октября. Наконец, 2 октября началось крупномасштабное наступление под кодовым наименованием "Тайфун". Предусматривалось, что мощный ураган налетит на русских, уничтожит их последние войска, обороняющие Москву, и приведет к развалу Советского Союза.
Однако и на сей раз нацистский диктатор стал жертвой собственной мегаломании. Захватить русскую столицу до наступления зимы ему казалось недостаточно. Он отдал приказ фельдмаршалу фон Леебу в это же самое время захватить Ленинград, соединиться с финнами и, продвигаясь дальше на север, перерезать Мурманскую железную дорогу. Рундштедту предписывалось очистить Черноморское побережье, захватить Ростов, нефтеносные районы Майкопа и выйти к Сталинграду на Волге, перерезав тем самым последнюю артерию, связывающую Россию с Кавказом. Когда Рундштедт попытался было объяснить Гитлеру, насколько опасно продвинуться более чем на 400 миль к востоку от Днепра при открытом левом фланге, верховный главнокомандующий заявил, что русские уже не в достоянии оказать серьезного сопротивления на юге. По утверждению Рундштедта, выслушав приказы, он "громко рассмеялся над их нелепостью, но вскоре ему пришлось убедиться, что они вовсе не лишены смысла".
Немецкое наступление вдоль старой Смоленской дороги, приведшей Наполеона в Москву, началось словно неистовый тайфун. В течение первых недель октября, когда, по выражению Блюментрита, развернулось "хрестоматийное сражение", немцы окружили между Вязьмой и Брянском две советские армии и взяли, как они утверждают, в плен 650 тысяч солдат и офицеров, захватили 5 тысяч орудий и 1200 танков. К 20 октября немецкие головные танковые части находились уже в 40 милях от Москвы, и советские министерства и иностранные посольства были спешно эвакуированы в Куйбышев на Волге. Даже трезвомыслящий Гальдер, который упал с лошади во время прогулки, сломал ключицу и был госпитализирован, теперь поверил, что при смелом руководстве и благоприятной погоде Москва может быть взята до наступления суровой русской зимы.
Однако осенние дожди уже начались. Наступил период распутицы. Огромная армия, двигавшаяся на колесах, замедлила свой ход и была вынуждена часто останавливаться. Приходилось выводить из боя танки, чтобы с их помощью вытаскивать из трясины орудия и автомашины с боеприпасами.
Чтобы вытаскивать застрявшие в грязи орудия и автомашины, нужны были цепи и тросы, но их не хватало, и тогда приходилось сбрасывать с самолетов связки веревок, в то время как транспортные самолеты были крайне необходимы для доставки боевых грузов. Дожди начались в середине октября, и, как вспоминал позднее Гудериан, "последующие несколько недель кругом стояла непролазная грязь". Генерал Блюментрит, начальник штаба 4-й армии фельдмаршала фон Клюге, находившейся в самом пекле сражения за Москву, ярко описал сложившуюся обстановку:
"Пехотинцы вязли в грязи, а для того, чтобы тащить артиллерийское орудие, приходилось запрягать последовательно несколько упряжек. Все колесные машины увязали в грязевом месиве по ось. Даже тракторы продвигались с огромным трудом. Большая часть нашей тяжелой артиллерии намертво застряла в грязи. Трудно даже представить, какое напряжение вызвало все это у наших, и без того измотанных, войск".
Впервые за все время в дневниковых записях Гальдера и в донесениях Гудериана, Блюментрита и других немецких генералов появляются признаки сначала сомнений, а затем и отчаяния. Они получили распространение и среди низшего командования, и среди полевых войск, а может, это от них и исходило. "И теперь, когда Москва была почти на виду, - вспоминал Блюментрит, - настроение как командиров, так и войск начинало меняться. Сопротивление противника усиливалось, бои приобретали все более ожесточенный характер... Многие из наших рот сократились до 60-70 солдат". Сказывалась нехватка исправных артиллерийских орудий и танков. "Зима уже начиналась, - говорит Блюментрит, - но не было никаких намеков, что мы получим зимнее обмундирование... Далеко за линией фронта, в нашем тылу, в бескрайних лесах и болотах, стали давать о себе знать партизаны. Колонны снабжения часто попадали в засаду... "
Теперь, по воспоминаниям Блюментрита, призрак великой армии Наполеона, шедшей этой же дорогой на Москву, и память об участи Наполеона преследовали нацистских завоевателей. Немецкие генералы принялись читать и заново перечитывать сделанное Коленкуром мрачное описание русской зимы 1812 года, закончившейся для французов катастрофой.
Далеко на юге, где погода стояла немного теплее, но дожди и грязь были такие же, как и здесь, на центральном направлении, дела тоже шли неважно. Танки Клейста вступили в Ростов-на-Дону 21 ноября под фанфарную трескотню Геббельсовской пропаганды о том, что "ворота на Кавказ" открыты. Однако ворота эти недолго оставались открытыми. Как Клейст, так и Рундштедт понимали, что не смогут удержать Ростов. Спустя пять дней русские выбили немцев из Ростова, атаковав на северном и южном флангах так, что те сломя голову бежали 50 миль до реки Миус, где Клейст и Рундштедт намеревались создать рубеж обороны на зимний период.
Отступление из Ростова стало еще одним, правда менее значительным, поворотным пунктом в истории третьего рейха. Здесь нацистская армия впервые потерпела крупную неудачу. "Наши беды начались с Ростова, - комментировал позднее Гудериан. - Это было зловещее предзнаменование". Фельдмаршалу фон Рунд-штедту оно стоило поста командующего на южном направлении. Об этом драматичном событии, произошедшем во время отступления к Миусу, фельдмаршал рассказывал впоследствии союзным следователям:
"Неожиданно я получил от фюрера приказ оставаться там, где мы находимся, и не отступать дальше. Я немедленно телеграфировал в ответ: "Пытаться удержать позиции - безумие. Во-первых, войска не смогут этого сделать; во-вторых, если они не отступят, то будут уничтожены. Повторяю, этот приказ необходимо отменить или придется подыскать кого-нибудь другого на мое место". В тот же вечер от фюрера поступил ответ: "Согласен с вашей просьбой. Пожалуйста, сдайте командование". И тогда я направился домой" {"Фюрер в сильнейшем возбуждении... - зафиксировал в своем дневнике 30 ноября генерал Гальдер, описывая отступление Рундштедта к Миусу и снятие фельдмаршала с поста командующего. - Главком был вызван к фюреру в 13. 00. По-видимому, произошел более чем неприятный разговор, в течение которого говорил один фюрер. Он осыпал главкома упреками и бранью и надавал необдуманных приказов". Гальдер начал в тот день свои записи с перечисления потерь, которые вермахт понес до 26 ноября. "Общие потери войск на Восточном фронте составляют (не считая больных) 734 112 офицеров и солдат, то есть 23 процента средней общей численности войск Восточного фронта (3, 2 миллиона человек)".
1 декабря Гальдер сделал в своем дневнике запись об освобождении Рундштедта от должности командующего группой армий "Юг" и назначении на этот пост Рейхенау, командовавшего 6-й армией, которая воевала во Франции, а затем пережила тяжелые дни, сражаясь к северу от танковых дивизий Клейста, отступавших от Ростова. "... Позвонил по телефону фон Рейхенау, - пишет Гальдер. - Просил дать ему разрешение на отход сегодня ночью на позиции по Миусу. Фюрер разрешил. Итак, теперь мы находимся там, где должны были находиться вчера. В жертву принесены время и силы, кроме того, потерян Рундштедт".
"Состояние здоровья главкома, - добавил Гальдер, - из-за постоянного нервного напряжения опять вызывает беспокойство". (В дневнике Гальдера имеется запись от 10 ноября о том, что получено сообщение о тяжелом сердечном приступе у главкома. ) - Прим. авт. }.
Эта мания издалека отдавать войскам приказы удержаться на рубеже, несмотря ни на какие тяжелейшие условия, возможно, спасла немецкую армию от полного развала под сокрушительными ударами, которые ждали ее впереди. Хотя многие генералы оспаривают, но именно это привело немецкую армию к Сталинграду и другим катастрофическим поражениям, что помогло решить судьбу Гитлера.
Сильные снегопады и морозы в ту зиму начались в России рано. Гудериан зафиксировал первый снег в ночь на 7 октября, как раз когда возобновилось наступление на Москву. Это побудило его вновь запросить вышестоящий штаб о зимней одежде, особенно об утепленной обуви и шерстяных носках. 12 октября снегопад все еще продолжался. 3 ноября ударили морозы, температура заметно понизилась. 7 ноября Гудериан уже докладывал о "случаях серьезного обморожения" в частях, а 13-го о том, что температура упала до минус восьми градусов мороза по Фаренгейту и отсутствие зимней одежды "сказывается все сильнее".
"Лед начинает причинять много неприятностей, - писал Гудериан, - поскольку шипы для танковых тягачей еще не поступили. Холод сделал бесполезными телескопические прицелы. Для того чтобы запустить двигатели танков, приходится разводить костер под ними. Иногда в баках замерзает топливо, а смазка затвердевает... Каждый полк (из 112-й пехотной дивизии) уже потерял около 500 человек в результате обморожений. Из-за морозов пулеметы отказывают, а наши 37-мм противотанковые орудия оказались малоэффективными против (русского) танка Т-34...
В результате распространилась паника. Это был первый случай за всю русскую кампанию, когда морозы привели к таким последствиям, что явилось предостережением: боеспособность нашей пехоты на пределе".
И не только пехоты. 21 ноября Гальдер отметил в своем дневнике, что Гудериан доложил по телефону, что "его войска выдохлись". Этот стойкий, решительный танковый командир признает, что в тот самый день решил поехать к командующему группой армий "Центр" Боку и добиться изменения отданного им приказа, поскольку "не уверен в возможности его выполнения". Он пребывал в состоянии глубокой депрессии, когда писал:
"Ледяной холод, укрытий нет, нехватка теплой одежды, тяжелые потери среди личного состава и боевой техники, из рук вон плохое снабжение горючим - все это превращает обязанности командира в жалкие хлопоты, и чем дольше продолжается такое положение, тем сильнее давит неимоверная ответственность, которую на меня возложили".
Ретроспективно Гудериан добавил:
"Только тот, кто сам видел бескрайнее пространство русских снегов в ту зиму и наше бедственное положение и почувствовал на себе неистовствовавший ледяной ветер, заметающий все пути; кто час за часом преодолевал просторы ничейной земли, чтобы в конце концов отыскать жалкое прибежище, в котором укрывались скверно одетые, полуголодные солдаты; кто мог сравнить их с хорошо накормленными, тепло одетыми, крепкими сибиряками, полностью оснащенными для ведения боев в зимних условиях... способен по-настоящему судить о событиях, которые потом произошли".
Теперь пора изложить вкратце события тех дней. При этом нельзя не подчеркнуть одно обстоятельство: сколь ужасной ни была русская зима и сколь ни бесспорно, что советские войска оказались лучше подготовлены к ней, чем немцы, фактором, определившим исход сражения, явилась не погода, а ожесточенное сопротивление советских войск, их неукротимая воля не сдаваться. Это подтверждается дневниковыми записями Гальдера и донесениями командующих с фронтов, в которых постоянно находит отражение изумление перед решимостью и ожесточенностью русских атак и контратак и отчаяние по поводу немецких неудач и понесенных потерь. Нацистские генералы не могли понять, почему русские, несмотря на откровенно тиранический режим и катастрофические последствия первых немецких ударов, выстояли, не потерпели полного краха, подобно французам и многим другим народам и государствам, которые разваливались от ударов менее мощных.
"С удивлением и разочарованием, - пишет Блюментрит, - мы обнаружили в конце октября - начале ноября, что разгромленные русские, очевидно, совершенно не осознают, что как военная сила они почти перестали существовать". Гудериан рассказывал о старом отставном царском генерале, которого он встретил по дороге на Москву, в Орле.
"Если бы вы пришли двадцать лет назад, - говорил генерал Гудериану, - мы бы вас встречали с распростертыми объятиями. Но теперь слишком поздно. Мы только что начали вставать на ноги, и тут появляетесь вы и отбрасываете нас на двадцать лет назад, так что нам снова придется начинать все сначала. Теперь мы сражаемся за Россию, а в этом деле мы все едины".
И тем не менее по мере того, как ноябрь с его метелями, буранами и постоянными морозами приближался к концу, Гитлер и большинство генералов испытывали все меньше сомнений, что Москва падет в ближайшие дни. С севера, с юга и с запада немецкие армии подошли к столице на 20-30 миль. Гитлеру, рассматривавшему карту в своей ставке, расположенной далеко от фронта, в Восточной Пруссии, представлялось, что его войска способны преодолеть этот ничтожный отрезок пути за один бросок. Ведь его армии прошли 500 миль, а тут им осталось пройти не более 20-30 миль. "Один последний бросок, и мы будем торжествовать", - говорил он Йодлю в середине ноября.
Во время телефонного разговора с Гальдером 22 ноября командующий группой армий "Центр" фельдмаршал фон Бок сравнивал обстановку, сложившуюся перед последним броском на Москву, с обстановкой, сложившейся во время сражения на Марне, где последний батальон, брошенный в бой, решил его исход. Несмотря на усиливающееся сопротивление противника, Бок считал, что победа достижима. К концу ноября ему действительно пришлось бросать в бой свой последний батальон. Заключительное массированное наступление на сердце Советского Союза было намечено на 1 декабря 1941 года.
Однако наступление натолкнулось на железное сопротивление русских. Крупнейшие танковые силы были сосредоточены на одном фронте: 4-я танковая группа генерала Гепнера и 3-я танковая группа генерала Германа Гота занимали рубежи непосредственно к северу от Москвы; 2-я танковая армия Гудериана дислоцировалась к югу от столицы в районе Тулы; огромная 4-я армия фон Клюге наступала в центре, прямо на восток, через леса, окружавшие подступы к городу, - с этой грозной силой Гитлер связывал все свои надежды. 2 декабря разведывательный батальон 258-й пехотной дивизии проник в Химки, пригород Москвы, откуда были виды шпили кремлевских башен; однако на следующее утро батальон был оттеснен из Химок несколькими русскими танками и разношерстным отрядом наскоро мобилизованных рабочих города. Это была самая близкая от Москвы точка, до которой дошли немецкие войска и откуда бросили свой первый и последний взгляд на Кремль.
Вечером 1 декабря фон Бок, у которого начались сильные боли в желудке, сообщил по телефону Гальдеру, что его обескровленные войска уже не способны действовать. Начальник генерального штаба постарался подбодрить его: "... Нужно попытаться разбить противника, бросив в бой все силы до последнего. Если окончательно выяснится, что разгромить противника все-таки невозможно, тогда нужно будет принять другое решение". На следующий день Гальдер записал в дневнике: "... Сопротивление противника достигло своей кульминационной точки". 3 декабря фон Бок еще раз позвонил начальнику генерального штаба, который занес в дневник суть его сообщения:
"Опять пришлось отвести назад вырвавшиеся вперед наступающие части 4-й армии, так как соседние части не сумели продвинуться на такую же глубину... Однако уже близится час, когда силы войск иссякнут".
Когда Бок впервые заговорил о переходе к обороне, Гальдер попытался напомнить ему, что "лучшим способом обороны является наступление".
Но легче сказать, чем сделать, учитывая сопротивление русских и погодные условия. 4 декабря Гудериан, 2-я танковая армия которого пыталась ворваться в Москву с юга и была остановлена противником, докладывал, что температура упала до 31 градуса. Позднее она понизилась еще на пять градусов. Его танки застряли в неподвижности, нависла угроза на флангах и с тыла севернее Тулы.
5 декабря создалась критическая обстановка. На всем 200-мильном фронте, полудугой вытянувшемся вокруг Москвы, немецкие войска были остановлены.
К вечеру Гудериан информировал Бока, что его части не только остановлены, но и вынуждены отходить, и Бок по телефону сообщил Гальдеру, что "силы иссякли", а Браухич в отчаянии сообщил начальнику генерального штаба о своем решении уйти с поста главнокомандующего сухопутными войсками. Это был черный день для немецких генералов.
"Впервые мне пришлось принимать такое решение, - писал впоследствии Гудериан, - самое трудное из всех, какие я когда-либо принимал... Наше наступление на Москву провалилось. Все жертвы и лишения наших храбрых солдат оказались напрасными. Мы потерпели серьезнейшее поражение".
Генерал Блюментрит, занимавший пост начальника штаба 4-й армии фон Клюге, понял, что наступил поворотный момент. Вспоминая впоследствии эти события, он писал: "Наши надежды покончить с Россией в 1941 году были перечеркнуты в самую последнюю минуту".
6 декабря нанес ответный удар генерал Георгий Жуков, сменивший маршала Тимошенко на посту командующего Центральным фронтом всего шесть недель назад. Чтобы отогнать немцев от Москвы, он бросил в наступление на фронте 200 миль семь армий и два кавалерийских корпуса - всего 100 дивизий, состоявших либо из свежих формирований, либо из испытанных в боях частей, которые были хорошо оснащены и обучены ведению боевых действий в суровых зимних условиях. Удар, который этот относительно малоизвестный генерал нанес силам столь грозной группировки, состоявшей из пехоты, артиллерии, танков, кавалерии и самолетов, был таким неожиданным и сокрушительным, что немецкая армия и третий рейх после него в полной мере так и не оправились. В течение нескольких недель необычно сурового декабря и первой половины января казалось, что отступающие немецкие армии, фронт которых постоянно прорывали советские войска, погибнут в русских снегах, как это случилось с великой армией Наполеона 130 лет назад. Можно отметить несколько критических моментов, когда немецкие армии были на грани краха. И, вероятно, лишь благодаря железной воле и решимости Гитлера и несомненной стойкости немецкого солдата армии третьего рейха были спасены от окончательного разгрома. "
Однако это было серьезное поражение. Красная Армия понесла тяжелые потери, но не была уничтожена. Немцам же не удалось овладеть ни Москвой, ни Ленинградом, ни Сталинградом, ни нефтеносными районами Кавказа; продолжали функционировать и жизненно важные артерии, связывающие Россию с Англией и Америкой. Впервые за более чем два года непрерывных военных побед армии Гитлера отступали под напором превосходящей силы.
Но это еще не все. Масштабы поражения измерялись не только этим. Гальдер это понял, хотя и несколько позднее. "Разбит миф о непобедимости немецкой армии", - писал он. С наступлением лета немецкая армия добьется в России новых побед, но это уже не восстановит миф о ее непобедимости. Поэтому 6 декабря 1941 года можно считать поворотным моментом в краткой истории третьего рейха, причем одним из самых роковых моментов. Сила и могущество Гитлера достигли своего апогея, начиная с этого момента они пошли на убыль, подрываемые нарастающими контрударами народов, против которых он развязал агрессию.
Поражение под Москвой вызвало решительную перетряску в немецком высшем командовании и среди командующих войсками на фронтах. Как только немецкие армии начали отступать по обледенелым дорогам и заснеженным полям под ударами советских войск, полетели головы немецких генералов. Рундштедт был отстранен от командования южными армиями, так как оказался вынужден отступить из Ростова. После декабрьского поражения под Москвой у фельдмаршала фон Бока усилились боли в желудке, и 18 декабря его заменили фельдмаршалом фон Клюге, а измотанная 4-я армия была навсегда изгнана из Подмосковья. Даже решительный генерал Гудериан, инициатор боевых действий с массированным использованием бронетанковой техники, осуществивший коренные изменения в современном бою, на рождество был отстранен от командования за отдачу приказа к отступлению без разрешения сверху. Генерала Гепнера, не менее блестящего командира, танковая группа которого достигла северных пригородов Москвы, прежде чем была отогнана, Гитлер внезапно снял по той же причине и лишил воинского звания, запретив носить военную форму. Генерал Ганс фон Шпонек, награжденный за год до этого Рыцарским крестом, после того как возглавил выброску воздушных десантов в Гааге, подвергся самому суровому наказанию за то, что 29 декабря отвел одну из дивизий своего корпуса в Крыму, когда русские войска высадили у него в тылу морской десант. Его не только разжаловали, но и посадили в тюрьму, по настоянию Гитлера приговорив к смертной казни {Генерал был казнен после июльского заговора (1944 год) против Гитлера, хотя не имел к нему никакого отношения. - Прим. авт. }.
Даже у раболепствующего Кейтеля возникли неприятности с верховным главнокомандующим. Кейтель обладал в достаточной мере здравым смыслом, чтобы уже в первые дни декабря понять: общий отход под Москвой необходим для предотвращения катастрофы. Однако, когда он набрался мужества и сказал об этом Гитлеру, тот накричал на него и назвал болваном. Спустя некоторое время Йодль застал начальника штаба верховного главнокомандования вооруженными силами в подавленном состоянии: он сидел за столом и писал рапорт об отставке, а рядом с ним лежал револьвер. Йодль потихоньку убрал револьвер и убедил Кейтеля - очевидно, без особых затруднений - оставаться на посту и продолжать проглатывать оскорбления фюрера, что он с поразительной терпеливостью и делал до самого конца.
Напряжение, столь необходимое, чтобы управлять войсками, не всегда добивавшимися побед, под руководством верховного главнокомандующего, требовавшего непрерывных побед, привело к повторению сердечных приступов у фельдмаршала фон Браухича, и к тому времени, когда началось контрнаступление Жукова, у него созрело решение сложить с себя обязанности главнокомандующего сухопутными войсками. 15 декабря он вернулся в ставку после поездки на фронт, и Гальдер застал его "ужасно удрученным". "Он (Браухич) не видит больше никаких средств, - записал Гальдер в дневнике, - с помощью которых можно было бы вывести армию из нынешнего тяжелого положения". Браухич дошел до ручки. 7 декабря он обратился к Гитлеру с просьбой освободить его от обязанностей главнокомандующего сухопутными войсками, 17 декабря повторил свою просьбу, а через пару дней был официально освобожден от этой должности. Что думал три недели спустя фюрер о человеке, которого сам поставил во главе сухопутных войск, записал в своем дневнике Геббельс:
"Упоминая о нем (Браухиче), фюрер употреблял лишь презрительные выражения. Надутый, трусливый, жалкий человек... просто тряпка".
В своем близком окружении Гитлер говорил о Браухиче: "Это не солдат, это соломенное чучело. Если бы Браухич оставался на своем посту еще несколько недель, то все закончилось бы катастрофой".
Некоторое время в армейских кругах обсуждали, кто будет назначен вместо Браухича, но эти разговоры носили примерно такой же характер, что и много лет назад, когда обсуждали, кто же заменит Гинденбурга. 19 декабря Гитлер вызвал к себе Гальдера и объявил ему, что намерен взять на себя командование сухопутными войсками. Гальдер может оставаться начальником генерального штаба, если хочет. И Гальдер захотел, хотя Гитлер дал ясно понять, что с этого момента он будет сам управлять сухопутными войсками, как и всем прочим в Германии.
"Гитлер говорил начальнику генерального штаба, что этот вопрос сводится к оперативному руководству и под силу любому. Задача главнокомандующего сухопутными войсками состоит в том, чтобы обучать личный состав армии в национал-социалистском духе, а он не знает ни одного генерала, который делал бы это так, как он хочет. Вследствие этого он и решил взять руководство сухопутными войсками в свои руки".
Таким образом, победа Гитлера над прусским офицерским корпусом была полной. Бывший венский бродяга и бывший ефрейтор стал главой государства, военным министром, верховным главнокомандующим вооруженными силами и главнокомандующим сухопутными войсками. Теперь генералы, как жаловался Гальдер в своем дневнике, превратились в простых почтальонов, доставлявших исполнителям приказы Гитлера, основанные на его понимании стратегии. Страдающий манией величия диктатор вскоре сосредоточил в своих руках такую власть, какой до него в немецком рейхе не обладал никто - ни император, ни король, ни президент. 26 апреля 1942 года он проштамповал через рейхстаг закон, предоставивший ему абсолютную власть над жизнью и смертью каждого немца, и попросту аннулировал все законы, которые могли ему помешать. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с формулировкой закона:
"... В нынешней войне, когда немецкий народ оказался перед необходимостью вести борьбу за свое существование, фюрер должен быть наделен всеми правами, которые ему потребуются для ведения борьбы до победного конца. Поэтому, не связывая себя существующими юридическими нормами, фюрер, как лидер нации, верховный главнокомандующий вооруженными силами, глава правительства и высшей исполнительной власти, верховный судья и лидер партии, должен иметь право в случае необходимости, используя все имеющиеся в его распоряжении средства, заставить любого немца, будь то рядовой солдат или офицер, мелкий служащий, высокопоставленный чиновник или судья, ведущий или рядовой партийный функционер, рабочий или работодатель, выполнить свои обязанности. В случае нарушения указанных обязанностей фюрер полномочен после тщательного расследования обстоятельств, независимо от так называемых прежних заслуг, определять меру наказания, лишать нарушителя занимаемой должности, звания и положения без соблюдения предусмотренных на этот случай юридических процедур".
Ни в средние века, ни в эпоху первобытного варварства ни один немец не присваивал себе столь тиранической власти, номинальной и юридической.
Однако даже без добавления таких прав Гитлер был полным хозяином армии, непосредственное руководство которой он сосредоточил теперь в своих руках. В ту суровую зиму он принимал жесточайшие меры, чтобы приостановить отступление своих разбитых армий и тем самым избавить их от судьбы наполеоновских войск, отходивших из Москвы по тем же самым покрытым льдом и снегом дорогам. Он запретил любые дальнейшие отступления. Немецкие генералы долго дебатировали по поводу его упорства: спасло ли это войска от полного разгрома или это было связано с неизбежными тяжелыми потерями. Большинство командующих считали, что, если бы им была предоставлена свобода выбора и они отвели войска с позиций, оказавшихся непригодными для обороны, они бы в значительной степени сохранили как личный состав, так и боевую технику, располагали бы более благоприятными условиями для перегруппировки и даже для контратак. В действительности же зачастую целые дивизии опрокидывались или попадали в окружение, а потом рассекались на части.
И тем не менее впоследствии некоторые генералы неохотно признавали, что благодаря железной воле Гитлера войска прекратили отход и сражались на каждом рубеже, тем самым, вероятно, избежав гибели среди снегов России. Эту точку зрения лучше всего сформулировал генерал Блюментрит:
"Фанатичный приказ Гитлера о том, что войска должны остановиться и сражаться на каждой позиции независимо от местности и неблагоприятных условий, несомненно был правильным. Гитлер инстинктивно понял, что любое отступление через снежные заносы и покрытую льдом местность в течение нескольких дней приведет к развалу фронта и что, если это случится, вермахт постигнет та же судьба, какая постигла великую армию Наполеона.
... Отход можно было осуществить только по открытой местности поскольку дороги и колонные пути оказались занесены снегом. Через несколько ночей это стало бы не под силу солдатам, которые просто ложились бы там, где они выбились из сил, и умирали. В тылу не было подготовленных позиций, на которые они могли бы отойти, и никаких рубежей, на которых они могли бы закрепиться".
С этим соглашался командир корпуса генерал Типпельскирх:
"Это было одним из крупных достижений Гитлера. В тот критический момент войска помнили о том, что они слышали об отступлении Наполеона из Москвы, и видели призрак этого далекого события. Если бы началось отступление, оно могло превратиться в паническое бегство".
В немецкой армии возникла паника, и не только на фронте, но и штабах, и об этом наглядно свидетельствуют дневниковые записи Гальдера. "Очень тяжелый день" - такими словами начинает он запись в день рождества 1941 года, а затем не раз повторяет их, описывая очередной прорыв русских или серьезное положение, складывавшееся то в одной, то в другой армии.
30 декабря. Снова тяжелый день! .. Фюрер по телефону вел возбужденные переговоры с фон Клюге. Он отклонил ходатайство об отводе войск северного фланга 4-й армии. Очень тяжелое положение создалось на фронте 9-й армии, где командование, как мне кажется, совершенно потеряло выдержку. В полдень мне позвонил взволнованный фон Клюге. Он сообщил, что 9-я армия хотела бы отойти за Ржев...
2 января 1942 года. Весь день ожесточенные бои... В то время на фронте 4-й и 9-й армий возник тяжелый кризис. Прорыв противника севернее Малоярославца превратился в оперативный, и в настоящий момент трудно даже сказать, каким образом можно восстановить положение... Сложившаяся обстановка побудила маршала фон Клюге запросить разрешения на отвод войск на соседних участках. У меня произошло бурное объяснение с фюрером, который продолжает настаивать на своем. Таким образом, линия фронта останется без изменений, невзирая на последствия...
3 января. В связи с очень глубоким прорывом противника между Малоярославцем и Боровском обстановка на фронте группы армий "Центр" чрезвычайно осложнилась. Кюблер {Генерал Кюблер заменил Клюге на посту командующего 4-й армией 26 декабря, когда тот принял на себя командование группой армий "Центр". Будучи стойким и решительным, Кюблер тем не менее выдержал напряжение только в течение трех недель, после чего был смещен и заменен генералом Хейнрици. - Прим. авт. } и Бок очень обеспокоены. Последний требует разрешения на отвод войск на соседнем север? 4 ном участке. В ставке фюрера снова разыгралась драматическая сцена. Он высказал сомнение в мужестве и решительности генералов. В действительности же все дело в том, что войска просто-напросто не могут больше выдерживать морозы свыше 30 градусов. Фюрер принял следующее решение: в первую очередь закрыть брешь используя поддержку войск с соседних участков, и лишь после этого поднимать вопрос об отходе. Однако в любом случае решение будет принимать он сам".
Но теперь такие вопросы решает уже не фюрер, а Красная Армия. Гитлер мог заставить немецкие войска стоять насмерть, но был не в силах остановить советское наступление. В один из моментов паники некоторые офицеры из верховного командования высказали мнение, что ситуацию, вероятно, можно было бы исправить, применив против русских отравляющие вещества. "Полковник Окснер хочет мне навязать химическую войну против русских", - пишет Гальдер в дневнике 7 января. Но было, пожалуй, чересчур холодно. Во всяком случае, из этого предложения ничего не вышло.
"Очень трудный день! - отметил в дневнике Гальдер 8 января. - Развитие прорыва противника у Сухиничей на запад становится невыносимым для Клюге. В связи с этим раздаются настойчивые требования об отходе 4-й армии. " В течение дня фельдмаршал несколько раз звонил фюреру, и Гальдер поддерживал его требование. В конце концов фюрер с неохотой дал согласие на отход. Клюге должен осуществить отвод войск постепенно, чтобы сохранить свои коммуникации.
Постепенно, шаг за шагом, а иногда и ускоренным шагом на протяжении всей той мрачной зимы немецкие армии, которые собирались праздновать рождество в Москве, отступали; теперь их вынуждали отступать русские, осуществляя окружения и прорывы. К концу февраля немцы оказались отогнаны от Москвы на 75-100 миль. Гальдер записал в своем дневнике, во что обошлась немцам их русская авантюра. Общие потери по 28 февраля 1942 года, как отмечал Гальдер, составили 1 005 636 человек, или 31 процент всей численности войск Восточного фронта; из них 202251 человек составляли убитые, 725 642 - раненые и 46511 - пропавшие без вести. (Потери от обморожений составили 112627 человек. ) Сюда не включены потери, понесенные в России венграми, румынами, итальянцами.
С приходом весенней оттепели на всем растянутом фронте наступило затишье и Гитлер с Гальдером принялись составлять планы доставки на Восточный фронт свежих войск, дополнительных танков и орудий, чтобы возобновить наступление по крайней мере на одном из участков. У них уже никогда на будет достаточно сил, чтобы наступать одновременно по всему огромному фронту. Жестокие итоги зимы, прежде всего контрнаступления Жукова, лишили немцев такой возможности.
Однако Гитлер, как мы теперь знаем, давно понял, что его замыслы завоевать Россию - не только в шесть месяцев, но и когда-либо - сорвались. В дневниковых записях от 19 ноября 1941 года генерал Гальдер излагает суть длинного доклада фюрера нескольким офицерам из верховного командования. Хотя его армии находятся всего в нескольких милях от Москвы и все еще силятся захватить ее, Гитлер оставил надежду разгромить Россию в этом году и все свои помыслы направил на достижение целей в следующем году. Гальдер записал вкратце идеи вождя.
"Задачи на будущий (1942) год. В первую очередь - Кавказ. Цель - выход к южной русской границе. Срок: март - апрель. На севере - в зависимости от итогов операций этого года. Овладение Вологдой или Горьким. Срок - к концу мая.
Вопрос о том, какие цели можно будет поставить перед собой, после этого, пока не решен. Это будет зависеть от эффективность работы наших железных дорог. Вопрос о создании в дальнейшем Восточного вала также оставлен открытым! "
Не потребуется никакого Восточного вала, если Советский! Союз будет уничтожен. Кажется, Гальдер что-то обдумывал, слушав; дальнейшее изложение замыслов верховного главнокомандующего.
"В целом, - заключает Гальдер, - можно ожидать, что обе враждующие группы стран, не будучи в состоянии уничтожить одна другую, придут к компромиссному соглашению".
Это, должно быть, явилось глубоким разочарованием для нацистского завоевателя, который всего за шесть недель до этого, выступая по Берлинскому радио, "без каких-либо оговорок" заявил, что Россия "повержена и никогда больше не поднимется". Но его расчеты и планы оказались сорваны, его надежды остались неосуществлены. Спустя пару недель, 6 декабря, они были вообще перечеркнуты, когда его разгромленные войска начали отходить из пригородов Москвы.
На следующее воскресенье, 7 декабря 1941 года, произошла событие на другой стороне земного шара, которое превратило европейскую войну, столь легко спровоцированную Гитлером, в войну мировую, которая, хотя этого он знать еще не мог, решит его судьбу и судьбу третьего рейха. Японские бомбардировщики напали на Перл-Харбор. На следующий день {Все передвижения и места пребывания Гитлера отмечены в его календаре-еженедельнике, который был найден среди захваченных документов. - Прим. авт. } Гитлер спешно выехал из Вольфшанце поездом в Берлин. В свое время он тайно дал Японии торжественное обещание, и теперь подошло время выполнить это обещание или отказаться от него.
