А.Амман
ПУТЬ ОТЦОВ
К оглавлению
КИПРИАН
КАРФАГЕНСКИЙ
(† около 258)
ТЕРТУЛЛИАН И КИПРИАН
Киприан не только сознавал свою зависимость от Учителя, свою неполноценность
рядом с ним, но подавил ради него некоторые свои способности и готов был следовать
за ним как на привязи.
В Киприане прежде всего впечатляет не писатель, а человек и епископ.
Он замечателен не вспышками гениальности, а психологической тонкостью. Лучшее
представление о нем даст врезанный, а не рельефный портрет. Тертуллиан внушает,
Киприан объясняет, в нем не меньше своеобразия, но своеобразия более тонкого,
уравновешенного. Африка рождала совершенно разных сыновей.
Киприан отличался качествами, которых не хватало Тертуллиану: сдержанностью,
участливостью, обходительностью, благоразумием, вкусом к порядку и согласию. Он
был рожден для общественной должности. Останься он язычником, из него вышел бы
прекрасный прокуратор; обратившись в христианство, он стал замечательным епископом,
непревзойденным пастырем своей эпохи.
Возможно, молодого карфагенского адвоката особенно поразила политическая
жизнь Империи, годы анархии, постоянные военные перевороты, словно в какой-нибудь
теперешней латиноамериканской республике. Он мог заметить, что только римская
администрация, соблюдение порядка и иерархии еще удерживали на плаву тонущую Империю.
Киприан родился в Африке, предположительно в Карфагене, в начале
III-го столетия. Родители его были;, богатыми язычниками. Он получил обычное по
тем временам образование и сделался ритором. Позднее в письмах к Донату он сам
признавался, что юность его была не слишком целомудренной, не вдаваясь, однако,
в подробности мимолетных увлечений тех лет.
НОВООБРАЩЕННЫЙ
Он был уже известным ритором, когда обратился в христианство при
посредстве старого карфагенского священника Цецилия. Тот лишь вложил ему в руки
Библию, остальное довершила благодать. Борьба с собой однако нелегко далась этому
молодому мирянину, привыкшему к роскошной жизни. Он рассказывал об этом в письме
к Донату, послужившем вступлением к «Исповеди»: «Я бродил вслепую в ночной тьме,
меня швыряли волны моря житейского, я плыл наудачу, не сознавая своей жизни, чуждый
свету и истине. Тогда я был таков, что вера в благость Божию и упование на спасение
стоили мне трудов и сомнений. Как же это человек может возродиться для новой жизни
крещением в воде живой, преобразиться, расстаться с собой прежним и, не изменившись
телесно, изменить душу и жизнь?» (К Донату, 3-4).
Это обращение наделало шуму в Карфагене. Перемена была совершенная
и бесповоротная. Киприан ничего никогда не делал наполовину. Он, подобно Оригену,
удалился от всего мирского, соблюдал воздержание и читал лишь Писание и Тертуллиана.
С тех самых пор он исключил языческих авторов: ни одной цитаты из них мы не находим
в его сочинениях.
Киприан раздал почти все свое имущество бедным и принял крещение.
Карфагенская церковь отнеслась к нему по-особому: он был рукоположен в конце 248
или в начале 249 г. и избран городским епископом «присуждением Господним и решением
народным». Предпочтя его множеству священников, народ рассудил правильно. По всему,
он был предназначен первенствовать: прозорливый и сдержанный, снисходительный
и твердый, к тому же качества предстоятеля соединялись в нем с любовью к Церкви.
Он сразу занялся укреплением дисциплины и реформой нравов. Но его пастырская деятельность
была оборвана свирепым гонением императора Деция уже в первые месяцы 250 г.
ЕПИСКОП В ТРЕВОЖНОЕ ВРЕМЯ
Это было потрясением. Во времена затишья и безопасности обратились
многие. Немало неофитов из купцов и чиновников вели прежнюю беззаботную жизнь.
В среде случайных христиан началась паника, и они поспешили к жертве в Капитолий,
не дожидаясь, пока их туда погонят. Именитые граждане волокли за собой рабов и
колонов, женатых - с женами, стариков с малыми детьми. Шли туда и священники,
и епископы. Ловкачи ухитрялись не приносить жертвы, а обзавестить свидетельствами
о благонадежности.
Тем временем епископ укрылся в окрестностях Карфагена, заботливо
опекая свою паству. До нас дошло около двадцати его писем того времени. Это выжидание
длилось около четырнадцати месяцев; в Риме и в Карфагене к этому отнеслись недоброжелательно.
В письмах он оправдывает свое поведение.
Возвратившись, он принялся улаживать трудные дела. Во время гонений
многие отступились от христианства. Те, у кого было неспокойно на сердце, искали
возвращения к Церкви без особенного покаяния. Другие предъявляли свидетельства
о благонадежности и надеялись на скидку.
Мягкий в обхождении, Киприан в серьезных случаях был несгибаем и
даже суров. Он отлучил от церкви главарей оппозиции - недовольных священников,
сгруппировавшихся вокруг мирянина, некоего Фелициссимуса, и наложил на отступников
тяжкое покаяние, сообразное провинности. Собор утвердил решения Киприана.
Африканских христиан ожидали новые испытания: в ответ на массовые
похищения нумидийских собратьев по вере епископ организовал сбор средств для их
выкупа; началась эпидемия, виновниками которой считали христиан. И снова епископ
не только поддерживал в народе мужество, но и призвал помогать страждущим без
различия вероисповедания, чем снискал уважение многих язычников. От тех времен
до нас дошла книга «О смертности», где стоицизм, заставляющий вспомнить «Чуму»
Камю, дополнен христианским упованием тех, кто желал «скорее воссоединиться с
Христом».
Последние его годы были омрачены раздорами с папой Евтихием по поводу
крещения, совершенного еретиками. Киприан, вслед за Тертуллианом, не признавал
в этом вопросе никаких уступок и вместе с епископами Малой Азии объявил такое
крещение недействительным. Он созвал собор, и тот утвердил африканский обычай
повторного крещения обращенных еретиков. Престиж епископа возрастал, ему несколько
раз приходилось вершить третейский суд в испанских и галльских делах. Взоры всего
Запада были обращены к Карфагену, как столетием позже - к Гиппону.
Спорный вопрос о крещении еретиков показался папе удачным случаем
для утверждения примата римской епархии. Он был провозглашен без малейших обиняков.
Папа противопоставил африканским доводам римскую традицию как вселенскую. Отрывистая
команда из Рима пришлась не по нраву африканцам. Киприан созвал новый синод. С
дипломатическим тактом председательствовавший карфагенский епископ призвал собратий
свободно высказывать свои мнения. «Каждый из нас в свою очередь выскажет соображения
об этом деле, не притязая ни на осуждение, ни на отлучение тех, кто с ним несогласен».
Здесь явный намек на римское самовластие.
Смерть пары Евтихия, а затем мученическая кончина Киприана положили
конец раздорам, которые могли обернуться бедой. Пока они длились, Киприан переживал
конфликт между чувством и долгом. Он признавал, что «престол Петра есть краеугольный
камень единения священства», то есть всеединства Церкви. Он считал символическим
выражением церковного единства бесшовное облачение и слияние пшеничных зерен и
виноградных гроздий в хлебе и вине причастия. Но во имя единства Церкви, которое
он ставил превыше всего, он утверждал единую веру и единое крещение, совершаемое
Церковью, ибо лишь она есть избранница Христова.
Не меньшее значение, чем сами принципы, имело для Киприана проведение
их в жизнь. Владыка и поборник порядка, он настаивал на уважении к людям, и ему
претило голое администрирование, низводящее Церковь до уровня мирского сообщества.
СОЧИНЕНИЯ
Литературное наследие Киприана обширно. В нем скорее сказывается
пастырь, озабоченный своей ответственностью, нежели сочинитель, пекущийся о литературном
имени. В письменной форме он продолжал свои устные наставления и проповеди: его
стихией было живое слово. Труды его представляют собой трактаты по спорным вопросам
религиозной и духовной дисциплины.
Наиболее важное из его теологических сочинений - трактат «О единстве
Церкви». Это первый подобный трактат в церковной истории. Суждение Киприана, как
говорится, о двух концах и по-разному заострено в двух равно аутентичных изданиях
трактата: с одной стороны, он поборник единства Церкви, предполагающего нерушимое
единение епископатов с Римским престолом; с другой, он утверждает епископство
как реальную основу церковного единства, т. е. как бы выступает сторонником принципа
епископальности. Лишь со временем удалось примирить оба эти положения и снять
двусмысленность. И все же в некоторых особых случаях принцип властной централизации
вступал в противоречие с африканским стремлением к самостоятельности.
В двух томах «Свидетельств» Киприан сделал обширную выборку библейских
текстов, надобных для наставления в вере, и тем подтвердил свое основательное
знакомство с Писанием. Изобрел этот жанр, правда, не он, но он блистательно им
воспользовался. Как и для Оригена, Библия была для него настольной, главной книгой.
Он неизменно обращается к слову Божию в поисках просветления, уразумения, вдохновения
на борьбу.
Трактаты Киприана чаще всего принадлежат к жанру пастырских посланий,
речь в них идет о дисциплине или о духовной жизни. В одной из книг разбирается
вопрос об отпавших, об отступниках (lapsi). Он постоянно напоминает о долге подаяния,
о милосердии, призванном смягчать социальную несправедливость. В одном из сочинений
Киприан корит знатную матрону, которая явилась к мессе и ничего не пожертвовала
на бедных: «Глаза твои не видят нуждающихся и бедняков, ибо они застланы непроницаемым
мраком; ты благополучна и богата и думаешь соучаствовать в вечере Господней, не
озаботившись приношением. Ты идешь к мессе с пустыми руками и покушаешься на ту
долю искупительной жертвы, которая принадлежит неимущим» («О милостыне», 17).
Подобно Тертуллиану, епископ карфагенский пекся о девственницах,
посвятивших жизнь Христу. В трактате «Об одеянии девиц» он воспрещал им кокетство,
украшения, румяна, окраску волос, присутствие на брачных пирах, чреватых распутством,
хождение в публичные смешанные бани. Другими словами, он призывал их неусыпно
хранить свою добродетель и никогда не быть во искушение другим. Здесь проявились
характерное для него чувство меры, стыдливость, сдержанность. Идя по стопам Тертуллиана,
он, в отличие от него, не впадал в излишества и писал с тем тактом, который предвещает
Амвросия.
Кое-где он следует за Тертуллианом шаг в шаг. Он ничуть не скрывал
этой зависимости, даже подчеркивал ее, когда писал о молитве, о терпении, о мученичестве
или о смерти. Перед Учителем он преклоняется вплоть до полного самоуничижения.
Эта зависимость не мешает, однако, проявлению его собственных качеств: тонкой
наблюдательности, пастырского чутья, умного милосердия. Он куда менее оригинален,
чем Тертуллиан, зато ближе к духу Писания.
Язык Киприана - классический до изысканности. Отказавшись от многого,
он не счел нужным отказываться от изящества формы. Ему, правда, не хватает той
живости, какой отличаются сочинения Тертуллиана, его теологические соображения
несколько монотонны; пастырский талант в полной мере сказывается лишь когда речь
заходит о нравственных и политических вопросах. Он наиболее самобытен в «определении
отношений с современной действительностью».
ЛИЧНОСТЬ
Самым естественным способом выражения была для Киприана его переписка.
Документ первостепенного значения, она содержит множество бесценных сведений о
церковной организации, уставе, богослужении того времени. С ее помощью можно уяснить,
как представлял себе Киприан роль и обязанности епископа. В ней нам открывается
человек.
Он превозносит устав, видя в нем «охрану надежды, скрепы веры, руководство
на пути спасения». Его обеспечивает иерархия. Киприан много пишет о правах епископа,
но не забывает и об обязанностях. «Епископ в Церкви и церковь в епископе, и кто
без епископа, тот вне Церкви». Он ясно сознавал место христианского люда и законность
его вмешательства в дела церковной организации. Он выстроил иерархию, закрепил
функции, ввел в обиход африканские соборы. Он был первым во многом.
Киприан не ограничивается общим руководством и обеспечением дисциплины,
он заботится обо всех и каждом и прежде всего о бедняках, о вдовах и сиротах,
исповедующих христианскую веру. Соборный человек, он любил мир, единство и согласие,
ради них он жертвовал и своим самолюбием и даже стремлением к порядку.
Из переписки мы явственно видим, что Киприан не довольствовался
лишь изложением возвышенных идей, он превращал свои принципы в руководство к действию.
Послания полностью соответствуют его поступкам. Этот правитель был на удивление
гармонической личностью, он соединял убежденность с мягкостью, осмотрительность
с энтузиазмом, предвидение с практической хваткой. Человек деятельный, он жил
мистической жизнью, столь же полно отдаваясь молитве, сколь и реальным делам.
Подобно Оригену, он пребывал в состоянии духовного подъема, и предвидение мученичества
укрепляло его. В его сочинениях поразительно часто заходит речь о видениях.
Теология и деяния сливаются у Киприана в молитве. Он молится, как
верует, с той же заботой о сохранении единства и евангельского одушевления Церкви.
При сравнении с Тертуллианом особенно явственна церковная устремленность его молитв.
«Молитва наша публична и совокупна, и, вознося ее, молимся не об
одних себе, а обо всем народе христианском, ибо с ним едины. Господь мира и согласия
учит нас единению, и Он желал, чтоб каждый молился обо всех, ибо и сам Он свел
нас всех воедино». («О воскресной молитве», 8).
Писание Киприана были столь действенны, что о нем при жизни складывались
легенды. Богатому прибавится, говорит пословица. Его литературное влияние было
велико и на Западе, и на Востоке. Его деятельность стала вехой латинского законодательства.
История предала забвению некоторые примеры его непоследовательности и сохранила
облик истого мужа Церкви: «Никому не дано назвать Бога Отцом, не назвав Церковь
матерью»,- это слова Киприана, и их не устают повторять.
Вскоре его начали путать с магом Киприаном, и таким образом зародился
отдаленный прообраз доктора Фауста. Главнейшее же свидетельство, которое он нам
оставил, - его мученичество.
МУЧЕНИК
В августе 257 г. император Валериан издал новый указ о преследовании
христиан. Киприану было предложено принести жертву. Он отказался и был сослан
в городок Курубис, где провел около года, продолжая опекать свою епархию, рассылать
единоверцам утешительные послания и оказывать материальную поддержку, о которой
он в своем деятельном милосердии никогда не забывал. Он готовился принять мученическую
смерть, ибо в видении, говорил он, ему открылось, что он будет обезглавлен.
Через год вышел новый императорский указ, еще суровее прежнего.
Киприана призвали в Карфаген. Он явился туда, лишь когда в город возвратился проконсул.
Ибо, писал он со свойственной ему весомостью, «подобает, дабы епископ исповедовал
Господа в главном городе своей епархии и оставил народу своему память о своем
исповедании». Он готовился к смерти с той же мужественной прямотой, какую являл
всей своей жизнью.
Когда верующие узнали о прибытии их епископа, они окружили его дом.
Киприан со своим обычным тактом потребовал лишь, чтобы из толпы увели девушек,
дабы им не подвергаться оскорблениям солдат. Последняя ночь перед судилищем протекла
в неусыпном бдении, словно над телом мученика. Наутро епископ предстал перед проконсулом.
Сохранилась запись разбирательства, краткая и полновесная.
«Ты ли Фасций Киприан?»
«Да, это я».
«Ты ли здешний папа этих святотатцев?»
«Да».
«Божественные императоры повелели всем принести жертву».
«Я это знаю».
«Обдумай».
«Делай, что тебе приказано, обдумывать тут нечего».
Проконсул поразмыслил и вынес приговор:
«Повелеваем, дабы Фасций Киприан был предан смерти путем отсечения
головы».
«Благодарение Богу, Deo gratias», - ответствовал мученик.
Осужденного тут же повели к месту казни. Он снял плащ, затем мантию,
препоручив ее диаконам. Оставшись лишь в льняной тунике, он преклонил колена и
погрузился в долгую молитву. Он по-царски одарил палача двадцатью пятью золотыми
монетами. Он сам наложил и туго стянул наглазную повязку и, в знак последней покорности
дав диакону и священнику связать себе руки, принял смертельный удар.
Это было 14 сентября 258 года. Почитание его тут же распространилось
по всей Африке: чтили одного из замечательнейших епископов Христовой Церкви. Долгие
века он оставался небесным покровителем Африки. В Карфагене ему было посвящено
несколько храмов. До нас дошли проповеди св. Августина на празднествах в честь
знаменитого карфагенца.
Киприан напоминает иных епископов новых времен, например, Салиция
или фон Галена, он из тех железных натур, которые всегда как бы без усилия остаются
на высоте своего положения. Их можно пригнуть, но не сломить. Они величественны
и в драматический момент тяжких испытаний и на равнине повседневного бытия. Они
героичны без надрыва, когда требуется героизм,- так проявляется нерушимое благородство
их духа. Лишь смерть дает нам истинное представление об их жизни.
Христианин молится всегда как член общины, собранной единым Отцом.Даже
в одиночестве он не теряет связи с собратьями - чтобы увериться в этом, ему
достаточно произнести слова молитвы Господней.
ДА БУДЕТ МОЛИТВА НАША ОТКРЫТОЙ И СОВОКУПНОЙ
И прежде всего наш наставник в делах мира и единства не желал, чтобы
мы молились в одиночку и порознь, дабы молящийся не о себе лишь молился. Мы не
говорим: Отец Мой, иже еси на небесах; не говорим: хлеб мой насущный даждь мне
днесь. И никто не молится о себе, чтобы Бог оставил ему долги его, не вводил его
во искушение и избавил его от лукавого.
Молитва наша открыта и совокупна и, вознося моление, молимся не
об одних себе, а обо всем народе христианском, ибо с ним со всем едины. Господь
мира и согласия учит нас единению, и Он желал, чтоб каждый молился обо всех, как
и сам Он свел нас всех воедино.
Трое отроков в огненной пещи блюли этот закон молитвы, и были в
молитве своей едины, и она исторгалась из единого сердца. Писание свидетельствует
об этом и в повествовании о том, как они молились, дает нам образец, дабы мы знали,
какова должна быть наша молитва. Моление их было крепким и действенным, ибо смиренная,
простая и одухотворенная молитва угодна Богу. «Все они, - сказано нам (Деян 1,
14), - единодушно пребывали в молитве и молении, с некоторыми женами и
Мариею, Материю Иисуса, и с братьями Его».
Единодушно они пребывали в молитве, из чего явствует и их рвение,
и единство. Ибо Господь, собирая единодушных в доме Своем, введет в свои предвечные
небесные обители лишь тех, кто молился совокупно, заодно с другими.
Мы говорим «Отец»,Ибо все соделались сынами Его.
Сколь велики и многообразны сокровища молитвы Господней. В немногих
словах они собраны, но пища духовная в них неистощима, и ни в чем нет недостатка
духу, впитывающему небесное вероучение из завещанной нам молитвы. Ибо сказано:
«Молитесь же так: Отче наш, Иже еси на небесех».
Новый человек, который возродился и пришел к Богу своему силою благодати,
говорит от начала: Отец, ибо соделался сыном. «Пришел к своим, и свои Его не приняли.
А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими».
(Ин 1, 11-12). И называя Отцом Господа, иже на небесах, всякий тем удостоверяет,
что отрекается от своего отца земного, по плоти, которому обязан первым рождением,
и ведает отныне лишь единого Отца, иже на небесех. Сказано же так: «Который говорит
об отце своем и матери своей: «я на них не смотрю», и братьев своих не признает,
и сыновей своих не знает... слова Твои хранят, и завет Твой соблюдают» (Втор 33,
9).
Сам Господь предписал нам в Евангелии не называть никого на земле
нашим отцом, ибо имеем единого Отца, иже на небесех. Ученику, что упомянул о своем
умершем отце, Он ответствовал: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов»
(Мф 8, 22). Ибо ученик говорил об умершем отце, а Отец уверовавших жив.
|
