Анаклето Яковелли

Прошло совсем немного времени после выхода в свет седьмого издания этого скромного Жизнеописания св. Франциска, и вот уже выходит в свет восьмое издание, должным образом пересмотренное, дополненное и улучшенное. Надеюсь, оно сможет тебя заинтересовать, поэтому повторю то, что уже излагал прежде.

Поскольку Жизнеописание предназначено широкому читателю, я счел уместным придать изложению живость, чтобы книга читалась без труда и даже с удовольствием. Это оказалось не такой уж легкой задачей, но, надеюсь, я с ней справился. Однако я постарался не увлекаться литературной стороной изложения, заботясь более всего о том, чтобы передать дух св. Франциска.

С другой стороны, имея в виду потребности широкого читателя, я хотел придать жизнеописанию ту повествовательную форму, которой отличались старинные жития. Ради этого я не вдавался в излишние рассуждения, позволяя себе их лишь в самых необходимых случаях, будучи убежден, что сами факты (особенно, если дело касается св. Франциска) достаточно воздействуют на чувства и побуждают волю к добру; нашими размышлениями мы только рискуем лишить читателя этой воли.

Что касается содержания, то я постарался использовать последние достижения исторической критики и изложил некоторые эпизоды в свете новых исторических изысканий.

Прости меня, читатель, если не все тебя удовлетворит, и отыщи в прочитанном хорошую сторону. Да благословит нас и да ведет нас по пути добра св. Франциск, который, как давно сказано, есть путь правый, правило нравственности.

Глава I,

в которой рассказывается, как св. Франциск родился под одной крышей с волом и ослом, подобно Господу нашему Иисусу Христу.

Жили некогда в городе Ассизи муж и жена, люди весьма состоятельные.

Мужа звали Пьетро, точнее сказать, Пьетро Бернардоне, по имени его доброй памяти родителя. Был Пьетро отважным купцом, в Провансе и на Востоке закупал товар - драгоценные ткани и домой возвращался, нагруженный богатствами.

Жену звали Пика (Сорока), хотя настоящее ее имя было Джованна. Она отличалась высокими добродетелями, и душевное богатство ее было столь велико и совершенно, что затмевало золото, накопленное мужем.

Оставалось жить во взаимном счастье, что они и делали. Не бывает, однако, розы без шипов.

Счастье омрачалось тем, что Бог не благословил их детьми, скрепляющими любовь, и оттого точно темное облако тяготело над ними.

Уже мадонна Пика совершила паломничество к гробницам апостолов в Риме; в смиренной молитве, простершись на полу часовни Св. Михаила на горе Гаргано, умоляла Господа даровать ей желанное материнство. Все было напрасно. Небо, казалось, было глухо к ее плачу.

Однажды мессер Пьетро занимался приготовлениями к отъезду, собираясь по торговым делам в Святую Землю и рассчитывая на немалые барыши.

- Мессер, - сказала ему жена, - не возьмешь ли меня с собой? Какое было бы счастье посетить те места, где совершилось наше Искупление!

Поначалу муж не знал, что ответить: его беспокоила мысль о доме и имуществе, о том, что с ними станет во время их долгого отсутствия. Он уж сказал было "нет", но нежелание огорчать жену взяло верх:

- Мадонна, если тебе угодно, поезжай со мной.

Уладив дела, они отправились в путь. Сердце мадонны Пики наполнялось невыразимым счастьем.

Наконец они достигли Палестины, и тут муж занялся своими делами, а жена отправилась в паломничество.

Глубокая вера, больше, чем наставления людей, указывала ей места, освященные пребыванием Спасителя, там она забывалась в сладкой молитве. Молилась она и у Гроба Господня, и в Вифлееме, в той пещере, где произошло Рождество Христово.

Кто может пересказать мысли, роившиеся в уме женщины из Ассизи, когда она взирала на смиренное ложе, где Пресвятая Дева родила Иисуса? Преклонив колена на голый камень, она открыла Божией Матери свое тайное горе. Не столько голосом, сколько сердцем поведала о великом желании иметь дитя и, может быть, в этот миг ощутила, что молитва ее услышана.

***

Возвратившись из долгого паломничества в Ассизи, мадонна Пика удостоверилась в дарованной милости: под сердцем у нее билась новая жизнь.

Была зима 1181 - 1182 года. Дома, в тишине, не нарушаемой громким голосом мужа, торгующегося с покупателями - ибо он снова был в отъезде, - женщина готовилась к великому дню.

Заранее приготовили все, как должно, но провидение в своей неисповедимости распорядилось иначе.

Мадонна Пика уже вышла из юного возраста, и первые роды обещали быть трудными. В тревожное время, сознавая опасность, благочестивая женщина вновь прибегла к молитве. Вспомнила вифлеемскую пещеру, скромную обстановку, в которой родился Спаситель, и, просвещенная высшим светом, решила последовать примеру Пресвятой Девы.

Она приказала служанкам постлать ей ложе в нижней части дома, где муж обыкновенно ставил лошадей, и попросила, чтобы туда привели вола и ослика. Когда все было готово, она с трепетом сошла вниз и, улегшись на сено, без особых мучений разрешилась от бремени.

В городе происшествие вызвало немалый шум. Кумушки и соседки, собираясь, судачили о мадонне Пике. Не постигая смысла случившегося, они все объясняли прихотью беременной женщины. С того времени прозвище Пика совсем заменило крестное имя Джованна: сорокам приписывается прихотливость желаний.

***

Сплетни кумушек не проникали за ворота дома Пьетро Бернардоне и не умаляли счастья мадонны Пики. Она жила как в раю, пестуя дитя, чей плач наполнял мать не печалью, а радостью.

Однако как ни была велика ее радость, она не забывала о христианском долге. Принеся младенца в церковь Св. Руфина, она присутствовала при его втором рождении в крестильных водах и дала мальчику имя Джованни. Разве в его появлении на свет не было сходства с появлением на свет Иоанна Крестителя? Св. Елизавета, как и мадонна Пика, горевала о своей бездетности, и ее молитвы и добрые дела были вознаграждены рождением младенца.

Однажды странный паломник постучал в дверь дома мадонны Пики. Почтенного вида, с мягким взором. Он попросил разрешения взглянуть на малыша и прижать его к груди. Жалея бедняка, Пика сначала досыта его накормила, а потом отвела к сыну.

Паломник, взяв младенца на руки и подняв вверх - при этом торжественностью он напоминал святого старца Симеона, - благословил его такими словами: "В один день в этом переулке на свет появились два мальчика. Один, - и он указал на того, которого держал на руках, - станет одним из величайших святых, другой - одним из наихудших негодяев".

Сказав это, он удалился, и никто его больше не видел.

Глава II,

в которой рассказывается, как св. Франциск стал предводителем юношей в Ассизи, а также говорится о его христианском воспитании.

Когда у Пьетро родился сын, сам он находился в Провансе. По благополучном окончании дел, с легким сердцем, отправился он в обратный путь. Но истинная радость ждала его дома: наконец-то жена подарила ему наследника.

Пьетро ликовал, ибо к прочим его недостаткам - честолюбию, пристрастию к роскоши и к заносчивости перед людьми - надо прибавить безграничное тщеславие. До рождения сына он хоть в одном полагал себя ниже других смертных: его весьма тяготило отсутствие наследника. Теперь все изменилось. У него есть свое дитя, можно строить планы на будущее, можно возлагать на него великие надежды, растить по своим понятиям: вырастет - все кругом только глаза раскроют от изумления.

Первым делом он сменил ребенку имя. Пьетро не хотел, чтобы мальчик стал отшельником, сумрачным исхудалым аскетом, как Иорданский Креститель. Он хотел видеть его прекрасно воспитанным молодым человеком, знающим толк в музыке и поэзии, в одежде из красивых тканей, которые привозил на продажу отец; важным военачальником, владеющим мечом и ведущим отряды воинов в сражение. Поэтому он нарек сына Франциском - пусть, мол, самим именем уподобится тем благородным французам, которые с рыцарской доблестью соединяют обаяние стихотворца и изящество.

Детство и юность Франциска отмечены отцовским влиянием. В школе Святого Георгия, в своем приходе, он изучал латинский и народный язык, от отца научился проникать в смысл провансальского языка и наслаждаться провансальскими стихами, записанными на чудесном, украшенном миниатюрами пергаменте.

Душа его, от природы открытая прекрасному, понемногу впитывала "веселую науку". Усвоенное он, в свою очередь, передавал молодежи города на общих празднествах.

Скоро он стал заметен в среде сверстников, те подпадали под его обаяние, любили его, беспредельно им восхищались.

Франциска провозгласили королем пиров и праздников, предводителем юношества Ассизи; не было такого блестящего собрания, где бы Франциск не оказвался на виду. Его мандолина издавала нежные звуки, голос трогал сердца, одежды блистали. Все улочки и переулки Ассизи слышали его шаги, окна открывались, из-за ярких гвоздик выглядывали любопытные девушки.

Наблюдая издалека, спрятавшись в тень, радостно потирал руки Пьетро Бернардоне.

***

Блестящие успехи юного Франциска позволяют угадать, какими дарами он был наделен; не будем, однако, поверхностно судить о его воспитании.

Рядом с отцом была мать, очень много значившая для сына, ее влияние глубоко проникало в его сердце.

Святой жизни женщина, она заботливо внушала сыну твердые принципы религии и нравственности, которые должны были служить ему опорой на протяжении всей жизни. Это воспитание дало плоды: Франциск никогда не опускался до низких поступков, никогда не шел на поводу у низменных побуждений. Все низменное и грубое вызывало у него неприязнь и отвращение.

Это хорошо знала мадонна Пика и кумушкам, которые по обыкновению судачили о Франциске, всегда отвечала:

- Кем, по-вашему, станет мой сын? Я верю, что он, несмотря ни на что, станет сыном Божиим.

К месту будет рассказать такой случай из его жизни тех лет.

Пьетро Бернардоне позаботился о том, чтобы посвятить сына в тайны торгового ремесла, к которому тот выказал большие способности. Желая приобщить сына к делу, дававшему большой доход, и внушить ему чувство ответственности, отец часто оставлял его вместо себя в лавке - принимать покупателей и заключать сделки, а порой посылал в город Фолиньо, где держал торговлю.

Однажды, когда Франциск находился в отцовской лавке, туда вошел нищий и попросил подаяния Христа ради.

Занятый сделкой, Франциск нетерпеливо отмахнулся от нищего и прикрикнул на него, но тут же его поразила мысль: "Если бы он попросил меня от имени какого-нибудь знатного господина здесь, на земле, я бы не отказал. Как же мог я так грубо с ним обойтись, когда он попросил меня Христа ради?"

Он тотчас выбежал за нищим и, догнав, щедро его одарил, а в душе твердо решил никогда не отталкивать тех, кто придет к нему просить именем Божиим.

Глава III,

в которой рассказывается, как св. Франциск был захвачен в плен и как отправился потом в Апулию.

В год 1202 Франциску было уже полных двадцать лет.

Небо над Ассизи затянулось тучами, сердца граждан озлобились.

После смерти императора Генриха VI народ всюду подымался на борьбу за свободу городов, которую, пользуясь феодальными законами, нагло попирали бароны и вассалы.

Ветер сражений увлек и молодежь Ассизи: изгнав дерзких властителей из города, они не остановились и, взобравшись на гору Субазио, там на склонах громили и разносили замки властителей. Наконец-то они отомстили за гнет, притеснения и обиды.

Феодалы так легко не сдались. Они бежали в город Перуджу, стоявший на соседнем холме и издавна враждовавший с Ассизи, и там просили защиты своих прав. Вспыхнула война.

Два войска сошлись на берегу Тибра, на склоне Коллестрада, в ноябре 1202 года. Пролилось много крови. В жестокой битве жители Ассизи потерпели поражение - разбитое и униженное возвращалось их ополчение в стены родного города.

Не все ополченцы вернулись к домашнему очагу. Одни полегли на поле боя, других - таких было немало - захватили в плен. Захваченных бросили в темницы надменной Перуджи, среди них был и юный Франциск.

Горько пленнику: на своей шкуре и дольше всех он терпит последствия поражения!

С ассизскими пленниками обращались сурово, их намеренно унижали. С наступлением холодов общее уныние еще усугубилось. Франциск, который от природы не был крепкого сложения, физически страдал больше других. Но при виде чужой беды душа его изнемогала от сострадания, и это завоевывало ему любовь всех товарищей по несчастью. Даже тот из них, кто совсем закоснел в грубости и кого все избегали, поддался обаянию Франциска, снова стал улыбаться и благословил жизнь.

Чем слабее становилась плоть, тем более возвышался дух святого. Какие таинственные голоса слышал он в глубине сознания? Однажды, обратившись к товарищам, он сказал:

- Я радуюсь и ликую в Господе, ибо знаю: придет время, и весь мир будет почитать меня.

Окружающие подумали, что юный пленник повредился умом.

***

Возвратившись в семью, Франциск тяжело заболел. Мадонна Пика часами сидела у его изголовья, в лихорадочной тревоге следила за ходом болезни.

Наконец заботы матери и молодость взяли верх над болезнью, здоровье Франциска стало поправляться, и вскоре он совсем окреп.

Оправляясь от болезни, он любил доходить до края города - там он садился на землю и смотрел кругом себя. Впрочем, к природе он охладел, все вокруг казалось ему чужим.

Позже Франциск возобновил веселые похождения с прежними приятелями, но всюду его настигало чувство пустоты и отвращения. Какая странная перемена происходила в его душе? Угадать нелегко. Отвратив его от радостей мира, болезнь позволила ему прикоснуться к тайне вечности, и он чувствовал себя погруженным в это необычное ощущение.

Провидение предназначило его к великому делу: стать отцом-основателем огромного Ордена, вместилища духовных сил, которые обновят Церковь, вольют в нее молодую энергию. Таинственно воздействуя на душу, оно разными путями вело его к одной цели.

Франциск пока не ведал о том великом, что должно было свершиться через него. Он ощущал лишь властную потребность выйти из непонятного состояния, вновь обрести душевное равновесие.

В лучшие для него годы - до того, как вспыхнула принесшая столько бедствий война - он читал о подвигах паладинов Карла Великого, об удивительных приключениях рыцарей Круглого Стола. Тогда он бредил этими рассказами, приводившими его в восторг.

Об этих, уже полузабытых, героях он вспомнил снова, когда в Апулии объявился французский военачальник Гвалтьеро де Бриенне, который своими подвигами в защиту Церкви и Империи вызывал народное восхищение.

Юного Франциска тоже захватил общий порыв. Он решил идти сражаться во главе небольшого отряда жителей Ассизи, ему хотелось покрыть себя воинской славой.

Шел 1205 год, когда отряд с крестами на груди и алебардами, гарцуя на породистых жеребцах в красивых попонах, выехал из восточных ворот Ассизи. Их провожал ликующий народ, желавший им победы, и плачущие близкие.

Первый привал был назначен близ Сполето. И там произошло событие, прервавшее военную карьеру Франциска в самом начале.

Однажды звездной ночью, когда товарищи Франциска спали и видели во сне славные подвиги, он отчетливо услышал голос, говоривший:

- Франциск, за кем лучше следовать: за хозяином или слугой?

- За хозяином.

- Зачем же ты тратишь силы, следуя за слугой, а не за хозяином?

- Чего ты желаешь от меня, Господи?

- Возвращайся в Ассизи. Твой путь - иной.

***

Твой путь - иной. Таинственные слова не смолкали в его ушах. Чего же от него желают? Если то был глас Божий, почему не сказано, каков должен быть его путь? Мечты Франциска рассыпались в прах: молодость кончалась, в душе была пустота. Кто заполнит ее?

Утром, разбитый и подавленный, он попрощался с товарищами и молча пустился в обратный путь.

Глава IV,

в которой рассказывается о том. как св. Франциск возлюбил госпожу Бедность, впервые встретился с ней и узнал даже в одеждах прокаженного.

- Дорогу незадачливому рыцарю!

- Сын Пьетро Бернардоне вернулся с победой!

Это или примерно это кричали Франциску ассизские мальчишки, когда он вступил в свой город. Оскорбления и насмешки провожали его до самого дома, где его уже ждал потрясенный отец. Осталось единственное утешение - выплакаться на груди горячо любимой матери, она одна по-прежнему верила в него.

Печально тянулись дни. Однако время врачует все раны, затянулась и рана Франциска. Снова присоединился он к шумной ватаге ровесников, в увеселениях пытаясь скрыть от себя собственную душевную пустоту.

Как-то прекрасным весенним вечером он пировал с друзьями: все предавались обильным возлияниям, шум нарастал, дышать становилось нечем.

Франциск терпеливо дожидался, пока все выйдут на воздух с цитрами и мандолинами и отправятся по улочкам петь под украшенными цветами окошками.

Наконец все вышли, и вдруг кто-то заметил, что Франциска нет:

- Куда он подевался? Кто задержал его в эту благоуханную ночь?

Франциска нашли: прислонившись к косяку двери, он отрешенно смотрел куда-то вдаль.

- О чем ты задумался, Франциск? Может быть, милая девушка пленила твое сердце?

- Так и есть, друзья. Меня пленила красивейшая на свете Дама, самая благородная, какую можно вообразить.

Он не лгал. Ему уже явился лик необыкновенной Госпожи, которой предстояло стать верной спутницей всей его жизни: лик госпожи Бедности.

Это случилось после того, как он задумался о бесполезности и расточительности своей жизни, об ужасном воздействии богатства на тогдашнее общество, которое было не менее беспокойным, чем нынешнее. И в особенности, о нищете простого народа, которая чаще всего соединялась с нравственной распущенностью.

С того дня Франциск мечтал встретиться с госпожой Бедностью и наполнить ее евангельским смыслом.

Ему требовалось, прежде всего, время для внутреннего переустройства, для приготовления души к желанной встрече. Бабочка, прежде чем взлететь и развернуть на солнце пестрые крылышки, какое-то время проводит в тени, в коконе, из которого потом выпархивает в своем великолепном наряде. Так и Франциск.

В окрестностях Ассизи, где-то на крутых склонах горы Инферно, обрывающихся к Тешо, он нашел неприметную пещеру; там он погружался в размышления и молитву.

С ним был друг, всюду за ним следовавший и посвященный в его тайну. Друг ждал у входа в пещеру, а Франциск внутри общался с Богом. Наружу доносились лишь стоны и восклицания.

Укрепив дух, Франциск пустился, наконец, на поиски госпожи Бедности. Впервые он встретился с ней в Риме, куда отправился пока еще с мирским товаром как богатый и вызывающий общее восхищение молодой человек.

Там он простерся у гробницы первоверховного Апостола, после чего вынул все деньги и королевским жестом швырнул их как подаяние. Потом подошел к нищим, теснившимся у входа, и с одним из них поменялся одеждой.

Сын Пьетро Бернардоне, цвет молодежи Ассизи, вдруг стал грязным оборванцем! Только что его тело облекал гладкий бархат, а теперь - грубая колючая шерсть. Из любви к своей Даме он совсем отбросил стыд: протянул руку и принял протянутую милостыню.

Каждая жилка в нем дрожала, но дух ликовал: Христос из любви к людям оставил небесную славу и облекся нашей немощной плотью - неужто Его раб не уподобится Ему, облекшись нищетой своих братьев?

***

Вторая встреча произошла в Ассизи. Однажды, когда он ехал верхом по равнине, он ясно услышал звук приближающегося колокольчика, затем увидел обезображенного болезнью прокаженного. Его изъязвленное тело издавало невыносимое зловоние.

Франциску захотелось скорее прочь оттуда, промчаться по залитому солнцем полю, броситься в душистые травы, но его остановила мысль: ведь Христос божественной рукой коснулся этой бедной смердящей плоти, ибо в ней заключена бессмертная душа, возрожденная благодатью и удостоенная любви Бога, Который на небесах.

В один миг он соскочил с коня, подошел к прокаженному и подал ему милостыню c поцелуем любви. Когда он снова вскочил на коня и, отъехав, обернулся в последний раз, прокаженного не было. Кругом простиралось ровное поле.

Сам Христос под видом прокаженного принял поцелуй от Своего раба и исчез.

***

"Господь так дал мне, брату Франциску, начать творить покаяние: когда я был погрязшим в грехах, мне казалось нестерпимо горьким видеть прокаженных. И Сам Господь привел меня к ним, и я сотворил милосердие им. И когда я возвращался от них, то, что казалось мне горьким, обратилось для меня в сладость души и тела".

Так написал св. Франциск в «Завещании». Последние слова дают нам ясное понятие о преображении, которое он пережил под воздействием описанной встречи.

Суровая внутренняя борьба уже привела его к победе над чувствами и страстями: Франциск подчинил их своему духу.

Ему оставалось одолеть последнюю преграду, которую составляет для человека его естество: обычным людям это не под силу, ибо тут уже потребна святость, мистический восторг с той "сладостью души и тела", которая непонятна для обычных душ.

Франциск, встретясь с прокаженным, испытал это состояние. Теперь он был "чист и достоин восходить к звездам".

Глава V,

в которой рассказывается, как Иисус Распятый говорил со св. Франциском и как Святой окончательно отвергся мира.

Сладость, которую Франциск испытал, поцеловав прокаженного, неожиданно для него заполнила пустоту, образовавшуюся еще тогда, когда в свои юные годы он лишился всех мечтаний и обольщений века сего.

Чтобы сполна насладиться новым ощущением, он удалялся в неприметные и заброшенные церкви, куда не достигал шум деловой сутолоки, и в тишине предавался горячей молитве.

В особенности он полюбил церковку Cв. Дамиана, за городской чертой, на восточном склоне холма, среди разросшихся олив и кипарисов.

Поначалу он ненадолго заходил в нее на пути в Фолиньо или обратно.

Теперь он нарочно спускался туда из города и проводил там время в молитве.

Однажды утром, погрузившись в молитву, он взирал на византийское pаспятие в алтаре и вдруг увидел, что черты Господа оживают, губы шевелятся, и голос возглашает:

- Ступай, Франциск, почини дом Мой, ты видишь - он почти разрушен.

Когда глаза и уста Христа вновь обрели обычную неподвижность, а изумление в душе Франциска ослабло, он огляделся: церковка и вправду совсем обветшала и крыша прохудилась. Ни о чем другом он пока не думал, ибо не мог еще вообразить, какое трудное дело возложит на него Провидение.

Немедленно поднявшись с колен, он вернулся в город и вошел в дом. Как много раз до того, нагрузившись тканями на продажу, он отправился верхом в Фолиньо. Там все распродал, но, сочтя, что выручил недостаточно, без раздумий продал и коня.

Тут же пустился обратно и, явившись в церковь Св. Дамиана, выложил всю выручку перед священником, прося, чтобы тот на эти деньги отремонтировал церковь. Священник хорошо знал нрав Пьетро Бернардоне, поэтому отказался принять щедрый дар. Он боялся неприятностей с богатым купцом, предпочитая покой и бедность.

Франциск огорчился и, поколебавшись, схватил деньги и бросил их за окошко. После чего взмолился, чтобы священник допустил его остаться при нем и позволил сколько угодно молиться в этой церкви.

Добрый священник ничего не имел против, поэтому позволил странному юноше оставаться при нем и молча молиться перед алтарем.

Однако за сыном явился сам Пьетро Бернардоне. Его тревожило, что Франциска все нет и нет, а он уже был наслышан о его чудачествах, поэтому явился с палкой, намереваясь силой заставить блудного сына вернуться под отчий кров.

Франциск, в страхе перед отцовским гневом, укрылся в тайном убежище. На свое счастье, священник нашел деньги, брошенные Франциском: они все еще лежали за окошком. Получив их назад, купец несколько утихомирился и вернулся назад в город.

***

Франциск месяц укрывался в тайном убежище. Он хотел окончательно порвать с миром: в ушах его настойчиво звучал голос Господа: "Кто любит отца и мать более, нежели Меня, не достоин Меня".

Даже уговоры мадонны Пики, которая ежедневно посылала ему через доверенного слугу немного пищи, не отвратили его от этого намерения.

Однажды, не убоясь унижения, он вошел в город и двинулся по самым людным улицам. Одежда его была разорвана, волосы взлохмачены, борода отросла - смотреть страшно.

Горожане, едва завидев, окружили его и, кто шутки ради, кто осуждая его чудачества, кто назло его отцу, стали бросаться камнями и глумиться над ним. Мальчишки, радуясь неожиданной забаве, бросали в него грязью и сквернословили.

От него отстали, только когда на место происшествия явился мессер Пьетро. В бессильном гневе он схватил сына, на спине дотащил до дома и запер в чулане под лестницей, чтобы в домашней темнице тот излечился от своих безумств, одумался и решил, наконец, жить по-человечески.

Как бы плохо ни обстояли дела с сыном, мессер Пьетро не забывал о барышах. Поэтому он, как обычно, отправился по торговым надобностям, а за узником поручил присматривать жене.

Но разве мать, а тем более мадонна Пика, может взять на себя неблагодарную обязанность тюремщика при собственном сыне? Не успел отец отъехать от дому, как она спустилась вниз и сняла с сына оковы. Смутно она чуяла, что совершается в нем, и ей казалось, что чрезмерная строгость к нему противна воле Божией, которую она угадывала в последних удивительных событиях.

Ласково упрашивая Франциска подчиниться отцу, помириться с ним и вернуться к прежней жизни, она действовала не по убеждению, а по долгу - не желая идти против мужа; когда же увидела, что сын не поддается на уговоры, настаивать не стала: пусть поступает по-своему.

Муж, однако, был другого мнения. Вернувшись домой и увидев, что птичка вылетела из клетки, он обрушился на жену и в неистовстве кинулся в церковь Св. Дамиана, где, как ему сообщили, укрывался сын.

На этот раз Франциск чувствовал за собой право служить Господу, поэтому не стал скрываться и вышел, прямо глядя отцу в лицо:

- Отец, я не боюсь твоего гнева. Вяжи меня, избивай, запирай меня в темницу, делай, что хочешь: какую ты ни придумаешь муку, я с радостью пострадаю из любви к Иисусу.

Голос Франциска звучал по-новому, он смотрел твердо, как полководец.

Мессер Пьетро, онемев от такой дерзости, чуть не лишился рассудка и в ярости побежал к консулам. Угрожая отречься от сына и лишить его наследства, он втайне рассчитывал, что тот, испугавшись, сделается послушным. Ему казалось, что поступкам сына нет никакого оправдания. Он считал, что сын просто обуян злобой и черной неблагодарностью.

Но Франциск не согласился предстать перед консулами: он заявил, что гражданский суд не имеет права судить его в таком деле, и обратился к суду церковному.

Епископом был в ту пору настоятель церкви Св. Руфина Гвидо II, о котором сохранились воспоминания как о твердом и отечески благожелательном пастыре.

Выслушав жалобы мессера Пьетро и защитную речь сына, Гвидо тотчас вынес ясное решение:

- Ты, мессер Пьетро, не имеешь права мешать сыну следовать по пути, назначенному Господом, посему отступись от своих суровых намерений. А ты, Франциск, если и вправду хочешь следовать Господу на пути к совершенству, откажись от всего. Такова Его заповедь.

Тогда юноша сбросил с себя всю одежду и остался в одной власянице. Подобрав одежду с земли, он бросил ее потрясенному отцу:

- Слушайте, - воскликнул Франциск, - до сей поры я звал отцом Пьетро Бернардоне, но я желаю служить одному Господу, и я отказываюсь от всего имения отца и от одежды, которую от него получил. Отныне я могу с уверенностью говорить: «Отче наш, сущий на небесах».

Живое сочувствие охватило толпу. Тронут был и сам епископ. Своей мантией он прикрыл наготу юноши. Всякая связь с миром и с плотью оборвалась. Франциск нищим вступал в служение Господу.

Пьетро Бернардоне стоял как оглушенный. Не того он ждал, ему не надо было ни денег, ни одежды, он хотел своего первенца, которого, несмотря ни на что, все еще сердечно любил. Он явился на церковный суд, надеясь властью епископа вернуть сына к послушанию, и вот все погубил.

Бедный мессер Пьетро! Впервые его расчеты не оправдались.

Он отправился назад в лавку, сердце его изнывало от муки.

По-видимому, жизнь его была недолгой: второй его сын Анджело указан в книге записей Ассизи за 1215 год под именем не отца, а матери: Анджело ди Пика.

Глава VI,

в которой рассказывается, как св. Франциск по дороге в Губбио столкнулся с разбойниками и как дошел до монастыря Св. Верекундия.

Весна 1207 года. Природа понемногу просыпается, нежная зелень уже покрывает просторы долины Сполето, пробивается вдоль ручьев и тропок. Среди скал горы Субазио зацветают фиалки, набухают почки терна, наполняя воздух лесным ароматом.

Обновляющаяся мать-земля купается в лучах солнца. На горных вершинах, как чистый кристалл, сверкает последний снег.

Однажды утром Франциск вышел из города. На нем был длинный плащ с крестом на спине, под плащом власяница, терзавшая тело.

Но душа его была исполнена радости.

Бабочка, покинув кокон, выпорхнула; опьяненная солнцем и благоуханием, она выписывает круги над землей.

Долиной Франциск дошел до реки Кьяшо, откуда берегом двинулся к ее истокам у Губбио, на склонах горы Инджино, "облюбованной блаженным Убальдо".

Пройдя долину Вальфаббрика и поднимаясь дальше в гору, он дошел до Каприньоне, местности, скрытой среди пещер и лесов, - излюбленном убежище разбойников и лихих людей. На пути Святой распевал хвалебную песнь на провансальском наречии.

Внезапно из зарослей выскочили три разбойника:

- Ты кто такой, что распеваешь на дороге?

- Я - вестник великого Царя, - твердо отвечал Франциск.

- Вот так вестник, да в какой пышной одежде!

И бросили его в ров, полный снега. Но Франциск не пал духом. Выбравшись из рва, он вновь безмятежно пустился по дороге.

Снег постепенно таял под весенними лучами, река на глазах набухала, создавая заторы и разливаясь.

По этой причине и вдобавок чувствуя, что от голода совсем свело желудок и нужна одежда, которая бы получше защищала от холода, Франциск постучал в ворота ближайшего монастыря - то был монастырь Св. Верекундия в местности, ныне называемой Валлиндженьо.

Увидев его в таком жалком виде и в рубище, монахи не больно-то ему поверили и отправили на кухню заработать немного похлебки.

Печальные то были дни: его чурались, с ним не говорили, никто не отделил ему, изголодавшемуся, хлеба и, что самое тяжкое, никто не подал ему, чем прикрыть наготу. Все опасались, что имеют дело с одним из тех недобрых людей, которыми кишела местность.

Не выдержав, исстрадавшийся Святой пустился в Губбио.

***

Случившееся не должно нас удивлять: все это дела человеческие, тем более, что относятся к временам, когда насилие и нравственное убожество (как, впрочем, и материальное) были не меньше, а может и больше нынешнего.

Но, рассказывает летописатель, когда через несколько лет слава Святого распространилась сначала по Умбрии, а потом по всей Италии, аббат монастыря Св. Верекундия, вспомнив, как плохо обошлись в монастыре с Франциском, безутешный явился к нему и испросил у него прощения за себя и за своих монахов.

Переполненный любовью, св. Франциск без труда простил их. После этой встречи между монахами св. Верекундия и братьями св. Франциска даже зародилась дружба - столь глубокая, что продлилась на многие годы и после кончины Святого.

Об этой дружбе можно заключить хотя бы из того, что однажды, когда св. Франциск пожелал провести капитул из трехсот братьев при монастыре Св. Верекундия, аббат вместе с монахами снабдил их пропитанием, простым, но обильным, сообразно той бедности, которую так возлюбил св. Франциск. Милосердием монахов братья получили "овсяной и ржаной хлеб, сорго, бобы, горох и чечевицу, а слабейшие в придачу - яблочное вино пополам с водой".

Мало того. Рядом с монастырем произошли два случая, которые стоит пересказать, очень уж они в духе "Цветочков святого Франциска".

Однажды вышло так - о чем рассказывает и Фома Челанский, - что одна овца ночью разрешилась в хлеву ягненком. Увидела это одна свирепая свинья, накинулась на него и закусала до смерти. На следующее утро встают люди, видят мертвого ягненка и понимают, что в преступлении повинна та свинья.

"Услышав об этом, благочестивый отец растрогался и, вспомнив о другом Агнце, оплакал перед всеми мертвого ягненка: «Увы, брат ягненок, невинное животное, живой символ, всегда нужный людям! Да будет проклята та нечестивая, что убила тебя, и пусть никто, ни человек, ни животное, не ест ее мяса!» Невероятно! Злобная свинья вдруг почувствовала себя плохо и, уплатив дань трехдневным страданием, наконец сдохла, как того и заслужила. Затем ее бросили в монастырский ров, где она долго оставалась и, наконец, ссохлась, как деревяшка, и даже самый голодный не смел ее тронуть".

***

Св. Франциск дружил в той местности не с одними монахами; он приходил к самым простым людям, к крестьянам, и постепенно они привыкли к Святому.

Рассказывают, что под конец своих дней Святой, уже изнуренный покаянием и обретший священные стигматы, проезжал в тех краях с товарищем - верхом на ослике, ибо стопы его были изранены.

Узнав о нем, крестьяне тут же побежали к нему толпой и, видя, что солнце уже на закате, стали его упрашивать переночевать у них:

- Брат Франциск, оставайся с нами, не езжай дальше, ведь в округе полно свирепых волков, они пожрут осла и тебя с товарищем не пожалеют.

Но брат Франциск в своей голубиной кротости отвечал:

- Ничего плохого я не сделал брату волку, чтобы он дерзнул сожрать нашего брата осла. Бывайте здоровы, дети мои, и имейте страх Божий.

И так святой Франциск остался цел и невредим.

Глава VII,

в которой рассказывается, как Франциск добрался до города Губбио, ухаживал за прокаженными и справился со свирепым волком, нападавшим на жителей города.

Выйдя из монастыря Св. Верекундия, Франциск вскоре добрался до города Губбио, расположенного ниже по склону горы, отмеченной часовней Св. Убальда, покровителя города.

Неподалеку от городских стен, как раз с ближней стороны, перед подъемом к городу, проживал друг Франциска, некто Федерико Спадалунга.

Сейчас дом Спадалунга встроен в красивую готическую церковь, отстроенную жителями Губбио в воспоминание Святого. Они хранят о Франциске преданную память, благодарные за оказанное им благодеяние: Франциск усмирил свирепого волка, нападавшего на горожан.

Друг Федерико очень удивился, когда Франциск предстал перед ним в столь жалком виде - не таким он знавал богатого сына видного ассизского купца. Угощая Франциска, чем мог, собирая ему одежду, обувая его, опоясывая кожаным поясом, Федерико расспрашивал его обо всех событиях, которые привели к таким переменам.

Как подействовал рассказ Франциска на душу Федерико? Этого мы не знаем. Известно, однако, что все его семейство благоговейно хранило память о Святом, а дом был выбран как наилучшее место для строительства церкви - надо думать, рассказ Франциска глубоко запечатлелся в душе Федерико.

***

После столь широкого гостеприимства Святой распрощался с другом, который задумчиво следил за ним взглядом, и отправился дальше, прочь от города, в ту сторону, где, как он знал, находится лепрозорий, приютивший нескольких прокаженных.

Согласно преданию, место, где за оградой ели и спали эти отверженные, находилось близ церквушки Св. Лазаря.

В обители страданий Святой вновь явил свое великое милосердие: не жалея сил, он служил несчастным, мыл их, любовно врачевал язвы, кормил тех, кто уже не мог есть сам, приуготовлял их смиренно и с любовью к встрече с сестрой смертью.

***

В ту пору все жители Губбио жили в страхе: свирепый волк постоянно совершал на них набеги, терзая людей и животных, так что люди чувствовали себя в безопасности, лишь крепко затворившись за городской стеной.

Франциск почувствовал глубокую жалость к ним.

Однажды, несмотря на то, что жители Губбио усиленно его отговаривали, он вышел за городскую ограду. Навстречу ему в ярости кинулся волк, но Франциск остановил его движением руки и сказал:

- Брат волк, ты скверно поступаешь, убивая людей и животных. Правда, тебя на это толкает голод, но с сегодняшнего дня мы устроим иначе. Ты войдешь со мной в город и будешь ходить по городу, никому не причиняя вреда. А люди позаботятся о твоем пропитании. Согласен?

Волк, послушный как ягненок, протянул Франциску лапу в знак согласия. Жители города не могли прийти в себя от изумления.

Волк долго жил среди людей, никому не причиняя вреда; они кормили его, а он играл с женщинами и ребятишками.

В память об этом неслыханном событии жители Губбио воздвигли небольшую церковь; она и сейчас там стоит, заботливо подновляемая новыми поколениями: называется она "Витторина".

Глава VIII,

в которой рассказывается, как Франциск вернулся в Ассизи и восстановил обветшавшие церкви, исполняя заповеданное ему Господом.

Живя в Губбио и занимаясь делами милосердия и покаяния, Франциск чувствовал себя на своем месте, но когда он оставался один, в его сердце вновь звучал голос Господа, заповедовавший ему отстроить заново Его дом.

Сознавая, что пока еще не исполнил пожелания Господа, он испытывал душевную муку, лишавшую его покоя. Наконец он решился покинуть Губбио и, проделав долгий путь, вновь увидел родной город.

Найдя себе прибежище близ дорогой его сердцу церкви Св. Дамиана, он немедленно занялся ее восстановлением.

Первым делом он вышел на городскую площадь и стал петь и выступать, как скоморох. Вокруг него тотчас столпились любопытные. Тогда он обратился к ним и попросил во имя Господа помочь ему в благоустройстве церкви:

- Кто принесет камень, получит от Господа награду, кто принесет два камня, получит двойную награду, кто принесет три - тройную.

Глубоко тронутые, люди стали подносить камни, а Франциск перетаскал их по одному на своих слабых плечах к церкви Св. Дамиана. Вооружившись молотком и мастерком, он трудился как каменщик, пока не закончил работу.

Видя его за таким занятием, Пьетро Бернардоне, чей ум так и не просветился, непрерывно его проклинал, но Франциск попросил одного нищего благословлять его всякий раз, как отец проклянет.

Его родной брат Анджело - с легкомыслием юности и спесью выслуживающегося перед отцом сына - увидел однажды Франциска в церкви, где тот молился, дрожа от зимнего холода. Анджело обратился к приятелю:

- Подойди к моему брату и скажи, чтобы продал мне немного своего пота.

Святой ничуть не обиделся и отвечал:

- Свой пот я по хорошей цене продал Господу нашему Иисусу.

***

Отстроив церковь Св. Дамиана, Франциск спустился на равнину и, благочестиво преданный первоверховному Апостолу, восстановил сначала церковку Св. Петра делла Спина, а потом церковь в Порциунколе, которую издревле называли церковью Ангельской Божией Матери.

Благоговение перед Матерью Божией выразилось здесь с наибольшей полнотой. Это благоговение было у него в крови, перешло к нему от матери, впоследствии он передал его своим духовным чадам как достояние, которое следует ревностно охранять.

От Пресвятой и Благословенной Девы достались ему, говорил он, все дары, которыми наградил его Бог в Своем милосердии, так что под конец дней Франциск не нашел иного места, где закрыть глаза: он хотел уйти из мира в этом мистическом убежище - под материнским взглядом Пресвятой Девы Марии, открывающей ему небесные врата.

Именно в этой часовне однажды за мессой он услышал слова святого Евангелия: "Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха. Ибо трудящийся достоин пропитания (Мф 10, 9-10). Франциск ничего не желал кроме того, чтобы во всем следовать воле Божией: он сбросил обувь, отбросил посох и котомку, снял кожаный пояс, подаренный ему другом, и подпоясался веревкой. Положившись на Божественное Провидение, он почувствовал себя легко, как беззаботный жаворонок, взлетающий с пением вверх.

Как нельзя ближе сведя знакомство с госпожой Бедностью, он отказался даже и от той скудной пищи, которую давал ему священник церкви Св. Дамиана, и стал просить подаяния.

В Ассизи он стучался во многие дома. Все что-то ему подавали, и он все собирал в один сосуд. Перед одной дверью, за которой когда-то он веселился в компании друзей, Франциск на миг почувствовал, как природа его бунтует и толкает прочь от двери. Но он превозмог себя и постучал; ему открыли, он увидел перед собой знакомые лица и изучающие взгляды. Протянув руки, он для всех нашел слова, призывающие к добру, и отправился в уединенное место принять пищу.

Она была тошнотворной. Но Франциск вспомнил о Христе Распятом и безмятежно принялся за еду.

Глава IX,

в которой рассказывается, как к св. Франциску присоединился Бернардо да Квинтавалле, а за ним и другие, и как их стало двенадцать.

Отношение жителей Ассизи к Франциску постепенно менялось. Раньше его поступки объясняли помешательством; но когда люди увидели героическую непреклонность Франциска, которой никак в нем не предполагали, увидели пылкое милосердие, исторгавшее слезы, то они переменили о нем мнение и стали открыто им восхищаться.

Среди самых заметных граждан Ассизи был в те времена некто Бернардо да Квинтавалле, богобоязненный зажиточный купец, который слышал в своей душе призыв к жизни более совершенной, более согласной с Евангелием, свободной от земных хлопот.

Сын Пьетро Бернардоне, о котором столько было разговоров, обратил на себя его внимание своей добровольной бедностью и ласковым приветом. Бернардо стал за ним наблюдать.

Он увидел в нем человека, вышедшего из житий святых и поистине ставшего новым творением.

Желая ближе познакомиться с Франциском, он приглашал его к себе в дом и однажды вечером оставил на ужин и предложил кров. После трапезы, поговорив о Боге, они вместе удалились ко сну.

Оба сделали вид, что погрузились в сон, но Франциск, более доверчивый, поверил, что сосед и в самом деле заснул, поднялся с постели и, опустившись на колени, стал молиться. Молитвенный пыл преобразил его.

С его уст срывались только слова: «Боже мой, мое все». Но при этом он так погрузился в размышления о своем смирении и о величии Бога, что жаркие вздохи и сладостные слезы исходили у него из самых недр сердечных. Призывая Пресвятую Деву, он ощущал в душе еще большую сладость.

Бернардо в полутьме все видел и слышал, глубокое волнение охватило его.

Утром он простерся перед Франциском и сказал:

- Отче мой, если бы кто, долго владея сокровищем своего господина, не пожелал более его удерживать, как бы ты посоветовал ему поступить?

- Брат, его долг - возвратить все хозяину.

- Видишь ли, отче, все мое имущество, я считаю, от Бога, и я готов возвратить все Ему. Укажи мне, как действовать.

Франциск был приятно поражен такими словами, но и он не знал, как быть.

Свое сомнение они надумали разрешить с помощью Господа и вместе отправились в церковь Св. Николая, близ главной городской площади.

Благочестиво выслушав святую мессу, Франциск трижды раскрыл святое Евангелие и прочел:

«Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах» (Мф 19,21).

«Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (Мф 10, 9-10).

«Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф 16,24).

Речь Господа была яснее ясного, оставалось исполнить сказанное. Бернардо нимало не колебался. Вернувшись домой с Франциском, он продал все свое добро и, собрав городских бедняков, стал раздавать им деньги.

Один священник по имени Сильвестр решил этим воспользоваться. Он явился к Франциску и сказал:

- Ты мало заплатил за камни, которые я тебе продал на восстановление церкви Св. Дамиана. Ты обязан возместить мне урон.

Франциск с жалостью взглянул на него. Потом, погрузив руку в мешок с деньгами Бернардо, он вытащил пригоршню монет и высыпал на колени Сильвестру:

- Бери. Это твое.

Деньги обожгли священника, как огонь. Они жгли ему ладони, они отняли у него душевный покой.

Много ночей он видел во сне, как из уст Франциска исходит крест, а боковины его простираются из конца в конец мира. Потрясенный Сильвестр, не в силах противиться действию благодати на его душу, присоединился к добровольным беднякам и стал первым священником во францисканском братстве.

После Бернардо да Квинтавалле еще один житель Ассизи присоединился к Франциску. Его звали Пьетро Каттани, и был он известным юристом, выучеником Болонского университета.

Сведя близкое знакомство с кляузными делами, он предпочел отказаться от своего ремесла, приносившего значительные доходы, и от своего ранга, тешащего тщеславие. Пьетро "ступил на тот путь, на котором не страшна ожидающая в конце смерть".

Все трое оставили город и шли, не останавливаясь, пока не нашли пристанища: заброшенной людьми "убогой лачуги", среди зелени деревьев, подле шумливой и извивающейся речки.

За эту последнюю особенность речку и всю местность прозвали Ривоторто (Кривая речка). Святой с давних пор приметил ее в своих одиноких странствиях.

Бедное жилище состояло из двух небольших помещений, между которыми было некоторое пространство с равными сторонами; в центре его они водрузили крест, вокруг которого вместе оплакивали страсти Спасителя.

Голод они утоляли росшими вокруг травами, а жажду - водой из ручья.

Их уединение как-то нарушил молодой крестьянин с жилистыми руками, с лицом, обожженным солнцем и изможденным трудами. Звали его Эгидий, и он прошел долгий путь, разыскивая Франциска.

От церкви Св. Георгия он спустился по крутому склону вниз на равнину, постоял немного на перекрестке двух дорог, не зная по какой идти. Но Бог его просветил, и он направился к лазарету прокаженных, откуда благополучно добрался до Ривоторто.

Франциск принял его как отец. Надел на него покаянную рясу и опоясал веревкой.

Теперь их было четверо: поэт, купец, юрист и крестьянин. Рядом с тем, кто любил воспарить, был теперь человек, привыкший твердо стоять на земле; рядом с тем, кто привык к хитроумным юридическим заковыкам, был неотесанный крестьянин, разбиравшийся только в смене времен года.

В обычной жизни никому не удалось бы спаять их воедино. Их объединила любовь к Христу, а грубая ряса ознаменовала их равенство.

Из Ассизи спустились еще четверо и постучали в дверь скромной обители. Все явились с одним желанием: служить Господу в бедности и смирении сердца. Их звали Сабатино, Морико, Филиппо Лонго и священник Сильвестр.

Франциск и этих принял с радостью. Теперь его братство удвоилось, и новоприбывшими он занялся с той же заботливостью, что и остальными, укрепляя их в добродетели.

Однажды они покинули свой мирный приют, решившись на новый подвиг: попарно отправиться на все четыре стороны света, как бы по четырем лучам большого креста, начертанного на земле.

Их ждали тяжкие испытания, почти неудача. Люди принимали их как бродяг и невеж, не хотели слушать, насмехались над их простотой.

Так уже бывало с теми, кто нес Благую Весть. Надо снова и снова сеять в пустыне, пока, наконец, семена не прорастут.

Вернувшись в Ривоторто, они с радостью заметили, что небольшое их братство заметно разрастается. Из Ассизи к ним явились Джованни да Сан Костанцо, Барбаро и Бернардо Виджиланте. А напоследок примкнул и рыцарь, с которым Святой познакомился в Риети.

Когда Франциск повстречал рыцаря, то радостно обратился к нему:

- Долгое время ты носил перевязь, меч и шпоры. Пора тебе сменить перевязь на вервие, меч - на Крест Христов, а шпоры - на дорожную пыль и грязь. Следуй за мной, и я сделаю тебя рыцарем воинства Христова.

Анджело Танкреди, так его звали, почувствовал, что побежден этим пылом веры, оставил все и подпоясался веревкой.

Их стало двенадцать, как апостолов, но они были меньше горчичного зерна. Однако Бог, Который в своей неисповедимости всегда избирает малых и неприметных, чтобы смутить мудрость мира, взирал на них как на угодных Ему. Доброе семя и добрая закваска - благодаря им земля, опустошенная ненавистью и алчностью, вновь принесет богатые плоды.

Глава X,

в которой рассказывается о том. как св. Франциск наставлял в благочестии сотоварищей, а потом получил от Иннокентия III одобрение Устава.

Около двух лет пробыл Франциск в лачуге на Ривоторто. Как мать любовно стережет в колыбели свое дитя и более всего заботится о его телесном развитии, так Святой заботился прежде всего о духовном росте своих первых товарищей.

Без сомнения, это были хорошие люди. Но они только недавно отошли от мира, они еще не знали ревностной христианской аскезы и экстаза созерцания.

Франциск первым делом объяснил им, как молиться. В его правиле не было никакой сложности, потому что он вдохновлялся простотой Евангелия:

- Когда молитесь, читайте «Отче наш» или же так: «Поклоняемся Тебе, Христе, и благословляем Тебя здесь и во всех храмах мира, ибо Своим Крестом Ты искупил нас».

Вместо книг они должны были читать Иисуса Распятого, ибо через усердное размышление над Страстями Христовыми можно достичь чистого и неисчерпаемого источника всякого благочестия.

Еще Франциск научил их при взгляде на творения Божии благословлять и восхвалять Бога, Который наглядно являет Себя в каждом из них.

Он на деле приобщил братьев к умерщвлению плоти и к самообузданию. Против бунтующей плоти действенное орудие - пост, а непокорное самолюбие можно укротить послушанием!

Пыл новообращенных подстегивал их, но в словах Святого была такая сила убеждения, что молитва стала для них как бы врожденной потребностью, а покаяние - неутолимой жаждой.

Однако Франциск не хотел никаких чрезмерностей, рвение не должно было нарушать законы естества.

Как-то ночью один из братьев, измученный постом, закричал: «Я умираю от голода!» Тотчас встревоженный Франциск встал от молитвы и занялся ужином, а чтобы собрат не устыдился принять пищу, когда другие постятся, сам разделил с ним трапезу.

В другой раз он - опять-таки по-матерински - отвел больного на виноградник, чтобы тот поправил здоровье, напитавшись сладкой виноградной мякотью.

Перед лицом этой героической святости Бог не замедлил явить Свое присутствие через чудо, показав, сколь угодны Ему Франциск с собратьями. Однажды, когда Святой поднялся в Ассизи, чтобы после молитвы в соборе обратиться к народу, Господь погрузил его в экстаз. Одновременно братья, находившиеся в Ривоторто, увидели его на блистающей колеснице, от которой во все стороны исходил сверхъестественный свет; колесница трижды объехала небольшой их домишко, после чего исчезла из виду.

Сердца их исполнились священного восторга, они благословили Господа, Который таким образом прославил своего раба Франциска.

Мир не замечал их, и они не замечали мира, счастливые в своем уединении.

В сентябре 1209 года Оттон Брунзвик проезжал долиной Сполето, направляясь в Рим, где его должны были короновать императором. Толпы народа встречали его на пути, упиваясь зрелищем пышного кортежа.

Франциск не покинул своего убежища и не отпустил никого из собратьев. Суетный шум мира не должен был тревожить их покоя. Он позволил только одному из них выйти навстречу государю и предупредить его о бренности земной славы и о краткости жизни.

Прислушался Оттон к словам безымянного отшельника? Великие мира сего обычно любят слушать льстивые речи и редко приклоняют слух к суровому гласу истины.

Но легенда гласит, что Оттон принял к сведению необычное обращение к нему и препоручил себя молитвам Франциска.

***

Ривоторто, колыбель францисканства! Здесь новорожденное дитя окрепло и возмужало духом.

Как орел прочерчивает в воздухе блестящую полосу, чтобы орлята держались ее, пробуя крылья, так Франциск начертал братьям образ жизни, которого они должны были строго придерживаться.

Он взял в руки Евангелие, извлек оттуда самую суть: ряд речений, вынутых из контекста, и расположил их так, что получился Устав.

Окончив труд, он призвал собратьев, и они все вместе, оставив лачугу в Ривоторто, отправились в Рим за одобрением Папы.

Престол св. Петра занимал в ту пору Иннокентий III из рода графов деи Сеньи, человек обширной культуры, многого добившийся на апостольском престоле; при нем Церковь восстановила свое политическое значение и святость жизни.

Ходатайством Гвидо II, епископа Ассизи, и кардинала Джованни ди Сан Паоло, епископа Сабинского, Франциск был представлен Папе. Явился он, как всегда, в грубой рясе, подпоясанной веревкой.

Может быть именно эта простая одежда, столь похожая на одеяния многих еретических сект, помешала Иннокентию III распознать во Франциске настоящего человека Божия.

Но Провидение, которое бдительно следило за действиями Святого и каждое поворачивало ему на пользу, не замедлило просветить ум Папы.

На следующую же ночь Иннокентий III увидел во сне, как у ног его вырастает пышная пальма, и услышал голос свыше, сообщивший, что пальма - это тот кающийся бедняк, что предстал перед ним накануне.

Потрясенный, Папа захотел снова увидеть и выслушать Франциска, и тот смиренно прочитал ему свой Устав, выразив пожелание получить каноническое одобрение.

Папа был озадачен. Как одобрить такой суровый образ жизни и такую совершенную бедность?

- Ступай, сын мой, и молись Богу, чтобы Он открыл нам Свою волю, ибо мы тогда только сможем выполнить твое желание, когда Бог изъявит Свое благоволение.

И Бог не замедлил открыть Свою волю.

Через несколько дней - может быть, по молитвам Святого и его собратьев - Папа увидел в видении, как Латеранская базилика устрашающе рушится, колонны подламываются, своды осыпаются. Но внезапно является бедный брат из Ассизи, растет и растет, достигает гигантских размеров и подставляет спину падающему зданию. Как по волшебству стены восстанавливаются, и храм обретает устойчивость.

Иннокентию III нетрудно было разгадать символ и проникнуть в смысл видения: Бог хотел воспользоваться этим человеком, чтобы восстановить Свою Церковь, которой угрожают еретики и дурное поведение христиан.

Папа больше не сомневался в святости Франциска и понял замысел Божий. Но не чрезмерна ли проповедуемая им бедность? Не искушает ли он тем самым Бога, желая, чтобы Бог позаботился о каждом из собратьев после того, как они отказались от того, что матерински даровано им Провидением? Не стоит ли смягчить эту строгость?

Он снова призвал Франциска и выразил ему свои опасения, разделяемые некоторыми кардиналами.

Франциск в ответ вдохновенно и рыцарственно воспел госпожу Бедность, восхваляя ее как прекраснейшую даму, завоевавшую сердце Небесного Царя, в Чьем облике запечатлелось благородство Отца.

Неужто такой Отец не позаботится о Своих возлюбленных детях?

Папа был тронут. Его опасения рассеялись.

- Ступай с Богом, - сказал он, - и проповедуй с сотоварищами покаяние, как Он вам внушит. Когда возрастете числом, сообщите, мы дадим вам новые дозволения и возложим на вас новые поручения.

Сердце Франциска ликовало: устами Иннокентия с ним говорил Христос.

Снаружи первое летнее солнце затопляло светом площадь перед Латеранским собором.

Глава ХI,

в которой рассказывается, как св. Франциск вернулся в Ривоторто, как был оттуда изгнан, а также об успехах его ордена.

Летней порой, когда занимается заря и листья подрагивают при первом ветерке, поднимаются стайками птицы и поют утреннюю хвалебную песнь.

С такой же радостью встали в одно прекрасное утро июня 1209 года "кающиеся мужи Ассизи" и, распевая песнь, отправились в обратный путь.

Кто бы увидел их в грубой и ветхой одежде, обросших бородами, с песней на устах, тот счел бы их веселыми бродягами.

Однако это были самые серьезные в мире люди. Они избавились от всего, что имели, отложили всякое земное попечение, всецело предавшись служению Божию.

Птицы потому и счастливы, что не сеют, не жнут, но поют и летают - как предписано Богом. Если же Господь заботится о птицах, неужто Он не позаботится о людях, которые живут, как птицы? Радость поющих была вполне обоснованной.

Задержавшись в окрестностях Орте - где красота местности и очарование вод Тибра, смешивающихся с водами Неры, казалось, склоняли их остаться там навсегда, - они снова отправились в путь, и, одолев первую Апеннинскую гряду, спустились в долину Сполето.

Там, в Ривоторто, их ждало старое уединенное жилище. После одобрения Устава эта убогая лачуга, где сложилось первое братство, стало, в том числе юридически, первой обителью - “Конвентом” - Францисканского ордена.

В Ривоторто они зажили так, как жили до посещения Рима: чередуя благочестивые молитвы с делами благотворительности.

Франциск часто посылал их попарно по окрестностям: проповедовать, ухаживать за прокаженными в ближнем лазарете, зарабатывать себе простую пищу, помогая крестьянам в полевых работах.

Франциск был противником всякой праздности.

Раб Божий тогда лишь может протянуть руку за подаянием без угрызения совести и с радостью, когда он заработал его каким-то трудом.

Всякая работа хороша, если не оскорбляет Бога и не угашает духа благочестия и молитвы.

Он не хотел, чтобы братья "походили на мух", которые всюду обретаются, но разносят лишь пустоту души, ничего доброго не делая и всем докучая.

Таких, при надобности, можно и поучить палкой, и под замок посадить. А если не захотят исправиться, пусть уходят из ордена.

***

История сохранила для нас важнейший документ, показывающий, как сильно новое религиозное движение влияло в то время на жизнь Ассизи.

В ноябре 1210 года между простолюдинами и феодалами, а лучше сказать, между городской знатью и простым народом Ассизи, был заключен договор. Вспомним войну 1202 года, которую породила непримиримая вражда между знатью и беднотой. Знать надменно попирала права бедняков, которые жили либо как изгои, разными средствами измышляя себе пропитание, либо как бездушные и безликие рабы, не отрываясь от земли; измучившись такой жизнью и ожидая избавления, они постепенно, под воздействием новой демократической конституции города, пробуждались к свободе. В этих условиях договор от ноября 1210 года - это поистине чудо: примирение враждующих можно объяснить только благотворным влиянием нарождающегося францисканства.

Любовь Христова соединила братством души и уравняла под "одеждой покаяния" сословные различия. Смиренное слово кротких "братцев", всюду проповедовавших мир, осуждавших ненависть и подававших пример презрения к земным благам, отягощающим души, принесло плод любви и позволило примирить враждующие стороны.

“Да будет мир в ваших душах и ваших домах, - сказал Франциск, - ибо велико милосердие Господа. Он сподобит нас положить конец войне, сеющей раздоры среди Eго творений. В сердце каждого – спасение от нее: избавьтесь от алчности и гордости и станете свободными”.

Свобода воссияла над Ассизи в этот серый ноябрьский день благодаря расцвету религиозной жизни.

***

Ряды ордена постоянно пополняются новообращенными. Их уже не считают. Этот поток не иссякнет в веках.

Среди второго поколения францисканцев немало тех, кто оставил особый след в истории ордена.

Вот некоторые из них: Массео да Мариньяно, отличавшийся красноречием, благородством облика и великой ревностью к молитве; Леоне, овечка Божия и духовник св. Франциска; Илия, исполненный многих дарований и организаторского таланта; Руфин, благородный двоюродный брат св. Клары, созерцательная душа; Джинепро, простая и верная душа; Фома Челанский, высший ум и первый биограф Святого; Гульельмо Дивини, которого св. Франциск окрестил братом Пацификом, видный поэт при дворе Фридриха, повсюду признанный как "король стихов"; Джованни Паренти, первый Генеральный Министр ордена, и другие, перечислять которых было бы слишком долго.

Обитель в Ривоторто стала так тесна, что братья с трудом могли разместиться в двух кельях.

Во избежание беспорядка Франциск велел углем написать имя каждого на потолочных балках, чтобы им легче было найти свое место.

Но однажды случилось нечто, из-за чего братьям пришлось покинуть скромную обитель и искать нового пристанища, как ласточкам - нового гнезда.

Как-то один из местных крестьян, погоняя осла, стал на пороге и закричал:

- Входи, мы тут пригодимся.

Франциск понял, что тот хочет сделать, но не воспротивился. Он вспомнил слова Христа, который учил искать новое место, если тебя согнали со старого, и обратился к собратьям, сказав:

- Я знаю, что Господь призвал нас не для того, чтобы жилище наше служило стойлом скоту, но чтобы показывать людям путь к спасению.

Спокойные и безмятежные, братья по двое вышли из своего бедного приюта и отправились тропкой в сторону заката.

Их сердца переполняла неубывающая радость, радость от близости к Христу.

"Лисицы имеют норы, и птицы небесные - гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову", - сказал Христос.

Эти люди, всею душой возлюбившие госпожу Бедность, ликовали, уподобившись Христу.

Глава XII,

в которой рассказывается, как св. Франциск получил от монахов с горы Субазио маленькую церковь Ангельской Божией Матери и как устроил там обитель ордена.

Куда податься? Другой бы мучился этим вопросом, но никак не Франциск. Если Бог не оставляет лесных зверей и поднебесных птиц, разве может он оставить добрых людей? Главное - не терять веры.

Братья добрались до маленькой церкви Ангельской Божией Матери, которую Франциск восстановил несколько лет назад.

Какая радость - остановка в этом месте, близ Пресвятой Матери Божией, какая радость - быть истинными рыцарями в святом служении Ей!

У епископа Ассизи не было возможности дать им хоть самую малую церковь, но вдруг тут им повезет больше: в душе Франциска созрело намерение.

Обосноваться у церкви можно было только с разрешения бенедиктинских монахов, владевших этой местностью, а получить это разрешение можно было лишь в самом аббатстве на горе Субазио, близ разоренного замка графа Сассороссо.

Оттуда, с высоты, открывается прекрасный вид на равнину, на весь ее простор; вдали от мирского шума бенедиктинские монахи еще в этом мире постигают красоту Божию, явленную в дивном Его творении.

Франциск с братьями поднялся на гору Субазио.

В свои двадцать лет он уже побывал там вместе с вооруженным народом Ассизи, охваченным одним порывом - разрушить владения феодала. Тогда Франциску было не до красот.

Теперь он наслаждался дивным зрелищем как бесценным даром, и его душа жаворонка пела песнь благодарности Господу.

Они постучали в ворота аббатства.

Аббат принял их очень сердечно, выслушал просьбу и удовлетворил ее с евангельской любовью, предложив им в дар не только церквушку, но и маленький надел земли вокруг.

Однако Франциск не принял дара. Он не хотел урона госпоже Бедности, Госпоже его сердца. Тогда был заключен своего рода контракт: оставляя надел земли в своей собственности, бенедиктинцы отдавали его братьям в вечное пользование.

Признание права владения за бенедиктинцами выражалось в том, что сыновьям Франциска полагалось ежегодно поставлять в аббатство корзину рыбок. Пустяковая плата, но и такой достаточно, чтобы было ясно, кто хозяин.

***

Успех миссии доставил огромную радость Франциску. Он давно любил эту церковь и еще более любил ее за то, что она посвящена Матери Божией.

С благодарностью в сердце он основал здесь обитель своего ордена, прочно связав его с сердцем Пресвятой Девы Марии.

С той поры Она стала добрым ходатаем перед престолом Божиим за новое братство, а братья, в ответ на это, сделались глашатаями Ее материнской любви.

Рядом с церковью, на выделенную францисканцам землю, которую (от слова "porzione" - порция, надел) назвали уменьшительным "Порциункола", Франциск велел построить несколько хижин, куда братья могли удаляться для сна или для молитвы и покаяния в одиночестве.

Никто дерзко не потревожит их здесь, не прогонит: милосердием св. Бенедикта им дано безопасное и надежное убежище.

Жизнь в Порциунколе шла так же, как в Ривоторто. Число братьев, значительно возросшее, позволило Франциску расширить проповедническую деятельность. Он посылал братьев в мир с апостольской миссией все дальше от обители, так что они достигали отдаленных и труднопроходимых краев.

Они покидали обитель, как пчелы - улей, и, вверив себя Провидению, шли туда, где можно было спасать души.

Поначалу люди останавливались просто поглазеть: окружали братьев, как менестрелей на ярмарках, ожидая, что из их уст польются рифмованные рассказы о странствующих рыцарях или галантные песни, но вскоре замечали, что им преподносят нечто совсем другое.

Простым и безыскусным языком братья рассказывали о Страстях нашего Господа, обличали порок, восхваляли красоту добродетели. Но они делали это с такой силой, что слушателей брали за душу их слова, в них рождалось стремление к совершенствованию, к очищению своей жизни.

Ученые люди так же подпадали под обаяние этих речей, а более всего - предлагаемого образа жизни. Они читали Устав, который братья носили повсюду, и он поражал их воображение.

Столь благоговейно чтимое ими Евангелие, которое внутренне они, может быть, считали неисполнимым в повседневной жизни, где царит эгоизм, корысть и дурные страсти, вдруг представало перед ними по-иному: согласно Евангелию можно жить так, как живут эти странные люди - им все по плечу, в своем подвижничестве они радуются, а в бедности ликуют.

Притяжение оказывалось столь сильным, что многие, целительно затронутые проповедью, вскоре меняли свой бархатный плащ на рясу из грубого сукна.

***

"Сладостная любовь к бедности - сколь должны мы тебя возлюбить". Так впоследствии воспоет бедность поэт Якопоне да Тоди, выражая чувства, главенствовавшие над всеми другими в душе Беднячка, и душевный трепет его самых первых детей.

«Paupertas cum laetitia» - «бедность с радостью». Для поверхностного взгляда это невозможное сочетание, но на самом деле это кратко обозначенный источник блага, указанный уже Спасителем как первое из девяти блаженств.

Франциск стал новым глашатаемэтого блага и научил ему своих братьев.

Как-то зимним днем шел он из Перуджи в обществе брата Леоне; возвращались они в Порциунколу.

Выпал обильный снег, ветер свистел, пронизывая насквозь суконную рясу.

Они шли гуськом. Брат Леон впереди, Франциск сзади. Снег поскрипывал под босыми ногами.

Простые, но глубокие речи неспешно велись между ними: отец наставлял сына в тайнах новой премудрости.

Ни земные влечения, ни владение тайнами природы, ни даже чудотворная сила святых не делают человека счастливым и не дарят радости жизни. Только преодоление страстей, достигаемое через нищету и страдания, открывает источник радости и дает рай душе - так красота статуи проступает по мере того, как резец ваятеля медленно и с трудом удаляет из мрамора все мешающее и лишнее.

Глава ХIII,

в которой рассказывается, как св. Клара и св. Агнеса отреклись от мира и положили начало Ордену Бедных Дам.

Жители Ассизи напряженно следили за делами нового ордена.

Братья шли попарно улочками города, поднимались по прячущимся в тени лестницам, скрестив руки на груди, погруженные в молитву.

Они стучали в любую дверь, просили подаяния, предварив просьбу приветствием: "Мир вашему дому".

Они входили в церкви и безыскусно проповедовали слово Божие. Помогали священникам, исполняли в Доме Божием всякую службу, даже самую простую.

Все относились к ним с уважением и почтением.

Близ церкви Св. Руфина стоял дом мессера Фавароне ди Оффредуццо, благородного ассизского рыцаря, и его жены мадонны Ортоланы, которая побывала в Святой Земле у Гроба Господня и в других христианских святых местах.

Дом их украшали четыре дочери, милые как весенние цветы, юные возрастом, но разумные и благонравные.

Их звали Пененда, Клара, Агнеса и Беатриче.

Фавароне не успел до своей кончины устроить их будущее, и это больше всего огорчало его на смертном одре как христианина и как человека благородного воспитания.

Всеобщее внимание привлекала Клара. Изящная, с большим достоинством, золотоволосая, она казалась каким-то нездешним созданием.

Мысли ее не были обращены к земному. Она чувствовала сладость и красоту монашеского призвания, мечтала о духовном материнстве, усыновляющем отверженных и несчастных.

В соборе по соседству она часто слышала горячие и убедительные слова Франциска, испытала на себе обаяние его личности и в тишине своей комнатки размышляла только о том, как бы последовать за ним в его трудной жизни и бедности.

С помощью верной служанки по имени Бона ди Гвельфуччо ей удалось несколько раз втайне переговорить с Франциском.

Между двумя душами сразу установилось взаимопонимание. Поскольку разногласий не возникло, решение было принято.

***

Весна 1211 года. Вербное воскресенье.

Народ Ассизи поднимается к собору (построенному зодчим Джованни ди Губбио), большому и красивому, достойному щедрых жителей города.

В этот день на широкую площадь вышли люди разных профессий и сословий: судьи и слуги, принявшие по случаю праздника торжественный вид, дамы и простолюдинки, господа и ремесленники. Все желают исполнить свой христианский долг и принести домой пальмовую ветвь: она будет висеть над изголовьем постели как благословение Божие.

Среди прочих двигалась в собор и семья Фавароне. Девушки выступали достойно и скромно, народ смотрел на них с молчаливым и уважительным вниманием.

Самое красивое платье было на Кларе, и вправду сияюще светлое (имя Клара значит «светлая»), но двигалась она как во сне: замкнувшись в себе, не замечала окружающих людей, а в церкви сразу погрузилась в молитву.

По окончании службы все подходили за благословенными пальмовыми ветвями, которые раздавал епископ Губбио, но она, точно не видя и не слыша, оставалась на своем месте.

Она очнулась, лишь когда епископ, спустившись по ступенькам с возвышения, подошел к ней и протянул ветку.

Символический жест! Это была первая почесть, оказанная Церковью будущей Святой!

На следующую ночь, когда все в доме спали глубоким сном, Клара тихо поднялась и через дверь для прислуги выбралась на улицу.

Она позвала Пачифику ди Гвельфуччо, жившую на противоположной стороне площади, и вместе они побежали по темным и узким улочкам за пределы города. Оттуда они, усталые и запыхавшиеся, по тропке добрались до церкви Ангельской Божией Матери.

Их уже ждал Франциск с братьями, державшими зажженные факелы.

- Дочь моя, с какой целью ты явилась сюда?

- Отче, любить Христа Иисуса и следовать за ним в бедности и молитве.

Преклонив колена перед Святым и сняв с головы вышитое покрывало, она высвободила пышные золотые волосы.

Святой одним движением состриг их, в знак отречения от мира.

Так первая женщина примкнула к францисканскому движению. Это был пока слабый росток, но в будущем ему предстояло взрастать и плодоносить святостью и благодатью.

Выйдя из Порциунколы в серой рясе и грубом покрывале на голове, Клара последовала за Франциском в обитель бенедиктинских монахинь монастыря Св. Павла в Бастии.

Но так просто дело не кончилось.

Когда родственники Клары наутро узнали, что она исчезла, что сын Пьетро Бернардоне похитил ее для Христа, горе их было велико и ярость неукротима.

Как ни сильна была их религиозность, такого они снести не могли. В их сознании не укладывалось, что в жизни девушки возможен другой идеал, кроме плетения кружев, ухаживания за цветами, любви и семьи.

Их приводила в ужас мысль, что власяница будет терзать ее тело, что ей придется умерщвлять плоть постами.

Мелочные заботы посредственных душ!

Добежав впопыхах до Бастии, они окружили монастырь и ворвались туда, чтобы забрать одураченную, как они считали, девушку. Но не вышло. Клара прижалась к алтарю, покрывало спало с ее головы, обнажив следы вчерашнего пострига.

Преследователей охватил священный ужас. Никто не посмел подойти к ней, все отступили, точно пораженные громом.

***

Насильственное вторжение родственников в обитель и советы монахинь побудили Франциска приискать для Клары более надежное убежище.

На склонах горы Субазио был еще один монастырь: Св. Ангела в Панцо. Он был ближе, чем первый, к аббатству Св. Бенедикта, поэтому Франциск счел его вполне безопасным местом и отвел туда девушку.

Неожиданно случилось новое примечательное событие.

Через шестнадцать дней после Клары, третья дочь в том же семействе, Агнеса, попрощалась с миром и присоединилась к сестре в тиши монастыря.

Клара с огромной радостью обняла сестру. Теперь они были связаны узами более прочными, чем кровные: их объединяла одна любовь и одна страсть.

Но семью Фавароне это известие повергло в негодование и отчаяние. Снова снарядили людей, чтобы вернуть под кров потерявшую рассудок беглянку.

Родственники ворвались в монастырь под водительством дяди Мональдо, опекуна девушек, схватили Агнесу, связали ее и выволокли из милого ее сердцу приюта.

Вниз по склону ее потащили, взвалив на спину, но хрупкая девушка оказалась неподъемной ношей!

Сколько они ни старались под крики и ругательства Мональдо, все напрасно: Агнеса была тяжелее базальтовой скалы.

Охваченный диким гневом, Мональдо замахнулся, хотел ударить девушку, но рука одеревенела. В ужасе похитители бежали.

Их фигур уже не было видно за дубами и можжевельником, когда прибежавшая Клара подняла Агнесу с земли:

- Сестра!

Девушки обнялись:

- Сестра Агнеса, как я молилась за тебя! И Жених Иисус исполнил мою молитву. Мы свободны. Пойдем: Он ждет нас.

***

Епископ Гвидо уступил Франциску церковку Св. Дамиана. Лучшего места нельзя было придумать: там обосновались Клара и Агнеса, там возник первый монастырь кларисс.

Глава XIV,

в которой рассказывается о жизни Бедных Дам в Сан Дамиано и о кончине Клары.

Церковь Cв. Дамиана всегда напоминала Франциску о его преображении, слова Господа с древа византийского Креста еще звучали в его душе.

Для Клары и Агнесы эта церковь стала мистической цитаделью любви - отсюда однажды их души, увенчанные нетленными нимбами, вознесутся на небеса.

Вскоре за священной оградой появились и другие благочестивые женщины, привлеченные благоуханием святости.

Пергамент на монастырских хорах сохранил для нас их имена; даже в простом их перечне ощущается трепет тех дивных событий: Пачифика, Кристиана, Агнеса, Филиппа, Бенвенута, Франческа, Бальвина... лучшие девушки Ассизи.

Они были зачарованы видением той красоты, которая превосходит всякую земную.

Со временем закрылся и старый отцовский дом Клары, выходящий на красивую площадь Сан Руфино; он перешел в собственность каноников собора: многострадальная Ортолана, мать девушек, и младшая сестра Клары и Агнесы - Беатриче, покинули его навсегда и затворились от мира в обители Св. Дамиана.

Кто может рассказать, с каким рвением предавались делам милосердия эти избранные души?

Для большинства людей земля - это то, что притягивает, мешая воспарить, для Бедных Дам - это место, откуда они возносятся к звездным сферам.

По примеру Клары, без остановок и без колебаний, они с уверенностью следовали по избранному пути: так землепашец, не оглядываясь, прочерчивает плугом борозду.

Бичом покаяния они ранили свое нежное тело, и кровь становилась семенем новой бессмертной жизни. Они умерщвляли плоть грубой и неприятной пищей, чтобы с тем большим упоением вкусить плоть Христову за Евхаристией. Телесную красоту они попирали как прах, и слезами приуготовляли себя к тому, чтобы потом воссиять совершенным светом.

Франциск окружал их своей заботой.

Он знал, какую мощь придают братьям молитвы и покаяние этих святых женщин, сердце его было глубоко растрогано.

Сердце Святого было напитано божественной любовью, со всей нежностью изливавшейся на Его творения.

Однако по долгому опыту он знал, как хрупка плоть и как она бунтует против духа, если ее не держать в узде крепкой рукой; и лучшая жемчужина может потемнеть, если ее не содержать в чести.

Поэтому он постановил, что никто не имеет права ступить за священную ограду обители, где пребывали эти женщины, и что ни один брат, кроме самых исключительных случаев и по надобностям священнослужения, не имеет права приблизиться к ее стенам.

Его воля, узаконенная Уставом, не допускает толкований:

"Строго приказываю всем братьям, чтобы не входили в женские монастыри, кроме тех, кому Апостольским Престолом уделено на это особое разрешение".

Это распоряжение относилось не только к другим, но и к нему. Нельзя без волнения читать в житии Фомы Челанского следующие строки: «Когда святой отец находился в Сан Дамиано, его викарий многократно умолял его изложить его дочерям слово Божие, и наконец тот, побежденный такой настойчивостью, согласился. Когда они собрались, как обычно, услышать слово Божие, но также, чтобы увидеть отца, Франциск возвел очи на небо, где всегда находилось его сердце, и начал молиться Христу. Затем приказал, чтобы ему принесли золу, посыпал ей вокруг себя, а остаток высыпал себе на голову. Монахини ожидали и, видя отца, пребывающего неподвижным и в молчании, почувствовали, что души их наполняются изумлением. Как вдруг, ко всеобщему удивлению, Святой поднялся и вместо проповеди прочитал псалом «Помилуй мя». И, едва кончив, быстро вышел вон. Таким поступком он научил почитать себя прахом и, кроме того, показал, что его сердце не испытывало к ним никакого чувства, которое не согласовывалось бы с этой мыслью».

***

Тишина церкви Св. Дамиана и для нас наполнена глубоким содержанием.

История доносит до нас немногое, но тем больше угадывается душой.

Клара была бдительным стражем того сада, благоухание которого обонял Жених.

Она склонялась до земли, целуя и омывая ступни сестер, когда они возвращались с подаянием; она преломляла для них хлебы - порой приумножая их; она насыщала их также хлебом милосердия и любви, лишь ненадолго отдаваясь сну на вязанке сухих виноградных лоз, когда природа неумолимо предъявляла свои права; она истязала нежную плоть власяницей из колючей щетины.

Позднее болезнь на долгие годы обрекла ее на неподвижность, но сила духа не оставляла ее, уста не уставали молиться, сердце - смиренно страдать, а руки - трудиться.

Она полагалась только на Бога: ее уверенность и спокойствие духа были неколебимы.

Когда в 1240 году сарацинские войска Фридриха попытались нарушить девственное уединение сподвижниц Клары в обители Св. Дамиана, она решительно взяла в руки ковчежец, где хранились Святые Дары и высунулась в окно прямо над ревущей ордой, ломившейся в обитель. Сверхчеловеческая сила, исходившая от Даров, сотрясла грубую солдатню, обуянную бесом похоти, и обратила в бегство.

На следующий год по ее молитвам от города Ассизи отступило императорское войско, шедшее на приступ под водительством Витале д'Аверса, что вновь засвидетельствовало силу молитвы против вооруженного бесчинства.

Благоухание святости достигло и самых высших ступеней церковной иерархии.

В 1228 году - по случаю канонизации святого Франциска - Григорий IX пожелал посетить дорогих затворниц и в знак своей к ним любви удостоил их разделить с ними скудную трапезу.

Прежде чем приступить к трапезе, он, обратившись к Кларе, сказал:

- Мы просим вас благословить эти хлебы.

Святая хотела уклониться, благоговея перед величием Римского Первосвященника, но при повторном обращении к ней покорилась и осенила стол крестным знамением.

Чудесным образом крест начертался на всех хлебах и даже отчетливее, чем если бы его выложила рука, замесившая тесто.

Пораженный крайней бедностью кларисс, Папа захотел хоть немного смягчить ее небольшими послаблениями.

Но Святая взмолилась:

- Святейший отец, прошу Вас, лучше помогите нам удаляться от греха, нежели от обязанности соблюдать бедность, которую мы обещали Господу.

***

Рождество 1252 года. Клара измучена долгой болезнью.

Она одна, все монахини в церкви, на службе.

Тишина нависла над кельей, сердце Клары невыносимо одиноко. Внезапно стены бедной кельи пали, и Клара почувствовала, как таинственно переносится в узкое пространство базилики Св. Франциска.

Вот, что рассказывает ее жизнеописатель: «Внезапно и чудесно та песнь, которую распевали в храме Св. Франциска, зазвучала и у нее в ушах. Слышала она, как поют братья и ликуют, внимала гармоническому пению и различала даже звук органа. А ведь место это не столь близко к той церкви, чтобы возможно было человеческим слухом различить тамошнее пение, но таинственной силой Господней слух ее обострился и усилился сверх человеческого. Но вот что превосходит и это чудо: она удостоилась даже лицезреть ясли Господни».

Вернувшись со службы, благочестивые сестры застали больную в невыразимом блаженстве.

Жених был уже близко. Клара слышала, как в груди ее звучит сладостный призыв: "Приди, возлюбленная, приди и будешь увенчана".

Собрав последние силы, она приготовилась к радостной встрече.

Полностью отрешилась от земного и устремила взгляд в небо, обратив туда все свои желания. Страдания плоти не мешали, а лишь помогали ей возвыситься, ощутить себя пригвожденной к Кресту вместе с Христом.

К ее изголовью поспешил Иннокентий IV, в то время гостивший в святой обители Св. Франциска, чтобы утешить ее своим присутствием и своим благословением.

Он даровал ей «Привилегию бедности», закреплявшую за ней и ее дочерьми право всегда жить в нищете, какую они давно исповедовали.

Поспешила к одру больной и Агнеса, чтобы в последний раз обнять сестру. Может быть, она предчувствовала, что разлука будет недолгой, уже и она ощущала немощь плоти и стремление соединиться с Христом.

Клара отходила. Вдруг келья наполнилась светом и явилась Пресвятая Дева в окружении дев, поющих осанну.

Лицо Клары просияло:

- Ступай, пребывай в мире, душа моя!

И мистическая процессия, к которой присоединилась душа Святой, вознеслась к небу и скрылась за облаками.

Был вечер 11 августа 1253 года.

Глава XV,

в которой рассказывается, как св. Франциск отправился с проповедью по свету и как он попытался добраться до Святой Земли.

В «Цветочках Святого Франциска» рассказывается, как однажды Франциск почувствовал, что душу его тревожат две мысли, которых ум никак не может примирить: продолжать ли проповедь или же, порвав все связи с миром, удалиться в пещеру и целиком посвятить себя молитве? Второе больше влекло Франциска, подобно тому, как родной край влечет к себе тоскующего изгнанника.

«В молитве, - думал он, - обретаю верную прибыль, которой у меня не отнимут ни тщеславие, ни другой порок... В молитве я говорю с Богом и восхваляю Его и, делая это, живу жизнью почти ангельской. Проповедуя же, я должен ко многому снисходить, иметь дело с людьми, видеть и говорить мирское... Проповедь осаждает пыль на душу».

Рассуждение верное, не придерешься. Но, поступая в соответствии с ним, не препятствует ли он замыслу Провидения?

Франциск призвал брата Массео:

- Ступай к сестре Кларе, а потом к брату Сильвестру, проси их помолиться Богу, чтобы Он открыл мне, как поступить.

Брат Массео немедленно отправился в путь. Сначала он добрался до Сан Дамиано и изложил Кларе поручение Франциска, а потом взобрался вверх по крутому склону горы Субазио и, найдя брата Сильвестра под обрывом, среди зарослей каменного дуба в Карчери, повторил ему все слово в слово.

Брат Сильвестр тотчас погрузился в молитву, а окончив ее, сказал собрату:

- Вот что говорит Бог и что ты скажешь брату Франциску: Бог призвал его на это служение не только ради него самого, но и для того, чтобы собрать жатву душ и чтобы многие через него спаслись.

Сестра Клара передала ему то же самое. Так что, получив двойное подтверждение воли Божией, Франциск отложил всякое сомнение и с готовностью посвятил себе спасению душ.

***

Год 1212. Пламя энтузиазма зажглось в христианском мире. Под девизом "Так Богу угодно" сорок тысяч юношей с крестами и знаменами, восклицая: «Освободим гроб Господень!», отправились на Восток; на равнинах Тулузы христиане отбили нашествие мусульман.

Рыцарская душа Франциска дрогнула от восторга, вспыхнула как горючая смесь, он решил отправиться за море и принять участие в великом предприятии.

Но сердце его не устремлялось к земным завоеваниям: его более всего привлекали людские души. Он мечтал промчаться паладином любви меж рядов мусульман, обратить их ко Христу, соединить их с Христом узами веры и милосердия.

Перед отъездом из Италии он решил посетить Рим, где бы наместник Христа, великий Иннокентий, одобрил его намерения и благословил его шаги.

Он вышел из Порциунколы с одним из братьев. По пути они останавливались в городах и селениях, проповедуя людям мир и добро.

Неподалеку от Каннары в одно свежее весеннее утро они увидали множество птиц, которые весело щебетали на цветущих ветвях.

Таинственная сила приблизила к ним Франциска, и тотчас птицы взлетели кругом него и уселись ему на плечи, на голову, на руки. Изумленному спутнику Франциска показалось, что перед ним не явь, а сон, что Адам неслыханным чудом вдруг вернулся в состояние невинности и беседует со зверями и птицами.

А Франциск, как будто все происходило естественным порядком, велел своим певчим друзьям умолкнуть, после чего начал проповедь, увещевая птиц всегда восхвалять Господа, питающего и одевающего их с неизреченной любовью. Под конец он осенил их крестным знамением и отпустил летать и петь. Некоторое время он понаблюдал, как они взмывают в воздух, машут крыльями и распевают нежные песни, потом снова пустился в путь.

В Альвиано, селении между Орвьето и Орте, он однажды беседовал с народом на площади, а стаи ласточек громким щебетаньем мешали присутствующим слушать.

- Сестры мои ласточки, - сказал Франциск, - вы уже довольно говорили. Замолчите-ка, дайте мне поговорить и сидите молча, пока я не кончу речь.

Ласточки мгновенно смолкли к великому удивлению толпы и не щебетали до самого окончания проповеди.

Франциск отправился дальше, следуя по течению Тибра. В Риме он проповедовал на улицах и площадях и многих увлек словом и примером.

Среди них был и некто Гульельм из Англии. Впоследствии жизнь его была исполнена столь великого целомудрия и рвения, что после смерти Бог наградил его великими чудесами, едва не затмившими славу Беднячка.

Брат Гульельм ныне спит сном праведников в Нижнем храме в Ассизи, подле гробницы своего великого Отца.

В Риме Святой познакомился с Якопой деи Сеттесоли, вдовой Грациано деи Франджипани.

Это была удивительная женщина: с красотой она соединяла душу твердую, как кремень, непримиримую ко всякому злу, которое поражает слабые и дюжинные натуры. Франциск звал ее за это "брат Якопа", как бы признавая, что ей не свойственны женские слабости.

Если сестра Клара уподобилась Марии, которая в экстазе созерцательной жизни возносится к любви и свету Божественного Жениха, то Якопа уподобилась Марфе, которая в деятельной жизни, в мирской гуще, не теряет присутствия духа, но всецело устремляется ко благу, отлагая всякие ненужные попечения.

Множество раз Якопа принимала Святого у себя в доме, заботливо подавала ему пищу, упиваясь словами, исходившими из его уст.

Однажды Франциск принес ей в дар овечку, которую спас от смерти, и Якопа с радостью ее приняла. Она гладила ее по мягкой шерстке и смотрела ей в невинные глаза, кормя робкую овечку с розовой мордочкой из своих рук.

Однажды госпожа остригла ее и, собрав всю шерсть, выпряла нить на одежду для своего святого друга: одежду, согретую любовью, которая передала бы тепло изможденному телу Франциска, прежде чем его дух отправится к Богу.

Когда Святой скончался, Якопа, уладив в Риме свои дела, перебралась в Ассизи и отправилась в рай сияющим путем суровой и покаянной жизни.

Кто спустится ныне в крипту на Райском холме, увидит против гробницы прославленного Ассизского Беднячка скромную урну, принявшую в себя останки брата Якопы, урну, осиянную светом францисканства.

***

История не донесла до нас содержания второй встречи Франциска с папой Иннокентием, но надо полагать, что Римский Первосвященник, от которого не укрылись успехи нового ордена, благословил Божиего человека и ободрил его, пожелав преуспеяния в той святой миссии, которую тот на себя возложил.

С таким напутствием в сердце Франциск погрузился в Анконе на корабль, участвовавший в походе крестоносцев, и отплыл на Восток.

Стоя на носу корабля, он торопил час прибытия, воображая миг, когда ступит на сушу, примется за проповедь и даст волю долго сдерживаемому пылу. Задумывался он и о возможно ожидающем его мученичестве.

Но события повернулись иначе. Буря выбросила судно на берег нынешней Далматии, припасы потонули, пришлось думать о возвращении.

Поскольку съестного не хватало, а зима приближалась, хозяин корабля не захотел принять на борт бедного монаха. Однако Франциск проник на корабль тайком, Господь же надоумил некоего достойного человека снабдить его продовольствием.

Благодаря этой уловке все находившиеся на корабле спаслись, ибо вторая буря задержала корабль в море, и когда съестного не осталось, на помощь пришел Франциск: он милосердно отдал спутникам свои припасы, чудесно умножившиеся у него в руках.

Приплыв в Анкону, Франциск продолжил свою апостольскую проповедь.

«Оставив море, - пишет Фома Челанский, - Франциск, раб Всевышнего Бога, пошел по земле, вспахивая ее плугом своим и сея семя жизни в ожидании плода благословенного».

В Озимо Франциск выступил перед епископом и народом, начав проповедь рассказом о ягненке, которого выкупил, продав плащ. Описал милосердие Спасителя, Которого, как ягненка, повлекли на смерть, оплакал грехи людей, вложивших в руки палачей оружие, и в словах его было столько умиления и пылкости, что они исторгали у слушателей слезы.

В Сансеверино он отправился в монастырь «Бедных Дам».

Их жизнь, наполненная покаянием и молитвой, напомнила ему о затворницах обители Св. Дамиана, и речь его исполнилась такого воодушевления, что оказалась для них назидательной свыше всякой меры.

Среди присутствующих - может быть, в самом темном углу церкви - находился знаменитый поэт того времени, увенчанный как «король стихов». Слова Франциска проникли в его душу и подействовали сильнее, чем пьянящая любовная канцона, сильнее, чем захватывающие поэмы о рыцарских подвигах. Когда он стоял так и впивал нежность этой музыки, он увидел, что Франциск пронзен двумя перекрещивающимися и нестерпимо блистающими мечами, один из которых прошел насквозь от его затылка до стоп, а другой прошел сквозь ребра и грудь от одной руки до другой.

Потрясенный, он не знал, что ему думать, но, придя в себя, пробился через толпу и опустился на колени перед Святым, умоляя его дать ему бедную рясу «меньшего брата» в обмен на богатые одежды прославленного менестреля.

Франциск принял его со всей любовью. Он тоже был поэт, а поэтам дано читать в душах. С материнской нежностью отнесся он к новичку и нашел для него самые ласковые слова.

Гульельмо Дивини - которого впоследствии звали брат Пацифик - никогда об этом не забывал, ибо с того дня Святой стал для него «его дорогой матерью».

Глава XVI,

в которой рассказывается о других апостольских путешествиях св. Франциска и об учреждении Великой Индульгенции.

Летом 1224 года Франциск, уже отягощенный болезнью, в последний раз отправился на гору Верна. Подъем возможен был только верхом, поэтому братья снабдили его осликом, которого на время уступил один благочестивый человек, а также провожатым.

Солнце безжалостно палило, камни раскалились, в расщелинах скал виднелись кое-как сохранившиеся пучки пожелтелой травы. Все, казалось, спало, звуки заглохли: даже деревья еле шелестели усыхающей листвой.

Внезапно провожатый, обратившись к Святому, взмолился:

- Отче, смилуйся! Я помру, если не утолю жажду.

Франциск, всегда проникавшийся жалостью к страдающим, слез с осла и стал молиться, воздев руки, и молился, доколе не открылось ему, что молитва его услышана. Потом, повернувшись к своему провожатому, сказал:

- Не мешкай, беги скорее к той скале и там найдешь воду, какую Христос ныне извел из камня ради утоления твоей жажды.

***

История эта была воспринята как высокий символ.

Вода, забившая из скалы по милосердию Христову, есть не что иное, как слово Святого, утоляющее жажду множества душ, пересохших от порока и лишенных влаги по небрежению пастырей.

На самом деле, пастырская проповедь никогда не прекращалась, но слово стало бездейственно и бесплодно. Беда была в форме, в которую облекалась проповедь.

Священная наука богословие, которой многие себя посвящали, разработала тонкий механизм диалектики: считалось, что, если обучить ему в школе, то результаты сами скажутся на всех сторонах жизни.

Все увлеклись спекулятивным мышлением, а оно уводило ораторов в отвлеченные сферы. Рассуждения их были понятны лишь тонким и искушенным слушателям, до простых умов, занятых повседневными делами, они не доходили.

Франциск гениально подметил, угадал этот недостаток, свойственный тому времени. Сам он в проповеди взял за образец евангельские поучения.

Вместо сложного схоластического построения он прибегал к непосредственной речи, пользовался сравнениями, притчами, примерами, врезавшимися в память слушающих; вместо сухих абстракций выбирал практические нравственные темы, излагал те истины веры, которые спасительно воздействуют на волю, побуждая к действию.

Его проповедь отличалась новизной не потому, что он применял особенные приемы, а потому, что он отверг всякие приемы.

Вдобавок слова Франциска были согреты внутренним пылом, а неколебимая вера придавала им ясность и проникновенность, так что они проникали в слушателей подобно влаге, напитывающей каждый комок земли.

Только этим можно объяснить, почему вдруг в Ассизи тридцать человек, клириков и мирян, оставив мир, последовали за Франциском по пути покаяния; почему у Якопо да Витри, епископа Сан Джованни д'Акри, священники и клирики, выслушав слова Святого, все разом вступили во францисканский орден; почему, где бы он ни проходил, всюду к нему присоединялись люди, захваченные его учением.

Слова его были обращены отнюдь не к одним овечкам стада, но и к заблудшим овцам, к душам, разъеденным пороком. В Монтеказале он обратил трех страшных разбойников, в Тоди, по преданию, удержал от преступления женщину, которая уже вознамерилась убить плод своего греха.

И такие подвиги знаменовали путь Франциска, где бы он ни проходил.

***

Весной 1213 года он снова отправился в путь по дорогам мира.

Выйдя из пределов Умбрии в обществе брата Леоне, Франциск обратил стопы в Романью и поднялся к стенам крепости правителей Монтефельтро.

Там начиналось великое празднество, в большом числе съезжались маркизы, графы и рыцари. Жонглеры и менестрели, привлеченные таким событием, возвеселяли сердца звучанием мандолин и пением любовных песен: самые прекрасные песни, сложенные в земле Прованса, переходили из уст в уста вместе с мадригалами на народном языке.

Франциска вновь увлек дух рыцарства:

- Пойдем на праздник, - сказал он брату Леоне, - с Божией помощью мы пожнем духовную жатву.

Они прошли через подъемный мост и вступили в широкий двор, где собрались все участники празднества. Среди сияния бархата и парчи серое сукно братьев должно было привлекать особое внимание, а простота их, надо полагать, потешала благородных дам и галантных феодалов.

Надеясь поразвлечься, хозяева празднества позволили Франциску подняться на парапет. Выждав тишины, он начал проповедь.

Для начала Святой повторил припев песенки, которая тогда была в большой моде:

«Столь огромно чаемое благо,

Что любая мука мне отрада».

По мере того, как говорящего увлекала тема, он становился все убедительнее, казалось, говорит не человек, а ангел.

Первоначальное любопытство уступило место заинтересованности, за которой последовали сердечные угрызения; люди ужасались собственной греховности.

Среди слушателей был некто мессер Орландо, граф Кьюзи из Казентино, которого более, чем других, захватила магия слов Франциска.

По окончании проповеди он подошел, чтобы поговорить с Франциском о своей душе, но Франциск попросил отложить разговор, чтобы не мешать тому исполнять свои обязанности гостя.

Позже, когда граф встал из-за трапезы, предложенной владетелем Монтефельтро, Франциск долго говорил с ним и успокоил все его тревоги.

Они уже собрались расходиться, когда мессер Орландо сказал:

- У меня в Тоскане есть пустынная гора под названием Верна, она весьма высока и может пригодиться желающим совершить покаяние. Если она тебе по душе, я охотно дарю ее тебе и твоим товарищам во спасение моей души.

Франциск вздрогнул. Может, уже тогда он предчувствовал чудо, которому суждено было свершиться на этой трудно достижимой вершине?

- Мессер Орландо, когда вы вернетесь домой, я пошлю к вам двух из моих братьев. Если гора покажется им подходящей для уединенной молитвы, я приму ваше щедрое предложение.

И он сдержал слово.

Вернувшись в обитель Ангельской Божией Матери, он послал в Казентино двоих братьев, как и обещал, и те, посетив местность и сочтя ее чрезвычайно подходящей для уединенных молитв, построили там келейку - хижину из веток, - чтобы Святой мог там помолиться и предаться созерцанию Бога.

***

Франциску уже было мало Италии.

Великое дело воспламенить охладевшие сердца людей, наполнить верой их души, опустошенные грехом. Но насколько прекраснее проповедать Благую Весть среди неверных и стяжать мученический венец.

В Палестину Франциск не мог отправиться, но почему бы не попытать счастья в Марокко. Столько душ, находящихся в плену ложного учения, ожидает, чтобы их наставили на путь спасения.

Франциск снова отправился в путь. Пройдя через северную Италию, он остановился в городке Суза, где его приняла как гостя маркиза Беатриче Савойская; он оставил ей на память рукав своей одежды.

Одолев Альпы и оставив позади Прованс, он очутился, наконец, в Испании, откуда должен был отплыть в вожделенное Марокко.

Жажда мученичества томила его, он спешил к цели, от радости не чуя под собой ног. «И столь сильно в нем пылало желание мученичества, что порой он обгонял товарища, назначенного сопутствовать ему, и, словно опьянившись духом, устремлялся вперед к исполнению назначенного».

Мечте его и на этот раз не суждено было сбыться. Мученичество светило ему как дальний свет: он постоянно к нему стремился, но достигнуть никак не мог. Придет, однако, день, и его мечта сбудется, только мученичество его будет особым - такого никогда не было даровано ни одному смертному.

Посетив гробницу Св. Иакова в Сантьяго-де-Компостела, Франциск заболел и надолго. Волей-неволей приходилось возвращаться домой. Кто расскажет обо всех тяготах обратного пути? Мучительна была не только горечь разочарования, но и физические страдания. Как пса, его отогнали от приюта, куда он постучал, и долго пребывал он, как Лазарь в струпьях, даже лишившись на три дня речи.

Узы с мадонной Бедностью становились все крепче и теснее.

Наконец здоровье его стало поправляться. Почувствовав себя лучше, он отправился к морской гавани: там ему удалось сесть на судно, отправлявшееся в Италию. Спутником его был брат Бернард. Однажды Франциск признался ему, что очень хочет мяса птицы. Но где же взять птицу? Бернард молча обратился к Богу, и Бог, не отказывающий смиренным, утешил своего раба.

«Вдруг, откуда ни возьмись, явился рыцарь, предложил ему отличную птицу со словами:

- Раб Божий, прими и вкуси то, что тебе посылается Божиим милосердием.

Франциск был очень рад дару и, понимая, что это Христос о нем позаботился, восхвалил Его и поблагодарил от всего сердца».

***

Вернувшись из Испании, Франциск снова принялся проповедовать в Италии.

Невозможно со всей точностью указать, где и когда он побывал: он прошел от Бари до Алессандрии, от Венеции до Гаэты. Вехи его пути означены лишь чудесами, о которых рассказывают биографы. Ни тяготы, ни опасности, ни коварство людей и стихий не могли заставить его отступить, в нем возродился пыл апостола Павла, как и тот он «желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев» (Рим 9, 3).

«Плоть его, – замечает Фома Челанский, - не знала отдыха, поспевая за непрерывными и долгими проповедями на евангельские темы, которым предавался этот дух с всегдашней готовностью, благочестием, пылом и неутомимостью. Он желал бы прокричать Евангелие Христово всей земле… Он наставлял слушателей столь же примером, сколь и словом, обращая в язык все свое тело».

Жажда обращать души, неустанная проповедь подготовили почву, на которой в 1216 году расцвело чудо: ассизское Прощение Грехов.

Однажды июльской ночью, в Порциунколе Франциск горячо молился, преклонив колени, внезапно яркий свет разлился по скромной церквушке, осветив ее потемневшие стены.

На блистающем престоле явился Христос и Его Пресвятая Матерь в сонме ангелов.

- Какой милости попросишь, Франциск, для блага людей?

- Только одной, Господи: пусть получат отпущение грехов те, кто с покаянием посетит эту церковь.

- Ты просишь великого, но заслуживаешь большего. Ступай к Моему Наместнику и проси утвердить на земле Мою волю.

Франциск не стал терять времени.

При первых лучах зари он, взяв с собой брата Массео, отправился в Перуджу, куда как раз прибыл Папа.

Годом раньше Франциск посетил Рим, где присутствовал на IV Латеранском Соборе.

Пред лицом столь внушительного собрания кардиналов, патриархов, епископов и прелатов он испытал горячую любовь к цитадели св. Петра, этому якорю спасения и маяку истины.

Он выслушал пылкую речь Иннокентия III, и сердце его забилось в унисон с сердцем великого Римского Первосвященника.

Теперь Иннокентия не было в живых. Его место занимал Гонорий III, «старец добрый и благочестивый, очень простой и сострадательный, отдавший бедным все, что имел».

Представ перед ним, Франциск рассказал о том видении, какое ему было в Порциунколе и о желании привести души в рай.

- На сколько лет ты просишь эту индульгенцию?

- Святой Отец, - отвечал Франциск, - не годы мне потребны, а души.

Просьба было необычной. Такая индульгенция давалась только тем, кто, взяв крест, отправлялся в крестовый поход - освобождать Гроб Господень.

И все же Папа, несмотря на возражения курии, дал индульгенцию.

Франциск, ликуя, уже собрался удалиться:

- Послушай, простец, - сказал ему Папа, - куда же ты идешь без документа, удостоверяющего наше разрешение?

- Святой Отец, мне довольно вашего слова. Мне не нужно бумаг. У меня вместо бумаг - Пресвятая Дева Мария, вместо нотариуса - Христос, вместо свидетелей - ангелы.

***

2 августа того же года, в присутствии епископов Ассизи, Перуджи, Тоди, Сполето, Ночеры, Губбио и Фолиньо, Франциск, не в силах удержать переполнявшей его радости, объявил великое Отпущение Грехов собравшейся отовсюду толпе.

С того года скромная церквушка -- дотоле никому не известная - стала целью паломничества: множество кающихся являются сюда в поисках душевного мира.

И так всегда, каждое 2 августа, с наступлением рассвета.

Глава XVII,

в которой рассказывается, как состоялся Капитул рогожек и как кардинал Остии стал Покровителем ордена.

Огонь - это стихия, его не спрячешь, он «прекрасен и весел, и крепок и могуч», всюду от него тянутся жадные языки пламени.

Такой огненной была и душа Франциска, и пламенным - язык. «Слово его было огненно и проникало до внутренности сердца, и разум слушающих наполнялся изумлением. Он казался совершенно переменившимся по сравнению с тем, каким он был раньше и, обратив взор к небу, не желал обратить его на землю».

Первыми пламя охватило братьев Франциска; те запылали кострами милосердия и любви ради спасения душ.

- Идите, возлюбленные мои, по двое во все края мира, возвещая людям мир и покаяние во оставление грехов; в скорби будьте терпеливы и пребудьте в уверенности, что Господь исполнит решенное Им и обетованное. Спрашивающим вас отвечайте смиренно, благословляйте гонителей ваших, благодарите проклинающих вас и клевещущих, ибо их руками уготовляется нам Царство Небесное.

Сыны его с величайшим веселием и радостью приняли призыв к святому послушанию и благоговейно простерлись на земле перед св. Франциском. Он же, обнимая их, каждому сказал с любовью и лаской: "Возложи на Господа заботы твои, и он поддержит тебя".

***

Одно из сочинений Якопо да Витри доносит до нас известие, что около 1216 года дети св. Франциска проповедали по всей Ломбардии, Тоскане, Апулии и Сицилии. С точки зрения средневекового человека, они охватили проповедью почти всю Италию.

В их апостольских трудах бывало, однако, два перерыва каждый год: на Пятидесятницу и на праздник св. Михаила Архангела.

В эти дни они собирались в Порциунколе, чтобы закалиться духом и обсудить дела ордена.

Такие собрания стали называть "капитулами".

Капитул 1217 года стал событием первостепенной важности, ибо впервые Франциск обрисовал в общих чертах ту организацию ордена, которой суждено было закрепиться в последующих установлениях.

Франциск разделил Италию и несколько других стран на провинции, а каждую провинцию на кустодии. Так появились понятия «провинциальный министр» и «кустод», относящиеся к братьям, которым поручалось управлять обителями, существующими на территории провинции или кустодии.

На этом капитуле обсуждалась также проповедь Благой вести в других странах, в том числе нехристианских.

В Святую Землю, которая была особенно дорога сердцу Франциска, был направлен главным брат Илия из Ассизи, отличавшийся умом и силой воли.

В Германию вызвались пойти шестьдесят братьев во главе с братом Джованни из Пенне. Столько же вызвалось отправиться в Венгрию и в Испанию. Францию Святой оставлял себе.

По окончании собрания братья отправились в назначенные земли, а Франциск двинулся на север.

Во Флоренции он встретился с епископом Остии, кардиналом Уголино из рода графов деи Сеньи, который впоследствии вступил на папский престол под именем Григория IX.

Кардинал запретил Франциску удаляться из Италии. Скрепя сердце Франциск подчинился, отдав свое поприще во Франции брату Пацифику.

Уголино, человек большой учености и хороший знаток людей, отлично понимал, сколь благое дело творят братья, но в то же время от него не укрылась враждебность, какую они вызывали у некоторых людей в кругах и церковных, и мирских.

Братья перестали быть горсткой презираемых бедняков, они стали силой, которая с каждым днем росла. И надо было помочь им войти в определенную колею и обрести более зрелые организационные формы, тогда они смогли бы приносить больше добра.

Кардинал был совершенно прав.

В Германии братьев - после немыслимых приключений в пути - преследовали как еретиков и раздели чуть не донага. В Венгрии крестьяне науськивали на них собак, как на диких зверей, вынудив бежать без оглядки. Во Франции прелаты и верующие приняли их за альбигойцев и прогнали силой.

Все эти беды убедили Франциска полностью ввериться епископу Остии.

До тех пор они были едва знакомы, но отныне между ними зародилась глубокая дружба, подкрепляемая взаимным уважением и почтением.

***

27 августа 1218 года, посланием Гонория III, кардинал Уголино от имени Святой Церкви вступил во владения всеми обителями братьев и прилегающей к ним землей. Так кардинал стал живой частью истории ордена. Связь его с Франциском, и прежде крепкая, сделалась еще крепче и теснее, они нередко встречались в Риме.

В обстановке взаимного доверия был созван капитул 1219 года, который вошел в историю под названием «Капитул рогожек». В нем приняло участие более пяти тысяч братьев, расположившихся вокруг церквушки в Порциунколе кучками по пятьдесят, восемьдесят, сто человек; они укрывались в наскоро сделанных шалашах и спали на голой земле.

У них не было никаких припасов, но Бог надоумил добрых жителей Умбрии, и они доставили все необходимое. «И вот внезапно приходят из люди с вьючными животными, лошадьми, телегами, нагруженными хлебом и вином, бобами, сыром и другими приятными для еды вещами».

Прибывший Уголино, увидев это зрелище, растроганно сказал: «Поистине это поле сражения и на нем рыцари Божии».

В капитуле участвовал и св. Доминик с семью братьями своего ордена, он тоже возлюбил госпожу Бедность, увидев, как Провидение заботится о тех, кто всецело на него полагается: «Начиная с этого часа, я обещаюсь соблюдать святую евангельскую бедность; и от имени Бога проклинаю всех братьев моего ордена, которые, состоя в ордене, будут приписывать себе какую-нибудь собственность».

Франциск обратился к братии с увещанием, которое заслуженно прославилось:

«О возлюбленные братья,

Мы обещали много Господу:

Но нам обещано больше.

Послужим на земле,

Устремясь к небесному.

Наслаждение кратко:

Наказание вечно.

В меру страдание:

Слава без предела.

Многих призвание:

Немногих избрание.

Но всем воздаяние.

Братья, пока у нас есть время, будем творить добро».

И он снова заговорил о миссионерстве в других странах, но уже на этот раз более подготовленном.

Епископ Остии перед тем уже разослал рекомендательные письма в те страны, куда собирались с проповедью братья; в этих письмах он просил епископов и верующих принять братьев как добрых католиков, которые пользуются полной поддержкой и одобрением Святой Церкви.

Он сделал и больше того. Он предложил братьям взять с собой послание Гонория III от 11 июня 1219 года, которое они могли показывать по первому запросу церковных властей в тех местах, куда они направлялись.

Этот документ был поистине промыслительным, ибо открыл путь быстрому распространению францисканства во Франции, в Англии и в других странах.

Глава XVIII,

в которой рассказывается, как пятеро братьев претерпели мученичество в Марокко и как св. Франциск отправился миссионером в Святую Землю.

Драгоценные плоды принес Капитул рогожек: мученичество пяти братьев в Марокко и участие Франциска в пятом крестовом походе.

Вместе с множеством миссионеров, отправлявшихся в европейские страны, небольшая группа из шести человек покинула Порциунколу, чтобы достичь Марокко.

Их звали Витале, Берардо, Пьетро, Адьюто, Аккурсио и Оттоне.

В Испании Витале тяжело заболел, остальные продолжили путь; во главе их был брат Берардо.

Севилью занимали в то время мусульмане; оказавшись среди них, братья, не теряя времени, стали проповедовать Евангелие на площадях и близ мечетей, как подсказывал им Дух Святой.

Неверные жестоко их избили и притащили к главе здешних мусульман, известному в Италии под именем Мирамолино.

Тот, считая, что перед ним обыкновенные попрошайки, велел их сначала привязать к высокой башне, а потом отвести в Сеуту, чтобы оттуда кораблем переправить в Италию.

Но они этого не желали. Не зря же они покинули Ассизи.

Достигнув Марокко, они ускользнули от бдительных стражей, и, вновь обретя свободу, снова пустились проповедовать Евангелие, обличая нечестивость Магомета.

Пылом милосердия и силой убеждения особенно отличался Берардо, который бесстрашно спорил с неверными, публично приводя их в замешательство.

Мало того, однажды он дождался, пока мимо него проследует глава мусульман, и обратился к нему с огненной речью.

Всех братьев бросили в темницу.

Через три дня они предстали перед судьями, подверглись жестокой пытке, а затем были казнены.

Это произошло 16 января 1220 года.

Когда Франциск узнал, что братья претерпели мученичество, он исполнился восхищения и святой зависти и воскликнул: «Теперь могу сказать, что у меня есть пять истинных братьев!»

***

По окончании славного капитула и Франциск также отправился из Италии миссионером. Он снова попытался достигнуть Святой Земли, куда еще в 1217 году прибыл брат Илия с товарищами.

Спутниками Франциска были Иллюминато, Пьетро Каттани, Барбаро, Сабатино, Леонардо и еще семеро, чьи имена нам неизвестны.

Они сели на судно, как и прежде, в Анконе. Переплыли Адриатическое море, оставили позади Крит и Кипр и к концу июля 1219 года бросили якорь в Сан Джованни д'Акри.

Тут братья разделились. Франциск с несколькими спутниками добрался до Египта, где уже год крестоносцы стояли лагерем, намереваясь взять город Дамьетту.

Христианское войско бездельничало. Военачальники передрались между собой и не могли договориться об общих действиях.

Праздные крестоносцы предавались удовольствиям и грабежу, позабыв о высокой миссии, ради которой они оставили родные места.

Святого крайне удручило увиденное; он не знал, как воззвать к совести этого разбредшегося стада.

Единственным утешением оказалось присоединение к ордену нескольких клириков, увлеченных примером Франциска.

19 августа было дано сражение.

Крестоносцы были разбиты наголову, но разве иного можно было ожидать в сложившемся положении? Святой предсказывал такой исход, однако его предупреждения не помогли.

После поражения униженные христиане оказались в тяжелых условиях; последствия могли быть и хуже, если бы не Вера: глубоко прочувствовав ее, крестоносцы почувствовали прилив новых сил.

Франциск тем временем, не позабывая о цели, ради которой прибыл на Восток, решил в одиночку проникнуть в земли сарацин.

Все сочли это безумием и разными доводами пытались отговорить Франциска, напоминая, что во вражеском лагере есть закон, по которому каждому, кто отсечет голову христианину, полагается золотой бизант.

Но на Франциска ничто не действовало. Взяв с собой брата Иллюминато, он вступил на землю противника с криком: «Султан, султан».

Их тут же схватили, жестоко избили и привели к султану Мелек-эль-Камелю, доблестному и мудрому государю.

В ответ на просьбу султана Франциск изложил цель прихода: он хотел не отречься от Христа, но обратить султана и его людей в евангельскую веру.

Он долго говорил о тайне Единого и Троичного Бога, но, чувствуя, что слова его не доходят, придумал нечто более действенное.

- Прикажи, - сказал он, - чтобы разожгли большой огонь и позови своих священников. Мы вместе войдем в огонь. Кто из нас останется невредим, в его веру и уверуй.

- Ни один из наших священников не согласится на такое испытание в защиту нашей веры, - ответил султан, заметив, как один из священнослужителей бежал, услышав предложение Святого.

Но Франциск не сдавался. Святой Дух подсказывал ему новые доводы и слова, но напрасно: султан, внутренне убежденный в правоте Франциска, боялся «народного шума».

Глава XIX,

в которой рассказывается, как св. Франциск защищал перед султаном Мелек-эль-Камелем христианскую веру от нападок язычников.

Св. Франциск находился во дворце султана, среди мусульман, как раз тогда, когда христиане и мавры яростно сражались друг с другом, это обстоятельство выявляет духовное и нравственное величие Святого, который внушал такое огромное уважение к себе, что вокруг него сами собой утихали все распри.

Но надо помнить, что за пределами его влияния гремело оружие, шла битва, и это не могло не сказаться на речах и спорах, которые велись при дворе султана. К тому же присутствие Святого, открыто объявившего свои намерения, невольно напоминало о непримиримых духовных противоречиях между спорящими. Возможно поэтому апостольская миссия св. Франциска не дала тех плодов, на какие он рассчитывал. Впрочем, полемика, как известно, не приводит к обращению, наоборот, усиливает расхождения, ибо ведется с такой страстью, что слова и понятия оказываются недейственными.

Джулиано да Спира в своей «Легенде святого Франциска»* дает понять, каков был накал спора; он пишет: «Слишком долго было бы пересказывать, с какой твердостью духа св. Франциск все это время пребывал перед лицом султана и с каким изобилием красноречия он отбивал нападки тех, кто очернял христианскую веру».

Св. Франциск, исполненный святой любви, не любил, как мы знаем, резких слов и выражений, но ему приходилось прибегать и к ним, как можно заключить из эпизодов, которые мы приводим ниже. Надо иметь в виду, что восхищение мусульман, в особенности султана, вызывала как раз меткость и быстрота ответов, которые давал Святой на все предлагаемые вопросы; эти качества высоко ценились всегда, особенно в Средние века, когда почитались признаком испытанной мудрости.

*Legenda Sancti Francisci.

***

Приводимые ниже эпизоды вряд ли можно найти где-либо еще: они заимствованы из «Книги примеров меньших братьев века XIII»* и еще мало использовались. Они соответствуют главкам 98 и 99 текста, который опубликовал П. Ливарио Олигер. Вот они:

«Рассказывал брат Бонавентура, генеральный министр ордена, что узнал следующую историю от того спутника блаженного Франциска (брата Иллюминато), который был с ним у султана:

Пребывая в великолепном дворце султана, однажды Франциск подвергся необычному испытанию, которое измыслил для него султан, чтобы проверить, насколько крепка его вера и преданность его нашему Господу Распятому.

Повелел султан расстелить по всему залу широкий пестрый ковер, на котором по всему полю выткано было множество крестов, после чего обратился к присутствующим с такими словами:

- Пусть призовут этого человека, который кажется нам истинным христианином. Посмотрю, что он будет делать, подходя ко мне. Если ступит ногой на кресты, я укорю его в оскорблении его же Бога. Если же не решится ступить на ковер, я укорю его в оскорблении моего величества.

Призвали Святого. Исполненный Святого Духа, тот всей полнотой Его был наставлен, как действовать и правильно отвечать. Пройдя по ковру, он приблизился к султану.

Тот, обрадовавшись, что ему, наконец, есть в чем укорить Божьего Человека, а именно в оскорблении его Господа, сказал:

- Вы, христиане, поклоняетесь Кресту, вы чтите в нем особенную принадлежность вашему Богу, как же ты не устрашился попрать стопой знак креста?

А блаженный Франциск ему в ответ:

- Надо вам знать, что вместе с нашим Господом были распяты два разбойника: мы получили Крест Иисуса Христа, нашего Бога и Спасителя, ему мы поклоняемся и его прижимаем к сердцу со всем благоговением. Вам же, по получении нами Креста Христова, достались кресты разбойников, их я безбоязненно топчу ногами».

***

“Был и другой спор у султана с блаженным Франциском. Он сказал:

- Ваш Бог учил вас в Евангелии не воздавать злом за зло, не отбирать рубашку у того, кто ее отнял у вас, и тому подобному. Тем более Он, должно быть, наставлял христиан не вторгаться в наши земли.

*Liber exeplorum fratrum minorum saec. XIII.

- Вы, – отвечал блаженный Франциск, – прочитали, думается, не все Евангелие Господа нашего Иисуса Христа. В другом месте его говорится: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя». Тем самым оно учит, что всякого человека, даже самого близкого и дорогого, - дорогого не меньше, чем собственное око, - должно вырвать и отбросить, если он попытается уклонить нас от Веры и от любви к нашему Богу. Вот почему христиане воздвиглись и воюют за эту землю, которой вы неправедно завладели, ибо вы клянете имя Христово и уклоняете от почитания Его кого только можете. Но если бы в вас зародилось стремление узнать, полюбить и исповедать Творца и искупителя мира, христиане возлюбили бы вас как самих себя.

Услышав таковой ответ, все присутствующие изумились».

***

Но удивление и восхищение были вовсе не тем, о чем мечтал св. Франциск; он мечтал претерпеть мученичество, но мечта его вновь оборачивалось миражом. Какое-то время он еще оставался среди сарацин, надеясь обратить кого-либо из них. Его внимательно слушали, пока он говорил о Христе и о любви к ближнему, но все отходили прочь, едва он заводил речь о ложности учения Магомета.

Поняв, что от дальнейшего пребывания в мусульманском лагере христианской вере не будет пользы, он распрощался с султаном, чтобы возвратиться обратно к христианам.

Мелек-эль-Камель пытался его удержать, предлагал золото и драгоценные камни, но Франциск, верный госпоже Бедности, ничего не захотел. Он согласился принять в знак дружбы лишь рог из слоновой кости, чтобы им созывать братьев, а также пропуск в Палестину.

И снова он в Дамьетте. После долгой осады, 5 ноября город сдался, и крестоносцы разорили его дотла. Как голодные волки бросались они на все, алчность овладела каждым.

Франциску стало тошно, он решил вернуться в Италию.

В Дамьетте с крестоносцами он оставил несколько братьев и сел на корабль до Сан Джованни д'Акри, где его уже ждал брат Илия.

С ним он отправился паломником в Святую Землю.

Его серафическая душа погрузилась в воспоминание Тайн нашего Искупления; он прошел по всем местам земной жизни Иисуса.

Перед Вифлеемской пещерой и Гробом Господним он испытал духовное потрясение и вернулся в Италию, исполненный душевного волнения и сердечной радости, как цветок, раскрывшийся от солнечных лучей и испускающий пьянящий аромат.

Глава ХХ,

в которой рассказывается, как св. Франциск вернулся в Италию и как по болезни сложил с себя руководство орденом.

Отправляясь в Святую Землю, Франциск оставил двух братьев замещать себя: брата Маттео из Нарни и брата Григория из Неаполя.

Первому надлежало не покидать Порциунколы, чтобы принимать вступающих в орден, второму - посещать разные общины и смотреть за тем, чтобы соблюдалась святая дисциплина.

Однако весьма скоро начались нестроения, позднее усилившиеся из-за ложного слуха о смерти Святого.

О характере этих нестроений было немало споров, особенно среди современных биографов; строились самые вольные гипотезы и предположения.

Меж тем сведения крайне скудны.

Джордано да Джано в своей «Хронике» выражается так: «Орден в нестроении, он раскалывается и рассеивается».

Очевидное преувеличение.

Но если эти слова употреблены, то основанием, без сомнения, послужили некоторые споры: по поводу поста, который предлагалось сделать более суровым; по поводу попыток некоторых священников вмешаться в руководство монастырями кларисс - вопреки праву, закрепленному Церковью за братьями; и, особенно, по поводу намерения Джованни делла Каппелла основать новое монашеское братство, отколовшись от ордена.

В отсутствие Франциска, умеющего духом своим все удерживать в равновесии, эти споры, а также, может быть, еще какие-то мелочи, касающиеся дисциплины, накалили страсти. Лучшим братьям происходящее представлялось если не изменой францисканству, то, по крайней мере, помехой апостольской проповеди и личному совершенствованию.

Один из таких братьев, некто брат Стефан-простец, погрузился на корабль и, застав Франциска в Сан Джованни д'Акри, рассказал ему, что происходит в Италии и поторопил его с возвращением.

Известия обеспокоили Святого, и он пустился в обратный путь, взяв с собой брата Илию, Пьетро Каттани, Чезарио да Спира и некоторых других братьев.

Они высадились в Венеции в первых числах августа 1220 года. Франциск был очень слаб. Убийственный ближневосточный климат подорвал его здоровье.

Начиналась болезнь глаз, которую он нес как тяжкий крест до самой смерти; желудок почти не удерживал пищи.

К этим физическим страданиям прибавились и нравственные. В Болонье он обнаружил, что братья постороили себе каменное жилище, простонародьем называемое «дом братьев», и открыли Богословскую школу.

Поначалу душа Франциска восстала против этого и он приказал всем братьям, включая больных, выйти из этого дома, но потом, узнав, что братья жили там не как владельцы, а как гости кардинала Уголино, успокоился и позволил им снова туда войти.

Он боялся науки. Не сама она своим содержанием внушала ему страх: он чтил и уважал теологов. Но опасался при этом, что наука убьет святую простоту и пробудит беса гордыни в душах его детей. Однако он без колебаний разрешил преподавать священную науку, когда его попросил об этом Антоний Падуанский.

До Центральной Италии Франциск добрался верхом, ибо по болезни не мог иначе.

Папа Римский с его окружением находились в это время в Орвьето, и там Святой вновь встретился с кардиналом Уголино.

Вместе они обсудили дела ордена и приняли необходимые меры против возникших нестроений. Упразднялись привилегии, данные некоторым монастырям кларисс, возбранялось основание нового монашеского братства, до предстоящего в сентябре капитула откладывалось регулирование положений о постах, принятых в отсутствие Святого.

С другой стороны, чтобы ограничить странствия иных братьев, напоминающие бродяжничество, было решено, что для новопоступивших в орден устанавливается год послушничества, как в других орденах, и что все братья должны испрашивать у начальствующих позволения удалиться от места обитания.

***

Праздник св. Михаила Архангела 1220. Перед собравшимся капитулом изнемогающий от физических страданий Франциск в глубоком смирении отказывается от руководства орденом. Вместо него избран Пьетро Каттани. «Отныне я умер для вас: но вот Пьетро Каттани, которому как вы, так и я обязаны послушанием».

На самом деле главой ордена остается Франциск. Орденом как организацией руководит другой, но Франциску вверяют свою совесть его дети и хлебом его примера и его святости питают свою душу.

Пьетро Каттани недолго управлял орденом. 10 марта 1221 года сестра смерть взяла его к себе в Порциунколе и святая его душа перенеслась в рай.

Нужен был новый глава, и этим озаботился следующий капитул, состоявшийся на праздник Пятидесятницы.

Уголино занятый неотложными обязанностями, прислал вместо себя кардинала Раньери Капоччи; увещевание, с которым Франциск обратился к присутствующим, основывалось на тексте из Писания: «Благословен будь Господь Бог мой, Который ведет душу мою в сражение».

Со смирением воззвав к Духу Святому, чтобы споспешествовал в избрании нового викария, остановили выбор на брате Илие.

Все его знали.

Отличаясь выдающимся умом и силой воли, этот человек основал миссию в Святой Земле, хотя климат там много тяжелее, чем в других местах, где миссионерам удалось закрепиться только после неудач и гонений; брат Илия, в отличие от них, медленно, но прочно утвердился на выделенной ему территории.

Избрание брата Илии оказалось промыслительным.

Он способствовал распространению и утверждению францисканства как мощной силы, благодаря чему произошел духовный переворот, определивший облик истории на все последующие века.

На этом капитуле вновь встал вопрос о миссии в Германии, имевшей столь печальный конец в 1217 году.

Слово брата Илии было столь убедительным, что девяносто братьев вызвались снова попытать счастья под руководством брата Чезарио да Спира.

Вместе с другими на этом торжественном собрании присутствовал и никому не известный португальский брат.

Жажда мученичества привела его в Марокко, где он желал состязаться в подвиге с пятью францисканцами, замученными за веру, но долгая болезнь вынудила его отплыть на родину.

Однако из-за жестокой бури корабль пристал к берегам Сицилии, а не Португалии, что, видимо, отвечало тайному замыслу Провидения.

Шаг за шагом, перемещаясь на север, юноша достиг города Ассизи в надежде познакомиться со святым Основателем.

Желание его сбылось, но никто им особо не заинтересовался, никто не обратил на него внимания. Его отметил лишь брат Грациано, провинциальный министр Романьи: узнавши, что юноша имеет сан священнослужителя, он попросил его, если тот другого не умеет, служить хотя бы мессу для собратьев, живущих в скиту в Монтепаоло.

Это была свеча под сосудом. Но вскоре, поставленная на подсвечник, она озарит мир ослепительным светом.

Его имя: Антоний Падуанский.

Глава ХХI,

в которой рассказывается, как св. Франциск основал Третий орден покаяния (терциарии) и как переработал Устав для Первого Ордена.

Широкая апостольская проповедь, развернутая повсюду св. Франциском, не только вернула многие христианские души к практике христианской жизни, но дала и нечто другое: возвратила людям стремление к совершенствованию, столь свойственное первым христианам.

Куда бы ни приходил Франциск, всюду мужчины и женщины, не связанные браком или состоящие в браке, с мольбой обращались к нему, прося принять их в орден.

Но можно ли разбить семью, разом перерубить все ее связи с обществом, чтобы члены ее могли надеть монашеское облачение?

Многие, сталкиваясь с этой трудностью, отказывались от святого идеала и продолжали обычную жизнь в миру, где их душам приходилось тяжко.

Франциск с его гениальным чутьем придумал нечто новое: внести монастырский дух в семью и в общество.

Для этого нужно было учредить еще один орден - такой, в котором не возникало бы конфликта между потребностями духа, жаждущего совершенства, и непреложными обязанностями, накладываемыми положением в миру.

Так положено было начало Третьему ордену.

В 1221 году Франциск, поддержанный кардиналом Уголино, написал Устав нового ордена и передал его людям. Устав состоял из нескольких основных положений: от вступающих требовалось исповедовать христианскую веру, полностью повиноваться Католической Церкви, исполнять обязанности, предписываемых собственным статусом, в скромности, супружеском целомудрии и в духе самопожертвования; запрещалось также носить оружие.

История не донесла до нас, где именно родился Третий орден, но предание наиболее достоверно указывает на город Поджибонзи, где первыми в него вошли купец Луккезио и его жена Буонадонна.

Снедаемый алчностью и корыстью, этот купец однажды был зачарован словами Франциска, после чего стал продавать свое имущество и раздавать его на дела милосердия. Жена его, пораженная таким чудом Провидения, состязалась с мужем в рвении и усердии.

Франциск надел на обоих серое одеяние и препоясал веревкой.

Они прожили еще сколько-то лет, довольствуясь плодами со своего огорода, после чего скончались в Боге.

После этой первой супружеской пары появились другие: орден быстро завоевал популярность в разных странах и принес обществу неисчислимую пользу; принадлежностью к нему гордились не только простые люди, но и великие мира сего.

Елизавета, ландграфиня Тюрингская, и Людовик IX, король Франции, устремлялись к святости под руководством Устава Третьего ордена, и они еще не самые видные в том прославленном ряду святых, которых орден дал миру.

***

В те временв, когда братья только обосновались в Ривоторто, были немногочисленны и никому не известны, Господь послал Франциску видение, приоткрывшее ему завесу над будущим ордена в мире.

«Видел я, – рассказывал он, - огромное множество народу, идущее к нам, и все желают облечься в одеяние святой веры и жить по Уставу нашего блаженного ордена... видел я улицы, почти что переполненные идущими от почти всех народов. Идут французы, спешат испанцы, торопятся немцы и англичане, и быстро движется большая толпа людей разных языков».

Через четырнадцать лет это видение стало уже радующей реальностью. Дерево, посаженное с таким трудом, пустило корни, выросло крепким и ветвистым, приносило добрые плоды.

Напомним, что когда Иннокентий III одобрил Устав, относящийся к этому раннему времени в Ривоторто (единственный, который за все годы имел орден), он не оставил никаких письменных свидетельств этого: Папа выразил свое мнение только устно, добавив, что желает получать в дальнейшем известия о делах в ордене, чтобы возложить на него определенные обязанности, если он будет соответствовать ожиданиям Церкви.

Из этого со всей ясностью вытекает, что Устав был одобрен Иннокентием, как теперь бы сказали, в «экспериментальном порядке», и что предполагалось впоследствии окончательно закрепить одобрение папским документом.

За четырнадцать лет, протекших между одобрением Устава и подтверждением его, орден, как уже говорилось, постепенно прирастая числом, стал весьма многочисленным, а ежегодно созываемые капитулы накопили значительный опыт.

Поскольку накопленный опыт нельзя было отразить непосредственно в Уставе, который после одобрения Церкви не подлежал изменениям, то весь собранный материал прибавлялся к Уставу в виде конституций, который приобретали силу закона властью самого капитула.

Когда подошло время представить Устав на рассмотрение Святейшего Престола, решено было не составлять нового Устава, но обогатить уже существующий накопленным опытом.

Да и зачем было отвергать старый Устав, если, как говорит св. Бонавентура, «твердым и несокрушимым основанием соделано было Евангелие».

Поэтому речь шла не о создании нового текста, а о дополнении старого. Этому Франциск и посвятил себя, удалившись в Фонте Коломбо, дальний скит в горах Риети, как нельзя лучше подходивший для такого занятия, требовавшего большой сосредоточенности.

Общение с Богом, Которого он призывал от всего сердца, удалило от него все заботы, и в безмятежности духа он приступил к делу.

Окончив труд, он передал рукопись своему викарию, но тот ее нечаянно потерял.

Тогда Святой терпеливо отправился назад, в скит Фонте Коломбо и «вновь написал Устав, как прежде».

Вероятно, в начале осени 1223 года он прибыл в Рим - повергнуть Устав на суд Святейшего Престола.

Иначе и нельзя было.

Властью, данной ей от Бога, Церковь должна была утвердить написанное как норму закона, этого нельзя было сделать заочно - требовалось внимательное рассмотрение в свете многовекового опыта Церкви.

Имеется прямое свидетельство кардинала Уголино, что ему самому, возможно, вместе с другими, было поручена проверка Устава, который был утвержден папской буллой «Солет аннуэре» от 29 ноября 1223 года.

Была ли при церковной проверке Устава внесена какая-либо правка?

Вполне вероятно.

Но она никак не затронула существа дела, поскольку совершенно очевидно тождество документа и первого Устава, составленного Франциском в Ривоторто и одобреннного Иннокентием III.

Это заявлено и в упомянутой булле: «Настоящим подтверждаем Устав, одобренный нашим предшественником блаженной памяти Папой Иннокентием».

Глава XXII,

в которой рассказывается, как св.Франциск в Греччо устроил Ясли Господа и как он принял священные стигматы на горе Верна.

Жизнь Искупителя развернулась между двумя великими таинствами - таинством Воплощения и таинством Страстей - и заключена между Вифлеемом и Голгофой.

Франциск - Его живая копия - не мог воспринимать свою жизнь иначе, как протекающей между этими двумя точками.

«В особенности, – рассказывает Фома Челанский, – его ум занимало смирение Воплощения и любовь Господа, явленная Его Страстями, и никогда не отводил он от них умственного взора».

Франциск явился на свет подобно Христу, близ яслей, и так же удостоился божественных стигматов на горе Верна. Как же мог он не благоговеть перед обоими великими таинствами!

***

После окончательного одобрения Устава св. Франциск покинул Рим и по Саларской дороге добрался до Греччо, недели за две до Святого Рождества.

Скит в Греччо - еще один мирный приют братьев, дарованный им благочестивым графом Джованни Велита, прижался к горе на западной стороне долины Реатине.

Франциск решил там провести праздник Рождества и попросил графа построить в одной из пещер изображение тех яслей, в которых родился Господь.

Мысль эта не была для него новой, ему внушила ее мать, рассказывавшая Франциску о его рождении.

Новость распространилась, и в Греччо отовсюду стали сходиться братья. Ожиданием были охвачены и жители окрестных и дальних селений.

Наконец наступила благословенная ночь. Лес и долину осветило множество факелов. Как будто внезапные зарницы рассеяли ночной мрак. И раздался гром.

Но это зазвучало пение поднимавшейся к скиту толпы. «Окрестности откликались ликованием».

В полночь отслужили мессу, Франциск был за диакона.

После чтения Евангелия он взял слово. Автор жизнеописания рассказывает: «И часто, желая произнести имя Иисуса, он, воспылав чрезвычайной любовью, именовал Его “Вифлеемский младенец”, растягивая слово Вифлеем так, что звук казался похожим на овечье блеянье, и он словно наполнял уста этим словом, но еще более - сладостью любви».

По огромной толпе, обратившейся в слух, пробежала дрожь волнения. И Бог дал доказательство Своего расположения. Одному мужу, достойному уважения, было видение:

«А именно: привиделось ему, будто в яслях лежит совсем маленький мальчик и вроде бы неживой. Святой Божий, склонившись над ним, пытается его разбудить, чтобы тот очнулся от глубочайшего сна. И вполне разумным кажется нам это видение, ведь младенец Иисус забыт во многих сердцах как мертвый, и в этих сердцах, по милости самого Младенца и подвигами раба Его святого Франциска, Он был оживлен и возвращен набожной памяти».

По окончании священного обряда ликующий народ возвратился в свои жилища, сохраняя пучки соломы как особую реликвию, и много исцелений принесла она впоследствии как людям, так и животным.

***

Летом следующего года Франциск отправился на гору Верна - провести там пост в честь св. Михаила Архангела.

Давно уже вошло у него в привычку удаляться в уединенные места для молитвы и покаяния. Он хорошо знал, что апостольская проповедь теряет силу, если постоянно не подкреплять ее возрастанием души; деятельная жизнь не имеет смысла, если не сопряжена с жизнью созерцательной.

Много есть скитов, освященных молитвенным экстазом Ассизского Беднячка, но никто кроме Бога не мог бы поведать о том, что именно там происходило.

Они и по сей день прославлены среди людей, и давно стали местом благоговейного паломничества. Среди них: Карчери в Ассизи, остров на Тразименском озере, Фонте Коломбо, Греччо, Четона, Бельверде, Челле в Кортоне, гора Казале, Викальви.

Гора Верна - одно из таких мест, но самое прославленное благодаря совершившемуся здесь чуду.

Эта одинокая гора - дантовская «суровая скала» - возносится к небу между плодородной долиной Казенцы и Апеннинским хребтом. Верхняя ее часть как будто срезана на три четверти скалистым обрывом; с этой стороны гора напоминает крепость. Величественные ели, буки и ясени, покрывающие вершину, борются с ветрами и бурями.

Предание окружило эту гору ореолом таинственности.

Громадные скалы, рассеченные глубокой расщелиной, над которой нависают утесы, наводят на мысль о землетрясении, сопровождавшем кончину Спасителя.

После того как граф Орландо подарил эту гору Франциску, братья соорудили там хижину; впоследствии вокруг нее появились новые жилища, которых становилось все больше по мере того, как росло число братьев, искавших уединенного созерцания.

На этой горе, незадолго до праздника Крестовоздвижения, Франциск предавался размышлениям о Страстях Господа нашего, и, хотя тело его изнемогало от страданий и всюду болело, в нем укрепилась воля пострадать, чтобы вполне уподобиться Христу.

- Господи Иисусе, молю Тебя, восхити мой ум пылом и сладостью Твоей любви, отвлеки от всего земного, чтобы я умер от любви к Твоей любви, как Ты удостоил нас умереть из любви к моей любви!

Когда любовь расширяется до таких пределов, она выражается кровно.

Франциск хотел кровью запечатлеть свою любовь.

Он не мог пострадать от руки людей, теперь он беспрестанно молил о том Бога.

Внезапно сверхъестественный свет разлился в небе, освещенном зарей, и в ярком зареве Франциск, охваченный экстатическим порывом, узрел Человека, распятого на Кресте.

Два крыла серафима над головой, два крыла раскрыты, два крыла закрывают спину.

Пред таким чудом два ощущения равной силы соединились в душе Святого: невыразимое блаженство и острая боль, пронизавшая все его члены.

Эту сладость и эту боль нельзя было вынести, они превышали человеческие силы, и Франциск изнемог бы, если бы милостью Господней не был поддержан в его немощи.

Когда видение исчезло, из плоти его точилась кровь.

Кровавые раны зияли на его руках и ногах, как будто он претерпел казнь через распятие. На ладонях и ступнях виднелись затвердения, похожие на с одной стороны на головки гвоздей, с другой - на их заостренные и искривленные концы.

На ребре виднелась широкая рана с красными краями, откуда струилась по телу кровь, марая одежду.

Над острыми утесами горы Верна светило мягкое осеннее солнце. Легкая дымка окутывала долину Казенцы, богатую виноградом и всевозможными плодами. После августовской палящей жары наступило время года, когда вызревают Божьи дары.

Так же и огонь любви, как пожар пылавшей в сердце Франциска, дал вожделенный плод: мученичество.

Пять язв на его теле сияли драгоценным пурпуром.

Глава XXIII,

в которой рассказывается, как св. Франциск создал «Гимн брату Солнцу» и как примирил епископа и подесту Ассизи.

Заповеди говорят нам о любви к Богу и отдельно о любви к ближнему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» и «возлюби ближнего твоего, как самого себя».

Преображение на горе Верна показывает, как глубоко любовь укоренилась в сердце Франциска. Все его существо - тело и душа - устремлялось к вечному.

В остававшиеся ему два года жизни он источал одну любовь.

Плоть его изнемогала, но не столько болезнь, сколько внутренний огонь подтачивал силы Святого.

«Что уготовано для меня на Небе? Чего я желал от Тебя на земле? Плоть и сердце мое изнемогли: Боже моего сердца, Боже мое наследие в вечности!»

Его чувства к людям были более земными.

Из любви к Богу закономерно вытекает любовь к ближнему. Кто любит Главу, не может не любить членов, составляющих единое Тело. Эта любовь как будто бесконечно приумножалась в последние дни жизни Франциска.

Ходить он уже не мог, его перевозили с места на место разные люди, свидетельствовавшие тем преданность ему.

«Он посещал, – рассказывает Фома Челанский, – пять - шесть местностей за один день», а св. Бонавентура добавляет, что пыл его милосердия и любви был таков, что «он хотел служить прокаженным, ибо с них началось его обращение к Богу».

Но физических сил не хватало для таких подвигов. Душа его была охвачена божественным безумием, но плоть смертельно томилась.

В дело вмешался брат Илия, который своей властью генерального викария принудил его к покою: слишком дорога ему была жизнь Отца.

По договоренности с епископом Святого поместили в одной из комнат епископского дворца, где были большие возможности для лечения и надежное укрытие от зимнего холода.

Чтобы Франциск мог сосредоточиться, в комнате ему устроили келью с плетеными рогожами на полу – там он молился и отдыхал, когда хоть немного отпускала мучительная болезнь. Его изболевшиеся глаза не выносили света, поэтому братья пришили спереди к капюшону кусок шерстяной ткани - больные глаза отдыхали в темноте.

Из любви и сострадания братья часто просили Отца принять пищи для укрепления сил, однако почти всегда безуспешно, ибо больной был слишком слаб.

Однажды они особенно настойчиво уговаривали его что-нибудь проглотить. Франциск отвечал:

- Дети мои, мне не хочется есть, но если бы у вас нашлось немного рыбы, называемой акулой, я бы, возможно, ее отведал.

Увы, где взять такую рыбу? Зимние бури и снегопады не пустили бы в море и самого завзятого рыбака.

Однако Бог снова проявил заботу о том, кто всецело положился на Него. Едва лишь Франциск договорил свое пожелание, как появился человек, который «нес в корзине три рыбины и паштет из раков».

Такая забота Провидения до слез растрогала сердце Франциска.

***

Но крест его не становился легче. Франциску было все тяжелее, и если бы не милость Божия, он бы не выдержал страданий.

Однажды ночью, изнемогая, он взмолился:

- Господи, поспеши мне на помощь, чтобы мне терпеливо снести этот недуг.

- Франциск, - был ему ответ, - если бы кто за такое твое страдание предложил тебе в уплату столь большое сокровище, что ты ни за что почел бы все блага мира, скажи мне, разве ты не обрадовался бы?

- Конечно обрадовался бы, Господи.

- Возрадуйся же, брат, ликуй в своем недуге, ибо можешь быть покоен, как если бы ты уже пребывал в Моем Царстве.

На следующее утро торжествующе взошло солнце, и лучи его, искрясь на снегу, бесконечно множились, как будто божественный поток заструился на землю.

Франциск, со смятенным сердцем, исполненный божественного обетования, излил чувства в гимне радости:

«Всевышний, всемогущий, благой Господь...»

Так родился «Гимн брату Солнцу», а с ним и первое великое произведение итальянской литературы.

Это произведение дошло до нас, оно лирически выражает мечту Святого увидеть все творения восстановленными в Боге.

Мир, каким он предстает в гимне творений св. Франциска, имеет мало общего с нынешним. Он еще чарует своей изначальной красотой, он только что вышел из рук великого божественного Мастера, грех еще не разрушил гармонии сущего. Чувствуется волнение Адама: он впервые зрит мир, и этот юный мир еще весь порядок и согласие, весь трепет и песнь. Еще далеко до бунта, запечатлевшего все предметы первородным грехом.

Брат Солнце - сам прекрасен и излучает яркий свет; сестра Луна и звезды - яркие, драгоценные и прекрасные; брат Ветер и всякая погода - это проявление материнской заботы Провидения, дающее пропитание созданиям Божиим; сестра Вода - «полезна весьма и доступна и ценна и чиста»; брат Огонь - «сам прекрасен и приятен и мощен и силен»; Земля - ласковая мать, которая «поддерживает и направляет», производя «различные плоды с яркими цветами и травой».

Это зрелище восстановленной гармонии несколько раз представало Святому въяве: когда неразумные существа, забыв о своей дикости или свирепости, прибегали к Франциску, как будто желая беседовать с ним.

***

«Гимн брату Солнцу» значим для всех людей, и каждый человек может найти в нем путь, которым возвратится к Творцу. Но в те дни Франциск сочинил еще одну «Хвалу», он посвятил ее бедным затворницам из Сан Дамиано: им, как женщинам, требовалось нечто более задушевное, более сопряженное с их строгой целомудренной жизнью.

К несчастью, текст не дошел до нас, но мы частично знаем его содержание.

Святой воспел высоту монашеского идеала, красоту жизни, протекающей в бедности, целомудрии и послушании, жизни, свободной от пут, привязывающих нас к земному, и устремленной к познанию Бога.

Вспомним: в жизни ассизского Святого (как в жизни каждого святого) все это не риторические нагромождения, не повторения общих мест - это главное основание жизни и святости, недаром Франциск говорит об этом в первой же главе своего Устава. Можем ли мы не оплакивать утрату текста? Ведь с ним мы потеряли одно из важнейших свидетельств душевной жизни Святого, и оно тем более драгоценно, что написано на том же безыскусном народном языке, что и «Гимн брату Солнцу».

***

Живя в епископском дворце, Франциск заметил, что между епископом и подестой возникла недружественность. Берлинджерио, подеста Ассизи, нарушил декрет Гонория III, запрещавший возрождать старые распри между знатью и простонародьем. За это епископ наложил на подесту и на город интердикт. Подеста в ответ выставил глашатая, который объявил горожанам о запрете продавать что-либо епископу или покупать что-либо у него.

Удрученный этим Франциск призвал к себе брата Леоне, брата Руфино, брата Анджело и брата Массео, самых дорогих ему детей:

- Великий стыд для нас, рабов Божиих, что епископ и подеста питают друг к другу такую неприязнь и что никто не хочет выступить мировым посредником между ними.

Сказав это, он задумался, после чего добавил к Гимну строфу, исшедшую прямо из сердца: это была строфа о прощении.

- Ступайте, - сказал он, - к обеим враждующим сторонам, к самым видным людям города, к духовенству и всему народу и призовите их к епископскому дворцу.

Разве могли люди не откликнуться на призыв? Не Франциск звал, звал сам оживший в нем Христос.

Вскоре большая площадь заполнилась народом; когда разговоры, наконец, умолкли, и наступила тишина, наполненная ожиданием, брат Леоне и брат Анджело запели «Гимн»; вновь сочиненную строфу со словами о прощении они пропели особенно внятно.

Как по волшебству, ненависть отлетела. Примирение стало свершившимся фактом, его запечатлело братское объятие и поцелуй между подестой и епископом.

Глава XXIV,

в которой рассказывается, как св. Франциск вытерпел операцию на глазах и как окончательно вернулся в Ассизи перед кончиной.

Пребывание на покое в Ассизи никак не помогло здоровью Франциска: болезнь глаз мучила его ужасно.

Несмотря на сопротивление Святого, брат Илия и кардинал Уголино принудили Франциска отправиться в Риети, где при Папской курии имелся врач, пользовавшийся общим признанием.

Летом 1225 года Франциск прибыл в курию, с любовью и благоговением был принят в епископской резиденции: его наперерыв спешили навестить все виднейшие люди курии, за ним заботливо ухаживали, делали все возможное, чтобы облегчить его страдания.

Безуспешно. Болезнь, как вредный плевел, пустила глубокие корни в теле больного.

- Брат, - сказал однажды Франциск ухаживавшему за ним брату, который в миру некогда отличился игрой на лютне, - брат, мне бы хотелось, чтобы ты тайком достал инструмент и извлек из него скромную гармонию, это доставило бы облегчение моему бедному изболевшемуся брату телу.

- Мне стыдно играть на лютне, отче, - отвечал смиренный брат - я боюсь, как бы люди не укорили меня в легкомыслии.

- Когда так, оставим это, брат. Лучше лишить себя доброго, если от него произойдет соблазн.

Но на следующую ночь Господь послал ему то, в чем отказали люди.

В полной тишине вдруг раздался звук цитры, и в комнатке разлилась мелодия, утешившая сердце Святого. Порой она звучала тихо, как струйка воды меж камней, порой поднималась и гремела, как звучный хор.

Плененная сладостными звуками, душа Святого воспаряла от неба к небу все выше, в блаженные сферы.

Надежда спасти Франциска заставила брата Илию прибегнуть к крайней мере - болезненной операции, которую надлежало совершить тому же врачу: состояла она в лицевом прижигании, согласно последним достижениям хирургии того времени.

Франциск знал, что это за пытка, и согласился на нее лишь как на новое доказательство любви к Христу Распятому. Он умолял лишь об одном, о том, чтобы это совершилось в уединении в Фонте Коломбо. Там, в величественной тишине, он почувствует утешающее присутствие Божие, и жертва его будет угоднее Богу.

Когда собратья увидели раскаленные инструменты, они в страхе бежали, сам Святой не удержал жеста удивления:

- Брат мой огонь, благородный и полезный превыше всех творений, будь ко мне любезен в этот час за то чувство, которое я к тебе питал и буду питать ради Того, Кто тебя создал.

Сказавши это, он подставил лицо хирургу.

Тот провел раскаленным железом по щеке, ища вену. Раздалось шипение, едкий дым наполнил комнату.

Кровь, кровь, кровь... Стигматы от людей оказались жесточе, чем стигматы от Бога.

Когда братья вошли снова, длинная кровавая борозда тянулась через щеку Франциска, но уста его по-прежнему улыбались:

- О малодушные и маловерные люди, почему вы бежали? Поистине говорю вам, что не ощутил ни боли, ни огненного жара, так что если надо еще прижечь мою плоть, прижигайте крепче.

***

После операции тысячи глаз всматривались в лицо больного, надеясь, что здоровье его поправится и совершится чудо, которого все так желали.

Однако скоро надежды угасли, как угасает луч, случайно прорвавшийся через завесу туч.

Наступила зима 1225-26 года, к страданиям больного прибавился еще холод. Необходимо было выбрать место, где бы меньше досаждало зимнее ненастье.

Говорили, что в Сиене живет знаменитый врач, знаток глазных болезней.

Жизнь Святого была всем так драгоценна, что никакая попытка лечения не казалась лишней. А вдруг исцеление возможно!

Есть ведь растения, которые плодоносят, только если проявить бесконечное терпение, если ухаживать за ними, не падая духом. Не может ли так быть и со здоровьем Святого? В Сиене он попадет в более мягкий климат, в руки хорошего врача. От того и другого может произойти польза.

Для решения опять потребовалось распоряжение генерального викария.

Зачем люди столько хлопочут! Стоит ли? Болезнь от Бога, человеческими средствами ее не одолеть. Кто насылает болезнь, тот ей и хозяин, захочет - отнимет, захочет - оставит, лучше уж положиться на Божью волю.

Святой был прав. В Сиене ни мягкость климата, ни искусство лекаря не принесли ему облегчения. Он явно слабел.

Началось кровотечение. Брат Илия понял, что конец близок и что пора принять потребные в таком случае меры.

Святой желал умереть в Ассизи, желание это надо было исполнить; да и жители Ассизи не хотели лишиться священных реликвий. Брат Илия, сам родом из Ассизи, также хотел исполнить желание сограждан.

Небольшой отряд выступил в середине апреля, продвижение шло медленно, ибо Франциска оберегали от сотрясений.

В скиту Челле близ Кортоны пришлось сделать остановку, так как болезнь усугубилась: явились опасения, что смерть может застигнуть Франциска в пути.

Передохнув немного и подождав, пока драгоценный больной чуть окрепнет, двинулись дальше.

К Ассизи вела дорога, шедшая сначала вдоль Тразименского озера, а затем вверх, к Маджоне, но Перуджа и Ассизи снова враждовали, и распри могли помешать проезду.

Пришлось сделать немалый крюк: от Кортоны до Губбио, от Губбио до Ночеры, от Ночеры до Ассизи.

Известие о прибытии Святого быстро распространилось по его родному городу, народ заволновался.

Городское управление выслало навстречу Франциску отряд всадников с алебардами - почетный эскорт на последнем отрезке пути. Встреча со Святым и его немногочисленными спутниками произошла близ замка Сатриано.

Франциск ее почти не заметил.

После долгого перехода ассизские всадники проголодались и рассыпались по округе, чтобы купить у местных жителей еды, но их встречали враждебно и ничего не давали. Надменность и спесь всадников смутили крестьян, и они позакрывались в своих домах.

Расстроенные и обеспокоенные ассизцы обратились к Святому:

- Маловерные, вы ничего не получили, потому что уповали на деньги в кармане, а не на Бога. Возвращайтсь в те же дома и просите подаяние Христа ради и все будете иметь в достатке.

Они сделали, как сказал им Франциск, и точно по его слову даром получили то, что безуспешно пытались получить за деньги.

В Ассизи его встретили триумфально.

Встреча была точь-в-точь как описанное в Евангелии вступление Иисуса в Иерусалим в Вербное Воскресение. Отовсюду стекался народ, по обочинам дороги толпились люди, встречая Франциска приветственными криками и оливковыми ветвями.

Как далеко, казалось, ушло то время, когда такая же толпа объявляла его сумасшедшим, оскорбляла и забрасывала камнями!

***

Вновь Франциск стал гостем епископа Гвидо в его дворце.

Весна полностью вошла в свои права; долина благоухала, распускались цветы, зеленела листва, пели ласточки и множество разных птиц, наливались злаки, все пело осанну Господу. Франциск сказал истинную правду, заметив, что ничего не видал радостнее своей Сполетской долины.

Сейчас он лишился зрения, но чувствовал чудо красоты, окружавшее его, красоты, которую Бог даровал людям, чтобы душа их возрадовалась.

Мыслями Франциск возвращался к той далекой весне, когда из этого самого дворца он вышел, отвергнув все земное. Радостный, как менестрель, он отправился завоевывать мир.

Каким дальше будет его путь?

Он не сомневался, что из Ассизи, если и двинется, то лишь навстречу сестре смерти, и та распахнет перед ним врата в вечность.

Глава XXV,

в которой повествуется о последних днях жизни св. Франциска и о его блаженной кончине.

«Смерть праведников драгоценна для Бога». Такая смерть - это завершение долгой и победоносной борьбы, долгожданная награда, обретенная ценой несказанных жертв.

Вот почему Франциск, несмотря на телесную муку, пел. Он чувствовал себя, как перелетная птица, когда дуновение весны, первая зелень в полях и благоухание в воздухе призывает ее вить гнездо и заливаться трелями.

В изумлении братья, служившие Франциску, известили викария - брата Илию. Радость Франциска не покажется ли чрезмерной и неуместной? Не сочтут ли ее дерзкой перед лицом строгой смерти?

Викарий слегка попенял дорогому больному, но Франциск не смутился. Люди не могли вместить того, что он чувствовал:

- Позволь мне, брат, радоваться в Господе и восхвалять Его в моих недугах. Ведь милостью Святого Духа я так приобщился моего Бога, что по милосердию Его могу радоваться во Всевышнем.

Лето прошло. Осень обещала быть сухой и мягкой.

Еще один врач наведался к больному. Святой устремил на него взгляд и спросил:

- Брат врач, что ты скажешь о моем брате теле?

- С Божьей помощью, отче, оно исцелится и будет здраво.

Обычная ложь, какой из жалости утешают больного в последние минуты жизни. И, как правило, глупая ложь, ведь она мешает умирающему должным образом приготовиться к великому исходу.

Но душу Святого нельзя было обмануть:

- Скажи мне всю правду, Бенбеньяте, я не младенец.

- Отче, - ответил тогда врач со всей правдивостью, - по понятиям нашей науки болезнь твоя неизлечима, и думается мне, что в конце сентября или в первых числах октября, ты от нее помрешь.

- Ежели так, то добро пожаловать, сестра смерть, - заключил Святой, охваченный великой радостью.

В «Гимне брату Солнцу» недоставало последней строфы. Франциск продиктовал ее брату Леоне и брату Анджело, а те спели ее отцу:

«Хвала Тебе, Господи мой, за сестру нашу смерть телесную…»

Теперь дням его жизни приходил конец. Встреча с избавительницей смертью была недалеко.

Братья опустились на колени. Бернардо да Квинтавалле, первый сын, поместился справа, брат Илия - генеральный викарий - слева.

Как некогда патриарх Иаков, Франциск скрестил руки и спросил, на кого он возложил правую руку.

- На брата Илию, - ответили ему.

- Так тому и быть.

Потом возвел больные глаза к небу и воскликнул:

- Тебя, сын мой, благословляю во всем и на все, как могу, и более, чем могу, а чего не могу, пусть сотворит в тебе Тот, Кто все может...

И, обратившись к остальным, добавил:

- Прощайте, дети мои, живите в страхе Божием и пребудьте всегда в Нем...

Все застыли в глубоком безмолвии, лишь изредка прерываемом с трудом сдерживаемыми рыданиями.

***

Но то был еще не конец. Истинный рыцарь не может умереть, как лавочник, в четырех стенах богатого дома. Его душе нужен простор, там она возвратится к Богу.

Так и Франциск.

Получив разрешения у епископа и подесты города, он просил доставить его в Порциунколу, где в тишине простой хижины мог бы напоследок послушать пение птиц и шум листвы.

На полпути Франциск попросил сделать остановку. Весь Ассизи открывался перед ним. Его больные глаза ничего не видели, но он обратил взгляд к родному городу.

Ассизи, счастливая родина. Этот город Провидением был избран для осуществления любовно выпестованного замысла!..

«Бог да благословит тебя, ибо многие души через тебя спасутся, и многие рабы Всевышнего, обитающие в твоих стенах, будут избраны для Царства вечного».

Святой прощался с городом, все сопровождавшие его обливались слезами.

В Порциунколе Франциска ждала блаженная кончина.

Сыновьям, которых он оставлял сиротами, он продиктовал «Завещание», после его кончины оно послужит им духовным напутствием и проведет среди жизненных бурь; к нему, как к чистой струе, они будут припадать, набираясь сил и укрепляясь для восхождения духа.

Кларе и бедным затворницам обители Св. Дамиана, горько его оплакивающим, Франциск послал благословение и краткое увещание - хранить верность Уставу, он обещал скоро с ними свидеться.

У брата тела, которое он так жестоко держал в узде, он просил прощения и примирения.

Потом мысль его улетела далеко. В Риме, вечном городе, пребывала Якопа, совершенная женщина, столько раз благочестиво дававшая ему приют в своем доме.

Франциск желал увидеть ее перед смертью и просил брата написать ей письмо. Но внезапно послышался стук в дверь: это была она, с двумя детьми, Бог таинственно послал ей весть.

Святой был глубоко растроган и позволил Якопе ходить за ним в последние мгновения, как Христос позволил благочестивым женщинам быть при Его кончине и позаботиться о Его теле.

С материнским чутьем знатная римлянка предложила Святому отведать приготовленной для него сладости, но уста его, некогда вкушавшие золу, отказались принимать пищу.

У него не хватило сил на последний рыцарский жест - слишком ослабла плоть.

Пробил последний час на Божиих часах.

Святой думал о Христе, умершем на кресте, он хотел уподобиться Ему.

Он просил раздеть его и нагим, всего лишенным, в совершенной бедности, положить на холодную землю. Но подчинился викарию который приказал ему во имя святого послушания одеться и дал свое рубище.

***

Пятница, 2 октября. Франциск утратил представление о времени.

Ему казалось, что еще четверг, и он просил прочитать ему то место из Евангелия, где говорится о Страстях Христовых, потом благословил хлеб и раздал его присутствующим в память Тайной вечери.

Весь этот день и часть следующего он провел в непрерывном экстазе.

Вечером в субботу 3 октября смерть, наконец, явилась за ним.

Солнце заходило, за горой Амиата пылал закат, яркой серебряной лентой вилась река Тешо. Шумела листва, миром дышала вся равнина, пребывавшая в трепетном ожидании.

Франциск запел 141-й Псалом:

- Господи! к Тебе взываю; поспеши ко мне,

внемли голосу моления моего, когда взываю к Тебе.

В этот миг он снова ощутил в себе борения, которые, как он надеялся, давно утихли в нем. Страх напал на него, он почувствовал отвращение к смерти. Умирание бренной плоти, которого он так желал в прошлом, сам же ее умерщвляя, сейчас предстало ему как нечто ужасное и сотрясающее.

Лукавый прилагал все силы, чтобы вызвать в нем отчаяние, чтобы представить ему, как бесполезные, все перенесенные страдания, все содеянное добро, все заслуги перед Господом и частые, ощутимые встречи с Богом; всю свою злобную волю лукавый употреблял на то, чтобы сломить сопротивление Франциска.

Тот в скорби стенал:

- Я воззвал к Тебе, Господи,

я сказал: Ты прибежище мое

и часть моя на земле живых.

Избавь меня от гонителей моих,

ибо они сильнее меня.

Искушение, внезапно напавшее, так же внезапно исчезло.

Смерть предстала ему как блаженная, как сестра избавительница, едва лишь он увидел, что перед ним тот же путь, которым прошел Христос, вознесшийся к славе Отца.

И тогда мир сошел в его душу, он почувствовал, что восхищен в те высшие пределы, куда не достигает земная суета. Ему казалось, что он идет по цветущей тропе к свету, сияющему все ярче.

С последним вздохом он выговорил:

- Выведи из темницы мою душу,

чтобы мне славить имя Твое.

Вокруг меня соберутся праведные,

когда Ты явишь мне благодеяние.

В этот миг сердце его перестало биться. Бог исполнил последнюю его просьбу.

Внезапно в сумерках послышались движения многих крыльев: это жаворонки слетелись к келье Святого и запели свою песню. В чистой синеве неба зажигались первые звезды.

Глава XXVI,

где рассказывается, как св. Франциск был погребен в церкви Св. Георгия и как спустя два года был причислен к лику святых Папой Григорием IX.

Кончина отца вызвала глубокую скорбь его сыновей.

Хоть их учили постоянно устремляться к небу, все же природа их оставалась человеческой и они не могли сдержать слез.

Собравшись вокруг останков отца, они всю ночь оплакивали его, как сироты.

Тем не менее им было чем утешиться.

Тело Святого, которое перед смертью было «давно почерневшее от болезни, стало прекрасным, оно сияло великой чистотой и видом своим доставляло утешение. Все его члены, поначалу окоченелые, стали мягкими и обрели гибкость, свойственную телу младенца… В самой середине рук и ног были не отверстия от гвоздей, но сами гвозди, образовавшиеся из его плоти, даже возросшие с самой плотью, сохранявшие темный цвет, и правое ребро орошалось кровью».

Душа его вознеслась к небу. И когда разрушилась оболочка, стеснявшая ее свободу, она «явила великую духовную красоту, осиявшую небо светом любви …»

В тот вечер в Ассизи не умолкал колокольный звон, известие о кончине Франциска, переходя из уст в уста, мгновенно разнеслось по окрестностям.

Жители Ассизи хлынули в Порциунколу поклониться телу Святого. Приоры города даже выслали отряд солдат, чтобы оградить его от чрезмерных проявлений благочестия.

На следующее утро его понесли в город. Духовенство, власти, народ длинной вереницей потянулись к восточным воротам с песнопениями и молитвами, восклицая и приветственно помахивая зелеными ветками.

У обители Св. Дамиана была сделана остановка. Клара и ее дочери имели слишком большое право повидать отца в последний раз.

Поднявшийся плач тронул бы и камни. Плакали женщины, глубоко постигшие любовь, это был плач дев о человеке, за которым они пошли в совершенной преданности ему, привлеченные его примером и силой воздействия. Их печаль контрастировала с праздничным настроением толпы в то мягкое воскресное утро.

После последнего прощального приветствия кларисс, процессия медленно двинулась дальше.

В церкви Св. Георгия отслужили панихиду, тело уложили в углубление в массивном камне, поверху плотно привинтили узкую решетку.

После чего опустили под алтарь.

***

Гробница Святого сразу же прославилась чудесами.

Слепые, хромые, глухие, немые, увечные, страдающие разными болезнями внезапно исцелялись близ нее, души обретали свет веры и силу обновить свою жизнь, уподобить ее евангельской.

Во всех краях воспевали святость Франциска. Недоставало только решения Церкви о причислении его к лику святых.

19 марта 1227 года старого благочестивого Гонория III сменил на папском престоле кардинал Уголино из рода графов Сеньи, под именем Григория IX.

Он был другом и советником Святого, кардиналом-покровителем Ордена меньших братьев, тем, кто лучше всех понимал францисканское движение и больше всего ему содействовал.

Провидение послало ему честь канонизировать Франциска.

Восстание, которое произошло по наущению Фридриха II, вынудило его оставить вечный город и укрыться в Умбрии.

Через Риети и Сполето он добрался до Ассизи в начале 1228 года. Посетив бедных затворниц обители Св. Дамиана, он поднялся в церковь св. Георгия и благоговейно простерся перед гробницей Франциска. «Тут вырвались из его груди рыдания, он бил себя в грудь, проливая слезы, и склонял чело с великим благоговением».

Побуждаемый собственным желанием и желанием всех христиан, он ускорил процесс канонизации, назначив комиссию кардиналов.

Около сорока чудес, подвергнутых рассмотрению, были исторически засвидетельствованы, но многим эта процедура показалась излишней.

«Какая надобность, - говорили они, - в засвидетельствованных чудесах, если святость этого святейшего человека мы видели своими глазами, осязали своими руками и знаем, что она проверена истиной?»

Оставалось лишь совершить великий обряд.

16 июля 1228 года Григорий IX прибыл из Перуджи в Ассизи и торжественно причислил Франциска к лику святых, отслужив папское богослужение на площади Св. Георгия.

Глава XXVII,

в которой рассказывается, как в честь св. Франциска была на Райском холме построили двойную Базилику и как в нее перенесли тело Святого, отмеченное стигматами.

Кончина основателя ордена явилась тяжелейшим ударом для его викария.

Он ощутил, сколь великая ответственность сопряжена с высшей должностью в ордене.

Все обращали взоры к нему.

В этом состоянии он написал исполненное благородства письмо провинциальным министрам, извещая их о кончине Святого. Текст письма, дошедший до нас, свидетельствует о его великой любви к Франциску, который избрал брата Илию «матерью себе и отцом всех его чад».

Особым волнением дышат те строки, где он рассказывает о чуде Святых Стигматов; под цветистой риторикой того времени ясно просвечивает радость человека, удостоившегося узреть печать, которой Бог запечатлел плоть Франциска.

Любви предстояло воплотиться в камень. Нужно было построить храм, который бы воспел в веках славу ассизского Святого.

Первым его основанием стала беседа с папой Григорием.

Илия и папа Григорий ближе других стояли к Беднячку и лучше других поняли его, между ними не возникло ни малейших разногласий, и Первосвященник обратился к всему христианскому миру с призывом внести свою лепту в общее дело.

29 марта 1228 года дворянин из Ассизи по имени Симоне ди Пуччарелло подарил Григорию IX вершину холма, именовавшегося Адской горой, расположенную в западной части Ассизи.

Ходили слухи, что там расправлялись с разбойным людом и что Святой перед смертью просил, чтобы там совершилось его погребение.

Григорий IX принял дар через брата Илию; закладывая первый камень в основание храма, снял с места проклятие и, благословив его, назвал Райским холмом.

На скалистом склоне появились строители; руководил ими и усердно смотрел за работами брат Илия.

Весной 1230 года была закончена Нижняя церковь.

Мощные романские аркады, опирающиеся на массивные пилоны; своды, как будто склонившиеся в молитве, являли собой необычайно выразительное зрелище.

Все дышало молитвенной сосредоточенностью и простотой бедности, тихим смирением перед величием Господа.

Это была первая церковь, выразившая дух францисканства, ей и надлежало принять в себя тело Франциска.

25 мая, в канун Пятидесятницы, произошло перенесение тела. В поминовении, ознаменованном процессией, участвовали тысячи паломников, пришедших из разных краев.

Процессия пересекла весь город из конца в конец, и много чудес совершил Господь на ее пути заступничеством Святого Беднячка.

По окончании торжественного переноса тела возобновились строительные работы.

Над Нижней церковью была возведена еще одна: высокая, устремленная к небу, она походила на цветок, раскрывающийся навстречу горячему солнцу.

Группы тонких колонн, готические аркады с многоцветным верхом, витражи, стены, обильно украшенные фресками, широкие своды, усыпанные звездами, как весеннее небо: в храме как будто воссияла слава небесная, та самая, которой окружен в раю «Супруг госпожи Бедности».

Некогда Франциск почитал себя ниже последнего червя на этой земле, попрал богатства и почести, став на путь, который люди почитали безумным.

Но это был путь истины.

Сейчас вся любовь, вся честь, вся слава, вся красота воссияли в нем, став светом, цветом, пением, стоном, молитвой.

***

После своей кончины Франциск живее, чем когда-либо.

К Райскому холму тянутся паломники со всего света.

Свет, исходящий от его благословенной гробницы, постоянно зовет к себе всех, кто заблудился в лабиринте страстей, всех, кого томит ненасытимая жажда счастья.

Мир и добро существуют только в Боге.

Кажется, образ ассизского Святого в нимбе света возносится над базиликой, кажется, святой Франциск протягивает к миру руки со стигматами и обращает ко всем творениям слова, которые постоянно повторял своим братьям:

«О возлюбленные братья и благословенные вовек сыны, услышьте меня, услышьте голос Отца вашего.

Мы обещали много: