ФИЛОСОФИЯ СВОБОДНОГО ДУХА
Воспроизводится по изданию: Философия свободного
духа. М.: Республика, 1994. Содержит: Философия свободного
духа. Я и мир объектов. Судьба человека в современном мире. Дух
и реальность. 480 с. Тир.25 000. Примечания
к этому изданию (источники цитат, предметный указатель).
Номера страниц по этому изданию в прямых скобках,
номер страницы предшествует тексту на ней.
Вернуться к оглавлению
ГЛАВА П
Символ, миф и догмат
...Все видимое нами - Только отблеск, только
тени От незримого очами.
Вл. Соловьев*
Символ (*******) значит посредник, знак и вместе с тем связь. **********
- значит соединять, разделяя, связывать1. Символ и символизация
предполагают существование двух миров, двух порядков бытия. Символ
не может иметь места, если существует лишь один мир, один порядок
бытия. Символ говорит о том, что смысл одного мира лежит в другом
мире, что из другого мира подается знак о смысле. Плотин под символом
и понимал соединение двух в одно. Символ есть мост между двумя мирами.
Символ говорит не только о том, что существует иной мир, что бытие
не замкнуто в нашем мире, но и о том, что возможна связь между двумя
мирами, соединение одного мира с другим, что эти миры не разобщены
окончательно. Символ и разграничивает два мира, и связывает их.
Сам по себе наш природный, эмпирический мир не имеет значения и
смысла, он получает свое значение и смысл из другого мира, из мира
духа, как символ духовного мира. Природный мир не имеет в самом
себе источника жизни, дающего смысл жизни, он получает его символически
из мира иного, мира духовного. Логос заложен в духовном мире, и
в мире природном он лишь отображается, т. е. символизуется. Все,
что имеет значение и смысл в нашей жизни, есть лишь знак, т. е.
символ иного мира. Иметь значение - значит быть знаком, т. е. символом
иного мира, несущего смысл в себе самом. И все значительное в нашей
жизни есть знаковое, символическое. Символическая связь в нашей
жизни и жизни нашего мира, полного бессмыслицы и ничтожества, дается
лишь как связь с иным миром, миром смысла и значительности, миром
духовным. (В природном мире и природной жизни, замкнутых в себе,
нельзя открыть смысловой связи, нельзя обнаружить значительности.
Все случайно в этом мире, лишено связи, значения и смысла. Человек,
как образ и подобие
1 См. Max Schlessinger. Geschichte des Symbols. 1920**.
[51]
природного мира, как природное существо, лишен значительности и
глубины, и природная жизнь его лишена смысловой связи. В жизни человека,
как отрывка природного мира, нельзя обнаружить логоса, и самый разум
его есть лишь приспособление к круговороту природного мира. Сознание,
обращенное исключительно к замкнутому в себе природному миру, поражено
бывает бессмыслицей, случайностью и незначительностью бытия. Такое
сознание есть сознание подавленное, бессильное внести смысл в окружающую
его со всех сторон тьму природного мира, в котором не видно знаков
мира иного, мира смысла. Но человек безмерно значителен и полон
смысла, как образ и подобие божественного бытия, т. е. как символ
Божества. Сознание, обращенное к миру божественному, повсюду открывает
смысл, связь и значение, ему даны знаки иного мира. Такое сознание
есть сознание освобожденное, и оно вносит смысл в кажущуюся бессмыслицу
природного мира. Доказать существование смысла мировой жизни нельзя,
его нельзя разумно вывести из рассмотрения природного мира. Телеологичность
процессов природы сомнительна. Обнаружить смысл можно, лишь пережив
его в духовном опыте, лишь обратившись к духовному миру. Смысл доказывается
лишь жизнью, исполненной смысла, он показывается сознанием, обращенным
к миру смысла, сознанием символическим, ознаменованным, связывающим,
означающим.
Символическое миросознание и миросозерцание есть единственное глубокое,
единственное ощущающее и сознающее таинственную глубину бытия. Вся
наша здешняя, природная жизнь полна смысла лишь тогда, когда она
символически освящена. Но это символическое освящение жизни, символический
смысл жизни могут быть осознанными и неосознанными. Символический
смысл природной жизни может переживаться наивно, может в сознании
объективироваться и постигаться наивно-реалистически. Люди могут
жить символами и принимать эти символы за реальности в себе, могут
не сознавать символической природы всего священного и осмысленного
в их жизни. Тогда они погружены в природный, объективно-предметный
мир, но в нем видят непосредственное воплощение святыни, скрепляют
в наивно-реалистическом сознании дух с плотью этого мира. Наивному
материализму и наивному реализму, которые свойственны не только
сознанию безрелигиозному, по и сознанию религиозному, нужно противопоставлять
не спиритуализм и не идеализм, не отвлеченную духовность и не отвлеченные
идеи, а символизм. Спиритуализм и идеализм - не религиозные состояния
сознания и не религиозные направленности духа, а метафизические
теории. Символизм же религиозен по существу своему. Но нужно отличать
символизм реалистический от символизма идеалистического. Идеалистический
символизм, столь свойственный верхнему культурному слою современного
человечества, не есть подлинный символизм, символизм, соединяющий
и связывающий два мира. Это -- символизм безнадежной разобщенности
двух миров, безнадежней замкнутости нашего внутреннего мира. Философия
Канта лучше всего обосновывает такого рода символизм, философия
эта выражает болезнь отрыва человека от глубины бытия и погруженности
человека в свой субъективный мир. Это есть символизм глубокого духовного
одиночества современного человека, глубокой его раздвоенности и
разорванности. Он находит себе блестящее отражение и в современном
искусстве. Средневековью было свойственно символическое миропонимание.
Характерное выражение средневекового символизма можно найти в мистике
Hugues Saint Victor'a и Richards Saint Victor'a. Новое время утеряло
смысл явля-
[52]
ющегося. Идеалистический символизм есть символизм субъективный
и условный, он во всем видит лишь отражение душевных переживаний,
лишь состояния субъекта, оторванного от духовного мира, от первоисточника
жизни. Шлейермахер был выразителем субъективного, идеалистического
символизма. Таков и фидео-символизм Сабатье. Символизм этот не онтологичей,
в символах его нет онтологической обязательности, и он в сущности
глубоко противоречит природе символа, как связи и соединения, как
знака иного мира, подлинно сущего. Когда идеалистический символизм
пытается истолковать истины религии, он всегда склонен придавать-им
лишь субъективное значение, он в религиозном опыте оставляет человека
замкнутым в себе, в своих переживаниях, отделенным от реальностей
духовного мира, он не понимает природы духовного опыта и духовной
жизни. Реалистический символизм есть единственный подлинный символизм,
связывающий и соединяющий два мира, ознаменовывающий подлинно сущий
духовный мир, Божественную действительность. В символах даны не
условные знаки душевных переживаний человека, а обязательные знаки
самой первожизни, самого духа в его первореальности, даны связующие
пути между миром природным и миром духовным. Для реалистического
символизма плоть мира не есть феномен, лишенный всякой реальности,
не есть субъективная иллюзия, а есть символическое воплощение духовных
реальностей, одеяние существ, вкорененных в духовном мире. Реалистический
символизм есть символизм размыкающий, а не замыкающий, соединяющий,
а не разъединяющий. Реалистический символизм глубоко противоположен
реализму наивному, реализму объективному, но он также противоположен
идеализму субъективному, символизму идеалистическому. Реалистический
символизм лежит по ту сторону гносеологического разрыва субъекта
и объекта, по ту сторону вбирания действительности в мир субъекта
или мир объекта. Духовный опыт, на котором обосновывается реалистический
символизм, лежит вне противоположения субъекта и объекта, вне их
гипостазирования. Духовная жизнь так же несубъективна, как и необъективна.
Символизация духовной жизни, ее воплощение в знаках и образах природного
мира может быть понята как объективация, но именно потому она и
необъективна в рационалистическом смысле этого слова. Символическое
сознание вбирает и субъект и объект в несоизмеримо большую глубину.
Если объективация есть лишь символизация, то этим преодолевается
всякий объективно-предметный рационализм, всякое наивное гипостазирование
объекта. Так называемые объективные реальности суть реальности вторичного,
а не первичного порядка, реальности символические, а не реальности
в себе. Но субъективные реальности, реальности душевных переживаний,
реальности субъекта и его субъективного мира не более первичны,
столь же вторичны, столь же символичны. И это не есть возобновление
в новой форме старого различия между вещью в себе и явлением, которое
ведь целиком есть гносеологическое учение, основанное на противоположении
субъекта и объекта. Очень неточно было бы сказать, что духовный
мир есть вещь в себе, а мир природный есть явление. В такого рода
различении и противоположении вещь в себе мыслится натуралистически,
она есть достояние натуралистической метафизики, реальность вещи
в себе представляется реальностью, подобной реальностям объективно-предметного,
природного мира. Вещь в себе не есть жизнь, она не. дана в живом
опыте, она есть вещь, предмет. Духовная жизнь нимало не напоминает
вещи в себе метафизиков и гносеологов. Само учение о вещах в себе
не предполагает существования духовного опыта как первич-
[53]
ного опыта жизни, оно возникло в лоне рационалистической метафизики
как одно из выражений бессилия рационалистически разгадать загадку
жизни. И когда Фихте устранил самое понятие вещи в себе, как ненужное,
он сделал большой шаг вперед. Он искал первичного акта жизни, акта,
а не вещи. Но его подстерегала опасность гипостазирования субъекта.
Субъективный идеализм не может быть учением о духовной жизни. Символизм
же обращен к самой духовной жизни, к духовному опыту. Классические
образцы символизма даны у мистиков и художников, а не у философов,
в описаниях духовного опыта, а не в учениях.
§
Есть два мироощущения, которые кладут подавляющую печать на формы
религиозного сознания. Одно из этих мироощущений повсюду видит в
мире реальности в себе, заключает целиком бесконечное в конечное,
дух в плоть этого природного мира, божественное прикрепляет к конечной
плоти, в относительном и преходящем всегда готово видеть абсолютное
и непреходящее, процессы жизни превращает в застывшие онтологические
категории. Этот тип мироощущения создает доктрины религиозного позитивизма
и религиозного материализма, определяет влиятельные и господствующие
богословские системы. Опыт, лежащий в основе этого мироощущения,
является источником консервативно-инертных и реакционных настроений.
Люди этого типа во всем любят авторитет и подозрительно относятся
к творчеству. Это наивно-реалистическое, материалистическое (хотя
и в религиозной форме), позитивистическое мироощущение подавлено
конечным, в конечной природно-исторической плоти, относительной
и преходящей, видит абсолютное и божественное, боится бесконечного.
Это - статическое, враждебное всякой динамике мироощущение. Оно
является результатом перенесения центра тяжести жизни в этот природный
мир, оно дает абсолютное освящение сложившейся исторической плоти.
Формы национального быта, формы монархии, формы церковного строя,
скрепляющие Церковь и государство, формы богословских систем приобретают
абсолютное, неизменное, священное значение, к ним прикрепляется
божественное. Образуется священная плоть, нередко закрепощающая
дух и угасающая дух. На этой почве рождается и безбожный, антирелигиозный
материализм и позитивизм. Дух отходит, исчезает, плоть же сама по
себе остается священной. Проходится школа, которая скрепляет дух
с плотью мира сего и приучает видеть реальность прежде всего и более
всего в конечном, в природно-историческом мире. Наступает час, когда
священная плоть монархии разваливается, но образуется священная
плоть социализма, на которую переносятся те же чувства, которые
раньше вызывала священная монархия. Эти две плоти будут вести между
собою смертельную борьбу, но духа уже не будет ни там, ни здесь.
Дух не допускает закрепощения конечному, абсолютизации относительного.
Дух бесконечен, дух дышит, где хочет. Дух меняет свою символику
в соответствии с динамикой духовной жизни. Дух динамичен по своей
природе и не допускает статического закрепощения. Дух не может вместиться
ни в каких формах родового быта. Органический процесс и есть соответствие
внешнего с внутренним, символики природно-исторической плоти с жизнью
духа. Когда внешняя, плотская символика не выражает уже внутренней
жизни духа, ее священность разлагается, падают царства и цивилизации,
падают жизненные уклады, на ней
[54]
основанные. Нужна новая символика, выражающая иное состояние духа,
по-новому органическая, т. е. соответствующая реальности внутренней
жизни. Плоть мира может постареть и сморщиться, дух может отлететь
от нее., И тогда угашением духа, грехом против Духа Святого является
отстаивание этой разлагающейся плоти и закрепощение ею духа. Духовная
жизни не допускает закрепощенности ее природной плоти, ее бесконечная
реальность никогда не переходит целиком в природный и исторический
мир, она лишь символически присутствует в этом мире.
И есть другое мироощущение, которое выражает динамическую природу
духа. Это другое мироощущение повсюду в мире видит лишь знаки и
символы иного мира, божественное ощущает прежде всего как тайну
и бесконечность, за всем конечным, всегда преходящим ощущает бесконечное,
ничто относительное и преходящее не почитает за абсолютное и непреходящее.
Это символическое мироощущение переносит центр тяжести жизни в иной
мир, в мир духовный, динамический и бесконечный, не видит последних
реальностей в этом мире, в его природной плоти. Стремление к бесконечному
нашло себе замечательное выражение в драме Ибсена "Женщина с моря".
Бесконечность, безмерность и таинственность мира божественного и
духовного только и допускает символическое понимание всего конечного
и природного. Это мироощущение допускает и требует освящения природной
и исторической жизни, но освящения символического. Символическое
же освящение не может почитать никакую плоть мира абсолютной реальностью
и абсолютной святыней, вмещающей полноту божественного. Вся творческая
духовная жизнь человечества, вся динамика христианства связана была
с этим вторым типом мироощущения. Вся жизнь Церкви Христовой была
творимым в истории мифом, реалистической символикой, выражающей
и воплощающей динамику духа. Жизнь и дух были напряжены и сильны
в Церкви, лишь поскольку совершался этот мифотворческий процесс,
эта вечно обогащающаяся символизация. Догматы Церкви, культ Церкви,
жизнь святых и подвижников, все предания Церкви были такой символической
динамикой духа. Родовой быт в Церкви, скрепление жизни Церкви с
царством кесаря, закрепление богословских систем, абсолютизация
церковных канонов, образование неизменной святой плоти - все это
слишком часто бывало окостенением духа в Церкви, угашением духа
и прекращением творческой динамики, жизнью отраженной, на счет творчества
прежних поколений. Лишь символическое миросозерцание раскрывает
пути творческой жизни духа, лишь оно делает возможным Продолжение
мифотворческого процесса, продолжение жизни предания, связывающей
прошлое с будущим. По Крейцеру*, символика есть видение бесконечного
в конечном. Символика есть видимое изображение невидимых, таинственных
вещей. Символ по природе своей не закрепощает бесконечного конечному,
но делает все конечное прозрачным. Через конечное просвечивает бесконечное.
В мире конечного нет абсолютной замкнутости горизонта. Плоть, символически
освященная, есть плоть, не знающая тяжести, инертности, замкнутости
природного мира. Истинная реальность всегда лежит дальше и глубже
того, что явлено в природной плоти. Творческое движение духа не
может быть остановлено непроницаемой плотью, притязающей на абсолютную
реальность. Воплощение Бога в мире, явление Сына Божьего в плоти
этого мира есть вместе с тем размыкание плоти, а не замыкание ее,
есть просвечивание бесконечного в конечном, а не закрепощение конечного.
Боговоплощение есть символическое событие по преимуществу, единственный
и неповторимый прорыв мира бесконечного в мир конечный,
[55]
мира духовного в мир природный, божественное обнаружение связи
между двумя мирами, благодатная победа над тяжестью природного мира,
расколдование этого заколдованного мира. Явление Христа Сына Божьего
в природной плоти этого мира, в роде Адама есть кенезис, уничижение
и нисхождение Бога, которое совершается для освобождения от тяжести
и закрепощенности природной плоти, для просветления и преображения
плоти мира, для воскресения в духовной плоти, а не для закрепощения
и абсолютного освящения этой плоти мира. Религиозный материализм,
закрепляющий и абсолютизирующий плоть мира, есть извращенное и искаженное
понимание тайны боговоплощения, отрицание ее символического характера.
Рождение в мире, жизнь, крестная смерть и воскресение Сына Божьего
есть символ, единственный по своему значению, центральный, абсолютный
символ события духовного мира, сокровенной духовной жизни. Этот
символ освобождает от власти мира, а не порабощает власти мира.
То, что Сын Божий жил в природной плоти, и есть источник надежды
нашей, что природная плоть может быть побеждена в cвoeм кошмарном
реализме, может быть просветлена иным миром и преображена в плоть
духовную. Вся плоть мира есть символ духа, отображение и изображение,
знак иной реальности, чего-то лежащего безмерно дальше и глубже.
Все, что мы именуем тварной природой, есть не реальность в себе,
а реальность символическая, символическое отображение путей духовного
мира. И отвердение плоти мира есть лишь знак совершающихся ниспадений
в духовном мире. Явленное в земной жизни Сына Божьего просветление
плоти есть знак совершившегося в духовном мире возвышения и восхождения.
Плоть не есть иллюзия и самообман, плоть есть символическое отображение
реальностей духовного мира. Связь двух миров, возможность их взаимопроникновений,
переливание энергии из одного мира в другой даны в символическом
ознаменовании. Символ обнаруживает божественную жизнь, подает знак
перехода божественной энергии в жизнь этого природного мира, но
всегда охраняет бесконечную таинственность божественной жизни, утверждает
несоизмеримость жизни мира с жизнью духа. Символизм не допускает
того окончательного затвердевания и замыкания природного мира и
природной плоти, в силу чего этот мир и эта плоть превращаются в
реальности в себе, непроницаемые для бесконечности Бога, для бесконечности
духа. Субстанциальное понимание природного мира как совершенно внебожественного,
как неизменного в своей основе порядка тварной природы и есть религиозный
натурализм, который породил натурализм материалистический и позитивистический,
когда Бог окончательно был отдален от природного мира и дух совершенно
угашен. Дуалистический теизм, отрицающий символическую связь мира
божественного и мира природного, в последовательном развитии натуралистической
метафизики ведет сначала к атеизму в отношении к миру, а потом и
к атеизму в отношении к Богу. Этому пониманию противостоят понимание
символическое, для которого существует связь между двумя мирами,
для которого мир природный не внебожествен в своей субстанциальной
реальности, а полон знаками божественного мира, отображающими события
духовной жизни, события ниспадения и возвышения. Природный порядок
не есть вечный и неизменный порядок, он - лишь момент, символизирующий
жизнь духа. И потому из глубины духа могут явиться силы, преображающие
его и освобождающие от порабощающей власти.
[56]
§
Возможны три типа понимания отношений между миром божественным
и нашим природным миром: 1) дуалистический разрыв между Богом и
миром, агностицизм, субъективный идеализм, замыкающийся в субъекте,
идеалистический символизм, допускающий лишь символизацию субъективного
мира душевных переживаний, оторванных от ядра бытия; 2) рационалистическое
допущение, что тайна божественного бытия выразима в рациональном
понятии, объективный реализм, абсолютизирующий реальности природного
мира; 3) символизм, допускающий переход божественной энергии в этот
мир, размыкающий и связывающий два мира и признающий, что божественное
бытие лишь символизуется, оставаясь неисчерпаемым и таинственным.
Дуализм и рационализм, ложный дуализм и ложный монизм одинаково
отдаляют человека от божественного мира, закрывают его для человека,
уготовляют позитивизм и материализм. Нет таинственного общения между
двумя мирами, переливов энергии из одного мира в другой, нет знаков,
подаваемых из миров иных. Мир божественный одинаково закрывается
и исчезает и в том случае, когда его считают вполне выразимым в
рациональных понятиях и конструируют объективную реальность внебожественного,
предметно-природного мира, и в том случае, когда замыкают субъективный
мир от божественного бытия и обрекают человека на одиночество его
душевных переживаний. Субъективный идеализм и объективный реализм
- гносеологические направления, одинаково отражающие с противоположных
концов разрыв между миром божественным и миром природным, прохождение
духа человеческого через раздвоение. Объективирование божественной
жизни, уподобление ее миру природному есть отрицание таинственности
л бесконечности Божества. И такое же отрицание таинственности и
бесконечности Божества мы находим в субъективировании божественной
жизни, в отожествлении ее с душевными переживаниями. Дуализм порождает
агностический позитивизм и психологизм. Рационализм порождает натурализм
и материализм. Но эти две формы понимания отношений между двумя
мирами преобладают в современном сознании. И религия при таком состоянии
сознания превращается в исключительно психологическую категорию.
Разум новой истории восстал против насилия, пытавшегося в рациональных
понятиях выразить божественное бытие. Через деизм, через естественную
религию; разум пришел к атеизму и к отрицанию религии. Деизм есть
роковое порождение рационалистического теизма, который соединяет
в себе отвлеченный дуализм с отвлеченным монизмом. И лишь символизм
подлинно выражает и охраняет глубину, таинственность и бесконечность
божественного мира, отличность его от мира природного и связанность
его с миром природным. Духовная жизнь раскрывается в этом мире и
постигается лишь через символизм. Этот символизм органически присущ
религиозной жизни, хотя может не сознаваться или искажаться чуждыми
началами, рационалистическими и дуалистическими.
Божество постижимо лишь символически, лишь через символ можно проникнуть
в его тайну. Божество непостижимо рационально, невыразимо в логическом
понятии. Это всегда утверждали великие религиозные мыслители, великие
мистики и христианские теософы. И никакая схоластическая теология
и метафизика не может погасить эту великую истину. За религиозной
идеей Бога всегда скрыта бездна, глубина иррациональ-
[57]
ного и сверхрационального1. Существование этой таинственной бездны,
этой глубины иррационального и обусловливает собой символизм, который
есть единственный путь богопознания и богомудрия. Все рациональные
понятийные категории о Боге и божественной жизни, все категории
катафатической теологии не выражают последней истины о божественном,
все они относительны и обращены к природному миру и природному человеку,
обусловлены ограниченностью этого мира. Вся организация нашего разума,
весь аппарат логических понятий образованы для природного мира,
для ориентации человека в этом мире. Рациональное понятие есть позитивистическая
реакция человека на природный мир. И позитивистическая реакция человека,
образующая рациональное понятие о Божестве, есть лишь преломление
Божественного в границах природного мира. Божественная жизнь в себе,
в своей неисчерпаемой таинственности, совсем не есть то, что утверждается
о ней в рациональных понятиях. Логика не есть Логос, между логикой
и Логосом лежит бездна, прерывность. Нельзя вместить бесконечное
в конечное, божественное в природное. Апостол Павел дал вечное выражение
истинного символизма в познании Божества: "Теперь мы видим как бы
сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу: теперь
знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан"**. Мы познаем
Божество сквозь тусклое стекло, гадательно, т. е. символически.
Окончательное познание Божества лицом к лицу дано лишь в ином плане,
в мистической жизни в Божестве. Рационализм в богопознании не хочет
знать о тусклом стекле, о гадательности, он считает рациональное
понятие чистым, стеклом, в котором Бог отражается в своей подлинной
сущности. Рационализм признает Божество проницаемым для понятия.
Этому противостоит апофатическая теология Дионисия Ареопагита. Величайшие
религиозные мыслители приходят к истине, выраженной Николаем Кузанским,
истине о том, что Божество есть coincidentia oppositorum, тождество
противоположностей. Тождество противоположностей антиномично для
разума, невместимо. в понятии. Понятие выработано не для той действительности,
которая совмещает в себе противоположности. Понятие подчинено логическим
законам тождества и противоречия. Но эти логические законы никогда
не могут выразить природу Божества. И все догматы христианства,
выражающие мистические факты и события духовного опыта, носят сверхлогический
и сверхразумный характер, нарушают закон тождества и закон противоречия.
Религиозное познание всегда было символическим, вопреки всякой рациональной
теологии и метафизике, вопреки всякой схоластике. Где кончается
компетенция понятия, там вступает в свои права символ. Богопознание
никогда не было и не могло быть отвлечённо-интеллектуальным, рациональным
познанием, оно всегда питалось из иного источника. И все системы
рациональной схоластической теологии и метафизики носят ограниченный
характер, все они приспособлены к природному миру и природному человеку
и имеют по преимуществу прагматическое, юридическое значение. Абсолютны
в христианстве лишь мистические факты, мышление же об этих фактах
всегда относительно.
Символизм утверждает и познаваемость и непознаваемость Божества.
Божество есть бесконечный и неисчерпаемый предмет познания, вечно
таинственный в своей глубине. Поэтому познание Божества есть
1Это прекрасно выражено в замечательной книге по философии религии,
в книге Р. Отто "Das Heilige"*.
[58]
динамический процесс, не имеющий завершения ни в каких застывших,
статических категориях онтологии. Нет границ, которые устанавливает
агностицизм, возможен гнозис, ищущий все дальше и дальше в глубину,
познание Божества есть бесконечное движение духа. Но всегда остается:
Тайна, она никогда не может быть исчерпана до дна. И это выражается
в символе, это не может быть выражено в понятии, которое всегда
замыкает, всегда требует конца, за которым нет уже тайны. Где кончается
сфера рационального познания и логического понятия, применимого
Лишь к ограниченному природному миру, там начинается сфера символического
познания и символа, применимого к миру божественному. Об абсолютном
бытии нельзя выработать никакого положительного понятия, все положительные
понятия раздираются тут непримиримыми противоречиями. Нельзя мыслить
внутреннюю жизнь Божества по аналогии с человеческими аффектами.
Атрибуты Божества, о котором учит катафатическая теология, логически
совершенно противоречивы и вызывают возражения разума. Понятие по
природе своей должно восстать против мышления о Боге по его закону,-и
оно неизбежно атеистично, если не допустить существования других
путей познания. Школьное религиозное богословие беззащитно против
возражений разума, против реакции рационального мышления. Рационализм
и натурализм будут перенесены из сферы религиозной, богословской
и утверждены окончательно в сфере природного бытия. Тогда возникает
непримиримый конфликт между знанием и верой, между наукой и религией.
Здесь наука будет торжествовать победы и захватит себе все большие
и большие области. Этот процесс нельзя остановить искусственно,
нельзя положить ему предел средствами и орудиями натуралистически-рационалистического
богословия. Кант будет пытаться отстоять область веры и религии
через утверждение дуализма двух миров, через перенесение веры и
религии в сферу субъекта. На этом пути вера будет угасать и религия
все более утесняться и загоняться в тесный и темный угол. Лишь символизм,
разграничивая сферы духа и природы, ограничивая компетенцию рационального
познания через понятие, открывая новые пути познания, спасает вечные
права и вечные истины религиозной жизни. Школьное рациональное богословие
и бесконечно расширяло пределы своей компетенции, признав для себя
вполне проницаемыми тайны божественной жизни, и поставило границы
для духовного опыта и духовных путей богопознания, укрепив агностицизм.
Система школьной догматической теологии наивно-реалистическая, а
не символическая, никогда не выражает последней онтологической истины
о божественной жизни. За понятиями и формулами догматической теологии
лежит бесконечность и таинственность божественной жизни, постижимой
лишь в духовном опыте и его символическом выражении. Символизм ограничивает
притязание рационального познания с его господством понятия, но
не ставит никаких границ самому духовному опыту, не утверждает никакого
принципиального агностицизма, т. е. допускает бесконечность иных
путей познания. Богомудрие и богопознание Я. Беме идет глубже в
тайны божественной жизни, раскрывает гнозис, не знающий границ,
но это символическое, а не понятийное богопознание. Знание имеет
огромное значение в духовной жизни, оно светоносно. Мы должны любить
Бога и всем разумением своим. И знание должно быть освобождено,
ему не может быть поставлено никаких границ извне. Знание одинаково
может бесконечно развиваться и в сторону положительной науки, и
в сторону религиозно-философского гнозиса.
[59]
Символическое богопознание имеет в христианстве глубокую и древнюю
традицию. Все так называемое отрицательное, апофатическое богословие,
раскрываемое в ареопагитических творениях, символично. Апофатическое
богословие, символическое и мистическое, учит, что Божество непознаваемо
в понятии и никакие положительные определения не выражают тайн божественной
жизни. Лишь отрицательным путем можно приблизиться к тайне Божества.
Божество не есть нечто, что-то, Божество есть ничто. Отрицательному
богословию учат величайшие мыслители - язычник Плотин в той же мере,
как и христианин Николай Кузанский. Отрицательное богословие и говорит
о том, что божественное бытие совсем не есть бытие в том смысле,
в каком признается бытием природный мир, в котором все положительно
и ограничительно определяемо. Божественное бытие есть реальность
иного порядка, и если природный мир есть бытие, то Божество есть
небытие, ничто, Божество выше бытия, есть сверхбытие. Отрицательное
богословие признает таинственность и бездонность Божества, невозможность
исчерпать Его природу какими-либо положительными определениями,
противоречивость, антиномичность Божественной природы для нашего
разума. Отрицательное богословие не допускает натурализации и рационализации
Божественного бытия..Но положительное, катафатическое богословие
есть господствующая форма школьного богословия. Положительное богословие
рационалистично и антисимволично. Оно признает возможность в положительных
определениях, в понятиях достигнуть завершенной системы богопознания.
Оно натуралистически понимает Божественное бытие и реальность Божественного
бытия считает схожей с реальностью природы мира, т. е. почитает
Божество за нечто, а не за ничто. Оно не хочет знать сверхбытийственности
Божества, т. е. отрицает таинственность и бездонность Божества.
Положительное богословие есть богословие конечного, а не бесконечного,
экзотерическое богословие, выдающее отражение и преломление Божества
в природном мире за природу Божества в себе. Положительные определения
этого богословия взяты из природного мира и перенесены на мир божественный.
Положительное богословие принимает символы за реальности. Знание
положительного богословия - прагматически-юридическое, экзотерически-социальное,
оно организует коллективную религиозную жизнь масс. Но оно не есть
подлинный гнозис. Мистический гнозис глубже проникает в тайны Божественной
жизни, но вместе с тем признает тайну там, где ее отрицает положительное
богословие. Символическое познание мистического богословия идет
в глубь тайны и охраняет ее. Положительное школьное богословие не
есть познание, ибо результат познания в нем дан заранее, предшествует
процессу познания, оно есть лишь кодификация догматических истин
откровения. Богопознанием является лишь богословие духовно-опытное
и символическое. Все подлинные достижения в богопознании бывают
всегда основаны на духовном опыте и на символическом выражении духовного
опыта. Богословие христианских мистиков всегда и было опытным богословием,
символическим выражением духовного пути. Символизм предполагает
бездну, Ungrund в Божественной жизни, бесконечное, скрытое за всем
конечным, эзотерическую жизнь Божества, не поддающуюся логическому
и юридическому оформлению. Абсолютное философов также не есть Бог
религии. Бог Библии совсем не есть Абсолютное в смысле философского
понятия.
[60]
§
В основе мистико-символического знания лежит не философема, а мифологема.
Понятие порождает философему, символ порождает мифологему. На высоких
ступенях гнозиса философское и религиозное познание освобождается
от власти понятий и обращается к мифу. Религиозная философия, всегда
насыщена мифом и не может себя от мифа очистить, не упразднив себя
и своей задачи. Религиозная философия сама по себе есть мифотворчество,
имагинация. От Платона и Плотина до Шеллинга и Гартмана ate мыслители
гностического типа оперируют с мифологемами. Весь гнозис Я. Беме
мифологичен. Философия бессознательного Гартмана и Древса, пытающихся
кабинетным путем построить чистую религию духа, свободную от мифа,
мифологична насквозь. В основе ее лежит миф о бессознательном Божестве,
которое в порыве безумия создало горе бытия и освобождается от страданий
бытия через самосознание человека. Платон в величайших и совершеннейших
своих диалогах: в "Федре", в "Пире", в "Федоне" и др. утверждает
миф как путь познания. Философия Платона насыщена орфическими мифами.
В основе христианской философии, сколько бы она ни оперировала понятиями,
лежит величайший, центральный миф человечества, миф об Искуплении
и Искупителе. Самая сухая, школьная рациональная теология и метафизика
питается религиозными мифами. Чистая, отвлеченная метафизика, совершенно
свободная от всякой мифологемы, есть смерть живого знания, отрыв
от бытия, прекращение питания. Живое знание - мифологично. Это должно
быть признано сознательно, сопровождаться осознанием того, что такое
миф. Миф есть реальность, и реальность несоизмеримо большая, чем
понятие. Пора перестать отожествлять миф с выдумкой, с иллюзией
первобытного ума, с чем-то по существу противоположным реальности.
Так ведь мы употребляем слова "миф" и "мифичность" в обыденной речи.
Но за мифом скрыты величайшие реальности, первофеномены духовной
жизни. Мифотворческая жизнь народов есть реальная духовная жизнь,
более реальная, чем жизнь отвлеченных понятий и рационального мышления.
Миф всегда конкретен и более выражает жизнь, чем абстрактное мышление.
Природа мифа связана с природой символа. Миф есть конкретный рассказ,
запечатленный в народной памяти, в народном творчестве, в языке,
о событиях и первофеноменах духовной жизни, символизованных, отображенных
в мире природном. Сама первореальность заложена в мире духовном
и уходит в таинственную глубь. Но символы, знаки, изображения и
отображения этой первореальности даны в природном мире. Миф изображает
сверхприродное в природном, сверхчувственное в чувственном, духовную
жизнь в жизни плоти. Миф символически связывает два мира.
Великий арийский миф о Прометее чувственно, на природном плане
изображает, т. е. символизирует, некоторые события в духовной жизни
человека, в его судьбе, в его отношении к природе. Прометеевское
начало есть вечное начало духовной природы человека. То же нужно
сказать о мифе о Дионисе. Дионисизм тоже есть вечное начало духовной
природы, человека. Оно мифологически изображается в чувственном
мире. Миф о грехопадении Адама и Евы, основной для христианского
сознания, есть вместе с тем величайшая реальность духовного мира.
Отпадение человека и мира от Бога принадлежит к первофеноменам духовной
жизни, самой глубине духа, предмирной его глубине. Но это предмирное,
глубинное духовное событие символизируется в чувствен-
[61]
ном природном мире. Смысл грехопадения дается и раскрывается в
духовном опыте. Но оно мифически изображается в конкретном рассказе
об Адаме и Еве, как событии, совершившемся на нашей земле, в нашем
времени. Миф всегда изображает реальность, но реальность мифа символическая.
Гениально учение Шеллинга о мифологии, как первоначальной истории
человечества, как отражении в человеческом сознании теогонического
и космогонического процесса1. Философия мифологии во многих своих
частях устарела с точки зрения новейших исследований в области мифологии
и истории религии, она связана была c работами Крейцера. Но философское
ядро учения Шеллинга о мифологии имеет непреходящее значение.
Когда познание претендует окончательно освободиться от мифов религиозных,
оно подчиняется мифам антирелигиозным. Материализм есть тоже своеобразное
мифотворчество, он живет мифом о материи и материальной природе.
Позитивизм живет мифом о науке как всеобъемлющем знании. Эти мифы
не выражают глубоких реальностей духовной жизни, но все же выражают
какие-то этапы в духовном пути человека. Христианство насквозь мифологично,
а не понятийно. Христианская религия мифологична, как всякая религия,
и христианские мифы oвыражают и изображают глубочайшие, центральные,
единственные реальности духовного мира и духовного опыта. Мифологичности
христианства пора перестать стыдиться и пора перестать освобождать
христианство от мифа. Никакая богословская и метафизическая система
понятий не может скрыть мифологичности христианства. Именно в мифологичности
своей христианство и есть величайшая реальность. Оно превращается
в абстракцию, когда освобождается от мифа. Но должно духовно постигнуть
внутренний смысл мифа и символа. Тогда только наступит освобождение
от наивно-реалистической власти мифа и символа, которая рождает
суеверие и рабство духа, тогда раскроется путь к духовным реальностям.
Мифология образовывалась на заре человеческого сознания, когда дух
был погружен в природу, когда природный мир не был еще таким затверделым
и границы двух миров не были ясно намечены. Человек жил в дремотном
сознании, и трезвый день сознания еще не наступил. Наш язык, наши
идеи носят печать этого первичного мифологического сознания. Существо
человека было еще погружено в бессознательное и подсознательное,
и мифотворческий процесс проистекал из его недр. Разграничение духа
и природы есть плод более позднего развития. И возврат к мифотворчеству
может быть лишь на почве новой духовности.
Чистая философия, освободившая себя от мифа и от религиозного опыта,
не может познать Божества. Также не может познать Божества богословие,
работающее с помощью понятий. Отвлеченный монизм или отвлеченный
дуализм подстерегает всякую попытку рационального по-
1 "Es sind uberhaupt nicht die Dinge, mit denen der Mensch im mythologischen
Process verkehrt, es sind im Innern des Bewusstseins selbst aufstehende
Machte, von denen es bewegt ist. Der theogonische Process, durch
den die Mythologie entsteht, ist ein subjectiver, inwiefern er im
Bewusstsein ergeht und sich durch Erzeugung von Vorstellungen erweist:
aber die Ursachen, und also auch die Gegenstande dieser Vorstellungen
sind die wirklich und an sich theologischen Machte, eben dieselben
durch welche das Bewusstsein ursprunglich das gottsetzende ist.
Der Inhalt des Processes sind nicht bloss nargestellte Potenzen,
sonderen die Potenzen selbst"*. "Schellings samtliche Werke. Zweite
Abtheilung. Erster Band. Einleitung in die Philosophie der Mythologie".
1856.
[62]
знания Божества. Всякое непротиворечивое, непарадоксальное понимание
природы Божества безнадежно далеко от тайн божественной жизни. Ни
дуалистический теизм, резко противополагающий Творца и творение,
ни монистический пантеизм, отождествляющий Творца и творение, одинаково
не выражают тайн божественной жизни, ибо отношение между Творцом
и творением противоречиво и парадоксально для разума. Естественный,
непросветленный разум не может охватить и выразить в понятии природу
Божества и Его отношение к миру. Божественная жизнь, эзотеризм Божественного
бытия, не допускает ее рационализации. Но разум имеет силу постигнуть
эту парадоксальность и антиномичность для него Божественного бытия,
разум может опознать существование для него сверхразумного. Таков
смысл учения Николая Кузанского об ученом незнании. Великая заслуга
германской мысли, связанной в этом с германской мистикой, и заключалась
в том, что она познала божественную бездонность, божественную иррациональность,
лежащую в первооснове бытия. Это есть Gottheit 1 Экхарта, лежащая
глубже Бога, Ungrund2 Я. Беме. Божество постигается не в категориях
разума, а в откровениях духовной жизни. Троичность Божества совершенно
недоступна для рационального мышления, для логического понятия.
Разум не может выработать никакого логического понятия о Троичности
Божества. Разум, не просветленный верой, естественно стремится к
монизму или дуализму, и его беспокоит и даже возмущает мифологичность
христианской Троичности, он готов увидеть в ней политеизм. Христианская
Божественная Троичность есть мифологема. О Троичности возможен лишь
миф и символ, но не понятие. Но этот миф и этот символ отображает
и изображает не мои религиозные чувства и переживания, не мои внутренние
душевные состояния, как думают новейшие символисты субъективно-идеалистического
типа, а самую глубину бытия, глубочайшие тайны сущей жизни. Лишь
в Троичном Божестве есть внутренняя жизнь, ускользающая от понятий3.
Также невозможно составить себе никакого понятия о богочеловеческой
природе Христа. Разум естественно всегда склоняется к монофизитству,
к признанию лишь одной природы, ему не дается тайна соединения двух
природ в единой личности. О богочеловеческой природе Христа возможен
лишь миф и символ, а не понятие. Но и этот миф и символ отображают
и изображают глубочайшую тайну сущей жизни.
Мышление о последних тайнах божественной жизни может быть лишь
прерывным, в нем не может быть рациональной непрерывности. Познание
Божества предполагает прохождение через катастрофу сознания, через
духовное озарение, изменяющее самую природу разума". Просветленный,
озаренный разум есть уже иной разум, не разум мира сего и века сего.
Божество имманентно просветленному, озаренному, духовно-целостному
разуму, но оно остается трансцендентным, недоступным для ветхого
разума, для разума природного человека, старого
1 Божество (нем.).
2 бездна, пропасть, безосновное (нем.).
3 Очень хорошо говорят замечательный немецкий католический богослов
Mathias Scheeben: "Gott wurde als eine tote Monos, eine slarre,
unbewegliche Einheit erscheinen, wenn man Ihn nicht in der Dreifaltigkeit
der Personen dachte"*. "Die Mysterien des Christentum". 1912.
4 Св. Бонавентура дал более правду, чем Св. Фома. Аквинат: для
богопознания необходимо просветление и озарение интеллекта верой.
См. Gilson "La philosophie de St. Bonaventure"**.
[63]
Адама. Лишь Христов разум делает возможным имманентное постижение
Божества. Но обретение Христова разума есть катастрофа старого нашего
сознания, прерыв в природном нашем мышлении. Прерывность в мышлении
о божественном и есть переход от понятия к символу и мифу. Самое
мышление наше становится мифологическим с точки зрения нашего естественного
разума, но мифологичность эта означает, что сознанию начинают открываться
истинные реальности. Троичность Божества, Богочеловечество Христа
- первореальности духовной жизни. Эти первореальности открываются,
когда сознание катастрофически обращается от природного мира к миру
иному, когда мышление наше, в соответствии с изменением сознания,
перестает быть сдавленным понятием. Тогда открывается жизнь. О жизни
же, всегда неисчерпаемой и бездонной, возможен лишь миф. В духовном
опыте, в духовной жизни возможно бесконечное движение в глубь божественной
жизни, и это движение никогда не может быть завершено в понятии,
в застывших богословских и метафизических категориях. Это не значит,
что философское и религиозно-философское познание невозможно и не
имеет никакого значения и что прав агностицизм. Docta ignorantia,
согласно гениальному учению Николая Кузанского, есть знание о незнании1.
Возможно познание через парадоксию и антиномию. Все, что мы говорим
о недоступности Божества понятию, о невозможности рационального
познания Божественной жизни, есть также познание, есть также религиозная
философия. Негативное богословие есть богопознание. Утверждение
границ разума предполагает обострение и напряжение разума. Разум
озаренный, погруженный в дух, есть высший разум, а не смерть разума.
Но чтобы ожить, нужно умереть, нужна жертва. Религиозный гнозис
всегда был, есть и будет гнозис символически-мифологический. И задача
христианского гнозиса заключается в том, чтобы выразить христианскую
символику и найти источник питания в христианском мифе. В гнозисе
Валентина и Василида христианский миф был еще слишком подавлен мифами
языческими, дух был еще погружен в природу, в космическую бесконечность.
В этом был источник мути гнозиса. Но в наши дни когда говорят о
символизме религиозных истин, то является опасность другого рода.
То модернистское религиозное направление, которое называют символо-фидеизмом
(Сабатье), видит в символах лишь отображение религиозной веры человека,
нашего субъективного чувства. Уже Шлейермахер видел в догматах символику
религиозного чувствам Это сознание обозначает разрыв между двумя
мирами, замыкание человека в своем субъективном мире, в своей вере
и своих чувствах. Но символы и мифы отображают совсем не веру и
религиозное чувство человека, а самую Божественную жизнь, самую
глубину бытия в духовном опыте, и в этом его отличие от опыта душевного,
в нем дана не вера человека в божественное, а само божественное.
Когда же символ принимают за последнюю реальность, тогда происходит
закрепощение духовного мира миру природному.
§
Нельзя смешивать и отожествлять догматы Церкви с догматическим
богословием, с богословскими доктринами. В догматах есть абсолютная
и непреходящая истина, но истина эта не имеет обязательной связи
1 См. Nicolaus Cusanus "Vom Wissen des Nichtwissens"*.
[64]
с какой-либо доктриной. Истина догматов есть истина религиозной
жизни, религиозного опыта.; Смысл догматов не морально-прагматический,
как думают некоторые католики-модернисты, а религиозно-мистический,
он выражает существо духовной жизни. Лишь в богословских доктринах
догматы приобретают характер рационалистический и скрепляются нередко
с наивным реализмом и натурализмом. Спасительны и нужны для жизни
догматы, потому что они обозначают духовный путь, который есть истина
и жизнь, а совсем не потому, что для спасения и жизни нужно исповедование
каких-либо доктрин и учений. Для моей жизни, для моей судьбы совсем
не безразлично, существует ли или не существует близкий, любимый
человек. Также не безразлично для моей жизни, для моей судьбы, существует
ли или не существует Христос, мой Спаситель. Но Христос, мой Спаситель,
существует лишь в том случае, если Христос есть Сын Божий, единосущий
Отцу (homoousios). Догмат об единосущий Сына Отцу есть обозначение
мистического факта, спасительного для моей жизни, а не учение и
доктрина. Догматы - мистические факты, факты духовного опыта и духовной
жизни, обозначение религиозно-реальных встреч с божественным миром,
а не богословские доктрины. Догматы - символы, обозначающие духовный
путь и совершающиеся на этом пути мистические события. Догматы -
мифы, выражайте абсолютные по своему значению события духовного
мира. Мне не может быть безразлично, свершилось ли или не свершилось
в духовном мире событие, от которого зависит вся моя жизнь и вся
моя судьба не только во времени, но и в вечности. Есть ли Бог или
нет Бога, есть ли Бог живая реальность или отвлеченная идея, это
для меня вопрос жизни и смерти, а не вопрос исповедания того или
иного богословского и метафизического учения. Если нет Бога, то
нет и человека, нет и меня, то вся моя жизнь превращается в бессмысленную
иллюзию, порожденную мигами непросветимого природного процесса.
Если Христос не воскрес, то нет и у меня надежды на победу над смертью
и на вечную жизнь. Для моего воскресения к вечной жизни нужно не
исповедание учения о Воскресении Христа, а нужно, чтобы само событие
Воскресения Христа совершилось. Я не могу быть безразличен к тому,
совершился или не совершился этот мистический факт, к богословско
же метафизическому учению о Воскресении могу быть и безразличен.
Тот, кто отрицает самое мистическое событие Воскресения Христова,
отрицает для меня вечную жизнь, и я не могу к этому относиться спокойно.
Нет, догмат - не учение и не доктрина, а символ и миф, выражающие
абсолютные и центральные но своему значению события духовного мира.
Догмат символизует, выражает в мифологемах, а не в понятиях духовный
опыт и духовную жизнь. Но этот духовный опыт, духовная жизнь не
есть душевные переживания человека, не есть его религиозная вера
и религиозное чувство, а есть сама онтологичная реальность, сама
первожизнь, первобытие. Св. Афанасий Великий боролся с Арием не
за доктрины и учения, а за жизнь и за истинный путь, за подлинные
встречи в духовном мире. В истории человеческого духа была потрясающая
встреча в духовном пути человека - встреча Савла со Христом. Рассказ
об этой мистической встрече со Христом, превратившей Савла в Павла,
и есть основа христианской веры в Искупителя и искупление. Эта встреча
возможна для всякого человека. Превращение Савла в Павла есть новое
рождение, второе духовное рождение. Но подлинная встреча с божественной
реальностью не есть душевное переживание, не есть психологический
опыт. Душевное переживание оставляет человека замкнутым в себе,
со своими чувствами и верованиями, отделенными от божествен
[65]
ных реальностей. Только духовный опыт, духовная жизнь размыкает
человеческую душу и превращает субъективное человеческое чувство
в онтологически реальные встречи с духовным миром. Догматы имеют
не натуралистическую и не психологическую природу, а духовную природу.
Догматические формулы в истории церковного сознания имеют прежде
всего отрицательную, а не положительную задачу. Догматические формулы
изобличают не ложные учения, а ложную направленность духовного опыта,
извращение духовного-пути. Догматические формулы говорят о том,
что несет с собой жизнь, а что несет смерть. Догматы имеют прежде
всего прагматическое, а не доктринально-гностическое значение. Беда
не в том, что ереси суть ложные учения, беда в том, что они означают
извращение духовного опыта. Отрицание той истины, что Христос есть
Сын Божий, единородный Отцу, что во Христе - Богочеловек, в единой
личности совершенно соединились две природы и две воли, божеская
и человеческая, т. е. арианство, монофизитство, монофелитство, несторианство,
есть извращение духовного опыта, есть ложный путь человеческого
духа, на котором человек не может в совершенстве соединиться с Богом,
есть ложная символика событий духовного мира. Беда не в том, что
гностические учения суть ложные учения, что они не дают истинного
знания, беда в том, что они обозначают духовный опыт и духовный
путь, на котором не может быть просветления и преображения низшего
мира в высший мир. Символ важен, как знак того, что в духовном мире
совершаются события, которые приводят к Царству Божьему, к соединению
человека с Богом, к преображению и обожению мира. Но догматы не
выражают последнего и окончательного знания о божественном бытии/не
дают еще последнего гнозиса. Догматы сами по себе не есть еще гнозис,
хотя и имеют огромное значение для гнозиса, который должен питаться
фактами духовного опыта. Согласовать гнозис с догматами не значит
подчинить внешнее знание каким-либо богословским доктринам, но значит
обращаться к духовному опыту, жизненному источнику богопознания.
Гнозис свободен, но свобода знания должна привести его к источникам
жизни. Догматы - символы духовного мира. Но события духовного мира
имеют огромное значение для познания духовного мира. Догматы указывают
на события духовного мира, которые имеют всеобщее значение, в которых
открывается единство и целостность духовного мира, в противоположность
разорванности и случайности событий мира душевного и природного.
Пусть догматические богословские системы экзотеричны, для целей
социального водительства организуют духовный опыт человечества.
Остается и эзотерической истиной, что духовный мир есть мир соборный,
что духовный опыт не есть опыт индивидуалистически изолированный,
что в духовной жизни происходят встречи с одной и той же божественной
реальностью, что открывается в нем единый Христос. Соборность вытекает
из природы духа. Догматы остаются антиномическими и парадоксальными
для разума, сверхразумными. И менее всего соответствует истине теория
Гарнака о том, что образование догматов Церкви есть процесс эллинизации
христианства, внесение в христианство эллинской философии. Догматы
о Троичности Божества, о богочеловеческой природе Христа, об искуплении
через тайну креста были и останутся безумием для эллинского разума.
Ничего рационального, для разума понятного, т. е. выразимого в понятии,
в догматах нет. Более разумны, т. е. вместимы в понятие, как раз
ереси. Арианство было вполне рационально, и за ним следовали те,
которые были подавлены эллинским разумом и эллинской
[66]
философией. Легче утверждать одну природу и одну волю во Христе,
как утверждают монофизиты и монофелиты, чем утверждать антиномически
и парадоксально совмещение двух природ и двух воль, как утверждает
догмат. Христианство учит безумию креста, несоизмеримого с разумом
природного мира. Поэтому оно есть откровение иного мира, оно открывает
нездешнюю правду. Приспособление христианства к разуму мира сего
есть экзотерическая сторона христианства, связанная с сложными путями
действия христианской истины в среде природного мира, в средней
массе человеческой. Для нее организовались богословские системы,
создавались неподвижные каноны. Авторитарные формы религиозного
сознания неизбежны на путях религиозного водительства народных масс.
Гетерономное и авторитарное религиозное сознание имеет социальную
природу и социальное значение, оно не выражает религиозной истины
в себе, оно экзотерично. Не все находятся на той духовной ступени,
на которой даны непосредственные встречи с божественными реальностями.
Глубина духовного опыта раскрывается по ступеням и предполагает
иерархизм. Религиозная жизнь христианских народов предполагает существование
и таких, которые живут чужим духовным опытом, не имея своего духовного
опыта. Это есть также форма религиозного опыта, хотя и низшая. Эзотеризм
всегда предполагает и оправдывает экзотеризм. Церковное сознание
организованно выражает и охраняет единство духовного опыта христианского
человечества всех поколений, дает гарантии одной и той же встречи
со Христом и открывает путь спасения для всей массы человечества,
для всех малых сих, стоящих на низших ступенях духовности. Поэтому
в церковном сознании всегда есть серединность, всегда есть соблюдение
меры, есть откровение и прикровение. И потому так сложно всегда
соотношение консервативного и творческого начал в церковном сознании.
§
Борьба против гностиков была борьбой против языческой мифологии
и демонолатрии, а не борьбой против мифа вообще, борьбой против
лжеименного знания, а не гнозиса вообще, борьбой во имя истинного
и чистого выражения событий духовного мира. Но церковное сознание
всегда боится упреждения времен и сроков для масс человеческих,
всегда поддерживает равновесие, не допуская слишком больших повышений
и понижений. Церковный консерватизм имеет демократическую природу,
он охраняет во имя среднего человека, во имя масс. Творческий дух
в религиозной жизни имеет аристократическую природу, он дерзает
утвердить то, что открывается избранному, качественно возвышающемуся
меньшинству. Первый дух есть по преимуществу сакраментальный, второй
дух есть по преимуществу профетический, первый обнаруживает себя
через коллективы, второй дух обнаруживает себя через личности. Творческое
развитие в Церкви всегда совершается через моменты нарушения равновесия
между меньшинством и большинством, через выделение творческих личностей
из средней церковной среды. Священство есть начало консервативное
в религиозной жизни, пророчество же есть начало творческое. Пророческое
служение всегда осуществлялось через выделение религиозных индивидуальностей,
через индивидуальные харизмы и вдохновения. Пророческий дух противится
всякой теологии и метафизике конечного, всякому закрепощению духа
природой плоти, всякой абсолютизации относительного. Отрицание творческого
развития в цер-
[67]
ковной жизни, в догматике, есть отрицание профетического духа,
есть закрепощение религиозной жизни исключительно священству. Дух
Божий по-иному действует через священника, по-иному действует через
пророка. В пророческом сознании и пророческом служении разверзается
бесконечность духовного мира, разбиваются грани этого конечного
природного мира. Догматы, в которых нашли себе адекватное символическое
выражение абсолютные и центральные по своему значению события духовной
жизни, не могут быть перерешены и изменены. Троичность Божества,
Богочеловечество Христа - вечные мистические факты. Христос - Единородный
Сын Божий от века и до века. Но смысл догматических формул может
быть по-новому углублен, может предстать в свете нового гнозиса,
но иные события духовной жизни могут найти себе символическое выражение
в новых догматических формулах. Мифотворческий процесс в религиозно-церковной
жизни есть непрерывный процесс, он не может прекратиться. Это есть
процесс жизни. Нельзя жить на счет чужой жизни, жить исключительно
мифотворчеством былых поколений, нужно жить собственной жизнью.
Наша жизнь и наше мифотворчество не могут быть оторваны от жизни
и мифотворчества былых поколений, наших отцов и дедов. Это - одна
непрерывающаяся, длящаяся, творческая жизнь, жизнь индивидуальная
и сверхиндивидуальная, соборная жизнь, в которой прошлое и будущее,
охранение и творчество соединены в вечности.
Лишь символическое сознание остается верным абсолютным событиям
и встречам в духовном мире, лишь оно соответствует неизъяснимой
глубине и бездонности самой первожизни. Лжереалистическое сознание
не хочет знать этой глубины и бездонности, оно закрепощено ограниченному
миру. Символическое сознание имеет освобождающее значение для духа,
оно и есть достижение внутренней свободы духа от подавленности магией
природы, конечного мира. Все преходящее есть лишь символ. И потому
я не могу быть порабощен ничему преходящему. Центр тяжести подлинной
жизни переносится для меня в иной мир. Я прохожу через жизнь этого
мира со взором, обращенным в неизъяснимую глубь, я повсюду прикасаюсь
к тайне и вижу отсветы иных миров. Ничто не завершено, не закончено,
не закреплено окончательно в этом мире. Мир прозрачен. Грани его
раздвигаются, он входит в иные миры, и иные миры в него входят.
В мире нет непроницаемой твердости. Тяжесть, непросветленность мира
не есть объективно-предметная реальность, а лишь знаки чего-то совершающегося
в глубине. Все, что совершается вовне, в объективном, предметном,
природном мире, совершается и внутри, в глубине духовной жизни,
совершается и со мной, как существом духовным, и потому не есть
невыносимо чуждое мне инобытие. Весь природный и исторический мир
вбирается внутрь, в глубину духа и там получает иной смысл и иное
значение. Все внешнее есть лишь знак внутреннего. Весь мировой и
исторический процесс есть лишь символическое отображение вовне внутреннего
события моего духа, события, со мной происшедшего, не субъективно-душевного
события, а духовного события, события духовного мира, в котором
нет раздельности и внеположности меня и всего бытия, в котором я
в бытии и бытие во мне. Тогда и христианство постигается во внутреннем
свете как мистерия духа, лишь символически отображающаяся в природном
и историческом мире. Мистическое христианство не отвергает и не
устраняет внешнего христианства, а лишь в ином свете постигает его
и осмысливает его. Весь природный мир есть лишь во мне отображенный
внутренний момент совершающейся мистерии духа, мистерии первожизни.
Природ-
[68]
ный мир перестает быть чужеродной, извне давящей дух реальностью.
Мистико-символическое миросозерцание не отрицает мира, а вбирает
его внутрь. Память и есть таинственно раскрывающаяся внутренняя
связь истории моего духа с историей мира. История мира есть лишь
символика первоначальной истории моего духа. Космогонический и антропогонический
процесс Происходит во мне и со мной, со мной, как духовным существом.
Нет для моего духа ничего совершенно внешнего, наружного, чужеродного,
все для него внутреннее и свое. Чуждость, инородность, наружность,есть
лишь символика раздвоения духа, внутренних процессов распадения
в духовной жизни. Все, что совершается в горнем мире, совершается
и в дольнем мире. Сама Божественная Троичность повсюду повторяется
в мире. Глубина полагает из себя поверхность и внешность, внутреннее
полагает из себя внешнее, чужеродность полагается раздвоенностью
внутренней жизни. Мир, природа, история есть лишь путь духа, лишь
момент его внутренней таинственной жизни. Жизнь духа есть моя жизнь,
но также всеобщая жизнь, жизнь божественная и жизнь всего мира.
В жизни духа, в духовном пути своем выбрасываюсь вовне, в объективированный
мир, мир символов, и вновь возвращаюсь внутрь, в глубину, к первожизни
и первореальности. Так совершается мистерия жизни. И необычайно
парадоксально на первый взгляд соотношение между символами и реальностями.
Именно символическое сознание ведет к реальностям. Сознание же наивно-реалистическое
закрепощает символам и закрывает первореальности. Символическое
сознание и есть победа над абсолютной властью символики, освобождение
от символов, принятых за извне давящие реальности.
Символическое сознание делает различие между символом и реальностью
и именно потому обращает нас к реальностям, к реализации духовной
жизни. Подлинный символизм и означает переход к подлинному духовному
реализму, к замене символов реальностями, жизни вторичной жизнью
первичной, к преображению жизни, к духовному совершенству, совершенству
Отца Небесного. Именно символизм и хочет реализма. Реализм же остается
в царстве символов. Реалистическое сознание, смешивающее символы
с реальностями и выдающее символы за реальности, закрепощает символам
и мешает достижению реальностей духовной жизни, реального преображения
жизни. Это парадоксальная по видимости истина очень существенна
для понимания духовной жизни. Наивный, объективный реализм обречен
на жизнь в природной символике, он не верит в возможность достижения
реальной духовной жизни, он признает дух трансцендентным человеку.
Религия в культуре, в истории носит символический характер, а не
мистико-реалистический, она символизирует в природно-историческом
мире духовную жизнь. Религиозные догматы, религиозный культ символичны.
по своей природе. Символизм этот - реалистический, за ним скрыты
реальности духовной первожизни, но все же это - символизм, отображение
одного мира в другом, а не мистический реализм. Последний реализм
достигается лишь в мистике, погруженной в мистерию духа, в самую
первожизнь. Вся духовная культура символична по своей природе, в
этом ее значительность, просветы иного мира в этом мире. Но культура
не есть еще преображение жизни, не есть еще достижение высшего бытия,
она дает лишь знаки иного, высшего бытия, преображения жизни. И
для символизма культуры особенно показательно искусство, которое
символично по преимуществу. Так называемое реалистическое искусство
и есть искусство, которое не ищет достижения реальностей и наивно,
бессознательно порабощено символами. Сознательно
[69]
символическое искусство стремится ж мистическому реализму, к достижению
первореальной жизни. Искусство Данте или Гете более приближает нас
к первожизни, чем реалистическое искусство XIX века. Сознательный
символизм культуры хочет разбить грани символики, хочет прорваться
к первореальностям. Истинная цель и есть преображение культуры в
бытие, символов в реальности, т. е. наиреальнейшее преображение
жизни, просветление мира. Наша жизнь в культурах, включая сюда и
культуру религиозную, есть условно-символическое достижение высшей
жизни, есть символическое освящение жизни, и символизация эта нередко
принимала форму симуляции. Даются знаки первожизни, но не дается
сама первожизнь. В природном мире, в мире сем, и не может быть вмещена
первожизнь, не может быть реально достигнуто преображение жизни.;
Лишь в духовном мире достижимо реальное, последнее преображение
жизни, оно есть принятие природы в дух, победа над тяжестью, инерцией,
непроницаемостью и разорванностью природного мира. В природном мире
дух принимает формы культуры, т. е. символики, мистерия духа символически
объективируется в религиозном культе. В таинстве евхаристии хлеб
и вино претворяются в тело и кровь Христову. Но это есть реалистически-символическое
претворение. За ним лежит мистерия духа, мистерия самой первожизни,.
в самой глубине бытия Агнец приносится в жертву за грехи мира. Таинство
есть точка, в которой происходит прорыв из иного мира в этом мире,
но божественная энергия является в этой точке отображенной на плоскости
этого природного мира, тело и кровь Христовы подаются в форме хлеба
я вина. Претворение хлеба в тело и вина в кровь должно быть понято
в духе реалистического символизма, а не символизма идеалистического
и субъективного. Это есть отображение события духовного мира, имеющего
абсолютное значение, не события в моем субъективном духовном мире,
а события в абсолютном духовном мире, в самой первожизни. Но таинство
не может быть понятно в духе наивного объективированного реализма.
В духовном мире вечно совершается жертва Христова и искупаются грехи
мира. Это - первофеномен духовной жизни мира. Он отображается в
таинстве. Материя таинства не случайна. Она символически связана
с самим духовным первофеноменом. Символическое постижение таинства
ничего общего не имеет с тем современным символизмом, который отрицает
реальность таинств и видит в них лишь условное выражение религиозных
переживаний души. Символ не есть аллегория. Таинство имеет космическую
природу, оно совершается не только для души человека. Символика
таинства - абсолютная и реальная символика. Но первореальность таинства
совершается в духовном мире, а не в нашем природном мире. Вся священная
плоть мира, все освященное в мире не есть первореальность в себе,
а есть лишь символическая реальность.
Священная плоть теократического царства, теократическая монархия,
была лишь символика священного, но не реальное преображение жизни
в Царство Божие. Подлинная первореальность дана в Царстве Божием,
в преображенной жизни духа. И когда преходящая символика выдается
за вечную реальность, когда святыня прикрепляется к плоти природного
мира, тогда закрывается путь к реальному преображению жизни, к достижению
духовных реальностей. Ложный консерватизм, угнетающий творческий
дух, и есть подмена реальности символикой, и есть закрепощение духа
природной плоти. Но когда символика перестает выражать события духовного
мира, когда в символах уже не присутствует энергия духа, тогда символика
разлагается, тогда проис-
[70]
ходят катастрофы, старый лад рушится. В требовании правдивого освобождеиия
от внешней симуляции священного заключается правда секуляризации.
Нужна новая символика. И может наступить момент, когда обнаружится
воля к реальному, наиреальнейшему преображению жизни, к достижению
подлинного бытия. Тогда происходит кризис государства и культуры,
тогда совершаются великие революции духа. Символически-условное
осуществление совершенной жизни невозможно, оно достижимо лишь.
реальным преображением природного мира в мир духовный. В нем сохранится
идеальная форма плоти, но исчезнет ее сковывающая тяжесть, ее материальность.
Никакая символическая теократия, допускающая лишь внешние знаки
Царствия Божьего, не может уже утолить воли к реальному достижению
Царства Божьего. Нужно осуществлять самое Царство Божие, самое совершенство,
подобное совершенству Отца Небесного. Тогда кончается символизм.
Мир вступит в иной период. Для наступления новой эпохи духовности,
нового реализма, символизм должен освободить дух человека от ложного
реализма, прикрепленного к природному миру символом. Символическое
сознание придает значительность жизни, ибо повсюду видит знаки иного
мира и вместе с тем символическое сознание помогает достигнуть великой
отрешенности от суеты, пленности, ничтожества "мира". Ничто абсолютное,
ничто священное не может быть приковано к "миру", и дух не может
целиком вместить себя в "мире". Царство Божие не от мира сего, Царство
Божие не есть природное царство, и оно не может осуществиться в
границах этого природного мира, в котором возможны лишь символы
миров иных. И вместе с тем Царство Божие осуществляется в каждом
мгновении жизни.
|
