|
Оп. 1918 г.
К оглавлению I. Психология
русского народа
I
В огромной массе русской интеллигенции война должна породить глубокий кризис сознания,
расширение кругозора, изменение основных оценок жизни. Привычные категории мысли
русской интеллигенции оказались совершенно непригодны для суждения о таких грандиозных
событиях, как нынешняя мировая война. Сознание нашей интеллигенции не было обращено
к исторически-конкретному и не имеет органа для суждений и оценок в этой области.
Это сознание фатально пользуется суждениями и оценок в этой области. Это сознание
фатально пользуется суждениями и оценками, взятыми из совсем других областей,
более для него привычных. Традиционное интеллигентское сознание было целиком обращено
на вопросы внутренней политики и ориентировано исключительно на интересах социальных.
Мировая война неизбежно обращает сознание к политике международной и вызывает
исключительный интерес к роли России в мировой жизни. Кругозор сознания делается
мировым. Преодолевается провинциализм сознания, провинциализм интересов. Мы, волей
судьбы, выводимся в ширь всемирной истории. Многие традиционно настроенные русские
интеллигенты, привыкшие все оценивать по своим отвлеченно-социологическим и отвлеченно-моралистическим
категориям, почувствовали растерянность, когда от них потребовалась живая реакция
на мировые события такого масштаба. Привычные доктрины и теории оказались бессильны
перед грозным лицом всемирно-исторического фатума. Провинциальный кругозор русского
радикализма не вмещал таких мировых событий. Традиционное сознание привыкло презирать
все "международное" и целиком отдавать его в ведение "буржуазии".
Но после того, как началась мировая война, никто уже не может с презрением отвращаться
от "международного", ибо ныне оно определяет внутреннюю жизнь страны.
В русской интеллигенции пробудились инстинкты, которые не вмещались в доктрины
и были подавлены доктринами, инстинкты непосредственной любви к родине, и под
из жизненным воздействием начало перерождаться сознание. Многими этот изменение
сознания переживается трагически и сопровождается чувством выброшенности за борт
истории. С миром происходит не то, что привыкли предвидеть, что должно было с
ним происходить по традиционным доктринам и теориям. Приходится ломать не только
свое "мировоззрение", но и свои привычные традиционные чувства. Вынужденное
всемирной историей обращение к интересам международным, к историческим судьбам
народов и их взаимоотношениям обращает также и внутрь жизни каждого народа, повышает
и укрепляет национальное самочувствие и самосознание. Обращение к международному
и всемирно-историческому обостряет чувство ценности собственной национальности
и сознание ее задач в мире. А поглощенность борьбой партий и классов ослабляет
чувство национальности. Широким кругам интеллигенции война несет сознание ценности
своей национальности, ценности всякой национальности, чего она была почти совершенно
лишена. Для традиционного интеллигентского сознания существует ценность добра,
справедливости, блага народа, братства народов, но не существовало ценности национальности,
занимающей совершенно особенное место в иерархии мировых ценностей. Национальность
представлялась не самоценностью, а чем-то подчиненным другим отвлеченным ценностям
блага. И это объясняется прежде всего тем, что традиционное сознание интеллигенции
никогда не было обращено к исторически-конкретному, всегда жило отвлеченными категориями
и оценками. Исторические инстинкты и историческое сознание у русских интеллигентов
почти так же слабы, как у женщин, которые почти совершенно лишены возможности
стать на точку зрения историческую и признать ценности исторические. Это всегда
означает господство точки зрения блага над точкой зрения ценности.
Ведь последовательно проведенная точка зрения блага людей ведет к отрицанию смысла
истории и исторических ценностей, так как ценности исторические предполагают жертву
людским благам и людскими поколениями во имя того, что выше блага и счастья людей
и их эмпирической жизни. История, творящая ценности, по существу трагична и не
допускает никакой остановки на благополучии людей. Ценность национальности в истории,
как и всякую ценность, приходится утверждать жертвенно, поверх блага людей, и
она сталкивается с исключительным утверждением блага народа, как высшего критерия.
Достоинство нации ставится выше благополучия людей. С точки зрения благополучия
нынешнего поколения можно согласиться на постыдный мир, но это невозможно с точки
зрения ценности национальности и ее исторической судьбы.
II
Сущность кризиса, совершающегося у нас под влиянием войны, можно формулировать
так: нарождается новое сознание, обращенное к историческому, к конкретному. преодолевается
сознание отвлеченное и доктринерское, исключительный социологизм и морализм нашего
мышления и оценок. Сознание нашей интеллигенции не хотело знать истории, как конкретной
метафизической реальности и ценности. Оно всегда оперировало отвлеченными категориями
социологии, этики или догматики, подчиняло историческую конкретность отвлеченно-социологическим,
моральным или догматическим схемам. Для такого сознания не существовало национальности
и расы, исторической судьбы и исторического многообразия и сложности, для него
существовали лишь социологические классы или отвлеченные идеи добра и справедливости.
Задачи исторические, всегда конкретные и сложные, мы любили решать отвлеченно-религиозно,
т. е. упрощать их, сводить к категориям, взятым из других областей. Русское сознание
имеет исключительную склонность морализировать над историей, т. е. применять к
истории моральные категории, взятые из личной жизни.
Можно и должно открывать моральный смысл исторического процесса, но моральные
категории истории существенно отличаются от моральных категорий личной жизни.
Историческая жизнь есть самостоятельная реальность и в ней есть самостоятельные
ценности. К таким реальностям и ценностям принадлежит национальность, которая
есть категория конкретно-историческая, а не отвлеченно-социологическая. В русской
потребности все в мире осмыслить морально и религиозно есть своя правда. Русская
душа не мирится с поклонением бессмысленной, безнравственной и безбожной силе,
она не принимает истории, как природной необходимости. Но тут здоровое и ценное
зерно должно быть выделено из ограниченного, упрощающего и схематизирующего сознания.
Мы должны раскрыть свою душу и свое сознание для конкретной и многообразной исторической
действительности, обладающей своими специфическими ценностями. Мы должны признать
реальность нации и ценность национально-исторических задач. Вопрос о мировой роли
России, о ее судьбе приобретает огромное значение, он не может быть растворен
в вопросе о народном благе, о социальной справедливости и т. п. вопросах. Кругозор
становится мировым, всемирно-историческим. А всемирную историю нельзя втиснуть
ни в какие отвлеченно-социологические или отвлеченно-моральные категории, - она
знает свои оценки. Россия есть самостоятельная ценность в мире, не растворимая
в других ценностях, и эту ценность России нужно донести до божественной жизни.
Традиционное применение русской интеллигенции отвлеченно-социологических категорий
к исторической жизни и историческим задачам всегда было лишь своеобразной и прикрытой
формой морализирования над историей. Когда разразилась война, то многие русские
интеллигенты делали попытки оценить ее с точки зрения интересов пролетариата,
применить к ней категории социологической доктрины экономического материализма
или социологической и этической теории народничества. Также интеллигенты другого
лагеря начали применять доктрины славянофильские и рассматривать ее исключительно
с точки зрения православно-догматической. А толстовцы бойкотировали войну с позиций
своего отвлеченного морализма. Русские социал-демократы или народники также упрощенно
морализовали над историей при помощи своих социологических схем, как и славянофилы,
как и толстовцы, при помощи схем религиозно-онтологических и религиозно-моральных.
Все эти традиционные и доктринерские точки зрения не признают самостоятельной
исторической реальности и самостоятельных исторических ценностей. Душа не раскрывается
перед многообразной исторической действительностью, и энергия мысли не работает
над новыми творческими задачами, постановленными жизнью и историей. Мысль не работает
над новыми явлениями и темами, не проникает в конкретность мировой жизни, а упрощенно
применяет свои старые схемы, свои сокращенные категории, социологические, моральные
или религиозные. Но мировые события требуют погружения в конкретное, повышения
энергии мысли, совершающей новую работу над всяким новым явлением жизни. Славянофильские,
народнические или социал-демократические доктринерские схемы совершенно не приспособлены
для новых событий мировой истории, ибо они выработаны для более простой и элементарной
действительности. Русское мышление всегда было слишком монистично, слишком поглощено
единым и враждебно множественности, закрыто для конкретного многообразия. Мировая
война вызывает кризис этого исключительного монизма русского мышления, всегда
склонного насиловать бесконечную сложность бытия. Нужно начать мыслить не по готовым
схемам, не применять традиционные категории, а мыслить творчески над раскрывающейся
трагедией мировой истории. Ибо огромный моральный и духовный смысл мировой войны
ускользает от того, кто насилует историю доктринерской точкой зрения. Абсолютное
неприменимо к относительному, к исторически-телесному, не вместимо в нем. Вся
относительность природного и исторического процесса сводима к единству с абсолютным
лишь в глубине духа, а не во внешней действительности.
III
Другим результатом войны для нашей интеллигенции должен быть переход от сознания
по преимуществу отрицательного к сознанию положительному. В традиционном интеллигентском
сознании господствовало распределительное, а не производительное отношение к жизни,
бойкотирующее, а не созидающее. Наше социальное сознание не было творческим. Война
горьким опытом своим научает тому, что народ должен стяжать себе положительную
силу и мощь, чтобы осуществить свою миссию в мире. В русском народе и русском
обществе должна пробудиться производящая и созидающая энергия. В народной жизни
моменты положительные должны победить моменты отрицательные. А это предполагает
иное состояние сознания - более мужественное, ответственное, свободное и независимое.
Историческое творчество становится выше отрицательной борьбы партий, направлений,
лагерей и групп. Только созидая, можно справедливо распределять. Русская интеллигенция
не была еще призвана к власти в истории и потому привыкла к безответственному
бойкому всего исторического. В ней должен родиться вкус к тому, чтобы быть созидательной
силой в истории. Будущее великого народа зависит от него самого, от его воли и
энергии, от его творческой силы и от просветленности его исторического сознания.
От "нас", а не от "них" зависит наша судьба. Сведение старых
счетов не должно так исключительно владеть нашим сознанием и волей. И отрицательная
реакция не должна связывать нашу творческую энергию. В сознании народов расслабляющая
идея блага и благополучия должна быть побеждена укрепляющей идеей ценности. Цель
жизни народов - не благо и благополучие, а творчество ценностей, героическое и
трагическое переживание своей исторической судьбы. А это предполагает религиозное
отношение к жизни.
Либеральный империализм являет у нас опыт положительного созидательного сознания,
и в нем есть обращение к исторически-конкретному. Но либеральный империализм слишком
уже создается по образцам западноевропейским, слишком уж мало русский и национальный
по духу. Душа русской интеллигенции отвращается от него и не хочет видеть даже
доли правды, заключенной в нем. Сознание нашей интеллигенции должно быть реформировано,
перерождено и обогащено новыми ценностями. Я верю, что это совершится под влиянием
войны. Но в душе русской интеллигенции есть своя непреходящая ценность, и эта
ценность - глубоко русская. Она должна остаться и пробыть в неизбежном процессе
европеизации России и ее вовлечения в круговорот всемирной истории. Эта ценность
должна быть лишь освобождена от отрицательной связанности и ограниченности. Русская
интеллигенция, освобожденная от провинциализма, выйдет, наконец, в историческую
ширь и туда понесет свою жажду правды на земле, свою часто неосознанную мечту
о мировом спасении и свою волю к новой, лучшей жизни для человечества.
Опубликовано в июле 1915.
|
