Архимандрит Феодосий (Алмазов)
МОИ ВОСПОМИНАНИЯ
Номер страницы после текста на ней.
К оглавлению
ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ
Документ № 12
ВОПЛЬ РУССКОЙ ЦЕРКВИ
Послание митрополита Сергия, ныне фактически возглавляющего Русскую Православную Церковь, и волнение, которое оно вызвало в русских православных кругах за рубежом, является фактом несоизмеримо более значительным, чем церковная распря, вызванная Карловацким епископатом. Смысл нового события в церковной жизни эмиграции совершенно ясен. Хочет ли зарубежная Православная Церковь до конца разделить мученическую и страдальческую судьбу Православной Церкви в России? Сейчас наступил решительный момент в церковном сознании православной части эмиграции, от которого зависит духовное ее будущее. Многими в эмиграции послание митрополита Сергия и предъявленное им требование митрополиту Евлогию было воспринято как окрик, как приказание, как насилие над совестью. И вот, прежде всего хочется сказать, что внутренний смысл этого послания совсем иной. Понять это до конца могут лишь люди, которые прожили годы в советской России и потому способны воспринимать события, там происходящие, изнутри, а не извне.
В действительности послание митрополита Сергия есть вопль сердца Православной Церкви в России, обращенный к Православной Церкви за рубежом: сделайте, наконец, кто-нибудь для нас, для Церкви-Матери, подумайте
250
о нас, облегчите нашу муку, принесите для Русской Церкви хоть какую-нибудь жертву, до сих пор безответственные слова ваших иерархов (Карловацкий Собор и Синод) вели нас в тюрьму, под расстрел, на мученичество, подвергали Православную Церковь в России опасности быть совершенно раздавленной и уничтоженной, да не будет этого больше. Карловацкий Собор был виновником ареста Патриарха и гонений против Церкви. Я был в это время в Москве и знаю, как это воспринималось Православными кругами России.
Нужно, наконец, до конца понять великую разницу в положении Православной Церкви в России и в эмиграции. Православная Церковь в России есть Церковь мученическая, проходящая свой крестный путь до конца. Православная Церковь в эмиграции не мученическая церковь, ее епископы не знают, что такое мученичество, они в прошлом привыкли к господствующему и привилегированному положению в государстве, а за границей живут в атмосфере свободы. Это есть заметное для всех различие в положении. Но есть другое различие, которое не все принимают. Православная Церковь в России жертвенна в совсем ином смысле и претерпевает нравственное мученичество, неведомое и часто непонятное для церковных кругов эмиграции. Православная Церковь в России в лице своих водительствующих иерархов должна совершать жертву своей видимой красотой и чистотой, она нисходит в мир, находящийся в состоянии смертного греха. Жертва эта совершается во имя спасения Православной Церкви и церковного народа в России, во имя охранения ее в эти страшные годы испытаний. Митрополит Вениамин был > мучеником и мученичество его было явлением красоты и чистоты его человеческого образа. Но патриарх Тихон был мучеником в ином смысле, и мученичество его было более страшным и тяжелым.
Во имя Церкви, забыв о себе, патриарх Тихон согласился пожертвовать красотой и чистотой своего образа, согласился говорить языком, который у многих мог вы- |, звать нравственное и эстетическое отталкивание. Мы * здесь, за границей, на свободе, можем говорить, что хотим, языком чистым и красивым, можем представляться себе людьми, не способными ни на какие компромиссы. Но красота и чистота нашего языка, непримиримость на- v ших выступлений не имеют большого нравственного веса. Совсем иной вес все имеет там, в России. Героическая не-
251
Г Г
примиримость отдельного человека, готового идти под расстрел, прекрасна, полновесна и вызывает чувство нашего восхищения. Но там, в России, есть еще другой героизм, другая жертвенность, которые люди не так легко оценивают. Патриарх Тихон, митрополит Сергий — не отдельные, частные лица, которые могут думать только о себе. Перед ними всегда стоит не их личная судьба, а судьба Церкви и церковного народа как целого. Они могут и должны забывать о себе, о своей чистоте и красоте и говорить лишь то, что спасительно для Церкви. Это есть огромная личная жертва. Ее принес патриарх Тихон, ее приносит митрополит Сергий. Некогда эту жертву принес Св. Александр Невский, когда ездил в Ханскую Орду.
Отдельный человек может предпочесть личное мученичество. Но не таково положение иерарха, возглавляющего Церковь, он должен идти на иное мученичество и принести иную жертву. Свобода слова есть великое благо. Главное оправдание эмиграции в том, что в ней, может быть, очаг свободной мысли. Но все эти категории неприменимы к жизни Церкви. Эмигрантской Церкви быть не может. Эмиграция есть понятие политическое или бытовое, но не церковное. Существует Русская Церковь за границей, как органическое ответвление Матери-Церкви в России, она не имеет самостоятельного источника бытия. Церковными кругами эмиграции должно быть, наконец, осознано, что двойное мученичество Русской Церкви есть ее религиозное и нравственное преимущество перед Церковью заграничной, в привилегированное положение Церкви заграничной в отношении свободы и чистоты слова значит только то, что она находится в лучшем внешнем положении, но не то, что она лучше и чище. Да и драгоценным даром свободы слова эмигрантские правые круги очень плохо воспользовались, они создали и на свободе застенок, удушающий всякую свободу мысли.
Таким представляется мне нравственный смысл послания митрополита Сергия. Но какие же практические выводы отсюда вытекают? Православная Церковь не только переживает очищающее ее мученичество, она переживает один из величайших моментов своей исторической судьбы. В кровавых муках освобождается она от власти царства кесаря. Мы живем в эпоху углубления церковного сознания, очищения Церкви от искажавших ее исторических наслоений. Разрыв обязательной связи Православной Церкви с самодержавной монархией, которая длинному
252
ряду поколений представлялась абсолютной и почти догматической по своему значению, есть великое благо. Церковь возвышается над царством кесаря, в какой бы форме оно ни являлось, и она может существовать при какой угодно природно-исторической среде. И вместе с тем она действует в истории и тысячами нитей переплетается с царством кесаря. Отсюда бесконечная сложность исторической судьбы Церкви, ее видимая замаранность. История Церкви полна соглашениями и конкордатами, которые не менее тягостны, чем лояльность в отношении советской власти. Церковь всегда будет стремиться христианизировать всякую природно-историческую среду, всякое общество, всякое государство, всякую культуру, но она не может признать вполне и окончательно своей, христианской, никакую природно-историческую среду, никакое государство. з Та природно-историческая среда, то царство кесаря; с которым Церковь встретилась в римской империи или в средневековом феодальном обществе или в капиталистическом обществе нового времени, сами по себе не более христианские, чем рабоче-крестьянское государство, чем коммунистическое общество, если бы оно когда-либо осуществилось. Капиталистическое государство с церковно-христианской точки зрения не имеет никакого преимуще*-ства перед социалистическим государством. Церковь стремится только изнутри духовно христианизировать всякую встретившуюся ей природно-историческую среду и всегда удается это ей лишь отчасти вследствие сопротивления человеческого греха. Церковь не может иметь никакого политического идеала и не может быть связана ни с какой политической партией. Положительный идеал Христовой Церкви есть Царство Божие, т. е. личное, социальное и космическое преображение, обожение, новое небо и новая земля. Все земные политические формы для церкви преходящи. Церковь лояльна в отношении государственной власти, хотя бы то была власть языческого кесаря Нерона или власть антихристианского Совета народных комиссаров, в том лишь смысле, что она не ведет политической борьбы, не может быть одной из сторон в столкновениях, происходящих в царстве кесаря. Оценки Церкви остаются исключительно религиозными и нравственными. Иным является положение членов Церкви и православных людей. Они, конечно, могут принадлежать к разным политическим партиям и вести политическую борь-
253
бу, могут быть монархистами, республиканцами-демократами и даже коммунистами, при обязательном условии согласования своей политики с требованиями христианской совести. Лояльность по отношению к Советской власти со стороны Православной Церкви означает лишь то, что Церковь не участвует в политической борьбе против нее и не может благословлять никакой формы борьбы, кроме духовной, что Церковь принимает факт образования новой природно-исторической среды и может стремиться лишь к христианизации этой среды изнутри, духовно борясь против безбожия и растления во имя Христовой Правды. Коммунистическая власть родилась в состоянии смертного греха, она совершила много преступлений, убивала, истязала людей, развращала души детей, отравляла опиумом безбожия народную душу. Церковь не может не осуждать духовно зла и греха, не может не бороться духовно против дехристианизации русского народа. Но это не означает политической борьбы Церкви против советского строя, против рабоче-крестьянского государства, не означает склонности Церкви к контрреволюции и реставрации. Террор для Церкви всегда греховен, будет ли он левым или правым, и она может его осуждать, не вмешиваясь в политику. Церковь может примириться и с коммунизмом, как природно-историческим фактом, стремясь его христианизировать. Но Церковь остается непримиримой в отношении антихристовой коммунистической идеологии. И это всего менее означает, что Церковь хочет реставрации, восстановления монархии или капитализма. Пусть будет и коммунистическое общество, но не безбожное и не бесчеловечное, не угашающее дух, не отравляющее злобой и ненавистью, не подвергающее гонению Церковь Христову.
Вот церковное сознание, которое вырабатывается в России в эпоху революции. В известном смысле именно Церковь может более принять факт совершившейся революции, чем разные общественные группы и политические партии, именно потому, что Церковь стоит над политикой, над борьбой интересов, что она не от мира сего, что цели ее лежат в вечности. Революция всегда совершается в кровавых насилиях, в одержимости злобой и ненавистью, она есть состояние смертного греха. В этих кровавых насилиях, в этой злобе и ненависти, в этом смертном грехе пробиваются к исторической активности новые социальные слои. Церковь призывает к покаянию и к очи-
254
щению, и духовному преображению, но она не восстает против новых социальных слоев, против роли этих слоев в новом государстве, она хочет их лишь христианизировать изнутри. И спасение России придет от христианизации новых социальных слоев, от духовного перерождения рабоче-крестьянского общества.
Эмигрантские церковные круги до сих пор мешали этому духовному выздоровлению русского народа, здоровому его развитию, пугая его призраками связи Церкви с реставрацией, мешали жизни и делу Русской Церкви. Об этом напомнил митрополит Сергий, Некоторые места послания митрополита Сергия шокируют, подписка, которую он предлагает дать, лишена отчетливости и юридиче* ского смысла. Но нужно внутренне понять, что все это значит. Митрополит Сергий даже лишен возможности назвать Россию по имени и принужден называть ее Советским Союзом. Но мы должны увидеть за этим Россию и признать ее радости и печали своими. Практически пойти навстречу призыву митрополита Сергия — значит отныне совершенно прекратить в зарубежной Церкви великокняжеские и царские молебны, носящие характер политических демонстраций (само собой разумеется, что панихиду по каждом отдельном человеке Церковь должна служить, будь он царь или крестьянин), что не должны быть допускаемы проповеди в церквах или речи на епархиальных съездах, которые носят политический характер. Это есть ликвидация в зарубежной Церкви периода, связанного с гражданской войной. На этот путь уже вступил митрополит Евлогий, и этот путь должен быть завершен. И этим Церковь лишь освободится от тех соглашений и компромиссов, к которым она была вынуждена в прошлом. И это будет нашим духовным возвращением на Родину.
|
