ФИЛОСОФИЯ СВОБОДНОГО ДУХА
Воспроизводится по изданию: Философия свободного
духа. М.: Республика, 1994. Содержит: Философия свободного
духа. Я и мир объектов. Судьба человека в современном мире. Дух
и реальность. 480 с. Тир.25 000. Примечания
к этому изданию (источники цитат, предметный указатель).
Номера страниц по этому изданию в прямых скобках,
номер страницы предшествует тексту на ней.
Вернуться к оглавлению
ГЛАВА V
Зло и искупление
Проблема зла стоит в центре не только христианского, но и всякого
религиозного сознания. Жажда избавления от зла мировой жизни, от
горя бытия создает все религии. В конце концов все религии, а не
только религии искупления в точном смысле слова обещают освобождение
от зла и порожденного им страдания. В религии ищет человек выхода
из состояния покинутости и одиночества в чуждом злом мире, возврата
на родину духа, к близкому и родному. Уже поклонение тотему было
искание покровителя и избавителя от власти окружающего злого мира.
Существование в мире зла и порождаемого им горя и муки рационалистическое
сознание современного человека считает главным препятствием для
веры в Бога, главным аргументом в пользу атеизма. Трудным представляется
примирить бытие Бога, всеблагого и всемогущего Про-мыслителя, с
существованием зла, столь сильного и властного в нашем мире. Этот
аргумент стал классическим и единственно серьезным. Люди теряют
веру в Бога и в божественный смысл мира, потому что встречаются
с торжествующим злом, потому что испытывают бессмысленные страдания,
злом порожденные. Но вера в Бога и вера в богов возникли в истории
человеческого сознания, потому что человечество испытало великие
страдания и почувствовало потребность освободиться от власти зла.
Если бы не было зла, поражающего наш мир, то человечество довольствовалось
бы природным миром. Природный мир, свободный от всякого зла и страданий,
стал бы единственным божеством для человека. Если бы не было зла
и порожденного им горя, то не было бы и потребности избавления.
Страдание и мука жизни, свидетельствующие о существовании зла, есть
великая религиозная школа, которую проходит человечество. Жизнь
в этом мире, не ведающая зла, свободная от всякого страдания и муки,
вела бы к самодовольству и самоудовлет-
[112]
воренности. Существование зла есть не только затруднение для нашей
веры в Бога, - существование зла есть также доказательство бытия
Божьего, доказательство того, что этот мир не есть единственный
и окончательный. Опыт зла обращает человека к миру иному, вызывает
священное недовольство этим миром. В основе религиозного опыта и
религиозного сознания лежит пессимизм, а не оптимизм. Все религии
избавления пессимистичны, а не оптимистичны в своем чувстве мировой
жизни, пессимистичны в отношении к природному миру, - орфизм и буддизм
в той же мере, как и христианство. Положительный смысл бытия лежит
в ином порядке, в мире духовном; Наш природный мир по видимости
находится во власти торжествующей бессмыслицы. В нем царят тление
и смерть, злоба и ненависть, эгоизм и разорванность. Человек подавлен
бессмыслицей и злом мировой жизни. В религии, в вере прорывается
он к миру смысла и получает силу, исходящую от иного мира, в котором
любовь побеждает ненависть, единение побеждает раздор, вечная жизнь
побеждает смерть. Существование зла ставит проблему теодицеи, оправдания
Бога. Почему Бог терпит такое страшное зло, почему допускает его
торжество? Мир истекает кровью, разрывается на части. Дьявол, а
не Бог представляется единственным господином мира. Где же действие
Промысла Божьего? Известна гениальная диалектика Ивана Карамазова
о слезинке ребенка, которая кончается возвращением билета на вход
в мировую гармонию. Эвклидов ум, отказывающийся понять иррациональную
тайну мировой жизни, притязает создать лучший мир, чем мир, сотворенный
Богом, создать мир, в котором не будет зла и страдания, мир вполне
рациональный. Человек эвклидова, вполне рационального ума не может
понять, почему Бог не создал безгрешного, блаженного, не способного
ко злу и страданиям мира. Но добрый человеческий мир, мир эвклидова
ума отличался бы от злого Божьего мира тем, что в нем не было бы
свободы, свобода не входила бы в его замысел, человек был бы добрым
автоматом. Отсутствие свободы сделало бы невозможным зло и страдание.
И человек готов отказаться от свободы, чтобы окончательно избавиться
от мук и страданий. Эвклидов рациональный человеческий мир, в котором
нет зла, поражен будет страшным злом отсутствия свободы, истреблением
свободы духа без остатка. В нем не было бы уже свободных испытаний,
свободных исканий. Божий мир полон зла, но в первооснове его заложена
свобода духа, величайшее благо, знак богоподобия человека. Проблема
теодицеи разрешима лишь свободой. Тайна зла есть тайна свободы.
Без понимания свободы не может быть понят иррациональный факт существования
зла в Божьем мире. В основе мира лежит иррациональная свобода, уходящая
в глубь бездны. В глубине мира лежит бездна, и из нее льются темные
потоки жизни. Все возможности скрыты в этой бездне. Эта бездонная,
предшествующая всякому добру и всякому злу тьма бытия не может быть
до конца и без остатка рационализирована, в ней всегда скрыты возможности
прилива новых непросветленных энергий. Свет Логоса побеждает тьму,
космический лад побеждает хаос, но без бездны тьмы и хаоса, без
нижней бесконечности нет жизни, нет свободы, нет смысла происходящего
процесса. Свобода заложена в темной бездне, в ничто, но без свободы
нет смысла. Свобода порождает зло, как и добро. Поэтому зло не отрицает
существование смысла, а подтверждает его. Свобода не сотворена,
потому что она не есть природа, свобода предшествует миру, она вкоренена
в изначальное ничто. Бог всесилен над бытием, но не над ничто, но
не над свободой. И потому существует зло.
[113]
До конца серьезное и ответственное отношение к жизни связано с
видением зла, с признанием его существования. Невидение и неведение
зла делает человека безответственным и легким, закрывает глубину
жизни. Отрицание зла есть утеря свободы духа, сбрасывание с себя
бремени свободы. Наша эпоха стоит под знаком страшного нарастания
сил зла и вместе с тем отрицания самого существование зла. Человек
остается безоружен перед лицом зла, когда он его не видит. Личность
выковывается в различении добра и зла, в установлении границ зла.
Когда стираются эти границы, когда человек находится в состоянии
смешения и безразличия, личность начинает разлагаться и распадаться.
Крепость самосознания личности связана с обличением зла, с рассекающим
мечом. В смешении и безразличии, в утере способности видеть зло
человек лишается свободы духа. Он начинает искать гарантированной
необходимости добра и переносит центр тяжести жизни из глубины вовне,
он перестает определяться изнутри. Рационализм отрицает иррациональную
тайну зла, потому что он отрицает иррациональную тайну свободы.
Рационалистическому сознанию в дьявола труднее поверить, чем в Бога.
И люди рационалистического сознания придумывают разного рода учения,
отрицающие существование зла, превращающие зло в недостаточное добро
или во внутренний момент развития самого добра. Зло отрицается сознанием
эволюционным и сознанием гуманистическим, зло отрицается сознанием
анархическим, зло отрицается сознанием теософическим.
§
Внутренняя диалектика свободы из недр своих порождает зло. В первой
иррациональной свободе, в бесконечной потенции лежит источник зла,
как и источник всякой жизни. Изначальная свобода породила зло на
высшей иерархической ступени бытия. Дух, стоящий на высшей иерархической
ступени бытия, первый в свободе отпал от Бога, совершил акт самоутверждения
в духовной гордыне, и от него пошла порча и извращение в иерархии
бытия. На вершинах духа, а не в низинах материи совершилось первое
явление зла. Первичное зло имеет духовную природу, и оно совершалось
в духовном мире. Низменное зло, приковывающее нас к материальному
миру, есть вторичное порождение духовного зла. Дух, возомнивший
себя богом и гордо вознесшийся на высоты, ниспадает в самые низины
бытия. Мир есть иерархический организм, в котором все части между
собой связаны, в котором то, что совершается на вершинах, отражается
и в низинах. Отпасть от Бога могла только вся душа мира, в которой
заключено все человечество, вся тварь. Миф о дьяволе символически
отражает событие, совершившееся на самой вершине духовного мира,
в высшей точке духовной иерархии. Тьма первоначально сгустилась
в высшей точке духовной иерархии, там впервые свобода дала отрицательный
ответ на Божий зов, на Божью потребность в любви своего другого,
там творение вступило на путь самоутверждения и самозамкнутости,
на путь разрыва и ненависти. Человек отпал от Бога вместе со всем
творением, со всей мировой иерархией, он искушен был высшими духовными
силами. Гордыня есть искушение высшего духа, который сам себя хочет
поставить на место Бога. Так и в опыте жизни каждого из нас зло
первоначально зарождается в нас от высших духовных сил, а потом
уже выражается в зависимости нашей от низших стихий, от плотских
страстей. Зов Божий обращен прежде всего к высшему духу, к его свободе,
и оттуда получается первоначальный
[114]
ответ. Оплотнение и материализация человеческого существа, ввержение
его в рабство низшим природным стихиям есть уже результат события,
совершившегося в духовном мире. Гордыня духа не возносит человека
к вершинам божественности, а низвергает его в низины материальности.
Миф о грехопадении есть символический рассказ о событиях в духовном
Мире. В этом рассказе по образцам нашего природного мира дьявол
и человек представляются внеположными реальностями. Но в мире духовном
такой внеположности нет, - внутренняя иерархия бытия имеет совсем
иное строение, чем строение природного мира, - в ней все внутренне,
все заключено во всем. И потому в мире духовном дьявол, как высший
чин иерархии духов, и человек, как центр творения и царь творения,
внутренни друг для друга и включены друг в друга. Дьявол есть также
внутренняя реальность духовного мира человека и внеположным представляется
он лишь по образам природного мира. Дьявол есть реальность, но реальность
духовного порядка, а не природного порядка, его нельзя мыслить наивно-реалистически.
Дьявол не есть самобытный источник злого бытия, он есть лишь обнаружение
иррациональной свободы на вершине духа.
Трудность для разума объяснить происхождение зла лежит в том, что
ни монизм, ни дуализм, к которым обычно разум склоняется, не могут
понять явления зла. Источник зла не может лежать в Боге, и вместе
с тем нет никакого другого источника бытия и жизни, кроме Бога.
Зло не от Бога, но нет наряду с Богом никакого другого бытия, из
которого могло бы быть понятно происхождение зла. Зло абсолютно
иррационально и безосновно и потому рационально непостижимо и необъяснимо.
Нет и быть не может никаких разумных причин и оснований зла, нет
никаких положительных, бытийственных его источников. Основа зла
в безосновной бездне, которая не может быть названа бытием, в ничто.
Зло есть абсолютно иррациональный предел для разума открывающего
смысл. Зло есть небытие, и оно коренится в небытии, в древнем ничто.
Но небытие непостижимо для смысла, всегда онтологического. Зло постижимое
для смысла превращается в добро. Чистый монизм принужден понять
зло как момент добра, как недостаточно раскрытое или непонятое,
неузнанное добро. Божественное бытие есть единственное бытие, в
нем все и из него все. И зло имеет свой источник в божественном
бытии, но оно представляется нам злом лишь потому, что мы видим
и понимаем часть, а не целое. В видении и понимании целого зло исчезает,
превращается в добро. Так монизм (или пантеизм) должен прийти к
отрицанию существования зла. Последовательный монизм не может открыть
источника зла и потому объясняет его неведением, нераскрытостью
для нас полноты и целостности божественного бытия. Чистому монизму
противостоит чистый дуализм. Дуализм признает, что источник зла
лежит в другом бытии, существующем наряду с божественным бытием.
Последовательный дуализм должен допустить, что есть злой бог наряду
с добрым Богом. Таков персидский дуализм, таково манихейство, таков
старый гностицизм. Зло имеет самостоятельный и положительный онтологический
источник. Наряду с добрым бытием, бытием высшего духовного мира,
существует злое бытие, низменный материальный мир, обладающий самостоятельной
реальностью. Так ограничивает дуализм бытие Божие, допуская вне
Бога и против Бога какое-то другое, низшее бытие, и на этом пути
1 Самое глубокое, что дала философия в исследовании зла, это Шеллинга
"Philosophische Untersuchungen uber das Wesen der menschlichen Freiheit"*.
[115]
пытается объяснить происхождение зла. Дьявол превращается в самостоятельного
злою бога. Ведь и в христианстве идея дьявола получена из персидскою
религиозного сознания. Материя мыслится порождением злого бога,
она обладает самобытной реальностью и порабощает дух. И чистый монизм
и чистый дуализм не понимают и отрицают тайну свободы, и потому
ко злу относятся внешне, не видят внутреннего источника зла. Или
зло совсем исчезнет, или оно представляется силой совершенно внешней
по отношению к человеческому духу. Но если зло не может иметь своего
источника в Боге и если нет никакого другого источника бытия, кроме
Бога, то как понять явление зла, какой выход из этой дилеммы? Христианское
сознание не есть ни монизм, ни дуализм, оно дает третье решение
проблемы происхождения зла. Для христианского сознания проблема
зла связана с проблемой свободы и вне свободы неразрешима. Монизм
и дуализм, в сущности, одинаково отрицают свободу и потому не могут
понять явления зла. Понимание тайны зла через тайну свободы есть
сверхразумное понимание и представляет антиномию для разума. Источник
зла не в Боге и не в положительном бытии, стоящем рядом с Богом,
а в бездонной, иррациональной свободе, в чистой возможности, в потенции,
заложенной в темной бездне, предшествующей всякому положительному
определению бытия, лежащей глубже всякого бытия. Поэтому зло безосновно,
оно не определяется никаким положительным бытием, оно рождается
не из онтологического источника. Возможность зла скрыта в той темной
основе бытия, в которой скрыты все возможности. Бездна (Ungrund
Беме) не есть зло, она есть источник всякой жизни, всякой актуализации
в бытии, в ней скрыта и возможность зла и возможность добра. Изначальная
иррациональная тайна, бездна лежит в основе мировой жизни. И никакой
логизм не может целиком покрыть этой иррациональной тайны жизни.
Эту иррациональную, темную основу мира гениально понимали германские
мистики - Экхардт, Я. Беме; понимала и германская философия начала
XIX века. По замечательному учению Шеллинга о свободе, зло возвращается
в состояние чистой потенции. В начале был Логос, Слово, Смысл, Свет.
Но эта вечная истина религиозного откровения не значит, что в бытии
изначально уже осуществилось царство света и смысла, что Логос изначально
победил всякую тьму. Божественная жизнь есть трагедия. В начале,
до образования мира, была также иррациональная бездна, свобода,
которая должна быть просветлена светом Логоса. Эта иррациональная
бездна, свобода, не есть бытие, существующее наряду с бытием Бога,
с Логосом, со Смыслом. Свобода не есть особенное бытие наряду с
бытием божественным, свобода есть то, без чего бытие мира не имеет
смысла для Бога, через что только и оправдывается Божий замысел
о мире. Бог сотворил мир из ничего. Но также можно сказать, что
Бог сотворил мир из свободы. В основе творения должна лежать бездонная
свобода, которая была уже до миротворения заключена в ничто, без
нее творение не нужно Богу. Бог всемогущ в отношении к бытию, но
это неприменимо в отношении к небытию. В начале был Логос, но в
начале была и свобода. Свобода не противоположна Логосу, ибо без
свободы нет Логоса мира, нет Смысла мира. Без тьмы нет света. Через
испытание зла открывается и побеждает добро. Свобода делает возможным
и зло и добро Зло, вышедшее из недр свободы, без которой нет смысла
мира, не есть самостоятельное бытие. Зло есть небытие, которое нужно
отличать от первоначального ничто. Но небытие есть, и оно может
иметь огромную силу, силу лжи. Зло есть изолгание бытия, карикатура
бытия, извращение и болезнь бытия. Зло есть нарушение божественной
[116]
иерархии бытия, пришедшее из небытия, смещение иерархического центра,
низвержение высшего и возвышение низшего, отпадение от того первоисточника
и центра бытия, из которого всему определяется его место в мире.
Зло есть прежде всего ложь. Оно всегда выдает себя не за то, что,
оно есть на самом деле, оно всегда прельщает обманом. Дьявол есть
лжец, не имеет своего источника жизни, не имеет своего бытия, он
все крадет у Бога и извращает, карикатурит. Сила дьявола есть лживая,
призрачная, обманная сила. Нет царства зла, как положительного бытия,
существующего наряду с Царством Божиим, с божественным бытием. Зло
всегда носит отрицательный, негативный характер, оно истребляет
жизнь и бытие, убивает само себя, в нем нет ничего положительного.
Многие учителя церкви учили о зле как о небытии. Совершенно отрицательный,
небытийственный характер зла открывается в нашем собственном опыте
зла жизни.
Все, что мы бесспорно считаем злом, носит отрицательный характер,
не заключает в себе никакого положительного бытия. Злоба, ненависть,
зависть, месть, разврат, эгоизм, корыстолюбие, ревность, подозрительность,
скупость, тщеславие, жадность истребляют жизнь, подрывают силы человека,
одержимого этими состояниями. Всякая злая страсть пожирает сама
себя, несет в себе семя смерти для человека и для жизни. В злой
страсти есть что-то пожирающее, в ней раскрывается дурная бесконечность.
Зло ввергает человека в иллюзорную, призрачную, лживую жизнь. Ничего
онтологического нет в этой жизни. Убийство и смерть скрыты в стихии
зла, во всякой злой страсти. Злоба и ненависть есть убийство и смерть,
истребление бытия. Любовь же есть утверждение жизни, бытия во всех
и во всем. Положительное бытие может быть лишь царством любви. В
любви утверждается лик всякого человеческого существа, всякого творения
Божьего, всякой былинки. Любящий хочет вечной жизни для любимого.
Ненавидящий же хочет прекращения жизни, смерти. От объема любви
и объема ненависти зависит степень утверждения или отрицания бытия.
И потому спасение от зла и смерти может явиться лишь как бесконечная
любовь. Обетования зла никогда не могут исполниться. Оно не может
создать царства жизни, ибо порывает с источником жизни. Зло прельщает
добром Маркс считал цели свои добрыми, но утверждал злые пути и
злые средства для достижения этих целей? Через зло, через ненависть
и злобу, через зависть и месть, через раздор и яростное истребление
должно наступить царство гармонии, единение, братство людей. Но
злые средства побеждают окончательно, становятся единственным содержанием
жизни. Ненависть никогда не приводит к любви, раздор никогда не
приводит к единению, убийство никогда не приводит к жизни, насилие
никогда не приводит к свободе. Нет злых путей к добру. На злых путях
торжествует зло. Когда злоба вошла в сердце человеческое и отравила
его, оно будет совершать дело истребления жизни. И когда в сердце
ваше вошла злоба к тем, которых вы считаете носителями зла, вы бессильны
победить зло, вы находитесь во власти его. Борьба со злом сама легко
может превратиться в зло. Победа добра всегда положительная, а не
отрицательная, всегда утверждает, а не отрицает жизнь. И начинать
борьбу со злом нужно с себя, а не с других. Между тем как наши злобные
чувства к злым часто бывают лишь проявлением нашего самоутверждения.
Причина зла - в призрачном, ложном самоутверждении, в духовной
гордости, полагающей источник жизни не в Боге, а в самости, в самом
себе. Такое самоутверждение всегда ведет к самоистреблению, к уничтожению
человеческой личности как образа и подобия Божьего, оно
[117]
возвращает к той бездне ничто, из которой был сотворен мир. Гордыня
и эгоизм ведут к зияющей пустоте, к небытию, к смерти. Замыкаясь
в себе самом, оторванном от Бога и Божьего мира, полагая центр своей
жизни не в центре бытия, а на периферии самого себя, человек лишается
всех богатств бытия. Бытие иерархично, и оно утверждается лишь в
сохранении иерархического лада. Самоутверждение и эгоизм разрушают
иерархический лад и этим разрушают человеческую личность, лишают
ее источников жизни. Человек не находит себе места в Божьем мире,
он должен искать себе места вне Божьего мира. Но вне Бога и Божьего
мира нет ничего, кроме небытия, царства призрачного и лживого. Утверждение
жизни на гордости и эгоизме и есть утверждение ее на ничто, как
того хотел Макс Штирнер. На этом пути человек выходит за пределы
бытия и вступает в царство небытия. Каждый из нас знает по собственному
опыту, как самоутверждение и эгоизм разрушают его жизнь, истощают
его силы. Разверзается дурная бесконечность, пустая бездна алкания
и похоти жизни, жизнь же сама уходит, жизни нет. Злая похоть жизни
истребляет жизнь. Эгоистическая, корыстолюбивая, сладострастная
похоть жизни есть всегда результат утери истинных источников жизни,
отрыва от подлинной, бытийственной первожизни. Зло есть отрицание
любви, утверждающей всякую жизнь в Боге. Оно есть безумная похоть
жизни вне истинной жизни, вне Бога, жажда небытию придать характер
бытия. Зло начинается с непросветленной свободы, и оно пленяет свободой,
но оно всегда кончается истреблением свободы духа, всегда находится
во власти необходимости и создает тиранию. Последствием зла всегда
является распад бытия, взаимное отчуждение распавшихся частей бытия
и насилие одной части над другой. Мир атомизируется, все становится
чуждым и потому насилующим. Свободным может быть лишь бытие, соединенное
в любви, в котором устанавливается родство в Боге. Лишь в Боге и
через Бога все становится родственным, близким. Вне Бога все чужое
и далекое, насилующее и принуждающее. Дьявол, высшая духовная сила,
соблазняет людей тем, что они станут, как боги. Но вступив на путь
зла, поставив себя на место Бога, человек не богом становится, а
рабом низшей природы, теряет свою высшую природу, подчиняется природной
необходимости, перестает определяться изнутри духа, определяется
извне, свобода его подрывается. Зло есть перемещение в центре бытия,
сдвиг в мировой иерархии, после которого низшее становится на место
высшего, материальное начало овладевает гордым духом, материальное
становится на место духовного. Отвердение и оплотнение материального
мира есть уже результат смещения истинного центра в мире духовном.
Гордый и эгоистический дух ввергается в материю. Материя и есть
результат разорванности и разобщенности в мире, дитя вражды и ненависти.
Злая похоть, бесконечное вожделение, страсти, не знающие насыщения,
овладевают существами, ввергшими себя в мир раздора и злобы. Человек
не может иметь источника жизни в себе самом - он имеет его или в
высшем, или в низшем. Дьявол не имеет никакого самостоятельного
источника жизни, он может только ввергнуть человека в состояние,
в котором источник его жизни черпается из низшей природы. Низшая
природа, когда она занимает свое место в мировой иерархии, не есть
зло, она принадлежит божественному миру. Но когда низшая природа
занимает место высшей природы, она становится злом, ложью. Звериная
природа занимает свое место в иерархии божественного мира и предназначена
к вечной жизни. Но когда человеком овладевает звериная природа,
когда человек подчиняет свой дух низшей стихии, то она становится
[118]
злом. Зло определяется направленностью духа, а не самой природой.
Соблазны зла всегда кончаются пустотой, смертью, скукой небытия.
Зло всегда пресыщает, оно не знает утоления, ибо не имеет того,
что может утолить. В этом его тайна. Но нелегко разгадать эту тайну
человеку, когда он наводится в. состоянии лжи. Человек не понимает,
почему он находится, во власти дурной бесконечности похоти жизни,
жизни же самой не получает. Злые страсти порабощают человека, человек
становится одержимым. В злой страсти человек никогда не определяется
из свободы духа. И когда человеку кажется, что он свободен в своих
злых страстях, он переживает самый страшный самообман, он находится
в царстве лжи, в царстве призраков. Он принимает за свободу самое
страшное рабство. Злая жизнь есть лживая, призрачная, небытийственная,
подневольная жизнь. Зло лежит в глубине человеческой природы, в
глубине духа. Но. когда дух человеческий определял себя ко злу,
он уже не из себя, не из своей свободы определяет свою жизнь, он
раб, он одержим, он находится во власти сил, которых сам не видит
и не понимает, он имеет господина, которому служит. И собственными
природными силами человек не может освободиться от власти этого
господина. Это не значит, что в человеке не сохранились положительные
творческие духовные силы, силы добра. Духовная природа человека
искажена, больна, подорвана, но она сохранилась, она не окончательно
уничтожена. В человеческой Природе произошло смешение божьего замысла,
божьей идеи, божьего образа и подобия с первоначальным ничто, с
древним небытием, из которого творческий акт Божий вызвал человека
к жизни. Но в человеческой природе осталась способность к восприятию
света, осталось страстное стремление к божественному. Только потому
возможно откровение, возможно спасение. Зло не окончательно овладело
человеческой природой. Человеческая природа двойственна, она принадлежит
к двум мирам, к миру духовному и миру природному. И после отпадения
человек не окончательно порвал с Богом и Бог продолжает действовать
на него и сообщает свою возрождающую благодатную энергию. Человек
не окончательно принадлежит к царству небытия, он сохраняет связь
с бытием, в нем действует бытие, и он тоскует по бытию. В сердце
человека Бог и дьявол борются. И падший человек остается богоподобным
существом. Человек и зло пережил, как существо высшего порядка,
как высший дух. Отрицательные последствия зла в человеке обличают
в нем высшую природу, предназначенность его к высшей жизни. И до
явления Христа в мире языческом возможна была высшая духовная жизнь
и великое напряжение творчества. Эллинская культура это непререкаемо,
эмпирически доказывает. В Платоне действовала высшая духовная природа
человека, явлена была тоска человеческого духа по Богу и божественной
жизни. Человеческая природа сохраняет свою самостоятельность, она
нужна для дела Божьего в мире. Но окончательная победа над силами
зла не может быть достигнута природными силами человека, оторванного
от Бога.
§
Христианство есть религия искупления и потому предполагает существование
зла, горя бытия. Нельзя опровергать христианство существованием
зла и страдания в мире. Христос потому и явился в мир, что мир во
зле лежит. И христианство учит, что мир и человек должны нести крест
свой. Страдание есть последствие зла, греха, но страдание есть
[119]
также путь избавления от зла. Для христианского сознания страдание
само по себе не есть непременно зло, есть и божественное страдание,
страдание самого Бога, Сына Божьего. Вся тварь стенает и плачет
и ждет избавления. Этот факт лежит в основе христианства и нельзя
этим фактом опровергать христианство. Противники христианства обычно
указывают на то, что явление Христа-Спасителя не принесло миру избавления
от страданий и зла. Прошло почти два тысячелетия после явления Искупителя,
а мир по-прежнему истекает кровью, человечество корчится в муках,
зло и страдание еще увеличилось. Этот старый еврейский аргумент
кажется победоносным. Истинным Мессией представляется тот, кто избавит
человечество окончательно от зла и страданий на земле. Но христианство
признает и положительный смысл тех страданий, которые переживает
человечество в своей земной судьбе. Христианство никогда не обещало
счастья и блаженства на земле. Христианские пророчества о земной
судьбе человечества довольно пессимистичны. Христианство никогда
не утверждало насильственного, принудительного осуществления мировой
гармонии. Царства Божьего на земле. Христианство в высочайшей степени
признает свободу человеческого духа и без участия свободы человеческого
духа не считает возможным осуществления Царства Божьего. Если правда
Христова не осуществляется в мире, то в этом повинна не правда Христова,
а неправда человеческая. Религия любви не повинна в том, что в нашем
природном мире царит ненависть. Христианство не повинно в том, что
человек его искажает. Нет, невозможно возражать против христианства
фактом существования неисчислимых зол и страданий жизни. Христианство
есть религия свободы и потому не допускает насильственного искоренения
зла и страданий. Христианство осмысливает страдания и избавляет
от зла. Но избавление предполагает участие в нем человеческой свободы.
Рационально нельзя понять тайны искупления, как нельзя понять никакой
тайны божественной жизни. Юридическое, судебное учение об искуплении,
которое, начиная с Св. Ансельма Кентерберийского, играет такую роль
в католическом богословии и от которого не вполне свободно и богословие
православное, есть рационализация тайны искупления, уподобление
ее тем отношениям, которые существуют в природном мире. Это судебное
понимание было лишь приспособлением небесной истины к уровню природного
человека. Это - не духовное понимание. Не достойно понимать мировую
трагедию как судебный процесс между Богом и человеком, возбужденный
Богом за формальное нарушение Его воли человеком. Это есть перенесение
на божественную жизнь, всегда бездонно-таинственную, языческих представлений
о родовой жизни и родовой мести. Бог в языческо-ветхозаветном сознании
представляется страшным властителем, карающим и мстящим за непослушание,
требующим выкупа, заместительной жертвы и пролития крови. Бог представляется
по образу и подобию ветхой, языческой человеческой природы. Для
этой природы особенно понятна ярость, месть, выкуп, жестокое наказание.
На юридическую теорию искупления положили неизгладимую печать римские
и феодальные понятия о восстановлении чести1. За формальное нарушение
Божьей воли начинается судебный процесс, и Богу нужна уплата; нужно
дать ему удовлетворение такого
1 На этом особенно настаивает митрополит Антоний, самый непримиримый
враг юридической теории. См. его "Догмат искупления"*. Он отрицательно
прав, но не прав в своем рационалистическом отрицании мистического
смысла жертвы.
[120]
размера, которое в силах умилостивить гнев Божий. Никакая человеческая
жертва недостаточна для удовлетворения и умилостивления гнева Божьего.
Только жертва Сына Божьего соответствует размерам содеянного преступления
и вызванного им оскорбления Божьего. Все это совершенно языческие
представления, перенесенные в христианство. Такое понимание тайны
искупления носит внешнеэкзотерический характер. Языческий мир шел
к искуплению, явленному в христианстве, в нем было великое ожидание.
Но в языческих религиях было не духовное, а природное, натуралистическое
понимание искупления. Предчувствие замутнено было ограниченностью
природного мира. Язычество уже признавало искупительный характер
кровавой жертвы. Бог требовал кровавых жертвоприношений. Кровавые
жертвоприношения умилостивляли и питали богов. Божество как бы хотело
человеческой крови и человеческих страданий. В таком понимании кровавых
жертвоприношений сказывалась вся ограниченность натуралистических
религий. Божество воспринималось через природу и на него ложилась
печать отношений и свойств природного мира. Через Сына Отец Небесный
открывается не как судья и властелин, как бесконечная любовь. "Не
послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен
был через Него". "Ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир"*. Искупление,
совершенное Сыном Божьим, не есть суд, но есть спасение. Спасение
не есть суд, а есть преображение и просветление природы, облагодатствование
и обожение ее. Спасение не есть оправдание, а есть достижение совершенства.
Идея Бога, как судьи, не духовна, а душевна. Судебное понимание
искупления имеет смысл лишь для природного человека. Для духовного
человека открывается иной аспект Бога. Нельзя приписывать Богу свойства,
которые считаются предосудительными и для людей, - гордость, эгоизм,
самодурство, злопамятство, мстительность, жестокость. Природный
человек сделал образ Бога чудовищным. Для судебного понимания искупления
религия Христа есть все еще религия закона, и в ней самая благодать
понимается законнически, а не онтологически.
В христианстве искупление есть дело любви, а не судебной справедливости,
жертва бесконечной любви Божьей, а не умилостивление, не уплата.
"Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы
всякий, верующий в него, не погиб, но имел жизнь вечную"**. Бухарев
исходит из того, что агнец заклан от начала мира, и высказывает
замечательную мысль, что вольная жертва Сына Божьего изначально
входит в замысел миротворения. Сам Бог изначально хочет страдать
с миром. Судебное понимание мирового процесса превращает искупление
в дело судебной справедливости. Бог требует, чтобы Ему была воздана
справедливость, требует уплаты за понесенный урон, требует жертвы,
соответствующей размерам содеянного преступления. В таком понимании
не преодолевается языческое представление о жертве. Жертва Христа,
тайна искупления с трудом вмещается в человеческое сознание. Крест
- для иудеев соблазн и для эллинов безумие - ив христианском мире
продолжает смущать, и понимание его преломляется в сознании ветхозаветно-языческом.
Особенно на католической теологии лежит печать римского язычества
с его юридическим формализмом2. Законническое сознание с трудом
преодолевается внутри христианства.
1 См. А. Бухарев "О современных духовных потребностях мысли и жизни"***.
2 Но тем же духом проникнуто и православное "Догматическое богословие"
Митрополита Макария****.
[121]
Человек нуждается в законе и естественно склонен все понимать законнически.
Христос совсем не отвергает и не отрицает закон, но Он открывает
духовный мир, в котором действительно, реально преодолевается закон,
преодолевается благодатной любовью и благодатной свободой. Свобода
же неблагодатная, низшая свобода не может отрицать закона, она подчинена
его действию. Христианство не теть религия закона, но эта истина
не значит, что мы должны исповедовать аномизм. Сфера действия ветхозаветного
закона и сфера действия новозаветной благодати - разные сферы. Но
именно потому нельзя ветхозаветно-законнически понимать новозаветную
благодать. Закон и судебная справедливость не понимают внутренней
тайны отношений между Богом и человеком. В Новом Завете открывается,
что Бог ждет не формального исполнения закона, а ответной свободной
любви человека. Закон есть изобличение греха, он есть преломление
воли Божьей в греховной природе, а не выражение первичной тайны
отношений Бога к человеку. В искуплении открывается эта тайна. Судебное
понимание искупления полагает, что грех может быть прощен человеку,
гнев Божий может утихнуть от жертвы, принесенной Сыном Божьим. В
таком понимании искупления отношения между Богом и человеческой
природой остаются внешними, в человеческой природе ничто существенно
не меняется. Но грех не может и не должен быть прощен. Не Бог не
может простить человеку греха, а человек не может сам себе простить
греха и отступничества от Бога и Его великою замысла. Бог не знает
гнева, и всепрощению Его нет предела. Но у человека остается его
высшая духовная природа, богоподобная природа, и она не мирится
с низостью и падением, она оскорблена изменой Богу, предательством
древнего человека, предпочтением темного ничто божественному свету.
Человек жаждет искупить свой грех, чувствует свое бессилие, ждет
искупителя и Спасителя, который вернет его к Богу. Духовная природа
человека требует не прощения греха, а реального преодоления и уничтожения
греха, т. е. преображения человеческой природы, внутреннего ее просветления.
Смысл искупления - в явлении Нового Адама, нового Духовного человека,
явлении любви, неведомой старому Адаму до грехопадения, в преображении
низшей природы в высшую, а не в урегулировании внешнесудебных отношений
между старым Адамом, его ветхой греховной природой и Богом, не в
прощении и не в удовлетворении, даваемом одной стороной для другой.
Смысл явления Христа в мире - в реальном преображении человеческой
природы, в основании нового рода духовного человека, а совсем не
в установлении закона, за исполнение которого даруется духовная
жизнь. Через явление Христа в мир реально достигается духовная жизнь.
Тут нет места для внешних отношений, это может быть понятно лишь
имманентно-духовно. Человек жаждет новой, высшей, вечной по своему
достоинству жизни, жаждет жизни в Боге, а не урегулирования внешних
отношений и счетов с Богом. Это и есть стадия новозаветного откровения.
Центральна в христианстве не идея оправдания, а идея преображения.
Идея оправдания слишком много места занимала в западном христианстве,
в католичестве и протестантизме. В христианстве восточном, в греческой
патристике была в центре идея преображения теозиса.
Явление Христа и искупление духовно может быть понято лишь как
продолжение миротворения, как восьмой день творения, как явление
1 Это прекрасно развито во II т. книги Несмелова "Наука о человеке"*.
[122]
Нового Адама, т. е. как процесс космогонический и антропогонический,
как обнаружение божественной любви в творении, как новая стадия
в свободе человека. Явление нового духовного человека не может быть
лишь результатом естественной, натуральной эволюции человеческой
природы, хотя оно ею и подготовляется. Это явление предполагает
прорыв из иного, духовного мира, из вечности в наш природный мир,
мир времени. Естественная эволюция природного мира и природного
человечества оставляет в замкнутых пределах природной действительности.
Первородный грех, зло, лежащее в основании этого мира, оставляет
в этой замкнутости,-приковывает к дельному миру. Освобождение может
прийти только сверху, из иного мира. Энергия мира духовного, мира
божественного должна войти в нашу природную, греховную действительность
и преобразить нашу природу, разорвать грани, разделяющие два мира.
Небесная история входит в земную историю. Земная история размыкается.
В истории человеческого рода, рода старого Адама, должно было подготовляться
принятие нисходящего из иного мира Нового Духовного Человека, должно
было совершаться духовное подготовительное развитие. В мире природном,
в природном человечестве должна была явиться чистая восприимчивость
к божественному началу, просветленная женственность. Дева Мария,
Божья Матерь и была таким явлением просветленной, софийной женственности,
в которой род человеческий принял в свои недра Сына Божия и сына
человеческого. В Христе-Богочеловеке, Новом Адаме, бесконечная Божья
любовь встретилась с ответной любовью человека. Тайна искупления
есть мистерия любви и свободы. Если Христос не только Бог, но и
человек, а этому учит нас христологический догмат о богочеловечестве
Христа, то в искуплении действует не только Божья природа, но и
человеческая природа, небесная, духовная человеческая природа. Через
Христа-Богочеловека раскрывается нам, что человек принадлежит не
только земному, но и небесному роду, что духовный человек через
Сына пребывает в глубине божественной действительности. В Христе,
как Абсолютном Человеке, в себе заключающем весь духовный род человеческиий,
все множество человеческое, духовный человек делает героическое
усилие победить грех и его последствие, смерть через жертву и страдание,
и ответить на Божью любовь. Человеческая природа во Христе соучаствует
в деле искупления. Жертва есть закон духовного восхождения. И в
роде Христовом, в новом духовном роде, открывается новый период
в жизни творения. Адам пошел путем испытания свободы и не ответил
на Божий зов свободной и творческой любовью. В Адаме не раскрылся
еще духовный человек. Христос, Новый Адам, отвечает Богу на Его
любовь и открывает путь этого ответа для всего своего духовного
рода. Искупление есть двуединый, богочеловеческий процесс. Без человеческой
природы, без свободы человека тайна искупления не может совершиться.
И тут, как и повсюду в христианстве, тайна богочеловечества Христа
есть ключ к истинному пониманию. И окончательно эта тайна разрешается
в Божественной Троичности, в Духе разрешаются отношения между Отцом
и Сыном. Зло нельзя победить без участия свободы человека, и зло
подрывает и искажает свободу, с помощью которой нужно победить зло.
Это есть основная антиномия, которая разрешается в тайне богочеловечества
Христа. Сын Божий, Вторая Ипостась Божественной Троичности, своей
крестной мукой преодолевает противоположность между человеческой
свободой и божественной необходимостью. На Голгофе, в страстях Сына
Божьего и Сына Человеческого свобода становится силой Божьей любви,
и спасающая мир сила Божьей любви
[123]
просветляет и преображает человеческую свободу. Истина, явленная
как жертва и любовь, без насилия делает нас свободными, она создает
новую, высшую свободу. Свобода, которую дает нам Истина Христова,
не есть дитя необходимости. Искупление не может быть понято как
возвращение человеческой природы в первобытное состояние, которое
свойственно было Адаму до грехопадения. Такое понимание делает бессмысленным
мировой процесс. Он оказывается чистой потерей. Но новый Адам, новый
духовный человек, выше старого Адама, не только Адама падшего, но
и Адама до грехопадения, он обозначает высшую стадию миротворения.
Тайна бесконечной любви и новой свободы не могла быть еще ведома
старому, первобытному Адаму. Эта тайна раскрылась лишь в Христе.
Явление же Христа не может быть обусловлено исключительно отрицательными
причинами - существованием зла и греха, оно есть положительное откровение
высшей стадии миротворения. Искупление не есть возвращение к райскому
состоянию до грехопадения, искупление есть переход к высшему состоянию,
к обнаружению высшей духовной природы человека, не бывшей еще в
мире творческой любви и творческой свободы, т. е. новый момент миротворения.
Творение мира не было завершено в семь дней, это был лишь один из
эонов в судьбе творения. Мир динамичен, а не статичен, в нем возможны
достижения новой высоты. Ветхозаветная картина миротворения не раскрывает
полноты Божьего творчества. И новозаветное сознание не должно быть
подавлено ветхозаветными границами в понимании творения. Творение
мира продолжается, мир вступает в новые зоны. И явление Христа есть
новый зон в судьбе мира, новый момент не только в антропогонии,
но ив космогонии. Не только человеческая природа, но и весь мир,
вся космическая жизнь изменилась после явления Христа. Когда капля
крови, пролитой Христом на Голгофе, упала на землю, земля стала
иной, новой. И если мы не видим этого чувственными очами, то по
греховной ограниченности нашей восприимчивости. Вся мировая жизнь
и вся человеческая жизнь уже иная после явления Христа, представляет
новое творение. Это понять может лишь богословие, освобожденное
от подавленности ветхозаветным сознанием. Искупление и есть единственная
возможная теодицея, оправдание Бота и Божьего творения. Без свободы
как бездны ничто, как бесконечной потенции не могло бы быть мирового
процесса, новизны в мире.
§
В духовном понимании искупления преодолевается вампирическое отношение
к Богу. Весь языческий мир снизу шел к тайне искупления и предчувствовал
явление Искупителя. Уже в тотемизме дана была природная, натуралистическая
евхаристия, поедали своего бога. Но предчувствуемое и чаемое искупление,
мутно отраженное в природных стихиях, было связано с кровавыми жертвами
и было вампирично. Языческий бог жаждал крови. И человек растерзывал
и поедал своего бога. Язычество знало страдающих богов-искупителей.
Но Диониса растерзывали менады, служительницы его культа. В христианстве,
где искупление подлинно совершилось, евхаристическая жертва носит
существенно иной характер. Христос есть Агнец, принесенный в жертву
за грехи мира. Но распяло Христа и пролило Его кровь зло мира, злые
в мире. Христиане же приносят бескровную жертву, жертву любви. Приобщение
к плоти и крови Христа не носит вампирически-натура-
[124]
диетического характера. В искуплении и в евхаристии дух возвышается
над природным круговоротом. В Христовом искуплении действуют сверхприродные
силы, силы иного мира, проникающие в наш природный мир и преображающие
его. Но в христианском сознании, все еще подавленном природной необходимостью,
остается непреодоленным языческое Понимание кровавой жертвы. У Ж.
де Местра, напр., очень ясно сближение и почти отождествление между
христианской евхаристической жертвой и языческой кровавой жертвой.
Пролитие крови невинного искупает грехи виновных. Человек должен
за все платить Богу. Это очень свойственно католическому сознанию.
В таком понимании остается элемент вампирический в отношении к крови
невинного. Но кровь невинного есть великая жертва любви. И мы призваны
соучаствовать в этой жертве. Жертва носит духовный характер. Мы
внутренне, мистически приобщаемся к Христу, соучаствуем в совершенном
им деле. Дух Христов, дух Нового Адама, действовал уже в языческом
мире, на вершинах языческих религий, в победах духа над природой,
в орфизме, в Платоне, в великих язычниках, но только в христианстве
был окончательно явлен, конкретно-реально, во плоти. В христианстве
есть два духовных типа, которые кладут свою печать на понимание
тайн христианской веры. Один тип переживает прежде всего страх гибели,
чувствует себя под карающим мечом и ищет личного спасения, избавления
от гибели. Другой тип прежде всего ищет высшей божественной жизни.
Божьей правды и Божьей красоты, преображения всего Божьего творения,
явления новой твари, нового духовного человека. Первый тип, более
ветхозаветный, склоняется к судебному пониманию искупления. Второй
тип, более новозаветный, склоняется к онтологическому пониманию
искупления, как нового момента в миро-творении, как явления нового
духовного человека1. Эти два духовных типа, два направления духа
противоборствуют в христианстве. Так Климент Александрийский, эллин
по духу, стремился не столько к прощению грехов, сколько к созерцанию
Бога и слиянию с Богом. Бл. Августин прежде всего стремился к прощению
грехов, к оправданию2.
§
Для победы над злом нужно видеть зло, обличить его. Неведение зла
и отрицание зла ослабляет силу сопротивления. Человек должен научиться
различать духов. Человек находится во власти бесов, которые нередко
являются в образе ангелов света. Но есть другая опасность, опасность
исключительной концентрации на зле, сгущения его в себе и вокруг
себя, видения его повсюду, преувеличения его силы и соблазнительности.
Происходит какая-то непрерывная медитация над злом. Человек погружается
в атмосферу мнительности и подозрительности. Он начинает более верить
в силу дьявола, чем в силу Божью, в антихриста более, чем в Христа.
Образуется крайне нездоровая духовная направленность, разрушающая
положительную и творческую жизнь. Зло действует на человека не только
через его отрицание, но и через крайнее его преувеличение. Ошибочно
и вредно создавать ореол зла. В борьбе со злом человек заражается
злом, подражает своему врагу.
1 В замечательной книге "Откровенные рассказы странника духовному
своему отцу" говорится: "Боязнь муки есть путь наемника. А Бог хочет,
чтобы мы шли к Нему путем сыновним"*.
2 См. прекрасную книгу Е. de Faye "Clement d'Alexandrie"**.
[125]
Мнительность, подозрительность и злоба в отношении к злу и злым
является новой формой зла. Борьба со злом по греховности человеческой
природы легко сама порождает новое зло. И очень трудно человеку,
борющемуся со злом, самому остаться в добре, не заразиться злом.
История народов полна злом, порожденным борьбой против зла, все
равно, консервативной или революционной. И ко злу должно быть не
злое, а просветленное отношение. И к самому дьяволу нужно относиться
по джентльменски, благородно. Дьявол радуется, когда ему удается
внушить к себе злые, т. е. дьявольские, чувства. Дьявол торжествует
победу, когда с ним борются злыми, дьявольскими способами. Он внушил
людям обманчивую идею, что можно злом бороться против зла. И образуются
злые окружения в борьбе человека против зла, и человек погрязает
в этих окружениях, они целиком овладевают человеком. Средства борьбы
незаметно подменяют те цели, во имя которых ведется борьба. То,
что человеку представляется борьбой против зла, подменяет для него
само добро. Государство призвано в мире бороться против зла и класть
пределы проявлению зла в мире. Но государство легко приобретает
самодовлеющий характер, превращается в самодовлеющую цель. Средства,
которыми государство борется против зла, сами легко превращаются
в зло, оказываются злыми средствами. И так бывает всегда и во всем.
Самая мораль обладает способностью превращаться в зло, угашая творческую
жизнь духа. Право, обычай, церковный закон могут калечить жизнь.
Помешательство на зле и на необходимости бороться с ним насилием
и принуждением порабощает человека злу, мешает достигнуть отрешенности*.
И истинная духовная гигиена заключается в том, чтобы не погружаться
в мир зла, а сосредоточиться на добре, на божественном мире, на
видении света. Когда человек прежде всего и целиком занят всемирным
масонским или еврейским заговором и повсюду видит его агентов, он
духовно разрушает себя, перестает видеть мир света, мир божественный,
наполняется злобными, мнительными и мстительными чувствами. Это
- бесплодное и разрушительное направление духа. Не должно отдавать
весь мир во власть дьявола и повсюду видеть дьявола. Осуждение повсюду
зла и злых умножает зло в мире. Это достаточно раскрыто в Евангелии,
но мы не хотим слушать то, что в Евангелии нам раскрывается. Зло
нужно прежде всего видеть в самом себе, а не в других. И истинная
духовная направленность заключается в том, чтобы верить в силу добра
более, чем в силу зла, в Бога более, чем в дьявола. От этого нарастает
в мире сила добра. Сила добра в мире возрастает от добрых чувств,
а от злых чувств возрастает сила зла. Эта элементарная истина духовной
гигиены очень плохо сознается людьми. Не только злоба против добра,
но и злоба против зла разрушает духовный мир человека. И это нисколько
не противоречит тому, что к злу должно быть беспощадное отношение
и что с ним невозможно никакое примирение. Ложная направленность
заключается в создании ада, в кристаллизации адского царства во
имя борьбы за добро. Со злом нельзя бороться только пресечением
и истреблением, зло нужно победить и преодолеть.
Наиболее радикальная победа над злом достигается изобличением его
пустоты и небытия, тщеты и ничтожества всех злых страстей. Преувеличение
силы и соблазнительности зла есть ложный путь борьбы. Зло соблазняет
человека, но оно совсем не соблазнительно. Соблазнительность зла
есть обман и иллюзия, и все силы духа должны быть направлены на
изобличение этого обмана и иллюзии. Дьявол - бездарен, пуст, скучен.
Зло есть небытие. Небытие же есть предел скуки, пустоты, бессилия.
В последних пределах опыта зла это всегда изоблича-
[126]
стся: в конце всегда ждет небытие, пустота. Когда в борьбе против
зла вы изображаете зло соблазнительным и сильным, но запрещенным
и страшным, вы не достигаете последней и радикальной победы над
злом. Зло, представляющееся сильным и соблазнительным, есть непобежденное
и непобедимое зло. Лишь сознание совершенного ничтожества и абсолютной
скуки зла побеждает wo и вырывает его корень. Ни одна злая страсть
не имеет бытия в конце своего осуществления. Всякое зло пожирает
само себя, изобличает свою пустоту в своем имманентном развитии.
Зло есть мир фантазмов. Это прекрасно изображал св. Афанасий Великий.
Путь имманентного изобличения пустоты зла и имманентного его преодоления
- самый радикальный путь. И человечество идет путями имманентного
изобличения зла. И нужно всеми силами духа изобличать скуку, пустоту,
небытийственность всякого зла. Когда слишком много говорят о запретной
соблазнительности зла, то этим делают его соблазнительным. Зло есть
зло не потому, что оно запрещено, а потому, что оно есть небытие.
Ветхозаветному сознанию зло представлялось прежде всего нарушением
воли Божьей, т. е. запретом. Но для такого сознания не раскрывается,
почему зло есть зло, в чем смысл противоположности между злом и
добром. Нормативное понимание добра и зла не есть глубинное понимание.
Добро и зло должно понимать онтологически. Лишь имманентное изобличение
небытийственности и пустоты зла раскрывает смысл противоположности
между добром и злом, дает познание того, что есть зло. Зло познаваемо
лишь в опыте его познавания и внутреннего его преодоления, лишь
в опыте раскрывается его зияющая бездна пустоты. Когда человек срывает
плод с дерева познания добра и зла, он идет путем зла, нарушает
формально волю Божью. Но на этом пути он познает тщету и пустоту
зла, понимает, почему зло запрещено. Должно ли зло быть познано,
возможен ли и допустим ли гнозис зла? Ветхозаветно-законническое
сознание отрицает допустимость познания зла. Познание зла запрещено.
Зло есть предел. Оно может быть понятно лишь как запрет. Но человек
пошел уже путем познания добра и зла, возврата нет к первоначальному
состоянию райского неведения. И потому должна быть познана пустота
зла, должно быть имманентно изобличено его небытие. С этим связана
основная антиномия в отношении к злу.
Зло есть зло, оно должно сгореть в адском огне, с ним нельзя примириться.
Таков один бесспорный тезис. А вот другой ему антиномический. Зло
есть путь к добру, путь испытания свободы духа, путь имманентного
преодоления соблазнов небытия. Первый тезис кристаллически ясный
и безопасный. Второй тезис опасный и может породить муть. Не ведет
ли познание зла к его оправданию? Если зло нужно, как необходимое
и имеющее смысл, то оно оправданно. Если зло есть абсолютная бессмыслица
и ни из чего невыводимо, то оно непознаваемо и его нельзя осмыслить.
Как выйти из этой трудности? И еще антиномия. Христос явился в мир,
потому что мир во зле лежит. Искупление, т. е. величайшее событие
мировой жизни, с которого начинается новый духовный человеческий
род, обусловливается существованием зла, так как если бы не было
зла, то не было бы и Избавителя от зла, не было бы явления Христа,
не была бы явлена небесная Любовь. Зло оказывается двигателем и
возбудителем мировой жизни. Без зла осталось бы на веки веков первобытное
райское состояние первого Адама, в котором не были бы раскрыты все
возможности бытия, и не явился бы новый Адам, не была бы раскрыта
высшая свобода и любовь. Добро, победившее зло, есть добро большее,
чем то, которое существовало до явления зла. Эта трудность проблемы
зла никогда не была побеждена
[127]
богословским сознанием, она была затушевываема и замалчиваема.
Чтобы найти выход из этой трудности, нужно ее сначала признать,
т. е. стать лицом к лицу с антиномичностью зла для нашего религиозного
сознания. Эта трудность неразрешима в понятии, непреодолима для
разума, она связана с тайной свободы. Антиномия зла разрешима лишь
в духовном опыте. Достоевский необычайно глубоко это понимал. Я
могу идти к высшему добру через зло. Опыт зла, изобличающий его
пустоту, может привести к величайшему добру. Через изживание зла
я могу познать истину, добро в самой большей полноте. В сущности,
и отдельный человек, и целые народы, и все человечество идут этим
путем, изживают опыт зла и на опыте познают силу добра, высоту истины.
Человек узнает ничтожество зла и величие добра не по формальному
закону или запрету, а по опыту, в жизненном пути. Вообще ведь ничего
нельзя познать никаким другим путем, кроме духовно-опытного. Но
какие отсюда можно сделать выводы для моего духовного пути? Могу
ли я себе сказать: я пойду путем зла, чтобы обогатить свое познание,
чтобы прийти к еще большему добру. Когда я начинаю сознавать зло,
как положительный путь к добру, как положительный метод познания
истины, я погибаю, я бессилен изобличить его ложь, тьму и пустоту.
Опыт зла лишь в том случае может быть для меня путем к добру, если
в опыте этом я познаю и изобличаю ложь, ничтожество, небытийственность
зла и отрицаю его, как способ обогащения моего духа, сжигаю его.
Опыт зла обогащает мой дух именно в изобличении зла, в совершенном
его отрицании. Тогда в духовном опыте находит себе разрешение антиномия,
связанная со злом. Обогащает духовную жизнь не само зло, ибо небытие
не может дать никаких богатств, обогащает имманентное изобличение
пустоты зла, обогащает страдание, в котором сгорает зло, пережитая
трагедия, свет, увиденный во тьме. Всякое же самодовольство во зле,
любование им, как путем к высшему состоянию, есть гибель, движение
к небытию и лишает человека обогащающего опыта. Познать зло значит
познать его небытие, и потому познание зла не есть его оправдание.
Лишь беспощадное и страдальческое изобличение зла и огненное его
истребление в себе делает зло путем к добру. Не зло есть путь к
добру, а на опыте совершающееся его изобличение и познание его небытия
есть путь к добру. Но мы принуждены безбоязненно признать, не боясь
парадоксии, что зло имеет положительный смысл. Смысл зла связан
со свободой. Без этого невозможна теодицея. Иначе мы должны будем
признать, что миротворение не удалось Богу. Принудительная райская
невинность не могла сохраниться, она не имеет цены, и к ней нет
возврата. Человек и мир проходят через свободное испытание, через
свободное познание и свободно идут к Богу, к Царству Божьему.
Христианство учит прежде всего беспощадному отношению к злу в себе.
Но, истребляя зло в себе, я должен быть снисходителен к ближнему.
Максималистом я должен быть в отношении к себе, а не к другим. Ложный
морализм и заключается в этом максимализме в отношении к другим
людям. Я должен прежде всего в себе и в своей жизни явить силу и
красоту добра, а не осуждать других за то, что в них не явлена эта
сила и красота, когда она и во мне не явлена, не принуждать их к
тому, к чему я сам себя не мог принудить. Ложь внешних политических
и социальных революций заключается в том, что они хотят уничтожить
зло внешне, оставляя его внутренне нетронутым. Революционеры, равно
как и контрреволюционеры, и не думают начинать с преодоления и истребления
зла в себе, они хотят преодолеть и истребить зло в других со стороны
его вторичных и наружных проявлений. Революционное отношение к жиз-
[128]
ни есть совершенно поверхностное отношение, не знающее глубины.
Ничего радикального, т. е. проникнутого в корень вещей, в революциях
нет. Революции в значительной степени являются маскарадами, в которых
происходят переодевания. Но то, что находится под максимально новыми
одеждами, остается. ветхим. Революции не столько побеждают зло,
сколько по-новому перераспределяют зло и вызывают к жизни новое
зло. Революции имеют и добрые последствия, после них начинается
новая эра, но добро рождается тут не из революционной энергии, а
из пореволюционной энергии, образовавшейся в результате осмысливания
опыта революции. Зло преодолимо лишь изнутри и духовно. Преодоление
зла связано с тайной искупления. Оно победимо лишь во-Христе и через
Христа. Мы побеждаем зло, лишь приобщаясь к Христу и соучаствуя
в Его деле, принимая на себя Его крест. Зло непобедимо никаким внешним
насилием. И если учение Л. Толстого о непротивлении злу ошибочно,
то потому лишь, что он смешал два разных вопроса - вопрос о внутренней
победе над злом и вопрос о внешних границах, полагаемых проявлениям
зла в мире. Внешне и принудительно можно и должно полагать пределы
проявлениям зла, напр. не допускать убийства и насилия одного человека
над другим, но этим еще не побеждаются внутренние источники зла,
не преодолевается сама воля к убийству и насилию. В истории христианского
мира очень злоупотребляли противлением злу насилием, верили в то,
что мечом можно победить зло. Но это было результатом смешения двух
царств - Царства Божьего и царства кесаря, перенесением путей царства
кесаря на пути Царства Божьего, нарушением границ между Церковью
и государством. Государство призвано ставить внешние границы проявлениям
злой воли, но победить зло оно не может, оно принадлежит природному
миру, в зле и грехе лежащему, оно существует потому, что существует
зло, и нередко само творит зло.
Проблема зла упирается в последнюю антиномию. Зло есть смерть,
и смерть есть последствие зла. Победить зло в корне значит вырвать
жало смерти. Христос победил смерть. И смерть должна быть нами свободно
принята, как путь жизни. Смерть есть внутренний момент жизни. Нужно
умереть, чтобы ожить. Смерть есть зло, как насилие надо мной внешнего,
низшего природного мира, которому я подчинил себя своим грехом и
злом, своим отпадением от высшего источника жизни, жизни вечной.
Но вольно, без бунта принимая смерть как неизбежное последствие
греха, я духовно побеждаю ее. Смерть становится для меня моментом
внутренней мистерии духа. Смерть изнутри и духовно совсем иное значит,
чем извне, как факт природного мира. Христос, не знавший греха,
свободно принял Голгофу и смерть. И я должен идти этим путем. Соучаствуя
в жизни и смерти Христа, я побеждаю смерть. Внутренне, духовно,
мистически смерти нет, смерть есть мой путь к жизни, путь распятия
греховной жизни, ведущий к жизни вечной. Приобщаясь к первоисточнику
жизни, я побеждаю разрушительные последствия смерти. Для христианского
сознания смерть есть не только зло, но и благо. Ужасна была бы бесконечная
жизнь в этом греховном и злом природном мире, в этой плоти. Такая
жизнь была бы духовной смертью. Преображение нашей природы и воскресение
к вечной жизни, жизни в Боге, есть последний предел устремления
воли к добру, к истине, к красоте., Преображение жизни мира в вечную
жизнь есть последняя цель. Путь к ней лежит через вольное принятие
смерти, через крест, через страдание. Христос распят над темной
бездной, в которой бытие смешано с небытием. И свет, идущий от распятия,
- есть молния во тьме. От света этого идет просветление всей тьмы
бытия, победа над тьмой небытия.
[129]
|
