Арон Аврех

МАСОНСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

К оглавлению

Номер страницы после текста на этой странице

Глава 3

МАСОНЫ И ДВОРЦОВЫЙ ЗАГОВОР

Как мы помним, свой рассказ о «Диспозиции № 1» Н. Яковлев закончил выводом о том, что речь шла о подготовке верхушечного государственного переворота, дополнив его глубокомысленными рассуждениями: люди, которые готовили переворот, не были так наивны, чтобы брать у масонов их допотопную символику, они отбросили все, кроме клятвы о тайне. В ложи по пять человек допускались женщины, а все ложи в конечном итоге подчинялись штабу верховного командования, который предписывала создать указанная «диспозиция».

шествовать за границу «инкогнито» для изучения международных законов и обычаев жизни народов». И т д. в том же духе. 17-й пункт был озаглавлен: «Девиз мудрости» — и гласил: «Бог злата—добро, бог булата —зло, бог мира и любви — раб, боги пьянства — ад дьявола».

Последний, 18-й пункт предлагал обложить всех граждан, имеющих право избирать и быть избранными в Думу и Государственный совет, а также в «гластные»: «гластных» — по 5 рублей, депутатов — по 25 рублей, выборщиков — по 3 рубля, для образования специального капитала «на расход премий и по выборам и поездку за границу». На этот раз автор не скрывал свое имя за каким-нибудь вымышленным комитетом, а прямо написал: «инициатор проекта Василий Иванович Кононов, отставной полковник войска Донского»—и поставил дату: 10 мая 1914 г., а также сообщил свой адрес.

104

Число пять взято И. Яковлевым, как уж"е указывалось, у Кусковой. Спрашивается, почему же он безоговорочно принимает эту цифру на веру, тогда как все другие источники, включая и показания Н. В. Некрасова, приведенные Н. Яковлевым в конце книги, которым он придает такое же примерно значение, как «Диспозиции № 1», называют другие цифры? Раз налицо расхождение в источниках, историк обязан объяснить, почему в данном случае он отдает предпочтение этому свидетельству, а не другому. Ведь в конце концов не так важно, сколько членов было в ложах — пять или десять, хотя и это не пустяки, гораздо суще-стисинее другая сторона дела— анализ источников, дающий право автору делать тот или иной вывод. Если же У он подгоняет факты из разных источников под свою версию, руководствуясь исключительно субъективными представлениями, то его утверждениям нельзя верить.

Так же поступает Н. Яковлев и в отношении даты возникновения масонской организации. Он называет сентябрь 1915 г., а между тем все другие источники, которыми он оперирует, в том числе и письма Кусковой, называют другие, более ранние годы, начиная с 1906 г., т. е. задолго до того как возник «Прогрессивный блок», провал переговоров которого с правительством Ы. Яковлев и считает причиной возникновения тайной организации масонов. И здесь перед нами акция чистого субъективизма в отношении источников.

Эту дату Н. Яковлев заимствовал у

105

Мельгунова, не оговорив этого ни единым словом. Последний же по этому поводу писал следующее: «В 1915 г. явилась мысль о возрождении масонских организаций, инициатива исходила из Киева. И цель была чисто политическая. Под внешним масонским флагом хотели достигнуть того политического объединения, которое никогда не давалось русской общественности. Объединение должно было носить характер «левый». В сущности органического отношения к «уснувшему» масонству эта организация не имела, за исключением личных связей. Так, активную роль играл, между прочим, один из прежних масонов, член Думы Некрасов. В организацию, по моим сведениям, входили представители разных политических течений, до большевиков включительно.

0 существовании этой организации я знаю уже потому, что меня туда звали. Среди звавших был покойный В. П. Обнинский. Н. И. Астров рассказывал, что звали и его,— переговоры вели Н. Н. Баженов, С. А. Балавинский и одно из ныне здравствующих лиц» 1.

В этом свидетельстве верно лишь одно: самого Мельгунова звали в масонство действительно в 1915 г. Все же остальное отнюдь не бесспорно. Некрасов, на которого ссылается Мельгунов, очень определенно называет другую дату— 1910 г. В этом году, показывал он, «русское масонство от-

1 Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года. С. 185—186.

106

делилось и прервало связи с заграницей, образовав свою организацию «Масонство народов России» К Керенский, как мы помним, датой своего вступления в «нерегулярную» ложу назвал осень 1912 г. Ника-I кого «уснувшего» масонства, как об этом I пишет В. И. Старцев2 и как будет показано дальше, вообще не было, да и сам Мельгунов невольно доказывает это, ссылаясь на имена Баженова и Балавинского, которые в первую очередь должны считаться «уснувшими», если считать эту версию действительно имевшей место. В. А. Оболенский свидетельствует, что он «три года подряд избирался одним из трех выборщиком Высшего совета»3, чего не могло быть, если бы организация возникла в 1915 г.

Кении говоря, Мельгунов утверждает, что мпсоиы 1915 г. придерживались ритуала. «В масонстпе 15 г.,—писал он дальше,— много было наивного. Люди говорили о ритуале, не отдавая себе в нем отчета. Для многих таинственность была своего рода психологической игрой. Я решительно отказался вступить в масонскую организа-\ цию, так как для подлинного объединения мне казались ненужными и запоздалыми традиционная внешность...», уместная во Франции, но непригодная в России4. Это свидетельство Н. Яковлев опустил, по-

1 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 230.

2 См.: Старцев В. И. Революция и власть. М., 1978. С. 205.

3 Slavic Review. 1968. V. XXVII. N 4. P. 606.

4 См.: Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту; заговоры перед революцией 1917 года. С. 186.

107

скольку оно не стыкуется с его концепцией и утверждением, взятым у Кусковой, и Керенского, о том, что ритуал был отменен. Почему же Н. Яковлев избрал именно пять и 1915 г.? Надо полагать потому, что пятерки выглядят конспиративнее и, следовательно, внушительнее, чем, скажем, десятки, а дата 1915 г. нужна ему для увязки масонской организации с дворцовым заговором. Заметим, однако, что идея о заговоре появляется годом позже, в 1915 г. ее еще не было. Кстати говоря, в интересах своей собственной концепции Н. Яковлев просто должен быть заинтересован в более ранней дате. Всякой организации, пусть она даже масонская, нужно время для того, чтобы стать сильной, разветвленной, хорошо организованной и влиятельной. Шесть—восемь лет за плечами — более или менее подходящий срок, чтобы добиться такого положения. А как можно поверить, что организация, только что возникшая, тут же обзавелась централизованным руководством, многочисленными периферийными организациями, проникла во все партийные и политические слои общества, захватила там ключевые позиции и немедленно приступила к осуществлению отнюдь не малой акции — государственного переворота, должного передать власть из рук одного класса другому? Почему такая простая мысль не пришла Н. Яковлеву в голову — непонятно.

На основании «Диспозиции № 1», цена которой нам теперь хорошо известна, и письма Кусковой к Вольскому автор делает по-

108

истине глобальные выводы. «Прервем пока интригующее путешествие в призрачный мир политических силуэтов минувшего,— пишет он.— Для наших целей достаточно указать, что руководители российской буржуазии от^ нюдь не были безобидными людьми, полагавшимися лишь на легальную партийную деятельность. Напротив, они были очень рукастыми, не только ворочавшими капиталами, но и изобретательными интриганами. В самом деле, разве был иной путь затянуть генерала или офицера императорской армии в тенета заговора, как предложение оказать услугу «братству», а не принимать участие в «большой политике». Психологически расчет был точен».

Даже если считать «диспозицию» подлинным масонским документом, исходившим от pt'juiiiiin еушл'спюиашпего «Комитета народного ешкччшн», а письмо Кусковой стопроцентно адекватным истине, и то они не дают оснований для такого вывода. Какими капиталами, кстати, ворочала та же Кускова или Керенский? Доведем заодно до сведения читателя, что даже у Гучкова не было никакого капитала, которым он мог бы «ворочать». Почему не было иного пути «затянуть» офицера в «тенета заговора», кроме масонства? Князь Вяземский, которого Гучков втянул в свой заговор, не был масоном, генерал Кры-мов также. Известный «морской кружок» Рейнгартена также ничего не имел общего с масонством. А главное, повторяем, содержание обоих документов решительно не позволяет делать сколько-нибудь серьезные выводы.

109

' «В делах такого рода судить нужно по фактам»,— пишет далее Н. Яковлев. Это очень хорошее заявление. Но вот что тут же следует за ним: «Масонская организация дала посвященным то, что не могла предложить ни одна из существовавших тогда буржуазных партий,-^ причастность к «великому делу». Вместо ложной риторики, пустой партийной трескотни — работа бок о бок с серьезными людьми. Работа «чистая», ибо не требовалось идти в массы, общаться с народом, которого российские буржуа в обличье масонов чурались и боялись не меньше, чем ненавистные им соперники у власти — царская камарилья».

За этой «ложной риторикой» (выражение Н. Яковлева) — ни одного факта и к тому же незнание действительного положения в «тогдашних буржуазных партиях», о которых Н. Яковлев судит так уверенно. Почему, скажем, кадетская партия не создавала у своих членов ощущения причастности к «великому делу»? Наоборот, такие люди, как Милюков, Шингарсв, наконец, тот же Некрасов, которого автор считает весьма умным и талантливым человеком, и многие другие, в том числе и знаменитый наш ученый академик В. И. Вернадский, искренне верили в то, что они служат своей стране, а что может быть более великого, чем интересы страны? И как вообще может существовать партия, если она не верит в то, что служит большому делу? Почему, наконец, кадеты Шингарев, Некрасов, Оболенский, все члены своего ЦК, только став масонами (и оставаясь при этом кадетами), стали «серь-

110

езными людьми»? Приходится только удивляться и разводить руками.

Дальше то же самое. «Методы работы масонов — постепенное замещение царской бюрократии своими людьми на ключевых позициях сначала в военной экономике через «добровольные организации», Союз земств и городов (Земгор),— сулили планомерный переход власти в руки буржуазии». «Верность масонской ложе в глазах посвященных была неизмеримо выше партийной дисциплины любой партии. И когда пришло время создавать Временное правительство, его формирование нельзя объяснить иначе как возможным предначертанием той организации» !.

Мы попытаемся объяснить это иначе. Замена масонами царских бюрократов своими людьми и роль Земгора — это всего-навсего очередное проявление «ложной риторики», ничего общего с действительностью не имеющей. Что же касается утверждения, что верность ложе была «неизмеримо выше» верности партии, то масонские документы, в которых идет об этом речь, говорят о прямо противоположном тому, в чем нас уверяет Н. Яковлев.

Оставшуюся часть введения автор посвящает ответу на вопрос: «Почему роль масонов в действиях российской буржуазии оставалась вне поля зрения?»2 Для этой цели он привлекает показания двух директоров департамента полиции в годы войны —-

1 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 9—10.

2 Там же. С. 10.

111

Е. К. Климовича и С. П. Белецкого. Но, как и рассказ о князе Бебутове, мы их пока оставим, с тем чтобы вернуться к ним позже, в иной связи.

После такого введения естественно было ожидать, что все дальнейшее изложение будет представлять собой конкретное, шаг за шагом, документальное подтверждение тех выводов — посылок о масонах, о которых пишет Н. Яковлев на первых страницах своей книги. Но оказалось совсем не так — две трети книги (165 страниц из 237), идущие вслед за введением, посвящены самым разным сюжетам, в которых ведущей темой является рассказ о пораженческих акциях русской буржуазии.

О масонах в книге снова заходит речь в связи с рассказом о тайном совещании на квартире С. Н. Прокоповича и Е. Д. Кусковой, имевшем место 6 апреля 1916 г. В совещании участвовали представители кадетов, октябристов, меньшевиков и эсеров, и целью его было составить список будущего правительства; это и было сделано. В основном «был воспроизведен список, опубликованный в августе 1915 г.» (автор имеет в виду список, опубликованный в газете П. П. Рябушинского «Утро России» 13 августа.— Л. А.). Изменения свелись к замене Родзянко Львовым и трех «либеральных» царских министров. Планировалось правительство, «поголовно» состоящее из кадетов и октябристов, что «поддержали меньшевики и эсеры, сидевшие на сборище». Последним фактом Милюков был очень удивлен, равно и тем, что в правительство «сборище»

112

наметило и Терещенко. Но тем не менее последний в 1917 г. стал министром.

Кабинет, определенный на совещании 6 апреля, и встал у власти после Февральской революции, с той лишь разницей, что был пополнен Керенским и Чхеидзе. «Что же объединяло этих людей, принадлежавших к разным партиям? — ставит Н. Яковлев главный вопрос. Ответ гласил: «Высокомерный Милюков не разглядел и не понял, что перед ним были руководители масонской организации. Они собрали это совещание и наметили кандидатуры почти поголовно из своей среды». Но чтобы прийти к власти, надо было свалить Штюрмера, и «Милюкову, не посвященному в масонские тайны, выпала роль застрельщика новой вспышки кампании против режима» \ т. е. выпала роль слепого орудия в руках масонов.

Высокомерный, но глупый Милюков ничего «не разглядел и не понял». Напрашиваются вопросы: каким образом сумел разглядеть и понять это Н. Яковлев, и какими источниками при этом он пользовался?

Рассказ о совещании 6 апреля у Кусковой и Прокоповича автор целиком взял у Мельгунова, но изложил весьма своеобразно. Вот как выглядит этот рассказ у Мельгунова. В своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Милюков сообщил, что состав первого Временного правительства был результатом предварительного сговора между представителями Земского и Городского союзов, Военно-промышлен-

1 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С 184—185.

113

ного комитета (ВПК) и «Прогрессивного блока», на котором, по словам кадетского лидера, «и было намечено то правительство, которое явилось в результате переворота 27 февраля». «Утверждение это,— пишет далее уже от своего имени Мельгу-нов,— стало почти общим местом. На это указывал Голицын, писала послевоенная литература. Утверждала то же самое и не раз Кускова».

В связи с этим Мельгунов обратился к ней с запросом и получил следующий ответ: «6 апреля 1916 г. (кажется, так) должен был состояться в Петербурге съезд к.-д. партии». А накануне, 5-го, в 8 часов утра ей позвонил X. («пропускаю некоторые имена по просьбе автора») с просьбой разрешить ему немедленно приехать. Приехав, заявил, что надо немедленно созвать собрание из «всех» партий и на нем наметить список Временного правительства, который он, X., отвезет на съезд и там, «на секретных заседаниях», его обсудят. В два часа по телефону Кускова это собрание организовала. Из эсдеков были такие-то (пропуск). Кооператоры. С Юга приехал Л. И. Лутугин. И, к удивлению хозяйки квартиры, как сама она сообщила, стали обсуждать с самым серьезным видом состав будущего кабинета. Председателем Совета Министров был намечен князь Львов, министром иностранных дел — Милюков (некоторые настаивали на кандидатуре Трубецкого), военным — Гучков, юстиции— Маклаков или Набоков, земледелия — Шингарев, просвещения — Герасимов

114

или Мануйлов, торговли и промышленности — «не помню», не то Коновалов, не то Третьяков.

«Долго завязли» на министерстве внутренних дел, решили, что надо кого-нибудь из земцев — на него сможет работать весь аппарат земства. Прокопович спохватился, что забыли про министра труда. Поскольку правительство составлялось в рамках октябристы — кадеты, а из их среды такого министра назначать негоже — «избрали» беспартийного Лутугина, и он этот пост «принял». Государственным секретарем наметили Кокошкина. С этим X., по-иидимому, и уехал, потому что далее Кус-кона сообщала: «Приехавший со съезда сообщил нам, что и там были намечены те же имена (подчеркнуто нами.— А. А.). Вариация была лишь в том, что на каждый пост намечали не одно, а два, иногда три имени... Предполагалось, конечно, что и это министерство будет намечено революционным путем. Но воображение не шло все-таки дальше к.-д. и октябристов». Таковы показания Кусковой. Далее идет комментарий Мельгунова. В свидетельстве Кусковой, писал он, «много неточностей», в частности, в апреле кадетского съезда не было (он был в феврале.— Л. Л.). «Но это имеет второстепенное значение», поскольку совершенно очевидно, что обсуждался «возможный состав будущего ответственного министерства, и, надо думать, что собрание происходило в срок значительно более ранний, чем это представляется Кусковой... В 1916 г. для

115

составления подобного списка будущих министров не требовалось большого напряжения мысли, так как он ходил (с некоторыми вариациями) по рукам». И далее Мель-гунов ссылается на список, опубликованный газетой «Утро России» 13 августа 1915 г. «Состав министерства доверия,— продолжал он,— обсуждали в разные времена и в разных кругах». Но левые круги, кроме посетителей квартиры Кусковой, этим не занимались.

«Главной лабораторией (где составлялись списки «министерства доверия».— А. А.) была кадетская среда, более тесно связанная с земским, городским и торгово-промышленным кругами. Н. И. Астров, в свою очередь, вспоминает, как собравшиеся на квартире кн. Долгорукова с карандашом в руках назначали «министерство доверия». И не только там, но и в бюро партии к.-д., в Союзе городов и т. д. На запросы автора видный кадет, член кадетского ЦК Астров сообщил: «Не то чтобы составлялись списки будущего правительства, но неоднократно перебирались имена, назывались разные комбинации имен. Словом, тут работала общественная мысль; в результате этой работы слагалось общественное мнение. Получилось любопытное явление. Повсюду назывались одни и те же имена. Оказалось нечто вроде референдума».

К какому же конечному выводу пришел Мельгунов, приведя рассказы Кусковой и Астрова? «Никакого временного правительства ни в 16 г., ни в 17 г. перед революци-

116

ей не было выбрано,— решительно заявляет он.— Предусмотрительные общественные деятели,— критически замечает он,— оказались совершенно неподготовленными к событиям, которые наступили в марте... Когда при общей растерянности в кабинете Врем[енного] исполнительного] комитета 1 марта стали намечаться будущие министры, естественно было взяться за списки, ходившие уже по рукам...» В результате «старый список пополнился людьми, которых выдвигал момент». К таким случайным людям Милюков отнес Некрасова и Терещенко, считая, что они попали в министры в силу своей «особой близости к конспиративным кружкам, готовившим революцию» (цитата из «Истории» Милюкова.— А. А.). В отношении Некрасова, комментирует эту цитату Мельгунов, Милюков неправ — он фигурировал в списках. В отношении же Терещенко прав. «Но здесь действовали другие флюиды»,— добавлял он, имея в виду, конечно, масонов 1. К вопросу о том, как был сформирован первый состав Временного правительства, мы еще вернемся. Пока лишь отметим, что Мельгунов был абсолютно прав, утверждая, что никакого Временного правительства заблаговременно, до революции, образовано не было. Его не создали ни ка-детско-прогрессистско-октябристские оппозиционеры, ни «Прогрессивный блок», ни земско-городская «общественность», ни,

1 Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года. С. 169—178.

117

наконец, масоны. Все они по части политической инфантильности стоили друг друга. А сейчас нам снова придется вернуться к Н. Яковлеву.

. Пункт первый «диспозиции» уже самого Н. Яковлева гласит, что кабинет, «определенный» на совещании у супругов Проко-повича и Кусковой 6 апреля, «пополненный» лишь Керенским и Чхеидзе, встал у власти после Февральской революции. Для начала отметим, что Чхеидзе никогда не был министром Временного правительства. Он не входил ни в его первый состав, ни в последующие. Во-вторых, первый состав реального правительства и спроектированного 6 апреля отнюдь не идентичны, хотя большинство фамилий, естественно, совпадают, поскольку без конца тасовалась одна и та же колода карт (Кускова, как мы помним, сообщила Мельгунову, что и кадеты выработали аналогичный список): в составе Временного правительства, ставшего у власти, не было ни Маклакова, ни Набокова, ни тем более Лутугина, не говоря уже о Герасимове, Трубецком и Третьякове. И в-третьих, в кабинете, спроектированном 6 апреля, не было... Терещенко! Масоны, собравшиеся у Кусковой, забыли начисто не кого-нибудь, г одного из своих лидеров.

То, что там собралось масонское руководство, утверждаем не мы. Этот второй тезис Н. Яковлева так же несостоятелен, как и первый. Максимум, что можно утверждать, это то, что на собрании 6 апреля наверняка присутствовали три масона —

118

сами супруги и Лутугин, которого Кускова в известном нам письме объявила своим близким соратником по масонству. Больше ни одной фамилии в рассказе Кусковой не фигурирует, и Яковлев, естественно, не может знать, был ли масоном X., затеявший весь этот сыр-бор, и являлись ли таковыми приглашенные социал-демократы. Так же он не мог заявлять, что на собрании были эсеры, поскольку Кускова говорит только о социал-демократах и кооператорах. Все, что Н. Яковлев мог себе позволить, оставаясь в пределах науки,— это предположить, что среди собравшихся были и другие масоны.

Третий тезис Н. Яковлева сводится к тому, что масоны, собравшиеся у Кусковой, водили глупого Милюкова за нос, составив втайне от пего масонский кабинет, а его сделав слепым орудием своего замысла. Но из рассказа Кусковой видно, что дело обстояло как раз наоборот: по инициативе именно кадетов, собравшихся на свой съезд (которого, правда, не было), приехал X., чтобы узнать у «левых» (кто под ними разумелся, это еще надо устанавливать), какое правительство они бы хотели иметь. Последние выполнили их просьбу, а те в свою очередь сообщили им, что у обеих высоких договаривающихся сторон списки оказались в принципе одинаковые: состав проектировавшегося правительства у «левых» и у кадетов оказался одинаковым в партийно-политическом отношении —- кадетско-октябристским, что признает и сам Н. Яковлев. А Кускова, в свою очередь, признала, что у них, у «ле-

119

ш

вых», «воображение не шло» дальше к.-д. и октябристов. На большее у главарей масонов не хватало ни решимости, ни воображения! Иначе говоря, решительные, знающие, куда вести и как вести свою армию, масоны были такие же жалкие филистеры, как и вожди цензовой «оппозиции». И не удивительно, поскольку они сами принадлежали к ней и совершенно не помышляли выходить за ее рамки.

Читаем дальше. И примерно через полтора десятка страниц знакомимся с новой авторской версией. На этот раз масонские козни направлены не против кого-нибудь, а против... буржуазии, т. е. против того класса, чью авторитарную диктатуру, согласно заявлению Н. Яковлева, они стремились установить, свергнув царя. «Остается добавить немногое,— пишет Н. Яковлев, после того как он перед этим подробно изложил доклад начальника Главного артиллерийского управления военному министру от 2 ноября 1916 г.,— имя генерала А. А. Маниковского всегда открывало список военных, входивших в масонскую организацию. Изложенное, надо полагать, в той или иной мере отразило взгляды российского масонства на экономическое развитие страны» 1.

Читателю ничего не надо полагать в данном случае: это очередная натяжка, решительно ни на чем не основанная. Ни Мани-ковский не был масоном, для такого утверждения нет решительно никаких доказательств, ни тем более не существовало

1 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914 С. 198.

120

какого-то списка масонов-военных, который открывался бы фамилией генерала (Керенский, как мы помним, утверждал, что вообще никаких списков не велось). Но что действительно было верно—это то, что Маников-ский принадлежал к числу весьма правых генералов (императрица одно время думала даже сделать его военным министром). Он действительно не терпел буржуазию, которая бессовестно наживалась на войне, тем более ее идейных вождей — кадетов в первую очередь. Доклад, который излагает Н. Яковлев, и представлял собой проект избавления военной промышленности от хищников — промышленников, которые и дело делают плохо, и казну грабят беспощадно.

Иными словами, Маниковский выступает здесь полностью в унисон с царизмом, как таковым. Несколько странная позиция для масона, да еще входящего в некий зловещий для «верхов» список. К этому добавим, что критика Маниковским своекорыстия буржуазии по своей политической направленности совершенно совпадала с аналогичной критикой Маркова-2 и других ультраправых.

Чувствуя это, Н. Яковлев после цитированного нами отрывка пытается выйти из Трудного положения следующим рассужде-иием: на смену старой власти, доживавшей Последние месяцы, «как видно из доклада, Шли люди решительные, конечно, не чета дряблой млесе русской буржуазии. Но они но оцепили той массы, которую двигал примитивный инстинкт обогащения. Последний

121

оказался сильнее, чем сложные планы, имевшие в виду конечное благо буржуазии и во имя его требовавшие немедленных жертв»1. -Вожди буржуазии против самой буржуазии. Такое в истории бывает. Так было частью и в России; например, кадеты и буржуазная масса, чьи интересы они выражали, не находили до Февральской революции общего языка по многим позициям, в том числе и по вопросу о вакханалии хищнической наживы промышленников, торговцев и спекулянтов за счет народа и армии. Но разница, и весьма существенная, здесь состояла в том, что кадеты были действительными представителями и выразителями интересов русской империалистической буржуазии, а царский генерал Маниковский был представителем и выразителем интересов царского режима, был сторонником не ущемленной всякими там «народными представительствами» царской власти.

В конце книги Н. Яковлев возвращается к своей центральной идее, которую он обозначил во введении: главной ставкой масонов был дворцовый заговор. Им принадлежит этот замысел, они же его собирались осуществить. Таким образом, вырисовывается и сквозной композиционный элемент задуманного труда — масоны и заговор, масоны и сверхконспирация. Но, увы, финал не оправдал надежд. Если вначале у читателя была надежда: впереди еще вся книга, то конец книги явил нам и конец надежд. Камнем преткновения для Н. Яковлева ста-

1 Яков'лев Н. Н. 1 августа 1914. С. 198.

122

ли здесь, выражаясь его словами, «громадные достижения советской историографии» \ п число которых входит и разработка вопроса о так называемом «заговоре буржуазии», т. е. о том самом дворцовом заговоре, кото* рый автором выдается за масонский.

Наиболее обстоятельно исследовали вопрос об этом заговоре В. С. Дякин 2 и особенно Е. Д. Черменский3. Они сказали о нем Ноное слово, доказали несостоятельность Именшей широкое хождение в нашей литературе концепции «двух заговоров», показали мизерность сделанного по части «заговора буржуазии» Гучковым и прочими не-андпчлмиыми заговорщиками и, что является глинным п данном случае, не нашли ни Милейших масонских следов в нем, хотя, ко-Н<"П1о, Лили прекрасно осведомлены о его МпсонгкоП интерпретации Мельгуновым, Прочитай его книгу задолго до того, как 11. Я коплен стал интересоваться русским ма-¦соистиом. Яковлев же и на этот раз поступает точно так, как поступал на протяжении всей книги: то, что противоречит его концепции, как бы исчезает из природы, перестает существовать. Перестали, конечно, существовать и указанные нами работы. Остается, следовательно, только Мельгунов, но и здесь мы имеем дело не с ним, а с вольной интерпретацией его слов и дел.

1 См.: Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 19.

2 См.: Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны, 1914—1917. Л., 1967. С. 298—310.

3 См.: Черменский Е. Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России. М., 1976 С. 238— 248.

123

«Хотя многое точно установить невозможно,— пишет автор,— главное ясно — в последние недели самодержавия на него (заго-. вор.— А. А.) сделали ставку масоны. По их линии, несомненно, были объединены оба заговора — тучковский и львовский. Образовались конспиративные комитеты». «Сам Гучков,— продолжает автор,— впоследствии признавал, что он подыскивал нужную для переворота воинскую часть, работая в соста-. ве «комитета трех» с Некрасовым и Тере-'дценко. Они предложили ему как создать этот комитет, так и войти в него». Параллельно с этим комитетом существовали и другие. Так, Астров рассказывал, что Некрасов упорно, но безуспешно вербовал его стать пятым членом «пятерки», в которой уже состояли Керенский, Терещенко, Коновалов и сам Некрасов'.

Так излагается версия Мельгунова. У самого Мельгунова она выглядит несколько иначе. На первый взгляд, писал Мельгу-нов, два центральных проекта заговора — львовский и тучковский — развивались независимо. Но на самом деле связь была, и «преимущественно по масонской линии»2. Ни одного доказательства в пользу этого утверждения Мельгунов не приводит. Оно абсолютно голословно и представляет одно из многих «предположений и догадок», о которых он предупреждал в начале своей книги. Вместо доказательства или в каче-

1 См.: Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 218—219.

2 См.: Мельгунов С. П На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года С. 180.

124

Стве Такового он на многих страницах ведет рассказ о возрождении масонства в России в начале XX в. и, лишь доведя его до 1915—1916 гг., сообщает нам о «пятерке», о которой пишет Н. Яковлев, вне всякой связи с заговорами Гучкова и Львова.

Главным доказательством существования «пятерки» у Мельгунова являются рассказы Астрова, которые кое-что «разъясняют». Войти в «пятерку» звал Астрова «в интимной беседе» Некрасов осенью 1916 г. Он сказал, что в нее входят, помимо него CiiMoro, еще Керенский, Терещенко и Ко-lioii.'uion. Астрой отказался, и пятым членом стал И. II. Ефремов. Из всей этой «пятерки», заключает Мельгунов, только Ко-Ноиплои «мог быть не масоном, но логически Приходится заключать, что он принадлежал к соетану масонского «ордена» 11ИГ> г.». Таким образом, продолжает он, «наличность «пятерки» как будто бы можно считать установленной. Мысль о конспиративном центре возникла, по-видимому, еще в 15 г. ...». В доказательство идет ссылка, а затем подробный рассказ о... «Диспозиция № 1» х.

Смысл этого неожиданного перехода от «пятерки» к «диспозиции» может быть только один: автор допускает, что между «Комитетом народного спасения» и «пятеркой» есть какая-то преемственная связь, а возможно, это одна и та же организация.

1 См.: Мсльгунов С. /7. На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года. С. 188 (подчеркнуто нами.— А. А.).

125

Сказать это прямо Мельгунов все же не решается, но и одного такого допущения достаточно, чтобы понять, зная теперь о том, что такое на самом деле флла знаменитая «Диспозиция № 1», с какой осторожностью надо относиться ко всем его масонским умозаключениям. Его основной способ доказательств, как это он и сам невольно признает, не столько фактический, сколько логический. Кстати, его логическое доказательство возможного масонства Коновалова свидетельствует о том, что его сведения о масонах были очень неполны и отрывочны; Коновалов, как мы теперь знаем, был действительно масоном, и притом активным, а Мельгунову этот факт известен не был.

Но, если Мельгунов все-таки проявляет какую-то осторожность, прибегает к недомолвкам и предположениям, то Н. Яковлев сомнений не испытывает: по его мнению, оба заговора, тучковский и львовский, «несомненно», были объединены масонами в лице пресловутой «пятерки». При этом его утверждение, что Гучков позже признал, что, подыскивая для переворота воинскую часть, делал это в составе «комитета трех» (с Некрасовым и Терещенко, которые и предложили ему создать и войти в этот комитет), не подтверждается. Подобных заявлений Гучков никогда не делал.

Все дальнейшие доказательства Мельгу-нова о связи заговоров Гучкова и Львова через масонов выглядят очень своеобразно. Он приводит примеры политической активности Некрасова и Коновалова, совер-

126

шенно не связанной с заговорами, и делает отсюда еще один «логический» вывод: раз они были радикально настроены и проявили энергичную деятельность, значит, принимали участие и в заговорщической деятельности К Некрасов и Терещенко действительно суетились и носились с идеей заговора, тому есть свидетельства. Но нет ни одного доказательства, что они что-то сделали конкретное в этом отношении, и уж совсем нет никаких данных, что они были координаторами Гучкова и Львова, тем более что «заговор» последнего вообще очень сомнителен, скорее всего, это еще один миф, которых было так много в то

р

11ель:»м отнести к числу научных и дальнейшие докм:»нтел1.стна II. Яковлева. Так, и чип мости, он приходит рассказ Шульгина о том, что к нему в январе 1917 г. при-Шсл некто II. и начал «зондировать» по чисти того, «о чем воробьи чирикали за кофе в каждой гостиной, т. е. о дворцовом перепорото. Шульгин отказался, и Некра-сои па этом отбыл. Он не назвал имени Зондирующего, но «то,— добавляет Н. Яков-Лен от себя,— был, конечно, Некрасов»2. Этот рассказ взят Н. Яковлевым из известной книги Шульгина «Дни», в которой тот действительно ведет речь о Некрасове. Рассказ этот широко использован в литературе до II. Яковлева в качестве одного из

1 См.: Мольеунпв СП. На путях к дворцовому перенороту: зпгоноры перед революцией 1917 года. С. 1!)2 19Г>.

9 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 219.

127

доказательств, что идея дворцового заговора овладела чуть ли не всей оппозиционной «общественностью» в конце 1916 — начале 1917 г. Именно к этому и сводится смысл этой сценки, описанной так живо Шульгиным. Но делать на основании этого рассказа вывод, что Некрасов явился к Шульгину для переговоров в качестве полномочного представителя объединенной заговорщической фирмы Гучков—Львов, ни один серьезный исследователь, конечно, не будет, потому что Шульгин не дает для этого никаких оснований. Все, что можно сказать по этому поводу,— это то, что Некрасов приходил для зондажа. А приходил ли он только по собственной инициативе, или за ним стоял еще кто-нибудь, можно только предполагать, не более.

Наше предположение сводится к тому, что ни Гучков, ни Львов к этому визиту никакого отношения не имели и о нем не знали. Во-первых, потому что, как мы уже писали выше, никакого объединенного заговора Гучков—Львов вообще не существовало. Во-вторых, ни Гучков, ни Львов не были масонами. Тот, кто всерьез изучал политическую биографию Гучкова, его чисто столыпинское мировоззрение, глубокую неприязнь к кадетам, понимает, что он не только не был масоном, но и не мог им быть. Наоборот, он мог быть только ярым антимасоном, ничуть не уступая здесь любому черносотенцу. Для него даже князь Львов был неприемлем, а Некрасов, левый кадет, был для Гучкова в лучшем случае persona non grata. Это отлично пони-

128

мал и Мельгунов, современник Гучкова, поэтому он и не говорит ни слова в своей книге о той или иной причастности Гучкова к масонству.

Точно так же не был и не мог быть по своим ^убеждениям масоном и князь Львов. Это очень хорошо доказывает книга Тихона Полнера о князе Львове, ближайшим сотрудником и другом которого он был. В ней Львов предстает глубоко религиозным человеком, всерьез думавшим об удалении, во имя спасения души, в Тихонову пустынь, т. е. был по своим глубинным чувствам и настроениям антизападником, так сказать мистически-русским. Масонство же было явлением чисто западным, и уже этого одного было достаточно, чтобы для Львова мпсонстио стало абсолютно неприемлемым. Как мы помним, Лронсон в своей книге вынужден был признать, что его утверждение о том, что Львов был масоном, вызвало протест, в котором говорилось, что тот не мог быть таковым именно по своим нравственно-религиозным убеждениям. Аронсон поступил с этим опровержением так, как не позволил бы себе это сделать ни один серьезный, заботящийся о своем добром имени автор: он не ответил на него ни словом. И нетрудно понять почему: у него не было никаких контраргументов.

Вот еще один аргумент Н. Яковлева. «Те, кто входил в масонскую организацию,— пишет он,— горой стали за дворцовый переворот. Они двигали заговор только в этом направлении. Меньшевики Н. С. Чхеидзе, А. И. Чхенкели, М. И. Ско-

129

I

белев, а также А. Ф. Керенский, все масоны, одобрили этот образ действия и ради его успеха делали все, зависевшее от них, чтобы парализовать развитие массового движения в стране»1. Помимо неубедительности (у Н. Яковлева нет и не может быть, поскольку их нет в природе, ни одного факта, говорящего о том, что перечисленные им лица были хоть в какой-то степени причастны к заговору), мы обнаруживаем еще и неправомерное смешение двух разных вещей — дворцового заговора и массового движения. Совершенно очевидно, что можно быть противником массового движения и не иметь ни малейшего отношения к заговорщицким планам о дворцовом перевороте. Так оно в действительности и было.

Все перечисленные Н. Яковлевым деятели, как показывают факты, боялись и не хотели революции. Чхеидзе, о чем далее пишет И. Яковлев, действительно просил тифлисского городского голову Хатисова передать тамошним меньшевикам — Жор-дания и пр.— его наказ удерживать рабочих от выступлений. Керенский, как свидетельствует В. Б. Станкевич (это место из его воспоминаний, которое цитирует Н. Яковлев, также широко используется в нашей литературе, в том числе и автором этих строк), действительно отрицательно относился к возможному народному выступлению 2. Но это говорит только об одном: и перечисленные меньшевики, и Ке-

1 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 219,

2 См. там же. С. 219—220-

130

ренский превратились на Деле в левый фланг думского «Прогрессивного блока» и так же, как и блокисты, считали крайне опасной и нежелательной революцию во время войны. Об участии в заговоре по масонской линии приведенные факты никоим образом не говорят.

Свой последний аргумент Н. Яковлев вновь связывает с именем Маниковского. Приведя слова Шульгина из тех же «Дней» о том, что «перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала, у нас (земцев, блокистов и т. д.— А. А.) кружилась голова и немело сердце», Н. Яковлев далее замечает: «Вероятно, так представлялось дело непосвященным (т. е. тому же Шульгину и тем же блокистам и земцам.— А. Л.), по бок о бок с ними были те, кто знал,— российские масоны. Они отделывались общими фразами на многолюдных сборищах и неукоснительно хранили тайну своих планов. Нет сомнения, что только они в правящей верхушке России выступали сплоченной ячейкой, имея достаточно четко проработанный замысел». И далее утверждается, что масоны планировали переход власти в руки буржуазии в форме военной диктатуры, «или, если угодно, хунты, естественно не связанной никакими законами». Кого же планировали масоны поставить во главе хунты? — ставит Н. Яковлев главный вопрос и отвечает: Маниковского. В доказательство он цитирует Мельгунова, который писал: «Вспомним, что Хатисов должен был указать на сочувствие заговору ген. Маниковского», и при-

131

водит Свидетельство Шидловского о том, что 27 февраля 1917 г. в частном заседании Думы не кто иной, как Некрасов, предложил установить военную диктатуру во главе с популярным генералом, каковым, по его мнению, был Маниковский 1.

Слова о правящей верхушке России подчеркнуты нами: в них особый смысл. Причислить масонов Некрасова, Чхеидзе, Керенского и им подобных к правящей верхушке страны смог только Н. Яковлев. Даже сам Маниковский не принадлежал к «правящей верхушке», ибо не оказывал на политику двора и «верхов» ни малейшего влияния. Что же касается очередной комбинации из имен Маниковского, Хатисова и Некрасова, то здесь перед нами, увы, сочинительство.

Миссия Хатисова имела место летом 1916 г., т. е. не просто задолго до 27 февраля 1917 г., а в совершенно иной политической ситуации. А главное, о чем Яковлев не может не знать, раз он читал Мельгунова, в задачу этой миссии входило пригласить к участию в заговоре великого князя Николая Николаевича, с тем чтобы ему, в случае успеха, передать власть и тем самым .сохранить не только монархию, но и династию Романовых. Если такова была истинная цель масонов, то что общего она име-;ет с передачей власти из рук царизма в руки хунты? И как вообще можно объединить эти два взаимоисключающих начала: новый самодержавный или полусамодер-

1 См.: Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 222.

132

жавный царь и хунта — форма власти, обычно возникающая на базе свержения законного правительства?

Что же касается свидетельства Шидловского, то это всего-навсего еще один пример полной растерянности оппозиционных масонов и немасонов — Некрасова и Милюкова, Керенского и того же Шидловского и иже с ними перед лицом народной революции, сметавшей царизм и угрожавшей тем же в ходе своего дальнейшего развития, как они все это достаточно хорошо понимали, всем этим горе-спасителям России. Каждый предлагал свои проекты спасения Монархии, остановки революции на рубеже «ответственного министерства», которые тут же отметались как совершенно неосуществим ые и запоздавшие. К числу таких прожектов, не проживших и часа, надо отнести и предложение Некрасова, политический вес и роль которого в оппозиционной думской и земской среде, не говоря уже о масонской, Н. Яковлев непомерно преувеличивает. Каждый хватался за свою соломинку — вот все, к чему в конечном итоге свелась вся грозная как для царизма, так и для революции в изображении Н. Яковлева деятельность русских масонов.

Глава 4

МАСОНЫ И ОБРАЗОВАНИЕ

ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

К Некрасову в книге «1 августа 1914» вообще особое отношение. Он один из главных героев повествования. Заклю-

133

Г

чение книги еще более это подтверждает: здесь уже Некрасов выступает в качестве главного козыря автора в его усилиях доказать тайную и зловещую роль масонов, ту «страшную опасность, которую представляли для судеб Отчизны замыслы буржуазии» К С удовольствием отметим, что на этот раз Н. Яковлев имеет в своем распоряжении действительный, реальный козырь, в отличие от тех, которые мы подвергли рассмотрению. Более того, это реальный вклад в науку, который состоит в том, что автор впервые ввел в научный оборот выдержки из двух показаний Некрасова, которые представляют определенную научную ценность.

Но вот надежды Н. Яковлева на то, что свидетельство Некрасова явится последним сокрушающим ударом по скептикам, не желающим признавать масонского могущества накануне и в ходе Февральской революции, он явно не оправдывает. Посмотрим, к чему сводятся показания Некрасова. Первое его свидетельство относится, судя по всему, к началу 20-х гг. Некрасов начинает рассказ со своих разногласий с Милюковым и руководимым им большинством кадетской партии в годы войны. Милюков настаивал на примирении с властью, а он, Некрасов,— на продолжении оппозиционной тактики. Эти разногласия увеличились настолько, что Некрасов вышел из президиума кадетской фракции в Думе, отошел от думской работы и цели-

1 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 226.

134

ком посвятил себя работе в Земгоре. Это продолжалось больше года. Только в конце 1916 г., когда отношения Думы и правительства обострились, его кандидатура, «как резко оппозиционная», была выдвинута на место товарища председателя Думы, каковым его и застала Февральская революция.

Рост революционного движения в стране, объяснял далее Некрасов, к концу 1916 г. заставил призадуматься даже таких защитников гражданского мира, как Милюков, и других вождей думского блока. Под давлением земских и городских организаций произошел сдвиг влево. Если еще нсдлшю требования Некрасова в ЦК кадетской партии «ориентироваться на революцию» встречались ироническим смехом — «теперь дело дошло до прямых пе-рогопороп земско-городской группы и лидеров думского блока о возможном составе власти, «на всякий случай». Впрочем, представления об этом «случае» не шли дальше дворцового переворота, которым в связи с Распутиным открыто грозили некоторые великие князья и связанные с ними круги». Предполагалось, что царем будет провозглашен малолетний Алексей, регентом — Михаил, министром-председателем— князь Львов, а министром иностранных дел — Милюков. «Единодушно все сходились на том, чтобы устранить Род-зянко от всякой активной роли».

Параллельно этому курсу со ставкой на дворцовый переворот, объединившему в один лагерь, согласно Некрасову, великих

135

князей, «Прогрессивный блок» и земгоров-ские круги, развивался и набирал силу другой блок, делавший ставку на революцию. «Рядом с этими верхами буржуазного общества,— сообщал далее Некрасов,— шла оживленная работа и в кругах, веривших и жаждавших настоящей революции. В Москве и Петрограде встречи деятелей с.-д. и с.-р. партий с представителями левых к.-д. и прогрессистов стали за последние перед революцией годы постоянным правилом. Здесь основным лозунгом была республика; а важнейшим практическим лозунгом — «не повторять ошибок 1905 года», когда разбитая на отдельные группы революция была по частям разбита царским правительством. Большинство участников этих встреч (о них есть упоминания в книге Суханова) оказались важнейшими деятелями февральской революции, а их предварительный сговор сыграл, по моему глубокому убеждению, видную роль в успехе февральской революции» 1.

Таково содержание первого показания Некрасова. Как же комментирует его Н. Яковлев? «В сущности то, о чем тогда говорил Некрасов, являлось перефразом самых популярных книг о России тех лет. Причем он правильно расставлял акценты, поносил Милюкова и не уставал подчеркивать, что сам, во всяком случае, имеет революционные заслуги — боролся с монархией. Образно говоря, он описал верхушку

1 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 228—229 (подчеркнуто нами.— А. А.).

136

айсберга политической деятельности своих •единомышленников, остальное пока оставалось скрытым»'.

, Это заключение свидетельствует прежде ,всего о том, что для Н. Яковлева остается скрытым ряд важных вещей, имевших место в описываемый им период. В противном случае его оценка показаний Некрасова не была бы столь пустой и бессодержательной. К тому же она и на этот

аз содержит порцию прямого вымысла, самом деле, «разоблачать» Некрасова, доказывая, что он не был революционером,— это значит ломиться в открытую дисрь. Что касается «верхушки айсберга», то трудно понять, что, собственно, имеется В миду: то ли указание Некрасова, что ве-ликио КИИ.Ч1.Н замышляли дворцовый заговор, то ли частые встречи левых кадетов И прогрессистом, с одной стороны, и социал-демократов и эсеров — с другой. Относительно же «самых популярных книг о России тех лет», «перефразом» которых являются «рассказы» Некрасова, то мы, каясь в своем невежестве, скажем, что таких книг не знаем, и было бы очень интересно узнать, что здесь конкретно автор имел в виду.

На самом же деле показания Некрасова представляют собой гораздо более хитрое и тонкое сплетение лжи и правды, чем это Подано в книге Н. Яковлева. Он действительно был умным человеком. Это признает и Милюков, который Некрасова, как и

1 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 229.

I

137

ряд других членов кадетского ЦК., терпеть не мог, считая интриганом и двурушником. Сам Некрасов подтвердил свою такую репутацию и на этот раз. Ум его выразился в тонкой незаметной подтасовке, которую неспециалисту невозможно заметить.

Не соответствует действительности уже первая фраза Некрасова о том, что он оказался в разногласии с Милюковым и др. «с первых дней войны». На самом деле вся кадетская партия, включая и Некрасова, с полным одобрением и энтузиазмом встретила речь Милюкова на «исторической» однодневной сессии Государственной думы 26 июля 1914 г., в которой он заявил, что во имя общей победы над врагом кадетская партия прекращает свою оппозиционную деятельность против правительства, не ставя перед ним никаких условий. Разногласия Некрасова начались (вернее, возобновились, поскольку они имели место и до войны) с Милюковым и иже с ним значительно позже, в 1915 г., в связи с весен-не-летним отступлением царской армии. Действительно, Некрасов, будучи левым кадетом, вступил в серьезный и затяжной конфликт с кадетским ЦК, вышел из его coj става, прекратил работать в думской фракции и перенес свою деятельность в Москву, где находились центральные органы земского и городского союзов. Это полностью соответствует истине. Впрочем, Некрасов забыл упомянуть, что в 1915 г. и Милюков покончил с гражданским миром и призвал партию к оппозиционной борьбе, что и было сделано. Некрасов же отодви-

138

гает переход Милюкова на оппозиционные рельсы чуть ли не к концу 1916 г., причем прямо об этом не говорит, но строит свой контекст так, что для другого толкования просто не остается места.

Некрасов утверждает, что причиной «сдвига влево» Милюкова и К0 было давление земских и городских организаций. Это тоже неверно. Подлинной причиной были объективные условия, сложившиеся в ходе войны: развал экономики страны и распутинщина, с одной стороны, углубление революционного кризиса — с другой. По этой же причине левели и земгоровцы. Разница была лишь в том, что где-то к концу 1916 г. они заняли несколько более левую позицию, чем «Прогрессивный блок» и Милюков, продолжавшие настаивать на лозунге «министерства доверия», в то время как «общественники», включая и часть московских кадетов, стали уже требовать с разной степенью решительности «ответственного министерства». Что же касается состава власти «на всякий случай», то этим занималась вся оппозиция: и петроградская, и московская, и Милюков, и Некрасов, но не благодаря усилиям последнего, а под влиянием того же хода вещей, который воспринимался и правыми и левыми оппозиционерами, начиная от Шульгина и кончая Керенским и Чхеидзе, совершенно одинаково — как преддверие апокалиптической развязки всеобщего хаоса и разрушения государства.

Свидетельство Некрасова о том, что «некоторые великие князья» и связанные с ни-

139

ми круги «открыто грозили» дворцовым переворотом, планируя возвести на престол Алексея при регентстве брата царя Михаила, премьером сделать Львова, а министром иностранных дел — Милюкова, полностью не соответствует действительности. Ни один великий князь не помышлял об этом. Они все, в том числе и «храбрец» Николай Николаевич, были для этого слишком ничтожны. Этот рассказ Некрасова перекликается с известным нам письмом Кусковой к Вольскому, в котором она утверждала, что среди масонов была куча «князьев и графьев», которые с ней, Кусковой, были заодно.

Так же сознательно и тонко соединяет Некрасов правду с ложью, когда говорит о московско-петроградских встречах левых кадетов и прогрессистов с социал-демократами и эсерами. Утверждение, что участники этих встреч были якобы сторонниками революции и республики, по крайней мере в отношении кадетов и прогрессистов, является стопроцентной выдумкой. Сам Некрасов был весьма далек тогда от этой идеи — он был таким же сторонником конституционной монархии, как и его недруг Милюков. Он стал республиканцем, как и вся кадетская партия, только тогда, когда Февральская революция смела монархию, показала, что возврат к ней больше невозможен.

Впрочем, верный своей собственной хитрости, Некрасов прибегает к одной уловке, которая оставляет ему возможность в случае нужды с достоинством отступить от

140

«революционного» рубежа к тривиально оппозиционному. Хитрость эта спрятана в словах о горячем стремлении не повторять ошибок 1905 г., когда «отдельные группы революции» дали себя разбить по частям. Смысл этого заявления состоит в том, что революция 1905 г. потерпела поражение потому, что революционеры отмежевались от либералов, а если бы они выступали вместе, революция бы победила. Этот аргумент был главным у Милюкова, когда он хлопотал по части создания «Прогрессивного блока». Последний, по его многочисленным разъяснениям в собственной партийной среде, и является реальным и важным шагом по преодолению этой ошибки. Некрасов, несмотря на всю свою левизну, был таким же горячим сторонником этой идеи (так же как и «Прогрессивного блока», который он оценивал как великое политическое достижение своей партии), как и вождь кадетской партии. Разница лишь в том, что Некрасов не хотел «повторять ошибок 1905 г.», укрепляя свой союз с правым флангом, а Милюков настаивал на том, что нельзя забывать и левый, под которым он разумел «революционеров» типа Керенского и Чхеидзе.

Что же касается последней фразы о том, что большинство участников этих встреч оказались важнейшими деятелями Февральской революции, а их «предварительный сговор» сыграл, «по глубокому убеждению» Некрасова, «видную роль в успехе Февральской революции», то здесь перед нами явный намек на важную роль,

141

которую эти участники сыграли в формировании первого состава Временного правительства, о чем у нас речь впереди, и глухой намек на то, что они были масонами. Здесь Некрасов действительно приоткрывает нам верхушку айсберга, и, если именно это имеет в виду Н. Яковлев, мы с ним полностью согласны.

Второй рассказ Некрасова, как сообщает Н. Яковлев, относится уже к 30-м гг. В нем, если судить по приведенным автором обширным выдержкам, речь идет почти исключительно о масонах, другими словами, масонский айсберг предстает перед нами уже в полном объеме. И, увы, несмотря на это, а вернее, благодаря этому несостоятельность концепции Н. Яковлева подчеркивается еще сильнее. Тот, на кого он больше всего рассчитывал, меньше всего его выручает.

Что же нам поведал Некрасов? Он был принят в масонство в 1908 г. ложей под председательством графа А. А. Орлова-Давыдова на квартире М. М. Ковалевского. Ложа эта, политического характера, была сначала французской ложей «Grand Orient de Franse», но уже с 1910 г. русское масонство отделилось и прервало свои связи с заграницей, создав свою организацию «Масонство народов России». В 1909 г., для того чтобы избавиться от «опасных по связям с царским правительством» и просто нечистоплотных людей, «организация была объявлена распущенной и возобновила свою работу уже без этих элементов (князь Бебутов, М. С. Маргулиес — впос-

142

Ледствии глава белого «северо-западного правительства»)». Новая организация была строго законспирирована и состояла из лож по 10—12 человек. «Во главе стоял верховный совет, выбиравшийся на съезде тайным голосованием, состав которого был известен лишь трем особо доверенным счетчикам. Председателям лож был известен только секретарь верховного совета, таким секретарем был я в течение 1910— 1916 гг.». Организация имела печатный устав, зашифрованный в книжке под названием «Итальянские угольщики 18 столетия» в издании Семенова.

«Масонство народов России», так Некрасов называет масонскую организацию, сразу поставило себе боевую политическую задачу: «бороться за освобождение родины и за закрепление этого освобождения». Имелось в виду не допустить повторения ошибок 1905 г., когда прогрессивные силы раскололись и царское правительство легко их по частям разбило. «За численностью организации не гнались, но подбирали людей морально и политически чистых, а кроме и больше того, пользующихся политическим влиянием и властью». По его, Некрасова, подсчетам, к кануну Февральской революции «масонство имело всего 300—350 членов, но среди них было много влиятельных людей. Показательно, что в составе первого временного прапительства оказались 3 масона — Керенский, Некрасов и Коновалов, и вообще на формирование правительства масоны оказали большое влияние, так как масоны оказались во всех

143

организациях, участвовавших в формировании правительства». Организация была надпартийной — в нее входили члены «разнообразных» партий, «но они давали обязательство ставить директивы масонства выше партийных». «Народнические группы» были представлены Керенским, Демьяновым, Переверзевым, Сидамом-Эристо-вым, который был исключен в 1912 г. по подозрению в связи с азефщиной. Меньшевики и близкие к ним группы «имели» Чхеидзе, Гогечкори (правильно — Гегечко-ри.— А. А.), Чхенкели, Прокоповича, Кускову. Из кадетов были Некрасов, Колю-бякин (правильно —Колюбакин.—Л. А.), Степанов В. А., Волков Н. К. и «много других». Среди прогрессистов «отмечу» Ефремова И. Н., Коновалова А. И., Орлова-Давыдова А. А. «Особенно сильной» была украинская организация, которую возглавляли барон Ф. Р. Штейнгель, Гри-горович-Борский (правильно — Барский.— А. Л.), Василенко Н. П., Писаржевский Л. В. «и ряд других видных имен до Грушевского включительно».

Далее следует абзац, который, на наш взгляд, является самым важным во всем рассказе Некрасова: «...переходя к роли масонства в февральской революции, скажу сразу, что надежды на него оказались крайне преждевременными, в дело вступили столь мощные массовые силы, особенно мобилизованные большевиками, что кучка интеллигентов не могла сыграть большой роли и сама рассыпалась под влиянием столкновения классов. Но все же некото-

144

рую роль масонство сыграло и в период подготовки февральской революции ...когда оно помогло объединению прогрессивных сил под знаменем революции».

«Незадолго до февральской революции,— продолжал Некрасов,— начались и поиски связей с военными кругами. Была нащупана группа оппозиционных царскому правительству генералов и офицеров, сплотившихся вокруг их и Гучкова (Крымов, Маниковский и ряд других), и с ними завязана организационная связь. Готовилась группа в с. Медыха, где были большие запасные воинские части, в полках Петрограда... и другие». Когда началась Февральская революция, всем масонам был дан приказ встать на защиту сперва Временного комитета Государственной думы, а затем Временного правительства. «Во всех переговорах об организации власти масоны играли закулисную, но видную роль. Позже, как я уже указывал выше, начались политические и социальные разногласия, и организация распалась. (Допускаю, однако, что взявшее в ней верх правое крыло продолжало работу, но очистилось от левых элементов, в том числе от меня, объявив нам о прекращении работы, т. к. к этому приему мы и раньше прибегали.)».

Н. Яковлев указывает, что Некрасов «еще и еще раз подчеркивал сверхконспиративный характер организации». Многие попытки проникнуть в нее «пресекались с порога». Так, например, Некрасов свой рассказ о попытке польских масонов связаться с ними закончил следующими сло-

145

вами: «Но мы на это не пошли», так как представитель польских масонов «был связан с французскими масонами, среди которых было много агентов охранки» К

Таков этот рассказ. С первого взгляда видно, что в нем много общего со свидетельством Оболенского. Но есть различия и новые моменты. К вопросу о фиктивном самороспуске организации с целью очиститься от подозрительных людей, вроде Бебутова и Маргулиеса, и связи с французским «Великим Востоком» мы еще вернемся, а сейчас остановимся на главном: работает ли рассказ Некрасова на масонскую концепцию Н. Яковлева или же, наоборот, развенчивает ее? Нет никаких сомнений в правильности второго ответа.

Совершенно ясно и определенно, как и в первый раз, Некрасов заявляет, что главной целью масонской организации было осуществление все того же лозунга — «не повторять ошибок 1905 г.», не допустить раскола «прогрессивных сил», т. е. реализация главной тактической линии Милюкова в военные годы. То, что Некрасов пов-•торяет эту мысль спустя многие годы, слу-•жит лишним подтверждением, что так все •оно и было. Но отсюда следует, что не масоны стояли над всеми буржуазными партиями, в том числе и над кадетами, а, наоборот, они были орудием последних, одним из механизмов осуществления милю-ковской идеи, смысл которой состоял в захвате гегемонии в освободительном движе-

1 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914, С. 230—232.

146

нии, с тем чтобы не допустить революционного, предлагавшегося большевиками пути «освобождения родины» и «закрепления этого освобождения». В этой связи уместно вспомнить известное нам письмо Кусковой Вольскому, которому она, в числе прочего, сообщала также, что Милюков знал о существовании их масонской организации и время от времени давал ей поручения, которые та и исполняла.

О дворцовом заговоре, главной цели масонов, по уверениям Н. Яковлева, у Некрасова вообще нет речи как в первом, так и во втором случае. Только в конце своего рассказа он сообщает, что лишь незадолго до Февральской революции «начались» поиски связей с военными кругами — с Крымовым, Маниковским и др. Но из этого с непреложностью следует, что оба эти генерала, в том числе Маниковский, которого, как мы помним, Н. Яковлев характеризовал как масона № 1 в военной среде, не были масонами. В противном случае зачем было искать с ним связь, да еще под занавес событий, предшествовавших революции: Некрасов бы просто получил соответствующее задание по части заговора от масонского руководства задолго до кануна Февраля. Во-вторых, сам этот факт поисков связей изложен Некрасовым намеренно туманно и непонятно: была нащупана группа офицеров и генералов, «сплотившихся вокруг их и Гучкова». Вокруг каких «их»? Истинный смысл этой невнятицы состоит, по-видимому, в том, что Некрасов хотел «примазаться» к Гучкову по части завязывания этих связей. Гучков действи-

147

тельно имел широкие связи и пользовался определенным авторитетом в офицерской и генеральской среде, которые и определили его известные контакты с Крымовым и другими военными. Некрасов же здесь был совершенно ни при чем. Но даже если поверить ему, что он был столь же причастен к поискам этих связей, как и Гучков, то и это обстоятельство не колеблет вывода о том, что к дворцовому заговору масоны как организация не имели отношения. Какая-то причастность Некрасова и Терещенко к подготовке, а точнее, к болтовне о заговоре была как бы их личным делом, и не более.

Некрасов очень настаивал на том, что масонская организация вовлекла в свои ряды прежде всего таких членов, которые, помимо высокого нравственного ценза, пользовались политическим влиянием и властью. Очевидно, имеется в виду влияние и власть в правительственных сферах, если не в самом правительстве, в противном случае эта фраза просто не имеет смысла. Но ни одного такого лица, пользующегося властью и влиянием, в числе довольно обширного перечня названных им фамилий он не привел. И не мог привести, даже если бы захотел, по той простой причине, что их не было. Это свидетельство Некрасова, как и уверение Кусковой, что среди масонов «графьев и князь-ев» было навалом, не заслуживает доверия. Чувствуется, что Некрасову явно хочется сделать своих масонов позначительней, посолидней, но это ему плохо удается. Поэтому он стал особенно подчеркивать то, что подчеркивали и Н. Яковлев, и В. И. Старцев:

148

масоны сыграли большую роль если не в революции, то в формировании Временного правительства. Он особенно подчеркивает, что в первом его составе были три масона — Керенский, Некрасов и Коновалов. Это действительно реальный факт, но из него вовсе не следует, что они попали туда именно благодаря усилиям масонской организации, а не по другим причинам, не имеющим к масонству никакого отношения. Понимая это, Некрасов уверяет, что во всех переговорах об организации власти масоны, хотя и действовали закулисно, тем не менее играли в них видную роль. Но, как увидим дальше, это утверждение более чем сомнительно.

Зато настоящей сенсацией для Н. Яковлева, весьма неприятной, является утверждение Некрасова, что во Временном правительстве было всего три, а не пять, как считает последний, министров-масонов. Некрасов не упоминает в этой связи не только князя Львова, но и Терещенко! А уж кому как не ему, одному из масонских руководителей, да к тому же соратнику Терещенко по Временному правительству, было знать, кто масон, а кто не масон.

Все усилия исследователя показать масонское всемогущество в итоге оказались ненужными.

Сам Некрасов, так же как и Оболенский, фактически признает в конце своего рассказа, что надежды на масонов «оказались крайне преждевременными»; когда наступила революция, в дело вступили такие силы, что «кучка интеллигентов» не сыграла никакой значительной роли и вся масонская

149

организация «рассыпалась под влиянием столкновения классов». Более того, когдл в масонской организации начались рпипогла-сия (о которых так выразительно писал Оболенский), то ее левая часть, нключни и самого Некрасова, была просто изгнана оттуда. Это значит, что большинство ее составили деятели не типа Некрасова, а кадеты типа Шингарева. Правое крыло «очистилось от левых элементов», заявив о роспуске организации. Некрасов допускает, что это, возможно, был фиктивный роспуск. Но, как свидетельствует Оболенский, дело обстояло иначе — партийные связи оказались намного сильнее масонских, и организация просто распалась. Так что свое обязательство «ставить директивы масонства выше партийных» масоны явно не выполнили, если, конечно, такое обязательство вообще давалось, в чем мы не совсем уверены.

Помимо рассказа Некрасова, Н. Яковлев приводит еще свидетельство кадета Л. А. Велихова, депутата IV Думы. «В 4-й Государственной думе,— сообщил Велихов,— я вступил в так называемое «масонское объединение», куда входили представители от левых прогрессистов (Ефремов), левых кадетов (Некрасов, Волков, Степанов), трудовиков (Керенский), с.-д. меньшевиков (Чхеидзе, Скобелев) и которое ставило своей целью блок всех оппозиционных партий Думы для свержения самодержавия» '. Таким образом, Н. Яковлев ввел в научный оборот еще один документ, за который мы должны ему быть

1 Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 234.

150

признательны, хотя, к сожалению, ой не дотирован и неизвестно, что это такое — воспоминания, письмо или что-либо другое. Новым в свидетельстве Велихова являются два момента, которые надо отметить: 1) другое название масонской организации, чем оно дано у Некрасова и Оболенского; 2) заявление, что целью масонов было свержение самодержавия. Последнее в свете всего изложенного нет просто надобности опровергать: несостоятельность его очевидна. Что касается названия, то мы пока возьмем это на заметку.

Такие факты не укладываются в концепцию Н. Яковлева. Тем не менее и после свидетельства Некрасова о том, что Терещенко не был масоном, он по-прежнему числит его в одной масонской компании с Керенским, Коноваловым и Некрасовым 1, а несколько выше рассказывает о личной беседе с 96-летним Шульгиным, в ходе которой тот заверил автора книги, что «организация (масонов.— А. А.) была весьма серьезная», хотя перед этим на вопрос Н. Яковлева: чего масоны добивались? — честно ответил, что «не был посвящен», но зато припоминает «удивительные слова» кадета и масона В. А. Маклако-ва, которые он однажды, еще в кулуарах III Думы, раздраженный очередной скандальной выходкой Пуришкевича, «громко» сказал ему, Шульгину: «кабак», а потом, «понизив голос», добавил: «Вот что нам нужно: война с Германией и твердая власть». «Вы (т. е. Н. Яковлев.— А. А.),—

1 См.: Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 237.

151

заключает после этого Шульгин,—делайте выводы...» '

Какие выводы сделал Н. Яконлп» еще задолго и помимо беседы с Шульгиным, нам уже известно. Flo автор задал почтенному старцу еще один вопрос: «...скажите, прав ли я, когда считаю, что в правившем лагере за кулисами четко обнаружилась тенденция к правой автократии?» Обращаем внимание читателя на специфическую формулировку вопроса: Н. Яковлев спрашивает о стремлении к автократии ^«в правившем лагере», а не в масонском. Мы думаем, что даже Н. Яковлев не скажет, что масоны уже правили в это время, они, по Н. Яковлеву, как мы помним, собирались еще только править автократическим образом, да так и не собрались.

Старик дал ответ, как свидетельствует Н. Яковлев, не сразу, а подумав, пожевав бескровными губами и погладив седую с желтизной бороду. Ответ сводился к одному слову: «наверное». И дальше шло рассуждение в пользу этого «наверное»: власть слишком дорогая вещь, чтобы ее делить между партиями, а люди, о которых говорит Н. Яковлев (масоны), «были кремень и, раз схватив власть, ее бы не уронили». О каких конкретно людях говорил Шульгину Н. Яковлев, мы не знаем. Отметим потому лишь два момента: Шульгин не согласился с Н. Яковлевым, что у масонов «главным» был Некрасов, таковым был, по его мнению, скорее Маклаков (и далее идет приведенный

' Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. С. 234.

152

нами рассказ о реакции Маклакова на выступление Пуришкевича). Маклаков же принадлежал к числу самых правых кадетов; он вел неустанную борьбу на протяжении всего третьеиюньского периода, и в годы войны в особенности, с курсом Милюкова, казавшимся ему слишком левым. Уже в эмиграции он выступил с резкими нападками на Милюкова, обвиняя его и кадетскую партию в том, что они сыграли на руку революции, борясь с властью в то время, когда с ней надо было не бороться, а сотрудничать, несмотря на распутинщину и т. п., на чем он, Маклаков, все время настаивал, но, увы, его не послушались. И вот этого человека Шульгин считает тем человеком— «кремнем», который, «схватив» власть, ее бы уже не выпустил.

Что касается второго момента, то зачем, спрашивается, Шульгину было гадать и предполагать: ведь «кремни» реально «схватили» власть в феврале 1917 г., а не предположительно, и очень хорошо показали, чего они стоят по части этой самой кремневой прочности. Но есть еще и третий момент в этой беседе Н. Яковлева и престарелого Василия Витальевича, который очевиден: худо дело у того, кто прибегает к подобного рода аргументам. Непозволительно выдавать за важное открытие реплики человека, для которого разговор о масонах был совершенно неожиданным (к тому же, как это видно из беседы, он решительно ничего не знал о них).

И. И. Минц по поводу этого рассказа Н. Яковлева о его беседе с Шульгиным со-

153

I

слался на М. Касвинова, который также, но несколько позднее беседовал с Шульгиным. На вопрос о масонах Шульгин ответил: «Никакой я тут не свидетель. Масонов не видел, с ними не встречался, что за люди — не знаю... Что болтуны они были и шуты гороховые, пялили на себя дурацкие колпаки, это еще у Толстого показано» 1.

Со своей стороны автор этих строк может сообщить, что он тоже встречался несколько раз с Шульгиным и беседовал с ним на равно интересовавшие нас обоих темы, связанные с борьбой «Прогрессивного блока» и земско-городской оппозиции с правительством и придворными кругами в драматические 1915—1917 гг. Ни о каких масонах Шульгин, естественно, речи не заводил по той простой причине, что он о них ведать не ведал, слышать не слышал.

Теперь, как нам представляется, наступил момент для того, чтобы выполнить свое обещание: показать, как было в действительности сформировано Временное правительство. Ведь, в конце концов, единственный действительно серьезный аргумент как у Н. Яковлева, так и у В. И. Старцева в пользу того, что масоны сыграли — определяющую у первого, существенную у второго — роль в захвате власти буржуазией в результате Февральской революции, это первый состав Временного правительства, в котором половина министров были масонами, факт, который нельзя считать ни случайным, ни

1 Касвинов М. Двадцать три ступени вниз. М., 1973. С. 305.

154

маловажным. Ему необходимо дать обоснованное объяснение. Попытаемся это сделать. Для начала установим, кто из министров был действительно масоном. Как мы уже знаем, в источниках и в литературе по этому вопросу имеются расхождения. Если следовать за Аронсоном и Н. Яковлевым, то министров-масонов было пять из одиннадцати —• князь Львов, Некрасов, Керенский, Коновалов и Терещенко. А если учесть, что председатель Совета министров Львов одновременно был и министром внутренних дел, то уже шесть из одиннадцати министерских портфелей, т. е. больше половины, находились в руках масонов. Если мы сюда еще добавим Шингарева, а мы обязаны это сделать, так как из факсимильной публика-ции Элькина с непреложностью следует, что Шингареи был членом масонской ложи «Полярная звезда» \ то министров-масонов будет шесть с семью портфелями. В. И. Старцев называет только четырех министров-масонов — в его списке нет Терещенко. У Некрасова, как мы видим, кроме последнего, отсутствует еще и Львов, и таким образом число министров-масонов сокращается до трех. Примечательно, что ни Н. Яковлев, ни В. И. Старцев не вспомнили о Шингареве, хотя, казалось, такое пополнение списка им явно на руку. Не сделали они это, на наш взгляд, по одной причине: включение Шингарева наносит удар по идее обоих авторов о том, что министры-масоны составляли в правительстве сплоченную группу, интриго-

1 The Slavonic a East European Review 1966 V. 44 N 103. P. 71.

155

I

вавшую в первую очередь против Милюкова, Шингарев же был самым близким и преданным соратником Милюкова.

К отсутствию Терещенко в перечне Некрасова мы еще вернемся. Что же касается Львова, то, как уже указывалось, он масоном не был и не мог быть. Тем не менее основной аргумент Н. Яковлева и В. И. Старцева пока остается в силе: четыре министра, считая Шингарева, были действительно масонами.

Н. Яковлев и В. И. Старцев рассуждают в этой связи просто и внешне совершенно логично: кто же иной мог протолкнуть в правительство масонов, как не стоящая за ними влиятельная, тайно действующая масонская организация? Иную ситуацию просто трудно себе представить. Отдавая должное простоте этого построения, мы тем не менее вынуждены отметить один его существенный недостаток — оно не находит подтверждения в фактах. Более того, все известные науке факты, связанные с формированием Временного правительства, противоречат ему, а общие и туманные, не основанные на доказательствах рассуждения Н. Яковлева о таинственной руке масонов всюду и везде этих фактов ни заменить, ни отменить не могут.

На самом деле история первого состава Временного правительства началась задолго до февральских событий: с августа-сентября 1915 г., когда появился знаменитый лозунг помещичье-буржуазной оппозиции о «министерстве доверия». Как только раздался этот боевой клич цензовой «обществен-

156

ности», так тут же в разных местах и на разных уровнях стали прикидываться, обсуждаться и составляться списки будущего и скорого, как полагала «общественность», принципиально нового кабинета министров. Вспомним приведенное выше интервью Кусковой, взятое у нее Мельгуновым. Последний приводит также свидетельство Астрова о том, как собравшиеся на квартире князя Долгорукова с карандашом в руках назначали «министерство доверия». Перед этим Мельгунов подчеркнул, что «главной лабораторией», где составлялись подобные списки, была кадетская среда, тесно связанная с земским и городским союзами и торгово-промышленными кругами.

В этой связи вспомним также широко известный в литературе список министерства, опубликованный газетой Рябушинского «Утро России» 13 августа 1915 г. Таких списков было очень много. Но на сегодняшний день нам известно только пять, включая, помимо списка «Утра России», и опубликованный Мельгуновым список, составленный в квартире Кусковой. Остальные три нашел в личном фонде Николая II и опубликовал Е. Д. Черменский 1. Сравнительный анализ всех этих списков дает весьма любопытную картину.

Начнем со списка «Утра России». Н. Яковлев, конечно, выдает его за дело рук масонов, хотя газета начинает его со следующей преамбулы: «Сегодня в думских кулуарах

1 См.: Черменский Е. Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России. С. 98. Здесь же приведен и список «Утра России».

157

циркулировал следующий список в состав кабинета обороны». Далее идет перечень: премьер — Родзянко, министр внутренних дел — Гучков, министр иностранных дел — Милюков, министр финансов — Шингарев, путей сообщения — Некрасов, торговли и промышленности — Коновалов, главноуправляющий земледелием и землеустройством — Кривошеий, военный министр — Поливанов, морской — Савич, Государственный контролер — Ефремов, министр просвещения — гр. Игнатьев, обер-прокурор синода — В. Львов.

Три списка в бумагах Николая II выглядят следующим образом:

Министры Кадетский Октябрист- Государст-

ский венного со-

вета

Пред. Сов. Г. Е. Львов А. И. Гуч- Щербатов

мин. ков

внутренних Г. Е. Львов Г. Е. Львов В. И. Гурко

дел иностран- Милюков Сазонов Милюков

ных

военный Поливанов Гучков Поливанов

морской Савич Савич —

юстиции Маклаков Манухин Манухин

народного Игнатьев Ковалев- Игнатьев

просвеще- ский

ния обер-про- В. Н. Львов В. Н. Львов В. Н.Львов

курор торговли и Коновалов Коновалов Коновалов

промыш-

ленности

путей Доброволь- Немешаев Немешаев

сообщения ский

финансов Покров- Шингарев Шингарев

скии

158

Н. Яковлев и эти три варианта приписывает, конечно, масонам.

Для полноты картины снова воспроизведем список Кусковой. Председатель Совета министров — князь Львов, министр иностранных дел — Милюков, военный — Гучков, юстиции — Маклаков или Набоков, земледелия — Шингарев, просвещения — Герасимов или Мануйлов, торговли и промышленности — «не помню», либо Коновалов, либо Третьяков. На министре внутренних дел «завязали», решили кого-нибудь из земцев, министром труда — Лутугина.

Прежде всего обращает на себя внимание, что все списки, кроме последнего, представляют собой проекты коалиционного кабинета — такого, куда наряду с «общественными деятелями» входили бы и царские министры. Это очень важный факт. Все эти списки относятся к августу-сентябрю 1915 г., когда оппозиция не только не хотела своего кабинета, составленного целиком из их среды, но всячески противилась этой идее. И в числе главных противников были кадеты во главе с Милюковым, включая и часто поминаемого Н. Яковлевым масона Некрасова, не говоря уже о масоне Шингареве. Нам нет необходимости подробно останавливаться на этом факте, отметим только вслед за Е. Д. Черменским, что это было обусловлено страхом буржуазии перед ответственностью власти, «властебоязнью», как выразился Е. Д. Черменский К

1 См.: Черменский Е. Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России. С. 82—85.

159

I

В списке Кусковой царских министров уже нет, и это легко объяснимо. Он был составлен в 1916 г., когда идея коалиционного кабинета уже полностью обанкротилась не только в радикальном крыле оппозиции, к которому принадлежала Кускова и ее окружение, но и в земско-городской среде.

Вторая важная особенность этих списков состоит в том, что все до единого кандидата в министры из общественной среды в партийном отношении не выходили за рамки «Прогрессивного блока», начиная от фракции «центра» (В. Н. Львов) и кончая кадетами. Не только в 1915, но и в 1916 г., как отметила Кускова, воображение не шло дальше кадетов и октябристов.

Наконец, третьей характерной чертой этих списков является тот факт, что, несмотря на варианты, объясняемые как политическими, так и личными мотивами, костяк имен, принадлежавших к «общественности», определился сразу, и совершенно твердо. Это в первую очередь оба Львова, Гучков, Милюков, Коновалов, Шингарев. Не будет ошибкой, если мы, учитывая обострение обстановки в стране и процесс «левения» оппозиции, прибавим сюда и Некрасова, итого — семь человек. Вне всякого сомнения: в других, не дошедших до нас вариантах фигурировали фамилии Маклакова, Мануйлова и др. все в тех же пределах ограниченного октябристско-кадетского воображения. Это — то самое, о чем поведал Астров спустя ряд лет Мельгунову. Приведем его слова еще раз: неоднократно в кадетской среде,

160

союзе городов и т. д. перебирались имена в разных комбинациях, и «в результате этой работы слагалось общественное мнение. Получилось любопытное явление. Повсюду назывались одни и те же имена. Оказалось нечто вроде референдума» 1.

Замечено очень точно и верно. Тасовалась одна и та же колода. Такой «референдум» происходит и в среде футбольных болельщиков в наши дни, когда они составляют сборную своей страны. Хотя этих болельщиков миллионы, но тем не менее варианты сборной, которые они предлагают, не выходят из рамок примерно 30 имен, причем тренеры сборной также в основном будут исходить из этих 30 фамилий. Иными словами, состав Временного правительства был предопределен н своей основе задолго до 2 марта 1917 г., а изменения и дополнения, которые произошли, были обусловлены радикально изменившимися условиями. Никакого участия в этом референдуме-процессе масонская организация, как таковая, не принимала. Это было, если так позволительно выразиться, некое стихийное антиреволюционное творчество октябристско-прогрессистско-кадетских и земско-городских масс

Точно так же масоны были в нетях и тогда, когда Временный комитет Государственной думы уже непосредственно формировал первый состав Временного правительства.

Прямые и косвенные участники этого действа оставили нам свидетельства, которых

1 Подчеркнуто нами,— А. А.

161

вполне достаточно, чтобы после соответствующего анализа представить, как все это произошло. Милюков свою версию формирования Временного правительства начинает с образования Временного комитета Государственной думы, который, как известно, был создан по его предложению. «В основу этого выбора (Временного комитета.— А. Л.), предопределившего отчасти и состав будущего министерства,— пояснял он,— положено было представительство партий, объединенных в прогрессивном блоке. К нему были прибавлены представители левых партий, частью вышедших из блока (прогрессисты), частью вовсе в нем не участвовавшие (трудовики и с.-д.), а также президиум Гос. думы». Керенский, хотя и с оговорками, согласился участвовать в работе комитета, Чхеидзе отказался. Оставим на совести Милюкова зачисление прогрессистов в левую партию (отсюда вытекает, что кадеты были еще более левые) и пойдем дальше. «Намечен был даже состав будущего правительства. Из этого намеченного состава кн. Г. Е. Львов не находился в Петрограде, и за ним было немедленно послано. Именно эта необходимость ввести в состав первого революционного (!) правительства руководителя общественного движения, происходившего вне Думы, сделала невозможным образование правительства...» И далее: «Во главе первого революционного правительства, по состоявшемуся еще до переворота уговору, было поставлено лицо, выдвинутое на этот пост своим положением в российском земстве,— кн. Г. Е. Львов, мало из-

162

вестный лично большинству членов Временного комитета...» 1

Из приведенного отрывка видно, что еще до отречения Николая II, еще до победы революции Временный комитет, надеясь, что монархия все же уцелеет и все окончится образованием ответственного министерства, загодя прикинул его возможный состав. Словечко «даже» как раз и подтверждает, что прикидка произошла сразу же после образования Временного комитета. На этом этапе о кандидатурах Керенского и Чхеидзе речи, конечно, не было. Считалось, как и прежде, что кабинет будет образован в рамках «Прогрессивного блока».

Милюков специально и настойчиво объясняет, почему в премьеры был намечен именно князь Льнов. И это не случайно. Почти до самой Феиральской революции в думских и земеко-городских руководящих кругах считалось само собой разумеющимся, что возглавит будущее «министерство доверия» или ответственное министерство председатель Думы Родзянко. Последний также был совершенно уверен, что именно он, и никто другой, должен стать и станет премьером «общественного» кабинета. Но где-то в конце 1916 г. руководители «Прогрессивного блока», и прежде всего Милюков, сочли, что Родзянко не годится. Неприемлемость его вначале была обусловлена чисто личными свойствами председателя Думы. По общему мнению (и это соответствовало действитель-

1 Милюков П. Н. История второй русской революции. Киев, 1919. Т. I, вып. 1. С. 25—27 (подчеркнуто нами.— А. А).

163

ности), Родзянко был человеком неумным и в то же время упрямым и доминантным. Долгое время с этим мирились, поскольку казалось, что в глазах «общественности» председатель Думы — естественная и понятная для более или менее широких кругов кандидатура в премьеры. Но с течением времени несоответствие уровня Родзянко уровню событий стало уже настолько явным, что Милюков решил и убедил остальных руководителей блока в необходимости подумать о более подходящей фигуре. Таковой, также само собой разумеющейся, как и раньше Родзянко, стал князь Львов.

И причина этого лежит на поверхности: Львов был самый известный не только в широких слоях населения, но и в армии человек. Последнее обстоятельство для руководителей «оппозиции» было особенно важно. Более популярной фигуры у нее не было. Кандидатура Львова возникла еще до революции. После же ее победы выдвижение Родзянко, богатейшего помещика и домовладельца, камергера, человека весьма правых взглядов, в премьеры «революционного» правительства, как его величал Милюков, стало просто невозможным. Отсюда видно, что выдвижение Львова в премьеры ничего общего с масонскими происками не имело. Масоны были здесь абсолютно ни при чем. Кандидатура Львова была просто предопределена ходом вещей.

Акцентирование внимания читателя на истории выдвижения Львова имеет у Милюкова глубокий подтекст. Дело в том, что Львов в качестве министра — председателя первого

164

состава Временного правительства вызвал глубокое разочарование как у самого Милюкова, так и у читателя, к которому он обращался. Обнаружилось, что для своей новой роли Львов оказался совершенно непригодным. Проявив себя великолепным организатором в качестве главы всероссийской земской организации и заработав на этом действительно широкую популярность, на посту премьера он все время пребывал в состоянии растерянности и беспомощности. Одним словом, с точки зрения Милюкова и К°, выдвижение Львова оказалось ошибкой. Поскольку было широко известно, что именно он, Милюков, сыграл главную роль в переориентации с Родзянко на Львова, он и старается объяснить, что тут личной его вины нет: так сложились обстоятельства.

Однако позже кадетский лидер признался, что его терзают сомнения: правильно ли он поступил, устранив Родзянко и настояв на Львове. «В избрании Львова для занятия должности министра-председателя — и в отстранении Родзянко — деятельную роль сыграл Милюков,— писал Набоков,— и мне пришлось впоследствии слышать от П. Н., что он нередко ставил себе мучительный вопрос, не было ли бы лучше, если бы Львова оставили в покое и поставили Родзянко, человека во всяком случае способного действовать решительно и смело, имеющего свое мнение и умеющего на нем настаивать» 1.

1 Набоков В. Д. Временное правительство — Архив русской революции. Берлин, 1922. Т. 1. С. 40.

165

Много лет спустя Милюков так объяснял причину своего разочарования Львовым: «Я уже упомянул о своем разочаровании — при первой встрече с кн. Львовым в роли премьера. Нам нужна была во что бы то ни стало сильная власть. Этой власти кн. Львов с собой не принес» '. Приведенное выше свидетельство Набоков дополнил следующей фразой: «Тяжелое впечатление производило на меня (управляющего делами Временного правительства.— А. А.) и отношение кн. Львова к Керенскому... часто было похоже на какое-то робкое заискивание»2.

Объективности ради отметим, что Мельгу-,нов в своей книге пытался дезавуировать свидетельство Набокова. «Никакой деятельной роли «в избрании Львова и в устранении Родзянко» — вопреки утверждению Набокова,— писал он,— Милюков не играл»3. Однако никакими аргументами Мельгунов свое категорическое суждение не подтвердил, оно совершенно голословно. Так обстояло дело с назначением Львова.

После него Милюков сразу называет себя ,и Гучкова, а затем перечисляет и остальных. «П. Н. Милюков и А. И. Гучков, в соответствии с их прежней деятельностью в Г. думе, были выдвинуты на посты министров ино-фСтранных дел и военного (а также морского министерства, для которого в ту минуту не

1 Милюков П. Н. Воспоминания (1859—1917). Т. 2. С. 326.

2 Набоков В. Д. Временное правительство — Архив русской революции. Т. 1. С. 40.

8 Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года. С. 177.

166

нашлось подходящего кандидата). Два портфеля, министерства юстиции и труда, были намечены для представителей социалистических партий». Керенский согласился, Чхеидзе отказался. «Н. В. Некрасов и Н. И. Терещенко,— продолжал он,— два министра, которым суждено было потом играть особую роль в революционных кабинетах, как по их непосредственной личной близости с А. Ф. Керенским, так и по особой близости к конспиративным кружкам, готовившим революцию, получили министерства путей сообщения и финансов. Выбор этот остался непонятным для широких кругов. А. И. Шин-гарев, только что облеченный тяжелой обязанностью обеспечения столицы продовольствием, получил министерство земледелия, а в нем не менее тяжелую задачу — столковаться с левыми течениями в аграрном вопросе. А. И. Коновалов и А. А. Мануйлов получили посты, соответствующие социальному положению первого и профессиональным знаниям второго,— министерство торговли и министерство народного образования. Наконец, участие правых фракций прогрессивного блока в правительстве было обеспечено введением И. В. Годнева и В. Н. Львова, думские выступления которых сделали их бесспорными кандидатами на посты Государственного контролера и обер-прокурора синода». «Самый правый» Шульгин тоже мог бы войти в правительство, но он не захотел 1.

1 См.: Милюков П. Н. История второй русской революции. Т. 1, вып. 1. С. 27.

167

Как видим, все кандидатуры, кроме двух, Милюковым мотивированы совершенно убедительно: кабинет был составлен, как и намечалось, в партийных рамках «Прогрессивного блока». Мотив включения Керенского и Чхеидзе очевиден: исторический опыт XIX в. показывает, что буржуазия, встав у власти в результате победы буржуазно-демократической революции, туг же, не мешкая, начинает подыскивать своих Луи-Бланов. Что дело обстояло именно так, доказывается тем, что Чхеидзе предложили министерство, которого не было и которое, в случае его согласия, было бы специально для него создано. Керенскому пришлось отдать министерство юстиции, которое, конечно, в других условиях было бы отдано Маклакову или Набокову, которые считались Самыми видными кадетскими юридическими авторитетами. Набоков писал, что был изумлен* узнав о назначении министром юстиции Керенского, поскольку он полагал, что этот портфель будет, как и ожидалось, отдан Маклакову '. Мелкотравчатый и тщеславный Керенский согласился войти в состав псевдо-революциоппого правительства, Чхеидзе, который был на порядок выше своего «социалистического» союзника и в моральном и в политическом отношении, отказался.

Требует некоторого объяснения назначение Годнева. Ни в одном из пяти известных списков его фамилия не фигурировала. Вероятнее всего, его не было и в других спис-

1 См.: Набоков В. Д. Временное правительство — Архив русской революции. Т. 1. С, 15.

168

ках, не дошедших до нас. Но в четырех списках «Государственный контроль» вообще отсутствует. Объясняется это второсте-пенностью самого поста. Только в списке «Утра России» в качестве Государственного контролера назван Ефремов. Почему же все-таки предпочли Годнева, человека гораздо менее авторитетного в блоков-ских кругах, чем председатель думской фракции прогрессистов? На наш взгляд, это объясняется двумя причинами: в годы войны Ефремов, по мотивам, изложенным нами в специальной статье', возглавил борьбу против Милюкова, стремясь отколоть от него даже часть кадетской партии. В качестве основного орудия борьбы он избрал требова-•ние ответственного министерства, которое было противопоставлено «министерству доверия», рьяно защищаемому кадетским лидером. Вторая причина — выход прогрессистов из «Прогрессивного блока» 1 ноября 1916 г. под предлогом очередного отказа блока принять прогрессистский лозунг, демонстрация, которая, несомненно, также носила в основном антикадетский характер. Поскольку решающую роль при форми--ровании Временного правительства играл Милюков, он, надо полагать, расплатился с •Ефремовым за его козни. ; Трудно понять, почему выпал из тележки Савич в качестве кандидата на пост мииист-фа по военно-морским делам, поскольку он (фигурировал в двух списках из трех, най-

1 См.: Аврех А. Я. Прогрессизм и проблема созда-.ния партии «настоящей» буржуазии//Вопросы истории. 1980. № 9.

169

Ж

денных в бумагах Николая II. Возможно, потому, что этот пост с политической точки зрения также считался второстепенным, и блокисты решили на этом основании объединить его с военным министерством. Может быть, Милюков считал, что вводить трех октябристов в кабинет многовато. А возможно, и потому, что Савича, человека откровенно правого, было неудобно вводить в «революционное» правительство. Правда,

B. Н. Львов в партийном отношении стоял еще правее, но здесь решающую роль сыграло соображение о полноте блоковского представительства, а также и то, что Львов считался в Думе самым крупным специалистом по части церковных дел.

Совершенно правомерной, находящейся в рамках блоковских границ, является и кандидатура Некрасова. Действительно непонятной и немотивированной с этой точки зрения является только кандидатура Терещенко. Однако лидер кадетов совершил здесь маленький подлог, объявив «непонятными» обоих — не только Терещенко, но и Некрасова, намеренно объединив их в одно целое. Эту уловку подметил еще Мельгунов, указав, что Милюков в отношении Некрасова в своей «Истории» был неправ, поскольку тот фигурировал в списках. С Терещенко же дело обстояло именно так, как писал Милюков К

Вне всякого сомнения, вхождение в состав Временного правительства Терещенко

1 См.: Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года.

C. 178.

170

в качестве министра финансов, человека до этого момента не фигурировавшего на политической сцене вообще, с точки зрения блокистской обусловленности и т. п. было абсолютно «незаконным». Набоков писал, что назначение Терещенко было для него полнейшей «неожиданностью». И, конечно, это было неожиданным не только для него одного. Естественно, возникает мысль о какой-то другой силе, которая протащила его в правительство. Для Мельгуно-ва, Н. Яковлева и В. И. Старцева вопрос ясен: без малейших колебаний они объясняют это делом рук масонов. Но возникает вопрос, почему только одного и именно его, поскольку, как мы видели, все другие, вошедшие во Временное правительство, стали министрами отнюдь не благодаря масонам. Масонская организация не имела к их выдвижению никакого отношения. Не имела она отношения и к выдвижению Терещенко. В этом нас полностью убеждает красочный рассказ Шульгина о том, как непосредственно и в какой обстановке создавалось Временное правительство. Он был не только свидетелем, но и прямым участником этого действа.

Шульгин начинает свой рассказ с того, как он 1 марта пристал к Милюкову с ножом к горлу: «...довольно этого кабака... Надо правительство. Он (Милюков.— А. А.) подумал: Да, конечно, надо... Но события так бегут... Это все равно,— возразил Шульгин.— Надо правительство и надо, чтобы Вы его составили... Только Вы можете это сделать, подумаем, кто да кто... Подумать не

171

дали». Тем не менее несколько позже приступили к делу. «Между бесконечными разговорами с тысячью людей, хватающих его за рукава, принятием депутаций; речами на нескончаемых митингах в Екатерининском зале; сумасшедшей ездой по полкам... Милюков, присевший на минутку где-то на уголке стола, писал список министров...»

И далее Шульгин описывает, как Милюков и остальные стали в тупик, когда дошла очередь до кандидатуры на пост министра финансов. Со всеми остальными кандидатами все обстояло просто и ясно, и здесь все было решено быстро и без всяких трений. Только с министром финансов произошла заминка, и Шульгин очень ясно и убедительно объясняет, почему это произошло. «Министр финансов?.. Да вот, видите... это трудно. Все остальные как-то выходят, а вот министр финансов... А Шингарев? Да нет, Шингарев попадает в земледелие.... А Алек-сеенко умер... Кого же? Мы стали думать. Но думать было некогда. Надо было спешить... Мысленно несколько раз пробежав по расхлябанному морю, знаменитой «общественности» пришлось убедиться, что в общем плохо». С остальными все было более или менее ясно. «Но вот министр финансов не давался, как клад... и вдруг каким-то образом в список вскочил Терещенко». Очень мил, хорошо водит автомобиль, образован, денди, в последнее время делал «что-то» в Военно-промышленном комитете. «Кроме того, был весьма богат. Но почему, с какой благодати он должен был стать министром финансов?»

172

«Так, на кончике стола,— заключал Шульгин,— в этом диком водовороте полусумасшедших людей родился этот список из головы Милюкова, причем и голову эту пришлось сжимать обеими руками, чтобы она хоть что-нибудь могла сообразить. Историки в будущем, да и сам Милюков, вероятно, изобразят это совершенно не так: изобразят как плод глубочайших соображений и результат «соотношения реальных сил». Я же рассказываю, как было»'.

Шульгин, конечно, неправ, когда иронизирует по части соотношения сил и прочего. Исходили из обусловленных кандидатур, и сам он это подтверждает своим рассказом о Терещенко. Совершенно очевидно, что заминка с министром финансов произошла случайно: кандидата номер один на этот пост — Шингарева — Временному комитету пришлось срочно «бросить» на обеспечение продовольствием столицы — это повлекло за собой и назначение его на пост министра

1 Шульгин В. В. Дни. Белград, 1925. С. 210—211, 223—224, 226—227 (подчеркнуто нами.—Л. А.).

Шульгин оказался прав. Гессен свидетельствует, что на его «недоуменный» вопрос, как Терещенко, «никому не известный чиновник при императорских театрах, сын миллионера», оказался министром финансов, Милюков отвечал: «Нужно было ввести в состав правительства какую-нибудь видную фигуру с юга России» (Гессен И. В. В двух веках. Жизненный отчет. С. 217). Несостоятельность этой версии очевидна хотя бы потому, что никакой такой видной фигурой с юга Терещенко не был. Все его знали и представляли именно таким, каким он выглядел в глазах Гессена. Несомненно, Милюков все это придумал позже для себя: не мог же он признать, что мудрый вождь кадетской партии сделал такой явный промах, с точки зрения своих соратников и современников.

173

земледелия. В противном случае таковым, скорей всего, стал бы Мануйлов, считавшийся у кадетов специалистом по аграрному вопросу, а вместо него пост министра народного просвещения, вероятнее всего, занял бы Ковалевский, главный октябристский авторитет в области образования. Вторым кандидатом в министры финансов у «общественности» был, безусловно, октябрист Алексеенко, бессменный председатель бюджетной комиссии в третьей и четвертой Думах. Но, к несчастью «Прогрессивного блока» и своему собственному, он умер в самый разгар революции.

И вот, воспользовавшись затруднением, в которое попал Временный комитет в обстановке крайней усталости и спешки, кто-то из присутствовавших назвал Милюкову фамилию Терещенко. Сказал, вероятно, тихо, чтобы никто другой не слышал: Шульгин не мог понять, как это имя «вскочило» в список. Шепнуть могли либо Некрасов, либо Коновалов — друзья и соратники Терещенко. Больше было некому, поскольку Керенского на этом заседании не было. Скорее всего, это сделал Некрасов — он был человеком настырным и пройдошистым. Милюков быстро прикинул и решил: на худой конец подойдет. Подумай он иначе, и не видать бы Терещенко портфеля министра финансов, как своих ушей, ибо в тот момент слово Милюкова было действительно решающим. Впоследствии, вероятно, и сам Милюков, и Некрасов решили об этом эпизоде помалкивать. Первый — потому, что не хотел сознаться в своем промахе, а вто-

174

рой — потому, что Терещенко накануне Октябрьской революции резко порвал с ним.

Но самое главное здесь состоит в том, что и Терещенко нельзя записать в актив российским масонам при формировании первого состава Временного правительства по той простой причине, что он, как свидетельствует Мельгунов, не был масоном. Отнюдь не масонская организация, как таковая, а масон Некрасов, воспользовавшись случаем, протащил в министры своего личного друга, а не тайного кандидата тайных масонов.

По части обусловленности всех других министров Шульгин полностью подтверждает Милюкова. Констатировав, что «в общем плохо», Шульгин далее писал: «Князь Львов, о котором я лично не имел никакого понятия, а «общественность» твердила, что он замечательный, потому что управлял «Земгором», непременно въехал в милюков-ском списке на пьедестал премьера... Итак, Львов — премьер... Затем министр иностранных дел — Милюков, это не вызывало сомнений. Действительно, Милюков был головой выше других и умом, и характером. Гучков — военный министр. Гучков издавна интересовался военным делом, за ним числились несомненные заслуги... Шингарев как министр земледелия тоже был признанным авторитетом... Прокурор святейшего синода? Ну, конечно, Владимир Николаевич Львов. Он такой «церковник» и так много что-то обличал с кафедры Государственной думы... С министром путей сообщения было несколько хуже, но все-таки оказалось, что инженер Бубликов... «явно прогрессист»,—

подходит.

175

Но вот министр финансов не давался, как клад» '.

Как видим, аргументация у Шульгина, если исключить иронию, та же, что и у Милюкова. По странной забывчивости Шульгин перепутал Некрасова с Бубликовым.

Что же остается после всего сказанного от масонской конценции Н. Яковлева? Фактически ничего. Масонские экзерциции Аронсона—Каткова — своего рода образец белоэмигрантской и буржуазной исторической литературы. По сравнению с ними Мель-гунов—образец научной объективности, хотя и ему отнюдь не чужды подтасовки, необоснованные домыслы, а порой и явная недобросовестность. И тот и другой далеко ушли от их предшественника по части грубой фальсификации, сопряженной с профессиональной несостоятельностью.

Мы уже приводили примеры по этой части, говоря о сочинении Аронсона. Было обращено внимание на его неумение или нежелание отметить и объяснить противоречия в приведенных им источниках, уход ог ответа на вопросы там, где этот уход для добросовестного исследователя недопустим, и т. д. Для полноты картины проиллюстрируем тенденциозность и некачественность сочинения этого автора еще двумя-тремя примерами.

Чтобы крепче было, Аронсон в число масонов зачисляет бывшего директора департамента полиции А. А. Лопухина, известного тем, что он разоблачил Азефа. Более

1 Шульгин В. В. Дни. С. 224—226.

176

того, всю историю этого разоблачения он объявил делом рук масонов. В качестве главного доказательства Аронсон сослался на то, что встреча члена ЦК эсеров Аргунова, нелегально приехавшего из Парижа в Петербург для встречи с Лопухиным, была устроена на квартире Е. Е. Кальмановича не кем иным, как А. И. Браудо, который был масоном. «Как мог А. И. Браудо...— торжествующе восклицает автор,— еврейский общественный деятель, устроить эту встречу? Только по масонской линии. И хотя в упоминаемых эпизодах (речь идет о статьях Бурцева и Аргунова в книге, посвященной памяти Браудо.— А. А) масоны ни разу не называются, совершенно очевидно, что Лопухин и Браудо были связаны по линии масонства. Иначе даже нельзя понять этот эпизод, в котором скромный общественник— еврей Браудо мог располагать непосредственным контактом с главой политической полиции» К

Как видим, вместо конкретных доказательств— вариации на тему: а что могло быть иначе? На самом же деле все было иначе. Начать с того, что Лопухин в 1908 г., когда происходила указанная встреча, был таким же частным лицом, как Браудо и Кальманович. Он был, как теперь бы выразились, снят со своего поста в 1905 г., притом без пенсии, и поступил на службу в Соединенный банк. Более того, еще в 1906 г., вскоре после ухода, он выступил в прессе

1 Аронсон Г. Россия накануне революции: Исторические этюды. Монархисты, либералы, масоны, социалисты. С. 113—114.

177

с разоблачением о печатаемых в департаменте полиции погромных прокламациях, а его зять, С. Д. Урусов, кадет, повторил эти разоблачения в своей речи в I Государственной думе. Политические настроения Лопухина в 1908—1909 гг. были таковы, что он подумывал о вступлении в кадетскую партию. Этого уже одного достаточно, чтобы понять, что Лопухин действовал не под влиянием масонов, а по собственному внутреннему побуждению.

В качестве второго аргумента в пользу того, что Лопухин был масоном, Аронсон ссылается на то, что тот на суде отказался «по соображениям нравственного свойства> назвать двух лиц, которых он ознакомил со своим письмом к Столыпину с просьбой оградить его от угроз департамента полиции, узнавшего о его намерении разоблачить Азефа. Третье и последнее доказательство, которое приводит Аронсон,— это ссылка еще на одно место из показаний Лопухина на суде. Объясняя мотивы своего разоблачения, Лопухин заявил: «...выступил так в исполнение долга каждого человека не покрывать молчанием гнуснейшее из преступлений, к числу которых относятся совершенные Азефом» '. Иными словами, по Аронсону, элементарная человеческая порядочность, несовместимая с предательством и выдачей, равно как и убеждение, что провокаторы типа Азефа — опасное и гнусное явление, требующее однозначной реакции

1 Аронсон Г. Россия накануне революции: Исторические этюды. Монархисты, либералы, масоны, социалисты. С. 114.

178

со стороны мало-мальски честного и понимающего человека, даже если он выходец из того круга людей, которые культивируют политическую провокацию в борьбе с революционным движением,— все это доступно только масонам, а обычные смертные, не масоны, до таких моральных высот подняться не способны.

Знакомство со статьями Бурцева и Аргунова в сборнике, посвященном Браудо, показывает, что сочинительство Аронсона относительно масонской подоплеки дела Лопухина самого дурного свойства. В этом может убедиться всякий, кто прочтет их. Из них с полной очевидностью следует, что масонством тут и не пахнет, а все дело было в случае—в давнем личном знакомстве Бурцева и Аргунова с Браудо и Кальмано-вичем, а тех — с Лопухиным, с которым Кальманович жил в одном доме !.

Очень показательной для оценки объективности и доказательности сочинения Аронсона является его ссылка на воспоминания Андрея Белого. Объясняя свои переживания в годы первой мировой войны, Белый писал: «В созерцании этого зрелища я и стал «мистиком», ибо я пережил свой полон, как «мистический» заговор неведомых «оккультистов», отравляющих своей эманацией все; прикоснешься утром к поданной чашке чая, отравленной «ими», и — ка-

1 См ; Браудо А. И 1864—1924: Очерки и воспоминания. Париж, 1937. С. 93—95, 99—101 См также: Дело А. А. Лопухина в особом присутствии правительствующего сената: Стенографический отчет. Спб., "1910. С. 20—21, 25, 28.

179

менеешь от ужаса. Ужасы капитализма осознавал я всегда; но теперь я пережил эти ужасы с новой, прямо-таки сумасшедшею яркостью, как нечто, направленное на меня лично: и не совсем верил я, будто ужасы эти — механический результат социального строя; мне виделся заговор; чудилось: нечто крадется со спины, виделся почти «лик», подстерегающий в тенях кабинета; и слышался почти шепот: — я, я! Я — гублю без возврата!»

Пропустим несколько таких же бредовых строк и приведем еще один отрывок, продолжающий первый. «Есть еще, стало быть, что-то, присевшее за капитализмом, что ему придает такой демонский лик; мысль о тайных организациях во мне оживала; об организациях каких-то капиталистов (тех, а не этих), вооруженных особой мощью, неведомой прочим, заработала мысль о масонстве, которое ненавидел я; будучи в целом неправ, кое в чем был я прав; но попробуй заговорить в те годы о масонстве как темной силе с кадетами! В лучшем случае получил бы я дурака: какие такие масоны? Их — нет... Теперь, из 1933 г.,— все знают: Милюков, Ковалевский, Кокошкин, Терещенко, Керенский, Карташев, братья Астровы, Баженов, мрачивший Москву арлекинадой «кружка», т. е. люди, с которыми мне приходилось встречаться тогда или поздней, оказались реальными деятелями моих бредень, хотя, вероятно, играли в них жалкую, пассивную роль; теперь обнаружено документами: мировая война и секретные планы готовились в масонской кухне, припахи кух-

180

ни я чувствовал, переживая их как «оккультный» феномен» *.

И вот этот больной бред крайне возбудимого поэта-мистика, намеки, догадки, галлюцинации Аронсон выдает в качестве одного из доказательств действенности и силы масонской организации в России в годы первой мировой войны.

Войдя в фальсификаторский раж, Аронсон решил подключить к масонам... большевиков, посвятив этому сюжету специальный раздел: «Большевики и масоны». На вопрос о том, были ли среди масонов большевики, вещает он, «следует ответить положительно». Почему же? Доказательство первое: Н. Д. Соколов, «всегда тяготевший к большевикам и находившийся с ними в связи, был масоном». Доказательство второе: «Можно предполагать», что И. И. Скворцов-Степанов «был также масоном». Больше доказательств нет. Сам автор признает: «И тут следует поставить точку». Но тем не менее точку не ставит, а продолжает: «Сейчас мы задержим внимание читателя на эпизоде, относящемся к периоду до первой мировой войны, в котором замешан Ленин и который имеет некоторые признаки, дающие возможность отнести его к масонству». И далее Аронсон, в подтверждение этой возможности, ссылается ни много ни мало на одну из публикаций в «Вопросах истории КПСС». Эта публикация в третьем номере журнала за 1957 г. принадлежит

I

1 Белый Андрей Между двух революций Л., 1934 С. 315—316 (подчеркнуто нами.— А. А.).

181

М. В. Стешовой. В ней приводится ответ В. И. Ленина на письмо Яковлева, в котором тот рассказывает о своей встрече с неким буржуазным деятелем о его рассуждении о возможности сотрудничества с большевиками. Письмо Яковлева не приводится, только пересказывается публикатором в некоторых местах, фамилия деятеля не приводится (Ленин величает его «экземпляром»), но такого автора, как Аронсон, этим не смутишь. «И независимо от того,— пишет он,— подозревал ли Ленин, что инициатива «встреч» идет из масонских кругов (да и знал ли он что-нибудь о масонах),— можно допустить, что попытка, о которой рассказывает Яковлев в своем письме Ленину и которая встретила положительное отношение Ленина, была акцией масонов» К

С Аронсоном нам еще придется иметь дело. Что же касается Каткова, то даже американские историки и советологи не желают компрометировать себя солидарностью с таким заведомым фальсификатором и дурным сочинителем2. Н. Яковлев пытается откреститься от Каткова тем, что награждает его, по выражению Е. Д. Чер-менского, «нелестными эпитетами», но как

1 Аронсон Г. Россия накануне революции: Исторические этюды. Монархисты, либералы, масоны, социалисты. С. 130—133; Вопросы истории КПСС. 1957. № 3. С. 176—177 (подчеркнуто нами.— А. А.).

2 См : Минц И. И. Метаморфозы масонской легенды. С 119. За более подробной критикой Каткова авюр отсылает читателя к работам Ю И. Игрицко-го, Г. 3. Иоффе, Б. Марушкина, Г. Иоффе и П. Романовского, указанным в статье И. И. Минца.

182

это может удаться, если, как справедливо констатирует тот же Е. Д. Черменский, он «почти дословно позаимствовал» у Каткова его версию о «масонском заговоре» !. Более того, Н. Яковлев достаточно энергично защищает Каткова на страницах своей книги от... советолога Лакера. Приведя его слова: «Предположение о том, что масоны коллективно сыграли важную роль в революции, не разделяется большинством специалистов по советским делам», он парирует их следующим образом: «Но и Лакер решительно ничего не доказал, не отношение к войне и миру в 1917 г. отличало масонов от других в правящем классе, водораздел проходил не там, масонов объединяло стремление взять власть в руки буржуазии, частью которой они и являлись. Все остальное было сферой тактики» 2. Как видим, Н. Яковлев уходит от ответа на прямой вопрос, подменяя его другим.

Подчеркивание своей классовой позиции, с тем чтобы откреститься от Каткова, помочь Н. Яковлеву не может, ибо метод исследований и Каткова, и Н. Яковлева ненаучен.

Читатель вправе предъявить претензию: версия Н. Яковлева вас не устраивает, какова же ваша собственная? Попытаемся дать свое объяснение.

Появление в России масонских лож где-то в 1908—1910 гг. было несомненной ре-

1 См.: Черменский Е. Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России. С. 9.

2 Яковлев Н. Н, 1 августа 1914. С. 17.

183

акцией части буржуазной интеллигенции на поражение революции и воцарение в стране столыпинского режима, причем реакцией трусливой и приспособленческой. Люди, искренно считавшие себя хотя и не революционерами, но левыми и демократами, а на самом деле дюжинные либералы, также искренно себя обманывали, полагая, что, становясь масонами, они не прекращают, а лишь видоизменяют борьбу за «свободу». Масонство соблазняло их (а также оправдывало) тем, что центр тяжести переносился на тайную деятельность в •смысле смены прямых действий закулисными ходами, привлечения влиятельных в эшелонах власти людей («графьев и •князьев»), воспитания «братства», идей справедливости и пр. Кроме того, те, кто были, скажем, кадетами и прогрессистами, могли дополнительно оправдывать себя в собственных глазах и тем, что они по-прежнему остаются в партийных рядах, а участие в масонском движении лишь дополняет и помогает их основной политической деятельности. Что же касается беспартийных членов лож, то здесь, на наш взгляд, едва ли не определяющим мотивом вступления был чистый снобизм Не подлежит сомнению, что масонское поветрие совершенно не коснулось тех, кто стоял правее прогрессистов и кадетов1 в числе масонов не было ни одного октябриста.

Более или менее близка, по-видимому, к истине и названная Некрасовым цифра в 300—350 человек Вероятно, наряду с ложами, так сказать, широкого профиля, бы-

184

ли созданы и думская, и журналистская, и, возможно, другие ложи, организованные по профессиональному признаку. Несомненно, помимо столиц, имелись ложи в некоторых провинциальных городах, например в Киеве.

Главный вопрос и по трудности, и по значению, который возникает перед исследователем в свете имеющихся материалов, это вопрос о том, была ли одна масонская организация, объединенная одним руководителем, или их было две, как свидетельствует Кускова, настаивая на том, как и Некрасов, что их организация не имела ничего общего с традиционными масонскими ложами французского происхождения? На наш взгляд, была все-таки одна организация.

Прежде всего обращает на себя внимание расхождение в показаниях членов второй, якобы не связанной или порвавшей с первой, организации относительно времени ее возникновения Кускова явно имеет в виду 1905—1906 гг, и нет сомнения, что она (и на это уже обращалось внимание) по старости лет путала масонов с «Союзом освобождения». Некрасов датой окончательного разрыва с прежним, французским масонством называет 1910 г., объясняя это необходимостью очиститься не только от морально нечистоплотных, но и опасных по своим связям с царским правительством людей, таких, как князь Бебутов и М С Маргулиес С этой целью, свидетельствует он, масонская организация в 1909 г была объявлена распущенной, но на деле

185

взамен нее в следующем году была создана новая. Забегая вперед, скажем, что Некрасов здесь подменяет одну историю другой Как будет показано в другом месте, разрыв масонов с указанными двумя лицами имел другой характер и не был связан с процессом выделения в особую организацию, сознательно порывающую с французским «Великим Востоком», как уверял Некрасов х.

Мельгунов же упорно настаивает на 1915 г. как на дате рождения отличной от прежней масонской организации. Это свидетельство для нас столь же обязательно, как и предшествующее, потому что Мельгунов в данном случае выступает не как историк, а как осведомленный современник: его самого звали в эту организацию2.

На наш взгляд, более точной датой будет 1912 год. Как Чхеидзе и Гальперн, так и Керенский и Оболенский называют именно этот год. Мельгунова, по-видимому, не столько подвела память, сколько неверное умозаключение: раз его, Астрова и других звали в эту ложу именно в 1915 г., значит, тогда она и возникла. На самом же деле она, по-видимому, просто повысила в это время свою активность, что было вполне объяснимо, учитывая такие события, как образование «Прогрессивного блока» и закрытие царским правительством, несмотря

1 См : Яковлев Н Н. 1 августа 1914. С. 230.

2 См.: Мельгунов С П На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года. С 185.

186

на протесты последнего и всей цензовой общественности, сессии Думы.

То, что новая масонская организация появилась где-то в 1912 г., а не раньше и не позже, также вполне объяснимо. Объединяющим стимулом для части либералов и оппортунистов от «социализма» послужили разочарование в III Думе, пятилетняя деятельность которой по части «реформ» окончилась полным провалом, и новый мощный революционный подъем.

Отметим, однако, что звали Мельгунова, а также Астрова в эту безритуальную организацию вполне старые, традиционные, ритуальные масоны: В. П. Обнинский (член кадетского ЦК, покончил самоубийством в 1916 г.—Л. А.), Н. Н. Баженов, С. А. Бала-винский1. Следует в связи с этим обратить внимание и на то, что Некрасов порвал с Бебутовым и Моргулиесом вместе с М. М. Ковалевским, князем Орловым-Давыдовым и им подобными, т. е. в одной компании с традиционными масонами.

В отличие от других, указывал Мельгунов, это была чисто политическая организация. «Так, по крайней мере, мне ее изображали входившие в нее члены. Как чисто политиче. екая, эта организация считалась правоверными масонами ложей «нерегулярной», т. е. не зарегистрированной по статуту»2.

Иными словами, правоверные масоны сознательно создали «незаконную» ложу, при-

1 См.: Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту; заговоры перед революцией 1917 года С. 185—186.

2 Там же. С. 186 (подчеркнуто нами—А. А.).

187

дав ей исключительно политический характер. Незаконность состояла в том, что ее создание не было санкционировано «Великим Востоком Франции-». Как уже»указывалось, на какие бы течения ни разбивалось всемирное масонство, для всех их бесчисленных толков и направлений существовал и существует и поныне один общий закон: всякая новая ложа считается истинно масонской только в том случае, если она создана с согласия и уполномочия вышестоящей масонской организации. В противном случае она для масонов просто не существует. В этом и заключается смысл словечка «нерегулярная». Это была ложа, созданная в нарушение основного масонского правила.

Кто же ее создал и кто в нее вошел? И здесь Мельгунов дает вполне определенный ответ. «Итак,— писал он дальше,— целью ее как будто было политическое объединение. Кто входил в основной кружок? Это трудно точно восстановить, так как масоны 15 года и по сие время скрывают свое участие, сохраняя «клятву» о конспирации. Но шила в мешке не утаишь. Секрет полишинеля, что в центре были как Некрасов и Терещенко, принимавшие столь близкое участие в организации дворцовою переворота, так и Керенский, о котором почти не приходилось еще говорить (в 1915 г.— А. А.), так как левый фланг русской общественности — социалистический— стоял в стороне от непосредственного участия в заговоре» 1. Из послед-

1 Мельгунов С П На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года С 187.

188

них слов видно, что базой объединения, по Мельгунову, поглощенному своей «заговорщической» концепцией, была идея заговора Но в данном случае это не имеет значения. Главное состояло в том, о чем говорилось выше: масоном Некрасовым и др. была образована псевдомасонская ложа совместных политических дейс1вий с «социалистическим», эсеро-меньшевистским, флангом русской общественности.

Спрашивается, почему же «новое масонство» избрало еретический путь своего становления, тогда как совершенно доступен был правоверный способ появления на свет божий? Несмотря на войну, получить санкцию из Франции было не так уж трудно. А кроме того и скорее всего, право учреждения новых лож было дано «Великим Востоком» какой-нибудь возникшей под ее эгидой ложе, скажем, столичной «Полярной звезде» или даже отдельным масонам высших степеней. Такой порядок также входил в правила масонской игры.

Это подтверждает и Мельгунов. «Маклаков, не скрывающий своего участия в более ранних масонских ложах, рассказывал мне, что, узнав от Кедрина о возникших в 15 году ложах, он не отказывался, как посвященный в соответствующие степени, открыть ложу, согласно закону. Но формально ложа открыта все-таки не была» 1.

Вероятно, тем же мотивом они руководствовались, потребовав доступа в организацию не только мужчинам, как это принято у на-

1 Мельгунов С. П На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года. С. 187.

189

стоящих масонов, но и женщинам. Скорее всего, прямым или косвенным «виновником» этой идеи была Кускова, роль коюрой и со* стояла в том, чтобы наводить мосты между либеральным и «социалистическим» берегом. Странно было бы не принять в организацию человека, который активно способствовал ее рождению. Не исключено, что она была единственной женщиной, вошедшей в нее. Соображением неловкости и даже некоторого стыда перед своей публикой объясняется, ,на наш взгляд, и то обстоятельство, что именно «социалистическое» крыло нового масонства ревностнее, чем их коллеги справа, хранило клятву молчания уже после того, когда все было давно кончено, особенно если учесть, каков был конечный результат всей этой затеи.

Кто же в таком случае воспротивился «регулярности»? Надо полагать, те, для которых эта новая ложа создавалась,— те же Керенский и Чхеидзе, та же Кускова Как-никак они все-таки были «революционерами» (по крайней мере в собственных глазах), а для революционеров прямое приобщение к такому пошлому архибуржуазному по самой своей сути предприятию, каким стало масонство в XX в., было неуместно, ибо в случае огласки это было бы расценено в революционной среде как настоящее падение. Поэтому они и выдвинули условие: никаких масонских штучек, кроме конспирации, а по-следняя обеспечивается клятвой; это единственное, что они согласны позаимствовать у масонов. «Нерегулярность» ложи-бастарда обнаруживается и в том, что никто из ее

190

участников и даже руководителей не запомнил спустя годы точного названия как самой организации, так и ее высшего органа, объединяющего «регулярных» с «нерегулярными»— масонскую гвардию с масонским ополчением. Оболенский именовал этот орган «Высшим советом», Некрасов — «Верховным советом», а саму организацию — «Масонством народов России», Чхеидзе же — «Союзом народов России».

Псевдомасонская форма организации была очень удобна для обеих договорившихся сторон. Во-первых, организация была внепартийной; тем самым ее участники в случае чего могли снять с себя обвинение со стороны своих партийных единомышленников в предательстве, несанкционированных шагах и т. д.— масонство было их личным делом. Во-вторых, такие же удобства она создавала и для партийных боссов — они всегда могли откреститься от нее, заявив, что ничего о ней не знали. Главное же состояло в том, что решения ее региональных и общероссийских конгрессов никого ни к чему конкретно не обязывали. Не случайно, как свидетельствует Керенский, никакой документации на этих конгрессах не велось, и дело здесь было не в конспирации, а в консультативном, информационном по своему существу характере организации. Прикидывали, на чем можно согласиться, пытались сблизить позиции и т. п. и на этом расходились восвояси.

Какую же цель преследовали кадетско-прогрессистские масоны, создав такую своеобразную организацию? Ответ нам уже известен. Показательно, что Мельгунов дает на

191

этот вопрос точно такой же ответ, как и Некрасов. «В 1915 г.,— писал он,— явилась мысль о возрождении масонских организаций, инициатива исходила из Киева. И цель была чисто политическая, под внешним масонским флагом хотели достигнуть того политического объединения, которое никогда не давалось русской общественности. Объединение должно было носить характер «левый». В сущности, органического отношения к «уснувшему» масонству эта организация не имела, за исключением личных связей. Так, активную роль играл, между прочим, один из прежних масонов, член Думы Некрасов. В организацию, по моим сведениям, входили представители разных политических течений, до большевиков включительно»1.

Дело обстояло именно так. Некрасов и другие хотели дополнить правый «прогрессивный» блок левым. Разница была лишь в том, что первый был главным и явным, а второй — вспомогательным и тайным, чтобы не мешать Милюкову вести свою «прогрес-систскую» игру в Думе, не рассорить его с союзниками справа, которые могли просто взорвать блок, если бы узнали, что кадеты как партия ведут одновременно политическую игру с Чхеидзе и Керенским, которые для них были абсолютно неприемлемы. Второй блок Некрасов с киевлянами создавал на случай «неожиданного», революционного, развития событий.

Поскольку псевдомасонский блок был «ле-

1 Мельгунов С П. На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года. С. 185.

192

вым», естественно, что главную роль в нем со стороны кадетов стали играть левые кадеты— Некрасов и его друзья киевляне. Утверждению Мельгунова, что инициатива новой организации исходила из Киева, можно верить. Дело в том, что по ряду причин, о которых здесь нет нужды говорить, киевская кадетская организация весь период между двумя революциями находилась в оппозиции к кадетскому ЦК, занимая более левые позиции, чем он. Нередко столкновения между киевлянами и кадетской верхушкой на конференциях и VI съезде кадетской партии в феврале 1916 г. принимали довольно резкий характер. Недаром Некрасов в своих показаниях так хвалит масонов-киевлян. Сам Некрасов также был левым кадетом и на базе своей левизны в 1915 г. вышел из ЦК, занял особую позицию в думской фракции и практически полностью переключился на земскую работу. Прогрессировавшее леве-ние Некрасова, его «республиканизм» и послужили причиной его разрыва с кадетским руководством, завершившегося, правда, уже после Февральской революции.

Неприязнь Милюкова, Шингарева и др. к Некрасову была давней и глубокой. Неудивительно поэтому, что Некрасов обрел новых политических друзей в лице Коновалова, Терещенко, Керенского. Не исключено, что именно нежеланием следовать курсом Некрасова объясняется внезапный отказ в 1916 г. Оболенского, правоверного кадета, от своей прежней руководящей роли в новомасонской организации, как он сам пишет об этом, не называя причин.

193

I

В заключение необходимо ответить еще на два вопроса. Чем, во-первых, объяснить совершенно непонятную нервную реакцию Кусковой и Керенского на известное нам замечание Милюкова в его воспоминаниях о неблаговидной деятельности против него Некрасова, Терещенко и Коновалова на базе их масонской общности. Как нам представляется, причиной волнения служил тот факт, что вождь кадетов имел в виду их козни против него не до и во время Февральской революции, а после нее, когда вся троица вошла в состав Временного правительства. Объясняется это тем, что в эмиграции Милюков снова завоевал позиции идейного лидера, причем не только либеральной, но и в значительной мере радикальной части русской политической эмиграции. Поэтому его осуждение деятельности Керенского наносило последнему и его политическим друзьям определенный морально-политический ущерб.

Что дело обстояло именно так, подтвердил сам Керенский. Как мы помним, он договорился с Кусковой, что даст свои объяснения в книге, которую он тогда еще только собирался писать Это как раз та книга, которую мы уже цитировали, опустив пока начало и конец его объяснений по части масонства. Теперь мы их процитируем. Начал он, как мы помним, с фразы, что он не хотел писать о русском масонстве, но его вынудили изменить свое решение некоторые «разоблачения», появившиеся в последние годы в русской и нерусской печати по части масонов. Что же его конкретно в этих разоблачениях не устраивало? То, как они связывают «па-

194

дение монархии и формирование Временного правительства с тайной деятельностью лож». В силу этого «в HHiepecax исторической истины» он считает «своим долгом опровергнуть эту абсурдную интерпретацию великих и трагических событий, которые привели к величайшему повороту русской истории...». Как же на самом деле обстояло дело? «Существует миф,— писал Керенский после того, как дал уже известную нам характеристику масонской организации,— который принимается как факт хулителями Временного правительства, что загадочная тройка масонов навязала свою программу правительству вопреки общественному мнению.

В действительности ситуация в России и задачи, которые стояли перед страной, обсуждались людьми, которые не старались конкурировать друг с другом, а руководствовались единственным желанием найти лучшее решение»1.

Обращает на себя внимание, что и Керенский, как и Некрасов, говорит о тройке масонов, тогда как Милюков писал о четырех. Разумеется, они оба (Керенский и Некрасов) лучше, чем Милюков, знали, кто из министров Временного правительства был масоном, а кто не был. Таким образом, Керенский подтверждает показание Некрасова о том, что Терещенко масоном не был

Что же касается игры в прятки Милюкова со словом «масон», то тут приходится только

1 Kerensky A Russia and History's Turning Point. P. 88—89 (подчеркнуто нами — A A).

7*

195

гадать. Может быть, потому, что он знал о «нерегулярности» нового масонства, а возможно, и потому, что решил пощадить Коновалова, который в эмиграции стал его близким политическим единомышленником. Но в любом случае это всего лишь мелкая деталь, не имеющая серьезного значения.

Второй вопрос связан определенным образом с первым. Почему, спрашивается, Кускова и Керенский так настаивали на сохранении тайны своей организации под совершенно несостоятельными предлогами, тогда как на самом деле она целиком уже стала достоянием истории? По-видимому, в истории все дело. Они боялись предстать перед ней в смешном виде, а это непременно произошло бы, если бы они подробно рассказали, чем занимались и кто входил в эту секретную организацию, в деятельности которой на самом деле не было не только ничего секретного, но и чего-либо значительного.

Результаты и финал деятельности «лево»-масонской организации были просто жалкими. Да и как могло быть иначе? Сам факт избрания такой формы союза левых либералов и правых «революционеров» для борьбы с царизмом означал на деле отказ от этой борьбы, бегство от нее. Единственное, на чем согласились высокие договорившиеся стороны, был тезис о том, что во время войны революция неприемлема. Таков был действительный «республиканизм» новых масонов.

Встав на путь масонства, Чхеидзе, Скобелев, Соколов, Керенский и др. сами приговорили себя перед историей Масонство XX в.

196

уже ничего не имело общего с прогрессом, свободомыслием и пр., как это было некогда в некоторых странах. Карбонарский дух из него, как и дух декабризма, выве1рился давным-давно Основные составляющие современного масонства — это давняя традиция, снобизм, благотворительность, наивный идеализм, неблаговидное политиканство и просто жульничество. Подлинно прогрессивный человек, если он не чудак и не бегущий от жизни человек, вряд ли изберет для своей деятельности масонскую ложу. Керенский и Чхеидзе ее избрали. Избрали в годы острейшего революционного кризиса, когда решалась судьба страны на столетия вперед. Финал закономерен.