|
Оп. 1918 г.
К оглавлению
V. Психология политики и общественности
I
У нас мало сейчас размышляют об основах общественности. Сознание наше направлено
на элементарные нужды, и нужды эти закрывают более далекие перспективы. Но нам
предстоит перестройка нашей общественной жизни, и к ней мы должны быть идейно
готовы. Наше общественное движение бедно идеями, и слишком многое принимается
в нем, как само собой разумеющееся. В широких кругах русской интеллигенции и русского
передового общества демократические идеи и идеологии принимались, как само собой
разумеющаяся правда. Идея демократии никогда не представлялась во всей своей сложности,
никогда не бралась критически. Зло и неправда нашей общественной и государственной
жизни делали нашу мысль элементарной и упрощенной. И все противоположное нашей
гнетущей действительности представлялось уже благом и светом. Всякая слишком сложная
общественная мысль казалась непонятной, неуместной и бралась под подозрение. У
нас любят только простые и прямолинейные решения. На Западе проблема демократии
в ее отношении к проблеме личности давно уже ставится очень сложно. Жизненный
исторический процесс привел на Западе к этой сложности, он многое сделал проблематическим.
Там были испытаны многие политические формы и в политической мысли ощутилась исчерпанность.
Мы же, русские, жили в великом принуждении и слишком мало еще испытали в сфере
политического строительства. В мысли пережили мы самые крайние политические и
социальные учения, и временами казалось нам, что мы прошли уже и через анархизм.
Но эти крайние политические и социальные учения в России всегда мыслились упрощенно
и элементарно. Такая элементарность и упрощенность были и в нашем принятии идеи
демократии. Для многих русских людей, привыкших к гнету и несправедливости, демократия
представлялась чем-то определенным и простым, - она должна принести великие блага,
должна освободить личность. Во имя некоторой бесспорной правды демократии, идущей
на смену нашей исконной неправде, мы готовы были забыть, что религия демократии,
как она была провозглашена Руссо и как была осуществляема Робеспьером, не только
не освобождает личности и не утверждает ее неотъемлемых прав, но совершенно подавляет
личность и не хочет знать ее автономного бытия. Государственный абсолютизм в демократиях
так же возможен, как в самых крайних монархиях. Народовластие так же может лишить
личность ее неотъемлемых прав, как и единовластие. Такова буржуазная демократия
с ее формальным абсолютизмом принципа народовластия. Но и социальная демократия
Маркса также мало освобождает личность и также не считается с ее автономным бытием.
На одном съезде социал-демократов было высказано мнение, что пролетариат может
лишить личность ее, казалось бы, неотъемлемых прав, например, права свободы мысли,
если это будет в существенных интересах пролетариата. В этом случае пролетариат
мыслим, как некий абсолют, которому все должно быть принесено в жертву. Повсюду
встречаем мы наследие абсолютизма, государственного и общественного, он жив не
только тогда, когда царствует один, но и тогда, когда царствует большинство. Инстинкты
и навыки абсолютизма перешли и в демократию, они господствовали во всех самых
демократических революциях. На Западе давно уже беспокоим вопрос о гарантии прав
меньшинства и прав личности по отношению к абсолютным притязаниям демократии,
не ограничивающей себя абсолютными ценностями личного духа. Формальный абсолютизм
демократической идеи не может быть нами принят, он должен быть ограничен другими
идеями. Количественная масса не может безраздельно господствовать над судьбой
качественных индивидуальностей, судьбой личности и судьбой нации. Воля народа
должна быть воспитана в исключительном уважении к качествам индивидуальным, к
бесконечной природе человеческого духа. Воля народа не может быть принята формально
бессодержательно, как утверждение абсолютного права народной воли, воли большинства,
воли массового количества господствовать в каком угодно направлении, чего угодно
хотеть, что угодно давать и отнимать. В демократии есть своя правда утверждения
свободной человеческой стихии, имманентной власти самого человека и человечества.
Но демократия должна быть одухотворена, связана с духовными ценностями и целями.
II
Идея демократии была осознана и формулирована в такую историческую эпоху,
когда религиозное и философское сознание передовых слоев европейского человечества
было выброшено на поверхность и оторвано от глубины, от духовных истоков человека.
Человек был поставлен в зависимость от внешней общественности. Общественность
же была оторвана от души человеческой, от духовной жизни личности и от души мировой,
от жизни космической. Человек был признан внешне общественным существом, целиком
определяемым общественной средой. Но, так как человеческая общественность была
изолирована от мирового целого, от жизни космической и очень преувеличено было
самостоятельное значение общественности, то образовался рационалистический утопизм
с его верой в совершенное, до конца рациональное устроение общественной жизни,
независимое от духовных основ жизни человека и мира. Духовно-религиозную почву
имела не демократия, а декларация прав человека и гражданина, которая родилась
из утверждения религиозной свободы совести в общинах реформации. Но декларация
прав человека и гражданина на практике, в демократических революциях, в массовых
общественных движениях очень мало проводилась в жизнь и вытеснялась утилитарно-общественными
интересами. В России рецепция идей демократии произошла на почве позитивистической
и материалистической настроенности и сознания и была оторвана от идеалистической
идеи прав человека и гражданина. Пафос социального равенства всегда подавлял у
нас пафос свободы личности. Утверждение же прав личности духовно и морально не
связывалось с утверждением обязанностей личности и ответственности личности. Торжествовала
безответственная теория социальной среды, порождающая лишь претензии. Личность
не признавалась ответственным творцом общественной жизни. Новая жизнь ожидалась
исключительно от изменений социальной среды, от внешней общественности, а не от
творческих изменений в личности, не от духовного перерождения народа, его воли,
его сознания. Народный и личный характер совсем не принимается в расчет в наших
демократических социальных учениях.
Идея демократии в той прямолинейной и упрощенной форме, в которой она была
у нас принята, породила целый ряд нравственных последствий. Отвлеченно-демократическая
общественная идеология сняла ответственность с личности, с духа человеческого,
а потому и лишила личность автономии и неотъемлемых прав. Только ответственный
- свободен и только свободный - ответственен. В наших же демократических социальных
идеологиях и вся ответственность и вся свобода переложены на количественную механику
масс. Прямолинейная демократическая метафизика как будто бы не требует перевоспитания
личного и национального , выработки характера, дисциплины воли личной и общественной,
внутренней духовной работы. На этой почве вырабатывалась мораль притязаний, обращенных
к общественной среде, мораль ожиданий, что всякое богатство жизни придет извне.
Вся жизнь оказывалась ориентированной внешне, а не внутренно. Такого типа демократическая
метафизика придает большее значение взвинчиванию масс, агитации, внешним выступлениям
без внутреннего, существенного изменения человеческого материала общественности.
Так создаются призрачные и совершенно внешние общественные изменения. Это - точка
зрения использования, ни на что не смотрящая по существу. Важно не человеческое
развитие рабочих или крестьян, не повышение их человеческого достоинства и качественности,
не рост их силы, которая всегда ведь есть духовная сила, а постановка их в такие
условия, утилитарно нужные. Это и есть путь морального вырождения демократии.
И он дал уже свои печальные плоды. Я все время имею в виду не демократические
программные требования и задания, которые заключают в себе некую правду и справедливость,
а тот дух отвлеченной демократии, ту особую общественную метафизику и мораль,
в которой преобладает внешнее над внутренним, агитация над воспитанием, притязательность
над ответственностью, количества над качествами, уравнительная механика масс над
творчеством свободного духа.
III
Отвлеченная, ничем не ограниченная демократия легко вступает во вражду с духом
человеческим, с духовной природой личности. И этому духу отвлеченно-формальной
демократии, всегда обращенному к внешнему, должен быть решительно противопоставлен
иной дух, истинный дух человечества, дух личности и дух народа. Это дух, совсем
не противоположный правде демократических программ, прежде всего требует личного
и общественного перевоспитания, внутренней работы воли и сознания, он ставит судьбу
общественности в зависимость от внутренней жизни человеческой личности, нации,
человечества, космоса. Дух этот стремится к истинному соединению людей, а не к
механическому лишь их сцеплению. Социальное творчество предполагает творческий
дух, оно невозможно без творческого субъекта. Крайняя демократическая метафизика
принуждена отрицать творческий дух, она ждет всего от механики количеств, от внешних
количественных перераспределений, в ней нет признания индивидуальной качественности.
На этом пути отрицается огромное значение духовного подбора личностей, личных
качеств и призваний, личной годности, не возлагается на личность вся огромная
ответственность за судьбу общественности. Наоборот, на внешнюю общественность,
на социальную среду целиком возлагается ответственность за судьбу личности, за
ее годность или негодность. Но истинное народное самоуправление, как выявление
организованной человеческой энергии, как обнаружение народного характера, предполагает
самодисциплину и самовоспитание личности и народа, закал воли. Истинное народное
самоуправление должно возложить ответственность за судьбу общественности на человека
и его силу, на народ. Но народ не есть механическая бесформенная масса, народ
есть некий организм. обладающий характером, дисциплиной сознания и дисциплиной
воли, знающий, чего он хочет. Демократия, как ценность, есть уже образовавшийся
народный характер, выработанная личность, способная обнаружить себя в национальной
жизни. Демократия есть организованная и обнаружившаяся вовне потенция человеческой
природы народа, его достигнутая способность к самоуправлению, к властвованию.
Властвовать может лишь тот, кто властвует над собой. Потеря личного и национального
самообладания. расковывание хаоса не только не уготовляют демократии, но делают
ее невозможной, - это всегда путь к деспотизму. Задача образования демократии
есть задача образования национального характера. Образование же национального
характера предполагает образование личного характера. Общественное сознание, общественная
воля должны быть направлены на выработку закала личности. Вот этой направленности
у нас и нет. Демократию слишком часто понимают навыворот, - не ставят ее в зависимость
от внутренней способности к самоуправлению, от характера народа и личности. И
это - реальная опасность для нашего будущего. Русский народ должен перейти к истинному
самоуправлению. Но этот переход зависит от качества человеческого материала, от
способности к самоуправлению всех нас. Это требует исключительного уважения к
человеку, к личности, к ее правам, к ее духовно самоуправляющейся природе. Никакими
искусственными взвинчиваниями нельзя создать способность к самоуправлению Разъяренная
толпа, одержимая корыстными и злобными инстинктами, не способна управлять ни собой,
ни другими. Толпа, масса не есть демократия. Демократия есть уже превращение хаотического
количества в некоторое самодисциплинированное качество. Прежде всего, человек,
как и народ, должен стать господином самого себя. Недостатки русской демократии
унаследованы от нашего рабства, и они должны исправляться в практике самоуправления.
Такое выдвигание личного, качественного, духовно-творческого начала, как основоположного
в общественной жизни, всего менее есть индивидуализм. Через внутреннюю работу
личности и нации, через выработку качеств характера утверждается духовная социальность.
Речь идет все время не только о душе человека, личности, но также и о душе общества
и душе нации, с которыми демократическая механика так мало считается. Отвлеченный
демократизм всегда есть формализм, он не хочет знать содержания народной воли,
народного сердца, народной мысли, ему важно лишь формальное народовластие. Но
содержание народной воли есть уже внутреннее, уже духовное содержание, известная
направленность духа. И демократическому формализму необходимо противопоставить
определенное содержание народной воли и народного сознания, определенную их одухотворенность.
Тогда лишь правда демократии, правда человеческого самоуправления, соединится
с правдой духа, с духовными ценностями личности и народа. К этому мы должны готовиться
всеми силами, чтобы не повторять старых ошибок, не попадать в какой-то безвыходный
магический круг, вечно порождающий реакции. Демократия не может быть в принципе,
в идее ограничена сословными и классовыми привилегиями, внешне-общественными аристократиями,
но она должна быть ограничена правами бесконечной духовной природы человеческой
личности и нации, ограничена истинным подбором качеств. Дух нации глубже демократии
и должен направлять ее. Власть не может принадлежать всем, не может быть механически
равной. Власть должна принадлежать лучшим, избранным личностям, на которые возлагается
великая ответственность и которые возлагают на себя великие обязанности. Но эта
власть лучших должна быть порождена из самых недр народной жизни, должна быть
имманентна нарду, его собственной потенцией, а не чем-то навязанным ему извне,
поставленным над ним. Сила демократии не может быть абсолютной, неограниченной
властью, она ограничивается ею самой выдвинутыми качествами. Идее демократии чуждо
противопоставлять идею самоуправляющейся нации.
|
