|
Оп. 1918 г.
К оглавлению I. Психология
русского народа
О власти пространств над русской душой
I
Много есть загадочного в русской истории, в судьбе русского народа и русского
государства. Отношения между русским народом, которого славянофилы прославляли
народом безгосударственным, и огромным русским государством до сих пор остается
загадкой философии русской истории. Но не раз уже указывали на то, что в судьбе
России огромное значение имели факторы географические, ее положение на земле,
ее необъятные пространства. Географическое положение России было таково, что русский
народ принужден был к образованию огромного государства. На русских равнинах должен
был образоваться великий Востоко-Запад, объединенное и организованное государственное
целое. Огромные пространства легко давались русскому народу, но не легко давалась
ему организация этих пространств в величайшее в мире государство, поддержание
и охранение порядка в нем. На это ушла большая часть сил русского народа. Размеры
русского государства ставили русскому народу почти непосильные задачи, держали
русский народ в непомерном напряжении. И в огромном деле создания и охранения
своего государства русский народ истощал свои силы. Требования государства слишком
мало оставляли свободного избытка сил. Вся внешняя деятельность русского человека
шла на службу государству. И это наложило безрадостную печать на жизнь русского
человека. Русские почти не умеют радоваться. Нет у русских людей творческой игры
сил. Русская душа подавлена необъятными русскими полями и необъятными русскими
снегами, она утопает и растворяется в этой необъятности. Оформление своей души
и оформление своего творчества затруднено было для русского человека. Гений формы
- не русский гений, он с трудом совмещается с властью пространств над душой. И
русские совсем почти не знают радости формы.
Государственное овладение необъятными русскими пространствами сопровождалось
страшной централизацией, подчинением всей жизни государственному интересу и подавлением
свободных личных и общественных сил. Всегда было слабо у русских сознание личных
прав и не развита была самодеятельность классов и групп. Не легко было поддерживать
величайшее в мире государство, да еще народу, не обладающему формальным организационным
гением. Долгое время приходилось защищать Россию от наступавших со всех сторон
врагов. Волны с Востока и Запада грозили затопить Россию. Россия пережила татарщину,
пережила смутную эпоху и окончательно окрепла, выросла в государственного колосса.
Но необъятные пространства России тяжелым гнетом легли на душу русского народа.
В психологию его вошли и безграничность русского государства и безграничность
русских полей. Русская душа ушиблена ширью, она не вошла внутрь, в созерцание,
в душевность, она не могла обратиться к истории, всегда связанной с оформлением,
с путем, в котором обозначены границы. Формы русского государства делали русского
человека бесформенным. Смирение русского человека стало его самосохранением. Отказ
от исторического и культурного творчества требовался русским государством, его
сторожами и хранителями. Необъятные пространства, которые со всех сторон окружают
и теснят русского человека, - не внешний, материальный, а внутренний, духовный
фактор его жизни. Эти необъятные русские пространства находятся и внутри русской
души и имеют над ней огромную власть. Русский человек, человек земли, чувствует
себя беспомощным овладеть этими пространствами и организовать их. Он слишком привык
возлагать эту организацию на центральную власть, как бы трансцендентную для него.
И в собственной душе чувствует он необъятность, с которой трудно ему справиться.
Широк русский человек, широк как русская земля, как русские поля. Славянский хаос
бушует в нем. Огромность русских пространств не способствовала выработке в русском
человеке самодисциплины и самодеятельности, - он расплывался в пространстве. И
это было не внешней, а внутренней судьбой русского народа, ибо все внешнее есть
лишь символ внутреннего. С внешней, позитивно-научной точки зрения огромные русские
пространства представляются географическим фактором русской истории. Но с более
глубокой, внутренней точки зрения сами эти пространства можно рассматривать как
внутренний, духовный факт в русской судьбе. Это - география русской души.
II
В русском человеке нет узости европейского человека, концентрирующего свою
энергию на небольшом пространстве души, нет этой расчетливости, экономии пространства
и времени, интенсивности культуры. Власть шири над русской душой порождает целый
ряд русских качеств и русских недостатков. Русская лень, беспечность, недостаток
инициативы, слабо развитое чувство ответственности с этим связаны. Ширь русской
земли и ширь русской души давили русскую энергию, открывая возможность движения
в сторону экстенсивности. Эта ширь не требовала интенсивной энергии и интенсивной
культуры. От русской души необъятные русские пространства требовали смирения и
жертвы, но они же охраняли русского человека и давали ему чувство безопасности.
Со всех сторон чувствовал себя русский человек окруженным огромными пространствами,
и не страшно ему было в этих недрах России. Огромная русская земля, широкая и
глубокая, всегда вывозит русского человека, спасает его. Всегда слишком возлагается
он на русскую землю, на матушку Россию. Почти смешивает и отождествляет он свою
мать-землю с Богородицей и полагается на ее заступничество. Над русским человеком
властвует русская земля, а не он властвует над ней. Западноевропейский человек
чувствует себя сдавленным малыми размерами пространств земли и столь же малыми
пространствами души. Он привык возлагаться на свою интенсивную энергию и активность.
И в душе его тесно, а не пространно, все должно быть рассчитано и правильно распределено.
Организованная прикрепленность всего к своему месту создает мещанство западноевропейского
человека, столь всегда поражающее и отталкивающее человека русского. Это мещанские
плоды европейской культуры вызывали негодование Герцена, отвращение К. Леонтьева,
и для всякой характерно русской души не сладостны эти плоды.
Возьмем немца. Он чувствует себя со всех сторон сдавленным, как в мышеловке.
Шири нет ни вокруг него, ни в нем самом. Он ищет спасения в своей собственной
организованной энергии, в напряженной активности. Все должно быть у немца на месте,
все распределено. Без самодисциплины и ответственности немец не может существовать.
Всюду он видит границы и всюду ставит границы. Немец не может существовать в безграничности,
ему чужда и противна славянская безбрежность. Он только с большим напряжением
энергии хотел бы расширить свои границы. Немец должен презирать русского человека
за то, что тот не умеет жить, устраивать жизнь, организовать жизнь, не знает ничему
меры и места, не умеет достигать возможного. Русскому же противен германский пафос
мещанского устроения жизни. Германец чувствует, что его не спасет Германия, он
сам должен спасти Германию. Русский же думает, что не он спасет Россию, а Россия
его спасет. Русский никогда не чувствует себя организатором. Он привык быть организуемым.
И даже в эту страшную войну, когда русское государство в опасности, не легко русского
человека довести до сознания этой опасности, пробудить в нем чувство ответственности
за судьбу родины, вызвать напряжение энергии. Русский человек утешает себя тем,
что за ним еще стоят необъятные пространства и спасут его, ему не очень страшно,
и он не очень склонен слишком напрягать свои силы. И с трудом доходит русский
человек до сознания необходимости мобилизовать всю свою энергию. Вопрос об интенсивной
культуре, предполагающей напряженную активность, еще не делался для него вопросом
жизни и судьбы. Он тонул в своих недрах и в своих пространствах. И нужно сказать,
что всякой самодеятельности и активности русского человека ставились непреодолимые
препятствия. Огромная, превратившаяся в самодовлеющую силу русская государственность
боялась самодеятельности и активности русского человека, она слагала с русского
человека бремя ответственности за судьбу России и возлагала на него службу, требовала
от него смирения. Через исторический склад русской государственности сами русские
пространства ограничивали всякую ответственную самодеятельность и творческую активность
русского человека. И это порабощение сил русского человека и всего русского народа
оправдывалось охранением и упорядочением русских пространств.
III
Требования, которые составит России мировая война, должны привести к радикальному
изменению сознания русского человека и направления его воли. Он должен, наконец,
освободиться от власти пространств и сам овладеть пространствами, нимало не изменяя
этим русскому своеобразию, связанному с русской ширью. Это означает радикально
иное отношение к государству и культуре, чем то, которое было доныне у русских
людей. Государство должно стать внутренней силой русского народа, его собственной
положительной мощью, его орудием, а не внешним над ним началом, не господином
его. Культура же должна стать более интенсивной, активно овладевающей недрами
и пространствами и разрабатывающей их русской энергией. Без такого внутреннего
сдвига русский народ не может иметь будущего, не может перейти в новый фазис своего
исторического бытия, поистине исторического бытия, и само русское государство
подвергается опасности разложения. Если русское государство доныне хотело существовать
пассивностью своего народа, то отныне оно может существовать лишь активностью
народа. Пространства не должны запугивать русский народ, они должны будить энергию,
не немецкую, а русскую энергию. Безумны те, которые связывают русскую самобытность
и своеобразие с технической и экономической отсталостью, с элементарностью социальных
и политических форм и хотят сохранить русское обличье через сохранение пассивности
русского духа. Самобытность не может быть связана с слабостью, неразвитостью,
с недостатками. Самобытный тип русской души уже выработан и навеки утвержден.
Русская культура и русская ответственность могут твориться лишь из глубины русской
души, из ее самобытной творческой энергии. Но русская самобытность должна, наконец,
проявиться не отрицательно, а положительно, в мощи, в творчестве, в свободе. Национальная
самобытность не должна быть пугливой, мнительно себя охраняющей, скованной. В
зрелый период исторического существования народа самобытность должна быть свободно
выраженной, смелой, творящей, обращенной вперед, а не назад. Некоторые славянофильствующие
и в наши горестные дни думают, что если мы, русские, станем активными в отношении
к государству и культуре, овладевающими и упорядочивающими, если начнем из глубины
своего духа создавать новую, свободную общественность и необходимые нам материальные
орудия, если вступим на путь технического развития, то во всем будем подобными
немцам и потеряем нашу самобытность. Но это есть неверие в духовную мощь русского
народа. Самобытность, которая может быть сохранена лишь прикреплением ее к отсталым
и элементарным материальным формам, ничего не стоит, и на ней ничего нельзя основать.
Охранители всегда мало верят в то, что охраняют. Истинная же вера есть лишь у
творящих, у свободных. Русская самобытная духовная энергия может создать лишь
самобытную жизнь. И пора перестать запугивать русского человека огромностью государства,
необъятностью пространства и держать его в рабстве. Именно тогда, когда русский
человек содержался в рабстве, он был во власти неметчины, наложившей печать на
весь склад русской государственности. Освобождение русской народной энергии и
направление ее к активному овладению и оформлению русских пространств будет и
освобождением русского народа от немецкого рабства, будут утверждением его творческой
самобытности. Нельзя полагать русскую самобытность в том, что русские должны быть
рабами чужой активности, хотя бы и немецкой, в отличие от немцев, которые сами
активны! Да сохранит нас Бог от такой самобытности - мы от нее погибнем! Исторический
период власти пространств над душой русского народа кончается. Русский народ вступает
в новый исторический период, когда он должен стать господином своих земель творцом
своей судьбы.
|
