"Путь": орган русской религиозной мысли под редакцией Н.А.Бердяева.

Страницы первого издания журнала указаны в прямых скобках,
номер страницы предшествует тексту на ней.

"Путь", №5. Октябрь-ноябрь 1926 г. С. 131-132.

АНТИХРИСТИАНСКАЯ МЫСЛЬ

Les maitres de la pensee antichretienne sous la direction de M. Louis Rougier. Celce ou le conflit de la civilisation antique et du christianisme primitif par Louis Rougier.

Издание книги Цельса, которой предпослан целый трактат Л. Ружье о конфликте античной цивилизации и первохристианства, означает поход против христианства. Предполагается целая серия классиков антихристианской мысли. Предприятие – характерное для все еще господствующих настроений в современной Франции. Обещаны Порфирий, Юлиан Отступник, Дж. Бруно, Спиноза, Бейль, Вольтер. Вышла уже книга Ж. Голтье о Ницше. Противники христианства, создающие эту серию, вдохновляются античной мыслью и противопоставляют ее христианству. Мотивы их и основные их тенденции мало оригинальны. Они чувствуют себя так, как будто бы они живут во времена Дж. Бруна, Спинозы или Вольтера, они совсем не чувствуют нашей эпохи. Они хотят продолжить дело ренессанса и просветительства, в то время как мы присутствуем при угасании ренессансного и просветительского духа, при окончательном изживании его основ. В этом отношении очень типичен ружье. Он принадлежит культурной середине нашего времени, обреченной на смерть. Он в глубочайшем смысле этого слова реакционер, как реакционером был в свое время Юлиан Отступник. Очень полезно, конечно, издавать классиков мысли, хотя бы и враждебных тому, в чем мы видим истину. Цельс представляет огромный интерес и нельзя не приветствовать того, что дана легкая возможность с ним ознакомится. У Цельса сосредоточены самые сильные возражения против христианства со стороны угасавшей античной мысли, возражения, которые и ныне повторяются людьми, Цельса не знающими. Но во всем этом антихристианском начинании есть что то архаическое, совершенно не действенное в нашу эпоху. Я, грешный человек, могу с удовольствием читать Вольтера, люблю его игру ума, но не придаю ему ни малейшего значения и все мысли его представляются мне принадлежащими какой-то другой планете в очень давний период ее существования. Типы в роде Ружье принадлежат той духовно реакционной европейской интеллигенции, которая все еще воображает, что составляет духовную аристократию, elite, и защищает истинную свободу мысли, таков был Ренан. Эти люди, все еще нередкие в среднем культурном слое Европы, пытаются обосновать свой позитивизм вчерашнего дня на великих принципах античности. Но они искажают самый образ античности, неверно представляют дух эллинства. Христианство представляется им безумием, иррациональным низвержением формы, варварством, нетерпимостью и в христианстве готовы они видеть источник современного социализма и коммунизма, страсти к равенству. Дух же античности для них есть разум, мера, форма, аристократизм, терпимость и свобода мысли. Нужно сказать, что взгляды ружье на античную культуру отличаются необыкновенной банальностью и не соответствуют современному уровню знаний. После Фр. Ницше, после Э. Роде, после В. Иванова недопустимо изображать античность так, как это делает ружье. Он как будто совсем забывает мистическую, пессимистическую, трагическую Грецию, как будто не хочет знать о культе Диониса, о мистериях, об орфизме, о греческой трагедии, о Платоне. Между тем как

131//132

все это более глубоко характеризует духовный мир эллинства, чем греческое просветительство и греческий позитивизм. Ружье как бы все еще находится на том уровне восприятия Греции (главным образом через Рим), который был в классической своей форме у Винкельмана, у Гете. Латинский дух закрывает для французов восприятие мистической Греции. И античная мысль для них есть прежде всего Аристотель или стоики, а не Платон, как для нас. Это идет от латинской средневековой схоластики, в которой были уже заложены элементы позитивизма. Ружье думает, что борется за передовую европейскую культуру, которая для него, по-видимому, есть прежде всего культура латинская, культура меры и формы. Он боится вторжения хаоса, который низвергнет привычные для него формы мышления и породит неприятную для него трагедию. Это хаотическое начало, опасное для цивилизации, он чувствует в христианстве.
Ружье в исследовании конфликта античной цивилизации и христианства неверно, крайне односторонне изображает античность и совершенно извращенно изображает христианство. Он не хочет признать, что античный мир исчерпал себя, что внутренняя болезнь подточила его, тоска объяла его и погиб он от того, что не имел чем жить. Виновником гибели великой античной культуры Ружье считает христианство и оправдывает даже преследование христиан римской империей. В качестве язычника он признает верховенство и неограниченность государства, исповедует этатизм. Христианство для него антигосударственно и революционно. Он в поздний час христианской мировой эпохи продолжает восстание самосохраняющегося языческого «мира сего» против небесной истины христианства. Ружье – культурный скептик, каких есть многое множество, но он вместе с тем верит в непреложность форм и категорий, выработанных античным рационализмом. Так всегда бывает со скептиками, которые в очень многое верят догматически. Этим людям прежде всего нужно решить вопрос, что есть истина и подлинная реальность. Мы христиане прежде всего верим, что христианство есть истина и что в нем открывается подлинная реальность, подлинное бытие. Очень любопытно, что ружье и антихристиане его типа говорят против христианства приблизительно тоже, что говорят против христианства русского некоторые французские католики, поклоняющиеся латинской цивилизации. Для них христианство католическое есть прежде всего великая цивилизация, господство формы и меры, полученных от античности, и они панически боятся хаотического и иррационального, которое может прийти с Востока, от Достоевского, от русских. В этом католик Массис сходится с П. Валери. Не случайно такого рода католики работают вместе с утонченно культурным атеистом-позитивистом Ш. Моррасом. В Ружье все христианство вызывает то же чувство, какое вызывает Достоевский у некоторых католиков латинского духа. Интереснее всего в книге сам Цельс. Он был представителем склоняющейся к упадку античности, духовным реакционером, неспособным понять мирового движения духа. Взор его был обращен назад, а не вперед. Все отталкивало и ужасало в христианстве, в новом мире, который христианство принесло с собой, в новых душах. Христиане представлялись ему подбором худших. Он не мог понять богоуничтожения, кенозиса. Бог должен был для него явится на земле в силе и славе, в пышности и красоте, как ее понимали люди древнего мира. Крест был для него безумием, отвратительным и уродливым безумием. Аргументы Цельса мы слышим на протяжении всей христианской истории, слышим и в наши дни. И в этом значительность Цельса. Но те же аргументы в устах Ружье менее интересны, менее оправданы. Замысел антихристианской серии свидетельствует о том, что современное сознание продолжает беспокоить вопрос об отношении христианства и античности. Христианство в истории своей не раз приспособлялось к античному рационализму и этим пыталось ослабить для человеческого сознания трудности, связанные с безумием креста. Мы это видим в схоластике, которая была уже своеобразным ренессансом античной мысли. Эта проблема стоит в русской религиозной мысли, но в связи с платонизмом. Книгу Цельса с комментариями Ружье следует прочесть, но не для того, чтобы следовать за ее направлением мысли, а для того, чтобы понять всю отсталость и реакционность этого направления мысли перед начинающимся в мире христианским ренессансом.

Ник. Бердяев.